Мракофилия бесплатное чтение

Бесконечный подъезд

Рано или поздно весь мир узнает, что произошло. И каждый житель нашей крохотной планеты ощутит на своей шкуре последствия роковой ошибки. Если не получится всё исправить, то никто не спасётся…

Началось летним утром. Открылась автобусная дверь, изрисованная чёрным маркером. Вошёл брюнет в старомодной джинсовке – Петя Душин, нахмурился, устало окинул взглядом тёмный салон рейсового «ПАЗика». Среди пёстрых хлопковых платочков и седых макушек он наконец увидел рыжеватый Колькин полубокс. Петя миновал проход, заставленный потёртыми клетчатыми баулами со снедью, протиснулся меж двух пассажирок с миниатюрными собачками и плюхнулся на сиденье рядом с другом.

– Цена вопроса не изменилась? – тихо буркнул он, протягивая Коле руку.

– Нет, с чего вдруг? – ответил тот, улыбнувшись. – По десятке, как и договаривались.

– А что за дед-то? Я по телефону так и не понял.

– Препод мой по философии, но он уже на пенсии второй год, к тому же инвалид с недавних пор.

– Коль… – Петя зажмурился и потёр веки. – Ну… ну что это. Деда больного доить?

– Да не больной он, – отмахнулся Коля. – Просто… особенный немного. Я же не в первый раз к нему еду, там дел-то на полчаса максимум. Он не ходячий же, считай. Вот и просит помощи. Обычно в теплице повозиться или в саду что-нибудь распилить. Там много кто из института ездит, но меня он всё чаще и чаще…

– Философ, значит, – Душин улыбнулся и покачал головой: – Дед-псих. Познакомил тебя со своими бредовыми идеями? А ну! Покажи, где он тебя трогал…

Коля несильно стукнул Петю в плечо.

Громко прохрустела коробка передач, автобус тронулся, пассажиры синхронно качнулись.

– Был какой-то эксперимент с мышами, – начал Коля, – их посадили жить в огромную яму с кормушками. Сперва всё шло хорошо, а потом случилось перенаселение, самки перестали спариваться с самцами, эти самцы начали подыскивать себе других самцов… по итогу вымерла популяция. А Геннадий Иванович наш хотел когда-нибудь провести такой же эксперимент, но с людьми.

Петя закатил глаза.

– Нам помочь ему яму раскопать?

– Да вся планета – яма. Живём по такому же сценарию, было бы кому наблюдать, – лениво объяснил Коля. – Я ему об этом сказал, теперь он со мной о философии не говорит.

– Правильно, правильно, так их, старых.

Село, обозначенное на картах как Никифорово, находилось на расстоянии полутора километров от дороги. Парни двинули по большаку вдоль электрических столбов.

Неподалёку от домов обнаружилась мрачная водонапорная башня, выложенная красным кирпичом. Её окружали двухметровые бетонные плиты с колючей проволокой. Душин мельком осмотрел жуткое сооружение и поморщился.

Дом Геннадия Ивановича располагался недалеко от этой громадины. Одноногий, скрюченный от радикулита дед сидел в инвалидном кресле на покосившемся крыльце. Завидев парней, он приветственно кивнул.

– Здравствуйте! – воскликнул Коля, расплывшись в улыбке.

– Здравствуй, – отозвался Геннадий Иванович. – А это тот самый Петька?

Старик протянул руку Душину, тот брезгливо её пожал и натянуто улыбнулся.

– Заходите, заходите… – дед не спеша въезжал на веранду. – Чай будете?

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Коля. – Мы лучше сразу за дело, чтобы до вечера успеть.

– Молодцы, молодцы… – старик подъехал к лакированному письменному столу и поставил на него острый локоть. – Молодёжь всегда торопилась, а в новой декаде вообще стремглав понеслась.

– Правда, – согласился Коля. – Вроде суетимся, а времени всё равно нет.

– Это от лени, – съязвил Петя, бросив взгляд на деда.

– Ладно, – Геннадий хлопнул ладонью по столу, и над его кистью вздулось облачко пыли. – Коля, ты меня знаешь, и Пете, наверное, рассказывал. Я, возможно, выгляжу как умалишённый, но котелок ещё варит, поэтому выслушайте меня внимательно. В каждой науке и профессии… да вообще в каждом деле есть как теоретики, так и практики. Философия, хоть и не совсем наука, но тоже дело и тоже имеет теоретиков и практиков. Только чистых философов-практиков ты днём с огнём не сыщешь. Есть математики, социологи и прочие учёные, которые вносят вклад в философию, но практикуют не там. Теоретиков пруд пруди: одни придумывают свои концепции, а потом не могут их отстоять, другие запрещают людям мыслить самим и заставляют ссылаться на авторитетов, давным-давно почивших. А практиков нет… Но если такие появляются, то долгом любого порядочного и умного человека становится их поддержка и направление в нужное русло, в нашем случае – внутрь себя.

– Подождите, подождите, внутрь себя? – переспросил Коля.

– Да. Ты меня на парах чем слушал? Это теория. Будь ты творцом, создавшим познаваемый мир, где бы ты спрятался от простых тварей, его населяющих? В далёком космосе? В глубине океана? Чушь! Найдут же. Да, для людей эти поиски будут долгими, но для демиурга – мгновение. А ты же творец, ты гений! Поэтому и прятаться надо в гениальном месте.

– То есть, внутри, собственно, человека?.. – неуверенно уточнил Коля.

– И через самопознание мы и найдём творца, – кивал Геннадий. – Однако все ныне известные методы – мракобесие и похабщина. Какие-то медитации, дыхание, карты, астрология… А я создал технологию, которая взаправду пустит вас внутрь себя!

– Значит, вы философ-практик? – сощурился Петя.

– Самый настоящий, – твёрдо ответил старик. – Только изношенный и физически ни на что более не способный. Поэтому мне и нужны вы. Я заявил, что заплачу по десять тысяч, – Геннадий покачал головой. – Это правда… но отчасти. Платить буду не я, а само мироздание. Я укажу путь, расскажу, как всё работает и… – Он умолк на миг, переводя дух. – И если пожелаете взять больше, то вам никто не посмеет мешать.

Парни недоумённо переглянулись.

– Я выплачу аванс, не переживайте. – Геннадий выдвинул ящик стола, доверху заполненный пятитысячными купюрами, достал две и передал их Коле. – Уж не с зарплаты и тем более не с пенсии я столько накопил.

– А в чём суть работы? – спросил Петя. Он взял у друга одну купюру и принялся пристально её рассматривать.

– Вы наверняка заметили водонапорную башню. Она уже много лет не работает… По прямому назначению, естественно. Туда помещено моё творение. Оболочка выглядит как подъезд девятиэтажного дома, вид зависит от вашего внутреннего мира: если всё у вас хорошо, то на площадках и в квартирах будет чисто… ну и наоборот. Балкон же неизменный для всех.

– Почему вы так решили?

– Башня ответила.

Душин ехидно скривил губы.

Дед продолжил:

– На пятом этаже между правым и левым стояком напротив лестницы находится дверь на так называемый балкон. Все стёкла я выкрасил в белый, но краска постоянно трескается и отпадает. Вам нужно их ещё раз прокрасить. Затем поправьте оконную ручку, она немного поднимается, будто кто-то хочет открыть. И смотрите сами не открывайте! Нельзя это пока… Ну и, впрочем, всё. Потом наклонитесь, под окном есть маленькая решёточка, в неё скажите чётко: «хочу столько-то денег!» и идите вниз, на первом этаже найдёте купюры. Могут на полу лежать или прямо на ступенях. Но помните: не больше одного желания за раз! Как выйдете, закройте дверь за собой и бегом ко мне. По рукам?

– Геннадий Иванович… – начал было Коля, но старик его перебил.

– Я понимаю, звучит безумно, но уверяю! Прогуляйтесь до башни, загляните. Не увидите подъезда – уходите оттуда прямиком на автобус.

– Где краску-то брать? – спросил Душин. – Время – деньги… из водонапорной башни.

– На балконе стоит в банках. Главное: один заход – одно желание. Деньги не проблема, ребята.

Попрощавшись с дедом, парни двинулись по той же дороге назад.

Одна плита забора, окружавшего башню, слегка наклонилась, из-за чего в стыке образовалась небольшая щель, наполовину прикрытая свисающей частью колючей проволоки.

Пригнувшись, Коля пролез первым, спрыгнул на землю и подал Пете руку, но тот, отказавшись от помощи, спустился сам.

– На кой хрен тут этот забор? – ворчал Душин.

– Геннадий как-то рассказывал: здесь на пацана деревенского свалилось что-то. Он три дня в больничке лежал, так в себя не пришёл и помер. Батя его сначала башню сносить хотел, но там из администрации приехали, шумиха поднялась. По итогу он забил на это дело и за свои деньги забор поставил, чтоб других детей не прибило.

– Главное, чтобы нас с тобой не завалило, – прошамкал Душин, рассматривая лежащий на земле мусор.

Круглая башня загораживала солнце; внизу громадины имелась деревянная дверь; навершие строения с небольшими окошками, точно бойницами, немного расширялось и вылезало за площадь основания. Душин поджал губы и с недоверием спросил:

– Вот это… портал внутрь нас?

– Наверное, – пожал плечами Коля.

– Ой, Колян, у меня депрессия сейчас начнётся, ей богу, ты чего такой серьёзный-то? Если там будет подъезд, то бей мне в нос с размаху, я тебе ни слова не скажу. Приехали чёрт знает куда, делаем не пойми что, лезем искать балкон в водонапорной башне…

– Не знаю, он вроде нормальный человек… Может, ему почудилось? – рассуждал Коля, когда они уже подошли впритык.

– Я даже не удивлюсь, – бросил Душин и толкнул дверь.

Он смело шагнул вперёд, с ехидной улыбкой отвернулся от друга и обомлел. Внутренности башни действительно походили на первый этаж типичного многоквартирного дома. Петя огляделся и протянул:

– Это… как это?

– Знал бы я… – задумчиво говорил Коля, осматриваясь.

Их окружали почтовые ящики, покрытые пылью и паутиной, лестница с зелёными перилами и открытые дверца лифта, ведущие прямиком в шахту. Петя хотел заглянуть туда, но не решился: представил, что кабина упадёт ему на голову, и сдрейфил.

По левую руку, в месте, где в подъездах обычно помещается квартирная дверь, была врезана высокая решётка с толстыми прутьями, за ней бетонные ступени уходили куда-то вниз. По правую руку тянулся длинный тёмный коридор.

– Странная решётка, – кивнул на неё Коля.

– Что?! – Душин резко повернулся к другу, испугавшись его голоса.

– Ну, если это дверь в подвал дома, то где петли? Она же наглухо…

Петя дёрнул за прутья, хмыкнул и попытался боком протиснуться между ними, но не смог просунуть и плеча.

– Ладно, фиг с ней… – прохрипел он, переведя дух. – Давай поднимемся на… балкон.

На площадках между этажами светлели закрашенные белым прямоугольники окон, однако Петя заметил, что от их света он не отбрасывает тени. Парень осмотрел потолок и стены, но не обнаружил лампочек.

– Слышь, Колян… А почему светло так?

– Так окна же, – отозвался тот.

– А тень где?

Коля остановился, потёр ногтем потрескавшуюся краску и посмотрел в образовавшийся чистый участок.

– Петь, там такая же площадка.

– Отлично, – усмехнулся Душин. – Подъезд в подъезде. Ещё и свет в нём просто есть.

Заветная дверь на пятом этаже не вписывалась в общую архитектуру, находясь ровно по центру стены. Душин струхнул и, остановившись, любезно пропустил Колю вперёд. Тот, подрагивая от напряжения, не отступил.

Балкон представлял собой небольшую прямоугольную комнату: на стенах – желтоватая вагонка, а пол и потолок – сплошной бетон.

Напротив входа светились три закрашенных окна: одно, посередине, – с ручкой. В углу, рядом с разбросанными кисточками пирамидкой стояли помятые жестяные банки с краской.

– Надо поправить, – прошептал Коля, словно боясь кого-то потревожить. Он на цыпочках прошёл по комнате и довёл до упора пластиковую ручку: – Не сильно она и поднялась…

Петя тяжело дышал:

– Коль, давай загадывать, а? Мне тут как-то…

– Сначала закрашу, – перебил его тот.

Он взял баночку с засохшими белыми подтёками и раскрыл её, измазав дрожащие пальцы. Поднял одну из кисточек, обмакнул её и принялся небрежными широкими мазками проходиться по каждому стеклу. Покончив с закраской, Коля присел на корточки под окном, наклонился к маленькой решётке, походящей на миниатюрную вентиляционную отдушину, с тревогой зыркнул на Петю и, выдохнув, громко отчеканил: «Хочу сто тысяч рублей одной пачкой».

Из отверстий подул лёгкий ветерок, Коля в ужасе отпрыгнул и вцепился в руку Душина, тот остолбенел от испуга.

С полминуты они стояли молча.

– Ну вот… – дрожащим голосом заключил Коля, отпустив Петю. – Видимо, исполнилось. Будешь загадывать?

– Давай ты! – отмахнулся Петя.

– Нельзя же! По одному желанию нужно…

Душин поёжился, нагнулся к решёточке и сказал: «Хочу миллион рублей».

Потянуло сыростью и гнилью, Петя закашлялся.

– У тебя тоже так воняло? – спросил он, выпрямившись.

– Не знаю, я отпрыгнул, – улыбнулся Коля.

Его паника отступила. На душе отчего-то сделалось легче.

Парни вышли в подъезд. Вдруг Коля остановился и предложил:

– Давай наверх сбегаем, а?

Душин с недоверием покосился на пыльные бетонные ступени, но страх в его груди уже ослабел, поэтому, недолго думая, Петя согласился.

Добравшись до девятого этажа, они остановились, обнаружив продолжение лестницы.

– Должно же девять быть… – насторожился Душин.

– А ну-ка, – заинтересованно протянул Коля, поднимаясь. – Да ладно! Иди сюда, смотри!

Душин подошёл к другу и увидел решётку с толстыми прутьями, а за ней – знакомую вереницу почтовых ящиков и раскрытые двери лифта. Пол был усыпан пятитысячными купюрами. Петя лишь сдавленно ахнул.

– Хорошо, что я в пачке загадал, – хихикнул Коля, кивнув на деньги.

– Подожди, подожди, это всё как? Бесконечный подъезд? Зацикленный?

– Давай проверим, – совсем весело заявил Колька, двинувшись в сторону лестницы. – Постой тут.

– С ума сошёл?! Нет! – Душин схватил его за плечо. – Самому не кажется, что разделяться сейчас нельзя?

– Я тебе ещё пятьдесят тысяч сверху накину, Петька! – умолял Коля. – Я не прощу, если не попробуем!

Душин ослабил хватку и отпрянул от друга, тот поспешил вниз.

– Лучше бы банку с краской здесь оставили, а потом на первом посмотрели, стоит или нет… – бубнил Петя себе под нос.

Почти минуту он простоял у решётки в тревожном ожидании, пока, наконец, друг не выскочил из-за угла.

– Правда… – изумился Коля, не в силах отдышаться после быстрого спуска. – Зацикленный…

– Куда по баблу-то ногами! – воскликнул Петя.

– Да хорош! – поморщился Коля. – Со второго захода ещё добудем…

Он вдруг замер и резко обернулся. Душин тоже испугался и прошептал:

– Ты чего, Колян?!

– Слышал? – дрожащим голосом спросил тот. – Давай спускайся! Кажется…

Но не успел Петя сдвинуться с места, как его оглушил истошный крик. Коля вопил и дрожащими руками хватался за решётку. За его спиной из тёмного коридора выходила человекоподобная фигура, укутанная в чёрную простыню. Создание, похожее на сгорбленного старика, дёрнулось и с диким визгом напрыгнуло на перепуганного Колю.

Над существом взмыл жуткий отросток, покрытый бледной кожей и по форме напоминающий рыболовный крючок. Острым концом он впился в Колино плечо, а затем вылетел с кровавыми брызгами и тут же вонзился в шею.

Когда Коля упал на пол, тварь спрыгнула с него и уставилась на Петю.

Душин окоченел от ужаса, он прижался к стене и неотрывно смотрел на чудовище.

Мелкие, точно монетки, глаза рассыпались по всей продолговатой голове: парень смог насчитать восемь штук. А подобие рта, расположенное в области подбородка, скоро зловеще раскрылось; показался чёрный беззубый зёв.

– Один заход – одно желание! – прохрипел монстр дребезжащим голосом, выставил жуткие лапы и запрыгнул на решётку.

Душин отскочил влево и схватился за перила.

Не дотянувшись до второй жертвы, существо противно заскулило и, развернувшись, побежало вверх по лестнице.

Душин выругался, положив ладонь на грудь. Ноги его подкосились. Он слышал, как тварь поднимается к нему, минуя этаж за этажом.

Медлить было нельзя. Петя двинулся вниз, на девятый, толкнул плечом ближайшую дверь, но та оказалась заперта. Чудовищные звуки снизу походили на будоражащую кровь помесь старческих хрипов и частых звериных вздохов, вроде собачьих.

Петя рванул через площадку к квартире напротив, та, к его великому счастью, была открыта. Душин заскочил внутрь, но споткнулся и упал прямо на пороге. Крик ужаса вырвался из его глотки. Петя быстро встал на ноги, захлопнул дверь и огляделся вокруг в поисках чего-нибудь тяжёлого. Ему на глаза попался старый лакированный трельяж с разбитым зеркалом. Парень рывком сдвинул его с места и забаррикадировал вход.

Он не стал слушать, что происходит на площадке, и в темпе прошёл через всю квартиру. Наткнулся на ещё одну дверь. За ней скрывалась пожарная лестница – железная и узкая.

Душин опрометью понёсся вниз.

Первый этаж встретил его длинным тёмным коридором, на другом конце виднелась знакомая решётка. Переборов себя, Петя ринулся вперёд.

Трупа Коли около прутьев не было, и лишь заляпанные свежей кровью купюры напоминали о произошедшем. Сверху затопали. В нос ударил гнилостный смрад. Стены и перила задрожали.

Душин бросился к выходу и спустя мгновение выпрыгнул из башни, повалившись на землю. Не отходя от испуга, он тут же поднялся и, задыхаясь, побежал к дыре в заборе.

Со щемящей болью в сердце, беспокойно оглядываясь, изо всех сил подавляя в себе желание остановиться, упасть на колени и закричать, Петя Душин мчался по дороге к дому Геннадия Ивановича. Он знал, что сотворил нечто ужасное и неправильное; чувствовал, как в знакомый ему мир тихой поступью проникают иные, неизвестные доселе существа.

Старик всё сидел в инвалидном кресле на покосившемся крыльце. Парень кинулся к нему и, рассказав всё, взмолился: «Только вы можете помочь!»

– Слишком рано всё началось, я не успел подготовиться! – ответил Геннадий. – Уже ничего не поделаешь… Одно желание, чёрт подери, но никак не по одному! Своей жадностью и глупостью вы, сукины дети, указали стражу путь. Из-за вас он теперь не исчезнет из башни и более того… – Раскат грома перебил старика. Тяжело выдохнув сквозь зубы, Геннадий мрачно заключил: – Выброс. Душехлёб скоро будет здесь.

Как стучит Душехлёб

Я был уверен, что он всего лишь неописанный монстр из страшилки о детях, ночующих в подвале; чья-то затянувшаяся несмешная шутка; миф, очередное мракобесие. Но всё оказалось серьёзнее. Они нашептали…

Садясь за написание данного рассказа, я не ставлю себе цель напугать вас, однако желаю открыть хоть малую часть страшной правды. Не могу утверждать на все сто процентов, но причина собственного безумия и паранойи мне, кажется, известна.

Последнее время я страдаю от панических атак. Они случаются неожиданно. В одно мгновение я становлюсь тревожным, дыхание моё учащается, а нутро изнывает от странного чувства надвигающейся беды. Неизвестно, откуда придёт опасность. Я не знаю, куда смотреть и от чего защищаться. Но больше пугает неопределённость: это очередной приступ или я действительно заметил краем глаза нечто, способное причинить вред, оттого и испугался?

Я стал раздражительным, перестал выходить на улицу, запустил жилище и, видимо, начал сходить с ума. Постоянно мерещится, что со мной в квартире кто-то есть; он быстр, ловок, отлично прячется и умело использует мои страхи; доводит меня шорохами и тихими смешками.

Мне тяжело засыпать. В маленькой спальне с балконом я лежу при свете и молю Всевышнего, чтобы спасительное электричество не иссякло.

Сегодня ночью опять случился треклятый сонный паралич. По моей комнате бегал чёрный карлик, а около кровати стоял обнажённый тучный мужчина и противно улыбался. Но даже эти ужасы не так страшны, как мои кошмары, в которых мне приходится убегать от изуродованных гниющих старух. Каждый раз я падаю на землю, жду смерти, а чудовищное тело приближается с жуткой ухмылкой.

Повсюду стало темно. То есть какое бы ни было освещение, всё вокруг видится мрачным и тусклым. Возможно, из-за недостатка витаминов развилась куриная слепота, но что-то подсказывает мне, что виной всему именно незримый оккупант.

Началось это относительно недавно. Мы спали в гостиной. Посреди ночи я проснулся от небольшой тряски. Любимая Катя в слезах умоляла подняться. Мой рассудок был затуманен от резкого пробуждения, а обессиленные конечности никак не желали подчиняться; тряпичной куклой я болтыхался у неё в руках, пока она отчаянно пыталась привести своего единственного защитника в чувства. Наконец смысл её слов дошёл до меня, я подскочил на диване, будто от сильного электрического разряда, и уставился на окно. За стеклом темнели два мужских силуэта в фуфайках или полушубках. Они вглядывались в нашу тёмную комнату. На седьмом этаже.

Девушка тряслась, точно в припадке, и с силой сжимала мне запястье. Мы оба сидели молча, боясь пошевелиться. Сделалось неестественно холодно: нас словно поместили в огромный морозильник. У меня заболела спина и скрутило живот.

Тогда я понял, что медлить нельзя, освободился от захвата, спрыгнул с дивана, кинулся к выключателю и ледяными пальцами нажал на кнопку. Как только комната наполнилась бледно-жёлтым светом, Катя, поджав губы, прошептала:

– Что ты наделал?..

Чёртов глупец, я выдал нас.

Сдавленно ахнув, девушка повернула голову к окну.

Повисшая тишина сводила с ума.

Наконец, набравшись решимости, я погасил свет. Силуэтов за окном уже не было. И вдруг в дверь за моей спиной прилетел сильный удар, и я готов поклясться, что своими глазами видел, как неописуемо ужасное подобие человеческой ладони прислонилось к узорчатой стеклянной вставке. Катя взвизгнула, а я, чуть не лишившись сознания, хлопнул по выключателю.

Проклятый холод вмиг отступил. Катя сидела, укрывшись одеялом, а я тем временем занавесил окно, подпёр двери компьютерным стулом и для фона включил телевизор.

Ни о каком сне не шло и речи, остаток ночи прошёл в тревожном ожидании нового вторжения, но незваные гости больше не проявлялись.

Утром из окна полился белый свет. Немного успокоившись, я открыл дверь, обошёл всю квартиру и, ничего не обнаружив, вернулся к Кате.

– Давай в церковь сходим, – предложила она, подняв на меня испуганные глаза. – Я не усну, это же чертовщина какая-то.

– Надо сходить, – кивал я, потирая взопревший лоб.

Но до церкви так и не дошли. Поход не задался уже в подъезде, когда мы едва не свалились в шахту лифта. Двери открылись, но кабина по какой-то причине остановилась на этаж выше. Отдать мне должное: я не утратил самообладания и тут же успокоил Катю. Спускались по лестнице.

Затем в подземном переходе навстречу вышла противная низкая старуха. Она встала поперёк дороги, осмотрела нас с головы до ног, ехидно усмехнулась, обнажив гнилые зубы, и мерзко пропела:

– Дай-ка я тебя за локоток подержу, девочка…

Катя в ужасе отпрыгнула от старухи и спряталась за моей спиной. А бабка почесала густой пушок чёрных волосков над верхней губой и громко рассмеялась.

– Вы знаете, что вам самим лучше закончить? – она сплюнула кровь на кафельную плитку перехода и начала медленно приближаться.

От неё кисло разило потом; она шла, будто хромая на обе ноги, и еле слышно шипела.

Не раздумывая ни секунды, я схватил Катю за руку, развернулся и увёл её прочь от старой сумасшедшей.

Любимая плакала, отказывалась идти в церковь другим путём и тянула меня обратно к дому. У подъезда ей стало плохо. Катю лихорадило, посиневшие губки тряслись от страха. Справиться со всем этим кошмаром помогли таблетки.

Днём мы дремали посменно. Пока Катя спала, я размышлял. Бежать нам было некуда. Оба детдомовские, с раннего детства стоявшие друг за друга горой, мы не нашли себе ни друзей, ни хороших знакомых среди коллег. Да и на жилище я не грешил. В выданной государством квартире спокойно пролетели пять лет совместной жизни. Никаких страшных баек про дом и землю под ним никогда не ходило. В тот день я уже начал соображать: дело не в помещении, а именно в нас. Вечером поделился своими мыслями с Катей, но она не оценила моего пессимизма и заявила, что завтра же соберёт вещи и – со мной или без меня – уедет в отель.

Как стукнуло одиннадцать, мы ушли в маленькую спальню с балконом и просидели в ней до глубокой ночи.

– Давай не так категорично, прошу тебя, – говорил я, растирая Кате дрожащие руки. – Завтра дойдём до церкви…

– Не пойду никуда, – хныкала она. – Сил нет! Я умираю, наверное… Да почему же на нас такая напасть! Всё равно уеду!

– А ну-ка брось, – оборвал я. – Почудилось нам… Знаешь, из-за утечки газа, ну, галлюцинации.

– Одинаковые у двух людей?

В моей груди завибрировал холодный ужас, я стыдливо отвёл от Кати глаза и глубоко вздохнул. Она же молча опустила голову мне на плечо и тихонько всхлипнула.

Из дремоты меня выдернул знакомый щелчок выключателя. Я вздрогнул и прислушался.

– Кто-то свет включил, – прошептала дрожащая Катя.

В глубине квартиры послышался смех, мы сразу узнали его: так смеялась эта чёртова старуха в переходе сегодня утром.

Я аккуратно спустил ноги с кровати и чуть слышно поднялся.

– Господи… – испуганно проскулила Катя.

Опять щелчок!

На этот раз тише: свет зажёгся на кухне. Ночной гость пошёл в противоположную от нашей комнаты сторону, значит, мы выиграли время. Тихими, но довольно широкими шажками я приблизился к двери, взялся за заранее вставленный в замочную скважину ключ и оледенел: нечто на кухне рассмеялось и, громко топая, помчалось в нашу сторону. Тяжёлые шаги отзывались эхом в моей больной голове, я никак не мог запереться: руки не слушались. Свет вспыхнул в небольшом коридорчике у спальни, когда мне, наконец, удалось повернуть ключ.

В нос ударил противный запах гнили.

Из-под двери быстро вытекло чёрное пятно. Я не успел даже отскочить. Оно коснулось моей ноги, замерло и налилось красным. Ступню зажгло, я вскрикнул и подпрыгнул. А клякса на полу снова почернела и плоской гадюкой уползла обратно. Дрожа, я заткнул щель толстым одеялом и стал осматривать ногу. На месте ожога она покрылась мерзкими волдырями, малейшее прикосновение к ним вызывало невыносимую пульсирующую боль. Но к утру они бесследно исчезли. Не знаю, спал ли я в эту ночь или провёл её в странной дремоте.

События следующего утра я помню крайне смутно и не могу быть твёрдо уверенным в достоверности написанного далее.

Когда Катя проснулась и вновь обратилась ко мне, на часах было около десяти. Первое, что нас удивило, – кромешная темнота на улице.

Не доверившись часам, мы вышли на балкон, открыли форточку и обомлели: за стеклом вместо двора застыла холодная чернота.

Я вооружился отвёрткой, найденной среди балконного хлама, и принялся обходить комнаты. Свет горел в каждой.

В бесконечную тьму вели все окна, а также входная дверь.

Мы долго сидели на кухне, пытались дозвониться в полицию, в МЧС, но связи не было, как и стационарного телефона. Однако электричество не исчезло.

Не помню, как скоро и кто из нас предложил выйти на разведку, но по итогу мы связали простыни в длинную верёвку и заспорили, кого отправлять во тьму. Я говорил, что не могу отпустить туда единственного родного человека, а Катя боялась, что не сумеет вытащить меня, если что-то пойдёт не так.

Воспоминания точно прячутся. Никак не удаётся состыковать одно наше действие с другим. Следующие кадры, всплывающие в памяти, такие: моя милая обвязала простыни вокруг талии, осмотрела дверной проём, медленно вышла за пределы квартиры и отдалилась на несколько шагов.

– Тут ничего нет! – кричала она, но её голос казался глухим.

Тьма поглощала его.

– Попробуй обойти сбоку! – шумел я.

Звуки разлетались по коридору, но до Кати не доходили.

Тогда я махнул ей и легонько дёрнул за верёвку; девушка прибежала ко мне.

– Это не бетонный пол, – рассказала она. – Он как маты в спортзале… полумягкий.

– А окна? – взволновано спрашивал я. – Или свет?

– Нет, туда вообще свет не попадает, одна дверь – белое пятно… Я, наверное, ещё раз схожу, попробую как-нибудь завернуть и поискать окошко. Ты только держи…

Клянусь, я правда не помню, отговаривал ли её от этой идеи или, возможно, сам был инициатором, а описанный выше диалог – плод моей фантазии. Но одно знаю несомненно: Катя зашла за угол и, пока я нёсся к кухонному окну, чтобы её встретить, пропала.

По телу побежали мурашки, в глазах потемнело. Моя исчезнувшая девушка не издала ни звука, впрочем, я мог его попросту не услышать. Тьма забрала Катю. Мне осталась лишь большая петля на другом конце самодельной верёвки.

В ярости я ринулся во тьму, но стоило переступить порог, как силы покинули меня, а сердце сжали беспощадные тески страха.

Опустошённый, я попятился в коридор. В висках противно стучало, сами собой лились слёзы. Одно слово заняло мою голову: Катя.

Катя…

В тот момент я действительно отчаялся и, мысленно попросив Всевышнего о быстрой и безболезненной смерти, потерял сознание.

Проснувшись днём, я первым делом бросился искать свою любимую по квартире, наивно полагая, что пережитое окажется кошмарным сном, но, увы, так никого и не нашёл.

Чернота за окном сменилась на привычный вид; окружающий мир вернулся ко мне.

Или я к нему?

Не теряя ни секунды, я собрал документы, деньги, некоторые вещи и ушёл из дома.

«Вот и всё, покончено», – думалось мне.

На первое время решил остановиться в недорогом отеле, а потом заручиться помощью коллег и найти себе новое жильё.

Но история квартиры на этом не заканчивается. Заснув в тёплом номере, утром я вновь очутился в своей маленькой спальне. Тот страх, что сковал мои руки и ноги, нельзя назвать липким или удушающим, это был поистине давящий ужас. Постель ощущалась холодной кладбищенской землёй, в которую меня что-то безжалостно втаптывало.

Тогда я вернулся к первоначальному плану и отправился в церковь. Батюшки не оказалось на месте, а церковные бабки, выслушав рассказ о темноте, забирающей людей, посмотрели на меня как на безумца. Но среди нескольких попрошаек у ворот нашёлся один полезный мужичок. Он сам подошёл ко мне, взял под руку и прошептал:

– От тебя за версту гнилью тянет… Что, тоже с тьмой дело имеешь? Да вижу, вижу! Пойдём, я за бутылочку белой всё расскажу, не бойся.

Я вёл его за собой практически бездумно. В душе не было сомнения и страха, лишь горькое отчаяние и удушливая скорбь.

На моей кухне мы уселись за стол, открыли бутылку водки и, пропустив по стаканчику, заговорили. Илья – так звали мужика – смотрел мне прямо в глаза и с пугающей точностью угадывал моё состояние:

– Силуэты видел?.. Проходили… И спать, поди, клонит постоянно?

Я кивнул.

– Конечно, ещё бы не клонило, они все силы высосут. – Он качал головой.

– Да кто это есть-то, Илья, куда бежать от них? – выл я, едва сдерживая слёзы.

– Ой, сынок… Некуда бежать. Тебя схватило чудовище… Не призраки и не демоны, а… Как бы объяснить… Само зло. Ты насчёт света переживал, мол, выдал себя с девчонкой. Забудь. Ничего это не решило. Вас с ней выбрали задолго до той ночи. Посадили рядом с мембраной… И стучат… В отеле от них не скроешься, всё уже, привязан к квартире. Отсюда тащить удобнее.

– Да за что?! Ведь не колдун какой-то, душу не продавал никому, обряды не делал, жил и не трогал никого! – Я бил себя ладонью по груди.

– Да оно и не важно, колдун – не колдун, ты пойми, им всё равно, кем питаться. Они сцапывают кого попало и тащат в жертву своему хозяину. Ты вот не задумываешься, какое семечко достать из кулька или оливку из банки, вот и у них с этим просто. Никто не защищён: ни президенты, ни артисты, ни такие простачки, как мы с тобой. Пропадает человек – и всё, гадайте потом, что с ним случилось. Мы хрупкие все… А они стучат…

– А ты сам-то как держишься? – спустя пару минут, успокоившись, спросил я.

– Ой… – отмахнулся Илья. – Из последних сил. Недолго осталось. Сам вот у церкви трусь, помощи ищу… А как тебя увидел сегодня, так вместо надежды тоска взяла. Нет нам спасения, наверное. Кружит меня… Память барахлит… Они же её высасывают и другие воспоминания вшивают, скоро с катушек слечу… Заберёт Душехлёб. – Он вздохнул. – Помню… Райка ко мне приходила – тоже вот запомнил, а что раньше было, то позабыл.

– А что это за Дущехлёб-то такой? И что за Райка, слуга его какая-то?

– Эге, – усмехнулся Илья. – Про первого толком нигде не прочитаешь, они тебе сами нашепчут… Тот под конец явится. Он единожды стучит… Беспощадно. А Райка ему не слуга, хотя та ещё нечисть. Давай-ка я лучше покажу…

Мужик схватил мою руку, приблизился и широко раскрыл глаза. Я не успел и пикнуть, как оказался поглощён его бездонными зрачками.

Взор замело чёрно-белыми частицами, точно телевизионными помехами, а затем всё окружение начало переливаться самыми мерзкими цветами. И вдруг картинка стала чёткой. Я обратился незримым наблюдателем, прикованным в углу комнаты, будто камера видеонаблюдения. Передо мной возникла неубранная прокуренная кухня. Из запотевшего окна, заклеенного в некоторых местах малярным скотчем, пробивался свет.

В углу у ржавой батареи сидел Илья, он курил вонючую дешёвую сигарету и кашлял, выпуская горький дым. Рядом с ним, перебивая табачную вонь ядрёным запахом своих рыночных духов, сидела тучная женщина в ярко-красной блузке. Кривым указательным пальцем она поправляла крашеную чёлку и им же грозила Илье, причитая:

– Загубил жену, только ты виноват, и никто больше. Говорила, не умничай! Говорила, что всю жизнь по одному закону прожить можно, всегда работало и сейчас работает, слышишь?

Илья бездумно кивал, кривя рот.

– Как должно быть… – продолжала Райка. – Муж жене спуска не даёт, а жена – мужу. Он все её истерики должен отсекать, чтобы она из мухи слона не сделала, а жена его обязана в узде держать, чтобы с плохими людьми не водился и руку на неё поднимать не смел. Иначе либо она, стерва, его в могилу сгонит, либо он её со злости кокнет.

Илья громко прокашлялся.

– Вот-вот, – наступала Райка. – Не получается совладать – расходитесь к чертям и ищите другого себе по силам, вот и весь сказ.

– Да куда уходить, Рай?! – затянувшись сигаретой, прохрипел Илья. – Я же любил её.

– Кого ты любил? – ехидно рассмеялась женщина, качнув головой. – Ты убил её, Илья. Когда любят – прикрикнуть боятся, а ты насмерть её… Тебе тут покоя не будет. И от милиции ты не спрячешься. Думаешь, сбежал и всё?

– Да не сбегал я! – Илья хлопнул по столу. – Я проснулся тут!

– Илюш, тебе самому легче будет… Повесься вон в зале, да и всё.

Илья зажмурился и тихонько завыл. Помехи снова перекрыли мне вид, в ушах запищало, и я вновь очутился у себя на кухне.

Мой собеседник тёр усталые глаза и вздыхал.

– Она права, сынок, – шептал он. – И я теперь понял. Это не тьма мою Оленьку, а я… Если сам не закончишь, то они тебя заберут… Только вешаться нельзя, это долго, они тогда выиграют, пока ты умирать будешь… Надо быстро. Фен есть в доме?

– Чего? – удивился я.

– Голову сушить.

– Есть.

– До ванны дотянется?

– Ты что, Илья?! – воскликнул я, окоченев от ужаса.

– Надо душу спасти, чтобы в рай попасть или куда там, лишь бы не к нему.

– Какой рай, я же сам на себя руки наложу!

Тёплые слёзы побежали по моим щекам.

Илья наседал:

– Даже в ад лучше, чем к нему в лапы!

Я поник, голова потяжелела, подбородок устало опустился на грудь. Я робко облизывал сухие трясущиеся губы и сопел забитым носом, пока Илья заливал в себя стопку за стопкой.

– А ещё мы видели какую-то бабку, она кровью плевала, – я снова обратился к нему.

– Это тоже жертва, наверное… Только уже совсем плохая, – ответил мужик.

Он сложил руки на столе, уткнулся в них лбом и задремал.

Я тихонько поднялся, дошёл до уборной, а когда вернулся – Ильи уже не было. Двери и окна оставались закрытыми. Видимо, он попросту растворился во сне и переместился к себе в оккупированную квартиру.

Спустя два или три дня случилось особенно ужасное видение. Посреди гостиной появился страшный железный гроб. В нём лежала моя Катя, покрытая чем-то вроде каменной корки; из её некогда очаровательных глазок и маленьких ноздрей струилась тёмно-алая зловонная жидкость. Неровные ручейки огибали пухленькие губки и стекали по щёчкам. Спустя несколько минут гроб бесследно исчез.

С тех пор я перестал выходить на улицу. Изредка прислонялся ухом к входной двери и слушал разговоры соседей на лестничной площадке; они говорили, что в подъезде стоит трупный смрад.

Вчера увидел в окне гигантский полупрозрачный глаз; он следил за мной, пока я, вопя от испуга, бегал от одной стены к другой.

Теперь, окончательно уничтоженный как морально, так и физически, я оставляю после себя лишь эти записи.

Я пытался анализировать всё сказанное Ильёй и никак не мог сообразить, неужели спастись от Душехлёба так легко? Тогда почему каждый второй не додумался до этого простого выхода? Ведь даже я, убитый горем, раздумывал о смерти. Быть может, все решившиеся на столь серьёзный шаг, сделали его неправильно и проиграли? А вдруг самоубийство и есть проигрыш, а Илья был одним из хитрых слуг, чья задача подстрекать невинных жертв сдавать свои души добровольно? Его глаза… Эти перемещения, чужая кухня, Райка. Не могу осмыслить. Не хочу верить ему… Я не мог убить Катю…

Я истощён и готов к любому шагу.

Знайте, я спокоен и ничего не боюсь. Но одна гадкая мысль всё-таки тревожит моё сердце: неужто действительно никто, даже самый простой и безобидный человек не защищён?

Выбор страшен: сдаться и очернить свою душу или вытерпеть и почить от истощения. Какой ход выигрышный?

Впрочем, о моём решении вам уже не узнать.

Межэтажье

Ломаю голову над вопросом: «Где проходит та самая грань ужаса?» В какой момент разные стуки и шорохи внутри панельного дома из отголосков соседского быта перерастают в шаги неизвестных существ всех мастей: от барабашек и домовых до отечественных аналогов лавкрафтовских монстров?

Наверное, всё это дело привычки. Я, перебравшийся из одной брежневки в другую, не вскакивал в холодном поту от раздавшегося где-то за стеной глухого старческого кашля или тихого плача младенца. Игнорировал полуночный треск пузатого телевизора и жуткий шум в толстой трубе за унитазом. Как и не обращал внимания на гул лифта и пиликанье уличного домофона. Но стоило в этом знакомом наборе звуков появиться одному неизвестному, и вот она – зловещая грань.

Квартира на восьмом этаже типовой девятиэтажки, в которой я и услышал нечто пугающее, обошлась мне немного дешевле, чем предполагалось.

– До меня тут жила сладкая парочка, оба выпивали … – рассказывал я историю, услышанную от риэлтора, своим друзьям. – А прошлой осенью у мужика фляга свистнула, пассию он придушил, а затем – вы уж извините за такие пикантные подробности – выдрал ей несколько органов и вроде как их сожрал. Труп оставил в кладовке. – Я указал рукой на закрытую дверь рядом с кухней. – Месяц в психушке лежал, потом нашёл какой-то способ закончить, так сказать, свои душевные терзания. Кладовку вымыли, конечно. Вот, думаю, алтарь сделать, буду духов вызывать.

– Ну всё теперь, – рассмеялся Артём, широкоплечий студент строительного института. – Тебя призраки задушат, жди. Последний понедельник живёшь.

– Правда, как в страшилке всё, – улыбнулась наша общая подруга Анечка. – Ещё бы они на пару повесились и желательно над тем местом, где ты спишь. Вообще идеально…

– Я бы такое кино посмотрел, – подмигнул ей Артём.

Мне тоже было весело, однако спустя две недели я припомнил их слова, когда перепуганный лежал в темноте, боясь пошевелиться. Странные звуки, доносившиеся со стороны кухни, не на шутку встревожили меня. Болезненный спазм колесом прокатился по спине; в груди заклокотало. Услышанное походило на реверсивную запись трения металлических предметов и сопровождалось тяжёлым сопением. Раньше подобного я не слышал. И эта неузнаваемость особенно пугала.

Робко спустив ноги с дивана, я двинулся к межкомнатной двери. Неслышно прокрутил ключ в замочной скважине и сразу дёрнулся от неожиданности: прямо над моей головой в квартире сверху кто-то затопал. В темпе я вернулся в постель и укутался в одеяло. Больше той ночью меня ничего не беспокоило.

– Ты серьёзно? – усмехнулся в трубке Артём, когда на следующий день я позвонил ему с просьбой приехать. – Шаги в панельке услышал и уже кирпичи на новый дом собирать начал? – Рассмеялся. – Зачем туда вообще идти, вдвоём тем более?

– Тёма… – бурчал я, потирая двумя пальцами переносицу. – Просто удостовериться, что там люди живут. Я ещё вчера эти ваши приколы вспомнил про призраков и повешенных. Всё утро живот сводит… Вот загорелось мне ночью испугаться, что поделать.

Артём недовольно закряхтел и ответил:

– Ладно… Заскочу сейчас перед парами, ты только это… – Он понизил голос: – Доживи до моего приезда.

– Идиот! – выругался я и сбросил вызов.

Мы встретились у подъезда, зашли, поднялись на девятый этаж. Нужной кнопки звонка не было. Я принялся стучать, но никто не открывал. Спустя минуту щёлкнул замок соседней двери. На площадку выглянула женщина средних лет и спросила:

– Вы чего тут?

Я не растерялся:

– Здравствуйте, – говорю, – я сосед снизу. Подскажите, кто в этой квартире живёт?

– Там уж полгода не живут, как тётка Зоя померла, – ответила женщина, поморщившись.

Мы с Артёмом переглянулись. Он поспешил успокоить:

– Родственники, может быть?

– Не-не, – крутил я головой, – это край, погнали вещи собирать.

Но по пути, спускаясь по лестнице с девятого на восьмой, мы заметили одну странность.

Как многим известно, в типовых девятиэтажках, построенных в семидесятых годах, мусоропровод был перенесён в закуток за шахтой лифта на так называемое в народе межэтажье, и если по тем или иным причинам он переставал функционировать, то некоторые жильцы, нашедшие дефицитный кирпич, застраивали неиспользуемую часть площадки перегородкой с дверью и самовольно организовывали себе сарай внутри подъезда.

Однако на этом межэтажье стена была, а двери – нет.

Тогда-то Артём и выдвинул свою гипотезу.

– У нас лекции были, помню, препод рассказывал: если двери нет, то можно сразу понять… Но вот что… Ни хрена не записываю на парах, вот что. Может, там трубы специальные или шахта вентиляции раскрыта. Отсюда и звуки свистящие, сопящие и все остальные.

– Думаешь? – с недоверием спросил я.

– Да точно. Дома же экспериментальные, чего только не делали, батареи вон в стены замуровывали.

– И прорабов, – отшутился я.

– В любом советском доме в стене замурован прораб, это понятно, – закивал Артём, улыбаясь, – но не над твоей квартирой. Погоди до вечера. Я сейчас в универ, спрошу у препода про эти штуки и тебе наберу, подождёшь?

– Подожду, куда деваться, – пожал я плечами.

Сидеть одному было невыносимо. Я накручивал себя, в каждом шорохе слышал шёпот потусторонних сущностей. Думалось, что через считанные секунды кто-то прохрипит за моей спиной: «Не оборачивайся…»

Я нутром ощущал: дело нечистое, злое, проклятое…

Тревожное ожидание накалило мои нервы до такой степени, что я вскрикнул и выругался, когда на телефон прилетел звонок.

– В общем, – говорил Артём на фоне нескольких десятков других голосов. – Я только что от него, ты не поверишь… Минутку, отойду в уголок.

«Быстрее, быстрее!» – мысленно подгонял я, нервно оглядываясь по сторонам, готовый выбежать в подъезд и пуститься наутёк.

– Короче, – продолжил Артём, когда шум стих, – это звучит как бред, но он мне даже чертежи на компе показывал. Таких панелек всего три было. Мусоропровод в них стоял для вида, обычно сразу заваренный. Ему по технологии нужен вентиляционный узел наверху, но выше восьмого этажа его труба не поднималась, соображаешь? А в середине семидесятых или… не важно, я опять забыл… Конспиративные хаты знаешь? Свидетеля подержать или чиновника важного. Так вот, для надёжности проектировали тайный проход из квартиры на межэтажье. И что самое интересное – свидетель мог в лифт сесть и свалить.

– В лифт? – удивился я.

– Я серьёзно, это такой прикол, сейчас… – Артём снова куда-то пошёл в поисках тихого места. – Слышишь?

– Слышу, мать твою, слышу! – ругался я.

– Смотри, надо зажать восьмой и девятый, а потом резко «стоп». Если кабину не меняли, то всё сработает. Задняя стенка отщёлкивается, прикинь?

– Отщёлкивается? В каком смысле?

– Ну как-то отстаёт чутка, чтобы ты её провернул и вышел, хрен знает, не я строил. Там вообще кошмар, как всё это держится. Высоту хаты сокращают, бетоном заливают пол и, понимаешь, выдалбливают проход, чтоб свинтить при шухере. Я семинар отсижу и приеду. Только не лезь без меня никуда!

Однако любопытство победило. Когда мифический дух старой бабки превратился во вполне рационально объяснимый шум ветра в тайном проходе, весь мой страх чудесным образом испарился.

Дождавшись лифта, во власти разыгравшейся эйфории я нажал заветные кнопки и приготовился. Кабина подалась наверх и замерла. Стенка щёлкнула, мне не стоило особого труда сдвинуть её и попасть в небольшую комнатку площадью в два квадратных метра. Половина подъездного окна, торчащая из-за перегородки, оказалась забита фанерой; свет пробивался сквозь щель внизу и падал на пол жёлтым шрамиком. В стене справа от входа темнела овальная дыра.

Осмотревшись, я обнаружил небольшой рычажок, открывающий потайную дверцу, и свисающую на двух чёрных проводах коробочку с красной кнопкой, по всей видимости для вызова кабины.

Описывая свои дальнейшие действия, я проклинаю себя за глупость и безрассудство. Подгоняемый интересом, я включил фонарик на телефоне и полез в дыру. Острые края колотого бетона рвали мои джинсы и свитер, болезненно царапали кожу, но глупая прихоть тащила вперёд, не позволяя останавливаться. Вскоре я свернул направо и пополз по наклону чуть вниз, пока не упёрся в зеленоватую деревянную панель. Дальше ход сужался и тянулся ровно вверх, и я расстроился, что не смогу забраться туда прямо сейчас.

От очередного неожиданного звонка мне не стало страшно, наоборот, он приободрил меня: чрезвычайно хотелось похвастаться Артёму.

– Ты где?! – шумел тот.

– В стене, – хихикнув, сообщил я. – В комнате за лифтом дыра была, я туда и залез.

– Препод… – помехи прерывали его речь. – Ходы эти только на бумаге… По проекту не получилось сделать. Комната за лифтом – и всё, больше нет ничего. Слышишь? Ты куда залез?! На улице жди меня… Алло!

Связь оборвалась, с ней исчезло и моё любопытство. Объявилась тревога. Я сделал несколько фотографий и уже собирался двинуться обратно к лифту, как случайно задел ногой зеленоватую панель, отчего та слегка приоткрылась.

И дрожащее пятно света расплылось по моей собственной кладовке.

В дыре над головой что-то зашуршало. Мне показалось, что в мозгу лопнул какой-то сосуд. В глазах потемнело, телефон выпал из рук. Я замер. Мелкая дрожь волнами била меня, тяжёлым хлыстом стегал ужас. И вдруг чуткий слух уловил знакомое жуткое сопение.

Чудом сдержав истошный вопль, я бросился в кладовку, вышиб дверь, разломав шпингалет с обратной стороны, выбежал в подъезд и помчался вниз по лестнице.

Артёма я ждал на лавочке напротив своего дома. Поглядывая на заколоченное окно межэтажья, я был готов к появлению за ним какого-нибудь бледного лица старухи или светящихся красных глаз, но ничего не появилось.

Артём приехал спустя несколько минут. В квартире мы долго не задерживались, собрали необходимые вещи и ушли.

По сей день мне не даёт покоя нескончаемый поток мрачных и скверных мыслей. И я не знаю, какая из них пугает больше.

Может, я боюсь существа, что смогло прогрызть себе огромную дыру в бетоне? Или реальности, в которой мужик-алкаш, бывший хозяин жилища, действительно не виноват в жестоком убийстве своей женщины? Что они увидели в кладовке?.. Кто вылез из тайного хода?..

А ещё я до дрожи в поджилках и до колик в сердце боюсь, что однажды мне позвонят с моего телефона, утерянного в дыре.

Кто будет на том конце провода?

Мёртвый колхоз

Пустой лист раскрытого блокнота издевательски белел на столике, манил излить ему душу, и я наконец решился.

За окном догорает вечер. Мерное покачивание вагона тщится успокоить мои расшатанные нервы. От глухих стуков рельс становится лишь тревожнее. Не спится.

Спустя сутки мой поезд будет далеко отсюда.

Уберегая вас от необдуманных решений, я нарочно не упомяну название той деревни. Вдруг упрямые скептики решат посетить злополучное место, чуть не отобравшее у меня рассудок и жизнь? Я не готов брать на себя такую ответственность.

Мать рассказывала, как моя бабка сокрушалась в декабре девяносто первого года: «Не той троицей нас партия пугала! Теперь точно наш колхоз мёртвый!» И через несколько дней преставилась. С ней умерла и её Родина, и колхозы. Я всегда улыбался этой истории, считал её милой сказкой для тоскующих по Союзу, пока своими глазами не увидел, во что превратились некогда процветающие хозяйства. В новой стране выбор у простых деревень и сёл был скудный: стать дачным посёлком для тех, у кого есть деньги, или опустеть и полностью сгинуть.

Природа брала своё, человеческие творения оказались бессильны без своего творца: поросшие травой поселения гнили под жарким солнцем. В то, что уже нельзя было назвать полноценными домами, изредка заглядывали искатели острых ощущений, «охотники за приведениями» или изнывающие от холода бродяги, что искали ночлег. Однако даже в таких деревеньках находились жилые домики, населяемые дремучими старичками, бесследное исчезновение которых стало лишь вопросом времени.

В местечке, где мне пришлось оказаться, доживали свой век дедушка с бабушкой моего близкого друга Ромки. Они слёзно умоляли внука приехать и залатать крышу, изрядно прохудившуюся за долгие годы. Ромка упросил меня съездить с ним, сказал, что вся работа займёт не более двух дней. Сам он выдвинулся в деревню вечером пятницы, а я должен был прибыть туда в субботу днём в сопровождении «Газели», загруженной всем необходимым для ремонта. С водителем машины Ромка договорился заранее. На все мои замечания, мол, почему бы не поехать вместе, он отвечал, что бабушка – женщина крайне властная, – прислала ему письмо, где намекнула, чтобы он наведался раньше остальной рабочей бригады. По всей видимости для какого-то серьёзного разговора. Я тогда решил, что старуха хочет потолковать о наследстве, поэтому возражать не стал.

В субботу около одиннадцати утра я встретился с водителем. Пыльная «Газель» помчалась по трассе прочь из города, километров через восемьдесят съехала на большак и ещё десять минут громыхала между полями. На горизонте показался лесок, наш путь лежал туда. Единственный заезд среди густых зарослей перекрыло упавшее дерево. Водитель, он же по совместительству грузчик, тяжело вздохнул, открыл дверь и буркнул мне: «Пошли».

– С одной стороны возьмём… – командовал он, закатывая рукава. – И на обочину его… на обочину.

Валежник оказался трухлявым и нетяжёлым, мы легко подняли его и забросили в кусты. Тучный водила выпрямился и поковылял в кабину. А я осмотрелся, набрал полную грудь свежего воздуха и вдруг заметил неподалёку мальчишку. Он, пригнувшись, стоял метрах в тридцати от нас. Зелёные футболка и шорты делали его практически незаметным. Малец тоже увидел меня и сию же секунду спрятался за ближайшим деревцем. Я даже улыбнулся от умиления. Тогда я ещё ничего не знал…