Завещание моего бывшего бесплатное чтение

Hotate Shinkawa

Motokare no Yuigonjo

© Hotate Shinkawa 2020 All rights reserved

© 2024 AST Publishers Ltd. All rights reserved

© ООО «Издательство АСТ», 2024

© Румак Наталия, перевод на русский язык, 2024

© O8HWO, иллюстрация обложки, 2024

Глава 1. Деловой подход к превратностям судьбы

Взглянув на протянутое мне кольцо, я закатила глаза. Не сдержалась.

Мы с Нобуо только что доели десерт, завершив ужин во французском ресторане отеля «Токио стейшен».

– И что это значит? – спросила я, заметив официанта с букетом цветов наготове.

При виде моего удивления Нобуо довольно улыбнулся:

– Как что? Хочу, чтобы ты вышла за ме…

– Я не об этом! – резко прервала я его, словно всадив нож ему в грудь. – Я спрашиваю: что означает это кольцо?

Набрав побольше воздуха в легкие, я указала на украшение:

– Это кольцо с бриллиантом от Картье, так? Я понимаю, что это самое популярное у них украшение, но не слишком ли дешево? И почему он такой маленький? По-моему, и четверти карата нет, как ты вообще нашел такой у Картье?

Кровь отлила от угловатого лица Нобуо. То поднимая, то опуская голову, он переводил взгляд с меня на кольцо и обратно, отчего очки в черной оправе соскользнули на кончик его большого носа.

– Пойми меня правильно. Я тебя не виню, просто искренне недоумеваю. Объясни, почему именно это кольцо?

Нобуо на несколько секунд застыл, потом, вернув очки на место, забормотал:

– Просто хотел, чтобы ты поверила в мои чувства. Кто же знал, что ты настолько придирчиво относишься к кольцам…

– Что?! Вот это – твои чувства? – ахнула я и бросила на него такой суровый взгляд, что он испуганно сжался. – Ты ведь занимаешься исследованиями! Неужели не изучил цены на обручальные кольца?!

Нобуо работал в научно-исследовательском отделе компании, которая производит электронику. Я считала, что он интеллектуал и заслуживает уважения, поэтому встречалась с ним уже год. Сама же была адвокатом в большой юридической конторе, известной даже на международном рынке. И поскольку мы трудились в совершенно разных сферах, у нас почти не возникало поводов уязвить гордость друг друга. Но в этот раз, судя по дрожащему голосу Нобуо, мои слова задели его.

– Конечно, я изучил рынок! На всех свадебных сайтах такие кольца в среднем стоят четыреста девятнадцать тысяч иен. Пары младше тридцати лет обычно берут кольца за четыреста двадцать две тысячи, старше – за четыреста тридцать две тысячи. И хотя нам еще нет тридцати, я решил опираться именно на выбор вторых, чтобы выглядеть солиднее. Вот и…

– Что «вот и»? – Я снова строго взглянула на него. – Это значит, что свои чувства ко мне ты оцениваешь как средние по стране? Вот я никогда не считала себя какой-то «средней» женщиной, так что если все покупают за четыреста тысяч, то я хочу кольцо за миллион двести!

Я скрестила руки на груди и уставилась на красную коробочку на белой скатерти и съежившийся внутри крохотный бриллиантик. Он, конечно, сверкал – во всяком случае, старался изо всех своих крохотных силенок, но мне стало тоскливо.

– Впрочем, наверное, сама виновата. Должна была сразу тебя предупредить, что меня не устроит кольцо меньше чем за миллион иен.

Нобуо в изумлении раскрывал и закрывал рот, будто рыба в ожидании корма. В углу зала робко переминался с ноги на ногу наблюдавший за нами сотрудник.

– Прости, Рэйко. Я копил, но зарабатываю ведь еще пока как молодой служащий, всему есть предел, – чуть не плача, сказал Нобуо.

Это еще больше меня разозлило. Он, кажется, считает себя пострадавшим. Еще и оправдывается тем, что у него нет денег.

– Я не собираюсь отказываться от своих желаний, как и любой другой человек. Если тебе не хватает на стоящее кольцо, можешь продать какие-нибудь органы, – при этих словах я с силой скомкала салфетку, которая лежала у меня на коленях. – Ты ничего не сделал, только и утверждаешь, что не можешь купить дорогое кольцо, так как у тебя нет денег. То есть ты не хочешь заполучить меня во что бы то ни стало. Мужчина, который не влюблен в меня по уши, не имеет права вторгаться в мою жизнь!

Я швырнула смятую салфетку на стол и пошла к выходу, оставив Нобуо в одиночестве.

– Прощай!

Сотрудник ресторана поспешно подал мне пальто и при виде моего лица заметно вздрогнул и выпучил глаза.

Я направилась в Маруноути[1]. Юридическая фирма «Ямада, Кавамура и Цуцуи», где я работала, находилось на двадцать восьмом этаже огромного офисного здания, когда-то целиком принадлежавшего другой корпорации. Оно возвышалось на следующей от центрального проспекта улице, в глубине района.

Наша компания была известна работоспособностью своих сотрудников. Юристов впускали в здание в любое время суток, поскольку здесь считалось, что если ты свободен, то можно и поработать.

Было уже больше десяти часов вечера, но окна здания ярко светились. Я вошла в офис. Перед компьютером ел лапшу быстрого приготовления Фурукава, который устроился в компанию через год после меня. Он сидел скрючившись, и его накачанное в секции регби тело напоминало огромную мокрицу.

– О, Кэммоти! Ты ведь планировала свиданием отметить годовщину? – спросил он, набив рот лапшой.

Я покачала головой:

– Планировала, да ничего не вышло.

Фурукава, прикрыв рот левой рукой, неуверенно предположил:

– Он что, тебя бросил?!

– Еще чего! – Я сердито посмотрела на него, и он пожал плечами. – Слушай, ты ведь недавно сделал предложение, да? А сколько стоило кольцо, которое ты подарил своей девушке?

Фурукава задумался:

– Ну… Из средней линейки от Гарри Уинстона, так что два миллиона с небольшим, кажется.

Я энергично закивала:

– Вот-вот! Так и должно быть! Если человек желает заполучить единственного партнера на всю жизнь, хотелось бы увидеть искренность его намерений!

Затем я коротко пересказала Фурукаве, что произошло сейчас в ресторане, и он, не выпуская из рук стаканчик с лапшой, разочарованно произнес:

– Эх ты, обидела парня. Мы-то хорошо зарабатываем, а он расстарался – ну, для обычного служащего.

– Что значит «хорошо зарабатываем»?!

Я в свои двадцать восемь лет в год получала примерно двадцать миллионов иен, но никогда не считала, что этого достаточно.

– В мире есть гораздо более богатые люди, мы им совсем не ровня. Я хочу получать больше!

Фурукава, покашливая, допил бульон от лапши, потом отхлебнул ячменного чая прямо из двухлитровой бутыли, после чего заговорил:

– Ох, восхищаюсь я людьми, которые могут, как ты, жить своими желаниями. Только ведь есть же вещи важнее денег?

Он почесал голову.

– Ты уж извини, что я это говорю, но, раз твоему парню удается встречаться с такой сильной женщиной, как ты, он ценный кадр. Береги его, а то пробросаешься.

– В смысле? – Я слегка задрала подбородок.

– Понимаешь, обычному мужчине сложно встречаться с женщиной, которая зарабатывает в три раза больше него. Такая она, мужская гордость…

Иногда меня действительно избегали из-за моего хорошего образования и дохода. С другой стороны, я и сама отказывалась от непритязательных парней.

– Он ведь у тебя естественными науками занимается? Такой наверняка не завязывал отношений, пока не понял, что в других областях на ногах стоит твердо. Насколько я помню, он и готовит хорошо, и по дому помогает?

Я задумчиво кивнула. Нобуо готовит шикарный тяхан![2]

– Такие мужчины редкость. Зря ты хочешь порвать с ним только из-за маленького камешка. На что ты надеешься?

И все равно я не могла с ним согласиться. Само решение позвать меня замуж, вручив такое дешевое колечко, казалось оскорблением. Очевидно, Нобуо считал, что возлюбленная обрадуется предложению, невзирая на размеры камня, но я, к сожалению, не такая. А ощущение, будто кто-то невидимый укоряет меня за то, что я не такая, злило только больше. Ведь само собой, большое кольцо лучше! Почему остальные этого не понимают?

– Так или иначе, насчет «продать органы» – это уже был перебор. Я бы испугался, если бы моя девушка такое заявила.

Фурукава спрятал упаковку от лапши и палочки в пакет из универмага. Я же, сложив руки на груди, по-прежнему стояла напротив и смотрела на него в упор.

– А я все-таки думаю, что сумела бы получить то, чего хочу, пусть даже пришлось бы продать органы. Ты ведь тоже подарил своей девушке кольцо за два миллиона, потому что очень любишь ее и хочешь, чтобы она непременно вышла за тебя, так?

Фурукава заложил мощные руки за голову и повернул ко мне свое сильно загорелое круглое лицо.

– Она чуть не узнала о моих похождениях прямо перед помолвкой, так что я решил отвлечь ее дорогим кольцом, вот и все. – И он без капли смущения засмеялся, показав зубы, в которых застрял кусочек сушеной капусты.

На следующий день, в четыре часа, я стояла перед одним из кабинетов нашей фирмы, чувствуя, как бешено колотится сердце в моей груди. Первое февраля, понедельник. Ежегодная кадровая аттестация. В «Ямада, Кавамура и Цуцуи» премию выплачивали раз в год, в феврале. На аттестации сотруднику давали отзыв о его работе за год и объявляли сумму премии.

С торжествующим видом я вошла в кабинет, но, когда увидела мрачные лица обоих начальников, внутри зашевелилось беспокойство. Что же не так? Впрочем, уверена, уж я-то выкладывалась побольше других: работала серьезно, ответственно и энергично.

– Госпожа Кэммоти, садитесь, пожалуйста, – заговорил Ямамото, который был помоложе второго: ему еще не исполнилось сорока.

Я молча села напротив.

– Что касается вашей работы, все наши юристы дружно восхищаются вами и клиенты оценивают вас как надежного человека, так что продолжайте в том же духе.

Вроде бы хвалит, только каким-то виноватым тоном, будто оправдывается. Удивляясь про себя, я рассматривала напомаженную голову Ямамото.

– Ваша премия в этом году – два с половиной миллиона иен.

Д… Два с половиной миллиона?! Слова Ямамото эхом отдались в моей голове.

– Чего?! – вырвалось у меня.

В прошлом году было примерно четыре миллиона, а в этом я работала еще усерднее. Мои брови взметнулись, придав лицу предельно шокированный вид. Я отлично умела обращаться с мужчинами старше меня.

– Но почему? Были какие-то проблемы?

Ямамото слегка мотнул головой, будто пытаясь смягчить впечатление.

– Нет-нет, что вы. Вы отлично справляетесь. Работаете за двоих или даже за троих, если сравнить с теми, кто пришел в компанию одновременно с вами.

– Тогда в чем дело?

Сидевший рядом с ним Цуцуи, которому было лет шестьдесят, мягко произнес:

– Вы очень похожи на меня в молодости.

Цуцуи основал компанию «Ямада, Кавамура и Цуцуи». Он начинал в одиночку и создал в конце концов самую большую юридическую фирму в Японии. Неудивительно, что его фамилия значилась в названии. И все-таки поредевшие волосы, яйцевидная голова, круглые глазки, морщины на щеках, как складки на пельмешках гёдза, – все черты Цуцуи говорили о мягкости.

Я приложила обе ладони к губам:

– Да что вы?! Похожа на вас в молодости?! Это честь для меня.

– Ну-ну, перестаньте. Я тоже умею ехидничать, так что вижу вас насквозь.

У меня вдруг возникло ощущение, будто музыка резко остановилась и танец пришлось прервать. От неловкости и напряжения мои губы сжались в ниточку.

– Возможно, вы очень талантливый юрист, но ведете себя как остро наточенный нож. Очень хотелось бы, чтобы в компании это лезвие пряталось в ножны, а направлено было наружу.

Я мигом поняла, куда он клонит, и уточнила:

– Объясните, пожалуйста, подробнее.

– При работе в одиночку это неплохо. Вот только, когда появляются младшие товарищи и приходится работать в команде, некоторых пугает такое резкое сверкание, – засмеялся он, довольный своим удачным сравнением. – Смотрите на происходящее в перспективе: считайте урезанную часть платой за обучение.

Это был шаг на минное поле. В следующий миг, изо всех сил треснув по столу, я уже кричала:

– Какой еще платой за обучение?! Я работаю, чтобы получать деньги! Компания платит мне за мою работу. И я не потерплю, чтобы из этих денег вычитали плату за какую-то там учебу.

Ямамото вздрогнул, Цуцуи же и бровью не повел. Это разозлило меня еще больше. Слов нет! Неужели компания – неужели Цуцуи этого не понимает?!

– Если получать деньги нельзя, я не хочу работать в такой фирме. Увольняюсь.

Я встала.

– Ну-ну, не психуйте так, – протянул Ямамото руку, чтобы удержать меня.

Но я бросила:

– Не забудьте перечислить премию… пусть даже это всего два с половиной миллиона.

И вышла из кабинета.

Все еще злясь, я вернулась к себе, запихала в сумку-тоут[3] все самое ценное и вылетела из здания. Никто не гнался следом, ноги сами несли меня прочь. Метров через пятьсот я запыхалась и зашла в кафе, которое попалось по дороге.

Меня тяготила жалость к себе. Бросить работу из-за того, что выплатили маленькую премию? Пожалуй, кто-то сочтет меня ненормальной. Может, даже назовет инфантильной, но я знала: в глубине моей души скрывается что-то такое, что не исчерпывается этим словом, хоть сейчас от этого немного толку.

Я бы и сама хотела стать «обычной», так было бы легче. Сколько раз поднималось откуда-то изнутри, будоража и ведя куда-то, сильное желание! Интересно, поймет ли меня кто-нибудь? Почему все врут? Ведь денег хотят все, я уверена. А если не могут их раздобыть, просто делают вид, что те им не нужны.

Допустим, перед человеком лежит пять миллионов иен. Если спросить его: «Надо?» – любой возьмет их. Нужно только протянуть руку. И тем, насколько жадно человек протягивает руку, люди и отличаются между собой. Знаю, я из очень жадных. Ну так что в этом плохого? Кто желает играть на пианино – всего себя отдает игре, кто хочет рисовать – рисует. Вот и я так же: просто протягиваю руку, потому что хочу денег. То, чего хочется, надо заполучить. Мне казалось, если буду постоянно получать желаемое, я когда-нибудь освобожусь от того, что скрывается внутри меня.

Внезапно завибрировал мой мобильный. Я взяла его в руки – это пришло письмо от Цуцуи: «Возможно, вы просто устали. Оформим это как небольшой отпуск. Наберитесь сил и возвращайтесь на работу. Хотя вели вы себя вполне энергично (ха-ха)».

Как только вспомнила о Цуцуи, меня затошнило. Его лицо излучает искреннюю уверенность в необходимости бережно относиться к тому, чего не купишь за деньги: к отношениям между людьми, симпатии, любви. Только я-то знаю, что под этой маской – до жути коварный тип. А иначе он никогда не добился бы такого успеха в юриспруденции. Мы с Цуцуи – одного поля ягоды. Просто он искуснее прячет свою сущность, ловчее изворачивается.

Стоило мне разозлиться, как разыгрался аппетит. Я подозвала официанта и заказала большую тарелку жареной картошки. К тому времени, как она была доедена, в голове прояснилось и я могла рассуждать спокойно.

Я, конечно, брякнула, что уволюсь, но у меня не было никаких идей, что делать дальше. К счастью, кое-какие накопления у меня есть, так что могу, пожалуй, некоторое время пожить вольготно. В нашей компании, известной выносливостью своих сотрудников, люди регулярно попадают в больницу от переутомления, а через пару-тройку месяцев как ни в чем не бывало возвращаются на работу. Ведь ни один юрист не числится в фирме, а лишь «предоставляет услуги». Поэтому таких понятий, как «оплачиваемый отпуск» или «закрепленное количество рабочих дней», там не существует. Если на несколько месяцев юрист исчезнет, никто не станет жаловаться. Просто он не получит денег, но ни компания, ни сам юрист не окажутся в убытке, хотя и останутся без прибыли.

«В общем, насчет увольнения еще подумаю, работать же пока точно не буду». Когда я приняла это решение, на душе стало легче. Только если не работать, то как проводить время начиная с завтрашнего дня? Вроде бы и много чем хотела заняться, а едва дошло до дела, не могла определить, за что взяться.

– Эх, – вздохнула я, держа в руках кружку с окончательно остывшим латте.

На меня вдруг накатила грусть-тоска, и я открыла адресную книжку в телефоне: может, позвонить кому? Хотя у меня ведь нет ни одной подруги. Больше всего на свете ненавижу выстраиваться в шеренгу, поэтому не выношу женщин: эти создания требуют именно дружных рядов.

Зато приятелей-мужчин – сколько угодно… Листая адресную книжку, я представляла себе их лица, но все они были как картошки, ничего выдающегося. А мне немедленно нужен какой-нибудь красавчик – любой, лишь бы меня утешил. Вдруг я вспомнила Эйдзи Морикаву.

Он немного старше меня, учился со мной в университете, и в то время мы с ним месяца три встречались, а потом расстались. Он был еще до того, который был перед тем, кого заменил Нобуо, – получается, три парня назад. Не очень четко помню, почему мы разошлись… кажется, из-за его измены. Я тогда взбесилась и тут же бросила Эйдзи. Кажется. Хм, а у меня удобные мозги: я умею быстро забывать обидные вещи.

Эйдзи ни в учебе успехов не добился, ни в спорте – никчемный парень, но внешне хорош. Лицо овальное, правильной формы, утонченное, привлекательное. Голос низкий, приятный, рост высокий. Кажется, мне просто нравилась его внешность. Сейчас именно это мне и нужно. К тому же, как бы с ним ни сложилось, никаких неприятных последствий не будет.

С этой мыслью я написала ему на почту: «Давно не виделись. Как жизнь?» – и, ни на что особо не надеясь, подождала примерно час, но ответа не получила. Возможно, он сменил адрес, хотя уведомление о недоставленной почте не приходило, так что письмо наверняка дошло.

Впрочем, кто будет отвечать на сообщение от человека, с которым общался семь-восемь лет назад? Если бы, наоборот, он мне написал, я бы вряд ли ответила.

К тому времени на улице уже стемнело. Раз уж можно не работать, пойду-ка домой, приму ванну и лягу спать.

Не работать оказалось приятно. Я гуляла в парке Хибия под зимним солнцем, накупила и прочитала кучу манги – в общем, провела несколько дней как болтающийся в небе воздушный змей, у которого оторвалась нитка. Я по жизни оптимист, поэтому не задумываюсь о том, куда двигаюсь.

Короче говоря, время текло приятно, пока шестого февраля, субботним вечером, не возникло одно нудное дельце. Мой старший брат Масатоси собирался привезти в родительский дом на станции «Аобадай», что в городе Йокогама, район Аоба, свою невесту. Меня там тоже ждали.

Я не сомневалась, что избранница Масатоси не представляла собой ничего интересного и смотреть там особо не на что, но, если не заехать сегодня, чего доброго, придется встречаться с ними отдельно, а это еще хуже. Мне с Масатоси удавалось поддерживать беседу не дольше пяти минут, так что общаться с ним я предпочитала в большой компании.

От станции «Аобадай» пришлось минут десять трястись в автобусе, а потом еще пять идти пешком. Чем ближе я подходила к месту встречи, тем больше замедлялся шаг. Я не любила родительский дом. Выполняя долг, послушно приезжала на Новый год, хотя в то же время мечтала поскорее прекратить и эти визиты. Как только я оказалась перед светлым одноэтажным зданием в южнофранцузском стиле, настроение упало совсем.

Масатоси и его невеста Юка расположились на диване в центре гостиной. Наш отец Масааки сидел в кресле, а мама Нанако, как обычно, стояла в проеме между кухней и комнатой. Я никогда не могла этого понять: почему-то она всегда была на ногах и позволяла себе сесть, разве что собираясь поесть.

Поздоровавшись с Юкой, я опустилась на табурет прямо перед отцом. Он лишь бросил: «Это младшая сестра Масатоси» – и больше не обращал на меня внимания.

Они с братом праздно болтали о Юке, поэтому особой необходимости участвовать в разговоре я не видела. Просто молчала, краем глаза рассматривая девушку.

Как я и ожидала, она напоминала пухленькое моти. Щеки были круглые, а кожа казалась такой белой, что кровеносные сосуды наверняка удалось бы увидеть на просвет. И на этом едва ли не прозрачном лице выделялись только маленькие, точно горошинки, глазки и нос.

Я давно знала, что Масатоси нравятся невыразительные лица, но не могла не удивиться, когда он даже в невесты выбрал самую непримечательную женщину. Сама я похожа на отца, и все черты лица у меня крупные, отчетливые. Масатоси же пошел в мать: незаметный, с тонкими чертами. Несложно догадаться, что он предпочтет женщину еще неприметнее, чем он сам.

– Рэйко-сан, а вы адвокат, да? Вот уж правда, умница и красавица! Потрясающе! – обратилась ко мне Юка, и мое сознание снова очутилось в «приятном» обществе семейства Кэммоти.

Судя по всему, девушку обеспокоило, что я не участвую в беседе, поэтому она решила перевести тему разговора на меня.

– Ну что вы! Но спасибо, – улыбнулась я и приняла скромный вид, который за всю свою жизнь изображала уже раз пятьсот.

– А мне Масатоси-сан столько о вас рассказывал, я всегда поражалась, какая вы замечательная.

Зрачки маленьких глазок Юки при этих словах сверкнули черным. А она действительно хорошенькая.

В тот самый момент, когда мое сердце готово было смягчиться от этой кроличьей миловидности, в разговор вступил отец:

– Ну какой она адвокат? Так, секретарь, пишет под диктовку. Я бы сказал, приходящий работник.

Отец работал в Министерстве экономики, торговли и промышленности. Его отдел был связан с добычей каменного угля и, откровенно говоря, уже терял свою важность. Брат же лицензировал новые лекарства в Министерстве здравоохранения, труда и благосостояния.

Поправляя очки на своем вздернутом носу, отец продолжил:

– Оценки-то у нее в школе были хорошими. Я хотел, чтобы она поступила на работу в Министерство финансов, но слабовольная оказалась, ушла к частникам.

Он верил, что во всем мире нет ничего важнее службы в государственных учреждениях. Любые другие компании называл «частниками», а всех, кто не был чиновником, – «народом».

Сейчас эта его позиция уже не раздражала меня, хотя и промолчать не хотелось. Бросив на него косой взгляд, я отрезала:

– Ни за что не согласилась бы на низкую зарплату госслужащего!

Все вокруг замерли, воцарилась тишина. Наш дом был построен как раз на низкую зарплату госслужащего, и Масатоси с Юкой предстояло на эту низкую зарплату жить.

– Как же чудесно, вы все такие замечательные! А вся моя семья – самые обычные работники компаний, – попыталась смягчить обстановку Юка, пожертвовав собой.

Я восхитилась: хоть и простенькая, но славная. И как такая выбрала себе в партнеры на всю жизнь нашего Масатоси? Он с детства был хилым и слабым, даже я во всем его превосходила. Когда мы ходили на одни и те же курсы после школы, все замечали только меня и удивлялись, узнав, что у меня есть брат.

Зато отец всегда хвалил только Масатоси. Ни в старших классах, когда меня взяли на всеяпонские соревнования по легкой атлетике, ни в университете, когда я заняла первое место на конкурсе устных выступлений, он не сказал ни слова. Да и вообще, оглядываясь назад, я почти не могла вспомнить случаев, чтобы родители хвалили меня. Максимум – если справлялась с работой по дому, которую не любила и вечно не могла выполнить как следует, мать могла обронить: «Ух ты, Рэйко, да у тебя прекрасно получилось!»

Отец же, наоборот, предпочитал меня хаять. Вот и после рискованного вмешательства Юки он пренебрежительно отметил:

– Она в жизни ничего не приготовила, ее и замуж никто не берет.

Ему, конечно, бесполезно что-либо говорить, но молчать я не собиралась:

– Вы с братом вроде тоже не умеете готовить. Хорошо, что удалось жениться.

Услышав это, отец повернул ко мне свое лицо с четкими чертами, такими же, как у меня, и рявкнул:

– Ты как с родителями говоришь?!

Только меня этим не проймешь. С равнодушным видом я ответила:

– Вот ты сказал: «Родители», а я что-то не помню, чтобы ты меня воспитывал. Ты ведь только деньги в дом приносил, разве не так?

Мы с отцом уставились друг на друга. Масатоси с утомленным видом нарушил молчание:

– Ну хватит уже, ведите себя прилично. Сегодня такой день, а вы… Как встретитесь, так сплошная ругань.

Я вдруг почувствовала на себе взгляд съежившейся в страхе Юки и поняла, что тоже повела себя некрасиво. Сама знаю, что мы с отцом очень похожи друг на друга, прекрасно понимаю его чувства. Хуже нас обоих была только мать, которая даже во время наших перепалок стояла молча. Ни за что не пожелала бы такой жизни, как у нее: сидеть дома и терпеть все это.

Ответив отказом на предложение матери переночевать у них, я поспешно уехала. Долго находиться вместе с родителями вредно для моего психического здоровья, и мне хватало благоразумия не делать того, что для меня плохо.

Теперь я тряслась в поезде, чувствуя приятное тепло сиденья с подогревом, и от усталости меня стало клонить в сон. Однако, когда я уже клевала носом, вдруг завибрировал мобильник, который, как оказалось, все это время был в моей правой руке.

Что-то мне подсказывало, что это Нобуо. С того вечера мы не общались. Понятное дело, почему я сама ему не звонила, но меня злило, что и он не пытался со мной связаться вот уже пять дней. Я ведь ожидала извинений. К моему удивлению, письмо пришло от Эйдзи Морикавы. Никак не ожидала.

У меня есть такая особенность: каждый вечер, перед тем как заснуть, я забываю все мелочи, которые произошли за день, а уж то, что случилось еще раньше, кажется мне давним прошлым. Поэтому, увидев на экране имя Эйдзи Морикавы, я какое-то время вообще не могла понять, кто это. А даже сообразив, что так звали моего бывшего парня, лишь удивилась, чего он от меня хочет.

Только прочитав письмо, я поняла, что сама написала ему первой. И все равно этот ответ звучал странно, заставляя меня возвращаться к нему еще и еще. Сон как рукой сняло.

В тексте говорилось: «Дорогая Рэйко Кэммоти, спасибо за письмо. Моя фамилия – Харагути, я ухаживала за Эйдзи Морикавой. Эйдзи покинул нас тридцатого января, и на днях мы провели погребальную церемонию».

То есть он умер! Тридцатого января – это ровно неделя назад, за день до нашего ужина с Нобуо. Эйдзи был старше меня на два года, а значит, ему еще не исполнилось и тридцати.

«Интересно, что случилось?» – первым делом подумала я. Одна из самых частых причин смерти среди молодежи – самоубийство, за ним следует рак и другие болезни. На третьем месте – ДТП и прочие несчастные случаи. Очень возможно, что с Эйдзи произошло что-то нехорошее. Конечно, не очень прилично гадать об этом, но я не могла сдержать любопытства.

Никакой грусти или страха я не испытала. Смерть моего ровесника казалась нереальной, какой-то выдумкой. К тому же во время учебы на юриста я повидала немало случаев неестественной смерти: кто-то покончил с собой из-за невыносимых условий труда, кто-то погиб из-за несчастного случая на работе. Возможно, у меня просто притупилось восприятие смерти.

Немного подумав, я написала Синоде – он ходил на тот же семинар в университете, что и я, только был постарше и тесно общался с Эйдзи. Они оба поступили, отучившись сначала в школе при университете: вместе зачислились в младшие классы и с тех пор не расставались. Слышала, их семьи тоже дружили.

Ответ от Синоды пришел мгновенно. Он как раз хотел со мной поговорить об этом, поэтому приглашал выпить. Мы обменялись парой сообщений, и я согласилась: меня мучило любопытство, да и хотелось с кем-нибудь поболтать после перепалки с домашними.

Мы встретились в баре при гостинице «Мандарин ориенталь». Синода, судя по всему, возвращался с чьей-то свадьбы: он был одет в костюм с искрой[4], а в руках держал пакет, в каких гостям раздают подарки. Естественно, за прошедшие годы он так и не стал выше, зато у него отрос живот, да так, что пуговицы на пиджаке едва не отрывались.

– Эй, ты округлился! – поприветствовала я.

– В последнее время сплошные банкеты. А ты не просто не изменилась – кажется, стала еще красивее. – И он еще сильнее сузил и без того узкие глаза.

Его отец владел небольшой торговой компанией. Сам же Синода только развлекался, хотя якобы отучился за границей. Да и развлечения у него были под стать мальчику из хорошей семьи: все строго приличное – гольф да яхты.

– Тебя это тоже шокировало, правда? Вы ведь с Эйдзи когда-то встречались?

Глядя на его жалостливо опущенные брови, я поспешно стерла улыбку с лица и захлопала глазками, потупившись.

Вообще-то никакого шока я не испытывала, но у меня хватало здравого смысла подыграть хорошо воспитанному мальчику. Это Синода должен быть потрясен, ведь они с Эйдзи дружили с детства. Тем не менее сначала он поинтересовался, каково мне, отчего я, ощутив всю красоту души благородного человека, почувствовала себя неловко. Вот как раз потому, что ненавижу такую неловкость, за богатенького мальчика никогда не выйду, как бы ни любила деньги.

– Подожди, ты говорил, что хочешь со мной посоветоваться? – сменила я тему.

– Видишь ли… – Синода сделал внушительную паузу. – Это имеет отношение и к смерти Эйдзи. Ты ведь юрист, я хотел узнать твое мнение.

Синода вытащил телефон и открыл какой-то сайт с видео.

– Ты же знаешь, что некоторые загружают на такие сайты свои видео и зарабатывают на рекламе, за просмотры?

Я кивнула. Мне доводилось слышать о крайне скандальных роликах, которые приносили довольно большие деньги.

– Говорят, несмотря на свой возраст, дядя Эйдзи живет на доход от этих видео. Его зовут Гиндзи.

Синода показал мне ролик с громким названием «Не для широкой публики! Секретное собрание семьи Морикава». В шикарной гостиной, обставленной в западном стиле, собралось человек шесть-семь. Кто-то сидел на диване, перекладывая одну ногу на другую и наоборот, остальные бродили по комнате, не находя себе места, – в общем, все явно были неспокойны. Судя по ракурсу и подрагиванию изображения, оператор снимал скрытно и маленькой камерой, наверняка спрятанной в сумке.

На экране появился мужественного вида человек лет шестидесяти с короткими седыми волосами и хорошим загаром.

– Итак, господа, – негромко сказал он, глядя в камеру. Видимо, это и был Гиндзи. – Начнем наше семейное собрание акционеров «Морикава фармасьютикалз».

Услышав это, я ахнула и встряла:

– Погоди-ка. Эйдзи Морикава имеет отношение к «Морикава фармасьютикалз»?!

Посмотрев на меня, Синода приостановил видео.

– А ты не знала?

– Первый раз слышу.

Это же надо так – не заметить, что под самым носом у меня был наследник огромного состояния! Видя, как легко Эйдзи перескакивал из класса в класс вплоть до университета, я понимала, что он из довольно зажиточной семьи, но кто бы мог подумать, что его отец – владелец крупной фармацевтической компании! Сам Эйдзи никогда не заговаривал о родителях, я тоже испытывала к семье не самые приятные чувства, так что вопросов не задавала.

– Значит, ты его любила не из-за денег? – серьезно спросил Синода.

Не желая признаваться, что мне просто нравилось его лицо, я с серьезным видом кивнула.

– Эйдзи тоже скрывал от всех, что его семья связана с компанией. Говорил: «Не хочу, чтоб на меня еще больше девчонок вешалось».

Синода тихонько усмехнулся. Вслед за ним я тоже слегка улыбнулась. Да уж, Эйдзи вполне мог такое сказать, это на него похоже.

Синода снова запустил видео.

«На днях умер мой племянник, Эйдзи Морикава, младший сын моего старшего брата. Мы собрались, чтобы заслушать его завещание. Ставлю вас в известность, что Эйдзи несколько лет назад получил значительное наследство от бабушки. Подробностей я и сам не знаю, но что-то около шести миллиардов».

Я повторила:

– Ше… шесть миллиардов?!

Даже для семьи основателя компании оставить такую сумму тридцатилетнему младшему сыну – это слишком.

Синода тут же приложил палец к губам и шикнул на меня. Испугавшись, я оглянулась, но другие столики стояли достаточно далеко, да и все посетители были явно заняты своими разговорами.

Мы вернулись к видео. Появился пожилой мужчина – юрист-консультант Эйдзи. Он начал зачитывать завещание. Содержание оказалось настолько неожиданным, что поначалу я даже не поверила своим ушам:

«1. Все мое имущество отдать тому, кто меня убил.

2. Найти преступника поможет второе завещание, которое я отдельно передал господину Мураяме, адвокату.

3. Если за три месяца после моей смерти преступника не найдут, все мое имущество направить в государственную казну.

4. В случае, если я умру не по чьей-то вине, все мое имущество также направить в государственную казну».

Досмотрев видео, мы некоторое время молчали. Мне еще не доводилось слышать такого странного завещания. Хотя, конечно, я не специалист по наследственным делам. И все равно документ выглядел очень необычно.

Едва завещание огласили, раздался мужской голос: «Вы с ума сошли?! Как можно принять такое?!» Вся семья словно взбесилась, изображение заколебалось, и запись прервалась.

– А что, Эйдзи убили? – напрямую спросила я Синоду.

Тот покачал головой:

– Он умер от гриппа – так сказал его отец на похоронах.

От гриппа?! Голос Синоды эхом прозвучал у меня в голове.

– Вообще-то Эйдзи страдал от тяжелой депрессии, поэтому его здоровье очень ослабло.

Я и о депрессии ничего не знала.

– Незадолго до смерти его состояние сильно ухудшилось, так что семье пришлось обращаться с ним осторожно, как с фарфоровым.

По словам Синоды, Эйдзи в одиночестве восстанавливал силы на своей вилле в Каруидзаве, а общался только с кузеном и его женой, которые жили неподалеку. Впрочем, конечно, больного не оставляли одного, поэтому его навещал лечащий врач и из ближайшей больницы приходили медсестры. Обычным людям такое отношение не светит, но тут речь шла о члене семейства, которое владело «Морикава фармасьютикалз». Неудивительно, что они задействовали все связи и добились особого отношения.

Слушая эту историю, я думала только о том, как же круто родиться богатым. Внезапно меня передернуло от осознания, насколько чужим был Эйдзи для своих родных. Я ощутила бездонную тоску, будто заглянула в темный колодец. Хотя мне ли судить его семью, если сама даже не знала про его болезнь?

– А из-за чего началась депрессия?

Синода покачал головой:

– Отец понятия не имеет. Спросил у сына, хотя понимал, что не стоит, а тот ему серьезно ответил: «Я такой красавчик, такой богач, мне все удается в обход всяких правил. Я чужой в этом мире. Разве можно жить среди обычных людей такому отклонению от нормы?» И что тут скажешь?

Синода помрачнел, а я чуть не прыснула со смеху. Вдруг явственно вспомнился Эйдзи, каким он был в студенчестве. Сейчас, после того как мы все окончили университет и устроились на работу, это кажется таким далеким. Как будто я вдруг открыла старый альбом с фотографиями.

На деле Эйдзи был невероятным нарциссом. Ну правда: когда мы вместе ходили за покупками, он как-то пробормотал, увидев собственное отражение в витрине:

– А ничего, что я настолько хорош собой?

И Эйдзи действительно был симпатичным, так что это еще ладно, но ведь он продолжал:

– Как же мне жить, если у меня настолько все хорошо? Интересно, чего боги ждут от меня? Я обязан поделиться их благодеяниями и милостями с миром.

С этими словами он зашел в ближайший круглосуточный магазин и высыпал все деньги из кармана в ящик для пожертвований. А потом не смог купить обратный билет на электричку, пришлось сунуть ему тысячу иен.

Заявления делал громкие, но дурной был на всю голову: то ли не задумывался глубоко ни о чем, то ли чересчур оптимистично смотрел на жизнь, то ли с пафосом перегибал… В любом случае вел себя как крайне самоуверенный болван, и это меня ужасно бесило. Все хотелось ему возразить, да я сдавалась. Так что Синода наверняка нигде не приукрасил.

– Очень похоже на Эйдзи. Жаль, конечно, что ему пришлось бороться с депрессией.

Известие о болезни меня поразило, но и без того информации было слишком много, чтобы сразу переварить ее, поэтому свои вопросы я пока отложила.

– Если он умер от гриппа, значит, мы имеем дело с последним пунктом: «В случае, если я умру не по чьей-то вине…»

Однако Синода не ответил на мой вопрос. Только неловко поскреб круглый подбородок.

– Почему ты молчишь?

Я заглянула ему в лицо и увидела на лбу крупные капли пота. Он как будто хотел что-то сказать, но заколебался. Наконец Синода решился:

– Видишь ли, мы с ним виделись за неделю до смерти. Я тогда как раз оправлялся от гриппа. Как думаешь, я могу получить шесть миллиардов?

Синода улыбнулся, как ребенок, которого застали за проделкой. Его глаза сверкали мягким светом – и не скажешь, что он совсем недавно похоронил друга.

Я серьезно посмотрела на приятеля и подумала: «Ну и лицемер!»

Думаю, это возможно.

– Если ты специально заразил Эйдзи, тогда можно сказать, что ты его убил.

Конечно, так никто не делает: если уж решил кого-то убить, наверняка есть более верные способы. Хотя теперь, когда все уже случилось, несложно назвать это и убийством. Ведь преступнику достаточно признаться.

– Вот только, – заговорил Синода, – я не хочу, чтобы меня арестовали за убийство. Как думаешь, можно заполучить наследство, не привлекая полицию?

Я в одно мгновение прокрутила в голове разные варианты. Вообще, существует категория недостойных наследников: осужденный за убийство наследодателя не имеет права на его имущество. Причем под эту категорию подпадают только те, кого по-настоящему осудили. Значит, пока нет уголовного наказания, наследовать может даже убийца.

А чтобы осудить человека по уголовному делу, нужно гораздо больше улик, чем по гражданскому иску. Ведь потребуется убедительно доказать, что человек действительно преступник. Поэтому даже тот, кого признали виновным по гражданскому делу, в теории может оправдаться по уголовному делу. Только работает ли это в реальности? Стоит ли рассчитывать на эту лазейку?

– Хм. Для начала нужно уточнить, как Эйдзи в своем завещании предлагает искать преступника. – Я аккуратно выбирала слова. – Допустим, несколько человек договорятся сохранить в тайне имя преступника и не сообщать его полиции. Иначе кто же признается?

Хотя… В голове вдруг всплыли слова, услышанные в университете. Девяностая статья Гражданского кодекса, «Общественный порядок и мораль»: «В современной Японии разрешается заключать любые договоры и контракты между отдельными лицами. Это называется гражданскими свободами».

Вот только на всякое правило есть исключение. Пусть совсем уж злонамеренных договоров не возникнет, так как они нарушили бы статью об общественном порядке и морали, зато взаимное решение завести любовников или скрыть убийство – вполне типичные примеры таких исключений.

– Слушай, это завещание могут признать недействительным, – понизив голос, сказала я. – Пообещав вознаграждение убийце, Эйдзи нарушил статью об общественном порядке и морали. Вполне вероятно, что его оспорят. Может быть, он планировал заманить этим преступника и заставить признаться, только потом тот узнал бы, что ему ничего не дадут, поскольку завещание недействительно.

Синода на миг широко открыл свои узкие глаза и пробормотал:

– Ничего себе!

– А почему вообще Эйдзи оставил такое завещание? Он что, хотел, чтобы его убили? – Я наконец задала вопрос, который вертелся у меня на языке с того момента, как зачитали документ.

– Понятия не имею, – покачал головой Синода. – Он и правда вел себя странно. Не знаю, из-за депрессии или по какой иной причине, но в последние несколько лет у Эйдзи развилась мания преследования.

– Мания преследования?

– Да, говорил, что за ним как будто наблюдают. Я спрашивал его, почему ему так кажется, а он отвечал, что утром, когда просыпается, вещи в комнате стоят чуть-чуть не так, как вечером. В общем, всякие мелочи. Я считал, ему это кажется. И все-таки мы ведь с ним дружили еще с начальной школы, поэтому я не мог смотреть, как он съезжает с катушек, и стал держаться от него подальше.

Действительно, иногда Эйдзи говорил странные вещи, однако всегда был приветлив, ни на ком не срывался. Непонятно, откуда могла взяться мания преследования.

– Но когда он пригласил меня на вечеринку в честь своего тридцатилетия, я пошел, встретился с ним спустя долгое время. Клянусь, и в мыслях не было его заражать. У меня к тому времени уже спала температура, а потом я даже отсидел два дня в карантине.

Синода точно оправдывался, что стало меня раздражать. Хочешь денег – так и скажи.

– А теперь, когда Эйдзи умер, ты из жадности хочешь заявить о себе?

Он помрачнел, как ребенок, которого отругала мать. У меня дурацкий характер: если вижу унылого мужчину, хочется его прикончить, но тут я сдержалась. Стало интересно, почему Синода рассказал мне все.

– Конечно, неплохо бы получить деньги, если это возможно. А еще больше хочется узнать, что происходит в семье Морикава.

Синода вытащил из кармана носовой платок и вытер свое широкое лицо.

– У нашей семьи нет прямых сделок с «Морикава фармасьютикалз», но они делятся с нами клиентами, рекомендуют нас другим. Так что я был уверен, что мы отправим хотя бы цветы на похороны. Оказалось, отец не только не прислал венок, а вдобавок и сам не пошел, и даже заявил, чтобы впредь мы держались от них подальше. Я отца не послушал, сходил на похороны…

– Там и заметил, что с семьей что-то не так? – не выдержала я.

– Да. Отец, похоже, знает какую-то тайну, только упрямый, слова из него не вытащишь. Возможно, это связано с нашим бизнесом или же со смертью Эйдзи.

– Разве твоя семья как-то причастна к смерти Эйдзи?

Завещание, конечно, странное. Но можно представить, что его написал человек с манией преследования. С другой стороны, разлад между семьями Синоды и Морикава вполне мог указывать на ссору глав семейств, о чем сыну просто не сказали. В общем, пока мне это не казалось важной зацепкой.

– Нет, что-то здесь не так. Наши семьи были связаны несколько десятков лет – и вдруг эти отношения меняются, причем в это же самое время умирает Эйдзи, оставив странное завещание. Не могу поверить, что это совпадение.

Синода скомкал в руке тщательно выглаженный платок.

– Слушай, Рэйко, расследуй вместо меня это дело, а? Если скажешь всем, что представляешь убийцу, наверняка сможешь узнать про завещание и семью Морикава, а имя клиента удастся скрыть.

– Нет! – тут же отказалась я.

– Что?! – Казалось, он такого не ожидал и сразу поник. – Я ведь заплачу…

– Ни за что! – отрезала я. – Из шести миллиардов Эйдзи два отойдут его семье. В любом случае, независимо от завещания.

Что бы там ни было сказано, родители Эйдзи остаются его законными наследниками и имеют право на часть имущества. Это называется законной долей. Правда, чтобы ее получить, нужно заявление от этих наследников, но уж ради такой суммы адвокаты точно постараются.

– А из оставшихся четырех миллиардов больше половины уйдет на налоги, так что тебе достанется меньше двух, если вообще достанется. Я за свои услуги заберу еще пятьдесят процентов, и ты получишь всего миллиард. Не окупится.

Если решусь представлять Синоду в этом малопристойном дельце, меня ославят по всему интернету и отнесут к категории безнравственных юристов. Тогда мои консервативные клиенты из серьезных компаний, ценные бумаги которых обращаются на бирже, наверняка откажутся работать со мной.

Так что возможное вознаграждение в миллиард совсем не казалось мне выгодным, притом что я довольно оптимистично все рассчитала. Такие деньги я вполне могу заработать сама, если поднажму. Поэтому говорить тут было не о чем. Меня совершенно не тянуло браться за это дело.

Синода же заглянул мне в лицо:

– Но ведь тебе тоже интересно, почему Эйдзи оставил такое завещание.

Разумеется, интересно – как стороннему зрителю. Только деньги важнее.

– Причины меня не волнуют.

Синода чуть погрустнел. Мне показалось, что он мне сочувствует, и я зло пробормотала:

– Больно надо.

Мы еще поболтали ни о чем и неспешно разошлись, безмерно наскучив друг другу.

Гиндзи Морикава оказался довольно известным видеоблогером: о завещании Эйдзи вскоре заговорили везде и всюду. Поскольку случай явно противоречил этике, в теленовостях и газетах его не касались, зато в интернете ролик горячо обсуждался. Стоило ввести имя Эйдзи в строку поиска – и тот выдавал множество сайтов с описанием всего его имущества и личной жизни.

Вот только описания эти были на удивление поверхностными и очевидно лживыми, что понимала даже я, слабо знакомая с его семьей. Читая одну статью за другой, я злилась все больше и больше. Ну неужели тем, кто пишет такую чушь, даже в голову не приходило проверить факты?

«Может, мне самой этим заняться?» – легкомысленно подумала я. Интересно все-таки, сколько у Эйдзи было денег.

После встречи с Синодой я еще несколько дней побездельничала дома, развлекаясь зарубежными сериалами, а потом решила приступить к своему расследованию, начав с «Морикава фармасьютикалз». Их акции постоянно перепродаются на бирже. Пожалуй, имеет смысл изучить отчеты о ценных бумагах. Иногда в графе, где указаны основные акционеры, вписывают и сколько у них сейчас акций компании. Если умножить это число на сегодняшний курс, можно прикинуть стоимость акций на руках у владельцев.

Не вставая с постели, я включила ноутбук. Все о ценных бумагах можно легко узнать через EDINET[5], и отчет там оказался внушительным – на двести страниц. Тем не менее я быстро нашла нужный мне пункт.

Было выпущено примерно 1,6 миллиарда акций, каждая из которых сегодня стоила почти 4500 иен. По самым грубым подсчетам, компания оценивалась в семь триллионов двести миллиардов иен.

Я перешла к списку основных акционеров. Во главе стояла иностранная инвестиционная компания «Лизард кэпитал». С прошлого года их сотрудник стал заместителем генерального директора «Морикава фармасьютикалз», и это привлекло внимание всего бизнес-сообщества. Ходили даже слухи, что они планируют усилить контроль над фирмой и поглотить ее.

За первым местом в списке акционеров шли трастовые банки и инвестиционные компании, ни одного индивидуального акционера не было. Оно и понятно, вряд ли отдельному человеку под силу купить много акций предприятия такого масштаба.

Подперев щеку рукой, я задумалась. Что же делать? Пока рассеянно рассматривала экран компьютера, мой взгляд вдруг упал на девятую и десятую позиции. «Объединенная компания „Кэй энд Кэй“» и «Объединенная компания AG». А вот это интересно. Объединенные компании[6] часто создают для управления личными сбережениями, но названия меня заинтересовали. Я тут же зашла в систему онлайн-заявок на регистрацию и депозиты, чтобы заказать в Министерстве юстиции реестры обеих компаний.

Через три дня документы были у меня. Я заглянула в записи о «Кэй энд Кэй» и от удовольствия вскинула в воздух кулак. В графе «уполномоченный директор» был указан Канэхару Морикава, а напротив «исполнительного директора» – Кэйко Морикава. Значит, это действительно компания, управляющая доходами семьи.

Не знаю точно, кто такие эти Канэхару и Кэйко, но раз дядю Эйдзи звали Гиндзи, то его старшему брату вполне могли дать имя Канэхару[7]. Тогда Кэйко, наверное, супруга Канэхару, мать Эйдзи.

Со второй фирмой оказалось еще проще. И уполномоченным, и исполнительным директором значился Эйдзи Морикава. Видимо, с помощью этой компании он распоряжался собственными деньгами. Я, конечно, сразу так подумала, но меня смутила эта глупая игра слов с «Эй-дзи» и AG.

По словам Гиндзи, Эйдзи – второй сын, значит, должен быть старший. Странно, что он не появлялся ни в каких реестрах. Но я так радовалась своей проницательности, что решила не придавать этому значения и в приподнятом настроении снова вернулась к отчетам о «Морикава фармасьютикалз».

Компания «Эй-дзи» владела полутора процентами акций. То есть у Эйдзи было полтора процента от семи триллионов и двухсот миллиардов, при нынешнем курсе – сто восемь миллиардов иен.

Я почувствовала, как сердце забилось быстрее. Пусть даже треть заберут родители Эйдзи, останется семьдесят два миллиарда. И если пятьдесят процентов уйдет на налоги, будет еще тридцать миллиардов. От них половина за успешное ведение дела… Пятнадцать миллиардов. Я набрала в легкие побольше воздуха и выпустила его обратно. Надо успокоиться.

С чего Гиндзи вообще упомянул те шесть миллиардов? Конечно, семейка не принимает его в свои ряды, но очень уж различаются цифры. Мало того, поскольку настоящая сумма есть в открытых источниках, на эти деньги вполне могут нацелиться нечистые на руку типы – и себя я полностью исключила из их числа. Смогу ли я с ними тягаться?

Опять же, велика вероятность, что завещание Эйдзи сочтут нарушением закона о морали. Это, конечно, вопрос интерпретации закона, но удастся ли выиграть, если дело дойдет до суда?

В голове мгновенно всплыли всевозможные препятствия. Риски слишком высоки. Однако, что бы ни нарисовала мне моя фантазия, нечто в глубине души уже приняло решение, какой путь следует выбрать. Да, я всегда боролась именно так – будто меня что-то толкало только вперед – и побеждала.

Меня охватило ощущение всемогущества одновременно с покорностью судьбе. Я позвонила Синоде и выдала:

– Помнишь наш разговор? Я согласна. Только в награду требую ровно половину.

И, не обращая внимания на его молчание, продолжила:

– Надо разработать план идеального убийства. Я сделаю тебя преступником.

Глава 2. Идеальное убийство

Это моя месть убийце. Дать – значит забрать. Преступнику придется жить на деньги, которые я ему подарю. То есть он будет влачить свои дни, подчиняясь мне, преследуемый моим духом. А чтобы преступника непременно нашли, я заставлю их отдать мои деньги в казну, если его не обнаружат.

Как определить преступника

Когда-то у меня угнали «харлей». Я заявил в полицию, но они палец о палец не ударили. Мало того, еще и заявили: «Это все потому, что вы гоняете на таком дорогом байке, хотя еще молоды». Так что полиции я не доверяю.

А кому доверяю? Пожалуй, самые умные известные мне люди – это руководство «Морикава фармасьютикалз». Выходит, преступником будет тот, на кого укажут все трое: президент компании Канэхару Морикава, вице-президент Масато Хираи и исполнительный директор Садаюки Морикава.

Я не хочу, чтобы преступник сел в тюрьму, поэтому он сам придет и заявит о себе. В хорошо защищенной комнате для совещаний внутри главного здания «Морикава фармасьютикалз» соберутся претенденты на звание преступника и трое директоров, которые выберут убийцу. Я заставлю участников хранить тайну, чтобы о выборе не узнала полиция, так что преступник может не бояться.

Завещание тем, кто меня поддерживал

Кроме этого, я собираюсь отдельно оставить имущество тем, кто меня поддерживал. И делаю это с самыми добрыми намерениями, поэтому, пожалуйста, не отказывайтесь, не чувствуйте себя обязанными. Порадуйте меня: вспоминайте иногда и грустите обо мне.

Футбольному клубу, где я занимался в старшей школе, – землю в Хатиодзи.

Классным руководителям всех классов, в которых я учился с начальной по старшую школу, – землю у озера Хаманако.

Членам кружка, что я посещал, учась в университете, – землю в Хаконе.

Участникам семинарской группы по экономике, с кем я занимался в университете, – землю в Атами и виллу.

Моим бывшим девушкам (мне стыдно приводить здесь список, я его приложу отдельно) – землю в Каруидзаве и виллу.

Парикмахеру Ямаде, Накадзоно из аптеки, показавшему мне органические средства для роста волос, господину Саруватари, чья компания разработала мое любимое молочное мыло, – землю в Кинугаве. Извините, участок не очень большой.

Господину Додзё – ветеринару, который заботился о моем любимом Вакхе, его сыну Рё, что гулял с Вакхом, дрессировщику Сасаки, владельцу питомника Иноуэ, дарителю земли под питомник Танаке и хозяину этой земли господину Судзуки – виллу в Идзу.

Да уж… Мы с Синодой недоуменно качали головами над бесконечным завещанием. Такого странного документа я еще не видела.

Эйдзи оставил два завещания: одно краткое и одно подробное. Через неделю после того, как Гиндзи опубликовал свой ролик, на сайте юридического консультанта Эйдзи обнародовали полный текст. Мы с Синодой срочно встретились в вестибюле той же гостиницы.

– Я не понимаю, чего он хочет, – растерянно досадовала я, прокручивая текст на экране планшета.

Создавалось ощущение, что Эйдзи вспомнил всю свою жизнь и вписал во второе завещание каждого, кто сделал ему хоть что-то приятное. То ли дурак, то ли добряк, но шуму он наделал немало. И в чем состоит месть преступнику, я тоже не очень поняла.

– Разве можно отомстить, дав денег? Если бы я была убийцей, посчитала бы себя настоящим везунчиком: мало того что удалось выполнить задуманное, так еще и целое состояние получу.

Синода опять покачал головой:

– Ну, можно заподозрить, что так он пытается заставить преступника задуматься о своих грехах. Тому ведь придется каждый раз, когда будет тратить деньги, вспоминать жертву.

Слова его звучали неуверенно.

– Но если эти деньги достались тебе после убийства кого-то ненавистного, ты вовсе не будешь чувствовать себя обязанным ему. Такое, скорее, вызовет прилив сил, разве нет?

– Пожалуй. – Синода скрестил руки на груди.

Все еще не ощущая удовлетворения, я снова заглянула в пункт «Как определить преступника».

– Сама жертва не хочет, чтобы преступника судили, так что наверняка полиции ничего не сообщат.

Синода кивнул:

– Значит, даже если преступник заявит о себе, уголовного преследования не будет?

Вполне естественный вопрос.

– Написано так. И все равно любой может нарушить условия и разболтать секрет. Опять же, обязательство можно расторгнуть, если оно противоречит девяностой статье Гражданского кодекса.

– Так что, завещание признают законным, как думаешь?

– Хм. Есть разные варианты, но думаю, может получиться.

Всю неделю я проторчала в библиотеке адвокатской коллегии, изучая прецеденты, где отстаивалась законность или незаконность завещания, и разные теории. Нашла даже научную статью, которая признала действительным завещание Сахэя Инугами, описанное в романе «Клан Инугами»[8]. В общем, я убедилась, что наш случай хоть и крайне странный, но его вполне можно защитить, прибегнув к софистике.

– Клейкую ленту и софистику можно приспособить к чему угодно, – вырвалось у меня.

Так любил говорить Цуцуи, мой начальник. Вспомнив его улыбку, я разозлилась, но сдержала гнев и вернулась к завещанию Эйдзи.

– По закону можно доказать что угодно. Другой вопрос – действительно ли «Морикава фармасьютикалз» намеревается соблюсти условия этого странного завещания. Заявления от кандидатов на роль преступника уже принимались, и заседание должно было пройти в головном офисе компании.

На планшете я открыла сайт фирмы. Там разместили короткий пресс-релиз, который гласил: «Конфликты из-за наследства семьи Морикава не имеют отношения к компании». Особо было подчеркнуто, что «она лишь сдает помещение, заключив с семьей Морикава договор на почасовую аренду зала заседаний».

Их вполне можно понять: всего за неделю видео Гиндзи наделало немало шуму, а когда обнародовали полный текст завещания, самозванные преступники стали появляться один за другим. Некоторые, видимо в шутку, писали в соцсетях: «Я убил Эйдзи Морикаву», за что их аккаунты замораживали. Сознаться полицейским в преступлении пробовали бездомные. От желающих повиниться разрывался телефон, до такой степени, что полицейское управление префектуры Нагано вынуждено было развесить плакаты с предупреждением: «Прекратить телефонное хулиганство! Ложное признание в преступлении расценивается как мошенничество с целью помешать полиции и наказывается по закону!»

Вместе с тем многие просили начать расследование. На это полиция заявила, что к смерти определенно привела болезнь, а поскольку отдел занят другими расследованиями, дело открыто не будет.

Шумиха коснулась и «Морикава фармасьютикалз». Акции обвалились, и курс еще долго не выравнивался. Инвесторы даже обратились к главам компании с открытым письмом. Можно было легко себе представить, какой гул тогда стоял в отделе инвестиций – будто в улей ткнули палкой. История достигла такого накала, что даже корреспондент одного еженедельника рискнул прорваться мимо стойки администрации и по пожарной лестнице взобрался аж на пятнадцатый этаж. Оттуда уже попал прямиком в полицию за незаконное вторжение.

Наконец, телевидение, которое сначала умалчивало о странном завещании, посвятило этой теме целую программу. До сих пор ходили лишь слухи, но стоило опубликовать полный текст завещания, как глав компании осадила пресса. Президент и исполнительный директор никаких семейных обстоятельств не раскрывали, зато вице-президент Хираи не мог утаить подробностей от крупнейшего инвестора, посадившего его на это место. Поскольку «Лизард кэпитал» намеревался усилить свою власть в «Морикава фармасьютикалз», разумеется, их беспокоила судьба акций, принадлежавших Эйдзи, и сбросить завещание со счетов они не могли.

Юридического консультанта Эйдзи тоже оставалось только пожалеть. Я ткнула пальцем во вторую часть завещания: «Тем, кто меня поддерживал».

– Это же сколько формальностей придется учесть, чтобы разделить такое огромное наследство между столькими людьми… Ни за что не взялась бы.

С Эйдзи работал некий Гэнта Мураяма, адвокат от конторы «Юристы для жизни» из Нагано. Мне уже само название не нравилось. Слишком отдает тривиальными, бытовыми тяжбами. Так и представляла себе убогую фирмешку, выполняющую кучу работы, которая и денег почти не приносит.

– Всем, наверное, тяжело придется. Не только папаше, но и брату, и другим родным. – Синода указал на экран моего планшета.

В конце второго завещания было приписано: «Я хочу, чтобы этим людям выразили благодарность и передали имущество в присутствии минимум троих представителей семьи Морикава». Даже тут, хоть всю семью привлеки, хлопот не оберешься.

– И зачем ему этот спектакль? – проронила я.

Синода промычал:

– Ну… Эйдзи всегда любил пафос, хотя никогда не был эгоцентричным. И все равно странно, что он задействует столько знакомых и родных.

Я молча кивнула. Вспомнила, как на просьбу одолжить ластик он щедро протянул мне весь пенал.

Эйдзи действительно был добрым парнем. Настолько, что иногда это выглядело немного чересчур.

Глаз снова зацепился за второе завещание. Оба документа написаны угловатым почерком. Вроде бы как у Эйдзи… Хотя не уверена. Но как ни сомневайся, уже не вспомнить. Впрочем, это естественно: если не обмениваться с парнем письмами, откуда вообще знать, как он пишет?

– Посмотри-ка! – Синода ткнул пухлым пальцем в конец завещания. – Взгляни на дату! Первое подписано двадцать седьмым января этого года. Второе – следующим днем, двадцать восьмым. А умер он утром тридцатого, то есть документы созданы за три и за два дня до его смерти. Не слишком ли удачное совпадение?

И верно. Неужели Эйдзи предчувствовал свою смерть?

– Раз он скончался от гриппа, может быть, за два-три дня до смерти настолько ослабел от жара, что понял, как умрет?

– Тогда это действительно смерть от болезни, и непонятно, почему он писал завещание для какого-то там убийцы.

– Хочешь сказать, он предвидел, что его убьют? – спросила я и тут же сама поняла, как глупо это прозвучало.

Синода, конечно, не нашелся что ответить.

Мы крутили это дело и так и сяк, но все равно ни к чему не пришли. Слишком мало было известно, поэтому толку от наших раздумий никакого.

– Кстати, а что со свидетельством о смерти?

Я поручила Синоде раздобыть свидетельство, чтобы уточнить причину смерти. Однако он сообщил:

– Запрашивать свидетельство могут только самые близкие родственники. Я же не мог прийти к семье и сказать: «А дайте, пожалуйста, посмотреть!»

И больше ничего делать не стал? Я ведь несколько раз за неделю звонила ему, чтобы поторопить! Уже объявились первые самозванные преступники. Если найдется подходящий, дело может разрешиться в мгновение ока. Вряд ли «комиссия» захочет долго возиться с этим фарсом.

Я посмотрела на утонувшего в мягком кресле Синоду, который больше не поднимал на меня глаз, и подумала, что ожидать от него значительного прогресса бессмысленно.

– Значит, теперь это вопрос времени. А ты пробовал поговорить с лечащим врачом Эйдзи?

Тот кивнул.

– С господином Хамадой нелегко встретиться: у него на носу выборы главврача.

– Хватит уже отговорок, сделай что-нибудь! – начала я отчитывать его, как вдруг Синода поставил себе на колени портфель и засунул туда руку.

– Вот. – Он вынул какой-то документ.

Это оказалось свидетельство о смерти Эйдзи.

– Господин Хамада собирается выдвинуться на этот пост, поэтому ему нужны деньги, – прошептал он. – А у меня немного есть…

Синода стал оправдываться, чтобы я не сочла его взяточником, но мне уже было не до него. Благодаря тому, что он смог подкупить врача, я вдруг поняла, как нам перетянуть на свою сторону эту «выборную комиссию».

– Кажется, мы можем победить.

Синода глянул на меня с сомнением.

– Нужно думать как бизнесмен!

Сдерживая участившийся пульс, я полезла в планшет и зашла на страничку «комиссии».

Пять дней спустя, семнадцатого февраля, в три часа дня я стояла перед головным офисом компании «Морикава фармасьютикалз» в Синагаве. Обычно в это время здесь можно увидеть редких посетителей в костюмах. Сегодня же вокруг здания толпилось несколько десятков человек: мужчины в джинсах с портативными видеокамерами, люди в пуховиках, с беспокойным видом говорящие по телефону. В общем, сплошная суета. Видимо, это собрались корреспонденты, чтобы заснять тех, кто направлялся на заседание «комиссии».

Несколько человек с микрофонами окружили явно бездомного старика, от которого пахло чем-то кислым. Блеснули вспышки. Ну что за глупости! Как этот старикан мог быть связан с сыном владельца корпорации? Никто ведь всерьез не считает бездомного преступником, так какой смысл расспрашивать и снимать его?

Неподалеку стояла женщина в тонкой куртке. Выглядела она на тридцать с небольшим, щеки впалые, спина сутулая. Кто-то из журналистов заметил ее и подскочил поближе, конечно же, с микрофоном.

– Вы собираетесь участвовать в «отборе»?

Голоса вокруг зазвучали громче, на женщину направили камеры.

Журналисты то и дело обступали разных людей в неряшливой одежде, непохожих на обычных посетителей компании, надеясь обнаружить кого-то из кандидатов. Я же пришла в костюме и выглядела как типичная служащая, поэтому на меня не обратили внимания и легко пропустили мимо.

На стойке администратора я объявила, что записана на прием, и меня проводили в зал для заседаний на самом верхнем, двадцать третьем этаже. Могу сказать, что незамеченной здесь даже мышь не проскочит: до зала я дважды пересаживалась из одного лифта в другой, которые запускали тремя разными ключами безопасности.

Я вошла в помещение. В глубине, за овальным столом, где могли рассесться двадцать человек, сидело трое. При моем появлении никто не встал и не поздоровался – все просто смотрели в свои документы.

Вокруг стола стояло еще четверо мужчин, видимо телохранители: крепкие, в черных костюмах. Один из них обратился ко мне:

– Прошу, садитесь.

Я поклонилась присутствующим и опустилась в центральное кресло напротив. Перед приходом я подготовилась: почитала газеты и журналы, поэтому сразу узнала человека в центре. Там сидел президент компании Канэхару Морикава, отец Эйдзи.

Он выглядел не так весомо, как на фотографиях в Сети, грубыми чертами лица скорее напоминая небольшого бульдога. На сына он совсем не был похож, так что я сделала вывод, что его супруга – редкая красавица.

Канэхару так пристально рассматривал меня, что это уже стало казаться неприличным.

– Я Канэхару Морикава, представительский директор и президент компании, – заговорил он хриплым голосом, который подошел бы бульдогу.

Канэхару был старшим сыном в семье, прямым потомком Морикава. После почти десятилетнего обучения в компании по производству сырья устроился в «Морикава фармасьютикалз». Своими силами поднялся по карьерной лестнице и занял место президента.

Справа от Канэхару, не на почетном месте[9], сидел Садаюки Морикава, муж его старшей сестры президента. Этот напоминал лисицу и весь был какой-то незаметный. Я почему-то вспомнила своего брата Масатоси.

– Это Садаюки Морикава, наш управляющий, – представил его Канэхару.

Тот, даже не взглянув на президента, заговорил со мной:

– Садаюки Морикава, исполнительный директор.

Несмотря на бульдожью внешность, Канэхару был прямолинейным и крепким. Ради поддержания благополучия фирмы он предпочитал способы, которые обещали повышение прибыли. Зять же, принятый в семью[10], напротив, жаждал расширения и разработки новых лекарств. Ходили слухи – впрочем, их я узнала из журнала, – что в компании боролись между собой фракции Канэхару и Садаюки.

Как же это старомодно, когда компанией, имеющей акции на бирже, управляют члены семьи основателя. С другой стороны, из больше чем десяти исполнительных директоров их тут всего двое, так что ничего выдающегося.

«Морикава фармасьютикалз» была основана сразу после войны и с тех пор почти семьдесят лет уверенно расширяла свою деятельность. Однако с начала 2010-х стала терять в доходах. В то время фармацевтическим компаниям запретили устраивать роскошные приемы для врачей – так и перестал работать излюбленный способ принудить их сотрудничать с фармацевтами.

Ну а после того, как в руководстве фирмы возникли трудности, должность вице-президента занял Масато Хираи из «Лизард кэпитал» – инвестиционной компании с иностранным капиталом, крупного акционера «Морикава фармасьютикалз». Именно он сидел слева от Канэхару, на почетном месте.

От этого Хираи так и веяло харизмой: загорелое мужественное лицо, внимательный, по-соколиному зоркий взгляд. Ему вряд ли сильно перевалило за сорок, отчего рядом со своими шестидесятилетними начальниками он мог сойти за сына одного из них.

– Хираи, – назвал он только свою фамилию и пристально посмотрел на меня.

В Сети было много интервью с ним. Его карьера началась уже на первом курсе университета: поскольку рос он с матерью-одиночкой, то для оплаты учебы открыл свою фирму. Видимо, коммерческая жилка дала о себе знать уже тогда, потому что фирма росла очень быстро и даже вышла на Токийскую биржу в секцию Mothers[11].

Постепенно продавая свои акции, Хираи к концу обучения сколотил неплохое состояние.

Любой другой мог бы просто жить на эти накопления, но Хираи устроился работать в инвестиционную компанию. Скупая акции различных предприятий, он вкладывал собственные силы в управление – курс рос, принося ему долгосрочную прибыль.

Неизвестно, сколько предприятий поднял со дна этот человек, но поговаривали, что сейчас он получал множество предложений поработать консультантом или внештатным управляющим. Однако, как ни странно, предпочел «Морикава фармасьютикалз», став самым молодым заместителем президента со дня ее основания.

Работа консультантом в нескольких компаниях вполне могла бы обеспечить ему сто миллионов иен в год, Морикава значительно проигрывали на этом фоне. Его решение казалось мне необъяснимым.

– Меня зовут Кэммоти, я адвокат. Спасибо, что уделили мне время.

Я поклонилась, не сгибая спины, и натянула на лицо дежурную, источающую уверенность в себе улыбку.

Канэхару с удивленным видом внимательно посмотрел на меня. Мужчины его поколения, узнав, что женщина моего возраста и внешности работает юристом, обычно изумлялись и становились до неприличия придирчивыми. Поэтому даже под его пристальным взглядом я не почувствовала особой неловкости.

– Как бы вы предпочли построить разговор? – все с той же улыбкой продолжила я.

Хираи, который сидел слева, подал голос первым:

– Если позволите, я бы задал несколько вопросов. Для начала хочу зачитать пункты, которые нам посоветовал проговорить наш юрист. Все, что сегодня здесь прозвучит, и мы, служащие компании, и наша охрана обязуемся сохранить в тайне. Никто из нас не сообщит эту информацию никому, даже если полиция будет задавать вопросы или дело дойдет до суда. Исключением станут только члены семьи Морикава: нам разрешено посвящать их в происходящее. Сами понимаете, некоторые вопросы можно уладить только на семейном совете. Тем не менее, какие бы деликатные юридические вопросы здесь ни возникли, мы будем молчать и обязуемся не делиться с посторонними никакими подробностями. Поэтому прошу вас без опасений рассказать нам всю правду.

Я молча кивнула.

– Когда мы все трое решим, что нашли преступника, дальнейший «отбор» прекращается. Однако вряд ли нам удастся определить убийцу сразу. Поэтому, если хотя бы двое из трех предположат, что перед нами возможный преступник, будем считать это первичным «отбором». Далее мы сравним его с другими кандидатами и выберем того, кто нам покажется наиболее подходящим.

Разговор становился все забавнее. Когда расследование доверяют бизнесменам, допрос начинает напоминать собеседование. Я одновременно чувствовала отвращение и восхищение.

– Так каким же способом вы убили Эйдзи Морикаву? – наивно поинтересовался Хираи.

– Его убил мой клиент. Я пришла в качестве адвоката, чтобы представлять его здесь.

– Ясно. И кто же этот клиент? – уточнил Хираи.

– Он пожелал остаться неизвестным, поэтому я не могу вам его назвать.

– Какая наглость! – вмешался Канэхару с таким видом, будто сидел в забегаловке.

– Ну-ну, – встрял Хираи и снова спросил меня: – Так как ваш клиент убил Эйдзи?

– Взгляните сюда, пожалуйста.

Я протянула два листка бумаги: копию свидетельства о смерти Эйдзи и справку с диагнозом Синоды. Фамилия Синоды, разумеется, была замазана черным.

– Назовем моего клиента А. Двадцать третьего января этого года А присутствовал на вечеринке в честь дня рождения Эйдзи, которая проходила на вилле в Каруидзаве. Насколько вам известно, Эйдзи в то время переживал тяжелую форму депрессии, его физическое состояние и иммунитет были ослаблены. Мой клиент как раз недавно оправился от гриппа и, зная, что до сих пор остается носителем вируса, все-таки поехал к Эйдзи. Там он сидел за столом очень близко к имениннику, ведя дружескую беседу. Таким образом, А намеренно заразил Эйдзи гриппом, желая довести его, уже и так ослабленного, до смерти. На следующий день после празднования у того поднялась температура, и через несколько суток был поставлен диагноз грипп. Высокая температура держалась несколько дней, и тридцатого января Эйдзи скончался.

Я неспешно и без запинок закончила рассказ. Сидевший напротив меня Канэхара сложил на груди руки.

– Пф. Мерзкие охотники за деньгами, – ругнулся он, будто сам не был богатым. – Каждая собака норовит воспользоваться моим сыном, чтобы разбогатеть. Эйдзи умер от гриппа. Причина смерти – болезнь. Никто его не убивал.

Тут как-то растерянно заговорил Садаюки:

– Видите ли, многие другие тоже принесли листок с диагнозом «грипп» и свидетельство о смерти Эйдзи.

Пока все шло так, как мы и рассчитывали. Ясное дело, раз уж Синоде удалось заполучить свидетельство, заплатив врачу, кто угодно тоже мог легко его предоставить.

Садаюки с серьезным видом продолжал:

– Конечно, дело нам поручено странное, но, раз уж назначили именно нас, мы собираемся вынести суждение беспристрастно. И пока ответ дать сложно.

«Старый хитрец с лисьей рожей!» – выругалась я про себя, по-прежнему улыбаясь.

Я знала, что так будет. Вместе с имуществом Эйдзи преступнику отойдет и немалая доля акций «Морикава фармасьютикалз». Если убийцу можно выбрать втроем и без надзора полиции, ясно, что назначат того, кто устроит руководство. То есть «комиссия по отбору преступника», по сути, просто ищет нового акционера.

Между президентом и исполнительным директором давно тлеет противостояние. Только вице-президент, как наемный управляющий, до сих пор заявлял о своей независимости от семьи основателей компании. Звучит прекрасно, но это значит, что он пытается выгнать из компании бездарных родственничков. Стало быть, вице-президент – общий враг как президента, так и исполнительного директора.

Вся крупная компания разделена на три группы: фракции президента, исполнительного директора и вице-президента. Если сделать выгодное предложение одной из них, две другие будут против. Лишь тот, кто додумается, как убедить всех троих, и станет новым акционером, «настоящим преступником».

Вероятно зная о противостоянии трех фракций, Эйдзи своим странным завещанием хотел предотвратить раскол и ввести в игру человека, который сумеет найти компромисс. Впрочем, если это так, можно было без шумихи и убийц сделать все по-тихому. Что-то по-прежнему не сходится. Именно из-за абсурдного завещания на компанию налетели СМИ, что должно было сильно досаждать и управленцам, и сотрудникам. Особенно наседали на троих участников «комиссии», смешивая личные и общественные вопросы. Каждый раз, как по телевизору мелькали лица президента, вице-президента и управляющего, пытавшихся увильнуть от журналистов, акции «Морикава фармасьютикалз» только падали.

И несмотря на все неудобства, троица упорно решила участвовать в этой «комиссии». Такая настойчивость означала, что они очень не хотели предоставлять выбор нового акционера кому-либо другому.

– Взгляните, пожалуйста, на это.

Я вынула из портфеля и раздала участникам копии еще одного документа. И сразу заметила, как засверкали их глаза.

– Когда мой клиент получит акции вашей компании, он собирается осуществить свое право на голосование следующим образом: во-первых, займется вашим новым препаратом, средством для увеличения мышечной массы «Масл мастер Зет».

Все трое подались вперед, опустив глаза в бумаги. Я коротко пересказала им будущую стратегию управления – она была достаточно сдержанной и не наносила ущерба никому из троих.

Так, «Масл мастер Зет» – это проект, который Садаюки продвигает как палочку-выручалочку для увеличения доходов компании. Добавку разработали вместе с компанией «Геном Зет» – венчурным предприятием в области биологии, задействовав современные технологии генной инженерии. Достаточно ввести препарат в вену, чтобы подправить генетическую информацию человека и ускорить рост мышц.

Пугало то, что процедура вносила слишком радикальное изменение и новая особенность передавалась детям. И поскольку просчитать подобные риски было невозможно, поговаривали, что до выпуска «Масл мастер Зет» еще очень далеко.

Ко всеобщему удивлению, прошлой осенью «Морикава фармасьютикалз» сообщила о планах вывести препарат на рынок как «добавку для поддержания мышечной массы у пожилых». Похоже, сузив его применение до людей, которые уже не участвуют в размножении, компания нашла способ договориться с Министерством здравоохранения.

После пресс-релиза нового средства упавшие акции вмиг взлетели вновь, достигнув рекордного курса, и новость об этом оказалась на первых страницах экономических газет. Для фракции управляющего такой успех стал мощным инструментом давления, когда речь заходила о будущей смене президента. Хотя Канэхару это, наверное, не порадовало, однако в то же время укрепляло позиции семьи в руководстве. Даже вице-президент Хираи, которому усиление влияния семейства было никак не на руку, не стал бы противиться улучшению положения компании.

И вот, учтя интересы всех трех сторон, я дернула за самую волнующую струнку и предложила создать новое подразделение – дочернюю фирму, которая возьмется за продажу «Масл мастер Зет». Хираи получит в свое распоряжение денежное дерево и сможет держать в узде семью Морикава. Канэхару будет только рад отложить борьбу с управляющим. А сам управляющий вроде как лишится своих заслуг, зато избежит худшего исхода, когда из-за борьбы фракций ему не дали бы начать продажи. Как и прежде, вся слава за разработку проекта будет принадлежать ему, а заодно новое детище принесет пользу президенту и вице-президенту. Таким образом, я предлагала компромисс для каждого.

– Мой клиент хотел бы заключить договор между держателями акций.

Когда я закончила, Хираи шутливо присвистнул:

– Ясно, ясно. Отлично придумано. Ваш план?

Не меняясь в лице, я ответила:

– Нет, это идея моего клиента.

Хираи весело засмеялся:

– Какие же противные люди юристы! Как по мне, я не против, чтобы именно ваш клиент оказался преступником.

Прозвучало это легкомысленно.

– Подожди-ка, – вклинился Канэхару. – Мне нужно срочно проконсультироваться с нашим адвокатом. А вы… как вас?

– Кэммоти.

– Госпожа Кэммоти, можно попросить вас подождать в соседней комнате? Если, конечно, вы не спешите.

Разумеется, Канэхару склонен осторожничать. Наверное, собирается проверить план со своим консультантом, найти дыры и отвергнуть его.

– Конечно, я подожду.

Я встала и вышла из комнаты, следуя указаниям охраны. Все это время Садаюки провожал меня скользким, змеиным взглядом, не говоря ни слова. В глубине души вдруг родилось какое-то горькое беспокойство.

Меня отвели в комнату для совещаний на другом этаже, где я просидела тридцать минут. Подали чай, но ожидание очень уж походило на домашний арест. Когда эта мысль промелькнула у меня в голове, дверь комнаты наконец открылась и вошла девушка со стойки администрации, которая меня сюда и проводила.

Она с виноватым видом поклонилась:

– Нельзя ли попросить вас еще немного подождать? Если хотите, я дам вам талон на посещение нашего кафетерия. Вы там прекрасно проведете время.

И она протянула мне бумажку размером примерно с купюру. Кое-какие дела еще оставались, но я считала, что основную вершину на сегодня уже преодолела, поэтому решила передохнуть и насладиться кофе с чем-нибудь сладким. В адвокатской фирме ни столовой, ни кафе не предусматривалось, тем приятнее бывало воспользоваться случаем и зайти в столовую для сотрудников клиентских компаний.

«Ямада, Кавамура и Цуцуи» объединяла больше четырехсот юристов. Наверняка кто-нибудь из них работал с «Морикава фармасьютикалз». Я же никогда не имела с ними дела и в этом офисе была впервые. Значит, самое время понаблюдать за атмосферой среди сотрудников. Я кивнула и направилась в кафетерий.

Тот занимал весь двенадцатый этаж головного офиса. Точно на фудкорте в большом торговом центре, вдоль одной стены выстроились в ряд самые разнообразные заведения. Стулья у столиков были выкрашены единообразно: в приятной глазу, свежей светло-зелёной гамме фирменных цветов «Морикава фармасьютикалз».