Вы не авторизовались

Прошлое никогда не проходит бесплатное чтение

Скачать книгу

Предисловие

Ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю.
Ветхий завет, пс. 36:9

В большом тёмном доме не горело ни одно окно. Чёрный лимузин с дымчатыми стёклами остановился рядом с безликим зданием, и из него вытащили мужчину лет 30–35, на распухшем лице которого почти не видно было глаз, одежда порвана и забрызгана высохшей кровью, рубашка прилипла к окровавленной спине. Огромный негр и ещё какой-то мужчина латиноамериканского происхождения нырнули в подъезд мрачного дома, затем долго волочили всё более обвисающее тело несчастного по тёмным коридорам, пока, наконец-то, не привели в большую, ярко освящённую комнату. Но как только они отпустили беднягу, он тут же рухнул на пол, потеряв сознание. Тогда мучители подняли его и с ожесточением стали брызгать в лицо несчастному водой, вновь и вновь пытаясь поставить парня на безжизненно обвисшие ноги. Иногда пленник с трудом приоткрывал заплывшие веки, и тут же опять отключался.

– Что это? Что вы с ним сделали, идиоты?

– А он упирался, как осёл, не желая ничего рассказывать Баруху, только лепетал что-то невнятное и…

– А вы рассчитывали, что он добровольно с вами поедет? Нет, просто форменные идиоты! Он португалец и, видимо, не владеет английским, – несчастный в знак согласия закивал головой. Сколько раз пленник пытался объяснить это, но в ответ получал только удары! «Идиоты» удивлённо переглянулись и пожали плечами: им-то откуда это знать? Предупреждать нужно!

– Отмыть его, вылечить, переодеть, кормить и поить до отвала, и самым лучшим, обеспечить отдых и покой. Если ещё раз подобное повторится, вы ему позавидуете, кретины! Неужели не понятно, что это учёный, а не мафиози?

А себе под нос хозяин дома пробормотал:

– Он мне нужен был в качестве друга, что теперь делать!? Как бы ни умер! С кем приходится работать! Ничего не соображают…

– Приведёте его, когда он будет в порядке. Баруха ко мне!

Не прошло и часа, как чересчур старательного Баруха его же подчинённые отделали почти так же, как учёного.

А пленника только через месяц привели в нормальное состояние. Это оказался вдумчивый и симпатичный молодой человек, много лет проработавший в исторических архивах у себя на Родине, в Португалии, и собравший интересный материал на странную, неосвещаемую ранее тему. Он имел два высших образования: физико-математическое и историко-архивное, на стыке таких различных направлений учёный не только обнаружил игнорируемые другими исследователями факты и явления, но и обосновал их теоретически. Вдумчивому исследователю не удалось защитить диссертацию – коллеги, не углубляясь, привесили к его работе ярлык «научной фантастики». Даже с публикацией научных статей у него возникали проблемы – их не принимали серьёзные престижные журналы, зато охотно печатали научно-популярные и перепечатывали в «бульварной» прессе, где журналисты старались приукрасить факты с помощью глупейших комментарий и убирали доказательную базу и математические выкладки, что ещё больше подрывало авторитет учёного. Увы, научная среда очень консервативна и не допускает никакой живой струи, стараясь затоптать и высмеять любые оригинальные идеи. Однако его труды не прошли мимо тех, кто жаждет подчинить себе человечество.

Через месяц учёного ввели в тот же ярко освящённый зал без окон, почти не сохранившийся в его памяти, и он вновь предстал перед достопочтимым мастером Эйтаном Клойзнером, восседавшем на кресле-троне. Это был крайне неприятный человек с колючими глазами и огромной лохматой головой, прилепленной кое-как прямо на плечах, шея практически волосами, совершенно не соответствовали тоненьким беспомощным ножкам отсутствовала. За его спиной, словно рюкзак, возвышался безобразный горб, мощные мускулистые руки, покрытые вьющимися густыми шестилетнего ребёнка, недостающим до пола – маленькие лакированные ботиночки опирались на высокую табуретку, покрытую красным сукном.

– Пошли вон! – глухо прошипел Клойзнер на сопровождавших гостя мордоворотов.

– Присядьте, пожалуйста, сюда, напротив меня. Как Вас зовут? – тихо спросил он по-португальски, и учёному показалось, что глухой голос мастера занял каждый уголок этого огромного зала, отразился в его зеркалах и повторился невнятным эхом.

– Марсиньо Роналдо Родриге де Коста Кабрал, сеньор.

Эйтан Клойзнер улыбнулся:

– Ну, это слишком длинно, я буду называть Вас просто Марк.

– Нет, сеньор, это не моё имя, называйте меня просто Марсиньо.

Клойзнеру понравилась смелость учёного, тем более, после того, что с ним произошло. Он предложил ему высокооплачиваемую должность, деньги и членство в масонской ложе. А взамен нужно было всего лишь подробнейше, на основе фактического материала, изложить свою гипотезу и в дальнейшем сообщать им все новые данные по этой теме. Ну, и выполнять, если понадобится, другие мелкие поручения.

– Я беден и не имею имени в науке, и всё-таки, никому не продаюсь, предпочитая свободу деньгам. Всё, что мне известно, и так опубликовано в моих статьях, – холодно и гордо заявил учёный.

Клойзнер ещё раз пожалел о действиях своих помощников: теперь нелегко будет привлечь на свою сторону этого умного и сильного человек. «Ну, да ладно, посмотрим, кто из наших там работает… Окружим его шпионами, они обеспечат парню и комфортные условия для работы, и постоянное наблюдение за ним», – а вслух сухо произнёс:

– Как угодно, сеньор Марсиньо.

Клойзнер выдержал продолжительную паузу, не переставая пристально, исподлобья, наблюдать за ним, и затем процедил лениво:

– Может быть, Вы могли бы написать подробную обобщающую работу по вашим материалам? Ну, что-то вроде диссертации или монографии со всей доказательной базой. Я отправлю Вас в любой город, какой только пожелаете, и обеспечу идеальными условиями на время работы, в качестве извинения за принесённые неприятности.

– От этого я не смогу отказаться, в противном случае мой труд пропадёт даром. Собственно, у меня давно созрело желание осмыслить и обобщить пока разрозненный материал как единое целое. Но меня нигде не опубликуют, а за свои деньги дорого. И тогда зачем всё это? Да и жить не на что.

– Пустяки, Ваша книга сразу же поступит в печать и будет раскручена, Вам хорошо заплатят за неё, мы лишь уберём кое-какие несущественные мелочи, с Вашего согласия. Прощайте, гордый человек, не держите на нас зла, мы о Вас позаботимся, несмотря на отказ сотрудничать с нами, что, впрочем, Ваше право, мы никого не насилуем.

– Я заметил! – сыронизировал Марсиньо.

Клойзнер промолчал, хотя ему очень хотелось приструнить нахала, но он предпочитал мирное содружество без участия заносчивого учёного, собственно, и так на всё согласившегося, хоть он и сам этого не понял. Клойзнер нажал какую-то кнопку, и в комнату вошёл всё тот же здоровенный негр.

– Проводи нашего уважаемого гостя, а Баруха ко мне!

– Барух, помнишь русского, как там его?

– Виктор Пасикис.

– Да, да, точно. Обеспечьте ему любую поддержку при строжайшем контроле. Переведите его в Москву, в тот же вуз, где учится этот пацан. Он должен найти способ внедриться в их семью. Пусть представит доказательства, которые он собирался раздобыть, и мы о нём позаботимся. Думаю, игра стоит свеч. Пообещайте отмазать его от любых деяний, а впоследствии обеспечить работой по специальности в каком-нибудь престижном университете, да хоть у нас, в Бостоне, не проблема. Советского Союза вскоре не будет, значит, и проблем поуменынится.

– Вы думаете?

– Нет, знаю. Там наших шестёрок во власти столько, что уже начинают мешаться друг другу. Спасибо Хрущёву, запретившему КГБ проверять комиссаров даже низших звеньев, так что к власти придёт наш человек из райкома партии какого-нибудь провинциального края, которым мы и будем крутить с помощью жадной и недалёкой жены, воображающей себя светской дамой. Ха-ха-ха, есть у нас одна такая пара на примете. Да и Мойша Чиловский, сын Иоськи-революционера из Киева, на славу потрудился! Сейчас он Моррис Чайлдс, представитель компартии Америки, в Кремль ходил, как к себе домой, и доносил нам за деньги буквально всё, и про русских, и про американских коммунистов. Отец бежал по дороге в ссылку из царской России, не успев её добить, так сынок продолжил его дело в СССР. До чего же доверчивые эти русские, он аж с Брежневым лобызался и секретничал! Это и есть их слабость, а уж мы своё не упустим. Так что, не переживай, их граница не сегодня-завтра, откроется, и богатства русских в который раз плавно перетекут к нам.

Барух почтительно раскланялся и молча удалился, польщённый откровением шефа. Португальца в этот же день отвезли в какой-то частный аэропорт и посадили в самолёт. После бокала вина со снотворным он заснул и открыл глаза уже только в Лиссабоне. Учёный так и не узнал, где провёл этот месяц, и кто так беспощадно интересовался его работой. Марсиньо встретили неизвестные, устроили в небольшой, уютно обставленной квартире, которая теперь принадлежала ему, и сообщили, что завтра пришлют машину за ним и отвезут на новое место работы.

Через год многомиллионным тиражом вышла в свет блестяще изданная книга с великолепными иллюстрациями, рассказывающая о существовании параллельного мира и о том, что в него можно попасть, но вернуться оттуда практически невозможно. В ней были представлены документы, доказывающие, что в прошлые века люди знали временные порталы и через некоторые из них спокойно расхаживали туда-обратно, не принося вреда мирам друг друга. Но это были избранные. Со временем человечество во многом деградировало, и большинство порталов закрылись от нас навсегда. Возможно, тот, другой мир, лучше, а, может, и ещё хуже… Кто знает!? Но если вдруг кто-то, в определённый час, минуту, а, может быть, всего лишь в мгновение, всё-таки просочиться по одному из таких, случайно сохранившихся порталов, он никогда более не вернётся назад, если только…. Впрочем, эта малость не попала ни в книгу, ни в одну из его опубликованных статей, зато очень заинтересовала достопочтимого мастера. Такая мелочь не имела никакого принципиального значения для науки, и Марсиньо не протестовал. Главное, здесь были представлены его математические выкладки, обосновывавшие возможность существования параллельного мира, и фактический материал о таких переходах, собранный в архивах, и подтверждающий теоретическую часть его исследований.

Как-то незаметно у Марсиньо появились опекающий его всемогущий друг и заботливая жена, страстно интересующаяся работами мужа и помогающая готовить материал для печати. Его карьера поползла вверх, как на дрожжах. Он легко защитил диссертацию и получил такую должность, что теперь все архивы мира были открыты для него. Учёный по крупицам собирал сведения из старинных книг и рукописей, легенд и сказок – все достоверные факты, когда-либо известные человечеству, он нанизывал, словно бусинки на нитку, и при этом подкреплял их физико-математическими выкладками, доказывающими возможность существования параллельных миров и соединяющих их порталов. По его работам получалось, что тот мир был счастливее, богаче и благополучнее нашего, и жили там намного дольше, не зная нищеты и болезней, войн и зависти, коварства и подлости, разврата и тупости. Любовь к ближнему, спорт и интеллект были их главными приоритетами. Но занимались они наукой и другой деятельностью не ради денег и желания возвыситься над остальными, нет, а получая удовольствие от процесса, как это делал, собственно, и сам Марсиньо. В том мире глубоко и искренно, без фарисейства и фанатизма, верили в Бога, предъявляя высокие требования к себе, и не осуждая других. Всё это и являлось ля них главной жизненной ценностью. Теперь учёному стали понятны многие достижения человечества в древности, не вписывающиеся даже в наш нынешний уровень знаний.

– Ну, разве такое общество возможно? Сказки какие-то! Да и где может быть подобный мир? Ведь мы, кажется, уже всё знаем, везде побывали! Какие там ещё расчёты, кто им поверит!? Архивы эти, может, настолько же древние, что и недавно возведённая китайская стена! Хи-хи! Всё это – сплошное невежество! – недоумённо воскликнут многие, вторя научному сообществу. Конечно – невозможно, если вы к этому не стремитесь, не верите в него и не хотите создать подобный мир у себя дома. Из ничего ничего и не получится.

– Впрочем, если столь идеальное общество и существовало когда-либо, оно всё равно давно само себя и уничтожило бы. Ведь желчная зависть и злоба всегда рядом, они сначала опошлят и высмеют самый совершенный мир, а затем ограбят и разрушат его, действуя как изнутри, так и снаружи! Вглядитесь в хищные глаза всевозможных Клойзнеров, устремляющих свои взоры повсюду, где есть, чем поживиться! Задушить в непохожем на них обществе всё доброе и хорошее, чистое и праведное, чем оно живёт, и чем отличается от хищно-потребительского капитализма – вот их цель. Они раскрывают свои многообещающие объятия предателям и дуракам, дабы обманом заманить иной, пусть и лучший мир, и потом оклеветать, обобрать и поглотить его, превратив патриотов в отщепенцев, а народ – в ненавидящих друг друга нищих.

Наверное, и это так, но только в том случае, если мир растратил любовь к Отечеству, потерял веру в свой Народ и в Бога, да забыл свою историю и её творцов, вот тогда действительно он не сможет защититься и даже с радостным визгом примет участие в разрушении собственного дома… Ломать – не строить, а однажды очнётся от дурмана, но будет поздно. В ответ на жалобы и возмущение лишь услышит от властителей мира трогательнобезапелляционную, а, может быть, и всего лишь случайно оброненную фразу:

– Кто не жалеет о гибели этого мира, у того нет сердца, а кто хочет восстановить его – нет ума.

И все чиновники и журналисты примутся радостно, на все голоса и лады, повторять эту «истину в последней инстанции» в качестве неоспоримого факта, пока не добьют его до конца… А уж потом, заодно, предадут, оболгут и затопчут того, кто однажды так неосторожно произнёс эту фразу…

Глава I
Москва, Чистые пруды

1. Романтика дальних дорог

Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест —
Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест.
А. С. Пушкин

Дверь резко, без стука, распахнулась, и в комнату раскачивающейся походкой ввалился невысокий коренастый мужчина лет 35–40.

– Где ваш начальник? – не здороваясь, спросил он, окинув присутствующих бесцеремонным взглядом.

– Кто именно Вас интересует? – с раздражением поинтересовался аккуратно постриженый молодой человек с офицерской выправкой.

– Не умничай, говори, где!

– Наш зав. лаб. в соседней комнате, – быстро сказала белокурая девушка.

– Не, не он, самый главный.

– Директор, что ли? – спросила девушка.

– Да нет же, я говорю, самый главный!

– Вас, видимо, интересует президент Академии наук? – ехидно процедил всё тот же юноша, уставившись на пришельца стеклянными серыми глазами. – Так это не у нас, а в Президиуме Академии наук.

– Опять умничаешь? Мне вот этот нужен, – и он достал из кармана мятую бумажку и стал тыкать в неё пальцем, – Вот, гляди, умник, Евг, Евгений, видимо, Леон… Француз, что ли, или еврей, уж не знаю…

Тут в дверь кто-то скромно постучал. Гость беззастенчиво заорал: «Входите!». На пороге появился четвертый герой нашего повествования – молоденький высокий юноша с слегка удлинёнными каштановыми волосами и открытым привлекательным лицом.

– Всем привет! Начальник, подари автограф! – и он протянул тоненькой белокурой девушке бумагу, на которой она, взглянув мельком, быстро что-то нацарапала и расписалась.

– Кто начальник-то!? Ты, что ли, ой, то есть Вы!? – он стал внимательно и одновременно растерянно разглядывать девушку – Так Евгений Леон – ты и есть?

Все, кроме гостя, дружно рассмеялись.

– Вот видишь, Дениска, до чего доводят твои дурацкие сокращения! – укоризненно сказала девушка, обращаясь к кареглазому парню с заявлением в руках, – Евгения Леонова, начальник полевого отряда – это я. А Вы, как я понимаю, ко мне?

– Тыыы!? Тьфу, то есть, Вы… Хм… Вот это да! А эти двое пижонов, начальник, твои сотрудники? – удивлённо процедил гость.

Вместо ответа, ребята опять добродушно рассмеялись. Дверь вновь приоткрылась, и звонкий девичий голосок громко прокричал:

– Всем начальникам полевых отрядов в дирекцию для сдачи экзамена по технике безопасности. Евгения Андреевна, слышите? Там уже все мужчины собрались, опаздываете…

– Да, да, спасибо, Настенька, я совсем забыла.

Женины каблучки весело застучали, и она быстро выскочила из комнаты. Наш гость бросился было за ней, но она, отмахнувшись от него, умчалась.

– Хм, все мужчины собрались, а она-то здесь причём? – ворчливо буркнул гость и растерянно добавил – Что же мне-то теперь делать? Экзамен – ведь это, наверное, надолго…

– А Вас никто и не держит! Вместо того, чтобы умничать, нужно было о деле переговорить! – отпарировал ему всё тот же коротко стриженый парень.

– Ну, как же можно было догадаться, что эта дохленькая куколка с локонами и есть начальник геологической партии? Я-то представлял здорового мужика с бородой. Экспедиция, Заполярье, причём тут девчонка? Может, с кем-нибудь ещё можно поговорить насчёт Анабара?

– Ну, нет, на Анабар – это только с ней. А так – если хотите, идите в дирекцию, пока ещё, может быть, можно устроиться и к мужикам – хоть с бородой, хоть без, на выбор. Однако до нашей Евгении Андреевны им расти и расти! – заметил вредный парень с короткой стрижкой, холодно посмотрев на него своими отсутствующими глазами. Денис с улыбкой прокомментировал:

– Это он Вам как женоненавистник женоненавистнику говорит.

– Никуда я не пойду, я на Анабар хочу. Мужики, а она как – ничего, не склочная? А то я баб, это ты точно заметил, страсть, как не люблю. Не выпить с ними, не поговорить душевно, не поспорить, не подраться толком. Да и ребенок она ещё…..

– Не волнуйтесь, с ней как раз всё это можно, – начал было Денис, а второй парень, перебив его, добавил с издёвкой:

– Особенно подраться, – Денис, не обращая внимания на реплику «умника», продолжал:

– Мы оба уже не первый раз с Женей едем. В прошлом году на Гиссарах были, в Таджикистане, она нас из такой переделки вытащила! Представляете, один идиот в 25-метровую щель продуктовый рюкзак уронил, ещё хорошо, что он там застрял, а не упал вниз, а то до ближайшего жилья дня три, минимум. Щель узкая, нам не пролезть, а Женька в миг его достала. Правда, мы чуть не поседели – трещина глубокая, упала бы, костей не собрать. Рюкзаки такие таскает, что не каждый мужик от земли оторвать сможет, и плавает, как метеор на подводных крыльях. Да ещё прибавьте к этому веселый и неунывающий характер – вот так-то! А Вы – девчонка…

– Я вижу, ты в неё просто влюблен!

– А хоть бы и так, Вам-то что? – вспыхнул длинноволосый парень.

– Денис, ты разве не понял? Он нас специально провоцирует, как только мы с тобой разоткровенничаемся, он все Женьке донесёт из подхалимства.

– Что вы, что вы, братцы, что же я, по-вашему, шестёрка, что ли!? Ведь я так, женщина на корабле к несчастью, а у вас ещё она и капитан…, – сбивчиво и смущённо залепетал претендент на должность коллектора.

– Ладно, не оправдывайтесь, он издевается, а Вы и уши развесили! – успокоил его Денис.

– Давайте знакомиться, меня Фёдором Степанычем кличут, Федя, значит, по-простому. А девчонка-то ваша и впрямь ничего, миленькая…

– Николай, а вот этот лохматый – Денис, а Женя тебе не девчонка, а научный сотрудник, и вообще, губы не раскатывай. В неё пол института влюблены, только она у нас неприступная, да к тому же, увы, замужем.

– Знаем мы таких неприступных! У меня в каждом порту по бабе было, и все чьи-то верные жены.

– Это о ком угодно, только не о Жене. Вот ты женщин, говоришь, не любишь, а сам, как баба языком чешешь, – заметил Николай, включая электрический чайник.

Дверь распахнулась, и на пороге комнаты вновь появилась смеющаяся Женя:

– Наверняка сплетничали, угадала? Ох, уж эти мужики! Ребята, знаете, о чём меня спрашивали? Что я буду делать, если наши лодки унесёт течением, а на нас нападет голодный медведь! Говорю, по понятиям, тьфу, по перестроечной инструкции будем действовать: в преферанс его обыграем и на счётчик поставим! Шкуру используем вместо ковра в шалаше, а мясо нам надолго хватит.

– Понятно, экзамен завалила, и мы никуда не едим? Наша администрация шуток не понимает, – сердито пробурчал Николай.

– Не боись, нет, конечно, я сказала, что всегда на груди ношу ракету, а в кармане фальшфейер. Вылезу из воды, заманю мишку, и, как только он приблизится ко мне и встанет на задние лапы, приставлю ему ракету к животу и выстрелю!

– А как подогревать будешь, фальшфейером? – ехидно спросил Фёдор.

– Фальшфейером сигналить вертолёту будем, если он не забудет за нами заскочить…. А Вы здесь, собственно, причём? – её озорные глаза стали совсем круглые и изобразили удивление, – Впрочем, и их это заинтересовало. Пришлось сообщить, что у меня всегда с собой зажигалка и нож, – и она победоносно вытащила их одновременно из правого и левого карманов хорошенького бежевого сафари. Вот так, морячок!

– А Вы откуда знаете? – удивленно спросил Фёдор.

– Что именно? Что Вы моряк? Вот уж, великая тайна! Женская интуиция, ничего более, – гордо заявила Женя.

На стол были выставлены сушки, конфеты и кружки со свежезаваренным ароматным чаем – всё это нехитрое угощение во время беседы как-то быстро и незаметно разложил на пёстрой клеёнке Николай. Фёдор торжественно и немного смущенно достал из сумки бутылку коньяка и кусок обгрызенной колбасы, а затем выжидающе-молящими глазами поглядел на Женю. Все переглянулись и удовлетворённо замычали, а девушка сосредоточенно нахмурилась и быстро направилась к двери. Фёдор вдруг как-то сразу сжался, ожидая неприятностей, но при сладостном звуке щёлкнувшего изнутри замка, облегченно вздохнул. Он пообещал «порядок на камбузе», фирменные макароны по-флотски и витаминный кисель, а вот ставить палатки и править лодкой по бурным речкам не пробовал – ведь он моряк, а не речник. Из шкафа выплыли стопочки, и завязалось живое обсуждение предстоящего поля, как геологи называют экспедицию: что купить из продуктов, какое взять снаряжение и одежду, тащить ли печку с собой, сколько нужно лодок и т. д. На соседнем столе разложились геологические карты и топооснова, работа закипела.

– Ребята, так вы меня берёте? – взволнованно спросил Фёдор, засовывая в рот бутерброд.

– Мы – что? Начальника спрашивай!

– Евгения ммм, Анатольевна, ой, то есть, Андреевна, так?

– Можно просто Женя. А бутылку, что, в качестве взятки бородатому Евгению Леону притащил, да!?

Моряк смущённо посмотрел на неё и отрицательно замотал головой.

– Нее, что вы, ребята, её я, так, на всякий случай захватил, для знакомства. Очень хочется поехать в Заполярье…

– Добавьте ещё, всю жизнь мечтали. Да ладно, я не против, действительно, нам позарез нужен человек. А Вы-то сами понимаете, во что ввязываетесь? Вам это точно нужно? У нас ведь не туристская поездка. Там такие условия, что и баня, и просто отдых всегда оборачиваются тяжким трудом: холодно и неустроенно, и топать много приходится, и перекаты – перевернуться ничего не стоит, а вода ледяная, и гастроном с коньячком, да и без него, отсутствует. Меня и ребят придётся воспринимать такими, какие есть, ведь каждый из нас со своими тараканами в голове, ссор в отряде я не люблю, учтите. Так что, наберитесь терпения, а раздражительность и обидчивость дома оставьте. Одним словом, чтобы и после поля нам было приятно встретиться. Места там, действительно, дивные, и природа нетронутая, за много километров вокруг нет ни одного человека, правда, и помочь некому, в случае чего: у нас нет никакой связи с «большой землёй». Я не пугаю, не подумайте, просто там очень важно, кто с тобой рядом. Да и обратно, моряк, пока вертолёт не прилетит, «берега» не увидишь.

– А разве на судне есть куда деваться?

– На корабле всё-таки цивильные условия, и людей побольше, ни как у нас. Да и не заработаешь с нами теперь ничего, не то, что при Советской власти. Вся страна живёт за счёт полезных ископаемых, а геологи ей почему-то оказались не нужны.

– Правда!? А я думал, что это только мы, моряки, лишними оказались…

– Никто господам дерьмократам не нужен! А мы, мил человек, даже вредны. В стране Советов всё на 20 лет вперед планировали: открыли, к примеру, месторождение, провели разведку, подсчитали запасы, а потом законсервировали для лучших, ой, то есть, для худших времён.

– Зачем?

В это время в дверь настойчиво постучали. Николай её осторожно приоткрыл, посмотрел, затем быстро «запустил» в комнату ещё двух человек, и вновь запер. Один из них взял стул и беззастенчиво подсел к столу, другой, молодой, остался стоять в стороне. Первый из них имел неприятное, хищное лицо с острым крючковатым носом, на котором громоздились дорогие очки в золотой оправе с толстыми стёклами. Небольшие близко посаженные глаза навыкат слегка косили, но, тем не менее, были на редкость пронзительны, рентген, а не глаза, говорила о нём Женя. Он широко и приветливо улыбался, обнажая ухоженные зубы, но взгляд при этом оставался холодным и злым. Это был Виктор Моисеевич Пасикис, которого в институте прозвали удавом за его умение вытрясать из молодежи все перспективные находки и идеи, а затем использовать их материал в своих интересах. Коли заикнуться они об этом хотя бы и ненароком – и их жизнь в институте, после прилюдного унижения и оскорбления, закончится. Правда, к девушкам он относился намного лучше, однако это их нисколько не радовало: задаром Пасикис ничего не делал. С особенным вожделением он поглядывал на стройную Женю, но как-либо зацепить её ему не удавалось: они почти не пересекались по работе. В тоже время, он очень боялся её влияния на своего спутника, красивого загорелого Гришу, и всячески пытался их изолировать, что у него частично получалось. Женя, приветливо махнув им головой, продолжила:

– Ну, например, страна обеспечена полиметаллами, обнаруженными на новом месторождении, да и содержание их на нём ниже кондиции, и обогащение дороже, чем на аналогичных действующих объектах, вот его и консервировали. Хозяйское отношение к ресурсам было. А теперь нам это боком обернулось: мешаем распродавать всё за копейки. Так, например, Норильский никель был продан за такую сумму, которую он за день зарабатывает, представляете? Цифра, вроде бы, большая, а на самом деле – чистый обман.

– Да и у нас так же, все корабли отдали просто за такие копейки, которых и на ржавый якорь не хватило бы!

– Опять вы о политике! Ну её, Женечка, Ты, как всегда, очаровательна! Как тебе идёт это платьице! – сладко и нараспев произнёс Пасикис, целуя ей руку. Женя вежливо улыбнулась и поблагодарила его за галантность, а он тут же состроил удивлённое лицо и добавил, – Ой, да у них тут пьянка! Кажется, мы вовремя.

– Не делайте вид, что только что заметили! – пробурчал Николай. А гость продолжил:

– Мы с тобой всегда вовремя, уж такое у нас хобби, Гриша.

– Это точно, по крайней мере, у Вас, Виктор Моисеевич. Садись, Гриша, не стой столбом. Где это ты так загорел? – спросил Николай.

– Отвозил жену с сыном в Коктебель, и сам там пару деньков понежился. Правда, море ещё прохладное – градусов 17–18, не больше. Ребята, мы не с пустыми руками, – продолжил немного смущённый синеглазый Гриша, доставая из-за спины тортик и бутылку виски.

– Вот с этого и надо было начинать! Сначала следовало просунуть торт с бутылкой, чтоб мы не сомневались, что это свои люди пришли, а потом уж самим вваливаться, – заявил Николай, вызвав своим замечанием улыбки и возбуждение.

– Хорошие ребята! – констатировал моряк, с интересом рассматривая бутылку, этим занялись и остальные – в то время виски только появились в продаже и так дорого стоили, что их никто из присутствующих не пробовал и даже не видел толком.

– Ну, вы даёте! Разбогатели? Неужто в Моссад или в ЦРУ пристроились? – с добродушной издёвкой поинтересовалась Женя. Все, кроме пришедших, рассмеялись, а те почему-то смутились.

– Скажете, тоже… Ладно, давайте ещё 2 рюмки для нас.

Николай молча показал глазами на уже наполненные коньяком стопки, которые достал сразу же при появлении гостей.

– Это наш новый полевой сотрудник, Фёдор Степанович, прошу любить и жаловать, а это Гриша и Виктор Моисеевич, наши местные либералы – лавочники.

– Почему сразу лавочники, Женечка? Да, к тому же, я-то – какой либерал!? Вообще стараюсь не лезть в политику, – обиженно заметил Гриша, устремляя на девушку ласковый взгляд. Женя, взглянув в его красивые тёмно-синие на смуглом лице глаза, сказала:

– Вот это и есть либерализм, только пассивный. Знаешь, как пассивный гомосексуализм.

– Ну, и язычок у тебя, Женечка, совершенно не совпадает с ангельской внешностью! Не слушай её, Гриша, это она из зависти! Гордая и нищая геологиня, ха-ха-ха!

– Не она, а Женя, о присутствующих в третьем лице не говорят! А Вы себя уже к таковым не относите, вежливый Вы наш!? – резко спросил Николай, и Виктор моментально отпарировал:

– Старшим замечания не делают, воспитанный ты наш. Ладно, давайте не будем ссориться, а лучше выпьем за нашу прелестную Женечку, за самую красивую и независимую девушку в институте! Знаешь, как о тебе твой начальник говорит? Мол, он за всю свою долгую жизнь много видел в геологии красивых женщин, но все они были плохими геологами, много встречал и хороших геологинь, но те толком не были женщинами. А вот тебе, Женечка, это удалось совместить. За тебя! И удачи вам в поле, орлы!

Женя поблагодарила, рюмки взлетели над столом и соединились с приглушенным звоном, а затем все сосредоточенно зажевали. Кампания оживились и расслабились, и разговор стал крутиться сначала вокруг текущих институтских дел, а затем и об отношении к науке и её рыцарям, Николай зло произнёс

– Интересно, вспомнит хоть кто-нибудь, что учёные тоже хотят есть и – о наглость! – иметь возможность прокормить своих детей! Да и на исследования нужны хоть какие-нибудь деньги, а в академических институтах уже забыли, как они выглядят!

Виктор растянул тонкие губы в улыбке, неторопливо наполнил рюмки и гордо, даже с некоторым вызовом, произнес:

– Просто нужно уметь устраиваться, ребята, нечего на власть пенять. Уравниловка и халява ушли в прошлое, пора самим о себе позаботиться. Кстати, и нам пожелайте удачи, она за океаном ох как пригодится!

Все переглянулись в раздумье, поставили рюмки и как-то сразу притихли: стало понятно, что они ни в поле, и ни в отпуск собрались. Наконец, Женя процедила, недобро поглядывая на Виктора:

– Ну, что, уматываете, и Гришку прихватили? К янкам убегаете с нашего корабля, Пасюк?»

– Я не Пасюк, а Пасикис, Женя, сколько раз тебе говорить, и потом, ну и что? Все об этом мечтают, а я делаю. У меня в этой стране дети погибают. Манька факультет восточных языков закончила, Илюша – Бауманку, и оба без работы, да и куда идти-то, везде копейки платят!

– В этой стране!? А не вы ли её упорно разрушали!? И теперь мы, кандидаты и доктора наук, получаем меньше уборщицы в метро, только у нас, в отличие от Вас, других доходов не имеется! Без вашей дурацкой перестройки мы все имели бы нормальную зарплату, и ваших детей распределили бы, как надо. А ты, Григорий, кому там нужен без степени!? Разве не понимаешь, для чего тебя сэр Пасюк берёт? Будешь на него работать, так, Виктор Моисеевич, я не ошиблась?

– Пасикис, запомни, пожалуйста, я родом из Литвы, как тебе известно. Зря ты так, Женечка, я бы и тебя с удовольствием пристроил, только слово скажи. Я знаю, ты считаешь меня делягой, а не учёным. Впрочем, может, это так и есть, но ведь и без денег не обойтись! И потом, у каждого свой талант, что Бог дал, тому и радуйся. О будущем детей тоже нужно подумать, ведь мы с женой нечистокровные евреи, по отцам, к тому же, а в США это – как знак качества, сами они потом не устроятся.

Он ловко отрезал себе большой кусок торта, и, вслед за непрожёванным бутербродом с колбасой, стал быстро запихивать его в рот, энергично откусывая от целого куска. Женя укоризненно взглянула на Гришу, который, покраснев, отвёл глаза в сторону, под её взглядом.

– А у нас – что, детей нет!? Ведь это вы, господа либералы, развалили страну, залили её кровью, устроили для всех невозможную жизнь, а теперь бежите из неё, обобрав её до нитки. Вы всё по митингам бегали, а потом твердили, что без шоковой терапии не выжить, мол, потерпеть нужно, а как только всё до конца разрушили, сматываете. Мы-то никуда не можем уехать, у нас одна Родина, а у вас – где больше платят. Да и не ждёт нас там никто, нет у нас еврейских корней. Помните, как Вы Гришку пытались заставить в партию вступить, а потом первым побежали партбилет сдавать? Были Вы и украинцем из Одессы, и литовцем, освобождающим Прибалтику от коммунистического ига, и борцом за реабилитацию предателей, а теперь новоиспечённый бостонец. Не удивлюсь, если в благодарность, и там всё развалите и обратно к нам прибежите, с поджатым хвостом и всё с теми же недобрыми помыслами?

– Ну, я же и тебе предлагал, и вот Гришку беру с собой… Разве плохо, что теперь у нас такие широкие возможности появились!? Ладно, Женя, не нужно ссориться, давай без политики, надоело.

– Теперь надоело!!? А расхлёбывать ваш погром мы да наши дети будут? – поддержал Женю Николай.

Виктор Пасикис посмотрел на часы, молча вылил себе в кружку оставшиеся виски, залпом, без тоста и чоканья, опрокинул их и сказал:

– Ну ладно, коллеги, мы пойдем, а то нам ещё собираться! Вставай, Гриша.

Гриша не отреагировал на его зов, он виновато посмотрел на Женю и тихо сказал:

– Можно тебя на минутку?

– Не стоит, Гриша, ведь у тебя билет в кармане, так? Доедай тортик, он действительно очень вкусный, спасибо, – грустно сказала Женя, раскладывая перед полевиками карту. Пока девушка преувеличенно сосредоточилась на полевых планах, не глядя более в сторону гостей, Виктор подхватил Гришу и поволок его к выходу, говоря, что нечего им мешать. Николай встал и, с шумом защёлкнув за ними замок на двери, попытался было продолжить разговор об ушедших, поглядывая на Женю, но она укоризненно взглянула на него и тихо предложила обсудить полевые дела вместо промывания костей коллегам. Коля покраснел, но промолчал, поняв её состояние: ведь они с Гришей дружили с детства, а теперь он уезжал в Америку, и, возможно, навсегда. Фёдор примирительно сказал:

– Ребята, извините, если что не так, но я вас не понимаю… Сейчас многие уезжают: из провинции – в Москву или в Питер, а из столицы за границу. Что же делать, если у нас и работающим жить не на что? Какой уж тут патриотизм, когда с голоду загибаешься!? Или у вас иначе? Ну, а что ваш коллега хотел перемен – а кто их тогда не хотел!? – да не пришёл от них в восторг, не мудрено: что-то лично я осчастливленных перестройкой не встречал, зато нищих и беспризорных, хоть пруд пруди. Предложили бы мне работу в той же Америке, и я бы уехал, ей Богу! Надоело с воды на хлеб перебиваться!

Коля, вопросительно взглянув на Женю, спросил:

– Может, мы и впрямь – перегнули палку, а? – Да не в Америке дело, это я так, со злости сказала. Ты вспомни, скольких талантливых ребят он погубил, недаром получил прозвище удав. А теперь Гришка в его полную власть поступает, да ещё в чужой стране и на другом континенте. Кому он там нужен? Этот гад из него все соки выжмет, и выбросит его.

– Да ладно тебе, за одного битого двух небитых дают. Гришка твой парень умный и талантливый, выкрутится, не бойся.

Было видно, что Жене больно и неприятно продолжать этот разговор, и что она не всё договаривает, и ребята, помолчав немножко, тяжело вздохнули и вернулись к своим рабочим вопросам.

Прощаясь после работы, Женя спросила шагавшего рядом Николая:

– И как тебе наш морячок?

– Да вроде бы, нормальный мужик… Жень, я давно хотел спросить, что случилось с Гришиными родителями? Слышал, что они погибли, когда он был ещё студентом. Как же это случилось?

– Очень странная и страшная история… Извини, Коль, сейчас не хочется вспоминать, и так тошно. Ты же знаешь, наши семьи много лет жили рядом, дружили, и чуть ли не каждый день общались. Ну, теперь уж, видно, отжили-отдружили.

– Ну, что за пессимизм!? На тебя непохоже… Не расстраивайся, Женька, жизнь ещё не кончается, может, он через полгода вернётся… Ну, или будете ездить друг к другу в гости.

Женя благодарно улыбнулась, подумав, что это уж точно невозможно, и крепко, по-мужски, пожала ему на прощание руку.

2. Ах, это милая предполевая суета…

Чтобы жить километрами,
А не квадратными метрами…
Ю. Кукин

Началось самое суетливое и беспокойное время, особенно для начальников отряда. Целые дни они носились по институту, собирая многочисленные бумажки и подписи на них, покупали билеты, получали снаряжение, закупали и упаковывали продукты… Ни на какую другую работу времени просто не оставалось, и уже не верилось, что когда-нибудь, наконец-то, настанет сладостный миг отъезда…

Получив снаряжение, ребята Анабарского отряда вытащили его во дворик Института и всё тщательно проверили: с помощью «лягушки» надули 2 лодки, затем поставили палатки. Немногочисленные, в столь позднее время, научные сотрудники вышли во двор и стали подавать им советы, грустно вздыхая и с нескрываемой завистью поглядывая на их хлопоты. Ещё совсем недавно и они собирались в поля, зелёные московские дворики, в которых обитали институты геологического профиля – большинство из них размещалось в двух пересекающихся узеньких переулочках Замоскворечья – наполнялись весёлой беспокойной суетой. Отовсюду слышалось:

– Отправил машину на платформе?

– Не, мы своим ходом, нам недалеко, в Карелию.

– А мы обратно, из Средней Азию, попилим своим ходом, в октябре на платформе холодно.

– Вы опять на лодках? На Дальний Восток?

– Нет, в этом году на Енисейский кряж.

– Ребят, а кто в погранзону разрешение оформлял? Мы с Камчатки летим на Кунашир, уже получили оттуда согласие, а дальше-то что делать?

И так без конца, весь апрель и май. А затем небольшие полевые отряды разлетались, словно птицы, по шестой части мира, в разные уголки нашей необъятной страны, от Камчатки до Калининграда.

Но вот наступила «перестройка», и вместе с ней стала затихать ещё недавно бурно кипящая научная деятельность, конференции, споры и обсуждения теперь ушли в историю. Зарплаты учёных уменьшились до размеров студенческой стипендии, да и ту платили только по большим праздникам, приходилось подрабатывать, где не попало, чтобы просто выжить, и всё это сопровождалось ежегодным сокращением сотрудников, причём без всяких выплат. Материал геологам стало собирать негде, экспедиции на 3–4 месяца остались лишь в воспоминаниях. И перспектив на будущее никаких. Постепенно институты вымирали, научная элита страны вытеснялась из творческой жизни, многие вынуждены были бросить науку. Всё реже звучали молодые голоса, поздравляющие друг друга с поступлением в аспирантуру или защитой диссертации, в прошлое уходили праздники, свадьбы, рождения малышей. Элитой теперь называли не творческую интеллигенцию, а кривляющихся на эстраде бесполых существ с отсутствием интеллекта на раскрашенных физиономиях. Наступало мрачное безысходное время…

И вдруг – словно сон – давно забытые милые слова: поле, сборы, упаковка, снаряжение… Щемящий душу запах странствий захлестнул геологов мучительно сладкой волной воспоминаний – неисчислимые пути-дороги, маршруты и маленькие открытия, лодки, палатки, встречи, природные бедствия, вспоминаемые потом как приключения… Как давно, и как недавно это было… Совсем в другом, пожалуй, что в параллельном мире, и в иной стране, так нелепо исчезнувшей с глобуса мира… Горы, реки, моря, пустыни, знаменитый некогда ГАЗ-66 с глобусом на борту, вертолёты и лошади, корабли и лодки, и, наконец, собственные ноги в болотных сапогах, не знающие устали. Костёр, гитара, вкус только что выловленной рыбы, аромат пахнущего дымком чая, багряно-алый закат и усыпанное звёздами небо – как это дорого после трудного маршрута с тяжёлым рюкзаком! И забываются распухшая от укусов комаров и мошки кожа, натёртые до крови сырые ноги, наконец-то погружённые – о счастье! – в сухие шерстяные носки. Что за наслаждение – горячая каша с тушёнкой под глоток разведённого спирта! Жизнь прекрасна и удивительна, здесь это отчётливо и благодарно понимаешь. Не говорите, что вы были счастливы, если ни разу в жизни не испытали подобного. Разве такое уйдёт из памяти!? Романтика? Да нет, просто тяжёлый каждодневный труд со своими незатейливыми радостями, непонятными и недоступными для так называемого цивилизованного мира. И награда за него – неподъёмные рюкзаки с образцами в пёстрых, в цветочек, мешочках, открывающими для него непознанную жизнь прошлого, удивительные события миллиардной давности. Да ещё маршрутный дневник, между страничками которого, среди педантично описанных разрезов с их точным местонахождением и номерами образцов, попадаются то засушенный необычный цветочек, то раздавленный комар, измазавший страничку кровью её же хозяина.

Не существовало более страны Советов, щедро финансировавшей самые различные направления исследований – и ведь всё это сполна окупалось! Но кого ныне заботило будущее!? К фундаментальной науке стали относится как к падчерице, а прикладную и вовсе уничтожили. Какие уж тут деньги на полевые работы, когда и на мизерную зарплату их не всегда выделяли? Тебе нужен материал – сам и доставай средства на экспедицию. Возможность получения грантов, американского нововведения, совершенно не зависело от таланта и трудолюбия учёного, основную роль здесь играли блат, и немножко – шальная удача.

Вот и стоят геологи вокруг полевого снаряжения, испытуемого героями нашего повествования, с грустной улыбкой и профессиональной завистью поглядывая на коллег, подавая им советы и вспоминая смешные теперь, а тогда опасные для жизни эпизоды своей бродячей жизни.

В это время, но на другом конце земного шара, в кабинет Эйтана Клойзнера вошёл немой секретарь и, почтительно наклонив голову перед мастером, положил ему на стол глянцевый журнал, на таинственной обложке которого, казалось бы, пытались изобразить все тайны космоса, Земли и мировых цивилизаций. Клойзнер прочитал претензионное название издания «Чудеса и гипотезы. Первый и последний выпуск», усмехнулся и стал листать его, остановив внимание на статье своего протеже с потрясающим именем Марсиньо Роналдо Родригеш де Коста Кабрал. «Вот упрямец, оставил бы только Марсиньо Кабрал. Кому нужна эта его национальная гордость? Передавил бы таких, они нам вечно вредят своими амбициями! Ну, да ладно, как говорят русские, чем бы дитя не тешилось… Лишь бы на нас работал». Он пропустил многочисленные математические выкладки, доказывающие возможность существования параллельных миров, но внимательно прочитал новые архивные данные, скрупулезно собранные учёным по всему миру. В них утверждалось, что и сравнительно недавно существовали отдельные люди, способные неоднократно перемещаться из одного мира в другой, и, вроде бы, у каждого из них на шее был православный крестик с необычным чёрным алмазом, излучающим кроваво-бордовый свет.

– Какая чепуха! И непременно православный крестик, подумать только! Уж лучше бы был какой-нибудь двуглавый божок с хвостиком! – злобно воскликнул он.

Клойзнер, сын ростовщика из Бердичева, глубоко ненавидел всё русское и православное, ассоциируя свою убогость именно с ними. «Русских давно можно было бы стереть с лица так называемой ими матушки-земли, если бы не их ортодоксальная вера, которую вот уже сто лет всем миром, включая многочисленных внутренних агентов влияния и местных придурков, пытаются уничтожить, а она всё нет-нет, и даёт о себе знать. Уж и своих «батюшек» туда внедрили, что исподтишка навязывали им экуменизм, правда, в такие храмы только одни либералы и ходили… То ли дело католики, те уж и про Бога-то давно забыли – у них его папа заменил, а все они – наши лучшие друзья, а иногда и ставленники, можно сказать, генералы князя тьмы. Лишь из-за проклятого православия никак не удаётся разрушить семью, насадить повсюду гомосексуалистов, верных слуг и помощников дьявола, протащить закон об изъятие детей из родных семей по каким-нибудь дурацким придиркам, как это успешно делается в других странах. Главное, оторвать детей от близких и привычных нравственных устоев, и тогда масонство безоговорочно вступит в свои права по всему миру. Постепенно, из поколения в поколение, извращения будут превращать людей в дегенератов, занятых своими болезнями, и спокойненько умирающих в психушках, вот и не нужно тратиться ни на какие войны или биологическое оружие. «Ведь мы великие пацифисты!» – произнёс он вслух и расхохотался глухим зловещим смехом. А уж в вопросах дегенерации мастер разбирался лучше любого специалиста – сам явился плодом слишком бурных фантазий своих родственничков, наградивших его неукротимыми приступами неуправляемого гнева, доходящего до иступлённого бешенства. Как же ему, такому умному и образованному, хотелось весь мир обратить в ещё более немощных, чем он сам, чтобы не чувствовать себя убогим среди этих идиотов! Пусть все восхищаются не только его умом и властью, но и внешностью! Клойзнер мечтательно вздохнул, представляя ползающих у ног восторженных людишек, радующихся снисходительным пинкам его башмака. Вдохновившись своими честолюбивыми замыслами, он отвлёкся ненадолго от постоянно мучавших его болей, вздохнул, и вызвал к себе секретаря:

– Сообщи этому русскому, как его там, чтобы неустанно следил перед отъездом за Григорием – вдруг она опять объявится. И пусть обратит особое внимание на любые ювелирные изделия, подарки или семейные реликвии с православной символикой и особенно с чёрным алмазом, в общем, за всем, что она передаст этому индийско-русско-еврейскому гибриду.

А про себя подумал, что всё-таки им удалось заполучить, этого Гришу, а дальше – дело техники. Клойзнер с трудом засеменил своими слабенькими коротенькими ножками к сейфу, спрятанному в потайной комнате, достал оттуда алмазы и стал их внимательно рассматривать, нетвёрдо стоя на ногах. Он вспомнил записки минералогов, утверждающих, что их происхождение непонятно: камни не схожи ни с чёрными алмазами (карбонатитами), ни с обычными. Может, всё дело в каких-то свойствах, но в каких? Возможно, их искусственно смастерили именно для этой цели, и алмазы обладают иными, непонятыми им физическими параметрами? Исследователи специализированной международной минералогической ассоциации, полностью подчинённой и финансируемой их масонским ордером, смогли лишь установить, что такие алмазы им неизвестны, и что они обладают даже большей твёрдостью, чем «чёрные», а строением схожи с обычными. Но каково же их происхождение и откуда они взялись? Неизвестно. Без гостя с того мира этого, видно, не узнать. А крестик, да ещё православный, – глупая выдумка, ведь эти ходоки появлялись задолго до христианства. И Клойзнер, с трудом передвигая дрожавшими от напряжения детскими ножками, вернулся на свой трон и тяжело вздохнул. Что делать – приходилось ежедневно совершать «поход» длиной в 5-10 шагов, а вместо груза волочить собственное неподъёмное тело, напоминая ногам их былую функцию, а которой он и сам забыл…

3. Ожидаемая неожиданность

На следующий день Гриша с трудом оторвал голову от подушки и неохотно посмотрел вокруг. Всю ночь мысли о неопределённом будущем в чужой стране и о категоричной оценке его отъезда Женей не давали ему покоя. Гриша очень боялся потерять свою подругу детства, но видел, что, по независящим от них причинам, именно это и происходит, причём давно. Нет, так расстаться с Женей он не может. Что же делать..? Вот что, нужно поговорить с ней до отъезда! Когда они ещё увидятся теперь!?

В одних трусах он выскочил из ванны и полез на антресоли за большой картонной коробкой с отрывающейся крышкой, на которой было написано «ПОДАРОК ПЕРВОКЛАСНИКА», где с детства хранил свои фотографии. Гриша любил перебирать эту заветную коробочку с осколками счастливого детства, подолгу рассматривая каждую из фоток с грустной улыбкой. Его жену Соню это раздражало, в конце концов, она со злостью засунула коробку на антресоли. Вот Гриша и решил воспользоваться её отъездом. Он с улыбкой раскрыл коробку и достал свои детские фотографии с молодыми родителями и их друзьями, на многих из которых они с Женей были вместе. Вот они совсем маленькие на берегу моря и возятся с каким-то щенком, а здесь уже подростки, вдвоём на катке, на Чистых прудах. На некоторых из них он видел рядом с их родителями интересного незнакомого мужчину неславянской внешности. Гриша как-то поинтересовался у мамы, кто это, она побледнела как мел, и молча отошла к окну, а отец сказал, что это их студенческий товарищ, погибший после института. Заметив, что родителям больно вспоминать об этом, он не стал более расспрашивать, а теперь и спросить не у кого…

Гриша так увлекся воспоминаниями, что не замечал, как пролетало время. Случайный телефонный звонок вернул его в настоящее, и он беспокойно взглянул на часы: дел накануне отъезда невпроворот. Быстро натянув на себя джинсы и футболку, Гриша выпил на ходу чашку кофе с бутербродом и убежал, кое-как засунув фотки в неприкрытую коробку. «Нужно обязательно успеть поймать Женю», – промелькнуло у него голове.

* * *

Сотрудники маленького полевого отряда с утра примчались в Институт, и во второй половине дня уже всё снаряжение было тщательно упаковано. Женя распрощалась с ребятами до завтра и поспешила в бухгалтерию за деньгами. Аккуратно сложив их вместе с командировочными удостоверениями и паспортами своих сотрудников в полевую сумку, она туда же отправила секретную топооснову и геологическую карту, а также многочисленные бланки и документы, затем засунула её в рюкзак, положила сверху болотные сапоги и штормовой костюм, и вышла из института. Забросив полупустой рюкзак на одно плечо, она неторопливо побрела в сторону Чистопрудного бульвара, вспоминая и анализируя все свои действия по сбору в поле: не забыть бы что-нибудь важное! Едва Женя перешла трамвайную линию и шагнула на бульвар, как из-за памятника Грибоедову неожиданно выскочил Гриша и, перехватив у неё рюкзак, положил туда и свою сумку:

– А я тебя здесь давно жду, – тихо сказал он, заглядывая ей в глаза.

– Здесь!? Ну, ты прямо читаешь мои мысли, которых ещё и нет: я сама толком не знала, куда и как пойду.

– А я про тебя всё на расстоянии чувствую.

– Тоже мне, Вольф Мессинг нашёлся! – хмыкнула Женя.

– Да нет, просто друг детства, у которого есть свои особые права, в том числе, всё прощать и понимать. Надеюсь, это взаимно? Да и не пройдёшь ты перед отъездом мимо Чистых прудов, я тебя знаю. Женечка, пожалуйста, давай зайдем в кафе, посидим, поболтаем, вспомним старое. Ведь может так случиться, что мы много лет не увидимся, и это мы, почти не расстававшиеся чуть ли не от рождения.

– Давно это было, Гришенька… Нет, не получится, к сожалению, во-первых, меня дома ждут, а во-вторых, я с рюкзаком, неудобно, а сдать его не могу: там документы и деньги, да и раздевалки-то уже не работают – лето на носу…

– Рюкзак твой мы, конечно же, с собой возьмём, никто в кафе ничего не скажет, с тётей Ланой я договорился, а муж твой сегодня задерживается – у него важная встреча в каком-то там посольстве.

– Уже и к моей маме успел подлизаться, ну ты даёшь! Вообще-то, я за чужой счёт не хожу, а с деньгами у меня не ахти, не считая экспедиционных, но в них влезть не могу, они не мои…

– У меня деньги есть, но от этого нелегче. Представляешь, друг детства, да к тому же ещё и прелестная девушка, настолько не уважает меня, что не хочет принять приглашение на ужин! Я что, не мужчина? Или мы немцы, где каждый сам за себя платит!?

– Ладно, идем, речистый, уломал на раз. Ох, уж эти мне друзья детства, которым не откажешь! Только ты с моим рюкзаком будь повнимательнее. Или нет, отдай его лучше мне.

– Девушка пойдет с рюкзаком, а я рядом налегке, так? Не волнуйся, Женька, погибать буду, а рюкзак спасу.

– Болтун!

– Кроме того, там уже лежит ценнейший подарок тебе на день рождения. Пожалуйста, возьми его в поле, и, когда будете отмечать, вспомни меня добрым словом, я почувствую это, и моя жизнь станет немножко лучше.

Женя тут же влезла в рюкзак, висевший на плече у Гриши, и увидела там бутылку коктебельской мадеры. Она радостно всплеснула руками и с восторженной благодарностью чмокнула его в щечку:

– И когда ты только успел положить её в рюкзак! Я и не заметила… Какой же ты всё-таки хитрый еврей, Гриша! И очень внимательный, большое спасибо, в Москве её не купишь, да и в Крыму не везде. Знаешь, давай сначала зайдём в наш любимый меншиковский храм, не возражаешь?

Они вышли с бульвара, пересекли трамвайную линию и зашагали неторопливо по пустынному переулочку, и тут Женя заметила, как какой-то человек следует за ними, а ведь у неё в рюкзаке все полевые деньги. Она замедлила шаг, затем вообще стала еле передвигать ноги, человек также пошёл медленнее, и, в конце концов, вынужденно приблизился к ним, Женя тут же резко развернулась в его сторону, повернув и Гришу, которого крепко держала под руку. Они чуть не столкнулись с этим типом лицом к лицу. Увлечённый только девушкой, Гриша удивленно посмотрел на неё и вскрикнул:

– Ты что?

– Да ничего, просто хочу пропустить этого молодого человека.

И она пристально и с вызовом посмотрела на прохожего, внимательно рассматривая его смущенное лицо. Парню ничего не оставалось, как пройти мимо них. Женя смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, и только затем вошла в храм, покрыв свою белокурую головку пёстрым шарфиком, красовавшимся ранее у неё на груди. Службы еще не было, свет в почти пустой церкви был частично притушен. Они купили по свечке и поставили их у иконы Николая Угодника, покровителя путешественников, постояли немножко под куполом храма у иконостаса, помолились и тихо вышли, на пороге остановились и ещё раз перекрестились перед надвратной иконой Спасителя. Попросив Гришу подождать её, Женя вернулась в храм, и через минуту вышла и протянула ему маленькую дорожную иконку с Николаем Чудотворцем. Внимательно оглядевшись по сторонам, она подхватила Гришу под руку и они зашагали к кафе-«стекляшке», стоявшему на берегу Чистых прудах, прошли его насквозь, и вышли на почти пустую веранду. Уютно устроившись за одним из столиков, они стали рассматривать пары белых и чёрных лебедей, плавно рассекающих воду. Гриша хотел было спросить Женю, что на неё нашло: опять в шпионов играет, как в детстве, но тут подошёл официант, и он сделал заказ: Гриша прекрасно знал вкус своей спутницы, а она не возражала. На столе появилась любимая Женей бутылка хереса, которую официант ловко раскрыл и наполнил им высокие бокалы, и тарелка с кусочками элитных сыров. Завязалась неторопливая беседа.

Покручивая ножку бокала с вином, Гриша рассказал, что уезжает с Виктором в Бостон, где первоначально будет работать на него, ведь это Пасикиса пригласили в университете. Пока поедут временно, а там видно будет.

– Понятно, я так и думала, только ничто не бывает так постоянно, как временное. Будешь делать этой крысе деньги и научное имя, а он тебе – отстегивать понемножку, чтобы с голоду не помер.

– Не преувеличивай. Вот если бы ты поехала с нами…

– Нет у меня ни желания, ни возможностей, ни связей, ни еврейской крови. Так что не надо зря болтать.

– Ну, у меня тоже не такие возможности, как у Пасикиса, но попробовать хочется, без него вообще бы ничего не удалось.

– А ты уверен, что с ним удастся? Он тебя с потрохами продаст, и не один раз, поверь мне.

Гриша вздохнул, отвёл глаза в сторону, а потом тихо произнёс:

– Мы с тобой давно не болтали по душам, Женечка. Ты ничего не знаешь, но, увы, во многом права. Я действительно в западне. Моя благоверная назанимала у Виктора денег, ведь она его племянница, а я должен отдавать неизвестно из чего. Они давно меня доставали, требуя, чтобы я поехал с ним в Бостон. Кандидатская для меня теперь вообще недоступна, ведь он включил мою работу в свою докторскую диссертацию, и теперь мне не с чем защищаться. А новый материал, сама понимаешь, сейчас не соберёшь.

– Вот сволочь! Ведь он и так мог использовать его в своей работе после твоей защиты, и это было бы ему только в плюс. Мол, подготовил учёного.

– В его докторской из оригинального материала только и есть, что мои разработки и подсчёты, остальное – общие слова да выводы на основе опять-таки моей же работы.

– Аааа, вот почему он как-то «втихую» в Казани защищался… Здесь бы это не прошла.

– В Казани у него какая-то мощная лапа, вот он туда и рванул. Жень, знаешь, Пасикис заявил, что Изя мне не родной отец, и у меня без него не будет возможности уехать по еврейским каналам.

– Глупость какая! Откуда он это знает? Я, например, никогда не слышала ничего подобного, а ведь наши родители дружили много лет. Кстати, хочешь, спрошу у них?

– Не надо, для меня он в любом случае был отцом, да и фамилию я его ношу. Если бы они не погибли, всё было бы иначе.

Гриша немножко помолчал, а потом добавил:

– Знаешь, а родители отца нас с мамой не признавали, может, потому, что я действительно им не родной? Собственно, они и до сих пор не хотят меня знать. Не странно ли?

– Может, потому, что у них национальность по матери?

– Вот и я так думал раньше, только я-то здесь причём? Какой-никакой, внук, всё-таки. Ну, а если, только мамин сын, а им чужой, всё становится на место… После внезапной гибели родителей, Виктор Пасикис предложил мне ехать на практику в Одессу, в его бывшую лабораторию морской геофизики. Мол, и деньги получать будешь, и сразу в специальность по-взрослому погрузишься. Кто от такого откажется!? Он тогда только появился у нас в институте и стал курировать нашу группу. Пасикис вроде бы так проникся ко мне, даже к себе домой неизвестно зачем таскал, а уж после гибели родителей окружил немыслимой заботой. В Одессе он меня и сосватал со своей племянницей, Соней.

– Да, я помню эту гнусную историю!

Официант принёс большое блюдо с греческим салатом и 2 тарелочки с золотистой, аппетитно запечённой на гриле форелью, но они так и не приступили к пиршеству, и Гриша продолжил свой невесёлый рассказ.

– А потом она забеременела, если честно, меня лишь однажды сунули к ней в постель, заявив, будто бы какому-то там из их родственников негде ночевать, и я должен освободить на одну ночь свою кровать, а она уж расстаралась. Не хочу хаять Соню, но любовью у нас и не пахло ни с моей, ни с её стороны – у неё был местный парень, свадебный фотограф, небезызвестный тебе Лёвка. Да только родня решила, что ей нужно жить в Москве. Ребёнок родился через 12 месяцев после моего отъезда, и прямо таки точная копия её дружка. Лёвка теперь практически живёт в Москве и постоянно ошивается у нас, а я вроде как им мешаю в собственной квартире. Так что, увы, ты права: мою голову будет использовать Виктор, а деньги и дом – его племянница с хахалем. И всем хорошо, ну, а я не в счёт. Мне не вырваться от них, Женька.

– Что же ты молчал раньше? А ведь я тогда отговаривала тебя жениться, помнишь?

– Дурак, а потом уже и деваться некуда. Ты в то время была увлечена студенческой жизнью и своей дежурной влюбленностью, у меня как-то и язык не поворачивался грузить тебя своими бедами. Да ты ешь, Женечка, а то всё остынет. Вижу, только порчу тебе аппетит и настроение.

У Жени в глазах стояли слёзы, которые она попыталась скрыть, глядя в сторону. Они молча потягивали херес, не глядя друг на друга. Наконец, она решительно сказала:

– Нет, так нельзя, что же ты себя на закланье обрекаешь!? Плюнь на всё, и поедем с нами в поле! Пусть Пасикис сам со своей племянницей и работой разбирается, ты на него достаточно повкалывал, – Гриша в ответ грустно покачал головой:

– Не могу, сама знаешь, нужны билеты, командировка, разрешение в погранзону, наконец, согласие Виктора, которое он ни за что на свете не даст.

– Я могу тебя взять, у меня есть ещё одна рабочая единица для местных. Правда, без дороги, но это не страшно, найдём выход. А Пасикис твой теперь ведь уволился, какое ещё согласие?

– Нет, это я уволился, а он по приглашению едет, и здесь на полставки остаётся… Ничего, Женечка, я освобожусь из-под их ига, обещаю тебе, в Америке мне это даже проще, чем здесь, по крайней мере, там хотя бы Соньки не будет.

– Ты, Гриш, извини, что была резка с тобой. Я никогда не верила и не верю твоему шефу, недаром в институте его прозвали удавом, а по мне, так типичная крыса. И потом, мне больно терять тебя. Вот мы с тобой вроде бы и не виделись толком в последнее время, а всё-таки я знаю, что ты где-то рядом, и жить становится легче и веселее, хоть и не допускают к тебе твои сторожевые псы, дома Сонька, а в институте Пасюк. А теперь мы теряем друг друга навсегда, и от этой встречи только больней становится…

Гришины глаза загорелись благодарностью и теплом, он взял Женину руку и ласково сказал:

– Чтобы ни случилось, ты навсегда останешься для меня единственной, запомни, Женька. Там я не останусь, клянусь, а уж коли удастся вдруг хорошо устроиться, постараюсь вытянуть и тебя, хоть на время.

– Да нет, Гриша, это нереально, сам понимаешь, ведь у меня дочка. Да и не вернёшься ты, я почти уверена.

– Ну не раб же я, в самом деле!

Она ничего не ответила, лишь грустно покачала головой. Немножко помолчав, Гриша спросил:

– Ну, а ты-то хоть, счастлива? У вас был такой бурный красивый роман! А последнее время мне кажется, что что-то не так, уж больно ты домой не торопишься, даже 8 марта я вас вдвоем с Алёнкой на бульваре встретил.

– Всё хорошо, ведь у меня есть очаровательная дочка, любимая работа, эх, если бы за неё ещё платили бы, как в советские времена.

– Ну, а его-то ты любишь?

– Пока ещё люблю, но он всё делает, чтобы это прошло. Только, ради Бога, не расспрашивай, и так тошно! Знаешь, не люблю я неприятностями делиться, впрочем, как и ты, и, возможно, это наша с тобой ошибка: многое можно было бы избежать, будь мы пооткровеннее…

– А знаешь, что тебе все завидуют? Думают, самая счастливая, ведь ты у нас всегда такая весёлая, как птичка, красивая и нарядная, и муж дипломат, разъезжает по загранкам.

– Ну и зря, у них сейчас тоже не мёд. Если хочешь быть счастливым, будь им, как говорит мой любимый Козьма Прутков, вот я и стараюсь, насколько получается. Демонстрировать свои страдания – показуха и распущенность, да это лишь усугубляет боль. А ты, Гриш, извини меня, дуру, я ведь ничего не знала и тоже думала, что у тебя всё в ажуре, вечно ты с этой крысой Пасюк носишься, и не подойдёшь к тебе.

– Это верно, он меня на шаг не отпускает, ещё и Сонька проходу не даёт, днём нагуляется, а вечером изводит слежкой. Ни друзей, ни родственников ко мне не допускает, всех отвадила. По телефону, и то не даёт поговорить, сразу истерики закатывает.

– Она вообще не подзывает тебя к телефону, обругает, и бросает трубку. Вот я и перестала звонить, противно и унизительно. И на тебя обижалась, ведь ты же не её собственность, что за хамство! Неужели нельзя было поставить её на место?

– Да я и не знал, она с трубкой сразу на кухню убегает.

– Гриш, а помнишь, когда-то здесь была раздевалка Чистопрудного катка, и ты мне после катания оттирал онемевшие от холода ноги и приносил кофе с горячей булочкой.

Они молча доели, мысленно возвращаясь в прошлое. Официант принес им шоколадное мороженое и чёрный кофе. Гриша вновь поднял бокал хереса:

– За наше детство! Знаешь, я обожал ходить с тобой на каток! Ты так здорово каталась, а как кружилась, прыгала – глаз не оторвёшь, и я всегда хвастался тобой.

– Не болтай, и ты не хуже, мы ведь вместе в саду Милютина фигуркой занимались.

– Ну, до тебя мне далеко… Я на разряды не сдавал

– А помнишь нашего тренера? Ему тогда 68 лет было, а как он катался! И устали не знал.

– Конечно, помню, на него вечно уборщицы ругались, даже свет на катке гасили, а он и в темноте с нами занимался.

– Ладно, Гриш, допивай кофе, мне пора. Да и прохладно становится: все, кроме нас с тобой, во внутрь перебрались… Писать-то хоть будешь?

– Да разве я смогу не написать тебе, Женечка? Только куда, бродяга ты моя!? Ну, и ты не забывай меня, ладно?

– Мой адрес не дом и не улица, Мой адрес Советский Союз, как пели раньше… Теперь его, увы, не существует… Пиши Хатанга, до востребования. Ну, а потом в Москву, тоже лучше до востребования. А то, знаешь…

– Да понимаю я всё, Женечка.

4. Не бойтесь крутых поворотов

Отродясь такого не было, и вот опять.
В. Черномырдин

Григорий расплатился с официантом, Женя ухватила его под руку, и они неторопливо побрели вдоль Чистых прудов. Гриша взял маленькую ручку девушки и ласково сказал:

– Будь осторожна, в непростые места ты едешь, да и времена сейчас тяжёлые… Женька, чтобы с тобой не случилось, и как бы это не было трудно, я тебя найду.

– Ты, Гришунь, не оставь моих, хоть морально поддержи, если что, не дай Бог. Правда, ты далеко будешь… Ну, хоть звякни им или напиши.

– Зря я тебя отпускаю… Меня ты, конечно, не послушаешь, так я твоим расскажу, как там несколько лет назад чуть не погиб отряд, и что с тех пор никто из Института туда не ездил. Тогда их хоть искали, всех поставили на ноги, звонили в Хатангу и требовали отправить за ними вертолёт. А сейчас всем всё до лампочки, сама знаешь, никто и не шелохнётся, лишний копейки не выделят – перестройка с капиталистическим оскалом, однако. Какой же я буду друг, если не предупрежу их?

– Только попробуй, ябеда! Я-то всё равно поеду, ты меня знаешь, зря будешь им нервы трепать.

– Увы, знаю, поэтому и молчу. Жень, а помнишь, как твоя мама называла меня своим будущим зятьком?

И воспоминания захлестнули ребят, ведь почти всю свою жизнь они прошли вместе, и сколько помнили себя, всегда были неразлучны, взрослые знали: где один из них, там и другой. Их семьи дружили, они то вместе снимали дачу, то ездили на море. Кампания взрослых состояла из нескольких семей, все дети играли вместе, но такой дружбы, как у них, ни у кого не было. Однажды Гриша взглянул на Женю, и неожиданно увидел, что она из озорной пацанки превратилась в прелестную девушку. Но только для неё он остался прежним: ведь девчата всегда мечтают о сказочных принцах, и Гришу в качестве такового она не воспринимала. Потом он, а через два года и Женя, поступили в разные институты, Гриша в «керосинку» (нефтяной) на геофизику, а она – в геологоразведочный. Началась другая, полувзрослая жизнь, и они стали видеться всё реже и реже.

– Гриш, а помнишь, мы с тобой на Чистых прудах грибы собирали? Знаешь, когда я выросла, ни разу их здесь больше не видела, как ни старалась! Родители до сих пор удивляются. Может, они видны только детям?

– Фантазёрка ты, Женька! А помнишь, как мы секретики делали? Закапывали под стеклышко какой-нибудь красивый фантик с фольгой, а потом хвастались друг перед другом.

– Ага, а ещё от врагов спасали.

– Сколько всего интересного мы тогда находили! И чужие секреты, и всяческие игрушечки, и мелочь, в основном медяки, а потом обменивались своими богатствами.

– Ты мне всегда всё без обмена дарил.

– Да и ты тоже. А сейчас что-то ничего не находится…

Вдруг Женя резко вырвала свою руку из Гришиной и, развернув его обратно, воскликнула:

– Зато теряется! Рюкзак! Ну, как же ты мог, Гриша…!? Бежим! Господи, пропади он – хоть руки на себя накладывай! На всякий случай, смотри внимательно на всех проходящих, вдруг увидим его у кого-нибудь. Я на веранду, где мы сидели, а ты в зал, спроси у официанта, ладно?

Всё это Женя проговорила на ходу, и затем быстро побежала в сторону кафе, наткнувшись на какого-то колоритного старичка с добрым лицом, которого чуть не сбила с ног.

– Извините, дедушка, я не хотела!

Он ласково прикоснулся к её руке и сказал тихо:

– Пустяки, деточка, всё это пустяки, главное не потеряй…

Женя, как заведённая, отвернулась, чтобы продолжить свой путь, но его слова заставили приостановиться на миг и поискать глазами странного бородатого дедушку, однако он словно испарился. Ловко перемахнув через ограду, отделяющую открытую часть кафе от бульвара, Женя подскочила к столику, за которым они сидели. Рюкзака нигде не было, у неё внутри всё похолодело. Она никогда не сможет вернуть такие деньги, как бы ни старалась, да и работать-то ей теперь будет негде: независимую и смелую, её с удовольствием затопчут трусоватые и бездарные директорские прихлебатели, ещё и посадят! Не верилось, ведь только что рюкзак был здесь, и вдруг – пустота, ни денег, ни билетов, ни будущего…. Как могла она отдать его в руки другого человека, хотя бы и Гриши!? Ведь отлично знала по полевому опыту, что у семи нянек дитя без глаза! С другой стороны, кому мог понадобиться видавший виды старый рюкзак, из которого выглядывают выцветшие полевые шмотки? Боже, сотвори чудо! Пусть сейчас войдёт Гриша с рюкзаком на плече! И как только они оба могли не заметить его на пустой веранде? Может быть, рюкзака уже там и не было, когда они уходили? А ведь за ними, похоже, следили… Господи, неужели всё!? Нет, нет, ведь на веранде, кроме них, никого и не было, а после ухода официанта Женя хорошо помнит, что достала оттуда сигареты. Вечно она всё теряет, растяпа! И Гришка такой же обалдуй оказался.

– Николушка, божий угодник, помоги мне, бестолковой дуре! – умоляюще повторяла она про себя, почему-то представив при этом дедушку, на которого налетела, в голове тут же всплыли его странные слова, и она пробормотала: «Эх, дедушка, для кого пустяки, а для кого вся жизнь на кану!» И тут Женя заметила силуэт стройной женской фигуры, стоявшей в другом конце веранды, спиной к ней, а лицом к багровому в сумерках заката пруду. Было уже почти темно, только сквозь приоткрытую в помещение дверь проникал свет. Неожиданно на обоих этажах стеклянного кафе вспыхнули цветные лампочки, и пруд тоже, казалось, зажёгся отражёнными разноцветными огоньками, женщина вздрогнула и повернулось лицом к Жене. На веранде стало ещё темнее, и она совсем не видела лица незнакомки, лишь заметила на ней очень красивый, черный с алой отделкой, костюм и прелестную шляпку такого же цвета с темной густой вуалью: казалось, дама возникла вместе с багровым закатом и растает, как только солнце уйдет за горизонт. В руках у неё была крошечная красная сумочка, которую она сжимала маленькой ручкой в черных кружевных перчатках, и Жене было как-то неловко спрашивать у этой Прекрасной Незнакомки, будто сошедшей со страниц блоковского «Кабачка», о своём замусоленном бесформенном рюкзаке.

В экстремальных ситуациях люди ведут себя по-разному: одни теряются, другие плачут или злятся, третьи беспомощно мечутся. Женя в такие минуты становилась собранной и энергичной, и только отсутствие действия и беспомощность выводили её из себя. Она решительным шагом направилась к загадочной даме.

– Добрый вечер! Извините, пожалуйста, Вы не видели случайно моего рюкзака защитного цвета? Такой потёртый, знаете… Мы с ним здесь были буквально несколько минут назад.

– Такой потёртый, говорите? А, Вы его ищете, да? – низким гортанным голосом, немного нараспев, спросила дама.

– Да, да, его, он вот здесь стоял, на стуле. Ой, и стула нет… Вы не знаете случайно, где он, наш рюкзак? – едва сдерживаясь от нетерпения и теша последнюю надежду, вновь спросила она. Дама не торопилась с ответом. Женя вся превратилась в сгусток ожидания, от нетерпенья ей хотелось встряхнуть незнакомку или громко закричать:

– Скажите хоть что-нибудь, ради Бога!!!!

– А вот и Ваш друг.

Женя обернулась и увидела силуэт входящего со света Гриши и его удручённо опущенные плечи – ни в руках, ни за плечами у него ничего не было. Только сейчас она с ужасом вспомнила, что и его портмоне с билетом в Бостон, иностранным паспортом и долларами лежит у неё в рюкзаке, и ещё большее отчаяние комом подкатило к горлу. Какая же она эгоистка! Женя шагнула к нему навстречу, они обменялись несколькими фразами, и растерянно посмотрели друг на друга, не зная, что предпринять.

– С кем это ты разговорила?

Она посмотрела вглубь террасы – никого. Что происходит!? Гриша бросил на неё сочувствующий взгляд, словно на больную или сумасшедшую. Но буквально через минуту они оба услышали из темноты:

– Присядьте, господа, да не волнуйтесь вы так, угощайтесь, кстати, – и дама указала рукой на столик, на котором каким-то немыслимым образом оказались три высоких дымящихся бокала с неизвестным напитком. Сама она села за стол и придвинула один из них к себе, а остальные два – к ним.

– Спасибо, но мы не можем, нам нужно рюкзак искать, – сквозь зубы произнесла Женя, вглядываясь в совершенно белое, бескровное лицо Григория. Её бесило равнодушие этой каменной статуэтке, ничего не отвечавшей по делу. Конечно, если бы она хоть что-то знала, сразу бы сказала, а дамочке, видно, просто поговорить охота… Разве она может понять, в каком положении оказались «господа», потерявшие столь бесценный для них рюкзак?! Впрочем, конечно, не понимает…

– Я всё понимаю, деточка, – Женя подумала, что последнюю фразу она произнесла вслух, и покраснела. Да нет, вряд ли, вроде, ещё не сошла с ума от отчаяния. Её лихорадило, то ли оттого, что действительно стало прохладно, то ли от отчаяния, а скорее всего, и от того, и от другого. Гриша стал тянуть её за руку к выходу, но Женя почему-то не могла сдвинуться с места, ей всё казалось, что незнакомка что-то знает. Да и куда идти-то?!

– У вас спички есть? Зажгите, пожалуйста, свечу, совсем темно стало, – неторопливо продолжила дама.

– Спички в рюкзаке, у нас вообще ВСЁ в нём, – с безнадежным отчаянием сказала Женя, делая ударение на слове «всё» и сердито растягивая его.

– Так в чем же дело? Достаньте их! – с улыбкой, нараспев, произнесла дама, отшагнула в сторону и указала рукой на стул с рюкзаком. – И садитесь же, наконец, господа. Угощайтесь, а то напиток остынет, а вы замёрзли.

Женя вновь, к своему изумлению, увидела стул с рюкзаком. Она лихорадочно бросилась к нему, достала спички и зажгла свечку, стоявшую в замысловатом подсвечнике на столе. «Я чувствовала, что она нас дурачит! Зачем это, интересно? Откуда что взялось!? Ведь стол и 3 стула были пустыми, а четвёртого вообще не было, когда я вошла сюда, точно помню. Правда, я была в состоянии панического ужаса… Может, он у неё за спиной был?» – подумала Женя. Взглянув на Гришу, она прочитала на его лице такое же растерянное удивление, какое испытывала и сама.

Женя села и начала беспокойно рыться в рюкзаке, проверяя, не пропали ли из него их сумки с деньгами и документами. Убедившись, что всё на месте, она сначала с благодарной улыбкой посмотрела на незнакомку, а потом тихонько пожала руку Гриши, который тут же обнял дрожащую девушку.

Удивительный горячий напиток оказал согревающее и успокаивающее действие на ребят, и в то же время, наполнил энергией их изнурённые волнением тела и души.

– Спасибо, огромное спасибо, мы просто и не знаем, как Вас отблагодарить! Вы нам, можно сказать, жизнь спасли, это не преувеличение, честное слово!

– Я знаю, Женечка.

– Откуда Вы знаете, как меня зовут? Почему я сразу не увидела рюкзак, не могу понять… А зачем Вы нас так долго мучили?

– Я заглянула в рюкзак, и нашла там ваши паспорта, среди них единственный женский, нетрудно догадаться, чей он. Вы очень волновались, да и темно стало, вот и не заметили его на стуле. А если я вас мучила, дети, простите меня, ради Бога, я этого не хотела. Мне просто очень нужно было немножко задержать, вернее, удержать вас.

«Зачем это!? Однако, странно, – подумала Женя, – как это она успела что-либо рассмотреть в сумерках в полевой сумке, которую ещё нужно было достать из рюкзака?»

А потом дама, как бы про себя, но всё-таки вслух, пробормотала:

– Надо же, через 30 лет, и туда же, вот Григ удивится… Видно, всё на свете повторяется…

– Что повторяется!?

Так и не дождавшись ответа, Женя почувствовала, что ей вдруг стало так хорошо, уютно и комфортно, как давно не бывало. Она неожиданно для себя бессвязно и сумбурно заговорила:

– Ой, какой удивительный напиток! Наверное, волшебный, сознайтесь! Знаете, Вы как будто сошли из картины девятнадцатого века. Мне даже почему-то кажется, что я её видела, эту картину, или нет, гравюру, да только не могу сейчас вспомнить, где… Может, Вы сошли с портрета балерины Анны Павловой? Нет, Вы добрая фея из «Золушки», угадала? Знаете, я всегда мечтала попасть в сказку, но мне, увы, это так ни разу и не удалось, невезучая я, – чистосердечно улыбаясь, заметила девушка.

– Жееня, – укоризненно протянул Гриша – разве ты когда-нибудь встречалась с теми, кому удалось побывать в сказке? И такое говорит начальник экспедиции, кандидат наук!

– По-моему, это замечательная мечта, хоть и немножко смешная, но если очень верить, она обязательно сбудется. А пьёте вы, ребята, не магический напиток, а индийский чай массала с молоком и пряностями, он действительно бодрит и согревает. Увы, я не волшебница, а просто очень немолодая женщина, и одета старомодно, и держу себя несовременно, вот вам и кажется, что я из девятнадцатого века. Впрочем, я и есть старушка из прошлого.

– Вы – и старая!? – хором вырвалось у ребят, и они переглянулись и рассмеялись, – Шутите?

– Не будем дискутировать на эту тему, я ещё не выжила из ума, и вполне себя оцениваю. А по поводу русской балерины Вы, Женечка, не ошиблись.

– Значит, Вы балерина?

– Была когда-то, в стародавние времена. А за вами я давно наблюдаю, милые мои детки, очень давно, – молодые люди опять удивленно переглянулись. – И раз уж обстоятельства нас свели вновь, доставьте мне удовольствие, примите на память сувениры. Только, ради Бога, не вздумайте кокетливо отказываться или пытаться что-нибудь всучить мне взамен.

И она отдала Жене крохотную изящную шкатулочку, а Грише – старинный альбомчиком, и то, и другое было запечатано в плотно облегающие целлофановые обёртки; ребята хотели было раскрыть подарки, но незнакомка жестом остановила их.

– Нет, нет, не сейчас. В этих незатейливых вещицах вы найдете ответы на многие вопросы, как это не странно. Не бойтесь крутых поворотов, но и не ищите их специально. Мне почему-то кажется, что у вас вскоре всё резко изменится. Не знаю, в лучшую или в худшую сторону, это во многом от вас зависит, но чувствую, что произойдет что-то очень важное, и это что-то совершенно преобразит вашу жизнь. Не пугайтесь, не хватайтесь с отчаянием загнанного человека за привычное, но и не отказывайтесь от того, что действительно дорого. И помните: пока вы поддерживаете друг друга, вам ничего не страшно. Жизнь так быстротечна, берегите вашу дружбу, нет ничего ценнее, поверьте старому человеку, и научитесь прощать друг другу обиды, а кому вас осудить, и так найдётся. Никогда не расставайтесь с моими подарками. Запомните: если вдруг вам понадобится моя помощь, вы теперь сможете легко найти меня, а я вас.

– Каким образом!? – удивлённо спросила рациональная Женя, но не успела услышать ответа, так как над прудами неожиданно взвилась ракета, а затем ещё и ещё. Распадаясь в воздухе на разноцветные шары и отражаясь в пруду, они разбудили беззаботно дремлющих лебедей и уток. Молодые люди невольно устремили взгляды на небо, все вокруг закричали: «Смотрите, как красиво!», только лебеди недовольно заурчали и захлопали крыльями, один из них подплыл прямо к берегу, на котором была терраса.

– Эх, жалко хлебушка нет, – сказала Женя, и тогда их собеседница протянула им по кусочку белой булочки. И при этом дама вдруг ни к селу, ни к городу добавила, глядя Гриши в глаза:

– Мальчик мой, берегись Виктора. Он страшный человек.

Но Гриша не успел среагировать, так как Женя потянула его к воде, приговаривая:

– Скорее, скорее, а то он уплывёт!

Ребята перешагнули через невысокий барьер, отделявший их от пруда, и спустились к воде. Лебедь подплыл вплотную к берегу и стал клевать хлебную мякоть прямо из их рук.

– Это Петя, Гриш, смотри, он нас узнал! А мы с тобой уже сто лет, как не приходили к нему… Впрочем, он всех жителей окрестных домов знает. Смотрите, это наш Петя, – радостно обернулась она к незнакомке, но увидела лишь темноту: свечка на столе совсем погасла. Тогда они оставили хлеб лебедю и вернулись за столик, но там уже никого не было.

– Опять бросили рюкзак, а теперь ещё и подарки… Нет, мы с тобой неисправимы, Женька! А где же наша собеседница, растаяла, что ли!?

Пока Гриша говорил, Женя успела заглянуть в кафе, но странной незнакомки и там не было. Официант ехидно спросил: «Что на этот раз потеряли, молодые люди?» Они стали наперебой расспрашивать его и об их странной соседке, и о чае массале, но тот только улыбался, переводя взгляд с одного на другого, и пожимал плечами. В конце концов, он пожелал им больше не пить, чтобы не потерять хотя бы друг друга, ребята переглянулись, рассмеялись и пошли к выходу, но официант догнал их и вручил пригласительные билеты на юбилей кафе, который состоится 27 ноября:

– Обязательно приходите, в этот вечер вход к нам будет только по билетам, не потеряйте их, ребята. Закажут хороший концерт, причём бесплатно, будет и ваш любимый херес, и форель, но это уже за деньги, зато с 10 % скидкой. Нам дали приглашения только для постоянных посетителей. Вы ведь уже не первый раз у нас, правда? Наверное, работаете рядом, так?

– И живём, и работаем. Спасибо большое, только…

Гриша с Женей действительно заходили сюда как-то и вдвоём, и не могли не запомниться благодаря яркой внешности и общительному нраву, но это было давно, а вот по одному, действительно, не раз забегали в кафе: там был раньше небольшой недорогой буфетик с индийскими блюдами, а они оба любили острое. Немного поколебавшись, Гриша поблагодарил юношу и взял приглашение на двоих.

Выйдя из кафе, они направились к Жениному дому. Гриша удивлённо повторил подруге странную последнюю фразу дамы, посоветовавшую опасаться Виктора.

– Между прочим, я тебе это же неустанно повторяю. Слушай, а наша Прекрасная Незнакомка откуда его знает?

– Сам удивляюсь… Мне кажется, она знает о нас больше, чем мы сами.

– Знаешь, у меня почему-то тоже такое чувство. Ещё эти подарки… И потом, куда она делась? Даже и не знаю, что думать. Гриш, а зачем ты взял это приглашение в кафе?

Гриша клятвенно пообещал, что если даже наступит конец света, он всё равно прилетит и придёт в кафе и взял с Жени слово, что и она, по своей рассеянности, не забудет об этом приглашении.

– Ну, что ты ко мне привязался с какой-то глупотой? Мне не трудно забежать сюда, да только сомневаюсь, что ты специально для этого прилетишь из своего Бостона… Давай мыслить реально!

– Прилечу, Женя, даже если Земля перевернётся и начнёт вращаться вокруг Венеры! Пообещай, нет, поклянись и ты, как в детстве, что придёшь.

– Ну, что же, ладно… Раз уж ты обещаешь, а слово твоё действительно верное, то и я клянусь, что даже если меня не будет на белом свете, приду с того, хоть на мгновение! Во сколько, там, говоришь, начало, в семь? – Тогда поешь спокойно, и жди меня к восьми, лишь приоткрой немного дверь на веранду, ладно? А приглашение пусть остаётся у тебя, я его всё равно потеряю.

Гриша обнял её и, чуть коснувшись губами уха девушки, отчего по её телу пробежала приятная дрожь, шепнул, что последует за ней и в царство мёртвых, пусть даже не рассчитывает отделаться от него! Женя промолчала, а про себя подумала, что это ещё большой вопрос, кто от кого отделался, но решила обязательно заглянуть в кафе 27 ноября – она верила и в чудеса, и в дружбу.

5. Удивительные подарки: ворота в прошлое

Мне так близко обаянье
Их усталой красоты…
Это дерево Познанья,
Облетевшие цветы.
М. Волошин

По дороге они бурно обсуждали Прекрасную Незнакомку, как прозвала её Женя. Действительно, это таинственная особа непонятного возраста блестяще сложена, её осанке могла бы позавидовать и семнадцатилетняя девочка, костюм, шляпка были безупречны и современны, элегантны и одновременно напоминали давно минувший серебряный век – классика, одним словом. Шляпка закрывала волосы, вуаль лицо, а перчатки – руки, так что кожу незнакомки – эту лакмусовую бумажку возраста – они не увидели, прелестный гортанный голос мог принадлежать как юной, так и пожилой женщине, он в основном не меняется с годами.

А всё-таки, совершенно непонятно, откуда она их знает, почему вдруг решила наблюдать за ними, с какой стати сделала им подарки и куда так внезапно пропала, лишив их возможности поблагодарить её. Действительно, неудобно получилось, а Женя ещё с таким недоверием и раздражением с ней разговорила первоначально, за что ей теперь было мучительно стыдно. Гриша успокоил девушку, заметив, что своими милыми и искренними комплиментами она всё окупила, на что указывала доброжелательная улыбка дамы. Очень хотелось немедленно рассмотреть дары, но без ножниц ничего бы не получилось: они были плотно упакованы, да и темно становилось.

Молодые люди рассеянно брели по извилистым переулочкам и проходным дворам старой Москвы, без остановки обсуждая своё небольшое приключение, и как-то незаметно подошли к Жениному дому, пытаясь у её парадного хотя бы приоткрыть подарки.

– Ааа, вот они где, эти голубки! Ну что, попались!? – добродушно, хоть и немножко ревниво, произнес симпатичный высокий юноша, обнимая обоих за плечи. – А это что за сокровища? Во дворе раскопали? Может, наконец, свои секретики нашли, которые в 5 лет спрятали? Ну, ладно, хватит вам здесь флиртовать, пойдём домой, Женюша… Гриш, зайдёшь?

Гриша радостно и неприлично быстро согласился, они поднялись втроём на второй этаж, и, всё так же возбужденно болтая, вошли в квартиру, где их приветливо встретили Женины родители, а на шее у девушки с радостным криком повисла очаровательная четырёхлетняя девчушка в пёстрой пижамке. Лицо Жени осветилось тёплой счастливой улыбкой, она подхватила малышку и, нежно целуя её, отнесла в постель. Из детской комнаты раздались звонкий смех и шум возни, и тут же послышался строго – напускной голос Жениной мамы:

– Не разгуливай ребёнка, гуляка!

На столе в гостиной появилась бутылка домашнего черносмородинного вина и ужин для зятя – остальные от еды (но не от вина) отказались. Гриша с Женей занялись вскрытием своих подарков, аккуратно разрезая плотно облегающую целлофановую обёртку, что не помешало им наперебой рассказывать о своём приключение на Чистых прудах. Женя первой освободила из-под целлофанового плена шкатулочку, проведя пальчиками по резной поверхности, она вскрыла её и достала маленького очаровательного мишутку. Пока Женя выражала свое восхищение, призывая всех в свидетели, и уже собралась было похвастаться им перед истинным ценителем прекрасного – Алёнкой, Олег взял мишутку в свои руки, и, внимательно рассмотрев, заметил на его животике бегунок от молнии и показал супруге. Женя вскрыла этот тайничок, достала из него крошечный пакетик и выудила оттуда серебряную цепочку необычного плетения – она состояла из шариков – и гранатовый крестик в серебряной оправе. Камушек в нём был очень необычный, почти чёрный, но словно светящийся изнутри багрянокрасным светом, он так ярко сверкал, что Жене скорее напомнил чешское стекло, а не гранат. В это время Гриша раскрыл кожаный альбом с причудливым разноцветным рисунком в восточном стиле, и замер, увидев на первой же фотографии себя, совсем маленького, на коленях их таинственной незнакомки. Теперь можно было легко рассмотреть её привлекательное лицо с нежной улыбкой на губах и гордую благородную осанку, на причудливо уложенных волосах красовалась маленькая шляпка, кокетливо сдвинутая на бок, элегантное строгое платье облегало высокую грудь и тонкую талию. Казалось, она вся соткана из воздуха, и только Гриша – круглолицый пупс – настоящий. На следующей фотографии он был на руках красивого мужчины с восточным типом лица, нежно обнимавшего сидевшую рядом его маму. Ой, это, кажется, тот же самый, фотография которого висела у них в комнате! Да и на других семейных фотках он же… Листая альбомчик, Гриша всё больше понимал, что эти неизвестные люди не случайно оказались вместе: везде он и тогда его ещё совсем юная мама, и всё с тем же мужчиной, да ещё их новая знакомая Незнакомка. Вот почему мама теряла дар речи, когда Гриша спрашивал об этом человеке! На всех фотографиях он совсем маленький, лишь на одной, последней, сделанной в цвете, Гриша был сфотографирован уже подростком, в школе, у них дома тоже была такая. Под каждым снимком был подписан год и имя того, кто застыл на ней навсегда, буквы и цифры выведены тонким пёрышком, и трудно было отвести взгляд от изящного бисерного почерка с замысловатыми завитушками, невольно погружающими нас в прошлый век. Во второй половине альбома Гриша увидел каких-то иностранцев в необычных нарядах, на его последних страничках были уже рисунки, а не фотографии, с надписями под ними на русском и ещё каком-то незнакомом кружевном языке. Гриша с удивлением рассматривал гравюры, на которых пестрели индийцы и индианки в национальных одеждах, смуглые мужчины в сомбреро или в каких-то вязаных шапочках, различные женщины в элегантных шляпках или в пёстрых платках, аббат, офицер в наполеоновской форме, тоненькая длинношеяя блондинка в русском полушубке рядом со стройным усатым офицером. Все с любопытством заглядывали в его альбомчик, но никто не произносил ни слова. Глаза присутствующих вопросительно обратились к Светлане Алексеевне, с надеждой узнать от неё хоть что-то. Наконец, Женя не выдержала:

– Мам, что тебе известно? Почему молчишь? Может, нам лучше выйти, а ты всё Грише расскажешь?

– Да нет, не надо. Видно, и впрямь настало время узнать тебе всё о своём происхождении, Гришенька. С твоей мамой мы почти что от рождения были соседями по лестничной клетке и потом учились в одной школе, только я любила биологию, а она математику. Твои родители, Машенька и Изя, дружили с детства, как вы с Женей, затем они вместе поступили в МГУ, на физмат, специализация – астрономия, и там познакомились с твоим будущим отцом, дружок, Григорием, они называли его Григом. Маша и Григ влюбились друг в друга с первого взгляда, и более, кажется, не расставались ни на минуту. Это была очень красивая пара, вроде бы и веселые компанейские ребята, но иногда казалось, что они видят только друг друга. Через год они поженились и уехали в свадебное путешествие в Крым. Московские студенты тогда очень любили бродяжничать с палаткой по полуострову. Я как раз в то время познакомилась с папой, и мы втроём, вместе с Изей, отправились туда же, заранее договорившись встретиться с Марусей и Григом в узком длинном ущелье у подножия Кара-Дага: оно не проглядывалось со стороны моря, и луч прожектора, которым пограничники освещали берег Коктебеля, туда не попадал.

Мы, собственно, ничего не знали о твоём будущем отце, Гриша, кроме того, что он приехал откуда-то издалека. Он сам не рассказывал о себе, а мы и не расспрашивали. Как-то удалось раздобыть 2 бутылки одного из лучших вин Крыма – «Чёрный полковник», и мы решили устроить праздничный ужин. Летняя жара уже спала, а вечера в Крыму прохладные, они как-то внезапно опускаются на берег. Только солнце уйдёт за горы, сразу становится темно и свежо, в сентябре даже зябко. Вечер выдался каким-то особенным, море приносило запах странствий, а Кара-Даг с его причудливым силуэтом казался призрачным замком таинственного колдуна. Мы сидели впятером вокруг костра, который разводили между камнями – дров в Крыму мало, а так камни нагревались, и тепло зря не расходовалось. Уютный огонёк то разгорался, освещая наши загорелые лица, то затухал в незатейливом камине, а мы пели под гитару, читали стихи, любовались низким звёздным небом, философствовали, мечтали. Все мы были молоды, влюблены и безмерно счастливы в этом благодатном краю. Как-то невольно вспомнились удивительные герои Грина, его воздушные женщины и благородные моряки, и мы подняли бокалы за него и за его волшебный мир, как в том стихотворение, прочти, пожалуйста, Жень, не помню, чьё оно.

– Павла Когана, он молодым погиб во время Великой отечественной. Ну, если хотите, прочту, да к нему нужно особое настроение… Уж очень оно… гриновское.

– Вот ты нам его и создашь, заменив им крымское неба и шум прибоя.

– Трудновато, но попробую, слушайте.

Лицо Жени сразу преобразилось: казалось, что и она сама сошла со страниц одного из романов Грина:

Снова месяц висит ятаганом,
На ветру догорает лист.
Утром рано из Зурбагана
Корабли отплывают в Лисс.
Кипарисами машет берег.
Шкипер, верящий всем богам,
Совершенно серьезно верит,
Что на свете есть Зурбаган.
И идут паруса на запад,
Через море и через стих,
Чтоб магнолий тяжёлый запах
Грустной песенкой донести.
В час, когда догорает рябина,
Кружит по ветру жёлтый лист,
Мы поднимем бокал за Грина
И тихонько выпьем за Лисс…

Жене действительно удалось унести слушателей в сказочные дали: перед их глазами предстали уютные южные городки, трепещущие на ветру паруса, загорелые сильные мужчины и нежные удивительные женщины с раскрытыми навстречу чуду глазами. Даже показалось вдруг, что они слышат раскатистый шум прибоя и ощущают ни с чем несравнимый запах моря. Все притихли и задумались, Олег обнял жену, вспоминая с нежностью и их совместные путешествия по Крыму.

– Вот, вот, именно это состояние мы и испытывали. Нужно сказать, что молодёжь в те года была просто околдована Грином – его тогда только начинали публиковать, ведь долгое время этот писатель-романтик был под запретом: какой-то дурак решил, что «сказки» нам не нужны, ведь «мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Правда, непонятно, как сотворить то, о чём не имеешь представления! Андрюха, помнишь, ты обратил внимание на необычный в свете костра, золотисто-бронзовый цвет загара смуглого Грига и на его иссиня-чёрные волосы? – обратилась она к мужу, – И ещё добавил, что он похож на синеглазого высокого индийца. Григ засмеялся, показав свои белоснежные зубы, и впервые рассказал нам о том, что Андрей поневоле угадал. Оказалось, его мама, Ирина Анатольевна, была балериной Мариинского театра, и совсем юной девочкой уехала на длительные гастроли чуть ли не по всему миру. Она была сиротой, и её опекали в театре. Вскоре в России совершилась революция, а затем и гражданская война, добраться до дому становилось всё труднее. В это время они находились в Индии, в Старом Гоа, где Ирина тяжело заболела, подхватив какую-то местную лихорадку. Артисты театра не могли более там оставаться: наступал сезон дождей, да и деньги кончались, и они вынуждены были уехать, пристроив больную девушку в зажиточную индийскую семью. Это были очень интересные и добрые люди, кстати, боготворившие русскую культуру, особенно наш балет. Они с нежной заботой отнеслись к больной и вскоре откачали её. Грация и красота Ирины покорили сердце сына хозяина дома, синеглазого Нилама (кажется, в переводе с хинди его имя означает сапфир), и она вышла за него замуж. Как вы, наверное, догадались, Ирочка попала в необычную семью: твой дедушка, Гриша, соединил в себе кровь разных народов, я не смогу пересказать его родословную, тебе лучше изучить альбом и подписи под портретами, но кое-что мне запомнилось. Так, его предками были и индусы, и португальцы, и французы, и русские, и он смог освоить все эти языки. Собственно, свободное владение русским и помогло ему покорить сердце твоей бабушки, Гришенька. Семья с удовольствием приняла милую добрую девушку, кроме того, взять белокожую невестку в Индии и до сих пор престижно. Вы догадались, кто она, эта девица-красавица? Ваша Прекрасная Незнакомка, которая до сих пор, видимо, ухитрилась сохранить необыкновенную привлекательность. Так, Женя?

– Ещё какую! Так сколько же ей лет? Старушкой её уж никак не назовёшь!

– Не знаю точно, но, видимо, уже под восемьдесят, если не более. Вот что значит осанка! Ну, а ведь её лицо и руки были прикрыты, ты сама говорила. У них долго не было детей, и только в 1934 году родился твой отец, которого назвали Григорием. Кстати, одним из его предков был небезызвестный вам аббат Фариа.

– Неужели из «Графе Монте Кристо»? А разве Дюма его не выдумал? – удивлённо воскликнула Женя.

– Нет. Оказывается, его очень впечатлила судьба этого незаурядного человека, вот Дюма и описал его в своём романе, немного присочинив. В столицы штата Гоа, в Панаджи, стоит своеобразный памятник аббату. Гриша, дай-ка твой альбомчик, я видела там его фотографию, нам Григ о нём рассказывал.

Светлана Алексеевна быстро нашла там искомый снимок. Все с интересом рассматривали фотографию скульптуры человека с распростёртыми над склонённым телом женщины руками. Под ней аккуратно была выведена красивыми буквами надпись на индийском, португальском и английском языках: «Хосе Кустодио (Жозе Куштодиу), аббат Фариа» и что-то там ещё.

– Какой странный памятник! – заметила Женя. – Кем же он был на самом деле, этот знаменитый аббат, так впечатливший Дюма, и кто его родители?

– Отец аббата – потомок индуистских жрецов-брахманов – тем не менее, он стал католиком, как и большинство крещённых силой жителей Гоа, тогда колонии Португалии, а его мама была португалкой. А кто не захотел отказаться от веры отцов, того добрые католики-иезуиты, с папского благословения, сожгли заживо. Он получил хорошее образование и был очень разносторонним человеком: доктор теологии, медик, талантливый оратор, автор трудов по гипнозу, а по совместительству борец за свободу. На этом памятнике он гипнотизирует женщину: аббат мог усыпить любого только одним словом: «Спи!». Он возглавил в Гоа заговор против португальских завоевателей, за что был отправлен в тюрьму в Лиссабон, оттуда бежал в Марсель, где, уже за связь с французскими заговорщиками, попал в замок Иф, но ухитрился смыться и оттуда, и вновь попал в тюрьму, свою жизнь он закончил в Бастилии. Кстати, там аббат изобрел стоклеточные шашки, использующиеся ныне в международных соревнованиях. В его бурной жизни был ещё один неосвящённый в истории эпизод – тайная связь с француженкой из Марселя, которая родила от него сына. Далее я не смогу вам детально пересказать родословную Грига, запомнила лишь, что у кого-то из его предков уже была русская жена, которую тот ухитрился каким-то образом найти в Коломне – кажется, учился в России, путешествуя по нашим просторам. Ну, а женщины у нас, как известно, самые красивые в мире, да и по независимому и весёлому нраву, терпимости и верности всегда были крайне привлекательны для иностранцев. Так? – строго спросила она мужа, взглянув на него лукавыми смеющимися глазами. И тот послушно кивнул головой, чмокнув в щёчку пышную миловидную супругу.

– Может, ещё и поэтому они так охотно приняли твою бабушку.

– Ничего себе, какой коктейль! А ты, Женечка, всё евреем меня кличешь, а как раз их-то у меня в родне и не было… Как же всё-таки мой отец попал в Москву и что с ним потом случилось?

– Знаем мы вас, вечно вы то индусами, то португалами прикидываетесь! Хоть вспомнить твоего любимого шефа, ещё недавно он литовцем был, – не растерялась языкатая Женя. – Ну, рассказывай дальше, мамуля, ты нас заинтриговала.

– Это было в советские времена, теперь они щеголяют своим еврейством, – заметил Олег, косясь на Гришу.

– Да Гриша-то здесь причём, что вы к нему привязались!? Так вот, его мама, Ирина, очень тосковала по Родине и переживала, что её единственный сын никогда не бывал в России. Григорий хорошо знал от мамы русский, и она настояла, чтобы сын получил образование в Московском университете. Юноша с лёгкостью поступил на физмат, а потом перевёлся на новый, только что открытый астрономический факультет, правда, с потерей года, так как туда был колоссальный конкурс. Вот там Григ и встретил Изю и твою маму, очень красивую и умную девушку, в которую просто невозможно было не влюбиться.

– Прямо какие-то арабские, ой, то есть, индийские сказки! Ну, а дальше-то что? Куда девался Гриша старший, и почему дядя Изя заменил его? – спросила Женя, беспокойно поглядывая на ошеломлённого Гришу, – они что, разошлись?

– Да нет, что ты, они были как один человек, знаете, у какого-то древнего народа, не помню точно, существовала легенда о том, что первоначально люди были совершеннее, чем боги, и тогда те из зависти разделили каждого из них на две части и разбросали по миру, так появились мужчины и женщины. И если вдруг две половинки найдут друг друга, получается полноценный, равный Богу, человек. Редко такое происходит, вот и маются по белу свету неприкаянные разделенные души и тела одного человека… А Маша с Григом как раз и оказались такими счастливчиками.

– А мы с тобой?! – обиженно спросил её муж.

– Насчёт вас, это уж точно, никаких сомнений нет, вы действительно одно целое. Да, Жень? – добродушно улыбаясь, заметил их зять. Женя и Гриша охотно согласились с ним, с удовольствием посматривая на эту до сих пор влюблённую, трогательно внимательную друг к другу пару.

6. Дежавю?

– Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
– Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного
А. Кочетков

– Так что же всё-таки произошло с моим отцом? – взволнованно спросил Гриша.

– Не просто ответить на этот вопрос. Может, ты продолжишь, милый? – обратилась она к мужу.

– Попробую, Ланочка. Твои родители, Гриша, жили тогда в коммуналке, в двух крошечных смежных комнатках вместе с матерью Машеньки. А тут вдруг появляется такая возможность – купить кооперативную квартиру, тогда это было в новинку. Они частично подкопили, частично заняли на первый взнос: квартиры стоили в то время реальные деньги, и сразу переехали туда. Вскоре Григу удалось пристроиться в астрономическую экспедицию, где можно было хорошо подзаработать и погасить стоимость жилья. Тебе, Гришенька, не было тогда и трёх лет. Мы вот так же сидели за столом и провожали Грига, как теперь тебя, Женька… Разве могли мы тогда предположить, что более никогда не увидим его!?

– А куда именно он уехал и что же с ним случилось?

Женин отец опустил глаза, и с трудом, почти шёпотом, выдохнул:

– На Анабар, Женюша, а вот теперь ты… А что, собственно произошло, никто до сих пор толком не знает. Он пропал, и чуть ли не у всех на глазах. Начальник экспедиции с Григом ловили рыбу с лодки на мелкой речонке, вдруг раздался страшный грохот, лодку закрутило и понесло, начальник вылетел из неё и потерял сознание, а когда очнулся, Грига нигде не было. Лодку вскоре нашли, она мирно прибилась к берегу.

– А моего отца?

– Даже тела его не нашли, Гришенька. Мы с мамой не хотели вам этого говорить. Теперь понимаешь, Женька, почему я так отговаривал тебя ехать туда, а ты обиделась: считала, что мы Олегу поддакиваем. Ведь до сих пор неизвестно, что же тогда произошло. Да разве тебя остановишь? Мама сразу сказала, что из этого ничего не получится, и действительно, наши с зятем объединенные войска оказались бессильны. Будь осторожней, доченька, очень тебя прошу!

– Жаль, что не знал этой истории, а то бы костьми лёг, но не пустил бы тебя, – сказал Олег.

– И ничего бы не вышло, я её знаю, будешь уговаривать или силой оставлять, только хуже получится, а бесполезное усердие, как известно, хуже лени. Такая уж она у нас независимая непоседа, что с ней сделаешь!? Во всем – покладистая милая девочка росла, но с этими поездками – просто никакого сладу не было. Мы раньше пытались не пускать Женю, так она обманным путем уезжала, и тогда вообще не знаешь, где её потом искать… Видно, затесался где-то у нас в роду цыган, – заметила Светлана Алексеевна, ласково поглядывая на дочку.

– Ну, что с ней делать? Женечка, солнышко мое, не бросай нас! – молитвенно сложив руки, произнёс Олег.

– Не валяй дурака! Может быть, мне что-нибудь удастся узнать о Гришином отце, кто знает? Ничего не бойтесь! Запомните: я обязательно вернусь, ведь у меня есть маленькая Алёнка, и я не имею права сгинуть. Я вас не подведу, правда, обещаю. Не волнуйтесь, всё будет хорошо.

– Эх, Женя, Женечка, Гришин отец точно так же говорил. Просто дежавю какое-то… – грустно заметила её мама.

– Ладно, хватит меня заживо хоронить! Завели свою обычную шарманку… Всё будет хорошо, даже не рассчитывайте от меня отделаться! Гриш, теперь понятно, почему твоя бабушка шепнула себе под нос что-то про Грига!

– Верно, Жень, мол, всё повторяется, так?…Слушай, а почему она сказала: «удивится», а не «удивился бы», ты заметила, Жень?

– Да нет, Гриш, тебе показалось… Впрочем, для матери сын всегда живой.

– Пожалуйста, будь осторожна, доченька, моё сердце не выдержит, если с тобой что-нибудь случится! – тихо произнесла Светлана Алексеевна и украдкой вытерла слезу

– И мы с Алёнкой без тебя пропадём, Женюша, – добавил Олег.

– Не обобщай, кто-кто, а ты меня через неделю забудешь, – мрачно добавила Женя. Олег надулся:

– Хорошего же ты обо мне мнения! – и стал разминать сигарету.

– Действительно, не геройствуй там, я тебя знаю! И не обижай мужа, он тебя всегда очень ждет, – строго добавил отец.

Молодёжь вышла на балкон покурить. Женя тихо сказала:

– Олежка, извини, коли обидела, и никому не верь, если вдруг скажут, что я пропала! Знаешь ведь, я вещая Кассандра: чувствую, что что-то случится, но всё кончится хорошо. Обещаешь, что, в случае чего, разыщешь меня? Обещаешь? Ну, или хоть жди до конца… Если будешь верить, я вернусь, не сомневайся!

Гриша быстро ответил вместо него:

– Я тебя найду и спасу, чтобы не случилось.

Олег недовольно поморщился, затем хмыкнул и ехидно произнес:

– Из Америке? Насколько мне известно, билеты у вас в один конец, – Женя удивлённо подняла глаза на Олега, а он продолжил ещё более ехидно и даже немножко зло, вроде бы, не замечая пристального взгляда жены. – Или ты Соню мобилизуешь? – и добавил другим тоном, – Женюля, родная, у меня на тебя седьмое чувство, береги себя, – и он ласково и по-мужски крепко прижал её к себе. Но она резко отстранилась:

– Значит, это ты им взял билеты? А мне ничего не сказал, да!?

– Да как-то закрутился и забыл… Думал, тебе Гришка всё расскажет…Собственно, я для твоих друзей старался, чем ты недовольна?

Женя недоверчиво взглянула на Олега, но он смотрел в сторону непроницаемыми и пустыми глазами. Как она ненавидела этот его взгляд! Молодежь молча вернулась в комнату, каждый размышляя о своём.

– Я вам не всё досказал, ребята, – продолжил Андрей Сергеевич, – так вот, время проходило, все потеряли надежду на возвращение Григория, только Машенька твердила, что он жив. Трудно ей было одной, ни от кого никакой помощи: родители Грига далеко, её отец умер, а мать Маши не получала пенсии и жила на её деньги. Если бы ни Изя, уж и не знаю, как бы она справилась. Он всегда находился рядом с ней, и в тебе, Гриша, души не чаял, однако его мать была категорически против Маши. Они и раньше-то не одобряли их дружбы, а уж женитьбе на русской девушке противостояли, как могли, а теперь, когда у неё был ребёнок, тем более. Может, и Григ бы не появился в Машиной жизни, кто знает, если б его родители так упорно не вставали бы между ними. Но, видно, от судьбы не уйдешь, и, в конце концов, Изя своей заботливой любовью завоевал сердце твоей мамы, Григорий. Ну, а дальше ты всё знаешь, они создали хорошую семью, и твоя индийская бабушка, Ирина Анатольевна, всё поняла и не осудила, хотя после усыновления её внука она совсем лишилась возможности приезжать к ним, ведь тогда был железный занавесь. А Ирина Анатольевна ужасно тосковала по России, хоть и прожила большую часть жизни в Индии. Мужа её, твоего деда, мы с мамой никогда не видела, хотя он как-то приезжал, когда Григ был ещё студентом. Ну, вот и всё. Ладно, ребята, давайте посошок на дорогу, и баиньки, а то завтра самолёт проспите.

– С Гришей всё понятно, но почему вдруг его бабушка решила сделать подарок мне? И вообще, откуда она меня-то знает?

Светлана Алексеевна сказала:

– Ну, тебя она видела когда-то: мы ведь дружили с Машей и Григом, и малыши появились у нас с разницей в полтора года. Мы и друг к другу в гости ходили, и дачу снимали рядом, и на море ездили вместе. Нужно сказать, что тогда ваша Прекрасная Незнакомка часто и надолго приезжала. Но почему она решила сделать тебе такой ценный подарок, да ещё явно его заранее приготовила, я и сама не могу понять. И вообще, откуда она вдруг взялась и почему раньше не показывалась или хотя бы не писала внуку – не понимаю. Ведь сейчас не проблема встретиться.

– Да, странно, всё это, очень странно и непонятно… Самое удивительное, как неожиданно прошлое связалось с настоящим и даже будущим! – задумчиво произнес Олег.

– Между прочим, я где-то читала, что на хинди вчера и завтра обозначаются одним словом, – заметила Женя.

– Правда? Интересно. А это, наверное, потому, что они верят в незыблемость карны.

– Я только одного не могу понять – зачем всё было скрывать от меня? Это не честно по отношению к памяти отца! Да и должен же человек знать, кто его кровные родители! И потом, они лишили меня бабушки с дедушкой. Ведь мамина мать мало кого любила, а родители отца, ну, то есть, отчима, вообще не признавали меня. А что с моим дедушкой, где он? – взволнованно спросил Гриша.

– Этого мы, к сожалению, не знаем, я уже говорила тебе. А вообще-то, Григорий, знаешь, как в Евангелии говорится? Не суди, и не судим будешь. Ты совсем не помнил родного отца, а Изю практически сразу же стал называть папой и очень любил его. Зачем же создавать лишние проблемы в семье и травмировать дитя ненужными откровеньями? Правда тоже не всегда во благо. Вот как раз твоя бабушка это прекрасно поняла, хоть и очень переживала – ведь ты у неё единственный внук. Но она разумнее тебя, и знала, что так будет лучше в первую очередь для тебя, – с упрёком сказала Светлана Алексеевна, которая очень любила своих друзей и всегда стояла за них горой.

– А ты думаешь, попал бы на закрытую специальность, если бы тебя Изя не усыновил? Ведь твоя бабушка эмигрантка, а дедушка иностранец, – добавил Андрей Сергеевич.

– Ага, и сделали меня евреем!

– Женьку наслушался? Тогда, между прочим, эти вечно обиженные и недовольные все первые должности в стране захватили, впрочем, как и сейчас. Это потом, когда при поддержки Сахарова физики-евреи закрытых специальностей стали добиваться выезда из СССР, их немножко поприжали. Что ж, ты думаешь, в других странах сотрудников, имеющих отношение к государственной тайне, выпускают за границу? Когда, например, американцы Силиконовую долину осваивали, они своих учёных даже из городка не выпускали. Ну, а сейчас тебе, вроде бы, тоже не на что жаловаться, в качестве еврея едешь в Америку. И потом, они погибли молодыми, думаю, со временем всё бы тебе рассказали, да вот, не успели…

– Извините, тётя Лана и дядя Андрей, вы, конечно, правы, просто на меня столько сегодня свалилось, и я понял, что ничего не знаю о своей семье. Без родителей и так очень тяжело и одиноко, каждый день они мне снятся, а тут – такое…, вот я и разнылся… А отчим мне действительно был хорошим отцом, пусть и не по крови, да только ещё родных таких поискать…

– Ладно, я понимаю, Гришенька, знай, что чтобы они не делали – всё ради тебя и твоего блага, сынок.

Гриша неохотно уходил, простояв в прихожей дольше приличного и желая всему семейству вместе и каждому в отдельности всяческих благ, пока сообразительная Светлана Алексеевна не сказала, обращаясь к Олегу и Жене:

– Проводите-ка немного Гришу, только не вздумайте его задерживать! Ведь он завтра тоже улетает, да и ты, дочка, небось ещё не собралась толком, я тебя знаю.

Гриша смутился, но от проводов категорически отказался, ещё раз чмокнул Женю в щёчку и уже было пошёл, как вспомнил про чёрный ход – так он быстрее попадёт домой. Женя заметила, что там темно, они с Олегом его проведут. Гриша гордо достал из кармана фонарик-указку и объявил, что темнота ему не страшна. Олег и Светлана Николаевна переглянулись и рассмеялись:

– Всё-таки, вы действительно с Женькой похожи до безобразия, вечно таскаете всевозможные ножички и фонарики, будто в тайге живёте. Ладно, идите, дети, мы гасим свет и ложимся спать, не дожидаясь вас. Только давайте побыстрее, а то, действительно, проспите завтра.

Женя обожала московские закоулки, знала все проходные дворы и бесконца находила какие-то хитрые пути, нисколько не смущаясь необходимостью перелезать через забор или просалиться в какой-нибудь лаз. Это хобби заставило её ещё в детстве освоить все «тайные» проходы в радиусе двух – трёх километров вокруг дома. Так, через цепь проходных дворов, она построила свой, самый короткий путь к дому Гриши, одобренный им, при этом время на дорогу сокращалось с 15 до 7 минут. Вот и на этот раз, по старой памяти, Гриша решил «вспомнить молодость», нисколько не смущаясь причудливости прохода и препятствиям на пути его следования.

Они спустились по чёрному ходу в маленький тихий и уже спящий дворик, в который можно было войти через арку, закрываемую когда-то на ночь резными воротами. Нужно сказать, в прошлом вход в большинство московских двориков украшали такие металлические кружева, что придавало городу какую-ту особенную, ни с чем несравнимую привлекательность. Но после революции большинство из них куда-то подевалось: видимо, в стране не хватало металла, как шутила Женина бабушка, однако, их дому повезло, так как он находился в глубине маленького переулочка, и входили они во двор не с улице, а из другого, тоже небольшого дворика. Уже выпала роса, пахло свежестью и зеленью, и, хоть это был, увы, не поленовский дворик, но всё-таки и не совсем современный: он утопал в зелени и был украшен многочисленными кустами с «золотыми шарами», вокруг которых полукругом стояли скамеечки – осколки старой уходящей Москвы, уничтоженных ныне демократическими мэрами.

Женя присела на подвесные качели, а ребята встали рядом и закурили. Расставаться не хотелось, и Олег предложил сбегать за бутылкой. Гриша подумал, что Олег, конечно, очень симпатичный парень, но всё-таки удивляет, как тот может не торопиться домой – ведь завтра он с женой надолго расстаётся, та же мысль пронеслась и в голове у Жени. Она с горечью подумала: «Если случайно в магазине встретит знакомого, тут же забудет и про меня, и про мой отъезд, и про ревность к Грише, и отправится в ближайшую подворотню распивать. За рюмкой он расскажет, какая у него необыкновенная жена, и как он её боготворит, а вернётся, когда я уже буду в самолёте».

– Гриш, звякни, как придешь домой, ладно? Ну, не переглядывайтесь, нечего хихикать, такое сейчас время: не знаешь, что ждёт человека за порогом дома.

– Как тебе это нравится, Гриша? Это кто нам говорит – домоседка, которая боится выйти лишний раз из квартиры!? Не она ли завтра уматывает на край света?

– И ведь заметь, Олег, не в научный город в Америке, а в тундру, в Заполярье, к медведям.

Женя улыбнулась, а потом сказала, с нежностью поглядывая на дорогих ей людей, с которыми предстояла разлука:

– Ладно вам, ещё неизвестно, кто опаснее – мои мишки или ваше окружение. Зверь, по крайней мере, гадить исподтишка и без причины нападать не будет, а от ваших «друзей» можно чего угодно ожидать.

– Ой, брось, Женечка, не делай вид, что ты у нас умудренная опытом мизантропка, тебя обмануть проще простого. За первого встречного готова броситься в бой, а за себя постоять гордость не позволяет.

– Видно, поэтому я и еду в тундру, где всё предельно ясно: вот друг, а вот враг.

Они ещё раз пожали друг другу руки и расстались: Гриша нырнул в глубину проходных дворов, а Женя с Олегом, обнявшись, шагнули в тёмную бездонную глубину чёрного хода. Дома они посидели ещё немножко в кухне, потягивая чаек и болтая о том, о сём. Так и не дождавшись Гришиного звонка, Женя набрала его номер телефона и долго взволнованно ждала, потом что-то тихо произнесла, и задумчиво положила трубку. Вместо ответа на расспросы Олега, она удивленно пожала плечами, не зная, что и сказать, впрочем, он не настаивал, а просто ласково и настойчиво увлёк задумавшуюся и не очень-то сопротивляющуюся жену в спальню.

После бесконечных ласк, про которые Женя давно уже стала забывать, ей не спалось, она лежала в объятиях мужа и слушала его сонные клятвы и благодарность за то счастье, которое она ему подарила, и за Алёнку, по весёлому нраву и энергичному характеру напоминающую ему его любимую женушку. Как только Олег заснул, она тихонько выскользнула из кровати и пошла в детскую комнату, где, обхватив ручками подушку и уткнувшись в неё носиком, безмятежно спала Алёнушка. Её лица не было видно, беспорядочно рассыпанные пушистые русые локоны, казалось, полностью скрыли маленькую подушечку. Женя присела на краешек кроватки, и тут её маленькое чудо резко перевернулось и, улыбаясь безмятежной и счастливой улыбкой, заключило мамочку в объятия, почти не раскрывая век с длинными ресницами. А потом опять вернула свою любовь плоской игрушечной обезьянки, и, так и не открывая глаз, чмокала её в мордочку, пока не погрузилась вновь в счастливые детские сны.

7. Когда уходит детство…

Человек – свободен, он за всё платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум – человек за всё платит сам, и потому он – свободен!
М. Горький

Гриша неохотно брёл домой, размышляя, как же так получилось, что они с Женей не вместе, хоть с детства их называли женихом и невестой, и о том, как бы сложилась его жизнь, если бы родители не погибли так трагически и неожиданно. Олег, конечно, симпатяга, но он давно чувствовал, что у них с Женей что-то не ладится.

Правда, если сказать по совести, они действительно были просто друзьями, что Женечка всегда подчеркивала. Но разве дружба мешает любви? И зачем он только слушал её! Ведь они и дня не могли провести друг без друга. Гриша вспомнил, как однажды, на его дне рождении, он неожиданно для себя обнаружил, что Женя из озорной пацанки превратилась в прелестную девушку. Она, собственно, никогда не была нескладной дурнушкой, какими часто кажутся подростки, и всё-таки, с ней внезапно произошло что-то неуловимо-прекрасное: она стала более женственной и сдержанной в своих движениях, а её формы приятно округлились. Вокруг неё всегда крутились мальчишки, с которыми она дралась, лазила по заборам и деревьям, играла в казаков-разбойников, шалила, одним словом, была для них «своим парнем в доску», хотя некоторые из них и тогда поглядывали на неё влюблёнными глазами, но она этого не замечала. А с Гришей они уж слишком привыкли друг к другу, и, пока не возникала ревность, о любви не задумывались. Но когда стройная нарядная Женя оказалась среди его товарищей из класса, они были покорены этой обаятельной и остроумной девушкой без грани жеманства. В то время мальчишки увлекались фехтованием, и ребята тут же устроили сражение за прелестную златокудрую барышню. Гриша отчаянно скрещивал шпаги со своими сверстниками, стараясь отпугнуть соперников, но только больше заинтриговал их. Другие девочки, некоторым из которых нравился интеллигентный и красивый юноша, недовольно поглядывали на «соплячку», поневоле «отбившую» всех их ухажёров. Женя прервала эту «глупую» дуэль, заявив, что с Гришей они просто друзья. Именно тогда в нём впервые неосознанно проснулась любовь, а, стало быть, и ревность. На следующий день сразу трое одноклассников спросили у него номер Жениного телефона, и Грише пришлось неохотно дать его. И зачем он заставил себя поверить, что дружбу дороже любви, как утверждала его подруга!? Умеет она убеждать!

Женя готовилась к выпускным экзаменам и поступлению в институт, и они стали встречаться намного реже. А потом новая студенческая жизнь поневоле захватила её: многочисленные практики то в Подмосковье, то в Крыму, зачёты и экзамены, интересные поездки на зимние каникулы. Он не проявил вовремя инициативы, а потом неизвестно откуда появился Олег, и хотя многим из ребят-сокурсников Женя нравилась, она к ним привыкла, узнала их достоинства и недостатки, и совершенно не воспринимала как мужчин, это были опять таки просто друзья, как и Гриша. Ведь девушки часто мечтают о прекрасном принце, средневековом рыцаре, таинственном и необычным, и фантазёрка Женя не была исключением. Некоторые более рациональные подружки подтрунивали над ней, но уж что поделать, если в душе девушки жила Ассоль!? И в качестве принца она увидела Олега, а не привычного с детства, родного, как брата, Гришу.

Как в такой ситуации должен был поступить Гриша? Собственно, он особенно и не задумывался, всё было пущено на самотёк, да и текущие дела студенческой полувзрослой жизни увлекали, и хоть он частенько вспоминал с замиранием сердца свою подружку, встречались подросшие дети всё реже и реже. Ну, а после гибели родителей его жизнь трагически изменилась, и Гриша не успел оглянуться, как попал в оборот к Пасикису. Леоновы частенько зазывали его на ужин, даже уговаривали пожить у них, но он сначала постеснялся, а потом Виктор буквально не отходил от него. Гриша вспомнил ночь без любви с Соней, и следующий день, в который они не могли смотреть друг на друга без стыда и брезгливости. Спустя почти год после его отъезда у неё родился сын. Следующим летом Виктор опять направил его туда же, и по выдуманным причинам периодически освобождал парня от работы и оставлял с ребёнком, напоминая, что это вроде бы его сынок. Гриша слегка упирался, но и не помочь не мог: то ребёнок, то Соня прямо таки умирают, некому купить «куска хлеба несчастной кормящей матери» или отнести малыша в поликлинику. Гриша любил детей, и с удовольствием возился с крошечным созданием, помогая его вечно больной мамочке, и сердце парня вздрогнуло. По утрам он бегал в молочную кухню, а Соня была неизменно внимательна к нему, и часто тихо плакала над кроваткой сына, называя его сироткой и поглядывая при этом на притихшего Гришу. «Да, нелегко будет парню без отца…» – горестно приговаривал себе под нос Виктор, тяжко вздыхая и глядя в сторону. А его мать, ворчливая жирная старуха с необъятной грудью, проходя мимо кроватки малютки, резко толкала её, причитая: «Мало мне на голову Соньки, ещё и этого заморыша в подоле притащила! Можно подумать, что дом резиновый! И сама-то вся больная, как её идиотка мать-покойница, а туда же!», – грудничок от толчка просыпался и заливался криком. Соня хватала его на руки и начинала горестно и тихо причитать, завывая: «Господи, куда же нам с тобой деваться, сынок!? Только в омут головой, нет для нас иного места на Земле…». Ну, чьё сердце здесь выдержит? Уж точно, не молодого парня, недавно потерявшего родителей. И Гриша всё чаще думал: «Может, и правда, обзавестись семьёй? Ведь и я остался совсем один… Живут же люди и без любви». У многих его приятелей появились невесты, и в нём проснулось детское чувство – поиграть в отца, удивить своих друзей, да и к одиночеству он не привык, воспитываясь в дружной семье, где всегда ему были готовы прийти на помощь.

После возвращения в Москву, первым делом он встретился с Женей и рассказал ей обо всём. Та хмыкнула, заметив ехидна, что дети обычно рождаются через девять, а не двенадцать месяцев. Гриша по-детски заявил, что почувствовал себя отцом, взяв малыша на руки, на что Женя предложила ему удочерить её, если вдруг в нём проснулась такая жажда отцовства:

– У тебя сразу появится взрослая симпатичная дочь, все просто с ума сойдут от зависти! И обойдусь я гораздо дешевле, ну, если только на бутылку иногда попрошу, папуля…

Гриша рассмеялся, понимая, что Женя во многом права, но ведь в это время у неё самой развивался бурный роман с Олегом, сразу очаровавшим их друзей и родных. А тут ещё его тётя заявила, что «родить одной – тоже нужно иметь смелость!». Сама она, расставшись по глупости с мужем, родила от женатого человека, вот теперь и пожалела Соню, вспомнив свою непростую судьбу с малышкой на руках, умершей в раннем детстве. И все её кавалеры, крутившиеся ранее вокруг замужней женщины, после развода испарились. Тётя сгоряча заявила, что ничего страшного не случится, если он попробует привезти её с малышом к себе, а она им поможет. Но ведь это не игрушка – как это, «попробует»!? Мамина сестра была чудесным человеком, красивой женщиной и во многих отношениях действительно незаурядной личностью. И в работе, и дома всё кипело в её руках, она везде была лучшей, но из-за властного и непредсказуемого характера личная жизнь этой страстной натуры не сложилась. Мужчинам не нравилось её чрезмерная безапелляционность и решительность во всех вопросах: ни с кем не советуясь, ни к кому не прислушиваясь, она горячо заявляла, что будет именно так, и никак иначе. Тётя обладала открытым мужским характером и ранимой женской душой, но она не умела применять тонкие дипломатические шаги, в которых так преуспел прекрасный пол, а действовала нахрапом. И не раз бывало, что она действительно принимала правильное решение, только хорошие дела быстро забывались, а ошибки ставились ей в упрёк. Как она ни заботилась о мужчинах, они всегда сбегали из-под её мощного прессинга. Эта дама, любившая Гришу, была для него непререкаемым авторитетом, тем более, после гибели родителей. А тут ещё Соня прислала ему горькое письмо, в котором умоляла хоть на время приютить её, а Пасикис при каждой встрече укоризненно смотрел на парня, приговаривая: «Да уж, погубил ты девку. Не выживут они в Одессе». Гриша начинал оправдываться, а тот в ответ только махал рукой – мол, не хочу ни в чём разбираться и настаивать, пусть это будет на твоей совести. Всё было решено в один миг, не без помощи тётки и Пасикиса, а как только Соня с сыном приехали в Москву, выжить их из дому не представлялась возможным. Тётя забавлялась малышом, забота к нему компенсировала ей неустроенность в личной жизни, и она поневоле тоже давила на Гришу, а уж Виктор просто не слезал с него.

Вот так и было всё решено, без него его женили, и после свадьбы Гриша почти перестал видеться с Женей, хотя им очень не хватало друг друга. Жалость сыграла с ним плохую штуку, и назад ничего не вернёшь. Едва они зарегистрировались, Соня из жертвы превратилась в тирана. Она не позволяла ему поддерживать никаких отношений с его друзьями и близкими, скандалила, когда те приходили к ним в дом, и, в конце концов, даже с тётей Гриши вдребезги разругалась, заявив, что больше не пустит её на порог. Правда, слегка одумавшись, Соня беззастенчиво «уточнила», что ребёнка по-прежнему может, по доброте душевной, подкидывать к ней, и от помощи не отказывается: ведь это она не ей, а своему внуку помогает. Конечно же, из этого ничего не вышло, и тётя вскоре совершенно потеряла интерес к избалованному и двуличному, благодаря воспитанию Соней, мальчишке.

А тут вдруг она случайно встретилась со своим бывшим мужем, и, забыв глупые юношеские обиды, оба поняли, что последние 30 лет пропали даром… Вот как бывает: все эти годы они делали глупости, метались, а зачем – непонятно. И ведь ничего не стоило быть немножко терпимее и строить свои отношения раз и навсегда, по-настоящему оберегая чувства друг друга, да видно, понимание приходит не сразу, а иногда и слишком поздно. Сначала кажется, что всё поправимо, а потом бесшабашная юность как-то незаметно тает, и «твой поезд ушёл навсегда». Грише тётя, конечно, сочувствовала, но изменить что-либо было не в их силах. Плохо не слушать советы, однако идти на поводу ещё хуже… – выдохнул вслух Гриша. – Ведь отвечать, в конечном счёте, приходится за всё самому, и тут уже никто не поможет.

8. Подарок первоклассника

С такими невесёлыми размышлениями Гриша подошёл к своей квартире, открыл дверь и с удивлением увидел в гостиной свет. Им безотчетно овладело тревожное предчувствие, сердце напряженно заколотилось. В передней лежал газовый пистолет, который он хотел подарить Жене, да забыл его дома. Гриша пошарил в темноте рукой, провёл по всей поверхности полки в прихожей – ничего… Всё это вызвало у него некоторое оторопение. Немного поколебавшись, Гриша решил, что не побежит никуда из собственной квартиры, скинул ботинки и на цыпочках, осторожно оглядываясь, вошёл в гостиную. На полу, посреди комнаты, сидел какой-то наглый тип в дурацкой, надвинутой до самых ушей, шапки и с ожесточением рылся в оставленном утром Гришей ПОДАРКЕ ПЕРВОКЛАССНИКА, вываливая постепенно оттуда всё на ковёр. Какой странный вор! Видно, в отличии от Сони, ему его фотки понравились… Рядом с коробкой валялась мамина зеркальная шкатулочка в серебряной оправе, все украшения из неё были небрежно высыпаны и разбросаны по всему ковру. Ночной гость был так увлечён, что даже не среагировал на приход хозяина, тем более, в ушах у него торчали наушники. Гриша стал внимательно разглядывать его и наконец-то узнал – из-под дурацкой шапки выбился ярко-рыжий клок нечесаных волос, и немыслимо пёстрый галстук с блёстками сверкал на оранжевой рубашке в зелёный горошек. Все сомнения рассеялись, это был дружок Сони, фотограф из Одессы. Гриша настороженно прислушался и внимательно осмотрел всё видимое им пространство – вроде бы, он один.

– Не помешал, Лёвушка? Может, изволишь сообщить, что ты здесь делаешь и с какой стати роешься в моих вещах?

Наглый парень с вызовом поднял не него свои белесые глаза:

– Ша, дорогуша, я не тырю, не подумай, а всего лишь любуюсь твоими фотками. Шо, шибко жалко для почти родственника!? Ведь я фотограф, художник, для тех, кто понимает.

– Пожалуй, лучше сразу вызвать милицию, вот ты им и расскажешь про свои художества в моей квартире.

– Зачем нам такое счастье? Поостынь слегка! Ладно, я не буду делать морду чайником – думал, вы с Виктором сегодня улетели. Всё Сонька, вечно мозги накрутит невпопад, прошмандовка! Опять сделала всем смешно! А хата, жлоб, не только ваша, но и наша, или Соня и малой уже таки нам никто? Не надо грязи! Ты всё равно сандалии навострил на Запад, вот она и отмусолила мне перед отъездом в Крым ключики: шо я буду за зря выкладывать свои кровные червонцы на чужую хату, когда наша временно осиротела?

– Наша!? А в маминых драгоценностях зачем рылся, они тоже «наши»? Или ты ещё и ювелир? Вот что, пожалуй, я не поеду ни в какую Америку. Вы здесь в моей квартире на мои же деньги будете жить припеваючи, а я вкалывать на вас. Совсем обнаглели!

– Да ладно тебе, не делай скучное лицо! На кой ляд мне твоя Сонька сдалась, я за неё не раскидывал сети даже тогда, когда она… – и он запнулся.

– Забеременела, да? – продолжил за него Гриша. – Ах ты, гадёныш! Не нужна, так чего же ты к ней шляешься?

Тут Лёва заметил альбомчик в руках у Гриши. Лицо его озарилось нескрываемой радостью, и он, тыча в него грязными пальцами с длинным загнутым ногтем на мизинце, беззастенчиво заявил:

– С какого привоза натырил? Я его полюбил с первого взгляда! Шо, ты им уже таки попользовал? Не будь эгоистом, дуня, дай другим, и тогда хоть изрыдайся по мне, я тебе забуду навек.

Он резко подскочил и стал выдёргивать у пораженного хозяина бабушкин подарок, обрушиваясь на него всем своим грузным телом. Гриша вцепился в альбом мёртвой хваткой: он был меньшей весовой категории, но выше, и более спортивный. Молча, словно два барана, они тянули его каждый в свою сторону, неожиданно из альбома выпала цепочка с крестиком, точь-в-точь такая же, как у Жени. Тут оба непроизвольно выпустили альбом из рук, и он мягко упал на ворсистый ковёр, рядом с крестиком, и бойцы вновь дружно ринулись к подаркам. Более ловкий Гриша первым ухватил крестик с альбомом. Лёва тут же вспомнил об изящном дамском пистолете с перламутровой ручкой, который он прихватил в коридоре, но так и не успел как следует рассмотреть: тогда его внимание переключилось на раскрытый ПОДАРОК ПЕРВОКЛАССНИКА и лежавшую в нём шкатулочку. Он схватил его и направил на Гришу:

– Отдай крестик, вэй з мир, альбом мне более не люб, считай его презентом от меня, я в него только гляну маленько, один крошечный разочек. Слушай, не жадись, ты с этого будешь хорошо иметь, даже лучше, чем хорошо, клянусь мамой! Гони мне его взад, Гришенька, миленький, а то я тебя покоцаю, как Мойша собаку мадам Циперович!

Его голос с каждым словом поднимался всё выше, пока не перешёл на отчаянный визг. Гриша, в отличие от фотографа, знал, что пистолет газовый, убить им нельзя, но его применение не сулило ничего хорошего, даже если заранее прикрыть лицо рукой. Он глянул на возбуждённого Лёву, и понял, что тот не остановится ни перед чем. Но зачем ему крестик и что он такого знает о нём? Гриша ни за что на свете не отдал бы подарки своей таинственной бабушки, тем паче, такой же точно она подарила Жени, что было ему особенно приятно. Кроме того, настырный интерес рыжего проходимца к маленькому скромному символу православной веры, видимо, не случаен. Что скрывается за этим? Нужно попытаться хоть что-нибудь выпытать у Лёвки. А ведь Женя права, за ними следили, и, видимо, вовсе не из-за денег… Гриша где-то читал, что не так-то легко выстрелить в человека, если ты этого никогда ранее не делал и не питаешь к нему особой злобы, и он решился рискнуть своей слизистой оболочкой. Неторопливо, глядя в упор на дрожащего от страха и нерешительности Лёву, Гриша одел на себя крестик, тогда тот, подняв пистолет, заорал:

– Сниму с твоего остывающего трупа, адиёт!

9. Откровения тартильи или Тайна золотого ключика

Гриша хмыкнул, прикрыв лицо, но в это время раздался телефонный звонок, резко разорвавший напряжённую ночную тишину. Лёва вздрогнул и невольно повернул голову в сторону телефона. «Женечка, спасительница моя!» – радостно промелькнуло в голове у Гриши, он тут же бросился к ногам Лёвы и с силой толкнул его в щиколотки. Тот не устоял – соскользнул на ковёр, пистолет выпал из его руки и ребром упал на хрустальную шкатулку, в результате чего она вдребезги разбилась буквально за секунду до приземления Лёвы. Падая, он машинально выставил руку вперёд, и ладонь с силой опустилась на осколки стекла. Почувствовав резкую боль, Лёва невольно отдёрнул её, но не удержал равновесия и плюхнулся в осколки ещё и локтем. Он бессильно взвыл от боли и визгливо, по-бабьи, выругался. Кровь быстро промочила рубашку и стала капать на ковёр. Гриша схватил пистолет, сунул его в карман, а затем поволок причитающего страдальца в ванную, где у них хранилась аптечка. Он осторожно вытащил 2 крупных осколка, мелкие достал пинцетом, обработал раны истошно воющего Лёвы зелёнкой и туго перевязал их.

Не выдержав его нытья, Гриша пригрозил парню милицией, при этом популярно объяснив жертве собственного насилия, что его там быстро вылечат и он надолго забудет и о своей ране, и о крестиках с альбомчиками, и даже о родной маме, да ещё посадят лет на пять, приписав ему все «висяки» за последнее время. Только тогда тот прекратил жалобные стоны, приправленные нецензурной бранью. А телефон в это время всё звонил и звонил, не переставая, Гриша поднял трубку, и лицо его озарила ласковая улыбка:

– Не волнуйся, Женечка, всё нормально, у меня тут фотосессия. Кто проводит? Да нежданный гость, который хуже татарина. Не, я не шучу, здесь Лёвка роится в моих вещах и жаждет заполучить соседский альбомчик и крестик, что мы с тобой сегодня купили в церкви. Да уж не знаю, зачем он ему понадобился. Ладно, пока, не переживай, не, не надо приходить, я сейчас милицию вызову. Хорошо, буду на связи. Целую, спасибо.

Он осторожно нажал кнопку, разъединив связь так, чтобы Лёва не заметил, и продолжал:

– Конечно, заезжайте утром.

Теперь Гриша уже демонстративно нажал кнопку телефона и стал сосредоточенно набирать 01, но тут раненый грабитель взмолился:

– Гришок, душечка, ша! Не забивай гвозди в мой гроб, пощади убогого, я тебе такое доложу, черепаха Тартилья откинула бы ласты от удивления!

Грише и самому было жалко сажать Лёвку, он хоть и редкий бездельник, выпивоха и оболтус, но, всё-таки, не преступник, а в тюрьме погибнет окончательно.

– Ладно, валяй, сеньора Тартилья, докладывай тайну золотого ключика. А я пока подумаю, что с тобой делать.

Лёва рассказал ему, что однажды в Одессе он подрабатывал фотографом на богатой свадьбе небезызвестного Бени Шмонта с Фрумой Хендельман, понятия не имея, что собрались там бандюганы из известной шайки, на них и кровь, и ограбления не только в родном городе – они гастролировали по всему югу России. Эту халтуру подкинул ему брат Виктора Пасикиса, отец Сони, пообещав хороший куш. Но тогда Лёва ещё не знал Соню, просто её отец дружил с их соседом по квартире и часто забегал к ним. Он же и порекомендовал бандитам фотографа как надежного человека, только Лёва был не в курсе их дел, он просто отправлялся на заработки, ему тогда не было и 18 лет – только школу закончил. Так вот, на этой свадьбе произошло убийство, и он оказался свидетелем, причем сдуру выложил милиции все свои фотографии и даже плёнки отдал. Среди ментов оказался их человек, и бандиты ополчились и на него, и на Сониного отца, которого вскоре прикончили – кто и как, осталось вроде бы неизвестно. Лёва понятия не имел, были ли у того какие-то с ними дела или нет, только сосед посоветовал ему не высовываться. Он в панике метался, не зная, что делать, и тут Виктор Пасикис пообещал выгородить его перед бандой. Вот так Лёва оказался у него на крючке.

– Что же он своего брата не спас? – удивился Гриша. Лёва объяснил, что они с детства терпеть друг друга не могли, да и матери у них разные. Сонин отец всегда говорил дочери, что Виктор и родного брата продаст за медный грош (может, так и получилось?), а после его гибели Пасикис «поимел Лёву с Соней и в хвост, и в гриву», как он выразился. Мать Сони давно умерла, и она осталось с мачехой её убитого отца, то есть с матерью Виктора, злой, неопрятной и скупой старухой, других родственников у неё не было, и некому было заступиться за девчонку. У Сони был красивый сильный голос и абсолютный слух.

– Серьёзно!? Я никогда не слышал, чтобы она пела, – удивился Гриша

– Шо, удивил!? Слушай сюда, не такое от рыжего узнаешь!

Виктор со своими шестёрками возил её с концертной бригадой по окрестностям. Как-то зимой было очень холодно, а она всю новогоднюю ночь пела перед сельским клубом: ведь тогда не было принято открывать рот под «фанеру», да и микрофона там не оказалось. Соня простудилась, и почти полгода не только петь, но и разговаривать не могла. У неё в 12–13 лет фигура была, как у зрелой девушки, что характерно для восточных женщин, вот тогда Виктор и решил использовать её по-другому, а после того, как она переспит с нужным ему человеком, дядечка шантажировал его, обещая посадить за связь с малолеткой, о чём первоначально тот и не подозревал. Нет, ему не деньги нужны были, он использовал их совсем в других целях, а как – можно только догадываться. Вот поэтому у неё уже в 18 лет была такая рыхлая фигура, они с его матушкой и на подпольные аборты её таскали, и вообще, калечили девку, как могли, и морально, и физически.

Однажды Виктор сообщил, что переезжает работать в Москву – вроде бы, его кто-то пригласил в институт как ценного кадра. Гриша хмыкнул и покачал головой: Виктор одновременно пристроился и в учебный институт, в котором учился Гриша, и в академический институт, куда, по протекции Виктора, он был распределён. Какая протекция, если он и сам-то был там без году неделю!? Странно это, что и говорить, – подумал он – видно, Женя, со своим тонким женским чутьем, во многом права…

Лёва встречался с Соней, ничего не подозревая о проделках её дядюшки Пасикиса, и честно ухаживал за ней, а когда она забеременела, узнал от друзей, что кто только «её ни поимел», и, хоть и сам был далеко не ангел, жениться категорически отказался без каких-либо объяснений. Собственно, Виктор и не настаивал, у него были иные планы: ему необходим был брак Сони с Гришей. В этот раз её беременность была дядечке на руку, и Виктор с успехом воспользовался «нежелательным последствием ихней вольной любви». А у Сони появилась возможность хоть как-то уйти от этого ужаса, в котором она жила. Порядочный парень с трёхкомнатной квартирой в Москве – это намного лучше, чем жить с вредной старухой. Через некоторое время Лёву вдруг опять стали доставать его бывшие клиенты из банды, он точно не знает, то ли они вышли из тюрьмы, то ли это проделки Виктора. По крайней мере, он лишился средств к существованию: фотоателье, в котором Лёва работал на выезд, стало частным и он оказался на улице, а каналы левых подработок (впрочем, по размеру это был скорее основной заработок) тем или иным путём закрылись для него. Вот Виктор и предложил ему последовать за Соней в Москву, обещая помочь и с жильем, и с работой. И он действительно сначала помогал, а потом вдруг – как отрезало, и Лёва сразу остался без копейки, вот и бегал подкормиться к Соньке. Одесса, как известно, каким-то немыслимым путём оказалась уже не в России, а в другой стране, жить там с каждым днём становилось все невозможнее. Многие его друзья и родственники уехали: кто в Москву, а большинство в Америку или, в крайнем случае, в Израиль (не все же евреи идиоты! – прокомментировал Лёва), и возвращаться туда стало некуда и не к кому, но и в Москве жить было не на что. Здесь есть и свои фотографы, и родственники, которые им помогают, а Лёва никому не нужен. Виктор заявил, что ничего не будет более для него делать, если он не изволит чётко выполнять любые его поручения без всяких дурацких вопросов. И Лёва превратился «в бессловесного раба этой паскуды», при каждом его комментарии Пасикис лишал его «мани». Теперь он потребовал, чтобы Лёва нашёл у Гриши в квартире какую-то ювелирную вещичку, какую именно – Виктор и сам толком не знал, главное, с тёмным камушком, возможно, крестик, отсвечивающий внутри багровыми тонами – найдёт, получит свободу и для себя, и для Соньки: Виктор обещал выплатить им обоим такие деньги, что до конца жизни хватит, и оставить их в покое. Да где её взять-то, эту драгоценность? Вот Лёва и Соня искали её у Гриши.

– А почему у меня-то? Я что, ювелир или кладокопатель?

– Откуда я-то знаю!? Что велели, то и делаю. Конечно, Соня видела, и не раз, ПОДАРОК ПЕРВОКЛАССНИКА, но даже и не подозревала, бездельница, что там лежит эта шкатулка. А тут вдруг Лёва заходит – и такая удача, на столе валяется раскрытая коробка, а в ней шкатулочка. В коробке он всё равно ничего путного не нашёл, пусть Гришка не распыляется попусту, как самовар на углях, а вот крестик на нём вроде бы как раз с таким камушком.

– Ну, допустим, а мои фотки-то тебе зачем?

– Я ведь фотограф, просто так, из любопытства.

– Хватит врать, а то точно милицию вызову! И ещё Виктору расскажу, что ты его заложил, – вскипел Гриша. Тогда Лёве пришлось объяснить, что ему велено найти старые дореволюционные фотографии каких-то Гришиных заграничных родственников и хорошо бы узнать хоть какие-то их координаты, может, письма от них. А вчера вечером уточнил – мужика темнорылого и фифу в шляпке, одним словом, Виктор велел переснять фотки и отослать ему (действительно, на диване валялся фотоаппарат). Лёва всё время приговаривал: «Теперь он меня точно кокнет!» Он твердил, что Виктор страшный человек и что он связан с какой-то могущественной международной организацией, где чуть ли не лидер, у него везде свои люди и он может буквально всё. Лёву действительно трясло от страха, видно было, что он не притворяется. Это Виктор сообщил ему, что вроде бы Гриша сегодня получил от какой-то тётки в шляпе альбомчик, а, может быть, и ещё что-то, без чего он просто не может жить, и он не поскупится «за эти цацки».

– И вдруг, боже ш мой, какая везуха, камушек таки сам пришёл к нам с тобой в руки, да ешо вместе с заклятым альбомчиком! Зачем тебе, еврею, ихний крест? Видел, как он от тебя сбежал, прямо таки сам идёт к Лёве в ручки! Просто чудо! А ведь как я, несчастный, за него пострадал, весь в крови лежу, того гляди, сандалии откину! Гришаня, душа моя, ведь ты ещё вчера назад не был с ним знаком, и ничего себе, прекраснейшим образом жил. На кой ляд, культурно выражаясь, он тебе сдался, шо ты в него вцепился, как утопающий в соломинку? Неприятностей хочешь!? Клянусь мамой, они у тебя будут! И у Женьки твоей, ведь ей тоже не пустую штуковину всучила та дама из Амстердама. Слушай рыжего одессита, он тебя от него вмиг избавит, ещё спасибо скажешь! Отдай его мне, как только Виктор со мной расплатится, падлом буду, если не поделюсь с тобой, как с родным, мне для вас с Сонькой ничего не жаль! Сам ты его не продашь задорого, а Пасикис в этом деле мастер, ещё мальчишкой на привозе с гнилой картошки имел як с брильянтов.

Гриша перебил его. Он быстро понял, что должен любым путем скрыть происхождение этого крестика.

– Лёв, я не знаю, что вы у меня ищете, да только явно не его. Ну, какой там брильянт, спятил, что ли? Просто мы с Женей зашли в меншиковский храм, знаешь, в переулке у Чистых прудов, и купили там себе по крестику, а потом обменялись ими на память, вот и всё. А насчёт брильянта – это, увы, сильное преувеличение. Там на прилавке ещё один такой оставался, пойди да купи себе, коли он тебе так нужен. Хочешь, посмотри на него – на свой страх и риск сказал Гриша, не давая крестика в руки – ничего там нет, и не может быть, он современный, а камень – дешёвый пироп, я тебе как геолог говорю. Квартиру нашу, кстати, уже сто раз обыскивали после смерти родителей. Если и было что-то, то уж точно, ничего не осталось.

Лёва недоверчиво взглянул, но не решился трогать крестик: «Виктор далеко, а этот рядом,» – логично рассудил он. И заискивающе предложил:

– Может, хоть фотки отдашь?

– Тебе-то они зачем? Ведь Виктор со мной уезжает, ты всё равно не успеешь передать ему альбом, зато я смогу прямо сейчас устроить тебя на 15 суток, и уеду спокойно. Достал ты меня, дальше некуда, а мне ещё вещи собирать. Да и нет там моей родни. Альбом этот нам в кафе родственница соседей сунула, сказала, что не застала их дома и попросила передать им.

– Ой-ёй-ёй, не трави ля-ля дяде Лёве, не на дурака напал!

– Кстати, совсем забыл из-за тебя о нём, а сейчас уже, наверное, поздно… Понимаешь, засунул его и крестик во внутренний карман куртки: не хотел, чтобы Женин ревнивый муж увидел, вот крестик, видимо, и завалился как-то случайно в альбомчик… Я уж думал, что потерял его, а он вот где!

– Слишком много накрутил! Врать-то не фига не умеешь!

– Я – не ты, мне врать не к чему! – Гриша сменил тон на повелительный. – Сегодня останешься у меня, а завтра при мне позвонишь Виктору и скажешь, что ничего не нашёл. Смотри, у тебя кровь выступила через марлю, а у меня бинтов больше нет, измажешь мне всё здесь своей жидкой кровью.

Гриша схватил телефон, набрал на одну цифру меньше, и стал делать вид, что оживленно болтает. Он извинился, что поздно, – мол, видел свет у них в окошке, – спросил, не разбудил ли и рассказал, что их родственница передала ему альбом с фотками, а так же попросил бинт.

– Ой, Гриша, не лечи мене голову, не нужно делать из рыжего клоуна. Мне этот чёртов альбомчик всего на полчаса нужен, пересниму и отдам. Да и что ещё за намёки на мою якобы жидкую кров!?

Гриша ещё активнее перешёл в атаку.

– Это не намёки, а факт. Просто жидейшая, всё льётся и льётся. Так, значит, ты знал, что я сегодня приду домой? И всё-таки припёрся? На что ты рассчитывал? Кокнуть меня надумал, а все бы решили, что я улетел в Америку? А, может, ты меня сегодня ночью и прикончишь? Нет, без ментов не обойтись! Да и надоело слушать твоё постоянное враньё!

– Ага, а будто ты мене не полощешь мозги! Кончай терзать Лёвины нервы, их и так есть кому рвать в клочья…

– Ладно, звоню в милицию, они тебя быстро утешат!

Лёва, немножко поколебавшись, решил, что лучше всё, ну, или вроде бы всё, открыть Гришке, тот и сам не заинтересован выдавать его Пасикису.

– Постой, паровоз, не стучи копытами. Я имею, шо тебе сказать, и такое, что аж голова беременная, щас разрожусь.

Лёва рассказал, что весь сегодняшний день один «фраерок» следил за Гришей с «евойной девчонкой». Виктор предупредил, что он может накануне отъезда с кем-нибудь встретиться и, возможно, ему что-то передадут, а что именно, он не знал. Кроме того, Пасикис требовал как следует порыться у Гриши, он не верил, что дома ничего нет. Но ведь они с Соней толком и не знали, что именно искать-то, и могли пропустить «по ихней врожденной бестолковости», как заявил деловой Виктор. Только Женька сразу же раскусила агента 001, и он вынужден был на время выпустить их из вида, а Лёвка не мог его заменить- они сразу узнали бы его. Он воскликнул сердито и нагло:

– Слушай, шо за бег с препятствиями вы на бульваре устроили? Морочите людям голову!

Они задумали прижать Гришу угрозой шантажа: рассказать Олегу про его лямуры с Женькой, но увидев, как те встретились с её мужем, поняли – номер не удастся! «Всё у вас, как не у людей!» – возмущённо вставил он. Одним словом, Лёва пошёл к Грише, а второй соглядатай остался ждать их у парадного. В конце концов, свет в квартире погас, из неё так никто и не вышел, он и сообщил по телефону Лёве, что Гриша остался на ночь у Леоновых. По окончанию своего повествования, Лёва поинтересовался, как же Грише всё-таки удалось проскользнуть мимо его фраерочка?

– Ну, Женька, та понятно, за ней вообще невозможно уследить, она совершенно непредсказуема, вечно шарится по проходным и лазает по заборам, а то вдруг разворачивается и идёт в противоположную сторону… Достала своими штучками!

Гриша не собирался рассказывать про чёрный ход и ответил вопросом на вопрос:

– Ну, хорошо, у меня, предположим, есть то, чего вы сами не знаете, но жаждете иметь, а Женя-то вам зачем?

Лёва смутился и объяснил, что эта Сонька, дура ревнивая, просила понаблюдать за ней, мол, не крутит ли она шашни с её драгоценным Гришечкой. Так эта Женя буквально на ровном месте пропадала, словно под землю проваливалась, он ни разу не смог сопроводить её даже от работы до дома. И не то, чтобы она замечала слежку, нет, просто всегда ходит разными путями. Вот то ли дело преподаватель сопромата, за которым как-то Виктор послал его проследить, так этот придурок даже в метро всегда лезет в одну и ту же дверь одного и того же вагона – третий от конца, вторая дверь с начала – вспомнил, смеясь, Лёвка. Через неделю наблюдения он знал об этом типе буквально всё и мог предсказать каждый его дальнейший шаг.

– Да уж, Женя не такая! А этот-то тебе зачем?

– Плевать мне на него, зато находка для детективов!

– Тоже мне, майор Пронин нашёлся! – хмыкнул Гриша, а про себя с улыбкой подумал: видно, недаром все мечтали заполучить Женю к себе в команду, когда играли в казаки-разбойники. Кому это удавалось, тот и выигрывал. С ней не соскучишься, это точно, она ещё до школы обожала проходные дворы, а к пятнадцати годам уже знала практически все хитрые проходы, соединяющие кривые переулочки Маросейки, Солянки и Сретенки.

10. Размышления у парадного подъезда

Ах, эти московские дворики нашего далёкого детства! Кто может сравниться с вами по обаянию и таинственности!? Увы, теперь вы уходите навсегда, оставив в сердцах давно повзрослевших детей добрые чувства, и самые дорогие и тёплые воспоминания. Иногда кажется, что главная и лучшая часть нашей жизни прошла внутри этого маленького и уютного мирка со своими законами, правдами и неправдами, и во многом определила дальнейшую судьбу её обитателей, научив общению и терпимости. Там мы узнавали, что такое дружба и верность, научились хранить секреты и держать слово, там же впервые столкнулись с предательством и встретились с первой робкой влюблённостью.

Во дворе тогда все были равны, дети люмпенов и вчерашних крестьян из далёкой глуши, москвичей «из бывших» и дворника-татарина, жившего в подвале дома и грозно покрикивавшего на шалунов, профессорских детишек и пухленьких малышей еврея-ростовщика – все ходили друг к другу в гости, будь то «коммуналка», где в каждой комнате жило по 5–6 человек, или шикарная квартира с антиквариатом. И любого из маленьких гостей соседи всегда сажали за стол и угощали, чем могли, хоть и жил он в том же дворе. Если вдруг у кого-то появлялись новые лыжи или санки, кожаный мяч или велосипед, все радовались за него, а он тут же объявлял драгоценность достоянием двора, с опаской поглядывая в сторону родителей. Если те вдруг оказывались рядом, то вовсе не сердились, а лишь добродушно и одобрительно переглядывались, радуясь, что у них растёт добрый отзывчивый ребенок. Родителям было всегда спокойно за своего малыша: старшие ребята ни за что не позволили бы обидеть его или увести незнакомцем со двора. Здесь впервые узнавались удивительные игры, впитавшие в себя народные традиции и поговорки, припевки и танцы. Жаль, до боли жаль, что теперь всё это уже практически ушло из жизни наших детей, и двор заменён компьютером, а настоящая жизнь – виртуальной.

«Двор» – это не кусочек земли, зажатый между домами, а совсем особый мир со своими удивительными традициями. Знаете, к примеру, как набирали игроков в команду? О, это был красивый обряд, который объединял ребят разного возраста, доходов и национальностей. Дети разбивались поровну, две команды вставали друг против друга, руки клали на плечи рядом стоящим и медленно шли навстречу, кланяясь до земли, затем одна из команд пела: «Бояре, а мы к вам пришли, молодые, а мы к вам пришли…» Далее следовали длинные песнопения, теперь уже навсегда позабытые. Но по смыслу они сводились как бы к сватовству одного из игроков соседней команды. Те отвечали такой же припевкой, ругая его и отговаривая «сватов». Они последовательно распевали, перечисляя его мнимые недостатки: «ах, бояре, он (или она) ведь глупенький (глупая) у нас. Вторая команда отвечала: «Не горюйте, образуем мы его». Затем говорилось, что он больной, ленивый и т. д., но и это «сватов» нисколько не смущало: они обещали и вылечить и выучить его. Во время пения команды по очереди подходили друг к другу, учтиво кланялись до земли и, делая правой рукой полукруг, отходили. Наконец, когда торжественная церемония заканчивалась, сосватанный игрок с разбегу пытался разорвать крепко соединенные руки стоящей напротив команды. И если ему это удавалось, он возвращался в свою команду, а если нет, присоединялся к победителям. Все эти обряды совершались весело, без каких-либо обид. И где только разнопёрые городские детишки научились этому!? Ведь они появились на свет спустя десятилетия после революции, когда уже не было ни бояр, ни сватов, а русские народные традиции жёстко уничтожались на корню, а коли и исполнялось что-то под названием «русская народная песня», к народу это не имела никакого отношения. Но только не от бабушек и родителей: первые росли во время революции, вторые – войны, им было не до игр. Наверное, можно было бы издать целую книгу о самобытных дворовых играх, читать которую было бы очень занятно всем. Вышибалы, колечко, барыня, казаки-разбойники, лапта – эта только часть из них, и у каждой игры были свои правила, поговорки, стихи да присказки. «Я была на балу, слышала про вас такую молву»., «Вам барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите, да и нет не говорите, чёрное и белое не покупайте. Что вы купите себе?», и так далее, и так далее.

А когда они вырастали, не случайно из огромного многообразия эстрадной продукции распевали редко исполняемые «Полюшко», «Дубинушку», «Лучину», «Хаз Булат удалой», «Стеньку Разина», некрасовское «Средь высоких хлебов затерялося».. и т. д. – видно, человек, окунувшийся в народное творчество, всегда отличит настоящее от подделки. Может быть, именно поэтому тогда многие бредили поэзией серебряного века, отстаивали очереди за книгами, билетами в театр, на художественные выставки, и, пока «шестидесятники» кричали, что им колбасы не хватает, младшее поколение и старики упивались классическим искусством, а кому это теперь нужно!? Не было ребёнка, не знавшего чуть ли не наизусть многие арии из классических опер, ведь их регулярно передавали по радио и демонстрировали на экране телевиденья. Всех школьников в пятом классе водили смотреть фильм-оперу «Евгений Онегин», девочки бредили балетом, подражая исполнительницы Сен-Санса из знаменитой тогда хореографической миниатюры Михаила Фокина «Умирающий лебедь». С маленького голубого экрана в их дома врывался удивительный мир классики, и не было в стране ребёнка, не знавшего и не обожавшего солистов балета и оперы. Великая страна затихала, когда шли праздничные концерты, в которых блистали все жанры искусства высочайшего уровня. Тогда среди выступающих не было ни вульгарных «звёзд» эстрады, оккупировавших ныне голубой экран, ни блатных продажных юмористов с шутками ниже пояса. Но постепенно, ещё при социализме, блатные бездари стали вытеснять искусство с телевиденья, и так навсегда и оккупировали его. Ныне детей знакомят не с Лебединым озером и Иолантой Чайковского, а с криминальными авторитетами, крепко слившимися с властью, да с детьми так называемых поп-звёзд и их грязными историями. Вместе со страной поменялась и цель воспитания. Министр образования Фурсенко декларировал: «Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других». Видимо, с этой целью и сократили «до нельзя» математику – лишь бы умели кое-как посчитать деньги в магазине – да и все прочие дисциплины преподаются по принципу «максимум усилий учителя для донесения минимума знаний детям».

Но пора вернуться к нашим героям, брошенным нами в не лучший для них момент. Гриша почувствовал, что ему нужно хоть немножко побыть одному, сосредоточиться и решить, что говорить и как поступать дальше. Однако, стоит оставить Лёву, как тот тут же позвонит Виктору, и, если у него и были сомнения насчёт Гришиного рассказа, то проныра Пасикис сразу всё поймёт. Он взял трубку телефона и пошёл уже было с ней к выходу, как она зазвонила. Гриша сообразил, что это может быть только Виктор, и передал трубку Лёве, предварительно наставив на него пистолет и сделав громкий звук в телефоне.

– Попробуй только сказать, что я здесь, прикончу на месте! – прошипел, побледнев, Гриша. Вот тут Лёва поверил ему, и жалобно запричитал в трубку, что ничего не нашёл, и Гришу не видел. Тогда наш герой полез в холодильник, достал бутылку сухого красного вина и открывалку и поставил её перед Лёвой, зная его чрезвычайную слабость к выпивке, тем более, что тот действительно потерял много крови и красное вино ему не помешает. Свадебный фотограф стал было ныть, что у него больная рука, но Гриша категорически отказался открывать бутылку: хотел занять парня хоть на какое-то время, и заявил, что торопится занести соседям альбом – мол, уже договорился с их сыном-полуночником, а завтра Грише будет не до этого. При виде вина, Лёва забыл про свое недоверие, добродушно буркнув ему вслед:

– Не крути мне мозги этим дрянным альбомчиком, я тебе его простил, лучше облагодетельствуй бедного раненого бинтами, не то я окровавлю твой буржуйский ковёр!

Неторопливо прогуливаясь по заснувшим дворикам и переулочкам, Гриша напряжённо соображал, что ему делать дальше. Правильнее всего было бы плюнуть на всё и улететь с ребятами на Анабар, да поздно, теперь у него нет ни денег, ни билета. Правда, есть доллары, но в то время официально валюту не меняли. Да и как потом их отдавать? Он ведь даже с работы уволился. Ну, а если и уедет, что потом? Навсегда остаться в Хатанге? Ведь, опять таки, нужны работа и жилье, и если Виктор настолько всемогущ, как говорит Лёвка, он его и там достанет. А и впрямь, откуда, к примеру, Виктор знал об их вроде бы случайной встречи с его таинственной бабушкой? Что ему известно о ней? А ей о нём? Сплошные вопросы…

Нет, нужно не убегать, а обыграть его, хотя бы сейчас. Во-первых, предупредить Женю, но как? Позвонить ей сейчас, посреди ночи, и сказать, что неизвестно от кого нужно беречь крестик? Подумают, псих, да и неудобно будить весь дом. Послать телеграмму до востребования? Навряд ли она до вылета в тундру пойдёт в Хатанге на почту. А вдруг рядом с ней шпион Виктора? Нет, видно, Жене сообщить пока не получится, хоть и болит за неё душа. Николай и Денис не могли бы предать её, а моряк, вроде бы, только объявился, его Виктор ещё не успел бы завербовать. С другой стороны, и Николай не так прост, как хочет казаться, и Денис достаточно скрытный – кто знает, что у них на уме, да и Фёдор – тёмная лошадка… А что делать с альбомом? Ну, сейчас он его спрячет, а дальше как быть? Дома не оставишь, сдавать в багаж опасно, взять с собой в самолёт – тоже не выход, в США, говорят, обыскивают с ног до головы, да и Виктор его увидит и заберёт, воспользовавшись ситуацией.

Он зашёл в дежурную аптеку за бинтом, а затем ещё раз полистал альбом, усевшись под тусклым фонарём. Незнакомые и для Гриши люди… Ну, зачем Виктору-то его семейные фотки!? Непонятно. Может, проще дать Лёвке переснять их и не связываться с ними более? Впрочем, с какой стати? К тому же, он уже и так связан с ним намертво. Только согни спину один раз, и уже более не разогнёшь её никогда. Да и неизвестно, чем это грозит ему и его родне, ведь не просто так Пасикис гоняется за альбомом! «Ладно, утро вечера мудренее», – подумал Гриша и стал внимательно рассматривать крестик, сняв его с шеи. Он заметил, что полупрозрачный камушек в нём какой-то необычный, почти чёрный снаружи и ярко-бордовый внутри, словно там сияет алый огонёк, как Лёвка и говорил. Наверное, какой-нибудь искусственный, сделан с помощью хитрых технологий, вот они и заинтересовались. Однако, бабушка тоже шутница, вручила им такой опасный подарок, а для чего он нужен – не сказала. Всё-таки, нужно было бы как-нибудь предупредить Женьку. «Ладно», – решил Гриша, – буду действовать по обстоятельствам». Крестик Гриша решил «спрятать» по хитрому способу Жени: она говорила, что если хочешь что-то «заныкать», положи на самое видное место. И не раз демонстрировала свою оригинальную гипотезу в детских играх, и почти всегда это срабатывало. Пусть красуется на груди, а там будь, что будет! Глядишь, крестик и убережёт его.

Когда он вернулся домой, Лёва уже выпил бутылку. Альбом Гриша спрятал во внутреннем кармане своего пиджака, поменял промокший от крови бинт на руке страдальца и наложил ему мазь: рана действительно здорово кровила. Лёва ныл, утверждая, что просто погибнет, если не смочит горло чем-нибудь более существенным, и клялся ему в вечной любви и дружбе. Гриша плюнул и достал из чемодана бутылку водки: в конце концов, и самому хотелось выпить, чтобы хоть немного снять напряжение, да и напоить Лёву, который и от легкого вина поплыл, было ему на руку. Такую жертву тот воспринял, как подвиг Александра Матросова, и тут же зло выдал про Виктора всё, что только было ему известно. Впрочем, это оказалось не так-то много, он только сообщил, что тот вроде бы всесильный масон, поэтому его и перевели в Москву. Он обещал обогатить Лёву и пристроить в ложу, только для этого…. А дальше последовала бесконечная череда всевозможных требований. Лёву ещё никто никуда не принял, а он уже живёт полностью под колпаком и шагу без его указки не может ступить. Он давно мечтает скинуть с себя это иго, но как только пытается порвать с Пасикисом, на него обрушивается просто шквал неприятностей, и Лёва опять попадает к нему в сети, а удавка на его горле затягивается всё сильнее. Что мог посоветовать Гриша, зная его как бесхарактерного ленивого выпивоху?

– Возьмись за ум, иначе Пасикис выжмет из тебя все соки и выкинет, – Лёва усмехнулся:

– Не делай понт на морде! А шо же ты сам не воплотишь в жизнь свой мудрый совет, умник? И много-таки тебе перепадёт с этой Америки, акромя кнута и пряника? Тут хоть пей, хоть не пей, всё равно получишь дырку от бублика, остальное скушает наш общий босс.

Гриша ничего не ответил, а лишь горестно вздохнул, выпил рюмку водки и отправился спать, оставив товарища по несчастью наедине с бутылкой. Действительно, он и сам был практически в таком же положении. Уже через три часа Гриша встал и заглянул в гостиную: на столе стояла на две трети опорожненная бутылка водки. Лёва развалился на диване в немыслимой позе, а голова, словно чужая, неловко свешивалась чуть ли не до пола. Он даже не соизволил снять ботинки. Запах перегара в комнате сопровождался громким заливистым храпом. Гриша открыл окно, выпил наскоро чашечку кофе с долькой шоколадки и отправился в аэропорт, размышляя, как бы ему всё-таки ухитриться предупредить Женю, ведь в то время мобильные телефоны были только у «мажоров», остальное население занималось поиском куска хлеба насущного.

11. Не имей сто рублей, а имей сто друзей

Когда Гриша вошёл в здание аэропорта Шереметьева, его тут же заключил в объятия Виктор Пасикис. Он рыскал руками по одежде юноши, а глазами по его вещам, беспокойно похлопывая Гришу чуть ли не по всем местам, куда только удавалось дотянуться. Растерявшийся парень вдруг резко оттолкнул его и, покраснев от возмущения, раздражённо буркнул:

– Может, ещё в мои штаны залезете? Неужто Вы со вчерашнего дня так истосковались, что норовите меня облапать, словно портовый грузчик гулящую девку, извините за сравнение. Прямо перед людьми неудобно, на нас аж оглядываться стали!

– Боже ш ты мой, какие мы мнительные! Не волнуйся, я на твою задницу не покушаюсь, а обнимаю по-родственному, как зятя. Что ты шарахаешься от меня, словно от прокажённого? Ну, действительно, рад видеть друга и помощника, что же здесь такого позорного? Ведь ты мне всё равно, как сын, Гришенька! Нет, больше! Божешь мой, сколько я для тебя сделал! И никакой благодарности… Цени мою привязанность, пока она не иссякла! Накрутила тебя эта белокурая бестия, а ты и развесил уши, лучше бы о жене да о сыне думал, чем об этой…

– Оставьте Женю в покое, Вы сами к ней подкатывались, да не вышло, вот и беситесь. Тоже мне, благодетель нашёлся, только я не Лёва, Вы меня своими завтраками не купите! – рассвирепел Гриша, понявший, что Лёвка успел таки ему всё доложить.

– Ой-ёй-ёй, какие мы щепетильные! Да уже купил, а ты и не заметил! Кстати, что это у тебя во внутреннем кармане пиджака такое квадратненькое? Не альбомчик ли с фотками?

– Что вы ко мне с этим альбомчиком привязались!?

Не отвечая на вопрос, Виктор продолжил наступление:

– А что там? Покажи! Гриша, какого чёрта ты православный крестик напялил? Забыл, куда едешь? Тоже мне, патриот за мой счёт! Ну-ка, покажи, или нет, отдай его лучше его мне, я…

– Я не обрезанный, а крещёный, к Вашему сведению, оставьте меня в покое, а крестик всегда носил и буду носить.

– Слушай, давай я его пока лучше спрячу, если ты действительно хочешь осесть в Бостоне.

– Уже не хочу. Ещё одно слово, и я разорву билет. Достали Вы меня, любезный дядюшка! Видно, Женя права, Вы и впрямь не собираетесь делать нас там равными, а только хотите использовать. Сами-то, милейший дядюшка, уже давно импотент как учёный, и без меня там будете никому не нужны.

– Не хами, родственничек! Ведь и ты там без меня никому не нужен, так что это обоюдно выгодно. Или хочешь прозябать здесь в нищенстве вместо Бостона? Ну, ладно, ладно, Гриша, давай не будем бодаться… Наслушался своей крали, вот и злишься. Хочешь, носи этот дурацкий крестик, я не против, США – страна свободная, хоть в козла верь, тебе никто ничего не скажет.

– В козла-то можно, только не в истинного Бога…

– А где он, истинный-то? Тоже мне, блуждающий монах нашёлся! Святой апостол!

Во время такой бурной разборки к ним приблизилась весело болтающая компания молодых людей в синий форме гражданской авиации. Высокий красивый блондин с сияющей улыбкой неожиданно отделился от остальных и крепко сжал нашего героя в своих железных объятиях, прогремев, чуть ли на весь аэропорт, раскатистым басом:

– Оцеоло, вождь семинолов! (Так называли Гришу одноклассники из-за смуглого лица, рыцарского характера и увлеченности Майном Ридом). Вот так встреча! Рад тебя видеть. Я только с борта самолёта. А ты какими судьбами в нашем болоте?

Это был одноклассник Гриши, Алексей, которого в школе прозвали Налётчиком из-за внезапности появления и быстроты действий и решений. Гриша обрадовался несказанно, рассчитывая, что случайная встреча поможет ему в самый отчаянный момент жизни, когда неприятности обступили со всех сторон. А, может быть, спас крестик и подарок Жени, иконка Божьего Угодника Николая, поистине Чудотворца!? Видно, его отчаянная молитва была услышана на небесах! Гриша шепнул приятелю:

– Алёша, дружище, уведи меня от этого типа, умоляю! Без твоей помощи мне хана, – и громко добавил, – Какой же ты стал красавец! Эту форма словно специально для тебя придумали. Небось, теперь все девчата твои?!

– Не скромничай, куда мне до тебя!

«Налётчик» сразу сообразил, как действовать. Одной рукой он обхватил Гришу за плечи, в другую взял его чемодан, и, весело расспрашивая друга о времени вылета и конечной цели, энергично куда-то поволок его. На жалкий протестующий лепет Виктора никто не обратил внимания, тогда тот попытался забрать у двухметрового лётчика хотя бы Гришин чемодан, причитая, что приглядит за ним, но тот даже не заметил или сделал вид, что не замечает его потуг. Виктор было потащился со своим огромным чемоданом вслед за ними, однако ребята вошли в какую-то служебную дверь, захлопнувшуюся прямо перед его носом. Тогда он стал стучать в неё и истошно кричать, выскочил раздражённый охранник и пригрозил сдать его в милицию. Виктор увидел сквозь открытую дверь, как друзья зашагали по длинному пустому коридору. Взбешённый, он стал кричать:

– Гриша, не опоздай на регистрацию!

Но тот даже не обернулся. Пасикис приуныл, пожалев, что так активно надавил на него.

– Эх, поторопился я, уж очень поторопился, только зря спугнул! А виноваты во всём эти идиоты Лёвка и его подельник, не смогли за бабкой в шляпке уследить! Ладно, в Америке разберёмся. Лишь бы сесть в самолёт, там я из него всё вытрясу!

Алексей и Гриша устроились в маленьком кафе, известном только работникам аэропорта. Не то, чтобы в него нельзя было пройти простым смертным, да найти его достаточно сложно, к тому же, удобнее и короче всего подняться в кафе по служебной лестнице, вот «летуны» и считали его испокон века своим: встретить там кого-нибудь из пассажиров было практически невозможно, если его не провёл работник аэропорта. Сидя за чашечкой кофе с ликером, друзья в двух словах рассказали о своей взрослой жизни, затем Гриша выложил Алексею всё, что с ним произошло. Он не стал вдаваться в подробности и предположения, но просто и откровенно объяснил о неизвестной опасности, грозящей ему и Жене. Приятель ненадолго задумался, а потом пообещал передать предостережение его геологине: пока она в самолёте или в аэропорту, это возможно, сегодня как раз работают его знакомые диспетчер и радист. Альбомчик Алёша взял на сохранность, уверив Гришу, что не боится никаких Викторов и его шаек-леек, а вместо него достал из «дипломата» какую-то книжку почти такого же формата, это оказался подарочный экземпляр произведения Гашека «Приключения бравого солдата Швейка». Грише нравилась эта книга, и поэтому он клятвенно пообещал вернуть её Алексею, когда вернётся из Америки. Тот только добродушно махнул рукой, сказав, что с удовольствием дарит её на память человеку, с которым просидел три года, нет, не в тюрьме, ха-ха, хуже, в школе, да ещё на одной парте! Гриша отправил книжку в тот же внутренний карман пиджака, где ещё недавно скрывался альбом, перекочевавший к Алексею.

– Ещё пять минут назад я был в отчаяние, а ты, Алёха, и впрямь, как в пословице, руками развёл мою беду, словно волшебник! Уж и не знаю, какими словами тебя отблагодарить!

– Словам не верю. За Женькой дашь поухлёстывать старому холостяку, пока тебя нет? Я её из Хатанги и встречу…

Гриша нахмурился, а Алёша громко и заливисто расхохотался:

– Вот она, твоя благодарность! Ни себе, ни людям… Ах, уж эти друзья детства, как говорит твоя Женечка, вот и выручай их после этого!

Алексей провёл Гришу на регистрацию, проводил до траппа самолёта и даже помахал ему рукой, когда тот грустно смотрел сквозь иллюминатор на высокую фигуру друга, искавшего его в окошке.

Лайнер вырулил на взлётную полосу, пробежался по ней и мягко взлетел над Москвой с её редкими сияющими куполами и «гнилыми зубами» – безликими длинными коробками «а ля Нью-Йорк», вырастающими во время перестройки, словно грибы после дождя. Самолёт набрал высоту, и, как только стало возможно передвигаться по салону, Виктор подошёл к Грише, намереваясь поставить его на место, «а то парень совсем страх потерял».

– Я уже два часа весь на нервах, твой демарш вылился мне чуть ли не в инфаркт! Можно подумать, у тебя есть деньги или имя на такое поведение! На регистрации так твоей персоны и не дождался, вот теперь и будем сидеть врозь, як неродные! А тебе напомнить таки, мой голубок, сколько денег и времени мне будет стоить этот полёт!? – вдруг заговорил он с одесским выговором.

– Ничего страшного, родной, я хоть высплюсь, а то ваши масонские шестёрки мне всю ночь спать не давали, да и у меня с собой есть замечательная книжка.

И Гриша достал из-за пазухи подарок друга-летуна. На лице Виктора невольно отразились одновременно и удивление, и разочарование:

– А я был уверен, что у тебя там семейный альбомчик, подарок бабули!

– Какой ещё бабули? Видно, вы с Лёвкой совсем спятили с вашими тайными играми, ей Богу! Мой семейный альбомчик твоя племянница, от своей вечной желчности, засунула на антресоли. А безденежьем, дядюшка, не советую меня пугать, я такой в Бостоне аттракцион устрою, что меня бесплатно в 24 часа выставят, оправдывайтесь потом у хозяев, и работать самому придётся, а Вы уж, поди, разучились, благодетель мой ненаглядный.

Раздосадованный Виктор, хоть его и трясло от такой наглости, промолчал и удалился на своё кресло, продумывая, как бы подавить этот бунт на корабле. Мало ему Лёвка с Сонькой нервы трепали, теперь ещё и этот туда же!

Но более разговора о крестике и альбоме он не поднимал, и это была маленькая победа Гриши.

12. Прощание

Счастлив, кому знакомо
Щемящее чувство дороги,
Ветер рвет горизонты
И раздувает рассвет.
И. Сидоров

На следующий день Женя распрощалась с родителями, подхватила на руки и приласкала жалобно уговаривающую взять её с собой Алёнку, и вышла с Олегом во двор. Она уже приготовилась сесть в машину, как из подъезда выскочил Андрей Сергеевич. Он сунул дочке на дорогу её любимую горькую шоколадку и пакет с мандаринами, волнуясь, что «ребёнок» ещё долго не будет есть. Женя ласково улыбнулась и обняла его. Когда они выезжали из двора, она не могла оторвать глаз от отца, с грустью смотревшего вслед увозящей её машине, не вынимая изо рта давно потухшую папироску, и её сердце больно сжалось. Только сейчас Женя заметила, что он совсем не такой молодой, каким всегда ей казался. И её охватило страшное предчувствие, комом подкатившее к горлу, в голове промелькнуло: «я вижу папу в последний раз!» Женя тут же сердито отогнала эту мысль – нет, нет, мама с папой такие весёлые, активные, они плавают в бассейне и занимаются в группе «Здоровья», любят много ходить, и ещё долго – нет, всегда останутся такими! И тут же вспомнилась гибель Гришиных родителей. «Нет, только не это, господи, пожалуйста, не надо!» – по-детски взмолилась она.

В уютном московском дворике института Женю уже ждали ребята, которым они с Олегом приветливо пожали руки. Полевой отряд быстро и слаженно стал выволакивать тщательно упакованное полевое снаряжение и укладывать его в институтский автомобиль. Олег было ринулся помочь им, но ребята категорически отказались, указав на строгий чёрный костюм, в котором он впервые почувствовал себя неудобно, и показалось, что галстук душит его. Ему вдруг стало грустно и обидно, и Олег, позавидовал и их незатейливой полевой одежде, и грубым башмакам, и весёлому залихватскому возбуждению, всегда сопровождающему путешественников накануне долгой дороги, а больше всего тому, что это не он, а они будут рядом с его Женечкой. Чуткий юноша ревниво ощутил не только общность их интересов, но и дружески-игривую близость, неприятно покоробившую его. Правда, Женя всё-таки его жена, а не их, она выбрала именно его, «раз и навсегда», как некогда они говорили друг другу. А если… Да нет, Олег хорошо изучил её, она ценила и дружбу коллег, и его с ней любовь выше каких-нибудь временных романчиков. Он вернулся к машине и посмотрел на Женю, которая тут же обернулась и замахала рукой, но ему показалась, что она мысленно уже далеко. Да и что мы, собственно, знаем даже о самых близких людях!? И он вздохнул.

В последнее время их отношения не ладились. К тому же, откуда-то вдруг всплыл Гришка, к которому он ревновал жену, замечая родственность их душ. А тут, как назло, Олега то тот, то другой позовёт выпить, неудобно отказаться, а все они такие заводные, да вроде бы ещё и не поздно, Женя ещё на работе – почему бы не расслабиться чуть-чуть? А потом вдруг – бац, и сразу утро…. Впрочем, у них тоже есть жёны, и ничего ведь, живут!

Как хорошо было, когда у них летом родилась дочка, и Женя никуда не уезжала! Каким он был счастливым, как радовался и праздновал это удивительное событие в их жизни! Он вспомнил, как в свой день рождения по дороге на дачу – бывает же такое! – заснул в электричке, а очнулся за 200 км от Москвы, да ещё без японских часов. Но, собственно, в чём он-то виноват? Честно ехал к жене, ну, не специально же он заснул! К тому же, это был день ЕГО рождения – что, нельзя отметить!? Правда, Олега ждали за праздничным столом и с подарками на даче, а Женя с месячной Алёнкой вечером пошла встречать его за 3 км на станцию, зря проторчала там, а потом заболела… Неудобно вышло, но, с другой стороны, он же её не просил! И предупредить не мог, мобильников у них ещё не было. Да и зачем? Он никогда этого не делал, только зря нервы трепать. И потом, Женя расстроилась бы, стоит ли кормящую мамочку волновать!? Да Олег и сам не знал, что мужики захотят его поздравить! Не уходить же сразу, а он ещё и ухитрился успеть на последнюю электричку, только никто этого не оценил, ещё ему и попало! Ну, заснул он по дороге и уехал в тупик, да с кем не бывает? В конце концов, он – что, не мужик!? Женя на следующий день сухо объявила:

– Всё, больше не могу, что-то оборвалось у меня внутри, уходи.

Олег категорически отказался. Тогда она пристально посмотрела в глаза мужу и тихо произнесла сквозь зубы:

– Ну, что же, с сегодняшнего дня я считаю себя свободной и никаких претензий с твоей стороны не принимаю. В конце концов, я молодая женщина, мне нужны ласка и любовь, а ты то в загуле, то злой с похмелья. У меня даже обида не успевает пройти, как ты опять вваливаешься домой под утро, разя перегаром, и, с шумом сбивая стулья, заваливаешься ко мне в кровать и храпишь на всю квартиру. Напрасно улыбаешься, я тебя по честному предупредила, сегодня у меня никого нет, но если завтра кто-то появится – не обессудь, сам напросился.

– Зачем так? Ну, что, я не могу выпить со своими мужиками?

– Можешь, но ведь и я тоже могу выпить со своими мужиками, что же ты мне и моим родителям скандалы устраиваешь, когда я что-то праздную на работе, заранее предупредив тебя?

– Но ведь я же не с девочками…

– И я не с девочками. Что делать? Я, как и ты, училась и работаю с мужиками. Бывает, и выпиваем, но не два раза в неделю, а раз в полгода, причём я всех предупреждаю заранее, а не пропадаю бесследно по дороге домой, как ты. Кроме того, ты их всех знаешь, а у тебя каждый день разные собутыльники. Однако это не мешает тебе устраивать скандалы и названивать мне каждую минуту, хоть я и не нажираюсь, как свинья, и ночую дома.

– Ну, вы заранее еду покупаете, а нам, ты же знаешь, нечем закусить, вот мы и пьянеем.

– Что за детский сад? Купите закусь или приведи их домой, и я, и родители всегда рады гостям, особенно трезвым.

– Я сто раз объяснял тебе, что у них тоже семьи, и им нужно домой, некогда нам да за закусками да по гостям бегать! Просто хотят чуть-чуть расслабиться, в конце концов, у нас нервная и ответственная работа, понимать надо, но после первой рюмки заводятся.

– Бутылки, а не рюмки. В общем, я тебя предупредила. Ты теперь после каждой пьянки болеешь как раз до следующей. Я уж и забыла, когда у нас интимные отношения были.

– Ты и сама не хочешь!

– Когда ты под утро пьяный заявляешься или злющий с похмелья, и как раз и до следующей пьянки? Больше я этого терпеть не буду, не уйдёшь сейчас сам – приведу другого, а тебя выкину! Я хочу жить и любить, и в будни, и в праздники всегда одна, а ты гуляешь! А теперь ты вообразил, что с дочкой я никуда не денусь, так?

– Хватит уже! Я давно исправился! Постыдилась бы мужу такое говорить! – вспылил Олег и хлопнул дверью, выскочив на крыльцо с сигаретой и совершенно забыв, что всё это случилось не когда-либо давно, а вчера. Ну, а что она привязывается? Он услышал, как от этого стука испуганно и горько залилась в крики месячная Алёнка. Ну, и пусть, сколько можно мучить его упрёками? В конце концов, он мужчина, а не домохозяйка! Да и куда она сейчас денется от грудного ребёнка? Одно хвастовство!

Олег тогда подумал, ладно, само рассосётся, хотя отлично знал характер жены: как только оборвётся терпение, её не остановить, и ничего уже будет невозможно исправить. И понимал, и побаивался этого, но как только на горизонте замаячит бутылка под душевное ля-ля, про всё забывал. Да и не собирался он менять себя! Нет, его не обломаешь! Правда, последнее время немножко переборщил с загулами… Так получилось, как назло. А сейчас вдруг всё сжалось внутри: а что, если Женя выполнит свою угрозу? Да нет, ведь терпела после этого ещё четыре года. Да и с кем ей изменять? С Николаем они друзья, Денис сопляк, а Фёдор простоват, да и не первой свежести. И Гришка, слава Богу, умотал, а то прямо глаз с Женьки не сводит! А когда она приедет, всё будет хорошо, уж он постарается. И уже в который раз Олег вычеркнул из памяти её предупреждение.

Видя, что муж всё не заводит машину, Женя показала на часы, но не подошла к нему, сделав вид, что ей некогда. Сделав вид? Да нет, им действительно скоро выезжать, однако впервые он не провожает её в аэропорт – она сказала, что у них в институтской машине нет места, «да и костюмчик свой шикарный испачкаешь среди нашего полевого барахла», – добавила Женя с насмешкой, как ему показалось. Может, правда обиделась сильно, а, может, разлюбила? Да нет, всё забудется вовремя разлуки. Может, его за границу пошлют, и, хоть и выкобенивается, поедет, как миленькая, и будет сидеть там дома, под его присмотром, хоть и заявляет, что не очень этого жаждет, в отличие от других жён. Небось, прикидывается, оригинальничает. Ведь это и хорошие деньги, и тряпки. Но захочет ли Женя уходить с работы и становиться зависимой от него? Это не в её характере. Впрочем, и места на работе за жёнами сохраняются, да платят им теперь копейки.

По дороге на работу Олег представил, как мог бы сейчас вместе с ними отправляться в неведомые дали и увидеть совсем другую, «полевую» жизнь своей любимой. Почему он не пошёл в геологоразведочный институт? Ведь думал об этом, да только тогда он не был знаком с Женей, и, в конце концов, выбрал престижный МГИМО, куда сразу поступил, без всякого блата. Повезло, это был новый, только что открытый факультет. Вокруг Олега всегда крутились всевозможные, на любой вкус, девушки: весёлый, интересный внешне и перспективный в качестве мужа, ведь тогда все мечтали попасть за границу. Девчата на шею вешались и тут же в кровать тащили, а за Женей пришлось побегать. Олег знал, что она гораздо лучше и в сто раз честнее и обаятельнее, чем самовлюблённые напыщенные жены его друзей, упакованные в дорогие иностранные тряпки. С Женечкой никогда не бывает скучно, его коллеги с завистью слушали рассказы об их приключениях на отдыхе, угрюмо поглядывая на своих полнеющих гусынь, трудных на подъём и таких всегда скучных.

Странная всё-таки вещь – жизнь, он так бы хотел, чтобы вечно занятая Женя всё время была бы с ним, а его коллеги, у которых жёны в основном не работают, радуются, когда им удаётся хоть на время их сбагрить. Если бы Женя сидела дома, она всё равно оставалась бы такой же весёлой выдумщицей, но, увы, её туда не загонишь ни нарядами, ни заграницами. А всё-таки, он молодец, что взял Гришке билет на этот же день, а то бы наверняка крутился вокруг неё, вроде как бы помогая ей. Впрочем, он хороший парень, да и Женя выбрала не его, а Олега, а с ним они просто друзья, нечего и беспокоиться.

Но вот его машина подъехала к Высотке на Смоленской, и Олег вновь оказался среди привычных, с иголочке одетых коллег, с которыми всегда нужно держать ухо востро. Он позвонил домой и немножко поболтал с тёщей, передав ей своё волнение, но не назвал его главную причину. Едва Олег положил трубку, Женя как-то сразу выпала из его размышлений. Он мысленно отмахнулся от её обид, подумав, что всё это только разговоры, не может же он всю жизнь просидеть у её юбки!

13. Воспоминания, не успевшие перейти в грустные размышления

Через некоторое время весёлые и возбужденные участники полевого отряда обустраивались в креслах самолёта. Едва он стал набирать высоту, большинство пассажиров расслабилось и задремало, только Женя оставалась напряжённой: все эти дни она крутилась, как белка в колесе, оформляя полевые бумаги и закупая всё необходимое, подбирая карты и углубленно изучая геологию нового для неё района. Кроме того, никто не освободил её от текущих рабочих дел и домашних забот: нужно было и родителям помочь упаковать и перевезти вещи на съёмную дачу, да и с дочкой хотелось провести побольше времени. Теперь, сидя в кресле, она чувствовала, что возбуждение не проходило – пружинки не ослабевали. И её мысли поневоле обратились к мужу.

Женя с ностальгической грустью вспомнила, как познакомилась с Олегом. Однажды двое институтских приятелей пригласили её на майские праздники за город, в «домики у реки». Жене не очень хотелось ехать к их одноклассникам, к тому же, они отказывались брать с неё деньги, что ставило её в зависимое положение. На каких правах приглашалась она? Но в день отъезда Женя узнала, что практически всё её окружение, включая родителей, разъезжается, и она решила присоединиться к друзьям – уж очень хотелось на природу, ведь впереди длинные весенние праздники. Решение это пришло в последнюю минуту, так что ехать прямо из института, как все, она не была готова. Оказалось, что ребята не знали точно станции назначения – они встречались на вокзале, и далее их вёл Слава, дядя которого и устроил ребят на турбазу. Мобильников тогда не было, и они сказали Жене название двух соседних станций.

– Смотри в окно, мы тебя будет ждать у первого вагона на одной из них, Славка сам вчера ещё не знал точно, на какой станции выходить.

Сойдя с поезда, все отправилась в лагерь, а Женин ухажёр остался на перроне, и Олег решил составить ему кампанию. Как и Женя, он не учился с ними в одном классе, а был институтским товарищем Славы. Не дождавшись её, они, по рисунку приятеля, отправились на турбазу. По дороге Олег развлекал расстроенного парня, но в душе был рад, что девчонка не приехала, а то все разойдутся по парочкам, а он останется один.

Женя после института отправилась домой, ещё капельку посомневавшись, ехать ли, но солнышко так заманчиво пригревало, а в Москве – пыль и духота, как бывает до первого весеннего ливня. И потом, их двое… Не знала она, что один из них тоже ехал «со своей девушкой», что было не принято в среде геологов, проводивших время кампанией, а не парочками. Пока она собирала вещи и покупала продукты и выпивку – ни ехать же за чужой счёт – едва успела на последнюю электричку. Женя понимала, что теперь её уже никто не ждёт, и, сойдя около часа ночи на первой из предполагаемых станций, отправилась по направлению ко второй, стараясь не выпускать из поля зрения реки Клязьмы, на которой и была турбаза. В электрички и на зообазе Мосфильма она расспросила, где могут находиться подобные домики у речки, и поняла, что на правильном пути. Поиски слегка затянулись, но Женя не унывала: у неё всё с собой. Она разожгла костёр, погрелась, перекусила, запила домашним черносмородиновым винцом, и отправилась дальше. «Если не найду их, значит, так и нужно», – решила она ещё в Москве, – «зато погуляю за городом, что тоже хорошо». Весенний лес был наполнен ночной свежестью и пряным запахом распускающихся почек, освещенные месяцем золотисто-песочные тропинки делали его не зловещим, а каким-то парковым, ухоженным. В те счастливые времена можно было никого не опасаться, скорее наоборот: каждый с удовольствием помогал другому.

Только к четырём утра она услышала знакомые голоса, далеко разносившиеся по водной глади реки, и увидела разбросанные вдоль берега финские домики. Женя перелезла через забор, но на территории турбазы её остановил ночной сторож:

– Девочка, ты к Сидоровым приехала?

– Нет, я вон к тем ребятам.

– Ну, пойдём, посмотрим.

Они подошли к высокому берегу, с которого спускалась шаткая деревянная лесенка. Внизу, на маленьком пирсе, парни увлечённо ловили рыбу. Женя окликнула их, и уже через минуту, слегка шатаясь, к ней поднялся её приятель.

– Твои? Ммм, значит, ты, действительно, не к Марии Сергеевне..– глубокомысленно пробормотал, уходя, сторож.

– Женечка, неужели ты? А я думал, галлюцинация… Как же ты нас нашла?. Что-то я перебрал, уж извини… Три часа ждал тебя на платформе, два поезда прошли, а тебя всё нет и нет… Вот с ним ходили…

И он указал рукой на статного симпатичного парнишку, поднявшегося вместе с ним и с интересом рассматривавшего незнакомку:

– Ты та самая долгожданная Женя, да? Вот уж действительно, настоящий геолог, ничего не скажешь! А меня Олегом называют. Ты, наверное, голодная, так? Не замёрзла в лесу?

Она ему сразу очень понравилась и внешне и по авантюрному складу характеру, – он и сам был немножко такой же – Олег окружил её нежным вниманием и заботой, вроде бы, желая помочь её пьяненькому кавалеру, но сразу почувствовал, что уже ревнует её к нему.

И так, Женя попала в кампанию, где все – бывшие одноклассники, и только Олег и она – их институтские друзья. Каждый из парней был со своей девушкой, которые даже ели из их тарелок и пили только из их стаканов. Они держались обособленно, стоя за спиной парней или присев сзади на краешек скамьи, и не принимая участие в общих развлечениях и играх. Это покоробило независимую и гордую Женю, и она сразу поставила себя иначе, что отдалило её от женской половины. Будущие геологи любили походы и всегда холили общей кампанией, не делясь по полу или на парочки, и для неё всё это было дико. Двое институтских друзей и Олег понимали это, и старались не позволять унижать её подобным образом, они тут же усадили Женю между собой и достали ей тарелку и кружку. Однако главный заводила бывших одноклассников, Славка, посчитал необходимым «поставить нахалку на место» и, заявив, что женщины у них пьют из кружек мужчин, подчёркнуто не наливал ей. Женя хмыкнула, пододвинула к себе бутылку вина, которую привезла сама и выставила на общий стол, и заявила, с вызовом поглядывая на Славку:

– Ну, что же, сама о себе позабочусь, я не кошка, чтобы питаться из ваших рук! И вино, и еда у меня есть свои, а к остальному не притронусь!

Всем стало неудобно и стыдно, особенно пригласившем её ребятам, они попытались объяснить Славке:

– У нас, у геологов, это не принято, с Женей так нельзя!

Олег поддержал их, усиленно ухаживая за ней. Женя оказалась в центре внимания, отвечая на расспросы о ночном походе к ним. Славка был вне себя, впервые он почувствовал в ней достойного соперника, и решил бороться всеми возможными способами. Ведь он лидер, это его должны все слушать с восхищением. Нет, он не потерпит эту геологиню! Вот его жена сидит сзади, ест и пьёт из его рук, и помалкивает или поддакивает ему. Прежде всего, нужно было подорвать её романтический ореол бесстрашного путешественника, ведь она не мужчина, который априори, без всяких усилий, совершенней и интересней любой смазливой девицы.

После завтрака Славка привёл сторожа турбазы и стал усиленно благодарить его, выстроив всех и приказав им салютовать пораженному старику, не понимающему, за что его-то хвалят. За то, что впустил её? Так она сама через забор влезла, никого не спрашивая. Он пожал плечами, подумав: «Совсем мозги вчера пропили, лучше бы девушкой восхищались, неудобно перед ней».

Таким образом, оказалось, что не она их нашла, пройдя 5 км по лесу, а её привёл героический сторож. Затем Славка попытался не включать её в игру «Всадники», крича, что это мужское развлечение, пусть стоит и смотрит, как делают другие девушки, но тут уж Олег настоял, боясь, что она возьмёт и уйдёт, а её кавалер – вместе с ней. Он предложил Жене себя в качестве коня. Славка побледнел от злости и решил проучить девчонку. Хочет играть в мужские игры, вот и получит своё!

Игра заключалась в следующем – двое из участников садились на плечи своих напарников, и затем обе пары бились друг с другом. Хватать руками соперников нельзя, но наездника нужно сбросить, сталкивая его раскрытыми ладонями или плечом. Выигрывают те, кому удалось скинуть всадника, а самим удержаться в «седле». Высокий Слава усадил себе за плечи здоровенного детину, кстати, ухажёра Жени, и с ожесточением напал на Олега и его наездницу. Спортивный Олег ловко увёртывался от его нападений, всячески оберегая свою всадницу. Женя занималась в институте в секции конного спорта и даже сдала на разряд, скинуть её с партнера было практически нереально: она намертво обхватила сильными тренированными ногами плечи и спину Олега, а её руки были практически свободны. В отличие от других всадников, она не хваталась за горло своего «коня», не вцеплялась в соперника, и к тому же, была намного легче их. Женя быстро и неожиданно нападала, Олег прикрывал её и, чувствуя за спиной хорошего всадника, не боялся при случае резко отскочить в сторону. Кроме того, и влюблённый наездник-соперник был весьма осторожен и тактичен с ней, да и удержаться ему было труднее: желчность его «коня» – не лучший помощник в игре. К разочарованию полового шовиниста, Женя с Олегом легко, быстро и красиво выиграли не только у этой пары, но и у всех остальных. Славка насупился и временно попритих, затаив желание отмстить «непокорной».

Женю и Олега всё больше объединяло то, что они чувствовали себя здесь, в этой странной кампании, случайными людьми. Когда понадобилось пойти в магазин в соседнюю деревню, вызвались Женя и её институтские друзья. Он оказался закрыт, и они пошли в другую, более дальнюю деревню. За это время Олег переволновался, ревнуя её к коллегам, с которыми, как он заметил, у неё были очень доверительные отношения. Впрочем, как у всех студентов-геологов, но он-то этого не знал! Когда через несколько часов они вернулись, измучившийся ревностью Олег не отходил от неё ни на шаг, и чувствовал, что их симпатия взаимна.

По приезду в Москву, они стали часто встречаться. Женя в нём души не чаяла, а он безумно гордился своим изящным белокурым геологом. Вскоре она уехала на практику в Крым, и через месяц, к её окончанию, Олег отправился к ней. Женя посмеялась и поругала его за чемоданом «с пиджаками и галстуками».

– Я думал, ты шутишь насчет походных вещей… Ну, я же к девушке ехал.

– А приехал к геологу, – рассмеялась Женя, откладывая в сторону его ненужные вещи для отправки домой. – Нам лишнее ни к чему, ведь всё на себе придётся таскать.

Целый месяц они путешествовали с палаткой по Крыму, попадая в различные весёлые приключения, и уже не представляли себе жизни друг без друга. Олег и не подозревал, что можно так интересно, весело и недорого отдыхать. Разъезжая на попутках по живописным дорогам – серпантинам, ныне, к сожалению, выравненным и заключенным в тиски ограждений, и скользя на лёгких катерах, соединяющих тогда всё курортные посёлки побережья, они открывали для себя всё новые места. Море, солнце и вино, уютные южные города и их достопримечательности, древние монастыри в глуши леса и пещерные города – разве такое забудешь!? Они плыли по лунной дорожке, любовались звёздным небом и засыпали под шум волн, застывали перед картинами Айвазовского и Волошина, бродили по старинным паркам и дворцам, покоряли горные вершины и спускались в пещеры, погружались в тайны скифов и тюрьмы-гаремы крымских ханов, бродили по греческим развалинам и генуэзским крепостям. Всего и не перечислить…

На следующий год Женя уехала на три месяца в экспедицию, а по приезду вышла за него замуж. Слава пытался всеми правдами и неправдами не допустить этого союза, даже однажды обманом запер Олега, не пуская его к любимой. Он откровенно говорил, что боялся потерять весёлого покладистого собутыльника. Ведь Лена, жена Славы, не мешала заниматься ему «своим делом», то есть пить и гулять, хоть они и успели к 20 годам обзавестись двумя детьми, которых воспитывали и содержали их родители. Букетик цветов после приятно проведённой ночи – и он прощён. Как-то Славка беззастенчиво заявил, что если бы был с Женей, ему не нужен был бы никто, кроме неё, поэтому он и боится потерять Олега – вот такая странная мужская дружба! А ведь Женя была компанейским и гостеприимным человеком, всегда приветливо принимавшим его и других ребят. Да и разве дело в друзьях, а не в самом себе?

Все вокруг считали их идеальной парой, такой красивой и трепетно заботливой по отношению друг к другу: везде в обнимочку, всегда целующиеся. Но так ли это было на самом деле или просто казалось со стороны, что, кстати, тоже немало значит? Чужая жизнь – потёмки, никто не знал, сколько бессонных ночей Женя провела в слезах. Может быть, стоило сразу разорвать их отношения, ну, или смириться с гулящим мужем, но и то, и другое для неё было неприемлемо.

После окончания института ничего не изменилось, нашлись другие «Славки», и каждый день разные: то бывшие одногруппники, то одноклассники, то сослуживцы. И только бесконечные Женины экспедиции, как не странно, соединяли их… Они скучали друг без друга, при встречи ненадолго забывались обиды, но так не могло длиться вечно, его непредсказуемые пропадания превращались потихоньку для Жени в вечно незаживающую кровоточащую рану, а Олег становился всё раздражённее, наглее и вспыльчивее. Она стала не любить дом, и только в поле ей было хорошо и спокойно. Любая экспедиция рано или поздно заканчивается, и её коллеги, с подарками и чувством трепетного ожидания долгожданных встреч, возвращаются к своим близким. Только Женю всё меньше и меньше тянуло домой. Она ни с кем не делилась своей нарастающей обидой, даже с мамой (они тогда жили отдельно), и от этого было ещё больнее. Однажды она чуть не ушла к другому, не столько от влюблённости в него, сколько от чувства полной безысходности. Олег всё сделал, чтобы вернуть Женино доверие, окружив её теплом и вниманием, целый год он не отходил от неё ни на шаг. Но только она сказала, что ждёт ребёнка, Олег с ещё большим размахом, вернулся к загулам, почувствовав полную безнаказанность.

В этот момент свет в самолёте ярко зажёгся, и стюардессы стали развозить незатейливую, зато натуральную еду с горячей курочкой, рисом и закусочками. Сидевший рядом с Женей Фёдор Степанович хитро подмигнул ей, доставая из сумки бутылочку коньяка, она вытащила сырокопченую колбаску, ножик и папин подарок – шоколадку и мандарины, Николай – вкусные «бабушкины» котлеты, а Дениска бутерброды с малосольной неркой. В то счастливое время, когда у нас ещё не было ни демократии, ни свободы, в салон самолёта можно было приносить и выпивку, и ножи – ничего не запрещалось, и никто не шарил по нашим карманам. При этом каждый для себя считал недопустимым побеспокоить соседей: распущенность и вседозволенность не были в моде. К тому же, можно было быть уверенным, что самолёт не взорвётся, и его не угонят – тогда казалось, нужно быть безнадежным идиотом, чтобы попытаться это сделать, ведь такие редкие попытки никогда не заканчивались удачей для угонщиков.

– Ба, да у нас просто пир! Ну, за будущее поле! – воскликнул лакомка Денис.

– Пей, пей, Женя, а то ты одна во всём самолёте не спишь, так нельзя, детка, – заботливо, по отцовски сказал Фёдор, разливая коньяк в стеклянные стаканчики-неваляшки, подававшиеся под чай на подносе вместе с аэрофлотовским обедом. Тепло и покой разлились по уставшему телу девушки, она немножко поела, в голове всплыли ночные слова Гриши, и она удивленно подумала: «Что за такая странная ночная фотосессия!? Отчего он так долго не брал трубку и почему не перезвонил потом? Это совсем не похоже на Гришу! Ладно, потом подумаю». Мысли стали путаться и причудливо преображаться в образы, и сразу после того, как подносы были убраны, Женя расслабилась и заснула, так и не успев перейти к грустным воспоминаниям своей семейной жизни и не додумав, что именно может грозить другу её детства.

Глава II
Страна незакатного солнца

Если желаете построить корабль, то не созывайте барабанным боем людей собирать древесину, не распределяйте между ними работу и не отдавайте приказы. Вместо всего этого научите их тосковать по бескрайнему морскому простору.
Антуан де Сент-Экзюпери

1. Хатанга – город добрых надежд

А я иду по деревянным городам
Где мостовые скрипят как половицы.
А. Городницкий

Самолёт резко встряхнуло, и он энергично запрыгал, а по салону прокатился шелест аплодисментов полусонных пассажиров. Женя открыла глаза и увидела в иллюминатор пробегающую мимо взлётную полосу. Она тряхнула золотисто-русыми локонами, отгоняя от себя сумбурные события последних дней, и её вновь охватило «щемящее чувство дороги». Позади дом, родные, каждодневные заботы… Будничная жизнь осталась где-то очень далеко, а они вскоре шагнут в неведомую и незнакомую большинству людей страну, в которой больше всего ценятся мужество и порядочность, неприхотливость и выносливость, дружба и верность долгу, а деньги – вот удивились бы банкиры – здесь абсолютно ничего не стоят. Эти бумажки в тундре бессмысленны, они не способны никого ни спасти, ни накормить, ни согреть, даже костёр ими не развести.

Немногочисленные пассажиры высыпали в здание крошечного аэропорта и стали лихорадочно натягивать на себя свитера и другие тёплые вещи. Пёс, огромная лохматая лайка светло-бежевого цвета, неторопливо направился к Жене, ласково заговорившей с ним, и улегся у её ног. Она провела рукой по его густой длинной шерсти, и тот осторожно положил морду ей на колени, устремив на девушку томный говорящий взгляд. Кусочек московской колбаски, который Женя вытащила из остатков дорожной закуси, скрепил их дружбу навеки, но вызвал ворчливое недовольство Фёдора. Недолго размышляя, она попросила ребят получить вещи и, строго сказав псу, «жди», направилась к начальнику аэропорта. Вдруг репродуктор, скрипя и дребезжа, невнятно пробурчал: «Евгения Леонова, прибывшая рейсом… из Москвы, срочно подойдите к начальнику аэропорта. Его кабинет находится на втором этаже». Этого можно было и не говорить, так как на первом этаже, кроме выдачи багажа, выхода на посадку и грязного туалета, ничего не было. Ребята удивлённо переглянулись и увидели, как Женя на минуту приостановилась, обернулась на коллег, пожав плечами, и продолжила свой путь. Через некоторое время она вернулась к ним вместе с высоким мужчиной в синий форме гражданской авиации. Встретив по дороге коллегу, летун приветливо пожал ему руку на ходу, заметив:

– Загорелый какой! И как в Сочах? Я когда-то в детстве там бывал с родителями, уже и забыл, что за край… Понравилось?

– Да ничего особенного… У нас лучше. Не мог дождаться, когда домой поедем. Так, ради детишек и жены…

Женя с удивлением слушала их разговор: неужели здесь, в этой мрачной холодной глуши, лучше, чем в Сочи!? Её новый лохматый друг неожиданно бросился к ним навстречу, будто он её сто лет не видел, поставил на плечи девушки крепкие передние лапы, чуть не сбив её с ног, и облизал щёку шершавым влажным языком.

– Да, это и есть наш Бренди. Вот чудеса, право! Два года никого не признавал, и от еды отказывался. Каждый самолёт встречал, всё своего хозяина ждал…. Ну, что же, забирайте его, если хотите. А потом – как же? Второй раз он предательства не выдержит!

– Нет, что Вы! Я с ним ни за что не расстанусь! Пустите его со мной по блату в салон самолёта? Ведь не в багажное же отделение его пихать! Конечно, в Москве полярной лайке будет не так комфортно, как здесь, но что же делать? Не переезжать же к вам!

– А почему, собственно, нет? У нас здесь холостяков много, а красивых девушек не хватает! А в самолёт, конечно, пустим, только с ошейником и в наморднике, он нам здесь порядком поднадоел. Идёмте со мной, и ты, Бренди, не отставай, пока от тебя не отказались.

– Бренди!? – переспросил Фёдор и одобрительно заметил, – Удивительно достойное у тебя имя, брат, – пёс переводил напряжённый взгляд с одного на другого, и, кажется, понял, что даже этот ворчун признал его «за своего», и в ответ радостно завилял хвостом.

Отряд, вслед за начальником аэропорта, вышел на улицу, где их уже ждал небольшой пикапчик, они поблагодарили лётчика, крепко пожав ему руку, и загрузили в машину полевое снаряжение.

Ребята встревожено стали расспрашивать Женю, что случилось. Она в ответ непринуждённо улыбнулась и сказала, что это Гриша чудит, прислал ей срочное сообщение с пожеланием удачи, чем рассмешил летунов. Говоря это, она боковым зрением наблюдала за реакцией своих спутников: Николай и Фёдор как-то очень испытывающее глянули на неё, а Денис одобрительно рассмеялся, одобрив розыгрыш авантюрного Гриши.

Матрос и Дениска сопровождали груз в машине, а Женя, Коля и их новый товарищ Бренди отправились пешком. По дороге Николай повторно настороженно спросил у Жени, не случилось ли чего-нибудь серьёзного. В ответ она рассказала об их с Гришей всевозможных хохмах: они действительно любили разыгрывать друг друга, унаследовав это от весёлых и неугомонных родителей обоих. Женя без умолку болтала, а у самой всё не выходил из головы странный текст, переданный ей на бумажке, мало напоминающей телеграмму: «Крысы сбиваются в стаи и начинают крестовый поход. Будь осторожна, они повсюду». Чтобы это могло значить!? Ну, крыса у них одна, Пасюк. Видимо, Гриша узнал что-то очень важное… У Виктора везде есть шестерки, он умел использовать других, в том числе, и в качестве доносчиков. Неужели Гриша намекает на кого-то из её ребят? Впрочем, зачем она-то Виктору? И почему крестовый? Она вспомнила о подарочном крестике, невольно дотронувшись до него рукой, и о слежке за ними на Чистых прудах. Да, но ведь никто не знал, что за подарок получила Женя! Николай заметил её жест, и тогда она указала ему на видневшуюся вдали маленькую прелестную церквушку, возвышающуюся на высоком берегу могучей реки Хатанги. Кажется, он поверил, или сделал вид…

Ребята шагали по скрипучим деревянным мостовым, с удивлением наблюдая, как буквально весь город гуляет, включая детей, а ведь было 2 часа ночи. Правда, на улицах светло, белесое холодное солнце и не собиралось уходить за горизонт, сутками неторопливо кружа вдоль него. Наши путешественники решили, что, наверное, полярной зимой, когда солнце не заглядывает сюда, они все, как медведи, погружаются в спячку, и ошиблись: и в полярную ночь людям не спится. Женя со смехом указала Николаю на дверь аптеки, казалось бы, со стандартной надписью: «Ближайшая аптека в г. Норильске». Действительно, совсем рядом, 600 км, на самолёте чуть больше часа – два лаптя по карте, как говорится в русской поговорке. В сё-таки удивительная у нас страна! Они вспомнили, как их польские коллеги мечтали «прогуляться» на недельку по Уралу, и заметьте, это были геологи. Тогда Женя ткнула им рукой на карту и заметила, что эта прогулочка протянется на всю оставшуюся жизнь: 2600 км в длину и до 150 км в ширину, инородцы так и замерли с открытым ртом на недоверчивом лице.

Вот из-за угла неожиданно появилась большая смеющаяся компания подростков с азиатским типом лица, и москвичи спросонья отскочили в сторону. Это были невысокие коренастые парни с раскосыми чёрными глазами и оранжевыми волосами, их смеющийся рот «украшали», как они, наверное, думали, золотые коронки на зубах: да, поистине, мода – жестокая штука! Это надо же, обтачивать здоровые зубы и терпеть такие муки ради весьма сомнительной красоты! Уж не говоря о стоимости такого «удовольствия»… Женя с грустью подумала: «Как мы не умеем ценить то, что нам дано господом Богом или природой, кто во что верит, а гонимся за какими-то неестественными украшениями, убивая свою собственную живую плоть!» Тут они услышали весёлый голос мужчины, обращённый к ним:

– Не пугайтесь, это наши долганские пижоны. Что же сделаешь? Вот такая ныне мода у нашей молодёжи. А вы, наверное, геологи, да? И в тундру отправитесь? Счастливые…

Слово – за слово, и знакомство с приветливым собеседником состоялось, его звали Ардай, он оказался долганином, и один из этих сияющих золотыми зубами парней – его внук. Геологи не успели оглянуться, как пересекли весь небольшой городок, пройдя неторопливо от аэропорта до окраины. А вот, наконец, и их новое жилье – полусгнивший деревянный домик на высоком крутом берегу раздольной мощной в разлив реки Хатанги, на которой ещё виднелись огромные куски грязных ледяных глыб, и это в конце июня! Женя с замиранием сердца заглянула вниз: спуститься к реке за водой по покрытой скользкой грязью многометровой террасе было невозможно. Осторожный пёс наблюдал за ней, бросая беспокойные взгляды то на девушку, то на глубокий обрыв над рекой, противоположный берег которой едва виднелся. Ардай посоветовал отойти от речной террасы от греха – мокрый ил скользкий – и показал трубу с краном на соседнем доме, из которой можно было брать питьевую воду.

Фёдор с Денисом разгружали машину и заносили вещи в накренившийся домик, шагая по скрипящим деревянным мостовым с дырами к его крылечку. Женя и Николай включились в работу, а Бренди сочувственно бегал от машины до дому, вертясь у них под ногами: ему очень хотелось показать свою нужность. На пороге дома он скромно замер и стоял до тех пор, пока его не пригласили войти. Ребята недолго осматривали своё новое жильё: они тут же надули резиновые матрасы и бросили их на цементный пол, псу положили кошму, а затем залезли в пуховые спальники, и крепко заснули.

Утром они закупили недостающие продукты и запаковали их, договорились с вертолётчиками о вылете на следующий день и о том, с какого места и когда их будут забирать обратно, в Хатангу. А вечером ребята неторопливо и с весёлым возбуждением приготовили ужин на электроплитки – сосед притащил им её без всяких просьб. Везде сопровождавший Женю Бренди, едва отряд уселся за сбитый из брёвен стол, скромно удалился в самый дальний угол, растрогав даже строгого Фёдора. Не успели наши путешественники завершить трапезу, как в дверь постучали: это были Ардай и их сосед, Степан Петрович. Они наперебой зазывали ребят к себе в гости, приговаривая, что славно угостят их, но те, поблагодарив, отказались (Сколько же можно есть!?) и пригласили их за свой скромный стол. Гости переглянулись, вышли, и через минуту вернулись с бутылкой водки и куском оленятины. В Хатанге не принято долго церемониться, её приветливые жители гостеприимны и общительны. Оказалось, оба их гостя охотники, и любят, и знают тундру. Бренди им обоим очень понравился, Жене это было приятно – она уже в нём души не чаяла, да и другие ребята успели привязаться к симпатяге-псу, хоть и ворчали, что в лодках и так вещей полно, а тут ещё придётся такого кабана катать.

Их сосед, Степан Петрович, рассказал, что когда-то очень давно, ещё совсем молодым, он приехал сюда из Воронежа, да как только началась «перестройка», лишился работы, а тут подошло время его ранней северной пенсии. Так и не успев получить в Хатанге квартиры – Заполярье перестали финансировать – он вынужден был отбыть на «большую землю». Дети завели семьи и уехали, жена умерла, а он вернулся в Воронеж, и копил, чудак, деньги, подрабатывая и экономя, где не попало, только для того, чтобы летом приехать в этот скромный заполярный городок на краю света, в неотапливаемую полуразвалившуюся конуру, откуда можно отправиться в горячо здесь любимую всеми тундру.

Весь вечер геологи с огромным интересом слушали простые и удивительные рассказы охотников. Степан Петрович рассказал, как однажды повёл французского журналиста в тундру: тот специально получил разрешение для приезда в пограничную Хатангу. Предлагал заплатить ему, только у них никто за деньги в тундру не поведёт – говорят, плохая примета, да и не по-человечески это как-то. Все, кроме него, курортника, как он себя теперь называл, заняты своими делами, вот он и согласился, считая, что это подарок судьбы, да и Ардай к ним присоединился. Охотников забросили на вертолёте (француз оплатил) в «одно шикарное местечко», и они с удовольствием показывали ему этот удивительный край. Трое суток спустя пришла пора возвращаться, а вертолёта всё нет и нет. В его ожидании прошло ещё четыре бесконечных дня, еда закончилась, охота с рыбалкой не заладилась из-за резкой смены погоды – сильно похолодало. Они промокли и здорово промёрзли с голодухи, и решили выпить для согрева. Спирт ещё оставался, его в тундре пытаются сохранять почти до конца, а вот закусить нечем. Охотники «махнули» немножко для согрева, да только есть ещё больше захотелось, а француз отказался пить, сидит, трясётся. Ну, хоть бы маленький кусочек мяса, а у них ни тушёнки, ни простого сухарика! – и тут вдруг Степан замер. Француз спрашивает, что с ним, а он как закричит от радости:

– Ой, смотрите, да не туда, вот здесь, прямо перед носом. Гляньте, гляньте, какой огромный, неужели мамонт!? На ловца и зверь бежит! Вот будет славная закусь! Интересно, откуда его приволокло? Ой, он ещё не до конца оттаял!

И Степан Петрович отрезал от туши большой кусок, обжарил его на костре, разрезал на три равные части и протянул по аппетитному кусочку Ардаю и иноземцу, вместе с кружками разведённого спирта.

– Вуаля, мусьё!

Возмущенный француз отодвинул от себя его руку и, делая ударения на последнем слоге, залепетал, картавя.

– Как он можно кушать!? Вы знаете, сколько он имеет лет? Мильён, нет, больше. Он давно есть мёртвый труп, очень давно! Этот мясо был протухнуть ещё 1000 лет назад!

– Со спиртом можно!

– И спирт пить не можно, это есть смерть. Вино есть очень хорошо! C'est tres bon!

– Может, ты видел в Хатанге виноградные плантации? Да и толку-то от твоего вина… Им разве согреешься? Я вообще не пью, но здесь – другое дело, – проворчал Ардай, а Степан Петрович аж подпрыгнул от возмущения:

– Ничего себе, труп! Дай Бог нам, живым, так сохраниться, как этот мертвец! Смотри, свежайшее мясо! Цвет темно-красный, пахнет, ой, как оно пахнет! Здесь же вечная мерзлота, всё, как в рефрижераторе! Ммм… тает во рту, это что-то! Да хватай же, пока я добрый! Ну, впрочем, как хочешь, мусьё, нам больше достанется, а ты иди лягушек лови. Очень мне нужно тебя уговаривать!

И они с Ардаем закусили сочными кусками мамонтятины, облизываясь, похваливая её и поддразнивая француза:

– Да, Петруха (так они называли Пьера), это тебе не парижский ресторан, там ты такое ни за какие деньги не купишь! Ах, до чего же хорошо! Тепло по телу разливается, вот оно, пошло, пошло… Лепота! Ты хоть глотни спирта-то, басурманин бестолковый! Да и вообще, многие ли на земном шаре пробовали мясо мамонта? Тебя и на Родине не поймут, точно говорю! Если поверят, конечно….

Молодой человек дрожал от холода, с вожделением и одновременно ужасом посматривая на кусок мяса с аппетитной корочкой. Не выдержав, взял кружку со спиртом, выдохнул, подражая охотникам, и опрокинул её, крякнув, а затем вцепился зубами в мамонтятину, и неожиданно для себя прокартавил:

– Tres bien! Корошё!

– Вот и молодец, а то бургундского ему с рокфором подавай, мать его!

Когда Пьер вернулся домой, он рассказал об этой удивительной находке и все действительно стали ругать его, требуя привести хоть кусочек мамонта во Францию, а лучше – целиком, обещали обогатить за такую находку. Журналист себе локти кусал, да поздно. Петрович горестно вздохнул:

– С тех пор прошло пять лет. Вот я и мечтаю о том, чтобы вновь найти того, ну, или какого-нибудь другого мамонта, а Пьер обещает прилететь с деньгами. Не пришлось бы мне целый год пенсию копить на дорогу в Хатангу! Без вертолёта туда не добраться, вокруг – непроходимая болотная топь и тундра… А это дорого. Может, его уже давно растащили звери…

– Такое везенье только раз бывает. Странно, что не разрушились клетки тканей, или, может быть, вы этого просто не заметили, – вытирая слёзы от смеха, заметила Женя.

– Да ведь я его на палке жарил, и мясо не распалось, видно, у нас какие-то особые условия для хранения.

– Жень, спой что-нибудь, – попросил её Денис, протягивая гитару.

Перебирая струны тоненькими пальчиками, она запела нежным серебряным голоском, гулко раздававшемся в пустом доме. Кампания подхватывала русские народные песни, нет, не псевдонародные, «а ля Русь», а настоящие, типа Лучины, прошедшие через века и несущие с собой всю мудрость и опыт наших предков, освоивших шестую часть света. В них звучал и степной ветер русских необъятных широт, и перезвон колокольчиков, и бесконечная, щемящая сердце тоска, и любовь к родному краю. Пела она и романсы бессмертного Вертинского, исполняя их по своему, артистично и проникновенно. Все притихли, тихонько подпевая ей, и только повторяли:

– Ещё, Женечка, пожалуйста, ещё.

Неожиданно её репертуар резко изменился. Поглядывая озорными глазами на моряка, она вдруг запела отрывисто и низким голосом песню Александра Городницкого: «Не женитесь, поэты».

– Какая хорошая песня, настоящая, мужская. Ты, Женечка, просто умница, и как ты её хорошо поняла, наверное, твой муж какой-нибудь дипломат или что-то в этом роде?

Все переглянулись, пораженные таким неожиданным выводом и ещё более тем, что он действительно угадал.

– Ну, причём тут мой муж, Степаныч? Кстати, он действительно дипломат, чем же это плохо?

Ребята сердито посмотрели на него, а Николай буркнул:

– Думай, что говоришь!

– А что я такого сказал? Ну, извини, Жень, дурака, уж очень меня впечатлили твои песни или романсы, прямо не знаю, как правильнее сказать. Как это там у тебя?

«Затерялись затупившиеся перья среди бабьих ленточек и кружев», так, кажется, да? А что дальше?

– Не у меня, а у нашего коллеги, геофизика из института Океанологии.

Не нашёл княжны упрямый витязь
Для стрельбы готовы пистолеты

Степан Петрович вдруг неожиданно сказал

– Вот, вот, ты, Женечка, и есть та самая княжна, которую не каждому удаётся хотя бы раз в жизни встретить. Ну, ладно, спасибо вам ребята за угощение и за песни, от которых аж слёзы к глазам подступают. Душевно посидели, спасибо тебе, дочка.

И старик галантно поцеловал Женины пальчики, она покраснела и опустила длинные ресницы. Ар дай заметил:

– Вот вроде бы и таких русских песен не слыхал, а невольно подпеваю. Как это, сам не понимаю.

– Генетическая память. Спасибо на добром слове, только не меня нужно хвалить, а народ, их создавший.

– Генетическая память, говоришь? Ага, особенно у меня, да!? Нет, Женечка, не скромничай, это твоё исполнение. Ведь ты в них душу вкладываешь…

– Да ведь и вы, долгане, тоже наш, русский народ.

– Это точно, испокон веков вместе, а без матушки России давно бы нас не было на белом свете, только законченные идиоты этого не понимают. Все мы русские, хоть и глаза у меня узкие.

Все рассмеялись и дружно согласились, и понимая, что давно пора расходиться – завтра трудный день – неохотно распрощались, договорившись встретиться по приезду.

– Ну, смотрите, ребята, сейчас уж ладно, у вас действительно много дел, но на обратном пути непременно жду вас у себя. Степан ибн Петрович, приведёшь их ко мне, будут сопротивляться – под ружьём!

– Конечно, придём, спасибо за кампанию и интересные рассказы.

Укладываясь спать, каждый из них с улыбкой подумал: как всё-таки приятно, что в любом, самом дальнем уголке нашей бескрайней Родины, незнакомые люди тебя встречают как родного, а уж на севере – тем более. Олег как-то сказал со смехом, что если в один прекрасный день приехали бы вдруг все те, кому Женя оставляла свой адрес, дом рухнул бы. «Нет, – подумала она, вспомнив тех, с кем встречалась на дорогах страны Советов, – он стал бы только крепче».

2. Вперед, и только вперед!

На следующий день Женя и Николай пошли договариваться с вертолётчиками, а Фёдор и Денис – закупать продукты. Пёс ни на минуту не отходил от девушки, преданно и гордо поглядывая на своего нового друга. В Хатанге всё было просто, никто не закрывал перед ними двери, более того, Бренди знали, кажется, все местные жители, и неожиданно он стал для Жени чем-то вроде визитной карточки: буквально каждый рассказывал им, как он тосковал по бросившему его хозяину, как полгода отказывался от пищи. Не покидая аэропорт, он вглядывался с надеждой в каждого прилетевшего в ожидании только его, единственного и самого нужного. Но, увы… И теперь все радовались, что пёс обрёл хозяина.

По дороге Николай спросил Женю:

– А ты не жалеешь, что взяла Степаныча? Он меня ещё в аэропорту достал со своей суетой и занудством! Намучаемся мы с ним!

– У нас был выбор? Толпы соискателей рвались, а мне только Фёдор Степанович приглянулся, так? А ты при этом резко возражал, не правда ли?

– Ну, знаешь, ты начальник, тебе решать, тебе и отвечать за всё.

– Перед кем, перед тобой, что ли?

– Ну, и передо мной тоже. А как ты думала?

– Вот ты как запел! Что же, в таком случае, приказываю тебе: не смей разводить эти подковёрную крысиную возню. Нам жить под одной крышей и работать вместе, не надо выискивать недостатки друг у друга. Ты у нас тоже далеко не ангел.

– Ну, ладно, Женечка, не обижайся на шутки грубияна, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, поэтому и переживаю. Я тебе скажу по-простому, по-солдатски…

– Грубовато, но прямо: лучше тебя начальника нет и быть не может! – продолжила за него Женя, передавая интонации Николая. Коля мрачно улыбнулся и до дому они не проронили более ни слова. Во второй половине дня ребята стали наполнять пластиковые бутылки крупами, надувая их предварительно: коллекцию сплющенных бутылок они привезли из Москвы. Такая упаковка позволяла сохранять продукты на реке при любых обстоятельствах. Когда всё было закончено, Денис осторожно взял Женю за руку, и показал ей глазами, что хочет что-то сообщить. Они вышли на крылечко, и он тихо сказал:

– Знаешь, этот моряк на редкость мелочный субъект, со всеми торгуется, как на базаре, каждую банку осматривает и вынюхивает, по десять раз деньги пересчитывает, стыдно с ним ходить. А здесь народ такой хороший, во всём идёт навстречу. Вот, скажут, московские скряги приехали! – Женя грустно вздохнула:

– Ладно, Дениска, всё купили, и слава Богу. Ну, такой он хозяйственный, что же теперь делать? Не убивать же его! Может, он и мелочный, но к нам за копейки пошёл работать. Помнишь, как твои щедрые одногруппники сказали: «За такие деньги да в такую глушь? Мы что, придурки!?» А он поехал, даже не спросив про зарплату, а ты говоришь – мелочный субъект. Да и оснований для поездки у него поменьше, чем у студентов геофака.

– Во всех ты видишь хорошее. Смотри, чтоб не пришлось потом локти кусать!

– Николай напел? Я ведь и вас терплю такими, какие уродились, и не лезу к вам с замечаниями. Поле всё покажет и по полочкам разложит. Ну, не оставлять же нам его в Хатанге за кропотливую хозяйственность! Ведь он для нас старается, там магазинов не будет. Пойдем в дом, не накручивай себя, всё устаканется, уверяю тебя.

Денис покраснел и почувствовал себя неудобно. Наконец-то всё было собрано, упаковано, а вертолётчики не шли и не шли. Николай отправился на разведку и вернулся расстроенный: полёт на сегодня отменяется из-за сильного ветра. Попив чайку, ребята неохотно вытащили тщательно упакованные спальники и надули матрасы. Бренди тут же пристроился рядом с Женей, положив лохматую морду ей на ноги. Только они заснули, как в дверь энергично застучали: ночью ветер утих, и можно было лететь. Полусонные геологи подскочили, вновь сдули матрасы, скрутили спальники, и загрузили снаряжение в аэрофлотовскую машину, что уже ждала их у дома. Несмотря на нарушенный сон, все обрадовались – нет ничего более тоскливого, чем «ждать у моря погоды».

Первым, не дожидаясь приглашения, в вертолёт заскочил Бренди: он очень боялся, что его оставят, и тут же всем своим видом показал, что только из любви к ним забрался в эту страшную штуку. Как только сине-красный МИ-8 набрал высоту, ребята приникли к окнам и достали фотоаппараты, а пёс испуганно прижался к ногам Жени. За бортом железной стрекозы, в легкой дымке белых ночей, раскинулась необъятная разноцветная тундра с её болотами, извилистыми и пока ещё полноводными речками и ручейками, островками снега, карликовыми берёзками и коврами разнообразных мхов и лишайников. Это земля дышала девственной чистотой, суровостью, дикостью и отсутствием каких-либо следов человеческой деятельности. Вертолёт летит относительно медленно и не очень высоко, с него всё замечательно видно, и ребята с радостным воодушевлением отмечали наиболее привлекательные и необычные места. Когда попадалось что-то особенно интересное – какой-нибудь щупленький после зимы олень, весело скачущий зайчик, либо косолапый, лётчики опускали небесный автобус совсем низко и восторженно кричали геологам: «Смотрите, смотрите!», и взоры путешественников приковывались к чудесам, которые тундра скупо демонстрировала им.

Три часа полёта пролетели, как один миг. Страх Бренди постепенно испарился, он заразился общим восторгом и тоже полез к окну, положив пушистые лапы на колени своей подружки. Замечательный МИ мягко парил над тундрой, словно элитный автомобиль по идеальной трассе, природа Заполярья завораживала своей суровостью и нетронутостью. Женя, с геологической картой в руках, присела рядом с лётчиками, и стала выбирать место для посадки. Едва вертолёт приземлился, Бренди выскочил из него и обиженно заскулил, с трудом вытаскивая мокрые лапы из болотной топи. Высыпавшие вслед за ним геологи также увязли в серой жиже. Николай достал из сумы четыре пары резиновых сапог, в каждом из которых находились шерстяные носки, и ребята на весу переоделись в сухое – ночью было холодно, да, честно говоря, и днём-то без куртки некомфортно – и стали разгружать вещи, оттаскивая их на небольшой сухой «островок» частично заснеженного топкого берега реки:

– Извини, подкидыш, для тебя нет сапожек, – сочувственно сказал Николай псу, поджимавшему то одну, то другую лапу и жалобно заглядывавшему ему в глаза. – Деваться нам с тобой тут некуда – вокруг болото…. Терпи, брат, раз уж выбрал нас.

Весёлое возбуждение наполняла ребят энергией, и Женя стала по-хозяйски выбирать место для лагеря. Лётчики с тоской оглядели раскинувшееся обширное мрачное болото, островки снега и небольшую льдинку у берега реки со странным именем Фомич.

– Ребята, может, пока не поздно, вернётесь? Как можно путешествовать здесь в такую раннюю весну? Снега ещё до фига!

– Ничего себе, ранняя! Сегодня 1 июля, в это время уже клубника сходит с грядок, – мрачно буркнул моряк.

– А к нам она и не заходит. Картошку пытались сажать, так и та прорасти не успевает, – заметил со смехом второй вертолётчиков. – Весной закопаешь, а осенью из-под снега достанешь и слопаешь. Главное, найти, где спрятал.

– Весна у вас в начале июля, а осень – что? в конце августа?

– Нее, в середине…. Зато какой у нас октябрь! И охота, и рыбалка, и вообще – красота. Ну, что, златокудрая принцесса тундры, может, отвезти тебя с твоими рыцарями в Хатангу – лучший город на планете? Пока не поздно, одумайтесь, странники!

– Только гляньте на них! Сами фанаты тундры, а нас норовят запугать! Не выйдет, и не рассчитывайте!

– Кто ж её не любит!? Да только мы-то на два-три дня ездим за рыбкой и зверем, и то осенью, романтики…

– С большой дороги… Нам тоже работать нужно.

– В это голодное время не только бурый, но и белый мишка, бывает, захаживает! Поосторожнее будьте. А главное, начальника берегите, смотрите, чтоб не украли вашу девицу-красавицу, ведь единственный дефицит в наших местах – девушки.

– Костьми ляжем, а не допустим, тысяча чертей! – вдруг неожиданно вскрикнул моряк.

– Спасибо за замечательный полёт, ребята. Пожалуйста, не забудьте нас забрать 1 сентября. Может, останетесь на чаёк, мы сейчас быстро организуем, не сомневайтесь.

– Мы и не сомневаемся, да только нам пора, а то утром ветер с Северного Ледовитого океана поднимется – он только ночью затихает – и мы у вас надолго застрянем.

Они пожали друг другу руки, вертолёт воспарил над заполярной тундрой и вскоре скрылся из виду. Нехорошая слава ходила об этой речке, лётчики в салоне грустно переглянулись и вздохнули, покачав головой. А ребята поставили одну большую солдатскую палатку, запихнули туда свои вещи, установили в ней печку, и, немножко подтопив её дровами, предусмотрительно захваченными из Хатанги, надули матрасы и залезли в спальники, радуясь, что хоть лёд с речки почти сошёл. Было 4 часа белой ночи.

Весь следующий день геологи подготавливались к дальнейшей дороге: разбирали вещи, надували и проверяли лодки на воде. Фёдор с Денисом приготовили первую полевую еду в этом сезоне, а Женя с Николаем сделали маленький рекогносцировочный маршрут. Вечерком они расселись вокруг печки, и, потягивая чаек с дымком, стали строить планы на ближайшее будущее.

Четыре дня они сплавлялись, и в каждом новом месте ходили в маршруты вверх и вниз по реке, а также по притокам, но пока до интересующих их обнажений не добрались. Фёдору всё больше приходились по душе эти суровые места с их первобытной чистотой и нетронутостью. Его восхищали природа и уединение, радовала возможность пить вкуснейшую воду прямо из речки, при этом он глубокомысленно добавлял: «Вот бы здорово, и, не боюсь этого слова, полезно разбавлять ей спирт! Для воды, конечно, спирт и так лечебный». Но на его намёки никто не среагировал – всему своё время, ведь спирт здесь – часть необходимого снаряжения, способного подчас спасти жизнь.

3. Солнце в бокале

Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем.
Омар Хайям

Новый день неожиданно разбудил геологов ярким солнцем. Первым встал Николай, и через несколько минут он положил Жене на спальник необыкновенно красивый цветок:

– С днём рождения, Женюля!

Женя проснулась, потянулась и расцвела в детской улыбке, глаза её засветились сотнями весёлых огоньков, а Бренди тут же облизал её, смеясь, она отвернула лицо и с удовольствием потрепала его густую длинную шерсть, приговаривая:

– Солнышко моё заполярное!

– Как вам это нравится!? Скажите, где справедливость? Я, можно сказать, ночь не спал, обегал всю тундру, а хвалят и ласкают вовсе не меня, а эту нахальную зверюгу!

– Спасибо большое, Коленька, мне просто не терпится и тебя поцеловать!

– Ага, после пса… Ну, и на том спасибо!

Николай тут же подставил губы, Женя обняла его и чмокнула в щёчку, а он театрально закатил глаза к небу, словно призывая в свидетели небеса, тяжко вздохнул и сердито погрозил псу, который сосредоточенно проталкивался между ним и Женей.

– Где ты только раздобыл такую красоту, Коленька?

– Я его ещё вчера приметил, всю ночь о нём заботился, нежил и лелеял, можно сказать, вырастил собственными руками!

– Вот подлый врун и хвастун! А нам не сказал про день рождения начальника! – возмущённо пробурчал моряк.

– Это его стиль в отношении шефа! – недовольно буркнул Денис. Женя рассмеялась от того, что он назвал её «шефом» и постаралась перевезти в шутку этот неприятный инцидент:

– Да ладно вам, ребята! Тоже мне, нашли шефа! Зовите меня просто капитаном или – нет, лучше адмиралом.

И тут же услышала тёплые поздравления остальных членов отряда, обвинявших Николая в том, что он буквально всю тундру ободрал, ничего не оставив им.

– А когда справлять-то будем? Ну, чего вы ржёте? Ведь для кока это очень важный вопрос, – взволнованно заявил Фёдор. – Первый день такое солнце, я уж думал, его здесь вообще не бывает! Сразу видно – хороший человек родился.

– Как это – не бывает? Оно здесь даже ночью гуляет по небосводу, а тебе всё мало!

– Гуляет, да не светит и не греет… Может, завтра пойдём дальше, а сегодня попьянствуем, тьфу, то есть, попразднуем?

– Не выдумывай, Феденька, нужно двигать вперед, пока воды много, найдём к вечеру хорошее местечко и отпразднуем. В день моего рождения действительно всегда солнце – июль, он и в тундре июль.

Женя с болью вспомнила Гришино послание: неужели она никому из них, кроме Бренди, не может доверять, и ей грозит ещё какая-то неизвестная опасность, когда их здесь и так сполна!? Сердце девушки болезненно сжалось, ведь не случайно Гриша так спешил предупредить её! Она не раз мысленно «тестировала» каждого из ребят. Дениска, очаровательный и беззаветно влюбленный в неё юноша, надежный как товарищ, не любит сплетни и склоки, в то же время, достаточно скрытен и умён. Какая у него перспектива, если в стране ничего не изменится в ближайшее время? А предпосылок к лучшему не видать… Достаточно известные в своем кругу специалисты со степенями никому не нужны ныне, что же говорить о начинающем молодом учёном? А производство и прикладная наука развалены, туда не пойдёшь, фундаментальную науку добивают отсутствие финансирования и постоянные сокращения. Нет, и всё-таки, не верится, что Дениска смог бы предать её: его горящие любовью глаза не умеют лгать. Впрочем, Олег всегда упрекал Женю за необъективное отношение к своим друзьям, которых она немножко идеализировала. А Николай? Он карьерист, по характеру льстив и неискренен, самолюбив, и на всё и всех смотрит с утилитарной точки зрения. Если ему выгодно, поддержит Женю, может даже стоять за неё горой, особенно при тех, от кого он не зависит, но если вдруг появится лучшее предложение, продаст ни за грош. Николай мило и показно ухаживает за ней из подхалимажа, он кажется преданным другом, но до поры до времени. Женя это отлично понимала, и старалась не обольщаться его сладкими речами, что не всегда удавалось. Талантом Николай не блещет, зато хитёр и изворотлив, как змея, больше всего он любит прикидываться грубовато-наивным и до смешного искренним простаком, этаким солдафоном. Льстец часто способен влезть в душу более умного, чем он сам, человека: все мы падки на комплименты. Николай тихим сапом да сладкими речами обольстил их завлаба, доверчивого и увлечённого учёного. Между делом он сумел ловко скомпрометировать и подставить остальных, вроде бы «по своей вечной непосредственности и солдатской прямоте», как он любил говорить о себе, при этом умел прикинуться бесконечно преданным делу. А Фёдор? Этот моряк пока производит впечатление очень открытого и глубоко порядочного человека, но ведь он действительно неизвестно откуда появился. И ворчит, мелочится вроде бы только для пользы дела. А что, если он и есть артистичный агент Пасикиса, а это всё игра? Фёдор словно прочитал её мысли, подсел к ней и виновато залепетал:

– Женечка, не обижайся, ведь я хотел, как лучше.

Она улыбнулась, заверив его, что просто задумалась. Да как она могла хоть на секунду заподозрить их!? Разве возможно делить вместе и хлеб, и жизнь, и не верить друг другу!? В их условиях особенно неприятны такие мысли, и, всё-таки, нужно быть осторожней и жить с оглядкой, что было противно Жене: она любила людей, и ей хотелось, чтобы это было взаимно. Но из головы не выходила страшная история смерти родителей Гриши, его таинственная бабушка со странными подарками и предупреждением о Викторе, и, наконец, это странное авиасообщение. А история со слежкой и Гришей?

Геологи скинули куртки и одели футболки и шорты – на «улице» прямо таки жара. Вскоре они собрали лагерь, загрузили лодки и отправились вниз по реке. Женя с Дениской шли впереди, а Николай со Степанычем на другой лодке, следом за ними, радостно улюлюкая и подпрыгивая по волнам бурной быстрой речки. Бренди почти сразу привык к бродячей жизни. Как только лодка загружалась, а сверху натягивался и намертво закреплялся со всех сторон верёвками брезент, пёс первый запрыгивал сверху и внимательно наблюдал за остальными, готовый в любой момент ретироваться, и только когда все устраивались в лодке, успокаивался. Легко и весело они проплыли достаточно далеко, и под вечер нашли чудесное местечко для лагеря, где были и дрова, и сухая полянка, и хорошее обнажение напротив. Прошло не более часа, как палатка с печкой и вкусный праздничный ужин были готовы. Может, он бы вам показался достаточно скромным, но в полевых условиях – это настоящее пиршество. Женя неожиданно для всех достала бутылку великолепного крымского вина и изумительную черносмородинно-малиново-лимонную настойку, любовно сделанную и мужественно сохраненную до дня рождения. Её положили охладиться в речку, и рядом с ней уселся моряк.

– Ты долго там будешь торчать? – спросил Николай.

– Ну, мало ли, что, украдут ещё…

– Кто!? Мы здесь одни на много километров, вокруг только топь да тундра. Не валяй дурака, предусмотрительный ты наш, – заливаясь звонким смехом, сказала Женя

Они разлили по кружкам коктебельскую мадеру, и вдруг Фёдор по-детски радостно закричал:

– Смотрите, смотрите! В ней солнце плещется! Нет, правда, не смейтесь, вы только гляньте, чудо какое!

И действительно, в его зеркально-металлическую кружку с вином попал луч, и маленькое солнышко ярким огоньком загорелось в вине, только там оно было не холодное и бледное, как снаружи, а теплое, золотистое и игривое.

– Солнце в бокале, есть такое вино, и, кажется, даже завод так называется. Во время крымской практике, в Симферополе, мы ходили в их магазин на дегустацию, – заметил Денис.

– И завод, и магазин, и вино такие есть, действительно. Однако настоящий дар солнца – мадера, морская душа нашего Феденьки правильно ему подсказала. Знаете, как оно появилась на свет? Однажды корабль с винными бочками, который следовал из Мадейры в Индию, попал в сильную качку и довольно долго болтался в море, да ещё под тропическим солнцем, по прибытию вино не удалось продать, так как оно приобрело неприятный запах и резкий вкус. Торговцы всё-таки не вылили его – боялись, что им не поверят, а увезли домой, хозяину. Тот хотел с горя покончить жизнь самоубийством – все деньги он вложил в эту авантюру, и теперь был разорён… Перед смертью винодел решил попробовать «испорченное» вино и… пришёл в восторг: у него пропал неприятный запах, а за время путешествия родился оригинальный привкус калёного ореха. Первоначально предположили, что это из-за качки, и даже специально таскали бочки с вином по морю, так, кстати, поступали и с портвейном, но потом поняли: ему необходимо тепло, и стали разогревать его на солнце до 40 градусов, причём в течение нескольких лет. Получилось то, что вы сейчас отведаете, друзья мои и с XV века, мадера покоряет людей удивительным вкусом. У нас в Коктебеле её производят уже тоже более века, там одна из самых больших в Европе мадерных площадок, где оно прогревается не менее 4 лет. Летом на солнце, а зимой в оранжерее. Постепенно вино частично испаряется, и бочки доливаются, но не доверху, лишь на 70 %, мадера густеет, вкус её концентрируется и становится более изысканным. Я там была на экскурсии, потрясающее впечатление.

– Женя села на свой любимый конёк! Но давайте же, наконец, прикоснёмся губами к этому шедевру! Выпьем за нашего милого, умного и обаятельного начальника! – провозгласил Николай.

– Счастья тебе, Женечка, и в науке, и в семье, и во всех твоих делах! – добавил Фёдор.

– Женечка, ты настоящий учёный! Ко всему относишься с интересом, во всё основательно вникаешь. Ну, что же, за твои хобби, главное из которых, всё-таки, геология и дорога. Счастливых тебе путешествий и побольше! За тебя! – с воодушевлением произнёс Денис. Они с удовольствием потягивали вкусное вино, и лакомились изысканными для поля закусочками в виде оливок и сыра. Николай достал из кармана хорошенькую маленькую коробочку, перетянутую яркой ленточкой, и торжественно вручил Жене от имени всего отряда. Она с счастливой улыбкой раскрыла её и достала очень красивую заколку для волос, украшенную искусственным чёрным жемчугом. Девушка тут же подколола ею прядь своих непослушных кудряшек. Все разохались, твердя наперебой, что она стала просто неотразимой красавицей…

– …на Фомиче, да? И наряжена в столь элегантную штормовку! Попробовали бы не похвалить собственный подарок!

Ребята рассмеялись, и Николай тут же заверил её, что для них она всегда и везде самая прелестная девушка Вселенной. Ну, по-крайней мере, нашей, за другие Вселенные он не ручается. Женя расплылась в счастливой улыбке: и заявила, что на другие она и не претендует.

– Жень, а что такое «царская мадера»? Это самая лучшая, да? – вернул её Фёдор к заинтересовавшей его теме.

– Отнюдь… Как известно, Пётр Первый не очень-то ценил наши национальные традиции, в том числе, и кухню. Водка при нём очень ухудшилась по качеству, одним словом, «ключницы гнали», причём немецкие, русских специалистов он не жаловал, только на тяжёлых и грязных работах на смерть загонял. По царскому указу, работягам ежедневно бесплатно выдавали чарку гадкой немецкой сивухи, вот наш остроумный народ, что за словом в карман не полезет, и прозвал её «царской мадерой». Это был намёк на креплёные вина, в том числе и мадеру, которые на ассамблеи он подавал немецким прихлебателям и силой накачивал русскую знать: у нас не было принято напиваться до поросячьего визга, как на Западе.

– А разве не наоборот, как нам говорили с детства…

– А ты больше слушай… Книжки нужно читать!

– Всё, что ты рассказала, Женя, очень интересно, и вино, действительно, потрясающее!. Массандровская мадера тоже вкусная, но эта – просто супер! Думаю, и испанцы могут позавидовать! Но где ты её раздобыла?

– В Москве такую мадеру действительно не купишь, а вот в Хатанге – сколько угодно! Её сюда спецрейсом доставляют, прямо из Коктебельского винсовхоза. У них договор – Хатанга им за вино бесплатные путёвки в тундру даёт.

– Что, серьезно!? – хором спросили пораженные Денис и Фёдор. Николай хмыкнул:

– Ага, развесили уши! Да кто, кроме нас, сюда поедет!? Нашли, кому верить! Неужели не видите – она вас накалывает!

Женя улыбнулась, а потом тихо и грустно добавила:

– Гриша подарил, он отвозил свою благоверную с дитём на отдых в Коктебель, а мне привёз оттуда в подарок вот эту бутылочку с одним из моих самых любимых вин, – помолчав немного, она добавила:

– Интересно, как он там, в своём Бостоне, устроился?

– Ну, Женя, ты просто герой! И столько времени берегла такой божественный напиток!? – недоуменно воскликнул Фёдор, и тут все с ним согласились.

– Это Гриша посоветовал взять с собой в поле и открыть её в день моего рождения, чтобы мы его вспомнили добрым словом. Вот давайте за него и выпьем. Пусть ему во всём сопутствует удача! За Гришу, ребята!

Вино потихоньку было выпито, закуски уничтожены, и Фёдор подал к столу бутылку Жениной настойки и дымящийся плов с тушёнкой. Все приступили к трапезе горячего и к дегустации сказочно вкусного напитка, с любовью сделанного ею в Москве. Федя, зажмурившись от удовольствия, произнёс:

– Мммм, витаминчики, это нам сейчас как раз и требуется.

– Жень, я слышал, что родители у Гришки как-то странно погибли. Что там, собственно, произошло? – спросил Денис.

– Да я и сама толком не знаю, однако эта история со временем вызывает у меня всё больше и больше вопросов.

– Почему? Расскажи, ведь вы с ним с детства дружили.

– Да что тут рассказывать? Родители Гриши сгорели у себя дома, при этом в квартире ничего не пострадало. Не странно ли!? Здоровые люди не тушили пожар, не убегали, не звали на помощь, наконец, а просто, без крика и шума, заживо горели на крошечном пятачке. Как раз в день их гибели, в воскресенье, Пасюк вызвал Гришу по телефону, причём не сам, а через какого-то неизвестного. Ну, что за срочность такая может быть? Следователю потом этот удав заявил, что ничего не знает и никого не просил звонить ему.

– Ты просто Пасикиса не любишь, – заметил Николай.

– Вот поэтому и не люблю, Коленька, и другим не советую ждать от него благодеяний. Представляете состояние Гриши, когда он вернулся через час домой, и увидел два обгоревших тела вместо родителей!? А ведь ему и девятнадцати не было. Потом Пасюк пристроил его на практику в свою Одессу, поселил вместе с Сонькой, своей племянницей, и женил Гришу на ней. Ещё бы, московская прописка и трехкомнатная квартира в центре, согласитесь, весьма притягательное приданое для этой кампании.

– Что ж ты хочешь сказать, что за квартиру и убили его родителей? А Пасикису какая с этого выгода? Может, ты просто ревнуешь своего Гришеньку к одесситке? – заступился за Пасикиса Николай.

– С чего это? Мы просто друзья. Захотела бы, давно стала бы его женой, тоже мне, проблема!

– Знаем мы таких друзей! – подыграл Николаю Фёдор и понимающе подмигнул Жене, но заметил, что ей не до смеха. – Однако, если серьёзно, история действительно странная, и уж слишком много дорог ведут в одну, явно заинтересованную сторону. А теперь он опять использует Гришу в своих целях, правильно я понял, Жень? Белым днём убили двух человек, и что же, никто ничего не видел? И следствия не было?

– Было, конечно, а толку? Его родители были бесконфликтными порядочными людьми, богатств не нажили, но и врагов не имели, никому дорогу не перебегали… И молодому следователю эта история тоже очень не понравилась. Но как только он стал усиленно копать, его нашли мёртвым рядом с домом, диагноз – обширный инфаркт (и это в 30 с небольшим!). Новый следователь закрыл дело, заявив, что это обычный несчастный случай, и нечего огород городить. Мои родители попытались поднять скандал, но тут же папу на катке сбил какой-то тип, и он оказался со сломанной ногой, а его обидчик пропал. Мы всех в лицо знали, кто катался на Чистых прудах, а этот только один раз там и появился. Тогда к следователю пошла моя мама, он с ней очень грубо разговаривал, даже кричал на неё, и этим же вечером её зверски избили в нашем же дворе, причём били ногами и только в лицо. И опять никого не нашли или не захотели найти. Она потом долго лечилась. Я приехала с практики, а у меня папа со сломанной ногой, мама в больнице, а тётя Маруся с дядей Изей на кладбище, вот так. Сами понимаете, мы с Гришей было развернули бурную поисковую деятельность, но родители со слезами молили нас не лезть в это дело, тем паче с нашей юношеской безаппеляционностью и бесстрашием. Нас тогда срочно сбагрили на недельку папиному фронтовому другу в Вильнюс, пока всё хоть как-то утрясётся.

– Их можно понять, – заметил Дениска

– В жизни всякое бывает, но чтобы всё вот так совпало – это вряд ли.

– А ты мне этого раньше не рассказывала…, – понуро согласился Николай.

– Больно вспоминать, Коля. Ведь недаром и она Гришу предупреждала, чтобы был осторожен с Виктором, – рассеянно добавила Женя, глядя на реку.

– Кто она?

Женя сразу же прикусила язык, ей вовсе не хотелось рассказывать про их странную встречу на Чистых прудах. Это была не её тайна, а сейчас, подумала она, может быть, даже опасная для Гриши.

– Да одна цыганка, прямо так и сказала: «Берегись своего спутника, с которым полетишь за океан». Это давно было, когда ещё Гриша никуда не собирался. Мы с ним тогда просто посмеялись, и забыли, а сейчас я вдруг вспомнила.

Жене пришлось выкручиваться и придумать на ходу историю с цыганкой. Все поверили, кроме Николая, который пытливо посмотрел на Женю и произнёс многозначительно:

– Что-то ты темнишь, подруга.

– Просто ты не во что, кроме фактов, не веришь.

Коля согласился (или сделал вид?), кроме того, он хорошо знал её характер, и понимал, что теперь Женя и под пытками ничего не скажет, лишь более замкнётся.

Ребята ещё поболтали о всякой всячине, но поневоле периодически вновь возвращались к Гришиным родителям, обсуждая, что же тогда произошло, и кто в этом виноват.

– Интересно, а как вообще Пасикис попал к нам в институт, Жень, ты не знаешь? Загаров, например, мне сам рассказывал, что ему в Академгородке предлагали должность в московском институте и квартиру в придачу за то, что он и его лаборатория проголосуют за Ельцина, причём дважды: и там, и в Москве. Вот так он к нам и попал.

– Не будь наивным, он расскажет… Думаю, что предлагали далеко не всем и уж наверняка не за его драгоценный голос, выборы – всегда подтасовка. К тому же, его сразу сделали у нас завлабом, хотя и своих докторов хватало. Кстати, у него старшая дочь живёт в Америке и её муж занимает там какую-то высокую должность. А как попал Пасикис к нам – не знаю, он не распространяется об этом. Денис, неси-ка лучше гитару.

Бренди не одобрил их разнобойное пение, он стал подходить к каждому по очереди и пихать мордой в сторону палатки. В конце концов, ему надоело их ждать, он «махнул на них лапой, и обиженно отправившись в Женину палатку, где бесцеремонно устроился на её спальнике. Когда она наконец-то пришла, Бренди ворчливо забурчал – мол, сколько можно шляться, ночь на дворе, завтра на работу. Он так выразительно показал свое возмущение, что Женя произнесла, ласково трепля пса за холку:

– Тоже мне, мать родная нашлась. Хватит пилить меня, ведь сегодня, всё-таки, день моего рождения!

Бренди вздохнул, перестал завывать и уютно пристроился рядом, свернувшись калачиком у её ног, мордой к выходу.

4. «Приключения» начинаются…

Утром следующего дня произошло настоящее чудо: тундра, словно всю ночь над ней неустанно трудился волшебник, преобразилась. Разнообразные пёстрые растения и крупные цветы на толстых стебельках ярким ковром покрыли всё вокруг, островки белого снега ещё виднелись кое-где на сопках, но они уже стали почти прозрачными. Воздух наполнился волшебными ароматами и весёлым щебетаньем многочисленных пернатых, на низкорослых лиственных деревьях набухли почки, из некоторых уже выглядывали нежно-зеленые листики. Короткая яркая весна вступила ненадолго в свои права, и о властной хозяйке этих мест – зиме – как-то сразу забылось.

Рано утром геологи, с восторгом указывая друг другу на приукрашенную тундру и вдыхая нежные запахи цветения, кое-как перекусили, уселись втроём в лодку и переплыли на другой берег, где находилось обнажение. Фёдор проспал их уход, и очень расстроился – ведь это он должен был накормить ребят. Полевой кок решил наверстать упущенное, и напёк целую гору блинчиков. Как только он заметил, что геологи уже что-то там наколотили своими молотками и уселись записывать увиденное в маленькую маршрутную книжечку, переправился к ним на лодке, захватив к блинам чайник с кофе, кружки и сгущёнку.

Ребята были в восторге – в поле блинчики всегда как праздник, ведь хлеб быстро кончается. Сгущёнка оказалось варёной, что очень удивило и порадовало их: пока они ходили в маршруты в эти дни, Степаныч натаскал кучу дров и проворил её не менее 3,5 часов. Всё было очень вкусно, один только запах угощения возбуждал неукротимый аппетит.

– Ну, ты прямо у нас золушка, спасибо большое. С утра и есть-то не очень хотелось, а сейчас – самое оно! Вот уж, действительно, угодил, так угодил! Теперь, думаю, мы за сегодня здесь всё доделаем.

И даже Николай, который всю дорогу возмущался, что Фёдор их не накормил и бубнил, глядя на Женю, «распустившую его со своим либерализмом» (в те времена это слово употреблялось, как терпимость к другим), был совершенно удовлетворён.

Ближе к вечеру Фёдор с волнением заметил с другого берега реки, как Женю и Дениса, забравшихся на самый верх скалы, атаковали орлы. Сначала над ними покружил отец семейства, затем появилась и его вторая половина. Они парили над геологами с душераздирающими криками, всё уменьшая радиус полёта вокруг них.

Николай работал в средней, более пологой части скалы, и стоял устойчиво, в отличие от остальных. Он стал угрожающе улюлюкать и сердито ругаться на птиц, размахивая геологическим молотком, одновременно вдоль разреза с лаем бегал взволнованный Бренди, но птицы игнорировали вопли и угрозы обоих, у них всё более накалялась ненависть к непрошенным гостям, вторжение которых грозило гибелью их детям. Женя сказала:

– Нужно уходить, видимо, у них здесь где-то рядом гнездо.

– Если б ещё знать, где… А то как раз туда и рванём. Ой, Женя, берегись!!!

Повернувшись, девушка увидела прямо перед своим лицом жёлтые хищные глаза нависшего напротив и пытающего её клюнуть орла. Женя невольно отпрянула, отшагнув назад, и немного проехала по осыпи. Из-под её ног полетели карбонатнокремневые обломки породы в сторону Дениса, стоявшего чуть ниже её, от неожиданности он резко дёрнулся, поскользнулся и потерял равновесие. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее по гладкой поверхности нижележащих сланцев, он «поехал» в сторону обрыва, безуспешно пытаясь за что-нибудь ухватиться или хотя бы изменить направление. Рюкзак с образцами болтался за спиной и периодически лупил его по затылку. Молоток Денис упустил, и тот, отскочив рикошетом от камня, быстро и весело поскакал вниз, но не в пропасть, а по направлению к Николаю, и едва не разбил ему лицо, которое тот задрал вверх, наблюдая за поединком ребят с орлами. Коля успел отскочить, но песчинки запорошили ему глаза, да и молоток не совсем промахнулся – заострённой металлической частью он попал в щиколотку, как раз в то место, что не было прикрыто ни ботинком, ни брюками. Николай выругался от неожиданности, боли, и мучительного осознания своей полной беспомощности в столь сложной для коллег ситуации: нога мучительно болела, а глаза ничего не видели. Женя отчаянно махала молотком в сторону орла, но он только ещё злее шипел и, устав зависать в воздухе, плюхнулся рядом с ней, и тоже слегка пополз по осыпи, учащённо хлопая крыльями. Из-под лап и крыльев виновника их бед на Дениса вновь посыпались камни, усугубляя его положение и ускоряя скольжение в пропасть.

Все изложенные события происходили мгновенно, как в кошмарном сне, и не было никакой возможности хотя бы замедлить этот процесс. Денис уже мысленно прощался с жизней, но в двух шагах от пропасти его нога попала в расщелину, и он почувствовал резкую боль: в неё вонзились перпендикулярно торчащие в трещине острые пачки тонко напластованных сланцев, по гладкой поверхности которых он сползал вниз, зато это приостановило на время его падение в пропасть. Как не цеплялся он, ломая ногти, за что только возможно и невозможно, укрепиться не удавалось, даже не для того, чтобы хоть чуть-чуть облегчить боль в защемлённой ноге. Впрочем, тиски, в которые попала нога, удерживали тело Дениса, а стоило её освободить, он тут же полетел бы вниз. Голова кружилась от одного вида пропасти, над которой он навис, по ноге от пронзающих её сланцев струилась кровь, привлекая комаров. Нет, не выбраться… Неужели – всё!?

– Дениска, я сейчас!

Он ничего не ответил, ощущая, как с каждым вздохом приближается к пропасти, и только бросил на неё молящий взгляд. Так хочется ещё пожить! Да разве хрупкой девушке вытащить его!?

Орёл продолжал сидеть в двух шагах от Жени, и всем своим видом мрачно угрожал ей. При любом движении девушки он придвигался к ней и махал крыльями, а она с ужасом наблюдала за отчаянным положением Дениса и понимала, что ничего не может сделать. От безысходности и отчаяния, она обратилась к орлу с мольбой:

– Послушай, нам не нужны твои детки, честное слово! Пожалуйста, орлик, птичка моя, пропусти меня к Денису, и я тут же уползу, ей Богу! Мы все уйдём, клянусь, миленький дружочек!

– «Миленький дружочек!?» Нашла время проводить душещипательные беседы с этой сволочью! – мрачно произнес Николай, моргая воспалёнными невидящими глазами.

Орёл наклонил голову чуть на бок и внимательно слушал Женю, потом вдруг зло зашипел и посмотрел вниз на заливающуюся лаем собаку и ворчащего Колю, словно обвиняя её.

– Не злись, они за нас переживают, как ты – за своих птенчиков. Хочешь хлебушка?

Она достала из кармана сухарик и протянула его птице. Орёл, обалдев от такой наглости, уже хотел было клюнуть её, но, передумав, злобно схватил презент, и вновь уставился на Женю своими непроницаемыми жёлтыми глазами, не собираясь улетать. «Всё бесполезно, Господи, что же делать!? Где я видела эти непроницаемые глаза?» – промелькнуло в голове, и она тут же вспомнила холодный пронзительный взгляд Пасикиса, и, неожиданно для самой себя, понизив голос, отчаянно и отчётливо процедила:

– Пасикис, я тебя узнала!

Орёл смутился, словно его и впрямь разоблачили, отвернулся, взмахнул крыльями и, к удивлению девушки, улетел, не выпуская из клюва сухарика.

– Смотри-ка, уговорила, речистая! Женька, я ничего не вижу и нога болит… Не знаю, как вам помочь!

– Ладно, стой, где стоишь, я теперь свободна.

Передвигаться нужно было очень осторожно, если бы из-под её ног выпал хотя бы и небольшой камушек, у парня не осталось бы ни единого шанса для спасения. От любого неловкого движения и сама Женя легко могла соскользнуть вниз, переломав Денису ущемлённую ногу и составив ему кампанию для дальнейшего совместного полёта. Быстро, как горная козочка, она добралась до Дениса, попутно отшвырнув в сторону от обрыва свой рюкзак с образцами, затем осторожно, сбоку и чуть ниже юноши, подползла к нему и основательно укрепилась, упершись ногами в небольшой скальный выступ. Затем Женя постаралась обеспечить для него хоть какие-нибудь точки опоры: молотком она выскребла ямки для ноги и руки Дениса, и парню сразу стало немножко легче, хоть это и были всего лишь небольшие углубления. Затем попыталась освободить защемлённую ногу, буквально выцарапывая её из породы. Это удалось не сразу, да и юноша ещё немного продвинулся в сторону пропасти, зато второй рукой он теперь тоже смог уцепиться за какой-то хилый ненадёжный кустик. И тогда Женя, крепко держа молоток за рукоятку, подставила его под другую ногу Дениса, всем телом прижавшись к скале. Почувствовав опору, он до конца высвободил ногу, пристроил ступню поперёк трещины, немного подтянулся вверх и продвинулся в сторону Жени. Она отползла, чтобы не находиться под ним, тщательно укрепилась, и опять подставила ему под ногу молоток. Денис вновь осторожно приблизился к ней, развернулся лицом к скале, и, встав более-менее устойчиво, облегчённо вздохнул и почувствовал себя почти в безопасности. Хлипкая опора в виде молотка сыграла роль той самой соломинки, что рекомендуют постелить при падении. Уже через несколько минут он добрался до Жени и благодарно сжимал маленькую верную руку своей очаровательной спасительницы, его глаза пылали любовью, обжигая смутившуюся девушку. Возбуждённый от пережитых ужаса и боли, Денис прижался к ней и поцеловал её в губы, она не сопротивлялась, только с опаской глянула вниз, на Колю. Немного передохнув, геологи стали осторожно спускаться, самый трудный участок преодолевали мучительно долго, коленки дрожали от постоянного напряжения, ведь скала в этом месте была достаточно крутой. По дороге Женя захватила свой рюкзак, слегка съехавший по осыпи вниз. Постепенно спуск терял свою крутизну, двигаться вниз становилось всё легче; и ребята, стараясь не смотреть друг на друга и боясь соприкоснуться руками, добрались потихоньку до Николая. Успешное преодоление смертельной опасности, пережитое волнение, радость спасения и влюблённость переполняли их. Увидев, что Коля, с красными, почти неоткрывающимися глазами и распухшей ногой не может сделать и шага, Женя помогла ему спуститься и подвела к реке, а Денис плюхнулся на землю и стал стаскивать с распухшей ноги сапог и засовывать её в воду. Бренди носился от одного к другому, радостно виляя хвостом и сочувственно поскуливая. Когда Женя ласково потрепала пса за загривок, Денису показалось, что тот победоносно взглянул на него. Николай с добродушным сарказмом заметил:

– Нет, это надо уметь, всем троим так дружно и одновременно вляпаться!

– Да уж, не каждому дано! Один Бренди избежал неприятностей.

– Ну, он ещё неопытный! Освоится, поддержит бывалых бойцов! – со смехом добавила Женя.

– А если честно, ребята, я уже мысленно прощался с вами обоими, чувствуя полное бессилие.

– Да и я тоже! – ответили ему хором Денис и Женя, и тут же встретились глазами, улыбнулись, и вновь почувствовали какую-то незримую нить, крепко соединившую их.

Коля тщательно промыл глаза в приятно холодной воде, стало полегче, но нога ещё сильно болела и кровила. Жене и Денису показалось, что Николай догадывается о произошедшем между ними, и они невольно, вроде бы, отвлекая его, стали чересчур возбужденно болтать. Он с интересом взглянул на них воспалёнными глазами и заметил электрический разряд, исходящий от обоих, но по своей рациональности подумал, что это результат шока. С трудом загрузившись в лодку, через несколько минут они уже оказались в дружеских объятиях обеспокоенного Фёдора, который напряжённо и беспомощно наблюдал с другого берега за их бедствиями, не имея возможности что-либо предпринять. Он стал было ругать орла, но Женя возразила ему:

– Это мы к нему вторглись, а он только защищал свою семью.

– Лучше расскажи, орлиный адвокат, где ты так научилась лазить? Не тебе ли Высотский посвятил: «такая близкая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка?» – спросил Федя.

Женя густо покраснела, а потом произнесла с гордостью:

– Такой замечательный институт мы заканчивали, и альпинизму, и конному спорту, и гребле нас обучали, уж про геологию я и не говорю: специалистов из бывшего МГРИ по всему Советскому Союзу с распростёртыми объятиями принимали!

– И кому это всё мешало?! – горестно вздохнул Николай.

– А нам, теперешним студентам, остаётся только завидовать, – с грустью заметил Денис. Коля с Женей переглянулись: студенческие годы быстро промелькнули, а теперь они, как и их альма-матер, оказались стране, превратившейся вдруг из матушки в злую мачеху, абсолютно не нужны. На ушибы Женя сразу нанесла ребятам сеточку из йода, а затем намазала троксевазином и протянула им тюбик. Встречаясь глазами с Денисом, она ощущала себя влюблённой школьницей. Стараясь не поддаваться этому щемящему сердце чувству, она через чур строго напутствовала пострадавших в неравном бою со стихией.

– Будете мазать им ноги каждый час. Вот ещё что, съешьте вместе с ужином и утром по 3–4 таблетки аскорутина, и синяки пройдут быстрее. Это витамины, а не лекарство, не бойтесь.

Николай поблагодарил Женю за заботу и обещал, что вместе со студентом они будут добросовестно лечиться. Он подчеркнул голосом слово «студент», и Жене показалось, что сказано это далеко не случайно.

В лагере ребят уже давно ждал горячий ужин и вкусный душистый чай, после чего измученная кампания залезла в палатку, ничего уже более не обсуждая, лишь Николай мрачно предрёк:

– Чувствую, наши приключения только начинаются.

– Ладно тебе, не каркай, постараемся далее обойтись без них. Главное наше дело – вернуться живыми и здоровыми. И работу потихоньку сделаем, и отдохнём, только выздоравливайте, мальчики, и разумно оценивайте сейчас свои возможности. Нужно будет полечиться – посидите в лагере, ничего страшного, у нас есть запасной игрок – Степаныч… Коля, подержи ватку, промоченную в чаю, на глазах. Они у тебя всё ещё очень красные. Болят?

Николай послушно плюхнулся и положил ватный тампон, после купания его в собственной кружке с чаем, на глаза, и полусонно произнёс:

– Есть немного, дерёт. Но зато какой такое под конец крикнула орлу? доктор – хоть век болей, не надоест… Жень, я не понял, а что ты

– Не важно, впрочем, хочешь, спроси у него.

Но Николай, не дожидаясь ответа, засопел прямо с мокрым тампоном на глазу.

5. Фома Фомич развлекается, а перестройка недобрым словом поминается

На следующий день Женя постучалась в палатку к ребятам, и, разувшись в «предбаннике», открыла молнию, проскочила к ним и быстро закрыла её за собой. Фёдор удивился:

– Что случилось, от кого ты прячешься?

Денис с Николаем понимающе переглянулись и вздохнули.

– Да в чем, собственно, дело? – забеспокоился Фёдор.

– Не всё коту масленица. Последние три дня было тепло и солнечно, – и Женя подняла глаза вверх. Между палаткой и тентом беспокойно суетились многочисленные комары и пару паутов – сибирских слепней. Да, недолго длилась их райская жизнь, теперь уже не посидишь спокойненько на разрезе, неторопливо заполняя маршрутный дневник.

– Ой, а я думал, это дождик стучит…

– И дождик тоже, однако, это ничуть не мешает убывать воде в реке, так что, все удовольствия сразу. Нужно сплавляться, ребята, а то всё на себе потащим. Доставайте ваши лапы и смажьте их. Передвигаться сможете? Денис, покажи ногу, ой, как распухла, в сапог-то влезет, ты как думаешь? А у тебя вроде ничего, Коля, правда, тоже припухла, вот здесь, на лодыжке справа. Намазали? Накрывайте завтрак здесь, я чайничек поставила. Доедим остатки хлеба, а то он уже плесневеть начинает.

– Ну, ты прям, как дома говоришь: «Чайничек поставила!».

– Для меня везде дом. Помнишь песенку:

Мой адрес не дом и не улица
Мой адрес Советский Союз.

Правда, теперь наш дом основательно подрастащили…

– Ничего, Женечка, всё это уже было, а потом мы стали только сильнее и больше, враги не дадут нам спокойно загнивать.

– Жень, как это ты на своём хитром малюсеньком костерке в камнях так моментально кипятишь чайник? У меня что-то не получается, я люблю костёр так костёр, вроде пионерского.

– Да здесь не Подмосковье и не тайга, Коля, чем дальше, тем будет хуже с дровами, прибавь к этому сумасшедшие ветра и болото, придётся всем осваивать искусство укладки дорожного камина. Только бы вы в сапоги смогли влезть!

– С таким удивительным доктором и мёртвый встанет. Посмотри, какой страшный синяк у Дениски по кругу от раны, а где ударился, гораздо светлее. По-видимому, там ты вчера не помазала своим волшебным гелем, вот они и почернели.

– Да, это моя недоработка, не думала, что такой большой участок пострадал. Главное – сразу намазать, потом уже не так работает.

Дениска ласково посмотрел на неё, и сказал, галантно поцеловав ей руку:

– Да что ты, Женечка, спасительница моя, если бы не ты, не было бы нужды думать о ноге, у трупа ничего не болит.

Женя смутилась и покраснела, а Николай подчеркнуто вызывающе уставился на них:

– Мы вам не мешаем, сладкая парочка? Хоть бы меня, старого поклонника, постеснялись! Задушу обоих!

– Да ладно тебе дурака валять, Отелло доморощенный!

– Я не Отелло, а благородный рыцарь без страха и упрека.

– То-то ты всё время ворчишь и упрекаешь всех подряд.

Все, включая Николая, рассмеялись. Женя выскочила из палатки и вернулась с чайником, ребята позавтракали, разведя в мисках мюсли и с удовольствием выпив по «чашечке» кофе. Выйдя из палатки, они с растерянным недоумением уставились на скукоживавшуюся реку, обнажившую огромные диабазовые глыбы – неприятное препятствие для лодок. Казалось, словно ночью какой-то баловник передвинул их лагерь вместе с костром, даже лодки оказались на берегу. Оценив, насколько катастрофически мельчает, Женя, любившая Достоевского, заметила:

– Помните, в романе «Село Степанчикова и его обитатели» такой омерзительный фарисействующий тип был, Фома Фомич? Вот и наш Фомич прикинулся душечкой, а теперь Бог знает, что вытворяет! Говорят, он быстро превращается в цепь луж с хариусом, но нам бы уж лучше без рыбы, да с рекой. Вокруг густо заросшие болота, сопки и каменистое дно, по которому со снаряжением не протащиться…. Нужно торопиться.

Ребята быстро собрали лагерь, загрузили лодки, тщательно закрепили груз тентом и верёвками, и двинулись в путь. Мелкие комары с волосатыми лапками, несмотря на сильный встречный ветер, нагло облепили и лодку и геологов. Обычно на воде отдыхаешь от них, но только не здесь. И всё коварный Фома Фомич, это имя, с легкой руки Жени, так и закрепилось за речкой. Полдня ребята плыли без особых приключений: напряжённо вглядываясь вдаль, им удавалось обходить все преграды и выбирать правильное направление. Топооснова далеко не всегда помогала, ведь вода вольна бежать, куда ей вздумается. Частенько по дороге попадались многочисленные мелкие острова и глыбы темно-зелёного диабаза, и необходимо было быстро и точно направить лодку в нужное русло, чтобы не сесть на мель или не попасть в водоворот. Речка часто широко разливалась на многочисленные мелкие рукава, разделённые почти высохшими зонами, и, если ребят обманывало наитие, их ручеек иссякал, и приходилось перебираться в другой, волоча тяжёлую лодку по камням. В некоторых местах, наоборот, неожиданно было достаточно глубоко, по грудь, и тогда мощный поток уверенно направлял их на скрытую под водой или едва выглядывающую диабазовую глыбу. Прибавьте к этому слепящее глаза «встречное» солнце, мешающее обзору. Ближе к вечеру, когда ребята уже порядком устали от постоянного напряжения, Женя с Денисом всё-таки наскочили на такую глыбу. Все их активные телодвижения и размахивания вёслами ни к чему не привели, да и шибко дёргаться страшно: вдруг лодка порвётся. Пришлось обоим влезать почти по шею в воду, чтобы как-то снять её с камня, да ещё придерживать на лодке обеспокоенного Бренди. Вторая пара, наблюдая сзади за их потугами, свернула в правый рукав, пристроившись в узкий бурный потоп, и тут же наскочила на невесть откуда взявшееся среди скудной тундровой растительности подлое бревно, перекрывшее им реку. Лодка развернулась боком и моментально перевернулась, хорошо, что все было основательно закреплено, практически ничего не выпало, за исключением средства от комаров, которое лежало сверху. Хоть и неприятно, но пережить такую потерю пока можно – есть ещё одно в запасе.

Переодеться не было возможности: все вещи упакованы, а встать лагерем и разгрузиться негде, пришлось продвигаться далее в мокрой одежде, под ледяным ветром. Правда, он же и помогал подсушить её, благо гениально продуманные советские штормовые костюмы были и не жаркими, и от ветра прикрывали, и сохли быстро. (Однако, с наступлением перестройки, их перестали выпускать; магазины заполнились дорогой и красивой импортной одеждой, но, увы, совершенно непригодной для экспедиции, поэтому каждый из геологов трепетно хранил на складе свой старый выцветший штормовой костюм. Лучшей демонстрацией дружбы являлось предоставление его коллеге на полевой сезон, конечно, только в том случае, если обладатель ценной одежды не ехал сам). Да только под штормовой курткой у каждого из наших геологов находился свитер, который и не собирались сохнуть, а достать что-либо взамен невозможно.

У советских плоскодонок был приподнят нос. Один человек в них сидел «верхом» на носу, опустив ноги в болотных сапогах в воду, что экономило место в нагруженных лодках, и грёб байдарочным весло, другой – на корме, с коротким рулевым веслом. Но ничто не вечно под луной, честно прослужив четверть века, лодки стали приходить в негодность, резина пересыхала и трескалась. А новое снаряжение, как только началась перестройка, и «начальству» всех мастей брошен лозунг «обогащайся!», бурной рекой стало утекать со склада института. Дошло до того, что даже ружья, так необходимые геологом, чтобы просто выжить, и те распродали. Не избежали этой участи и знаменитые ГАЗ-66 с глобусом на борту – все до одной машины дружно уплыли с академической автобазы. Бюрократами разных уровней разворовывалось в Академии наук всё подряд: квартиры для иностранных гостей, институтские машины, загородные научные базы, санатории и детские лагеря, даже музейные экспонаты и редкие старинные рукописи быстро «уплывали» за рубеж. Об этом, конечно, знали и на самом верху, но смотрели на «прихватизацию» весьма благосклонно, собирая свой налог на воровство, да и в денежном эквиваленте для них, захвативших крупнейшие объекты страны, это были мелочи жизни. Кроме того, новым властям не нужна была отечественная наука, чем скорее её сами же «золотые мозги» развалят под одобрительное улюлюканье продажных либералов, тем больше облагодетельствуют их западные хозяева, так что эту кость с увесистым мясом бросили на растерзание академическим чиновникам.

Научные сотрудники не имели к разворовыванию собственности Академии наук никакого отношения, более того, если они вдруг случайно что-то узнавали и пытались хоть как-то противостоять «местным» делягам, их выживали из института. Но зато появилась причина посадить им на шею более тысячи бюрократов с огромными зарплатами, предъявляющих учёным самые идиотские требования. А ведь именно бывшие в советские годы молодыми учёными, с начала перестройки голодные и нищие, но не сбежавшие за границу, сохранили разоряемые институты и остатки научных школ.

И обо всём этом автор с горестью вспомнил лишь потому, что у новых лодок, по импортному образцу, нос не был задран, и вперед смотрящему приходилось плыть по пояс мокрым – встречный поток воды постоянно захлестывал лодку и человека на мысу, что добавляло неудобств в полевых условиях. Да и откуда может появиться подобное нашему импортное снаряжение, ведь никто и никогда в других странах не работал так, как наши геологи, тем более, в условиях крайнего севера!

Столь дружное купание заставило ребят срочно искать место для лагеря. Как назло, со всех сторон их окружало болото, и встать было негде. Пришлось проплыть ещё около двух часов, прежде чем тундра не только сжалилась, но ещё и побаловала их: они нашли чудесную уютную полянку, почти полуостров, утопающей в зелени и окруженный с двух сторон водой: в этом месте в Фомич впадала какая-то милая речонка, благодаря которой и растительности, и дров было предостаточно.

Первым делом Денис стал выцарапывать из-под брезента рюкзаки и передавать их соскочивший с лодки девушке, затем выволок плоскодонку на берег.

– Женя, давай повернёмся друг к другу спиной и переоденемся в сухое, а то зуб на зуб не попадает.

Дрожащую Женю не нужно было долго уговаривать, трясясь от холода, они с наслаждением скинули тяжелую мокрую одежду и облачились в сухую, обоим сразу стало немного легче, но мандраж всё не проходил. Женя нашла под брезентом спирт, налила в бутылку воду, а затем влила в него спирт: в этом случае он не нагревается. Они с удовольствием опрокинули его и закусили салом, тепло разлилось по их уставшим и продрогшим членам, жизнь заиграла многочисленными красками, усталость как рукой сняло. Бренди было сунул свой любопытный нос в Женин стакан, и тут же с отвращением отпрянул, обиженно отвернувшись от смеющихся ребят. Пришлось, ради примирения, и ему выдать кусочек сала. Ребята разгрузили лодку и стали разбивать лагерь.

Через полчаса они встретили своих товарищей, и, пока те переодевались, налили и им по полстакана эликсира здоровья и протянули бутерброды с салом – незаменимым спутникам заполярных исследователей.

– Вот это да, вот это начальник, ох, и угодила, Женечка, сокровище ты наше! А я, дурак, баб, пардон, дам ругал. Есть, оказывается, среди них настоящие бриллианты! И это ж надо, ровно 40°, как в аптеке! Талант, во всём талант!

– Ну, твоё сердце, морячок, растопить нетрудно – достаточно стакана горячительной влаги, и ты мой!

Смеясь и перешучиваясь, они дружно разгрузили вторую лодку, и лагерь зажил своей обычной жизнью. Ужин, сон, завтрак, маршрут, опять ужин и сон, и так продолжалось четыре дня, на пятый наши герои покинули эту симпатичную полянку и опять шагнули в неизвестность.

6. Следы былых цивилизаций

Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило.
А. С. Пушкин

Незаметно и относительно благополучно прошёл первый месяц их жизни. Время в поездках воспринимается иначе, а уж в поле – тем более. Обычно мгновенные и неотличимые один от другого дни, в поле становятся длинными, объёмными, насыщенными событиями и впечатлениями. Месяц здесь равен году в Москве. Правда, правда, ну, что ты вспомнишь о вчерашних или позавчерашних днях, даже неделях дома? В лучшем случае, какой-нибудь небольшой эпизод, и так проходят месяц за месяцем, год за годом, иногда не оставляя в памяти ничего, и чем человек старше, тем быстрее бежит драгоценное время. Только в детстве оно длилось бесконечно, казалось, что никогда не станешь «большим», и мы торопили его, а повзрослев, с ностальгией вспоминаем ушедшие навсегда эти счастливые денёчки. Ах, если б молодость знала, если б старость могла…. В школе жизнь делится на четверти и каникулы, в институте уже на полугодия, после его окончания она летит сначала годами, а потом и десятилетиями. Казалось бы, человек, становясь старше и мудрее, уже точно знает, что нужно делать, а чего лучше избежать, когда следует отстаивать свою точку зрения, а когда лучше промолчать, да только зачем ему эти знания? Молодые всё равно не поверят, а самому уже очень скоро ничего не будет нужно… Мало, слишком мало мы живём… Впрочем, верни нам юность, и мы вновь не послушает даже собственного совета, и наделает те же самые глупости, за которые корим себя с возрастом, и от которых пытаемся остеречь других.

Г еологи считают года иначе – полями, сначала воспоминаниями о них и обработкой привезённого материала, потом планами, сборами и подготовкой к новой экспедиции, и наконец – оно, долгожданное времечко. Здесь всегда живёшь до конца, полной жизнью, словно это твой последний день. В недоступных районах понимаешь, что деньги – всего лишь бумажки, которые никого никогда не спасут, не согреют и не накормят, и что труд, помощь, взаимовыручка и внимание друг к другу и есть единственно возможный способ существования. И не какой ты не царь природы, а всего лишь игрушка в её руках, страшнее всего лишиться тех, кто рядом с тобой – без них действительно трудно, подчас даже невозможно просто выжить. Нужно уметь прощать их слабости, беречь близких и заботиться о них, в экстремальных условиях человек человеку может быть только братом.

Каждый день, каждая минута в поле – труд, чтобы ты не захотел, ничего не подаётся на блюдечке. Желаешь помыться – собери дрова, натяни тент на шесты, натаскай воды и часть её выплесни на камни для пара и тепла, оставшуюся поставь на угли. Пока она греется, дым и пар ушли, и комары начинают зажирать тебя, намыленного. Много ли воды притащишь в котелке и чайнике? Вот и бежишь голый за следующей порцией, в это время камни полевой сауны остывают, спасительный пар пропадает, и комары вновь вонзают в тебя свои кровожадные хоботы, пауты с остервенением выгрызают мясо из мокрого тела, мошка поедает кожу, а ты опять с ожесточением разводишь на камнях костёр и тащишь воду, поливая ей то камни, то себя, и так бесконца. Особенно не просто в этой, да и во многих других ситуациях, девушке. Даже в таком, казалось бы, пустяке, как мытье, не обойтись без товарищей. В лодке, в маршруте, в лагере – везде рядом с тобой должна быть надежная рука друга.

В поле не бывает ничего наполовину, здесь всё по-настоящему, как на фронте. И неприятности, и смертельные опасности одни на всех. Впрочем, даже просто прожить вчетвером со случайными людьми 2–3 месяца без взаимных упрёков, обид и ссор – это тоже не мало. А общаться тебе здесь более не с кем, за много километров вокруг есть только ты и они. Твой эгоизм обернётся против тебя: если ты кого-то подведёшь, так же поступят и с тобой, и это может стоить жизни не кому-то, а именно тебе. Смерть здесь всегда рядом и уже с вожделением поглядывает в твою сторону… Связанные с тобой люди поневоле за это время становятся ближе, чем твои домашние; хоть ты их и не выбирал, но ежеминутно делишь с ними стол и дом, работу и отдых, будни и выходные, и часто достаточно длительное время. И ещё, здесь начинаешь понимать, что жизнь действительно бесценный дар, а единение с природой – великая радость, несовместимая с суетностью и раздражительностью. Так хорошо, когда мозги не засоряются бездарными кровавыми боевиками, и тебе на голову с утра до ночи не сыпятся негативные новости! Нужно сказать, что при социализме людей оберегали от этого, даже чересчур, а вот с приходом перестройки, вместе несметных богатств, мы увидели звериный оскал капитализма, и ужаснулись.

Но вернёмся к нашим героям. Прошло уже почти половина полевого сезона, однако Жене так и не удавалось найти то, зачем они, собственно говоря, и приехали, рискуя жизнью, на край света – она так и не увидела своих строматолитов. Несмотря на часто моросящий дождь, Фомич стремительно мелел, что могло существенно затруднить дальнейший сплав к месту встречи с вертолётом, и лодка буквально прыгала по гальке до первого крупного камня, выступающего над водой, часто приходилось волочить её вслед за собой, шагая по реке. При этом дно лодки то и дело цеплялось за камни, и каждый раз при этом скрипящем звуке путешественники тревожно переглядывались, боясь её распороть. Если лодку направляли в правильное русло, её подхватывало бурное течение, и она летела с ветерком по низкой воде до первой мели, и тут только берегись, чтобы не перевернуться! Да как только определить это единственное правильное, среди множества других разветвлений, и как вовремя из него смыться, пока оно не иссякло? Решать только тебе, и мгновенно. Ледяной ветер хлещет в лицо, руки мёрзнут от металлических вёсел, комары не покидают ни на минуту. Обычно на реке отдыхаешь от них, но только ни на Фомиче, здесь эти мелкие гады всегда в строю, не обращая внимания ни на порывистый ветер с Северного Ледовитого океана, ни на холод и дождь.

Пейзаж вокруг более не радовал: топкие пустынные берега с редкой растительностью, мрачная холодная погода, постоянная сырость и ледяной ветер. Неожиданно плоские болотистые берега сменились невысокими скалами, подступающими к самой воде, река вновь стала глубокой, обрывистые берега обнажили прекрасные разрезы, и Женя стала внимательно вглядываться в них, выбирая место для лагеря. Вкоре они причалили к высокому сухому берегу и встали как раз напротив обнажения. Место для лагеря было очень уютным, сухим и живописным. Моментально лодки были разгружены, лагерь разбит, и в котелке весело зашипели макароны с тушёнкой – со стороны могло показаться, что они здесь уже сто лет живут. Вдруг раздался возглас Николая, отошедшего в кустики по делам:

– Смотри, Женя, что я нашёл! С тебя бутылка!

Все окружили его, забыв о дымящемся ужине, и стали передавать из рук в руки камень размером чуть больше ладони, с двумя округлыми выемками. Фёдору он напомнил двойную пепельницу. Да, это и были два строматолитовых столбика в поперечном сечении, но откуда они привнесены и где их искать, совершенно непонятно, вокруг ничего подобного не видно. Фёдор, с аппетитом поглощая макароны по-флотски, спросил:

– Жень, что же за ценность такая – твои строматолиты? Кому они нужны и с чем их едят?

– Это, Феденька, такие окаменевшие бактериально-водорослевые постройки. А интересны они тем, что построены первыми жителями нашей планеты, появившимися ещё 3,4 миллиарда лет тому назад и благополучно процветающими до сих пор. Своего рода, следы не очень-то известной нам цивилизации, знающей о нас всё.

– Они что, соображают? А мы когда появились?

– Люди? Менее миллиона лет тому назад. Существует такая немножко сумасшедшая гипотеза французского учёного, утверждающая, что именно бактерии создали человека для того, чтобы он им достал из земли необходимые углеводы, которых им стало не хватать. И уж не такая она бессмысленная или смешная, эта гипотеза, как может показаться. Каждый, кто изучает бактерии, поражается организованности и общности этих организмов, их предусмотрительности, умению передавать информацию, перестраиваться и интересы сообщества ставить выше своей жизни. Мы мним себя венцом природы, однако истинные хозяева жизни на нашей планете – бактерии, это они создали кислород, без которого люди так и не появились бы, они принимают участие в формировании различных пород и полезных ископаемых, решают, жить нам или не жить, и даже создают необходимые условия в нашем организме. Бактерии могут быть нам и ближайшими друзьями, и самыми коварными непобедимыми врагами, и кем им быть, решают они, а не мы.

– Знаешь, Женя, ты обо всем умеешь очень интересно рассказать. Так и хочется всё бросить и идти к вам в лабораторию.

– Вот я так и сделал, – сказал Денис.

– Ой, ребята, в Советские времена я была бы счастлива это услышать и помогла бы вам во всём. Но, увы, сейчас ни наука, ни геология никому не нужны, живёшь, как под занесённым топором. Так что простите меня, ребята, и не обольщайся нашими с Колей рассказами, просто мы любим свою работу.

Дремавший у её ног Бренди, стал толкать носом сначала Женю, а затем и остальных, в сторону палаток – мол, спать пора.

7. Окаменевший город

На следующий день ребята отправились в маршрут вверх по узкому притоку Фомича, и Бренди, как всегда, увязался за ними. Пробираясь вглубь тундры, геологи надеялись найти там строматолиты, но, увы, в обрывистых берегах извилистой речки и намека на них не было. Река уводила их вверх по течению, в комариное царство, где насекомые густым облаком облепляли геологов, и уже не имело никакого смысла отмахиваться от них или мазаться защитными средствами: во время движения даже самые сильные из них не помогают. Более того, кожа потеет, и маленькие ранки, укусы, обветренные и раздраженные участки на лице больно дерёт от этих агрессивных препаратов, а комары липнут только больше, влекомые теплом и запахом крови и ран человека. Да и при описании разреза не присядешь, комары продолжают настырно лезть в лицо, глаза и рот, забиваются в волосы под капюшон, и там мерзостно жужжат и кусают.

Река резко повернула вправо, образуя замысловатую петлю, и вновь возвратилась в прежнее русло. Геологи прошли ещё немного, буквально 500 м в сторону от поворота, и взволнованно замерли. Они увидели огромную скалу, сложенную тесно соприкасающимися бордово-красными столбиками строматолитов, словно выросшими из-под земли. Тучи и даже облака испарились на небе, и оно стало синего цвета, будто геологи попали в жаркие страны. Солнце освещало багряно-красную 250-метровую причудливую постройку, протянувшуюся на 4 км. Женя, оглядываясь вокруг себя, удивлённо воскликнула:

– Ой, да ведь это древний заброшенный город из «Маугли»! Помните мультик? Кружевные темпы! Только мартышек не хватает.

– И впрямь похоже, и даже небо такое же. Может быть, мы трансформировались в Индию? – возбуждённо спросил Денис.

– Чур, я буду удавом, а вы мартышками! – ядовито произнёс Николай, но они не обратил на него внимания.

Действительно, перед глазами всплыла удивительная картина, словно под южным небом раскинулся заброшенный город с ажурными храмами, сверкающими под лучами знойного солнца. У подножья скалы – древнего рифа – находились так называемые пластовые строматолиты, то есть порода с тонкими извилистыми слоями разного цвета, протягивающимися параллельно земле, постепенно из них вырастали небольшие куполовидные образования, которые переходили вверх по разрезу в многочисленные тесно соприкасающиеся параллельные столбики около 10–15 см шириной. Они также были сложены чередующимися тонкими волнистыми слойками серого, розового, ярко- и тёмно-бордового цветов, протягиваясь почти до верха постройки, а в её кровли были рассыпаны онколиты – «шарики» размером от 2,5 до 6 см в диаметре с концентрической слоистостью. Багряно-красно-серая скала подвергалась длительному воздействию воды, мороза, ветра и других природных факторов, что подчеркнуло её замысловатое строение: процессы выветривания превратили поверхность породы из разноцветных тонко чередующихся слойков в кружево с причудливым рисунком – ну, прямо, восточная вязь! Постройка и впрямь напоминала огромный индийский храм – темп, украшенный орнаментом из вырезанных на его поверхности неповторяющихся фигурок людей. Земля вокруг стромалитового рифа была усеяна нежной салатовой травкой и разнообразными атласно-бархатными цветами с плотными, шелковисто-перламутровыми листочками, покрытыми мягким серебряным пушком. Крупные цветы были удивительно привлекательны своей скромной необычной красотой и нежной окраской, они напомнили Жене одинокий эдельвейс, которые она видела высоко в горах Тянь-Шаня и Памира, но здесь, в тундре, цветы гораздо крупнее, ярче и разнообразнее, чем в горах, и их было много. В пятистах метрах от рифа, параллельно ему, протянулась другая, более массивная и плотная биогенная постройка с округлой кровлей, к ребятам была повёрнута её северная сторона, и казалось, что здесь навсегда поселилась зима: вокруг неё не было ни травы, ни цветов, а лишь островки голубого снега, от которого исходил леденящий холод.

– Нет, не трансформировались, мы всё ещё на семидесятой широте, – заметил Николай, указывая на неё глазами.

Нетронутость природы, отсутствие всё уродующего человека чувствовались здесь в каждом вздохе. Радостное возбуждение и отрешённость от бесконечно-скучной в последние дни серой погоды и тяжёлого каждодневного труда охватила их всех, включая лохматого спутника, удивленно поглядывающего на сказочное место, щедро освещённое солнцем. Они стояли, словно завороженные, а затем весело зашагали к высоченному сказочному замку, построенному самыми первыми обитателями нашей планеты. Бренди, очарованный растительностью и её богатыми запахами, бросился валяться в траве, радостно перевертывая своё лохматое туловище с боку на бок. Женя схватила за руку Дениса и почему-то шёпотом произнесла:

– Смотри, Дениска, это не просто отдельные строматолиты, а протяженный риф. Нам здорово повезло, я такого не ожидала! Он нигде не описан, мы первые его обнаружили, представляешь?

Денис ласково взглянул на своего начальника и восторженно произнес:

– Такая красота, да ещё и целая лаборатория под небом! Жень, значит, не зря мы здесь болтаемся, правда?

Она кивнула головой, и Денис демонстративно широко распахнул руки и обнял Женю, а затем осторожно поцеловал её в щёчку. Они обернулась к Николаю, ожидая прочитать в его глазах ту же радость, но на его лице застыло брезгливое недовольство и раздражение, холодные стальные глаза не отражали ничего, кроме завистливой неприязни. Жене с Денисом показалось, что им на голову вылили ведро ледяной воды. Увидев их удивленное оцепенение, Николай, словно комик на концерте, моментально сменил маску и нарисовал на лице трогательно-счастливое выражение. На это понадобилось не более секунды, и он тут же обхватил в охапку коллег и тоже чмокнул Женю в щечку:

– Ребята, как я рад за вас! Дениска, у тебя теперь будет самая лучшая дипломная работа! А ты, радость моя, с твоим умом и талантом, из такого материала запросто сделаешь докторскую.

– Навряд ли, и уж тем более, с умом и талантом, так что не расстраивайся раньше времени… Дай пока это никакой не материал, а только скала, которая может служить оправданием нашей экспедиции, и не более того, – холодно ответила Женя.

– Да что ты, я…

– Коля, тема закрыта. Думаю, и ты сможешь найти здесь для себя много интересного. Может, что-нибудь сделаем вместе, мы с тобой вполне сумеем дополнить друг друга.

Николай моментально изменился, и стал заинтересованно спрашивать у неё о том, как бы ему правильнее собрать материал, чтобы его можно было использовать для совместной работы. Ребята застучали молотками, отбивая от скалы образцы. Они не забыли сфотографироваться на фоне и солнечного, и снежного рифов, сняли и зарисовали различные фрагменты постройки, и, последовательно описывая разрез и собирая образцы, потихоньку поднимались по скале наверх. Хитрый Бренди обижал её с другой, более пологой, стороны, и когда Женя добралась до самого хребта, радостно бросился к ней, размахивая хвостом, словно вертолёт своими полостями. Он водрузил на Женю лапы, чуть не сбив её с ног, и нежно лизнул в щёчку бесполезно увёртывающуюся от него смеющуюся девушку.

Геологи, столько дней не видевшие ни солнца, ни строматолитов, в эти минуты чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете. Ветерок на открытом от тундры пространстве, словно по мановению волшебной палочки, почти избавил их от комаров.

Постепенно становилось всё прохладнее, да и голод брал своё. Николай сложил костёр-«коромысло», то есть на одну, поднятую сторону длинной палки подвесил котелок с водой, а другую придавил к земле тяжёлыми камнями, Денис и Женя подтаскивали ему с разных сторон дрова, и буквально через пять минут высыпали в кипящую воду 2 суповых пакетика, сырный и грибной, галеты с салом служили приятным дополнением. Казалось, что никто из них не ел ничего вкуснее, и ребята не уставали восхищаться незамысловатой похлебкой, оживленно обсуждая свою находку. Их небольшое открытие переполняло геологов радостью и любовью к жизни. Бренди крутился вокруг, завистливо поглядывая им в рот, но ему ещё не полагалось есть. Женя не выдержала молящего взора и тихонько сунула псу кусочек сала с галетой.

Эх, если бы они знали тогда, как на 180 градусов меняются приоритеты… Всё, что было открыто и сделано геологами, работавшими на будущее страны, распродавалось в это время за копейки, и осуществлялось это теми же самыми комсомольскими и партийными активистами типа чубайсиков и гайдарчиков, что сначала призывали советских граждан к трудовым подвигам, а затем набивали карманы на их открытиях, совершённых с непомерными трудностями и лишениями. Кто знал, кроме самих геологах, о голоде и жажде, пронизывающем холоде или удушливой жаре, об истёртых в кровь ногах и постоянной неустроенности, об опасных порогах бурлящих рек и перевёрнутых машинах на высокогорных перевалах!? Сколько их навсегда осталось в тундре, пустыне или в тайге, в горах или на дне морей… Кто вспомнит о них, кто позаботится об их детях!? Эти люди не гнались ни за славой, ни за деньгами, но просто и самоотверженно делали свое дело, а когда их спрашивали: «А что вы за это будете иметь?» – удивлённо округляли глаза. Дальняя дорога, радость открытия, красота невиданных мест, живой голос неутомимой природы и, наконец, горячий супчик – что ещё нужно для счастья!?

Богатство, успех, карьера – всё эфемерно, и может в мгновение превратиться в ничто. И не обязательно это сделают революции, судьи или бандиты, не менее опасны и непредсказуемы болезнь и смерть. А жизнь так быстротечна… Но воспоминания о звёздном небе и ночном купании, о капризах бурлящих горных рек и холодной красоте Заполярья, о величии Памира и непредсказуемости Тянь-Шаня никто у них не отнимет! Они навсегда останутся с геологами, как их работы и маленькие открытия, вот такой у них материализм. А можно ли забыть бирюзовый Иссык-Куль и волнение гордого Байкала, быстроту вод неустрашимого Енисея да капризы взбалмошной Лены, прелесть бурного Амура или таинственную красоту каменистых таежных берегов на их притоках? Скажите, купались ли вы в Тихом океане, заглядывали ли в жерло камчатских вулканов, срывали ли гроздья винограда в Дальневосточной тайге, любовались ли озёрами Алтая? Застывали ли в восторженном молчании перед волшебными закатами Карелии? Богата и прекрасна наша страна, и можно до бесконечности перечислять её красоты, о которых большинство людей не имеют представления, включая наших братьев из бывших республик, превративших свои земли в полыхающую войнами «заграницу». Не забудутся геологам и длинные маршруты, приключения и трудности, ночные споры и разговоры, песни под гитару, дружба и внезапно вспыхивающая любовь, подчас захватывающая их бродячие души. Нет, этого у них никто и никогда не отнимет, даже на смертном одре. Жизнь в палатке, единение с природой, интересное дело не заменят им ни один самый комфортабельный отель, а завораживающие размышления о жизни планеты, построенные на базе собранного и обработанного материала, захватывают учёного больше любого детектива. И останутся после них бесценные труды, книги и статьи с фактическим материалом и его оригинальной авторской интерпретацией, которыми будет пользоваться ещё ни одно поколение, немножко завидуя им, первооткрывателям своего маленького мира, умеющим жить «здесь и сейчас».

Сытые и окрыленные долгожданной находкой, превышающей все их ожидания, геологи аккуратно собрали свой небогатый скарб и образцы. Застегнув штормовки и прикрыв голову капюшонами, надвинутыми до самого носа, они отправились домой. Обратный путь с набитыми камнями рюкзаками и в сопровождении тучи комаров не показался геологам сложным: каждый из них был занят своими мыслями. Женя думала о строматолитах, о той необыкновенной силе жизни и единой организации бактериально-водорослевого сообщества, позволившей им существовать миллиарды лет, а Дениска – о Жене. Ему уже 24 года, он окончил техникум, поступил в институт, но не «свезло» парню – со второго курса забрали в армию – тогда вышел такой дурацкий указ, не дающий студентам отсрочки, действовал он всего лишь 2 года, однако многих юношей сорвал со студенческой скамьи. Вузы, особенно те, в которых учились преимущественно мальчики, опустели, и вскоре его отменили, но Дениса это не спасло: он отслужил 2 года. Сразу после армии он решил устроиться в экспедицию и попал в отряд к Жене, затем восстановился в институт, но только уже на другой факультет – тот, который кончала она, и все свои жизненные интересы: и науку, и гитару, и любовь связал с Женей. Но, увы, у неё семья, однако Денис чувствовал: не так уж там всё хорошо, и терпеливо ждал своего часа, в глубине души понимая, что навряд ли ему удастся увести её от мужа – кто отпустит такую девушку!? Но препятствия только усиливают чувства, и разум тут бессилен. А Николай размышлял о том, что у него нет своих идей, как у Жени или у Гриши, вот он и вынужден сладкой лестью да грубоватым подхалимажем пробивать путь в науку, а лучше, в администрацию. Видно, уж такова его карма – вытеснять хитростью тех, к кому приходится льстится, и пока у него это неплохо получалось. Николай знал: Женя хороший друг, никого не боится, не предаст, лишнего не сболтнёт, и в каждодневном общении приятна, что немаловажно, тем более, для геолога. Он сумел стать ей близким человеком, это и выгодно, и приятно, но для дела Николай сможет вовремя бросить нужным людям парочку нелицеприятных фраз за её спиной. Ничего личного, как говорят сейчас. Ведь, в конце концов, Женя ему не жена, чтобы быть ей всегда верным, хоть он и искренно уважает её, да и многим обязан ей. Николай мужчина, а не супруга дипломата, и должен реализовать себя любым путём, не разводя сантименты. Жизнь меняется, Советского Союза более не существует, а вместе с ним и порядочность вышла из моды. Будь он академиком, мог бы всегда оставаться благородным и добрым. Истории восхождение некоторых из них, ныне всё чаще потомственных, были ему хорошо известны, и что-то Вернадских среди них не видать, зато подлецов – пруд пруди. А таланты живут впроголодь в обнимку со своей наукой, и эти самые академики понукают ими. Ныне не Советский Союз, никого достижения в фундаментальной науке не интересуют. Всё-таки, стоит подумать о предложении Пасикиса, хоть тот и сволочь, – а вдруг что-нибудь выгорит!? И Женьку не хотелось бы терять, ведь её выгоднее иметь другом, чем врагом. Правда, если Колю хорошо пристроят, какое ему дело и до неё, и до института? Иначе в этой постсоциалистической жизни и не выжить… Вздохнув, он посмотрел на Женю, удивлённо поймавшую его взгляд, и смутился, словно был разоблачён.

Их путь завершился, засверкал серебристый Фомич и показался раскинувшейся на берегу лагерь. Но когда геологи вышли из тундры, Фёдор замер в недоумении: к нему навстречу шли четыре тёмных комариных тучи. Не дойдя до лагеря, они побросали рюкзаки и с криками: «Не подходи к нам, Фёдор!» – разбежались в разные стороны, размахивая руками и сердито подпрыгивая. Однако облепивших их комаров это нисколько не смутило. Бренди, скуля и жалобно потявкивая, бросился в холодную речку, выскочил на берег и, весело подпрыгивая, побежал отряхиваться к Жене, что вовсе не осчастливило её. Увы, принесённые ими комары не захотели более покидать лагерь, прекрасно чувствуя себя здесь, теперь в отличии от людей.

Пополоскавшись в реке, ребята смыли дорожную пыль с взмокшего тела и горящего от укусов лица, переоделись, привели себя в порядок, и за «макаронами по-флотски», мастерски приготовленными коком, возбуждённо рассказывали ему о своей находке и хвастались образцами, доставая их из пёстрых мешочков. Фёдор, внимательно рассматривая их, глубокомысленно заметил:

– Вот чудо природы! И что, им правда миллион лет?

– Нет, Степаныч, неправда, конкретно этим 1,8 миллиардов, а не миллион.

– Врёёёшь! Ой, извини, начальник. Что, серьёзно!? И тогда они уже состряпали себе целый город, да? Нет, даже целую страну, ведь они совсем малюсенькие… Жень, подаришь мне такой красивый камушек, а? Вот хоть этот, смотри-ка, прямо столбики! А можно я завтра с вами пойду?

– Конечно можно, вот сам и выберешь, что тебе понравится, а я тебе помогу. В Москве его распилим и отшлифуем с одной стороны, он станет ещё симпатичней, обещаю. В Дели такими строматолитами метро отделано.

– Интересное кино, Сонечка! А кто в лагере останется? И кто нас кормить будет? Бренди? – недовольно пробурчал Николай, сердито поглядывая на Фёдора, при этом пёс, на всякий случай, спрятался за Женю – видимо, его не очень привлекала подобная перспектива.

– Здесь за сотни километров никого нет, не волнуйся, можно спокойно уходить. А еду приготовим сами, когда вернёмся из маршрута, не бары. Впрочем, если хочешь, можешь остаться, ведь тебя, в отличие от Фёдора, строматолиты вроде бы не интересуют. А человек хоть раз сходит с нами в маршрут.

Николай промолчал, а потом вдруг, ни с того, ни с сего произнёс:

– Жень, какой у тебя красивый крестик! Не покажешь?

Женя пристально смотрела на него своими большими почти синими на загорелом лице глазами, ничего не произнося. Молчание затягивалось неприлично долго. Николай как-то вдруг смутился и завертелся на складном стуле. Вдруг Женя весело и задорно рассмеялась, не отводя от Николая глаз, и сказала:

– Крыса!

– Что!? Ты что, думаешь, я мог….

– Что именно, Коленька, друг ты мой верный? Я говорю, крыса пробежала, ну, или какой-то другой зверёк, серенький такой. Не видели?

И она опять засмеялась, не сводя пристального взгляда с Николая. Все, кроме него, стали вглядываться туда, куда указала Женя, а он покраснел и очень смутился, заискивающе поглядывая на девушку. Чуткий Фёдор решил разрядить обстановку, и тоже стал всячески расхваливать её крестик, расспрашивая, давно ли он у неё. (А может, у него свой интерес?) Удивительно, но Женя выдала ту же или почти ту же версию, что и Гриша. Мол, они зашли с ним в меншиковский храм и купили два одинаковых крестика – свой Женя где-то потеряла, а у Гриши был очень маленький, ещё детский – вот они и надели их сначала каждый на себя, а потом решили обменяться на память. Желая отвлечь их, она незаметно перевела тему разговора на историю церкви, чему никто не удивился – все знали её интерес к прошлому родного города:

– Кстати, знаете, почему храм Архангела Гавриила называется в народе «меншиковской башней»? Когда-то, внутри Белого города, змейкой извивалась река Рачка, кое-где заболачивая местность и создавая грязь. По её берегам москвитяне строили дома, и ныне переулки в обе стороны от Покровки до Солянки и до Мясницкой, причудливо разбегаются и сбегаются. Чтобы избавиться от сезонной жижи, речку запрудили, возникли многочисленные водоёмы, но сохранился только один из них – Чистые пруды, хоть в названии и осталось множественное число. В XVI веке на нынешней Мясницкой улице была слободка мясников, приноровившихся сбрасывать в пруды отходы производства, вот и прозвали их в народе Погаными. В 1740 г. Рачка так разлилась, что затопила на Покровке церковь Живоначальной Троицы на Грязях (она до сих пор там находится), это переполнило терпение первопрестольной, и шаловливую речушку заключили в подземную трубу. А в начале XVIII века эту территорию Пётр отдал во владение Меншикову. Тот очистил пруды, и с тех пор они носят название «Чистые».

Неподалеку от них находилась деревянная церковь Гавриила Великого, «что на Поганых прудах». Обычно храмы возводили на возвышении и строили как корабли, в ширину, а этот был поставлен вровень с землей. Такие церкви называются подколокольными, то есть они вырастают вверх, полностью находясь под колоколом. Князь раздобыл для неё Икону Богоматери, написанную самим Лукой, и в честь этого события решил переделать её в каменную. Переделать, а не построить иную, так как место для святыни выбиралось не случайно, практически каждый каменный храм сменял деревянную церковь, появление которой было связано с каким-либо божьим предзнаменованием. Он был сооружен в 1707 году в стиле западноевропейского барокко – воспитанный немцами Пётр со своими «птенцами» силой навязывали России всё западное. Однако её архитектор Иван Зарудный использовал при строительстве русские традиционные элементы, благодаря чему церковь Гавриила получилась дивной красоты, с необычным для Запада шестиярусным строением. В верхней части башни находились часы, бившие каждые 15 минут, а на самой макушке красовалась фигура парящего святого Гавриила с крестом в руках. Дивились москвитяне и часам с боем, никогда не украшавших ранее церкви, и высоте храма: в Москве запрещалось строить что-либо выше колокольни Ивана Великого, но это не остановило честолюбивого царского любимчика. Известное дело, из грязи в князи… Москвитяне прозвали храм «Меншикова башня», так это имя и сохранилось до сих пор – наши предшественники любили давать всему свои прозвища, каждое из которых приживалось на века. Трусоватый Пётр не наказал своего собутыльника, а велел использовать башню для наблюдения за Лефортово во время царских пьянок – вдруг кто-нибудь нападёт на него там! Однако вскоре гордыня нувориша была наказана высшими силами – молния ударила в 30-метровый шпиль и верхний деревянный ярус башни, они обрушились, а часовой механизм с 50 колоколами проломил своды, уничтожив внутреннее убранство храма.

Женя сделала паузу, обведя слушателей внимательных взглядом, и добавила:

– Ну, а чем закончилась жизнь Меншикова, вы и сами хорошо помните. Вот так наказывается гордыня. Впрочем, мы всё-таки вспоминаем его с благодарностью: он использовал наворованные деньги, в том числе, и на благое дело, а не только на бритьё бород, грязное пьянство, парики да заморские тряпки.

– Шибко не любишь ты Петра, Женя, – заметил Фёдор.

– Есть за что. Согласитесь, если бы он не натаскал в Россию всю западную гниль и не уничтожил бы наш быт и традиции, мы жили бы сейчас в другой стране. Думаю, Лефорт недаром приваживал к себе будущего русского царя, спаивая его и подсовывая мальчишке доступных немок. Дошло до того, что Пётр чуть в протестантство страну не обратил, а на русский трон посадил гулящую неграмотную чухонскую бабу. Да он и по русски-то плохо говорил, недаром существует версия, будто за границей царя подменили. Но нельзя же не видеть и того хорошего, что сделал Пётр. Впрочем, плохое, с моей точки зрения, перевешивает, ведь ему приписали многие заслуги тех, кто правил до и после него. Ну, да ладно, не отвлекайте, это ещё не всё. Так вот, после смерти царского фаворита, приблизительно, в 1773–1779 годах, церковь восстановили по инициативе масона Измайлова, правда, без верхнего яруса, и русский храм стал использоваться для масонских собраний. Вот так, Николай, бывает, когда люди своё отечество предают ради денег и карьеры.

– Я-то здесь причём!? Гришки своему скажи… – взбеленился Николай, но Женя проигнорировала его замечание, и спокойно продолжила.

– Так вот, кто становился масонам, для того все двери открывались, а кто отказывался плясать под их дудочку, как Пушкин, неожиданно погибал. Однако и судьба масонских шестёрок недолго была завидной, как только к ним утрачивали интерес или они пытались выйти из беспрекословного подчинения, с ними жестоко расправлялись. Вот так и получилось, что наш храм и внутри, и снаружи разукрасили масонской символикой, и 90 лет там проходили их службы. Но справедливость восторжествовала, хоть, увы, и не так быстро, как хотелось бы. В 1852 г., по распоряжению митрополита Филарета, весь этот сатанизм был уничтожен, с Божьей помощью.

– «Ну, мне-то и 90 лет благополучия хватит, я не церковь. Тоже мне, напугала…» – промелькнула в голове у Николая.

– Да уж, тут не поспоришь, масоны всегда были и будут врагами нашей страны и православной веры. Всё, что ты нам поведала, Женя, очень интересно. С тобой не пропадёшь и не соскучишься, – заметил Фёдор, внимательно слушавший её рассказ. Женя со смехом сказала:

– Мой папа говорит, что с нашей Женей не пропадёшь, но горя хватишь.

– Ха-ха, это он точно заметил! – ехидно одобрил Коля.

– Зато ты весёлая и всегда разная, – с восторженной улыбкой произнёс Денис.

Николай открыл было рот, но не решился для наведения мостов на сладковато-грубоватые комплименты: лучше промолчать: лесть на фоне их искренности может только подвести. И он мрачно уставился на костёр, размышляя, что сильным мира сего по любому проиграешь, будь хоть за, хоть против. И только подобные Жени Дон Кихоты способны сражаться с мельницами, имея лишь один приоритет – Родину и её народ. Да только нужно ли это сейчас хоть кому-нибудь, спасут ли бессмысленные жертвы наше будущее? Навряд ли… И он вспомнил Москву осенью 1993 г., Белый дом, псевдоинтеллигенцию, вопящую на Васильевском спуске «Пли», и крики из всех средств массовой информации: «Распни их, распни!», и Гавроша-Женьку на баррикадах. (Лучше бы о себе подумала!) А потом – поражённую, притихшую столицу, залитую русской кровью, гордых своей «победой» ельциноидов, нагло затоптавших собственный же Закон, крики поражённой американской журналистки над трупами защитников конституции…

8 Доверие и ложь несовместимы

На следующий день неожиданно появились яркие крупные бабочки, и когда ребята завтракали, одна из них уселась Жене на волосы, другая на пальцы с ложкой сгущёнки, а третья на губы. Фёдор философски произнёс:

– Вот, что такое красота, и всё им за неё позволяется. Женя аж пошевелиться боится! А попробуй я что-нибудь подобное сделать, сейчас же получу по морде.

– Ну, если ты вдруг бухнешься ей на голову или на руку, то искалечишь её, и бить тебя придётся не ей, а нам, – ворчливо пробурчал Николай.

– Первая из бабочек самая умная, я бы тоже предпочёл губки.

Тут уже не выдержал Денис и обозвал его нахалом, а Николай – пошляком, что страшно не понравилось моряку, который обвинил обидчиков в отсутствии чувства прекрасного и заявил, что это они циники, грубияны и солдафоны. Полевая жизнь в маленьком коллективе, в общем-то, случайных людей, утомляет и может приводить к совершенно дурацким ссорам. Женя всегда старалась отвлечь ребят от надуманных проблем и перевести всё в шутку, а в этот раз пустая болтовня на ровном месте перерастала в в ссору из-за ревности Дениса и брюзжания Николая. Одна из бабочек с руки девушки соскользнула в банку со сгущёнкой, а другая всё продолжала сидеть на её губах. Женя аккуратно вытащила ложкой погибающее приторной смертью воздушное создание, но крылышки уже слиплись, и пыльца на них была повреждена, она грустно вздохнула:

– Их жизнь здесь длится всего лишь день, а эта бедолага и его не прожила…. Вот так же и мы – суетимся, ссоримся, думаем, что нашли сладкий рай, и тонем в нём. Родные мои, долго ли нам быть вместе? Долго ли нам вообще быть? Стоит ли из-за пустяков препираться? Эх вы, мужики…

Им стало стыдно за своё глупое раздражение, и они молча, без комментарий, продолжили наблюдение за прелестной бабочкой на Жениных губах. После завтрака все вместе отправились в маршрут к рифу, который произвёл на Фёдора колоссальное впечатление, усиленное экскурсом Жени в прошлое планеты. Вернувшись домой, ребята, освободили непривычного к маршрутам кока от приготовления незатейливого ужина. Остужая холодной водой натёртые ноги и искусанное лицо, он заметил:

– Да, ребята, если что не так, извините меня: я ведь не представлял, как вы работаете. Думал, гуляют, паразиты, целый день, а я их обслуживаю.

Женя бросила выразительный взгляд на Николая, и тот в ответ одобрительно махнул головой: он оценил её настойчивое требование взять в маршрут Фёдора. Николай припомнил, как иногда моряк встречал их с некоторым недовольством, раздражением или обидой. Отныне он стал ругать их за то, что после ужина каждый из них шёл мыть свою миску, хотя отучить их от этого «безобразия» так и не смог: ребята не привыкли барствовать за чужой счёт. Фёдор продолжил, удивленно пожимая плечами:

– Эх, Женечка, смотрю я на твои маленькие ручки и ножки, да на стройную фигурку и нежную кожу, и не устою удивляться: тебе бы дома в белом платьице и брильянтовом колье на груди за фортепьянах музицировать, а ты на краю цвета тяжёлые камни таскаешь.

– Думай, что говоришь! А мы как же? – с деланным возмущением заметил Николай. Женя на него даже не взглянула, а Денис, покраснев, поддержал его:

– Помнишь, Степаныч, строчку у Баратынского: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша!». Разве наша Женя не прекрасна в своей штормовке!?

– Вот именно. А во время прыжка в воду с развивающимися по ветру волосами? Солнце, снег и Афродита, погружающаяся в воду, это что-то!

– Ну, вы меня прямо в краску загнали! Только Афродита как раз наоборот, Николай, выгружалась из воды. А платье мне действительно идёт больше, тут Фёдор прав, зато после поля мы вернёмся красивые, подтянутые и покрытые стойким северным загаром. Вот приедем в Москву, приглашу я вас к себе в гости и обязательно надену белое платье и какое-нибудь незатейливое ожерелье, уж извините, фамильных брильянтов не имею, во время революции да войны они к всевозможным чубайсикам перекочевали, а моей зарплаты ныне и на хлеб не хватает. И ещё, специально для вас, раздобуду, раз вы у меня настоящие ценители прекрасного, коктебельскую мадеру – смотаюсь за ней в Крым.

– Ты сама, как солнечная мадера. Всегда в хорошем настроении, ни разу не видел тебя мрачной или скучной, – ласково сказал Фёдор, поглядывая на раскрасневшуюся девушку. Николай заметил, что она даже не смотрит в его сторону, несмотря на цветистый комплимент. После ужина он отвёл Женю в сторону:

– Женька, что произошло? Я вижу, что ты ко мне изменилась, но не могу понять, чем я тебя обидел. Мы столько лет вместе работаем, можно сказать, с полуслова друг друга понимаем. Ты ведь сама говорила, что лучше всё открыто сказать, чем прятать камень за пазухой. Что за кошка между нами пробежала?

Женя немного помолчала, думая, как лучше объясниться с ним и вообще, стоит ли это делать. Но открытость характера и желание покончить с подозрениями заставили её играть во банк, и она, пристально глядя ему в глаза, произнесла:

– Не кошка, Коленька, нет – КРЫСА.

Коля напряжённо ждал и, услышав ответ, вздрогнул, растерялся и смущённо пролепетал:

– Не понял…

– Всё ты отлично понял. Жаль, не видишь себя в зеркале.

Николай молчал, ожидая, что Женя выложит ему всё, что знает. Но это не входило в её планы. А что, собственно, она может ему предъявить? Не свой же внутренний голос, который настойчиво рекомендует не доверять ему более! Молчание затягивалась, Женя с укором посмотрела на него, горестно рассмеялась и шагнула в сторону лагеря. Коля схватил её за руку, но продолжал молчать.

– Остается только пожалеть тебя…

– Это ещё почему?

– Не понимаешь, так посмотри на Гришу и его сломанную жизнь. И ты веришь обещаниям этой крысы? Запомни: дьявол – отец лжи и всегда всё делает в темноте, вверх ногами и задом наперёд, а масоны ему покланяются. Каков идеал, таковы и слуги.

– Ну, знаешь, это не совсем так… Вообще, вопрос о масонах спорный, среди них известны и очень достойные люди, ведь это было модным в прошлые века. Например, говорят, что…

Женя резко перебила его, сказав с горечью

– Извини, Коля, о масонах поговорим в следующий раз. Раз уж ты сделал свой выбор, то от меня-то чего хочешь? Теперь мы с тобой по разные стороны баррикад, может, из тебя и выйдет настоящий удав вроде Пасикиса, но я не собираюсь играть роль мартышки, отправляющейся в твою пасть, как ты недавно размечтался.

Она вновь развернулась уходить, а Николай всё продолжал удерживать её за руку, понимая, что или он навсегда потеряет Женю, или должен всё рассказать ей. И выбор возможен только сейчас… В конце концов, Женя права: рассчитывать на Виктора глупо и опасно, к тому же, тот в Америке, а она рядом. Сколько раз она его выручала, а что, кроме ничего незначащих обещаний, он видел от этого хитрого лиса? Собственно, Коля даже не понимает толком, что должен узнать у Жени. Ни своих, ни тем более чужих тайн она не выложит и за дружеской беседой, а теперь этого уж точно не добьёшься, и давить на неё бесполезно: Женя слишком умна и независима. Не пытать же её! Постоянно следить за ней и всё докладывать Пасикису – это уж слишком, что он его, за подонка держит? Да и загадочность её крестика весьма сомнительна. И Николай сбивчиво заговорил, всё ещё продолжая держать её за руку:

– Нет, что ты, Женечка, неужели думаешь, что я мог что-то задумать против тебя!? Ты совсем не так меня поняла!

Женя вскинула на него глаза и с горечью сказала, вырывая руку:

– К сожалению, именно так, Коленька, хоть теперь не лги!

– Подожди, я всё расскажу. Сам не знаю, почему этого раньше не сделал, что на меня нашло.

Женя посмотрела на него с усмешкой:

– Так не хотелось смотреть правде в глаза, слишком много мы с тобой вместе соли съели. Ну, да куда деваться!?

Николаю стало ясно, что он загнан в угол, сообщить правду наполовину с ложью бессмысленно: и друга потеряет, и себя подставит.

– Пасикис не раз ко мне подкатывал со всякими предложениями, но я как-то не относился к этому серьёзно. Он ведь и вокруг тебя ходил и обещал золотые горы. Ты же знаешь, я его тоже не люблю, да и не доверяю ему. Накануне нашего отъезда, после пьянки, он поймал меня в коридоре и с издёвкой заметил, что настоящие мужики не стоят на задних лапках перед смазливой девчонкой, и что из меня никогда не выйдет толку, пока я у тебя на побегушках, как он выразился. Мол, в институте меня за твою шестёрку держат, и всё в таком роде, повторять противно и обидно.

– Это его любимый конёк с мужиками. А Гриша с ним был?

– Нет. Я огрызнулся и ушёл. Женя, поверь, меня трудно настроить против тебя, я сам кого хочешь настрою. («Это правда», – подумала Женя). Если бы мне не было бы полезно и интересно работать с тобой, я бы давно ушёл. Моё несчастье в том, что я лишь исполнитель, и не имею идей, одному с моим утилитарным умом в фундаментальной науке делать нечего, а производство развалено. Кроме того, ты мне начальник только в поле, и то формальный, мы всегда всё решали вместе, зато с тобой у меня есть и экспедиции, и оригинальный материал, и своя тема, и общие работы. С такой умной и красивой..

– Не нужно, Коля, не забалтывай меня льстивой чепухой.

– Не перебивай, это невежливо. Так вот, с такой умной и красивой женщиной каждый бы с удовольствием работал. Жень, пойми, я реалист, и всё оцениваю: и твою порядочность, и хороший характер, и просто удовольствие общаться. А согласись, это не мало, когда мы с тобой по три-четыре месяца в полях зависали. На следующий день, поздно вечером, часов в одиннадцать, он мне вдруг позвонил, хотя я никогда не давал ему свой номер телефона, и предложил хорошо подзаработать. Он просил выяснить у тебя, с кем вы с Гришей встречались на Чистых прудах, о чём говорили и что вам подарили. Я грубовато отрезал, что это его не касается. Он объяснил, что жена Гриши переживает из-за ваших встреч. Она девушка нервная, а он очень любит и жалеет свою племянницу, круглую сироту.

Женя хмыкнула:

– Себя и деньги он любит.

– Да и боится, что Гриша его кинет в последнюю минуту, а он в него столько денег вложил!

– Вот наглец!

– Я, говорит, его в Бостон пристроил, а она его отговаривает, вот и испугался, что это ваша какая-то общая знакомая куда-нибудь его перетащит, и Гриша в последнюю минуту «кинет благодетеляПасикиса». Он буквально умолял меня и обещал самолично перевести и напечатать в любом их журнале мою статью и даже устроить протеже в Америке. Я сначала резко отказался.

– Еще бы! Ты же не мог позвонить мне ночью и устроить допрос!

– Зря ты так, Женя. Он просил узнать у тебя про него в Хатанге и ещё про то, что она вам вручила в кафе и где эти вещи.

– И как же он объяснил эту важность?

– Да никак, говорит, заплачу столько, что мало не покажется, и вам с Гришей это нисколько не навредит.

– И ты согласился!?

– Жень, если честно, я не согласился, но и не отказался. Вдруг, думаю, какая-нибудь мура, а можно будет подзаработать при нашем унизительном нищенстве. Я бы никогда не сделал ни тебе, ни Грише ничего плохого. Ну, подумаешь, какая-то безделушка…

– Плохое или хорошее, это ты знать не можешь. А он не говорил, что именно ему нужно?

– Да нет, конечно, только бубнил – узнай, что они так тщательно скрывают, вы же друзья.

– Скрываем!? Если б мы сами это знали! И чего он привязался? Даже следил за нами, как тебе известно. А мы просто рюкзак с деньгами потеряли, какая-то дамочка помогла его найти, а потом попросила Гришу передать его соседям альбом с фотками: она их дома не застала. Кажется, она их родственница или знакомая, я не вникала, и Гришу с детства знала.

– А в коробочке-то что?

– В какой ещё коробочке? Ах, да, у нас спичек не оказалось, вот она и подарила нам эту красивую коробочку. Говорит, возьми в поле, растеряха, она тебе пригодится.

И Женя достала из кармана бархатную коробку с охотничьими спичками, по цвету похожую на ту, в которой лежал крестик. Она как-то по случаю купила её специально для поля, и всегда таскала с собой. Николай машинально взял её из рук Жени и стал внимательно разглядывать.

– Хочешь, я тебе её подарю? Продашь её вместе со мной Пасикису.

– Что ты говоришь, Женька, спятила! Просто она оригинальная, я таких не видел, и к тому же непромокаемая. Слушай, извини, если что не так, давай забудем эту чепуху, мне не нужны ни он, ни его деньги.

Женя кивнула головой, отметив про себя, что с Николаем всегда нужно быть настороже… Жаль, очень жаль, она привязалась к нему за эти годы и во всем доверяла. Но, видно, времена чести и порядочности сгинули, им на смену пришёл новый жизненный принцип: «купи-продай», грустно и страшно…

– Жень, теперь точно – мир, так!?

Она ещё раз кивнула головой, даже не взглянув на Николая, и тот с сожалением подумал, что так глупо разрушил их доверительные отношения, ничего не приобретя взамен.

9. Капли датского короля

Не суди, и не судим будешь.
Евангелие от Матфея

На следующий день Фёдор встретил ребят как никогда приветливо, у накрытого в кухонной палатке стола. Переодевшись и умывшись, они с удовольствием расселись вокруг печки, на которой подогревался плов с оленьим мясом и какими-то подозрительными, с точки зрения Николая, грибами. Лакомка Денис воскликнул:

– Боже, где ты всё это раздобыл!? Как пахнет, а!

– Нет, не кок, а волшебник! – поддержала его Женя. Фёдор расплылся в детской улыбке и с гордостью объяснил, что нашёл в старом, давно проржавевшем капкане оленя с двумя переломанными ногами, он страшно мучился, и спасти его уже было невозможно. И хоть бедняжка ещё и не нагулял жирка, ведь был только конец августа, но после многодневного употребления консервов, свежее мясо – необыкновенное лакомство

– А ты у нас ещё и охотник, оказывается!

Николай мрачно буркнул под нос: «Прямо два в одном», а потом, недоверчиво покосившись на грибы в плове, спросил:

– А это что ещё за поганки, где накопал? Отравишь нас, волшебник!

Он объяснил, что это были сухие грибы, которые моряк предусмотрительно привёз из Москвы: их можно добавить в любое блюдо, и оно обретёт новый вкус, а объём и вес у них небольшие. Теперь уже все стали восхищаться Фёдором, а он самодовольно покручивал усы, по-отцовски поглядывая на них. После хвалебных од кок без мук совести стал тонко, как ему казалось, намекать на рюмочку под свежее мясо с грибками, да и надо же отметить находку рифа, а то удача ускользнёт! Женю не пришлось долго уговаривать: она понимала, как требуется в поле эмоциональная разгрузка и всегда имела наготове бутылочку настойки: с целью экономии места и веса, геологи брали с собой только спирт. После каждого возлияния Женя разводила следующую порцию в их единственной стеклянной бутылке и настаивала её на пряностях. Эту ответственную работу она всегда выполняла сама, и только Денису позволялось помогать «алхимику»: можно было быть уверенной, что он не начнёт выпрашивать, ведь Женя его интересовала гораздо больше выпивки.

Все с любопытством ждали, что за настойка будет на этот раз: Женя привезла с собой разнообразные корешки и травки. Как человек науки, она ко всему относилась творчески, в том числе, и к пряностям, придающим и еде, и водке особый, ни с чем несравнимый вкус и аромат. После первой же «рюмки» Фёдор с восторгом произнес:

– Что за божественный напиток!? Прямо капли датского короля! Нет, я всё-таки отобью эту удивительную женщину, уведу её от противного мужа, ей Богу! Я уже просто ненавижу его!

– Вовсе Олег не противный, а очень даже симпатичный. Оставь надежды, старый бабник, мы тебе не дадим её охмурить! – строго произнёс Николай.

– Ага, мы её сами охмурим! – мрачно произнёс Денис, и видно было, что он не шутит, а злиться и ревнует. Николай удивлённо взглянул на него и уже приготовился съехидничать, но тут Женя пропела:

– Это крепче, чем вино, слаще карамели
и сильнее клеветы, страха и холеры…
Капли Датского короля пейте, кавалеры!

– Точно, капли датского короля! Я их как-то принимал от кашля.

Вновь глухо зазвенели кружки с целебным напитком, снимающим напряжение и усталость дня, и, отправив в рот вслед за анисовкой водочкой ложку плова, Женя заметила:

– Ты угадал, моряк, это настойка на бадьяне, так называется звездчатый анис. И совсем не обязательно меня отбивать, чтобы её пить. Я тебе и бадьяна дам, и расскажу все свои секреты.

– Ты ему бадьяна дай, и хватит с него, а секреты лучше мне расскажи, – неудачно сумничал Николай.

– А ты их продашь, – с издёвкой добавила Женя ему в тон, взяв в руки гитару. Николай покраснел и резко подскочил.

– Ну, ладно, извини, не хотела обидеть, язык мой – враг мой. Я лучше специально для тебя, друг мой верный, продолжу песенный тост:

– Слава головы кружит, власть сердца щекочет.
Грош цена тому, кто встать над другим захочет.
Укрепляйте организм, принимайте меры…
Капли Датского короля пейте, кавалеры!

Когда она закончила, Николай хмуро посмотрел на неё и тихо, на ухо, сказал:

– Не простила, а ещё, как православная, крестик носишь.

– Во-первых, не как, а я и есть православная, и тебя давно простила, только верить перестала – шепнули ему, и добавила как бы себе самой, глядя в сторону, – Что же с этим сделаешь?

– Нет, как это тебе нравится, Фёдор Степанович, дорогой ты мой!? Совсем совесть потеряли! Любезничают и шушукаются прямо у нас на глазах! Может, нам уйти?

– И впрямь, забирай бутылку и пошли, мы обиделись! – моментально согласился моряк, вызвав у всех улыбку, и Женя вновь капнула в кружки понемногу настойки, виновато перетянулась с Колей и они примирительно улыбнулись: волшебный напиток, разливаясь по их внутренностям, сводил на нет обиды, по крайней мере, на время. Бренди по очереди облизал их, а затем довольный улёгся между ними, положив лапы на ноги Николая, а морду водрузив Жене на колени. Фёдор весело сказал:

– А я думал, между вами «собака пробежала», ошибся, братцы – она, как раз наоборот, объединила вас.

Этот каламбур их рассмешил, всем стало хорошо, спокойно и весело. В этот вечер они долго сидели у костра, разговаривая обо всём на свете, и тихонько напевая под гитару любимые песни. Затем Женя стукнула себя по голове, вытащила из планшета карту, и, внимательно разглядывая её; заметила:

– Смотрите-ка, ребята, ведь наш риф может выходить ещё вот здесь, и если следующим лагерем мы станем сюда и пройдёмся там маршрутом по притоку, можем подсечь его и с другой стороны. Только придётся пораньше выбираться, пока ветер не зверствует.

– Точно, как это мы раньше не подумали? Давайте сейчас соберём часть вещей, ведь мы вроде бы всё здесь завершили? А переночуем все вместе в кухонной палатке. Жень, ты не против?.

Все охотно согласились: хотелось сократить время утренних сборов, а завтра чуть дольше понежиться в спальнике: чувствовалась усталость за эти насыщенные работой дни. И они быстро, с настроением, загрузили одну из лодок «под ключ», и отправились спать.

– Вот оно, преимущество белых ночей! – заметила Женя.

Ребята залезли в спальники, а Бренди уютно свернулся клубочкам у их ног, только никому не удавалось заснуть: видно, полярные ночи не располагают ко сну. Они думали о том, как стали близки за это время, как хорошо понимают интонации и взгляды друг друга, но всё-таки не всегда способны до конца, от всей души, прощать. Невоспитанные в православии, они не унаследовали самого главного достоинства нашей веры – терпимости, без которой так тяжело быть рядом, но поле жестко учило их этому. Жене очень хотелось вычеркнуть из памяти историю с Пасикисом, но когда много лет дружишь с человеком и веришь ему, как себе самому, очень трудно оправдать даже попытку предательства. Николай вздохнул: он сейчас всё на свете отдал бы, чтобы они оба, раз и навсегда, забыли бы об этом неприятном инциденте… Однако в глубине души они отлично понимали, что благостное настроение, созданное ночью и гитарой, уйдёт, и никогда уже между ними не будет прежнего доверия и откровенности. Федя, словно прочитав их мысли, вдруг сказал:

– Жень, знаешь, я совсем забыл рассказать тебе, что рано утром, в день отъезда, у института меня остановил тот мужик, который приходил к вам с бутылкой виски. Привязался ко мне с предложением разузнать у тебя, с кем вы с Гришей встречались и что вам там какая-то дамочка передала. Говорил, что это твой муж его попросил. Я разозлился и обматерил его: что я ему, шестерка, что ли? Вот поэтому, уж извини, и невзлюбил твоего мужа – что, думаю, за бабское поведение!?

– Нашёл кому верить! И деньги предлагал?

– Кто?

– Кто, кто – Пасикис, конечно, ну не Олег же!

– Нее, говорил, что я помогу сохранить семью, а то ты, извини, шляешься, с кем не попало, а муж страдает. Но меня-то это нисколько не огорчило, как ты понимаете, скорее наоборот…

– Остряк-самоучка! – буркнул Денис.

– Вот сволочь! И ведь они тоже в этот день улетали. Правда, он живёт в двух шагах от института. А к тебе, Денис, не обращался? – раздражённо спросил Николай, а про себя подумал – всё проклятое перестроечное нищенство!

– Перед отъездом – нет. Но до этого он долго меня обхаживал, правда, ничего не спрашивал, а предлагал сделать приглашение в Америку, как только я окончу институт. Я ему ответил, что это меня нисколько не прельщает. Он обозвал меня дураком и добавил, что скоро здесь такое начнётся – и голод, и бесконечная война, и буду я себе, мол, локти кусать.

– Боюсь, он знает, что говорит. И всё-таки, как бы ни было трудно, но здесь мы дома, – заметила Женя.

– Да кто же он такой, этот ваш злой гений? Предсказатель будущего, что ли? Это вы из-за него ссорились, да?

– Я и сама не знаю, кто он, и как попал к нам в институт.

– Проходимец и сволочь, вот кто, – злобно буркнул Николай. Все вновь замолчали. Наконец, Денис произнес:

– Женечка, сказительница наша, поведай нам что-нибудь доброе, а то сна – ни в одном глазу.

Она не стала выпендриваться и артистично рассказала – сказывалась игра в самодеятельном театре – одну из необычных и оригинальных сказок, которую все слушали, затаив дыхание… По окончанию Николай удивлённо спросил:

– И где ты их только выискиваешь!? Никогда ничего подобного не читал!

– Правильные книжки нужно было в детстве читать! Помнишь, как у Высоцкого в Робине Гуде»?

Если путь, прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почём,
Значит, нужные книги ты в детстве читал!

– Не всем же быть Робингудами, Женечка! – заступился за Николая Денис, чувствовавший себя виноватым за ревность.

– И чего я, дурак, в геологи не пошёл!? Начальник и кормит, и поит, и сказками тешит!

– Ну, наша Женечка только одна такая, единственная и неповторимая! Среди баб, ой, извините, даме, такие склочные стервы попадаются! Главное достоинство женщин, это то, что их мало среди начальников, – добавил Николай. Женя возмутилась:

– Мужской шовинизм! Забыл своего бывшего полевого начальника?

– Согласен, и мужики разные бывают! – вздохнул Коля

– Кончайте ля-ля травить, салаги! Не надо портить сказочное настроение своим брюзжанием. Нам хорошо вместе, и это главное, дети мои. А другие – ну, это их дело. Спокойной ночи, – назидательно сказал Фёдор, сладко зевнув, и все, невольно улыбнувшись, согласились с ним. Сон наконец-то достиг беспокойные души геологов, и они стали погружаться в мир грёз.

Слева от Жени лежали Николай и Фёдор, а справа – Денис. Как только все успокоились и уже стало доноситься ровное дыхание моряка, Денис осторожно взял её руку в свою. Она подумала сонно, что надо бы высвободить её, но не шелохнулась, и тогда он ласково и осторожно стал целовать каждый пальчик девушки. Женя давно уже стала забывать о любовных ласках, направляя всю свою нежность и тепло только на Алёнку. Она почувствовала, как тёплая волна с тысячами иголочек пробежала по её телу, словно впервые в жизни ощутила прикосновение мужчины. Коря себя за это чувство, она вспомнила было Олега, но тот давно ассоциировался у Жени только с одиночеством, ночными слезами и бесконечными вспышками «праведного гнева», когда она пыталась уговорами прекратить его бесконечные пьянки-гулянки. В конце концов, она предупреждала Олега о том, что давно считаем себя свободной от взаимных обязательств и демонстрировала ему холодное безразличие! Бесполезно… С болью вычеркнув из памяти мужа, Женя ласково провела ладошкой по щеке Дениса, смотрящего на неё широко открытыми любящими глазами.

Влюблённые потянулись было друг к другу, но тут Бренди, урча и поскуливая, бесцеремонно и возмущённо пролез между ними и улегся с самым невинным видом, как будто его полчаса уговаривали. Денис было попытался потихоньку сдвинуть пса, но тот выразил громкое неудовольствие. Угрожающее урчание нарастало при каждой попытке вытеснить Бренди или хотя бы просто протянуть руку к Жене Возбуждение влюблённых перешло в неукротимый и безрезультатно сдерживаемый хохот. Николай и Фёдор стали ругать Женю и её лохматого друга, «безобразно заласканного и избалованного», хоть это и было не так, и требовать «немедленного прекращения безобразия», иначе сейчас же выставят всю их троицу из ходившей ходуном от хохота палатки. Чем больше влюблённые пытались сдержать себя, тем сильнее их брал в плен смех, и слёзы потоком текли из глаз, а ревнивый Бренди делал вид, что спит мертвецким сном, лишь изредка приоткрывая один глаз и хитро поглядывая на них.

Вскоре все успокоились, удивляясь своему почти истеричному хохоту, и заснули. Только у Жени сна как не бывало, она лежала на спине, устремив глаза на замусоленный потолок кухонной палатки, вспоминала Олега и их когда-то всепоглощающую влюблённость, которая могла бы пройти через всю жизнь: недаром близким казалось, что они просто созданы друг для друга. Может, это так и было бы, хотя с ним она не так близка духовно, как с Гришей, к примеру, но зато они до безумия любили друг друга, и оба имели лёгкий немного авантюрный характер и весёлый нрав. Ах, как глупо мы иногда теряем самое дорогое, самое ценное в мире – любовь! В юности кажется, что, мол, успеем поправить или покаяться: подумаешь, ну, обидел жену, у всех бывает. И в голову не приходит, что она однажды уйдет раз и навсегда, может, даже к нелюбимому, устав от ссор и одиночества. Уж так устроен человек: обиды от тех, к кому равнодушен, не так ранят – да фиг с ним, наплевать и забыть, а вот боль, причинённая единственным, непереносима…

10. Не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь!

На притчу и вилы стреляют.
Русская народная пословица

На следующий день геологи быстро сложили оставшиеся вещи и благополучно добрались до нового места. Разбив лагерь, они доели остатки вчерашнего пиршественного ужина, и даже успели сделать рекогносцировочный маршрут. Оказалось, что до строматолитового рифа здесь идти даже немножко ближе. Несколько дней они проработали на нём в тундре, притаскивая из маршрута в лагерь тучи озверевших от голода комаров. В эти дни Женя с Денисом невольно старалась держаться на расстоянии, но были очень внимательны и нежны друг к другу, довольствуясь всё нарастающим взаимным чувством, ещё ни к чему не обязывающим, но дарящим радость общения и неосознанное желание. Да и проявить хоть немного ласки не так-то просто, когда они не только не оставались наедине, но и были надёжно защищены от «восторгов любви» тучей безжалостных и вовсе несентиментальных насекомых. Пожалуй, это самое лучшее время при нарастающей взаимной симпатии, когда ловишь взгляды друг друга, и безотчетно трепещешь от каждого прикосновения, как влюблённый подросток. Вечерами геологи обсуждали свои находки и строили планы на будущее, забывая про усталость и укусы. Если бы вы заглянули ночью в их палатки, увидели бы, как они раздражённо чешутся и болтают во сне, переполненные разнообразными впечатлениями дня и напряжённым физическим трудом.

Работа здесь завершилась, и отряд отправился далее. Белёсое солнце теперь показывалось только по ночам, дни становились всё сумрачнее, мелкий нудный дождь, казалось, не кончится никогда. Чем ниже по реке они спускались, тем сильнее дул встречный ветер. Николай мрачнел, что с ним часто бывало под конец поля, его раздражали и погода, и всё сильнее разгоравшаяся взаимная симпатия Жени и Дениса, и болтовня Фёдора, добродушно подшучивавшего над ними: «Из вас получилась бы прекрасная пара!». Они смущались, что доставляла ему несказанное удовольствие, и злило Николая. Неожиданно, вместо заболоченных низких берегов с бесконечной скучной перспективой вдаль, лодки плавно вошли в зажимы между высокими скалами, подступающими к самой реке. В их основании приютились уютные песчаные пляжи со спокойной, словно зеркальной гладью кристально-прозрачной воды. Обе лодки в полной тишине плавно скользили мимо живописных уступов, окрашенных в багрянорозовые тона и покрытых кое-где редкими кустиками с разноцветными листочками и крупными отдельными цветками, примостившимися прямо на камнях. Милый пейзаж приковывал взгляды притихших путешественников, умиротворяя и завораживая их.

– Смотри, Коля, а вот это, кажется, знаменитое вендско-кембрийское обнажение, описанное Комиссаржевским, да и местечко для лагеря классное. Может, пришвартуемся? Ведь ты последнее время как раз вендом занимаешься.

– Нет, это не то. Плывём дальше.

– Ты уверен!? А я вот нет. Знаешь, давай остановимся здесь на денёк, лагерь разобьём как раз напротив обнажения, вон в той очаровательной бухточке. Впрочем, можно и прямо под разрезом, там, пожалуй, не хуже. А завтра слазаем на скалку, и разрешим наш спор.

Вместо ответа Николай стал интенсивно грести, чтобы скорее проплыть мимо.

– Коля, ты что, не слышишь меня?

Он, глядя в сторону холодными глазами, зло выкрикнул:

– Оставь меня в покое! Я без тебя знаю, что мне нужно, а что – нет! Нечего строить из себя всемогущего начальника!

Женя с Денисом удивленно переглянулись:

– И как тебе это нравится!? Ну, и фиг с ним! А вообще-то, жаль отсюда уезжать, интересное обнажение, да и местечко для стоянки чудное. Вот, видишь точку на топооснове? Это Комиссаржевский её нам отметил.

– Ну, что ж ты не настояла?

– Как ты себе это представляешь? В воду за ним броситься? Смотри, куда они уже уплыли! А ведь этот разрез нужен именно ему, а мне – так, для эрудиции. Интересно, как он нашему завлабу объяснит, что не соизволил взглянуть на него? Профессиональной непригодностью или тем, что с «Женькой-заразой» не захотел согласиться? Ведь его именно туда направляли. Жаль, конечно, но не хочет, как хочет. А знаешь, давай причалим хотя бы ненадолго, может, больше здесь никогда и не окажемся… Обидно находиться рядом, и проплыть мимо.

Они более часа провели на обнажении, поднявшись почти доверху, Женя отбила несколько образцов со знаменитой стратиграфической границы, и геологи отправились дальше. Как только скалы остались позади, Николай стал ещё мрачнее: оглядываясь, он понял, что ребята притормозили там.

– Зачем ты так грубо говорил с Женей? Она тебе ничего обидного не сказала, что ты психуешь!? Некрасиво… Эх ты, а я думал, вы друзья, – укоризненно буркнул Фёдор, глядя в сторону.

– Не твоё дело! Ты здесь вообще никто, лучше следи за рекой и помалкивай! А то – догадываешься, куда я могу послать тебя с твоими поучениями?

– Ой, испугал ежа голой жопой! Думаешь, я не могу!?

И тут последовала такая тирада, что Николай чуть не выронил весло из рук.

– Вот это да! – сказал он то ли с удивлением, то ли с восторгом, а Фёдор победоносно взглянул на него, и отвернулся.

Вдруг речка побежала очень быстро, разделяясь на многочисленные рукава. Они с трудом успевали направлять её то в один, то в другой поток: стоит промахнуться, и придётся волочить лодку по камням из одного вдруг затухшего ответвления в другое. Женя с Денисом и Бренди догнали их, попав в быстрое глубокое русло, и, как с горочки на саночках, понеслись вниз, опередив намного ребят, которым повезло гораздо меньше. Фёдор с Николаем сели на мель, им пришлось вылезти из лодки и протащить её некоторое время на верёвке по воде. Оглядевшись, они увидели, что находятся рядом с длинным островом, сложенным крупной плохо окатанной карбонатной галькой. Не успели ребята перетащить нагруженную лодку в бурный водный поток, как она выскользнула из-под рук, и, весело подпрыгивая, заскользила вниз по реке. Моряк изловчился и прыгнул поперёк её, спасая их небогатый, но жизненно необходимый скарб: здесь заменить его будет нечем; Николай остался на острове. В первую минуту он обрадовался, что Фёдору это удалось, но затем его охватил панический страх. По характеру он был очень осторожный и мнительный, одному Богу известно, каким образом человек такого склада выбрал геологию. В тоже время, несмотря на эгоизм, Николай хорошо понимал, что если будет плохо относиться к тем, кто рядом, и самому может не поздоровиться. Он старался быть порядочным человеком не из любви к ближнему, но из опасения, как бы и его потом не подвели бы, в полевых условиях это может стоить жизни. Николай вспомнил, как нагрубил и моряку, и Жене, и его охватил панический ужас. Что, если они его бросят? Ну, не совсем, конечно, а на денёк – для острастки, только и этого достаточно, чтобы сойти с ума от голода, холода и страха. И он побежал за лодкой вдоль острова с криками:

– Федя, Феденька, греби скорее сюда, слышишь, греби!

Фёдор с трудом вполз на нос лодки и оседлал её, спустив ноги с двух сторон в воду. Конечно, лучше было бы устроиться на корме, тогда ей легче управлять, но уж как вышло, не до жиру. Словно вертолёт лопастями, Фёдор вращал байдарочным веслом, энергично загребая воду. Ледяной штормовой ветер дул в лицо, руки от холодных металлических весел сводило, пальцы онемели, лодка не слушалась, а моряк всё налегал и налегал на вёсла, сбивая в кровь ладони. Вода с них широкими потоками лилась в рукава штормовки, которые стали тяжелыми и жесткими, раздражая покусанную кожу. В результате того, что нос лодки не был приподнят, ледяная вода заливала Фёдора по пояс. Иногда моряку казалось, что он превращается в омертвевшего робота, при этом ветер не давал продвинуться ни на шаг, а он всё грёб и грёб, молитвенно твердя:

– Господи, помоги мне, грешному!!

Надо бы перелезть на корму, чтобы лодка стала управляемой, да куда там – её быстро отнесло бы далеко от островка с Колей. Если он сейчас не справится, придётся причалить к берегу, выгрузить её, протащить против течения, заехать за этим новым Робинзоном, вернуться за вещами и опять всё загрузить. Это очень долго, а он весь мокрый, и так зуб на зуб не попадает, да и подходящего берега для швартовки рядом не найдёшь – кругом болото. Гружёную лодку одному не дотащить волоком против течения, ещё вновь упустишь её, а здесь это смерть. Его мысли при неустанном налегании на вёсла сопровождались истошными неумолкающими воплями Николая:

– Феденька, миленький, сюда, ко мне, скорее, раз-два, раз-два, левой-правой, ещё капельку, ещё чуть-чуть, родненький!

Фёдор пытался плыть к Николаю поперек реки, но лодку сносило как раз в то самое русло, по которому так быстро ускользнули Женя с Денисом. Нечеловеческие усилия моряка ни к чему не приводили, а он всё отчаяннее твердил «Отче наш», вспомнив неожиданно для себя слышанную в детстве молитву. Руки переставали слушаться, а лодка не только не сдвинулась ни на йоту, но и капризно развернулась по диагонали и накренилась на бок так, что Федя едва успел перенести вес тела на её приподнятую часть, чтобы не перевернуться. При этом он резко стукнулся виском о весло, и перед глазами тут же поплыли круги, из носа обильна пошла кровь, но он не заметил её даже на потрескавшихся на ветру губах – голова сильно кружилась и наплывала какая-то дурь. В глазах потемнело, его тело безвольно обвисло, голова свесилась вниз, а весло так и застыло поперёк лодки, на коленях у моряка. Николай сжался от ужаса, крик застыл у него в горле, и он, как завороженный, следил за байдарочным веслом, ожидая, как то соскользнёт в воду. Он, конечно, может перейти реку, но что делать дальше в мокрой одежде под ледяным ветром? Женя с Денисом уплыли далеко вперёд, их не догнать. Если лодку вместе с Фёдором унесёт, куда и сколько придётся идти по болотистым берегам? Он с грустью взглянул на узкий голый остров длиной не более 20 м, где и присесть-то не на что. Федя, Феденька, а ты как же!?

Фёдор почувствовал лёгкое прикосновение, открыл глаза и увидел женщину в длинном белом платье, она скользила по воде, протягивая к нему прозрачные руки и указывая, куда лучше направить лодку. Ему показалось, что она окутала его то ли туманом, то ли прозрачной шалью, и холод, боль и усталость как-то сразу отступили. «Фрези Грант!» – мелькнуло в голове. Он поднял со своих коленей байдарочное весло, и ему тут же удалось удержать лодку и направить к береговой линии острова тем самым путём, который Она ему указывала.

– Родной ты мой, Феденька, греби сильнее! Молодец, всё получается! Давай, давай, левой-правой, плыви сюда! Скорее! – услышал он заискивающе-панические крики Николая.

Загребая к берегу, Фёдор, наконец-то, почувствовал скрежет лодки по дну, здесь его уже ждал Николай, который сразу подхватил верёвку, привязанную к уключине на её носу, и притянул лодку к себе. Фёдор вручил ему байдарочные вёсла, а сам пересел на корму, и вытащил из-под верёвок, перехватывающих снаряжение на лодке, короткое рулевое веслом.

– Приплыл, слава Богу! А уж я и не надеялся… Ты как?

– Говно плавает, а я моряк! Что же ты разорался, думаешь, я бы тебя бросил!? Если бы лодку снесло, я бы её разгрузил и пришёл бы за тобой. Впрочем, совсем забыл, ведь я здесь вообще никто. И нечего без команды дёргаться!

И он демонстративно стал разворачивать лодку в сторону от острова. Николай побелел, как мел, и быстро плюхнулся в неё, не выпуская из рук байдарочное весло, которое он поднял кверху и чуть не стукнул им по голове моряка…

– Ты что творишь!? Чуть не зашиб меня!

– Ну, не попал же! Я не нарочно.

«С тебя станется» – мелькнуло в голове Фёдора. И они молча поплыли дальше. Николай вспомнил инцидент с Женей и то, как проигнорировал разрез – теперь он уже не сомневался, что ошибся, и на душе стало совсем противно. Ни он, ни Фёдор не обмолвились ни о его кратком отключение, ни о Фрези Грант. «Да и видел ли он её? Навряд ли…» – промелькнуло в голове моряка. Через некоторое время Николай не выдержал, и, немного заискивающе, медленно произнёс:

– Ты, это… Фёдор, не серчай. Дурак я, дурак и солдафон, что с меня взять?

– А ты, солдатик, не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь, как Женя говорит.

– Фёдор, не говори ребятам про… ну, ты сам знаешь.

Николай обернулся и умоляюще взглянул ему в глаза. Тот ничего не ответил, и стал ещё более сосредоточенно грести. «Как Женька, когда обижается», – мелькнуло у него в голове.

11. Фрези Грант протягивает руку сильным

Женя с Денисом, не встретив более по дороге препятствий, довольно быстро добрались до Афанасьевских прудов, разбили там лагерь, насколько смогли без снаряжения ребят. Они поставили палатки для спанья, надули 2 матраса и бросили свои спальники, набрали дров, развели костёр, приготовили макароны с тушёнкой, вскипятили чай, да только ребята всё не появлялись. Они стали нервничать, беспокойно вглядываясь вдаль, и тут Женя отчётливо увидела вдалеке женщину в длинном белом платье, парящую над вечерней розоватой водой Фомича. Женя на минуту замерла, закрыла глаза и вновь открыла – никого. Она молча отошла от реки и бессильно опустилась на бревно рядом с костром.

– Что с тобой, Женечка? Тебе плохо?

– С ними что-то случилось. Знаешь, я сейчас видела…

– Что?

– Да нет, так… Если через час ребята не появятся, пойдём их искать.

Минут через 40 вдалеке замаячила лодка, они переглянулись, облегчённо вздохнули и перекрестились. Вот странно, большинство из нас не были воспитаны в религии, в церковь ходили, как в театр, скорее из любопытства, чем из праведности. Но как только мы остаемся наедине с неведомой угрозой, обращаемся к Богу, и свято верим, что Он нам, неблагодарным безбожникам, поможет. А ведь и впрямь помогает… Женя и Денис вытащили лодку ребят на берег и разгрузили её. Пока мокрый до нитки Фёдор переодевался, они быстро поставили большую кухонную палатку с печкой, Денис растопил её заранее приготовленными дровами, а Женя, заметив их изнуренные опустошённые лица, протянула по кружки с горячительным напитком:

– Согрейтесь, братцы, у печки, мы с Денисом пока надуем ваши матрасы. Что случилось, куда вы подевались, мальчики?

– Вот спасибо, ты настоящий друг! Не дашь спокойно умереть, – хмуро улыбнулся моряк.

Через 15 минут всё было готово, и они притащили с костра котелок с ужином, переставив его на печку. Женя пододвинула им ещё по 100 грамм, заметив бледность Феди и угрюмость Николая, уставившегося в пол. Кок посмотрел на него, стукнул по-дружески по плечу, затем они, не чокаясь, опрокинули свои кружку, и дружно фыркнули, не закусывая. Денис поставил перед ними миски с едой:

– Да вы ешьте, мужики. Так что, всё-таки, случилось?

– Главное – вы здесь, живые и здоровые, остальное фигня, – сказала Женя, понявшая, что произошло что-то такое, о чём ребята не хотят рассказывать, – Хоть закусите, мальчики!

Но они так и не преступили к еде. Моряк достал трубку из красного дерева и молча уставился на неё. Остальные с выжиданием смотрели на них, пока он скупо не прокомментировал:

– Не свезло, то на мель сели, то не в то русло завернули. Вот вы молодцы, угадали, пронеслись, как на крыльях.

Николай вздохнул было с облегчением, а потом стал ещё мрачнее, вспомнив проигнорированное им обнажение, ради которого, собственно, и приехал сюда. «Довыпендривался, идиот! Впрочем, это всё из-за Женьки, не хотелось идти у неё на поводу…» – подумал он, а вслух чуть заискивающе произнёс:

– Видели, какие здесь берега? Сплошные болота!

– А мы здесь переволновались за вас, уж собрались идти на выручку… Степаныч, покажи ка, пожалуйста, твою трубку.

Рассматривая на её конце силуэт летящей женщины в длинном развивающемся платье, Женя тихо сказала, глядя в упор на отрешённого Фёдора:

– Ты Её сегодня видел, да?

Матрос поднял на Женю глаза и удивлённо махнул головой в знак согласия. Больше они не произнесли ни слова, задумавшись. Только спустя некоторое время, Женя сказала ему на ухо:

– А мне всегда Николай Угодник помогает.

– Это да, он и меня выручает, а вот она, Фрези Грант…

– Впервые? Значит, заслужил! Такое, может, вообще раз в жизни бывает… Знаешь, я, когда вас сегодня ждала, её тоже видела…

Денис был занят подтапливанием чугунной печки, а Николай подпёр голову рукой и мрачно уставился в пол. Женя взглянула на его удрученную позу и сразу поняла, что он что-то не то сделал или просто психанул, а теперь страдает от ущемлённого самолюбия. И Федьку наверняка ни за что обругал. Она не стала добивать его ехидными комментариями – в конце концов, сам себя наказал. Николай достал карту, всё ещё надеясь, что это всё-таки не Афанасьевские, а какие-то другие пруды. Женя наклонилась к нему и тихо сказала:

– Пойдем, глянем. Мы быстро, мужики.

Коля благодарно посмотрел на неё и, не выпуская из рук карты, вышел вслед за ней из палатки, они поднялись на гору.

– Жень, я ошибся, мне придётся сделать выкидушку минимум на пару дней: смотри, как далеко нас пронесло от разреза. Пойдешь со мной? Я сам потащу вверх по реке и палатку, и наши спальники, и всё остальное, ты не думай!

– Это не реально, глубина здесь изменчивая, течение достаточно сильное, берега – сплошные болота, далеко не везде пройдёшь. Тундра, однако.

– Не могу я вернуться домой без этого материала! Что скажу завлабу? Проплыл мимо разреза, да?

– Смотри-ка, вот эта гряда идёт прямо к нему. Видишь? Завтра осмотрим окрестности вокруг лагеря, а послезавтра рванём туда, думаю, за день справимся.

Николай просиял, и в то же время на душе стало совсем противно. Как он мог позволить Пасикису даже косвенно втянуть себя в игру против Женьки? После смерти его руководителя, практически написавшего за него диссертацию, их группа развалилась, Николай лишился каких-либо перспектив: он не умел работать самостоятельно, в отличие от Жени, которой никто никогда не помогал. Как-то она заметила, что ему здорово повезло с руководителем, но тот с грустью возразил: это ей повезло, ведь она ни в ком не нуждается. Видно, и во всем хорошем есть своё плохое, вот он и злится, беспричинно раздражаясь на Женю и в глубине души желая отодвинуть её от ведущих позиций. Ни для кого не секрет, что даже самой умной, талантливой да ещё к тому же привлекательной девушке на работе гораздо труднее, чем парням, она вызывает недовольство и у мужчин, и у женщин, только по разным причинам. А ей – всё нипочём!

– Спасибо тебе, Женька! – произнёс он через силу.

– Да ладно, всякое бывает. Видно, здорово мы тебе опостылели…

Женя знала, что в поле первое время с Николаем бывает относительно нормально, а через месяц-полтора он начинает психовать.

– Я сам себе опостылел, вы здесь не причём, а уж тем более, ты. Чуткие вы люди, не то, что я, солдафон, но я исправлюсь, ей Богу! – и это уже было сказано искренно.

Женя слегка хлопнула его по плечу, точно так же, как Фёдор:

– Не вешай носа, солдатик, всё устроится, и всё забудется, с нами останется только самое лучшее, поверь, Коленька.

И они, схватившись за руки, сбежали с горки, под ревнивым взглядом Дениса, и, разгоряченные и одновременно умиротворенные, подсели к печке и с аппетитом приступили к трапезе.

12. Бандитизм среди белого дня

На следующий день все, кроме Фёдора, ушли в маршрут. Подходя к лагерю, Женя достала из рюкзака фальшфейер: срок их годности давно прошёл, а новые институт не закупал, вот она и истребляла их потихоньку. Возвращаясь из маршрута, Женя бросала его в воду, радуя морскую душу Фёдора. Оба любовались этой странной картиной: белый огонь прыгал по течению, то погружаясь на глубину, то энергично взлетая, и казался сначала красным, а потом зелёным. Конечно, такие серьёзные люди, как Денис и Николай, ворчали на них за это детское развлечение, но они не обращали внимания, радуясь зрелищу и возбуждённо покрикивая друг другу: «Смотри, ой, смотри!». Но на этот раз она не успела им воспользоваться, услышав темпераментную ругань, сопровождаемую такими выразительными тирадами, что не только у Жени, но и у всех остальных округлились глаза и открылись рты от удивления. Шерсть на спине Бренди поднялась дыбом, и Жене пришлось одной рукой крепко ухватить его за загривок, а другой поглаживать по спине, сунув фальшфейер под мышку. Они переглянулись и сначала молча прибавили шаг, а потом припустились почти бегом. Едва вступив на небольшую уютную поляну, где раскинулся их лагерь, ребята растерянно остановились и оцепенели от ужаса: они увидели сидящего на дереве Фёдора с белым, как смерть, лицом. Моряк изощрённой бранью пытался отогнать огромного бурого медведя, бесцеремонно разбиравшегося в их консервах. В ответ на это медведь периодически злобно огрызался, то поворачивая гневную морду к моряку и напирая всем телом на низкое тонкое дерево, на котором с трудом примостился Фёдор, то продолжая попытку открыть банку сгущёнки, злясь и при этом всё более расплющивая её своей лапищей. Бренди, спокойный лохматый мешок, почти никогда не лаявший, неожиданно бросился на медведя. Женя ахнула и невольно пустилась вслед за ним, Николай едва успел удержать девушку, вцепившись в неё мёртвой хваткой; заметив, что брючина на штанах Фёдора имеет бордовый от крови цвет, он отпустил Женю, схватил топор и ринулся на помощь Бренди. Медведь с удивлением и любопытством несколько секунд рассматривал собаку – видимо, он не видел ранее такого зверя, а потом стал неторопливо отмахиваться от прыгающего вокруг него навязчивого пса, пытающегося укусить его за лапы. Не успев отделаться от собаки, он переключил своё внимание на Николая: медведь встал на задние лапы, поднялся в полный рост и двинулся на застывшего под его взглядом парня.

Кажется, мы все с детства знаем этих симпатичных, вроде бы, добрейших зверей, которые и в хоккей играют, и на велосипеде разъезжают, и танцуют на арене без клетки. А у какого советского ребенка в детстве не было обожаемого плюшевого мишутки, которого он нежно обнимал по ночам? Но когда видишь перед собой дикого зверя и его тяжёлый взгляд исподлобья, даже опытного охотника охватывает первобытный неуправляемый страх, так что состояние Николая вполне понятно. Наконец, он очнулся и, немного поколебавшись, вновь двинулся навстречу медведю, остальные одновременно, в один голос, закричали: «Стой!», но было уже поздно. Правда, мишка отвлёкся на минуту из-за их истошного вопля и рыкнул сначала на Фёдора, долбанув как следует дерево, на котором тот и так с трудом удерживался, затем на остальных, и только потом, с чувством выполненного долга, вновь развернулся к Николаю, который, после предостерегающего крика товарищей, осознал, что не испугает медведя видом топора, да и сражение будет явно не в его пользу, а с подраненным зверем им точно не справиться.

Всю опасность положения прочувствовали и остальные. Совещаться было некогда, время шло буквально на секунды, каждый из них, как всегда сильные люди в экстремальной ситуации, принял своё, единственно возможное для него в данном случае решение. Как только косолапый неторопливо, вразвалочку двинулся к Николаю, который резко, с силой, подбросил топор таким образом, чтобы тот со звоном упал на каменную глыбу, ранить зверя он не решился, зная, как это опасно. Одновременно Фёдор, который не мог более изображать из себя птичку на ветке – нога кровоточила, ствол прогнулся чуть ли не до земли, да и друга нужно было выручать – с диким воинствующим криком вождя краснокожих бросился вниз. Женя выдернула шнурок фальшфейера, направила его вверх, чуть выше головы мишки, и двинулась к нему навстречу – в этот раз «игрушка» действительно пригодилась. Правда, огонь-то был фальшивый, и медведь мог бы их обман легко «разоблачить», не почувствовав тепла и боли, но выбирать не приходилось. А Денис в это время заметил слабо тлеющий костёр, схватил головёшку из него, ярко вспыхнувшую от резкого движения, и тоже шагнул навстречу к медведю.

Как говорится, долго сказка сказывается, да быстро дело делается. Все эти события произошли буквально за секунду. Медведь растерялся от такого напора со всех сторон и не понял, откуда же исходит главная опасность, да и пламени побаивался. Не долго раздумывая, он на всякий случай вмазал как следует Николаю, ударив его лапой с размаху так, что тот отлетел в противоположную сторону, а затем опустился на четвереньки и, не оглядываясь более на огненных смутьянов, побежал, ворчливо бурча, в тундру.

Женя подошла к Фёдору и повела его к реке, а Денис бросился к Николаю, помогая ему подняться, обоим требовалась срочная медицинская помощь. Ребята с грустью осмотрели поле битвы: всё вокруг было перевёрнуто вверх дном, их ужин распростёрся на земле рядом с опрокинутым котелком, банки со сгущёнкой и тушёнкой частично подавлены, кухонная палатка безвольно обвисла, раздавленная труба от печки валялась в стороне. Хорошо ещё, что в этот раз Фёдор готовил на костре, а не на печке, а то бы сгорел в миг вместе с палаткой.

Открытых ран у Николая не оказалось, но ушиб был серьёзным, и боль строго фиксировала каждое его движение. С Фёдором дело обстояло ещё хуже: у него на ноге зияла глубокая кровоточащая рана, не считая царапин и ушибов на локтях и коленях. Самым трудным оказалось снять с моряка штаны: разрезать их он категорически отказался – как дальше жить без них? Ведь штормовые брюки спасают от комаров и от ветра, от холода и от жары. Однако рана стала уже прилипать к ним, нога распухла, и даже пострадавшему Николаю, превозмогая боль, пришлось им помогать. После мучительного избавления от ценных штанов, Женя первым делом промыла его раны марганцовкой, которая раньше была в каждой аптечке, обработала их края зелёнкой, а потом началось самое сложное. С помощью мелких кусочков пластыря, которые нарезал Денис, пришлось «зашивать» рваную рану на ноге с двух сторон, стягивая её концы, и только после этого нога была перебинтована. Фёдор очень переживал, что геологи пришли из маршрута голодные, а он не смог уберечь их ужин, но ребята давно и думать-то про него забыли. Они успокоили раненного товарища, уложили его поверх одеяла и, несмотря на страшное возмущение, оттащили в кухонную палатку, где соорудили Феде что-то вроде горки для ноги, чтобы приподнять её и замедлить кровотечение. У Николая боль всё усиливалась, он практически не мог помогать ребятам. Вероятно, медведь сломал ему как минимум два ребра, что достаточно болезненно и очень неприятно в полевых условиях, пришлось наложить Коле «мягкий гипс», то есть, сделать тугую марлевую повязку, немного облегчившую ему жизнь. Хорошо, что не шею сломал, и скальп на месте, так что, можно считать, повезло.

Денис с небольшой помощью стонущего Николая поправил дырявую кухонную палатку, слегка разогнул скрючившуюся трубу и развёл печь – иначе бы их съели комары. Никакая иная палатка и не сгодилась бы для этого, кроме солдатской, ещё советского образца. Женя приволокла дрова и воду, и работа закипела. Пока Денис готовил ужин и разбирался в лагере, она простирнула штаны Фёдора, достала шприц и осторожно сделала ему укол от бешенства, затем навела порядок в палатке и поудобнее обустроила ложе раненого. Наконец, когда всё было готово, и они с удовольствием поедали Денискину стряпню, Женя достала из своего стратегического запаса бутылку кагора.

– Ничего себе! Вот это да! Прямо волшебство какое-то! Сегодня ты моя Фрези Грант, спасибо, начальник, золотые у тебя ручки, так всё осторожно и ласково делаешь, ни с каким доктором не сравнить!

– У медиков-то поток больных, а ты у меня единственный, да ещё такой сотрудник, что дай Бог каждому, – бледный измученный болью Фёдор расплылся в довольной улыбке. – А за бутылку кагора будешь моего папу в Москве благодарить, это он мне её сунул, а я всячески отнекивалась. Сказал, что настанет момент, когда она нам очень пригодится: как в воду глядел.

– Ну, хватит вам рассыпаться в комплиментах, лучше расскажите, что это у вас за общая знакомая, которую вы всё время поминаете?

– Фрези Грант? Ты что, Грина не читал?

– Нет, почему же, кажется, кое-что читал. Ну, нельзя же все на свете книжки помнить! Я, например, про оружия, знаете, сколько книг проглотил? Вам и не снилось! Это тебе, Фёдор, в море делать нечего, вот ты и поглощаешь всё подряд.

– Дурак ты, Николай, не в обиду будет сказано. Не суди о том, чего не знаешь. Посадить бы тебя в машинное отделение на полгода, где под 40 градусов жара, по-другому запел бы. Правильно Женя говорит, не те книжки ты в детстве читал. Фрези Грант – это бегущая по волнам, что спасает моряков в трудную минуту.

– Коля, кончай придуриваться, никогда не поверю, что «Бегущую…» не читал! Какое-то дурацкое пижонство, Холмса из себя изображаешь? Только не все, кто ничего не читает, кроме специальной литературы, гении в своём деле. Всё чаще наоборот.

Николай насупился и ничего не ответил Жене: он действительно не читал Грина и был воспитан прагматиком, считая это своим преимущество перед ребятами, а они почему-то его жалеют… Может, и впрямь оказалось, что что-то самое главное он упустил? Видно, литература недаром существует, и не случайно иногда воспринимается властями чуть ли ни как теракт, если она заставляет думать неординарно, в разрез с навязываемыми сверху догмами. Не поэтому ли ему так тяжко в науке – не развито воображение, видно, рациональный ум в естественных науках не работает. Он тяжело вздохнул, обиженно глядя в сторону, Женя заметила это и переменила тему:

– Коленька, как только тебе в голову пришло – броситься на медведя!? Ну, ты даёшь, прямо Илья Муромец! А говоришь, сказок не читаешь и не веришь в них…

Все согласились с Женей, наперебой восхищаясь им.

– Да ладно вам, мужики, не травите, как Федя говорит… Если честно, это я от страха: смотрю, у Федьки кровь из ноги хлещет, ты, Женя, рвёшься своего пса спасать, вот и психанул.

– Не скромничай, Колян, ты и впрямь настоящий мужик, – скупо добавил Федя, пожав ему руку.

И впервые Николай пожалел, что не умеет быть таким искренним, как ребята. Может, в чём-то он ошибается? Чем больше старается для себя, тем больше теряет, вот и семья не получилась, выбирал не жену, а её родителей. А теперь дома, как в аду, и боится ей не угодить. С другой стороны, иные шагают по трупам, и живут припеваючи. Женька считает, что ещё вопрос, кто в конечном итоге счастливее – пройдоха с регалиями или настоящий учёный, увлечённый своим делом. А скольких из этих фанатов затравили коллеги, лишив их и этой, не для всех понятной радости? Каждый человек строит себе какой-то жизненный кодекс, и всегда он в чём-то слаб. Может быть, нужно жить как птичка, сегодняшним днём? Вон, хоть Денис, млеет от своей бесперспективной любви к Женьке, и вполне доволен жизнью. Николай сам себя мысленно оборвал, устыдившись собственной желчности. А может быть, дружба и есть самая ценная вещь в мире, и они правы!? Только почему-то в Москве, в погоне за мнимыми достижениями, в это слабо верится. Ну, здесь, в поле, эти чудаки-мечтатели на месте, а там всё иначе: деньги и успех – вот что ныне ценится, только не дай Бог с подобными успешными делягами хлеб с солью здесь делить… Страшно об этом и подумать! Хорошие они люди, да только время их в нашем мире закончилось. Не хочется об этом думать… Он наклонился к Жене и немножко виновато сказал:

– Может, вы завтра с Денисом сходите в маршрут, раз уж так вышло?

– Конечно, без проблем, всё сделаем в лучшем виде, как будто ты сам там побывал, и в Москве тебя не выдадим, не волнуйся. Ты, главное, выздоравливай, нам ещё нужно добраться до вертолёта.

Женя с грустью развернула свою палатку, разорванную мишкой.

– Спасибо, Женечка. Брось, не возись с ней, я её завтра зашью и заклею так, что лучше новой будет. Ложитесь с Денисом в нашу, а мы с Фёдором устроимся здесь, в кухонной палатке, а то боюсь, не дадим вам отдохнуть перед маршрутом, всё болит… Тем более, ты чутко спишь, от каждого шороха просыпаешься…

Действительно, она плохо засыпала во время белых ночей. Женя задумалась на минуту, вынула коробочку с лекарствами и, немножко порывшись в ней, достала необходимые из них:

– Это для желудка, Николай, проглоти его сейчас, запив небольшим количеством воды, а затем, минут через 30, выпей диклофенак, он болеутоляющий, но очень агрессивный для слизистой оболочки, ну, а это снотворное на ночь, и Фёдора угости. В случае чего, зовите, не стесняйтесь, а мы сейчас подтопим печку, и наутро дров приготовим. Федя, тебе лучше не вставать, и всё время старайся держать ногу повыше. Утром я её перевяжу по новой.

Пока они разговаривали, Денис принёс матрас и спальник Николаю, и расстелил ему. Тот с благодарностью посмотрел на него: только что с ужасом думал, как будет делать это сам, каждое движение становилось всё болезненнее:

– Да не волнуйся ты так, Женечка, я и сам смогу ему помочь, отдыхай, спасибо вам за всё, ребята. Спокойной ночи.

– Спокойной, гроза медведей. Сидеть, Бренди! Оставайся сегодня с ребятами! В случае чего, пошлёте его за нами.

Бренди уже было встал, чтобы идти за Женей, ласково трепавшей его по спине, но вновь, немножко растерянно оглядываясь, уселся рядом с Фёдором и пристроил ему морду на живот. Фёдор, бледный и измученный, с удовольствием положил руку на спину собаки и сказал:

– Спасибо, Женечка. У тебя, ой, то есть у нас, очень хорошая собака. Знаешь, если бы не он, неизвестно, чем бы закончился наш бой. А почему вы меня не расспрашиваете, что произошло до вашего возвращения?

– Ну, если захочешь, сам расскажешь, – тихо сказал Денис, – Лучше выпей ещё кагору: вон сколько крови потерял. Наверное, пока воспоминание не из приятных, а вот в Москве – другое дело.

– Есть такое, но я всё-таки расскажу. Так вот. Готовил я ужин, и вдруг чувствую, что кто-то сопит рядом со мною…, я сначала машинально, не оборачиваясь, протянул руку и стал трепать – думал, Бренди прибежал, да что-то чувствую, шкурка жёсткая, оборачиваюсь, и вижу медвежью морду! Глаза такие… ну, прямо звериные. Жуть! Вот мы с ним так, кажется, целую вечность друг на друга пялились, а я его всё продолжаю гладить, представляете? И вдруг, как прыгну на дерево, будто взлетел, ей Богу – вжисть не смог бы повторить! А он влез в горячий котелок, сволочь, и давай реветь! Вроде бы, это я виноват, а он не при чём. Я от страха стал орать, как бешеный: «Ты зачем ужин испортил, зараза? Сейчас тебе мой начальник покажет, паразит ты эдакий!» Ведь он же не знает, что мой начальник – хрупкая девчонка! Долго я так ругался, а он в ответ гневно ревел, дальше ничего не помню, как будто всё во сне было. Спасибо тебе, Николка, здорово ты меня выручил, знаешь, на море за такую секундочку вечным должником становишься, а я в этот момент как бы очнулся, испугавшись за тебя, да и вы, ребята, молодцы, и Бренди тоже… Прям, как будто всю жизнь медведей загоняли.

– А ты сомневался!? И всё-таки, следующий раз не гладь незнакомых медведей, и на меня не ссылайся: боюсь, я для них не авторитет. Другое дело, Коля, они его теперь надолго запомнят! – добавила Женя, вытирая глаза от смеха. Видимо, сказалось бешеное напряжение во время их рандеву с Михаилом Потаповичем, и сейчас наступила необходимая разрядка: они безудержно хохотали, буквально заливаясь слезами от смеха. Фёдор посмотрел на них и, поняв их состояние, добавил:

– Золотые вы ребята! Нет, правда, всё так слаженно у вас вышло, как у…, даже не знаю, с кем сравнить

– С цианобактериальным сообществом, – продолжая хохотать, уточнила Женя. А Денис сквозь слёзы сказал:

– Спасибо тебе, Степаныч, дорогой, уморил ты нас своим рассказом! Вот теперь я понимаю, чего нам не хватало – смеха!

Николаю стало так легко, хорошо и радостно, как давно уже не бывало, а, может, и вообще никогда, несмотря на усиливающуюся от смеха боль в сломанных рёбрах, и он невольно, со стыдом и брезгливостью, вспомнил историю с Пасикисом. Может, Женя и права, утверждая, что дружба дороже «нужных» людей, при случае готовых подставить ножку?

– Представляете, ребята, как наши предки осваивали все эти необъятные просторы с мишками, комарами, клещами, дождями и холодами? Ни железки, ни самолётов, только год, наверное, добирались сюда. А в Среднюю Азию? Тоже ведь, не на ГАЗ-66 ехали, как мы.

– Да уж, Жень, я тоже об этом не раз думал. У нас 300 кг груза на четверых на лето, но ведь не пешком же мы из Москвы топали…

– А я, мужики, всё западным морякам на уроках географии завидовал – вот, думал, герои! И только потом узнал, кем они на самом деле были. Романтиками, героями!? Отнюдь, жестокими ублюдками, жадными на чужое добро. Ни своих, ни чужих не жалели! Да и по сравнению с нашими, условия их жизни были намного комфортнее, хоть и тоже не санаторий.

– Знаменитые солдаты Киплинга, «рыцари удачи», тоже отменная мразь, – добавил Николай. – Однако из них слепили героев и прославили на весь мир, а кто оценил подвиг русских открывателей? Вот тут, Женя, я не могу с тобой не согласиться.

– Ну, зато мы с вами оценили, испытав всего лишь часть того, что наши предки, – оптимистично заметил Денис.

– Мы – это мало. Обидно, что русские писатели прославили Обломова, а не первопроходцев Земли Русской. И ведь не уничтожали наши предки местное население, а лечили да кормили в ущерб своим, и от воинской повинности освобождали. Если б не Русь Святая, никого бы из них уже давно не было бы на белом свете…

– И кто нам за это спасибо сказал, хотя бы через века!?

– Глупая у нас пропаганда, мы всё больше предпочитаем «разоблачать» Отечество, а не освещать его заслуги. Кстати, вот вы всё за Петра заступались, восхищавшегося великой Западной цивилизацией и осчастливившего нас сифилисом, развратом да куревом. А вот подвига соотечественников, присоединявших к России неведомые земли, он «не заметил». А теперь Запад нагло заявляет, что мы обязаны делиться с ними своими ресурсами. Увидели ли мы благодарность за то, что не превратили их в колонии за попытки уничтожить Россию, защищали и прощали им их подлость и предательство, ложь и коварство!?

– Может, и так, Женя, да только вся наша русская элита до революции, включая писателей да художников, тоже предпочитали жить комфортно на Западе. Значит, что-то не так в нашем доме…

– Заметь, Коля, с русскими золотыми рублями! Белая эмиграция быстро все эти восторги перед Западом похоронила.

– Браво, Женечка! – вскликнул Фёдор.

– Пойдём, Жень, нам завтра рано вставать, а то – знаю вас, вы с Николаем всю ночь проболтаете, больным нужен покой, а у нас с тобой завтра дел немерено.

– И то, верно, отдыхайте, мальчики. Спокойной ночи! Бренди, бди! – в ответ он поднял уши, привстал, и завилял хвостом.

13. Любовь – «в ночи негаснущий маяк», тем более, если ночь белая…

Если сердце горит и трепещет
Если древняя чаша полна… —
Горе! Горе тому, кто расплещет
Эту чашу, не выпив до дна.
Максимилиан Волошин

Выйдя из кухонной палатки, Денис, заметив, как Женя ёжится от холода, обнял её за плечи, и молодые люди направились в «ночную» палатку, где впервые оказались наедине. С первой минуты их знакомства у ребят сложились доверительные отношения, они часто делились общими впечатленьями и заботами, любили вместе посмеяться и поозорничать, оба всегда в хорошем настроении, они имели энергичный, общительный, устойчиво спокойный характер и никогда ни с кем не ссорились, одним словом, стопроцентные сангвиники. Кроме того, и Женя, и Денис – увлекались скалолазанием и конным спортом, а также прекрасно плавали и, как только попадали на какой-нибудь водоём, вместе уплывали далеко и надолго, наслаждаясь водой и общением. Вот так и получалось, что в поле они всегда были вдвоём. В прошлом году, в конце полевого сезона, отряд, после бесконечных высокогорных маршрутов, провел недельку на бирюзовом горном озере Киргизии – Иссык-Куле. Это были одни из самых счастливых дней: купанье при луне, конные прогулки по горам, поездка вдвоём на попутках в милый курортный городок, Чолпон-Ата, танцы в маленьком открытом кафе на берегу озера, устремлённые друг на друга глаза, слишком близкое прикосновение, долгое рукопожатие перед сном. Вот, пожалуй, и всё, не считая совместных заплывов, но и это не так мало, а, пожалуй, и дороже интима без любви. Да и как было студенту проявить какую-либо инициативу к начальнику, учёному, замужней женщине? А гордая Женя никогда не делала первый шаг, да и не думала о возможности романа между ними, хоть бессознательно поддалась влюблённости, как каждый человек в такой ситуации. Тем более, когда дома всё не так…