Гримасы Пигмалиона бесплатное чтение

Не в таком уже маленьком и захолустном городе Мыловаровск произошла эта удивительная, но реальная история, можно сказать, большой, чистой и, в какой-то степени, неповторимой любви. Но она слишком уж необычная. Поэтому, пожалуй, стоит её считать фантастической. Да это ведь и не так страшно. В нашей жизни давно уже переплелись реальность с вымыслом, стали единым целым. По этой причине каждый может дать всему происходящему своё, чёткое определение.

Тем более, речь в романе идёт о самом сокровенном, о любви, правда, несколько оригинальной и необъяснимой, что… Впрочем, любое чувство парня к девушке или наоборот, даже если оно и не столь глубокое, всегда оригинально и самобытно. Драма и комедия переплелись здесь настолько плотно и тесно, что оторвать их друг от друга просто невозможно.

Нас, проживающих на планете Земля, по весьма основательным подсчётам учёных, обитает уже более восьми миллиардов, и каждый воспринимает мир по-своему. Не только любит, но и ненавидит ровно так, как умеет или желает.

По этическим и моральным причинам автору пришлось сменить истинное название города и дать ему звучное и поэтическое имя Мыловаровск. Оно вполне подходит для этого населённого пункта уже потому, что там несколько десятилетий подряд успешно функционирует завод по производству не только туалетного и хозяйственного мыла, но и других моющих средств.

Достопримечательностей в этом относительно крупном населённом пункте довольно немало. Перечислять их через запятую не имеет никакого смысла. Долгая история. Да и не следует уподобляться заокеанским политикам и целого ряда стран Западной Европы, которые разного рода извращения и аномальные отклонения от общепринятых норм морали и нравственности навязчиво и усиленно называют ценностями. В этом повествовании речь о другом – о чистой и нежной любви.

Так что, напрасно считал мифический герой Пигмалион, что только он способен на самые высокие чувства, а все остальные – так… притворяются. Даже не трудно представить, как он из глубины веков показывает нам язык и гримасничает. Проще говоря, эгоистичен. Напрасно Пигмалион считает себя этаким… особенным, гримасничать мы тоже умеем и если уж полюбим, то окончательно и бесповоротно.

Самые разные истории подобного плана пишутся для мудрых людей, коих подавляющее большинство, которым не чужд юмор. Не только ведь можно посмеяться над неадекватными героями романа, но и над собой. Повод или причина для этого всегда найдётся. Не без этого. А если мы ещё и самокритичны, то задорный смех пойдёт нам только на пользу.

В небольшом сквере, находящимся рядом с магазином интимных товаров «Бешеный восторг», абсолютно холостой и довольно симпатичный на вид тридцатилетний фрезеровщик и в будущем токарь частного завода по производству малогабаритных насосов «Водохлёб», дверных петель и прочей бытовой металлической мелочи Иннокентий Маздонов познакомился со странным стариком. Тот со скептической гримасой на лице наблюдал за движением покупателей специфических товаров.

Главным образом, его интересовали молодые парни и мужчины среднего возраста, которые со счастливыми, можно сказать, радужными улыбками выходили из магазина с большими красочными коробками. В них в упакованном состоянии находились резиновые куклы, которые с переменным или, для некоторых, с постоянным успехом для некоторых представителей мужского пола должны были играть роль натуральных женщин, в данном случае, эротических партнёрш.

Глянув на Маздонова, который устроился рядом с ним, на небольшой, но уютной скамейке, представительный, седовласый старик, одетый в белый летний костюм и бледно-синюю шляпу с широкими полями, сказал, вероятно, самому себе:

– Но я могу ещё понять девушек и женщин, которые приобретают разные сексуальные штучки для утех, но парней и молодых мужиков – никак.

– Почему дамам можно что-то приобретать в таких магазинах, а нам – нет? – удивился Иннокентий. – У нас ведь равноправие.

– Временную и постоянную подругу, молодой человек, следует искать среди натуральных женщин. Желающих получить пусть временное, но личное счастье, предостаточно. Надо только присмотреться. А среди дам, к сожалению, очень много таких, которые слишком уж скромны и не всегда способны или готовы пойти на тесный контакт…

– Что вы подразумеваете под таким счастьем?

– Даже умственно отсталому существу понятно, что я имею в виду их возможную интимную связь с представителями мужского пола. Правда, женщины изобретательны и привередливы. Им трудно угодить. Но терпение и труд всё перетрут.

Старик с периодическими гримасами на лице показался Иннокентию интересным в перспективе собеседником. Маздонов даже предположил, что тот даст ему какой-нибудь дельный совет. Ведь в жизни может пригодиться всё, даже ржавый гвоздь, который пока ещё не вбит в какую-нибудь… деревяшку. Но при наличии гвоздодёра можно сделать и его своей частной собственностью.

Дело совсем не в том, что Кеша входил в число очень бережливых людей. Как раз, наоборот, всегда был готов поделиться самым последним с первым встречным. Просто здесь речь идёт о практической пользе того или иного предмета, явления или доброго слова. Не больше и не меньше. Это очень важное обстоятельство.

Случайные собеседники тут же познакомились, и Маздонов чистосердечно признался, что довольно часто заглядывает в «Бешеный восторг». Совсем не для того, он туда ходит, чтобы что-то приобрести и полюбоваться на изящные, обнажённые тела специфических кукол женского типа. Кеша постоянно пристально вглядывается только в их лица, чтобы проникнуть в светлые души искусственных женщин.

С этой целью он почти систематически, по-возможности, ездит на электропоезде в Санкт-Петербург и посещает «Эрмитаж». Там он тщательно разглядывает лица обнажённых женских скульптур и порой – портретов.

От дикого и странного откровения Маздонова на лице у старика образовалась такая зверская гримаса, что у Иннокентия моментально похолодела спина. Нет сомнения, что в подобной ситуации даже бывалый спецназовец испытал бы чувства страха. Левый глаз относительно интеллигентного деда поднялся к его широкому лбу, а правый опустился почти на самого рта.

Если что-то подобное кому-либо приснится, то уже не будет смысла и просыпаться потому, что, всё равно, уснёшь, но только не совсем обычным сном, а вечным. От подобных впечатлений, как правило, иначе не происходит.

– Молодой человек, славный мой Иннокентий, – в конце концов, старик успокоился, – а не проще ли почти красивому парню иметь дело с натуральной девушкой и приступить к изучению её души? При этом можно начать с планомерного исследования и её трепетного и ненасытного тела.

– Разве же таким образом, Генрих Наумович, можно изучать душу? – удивился Маздонов. – Ведь самое красивое и основное в женщине – именно она.

– Тебе, в твоём возрасте, Кеша, уже пора жениться. Кроме того, ещё вот, что скажу. Если ты будешь зацикливаться, в основном, только на душевных качествах своей юной супруги, то найдётся товарищ, со стороны, который начнёт осваивать её тело. Это, дорогой мой, природа, и против неё не попрёшь.

– Да, это я понимаю. Читал в разных книжках.

– Вот именно… читал. Да ничего ты не читал, кроме «Колобка» и «Курочки Рябы! Это я говорю, не очень молодой, но не глупый человек с фамилией Пигмалион!

– У вас какая-то интересная фамилия, Генрих Наумович, – задумчиво произнёс Иннокентий. – Где-то я точно такую же встречал.

– Чего там ещё думать, Кеша? – ухмыльнулся старик. – Каждый второй человек знаком с этой историей.

– Я вспомнил! Пигмалион – полководец, герой Бородинского сражения. О нём ещё Лермонтов писал: «Пигмалион сверкнул глазами…».

– Да, у Михаила Юрьевича имеются приблизительно такие поэтические строки, но он посвятил их Багратиону. Ума не приложу, где ты и что читал, Иннокентий. Пигмалион никогда и ни при каких обстоятельствах не участвовал в Бородинском сражении.

– Как же так? Не может быть!

– Я за свои слова отвечаю, молодой человек. Но сейчас мне необходимо кратко, но в своей интерпретации изложить историю о той странной, одиозной личности, о Пигмалионе.

– Это ваш родственник?

– Ещё чего не хватало! Моя настоящая фамилия Нуглер. А стал я Пигмалионом несколько лет назад. Сменил фамилию в знак протеста. Я категорически против действий и поступков того мифического героя Пигмалиона. Извращенец! Я хочу доказать если не всему миру, то некоторым жителям нашего славного Мыловаровска, что Пигмалионы могут быть и другими, вполне, порядочными и адекватными людьми. Без всяческих извращений и глупостей.

Очередная гримаса украсила озабоченную и крайне возмущённую физиономию Генриха Наумовича.

Он протестовал, и наверное кое-кто и кое-где встал бы на его сторону и даже вручил ему в руки какой-нибудь флаг и на, всякий случай, мегафон для того, чтобы новоявленный Пигмалион всенародно и популярно объяснил большой толпе, что к чему.

Пристально наблюдая за поведением своего собеседника, Иннокентий сказал, что глубоко уважает евреев за их пытливый ум, простоту и врождённую доброту.

– Моя недавняя фамилия Нуглер ни о чём не говорит, – из правого глаза старика в район подбородка покатилась слеза. – Мне с этим очень не повезло. Горько и обидно такое осознавать, но даже в пятом поколении по материнской и отцовской линии у меня не было ни одного еврея. А я ведь, Кеша, достоин в жизни гораздо большего, чем имею на самом деле. Просто не знаю, как с этим жить.

– Ну, ничего, Генрих Наумович, мужайтесь! – Маздонов положил руку на плечо старика. – В моей судьбе произошло то же самое, и ничего – я живу. Радуюсь летом теплым дождям, а зимой – жгучим морозам, чёрт бы их побрал.

Собрав свою волю в кулак, Генрих Наумович коротко и просто объяснил Маздонову, что он окончательно обрусевший немец или, точнее, швед по национальности. Такие вот сермяжные дела.

Но пытливый и любознательный Иннокентий вспомнил о том, что интеллигентный и, возможно, умный старик обещал на свой лад поведать историю о мифическом и крайне негативном герое Пигмалионе. А то ведь они, получается, укатились от основной темы, как две перезревшие груши под яблоню.

В очередной раз удивив молодого человека зловещей гримасой на задумчивом лице, Генрих Наумович начал рассказ о том извращенце и законченном эгоцентристе Пигмалионе. Понятно, что трактовал он эту неприглядную историю своими словами, но без использования ненормативной лексики по той причине, что крайне культурный и воспитанный человек.

…Совершенно не понятно, почему и на каком основании на первых порах своей деятельности богиня любви Афродита обожала тех древних греков, которые, что называется, невозмутимо путали кислое с пресным. Вполне, понятна любовь между юношей и девушкой, но не в какие ворота не лезет странные эротические отношения между женщинами, к примеру, на острове Лесбос.

Так же у Генриха Наумовича вызывало недоумение и категоричный протест против многочисленных мужских клубов, где они предавались извращённым страстям. Если проще сказать, они во время секса не имели ни малейшей надобности телесно сближаться с представительницами женского пола. Были, конечно, среди подобных людей физически и психические больные. Понятно. Но в основном такими… экспериментами занимались извращенцы. Тут уж можно просто закрыть глаза на стихийные совокупления юношей и девушек после вечеринок. Всё-таки, разнополые.

Кроме этого, Афродита смотрела сквозь пальцы на то, что люди вступают в сексуальные связи с животными, по сути, совершают над ними насилие. Ну, странная постановка вопроса.

А тут ещё разбалованный скульптор Пигмалион, обитающий на острове Кипр, скорей всего, даже представитель царской династии. В общем, как указывается в мифе, он создавал из подручного материала довольно симпатичных женщин, которые являлись произведениями искусства. Имеется предположение, что с каждой из Пигмалион вступал в половую связь. Впрочем, возможно, не со всеми или почти не вступал. Если факт такого безобразия не доказан, то не стоит оговаривать даже самого последнего негодяя.

В общем, эгоист и половой извращенец Пигмалион не обращал внимания даже на самых красивых и умных женщин. Более того, он даже их категорически не переваривал. Если бы имел возможность, то ежедневно убивал бы палкой или каким-нибудь древнегреческим кирпичом двух-трёх в обязательном порядке, и от этого получал бы эстетическое и моральное удовольствие. Художник ведь, а не хвост собачий.

Ему достаточно было для сексуального удовлетворения самого обычного куска глины. А иначе-то как? Ведь жил, как говорится, в гордом одиночестве.

Однажды в середине ночи, вероятно, после очередного трёхдневного запоя в гордом одиночестве на него нашло, как бы, великое творческое озарение. Под воздействием винных паров Пигмалиону удалось в короткие сроки вырезать, как ему казалось, из слоновой кости или обычного куска дерева очередную статую молодой обнажённой женщины. Короче, он в неё сходу влюбился. В его состоянии некоторые распущенные граждане поступили бы так же.

Во время белой горячки и в порыве неуёмной, но аномальной страсти он пытался овладеть ей насильно. Но поскольку физически к этому был не совсем готов, то начал предъявлять статуе необоснованные претензии. Активно возмущался таким обстоятельством, что скульптура, которую он назвал Галатеей, не отвечает на его вопросы и не задаёт ему своих.

Долго смотрела на такое безобразие со стороны богиня любви Афродита и решила появиться перед Пигмалионом. Увидев женщину, талантливый скульптор-извращенец, собрался ударить её кочергой. Но когда сообразил, что перед ним сама Афродита, упал на колени и начал уговаривать богиню, чтобы та оживила статую. Если великая Афродита положительно решит этот вопрос и срочно выполнит его заявку, то скульптор женится на Галатее прямо сейчас.

– Ты много пьёшь вина, Пигмалион, – сурово заметила Афродита, – но совершенно не закусываешь. Из ума выжил?

– Нет, не выжил. Я крепко и обстоятельно полюбил красавицу Галатею, – пояснил он, – которую только что вырезал из слоновой кости.

– Какая ещё там Галатея из… слоновой кости, недоумок? Ты сейчас обнимаешь обломок старой деревянной лестницы, которая сгнила ещё в позапрошлом году.

– Категорически возражаю! Я настоящий скульптор и художник! Я обнимаю конкретно Галатею! Я так вижу, так воспринимаю…

– Если ты явный представитель не совсем традиционного сексуального меньшинства, я готова пойти тебе навстречу.

– О! Афродита! Ты оживишь Галатею?

– Не собираюсь я оживлять какую-то деревяшку или даже… кость! Но я готова значительно расширить вот в этой двери замочную скважину и сотворить вокруг большого отверстия густой волосяной покров чёрного цвета. Всё будет натурально. Такой вариант, вполне, подходит для тех особей мужского пола, которые патологически ненавидят женщин.

Немного подумав и не выпуская из рук обломок лестницы, Пигмалион категорически отверг такой вариант. Ему он не пришёлся по душе. В общем, скульптор оказался в этом вопросе принципиальным.

Возмущённая и выведенная из терпения Афродита, гневно повела бровью и щёлкнула пальцами. На этот звук явились два крепких бородатых санитара.

– Что с ним делать? – поинтересовался у богини один из них. – Куда его?

– Доставьте алкаша в психиатрическую лечебницу, – распорядилась Афродита, – вместе с его деревяшкой! Пусть развлекается до конца дней своих!

– Как же так? – удивился второй санитар. – Вы же обожаете эротические эксперименты!

– Всё! Ставлю на них точку! – топнула ногой богиня. – Есть мужчины и женщины! Вот и пусть они любят и радуют друг друга… любыми способами. Всё остальное – дикость и моя технологическая ошибка. Я исправлюсь, господа. Обещаю!

Услужливые санитары крепко связали упирающегося Пигмалиона, взяли его за руки и за ноги и унесли в чётко определённом направлении.

После проведённой процедуры перед Афродитой предстал седобородый старик в белых одеждах, то ли Пантонат, то ли Минафонт. Поклонившись богине, он сообщил ей, что является известным сочинителем самых невероятных древнегреческих мифов и готов выполнить любой социальный заказ, но за определённую плату.

– В общем, напиши про этого пошляка какую-нибудь несуразную, но красивую историю! – распорядилась она. – Это необходимо для потомков, которые будут ещё тупее, чем мы! Пусть читают и блаженно улыбаются!

Насчёт Пигмалиона у сочинителя мифов уже имелся заранее заготовленный вариант. В общем, Афродита оживляет Галатею, созданную, как бы, из слоновой кости и даже благословляет молодожёнов. Богиня поступает таким образом потому, что всегда морально поддерживает светлые начинания самых необычных влюблённых.

В общем, предложенный сюжет необычной истории Афродита критиковать не стала, заранее зная, что он огромным тиражом в виде бумажных, а со временем и электронных книг обрушится на головы пытливых и любознательных читателей.

– И ещё, – сказала Афродита, – Минофонт или, кто ты там, дороги острова Крита пришли в полную негодность. Кругом ямы, выбоины и рытвины. Голову можно сломать!

– Ну и что?

– А ничего! Лично займись ямочным ремонтом!

– Но позволь, дорогая Афродита, я же не дорожный рабочий, а писатель.

– Вот как напишешь свою очередную галиматью о Пигмалионе, сразу же займись ямочным ремонтом! Через недельку прилечу на ваш остров и проверю качество работы!

Что уж там говорить, с высоким начальством не поспоришь. Себе дороже.

Рассказав Маздонову в оригинальной интерпретации удивительную историю об извращенце и алкоголике Пигмалионе, Генрих Наумович глубокомысленно скорчил рожу и заявил, что настоящий Пигмалион, именно, он, а не кто-нибудь другой. Почему? Да потому, что, как раз, он – настоящий художник и скульптор, и, к тому же, противник всякого рода и вида сексуальных извращений.

– Но, всё равно, Генрих Наумович, – тихо сказал Иннокентий, – даже в вашем странном изложении история о замечательном скульпторе и его любви к Галатее, меня очень взволновала. Мне кажется, что я душевно близок тому Пигмалиону.

– Я повторяю, что настоящий Пигмалион – это я! – повторил Генрих Наумович. – При следующей встрече я тебе о себе расскажу гораздо больше. А пока до встречи. Созвонимся! Номерами наших телефонов мы уже обменялись.

Ворчливый старик, продемонстрировав очередную гримасу, решительно поднялся со скамейки и отправился по своим делам.

С некоторой тоской и одновременно с грустью Маздонов смотрел вслед уходящему Нуглеру, то есть современному Пигмалиону. Парень интуитивно предполагал, что тот мифический скульптор не был хроническим алкоголиком и ни в какую «психушку» Афродита его не сдавала.

Чуть позже, через пару дней, Иннокентий окончательно в этом убедится потому, что прочитает интересную, познавательную и, во многом, поучительную книгу замечательного автора Николая Альбертовича Куна «Легенды и мифы Древней Греции».

Окажется, что богиня любви, на самом деле, оживила женскую фигуру из слоновой кости и сделала того Пигмалиона счастливым. Ещё Кеша поймёт, что конечно же, он не был участником Бородинского сражения. В общем, Маздонов лично познакомился с удивительной и красивой историей о великой и нежной любви. Разумеется, Иннокентий сообразил, что Генрих Наумович всё переврал и опошлил. Пусть он – почти интеллигентный и на вид временами условно приятный, но, всё-таки, вредный и склочный старик. Ведь не очень хорошо огульно оговаривать своего однофамильца Пигмалиона.

Но у Маздонова имелся стопроцентный повод в самое ближайшее время встретиться с Генрихом Наумовичем. Дело в том, что старик при первой их встрече, в сквере, перед входом в магазин интимных товаров «Бешеный восторг», уронил в траву, рядом со скамейкой, небольшую цветную фотографию обнажённой девушки необыкновенной красоты. Кеша с первого взгляда влюбился в неё, но не потому, что на теле прекрасной незнакомки не наблюдалось никакой одежды.

Полюбил её эмоциональный и впечатлительный парень за красивое лицо, возможно, через фото сумел разглядеть и её прекрасную душу. Цвет лица у девушки был не просто белым, а с матовым оттенком. Большие чёрные глаза, маленький рот, изящный подбородок и удивительный кожи… Разве это не могло не восхищать Маздонова?

Если бы Иннокентий являлся не совсем порядочным человеком, то он просто оставил бы это фото на память, себе. Да и не стал бы он звонить по сотовому телефону Генриху Наумовичу для того, чтобы вернуть находку. Он тайно любил бы прекрасную незнакомку и, возможно, в течение двух-трёх лент его устраивал бы такой вариант. Но Маздонов не без основания считал себя бескрайне честным человеком и потому, пусть с болью в сердце, но обязан был вернуть её старику Пигмалиону.

Он дозвонился Генриху Наумовичу только со второго раза. Первый звонок не принёс желаемого результата по той причине, что Маздонов спросил в трубку совсем не то, что следовало бы:

– Здравствуйте! Это Генрих Наумович Нуглер?

– Никаких Нуглеров я не знаю, гражданин или, как вас там! Вы категорически ошиблись номером, чёрт возьми!

С некоторым недоумением минут через пятнадцать Кеша решил повторить звонок по этому же номеру, ибо другого он в наличии не имел.

– Здравствуйте! Извините, – с некоторой надеждой сказал своему возможному собеседнику Маздонов. – С кем я разговариваю? Это Генрих Наумович Пигмалион?

– Привет, Кеша! Я тебя узнал, юный друг. Я сначала предполагал, что меня беспокоит анонимная сволочь, которая назвала меня, по каким-то странным причинам, Нуглером. Не знает, видимо, некультурный и невоспитанный хам, что я уже давно Пигмалион, и на всякие клички и прозвища не отвечаю.

После этого короткого разговора Иннокентий окончательно понял, что Генрих Наумович бесповоротно и основательно вошёл в роль Пигмалиона, но не того, древнегреческого, а современного, российского. Да и в паспорте у него была указана, обозначена конкретно эта фамилия, а не какая-нибудь другая. Всё очень чётко, ни один даже самый наглый и вредный комар носа не подточит.

Они очень резво договорились встретиться в этот же день и немного побеседовать. Разве не в радость заносчивому старику почитать морали первому встречному и ещё раз объявить себя особенным человеком? Тем более, он уже был знаком с Иннокентием, и радовался тому, что молодой человек терпеливо и внимательно его слушает. При таких обстоятельствах можно разные словесные рулады плести, даже кое-где и приврать.

Но, в принципе, жизненный опыт Пигмалиона позволял ему ничего особо и не придумывать, а рассказывать о себе разные истории, всего лишь, кое-что, местами, гиперболизировать. Да и ничего в этом особенного и нет.

Ведь даже самые ответственные господа и товарищи за большими трибунами редко всенародно объявляют, что они отвратительные и никчемные люди, и заботятся не о благе народа и, вообще, подчинённых, а только о собственном обогащении. Но официально и публично они утверждают совсем иное, зачастую, неправдоподобное.

Неопровержимым фактом являлось то, что романтическая натура плюс неуёмная фантазия заставили фрезеровщика Иннокентия Маздонова горячо и пламенно, всем сердцем и, конечно же, душой полюбить прекрасную обнажённую девушку, изображённую на маленьком, цветном фото, которое обронил господин Пигмалион.

При встрече с большой неохотой Кеша подал старому скептику и нигилисту, автору великого множества гримас по любому поводу фотографию прекрасной девушки.

– Надо же! – одновременно пошевелив щеками и бровями, удивился Пигмалион. – Я обронил изображение бледной Изы. Вроде, фотография у меня в кармане пиджака надёжно хранилась. Как же она оказалась она у тебя, Кеша? Странно.

– Но я, вообще-то, не щипач, не карманник, – пояснил Пигмалиону застенчивый парень. – Как только вы ушли, проклиная вашего однофамильца Пигмалиона, я обнаружил это фото в траве.

– Я не утверждаю, Кеша, что ты карманный вор. Я даже этого не предполагаю. Просто удивляюсь собственной рассеянности и невнимательности.

– Понятно.

Довольно небрежно Пигмалион сунул фото неотразимой девушки в боковой карман пиджака, словно это был пока ещё не использованный клочок туалетной бумаги.

С глубокой и непомерной грустью Иннокентий осознал, что расстаётся с образом навеки любимой девушки навсегда.

– Но фотография – ерунда! – Пигмалион выдвинул нижнюю челюсть вперёд и прикрыл левый глаз. – В далёкие молодые годы я умудрился потерять стадо, тогда ещё колхозных коров. Задремал на лугу – и бурёнки куда-то исчезли.

– И вас не спрятали за решётку? – поинтересовался влюблённый парень. – Оставили на свободе? Илия ошибаюсь?

– Нет. На меня, вообще, никогда и нигде не заводили уголовных дел. Все они тогда, в целости и сохранности, дружно и коллективно пришли к ферме КРС.

– Что такое КРС, Генрих Наумович? Комитет Российского Счастья?

– Что ты городишь, Кеша? Какое счастье может быть на ферме? КРС – это крупный рогатый скот. Не больше и не меньше. Всё очень просто. Правда, меня ученика десятого класса, в тот летний период с треском уволили с этой прекрасной летней работы. Мы почти все тогда, во время летних каникул, желали быть полезными обществу и заодно немного подзаработать.

Умело вращая по часовой стрелке большими оттопыренными ушами, Пигмалион сообщил, что коровы вернулись на колхозную ферму КРС не одни, а с небольшой стаей молодых волков.

Хищники находились в сытом состоянии. Просто им было интересно узнать, на всякий случай, где обитают такие большие рогатые существа. Любопытство.

– Их что, всех перестреляли? – спросил Иннокентий. – Наверное, ни одного в живых не оставили? Хищники ведь.

– Зачем же их расстреливать, в качестве врагов народа? – большие серые глаза старика чуть не выпали из орбит, и улыбка сделалась примерно такой широкой, как у симпатичной, но агрессивной африканской лягушки-быка.

– А что с ними сделали?

– Наш колхозный зоотехник Климент Егорович Швахов проводил их до ближайшей рощи. Позаботился. Могли ведь и заблудится.

Не сговариваясь, Маздонов и Пигмалион, нашли в небольшом дворике скамейку. Присели.

Собрав всю силу воли и подавив своё смущение, Иннокентий, наконец-то, поинтересовался, откуда Генрих Наумович знает, что прекрасную девушку на фото зовут Иза. Неужели этот мерзкий старик состоит с этим непорочным существом в интимных связях. Такое представить себе категорически невозможно.

– Какие у меня могут быть с бледной Изой, с моей славной Изольдой, интимные связи? – очередная жуткая гримаса нарисовалась на лице Пигмалиона. – У тебя, что, Кеша, на голове не голова, а мешок с опилками? Если бы ты соображал, что сейчас сказал, то смеялся без отдыха трое суток подряд.

– Меня очень радует, что она чиста и непорочна, – пробормотал Кеша. – Я так и думал. Она мне очень понравилась. Мне кажется и я даже почти уверен в том, что без неё не смогу жить. Изольда меня очаровала.

– Полный бред! Но если она тебе нравится, – он достал из кармана фото девушки и протянул её Маздонову. – Возьми её себе на память. У меня таких ещё двадцать штук.

Не в состоянии сдержать слёз, Иннокентий прижал фото к груди.

Потом он аккуратно и нежно спрятал фотографию прекрасной Изольды, бледной Изы, в свой небольшой кейс. Неуёмное сердце парня трепетало. Заметив это, Пигмалион, сделав пухлые мясистые губы трубочкой, вполне, серьёзно заявил:

– Не загружай своё слабое сознание понапрасну, Кеша. Она и ты – не пара.

– Она директор банка или уже замужем? – с болью в душе предположил Маздонов. – Ну, что ж, я всё переживу, но буду любить её вечно.

– Чушь какая-то! Изольда директор банка? – основательно выпучил глаза Пигмалион. – Моя славная, бледная Иза замужем? Ты будешь любить её вечно?

Старик с хохотом упал спиной на траву и, активно начал дрыгать ногами и махать руками, как утопающий. Таким своим неадекватным поведением он немного огорчил и даже напугал и озадачил Иннокентия.

Плотно сжав зубы, Кеша подал руку Генриху Наумовичу и бережно усадил его на скамейку. Мало ли что. Может быть, у дедушки внезапно сорвало «крышу».

Капризный и не совсем сговорчивый Пигмалион, который не так давно был Нуглером, старался уходить от прямых вопросов Иннокентия. Понятно, что безумно влюблённый парень пытался как можно больше узнать о прекрасной Изольде, бледной Изе.

Но Генрих Наумович, как бы, игнорировал острые желания Иннокентия обладать нужной для него информацией. Вместо этого старик несколько раз повторил, что, именно, он настоящий Пигмалион. Он объяснял Маздонову, что является не только талантливым скульптором-самоучкой, художником и умельцем на все руки. При этом старик утверждал, что даже безмерно счастлив оттого, что его не признаёт российская богема, повязанная круговой порукой и сомнительными, либеральными закордонными представлениями не только о культуре, но и обо всём, что существует на Земле.

При этом ведь он, истинный Пигмалион, создаёт прекрасное не для того, чтобы опошлять его своими вульгарными желаниями. Всякого рода и вида извращения он категорически отвергал, особо протестовал против таких вот «ценностей» сексуального плана. Да и какая, к чёрту, может иметься душа даже у самой симпатичной скульптуры? Никакой! Абсолютный нонсенс.

Набравшись терпения, Маздонов выслушивал всё то, о чём говорит старый нигилист и скептик. В принципе, новоявленный Пигмалион не напрасно показался Кеше умным, приветливым и пусть не полностью, но частично даже добрым. Понятно, что первое впечатление часто бывает обманчивым. Но какая разница. Иннокентий жил надеждой когда-нибудь увидеть прекрасную Изольду, которую он уже любил безумно.

Маздонов не только в знак уважения к преклонному возрасту собеседника, знакомился с откровениями Пигмалиона. Но влюблённый парень, всё-таки, дождался того момента, когда Генрих Наумович, начал, незаметно для себя, расхваливать необыкновенную, красивую, скромную, молчаливую и бледную Изу. При этом старик подчёркивал, что бело-синеватый, мраморный цвет её лица придаёт Изольде необыкновенный шарм.

Одним словом, такой другой, пожалуй, не встретишь не только в их городе, но, пожалуй, и в столице.

Ни в коем случае, с этим утверждением эмоциональный и влюблённый Кеша спорить и не собирался. Он даже мысленно делал предположения, что прекрасная Изольда, бледная Иза – внучка, племянница или близкая родственница старика. Скорей всего, Пигмалион по этой причине делает милой девушке рекламу и при этом корчит такие рожи, что редкие прохожие сочувственно кивают головами. Вероятно, предполагают, что у дедушки начался приступ неизлечимого геморроя или его тело грызут многочисленные насекомые, причём, конкретно изнутри.

Но, конечно же, Маздонов особо не нуждался в том, чтобы кто-то восторженно отзывался о его любимой, единственной и неповторимой девушке. Её фото лежало в глубине его кейса, не только согревало душу Кеши, но являлась неопровержимым свидетельством необыкновенной красоты Изольды. В конце концов, Маздонову было даже, в какой-то степени, приятно, что старик расхваливает Изольду.

Но вдруг Пигмалион резко сменил тему разговора и погрузился в воспоминания, в давнюю молодость. Но такого рода мемуары, добрые и долгие отзывы о самом себе не радовали Иннокения. Ему сейчас было абсолютно всё равно, что в своё время десятилетний Гешик Нуглер уже обладал множеством талантов и необычных способностей. Например, он запросто мог своим длинным языком приглаживать густой и кудрявый чубчик почти ярко-красного цвета на своей пионерской голове в форме длинного кукурузного початка.

– Между прочим, Кеша, – с гордостью заметил Пигмалион, зашевелив большими, волосатыми ноздрями, – первую свою скульптуру из гипса я собственноручно сотворил, когда мне было всего двенадцать лет. Я назвал её «Девочка с коромыслом».

– И ваше произведение искусства, детского периода творчества, Генрих Наумович, – предположил Иннокентий, – стало украшением какой-нибудь Всероссийской выставки?

– Нет. Не стало. Я водрузил её даже не в огороде, а прямо во дворе. Правда, почему-то, увидев её, наш пёс через несколько часов вместе с цепью исчез в неизвестном направлении. Что касается кур, то они резко перестали нестись, а гуси…

– А гуси улетели на юг?

– Нет. Никуда они не улетели. Просто перестали выходить из хлева на прогулку. Но это и понятно, домашние животные по-своему воспринимают искусство. Да и не мог же я им объяснить, что «Девочка с коромыслом» – это только начало моего творческого пути.

– Наверное, домашние животные что-то не поняли.

– Пожалуй, что это так, Кеша. Но ещё разные перемены произошли по той причине, что моя скульптура была немного похожа на вампира с доской на хрупких плечах.

– С гробовой доской?

– Нет, конечно же. Я тогда создавал образ коромысла, но без вёдер.

– Домашние животные и птицы – не самое главное. Важно, чтобы в то время, Генрих Наумович, люди поняли замысел юного представителя творческой интеллигенции и стремились к самым добрым и светлым переменам.

– Ты сейчас, Иннокентий, выразился довольно профессионально и грамотно.

– Многие по телевизору так выражаются, Генрих Наумович. Я это запомнил и сейчас повторил. Я тоже хочу быть умным.

– Старайся, Иннокентий. Я вспомнил, что тогда произошли ещё кое-какие перемены. Мой папа резко бросил пить водку, а мама, наоборот, начала заглядывать в рюмку и в одиночестве без музыкального сопровождения исполнять, сидя на завалинке, популярную народную песню «Гори, гори, моя звезда!».

– Да, песня хорошая, душевная.

Если бы Маздонов сейчас не думал о прекрасной Изольде, то, возможно, с большим удовольствием и восторгом слушал размышления Пигмалиона на абсолютно никчемные, можно сказать, посторонние темы. Но особой радости от воспоминаний Пигмалиона влюблённый парень не испытывал.

Его интересовала только полезная и любая другая информация о бледной Изе. Только о ней он думал и страстно мечтал о встрече с прекрасной девушкой. Но Пигмалион, продолжая гримасничать, говорил и говорил.

Наверное, Пигмалион был из тех граждан, кто всегда готов с первым встречным побеседовать на любые свободные темы. Но в них главным героем должен быть только он, Генрих Наумович. Если стихийно вырисовывался другой вариант, то Пигмалион прекращал беседу, причём, под любым предлогом.

Да и это ведь просто кощунство сомневаться в добропорядочности самых уважаемых и очень стремительно процветающих людей.

Для достижения своей цели Иннокентий решил встретиться с Пигмалионом в третий раз. Обладающий невероятной мимикой лица Генрих Наумович явился в относительно бодром настроении в городской парк. Пожав руку влюблённому парню руку, он присел с ним на широкую скамейку, расположенную в стороне от основных пешеходных дорожек. Здесь им никто бы и никогда не помешал беседовать.

Старику было приятно не только усиленно заниматься саморекламой. Пигмалиону нравилось, что его молодой собеседник был положительным во всех отношениях. Спиртного не употреблял, не курил, с женщинами пока в эротические развлечения не впадал. Да и, по сути, ни в какие.

Но не потому, что он был положительным по причине особо культурного воспитания. Нет. Родился таким. Можно сказать, в некотором смысле, появился на свет в виде некоторого двуногого недоразумения природы в современном понимании подавляющего числа не только россиян, но и землян, вообще.

Примеров разного рода отклонений от общепринятых норм поведения и характера, присущих подавляющему числу людей или даже животных, то есть аномалий не так уж и много, но они встречаются. Можно даже привести пусть не очень убедительный, но пример, опять же, из реальной жизни.

Возможно, он в этом плане поможет постичь самое главное: далеко не все мы одинаковые. Порой фрагментами и даже диаметрально отличаемся друг от друга, не вписываемся в привычную, устоявшуюся схему.

Хорошо это или не очень, но Генрих Наумович иногда абсолютно фантастические истории выдавал за реальные. На это Маздонов сразу же обратил своё пристальное внимание. Возможно, это были, всего лишь, наспех придуманные стариком притчи, которые он иногда рассказывал в целях воспитания представителям подрастающего, точнее, молодого поколения.

Во время очередной их встречи Пигмалион, то есть бывших Нуглер, поведал Иннокентию невероятную историю, утверждая, что она реальна, пусть и необъяснима.

…На небольшой улице под названием Парусно-Моторная того славного города Мыловароск жил зубной техник Филипп Семёнович Челюстной, наивно считающий себя большим специалистом в своём деле, но ещё и великим эрудитом, знающим если не всё, то очень многое. Есть такие субъекты, которые полагают, что знания энциклопедического порядка делают их беспредельно умными.

Но речь идёт не о нём, а самым натуральным образом о бродячем и беспородном псе Кактусе. Отличался он от всех других собак тем, что не только понимал человеческую речь, но и почти без акцента мог говорить на русском, китайском и, понятное дело, английском языке. Словарный запас его, правда, был не так велик, примерно такой, как у среднего уровня столичного телеведущего. Но пёс Кактус постоянно совершенствовался. Бродил по городским помойкам и почитывал там кое-какую специальную литературу.

Надо сказать, что Кактус в силу своей природной скромности и относительной интеллигентности очень редко говорил на человеческом, русском языке. Да и в мыслях у него не было, что он относится к коллективу сообразительных собак. Обычная дворняга, нисколько не элитный пёс…

Короче говоря, если бы у собак в какой-нибудь, отдельно взятой, стране существовал самый главный народный совет, при их четвероногом президенте, то Кактуса ни за что бы не выбрали в депутаты, даже по каким-нибудь спискам. Не элитный кобель, не породистый и без определённых важных связей и без особых финансовых возможностей.

Но иногда, в тот момент, когда Кактусу молчать было просто невозможно, пару фраз он, всё же, произносил.

Однажды ранним осенне-зимним утром Филипп Семёнович вышел из подъезда на улицу, где откуда-то, сверху, примерно, с десятого этажа громко звучала удивительная симфоническая музыка.

Глянув с некоторым интеллектуальным превосходством на бездомного пса Кактуса, зубной техник и одновременно эрудит сказал ему:

– Очаровательная музыка, Кактус. Это Третья симфония «Ре минор» Франса Потера Шуберта. Чудесная вещь!

– Это симфония «Номер 39» и не Шуберта, – возразил пёс, – а Иогана Хризостома Вольфгана Амадея Моцарта. Неужели не чувствуешь разницу, господин Челюстной?

Культурно сплюнув сторону, Кактус неторопливо и вежливо удалился.

После этих слов Филипп Семёнович, мысленно признав свою ошибку, глубоко задумался. Его удивило и огорчило совсем не то, что бродячий пёс заговорил человеческим языком. Зубной техник расстроился по той причине, что ошибся. В конечном счёте, основательно выбитый из жизненной колеи Челюстной решил уйти в народ.

Теперь в его руках не бормашина, а самый обычный отбойный молоток китайского производства. Перед началом планового ямочного ремонта он успешно выдалбливает куски старого асфальта, пришедшего в негодность. Обновляет Филипп Семёнович, таким образом, себя, свой организм и по ночам запоем читает разного рода словари: от музыкальных до технических. Каждый умнеет по-своему.

Не очень, конечно, здорово сравнивать человека Иннокентия Маздонова с псом Кактусом. Но оба они – нетипичные создания, и это, пожалуй, их объединяет Возможно, на ментальном уровне. Правда, вряд ли они ведали о существовании друг друга.

– Зачем вы, Генрих Наумович, рассказали чушь? – с некоторой обидой поинтересовался Маздонов. – Ведь она – ни к селу и не к городу.

– И к селу, и к городу, – возразил старик. – Я тебе поведал эту славную историю, мой молодой друг, только с той целью, чтобы ты не считал себя умнее, но и лучше других.

– А я ведь и не считаю.

– Ещё как считаешь, Кеша! Увидел на фото приятное женское лицо и фигуру и твёрдо решил любыми способами повидаться с этой дамой. Почему? На каком основании? Ты особенный, да? Неповторимый? Принц датский или любимый сынок отечественного олигарха? В чём дело?

– Я её полюбил, Генрих Наумович.

– И это всё, что можешь сказать в своё оправдание? Тебе мало того, что я чётко тебе объявил, что вы с ней – не пара.

– Но Иза-Изольда ведь не замужем, поэтому я хочу с ней познакомиться.

– Ты, Иннокентий, эгоистичен, как тысяча нетерпеливых и воинственных иностранных термитов, которые решили в билибинских снегах разделаться с группой белых чукотских медведей.

– Причём здесь они? Не понимаю.

– Не обижайся, Кеша. Но старайся опираться в жизни не только на свои неуёмные желания, но и очень скромные возможности.

В общем, Пигмалион решил больше не читать нравоучений Маздонову, а побеседовать с ним на нейтральные и общедоступные темы.

Во время следующей встречи с Иннокентием старик Пигмалион сходу приступил к своей очередной, почти непринуждённой, но тематической исповеди. Беседу с Маздоновым он начал с сообщения о том, что всю свою сознательную трудовую жизнь провёл на очень большом машиностроительном предприятии. Его корпуса за период нынешней эпохи «процветания» превратились в катакомбы и в огромные отхожие места для естественных желаний и физиологических позывов бодрствующей ночной молодёжи.

Разумеется, металл и разного рода и вида оборудование, в основном, растащили господа и дамы, которым было рекомендовано «волшебным», то есть невероятным, образом стать мультимиллионерами и миллиардерами.

Но и бомжи, и бичи если ни «погрелись» на сдаче железа, меди и прочих металлов, то имели возможность пару лет выжить. Ведь сдавали они всё это за бесценок барыгам из числа бывших уголовников и самых продуманных членов тогдашней руководящей партии.

Что ни говори, но любая река или ручеёк, в конечном счёте, втекает в океан, в море или большое озеро.

Так происходило в стране несколько десятилетий тому назад, когда на широкой дороге к ретиво и всенародно объявленному светлому завтра, грабителя и разбойника даже нищему было не суждено обойти. Не получалось. Благо, что сейчас процветаем.

– Вы на этом заводе, Генрих Наумович, трудились начальником цеха или мастером? – сделал предположение Маздонов. – Думаю, что никак не ниже.

– Ты предполагаешь, мой молодой друг, что на благо своей Родины трудятся только одни начальники и олигархи? – широко улыбнулся старик. – Я всю свою жизнь числился на этом славном, но теперь вот мастерски убитом предприятии художником-оформителем.

– Но это ведь тоже интересно.

– Всё в жизни интересно и полезно. А потом, до ухода на пенсию, я работал сторожем и даже… дворником. Имею серьёзное предположение, что ты не сомневаешься в том…

– В чём я не сомневаюсь?

– Именно, в том, Кеша, что ты подсознательно считаешь, что я карьерист и проходимец. А по этой причине должен был иметь уютное место под солнцем. Хочу тебе напомнить, мой юный друг, что я по национальности, всего лишь, швед. Мне порой так кажется. По этой натуральной причине я не пользовался никакими привилегиями и благами. Что называется, жил, как подавляющее большинство.

– Но зато, Генрих Наумович, шведы – тоже викинги, как и норвежцы. Перед боем для храбрости они ели мухоморы.

– Дорогой, Иннокентий, они не ели мухоморов, а только пили из него отвар. Кроме того, как почти каждый порядочный человек, я не очень-то доверяю туманным и противоречивым утверждениям историков и старой, и новой формации.

– Но почему же? Они же учёные и стараются…

– К чёрту! Оставим в покое этнологию и поговорим о более серьёзных явлениях.

– О каких?

– Об элементарных. Я ведь ещё так мало рассказал тебе о своей, честно скажу, неповторимой личности. У тебя имеется удивительная возможность побеседовать с удивительным человеком.

– Где он? С кем побеседовать?

– Со мной. Не оглядывайся по сторонам! Рядом с нами никого нет, даже блуждающих призраков. В мире этом есть я и ты… немножко.

– Почему так? Я ведь тоже человек.

– Было бы неразумно и даже преступно сравнивать меня и тебя? – на физиономии старика нарисовалась такая жуткая гримаса, что у Маздонова от неожиданности зачесались пятки. – Или ты что-то имеешь против моего мнения, Иннокентий, и основных страниц моей творческой биографии?

– Нет, я ничего не имею против такого факта, Генрих Наумович, – пробормотал Кеша. – Пусть так и будет. Если вам так нравится, то, пожалуйста.

– Дело совсем не в том, что нравится мне это или нет. Просто такова объективная реальность. Мы с ней обязаны считаться. Ты со мной согласен?

– Согласен. Но я хотел бы немного поговорить об Изольде.

– Поговорим о ней чуть позже. Но только не вздумай изображать из себя влюблённого Тристана. Не смеши меня, Кеша.

– Ничего смешного не происходит, Генрих Наумович. Я люблю её. Вот и всё.

– Оказывается, ты тоже Пигмалион. Но совсем не такой, как я, справедливый и добрый. А ты, Иннокентий, похож своими дикими повадками на того жалкого и ничтожного, древнегреческого Пигмалиона. А он, между прочим, нахальный извращенец и жуткий эгоист. С ним я никогда бы не пошёл в разведку.

– Нет, я не Пигмалион, а Иннокентий Антонович Маздонов, фрезеровщик третьего разряда. Очень скоро стану токарем.

– Наберись терпения, Иннокентий Антонович, и постарайся понять самое главное.

– Я стараюсь. Но пока ничего не могу понять.

– Ты вникни в то, что в мире существует и такая женская красота, которая может любого здравомыслящего гражданина обескуражить и разочаровать.

– Вот теперь я совсем ничего не понимаю.

– Тебе пока это не надо. Озарение к тебе придёт чуть позже.

– Почему не сейчас? Я просто хочу знать…

– Ну, так вот я тебе рассказываю о своей неповторимой жизни, а ты интенсивно пытаешься заткнуть мне рот.

– Я слушаю, но…

– Если имеется желание, то слушай дальше и не перебивай! Дела получаются такого рода. Когда я, уже находясь на пенсии, имел возможность не просто побывать на таких вот разрушенных и заброшенных заводах, то глубоко и окончательно понял одно.

– Что?

– Я понял, Кеша, что те господа, которые разбомбили Хиросиму и Нагасаки, а потом и дальше продолжили бороться за мир с применением бомб и ракет, глубоко не правы и даже во многом перещеголяли немецких фашистов.

– Причём же здесь американцы?

– Все эти мерзкие песенки из одной и той же оперы, дорогой мой Кеша. Однако, сообщу тебе не конкретно, но точно. Бомбить чужие страны – не хорошо, но уничтожение собственного народа, тем более, ни в одни ворота не лезет. Не смотри на меня, как пожилая индюшка на молодого дождевого червяка. Сам делай выводы и соображай, как можешь, что я хотел тебе доложить.

В своей беседе с Маздоновым разговорчивый и общительный дед изредка давал возможность и ему вставить в разговор пару-тройку слов, но не больше. Правда, Маздонов уже успел в самом начале беседы рассказать о себе если не всё, то многое.

Но, возможно, это обычное, рядовое заблуждение, ибо современный Пигмалион не собирался впадать в состояние молчания. Вероятно, замечательных историй о нём самом имелось у него с лихвой.

Слушая внимательно, в общем, не совсем скучного собеседника, Иннокентий понимал, что пока Генрих Наумович ни выговорится, он, Маздонов, больше уже не сможет ничего ему рассказать. А ведь хотелось бы, не опираясь на личные биографические данные, просто излить свою душу перед этим странноватым дедом.

Ведь надо же семь-восемь раз попытаться объяснить старшему товарищу, что он, Иннокентий, безоглядно влюбился в его прекрасную родственницу Изольду. И больше его ничего не интересует. Что же эгоистичного в том, что душа Иннокентия одновременно и ликует, и рыдает.

Но Пигмалион, постоянно гримасничая, продолжал говорить. На сей раз он в своём, можно сказать, почти монологе, конкретно, вернулся к своей личности, уверяя Иннокентия в том, что является не только гениальным художником, но и мастером на все руки.

Так получилось, что космические или какие-то другие силы дали ему возможность стать настоящим творцом. Эта суетливая компашка, как бы, творческая интеллигенция – ни уха, ни рыла, абсолютно ни в чём. А вот он…

По утверждению ворчливого Пигмалиона, ушлую ватагу «свободных творцов», держащуюся наплаву, благодаря мощной круговой порке, активно начали формировать уже с середины семидесятых годов прошлого века те дяди и тёти, которые пожелали ни мытьём, так катаньем узаконить ворованный, присвоенный ими капитал.

Да и, благодаря старым связям и заботам родных и близких при изысканной и целенаправленной пропаганде, гораздо проще сделаться за счёт народа и страны ещё богаче. А такой вот переход от умеренного к активному грабежу всегда необходимо «культурно» обставить… Способов тысячи, и они уже действуют.

– Я в этом ничего не соображаю, – признался Маздонов. – Если, например, завтра появиться литературное произведение под названием «Дядя Степа – миллиардер», то я не ни на какую площадь протестовать не пойду.

– Такие штучки уже давно появились, – глубокомысленно изрёк Пигмалион. – Раньше тоже наблюдались, но в те времена пройдох и приспособленцев в стране имелось значительно меньше, чем сейчас. Но они были, весьма и весьма скользкие товарищи.

– Я в этом ничего не понимаю, Генрих Наумович.

– У тебя одни отговорки, мой юный господин Маздонов: «Не знаю, не понимаю, не соображаю». А пора бы уже взрослеть и твёрдо знать, что зачастую не только болезни, но человеческие недостатки и достоинства, обычно, передаются не только половым путём, но и по-наследству. А ты, в чём я абсолютно не сомневаюсь, не пойдёшь протестовать уже только потому, что заранее знаешь…

– Что я знаю?

– А то, что в очередной раз умело зомбированная толпа посчитает тебя если не врагом народа, то просто недоумком. За нас «верхние» люди давно уже всё решили. Например, по всем каналам Центрального Телевидения будут компетентно и задорно уверять, что, к примеру, художник Иванов, изображающий на своих полотнах так называемых простых людей полными недоумками и жалкими существами, гениальный творец.

– Зачем он будет так делать?

– Прекрасный расклад для олигархов, компрадоров и вороватых чиновников всех уровней. Им очень важно, чтобы каждый из нас привыкал к роли раба.

Любуясь своим голосом и меняя одну гримасу на другую, Генрих Наумович, уверял, что способов превращения личности в ничтожество много. При этом он заметил, что придуманная и обласканная зажравшимися разбойниками при деньгах и власти странноватая творческая интеллигенция последних пятидесяти лет – полный абсурд.

Но не потому, что изображает из себя когорту обиженных и несчастных творцов, а только лишь по той причине, что созданную ими хрень, в «свободном полёте», даже с глобальной натяжкой нельзя назвать творчеством.

Правда, по утверждению Пигмалиона, нынешним умельцам с большими полномочиями, занимающимся выворачиванием карманов нищих, было, у кого учиться. Их властвующие предшественники создавали, по сути, не из нормальных людей, а из двуногих флюгеров, хамелеонов, лакеев, доносчиков и прочего сброда жалкого подобия творцов, способных пусть фальшиво, но петь одну песню, которая адекватных людей ничуть не радовала.

– А сейчас, Кеша, таких вот «заметных» представителей творческой интеллигенции , вообще, не из людей делают, а из человеческих фекалий, навоза и куриного помёта. Утверждаю слишком сурово, но справедливо. При этом они ещё и объединяются, и требуют для себя льгот. Это я говорю, гениальный современный Пигмалион!

Слушая на весь мир обиженного и слишком крутого старика, Иннокентий обратил внимание на то, что прямо на небольшом пьедестале, прямо на парковой лужайке стоит почти двухметровая гипсовая фигура. Очень милая девушка с корзинкой в руке в простой крестьянской одежде, в больших башмаках, на голове, разумеется, головной убор. Понятно, она – Красная Шапочка, которая несёт бабушке пирожки.

Что-то в этой парковой фигуре просматривалось живое, человеческое. В её, как бы, застывшем движении Маздонов разглядел не только обаятельность, энергию и решительность. Такая юная девушка запросто любого Серого Волка убьёт одним ударом ребра своей розовой и нежной ладошки.

На короткое время перестал держать свою пламенную и, пожалуй, анархистскую речь Генрих Наумович. Он внимательно посмотрел на Маздонова и поинтересовался:

– Нравится?

– Конечно. Красивая и очень решительная Красная Шапочка. Кажется, что она идёт не к бабушке с пирожками, а взрывать железнодорожный мост или группу вражеских диверсантов. Это… интригует.

– Прекрасно! Значит, даже в мелочах я остаюсь настоящим творцом. Ты смог разглядеть в образе самое главное, причём, для многих неведомое. Здесь изображён даже не протест, а народный гнев.

Оказалось, что автор этого паркового монумента собеседник Маздонова, как раз, Генрих Наумович, и это откровенно порадовало парня.

Образ гипсовой двухметровой Красной Шапочки пришёлся Иннокентию по вкусу, он даже полюбопытствовал:

– Наверное, позировала вам, Генрих Наумович, ваша внучка Изольда?

– Что ты говоришь, Иннокентий! – почти возмутился Генрих Наумович. – Моя бледная Иза настолько прекрасна… В общем, ты в курсе событий. Я тебе уже говорил про Изольду. А сейчас, подойдём к моей, как ты говоришь, Красной Шапочке. Посмотрим на неё поближе. Она, по-своему, тоже хороша и, можно сказать, неповторима.

Крепкий и жилистый российский старик Пигмалион взял Иннокентия за руку, и они прямо по газону направились в сторону расположения скульптуры.

Старый мастер на все руки и, разумеется, гений пояснил Маздонову, что на месте, где стоит его скульптура, раньше лежал кусок старого асфальта. Его, конечно, выкорчевали, убрали, насыпали на некрасивую «заплатку» чернозёма. Но на этом месте, всё равно, не росла даже самая чахлая и жалкая трава.

Исполнительная дирекция парка культуры и отдыха задумала поставить на это место какую-нибудь «дежурную» скульптуру. Понятно, что это делалось при прямой и заинтересованной поддержке владельца парка. Этот гражданский объект, почему-то, тоже сделался не в такое уж и давнее время частной собственностью. Его исполнительные администраторы, наёмные чиновники, связались с хозяином городского парка через социальные сети, с борзым владельцем того, что никак не могло ему принадлежать даже по законам формальной логики. Но таких примеров не десятки, а многие сотни тысяч.

Хозяин парка и многого другого в России, обитал не так далеко от Москвы и даже Екатеринбурга, всего лишь, в Австралии. Вроде как, в Сиднее. Весело скакало это двуногое существо с теннисной ракеткой на лужайке, примерно так же, как кенгуру, визуально, женского рода, но только несколько лент беременное и основательно откормленное.

Его верные, наёмные слуги не стали бы, ясное дело, ставить никакой фигуры в парке, который с его аттракционами давал нормальные доходы, но ожидался приезд в город какого-то важного чиновника или большого магната. А перед ним следует выглядеть… нормально. Ведь, с одной стороны, рука руку моет, а с другой – может её и вырвать вместе с лопаткой.

Нежно погладив фигуру статуи, Пигмалион пояснил, что только придурки называют её Красной Шапочкой. На самом деле, он, втайне от других, дал ей имя Яростная Клава, и в её руках не поклажа с пирожками для бабушки, а жалкая и смешная продовольственная корзинка. Этакая странноватая подачка подавляющему большинству народных масс.

– А в ней, в корзинке, как будто, – заметил Маздонов, – какие-то яблоки или мандарины, или небольшие арбузы.

– Не мандарины, и даже не груши, – прошептал Генрих Наумович. – Это ручные противопехотные гранаты «Ф-1». Проще, по-народному говоря, «лимонки».

– Вот это пирожки!

– Обрати внимание на то, в какую сторону, как бы, идёт Яростная Клава.

– Так ведь там же, за забором, находится здание, в котором…

– Вот именно! По моим неопровержимым данным в этом прекрасном здании затаилась большая группа экстремистов и явных врагов России.

– Это точно, Генрих Наумович? Может быть, вы ошибаетесь?

– Я настоящий, истинный Пигмалион, и никогда не ошибаюсь! Туда и следует бросать гранаты, и чем чаще и больше, тем лучше. Так надо Родине, Кеша! Это не моя прихоть. Это жизненная необходимость. С такими вот… вредителями пусть в мечтах, но необходимо бороться.

– А я раньше считал…

– Хорошо, Иннокентий. Не будем дальше развивать эту сложную и злободневную тему. Ты даже мою Яростную Клаву можешь считать Красной Шапочкой. От меня не убудет. Пусть в её корзинке лежат пирожки для бабушки и самые обычные яблоки или, к примеру, груши. Это тоже не так плохо.

Сговорчивый и, в общем-то, добродушный Генрих Наумович и основательно влюблённый в бледную Изу будущий токарь Маздонов вернулись к скамейке. Устроились на ней, несколько минут помолчали.

Немного подумав, Пигамалион махнул рукой, и достал из кармана пиджака небольшую цветную фотографию и протянул её Иннокентию. Взяв фото в руки, Маздонов, можно сказать, впился в изображение глазами. На этом новом снимке он увидел лицо бледной Изы, его любимой и неповторимой черноглазой девушки-брюнетки необыкновенной красоты и обаятельности. Здесь Изольда тоже была запечатлена обнажённой, но не в лежачем, а в сидячем положении.

– Я узнал свою любимую. Это ваша внучка Изольда? – с замиранием сердца прошептал Маздонов. – Это бледная Иза.

– Да. Но только она мне не внучка, – уже в десятый раз пояснил непонятливому парню Пигмалион. – Она, можно сказать, для меня, что дочь, но не родная.

– Приёмная?

– Считай, что так. Это фото, если оно тебе нравится, можешь тоже оставить себе.

– Я очень бы хотел посмотреть на Изольду пусть мельком, со стороны… Я поражен её красотой, я почувствовал её душу.

Чувство недоумения и глубокой печали овладело Пигмалионом. Он с тоской смотрел на Иннокентия и при этом шевелил щеками, ноздрями, ушами, остатками седых волос на удлинённом черепе.

Впечатлительному Маздонову начало казаться, что мутные, но очень выразительные серые глаза старика кружатся, как две большие мухи вокруг мясистого и буро-красного носа Генриха Наумовича. На всякий случай Кеша отодвинулся от не совсем адекватного деда метра на полтора в сторону. Но при этом безнадёжно влюблённый парень нашёл в себе смелость настойчиво сказать:

– Я хочу видеть Изольду!

– Ты эгоистичный и нетерпеливый субъект, Кеша. Ты хочешь её видеть – и трава ни расти! А я, например, хочу стать министром, но меня вот не назначают.

– Каким министром?

– Да любым! Могу быть министром иностранных или внутренних дел.

– Но я не хочу становиться чиновником. Это скучно и неинтересно.

– Вот и напрасно, Иннокентий! Нет в тебе такой вот… особенной крылатости. Уверяю тебя, что на личную жизнь они не жалуются.

– Это их дело. А я думаю только о прекрасной Изольде. Я натурально умру, Генрих Наумович, если в самое ближайшее время не увижу её. Мне же больше ничего не надо.

– Ничего страшного не произойдёт, если ты даже и прокинешь этот мир. Каждую секунду в нём умирает примерно два человека. Сейчас, наверное, больше.

– Ваш мрачный юмор и зловещие гримасы уже подрывают моё здоровье.

– У меня ярко выраженная мимика лица – закономерный результат давней привычки. Несколько сезонов я проработал в геологической партии топографом. Мы не просто кривлялись друг перед другом. А таким вот образом отгоняли комаров.

– Не скромничайте, Генрих Наумович! От ваших зловещих гримас, наверняка, в разные стороны в панике разбегались и медведи.

– Всё может быть, – Пигмалион мгновенно собрал в одну кучу все свои морщины на лбу и задумчиво произнёс. – Я предполагаю, что у тебя, всё-таки, будет возможность познакомиться с моей скромной и молчаливой Изольдой поближе.

– Я теперь буду всё больше и больше думать только о ней. Меня поразила её красота, и я услышал голос её души, чистой, светлой и неповторимой.

– Если грубо сказать, то духовную субстанцию имеет даже какая-нибудь старая стиральная машина, тихо доживающая свой век на одной из многочисленных российских свалок. Сколько на них загубленных душ, а вокруг ведь – и ещё больше. Да не простых, а человеческих. Постарайся меня понять.

– Как вы можете такое говорить?

– Могу. Имею право! Ты, к сожалению, точно такой же, как тот древнегреческий Пигмалион. А мы ведь всенародно и постоянно нуждаемся в других, не в сумасшедших, а в нормальных людях. С ними в стране наблюдается некоторая проблема.

Пожав, на прощание, друг другу руки, они расстались.

Фрезеровщика и, в перспективе, токаря Иннокентия Маздонова частного завода по производству малогабаритных насосов «Водохлёб», дверных петель и прочей бытовой металлической мелочи многие родственники и знакомые убеждали в том, что ему уже пришло время жениться, обзаводиться семьёй. В основном, эту пропаганду и агитацию вели его уже не совсем молодые родители.

Всё правильно, они мыслили адекватно, как подавляющее большинство обычных людей. Представители двух противоположных полов встречаются, и определённая часть из них женится, чтобы испытать чувство радости и счастья или через пару недель разбежаться в разные стороны, то есть развестись.

Да ведь Кира и Дина две младшие сестры Иннокентия давно уже вышли замуж и даже обзавелись детьми. Всё, как положено. Относительно счастливо живут в других, более цивилизованных городах, чем тот, в котором выпало родиться и существовать Кеше и его родителям. Но вот ему уже под тридцать лет, считай давно уже мужчина, но даже толком не удосужился близко познакомиться ни с одной девушкой или женщиной.

Интереса к ним не проявлял, хотя местные врачи не считали его импотентам и никогда не рекомендовали заняться лечением предстательной железы.

Но вот пришло время, и образ бледной Изы в корне переменил его жизнь. Если честно признаться, то думал Кеша не только о душе прекрасной незнакомки, но и пылал к ней неудержимой страстью, как мужчина. А ведь буквально несколько часов назад всех представителей женского пола, которые не состояли с ним в кровном родстве, Иннокентий считал почти что марсианами.

Нашлась такая прекрасная девушка, которой бы он без промедления отдал свою душу, сердце и заодно бренное тело. Куда от него денешься? Оно ведь тоже погрязло в неукротимых и страстных желаниях. Природа требует своё.

Правда, по его мнению, все остальные жёноподобные существа являлись продуманными и коварными гуманоидами, идущими на любой контакт с мужчинами лишь с той целью, чтобы оставлять их в дураках или превращать в жалких рабов, в этакую дешёвую и мало затратную обслугу. А здесь совсем другой вариант. Да и по фото видно, что Изольда особенная девушка, главным образом, душевная.

Пусть сам молодой Иннокентий был совсем невысокого роста, щуплым и с юных лет активно лысеющим, но он, вполне, мог бы заинтересовать своим неприглядным и таинственным внешним видом любую даму. Он считал, что перед ним бы не устояла и почти каждая непорочная девушка, и такая красотка, которая знакома с некоторыми особенностями мужского организма не по любовным или сентиментальным литературным произведениям массового зарубежного и отечественного производства.

Одним словом, понятно, не красавец, но и не Квазимодо, и, вполне, мог бы стать мужем для любой представительницы так называемого слабого пола, даже получившей в эротическим плане удовольствие на триста лет вперёд. В общем, притягательный пацан. Так ему казалось, так он считал. Потому Кеша, окончательно и серьёзно влюблённый в светлый и неповторимый образ бледной Изы, думал только о ней и не считал свои желания патологическим эгоцентризмом .

Уважающий себя Маздонов, втайне почти не сомневался, был уверен в том, что она тоже полюбит его. Прикипит к его открытой душе и пылкому телу нежно, страстно и, возможно, безумно.

Этому славному парню, по его устоявшемуся мнению, для женитьбы подходила не всякая девушка. Наверное, до сих пор и не женат был по той причине, что боялся совершить роковую ошибку – связать свою жизнь с вредной, капризной и заносчивой особой. Маздонов не приветствовал того, что немалое количество прекрасных и загадочных дам справедливо и честно считало, что активный творческий сексуальный поиск и постоянная практика гораздо эффективней и полезней для здоровья, чем даже самая гениальная пьеса Ульяма Шекспира под названием «Ромео и Джульетта».

Впав в некоторую задумчивость от нахлынувших на него впечатлений, Иннокентий вернулся домой. Пришёл, как раз к обеду, где его ждали сердобольные родители с кастрюлей свежего борща с капустой, свеклой и морковкой, но без мяса. Всякий ведь знает, что оно вредно для здоровья, тем более, тогда, когда на его покупку не всегда имеется достаточного количества денег.

Само собой, его родители почти с порога начали активно жаловаться на свою нелёгкую жизнь, которая абсолютно не сложилась. Так обычно и начинались их разговоры об обязательной и скорой женитьбе их сына. Но они, явно, прибеднялись, постоянно напоминая сыну о том, что в продовольственных магазинах цены растут, как дрожжах.

Но сейчас его мама и папа наперебой говорили о том, что, наверное, только йогам под силу питаться три-четыре раза в месяц. Но когда же у некоторых субъектов водятся некоторые денежные накопления и они не иссякают, то свинина и даже баранина приносят лично их организмам заметную пользу. О других гражданах они, как правило, ничего не знают и не желают знать.

Ведь если внимательно приглядеться к магнатам, большим чиновникам и депутатам, да и, вообще, к ворам широкого размаха, то не скажешь, что они страдают от регулярного недоедания. Утверждать, что эти господа опухли от голода, просто не прилично, не солидно и не ново, ибо все мы и без того пропитаны ложью, которая грязным потоком втекают в наше сознание, сердца и души из внешнего мира.

Ещё его папа с мамой заметили, что ложь льётся и на незащищённых и до нитки ограбленных людей с экранов телевизоров и почти становится их сущностью.

Ибо тот, кто свято верит вракам, по сути, тоже обманщик. Самый первый из тех, кого он вводит в заблуждение, он сам и есть. А потом к нему примыкают и все остальные из тех, кто почти систематически варит борщи, супы и похлёбки без присутствия в них мясных продуктов. У каждого если не в душе, то в духовной субстанции под воздействием вдохновенной пропаганды, формируется своя ложь. Да и цепную реакцию не стоит исключать, которая всесильна и неукротима.

Глубоко погружённый в свои лирические мечты Иннокентий сидел за круглым столом рядом с родителями и с аппетитом ел борщ. Он улыбался, находясь под впечатлением от фотографий той прекрасной девушки Изольды, которые лежали у него в кейсе, а по сути – у самого сердца.

– Чему ты радуешься, Иннокентий? – сурово спросил его отец, Антон Куприянович. – Может быть, ты услышал, что, наконец-то, разумные и справедливые правители отменили странную пенсионную реформу, которая внезапно омолодила стариков на целых пять лет. Это не хухры-мухры!

– Если это так, Кеша, – оживилась его мать, Варвара Ибрагимовна, – то и мы начнём веселиться и завтра же отправимся, как раньше говорили добрые люди, на заслуженный отдых. Мы с твоим отцом готовы хоть сейчас погрузиться в положенный нам… период доживания.

– Это верно. Нам с Варей уже давно категорически осточертело вкалывать за мелкие копейки на овощной базе разнорабочими, – пояснил Антон Куприянович. – Больше ведь и податься некуда. Нормальные заводы и фабрики в городе превратились в отхожие места. Что-то похожее показывают в американских фильмах ужасов.

– У тебя очень короткая память, Антон, – упрекнула Варвара Ибрагимовна мужа, – примерно такая же, как у иностранного бройлера. Ты совершенно забыл о том, что неделю назад тебя и меня уволили с овощной базы. Мы не подходим им по возрасту, уже старые и не годимся для тяжёлого физического труда.

– Я, как раз, помню, Варвара, что мы с тобой теперь безработные! – Антон Куприянович так ударил кулаком по столу, что струя борща из его чашки ударила ему в лоб. – На пенсионный отдых нам, получается, идти рано, а для работы – мы старые. Дай же великого здоровья и процветания всем главным проходимцам нашей непонятной страны! Что бы им…

Частично и фрагментами понимая печали своих родителей, Иннокентий постарался сделаться серьёзным, и продолжил методично черпать из алюминиевой чашки деревянной ложкой съедобную, питательную и полезную для здоровья жидкость бурого цвета и методично отправлять её в рот.

Ведь в своё время его отец и мать трудились инженерами-технологами на заводе отопительного оборудования, производственные корпуса которого стали огромным складом промышленных и продовольственных товаров китайского производства.

Нашли, слава богу, применение зданиям данного загубленного производства потрошители, то есть предприимчивые представители странноватого капитализма, точнее, своеобразной рыночной экономики.

С блаженной улыбкой Иннокентий заметил, что жизнь, даже при всех её странных обстоятельствах, прекрасна и удивительно. Кстати, его ведь пока не уволили. Он – фрезеровщик и будущий токарь, и ему за это платят зарплату.

– Не называй это зарплатой, Иннокентий, – сурово заметил отец. – Не живи фантазиями! Не криви душой! Будь, в конце концов, реалистом.

– Не гневи Бога, Кеша! – поддержала мужа Варвара Ибрагимовна. – Нормальные деньги выглядят совсем иначе.

Но живущий предвкушением не скорой, но возможной встречей с прекрасной Изольдой, самой красивой и умной девушкой на Земле, Иннокентий только махнул рукой.

– Дорогие папа и мама, – мудро изрёк он, – неужели вы до сих пор не поняли, что деньги – это зло?

– Совершенно верно, Иннокентий, – согласился с ним отец. – Деньги – страшное зло, когда их не наблюдается в наличие. Как раз, этого самого зла нам систематически и не хватает.

– Ещё какое жуткое зло! – поделилась и своими впечатлениями мать. – Я начинаю беситься, когда я вижу, что сосед по подъезду Кульков, долбанный персональный пенсионер, просто не знает, на что потратить свои сбережения.

– Между прочим, Ефим Аркадьевич Кульков, – напомнил родителям Иннокентий, – ещё и предприниматель. Он всегда что-то покупает и тут же продаёт, с выгодой для себя.

– В старые добрые времена, – заметил Антон Куприянович, – разного рода спекулянтов дружно и организовано отправляли на специальные зоны, на долгий срок.

– А вот теперь они – уважаемые господа, – констатировала Варвара Ибрагимовна, – и называются предпринимателями и менеджерами.

– Зато мы живём в очень интересное время! – Иннокентий не торопился вставать из-за стола. – Можно сказать, обитаем в сказочной стране.

Он продолжал активно улыбаться, иногда замирая с ложкой в руке и блаженно зажмуривая глаза.

Родителей заметно раздражало и удивляло не совсем адекватное и слишком уж игривое настроение сына.

– Почему ты сияешь, Иннокентий, как медный таз, в такое серьёзное и, можно сказать, если не опасное, то несуразное для страны время? – задал ему, вполне, правомерный вопрос Антон Куприянович. – Разве нормальные люди наших мест смеются без причины?

– Да чего вы переживаете? – подал им надежду Кеша. – Найдёте вы себе работу.

– Конечно, найдём, – согласилась с ним Варвара Ибрагимовна. – Уж как-нибудь, не пропадём. За долгую жизнь ко многому привыкли.

– Я обратил внимание на то, что у нас в большой комнате, на стене, – сменил тему разговора Иннокентий, – висит портрет совсем другого мужика, а не того, у которого не так давно был самый большой рейтинг… Мне, почему-то, и стало внезапно весело.

– Какой же ты невнимательный, Кеша! – пожурила сына Варвара Ибрагимовна. – Портрет, большой и красивый, того самого господина мы ещё три года назад увезли на дачу. Он там очень пригодился.

– Я закрыл им дырку в заборе, – пояснил Маздонов старший. – Гвоздями крепко к доскам приколотил, там ему место. Нам с твоей матерью, Иннокентий, одновременно и резко разонравился образ дядьки с поросячьими глазками и ехидной ухмылкой. Такое вот совпадение получилось.

Ну, наконец-то, его папа и мама поняли, что этот, изображённый на портрете, дяденька усиленно помогает богатым становиться ещё богаче, а бедным опускаться до полной нищеты. Речь не о Маздоновых. У них всё не так плохо. А есть несколько десятком миллионов граждан, которых уже можно смело считать членами негласной Касты Неприкасаемых. Ни работы, ни жилья, ни надежд на материальную помощь со стороны господ и дам, объявивших себя государством оригинального… рыночного типа.

А на даче Маздоновых даже издали глядя на образ этого господина, вороны, воробьи и сороки, включая мелких и крупных грызунов, решили близко нее подлетать к, возможно, опасному месту. Внезапно прозрели по природе своей слепые кроты и скоропостижно перебрались со всем своим скарбом на соседние дачные участки. Произошло довольно приятное для Маздоновых событие и на определённое время подняло их настроение.

Родители Иннокентия, не отвлекаясь от приёма жидкой обеденной пищи, просто объяснили, что теперь на стене висит портрет человека, у которого в настоящее время самый высокий рейтинг в России. Уважение со стороны народа к нему крепчает уже не с каждым годом, а ежедневно, ибо он, почти из глубины времён, смог точно и ёмко описать нынешнее положение в стране.

Это баснописец Иван Андреевич Крылов. Ему, к всеобщей народной радости, теперь даже домашний арест не грозит, ибо скончался он в 1844 году в солидном возрасте и никто, и никогда на жизнь его не покушался.

С доводами и аргументами отца и матери Иннокентий почти согласился. Молодец Иван Андреевич! Всё чётко расписал. Было бы замечательно, если бы портрет этого замечательного человека присутствовал не только в квартирах и домах самых обычных людей, но и в кабинетах больших чиновников и на стенах тюремных камер, где некоторые из них начинают помаленьку осваиваться. Пока их в местах не столь отдалённых не очень много, но лиха беда – начало. Но понятно одно: образ Крылова неплохо смотрелся везде и всюду.

Сидит, например, губернатор какой-нибудь области или края в своём шикарном кабинете и скучает. А на него со стены с некоторой усмешкой, как бы, смотрит Иван Андреевич Крылов, а под изображением ярко-красным цветом начертано: «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь».

Но любая медаль, как говорится, имеет две стороны. Улыбающийся Иннокентий справедливо заметил, что его папа с мамой капитально прибедняются. Ведь он прекрасно знает, что не в холодильнике в их квартире, а в большой морозильной камере лежит несколько куриц, куски говядины, свинины… Имеются и другие продукты. Кое-какой доход его папа с мамой имеют с дачи.

Кроме того, его папа имеет пусть старенькую, но машину и небольшой, но довольно быстроходный катер. Не наглым образом, а тихо и скромно Антон Куприянович занимается браконьерством. Если особо не наглеть, то жить можно и довольно не так уж и плохо. И так многие, которые жалуются на жизнь, где-то и что-то имеют. Очень многие находят выход из создавшегося положения. Таковы неписанные законы и правила странного явления, которое называется рыночным.

– Мы вынуждены экономить, как все добрые люди, – пояснила сыну Варвара Ибрагимовна. – А борщ без присутствия в нём мяса полезен для здоровья. Ты же, Кеша, сам об этом часто говоришь.

– Даже я, Иннокентий, иногда обожаю вместо нормальной пищи, – признался Антон Куприянович, – поесть какой-нибудь силос. А я ведь человек, а не какая-нибудь индийская или кубинская корова, которых ни при каких обстоятельствах не позволено обижать. Как говорится, лучше с голоду умрём, но священное животное не обидим.

Совершенно к месту Кеша привёл самый свежий пример из своей молодой жизни. Его одноклассник Петя Громкин, вместе с родителями, уехал в один из захолустных районов США. Через социальные сети пишет он Кеше, что живут они нормально. Где ж там, нормально? Ютятся в маленьком, прочти фанерном доме.

Петя довольствуется временным заработком, а его папа, вообще, никак не может найти постоянную работу. Правда, мама трудится в компании, которая иногда заботится о тех «лишних» людях, поставляет им на дом продукты. Эти неимущие и зачастую, вообще, не имеющие жилья, обитающие в картонных коробках и в салонах старых автомобилей, иногда делятся с ней своим пайком: то крупы дадут, то сахарку… Считают, что прекрасно живут. Шутят, разумеется.

– Ну, имеется у меня, на чёрный день тысяч семьсот-восемьсот, – призналась сыну Варвара Ибрагимовна. – Твои сёстры Кира и Дина иногда денёжку присылают, Кеша. Ну и что? Разве это жизнь?

– А в хвалёных Соединённых Штатах Америки большинство и этого не имеет, – заметил Иннокентий. – Подавляющее большинство людей едва сводят концы с концами.

– Мне лично плевать, что там у них, в Америке происходит! – сказал Антон Куприянович. – Я знаю одно, что мы в России, в богатой стране, должны жить в сто раз лучше, чем они. Или я говорю абсолютную ерунду и неправду?

Что ж, отец Иннокентия в данном случае был абсолютно прав. Только какой-нибудь дурачок за трибуной может говорить: «А вот там, в Америке и Германии, например, ещё хуже!». Эти утешительные сказки рассчитаны на постоянно счастливых… недоумков.

После уничтожения, то есть приёма в пищу борща они принялись за жареную картошку, и перешли на непринуждённую беседу о делах семейных. Родители Иннокентия не просто заладили старую песню о его женитьбе, но, оказывается, уже и подыскали для него невесту.

Да Кеша даже немного знаком с ней. Это Лариса Быдьева, примерно его возраста или чуть постарше. Замужем не была, но двоих детей уже имеет. Они, получается, как бы, из воздуха появились. Умудрилась же, например, древнегреческая богиня любви и красоты Афродита родиться из пены морской… Почему же другим нельзя демонстрировать чудеса появления на свет? Мы же ведь люди, а не такие уж и бесправные существа.

Не без помощи родственников и личного и тесного общения с теми, с кем надо, Лариса Быдьева стала владелицей трёх небольших магазинчиков.

– Она долго думала, но согласилась стать твоей женой, – с затаённой радостью сообщила своему сыну Варвара Ибрагимовна. – Лариса неплохая девушка… Подумаешь, ну, ошибалась в жизни несколько раз. Так все мы люди.

– Насколько мне известно, – сказал Иннокентий, – она почти с каждым мужиком и парнем в нашем микрорайоне «ошибалась» и продолжает это дело по несколько раз в день и при любом удобном случае.

– Непорочных принцесс уже всех разобрали, – справедливо заметил Антон Куприянович. – Да и ты, Кеша, не принц. При этом ты и не такой уже и юный и красивый, и к женщинам, по непонятной причине, интереса не имеешь никакого.

– Она бы тебе, Кеша, кое-что и подсказала в… нужном направлении. Лучше девочки, чем Лариса, не найдёшь. Женись! – посоветовала сыну мать. – А дети – это всегда радость в доме, и совсем не важно, кто их биологические отцы.

– Я ничего не имею против детей, – сказал Иннокентий. – Они родителей не выбирают. Но не нравится мне Лариска!

– А кто тебе, вообще, нравиться? – вспылил отец. – Лично бы я на твоём месте на Ларисе только из-за одних её магазинов женился и других доходов.

– Я потом скажу, – пообещал Кеша. – Как только что-то прояснится или чуть раньше, я поделюсь с вами своими личными планами.

– Никогда бы ни подумал, что у тебя имеются ещё какие-то планы, – выразил свое предположение Маздонов старший. – А жениться, Иннокентий, можно на любой из дам. Какая разница, молодая она или не очень, красавица или страшненькая. Не важно, что физиономия овечья, лишь бы у неё штуковина между ног была человечья.

– Ты бы точно, Антон, на любой швабре женился из-за личной выгоды, – урезонила мужа Варвара Ибрагимовна. – Чему сына-то учишь? Ему не с магазинами жить, а с прекрасной девушкой.

– Прежде всего, чистая и светлая душа, – Иннокентий зажмурил глаза, – а потом уж и всё остальное. – Но если девушка прекрасна, то вдвойне приятно.

– А что же плохого в том, что Лариса богатая невеста? – мудро изрёк Маздонов старший. – Магазины – славный приварок к её, как бы, красоте.

– Тут я всячески согласна, – сказала Маздонова. – Да и наше бы с тобой существование, Антон, по этой причине в материальном плане облегчилось бы. Что ж в этом плохого? Но, скажу точно так же, как наш Кеша. Главное – душа, а потом уже всё остальное.

– Но я ведь, почему-то, на тебе женился, – напомнил жене Антон Куприянович. – Никакой выходы не искал. Да и ни сказать, чтобы ты, Варя, была красавицей и шибко душевной дамой. Змея – в коробке из-под ботинок. Вредная и пучеглазая.

– Ты тоже, Антоша – не Аполлон, – немного обиделась Варвара Ибрагимовна. – Кроме того, в свои молодые годы постоянно находился в пьяном состоянии.

– Не спорю, после окончания института мне приходилось иногда выпивать с друзьями. Было дело. Потому и получается, что связал я с тобой свою судьбу практически в бессознательном состоянии.

– А мои-то глаза где были? – всплеснула руками Варвара Ибрагимовна. – Не за мужика я тогда замуж вышла, а за его тело… Так?

Маздонов старший собрался что-то не очень резко, но возразить, сказать, что пьяницей он никогда не был, но передумал. Если он и принимал не так уж часто спиртное, то по производственной необходимости, налаживал, таким образом, по-молодости лет контакты с начальством и подчинёнными. Ведь и Варвара Ибрагимовна тоже вливалась в коллектив завода, но, правда, совсем другим способом.

До сих пор не слишком уж и любознательному Антону Куприяновичу не совсем понятно, как она в течение одного года стала на заводе уважаемым человеком. Впрочем, это и не так важно. В те годы коллектив любого предприятия, по сути, для каждого был большой и дружной семьёй. Одним словом, чудес хватало. Но сейчас их больше.

Такие невероятности вокруг творятся, что голова кругом идёт. Многое из того, что не так давно считалось, небылицами, оказывается правдой. Кстати, и наоборот. Зачастую истина легко, свободно и порой грациозно объявляется ложью.

Пока о своей любимой девушке Изольде, единственной и неповторимой, Иннокентий родителям ничего не сообщал. Решил немного повременить. Обязательно им расскажет о своих тайных желаниях и намерениях. А сейчас, время от времени улыбаясь, он выслушивал добрые напутствия папы и мамы, переходящие в надоедливые нравоучения.

Таким образом, они готовили своего сына к неминуемой встрече с Ларисой Быдьевой, которая обещала заглянуть к ним в гости сегодня же вечером. Просто так. Чаю попить. «Да пусть приходит, – подумал Иннокентий. – От меня не убудет».

Он твёрдо знал, что никогда и никто не сможет заменить его прекрасную Изольду. Парень пусть наивно, но верил, что он очень скоро встретится с бледной Изой, и они найдут общий язык. Как говорится в русских народных сказках, будут жить-поживать да добра наживать.

Ровно через полтора часа на пороге нарисовалась Быдьева, высокорослая и далеко не худенькая молодая женщина, жгучая брюнетка с крупными чертами лица. В общем, при внезапном падении с крутого обрыва падающему гражданину всегда будет, за что ухватиться. Одним словом, нет худа без добра.

Лариса прихватила с собой кое-какую закуску и бутылку с импортным вином. Да и родители Кеши, вечно изображающие из себя нищих и стонущие, организовали довольно неплохой стол с мясными, рыбными и овощными закусками. Да и спиртного на нём хватало. Иннокентий очень редко им злоупотреблял, но тут понял, что выпить немного придётся. Никуда не денешься.

Сели за стол быстро и организованно. Пару раз выпили и сразу начали вести житейские разговоры. Ей очень понравилось салат из французских мидий, заботливо и умело приправленных зелёным горошком.

– Этих своеобразных мидий один мой очень хороший знакомый, кстати миллиардер, – с гордостью сообщил гостье Антон Куприянович, – лично для меня ловил в предместьях города Марселя. На удочку.

– Да, – согласилась с ним Лариса, – вкус интересный, своеобразный и пикантный.

– Моя мама очень хорошо готовит, – сообщил Быдьевой Кеша. – Она из дешёвой ливерной колбасы может и не такие блюда сотворить.

– Ты, Лариса, кушай, – обиженно произнесла хозяйка дома. – На Кешу не обращай внимания. Он таким вот родился, немножко не в себе. Вроде, я его нигде не роняла. А если он ударялся головой, то не так часто.

– Я поняла, что это шутка, с его стороны, – Лариса налила в свой гранёный стаканчик водки и с удовольствием выпила. – Иногда омары и гребешки тоже по вкусу напоминают ливерную колбасу.

– Из таких парней, как наш Кеша, – продолжила Варвара Ибрагимовна, – получаются хорошие мужья. – Им не обязательно быть умными, главное, что они покладистые.

– Такая вот особая категория людей, – уточнил Антон Куприянович. – Моему сыну и водку пить не надо. Он всегда добрый и отзывчивый. Правда, немного эгоист.

Лариса, внимательно посмотрев на Маздонова младшего, вполне, серьёзно и ответственно заявила:

– Как только замуж выйду, то полетим мы с супругом, возможно, в Ниццу или на Гавайские острова. Море, солнце, песок…