На деревянном блюде бесплатное чтение

Алина Потехина

«На деревянном блюде»

Глава 1

– Тынагыргын… Тынагыргын… – протяжно завывал ветер. Он стягивал облачную пелену с неба, а с земли приподнимал снежный покров – переплетал их между собой, превращал землю и небо в единое нечто.

– Кто зовёт меня? – откликалась я, стоя на вершине пологой сопки. – Покажись!

– Тынагыргын… – удалялся надрывный голос.

Я обернулась вокруг себя, но не смогла отличить день от ночи и землю от неба. Всё перемешал ветер. Он дул со всех сторон сразу, выбивал из кос непослушные пряди, тоскливо звенел бусинками, вплетёнными в волосы. Расшитая бисером кухлянка надёжно держала тепло. Тоскливый волчий вой переплёлся с песней ветра, повёл её в другую сторону, сжал сердце ледяными ладонями страха. Вой проникал под кожу, вонзался острыми иглами в вены, перехватывал дыхание. Я закрыла глаза, попятилась в тщетной попытке отстраниться от звука, потеряла опору под ногами, ахнула отдаваясь чувству невесомости, и проснулась в собственной спальне.

С резким вздохом я села на кровати, провела руками по смятой простыни. На мгновение застыла, уловив движение на грани восприятия, но стоило мне сконцентрировать зрение, как всё исчезло. За окном было тихо. Лучи фонарей попадали в квартиру, высвечивали светлый квадрат на стене. Я встала, подошла к окну и посмотрела на небо, но его затянуло пеленой облаков. Я вздрогнула, уловив отголосок сна, и с неподвластной разуму поспешностью, задёрнула штору.

Рука нащупала ночник рядом с кроватью. Свет резанул глаза, но они быстро привыкли. Под ночником так и осталась лежать раскрытая книга детских сказок. В последнее время я всё чаще перечитывала их, в безуспешных попытках найти покой, который ускользал от меня сквозь странные, тоскливо-страшные сны. Просыпаясь, я не могла понять, что именно во сне меня пугало, ведь зрительные образы не были ни жуткими, ни противными.

Я подняла книгу и прочла ту сказку, на которой остановилась.

Ворон Кутх и мыши.

(Чукотская сказка)

Однако, давно это было.

Жил тогда на свете ворон Кутх.

Хозяин неба был.

Долго летал ворон Кутх.

Устал.

Негде и присесть было.

И стал ворон думать.

Одна голова хорошо, а две лучше.

Решил землю сделать.

Из Кутха вышла Земля.

Эх-эх, когда отдохнуть можно. И стал Кутх стариком.

Ну, ничего, заснул Кутх, тоже.

Много дней прошло.

Встало солнце согрело землю, из следов Кутха вышли мыши.

Вот радуются мыши, Земля большая места много, хорошо будет жить.

Ох, куда залезли мыши, глупые еще, облака пошли ловить.

Плохая охота, свалились только.

Однако, прямо на Кутха упали.

Ох-хо-хо, как чихнул Кутх, сломалась Земля.

И встали вокруг большие горы. "Ух, какие хорошие горы, теперь играть веселей" – смеются мыши.

"Откуда, мыши, свалились что ли? Ну, хватит бегать, мыши" – говорит Кутх.

"Сейчас ветром стану смету всех с земли". И смёл. Долго сметал.

Устал Кутх.

Отдохнуть надо.

Луна свалилась, солнце с неба упало, все перемешалось. Ай-яй-яй-яй-яй!

Каждому место свое надо, вот!

Убрал все.

И стало пусто на земле.

"Ах, какой хороший вечер был, голова кружится, небо перед глазами так и мелькает." – смеются мыши.

"Тьфу, откуда мыши!?" – кричит Кутх.

"Ну, хватит пищать, сейчас стану снегом, засыплю мышей!"

И стал на земле снег.

Снова поют мыши: "ух хорошо, теперь у нас снега много, с горы кататься будем!"

Проели мыши Кутха. Весь дырявый теперь!

"Проклятые мыши" – кричит Кутх – "Сейчас стану огнем всех сожгу!"

Ожила проеденная снежная шкура Кутха.

И начался великий бой.

Долго бились снег с огнем.

А получилась одна вода. Ага!

После бури, хорошо бывает, вот и мыши плывут…

Да…, в тихой воде, потоп живет.

Всех мышей вода взяла.

И на землю пришла весна.

Сначала резвились, теперь совсем взбесились.

Съел Кутх мышей.

"Эх, начну-ка я все сначала" – сказал Кутх.

И снова Кутх вороном стал.

Огляделся вокруг. Ого!

Все убрал, что не надо. Но снова из следов вышли мыши…

– Что!? Откуда мыши?

…От своих следов куда уйти?

“От своих следов куда уйти?” – машинально повторила я последнюю фразу из книги. Судорожный вдох не наполнил лёгкие до конца. Я выдохнула и перелистнула несколько страниц, чтобы найти сказку, которая считалась нашей семейной историей. Бабушка говорила, что она написана про предков нашей семьи. Я открыла страницу, на которой было нарисовано большое деревянное блюдо в лапах у волка. Провела пальцами по картинке и начала читать.

ДЕРЕВЯННОЕ БЛЮДО

(Сказку о деревянном блюде рассказал в 1941 году четырнадцатилетний эскимос Тагикак, который жил в селении Уназик на Чукотке. Записал сказку и перевёл её на русский язык Г.А. Меновщиков.)

Жил в тундре охотник, была у него жена и много детей. Охотился он однажды в море на тюленей, но все тюлени уплыли на другой берег, и вернулся охотник домой без добычи. В доме нечем стало кормить детей.

– Пойду я к соседям-оленеводам, – сказал охотник. – Попрошу у них жирной оленины. Вы меня ждите, я скоро вернусь.

Пришёл охотник к оленеводам, хозяева угостили его свежей олениной и дали много оленьего мяса.

Положил охотник мясо на нарты, хотел уже возвращаться домой, да хозяева уговорили гостя остаться ещё на одну ночь.

Всю ночь не спал охотник, всё думал, как там голодные дети и жена.

Проснулся утром – а дороги не видно! метёт пурга! Опять придётся ночевать у оленеводов!

Ночью в ярангу охотника кто-то постучал.

– Кто там? – спросила жена. Выглянула она из яранги и скорей закрыла дверь.

На снегу сидел волк.

– Зачем ты пришёл? – спросила жена охотника.

– Я пришёл за твоими детьми, – сказал волк. – Отдай мне одного из них!

– Уходи сейчас же! – закричала жена. – А то тебе будет плохо!

– Ничего мне не будет, – сказал волк. – Я видел, как твой муж ушёл к оленеводам. Он всегда меня подстерегает в тундре. Никуда я не уйду!

Дети охотника крепко спали и не слышали, как пришёл волк.

– Подожди немножко, – сказала женщина волку.

Она пошла в кладовку, взяла в руки костяную палочку для выбивания снега из шкур и сказала:

– Палочка, выручай меня! Ты такая умная! Как мне спасти детей?

Запела костяная палочка. И песенка её была такой нежной, что волк заслушался и уснул.

Костяная палочка пела почти всю ночь, пока не пропела все свои песни.

Когда она спела последнюю песенку, волк проснулся и сказал:

– Ну, хватит! Отдавай мне своего мальчишку или девчонку!

Женщина сказала:

– Подожди немножко.

Нашла она в кладовке лучинушку и сказала ей:

– Лучинушка, помоги мне! Ты всё знаешь! Без тебя нельзя разжечь костёр и сварить мёрзлое мясо. Как мне спасти детей?

Запела лучинушка колыбельную песенку. Она звучала так жалобно и тонко! Волк слушал, слушал её и уснул.

Женщина взяла верёвку и связала волку передние и задние лапы. Когда песня лучинушки кончилась, волк проснулся и хотел встать, да так и повалился на снег: лапы-то у него были связаны!

– Развяжи мне лапы, – сказал волк, – я больше не приду к вашей яранге!

– Не развяжу, – сказала женщина. – Вот придёт мой муж-охотник, тогда ты узнаешь, как стучаться в нашу ярангу!

– Отпусти меня! – сказал волк. – Я принесу тебе волшебное блюдо!

– Обманешь! – сказала жена охотника.

– Нет, не обману.

Развязала она верёвку, и волк убежал.

Не успела жена охотника закрыть дверь яранги, как волк прибежал снова. Он принёс большое деревянное блюдо.

– Вот тебе волшебное блюдо, – сказал волк. – Стоит произнести заклинание – и на нём появится всё, что пожелаешь.

– А ну покажи, как это делается! – сказала жена охотника.

– А вот так, – сказал волк. – Чего ты хочешь?

– Хочу тюленьего мяса, – сказала жена охотника.

Протянул волк блюдо в сторону моря и сказал:

– Блюдо моё, блюдо, хочу отведать тюленьего мяса!

Блюдо сразу потяжелело и наполнилось тюленьим мясом.

– Так и будешь делать! – сказал волк и убежал в тундру.

«Наверное, волк меня обманул, – подумала жена охотника. – Попробую-ка я сейчас сама!»

Протянула она блюдо в сторону тундры и сказала:

– Блюдо моё, блюдо, хочу, чтобы явился волк!

Блюдо потяжелело, и женщина увидела на нём волка.

– Не для того я тебе дал это блюдо, – сказал волк сердито, – чтоб ты меня ловила!

Сказал и ушёл в тундру.

Когда муж вернулся от оленеводов, женщина помогла ему разгрузить нарты и внести в ярангу оленину. А потом вышла из яранги и стала рубить мёрзлое тюленье мясо.

– Откуда ты взяла это мясо? – спросил муж. – У нас дома не было ни кусочка!

– А вот смотри! – сказала жена и показала охотнику волшебное блюдо.

– Ну и что? – сказал муж. – Обыкновенное блюдо!

Рассмеялась женщина и рассказала про волка. Как помогла ей ночью костяная палочка и лучинушка. И как волк откупился волшебным блюдом.

Охотник не поверил жене.

– А ну попробуй добыть моржовое мясо, а я посмотрю!

Взяла жена охотника деревянное блюдо, протянула его в сторону моря и сказала:

– Блюдо моё, блюдо, хочу моржового мяса!

И блюдо потяжелело и наполнилось моржатиной. Не знала больше голода семья охотника. В яранге всегда было много мяса, рыбы, морской травы и сладких кореньев.

Я дочитала историю и потёрла уставшие глаза. Стало лучше. Будто кто-то накинул на плечи мягкий плед. Затем выключила ночник и, выцепив взглядом светящийся циферблат часов, пошла на кухню.

Пока наливала воду, услышала тихие, почти неразличимые шаги по коридору. Затаилась со стаканом в руке. Нервное возбуждение после тягостного сна сдавило горло, не позволило даже вдохнуть.

В дверном проёме показался тёмный силуэт. Он прокрался мимо меня, едва не задев плечом, и открыл холодильник. В холодном свете я увидела свою квартирантку – Алёну.

– Ты же на диете? – тихо спросила я, с облегчением, глядя, как девушка запихивает в рот котлету прямо из холодильника.

Алёна подпрыгнула, а от её визга заложило уши. Одновременно с этим мимо меня пролетела вторая котлета и с противным звуком расплющилась о стенной “фартук”. Я увернулась, но не успела порадоваться своей ловкости, как почувствовала холод, разливающийся по груди. О стакане с водой я, разумеется, не вспомнила, но законы физики от этого не изменились. Вслед за первым испугом пришло облегчение, которое смехом рассыпалось по маленькой кухоньке.

– Ты чего здесь? – отсмеявшись, спросила Алёна. – Опять дурацкие сны?

– Угу. – я неопределённо пожала плечами, после чего набрала себе ещё одну порцию воды.

Длинные, чёрные, как сама ночь, волосы, рассыпались по плечам. Я редко когда позволяла себе их распускать. В обычной жизни они вечно мешали: попадали под ремень сумки, цеплялись за дверные ручки и даже застревали в дверях.

– Тань, может хоть успокоительного какого-нибудь пропьёшь?

Алёна собрала ошмётки, оставшиеся от котлеты, со столешницы, протёрла “фартук” на стене и столешницу, после чего уселась на стул, зажатый между крохотным обеденным столом и холодильником.

– Да нет. Не думаю, что поможет.

Я осмотрелась. В ночном мраке, разбавленном светом от фонаря, кухня казалась больше. Тени скрадывали стены, давая иллюзию того, что их нет.

Когда я поступила в казанский университет на бюджетное отделение, родители сняли со счёта деньги, которые они копили на моё обучение, продали теперь уже никому не нужный гараж и купили здесь небольшую двухкомнатную квартиру. Уже спустя три месяца после начала учёбы я позвала жить однокурсницу, за умеренную плату, которая покрывала расходы по содержанию квартиры. Мы с Алёной сдружились сразу, хоть и учились в разных группах. Встречались на учёбе нечасто, в основном на потоковых лекциях.

За окном проехала машина – по потолку пробежали световые пятна. Мы проводили их глазами. Я со стуком поставила стакан на стол.

– Так значит диете конец? – спросила у подруги.

– Ну нет. Это я так, сорвалась случайно. С завтрашнего дня железно! – Алёна облокотилась спиной на холодильник и зевнула.

– Ну-ну. – я хихикнула. – Который раз я уже слышу эту фразу? Сотый?

– Ну Таааань. – Алёна встала, потянулась и пошла в свою комнату.

– Спокойных снов.

Соседка махнула мне рукой и закрылась. Я зашла в свою спальню, поменяла футболку на сухую, и, повесив мокрую на спинку стула легла на кровать. С тревогой закрыла глаза. Несколько минут ворочалась, жмурилась до белых кругов, потом расслаблялась, но видела перед глазами снежную пелену и снова открывала их.

Не знаю сколько я вертелась, пока не заснула. Опять увидела себя на округлом лбу сопки. И снова ветер сдёрнул пелену с неба, и полотно с земли. Снова позвал меня настоящим именем, которым чукчи называют детей не для документов, а для жизни.

– Тынагыргын… Тынагыргын… – завывала вьюга.

– Тынагыргын… – стонала сопка.

Где-то вдалеке на берег набегали морские волны.

– Тынагыргын… – пели они в неразличимой мгле.

Долгожданное утро не принесло облегчения. Сон, в котором меня постоянно кто-то звал из оставшегося на другом конце страны дома, снился мне почти каждую ночь уже на протяжении двух месяцев. Из-за него я просыпалась тревожной, долго не могла успокоиться, звонила маме, но не получала от родных ни капли успокоения. Рассказать о снах почему-то не решалась. О том, что иногда мне казалось, будто сны оживают в реальности – тем более. Первое время пыталась, но со временем поняла, что попросту не хотела тревожить родителей, а тем более бабушку, доживающую свой век в непривычной ей квартире, разделяя быт с родителями.

Несколько лет назад бабушка стала сдавать, и родители забрали её к себе из посёлка Аянка, в котором она прожила почти всю взрослую жизнь. До замужества, бабушка жила в Айоне – крохотном селе, на берегу Восточно-Сибирского моря. Как они встретились с дедом – до сих пор остаётся для меня загадкой. Бабушка не любила рассказывать об этом. А в последние годы добиться от неё рассказов о жизни стало практически невозможно – взгляд её блуждал между прошлым и будущим, выцепляя события то прошедшие, то грядущие.

Когда я в последний раз приезжала домой на новогодние каникулы, бабушка взяла меня за руку, закрыла глаза и долго всматривалась в собственные глубины.

– Бойся. – сказала она мне. – Грядут перемены. Грядёт великий свет и великая тьма. – она помолчала, жуя губами. – Он будет искать тебя. Не верь ему пока не проснётся великий Ворон. Потом – верь.

– Бабуль, ты чего? – я погладила её плечо свободной рукой. – Какой Ворон? Какие перемены?

В комнату вошла мама. Она молча вынула мою руку из ослабевших ладоней бабушки и отвела меня на кухню. Я опёрлась руками о подоконник, уловила в отражении окна свои узкие, раскосые глаза, которые беспокойно вглядывались в блестящую рябь Нагаевской бухты.

– Мам, давно она так? – спросила я не оборачиваясь.

– С праздника Кита*. Ей тяжело здесь. – мама вздохнула, села за стол, опёрлась подбородком на руку.

(*праздник Кита чукчи и эскимосы, живущие в прибрежных районах, отмечают поздней осенью, когда заканчивается сезон осенней охоты и заготовки мяса на зиму)

– О чём она говорила?

– Не тревожься, милая. Перемены, конечно, грядут, шаман говорил об этом, но мир наш велик. Выдержит.

– А мы?

– А мы дети этого мира. Значит и мы выдержим.

– Знаешь, мам, там на материке, иногда бывает так тоскливо.

– Ты скучаешь, Тынагыргын. Мы тоже скучаем.

Небо над каменным венцом отливало зеленью. Я проследила взглядом за чайкой, пролетевшей над домами, скользнула взглядом по последнему оставшемуся целым куполу на Марчеканской сопке и повернулась к маме.

– Как думаешь, ей было бы лучше в селе?

– Нет, дочь. Бабушка стара, силы оставляют её.

– А разум?

– А разум уже выходит за границы нашего мира. Ей лучше рядом с нами сейчас.

– Про кого она говорила?

– Не знаю. Мне кажется, что она уже путает наш мир с миром духов, а потому не стоит тревожиться. – мама улыбнулась, но я видела, что ей так же грустно, как и мне.

Я встала, умылась, натянула тонкий халат и прошла на кухню, где меня уже ждала Алёна с двумя чашками кофе и нарезанным хлебом. За эти годы наш быт устаканился, стал течь ровно, перепрыгивая по камням неурядиц.

Очередной день на учёбе не сулил ничего примечательного, поэтому я позволила себе отдаться мыслям о прошлом и будущем. О мире, в котором мы живём и тех мирах, к которым у нас нет доступа. В детстве я любила думать, что реальность нашего мира так же условна, как и реальность мира духов. Проще говоря, я мечтала попасть к духам, чтобы удостовериться в их существовании, а заодно познакомиться и посмотреть – какие они.

– Тань, у нас сегодня четвёртой парой совместная лекция. Ты после неё домой? – Алёна щёлкнула пальцами перед моим лицом, возвращая в обыденный мир.

– Ага, – я допила кофе, собрала со стола посуду и начала её мыть.

– Ты сможешь у меня тетради забрать? Я хочу с Айнуром в Мегу смотаться сразу после занятий.

– Ладно, – ответила я, едва вникнув в вопрос. – Родителям говорила уже?

– Что встречаюсь с татарином? – Алёна хмыкнула. – Говорила, они не против. Только предупредили о возможных проблемах после появления детей.

Мы прыснули, залившись смехом. О детях, в свои двадцать два года всерьёз не задумывались ни я, ни она. Ну какие дети до окончания университета?

В первой половине дня у меня была практика. Основные занятия уже почти закончились, освободив время для подготовки к экзаменам. После полутора месяцев занятий нам предстояла сессия, которую я ждала без опаски, лишь предвкушая скорый отдых.

В кабинет нас впустили со звонком. Немолодая преподавательница подождала, когда мы усядемся и достанем тетради, после чего благодушно улыбнулась. За её спиной из маленькой двери выскользнула новенькая лаборантка, которая тут же перебила преподавательницу и представилась Майей Дмитриевной. Я смотрела на неё и не могла отвести взгляд. Мне казалось, что воздух вокруг женщины едва заметно рябил, на самой грани восприятия. Лаборантка потянула носом, словно принюхиваясь к аудитории, потом посмотрела мне в глаза и улыбнулась. После женщина поправила волосы, перебрала пальцами складки на свитере и успокоилась, поглядывая на преподавательницу, которая уже начала знакомство. Наконец, очередь дошла до меня.

– Татьяна… – как и всегда, при первом прочтении фамилии, повисла неловкая пауза. – Тынэвири? – женщина с любопытством уставилась на меня, как на забавный экспонат в музее.

Я встала.

– Простите, а кто вы по национальности? – преподаватель задала привычный вопрос.

– Чукча. – я чуть улыбнулась, глядя за сменой эмоций на лице женщины.

– Правда?

– Вас что-то смущает?

– Нет, просто впервые вижу настоящую чукотскую девушку.

– А чукотских парней уже видели? – спросила я с вызовом.

– Нет. – преподавательница смутилась.

Я села. Одногруппники, как и я, уже давно привыкли к любопытству, которое неизменно вызывала как моя фамилия, так и внешность. В первые дни меня пытались дразнить заводилы, но быстро отступили, со временем превратившись в самых ярых защитников. Они никому не спускали анекдоты про чукчей, неизменно всплывающие вокруг меня.

Сама я относилась к данному элементу народного творчества нейтрально. Понимала, что жители глухих, оторванных от цивилизации, северных поселений, попадая в городскую жизнь терялись. Их, привыкших помогать, не задавая лишних вопросов, легко обмануть. Вполне естественно, что вокруг наивных людей, не привыкших к человеческой подлости, стали возникать анекдотичные ситуации. Они могли долго идти на поводу городских проходимцев, но, когда понимали, что ими манипулируют, начинали мстить. И месть их была жестока.

В центральной части России чукчи появлялись редко. Нам непривычна быстрая жизнь, подгоняемая теплом. Холодная размеренность севера надёжнее. Местные, в целом, о нас и знают-то только из анекдотов.

Наконец, мы разбились по группам, записали исходные данные, и потянулись к приборам. Я записывала данные в таблицу, когда рядом появилась лаборантка. Она настолько внимательно разглядывала меня, что даже я, привыкшая к излишнему вниманию, смутилась. Её руки при этом постоянно двигались, то залезали в карманы, то поправляли рукава.

– Извините, Татьяна, а вы давно в Казани? – наконец, спросила она вполголоса.

– С первого курса. – ответила я, не отвлекаясь от записей.

– А до этого где жили?

– В Магадане.

Я мысленно приготовилась к шутке на эту тему, но её не последовало. Майя Дмитриевна присвистнула, но заметила, что одногруппники уже начали шушукаться, поглядывая на нас и отошла. Я выдохнула.

– Эй, всё нормально? – спросил Дамир.

– Угу. – я неопределённо пожала плечами, пытаясь одновременно записывать новые показания приборов и посчитать вывод из предыдущих.

– Не торопись. – заглянула ко мне в бумаги Ира. – Давай я буду считать, а ты пиши.

Я благодарно кивнула одногруппнице.

За работой время пролетело незаметно. Благодаря слаженной работе, практика для нас закончилась почти за час до обеденного перерыва, и мы вырвались на улицу, по которой бежали ручьи талой воды. Мальчишки отковыряли глыбу льда и начали играть с ней в футбол. Девушки отошли в сторону, подставили лица потеплевшему солнышку.

– Таньк, чего к тебе лаборантка приставала? – спросила любопытная Лейсан.

– Почему сразу приставала? – я не поддалась на провокацию. – Спрашивала, живу ли в Казани.

– А почему у других не спрашивала?

– Потому что вы не чукчи. – я пожала плечами.

– Ты на каникулы домой? – перевёл тему Дамир.

– Конечно. А ты?

– Я в столицу собираюсь.

– Работать? – переключилась на симпатичного парня Лейсан.

– Конечно. Покорять Москву.

– Разгонять тоску. – хихикнула Ира.

– И это тоже. – Дамир подмигнул нам. – Ну что, в столовую?

– Ага, пока очередь не собралась.

На потоковой лекции группы перемешались, и я подсела к Алёне. Моя соседка витала в облаках, очевидно предвкушая встречу с парнем. Они начали встречаться совсем недавно, поэтому выдёргивать подругу из мира грёз было бесполезно, и я поддалась собственным размышлениям. Пока преподаватель пространно размышлял о превратностях судьбы, основывая свои рассуждения на высказываниях Декарта, я думала о бабушке.

Я помнила её в расцвете женской красоты, когда приезжала на лето в Аянку, или бабушка приезжала к нам. Она жила в каком-то своём ритме – никогда не торопилась. Её движения всегда отличались тягучестью и размашистостью. Иногда казалось, что бабушка не делает ничего, при этом успевала она намного больше, чем я или мама. Она никуда не опаздывала. Время от времени у меня создавалось ощущение, что бабушка Гивэвнэут находится где-то не здесь, оставляя на своём месте лишь оболочку из плоти и крови.

– Я слушаю о чём поют духи. – отмахивалась от моих надоедливых расспросов бабушка.

С возрастом волосы Гивэвнэут побелели, а взгляд затуманился. К ней стали приходить люди, чтобы попросить совета. Иногда она отвечала, а иногда молча закрывала дверь перед просящими. Никто не обижался. После переезда в Магадан поток просителей не иссяк, и даже приумножился. Мама ворчала, но никогда не препятствовала паломничеству в квартиру.

Однажды бабушка перестала принимать гостей. В одночасье перекрыла поток просителей.

– Не время для просьб. – сказала она. – Теперь время пожинать плоды.

Мама вздохнула с облегчением. Я к тому времени уже училась в университете и приезжала редко, только на каникулы. Папа, казалось, ничего и не заметил. Только пожал плечами, когда мама сообщила о своей радости. Они переглянулись с бабушкой.

– Гивэвнэут. – иногда папа обращался к бабушке по имени. – Я слышал, что пришло время пожинать урожай.

Бабушка кивнула.

– Твой урожай – это мы.

Бабушка снова кивнула.

– Скажи, ты довольна плодами?

– Вы крепкие люди, надёжные. – Гивэвнэут провела руками по складкам на подоле. – Но крепче и надёжнее Тынагыргын нет никого на этом свете. Я довольна урожаем.

Больше ни родители, ни бабушка к этому разговору не возвращались.

– Татьяна Тынэвири! – я услышала своё имя, в сопровождении смешков и очнулась от раздумий.

– Простите. – я смущённо посмотрела на преподавателя.

– Чукотская девушка. – услышала я шепоток.

– А ну заткнись! – тут же ответил кто-то из моих одногруппников.

– Умение спать с открытыми глазами похвально, но не в этой аудитории. – пожурил меня профессор. – И подругу разбудите.

Я покосилась на Алёну и поняла, что та тихонько дремлет, оперевшись на руку. Со всех сторон снова послышались смешки. Я аккуратно толкнула подругу в бок.

– Какая самая известная фраза Декарта?

– Я мыслю, значит я существую. – ответила я, так и поняв о чём шла речь на занятии.

Преподаватель похлопал в ладоши.

– Татьяна, можете спать дальше. Алёна?

– А?

Лекция незаметно подошла к концу. Студенты потянулись на выход. Кто-то лениво растягивал каждое движение, в явной надежде дождаться, когда основная толпа схлынет, другие же стремительно вылетели из аудитории, чтобы занять очередь в гардероб. Алёна отдала мне свои тетради и убежала, а я медленно пошла по коридору, рассматривая весеннюю серость за окнами.

Кто-то коснулся моего локтя.

– Татьяна, извините, можно вас?

Я обернулась и упёрлась взглядом сначала в макушку, а потом и лицо лаборантки, которая помогала вести у нас практику утром.

– Ааа. – растерялась я. – Ну да.

– Может пройдёмся?

Я неуверенно огляделась, но никого из знакомых поблизости уже не было. Мне ничего не оставалось, кроме как вежливо согласиться. Несколько минут мы молча шли по коридору, пока поток обгоняющих нас студентов не иссяк.

– Ты живёшь в общежитии? – прервала молчание Майя Дмитриевна.

– Нет. – я покосилась на женщину, отметив про себя лёгкий прилив раздражения.

– Снимаешь квартиру?

– Нет.

Майя Дмитриевна озадаченно замолчала.

– Ты здесь с родителями? – продолжила она после паузы.

– Нет. – я вздохнула. – Зачем вам это? – я посмотрела на неё прямо.

Женщина нахмурилась, но не смутилась. Её взгляд стал колючим.

– Интересно… – она примиряюще улыбнулась и подняла руки в успокаивающем жесте. – Хотела предложить помощь.

– Зачем? – я нахмурилась.

– Насколько я знаю, чукчей осталось не так много. Думаю, что ты единственный представитель своего народа в этом университете, если не в этом городе. Было бы интересно пообщаться.

– Мне не нужна помощь. – ответила я слишком резко. – Извините, мне надо идти.

– До свидания, Т… Татьяна. – с запинкой попрощалась Майя Дмитриевна.

Всю дорогу до дома я злилась, сама толком не понимая на что. К любопытству в свой адрес я давно привыкла. Это в Магадане моя национальность никого не удивляла, а здесь каждый второй был готов пристать с расспросами. Зайдя в квартиру, я бросила сумку на пол и повалилась на кровать, раскинув руки. По потолку разбежалась паутинка трещин. Перед глазами появилась морская рябь – от берега и до горизонта.

– Тынагыргын. – стонал ветер.

– Тынагыргын. – шептали волны.

Небо потемнело, его заволокла метель, такая неестественная в летнем пейзаже. Бусинки, свисающие с висков, взметнулись под порывом злого ветра.

– Проснись. – прошептала мама в самое ухо.

– Проснись. – позвала бабушка.

Издалека послышался рокот.

Я проснулась, схватилась за мягкую ткань покрывала, будто она могла удержать меня. Вдохнула сухой воздух нагретой квартиры и, едва не вскрикнула, уловив движение возле окна. Тень замерла, мигнула люминесцентными глазами и исчезла, стоило мне присмотреться.

“Это всего лишь ветер играет со шторой” – сказала я сама себе и встала. Дрожащей рукой нащупала выключатель. Комната озарилась электрическим светом. Убедившись в том, что форточка осталась приоткрытой, я вздохнула, тряхнула головой и пошла на кухню, где разогрела вчерашние котлеты. После повернулась к окну и замерла, глядя в жёлтые квадраты окон, окружающих крохотный двор. Из сладостей дома ничего не оказалось – Алёна, прежде чем сесть на очередную диету, маниакально подъедала все запасы вкусностей. Как на зло – нестерпимо захотелось шоколада.

Я натянула пуховик и вышла в темноту улицы. Мимо спешили прохожие – большинство из них несли тяжёлые пакеты с приевшимся логотипом. Я решила не выдумывать новых маршрутов и отправилась в ближайший магазин этой сети.

Домой возвращалась тем же путём, поглаживая в кармане округлый бок банки с шоколадной пастой. По спине пробежал холодок, появилось ощущение пристального взгляда в спину. Я обернулась. Долго вглядывалась в темноту, сгустившуюся вокруг фонарей, но никого не разглядела. Пошла дальше, неосознанно ускорив шаги. Уже возле дома обернулась снова. Увидела над оплывшим сугробом отражение света в звериных глазах и охнула. Собака?

Я повернулась и, не оглядываясь, поспешила домой. Лишь когда дверь квартиры закрылась за спиной, я смогла выдохнуть. Горячий чай и тягучая шоколадная паста утолили мой страх, заставили улыбнуться собственной тревожности. Совсем нервы расшатались с этими снами. – усмехнулась я, выскребая пасту со дна банки.

В замке повернулся ключ. Я сунула банку в карман, облизнула ложку и замерла в ожидании подруги. Впрочем, торопилась я зря, ведь Алёна ввалилась в кухню с бумажным пакетом из ресторана быстрого питания.

– А как же диета? – второй раз за сутки спросила я.

– А, ну её! – подруга плюхнулась за стол и придвинула пакет мне. – Завтра буду худеть.

– А может лучше с понедельника? – ухмыльнулась я.

– Давай после сессии уж тогда. – Алёна хихикнула. – Везёт тебе. Не толстеешь.

– Думаю много, вот калории и сгорают.

Подруга принюхалась.

– Шоколадом пахнет.

– Да ну? – я сделала удивлённое лицо. – Правда?

– Угу. – Алёна задумчиво проверила шкафчик, в котором мы хранили вкусняшки и разочарованно села напротив меня. – Давай есть, пока не остыло. – она пододвинула пакет поближе ко мне.

После вредного ужина мы быстро разошлись по спальням. Я включила ноутбук, подключилась к сети и задумалась, вспоминая фамилию лаборантки по практике. Пошарилась в сумке, нашла тетрадь и прочитала: Мышкина Майя Дмитриевна. В сети о ней информации практически не было, кроме той, что висела на сайте университета. Ни аккаунтов в социальных сетях, ни информации о научных работах. Мозг зацепился за фамилию – она чем-то цепляла, но я никак не могла понять чем. После нескольких минут бесплодных раздумий я раздражённо выключила ноутбук и легла в кровать.

Медленно накатился сон. Обхватил меня тёплым одеялом, унёс в родные края – туда, где ветер воет сквозь окна.

– Тынагыргын. – шепнуло море, прокатившись валом холодных волн.

– Тынагыргын. – ответил ветер.

Глава 2

Ранняя весна протекла студёной влагой под ногами и согрелась, оттаяла, обнажила ещё сонную землю с жухлыми пучками прошлогодней травы, бурой листвой и прелым мусором, который накопился за недолгую, по северным меркам, зиму. Сплющенные пластиковые бутылки, окурки, стеклотара и бумажки всех мастей валялись под окнами, неприкрытые.

Люди брезгливо отворачивались от палисадников, морщились, представляя скорый субботник. Зимние куртки сменились лёгкими, шерстяные шапки и варежки спрятались на дальних полках. Тело, ещё не поверившее в смену погоды, радовалось теплу и отсутствию слоёв толстой одежды.

Нас, студентов четвёртого курса, на субботники уже не отправляли, чему мы были искренне рады, хоть и делали строгий вид, не показывая облегчения. Практика набрала обороты и, приближаясь к своему завершению, начала тревожить обилием отчётов, которые надо было успеть сделать в срок и оформить по регламенту, выданному на первом занятии.

Лаборантка – Майя Дмитриевна ещё дважды предлагала мне свою помощь, но я так и не поняла в чём. Половина группы всерьёз считала, что она испытывает ко мне какие-то нежные материнские чувства, но внутреннее чутьё подсказывало, что с ней всё не так очевидно. Майя Дмитриевна внимательно наблюдала за мной во время занятий. Иногда по её телу пробегала волна дрожи, а руки всегда были подвижны. Ребята дали ей забавное прозвище – мышка. Я не могла не согласиться, лаборантка действительно была похожа на мышь, но что-то в этом прозвище меня настораживало, царапало подкорку сознания.

Но это не самое странное – иногда я замечала её возле своего дома, а когда пыталась окликнуть – она уходила, делая вид, что не знает меня. Каждый раз после этих встреч я внутренне сжималась – пыталась понять, что она здесь делала, но не могла найти ни одной разумной причины, и от этого пугалась ещё больше.

Я вышла из университета в сумерках. После автобуса тихонько пошла, тревожно вглядываясь в сгустившиеся тени. С едва слышимым щелчком зажглись фонари, и тьма промеж них сразу же стала гуще. Снова появилось ощущение пристального взгляда в спину. Я шла нарочито медленно, прислушивалась и к звукам снаружи, и к ощущениям внутри. Между лопаток холодным сгустком притаилась тревога. Пройдя половину пути, я резко свернула, перешла на другую сторону улицы и пошла быстрым шагом, закручивая дорогу до дома в спираль, обходя привычный маршрут.

Ощущение взгляда в спину никуда не делось, лишь тревога сменилась чувством убеждённости в слежке. Я прошла ещё несколько сотен метров и резко обернулась. В тени между фонарями стоял огромный пёс. Его жёлтые глаза поблёскивали, отражая электрический свет. Он не злился, смотрел на меня спокойно и с такой осознанностью, что я невольно сделала несколько шагов назад. Пёс склонил голову и исчез во тьме. Я развернулась и побежала домой. На дальнейшее геройство духу не хватило. Не доходя до дома нескольких сотен метров, я бездумно зашла в магазин, долго ходила между полок толком не понимая, что мне нужно.

Страха уже не было. Лёгкое ощущение безумия скользило в моём сознании. «За мной следит собака?» – думала я, но тут же добавляла про себя, что эта собака больше похожа на волка. «Волк, разгуливающий по улицам города миллионника?» – это ещё бредовее, чем следящая за студенткой собака. Я взяла с полки пачку зефира и отправилась на кассу. На улице снова почувствовала взгляд, но вглядываться в темноту уже не стала. Быстро, не оборачиваясь, почти побежала домой и лишь увидев Майю Дмитриевну, скрывавшуюся возле соседнего подъезда, снова окунулась в ледяную волну страха. Что за ерунда со мной творилась в последнее время?

«Может быть, волк принадлежит лаборантке?» – скользнула абсурдная мысль. Нет, в такой бред даже я не способна поверить. Наверное, в следующий раз мне стоит поговорить с ней. Её присутствие уже стало не просто странным, но даже жутким.

Я вбежала в квартиру, прислушалась к тишине и вздохнула. Одиночество навалилось на мои плечи, прижало. Мне не хватало воздуха, руки царапали бетонные стены, а глаза смотрели, но не видели ничего, кроме пустого коридора. Откуда-то из глубины сознания появилось ощущение неизбежности близящейся катастрофы. Казалось, что сами Духи нашёптывали мне в уши предупреждение. Я медленно дошла до своей комнаты, легла на кровать, раскинула руки в стороны. В уголках глаз появились неуместные слёзы.

Что-то происходило. Прямо в этот момент изменялась ткань мироздания. Я закрыла глаза и почувствовала на своих плечах мягкие руки.

– Тынагыргын. – позвала бабушка.

– Я здесь.

– Ты здесь.

– Бабушка?

– Как зовут меня?

– Гивэвнэут. – не задумавшись над странностью вопроса ответила я.

– Верь словам моим, Тынагыргын. – руки бабушки сжались чуть сильнее. – Верь глазам моим.

– Что происходит, бабушка?

– Мир меняется, Тынагыргын. Тебе придётся жить с этим.

– Всем нам.

– Всем вам. Но тебе особенно.

– Почему?

– Потому что ты дочь своей матери, внучка своей бабушки, потомок своего рода.

– А если я не пойму, что должна сделать?

– Я довольна своим урожаем.

Руки бабушки сжались ещё сильнее, дыхание мазнуло по щеке невесомым поцелуем, и она исчезла. Я проснулась, резко села на своей кровати. Сердце тяжело бабахало в груди. В соседней комнате тихонько разговаривала по телефону Алёна, а моё дыхание прерывалось, как после быстрого бега по пересечённой местности. Я протяжно вдохнула, ещё медленнее выдохнула, крепко зажмурилась, открыла глаза и присмотрелась к комнате. Всё было, как всегда. Неуловимо изменилась я.

Рука нащупала телефон. Стоило мне коснуться прохладного корпуса, как он зазвонил. На экране высветилась фотография мамы. Когда-то я тихонько сфотографировала её, пока она не видела. Мне всегда нравилось это фото – на нём мама была не такая, как при людях. Глубокая, как река Амгуэма. Прозрачная, как небо над морской гладью.

Я подняла телефон и, глядя на экран, знала о чём расскажет мне мама. Знала, потому что всё ещё чувствовала, как сжимали мои плечи руки бабушки.

– Здравствуй, мама. – я ответила на звонок и закрыла сухие глаза.

– Бабушка…

– Я знаю, мам.

– Тынагыргын?

– Да, мам. Бабушка… ушла?

– Откуда ты знаешь, Тына?

– Она приснилась мне, мам. Только что.

– Доченька.

– Я приеду.

– А как же учёба? – заволновалась мама.

– Я приеду, мам. Учёба никуда не денется.

Я сидела на кровати и смотрела в тёмное окно. Рука всё ещё сжимала телефон. Алёна давно замолчала, и квартира погрузилась в тишину. Вязкую тишину большого города. Я сидела на кровати и чувствовала, как мимо дома неслись машины, шли припозднившиеся люди, гуляли собаки. Тоскливо ощущалось присутствие людей в соседних квартирах. Незримые тени выступили из темноты, протянули ко мне бесплотные руки. Я чувствовала их мягкие касания и тяжёлые взгляды, но не отрывала взгляда от окна.

Я вдыхала прохладный воздух и медленно выдыхала его. Смотрела, как перемещается по комнате отрезок лунного света. Когда он подполз ко мне, я протянула руку и коснулась пальцами места, отражающего лунный луч. Моя ладонь провела по воздуху, очерчивая полукружье, пальцы окрасились серебром. Захотелось взять стакан и наполнить его этим светом, закрыть сверху крышкой и залить щель жидким воском, чтобы не выпустить из него эту ночь.

Минуты тянулись за минутами, сплетались в толстую нить, превращались в часы. Луна скрылась и наступил самый тёмный час ночи. «Час волка» – подумала я. Словно в ответ на мои мысли с улицы донёсся волчий вой. Сердце защемило тоской, смешанной со страхом. «Может быть собака?» – попыталась убедить я себя, но новый виток воя не дал обмануться. Волчий вой я бы не спутала ни с чем.

– Однажды, волк вернётся за нашим блюдом. – приговаривала бабушка, поглаживая деревянный бок старого, потемневшего от прожитых лет, блюда.

– Бабушка, а оно правда волшебное? – спрашивала я, теребя подол её платья.

– Правда, Тынагыргын.

– Тогда почему оно не работает? – приставала я.

– Потому что ещё не время, Тынагыргын.

– А когда придёт время?

– Лишь бы не скоро. – бабушка прикрывала глаза и хмурила густые брови.

– Почему?

– Иди, егоза, играй. – бабушка подталкивала меня в спину, а сама садилась над блюдом, проводила костлявыми пальцами по едва уловимому узору, нашёптывала слова.

Ранним утром я наскоро попрощалась с растерянной Алёной и уехала в аэропорт. Привычная суета возле терминалов подстёгивала к действиям, но сердце сжималось от безотчётного страха, плотно переплетённого с глухой тоской, которая пока не могла найти выход. Впервые я боялась вернуться домой.

Наконец, впустили в самолёт, я уселась возле иллюминатора, отвернулась от соседей и погрузилась в тягостное состояние ожидания. Спустя полтора часа я уже шагала по Московскому аэропорту. До рейса на Магадан оставалось чуть меньше часа.

Небо раскрыло ладони, приняло в себя серебристый корпус самолёта, развернулось прозрачным куполом. Далеко внизу раскинулось лоскутное одеяло полей, прерывающееся лесами. Красиво изгибались реки, искрили солнечным светом озёра. Я бездумно смотрела в иллюминатор. Не позволяла пагубным мыслям укореняться в сердце – знала, что бабушка готовилась к уходу, что сделала всё, чтобы я грустила чуть меньше. Знала, что она будет жить в лучшем из миров, спать в большом кожаном шатре, общаться с давно ушедшими родственниками, вышивать дивные узоры на кухлянках, плести бастымы, готовить еду, обогревать ярангу.

Если повезёт, то когда закончится моё время в этом мире, я встречусь с ней. Если повезёт, ведь миров много и небо одного мира является землёй для другого. Я всмотрелась в бескрайнюю синь небесного свода. Снизу появилось плотное покрывало из облаков. Оно пуховой периной укрывало землю от моих глаз, курчавилось, создавая диковинные фигуры. Вот прошёл белый медведь, там показался округлый бок нерпы, тут проявились очертания кита. Я думала о нашем мире и о том, какое место в системе миров он занимает. Находимся ли мы посередине, или ближе к верху? А, может, наоборот, почти в самом низу?

Незаметно задремала, а когда проснулась внизу уже раскинулись твёрдые волны сопок. Сердце кольнула тоска с привкусом радости. Хотелось поскорее обнять родителей, пройтись по родным улицам и вдохнуть солоноватого северного ветра.

Самолёт приземлился, пробежал по полосе, теряя скорость и замер. К его серебристому боку громыхая, подъехал старенький автобус, а в аэропорту уже ждал папа. Он стоял чуть в стороне, строго поглядывая на толпу суетливых встречающих. Лишь когда до меня оставалось пара метров он улыбнулся, раскинул руки и обнял.

– С приездом, Тынагыргын.

В машине разговор то поднимался волной, то стихал. Никто не хотел тревожить тоскливую рану, которая ещё не успела не то, что затянуться, но даже притупиться. За окном, тем временем, тянулись красоты. Сопки волновали воображение, то скрываясь за низким, но очень густым лесом, то снова выглядывая. Иногда деревья расступались, открывали обманчиво-далёкий горизонт. Лес пьянил вкусным воздухом.

Подъехать к дому мы не смогли. Возле подъезда толпились люди. Пришедшие тихо переговаривались, показывали глазами на окна нашей квартиры, кивали. Некоторые плакали, но в основном все были спокойны. Перед нами люди расступались, любопытные взгляды пронизывали сочувствием.

Когда мы зашли в квартиру, мне показалось, что внутри людей чуть ли не больше, чем на улице. Ждали только меня. Обряды уже провели, бабушку переодели в белую кухлянку, привезённую её старшей дочерью и моей тётей из их стойбища. Тётя вышла замуж за оленевода, нарожала четверых детей и жила радостно, не унывая ни перед чем. Сейчас она стояла в дверях комнаты, в которой лежало тело и бесстрастно, невидящим взглядом, смотрела в окно.

– Тынагыргын! – мама вышла из кухни, порывисто обняла, расцеловала в щёки. – Иди, попрощайся.

Я вошла в комнату, трижды обошла вокруг тела, наклонилась к нему, коснулась холодной руки. Потом вытащила подготовленный в машине мешочек с бисером, леской и набором тонких иголок. Пригодится в том мире.

– Пока, бабуль. Я всё запомнила. Увидимся позже. – прошептала я и выпрямилась.

– Идём. – скомандовала мама.

Вереницей все вышли на улицу, вынесли тело, поехали медленно, растянувшись в длинную линию. Уставший от переживаний мозг сопротивлялся, проваливался в полудрёму. Выцеплял отдельные лица, обрывки фраз, сказанных шёпотом, потом уносился в сумрачную даль. Неожиданно поймала себя на том, что ищу глазами того громадного пса, что преследовал меня в Казани. Тут же одёрнула себя – ну откуда ему здесь взяться? Да и преследование его тоже вилами на воде писано – возможно просто приблудился в наш район и рыскает по вечерам в поисках сердобольных прохожих. Мысленно пообещала себе попробовать прикормить волкоподобного пса.

Студёный ветер обдувал лицо, путал волосы. Я удивилась, когда поняла, что стою в толпе людей. Они словно волны то поднимали шёпот причитаний, то постепенно смолкали. Время закрутилось спиралью, унося мою горечь за край, туда, где бабушка утешит, погладит по голове шершавой ладонью. Я толком не поняла, как оказалась дома, в своей постели.

Утром проснулась рано. Долго лежала в кровати, глядя в низкое небо. Потом встала, привычно посмотрела на окна интерната, опустила глаза ниже, на бухту Гертнера. В детстве я могла часами сидеть у окна и смотреть на море, на корабли то входящие, то выходящие из порта, на крупных чаек, снующих вокруг с противными криками. Над городом висели низкие, тяжёлые облака, но над морем небо было чистое, голубое и холодное на вид. Волны блестели на солнце. Я осторожно приоткрыла дверь и тихонько, почти крадучись доползла до кухни. Мама уже сидела там, обхватив руками парящую кружку. Её чёрные волосы струились по спине, а глаза блестели, отражая свет лампы, из-за чего она казалась моложе своего возраста.

– С добрым утром, мам. – прошептала я.

– Здравствуй, дочь. – мама окинула меня изучающим взглядом и улыбнулась одними губами. – Выспалась?

– Да. – я подошла к дальней стене, налила себе кофе и уселась за стол напротив мамы. Глаза сами собой нашли распад на Марчеканской сопке, в котором так и лежали на протяжении уже нескольких десятилетий обломки американского самолёта.

– Тына, прости за вопрос, но сны… – мама замолчала, подбирая слова. – Что за сны тебе снятся?

Я вспомнила свои кошмары, наполненные зовом и ветром, срывающим пелену с неба и покров с земли и упрямо поджала губы, решив не тревожить итак расстроенную маму своими жуткими снами.

– Обычные, мам. Почему ты спрашиваешь? – спросила я, старательно держа голос.

– Ты сказала, что знаешь про бабушку. – мама смотрела на меня пристально, но словно откуда-то из глубины.

– Она мне приснилась прямо перед твоим звонком. Не знаю почему я поняла, что она… – я замялась, сглотнула ком, но так и не смогла сказать страшное слово “умерла”. – Ушла.

– Она оставила тебе кое-что. – мама печально улыбнулась. – Сказала, чтобы ты непременно забрала это с собой.

– Неужели его? – по спине пробежал рой мурашек.

Почему-то появилось волнение, кончики пальцев задрожали, и я прижала их плотнее к глиняному боку ещё тёплой кружки.

Звонок в дверь раздробил пространство. Мы с мамой переглянулись, и я пошла открывать. Открыв дверь, я онемела на несколько секунд, пока не сообразила, что толпа бывших одноклассников не очередное видение, а правда, пусть и неожиданная. Они, не проронив ни слова ввалились в прихожую и, заняв всё её пространство, сплелись вокруг меня в кокон. Кто-то пихнул в руки свёрток, над ухом прозвучали приглушённый слова поддержки. Когда мы, наконец рассыпались на отдельные личности, дышать стало легче, но пространство прихожей сжалось ещё сильнее.

Мама, будучи мудрой женщиной, появилась из-за спины и, собрав часть курток в охапку, отнесла их в комнату, после чего подтолкнула нас туда же. Я побежала на кухню, не успела удивиться расторопности мамы, которая не просто успела пересчитать всех прибывших гостей, но и налить всем чаю. Одноклассники, тем временем, вытащили из угла стол, разложили его и засуетились – достали из пакетов пироги и блины, конфеты и даже пару упаковок с сосисками.

Беседа стопорилась, переминалась неловкими паузами, но спустя полчаса и новую порцию чая, потекла ровным потоком, понесла нас в беззаботные времена детства, школы, студенчества. Когда наступила тишина, послышалась тягучая мелодия из уст одноклассницы – Кати Нангаевой. Вслед за ней сначала неуверенно, но позже в полный хор запели все. Одну за другой мы спели все песни из репертуара школьных выпускных и замолчали. На столе появилось вино, разговор снова разгорячился, назрел спор о разности технарей и гуманитариев, но стих, когда из комнаты, в которой жила бабушка, послышался гул.

Я не смогла бы спутать его ни с чем, даже если бы захотела – так гудел бабушкин бубен. Мама заглянула к нам, встретилась со мной взглядом и кивком показала на бабушкину комнату. Я встала, медленно вышла из-за стола и, сопровождаемая десятком пар встревоженных глаз, вошла в бабушкину спальню. Бубен висел над кроватью – старый, передаваемый по наследству. Он уже успокоился, звук исчез, но мы подошли к нему, убеждая самих себя в том, что в комнате никого нет и быть не может.

– Может показалось? – неуверенно спросила я.

– Боюсь, что нет. – мама нахмурилась, брови её изогнулись, а рука потянулась к бубну, но задержалась не дотронувшись. – Она сказала, что бубен должна забрать ты.

– Почему я?

– Не знаю. Ей виднее. – мама посмотрела на меня извиняющимися глазами и вывела из комнаты.

– Что это было? – спросили с разных сторон одновременно.

– Телефон забыла выключить. – я ободряюще улыбнулась. – Может в карты?

Через час гости начали расходиться. После ухода последних я убрала со стола и тихо, не привлекая внимания родителей вошла в комнату бабушки. Бубен молчал. Я подошла к нему и коснулась кончиками пальцев его шероховатой поверхности. Он ответил мне лёгкой вибрацией, но звуков больше не издавал. Меня окатило тёплой волной, которая всколыхнула в душе что-то светлое. Я попыталась понять что именно, но не смогла – упустила пьянящее чувство, которое сменилось тоскливым холодом.

Постояв в комнате ещё немного, я оделась и вышла на улицу. Ноги сами несли меня по узким улицам, петляли между домов, пока грудь не наполнилась морским простором. Нагаевская бухта развернулась передо мной – привычная с детства, она обнимала воздушными крыльями. Я пошла вдоль берега, попыталась найти глазами “драконов”, но не смогла. Не сразу вспомнила о том, что их снесли в прошлом году. Внутри разрослась тоска, переполнилась и вылилась слезами. Я всхлипывала, вытирала нос рукавом старой куртки и удивлялась тому, что не смерть бабушки вызвала во мне слёзы, а факт уничтожения старой тропосферной радиорелейной линии связи.

А может всё дело в том, что стало уходить незыблемое? То, что с самого рождения казалось непоколебимым, то, что должно было быть всегда. Как горы. «Но ведь и горы со временем исчезнут» – отвечала я сама себе.

Я шла по берегу и пинала мелкие камешки. Волны вторили мне, накатываясь на берег и отступая. Ветер бил в грудь твёрдыми ладонями. Солнце склонилось к закату, а я повернулась лицом к городу и закрыла глаза. Теперь ветер порывами ударялся об спину. Волосы выбились из кос, залезли в лицо, начали щекотать нос. Я слегка облокотилась на ветер, лишь чуточку, потому что он был не такой сильный, как зимой.

Волны шептали, убаюкивали, успокаивали. На грани сознания показалось, что слышу звук шагов, но глаза открывать не стала. Пусть думают что хотят – мне всё равно. Снова зашумел ветер после нескольких секунд затишья.

– Тынагыргын. – громкий шёпот разрезал пространство.

Глава 3

Я вздрогнула и открыла глаза. Быстро оглянулась, пробежала глазами по пустынному берегу, но не увидела никого, кроме огромного пса, стоящего неподалёку. Огромного, бело-серого пса, так похожего на волка и бывшего точной копией того, что встречался мне в Казани.

Я вскрикнула, прижала холодные ладони ко рту и отступила. Пёс, казалось, ничуть не удивился – он склонил голову и посмотрел на меня исподлобья. Медленно, держа себя в руках изо всех сил, я попятилась, развернулась к нему боком, осторожно пошла в сторону пирса. Над головой пролетел ворон – низко, почти коснувшись крылом макушки. Он громко каркнул, и волк отошёл в сторону, а затем скрылся в кустах. Ворон улетел туда, где ещё год назад стояли “Драконы”. Несколько минут я топталась на месте, не решаясь ни уйти, ни остаться, но сумерки вынудили возвращаться домой.

Заметно похолодало. К дому я уже почти бежала, пытаясь сохранить остатки тепла под лёгкой курткой. В спину упрямо подгонял пристальный взгляд. Уже у самого дома я запыхалась, остановилась согнувшись, и резко развернулась назад. Жёлтые глаза блестели в двадцати метрах. От белых клыков отражался свет. Я попятилась. Почти не осознавая, что и зачем делаю, стянула шарф, намотала на левую руку и выставила её перед собой. Тут же смутно подумала о том, что для волка моя рука, как сухая ветка – перекусит и не задержится ни на секунду. Волк посмотрел мне в глаза до одури осознанным взглядом и исчез во тьме. Я, медленно пятясь, поднялась на две ступеньки и упёрлась лопатками в подъездную дверь. Нащупала ключи в кармане, быстро вбежала в темноту. Домчалась до четвёртого этажа и замерла, прислушалась к зловещей тишине.

Лишь убедившись, что всё спокойно, я вошла в квартиру. Сердце бухало в груди, а руки мелко тряслись. Я тихонько разделась и проскользнула в бабушкину комнату.

Однажды Волк придёт за нашим блюдом.

Мысль вызвала приступ лёгкой паники. Детская сказка… Изнутри вырвался нервный смешок. За ним ещё один, и ещё. Спустя минуту я корчилась на полу, пытаясь унять беззвучные спазмы истерического хохота. Волк пришёл за своим блюдом. Ну не бред ли?

Гул я скорее почувствовала, чем услышала. Смех исчез мгновенно. Большой бабушкин бубен едва заметно вибрировал, затихая. Я протянула к нему руку и коснулась шершавого бока. Пальцы закололо, как от электрического разряда, но я не отняла их от бубна. Когда-то очень давно, в глубоком детстве, я уже слышала, как бубен бил сам собой. Бабушка тогда замерла посередине комнаты и несколько минут стояла, не в силах пошевелиться. Она безотрывно смотрела на его поверхность, а затем протяжно вздохнула и выгнала меня на улицу.

– Почему он гудел, бабушка? – спросила я, как только решилась вернуться домой.

– Он предупреждал нас, Тынагыргын.

– О чём?

– О том, что жизнь скоро изменится.

– Как изменится? – я подпрыгивала на месте, пытаясь заглянуть в чёрные глаза всезнающей бабушки.

– Поживём-увидим. – ответила бабушка Гивэвнэут и замолчала.

– Я скучаю, бабушка. – прошептала я, и опустила руку.

В аэропорт меня провожали родители. Мама беззвучно вытирала слёзы, а папа хмурился, не подавая вида, что расстроен. Он поверх голов осматривал людей в большом холле, словно хотел просканировать каждого, кто полетит со мной в одном самолёте. Попрощались быстро – не стали растягивать неминуемое, да и до каникул осталось не так уж много времени. Мама впихнула мне в руки что-то большое, завёрнутое в несколько слоёв картона. Я не сразу поняла, что это блюдо.

Самолёт привычно разбежался, взмыл в небо и распорол корпусом низкую пелену облаков. В детстве я любила, когда он летел в воздушном пространстве между пуховыми одеялами. Даже сейчас что-то внутри подпрыгнуло от восторга при виде облачной завесы сверху и снизу. Но в следующее мгновенье перед глазами пронеслись образы из кошмарных снов, и я вздрогнула всем телом.

Потом надела наушники и снова отвернулась к иллюминатору. Блюдо, запакованное в плотный картон, я поставила у себя в ногах. Представляла себе, как удивится Алёна, увидев моё наследство и как придётся объяснять преподавателям причину своего отсутствия. Настроение от этих размышлений портилось всё сильнее. Женщина, сидящая по соседству, косилась на меня недобрым взглядом и периодически что-то шипела себе под нос. Я не прислушивалась, а после и вовсе уснула.

В Москве пришлось сначала ехать на вокзал – обратный билет до Казани я взяла на поезд. Там оставлять вещи в камере хранения и идти гулять куда глаза глядят. Столица нашей прекрасной родины всегда вводила меня в трепет – быстрая, как горный ручей, она неслась по своим улицам непрерывным потоком – летела вперёд с огромной скоростью. Течения людей никогда не замедлялись, мчались мимо, жадно ловили жизнь, либо с такой же жадностью избегали её.

Я остановилась посреди проспекта и замерла, ловя невесомость. В такие моменты мне казалось, что я стою посредине мира, который несётся вперёд, назад и по кругу, обтекая меня со всех сторон, иногда задевая или толкая, но не приводя в движение. Я стояла и смотрела поверх голов на людской водоворот или, может, правильней было бы назвать его людоворот?

– Чего встала тут, чукча что ли? – кто-то толкнул меня в бок.

– Ну чукча, и что?

Я повернулась и увидела парня. Он был невысокий, с широко посаженными глазами и большим лбом. Светлые глаза насмешливо смотрели на меня. Парень остановился от неожиданности, но рассмотрев меня прыснул.

– Сам-то красивый? – хихикнула я.

– Конечно, я же саам. – он подмигнул и протянул мне вытянутую руку. – Леонидом меня зовут.

– Меня Татьяной.

Я немного подумала, но всё-таки дотронулась до его ладони. Парень, впрочем, не удивился, только загадочно улыбнулся. – Ты как будто кочуешь куда-то?

– Как ты узнал?

– Выглядишь помятой.

– Какой ты догадливый.

– Я ещё и умный.

– Оно и видно – на меня ругался, что торчу посреди дороги, а сам стоишь тут со мной уже пять минут и всем мешаешь. – проворчала я с деланной строгостью.

– Я тороплюсь, вообще-то. – Леонид улыбнулся.

– Чёт незаметно. – я склонила голову набок.

Парень в ответ весело хихикнул, подмигнул мне и умчался, мгновенно растворившись в толпе.

– Удачной дороги! – услышала я и улыбнулась.

Я прошла ещё несколько метров и поняла, что солнце, как будто стало чуть теплее, люди немного приветливее, а рюкзак на пару килограммов легче. А всё потому, что настроение стало совсем немножко, но лучше. Горячий обед в ближайшей кафешке окончательно растопил мои тревоги. Пёс – глупость, сессию закрою, потом уеду на каникулы подальше от всей этой студенческой суеты, а может и вовсе устроюсь на работу. С Майей Дмитриевной поговорю, ну или, на крайний случай, натравлю на неё одногруппников. Рано или поздно жизнь наладится. Не бывает такого, чтоб не налаживалась.

С такими мыслями я доела обед, с ними же вернулась на вокзал, а затем обустроилась в поезде. После проверки билетов я повалилась на временную койку и ещё долго лежала, прислушиваясь к перестуку колёс. Пабам-пабам – несли они меня по подмосковному лесу. Пабам-пабам – проезжали спящие деревни. Пабам-пабам – пересекали бескрайние поля. Я лежала на верхней полке, смотрела в окно и думала о большом деревянном блюде, что торчало с места для багажа, упакованное в несколько слоёв картона.

– Тынагыргын. – прошептала сама земля.

Я вздохнула. В сердце тоскливо разлились воспоминания об ушедшей навсегда жизни. Той, в которой бабушка была жива, а я могла прятаться за её юбкой от всех проблем.

– Не бойся, Тынагыргын. Ты – рассветное дитя. – говорила она мне. – Однажды ты станешь сильной, как само небо и тогда даже духи не посмеют тебя пугать.

В ответ я смеялась, но юбку не отпускала. Было время когда-то… Когда зелёное небо укрывало, а звёзды светили низко-низко.

В лицо дохнуло студёным ветром, взметнулись бисерные нити – едва слышно звякнули, соприкасаясь друг с другом. Под ногами лежала сопка. Её пологая вершина покрылась жёсткой травой, а по склонам сбегал стланик. Я вглядывалась в далёкие дали, которые то скрывались от меня под покрывалом тумана, то вновь открывались, только уже чуть иные, чем минуту назад.

Тёплые руки легли на мои плечи. Я попыталась обернуться, но не смогла. В этом не было необходимости. Я точно знала чьи это руки.

– Смотри. – шепнула бабушка.

Я опустила взгляд ниже по склону и увидела волка. Того самого. Дыхание перехватило. Волк смотрел на меня жёлтыми глазами. Холодная угроза читалась во всём его облике. Он сделал шаг вперёд и под его лапами появился снег. Я попыталась отступить назад, но руки держали крепко, не давали сдвинуться с места. Волк сделал ещё шаг, потом ещё и ещё. Он шёл медленно, а за ним на сопку наползала снежная пелена. Небо с каждым его шагом становилось всё темнее и темнее. Когда расстояние от волка до меня сократилось до прыжка, зверь остановился.

– Ты сильная. – прошептала бабушка. – Ты рассвет.

Я вспомнила значение своего имени и вздрогнула.

Волк припал к земле, но не прыгнул. Спустя минуту он выпрямился и сделал ещё один осторожный шаг. Теперь под его лапами красной россыпью лежала брусника. Я посмотрела за него, но весь снег на склоне уже сменился мириадами красных ягод. Волк глухо рыкнул и исчез, словно его и не было. Лишь брусничное покрывало напоминало о его недавнем присутствии. Руки на плечах сжались чуть сильнее и отпустили. Я обернулась, но за спиной уже никого не было. Только краешек солнца пробивался сквозь тучи – разгорался поздним рассветом.

– Ты рассвет. – шепнуло небо.

Я проснулась, осмотрелась, и протяжно вздохнула когда поняла, что нахожусь в поезде. Люди уже лениво сновали вокруг. Пахло кофе. Я села, растёрла лицо, затем слезла с полки и потянулась. Соседка тут же подвинулась, уступая место возле стола, но я покачала головой и пошла умываться.

Поезд размеренно стучал колёсами, подкатывался к Казани. В проходе уже лежали сумки. Самые нетерпеливые нервно толпились возле тамбура. Я смотрела в окно, разглядывала проскальзывающую между деревьями гладь волги. Её дыхание ощущалось даже сквозь окна бегущего поезда.

С вокзала вызвала такси. Торопливо загрузила сумку и блюдо на заднее сиденье, села и вцепилась в картон, прикрывающий моё наследство. Почему мама настояла на том, чтобы я забрала блюдо? – недоумевала я. За окнами плыл город – ещё не отмывшийся после зимней грязи, но уже оживающий, он потихоньку стряхивал с себя серость.

Спустя полтора часа я кое-как ввалилась в пустую квартиру, Сумку бросила в прихожей, а блюдо занесла сразу в комнату, положила на стол, провела пальцами по пыльному картону, перетянутому скотчем. В груди снова шевельнулась тоска. Я побрела на кухню, налила кофе, но так и не выпила. Вместо этого набрала полную ванну горячей воды и залезла в неё. Погрузилась так, чтобы снаружи оставались только нос и уши.

Вода расслабила натянутые мышцы, а вместе с ними и напряжённые нервы. Горячий пар клубился в ванной. Я лежала в воде с закрытыми глазами и ни о чём не думала. В голове клубились такие же облака пара, как и снаружи. Я коснулась ладонями поверхности воды. Провела по ней, затем приподняла руки, проследила за каплями, прилипшими к пальцам, и поняла, что засыпаю. Пришлось мыться и плестись в комнату. Блюдо распаковывать не стала – сразу легла, а вынырнула из тяжёлого сна уже в сумерках. Растерянная Алёна заглянула в комнату и, увидев, что я проснулась, бросилась с объятиями.

– Когда ты приехала? У тебя тут гудело что-то несколько раз. Я даже испугалась. – щебетала она без остановки. – Майя Дмитриевна тебе привет передавала и уговорила преподавателя зачёт автоматом поставить. Она такая милая! В деканат я всё передала, не беспокойся. Так что у тебя гудело? Как ты не проснулась?

– Что гудело? – я кое как смогла вклиниться в бесконечный поток её излияний.

– Не знаю. – она махнула рукой. – Кушать будешь?

– Буду. – ответила я после минутного раздумывания.

Как только мы вошли в кухню из комнаты послышался уже знакомый мне гул. Алёна вопросительно посмотрела на меня, а я рванула в спальню. Дрожащими руками попыталась разорвать упаковку – не смогла. Сбегала за ножом, сковырнула скотч и убрала плотные листы картона. Под ними обнаружился тонкий лист фанеры. Сверху на большом деревянном блюде лежал бубен. Я коснулась пальцами его гладкой поверхности, ощутила остаточную вибрацию и замерла. Зачем мама положила бубен? Бабушка оставила его мне вместе с блюдом, но для чего она настаивала на том, чтобы блюдо и, как оказалось и бубен, всегда были со мной?

– Что это? – почему-то шёпотом спросила Алёна.

– Бубен.

– Твой?

– Бабушки.

– А это? – она показала на блюдо.

– Это блюдо. Оно передаётся у нас в роду по женской линии.

Алёна шумно втянула в себя воздух, протянула руку к блюду, но остановилась так и не дотронувшись.

– Красивое.

– Ага. – я сняла с блюда бубен, аккуратно поставила его на кровать, прислонив к стене и провела ладонью по резному боку блюда. – В детстве мне рассказывали, будто оно волшебное.

– Как скатерть самобранка? – улыбнулась Алёна.

– Не совсем. – я положила обе ладони на блюдо. – У нас есть сказка про волка и волшебное блюдо, которое может исполнять желания.

– Какие, например?

– В сказке оно наполнялось мясом или сладкими кореньями, рыбой и ягодами. Но когда женщина хотела проверить работает ли блюдо, она попросила, чтобы на нём появился Волк. – сказала я и почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Зачем?

– Чтобы узнать не обманул ли он её.

Алёна с любопытством разглядывала узор на блюде и, казалось, не замечала очевидной странности разговора.

– Почему-то это напомнило сказку про яблочко на тарелочке. Только там можно было увидеть всё что угодно, а в вашей сказке получить всё, что пожелаешь. – наконец сказала она.

– Да, что-то общее в этом есть. – грустно проговорила я. – Разве что из-за блюдечка девочку родные сёстры убили. В сказке про блюдо такого не было.

– Зато потом её оживили и она замуж за царя вышла. – улыбнулась подруга.

– И сестёр простила. Я помню. – моя улыбка получилась чуть вымученной, но всё-таки появилась.

Я искоса посмотрела на подругу. Внезапно подумала о том, что она похожа на Алёнушку из сказки – светловолосая, голубоглазая красавица, которая так мило мечтает о чуде.

– Вот бы можно было курсовой загадать. – протянула Алёна, словно прочитав мои мысли.

Мы переглянулись и прыснули.

– А что, давай.

С истеричным азартом сказала я и, вспомнив как играла в детстве, подняла блюдо. Вытянула руки в сторону университета и сказала:

– Блюдо моё блюдо, хочу, чтобы появился курсовой по экономике.

Пальцы разжались и блюдо с глухим стуком упало обратно на стол. На нём появилась аккуратная папка. Я почувствовала, как краска отлила от лица, а руки сами собой прижались к трясущимся губам.

– Как это? – дрожащим голосом спросила Алёна.

– Не знаю. – с трудом выдавила я. – Оно никогда не работало.

– Подожди-подожди. – Алёна сделала два шага назад, зажмурилась, открыла глаза и стала лихорадочно переводить взгляд с блюда на меня и обратно. – Так оно и правда волшебное?

Я опустила руки, подняла папку и пролистала её. Курсовой был написан по образцу, который нам выдали в середине семестра.

– Оно никогда не работало. – я упёрто покачала потяжелевшей головой.

– Слушай, а мне оно курсовую сделать может? – спросила Алёна.

– Ты серьёзно?

Несколько минут я молча сверлила соседку взглядом, пока не поняла, что работоспособность блюда надо бы проверить. Вдруг, это был просто сбой системы? Ошибка мироздания или галлюцинация.

Тогда я снова вытянула блюдо в сторону университета и сказала:

– Блюдо моё блюдо, сделай курсовой по экономике Хрустевой Алёне.

Мы так и не смогли засечь момент, в который на блюде появилась новая папка. Алёна радостно взвизгнула, схватила свой курсовой, чмокнула меня в щёку и запрыгала, одновременно перелистывая бумаги. Только сейчас я заметила, как отчаянно бьётся в груди сердце. По вискам покатились холодные капли, а в горле пересохло.

– Что это значит? – спросила я вслух.

– Что у тебя теперь есть волшебное блюдо. – Алёна приобняла меня. – Ну ты чего? Прикольно же! Это настоящая сказка. Другая не ожила бы.

Я смотрела на сияющую подругу и никак не могла понять, что же так сильно меня напугало. Пересохшее горло запершило. Я потёрла его рукой, нервно сглотнула, но это не помогло.

Бабушка с самого моего детства твердила мне, будто это то самое блюдо, но начиная с подросткового возраста, я начала думать, что это не более чем красивая семейная легенда. Волшебство? Как вообще в такое можно поверить?

– Почему оно не работало раньше? – спросила я вслух.

– Может ты как-то неправильно им пользовалась?

– Нет. Я делала абсолютно то же самое.

Я сжала пальцы на дереве. Ужаснулась тому, как сильно они побелели. Сглотнула колючий ком в горле.

– Ну, может просто не ты была его хозяйкой? – осторожно спросила Алёна, коснувшись моего предплечья.

– Нет. Бабушка тоже говорила, что оно не работает.

– А что ещё она говорила?

– Что ещё не пришло время.

– Значит теперь оно пришло. – Алёна прижала свой курсовой к груди и покружилась на месте.

Я остолбенела. Такая простая в своей очевидности мысль мне в голову не приходила. Но что это значит? Для чего пришло время? Вопросы роились в голове. Я отпустила блюдо и поняла, как сильно мне сейчас не хватает совета.

– Гивэвнэут. – еле слышно, прошептала я. – Тебя звали Гивэвнэут, что означает “знающая”. Люди шли к тебе за советом, а теперь он так нужен мне. Я обхватила себя руками.

– Ты чего? – Алёна заглянула мне в глаза.

– Нет. Всё нормально. Просто детская сказка, в которую я давно перестала верить, вдруг, оказалась правдой.

– Танюш, это же классно! Мы можем теперь не ходить в магазин. Слушай, а одежду оно может сделать? Нет! Сумочку. Я в магазине вчера видела, но у меня на неё денег не хватит.

– Алён, а ты уверена, что оно сотворяет что-то новое, а не изымает существующее?

Соседка замолчала, но спустя пару минут её глаза снова вспыхнули радостным блеском.

– Курсовые! Ты почитай. Они же по нашим заданиям и специально для нас сделаны! Значит оно сотворяет новое.

В соседней комнате зазвонил телефон, и радостная Алёна умчалась отвечать на звонок.

– Никому не говори об этом блюде! – крикнула я ей вслед.

– Ни за что! – ответила мне подруга и схватила телефон.

Я прикрыла дверь в комнату, прижалась к ней затылком. Хотела было закрыть глаза, но увидела бубен и решила позвонить маме. Торопливо достала телефон, набрала номер слегка дрожащими пальцами.

– Привет, мам. Я дома. – мне пришлось прижать руку к горлу, чтобы голос не дрожал.

– Привет, Тына. Как доехала?

– Хорошо. Мам, зачем ты положила бубен?

На том конце провода воцарилась тишина.

– Он гудел для тебя, Тына. И бабушка говорила, что оставит его тебе, вместе с блюдом.

– Понятно.

– Что-то случилось? – забеспокоилась мама.

– Нет, мам. Всё хорошо, просто не ожидала его тут увидеть.

Я так и не поняла, почему соврала маме. Почему не сказала о том, что блюдо работает. Может побоялась, что она не поверит? «Нет» – вскоре осознала я. Я боялась того, что она поверит.

На улице уже давно зажглись фонари. Где-то гавкали собаки, в соседней комнате смеялась Алёна, а я сидела на кровати, поглаживала ладонью круглое основание бабушкиного проводника в иные миры и не могла себя заставить сдвинуться с места. Еле-еле, на грани восприятия, я слышала гул бубна. Он отвечал на мои касания.

Я закрыла глаза, поставила бубен на колени и начала постукивать по нему едва касаясь подушечками пальцев.

– Тынагыргын. – взметнулась снежная буря.

– Тынагыргын. – ответило ей море.

– Проснись. – прошептала бабушка.

Глава 4

Я проснулась с рассветом, налила себе кофе и долго сидела, глядя невидящим взглядом в стену. Перед моим внутренним взором стояла снежная пелена. Она вилась над морской гладью, щекотала щёки и застилала глаза – так было во сне. Чувство необъяснимой тревоги сжимало желудок, холодило покатые плечи.

Проснувшись, я первым делом сняла со стены над кроватью картину и повесила вместо неё бубен. Прежде чем оторвать от него пальцы я несколько минут держала его в руках, в тщетных попытках понять какие чувства он во мне вызывает. Печаль? Страх? Тоску? Или, может быть, радость? Так бывает, когда встречаешь родных после долгой разлуки и замечаешь, как сильно они постарели.

Блюдо с вечера так и осталось стоять на письменном столе. Я не особо понимала куда его пристроить – стоит ли его спрятать или наоборот повесить на стену рядом с бубном. Если прятать, то где? Блюдо большое, в шкаф не положишь. А главное – я никак не могла решить, что теперь делать – скрывать волшебство от всех, включая родителей, или попробовать извлечь из этого что-то полезное? Могут ли быть последствия у волшебства?

Я вспомнила своё вчерашнее самочувствие и задумалась – были ли першение в горле и холодная испарина последствиями волшебства, или же так проявился страх? В сказке жена не боялась использовать блюдо, но это же сказка. К тому же, сказке про блюдо уже много сотен лет, а значит, она могла видоизмениться. Или не могла? Немного подумав, я завернула блюдо в старый папин свитер и засунула под кровать.

В комнате завозилась Алёна. Я очнулась от мыслей, достала тетрадь с конспектами и погрузилась в чтение. Во-первых, мне не хотелось обсуждать вчерашнее чудо. Во-вторых, сегодня контрольная, по результатам которой будут ставить допуск к экзамену, а я не открывала тетрадь с момента побега к родителям.

Алёна вошла в кухню, налила кофе, села и стала нервно постукивать пальцами по столешнице. Затем она встала, достала хлеб, нарезала бутерброды и положила один передо мной.

– Спасибо. – пробормотала я, не поднимая глаз от тетради.

– Тань.

– М?

– А сколько лет этому блюду?

– Много.

– А точнее?

– Не знаю. – я посмотрела на соседку. – Оно передаётся в нашей семье уже много поколений – от бабушки к внучке.

– А почему именно по женской линии?

– Потому что по сказке именно жена смогла перехитрить Волка.

– А ты уверена, что оно из этой сказки?

– Так передавали. – я пожала плечами. – Конечно, первоисточник уже неизвестен, но…

– Но блюдо волшебное. – закончила вместо меня Алёна.

Несколько минут сидели молча.

– Я никому не расскажу про блюдо, но знаешь… – подруга замялась. – Мне кажется, тебе стоит поискать информацию о нём.

– Где? – я ухмыльнулась. – В библиотеке?

– А почему бы и нет? Хотя лучше искать у вас. Может быть есть какие-то записи.

– Сомнительно.

– Почему?

– До тридцатых годов прошлого столетия чукотский язык был бесписьменным. Мы передаём предания из уст в уста. Так надёжнее.

– А мне кажется, что записывать всё-таки лучше.

– Чем же?

– Ну, сказать можно всё что угодно, а записи…

– Записать тоже можно всё что угодно. – я улыбнулась. – Но когда ты слушаешь, то слышишь голос, видишь глаза и можешь понять, когда тебе лгут или приукрашивают. По письму, тем более, по напечатанному тексту, ты никогда не сможешь распознать ложь. По почерку – возможно, но для этого нужна целая наука.

Я посмотрела на Алёну, которая растерянно теребила прядь волос, и допила кофе.

– Мне эта мысль в голову не приходила. – протянула она.

– Это потому, что ваш народ изобрёл письменность много веков назад.

– Тогда, может, поискать стариков, которые знают много преданий?

Я замерла. Алёна уже в который раз подавала до изумления простую и правильную мысль.

– Я попробую. – прошептала я.

Дорога к универу уже совсем высохла. Вдоль тротуаров рваными клочками прорастала сквозь влажную землю молодая трава. На деревьях набухли почки. Весна в этом году наступила поздно – долго нагревала землю, и только в мае резко выстрелила, словно нагоняя упущенное.

В университете мы с Алёной разошлись по разным аудиториям. Я присоединилась к хохочущим одногруппникам. Вникать в новую шутку не стала – голова была занята наследством, волшебством блюда и размышлениями о том стоит ли рассказывать об этом родителям. Тут же возникал вопрос – почему бабушка так настаивала на том, что блюдо и бубен должны быть при мне? Может быть, она о чём-то догадывалась? Почему блюдо не работало раньше? Почему стало работать именно сейчас? Как это связано со смертью бабушки и связано ли вообще?

Вопросы роились в голове, не находя выхода. Я крутила их с разных сторон в тщетных попытках отыскать что-то чего не заметила сначала. Бубен и блюдо – как они связаны? Бубен, как и блюдо передавался в нашей семье из поколения в поколение, но я никогда не спрашивала от кого он достался бабушке. Передавался ли он по женской линии, или же пришёл к ней от другой ветки родни? Что если бубен и блюдо связаны с нашей семьёй много-много лет?

Издревле у чукчей бубен имел одну из самых важных ролей в доме. Его хранили, подвешивая к потолку яранги, или же за спальным пологом. Лишь в праздники он висел в наружной части яранги, всегда готовый к употреблению. Во время переходов бубен снимали с основания, а потом снова надевали шкуру на деревянный обод. Мой не разбирали уже несколько лет – незачем было. Я самостоятельно его никогда не собирала, мама, я думаю, тоже. Поэтому родители не стали разбирать его перед транспортировкой, просто вложив в блюдо.

Сколько лет нашему бубну? Кто сможет дать ответ на этот вопрос? Если искать что-то про блюдо, то имеет смысл разузнать и про бабушкиного проводника. В любом случае, в европейской части России ответов мне не найти. Значит, сразу после сессии поеду в Магадан, а уже оттуда, возможно, на Чукотку. Где, как не там искать следы сказочного волшебства? В голове пронеслась заключительная фраза из сказки про великого ворона Кутха: “От своих следов куда уйти?”.

Я протяжно вздохнула и, неожиданно для самой себя, поняла, что хочу потрогать кожу, которой был обтянут бубен, вдохнуть его специфический аромат. Прямо сейчас. Почти наяву я почувствовала под подушечками пальцев его шероховатую поверхность, почувствовала запах, окунулась в чувства. В груди шевельнулось давно забытое ощущение – как будто бабушка положила руку на макушку. Из глубины выскользнула тень. Я попыталась разглядеть её, но она растворилась, будто морок.

С большим трудом мне удалось сосредоточиться на контрольной, с ещё большим поддержать беседу с одногруппниками после неё. На остальных лекциях ко мне уже не приставали, чему я была рада, но тягостное чувство тянуло, не давало сосредоточиться на размышлениях. После занятий пришлось идти в деканат, высиживать там длинную очередь из заочников, чтобы урегулировать вопросы, возникшие из-за моего внезапного отъезда.

В коридоре меня остановила преподавательница по экономике. Она аккуратно взяла меня под руку и разлилась соловьём о ленивых студентах, которые не посещают её лекции и скатывают курсовые из интернета, даже не потрудившись прочитать. О правильности расчётов она даже говорить не могла. Я, в общем-то тоже – мне попросту не удавалось вставить ни слова. Только подойдя к кафедре, она отпустила меня и, заглянув в глаза, спросила про мой курсовой. Внутренне сжавшись, я достала из сумки папку с проектом, который вчера появился на блюде. Преподавательница взялась за папку, а я не отпустила. Внезапно, мне захотелось сжечь его, выбросить, разорвать, но не отдавать человеку, который даже представить себе не мог как я его сделала. Точнее, не я. Брови преподавательницы скользнули вверх.

– Мне надо проверить. – пропищала я.

– Ну так проверяйте – она открыла передо мной дверь кафедры и кивнула на свободный стул.

Я послушно села, пролистала курсовой, убедилась в том, что он сделан в чётком соответствии с заданием и прикусила губу.

– Ну? – преподавательница протянула руку к курсовому.

Я вложила в неё папку и, скомканно попрощавшись, выбежала с кафедры. В коридоре было людно – студенты спешили кто куда, частично толпились перед стендами, сверяясь со списками должников или фотографируя объявления. С трудом мне удалось добраться до лестницы.

Уже на выходе из университета я увидела спешащую ко мне Майю Дмитриевну и, не осознавая что и зачем делаю, ускорилась, смешиваясь с толпой, распихала локтями очередь перед проходной и, несмотря на гневные окрики за спиной, пролезла к самому турникету. После проходной я уже не скрываясь побежала, завернула за угол ближайшего дома, свернула во двор, где спряталась в густой листве сирени и замерла.

Несколько минут я стояла, боясь даже пошевелиться, затем закрыла глаза и начала дышать. Раз. Два. Три.

Сердце постепенно перестало бухать в груди, успокоилось длинным дыханием. Я осторожно выглянула из зарослей, осмотрела весело гомонящий двор и, совсем успокоившись вышла из укрытия. Под бдительными взглядами мам с малолетними детьми, я вылезла из кустов и медленно вышла со двора. Майи Дмитриевны нигде не было. Тогда, облегчённо выдохнув, я направилась к остановке.

Солнце ласкало кожу тёплыми лучами. Я шла по улице, не глядя по сторонам. Мысли отступили, дали место ощущениям. В автобусе я надела наушники и полностью отключилась от внешнего мира.

Зря.

Из автобуса вылезла на две остановки раньше – солнце, пригревшее землю, звало на прогулку, и я не стала сопротивляться ему. Весна бередила душу теплом. Я шла между домов, а страх, не замеченный мною, тихо шагал по моим следам. Недалеко от дома свернула во двор, заросший деревьями и давным-давно заброшенный. Только тут я, наконец, почувствовала острый взгляд в спину.

Шаг. Ещё один. Коленки мелко задрожали. Я остановилась и, не решаясь развернуться, вытащила наушники, положила их в коробочку и спрятала в карман.

Шаги за спиной я скорее почувствовала, чем услышала. Осторожные. Мягкие.

Тоненькие иголочки страха впились под кожу. Я закрыла глаза и начала медленно считать.

Раз. Сердце барабанило об рёбра.

Два. Ещё один шаг за спиной.

Три. Спину прожгло взглядом.

Четыре. Я медленно вдохнула.

Пять. Звуки исчезли.

Шесть. Ещё медленнее выдохнула.

Семь. Я открыла глаза, приподняла руки, прижав тыльные стороны ладоней к груди и осторожно развернулась.

Волк стоял в нескольких метрах от меня. Светлый мех переливался на солнце, а жёлтые глаза смотрели прямо в мои – не давали ни вдохнуть, ни выдохнуть, выворачивали душу наизнанку. Я попыталась отвести глаза, но звериный взгляд держал крепко.

Время остановилось, ни единого звука не прозвучало вокруг. Я нервно сглотнула, почувствовала как пересохло горло. “Надо что-то сделать” – прозвучала в голове очевидная мысль. “Но что? Что я могу сделать против волка?” – отвечал здравый смысл.

Тело качнулось назад, едва уловимо, но волк тут же подобрался. “Не поворачиваться спиной. Не убегать. Не показывать страх.” – пронеслись в голове слова, услышанные в глубоком детстве от пожилого охотника, который часто заходил к бабушке в гости.

Я опустила руки и шумно втянула воздух. Волк сделал ещё один шаг навстречу, склонил голову и присел, словно готовясь к прыжку. Тогда я сделала единственное, что могла – перехватила сумку, чтобы в случае, если волк всё-таки прыгнет – ударить его по морде. “Если успею.” – скользнула неожиданно холодная мысль.

Не знаю сколько мы так простояли до того, как я услышала первый звук – глухое, исходящее из глубины груди рычание. Волк не скалился, не подходил ближе, только смотрел исподлобья, держал взглядом крепче, чем зубами.

Я медленно сжала свободную руку в кулак. Волк чуть наклонил голову и сдвинулся ещё на полшага ближе ко мне.

– Что тебе нужно? – прошептала я пересохшими губами.

Волк остановился. В по-человечески осознанных глазах мелькнула искорка удивления.

Сбоку послышался шум, топот ног пробежал рябью по пространству.

– Тынагыргын! – крикнул кто-то.

Волк повернулся на звук, оскалился, затем бросил на меня последний, чуть насмешливый взгляд и сбежал, проломившись напрямую через кусты.

Только после этого я смогла осмотреться. Первое облегчение схлынуло ледяной волной страха, когда я поняла, что ко мне подбегает Майя Дмитриевна. Но не это напугало меня, а осознание того, что она знает моё настоящее имя. Рядом с ней бежали двое росгвардейцев. Они посмотрели на меня, озадаченно переглянулись, и, поглядывая в сторону, в которую убежал волк, подошли. После секундного колебания один из них полез в кусты, в которых скрылся зверь, а второй приблизился ко мне.

– Всё в порядке? – спросил он.

– Да.

Я отошла на шаг от преподавательницы, что не укрылось от взгляда гвардейца.

– Вы её знаете? – спросил он, кивнув на Майю Дмитриевну.

– Да. Это мой преподаватель. – неуверенно ответила я. – То есть лаборант на кафедре.

– Вы эту собаку раньше не видели?

– Видела. Он тут в округе ходит. – я провела рукой, очерчивая пространство.

– Крупный. Странно, что раньше никто не пожаловался. – парень нахмурился. – Вас проводить?

Я неуверенно покачала головой. Присутствие, молчащей Майи Дмитриевны действовало мне на нервы, но количество вопросов к ней, которые у меня возникли за последние несколько минут, заставило отказаться.

Мы попрощались с росгвардейцем, который пошёл вслед за напарником и медленно пошли в сторону моего дома.

– Как вы меня назвали? – не выдержала нервного напряжения я.

Преподавательница замялась, почесала затылок, а потом махнул рукой и ответила:

– Тебя же Тынагыргын зовут?

– Откуда вы знаете? – практически закричала я.

– Я… – Майя Дмитриевна замолчала. – Давай дома поговорим.

– Я вас домой не пущу!

Я остановилась, из-за чего женщина споткнулась и, чуть не упав, пискнула.

– Нам надо поговорить. – сказала она после того, как выпрямилась. – Всё не то, чем кажется, Тынагыргын.

– Кто ты? – от страха я перешла на ты.

Майя Дмитриевна несколько мгновений смотрела мне в глаза, после чего тихо ответила:

– Вувыльту.

– Кто? – я сделала шаг назад.

– Блюдо же работает, да? – с сочувствием спросила она.

Я медленно кивнула. Пальцы налились холодом. Приглядевшись, я поняла, что воздух вокруг женщины всё-таки рябит и сжала челюсти.

– Ты же не думала, что твоя сказка – единственная?

– Та самая Вувыльту? – я сглотнула. – Мышка Вувыльту?

– Ну… да. – она слегка улыбнулась.

– Я не верю.

– Я смогу доказать, но не здесь, Тынагыргын.

– Откуда ты знаешь моё имя?

Майя Дмитриевна устало махнула рукой в сторону моего дома.

– Давай поговорим там. Обещаю, от меня тебе ничего не грозит.

– Так я и поверила.

– Иначе пусть Духи отвернутся от меня.

Я вздрогнула. Она произнесла страшную клятву, такую, от которой не отрекаются. Мои глаза зацепились за её взгляд – слишком обеспокоенный, чтобы быть враждебным, и я, внутренне содрогнувшись, кивнула.

Глава 5

Всю оставшуюся дорогу до дома мы молчали. Я судорожно переваривала информацию и пыталась сформулировать вопросы, на которые было бы невозможно ответить двусмысленно. Периодически ловила на себе сочувственные взгляды Майи Дмитриевны, но старательно делала вид, будто не замечаю её.

В квартиру мы вошли так же молча. Лаборантка, не дожидаясь приглашения, прошла на кухню, налила воды в чайник, после чего включила его и невозмутимо уселась за стол. Несколько минут до закипания я сверлила Майю Дмитриевну злобным взглядом. Её, впрочем, моё возмущение ни капельки не трогало. Она с любопытством оглядывалась вокруг, водила ладонями по столу и еле заметно улыбалась.

Когда чайник вскипел лаборантка, которой ребята дали прозвище “мышка” выразительно посмотрела на меня. Моим первым порывом было проигнорировать её взгляд, но законы гостеприимства взяли верх. Я встала, достала кружки, налила до краёв чай и достала конфеты, которые Алёна припрятала на верхней полке шкафа. Прятала она их не от меня, а от себя, поэтому угрызений совести я не испытывала.

Майя Дмитриевна, или Вувыльту, благодарно покивала мне, взяла сразу две конфеты и, с выражением блаженства на лице, одновременно отправила их в рот.

– Вы обещали доказать мне… – я замолчала, подбирая слова. – свою мышиную сущность.

– Ну не во время чаепития же. – Майя Дмитриевна вскинула брови. – Называй меня Вувыльту.

– Как вы… – я снова замялась. – ты попала в универ?

– Ну, сначала я жила на кафедре. Потихоньку изучила материал, а после приняла человеческий облик и устроилась на работу.

– Зачем?

– Я почувствовала тебя. Нам стоит держаться вместе. – Вувыльту взяла ещё одну конфету, раскусила её и понюхала. – Обожаю шоколад. Лучшее изобретение человечества.

– Подожди!

Я растёрла лицо ладонями и снова посмотрела на лаборантку. Небылица про то, что она является сказочной мышью, никак не укладывалась в голове. Даже меткое прозвище не помогало. Но чем дольше я её разглядывала, тем больше убеждалась в том, что она и вправду чем-то похожа на мышь. Студенты, как всегда, выцепили из образа главное. Серые волосы, маленькие тёмные глаза, острый нос, тонкие черты лица, нервные ноздри. Пальцы тонкие, длинные, сама вся какая-то подвижная.

Пока я разглядывала Вувыльту, Вувыльту разглядывала меня с широкой улыбкой.

– Не испугаешься? – спросила она, когда наши глаза встретились.

– Не должна. – ответила я после секундного колебания.

– Мышей не боишься?

– Нет.

После моих слов Вувыльту кивнула, затем встала и опёрлась ладонями на стол. Её тело начало плавиться, стремительно уменьшаясь в размерах до тех пор, пока на столе не осталась сидеть серовато-коричневая мышь с чёрным воротником.

В звенящей тишине я услышала, как со свистом втягивается воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ладони больно впивались в столешницу, а сердце замерло, где-то в горле. Мышь сидела на столе, разглядывая меня глазами-бусинками и, к счастью, не приближалась. Нет, я действительно никогда не боялась мышей, но это была не просто мышь – это была мышка Вувыльту, которая ещё минуту назад обладала вполне себе человеческой внешностью.

– Выдыхай. – пропищала мышь.

Мои ладони прижались ко рту. Неимоверным усилием воли, я опустила руки на стол, выдохнула и закрыла глаза.

Раз. Мышка Вувыльту сидит у меня на столе.

Два. Мышка Вувыльту – лаборантка в моём университете.

Три. Она может менять облик, принимая человеческую внешность.

Четыре. Наше семейное блюдо действительно волшебное.

Пять. Сказки не врут.

Шесть. Сказки существуют.

Семь. Мышка Вувыльту сидит у меня на столе!

Я открыла глаза и вскрикнула, когда поняла, что мышь подошла ко мне практически вплотную.

– Ты же не боишься мышей? – пропищала Вувыльту.

Я молча покачала головой. Мышь сделала ещё один шаг к моей руке и дотронулась лапкой до указательного пальца. Я невольно вздрогнула, но руку не убрала. Мышь склонила голову набок, погладила мой палец и отошла на другой конец стола. Затем она снова начала плавиться, теперь уже увеличиваясь в размерах, пока снова не приняла облик Майи Дмитриевны.

– Вувыльту. – шёпотом позвала я после того, как обрела способность говорить.

– Что, Тынагыргын?

– А другие сказки тоже существуют?

Женщина-мышь звонко рассмеялась, запрокинув голову и хлопнула ладонью по столу.

– Ну конечно!

– Но я же не из сказки. – я потёрла лоб ладонью и, опустив глаза, поняла, что забыла про чай.

– Это трудно объяснить, Тынагыргын. Ты потомок сказки.

– А ты прямо та самая Вувыльту? Как такое возможно? – я почувствовала, как мысли начинают биться о стены сознания и вцепилась в кружку с чаем.

– Да, я та самая. Мы уснули много лет назад.

– Вы – это сказки?

– Ну да.

– А мои предки почему не уснули?

– Точно не знаю. Может, люди не засыпали? – Вувыльту засунула в рот очередную конфету. – Может из людей уснули только те, кто был главными героями своих сказок?

– А женщина из моей сказки разве не была главным персонажем?

– Может и нет. Волк даже не её съесть хотел. – Вувыльту провела ногтями по столешнице. – В твоей сказке главные герои – это Волк и его блюдо.

Я задумалась.

– Как ты узнала из какой я сказки?

Вувыльту поёрзала на месте. Она, вообще, словно не была способна сидеть без движения. В ней постоянно что-то двигалось – то нога болталась из стороны в сторону, то пальцы скользили по столешнице, то всё тело проходило волной.

– Следила за тобой. Увидела Волка и всё поняла.

– А как ты почувствовала меня? Как узнала, что я сказка?

– Даже не знаю, как тебе объяснить. Ты сама должна была ощутить меня. Скажи. – женщина наклонилась ко мне, вглядываясь в глаза с пристальным интересом. – Ты когда рядом со мной находилась – ничего не чувствовала?

– Ннет. – неуверенно протянула я. –Только тревогу. – я прикусила губу. – Ещё как будто рябь в воздухе была вокруг вас… Тебя.

Вувыльту снова наклонила голову набок, после чего резко встала, приблизилась ко мне единым резким движением и взяла за руку. Несколько минут она молча стояла, держа мою ладонь между своих, после чего неуверенно протянула:

– Ты не веришь. Сказки уснули много-много лет назад. Люди перестали в них верить. Ты видишь меня, но не веришь.

Я задумалась. Как это не верю, если я только что видела, как она превратилась в говорящую мышь и обратно? Может это галлюцинация? – тут же подал голос здравый смысл.

– Не верю. – шёпотом согласилась я.

– Придётся. – мышь отпустила мою руку и уселась обратно.

– Почему?

– Иначе не выживешь. – Вувыльту стянула последнюю конфету, вдохнула её аромат и съела. – Волк не успокоится, пока не вернёт своё блюдо. А пока ты не веришь в нас – не сможешь бороться с ним.

– Почему Волк хочет вернуть блюдо? В сказке же он сам его подарил.

Мышь развела руки.

– Не знаю. Спроси у него, когда в следующий раз придёт.

– А он ответит? – содрогнулась я, вспоминая осознанный взгляд зверя.

– Если поверишь – ответит. Но я бы на твоём месте постаралась с ним не встречаться.

– Да я и так пытаюсь его избегать.

– Тебе здесь не место, Тынагыргын. – неожиданно сменила тему Вувыльту. – Здешние духи тебя не знают. Не доверяют. Тебе надо на родину.

– После сессии поеду. – я, наконец добралась до остывшего чая.

– После сессии может быть слишком поздно. – Вувыльту посмотрела на меня со смесью сочувствия и превосходства. – Ты сильная, может и справишься. – она вздохнула, встала и потянулась. – Пойду я. Тебе надо переварить всё, что я сказала. Подумай, выспись, а завтра мы поговорим снова.

– Подожди, Вувыльту! – я вскочила и попыталась преградить женщине путь, но она проскользнула мимо меня с проворством, которое никак нельзя было ожидать от женщины её возраста. – Зачем ты следила за мной?

– Чтобы помочь. – Вувыльту (или Майя Дмитриевна?) натянула туфли и тонкую курточку. – Береги блюдо, Тыневири.

– Подожди! – я бросилась за женщиной в подъезд. – Почему вы проснулись?

Вувыльту вызвала лифт и обернулась ко мне.

– Не знаю. Наверное, Он просыпается.

– Он – это кто?

– Тот, кто создал нас.

Женщина улыбнулась и вошла в лифт.

– Мы ещё поговорим. – крикнула она из закрывающихся дверей.

– До свидания. – прошептала я в пустоту.

Я вернулась в квартиру, помыла кружки, выбросила коробку из-под конфет, прошла в свою комнату и легла на кровать. На глаза попалась книга сказок. Я встрепенулась, села, взяла её в руки, и, успокоив резко забившееся сердце, открыла на странице со сказкой про мышку Вувыльту.

Мышка Вувыльту

(эскимосская сказка)

Погналась лисичка за мышкой Вувыльту.

Вувыльту бежала, бежала, видит: лисичка уже догоняет её – и скорей вскарабкалась на высокий камень.

Сидит там Вувыльту и дрожит от страха.

А лисичка легла у камня и ждет, когда мышке надоест сидеть наверху и она спустится вниз.

«Лучше я с голоду помру, чем лисичке на обед достанусь, – подумала Вувыльту. – Надо спасаться!»

Думала Вувыльту, думала, как ей перехитрить лисичку, и придумала. Запрыгала она на камне и запела:

– Пи-пи-пи! Пи-пи-пи!

– Что это ты так развеселилась? – спрашивает лисичка.

– Да вон, вижу, охотники с копьями и луками идут сюда!

– А тебе-то что, если они сюда придут? – спрашивает лисичка.

– А как же! – говорит Вувыльту. – Они всегда, когда доходят до этого камня, разжигают костер и садятся обедать. Может, и мне что-нибудь останется.

– Охотники всегда садятся у этого камня? – насторожилась лисичка.

– Да, вот здесь, где ты сидишь, – говорит Вувыльту.

– Знаешь что, – сказала лисичка, – пожалуй, и мне пора обедать. Пойду-ка я порыбачу.

Поднялась и пошла потихоньку, а потом все быстрей и быстрей. Так и убежала лисичка в тундру.

А Вувыльту прыгнула с камня на землю и запела:

– Пи-пи-пи! Пи-пи-пи! Про охотников-то я все выдумала! А еще говорят, что в тундре хитрей лисички зверя нет!

Я дочитала сказку, вздохнула и с резким звуком захлопнула книгу. Взгляд невольно обратился к бубну.

– Я должна поверить, да? – спросила я у проводника в мир духов, после чего встала, сняла его со стены и прижалась щекой к шершавому боку.

Длинная колотушка лежала внутри бубна. Я вытащила её, положила на колени и снова прижалась щекой к деревянному ободу. Глаза закрылись, а растопыренные пальцы сами собой начали постукивать по ударной плоскости. Легкая вибрация пробежалась по натянутой коже. Глубоко в груди волной покатилось отражение вибрации бубна. Лица коснулся прохладный порыв ветра. Я резко отняла руку от шероховатой плоскости, которая могла вместить в себе все миры. Сердце запнулось и застучало быстрее. Бубен жёг руки. Я аккуратно положила его на стол рядом с блюдом и снова повалилась на кровать. Сбившееся дыхание начало медленно восстанавливаться. Сердечный ритм замедлился, и я провалилась в сон.

Каменистая тропинка стелилась под ноги. Казалось, что она сама подстраивается под мой шаг. Невысокие деревья обступали её, сплетаясь между собой костлявыми ветками. Только прямо над дорожкой виднелась вторая, бегущая по отливающему зеленью небосводу.

Я шла не осматриваясь, не прислушиваясь. Тропа сворачивала, петляла, но неуклонно поднималась вверх. Деревья вскоре сменились стлаником. Запах кедра ударил в нос. В небе надо мной пролетел ворон – огромный, исиня-чёрный, он на мгновение закрыл собой небо.

Я шла вперёд. Не останавливаясь, не замедляя шаг. Шла до тех пор, пока стланик не расступился, открывая моему взору каменистый склон сопки. Я ускорилась. Небо раскинуло надо мной свои крылья. Шаг, второй, третий. Мелкие камешки осыпались под ногами, но я не смотрела на них. Передо мной лежала тропа, и остальное не имело значения, до тех пор, пока она не закончилась.

Я стояла на каменистом лбу сопки и смотрела в зеленоватое небо. Ветер играл с бусинами, свисающими с висков. Только теперь я осмотрелась. Сопки разбегались вокруг меня, словно волны. Серые, зелёные, рыжие – они изгибались, поднимались к тёплому солнцу и опадали в тёмные бездны. Вдалеке мерцала серая полоска моря.

В лицо дохнуло холодом. Россыпь снежинок ударила по щекам. Бисерные нити взметнулись под порывом злого ветра, и я перестала видеть. Серая пелена пурги затянула мир. Ветер рвал косы, пытался пробиться под плотный мех, дербанил воротник, звенел бусинами на висках.

– Тынагыргын. – шепнул бабушкин голос.

Я обернулась раньше, чем поняла, кто стоял за моей спиной.

Волк смотрел мне в лицо и жёлтый свет исходил из его глаз. Его шерсть под порывами ветра приподнималась светлыми волнами. Он прятал морду от снежной крупки, глухо рычал, но не на меня, а на снег, бьющий в жёлтые глаза острыми иглами. “Странно – подумала я. – Неужели этот ветер пугает не только меня?”

– Тынагыргын. – в голосе бабушки скользнула тревога.

Я проснулась в своей кровати, хватая ртом воздух. Холод обжёг руки. Вскочив, я чуть ли не вскрикнула, когда поняла, что вся комната была засыпана снегом. Ноги сами вынесли меня в коридор. Услышав, как из своей комнаты что-то спросила Алёна, я заперлась в ванной и села на пол, обхватив голову руками.

Волк, блюдо, мышка Вувыльту, а теперь ещё и сны, из которых снег сыпется в реальный мир? А насколько этот мир реальнее, чем мир снов? – скользнула жутковатая мысль.

Я вскочила, включила ледяную воду и засунула голову под кран. Холодные капли пробежались по затылку, затекли под футболку, заставили ёжится. Я терпеливо стояла, пока истерика не отпустила.

– О чём ещё ты предупреждала меня, Гивэвнэут? – спросила я у пустоты.

Полотенце укрыло мокрые волосы, но не согрело. Я взяла швабру, вышла из ванной и, ничего не говоря озадаченной соседке, закрылась в своей комнате. Снег, ожидаемо, почти растаял. Вся комната превратилась в большую, холодную лужу. Только на кровати и столе всё ещё лежали небольшие комья снега. Я вздохнула и начала вытирать пол. Лишь бы не затопить соседей. А то Волк окажется наименьшей из моих проблем.

– Тань, что-то не так? – испуганно спросила из-за двери Алёна.

– Всё в порядке. – ответила я деланно бодрым голосом. – Воду пролила, сейчас вытру.

– Давай я тебе помогу?

– Не надо, Алён, я сама справлюсь.

Соседка потопталась под дверью и ушла к себе. Через минуту она уже снова разговаривала по телефону. Я поспешно собрала воду с пола, вылила ведро, потом расчесала мокрые волосы и закуталась в одеяло. Меня знобило. В голове творился полнейший сумбур. Книга со сказками лежала далеко, дотянуться не вставая с кровати не получилось бы, поэтому я взяла в руки бубен и провела пальцами по его плоскости.

– Сны реальны? – спросила я у проводника в мир Духов.

– Таааань! – стук в дверь заставил меня дёрнуться.

Я повесила бубен обратно на стену и открыла.

Алёна вошла в комнату, с любопытством осмотрела комнату чуть задержавшись взглядом на бубне и подошла к столу.

– Тань, а давай что-нибудь попросим у твоего блюда?

– А тебе не страшно? – я всмотрелась в подругу.

– Совсем чуть-чуть. – она улыбнулась. – Мне интересно, тебе разве нет? – Алёна смотрела на меня весёлыми глазами.

– Мне тоже любопытно, но ещё я боюсь. И не знаю как это влияет на меня и других. На мир в общем.

– В смысле?

– Ты не думала, что оно может повредить кому-то. Мы же не знаем как оно работает.

– А в сказке оно как-нибудь вредило?

– Нет.

– Тогда и бояться нечего. – Алёна обрадованно улыбнулась и даже захлопала в ладоши. – Давай попросим у него сумочку? Ну ту, что я в магазине видела.

Я обречённо закатила глаза, вытащила из-под кровати блюдо, сняла с него свитер, повернулась лицом в сторону торгового центра и произнесла:

– Блюдо моё блюдо, хочу сумочку, которую видела в магазине Алёна.

На блюде появилась пастельно-розовая сумочка с длинной золотой цепочкой.

– Эта? – спросила я у подруги.

– Ага. – Алёна смотрела на сумочку не мигая, потом молча взяла её и села на кровать, прижимая к животу.

– Неужели тебе, наконец-то стало страшно? – спросила я, старательно пряча дрожь в голосе.

По виску прокатилась холодная капля. Я прижала похолодевшие пальцы к шее и задумалась. Всё-таки – так влияет на меня пользование блюда или страх? Скорее всего первое.

– Нет. Если только совсем немного. – Алёна ещё раз осмотрела сумочку и спросила:

– А тебе?

– Что мне?

– Ну себе что-нибудь будешь просить?

Я задумалась. Чего я хочу? Тяги к сумочкам у меня отродясь не было. Из одежды тоже ничего особенного не хотелось. А потом я вспомнила о кулоне в виде глаза рыси, который видела на ярмарке два года назад. Взяв блюдо, засомневалась на мгновение, но упрямая решимость пересилила. Я посмотрела на него, окончательно отбросила сомнения, и, повернувшись лицом к окну высказала свою просьбу. Кулон появился на блюде незамедлительно. Серебряный кругляш со стеклянной сферой, похожей на настоящий глаз, лежал ровно по центру блюда и отражал свет от лампы. Я взяла в руки, согрела своим теплом, после чего надела.

– Красивый. – Алёна улыбнулась.

За окном раздался собачий лай, перебиваемый воем. Я вздрогнула, руки вцепились в блюдо. В горле снова запершило, мир на несколько секунд как будто утратил краски. «Нет, это определённо реакция на волшебство» – подумала я.

– Совсем тебя доконали эти странности. – задумчиво проговорила Алёна, наблюдавшая за мной. – Пойдём-ка прогуляемся. – она уверенно встала и выходя из комнаты обернулась. – Давай-давай. Тебе точно надо проветриться!

Я обречённо вздохнула, признавая, что подруга была права. Спрятала блюдо, потом достала из шкафа первую попавшуюся одежду и натянула. Отчаянно захотелось уйти в одиночку, шагнуть в темноту и раствориться в ней, оставшись для мира лишь мимолётным воспоминанием. Что ждёт людей за гранью реальности? Мы верим, что попадём в другой мир, но насколько сильно он будет отличаться от того, в котором мы живём?

Из раздумий меня вывел излишне воодушевлённый окрик подруги. Мы вышли из дома и остановились в нерешительности.

– В парк? Или в торговый центр? – спросила я.

– Может просто по улицам походим?

Я подумала о Волке и мои плечи непроизвольно передёрнулись. Просто на улице мы станем лёгкой мишенью. В торговый центр? Никогда их не любила. Выходным вечером в парке хотя бы будет много людей. Сомневаюсь, что он нападёт на нас при всех. Я вспомнила предыдущие встречи с Волком и кивнула сама себе.

– Давай в парк. – решила я.

Алёна возражать не стала, и мы медленно побрели вдоль домов. Мне пришлось приложить все силы, на которые я была способна, чтобы не оборачиваться каждую секунду. Но любое дуновение ветра в кустах, любое движение или шуршащий звук заставляли моё сердце замирать в немом испуге. Расслабиться мне удалось лишь в парке. Люди, наконец, дождавшиеся тепла, высыпали на освещённые аллеи. Появились ларьки с мороженым, горячей кукурузой и вафлями. Вечно худеющая Алёна нервно вздохнула, но тут же закатила глаза и потянула меня к ларьку с вкусняшками.

– Ты должна это попробовать! – она купила две вафли с какой-то сложной начинкой и одну впихнула мне в руки.

– А как же…

– Да ну её! – не дала мне договорить подруга.

Я улыбнулась. Противостояние Алёны и диеты длилось на протяжении всех лет, что мы были знакомы. При этом никаких проблем с лишним весом у неё никогда не было. Но убедить в этом девушку, уверенную в своей полноте ещё никому не удавалось.

– Ты после сессии домой? – будничным тоном спросила подруга.

– Угу. Придётся. – я принюхалась к вафле, после чего аккуратно откусила. – И правда вкусно.

– А то! – Алёна улыбнулась. – Я знаю толк в уличной еде.

– По тебе не скажешь.

– Ой, да ну тебя! Скажешь тоже. – ответила Алёна, но по лицу было видно, что ей приятно.

Я только улыбнулась в ответ, после чего стала разглядывать людей, которые так же как и мы, гуляли в парке. Меня всегда восхищал мир своим умением собрать в единое целое, казалось бы, несовместимые вещи. Вот парк, а в нём несколько десятков, а может сотен людей. У каждого из них своя жизнь, судьба, взгляды, привычки и убеждения. Мы не знакомы друг с другом, мы даже не запомним лиц и никогда не узнаем о жизнях друг друга, не поделимся своими проблемами. Но вот сейчас мы здесь – идём по освещённым аллеям парка и являемся чем-то единым, сами не подозревая об этом.

– Тань. – снова вырвал меня из размышлений голос Алёны. – Ты потом вернёшься?

Её вопрос застал меня врасплох. Я удивлённо посмотрела на подругу.

– Конечно. А почему я не должна возвращаться?

– Ну мало ли. У тебя теперь есть волшебное блюдо.

И волк, который за ним охотится – продолжила я мысленно.

– Ну, образование оно мне вряд ли даст. – попыталась отшутиться я.

– Почему? Если оно смогло сделать курсовой, то и диплом может сотворить. – Алёна старательно отводила глаза.

– Мало получить корочку, надо же ещё и данные в реестр внести, а самое главное – знаний оно мне в голову не вложит.

– Знаешь, иногда ты такая правильная. – Алёна невесело хмыкнула. – Даже чересчур.

– Хорошо, что это лишь иногда, правда? – я толкнула её локтём в бок.

– Да уж. А то была бы форменной душнилой.

Мы засмеялись, и я с удивлением почувствовала, как напряжение последних дней разжало холодные пальцы. Сейчас я просто гуляла с подругой, ела вкусняшки и не было ни блюда, которое, вдруг, начало исполнять желания, ни Волка, преследующего меня, ни мышки Вувыльту, работающей лаборанткой в университете.

– Ты уже решила где будешь искать информацию о блюде? – спросила Алёна.

– Наверное, сначала просмотрю бабушкины вещи. Может наткнусь на что-нибудь полезное. А потом буду искать шамана.

– Настоящего? – Алёна посмотрела на меня с любопытством.

– Ну да. Не игрушечного же. – я только пожала плечами.

– А он поможет?

– Не знаю. Теоретически, он может знать о волшебных свойствах блюда больше, чем остальные.

– Знаешь, это так интересно.

– Что?

– Ну, вот мы живём в одной стране, учимся на одном факультете, даже живём в одной квартире, но при этом, как будто в разных мирах. У вас там тундра, настоящие шаманы и леденющее море, а у нас поля, леса, реки и слияние ислама и православия в одной республике.

– Мне кажется, что именно это и делает нашу страну такой чудной. – я улыбнулась. – Нам не нужна искусственная толерантность, ведь мы итак умеем уживаться с разными культурами и народами.

– С разными религиями. – продолжила за меня Алёна.

– И разным мышлением.

Я осмотрелась по сторонам. Вокруг шли люди – русские и татары, а между ними я – чукча. И никто не тыкал ни в кого пальцем, да даже не обращал внимания. Мне стало так уютно в этом человеческом людовороте, что я невольно разулыбалась. Алёна приобняла меня за плечи, а где-то сбоку начал играть уличный музыкант. Знакомые с детства слова сливались с гитарными переборами.

Мы остановились.

– Пойдём туда? – шепнула Алёна.

Через минуту мы вышли на небольшую площадь. Вокруг музыканта уже начала собираться небольшая толпа. Люди неуверенно подпевали простым словам. Кто-то пританцовывал. Весна будоражила кровь, делала всех добрее, чем обычно. А может, просто я стала чуточку расслабленней, чем раньше?

Уже через час блужданий по парку, мы окончательно замёрзли и отправились домой. Я тихонько напевала себе под нос, а Алёна умиротворённо молчала.

– Спасибо. – наконец нашла нужные слова я. – За то, что вытащила.

Подруга довольно улыбнулась.

– Да не за что. Хорошо погуляли. – она резко остановилась перед подъездом и нахмурилась.

– Что там?

Я подняла глаза к окнам своей квартиры и почувствовала, как внутренности сковали ледяные оковы страха. В окне явно перемещался луч фонаря.

– Надо вызвать полицию? – спросила Алёна дрожащим голосом.

– Блюдо! – вскрикнула я и, не осознавая толком что и зачем делаю, побежала внутрь.

Дверь в квартиру была прикрыта. Я остановилась перед ней, несколько раз глубоко вздохнула, в попытке успокоить гремящее сердце, и аккуратно открыла. В квартире стояла пугающая темнота. Дверь в мою комнату осталась приоткрытой и в ней я увидела высокий мужской силуэт. Луч фонаря замер, после чего мужчина начал оборачиваться. Я смотрела на него и не могла заставить себя сделать ни шагу. Лишь когда луч фонаря упёрся в меня, я закричала. Одновременно со мной громко загудел бубен. Что-то толкнуло меня сзади, я оступилась, а уже в следующее мгновение почувствовала запах шерсти.

Волк перемахнул через нас с повалившейся на меня Алёной и исчез на лестнице. Мы кое-как встали, я нащупала выключатель и, не разуваясь, рванула в комнату. Блюдо лежало на прежнем месте. Очевидно, мы спугнули вора.

– Тань. – пропищала Алёна тоненьким голосом.

Я обернулась. Дрожащая девушка закрыла дверь на все замки, после чего посмотрела на меня огромными, как у совы, глазами.

– Тань, где вор?

– Убежал. – я удивилась спокойствию, с которым сказала это.

– Тань, там же собака убежала.

Я посмотрела на неё и покачала головой.

– Тань, собака не могла фонариком светить. – высказала Алёна очевидную мысль. – Значит он ещё здесь?

Я отрицательно покачала головой, после чего открыла её комнату, а затем и ванну с туалетом, показывая, что квартира пуста. Тут же, с холодным любопытством отметила, что сама ожидала чего-то подобного. В конце концов, если Вувыльту может принимать облик человека, то почему этого не может делать волк? Но Алёна о сказочной природе лаборантки ничего не знала, поэтому для неё столкновение с волком, который умеет превращаться в человека оказалось слишком большим потрясением.

Губы девушки начали прыгать, она вцепилась в полы полурасстёгнутой куртки и разрыдалась. Я подошла к ней, обняла и погладила по спутавшимся волосам.

– Я разберусь со всем этим. Обязательно разберусь.

– Тань, тут же был человек. Человек, не собака. – всхлипывала подруга.

– Он убежал. Я видела. – я старалась говорить убеждённо, но Алёна только помотала головой.

– Я же видела. Кроме собаки из квартиры никто не выбегал.

– Ты его не заметила. Он выбежал, как только я к квартире подошла.

– Тогда почему я с ним не столкнулась?

– Он наверх убежал. – на ходу выдумывала я.

– Значит он до сих пор где-то в доме?

– Нет. Он уже ушёл.

– А если он вернётся?

– Не должен.

– Давай полицию вызовем?

– А смысл? Его здесь уже нет.

– Ну, может, они отпечатки пальцев снимут.

– Будут тут торчать полночи, перемажут всё, а его всё равно не найдут.

Я закусила губу. Как они его найдут, если он – волк? Но этого я подруге говорить, разумеется, не стала. А ещё я не стала говорить ей о том, что уехать мне, по всей видимости, придётся, не дожидаясь окончания сессии. Иначе волк снова проберётся в квартиру, а таскать с собой блюдо в университет я не собиралась.

Спустя несколько кружек чая с мятой и моими заверениями в том, что вор сегодня уже точно не вернётся, Алёна ушла спать, а я осталась на кухне, наедине со своими мыслями и страхами. Очевидно, оставлять блюдо в квартире нельзя. Бросать сессию тоже не стоило бы. Но как быть? Может взять отсрочку до осени? Но для этого нужна уважительная причина, а если я скажу, что у меня есть волшебное блюдо и из-за этого на меня охотится волк, это скорее всего приведёт меня в психиатрическую клинику, а не к отсрочке сессии. Хотя сессию это тоже отсрочит. Но блюдо не спасёт. Нестерпимо захотелось позвонить маме. Я глянула на часы, прибавила восемь часов и поняла, что не время. Только перепугаю родителей ранним звонком.

Я налила себе очередную кружку чая и выключила свет. Мир за окном сразу же стал объёмным. Подойдя к нему, я опёрлась на подоконник и прислонилась лбом к холодному стеклу. По тротуару проехал велосипедист. Где-то сбоку истошно мяукал кот. Во тьме двора блеснули отражением света два больших глаза. Я затаила дыхание, вглядываясь в силуэт. Волк – прошило меня осознание. Отшатнувшись от окна, я опустила штору. Руки слегка дрожали и мне не с первого раза удалось поднять кружку с чаем.

Я закрыла глаза, начала считать.

Раз. Волк пробрался ко мне в квартиру.

Два. Он умеет принимать человеческое обличье.

Три. Он едва не добрался до блюда.

Четыре. Мне нельзя оставлять блюдо без присмотра.

Пять. Мне придётся бросить универ?

Шесть. Как рассказать обо всём родителям, чтобы не напугать их?

Семь. А может лучше позвать на помощь мышку Вувыльту?

В сказке она была хитрой. Если сказка не врёт, то Вувыльту и сейчас сможет придумать какой-нибудь выход. Но как с ней связаться, не выходя из квартиры? Ответ напрашивался сам собой – через Алёну. Я тихонько прокралась по коридору до своей комнаты и залезла под одеяло.

– Тынагыргын. – шепнул сон.

Глава 6

Утро началось с вранья. Еле-слышная трель будильника выдернула меня из сна, в котором только-только начала метаться снежная взвесь. Я открыла глаза и обнаружила, что постель снова покрылась крошевом мелкого снега. Но это было не единственное, что меня поразило – все вещи, что лежали на столе, стуле и кресле, были раскиданы по полу. Я вскочила, со стуком упала на колени и нащупала под кроватью блюдо и, как только увидела, что оно стоит на месте, повалилась обратно в постель. Правда, тут же снова вскочила – снег неприятно впился в кожу. Пришлось вытряхивать одеяло и только потом залезать обратно в уютный кокон.

– Тааань! Ты идёшь? – крикнула Алёна откуда-то из ванной.

– Нет. – прохрипела я, спрятавшись под одеялом так, чтобы наружу торчали только глаза и уши.

– Ты чего? – соседка заглянула в комнату.

Её глаза заметались по разбросанным вещам, после чего краска схлынула с её лица. – Он возвращался, да? – пискнула она.

– Нет. – я нехотя вылезла из-под одеяла и приобняла подругу. – Это я разбросала.

– Зачем?

– Замёрзла. Носки искала, а свет включать лень было. – на ходу соврала я.

– Ты заболела?

– Да. – с энтузиазмом закивала я. – Да, я отлежусь сегодня, а ты скажи, что я приболела.

Я сделала максимально печальное лицо. Алёна внимательно посмотрела на меня, потом на мои ноги, на которых носков, разумеется, не было, затем нахмурилась, но, к счастью, спорить не стала.

– Ладно. Ты только в деканат позвони на всякий случай.

– Угу. – сказала я, залезая в остывшую кровать. – Чуть позже позвоню.

Соседка ещё полчаса шуршала в квартире, после чего дверь хлопнула и наступила тишина. Я смотрела в потолок, а мысли мельтешили в моей голове, как мотыльки перед фонарём. Что сделать сначала – позвонить в деканат или родителям? И там, и там, разговор предстоял сложный, но если переговоры с деканатом меня пугали необходимостью вранья, то разговор с родителями приводил в ужас необходимостью рассказать им всю правду. Ну, или хотя бы часть. Я поёжилась и плотнее закуталась в одеяло.

За окном весело щебетали птицы. Солнце пригревало мир, а на деревьях уже распустилась нежная в своей юности листва. Мне всегда нравился именно этот период весны – когда воздух наполнялся сладковатым запахом раскрывшихся почек, а глаза радовались молодой зелени. Я любила проводить пальцами по только что распустившимся листьям и представлять их короткий жизненный путь – от весны к осени. Они как люди – рождаются, живут и умирают за до смешного короткий срок, но дерево остаётся жить. Оно объединяет в себе давно опавшие листья и те, которые родятся через десятки лет – как семья, или род, объединяет людей, которые никогда не были знакомы, но едины по своей крови.

Спустя час, на протяжении которого я бессмысленно и беспощадно гипнотизировала телефон, решила, что перед двумя трудными разговорами стоило бы всё-таки позавтракать. В холодильнике обнаружилась колбаса, что не могло меня не обрадовать. Я сделала бутерброды, налила кофе и замерла, глядя в окно. Молодая зелень скрыла большую часть вида на двор, но он мне и не был нужен. Я напряжённо думала о том, какую ложь придумать для университета, и какую часть правды сразу рассказать родителям. Как сделать это так, чтобы не напугать их.

Когда завтрак был окончен, посуда помыта, а кухня блестела чистотой, я поняла, что оттягивать разговор дальше смысла нет. Раз я соврала Алёне о болезни, то, наверное, имеет смысл то же сказать и в университете. А со справкой как-нибудь разберусь. Мои размышления прервал бодрый сигнал телефона – звонила мама. Я глубоко вздохнула, после чего закрыла глаза и взяла трубку.

– Привет, мам. – прощебетала я таким деланно бодрым голосом, что самой стало противно.

– Привет, Тына. Как дела?

– Всё хорошо. – зачем-то соврала я, хотя собиралась рассказать правду. – Как у вас?

– У нас нормально. – мама помолчала. – У тебя точно всё хорошо? – голос мамы дрогнул.

– Почему ты спрашиваешь? – я насторожилась.

– Я беспокоюсь за тебя. Сердцем чувствую, что что-то не так.

– Не так, мам. – скрепя сердце созналась я. – Всё совсем не так.

– Тына?

– Блюдо. Оно работает. – я сказала это и ужаснулась тому, как дрожал мой голос.

На том конце провода повисла тишина.

– Мам? – позвала я, не выдержав.

– Как работает? – мамин голос сел.

– Оно исполняет желания. Как в сказке.

Снова повисла тишина.

– Мне надо приехать. Я… Мне не стоит здесь оставаться пока. – продолжила я.

– Что? – мамин голос сорвался. – Почему?

– Волк, мам. – прошептала я. – Он приходит.

– Дочь? Ты не шутишь?

– Нисколько. Только мне надо что-то придумать для универа. Сессия ещё не закончилась.

– Я поняла тебя. Перезвоню. – мамин голос обрёл твёрдость, словно цель придала ей сил. – В университет пока не звони. Я сама. – сказала она напоследок и отключилась.

Я медленно выдохнула, судорожно вдохнула и налила большую кружку чая. «По крайней мере один разговор закончился.» – успокаивала я сама себя. «Но продолжится вживую.» – не дал успокоиться внутренний голос. Я потёрла лицо руками. До чего же сложным оказался мир, который ещё неделю назад казался простым и понятным. Сколько ещё сказок проснётся? Со сколькими мне предстоит встретиться?

Не успела я подумать об этом, как в дверь деликатно постучались. Я напряглась, немного подумав взяла нож, затем медленно, стараясь быть бесшумной, подошла к двери и заглянула в глазок.

За дверью переминалась с ноги на ногу Майя Дмитриевна. Я протяжно вздохнула, упёрлась лбом в дверь, после чего всё-таки открыла её. Женщина-мышка искоса посмотрела на нож в моей руке, ухмыльнулась и бесцеремонно вошла в квартиру.

– Волк приходил сюда, да? – спросила она, когда я закрыла дверь.

– Как ты узнала? – я нахмурилась.

Мышь красноречиво посмотрела на оружие в моей руке.

– Я не ясновидящая, Тынагыргын.

– Я поняла. – немного смутившись, я спрятала нож за спину и указала Майе Дмитриевне на кухню. – Чай?

– Не откажусь.

– Сыр нарезать? – не удержалась от ехидства я.

Вувыльту уселась на тот же стул, что и в прошлый раз, но услышав мой вопрос чуть привстала и активно закивала.

– Давай-давай, Тынагыргын. От сыра хуже ещё никому не стало.

– Я и не думала, что мыши из северных сказок тоже любят сыр. – поддразнила я мышку.

– Могла бы и не паясничать. – Вувыльту довольно улыбнулась. – Я же не первый день, как проснулась – уже успела распробовать местные блюда.

– Как ты попала сюда? – задала я вопрос, который мучил меня с прошлой встречи.

– Уснула неподалёку.

Я поставила на стол тарелку с нарезкой и две кружки, затем налила чай и уселась напротив гостьи. Мышь взяла кусочек сыра, с наслаждением принюхалась, после чего положила его в рот и стала медленно жевать. Глаза она зажмурила, отчего вид у женщины стал комичным. Я не выдержала и хихикнула.

– Какая же ты противная, Тынагыргын. – протянула мышь, но я по её лицу видела, что она не злится.

– Слушай, Вувыльту, извини, что я тебя отвлекаю, но мне очень интересно. – начала я. – Ты говоришь, что сказки начали просыпаться.

– Да. – ответила ничуть не заинтересованная разговором Майя Дмитриевна.

– А как вы уснули?

Вувыльту посмотрела на меня с любопытством, после чего вернулась к тарелке с сыром.

– Просто уснули. – она пожала плечами.

– А ты уснула где-то неподалёку?

– Ну, да.

– А как ты здесь оказалась?

– Пришла.

– И давно это было?

– Давно, наверное. – мышь улыбнулась, принюхиваясь к очередному кусочку сыра. – Я не помню.

– А кто-нибудь помнит?

– Он, наверное, помнит. – мышь поёжилась.

– Он – это кто? – напряглась я.

– Я о нём пока говорить не буду. – степенно произнесла Вувыльту. – Ты испугаешься и начнёшь делать глупости. Лучше скажи, дорогая Тынагыргын, когда домой поедешь.

– Как только утрясу проблемы с сессией. – я схватила свою чашку и залпом выпила её.

– Сессия. – протянула мышь и замолкла. – Дитя рассвета, ты должна понять, что она для тебя не имеет значения.

– Ага, вылечу из универа и что тогда будет иметь значение?

– То, что действительно важно. – Вувыльту подалась вперёд и вперила в меня свои глаза, больше похожие на бусины.

– А что важно? – начала злиться я.

– То, что Волк не должен получить блюдо. – отчеканила Вувыльту и отпрянула, словно испугавшись своих слов.

– Почему? Может мне просто отдать ему блюдо и всё?

– Ты что! Не смей! – Вувыльту вскочила со своего стула и, подбежав ко мне, вцепилась в мои плечи. – Нельзя отдавать!

– Но почему? – закричала я. – Это же его блюдо?

– Он заплатил им за свою жизнь. – Майя Дмитриевна разжала пальцы, но тут же взяла мои руки в свои. – Это плата, которую нельзя просто так забрать обратно. Это… – она помолчала, подбирая слова. – Это не по правилам.

– А кто устанавливает правила?

Я почувствовала, как на тело навалилась усталость. Она придавила мои плечи тысяче тонным грузом.

– Миры сами их вырабатывают.

– Это как?

– Я не знаю. – мышь развела руками. – Я всего лишь маленькая мышка Вувыльту.

По кухне разлилась тишина. Она заполнила собой всё пространство, проникла в самые узкие щели.

– Тебе нельзя тянуть, Тынагыргын. Нам надо ехать на север.

– Почему? – упорно пыталась отрицать очевидное я.

– Там наш дом. Там Духи смогут нам помочь.

– А здесь есть Духи?

Мышь посмотрела на меня так, будто я сморозила несусветную глупость.

– Конечно. Ты должна их чувствовать.

– Кому должна? – попыталась съязвить я.

– Своей крови. – невозмутимо ответила Вувыльту. – Собирайся. Самолёт завтра утром, я буду ждать тебя в аэропорту.

– Послушай, Вувыльту, Он – это же Кутх да? – прямо спросила я.

Майя Дмитриевна медленно кивнула.

– А с местными Духами можно как-то договориться?

– Можно. Но в разборки с Волком они вступать не будут. Не захотят. Ты чужая для них, Тынагыргын.

Несколько минут в кухне стояла тишина. Я пыталась привыкнуть к своей новой роли в мире, а мышь беззастенчиво наблюдала за мной.

– Мне надо разобраться с универом. – упрямо возразила я после паузы.

– Да разберёмся. – Вувыльту махнула рукой и прошла к двери. – Будет тебе отсрочка от сессии. – сказала она, уже выходя в подъезд.

– Пока! – крикнула я вслед удаляющейся мыши, которая, на этот раз, не стала ждать лифт и отправилась вниз пешком.

Спустя час позвонила мама и сообщила, что отпросила меня с сессии, сославшись на проблемы дома. В университете охотно пошли мне навстречу, учитывая превосходную учёбу и недавнюю смерть бабушки. Я попрощалась и наконец-то смогла хоть немного расслабиться. Но долго пребывать в таком состоянии мне не пришлось.

Алёна вернулась домой уже вечером, когда я практически закончила собирать чемодан и сидела перед картоном, в котором привезла блюдо раздумывая – стоит ли снимать бубен с основания или перевести его так же, как сюда.

– Ты куда? – испуганно спросила она.

– Домой. – я попыталась сделать вид, что ничего особенного не произошло.

– Это из-за вора, да?

Я посмотрела на подругу. Она стояла, прислонившись спиной к косяку на входе в мою комнату. Её короткие русые волосы разметались по плечам, а в глазах искрился страх.

– Да. Я думаю, что дома сейчас будет безопаснее.

Алёна пожевала губами, а потом едва слышно выдохнула:

– Я здесь одна не останусь. – она окинула взглядом комнату. – Не обижайся, Тань, но мне страшно.

– С ума сошла? – удивилась я. – Я бы на твоём месте тоже съехала бы.

– Ты не злишься?

– Ни капельки.

Я встала и подошла к подруге.

– Мне не за что злиться, Алён. Спасибо, что не сбежала ещё вчера. – я нервно хихикнула, сглаживая неловкость фразы.

– Ну я же не сволочь оставлять тебя одну в квартире после… Этого. – с прерыванием ответила подруга.

– Я улетаю завтра утром. В универе знают.

– Да, у меня куратор спрашивала, не в курсе ли я что у тебя произошло.

– Тебе есть куда переехать?

– Да. Сначала к родителям, потом квартиру найду. – Алёна отвела глаза.

– Эй, не переживай! Всё нормально.

– Я тогда тоже собираться пойду. – неловко закончила разговор подруга и ушла в свою комнату.

Я подошла к окну, заглянула в небо. Спиной почувствовала, как опадает очередной лепесток, казалось бы, незыблемой жизни. Сердце сжалось, но ни одной слезы не выкатилось из моих глаз. Жизнь – бесконечный путь. С кем-то пути расходятся, но есть и дороги, с которыми моя сливается. Надолго ли?

Я помотала головой, в попытке выбросить философию из мыслей и вернулась к блюду и бубну. После недолгих раздумий пришла к выводу, что проще транспортировать бубен в том же виде, в котором привезла его сюда. Поэтому я, мгновенно успокоившись, завернула его вместе с блюдом в несколько слоёв картона, а затем плотно обмотала скотчем.

«Надо будет придумать для них что-то поудобнее.» – подумала я и ужаснулась. Но предчувствие однозначно говорило о том, что это не последний мой путь с блюдом и бубном наперевес.

Вувыльту сказала, что будет ждать меня в аэропорту, но как она купит билеты? И почему я не подумала об этом сразу? Дрожащими руками я схватила телефон и нашла информацию о завтрашнем рейсе. Прямого сообщения с Магаданом тут отродясь не было, поэтому Вувыльту очевидно имела ввиду самолёт на Москву. Кое-как мне удалось забронировать билет. Я было выдохнула, но тут же напряглась снова – надо же ещё и билет из Москвы в Магадан забронировать. Спустя полчаса я облегчённо выдохнула и, после недолгих раздумий отправилась на кухню пить чай. По пути заглянула к Алёне. Подруга сидела на полу, напротив чемодана и методично пыталась впихнуть в него сразу все вещи из шкафа.

– Эй! – я помахала рукой. – Я оставлю тебе ключи от квартиры – постепенно вывезешь остальные вещи.

– Правда? – спросила она тоненьким голосом.

– Ну ты же оставалась здесь, когда я на лето к родителям уезжала. – Я улыбнулась.

– А ты вернёшься? – грустно спросила Алёна.

Я вздрогнула. От её вопроса повеяло холодом.

– Вернусь. – я махнула рукой, сбрасывая оцепенение. – Куда я денусь-то? Мне же сессию ещё закрывать.

Мы одновременно хихикнули.

– А Майя Дмитриевна тоже куда-то уезжает. – неожиданно перевела тему подруга.

– Да? – я задумчиво покачала головой, лишь бы не дать понять подруге, что знаю об её отъезде.

– Странно это как-то.

– Да нет. Все куда-то ездят, откуда-то возвращаются.

– Ой, опять ты со своей философией!

Алёна прыснула, а я облегчённо выдохнула. Мне определённо удалось отвести подозрения и от себя, и от своей связи с Майей Дмитриевной.

Ночью мне не спалось. Стоило закрыть глаза, как казалось, что Волк пробирается по коридору, ступает огромными лапами по линолеуму, выпрямляется в человеческий рост над блюдом. Добавляли ужаса скулящие во дворе собаки. Я прижала колени к груди и зажмурилась.

Полого стелился склон сопки под ноги. Редкая трава цеплялась за камни, прикрывала густой мох. Я шла вперёд и вверх, к самой вершине. Звенели, сталкиваясь друг с другом бисерные нити. На вершине я остановилась. Внизу бесновалось море – беспощадное в своей печали. Чайки кружили высоко в небе, не смели приближаться к волнам.

Я не могла оторвать взгляда от пены, сбивающейся на гребнях волн. Что-то жуткое шевелилось в глубине, отражалось гулом в моей груди.

– Тынагыргын. – ударил в спину ветер.

Я едва не оступилась, замерла над глубиной и, скорее почувствовала, чем увидела, как огромная волна поднимается, заслоняет собой горизонт. Чей-то раздражённый взгляд прошил меня насквозь, и волна обрушилась на мою голову.

Я проснулась, хватая ртом воздух. Солёная вода стекала с меня ручейками. Я опустила ноги на пол и тут же отдёрнула их – на полу собралась лужа, прикрывающая стопы. Постель намокла сильнее всего. Я схватила телефон со стола, порадовалась тому, что он не намок и включила фонарик. Комната представляла собой жалкое зрелище – кровать мокрая, на стене возле неё влажные потёки, пол в воде. Я холодно отметила, что очередной прорыв сна в реальность уже не вызывал во мне панического страха. Только тревожную оторопь и раздражение от предстоящей уборки. Ну и боязнь того, что я могу затопить соседей.

Я зябко поёжилась, нашла в шкафу сухую футболку, переоделась и только после этого тихонько пошла в ванну за ведром и тряпкой. До шести утра я собирала воду, выжимала постель и развешивала её сушиться. Потом выкатила вещи в коридор, оделась и засела на кухне с кофе и бутербродами, вкуса которых не ощущала.

С Алёной попрощались скомкано. Сухо обнялись и, не договорив ни одной положенной при прощании фразы, разошлись. Я на улицу, она в квартиру. Замок печально щёлкнул за спиной, а я вздохнула. Было ощущение, что я или не вернусь сюда, или вернусь совсем другим человеком. Меня пугали обе перспективы.

Таксист, к счастью, попался молчаливый и я задремала, пригревшись на заднем сиденье. Проснулась перед самым аэропортом, поспешно вышла из машины и долго смотрела вслед машине, не решаясь войти внутрь. Майя Дмитриевна ждала меня возле стойки регистрации.

– У тебя есть билет? – спросила она вместо приветствия.

– Угу.

– О, какое счастье! – женщина бросилась меня обнимать. – А то я забыла тебе сказать. Какая же ты умница, Тынагыргын!

Я даже слегка покраснела от неловкости ситуации.

– Майя Дмитриевна. – прошептала я, глядя на оборачивающихся на нас людей.

– Да-да. – она отпустила меня и красноречиво посмотрела на свёрток с блюдом. – Приходил?

– Нет.

– Хорошо. Значит у нас есть время.

– Почему вы мне помогаете?

– Потому что в этом суть моей сказки. – женщина широко улыбнулась. – Помогать и поддерживать.

– А ещё хитрить.

– Если только немножко. – расхохоталась Вувыльту.

Весь полёт до Москвы я проспала. Вувыльту сидела в другом конце салона, что меня даже обрадовало. Почему-то я была уверена в том, что спокойно спать она бы мне не дала. Ожидание рейса до Магадана оказалось недолгим – всего полтора часа. Я за это время даже не успела соскучиться. Майя Дмитриевна трещала без умолку – делилась впечатлениями от своего первого полёта. Она с любопытством разглядывала то московские терминалы с голограммами, то ленту для багажа и в моих комментариях не нуждалась. Так что уже через пятнадцать минут я полностью отключилась от разговора.

В самолёте до Магадана наши места оказались близко друг к другу. Вувыльту сидела на два ряда впереди и постоянно поворачивалась, то ли чтобы проверить не исчезла ли я, то ли чтобы найти во мне успокоение. Полёт ей явно не нравился.

– Лучше бы я превратилась в мышь и залезла к тебе в карман. – причитала она, когда мы ехали от самолёта к Магаданскому аэропорту.

– А что тебе мешало? – озадачилась я.

– А вещи? Ты бы не дотащила столько вещей одна. – нервно замахала руками Майя Дмитриевна.

– Не дотащила бы. – я согласно кивнула. – Слушай, а как ты вообще себе билет купила? – осенило меня.

– Попросила студентов помочь. – ничуть не смутилась мышка Вувыльту. – О, это за тобой?

Она махнула рукой, и я увидела папу. Он стоял, как всегда, чуть в стороне и тревожно разглядывал нас с Майей Дмитриевной.

– Слушай, Вувыльту, а тебе есть где остановиться? – догадалась спросить я.

– Есть-есть. – похлопала она по моему плечу. – Не переживай.

– А здесь тоже могут быть сказки?

– Ну, разумеется. – Вувыльту даже отодвинулась от меня, чтобы посмотреть в глаза. – Здесь их даже больше.

– Почему?

– Тут колыбель рядом. – мышка в облике человека подхватила свой чемодан с ленты, следом сняла мой и впихнула мне в руки. – До города довезёте?

– Конечно. – я перехватила поудобнее блюдо и повела Майю Дмитриевну знакомиться с папой.

Как ни странно, они сразу же нашли общий язык. Уже через полчаса лаборантка весело рассказывала папе университетские байки и ненавязчиво расспрашивала о последних событиях, произошедших в городе. Я провалилась в свои мысли и в разговоре участие принимать не стала.

Мимо неслись деревья. Сопки то прятались за невысокой стеной леса, то приближались. Манили своей загадочностью. Сердце отзывалось на их зов. Внезапно я обнаружила, что тихонько напеваю себе под нос какую-то тягучую мелодию. Она вытекала из меня толчками, просилась на свободу – под бледное небо, на далёкие сопки. Папа и Вувыльту затихли, вслушиваясь в мелодию, а я пела и пела, не могла остановиться даже когда горячие, тоскливые слёзы потекли по щекам.

Замолчать мне удалось не сразу. Лишь спустя время мелодия вытекла из меня и замолкла сама собой. Я обхватила себя руками и отвернулась к окну, чтобы не встречаться ни с кем взглядами.

– Красивая песня. – пропищала мышка Вувыльту.

– Я уже много лет не слышал, чтобы ты её пела. – глухо проговорил папа.

– Я уже пела эту песню? – удивилась я.

– Конечно. Лет до пяти.

– Нет, пап. Именно эту?

– Да. Целыми днями. Мы с мамой её наизусть запомнили.

– А почему перестала?

– Не знаю. Просто перестала и всё.

Я снова отвернулась к окну. Это не просто песня – я чувствовала её сердцебиение всем своим существом. Но почему же я не помнила, что пела её в детстве? Ну, положим, сейчас она могла всплыть в памяти случайно. Всё-таки наш мозг ещё мало изучен.

– А откуда я узнала её? – прервала я завязавшийся было разговор папы и Вувыльту.

– Кого? – не понял папа.

– Песню.

– Не знаю. – он посмотрел на меня с тревогой. – Просто в одно утро встала и запела. Тебе года два было.

Легче не стало. Понятней тоже. Прерванный мной разговор возобновился, а я провалилась в тягостный сон, как ни странно, без сновидений.

Когда я проснулась Майи Дмитриевны в машине уже не было, а мы подъезжали к нашему дому. Небо опустило на город облака, моросил дождь. С блюдом в обнимку я забежала в подъезд, почти на ощупь добралась до квартиры и ввалилась в тёплые объятья матери.

– С возвращением, Тына. – только и услышала я.

Вечер пролетел, казалось, за одно мгновение. Мир сузился до одной квартиры, на краю огромной страны, а переживания и страхи отступили во тьму, где им и место. Только глубокой ночью, уже на границе со сном, я услышала, как ветер за окном шепнул моё имя.

– Тынагыргын. – звал он меня.

– Дочь рассвета. – отстукивали капли по стеклу.

– Эргырон. – ударились о недалёкий берег волны.

Глава 7

Меня разбудил ветер. Он бился в окно, играл с тяжёлыми шторами, подвывал в щель приоткрытой форточки. Я проснулась и долго лежала с закрытыми глазами, представляя, что я – это ветер, а ветер – это я.

В детстве я часто представляла себя небом. Думала, что ветер – это волосы на небесном челе. Тогда мне казалось, что небо охраняет мир от опасности извне. Теперь я чувствую, что оно разделяет наш мир, с каким-то другим. Или соединяет – смотря как посмотреть.

Лишь запах блинов смог вытащить меня из уютной постели. Первым делом я раздвинула тяжёлые шторы. В небе кружились чайки, а серое море волновалось в своих берегах. Я закрыла окно и отправилась туда, куда вело меня сердце, а вело оно меня на кухню, к маминым блинам.

– С добрым утром, Тына.

– Я люблю тебя, мам. – ответила я.

На запах подтянулся папа. Мы открыли банку с вареньем и в нашей квартире наступило блаженное молчание. Ели медленно, растягивали каждую ложку, каждый блинчик, каждое мгновение. Наконец, когда стало трудно дышать от переедания, мама прервала тишину вопросом, которого я ждала и боялась одновременно.

– Тына, ты сказала, что блюдо работает?

– Да. – я посмотрела по очереди в глаза обоим родителям.

– Как ты узнала? – строго спросил папа.

– Вспомнила детство и решила попробовать. Глупо получилось. – об участии в эксперименте подруги, я решила пока умолчать.

– А Волк?

– Он появился ещё до смерти бабушки. Я думала, что это просто большой пёс, которого моё воображение подгоняет под волка.

– Он нападал? – хмуро спросил папа.

– Один раз. Недавно совсем.

Мама прижала руки ко рту.

– Давайте я расскажу по порядку. – я попыталась успокоить родителей. – Волк сначала просто появлялся на улице недалеко от дома. Но недавно он попытался напасть на меня во дворе, а Майя Дмитриевна привела гвардейцев. – внезапно я поняла, что не знаю как могут отреагировать родители на то, что Волк может превращаться в человека.

– А потом?

– Потом я приехала сюда. – закончила рассказ я.

– А как Майя Дмитриевна узнала, что тебе нужна помощь? – спросила мама.