Посвящается сказочному актёру Олегу Далю
1
Как же так получается, что порой совсем уж хилый и не подающий абсолютно никаких надежд на крепкое здоровье индивид, вдруг совершает определённо героический поступок. Вот смотришь на такого доходягу, а он стоит еле живой, весь тощий, блёклый, в чём только душа держится, того и гляди с минуты на минуту помрёт, но нет же, не мрёт, а бац и подвиг совершает. Ну право чудеса. Просто поразительно. И ладно бы такой герой был изрядно упитан или мускулист, но никак нет, наоборот, он тщедушен и даже убог. Хотя люди исстари привыкли, что все народные герои складно-сложенные гиганты, или хотя бы ловкие силачи.
Вот есть всем известный пример Ильи Муромца, богатыря, который тридцать лет и три года на печи лежал, хворал, немощь ощущал, а потом враз, как встал, и массу всяческих подвигов насовершал, отчизну от ворога спасал. Или вот тот же Емеля, ведь тоже с печи не слазил, лежал, бока наедал. Правда он перед этим на рыбалку сходил, щуку поймал, заданье ей дал, и всё, в герои выбился. Сразу и воеводу, и царское войско победил, и даже иноземному послу шишку набил. Всем тумаков раздал, отвагу показал. И опять же, он весь такой упитанный, холёный, на домашних харчах отъевшийся.
В общем, что ни герой, то откормленный малой, богатырь, тощих не видать, все силачи, пузачи, слезшие с печи. Впрочем, есть у нас конечно и один доходяга герой – это Кощей Бессмертный, ну так он отрицательный персонаж, а нам положительного подавай. Хотя бы уж такого, чтоб не токмо силой подвиги совершал, но и умом, через свои познания у народа славу снискал. Ну вот примерно, как наши литераторы прошлых лет и даже веков. Вот взять нашего писателя Александра Сергеевича Пушкина, ведь и ростом он был невелик, и силой не богат, и честно говоря, телом слаб. Но зато как словом умы восторгал, какие могучие вещи сочинял, сердца вдребезги разбивал, нервную систему до апоплексического удара доводил. Мог глаголом горы свернуть, эпитетом реки вспять повернуть. Так излагал, что душа ввысь рвалась и к звёздам стремилась.
И кстати, опять-таки о душе, а вернее об авторе бессмертной поэмы «Мёртвые души», о великом Николае Васильевиче Гоголе, ведь тут уже только одно название поэмы в трепет бросает, холодный ужас в мозгу порождает, здраво мыслить мешает, в безвольный обморок повергает. Сильное потрясение от такого его произведения. Хотя сам автор был весьма болезнен, хил, притом искренне набожен, и не способен бороться с недугами, кои так его мучили всю жизнь. А на краю своей последней минуты, будучи сильно измождённым, в бреду, он всё просил, чтоб ему наконец-то лестницу с небес подали, дабы ему взобраться на облака, возвысится над мирской суетой. Так он и ушёл, немощный, больной, но остался на века в людской памяти. Вот как оно бывает.
Ну а если серьёзно, то стоит ещё вспомнить отчаянного храбреца революционного времени, бойца-писателя Николая Островского с его незабвенным героем повести, Павкой Корчагиным. Это ж целая эпопея сражения за светлое будущее человечества. Хотя и тут в герое нет ни капли жирности, тощий, нервный, насквозь пропитан недугами, зато какие трудовые и боевые подвиги совершал. В конце концов, ослеп, оказался парализован, прикован к постели, но душой не сломлен, и до последнего вздоха писал свои тексты. Вот какие люди были. Кремень. Сталь. Поэт Николай Тихонов о таких сказал: «гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей». Так что получается, для подвига не всегда нужна сила. Выходит, для побед пытливый ум и крепкий дух не менее важны.
2
Однако мы отвлеклись, ведь те события, о которых дальше пойдёт речь, как раз об этом и говорят, а потому пора бы уже переходить к главному. И тут уж без иронии не обойтись, ибо сам герой всего случившегося, человек непростой, а слишком деловой; он всё что-то придумывал, сочинял, чего-то хитрил, юлил, и постоянно искал способы занять себя чем-нибудь таким прибыльным, доходным. Хотя может это у него проявлялось всего лишь от того, что в ту пору шёл XIX век, а этот век был относительно спокойный и мало-динамичный.
Впрочем, в начале века нам всё же пришлось, повоевать с редкостным канальей Наполеоном Бонапартом, выпроводить его с нашей родненькой землицы. А дальше вроде всё не так и страшно было, сильных потрясений не наблюдалось. Ну, разумеется, слегка ещё кое-где повоевали, грозился враг издалека; но это так у нас принято, мы вечно с супостатами боремся, не позволяем им голову поднимать, и будь то хоть германец, хоть турок, хоть японец, хоть француз, мы им спуску не даём, наотмашь бьём.
Ну а тут повсеместно замирение вышло, и наш герой не найдя себе должного применения в столице, принялся по дорогам бродить, по периферии скитаться, да лихой способ дохода искать, надумал жулить и плутовать. Из одной волости в другую ходил, да не затратную работу себе находил, абсолютно лёгкую, можно даже сказать лёгонькую. Ведь сам-то он для великих трудов росточком не вышел, худосочный весь, тощий, только одно лицо у него румяное, холёное, гармонично сложенное. Уж таким красавцем уродился. Прям сказочного очарования персона. И вполне понятно, что его опрятная физиономия внушала всем особам женского пола искрение доверие и нежное уважение, чем, разумеется, наш герой не раз пользовался.
Кстати, и звали его тоже неоднозначно, а вернее сказать, это он сам себя так при знакомстве рекомендовал, непростое имечко выбрал, говорил, мол, зовут его Вальдемар, и он не из простого народа, а из графского рода. Хотя если честно, то его имя было почти обыкновенное, рядовое – Валентин, или ещё проще – Валька, так его когда-то в детстве дружки кликали. Но те времена давно минули, и теперь он шибко важничал, именовался только Вальдемаром, лишь так и представлялся, и находил для этого веские объяснения.
– Ну, во-первых, это придаёт мне важности и форсу,… а во-вторых, мне так удобней заводить знакомства с девицами,… а они мне в моём деле тоже порой пригождаются… ха-ха-ха… – посмеиваясь неоднократно отвечал он на разного рода надоевшие вопросы от ярмарочных торговцев с коими имел обороты. А таковых торговцев в его арсенале числилось немало, ибо его ремесло заключалось в том, чтоб стихи-речёвки для лучшей торговли складывать, да дифирамбы на товар сочинять. По-нынешнему, это называется, рекламой заниматься. Уж такое ремесло он себе выбрал.
Хотя скорей всего, это оно ему от рождения досталось. Ведь Вальдемар ещё сызмальства умел ловко к словам рифму подбирать, а потом их и в строфы группировать. К тому же ему очень с памятью повезло; что ни срифмует, ни сочинит, всё запомнит, зафиксирует, и навечно в мозгу отложит. Иной поэт строчку сложит, произнесёт её, да тут же и забудет, память коротка, а потом носится, бегает из угла в угол, вспомнить пытается, да корит себя за то, что вовремя не записал. А у Вальдемара всё по-другому, у него наоборот, голова напрочь рифмами забита, они там как в сейфе хранятся. Он порой и хотел бы что-то забыть, а не может. Оттого и принялся рифмой промышлять, на хлеб себе зарабатывать.
Бывало, придёт в какой-нибудь новый городок, осмотрится, разузнает, где что расположено, какой народ живёт, подготовится, да шасть на ярмарку свои коммерческие услуги предлагать. Притом всегда делал это своеобразно. И тут, пожалуй, уместно будет привести пример. Случилось ему как-то однажды забрести в один очень уютный и по здешним меркам весьма зажиточный городок. Как и положено присмотрелся он, с кем надо поговорил, кое-чего обсудил, и на ярмарку к торговцам с предложением направился. Подходит к обувным рядам и этак ненавязчиво обращается к тамошним обитателям.
– А хотите ли вы, братцы, чтоб у вас торговля намного лучше пошла!?… – хитро спрашивает он их.
– Ха!… Ну, конечно хотим!… Как же не хотеть-то!… Только что делать-то надо!?… Говори!… – тут же хором откликнулись они.
– А вот что делать!… Вы мне за каждое моё слово по пятаку дадите, а я вам на ваш товар такие стихи сложу, что закачаетесь!… Вот послушайте к примеру: «Мои ботинки как картинки! Нужны вам будут для субботы! А в субботу надевай, и увидишь в них ты рай!»… Ну, каково сказано!? Зацените! Или вот ещё: «Мои сапоги всем для души! В них ножка спит, да хозяину спасибо говорит!»… Ну как, нравится!? Да с такими присказками у вас всю обувь вмиг разберут!… А ну налетайте, мои волшебные стишки покупайте!… – прям так и сыпет рифмами Вальдемар, на что торговцы ему и говорят.
– Эко ты парень дорого за слова просишь,… словцо словцу рознь!… Присказки они конечно хороши, но уж слишком накладны!… Опять же неизвестно, подействуют ли они на покупателей… – с сомнением замечают купцы, но Вальдемар не сдаётся.
– А вот давайте-ка, попробуем коли так!… Я сейчас свою речёвку прокричу, и если у меня ничего не получится, то я вам рубль дам!… Но если пару обуви продам, то вы у меня на пять рублей стихов купите!… Все мои старанья с лихвой и окупятся!… Ну как, идёт такое дело!?… – вновь спрашивает он, на что торговцы уж теперь быстро согласились, ведь сделка-то выгодная, они же свой рынок знают, клиентуру изучили, и понимают, что с бухты-барахты тут ничего не продашь, вот заранее в своей победе и уверенны.
– Эх, парень… рисковый ты, деньгами разбрасываешься, и не жалко тебе рубля, считай задарма отдавать!?… Ведь пустые слова твои, бесполезные!… Ну да ладно, раз хочешь, то давай кричи свои стихи!… ха-ха-ха… – стоят, посмеиваются торговцы, а Вальдемар и спорить с ними не стал, сложил ладони рупором, поднёс их ко рту, да как гаркнет первую речёвку. А за ней сразу и вторую, и третью. Торговцы только хохочут над ним. А он опять декламирует свои вирши. И так три раза подряд. А на четвёртый, вдруг откуда ни возьмись, девоньки-подруженьки к нему подходят и спрашивают.
– Это что ж у вас за сапожки такие, что вы их так нахваливаете!?… Ну-кась, покажите нам!… – эдак кокетливо требуют, да улыбаются. А улыбки-то у них томные, манящие, зубки ровные, эмаль белоснежная, уста румяные, полны очарования. От такой красоты торговцы аж в лице переменились, просияли, отряхнулись, и к девицам потянулись.
– А вот, глядите-ка, сапожки яловые, на каблучках!… А давайте, барышни, мы вам размерчик подберём!… – сходу засуетились обувщики, и принялись перед девицами хорохориться, сапожки им примерять. А меж тем Вальдемар не унимается, вновь свои речёвки нараспев читает, и тоже улыбается, свою белозубость на показ выставляет, покупателей привлекает, карим глазом мигает, смазливой мордашкой сияет. И минуты не прошло, а к торговцам опять девицы подходят. И тоже обувь примерять требуют; им и туфли, и ботики, и сапожки подавай. Понабежало их. И тут уж Вальдемар примолк. Горланить перестал, и на торговцев этак прищуристо глянул, мол, расчёт давайте, и пальцами жест показал, который всякий купец знает, большим пальцем об указательный потёр, денег затребовал.
Ну а торговцы в ответ ему тайком кивать давай, дескать, погоди чуток, сейчас продадим, да рассчитаемся. Хотя сами даже не успевают девиц обслуживать, первые ещё сапожки меряют, а тут уж за ними чуть ли не очередь выстроилась. Идут и идут девицы, ещё и ещё. Однако это вполне понятно, ведь многим интересно стало, отчего это толпа собралась, вот и идут посмотреть. Дело-то известное, всем любопытно, а вдруг что хорошее продают. И тогда Вальдемар не выдержал, ждать более не стал, да как прикрикнет на торговцев.
– А ну расчёт подавайте!… Не то речёвку в обратную сторону прочитаю, да всех покупателей распугаю!… – сердито этак заявил, да бровью гневно укорил. Разумеется, торговцы опешили, а вдруг и вправду всех распугает-разгонит, да гурьбой к нему кинулись, деньги в карманы суют.