Liber Obscura. Тёмная книга, Эрика и её кошмарное приключение в двузначность бесплатное чтение

Глава 1

в которой Эрика достигает двузначности

Но даже желанный торт не в силах заменить громкие слова и подсластить тихое разочарование

Шёл дождь. Что не было редкостью для времени и широт, к которым прикован наш взор. И хотя дождь – явление обыденное, в некоторые дни он крайне раздражает. Иди он своей дорогой, не было бы вопросов. Но отчего-то он всегда норовил прилипнуть к особенному дню! И смыть всю его особенность в сточную канаву!

В такой день приходилось сидеть дома. Даже если дом полон удивительных миров и приключений, порою хочется чего-то совершенно банального – такого, как прогулка под ласковым солнцем или же незатейливая игра в классики. Даже если тебе уже десять. Особенно, когда тебе уже десять.

Именно столько сегодня исполнялось Эрике. Вступление в двузначность, с которой рукой подать до «взрослой» жизни с окончанием на «дцать»… Будем честны, мало кто дотягивал до трёхзначности, так что это, считай, на всю оставшуюся жизнь!

Она очень ждала этого дня и первых тёплых выходных за ним. Ведь тогда можно снова отправиться к морю, чтобы отдать волнам детство и попросить у белых птиц заветное. Но… косые ехидные струи воды отправляли эту мечту серыми потоками вниз по улице.

Эрика вздохнула, и облачко пара осело на окне. Она провела пальцем изогнутую линию, поставила две точки над ней и попыталась улыбнуться. Мало того, что дождь, так ещё и холод, словно март обернулся ноябрём. Отец говорил, что они живут в городе волшебников и что чудеса тут на каждом углу. Если это так, а Эрика ещё ни разу не усомнилась в словах отца, то отчего же эти волшебники не наколдуют приятную погоду? Или…

Нет. Погоды достаточно. О большем она боялась просить.

Эрика ещё раз вздохнула. Наверное, волшебство тратится экономно и не предназначено на каждый день. Как торт. Его отчего-то тоже подавали лишь в праздники или случаи, приравненные к ним. Словно, если посягнуть на торт в будни, это сразу обесценит всю его суть и сущность.

Вновь из груди вырвался печальный вздох. Третий раз за утро – это уже перебор!

Два шага к окну, поворот ручки, чуть слышный щелчок и вдох полной грудью. Девочка чихнула от сырости, потеряла бдительность, чуть ослабила хватку. Окно распахнулось. Ветер ворвался в комнату и зашуршал бумагой, столкнув несколько листьев на пол. Эрика изо всех сил навалилась на раму и повернула ручку. Вот дела! Ещё чуть-чуть, и Мокрица, колкий и пакостливый дух, ворвался бы в их дом! С таким надо быть всегда начеку!

Эрика с рождения была увита историями о неведомом и чудесном, что живёт рядом: родители постарались. Отец называл это богатой фантазией, мать – магическим мышлением. И оба они с жадностью слушали о каждом «монстре», встреченном дочерью. Эрика не помнила этих историй, но отец так часто пересказывал их, что они стали неотъемлемой частью её самой. Она была уверена, что раньше и правда видела всё это разнообразие сверхъестественных существ во всей красе. Сейчас же она их временами чувствовала, изредка слышала, но всегда знала, что они столь же реальны, как и она сама.

Собрав размётанные листы с пола и придавив круглой глиняной жабошарой, девочка вышла из комнаты, уселась на верхнюю ступеньку лестницы и подпёрла руками подбородок. Она посмотрела вниз, на убегающие темно-красные, потёртые и натёртые прямоугольники и втянула запах дома. Сегодня весь дом пах иначе. Волшебно. К обычным ароматам старого дерева, книжной пыли, лаванды и лимона, добавилось то, что делало обычный день праздничным.

С кухни тянуло ванилью и шоколадом – будет её любимый торт. Как обычно они все вместе сядут за стол, и ей на тарелку с алым маяком положат неприлично большой кусок лакомства, и это будет ДО каши, а возможно, и – ВМЕСТО! А когда с праздничной частью будет покончено, все разойдутся по своим делам. Но если повезёт, и погода будет хорошей… «Без шансов!» – тут же удушила надежду девочка. Но всё же, если случится чудо, старые волшебники вспомнят о своём даре и разгонят тучи, пробудят солнце и высушат улицы… Вот тогда можно рассчитывать на прогулку в парке и облако сладкой ваты. И тогда день станет невозможно идеальным!

Эрика зажмурилась, вдыхая запахи и предвкушая, но быстро мотнула головой, словно перебрала с мечтами, ощутила, как щеки запылали, и быстро повернулась к углу, где на комоде стояла клетка и из-за прутьев смотрели бусинки глаз.

– Прости, Пират, ты должен подождать меня тут, – она подбежала к прутьям и погладила острую мордочку. – Но я обязательно принесу тебе вкусняшку.

– Обезьянка! – долетел голос отца. – Ты готова? Пора!

Эрика встрепенулась. Готова? Руки взлетели к ушам. Как она могла забыть? Девочка вихрем заметалась по комнате, порывшись в жестяной коробке из-под чая, выудила пронзительно розовые серьги-кольца из лёгкого пластика и неоновые браслеты, глухо звенящие на запястьях при каждом шаге. Повернулась к зеркалу. Запертая в стекле несуразность попыталась улыбнуться ей. Худенькая, угловатая, с большими карими глазами за круглой оправой очков. А ещё непослушные, торчащие во все стороны перья волос невнятного коричневого цвета. И пусть отец называет их цвет «медвежье ушко», ей они больше напоминали сушёные спинки тараканов. Блошиное брюшко, а не медвежье ушко[1]! А ещё эта белая прядь за ухом! Вечно торчащая. Вот опять! Эрика ухватила ножницы и чикнула – одной проблемой меньше. Белая прядка упала на пол, девочка наклонилась, чтобы подобрать её, и все браслеты пришли в движение, затрепетали, забренчали, засверкали.

Она, и правда, похожа на цирковую обезьянку. Эрика вздохнула. Отражение вздохнуло вместе с ней и застыло. Подвижная и живая, она иногда замирала и казалась незаметной. Даже яркие дешёвые украшения словно были частью маскировки и оседали в памяти других сильнее, чем черты её лица. Девочка вглядывалась в своё отражение, в тёмно-зелёные джинсы и синюю футболку с изображением приоткрытого шкафа и надписью «Нарния ждёт!»

Одна из серёжек в руках зеркальной несуразности выскользнула и прыгнула прочь. Эрика дёрнулась, чтобы поймать, и пальцы налетели на стекло. В тот мир ей не было хода. Обе девочки, по ту и эту сторону зеркала, от досады закусили губу.

Отец вновь позвал её. Нельзя опоздать! Но это любимые серьги ма, она так обрадуется, увидев их. Что же делать? Эрика плюхнулась на пол. Неоновое кольцо светилось в темноте подкроватья. Опасаясь Хмура, ночного монстра, охочего до голых пяток, девочка запустила руку в сумрак и ухватила своё.

– Торт устал ждать! – донеслось снизу. – Ещё немного, и он начнёт исчезать! Без тебя!

– Иду! – крикнула Эрика и уже перепрыгнула через первые ступеньки, как вдруг вспомнила главное.

Вновь хлопнула дверь комнаты. Из шкафа полетели вещи.

Теперь полный порядок! Жилет из разноцветных лоскутов кожи поверх футболки дополнил образ. Теперь этот серый и потёкший день точно станет ярче! Эрика ласково прикоснулась к браслетам. Вот этот оранжевый ей достал в автомате отец, а лиловый с блёстками – привезла из поездки во Францию лучшая подруга Мишель, а этот перламутровый… Его купила ма, когда они отдыхали в тот единственный раз на море. Пришлось добавить несколько бусин, когда он стал мал. Как же она рыдала, когда шнур лопнул и бусинки рассыпались по полу! Но отец помог, сказал, что любую порванную нить можно связать, просто останется узелок. Эрика прикоснулась к бусинам: синяя, как море, алая, как маяк, белая, как чайка, и чёрная, как лодка. От этих дешёвых, но бесценных украшений так и веяло тёплом и солнцем.

– Этот торт чувствует себя брошенным! – возвестил голос отца.

Слетев со ступенек, лавируя между книг в узеньком коридоре, Эрика вбежала в столовую. Но драгоценные мгновения были истрачены, и входной колокольчик успел звякнуть до того, как девочка перепрыгнула через порог.

Опоздала.

Отец виновато улыбнулся и жестом пригласил к столу.

– С твоим днём, обезьянка.

Он взъерошил ей волосы и поцеловал в макушку.

– Как тебе? – он с гордостью указал на торт. – Десять ярусов!

В центре стола, как маяк среди морской глади, возвышался торт. Алые коржи перемежались белым кремом, перламутровые декоративные бусины сладко блестели, как рассыпанный жемчуг, а на самом верху было выведено имя девочки и косой крест, который символизировал римскую десятку.

– Он восхитителен! – улыбнулась Эрика. – Но что ты будешь делать, когда мне исполнится двадцать?

– Просто дорисую ещё один крестик, – усмехнулся отец.

– Да, не, па! – рассмеялась девочка. – Я про число коржей. С каждым годом их всё больше и они всё тоньше.

– Ты думаешь, я проиграю в битве с тортом? – поднял бровь мужчина. – Скорее мы все разорвём рот этими огромными кусками!

– Этого я и боюсь сильнее всего, – смеялась Эрика, забираясь на высокий табурет.

Усевшись, она покосилась на край стола. Там, где из года в год в этот день всегда лежал её подарок, было пусто. Эрика сморгнула. Так и есть. Пустота. Но не мог же отец забыть? Вот и торт готов. Этот торт и подарок всегда были неразлучны! Как Чип и Дейл, Тёрнер и Хуч, Шерлок и Ватсон[2]…

Сколько себя помнила, Эрика получала свёрток на каждый значимый праздник, а таких в году три: день рождения, Рождество и день книги. Подарок, неизменно в бумаге цвета морской волны, с тонкой ленточкой и изящным бантиком, таким, какой умела завязывать только ма. Каждый раз это была книга, о которой Эрика мечтала или о которой, по мнению родителей, только могла мечтать. И всякий раз это оказывалась восхитительная история!

Но сейчас угол стола был пуст.

Украдкой Эрика заглянула под стол, но там тоже ничего не было. А когда она подняла глаза, то встретилась взглядом с отцом, и тот улыбнулся так хитро, что стало понятно – будет сюрприз.

– Задувай! – отец пододвинул блюдо к девочке.

Открытый огонь в их «бумажном» доме под запретом: пламенные демоны так же опасны, как и Мокрица! Поэтому свечей на торте не было, но вообразить их не составило труда. Это тоже была часть ритуала. Эрика набрала полную грудь воздуха, зажмурилась, загадала желание и подула со всей силы.

Отец захлопал в ладоши: все свечи были потушены.

– Обязательно сбудется, – улыбнулся он, доставая нож. – Режем?

Эрика энергично закивала. Алый кусок торта оказался перед ней, занеся над ним вилку, девочка театрально вздохнула:

– Жаль Пират не видит этого пиршества!

– Крысам не место на кухне, – дежурно ответил отец, приноравливаясь к своему куску праздника.

Эрика поёрзала на стуле, пробуя кусочек и находя его потрясающе вкусным.

– А можно на следующий день рождения я приглашу Мишель? – спросила она, отковыривая перламутровую сахарную жемчужину.

– До этого ещё далеко, – добродушно улыбнулся отец, выуживая орехи из коржа. Каждый раз он добавлял в рецепт что-то новенькое: в этот раз это был кешью.

Он часто улыбался. Но улыбок у него было целая обойма – вежливая, сдержанная, снисходительная, разочарованная, блуждающая. Вот и сейчас – усталая и ставящая точку в вопросе.

Эрика кивнула, отправила в рот очередной кусочек и невольно взглянула на пустой угол стола. Интересно, насколько прилично напомнить о подарке? Эрика не решалась спросить. С одной стороны, это стало чём-то положенным ей по праву, а с другой стороны… Ведь никто не обязан дарить подарки, если сам того не желает. Эрика сковырнула орешек и спрятала в карман.

Когда половина куска была съедена, показался маяк. Её праздничная тарелка. Да, тарелки в этот день тоже были особенные: их снимали со стены лишь раз в году и потом бережно возвращали обратно.

Через полчаса с праздничным завтраком было покончено. Эрика знала, что дальше ей позволено не идти в школу (но сегодня и так было воскресенье), пойти гулять (но дождь лишь сильнее разошёлся), забрать и вскрыть подарок (но его не было). В носу защипало. Эрика выскользнула из-за стола, поблагодарила за чудесный торт (он правда был восхитителен) и хотела было отправиться в свою комнату, как отец остановил её:

– Мы вовсе не забыли о подарке, обезьянка, – тепло улыбнулся он. – Пойдём.

«Мы» – Эрика закусила губу, ей стало стыдно, что она успела разочароваться. Конечно же, родители не забыли про подарок! И вот, глаза вспыхнули, сердце застучало быстрее, а в животе зашуршали пушистые трепетошки. «Вкушение и предвкушение!» – девиз таких дней.

Эрика вышла следом за отцом из кухни, и узким коридором они пробрались через стопки книг в его кабинет-мастерскую. Тут тоже всё было захвачено книгами. Отец находил, восстанавливал и продавал редкие экземпляры. Старые томики в его руках оживали, сбрасывали пыль времён и открывали тайны прошлого.

– Но сначала, – отец поправил очки. – У меня к тебе просьба.

Широким жестом он указал на книги. Стопки хороводом выстроились вокруг вазы, в которой был диковинный букет – нарциссы, мимоза, тонкие прутья черных веточек, красный шнур паутиной. Явно подарок матери – её очередное творение. Флористика была её хобби с прошлого лета, зимой появлялись совершенно хтонические композиции, лишённые жизни, а сейчас к ним добавились яркие всплески первых цветов.

– О нет, па, – Эрика сморщила нос. – Только не сегодня! Сегодня ведь мой день!

Трепетошки замерли и поникли. Она обожала книги, но сейчас испытывала неясное раздражение и разочарование. Из-за отсутствия подарка или ма? Или и того, и другого. Это был её крохотный бунт, подавленный в зачатке.

– Мне очень нужна твоя помощь, обезьянка, – прищурился отец. – Ты же знаешь, без тебя я как Шерлок без Ватсона!

Мужчина выудил вазу.

– Сотни раз говорил ей, что воде не место среди книг, – вздохнул отец, унося букет на кухню.

– Ватсон нужен был Шерлоку, чтобы не заниматься скукотой и демонстрировать гениальность! – крикнула Эрика, спеша следом.

– Как Фродо без Сэма[3]? – предположил отец, безуспешно пытаясь пристроить вазу на полку, среди корешков книг.

– Сэм буквально на себе тащил это кольцо, упакованное в другого хоббита! А в итоге все лавры достались Фродо! – Эрика подхватила задетую и полетевшую вниз книгу и вернула на место.

– А ещё психотравмы, в то время как Сэм получил красавицу жену и приличную должность, – не сдавался отец. Теперь он примерял букет к столу.

– Прекрати, – буркнула Эрика, пытаясь сдержать улыбку.

– Как Вейдер без Люка[4]! – попытался он снова, критически оглядывая нарциссы и покосившуюся красную паутину.

– Вот это уже ближе, – хихикнула девочка, капитулируя.

Отец легонько щёлкнул её по носу:

– Ты же знаешь, в отличие от тебя, у меня нет нюха на книги, – улыбнулся он. – Я могу раздобыть раковины, но жемчужины в них найдёшь только ты!

– Это не нюх, па, – закатила глаза Эрика.

– Во вторник, пока ты будешь в школе, я как раз схожу на очередную книжную охоту! Прости, обезьянка, без твоего носа!

– Я их слышу! – пыталась в сотый раз объяснить Эрика. – Книги говорят со мной!

– Отлично! – закивал отец, уже убегая по тропам своих мыслей в дебри, до которых не докричаться. – Слушай, нюхай, но в рот не тяни – на них может быть плесень. И если услышишь – сразу в коробку для шептунов!

Эрика хмыкнула. Как можно не понять. Есть стопки молчунов, они самые тихие, но это не значит, что их истории скучны. Вовсе нет. Просто они упакованы в тела без голоса. Среди них прячутся редкие шептуны и шептуньи. Стоит их коснуться, и слышишь лёгкий шум, как от ракушки, поднесённой к уху. От такого шума иногда хочется почесаться.

Ещё реже встречаются певуньи, они робкие, и не шуршат в твоей голове, а тихонько поют. Обычно всего пара нот, но их незатейливый мотивчик так привязчив!

А ещё есть крикуны. Эрика была счастлива, что редко находит их. Потому что крикуны ужасны! Вопят так, что голову раскалывает, как орех. Огромные эгоисты и выпендрёжники.

Но самые редкие и таинственные – это сирены. Их голос мягок и певуч, они обволакивают мелодией, и их хочется слушать и слушать. Эрика находила сирену всего два раза. Отец тогда страшно обрадовался, сказал, выручит за каждую столько, что хватит не думать о платежах за дом до следующего Рождества.

Стоило найти говорящую книгу, и отец сразу прятал её в специальную коробку. Из неё не долетало ни звука. Замыкал и в этот же день уносил из дома. Для таких находок были не менее таинственные покупатели.

Эрике строго настрого было запрещено открывать эти книги и тем более читать. Отец говорил, что и так она испытывает дикий стресс, как если бы сознательно шла на удары током. Эрика пожимала плечами. Ей нравились книги, нравилось находить этих говорунов, ну а то, что нельзя в них заглянуть – не беда. По сути, это были все те же истории, просто с частичкой волшебства, как называл это отец. Может, отпечаток бывшего владельца или его дома, редкий типографский изъян или ограниченный тираж, живой автограф почившего автора или звезды, подарившей эту книгу другу. Чтобы обыденное стало необычным, его должно было коснуться что-то из ряда вон выходящее.

Отец считал, что Эрике дано слышать эти оттенки, концентрацию жизни. Иногда же Эрике казалось, что не только жизни. Особенно после того, как она узнала, что один из найденных ею крикунов был в кармане мужчины, когда тот прыгнул с крыши ратуши сто лет назад. Мало того, что томик стихов По[5] был антикварный сам по себе, на нём стояла дата и место, выведенные рукой самоубийцы под строками его собственного сочинения.

Эрика узнала об этом, так как отец снял фотокопию и забыл папку с «делом» на столе. Когда па вернулся, она слёзно просила оставить эту книгу, не продавать. Такая печальная и загадочная, она была столь притягательно-таинственна. Но отец покачал головой. Сказал, что liber mortum[6] хранят на себе отпечаток боли, и что с её даром это, как гулять зимой без шапки и надеяться не простыть. С тех пор он запирал книжные досье в ящике стола. А Эрика взяла в библиотеке молчаливое собрание стихов По. Некоторые ей понравились. Но от этого обычного безголосого томика не веяло тайной. Какими бы навязчивыми и громкими не были крикуны, после них молчуны – всего лишь тень.

Иногда отец брал её с собой на книжные развалы. И пока заговаривал продавца, задача Эрики была вслушаться в книги. Эрика называла это книжной охотой. Чтобы не выдать себя, отец всегда прихватывал несколько молчунов.

– Почему ма никогда с нами не ходит? – Спросила однажды Эрика.

– У Жозлин сложные отношения с чужими книгами, – вздохнул отец. – После того, как она перестала писать, она их не выносит.

– А когда писала свои?

Отец грустно усмехнулся:

– Когда писала свои, тоже не выносила чужие, но гораздо легче.

– Но было же время, когда вы оба любили книги? – упрямо спросила Эрика.

– И это было отличное время! – улыбнулся отец и взъерошил волосы девочки. – Но теперь у меня есть лучший охотник за книгами на свете! Ты! Мы с тобой как Игон и Рэй[7]! Мозг и сердце нашего книжного логова!

– Пора открывать магазинчик оккультных книг[8], – улыбнулась Эрика и тут же сникла: – Мне кажется, она меня ненавидит.

– Кто? – не понял отец, но почувствовал перемену в настроении дочери, обошёл и присел перед ней, смотря прямо в глаза.

– Ма меня ненавидит, – шмыгнула носом девочка.

– Брось, как можно ненавидеть тебя? – отец снял с Эрики очки и вытер скользнувшую по щеке слезинку. – Она тебя обожает. Просто твоей маме сложно. Ты же знаешь, обезьянка, твоя ма всегда занята.

– Она опять уехала, не простившись.

– Мне она оставила записку, – он вынул из кармана лиловый бумажный треугольник и покрутил перед носом девочки. – А тебе?

Эрика кивнула. Чего-чего, а записок у неё была целая коробка. Молчаливые письма. Лучше бы Жозлин вопила на неё, как крикуны, чем так.

– Мы справимся, – отец погладил Эрику по спине и обнял. – Ведь справляемся же?

Эрика кивнула и сделала шаг назад.

– Потому что мы отличная команда, – неуверенно проговорила девочка.

– Как Гарри и Рон[9], – почесал подбородок отец.

– Как Шэгги и Скуби[10], – улыбнулась Эрика

– Чур, я Скуби! – отец вывалил язык.

– Ну уж нет, па! – рассмеялась девочка. – Ты Шэгги!

– Я должен это срочно переварить! – отец подмигнул. – Пошли, съедим мороженое!

Эрика улыбнулась. Мороженое – это здорово. Как говорил па: если внутри холод, то пусть он будет мятно-ванильным. Эрика предпочитала клубнично-шоколадный.

Эрика вздрогнула, мотнула головой и вынырнула из воспоминаний. Отец что-то говорил ей, но она так глубоко задумалась, что не слышала. Ему пришлось взять её за плечи. Видимо, она опять замерла. Опять истуканилась.

– Всё хорошо, обезьянка? – в его голосе было волнение.

– Да, па, – вывернулась из его рук Эрика. – Всё норм, просто задумалась. Показывай, какие книги нюхать.

Глава 2,

в которой Эрике предстоит выбор

И оказывается, что свобода – вещь весьма обременительная и энергозатратная

«Всё, что случилось со мной в жизни, произошло благодаря или вопреки книгам», – говорил па, и за этой фразой следовала очередная «бумажная» байка.

В репертуар любимых, конечна, входила история о его встрече с матерью Эрики.

– Безусловно, мы встретились там, где и должны! – говорил отец, листая фотоальбом. – На книжной ярмарке. Я искал книги, а она читателей. Жозлин была тогда писательницей в лучшей своей поре: полной надежд, энергии и желания покорить мир.

– А что случилось потом? – спросила Эрика, любуясь счастливыми лицами родителей, и особо – фотографиями с их морской поездки втроём.

– Жизнь, обезьянка, – улыбнулся отец, но радости в этой улыбке не было. – Что бы ни происходило от начала и до конца – это всегда жизнь.

Девочка почесала лоб и решила, что это не ответ. Но переспрашивать не стала. Па просто не готов пока рассказать об истинных причинах. Взрослые всегда прячутся за нагромождением фраз. Слова-камни годятся не только, чтобы кидать ими в других, но и чтобы возводить стены. Одни стены отгораживают от людей, другие от реальности, а третьи от самого себя. Но даже в стенах есть щели и потому надо всего лишь внимательно слушать.

Эрика ждала, и кусочки прошлого врывались из-за воздвигнутых стен в настоящее, оседали лепестками и складывались в узоры. Эрика родилась среди книг. Более того, пока Жозлин, ждала появление дочери на свет, она писала очередной роман. Всё свершилось одномоментно. Рукопись отправилась к редактору в тот же день, как сама Жозлин – в роддом. Шёл дождь, выл ветер, старые деревья трещали и падали. Давно Корвинград не сотрясался под силой стихии. В Вороньем Городке были ужасные пробки, карета скорой ехала целую вечность, а когда наконец-то добралась до вороньего госпиталя[11], мать Эрики заявила: «У меня двойня! И я не стану выбирать!». Что и кого выбирать, она не уточнила, а спросить никто не решился. По итогу слова эти приписали порыву, вполне уместному, учитывая деликатность момента и присущее ситуации волнение. Кроме того, Жозлин, как и подобает творческой натуре, была личностью сложной, а порою невыносимой даже для неё самой.

Коридор, захваченный сотнями корешков и тысячами страниц, вылился в кабинет, который книгами был обжит уже очень давно, и в этом не было никаких сомнений, навечно.

– Видишь этот Стоунхендж[12]? – отец показал на стопки, что росли на массивном старом, в благородном значении этого слова, столе, за которым раньше писала ма, а после очередной, но окончательной смерти музы отдала под нужды супруга.

Эрика подошла, но не увидела и тут знакомого свёртка.

– Теперь ты достаточна взрослая, чтобы выбрать книгу, – отец взъерошил ей волосы. – И ты скоро поймёшь, что это не так просто, как может показаться.

– Я могу взять любую? – глаза Эрики заблестели.

– Да, любую с этого стола. Если честно, это был довольно странный лот, который стоил неприлично дорого, не будь в нём томика Профессора из первого тиража в прекрасной сохранности[13]! Только представь, он был обернут в папиросную бумагу, и наследник даже не понял, какое сокровище упустил! Глупый-глупый хоббит-с! – рассмеялся отец, подражая голосу Голлума из фильма[14]. – Он был так рад избавлению от хлама, а я чуть ли не плясал при виде бисера, который не был замечен…

Па так потрясающе изображал голоса! А как он читал книги Эрике в детстве! Особенно здорово было, когда вдруг злая колдунья начинала говорить голосом ма. Девочка рассмеялась от приятных воспоминаний. Отец осёкся, поскрёб подбородок:

– Одним словом, моя прелесть, всё относительно! Настоящей удачей было заполучить всё это!

Эрика хитро посмотрела на отца и тот рассмеялся:

– Безусловно, я изъял Профессора, и даже уже нашёл для него покупателя.

Эрика наигранно вздохнула:

– Очень жаль, а то я б взяла его и обменяла на пару отличных кроссовок!

– Какое кощунство! – театрально всплеснул руками отец.

– Всё это вымысел, – продолжала упрямствовать Эрика. – А кроссовки реальны!

Па поморщился так, будто клопа съел:

– Кто ты? И что ты сделала с моей дочерью? – он ущипнул её за щеку. – Ты права, эти истории лишь иллюзии, но иногда они реальнее жизни. Однажды ты это поймёшь.

Девочка криво улыбнулась. В их «бумажном» доме время заплутало, но стоило выйти во внешний мир, как становилось очевидным: модные кроссы, смартфон и чуть больше карманных денег сделали б жизнь гораздо проще, а главное, рассеяли порою не совсем доброжелательное и чрезмерно навязчивое внимание одноклассников.

Но тут отец прищурился, наклонился так, чтобы его глаза и Эрики разделяло только два слоя линз очков:

– Но если унюхаешь говорунов, забрось в тёмную коробку. Я разберусь с ними, как только вернусь.

– Мало того, ты накинул мне работы, так ещё и бросишь меня среди бука-монстров? – возмутилась Эрика.

– Я оставляю тебя в самой лучшей компании! – отец широким жестом окинул кабинет. – И даю тебе свободу выбора!

– А что станет с ними? – Эрика коснулась верхней книги ближайшей стопки. – С молчунами.

– Одна станет твоей, а остальные… – он пожал плечами.

Эрика и так знала, что остальные захватят часть кабинета и, возможно, навеки поселятся в их доме.

– Кстати, раз ты всё равно будешь их смотреть, будь добра, впиши их в реестр находок.

Отец порылся в столе, открывая ключиком ящик и извлекая из него какие-то бумаги и складывая в кожаный портфель с лямкой через плечо.

– Подумать только – кроссовки, – буркнул он, покачав головой, и покинул кабинет.

Эрика проводила его взглядом. Ей бы очень хотелось получить такую книгу в подарок, и она бы никогда не променяла её даже на сто пар кроссовок. Жаль, что па не подумал об этом. Знал ли он вообще об её интересах? Он выпадал из реального мира куда чаще неё (может это у неё наследственное?), погружался в букинистические глубины, а когда выныривал, с удивлением обнаруживал подле себя девочку, которая по совместительству была ещё и его дочерью. Не будь у неё «нюха», видел бы её отец? Существовала бы она в его реальности?

Эрика обошла стопки книг, врученных в её руки. Скользнула взглядом по корешкам, оценивая, насколько всё будет скучно. Вздохнула, села за стол и положила перед собой тетрадь, в которую следовало вписать название книг, их автора, издательство и год.

Может, сначала выбрать подарок? Эрика наклонила голову, читая имена молчунов. Свобода выбора – это, конечно, здорово, но, признаться, ей не хватало клочка упаковочной бумаги цвета морской волны и ярко-алой ленты тоненького бантика. Но у неё ещё был маленький кусочек праздника. Прямо сейчас в заднем кармане джинсов лежала оранжевая записка, подброшенная под дверь на рассвете. Может, начать с неё?

Эрика достала послание. Бумажный квадратик, сложенный на манер оригами.

«Эрике». Ма всегда так красиво писала её имя, что оно было похоже на бабочку, сложившую крылышки за миг до того, как вспорхнуть с травинки.

Девочка покрутила записку и, не разворачивая, отправила в карман жилета.

«Там определённо что-то волшебное», – подумала Эрика. – «Всё объясняющее».

Она перевела взгляд на новые книги и почувствовала пробуждение трепетошек в животе. Её ждало удивительное приключение, но сначала она должна найти дверь к нему.

Лёгкое покалывание в кончиках пальцев, и та маленькая власть избрать для себя новый дивный мир – книгу, заставляло сердце биться сильнее. Жаль, ма не осталась. Иногда Эрике хотелось разделить одну из великолепных историй не только с отцом, но и с ней. Однако книги стали для Жозлин подобны острым шипам. Каждый раз, по словам па, натыкаясь на них взглядом, она морщилась, как от боли, пока не научилась больше их не замечать. И вся эта вселенная досталась Эрике и её отцу.

«Представь, всего из семи нот рождено сколько мелодий», – говорил он. – «А теперь вообрази, какое бессчётное множество историй возможно из букв, которых в четыре раза больше, чем нот!»

Может, писатели и не должны любить чужие книги? Может, им достаточно тех миров, что вечно роятся и жужжат в их головах?

Так думала Эрика, разглядывая книгу за книгой. Разбирая по камушкам магический круг, оставленный для неё отцом. Как Тесей она искала своего Минотавра в лабиринте авторов и названий, а вместо нити Ариадны была лишь тонкая паутинка интуиции.

На третьей дюжине книг все трепетошки в животе сникли, а девочка утвердилась в мысли, что вариант со свёртком ей нравился больше. Голова лопалась от названий, которые ничего не говорили о тексте внутри. Не помогали картинки обложек и броские слоганы, вычурные аннотации, заплаткой лежащие на теле истории. Одни казались слишком скучными, другие чересчур кричащими, какие-то чрезмерно яркими, а прочие, наоборот пресными. Каждая книга сама по себе, может, и была неплоха, но когда вопрос становился в выборе единственной… А что если эту книгу придётся взять с собой на необитаемый остров и прожить с ней сотню лет, перечитывая и перечитывая, пока слова не сотрутся со страниц и не отпечатаются навеки в памяти!

Девочка отчаялась и уже была готова просить помощи отца, ведь он ни разу не ошибся в выборе! Но кабинет был пуст, она совсем забыла, что он ушёл. Эрика сползла со стула и поплелась на кухню. По пути заглянула в прихожую: зонт и пальто исчезли вместе с па. Быстро сбегала на верх проведать Пирата: отец категорически был против крыса в своём кабинете. На обратном пути Эрика прислушалась к шуршанию ослабших зимних духов, что затаились в стенах дома, не давая тому прогреться окончательно; аккуратно переступила через восьмую ступеньку, под которой сопел Скрип-топ, безобидный, но очень чувствительный, монстр. И услышала что-то ещё …

– Мама? – тихо позвала девочка, оказавшись внизу и глядя на убегающую вверх лестницу.

Эрика, не потревожив Скрип-топа, вновь поднялась на второй этаж, на цыпочках пробралась до дальней двери и приложила ухо. В комнате кто-то был. Ма вернулась? Но почему она не заглянула к ней? Или заглянула, но не нашла. Точно, ведь в комнате Эрики не было, а в кабинет отца Жозлин никогда не заходит.

По ту сторону двери чиркнули по полу ножки стула, донеслись звуки шагов: всего несколько, но в самый раз, чтобы дойти от стола до окна. Лёгкий перезвон металла – словно шёпот фей: это ветерок юркнул в фурин[15].

– Спасибо за поздравление, ма, – проговорила Эрика, сжимая в кулаке оранжевое послание. Крылья бабочки смялись.

По ту сторону двери всё стихло.

– Не за что, милая, – приглушенный ответ. Голос растерял эмоции, проходя через стены. – Поговорим позже. Я себя не очень чувствую.

– Конечно, ма, – девочка закусила губу. – Отдыхай, ма.

Эрика спустилась. Забыв про Скрип-топа, наступила на крышу его дома, и монстр жалобно хныкнул.

– Прости, – прошептала Эрика и всхлипнула.

На кухне было тихо. От праздника не осталось следа. Лишь еле ощутимый запах ванили и шоколада. Её праздничная тарелка с маяком, вымытая и высушенная, вновь висела на стене рядом с маминой чайкой и папиной лодкой. По легенде, они купили этот набор, когда отдыхали на побережье, праздновали первый год Эрики и выход в свет её книжной сестры. Эта же легенда гласила, что, когда «девочкам» исполнится десять, они вновь вернутся, чтобы отметить эту дату. Ну вот, Эрике десять, а её «бумажная» сестра сгинула в мясорубке книжной индустрии, не успев покрасоваться на полках и в топах продаж. И, кажется, об этом обещании все предпочли забыть. Даже когда отец рассказал о нём три года назад, он уже тогда сконфузился, что упомянул самое большое разочарование и неудачу Жозлин. И вот, глядя на тарелки сейчас, Эрика подумала, что вдруг это разочарование вовсе не провал книги, а она – непутёвая кровная дочь.

Эрика зажмурилась, и незваная мысль сжалась меж век, отступила и провалилась обратно в тёмное нечто, из которого вылезла. Эрика быстро пробежалась по картотеки памяти, кинула на зияющую мрачную дыру обиды и грусти яркий половичок и уселась в уютное кресло приятных воспоминаний. Она заново взглянула на тарелки и улыбнулась. В голове зашуршала кинолента, весь мир погрузился в полумрак и лишь счастливые картинки замелькали перед глазами, оживляя былое.

«Это самое волшебное место, которое вросло в нас, – сказал па. – Жозлин всегда говорит, что она чайка, ибо ей нужен простор и воздух, чтобы расправить крылья. Лодка – это я. Твоя мама вечно сравнивает меня с рыбаком, который забрасывает сети в глубины, надеясь достать среди водорослей и старых ботинок сокровище. А ты, обезьянка, маяк, который светит нам.

– А моя сестра? – спросила Эрика.

– Твоя сестра? – отец нахмурился. – Она, наверное, море, но не понятно, какая именно его часть – дно, которое не достигает ни единый луч солнца критиков, или волна продаж, которая однажды смоет всех ехидных ротозеев на берегу».

Эрика не помнила четвёртое изображение. У сестры не было тарелки. Лишь гвоздик. Каждый год Эрика собиралась спросить, но слова застревали, а позже заедались тортом и растворялись в какао.

Однажды она спросила отца, отчего ма не любит её дни рождения.

Па тогда стал грустным и смущённым, он хотел было лишь пожать плечами и взъерошить дочери непокорные перья волос, но в последний миг передумал и сказал:

– Иногда дни не принадлежат кому-то полностью, иногда они способны впечатать в себя не только радость, но и печаль. Так вышло, что ей пока больно радоваться.

– А тебе?

– Я люблю твою радость, обезьянка.

Эрика вздохнула четвёртый раз за день и рассердилась на себя за это. Она ещё была не готова прощаться с праздником! И даже если он пытается выскользнуть – она его не отпустит.

Девочка распахнула холодильник и подхватила блюдо с утратившим цельность тортом. Она поставила его на стол и, подвинув стул, залезла, чтобы добраться до верхней полки шкафчика. Туда отец по привычке ставил какао, а Эрике не хватало роста дотянуться до него даже на цыпочках, даже с вытянутыми руками.

Когда дверцы шкафчика закрылись, а Эрика спрыгнула на пол с банкой сыпучего-растворючего шоколада в руке, что-то изменилось. К запаху праздника добавилась уличная слякоть. Эрика передёрнула плечами, сгоняя холод, и заметила того, кто принёс с собой Мокрицу. У батареи лежал кот и тщательно вылизывал лапы и бока.

– Привет, Шкура, – Эрика достала из холодильника пакет молока и налила коту в миску, прежде чем наполнить свою кружку. – Тебя даже дождь не останавливает.

Шкура был из тех, кто заводит хозяев, а не наоборот. Однажды он просто появился в их доме, прошмыгнул через открытое окно и остался. Вот и сейчас он деловито занимался своими делами, игнорируя девочку.

– Ради приличий ты мог бы хоть иногда делать вид, что мы тебе интересны.

Шкура так не считал. Может позже он, так и быть, осчастливит их и полакает молоко. А пока кот презрительно дёрнул ушами, выгоняя лишний шум из головы.

Эрика отрезала себе кусок торта и размешала какао в молоке.

– Подумать только! – воскликнула она, глядя на часы. – Я уже четыре часа выбираю себе подарок! И не продвинулась в этом ни на страницу!

Шкуре было всё равно на время, которое потеряла девочка, и на её досаду. Но ему крайне не нравилось, что она говорит так громко. Кот поднялся, нервно потряс лапой и запрыгнул на батарею. Ну хоть Мокрица зашипел и испарился.

Эрика жевала торт в молчании, стараясь избавиться от всяких мыслей. Просто сидела и смотрела на маяк на стене. Откусив очередной кусочек, она сняла очки. Мир вокруг поплыл, размазался, как дождливый день за окном. Но вместе с тем и маяк стал объёмнее и реальнее. Теперь он плыл в тумане, почти настоящий, стоит лишь чуточку постараться, и поверить в это не составит труда.

Как обычно бывает, торт закончился быстрее какао, и, хотя на это был великий запрет, Эрика решила забрать недопитый напиток с собой в кабинет и продолжить поиск «той самой книги».

«Книга – это не просто стопка измаранных буквами листов, – говорил отец. – Это история, мир и часть жизни. Чтобы она оказалась в твоих руках, произошла целая вереница счастливых случайностей, и многие вложили свои силы и, иногда, души. Но есть двое, кто всегда платят самую большую цену: автор и читатель. Они меняют время на иллюзию. Тратят частичку своей жизни, выпуская или впуская историю. Оба не знают, что их ждёт, но оба идут на риск. Не будь их, не было б историй, они б не рождались и не жили.

– А мамины книги живут? – осторожно спросила Эрика, оглядываясь в сторону лестницы.

– Выживают, – прошептал отец.

– Я все слышу! – раздался звонкий голос мамы, да так близко, словно она и не была в своей комнате, а стояла за её спиной.

Эрика вздрогнула, развернулась, но увидела лишь отца, прикладывающего палец к губам. Девочка зажала ладошками рот, чтоб приглушить смех, а папа скорчил такую рожу, словно он зомби, вытянул руки и заскрежетал: «чи-та-тель».

– А книги умирают? – спросила Эрика, шёпотом.

– И чаще, чем можно представить, – кивнул отец. – Иногда со своим создателем, а иногда гораздо раньше».

Эрика поставила кружку на край стола и задумалась, как это, когда книга умирает? И есть ли кладбище для книг. Надо обязательно спросить у папы. Может, он сейчас там и выкапывает все эти полуистлевшие томики, чтобы вдохнуть в них надежду на новую жизнь? Был ли похож книжный развал или гаражная распродажа на кладбище историй? Эрике они больше напоминали собачьи питомники, когда множество огромных глаз заглядывают в душу каждому пришедшему в надежде обрести друга.

Вдруг кто-то окликнул девочку. Эрика встрепенулась, повернулась, но увидела лишь тёмное пятно. Ещё движение по ту сторону стола, и вот уже горящие оранжевые глаза сверлят её, прожигая насквозь.

– Шкура! – вскрикнула Эрика и бросила взгляд на дверь: открыта! – Тебе сюда нельзя! Пошёл прочь!

Но кот и не думал уходить. Дымчатой лентой скользил среди стопок книг, оставляя мокрые следы на столешнице и роняя шерстинки.

– О нет!

Эрика замахала руками, вскакивая и прогоняя кота, и тут случилось то, что всегда происходит: непоправимое! Кружка звякнула и перевернулась. Бесконечно долгое мгновение девочка смотрела, как расползается сладкая лужица, и вместе с ней ужас накрывал весь мир.

Шкура зашипел, выгнулся, перемахнул через башню книг, спрыгнул на пол и растворился в сумраке коридора. Эрика с выпученными от страха глазами не знала, что делать.

– Не истуканься! – приказала она себе и кинулась на кухню за салфетками.

Но тут же вернулась и схватила ближайшие к катастрофе книги, перемещая их дальше. Она подхватывала книгу за книгой, мешая уже просмотренные с новыми. Корешки скользили в руках, словно она держала не прошитые кирпичики страниц, а вёртких угрей!

А потом она бежала на кухню и обратно, с рулоном бумажных полотенец. Дрожащими руками вытирала стол, уничтожая следы своей глупости. Когда она закончила и отнесла кружку, то ещё долго стояла, уперев руки в раковину, и смотрела на чёрное перекрестье слива. По щекам ползли слёзы.

Возвращаться было страшно. Но Эрика пересилила себя, вошла в кабинет, не дыша подкралась к столу и облегчённо выдохнула. Это, конечно, была не Александрийская библиотека, но и она, слава богам, не оказалась Юлием Цезарем[16]. Великий шокотоп не погубил книги. От него и от лап Шкуры след остался только в памяти.

Девочка выдохнула, и эхо её вздоха вернулось. Эрика оторопела, огляделась. Никого. И вот опять, присутствие. Как волны неслышного звука ощущаются кожей. Эрика сделала шаг, влияние ослабло. Два шага в другую сторону, к столу отца, и ещё три от него вправо. Теперь она ощущала причудливую мелодию, но не в голове, а всем телом! Эрика наклонилась, рассматривая корешки выстроенных книжных башен. Тщательно ощупывала их взглядом.

– Как успехи?

Голос прозвучал так неожиданно и громко, что девочка подскочила, задев стопку, и все башни рухнули, задевая друг друга, как домино. Книги рассыпались по полу, словно чёрно-белые кайры на птичьем базаре.

Эрика обернулась, сжимая досаду в кулаках и глянула, сдерживая слёзы обиды. Отец вернулся и, улыбаясь, стоял в проёме двери.

– Выбрала? Или помочь?

Эрика повела плечами, она хотела было ответить, что все ещё в процессе, и согласиться на такую нужную и желанную помощь… Но вдруг заметила жирный шоколадный отпечаток кошачьей лапы на коричневом переплёте одной из рассыпанных по полу книг. Девочка быстро схватила свидетельницу преступления и вскинула руку.

– Эту! Я беру эту!

– Можно взглянуть? – голос полон интереса.

– Нет! – выпалила Эрика. – Теперь она моя!

Отец округлил глаза, и стекла очков сделали их похожими на две половинки зефира.

Эрика проскользнула мимо него в коридор и вбежала вверх по лестнице. Хлопнула дверь, и отцу осталось лишь пожать плечами.

Выбор был сделан.

Глава 3

в которой Эрика находит книгу

И книга та была необычной: способная очаровывать и вызывать отвращение…

В комнате Эрика привалилась спиной к двери и стиснула книгу так, что окажись та живой, непременно вскрикнула. Но книга молчала, лишь слушая, как стучит сердце девочки: замечательно громко.

Эрика напряглась. Ни звука. Осторожно поднесла томик к уху. Тишина. Подушечки пальцев не покалывало, по коже не гулял холодок, и в голове не было никакого пения и даже лёгкого шума прибоя.

– Не знаю, кто ты, – обратилась девочка к книге. – Но я подстригу Шкуре усы, если ты окажешься справочником садовода.

Книга опять промолчала. Как и подобает обычным книгам, она предпочитала хранить интригу под обложкой, а открывать секреты на последних страницах.

– А если ты, что даже хуже справочника садовода, занудная нравоучительность из тех, которыми любят пичкать в школе, я скормлю тебя Пирату!

И дабы подкрепить свою угрозу, Эрика на вытянутых вперёд руках направила томик в угол, где стояла клетка с грызуном. Крыс жалобно пискнул, просовывая носик между прутьев.

– Ой, прости, малыш! – Эрика положила книгу на стол, бросилась к клетке и открыла дверцу. – Столько часов один взаперти! Прости-прости-прости!

Крыс юркнул к ней на руку, забрался на плечо и защекотал усиками шею. Эрика хихикнула, поглаживая любимца и выуживая из кармана орешек из торта.

– Ты же знаешь, что па категоричен и, когда я работаю с книгами в его кабинете, ты должен сидеть в клетке.

Пират, похоже, знал. Он вообще был на редкость сообразительный грызун, даже на фоне своих умнейших собратьев. И Эрика часто представляла, что он сбежал из лаборатории и, возможно, даже был родственником Элджернона[17]. Иначе откуда такой необычный во всех отношениях крыс оказался один на улицах Корвинграда?

Это было одно из любимых воспоминаний Эрики, и она с радостью нырнула в него. Подальше от пляшущего от переживаний сердца, горького привкусу обиды на языке и предательского пощипывания в носу.

В то позднее утро, за несколько дней до Рождества, выдалась небывало тёплая погода. Снег плавился в лучах янтарного солнца, на каменных мостовых образовались лужи, птицы заводили трели… А ночью зима вцепилась в эту оттепель так, что все горожане на утро срочно достали ледоступы.

Эрика и отец спешили в тот день на книжную барахолку. Па надеялся ухватить песни Диккенса[18] или письма Рождественского деда[19]. Он всегда возлагал сезонные надежды и радовался как ребёнок, обнаружив заветное. И тут прямо над их головой спланировал крупный чёрный ворон, птица пронеслась так низко, что девочка вскрикнула и выронила сумку. Разноцветные ручки покатились по плешивой, в ледяных струпьях, мостовой, и Эрика принялась их собирать, шаркая шипами на ботинках. И вот, когда она потянулась за фиолетовой единорожной-прописушкой (для каждой ручки было своё назначение и название), то замерла. Перед ней, в стянутой морозом луже, лежало маленькое пушистое тельце.

На глаза Эрики навернулись слёзы. Отец, увидев замешательство дочери, подошёл и присел рядом. В его руке было три ярких карандаша и одна прозрачная ручка.

– Бедняга, – наконец рассмотрел зверька отец. – Печально, не дожить до Рождества и пропустить всё веселье. Не пожелал бы такого даже крысе.

– Такой красивый, – прошептала девочка, разглядывая перламутровую шкурку, покрытую инеем.

Слезинка сорвалась с её щеки и упала на голову крысёнку.

– Он дёрнул ухом! – воскликнула Эрика, и цветные ручки разлетелись по улице во второй раз. – Он живой!

В тот день они так и не собрали рассыпанные ручки и карандаши, не добрались до книжной барахолки и не нашли заветные песни и письма. Зато побывали в кабинете ветеринара, зоомагазине, обзавелись клеткой для грызунов и инструкцией по содержанию.

Крысёнок выжил, но мороз успел откусить от него заднюю левую лапку. Эрика назвала нового питомца Сильвер, за шкурку удивительной красоты и серые, как серебряные бусинки, глаза. Ну и конечно, за схожесть с известным пиратом[20]! Но крысу не очень понравилось это имя, и в итоге он стал просто Пиратом. Девочка и крыс были неразлучны, и будь воля Эрики, она бы ходила с ним везде, даже на занятия (хотя отец не мог поклясться, что она не таскает своего питомца в школу).

Ма тоже не высказала никаких возражений. Единственный, кто невзлюбил Пирата, был Шкура, и он не оставлял попыток сцапать трёхлапого грызуна. Но в тот день, когда Пират дал отпор, вцепившись в нос Шкуре, кот оставил попытки прямых атак и стал вынашивать план мрачной кровавой подлой мести, которой лишь ещё суждено свершиться.

Пират окреп, подрос, перелинял и к марту превратился в… шикарного чёрного блестящего зверя с охряным животом. Столь необычный окрас оценил даже па. Хотя изумление отца и дочери было столь велико, что они надолго засели за книги, пытаясь найти объяснение, как такое возможно.

– Давай договоримся, обезьянка, – отец снял очки и устало потёр переносицу. – Если осенью Пират снова станет серебристым, значит, он столь необычная крыса, что меняет шубку по сезону.

Отец перевёл взгляд с дочери на острую мордочку зверька, важно восседающего на её плече, и столь внимательно глядящего на мужчину, что тому даже стало не по себе.

– А если он не перелиняет осенью. Значит, всё было лишь следствием стресса, а теперь, в любви и радости, он обрёл свой истинный вид.

– Хорошо, па, – улыбнулась Эрика. – Хорошо, что мы не стали звать его Сильвером. А то вот бы был конфуз.

– Воистину, – усмехнулся отец. – Опростоволосились бы перед всем крысиным сообществом.

Эрика радостно захлопнула справочник грызунов и наклонилась щекой к Пирату. Крыс зажмурился от удовольствия.

– Ты самый волшебный крыс на свете! – прошептала Эрика. – И если к Рождеству ты захочешь стать ядовито-зелёным, мы вовсе не против!

– Совершенно, – вернул очки на нос отец и погрузился в чтение, не оставляя попыток найти объяснение такой метаморфозе нового члена семьи.

Вынырнув из воспоминаний, Эрика оглядела комнату, выглянула в окно, чтобы удостовериться, что весь мир не смыт дождём окончательно, и плюхнулась на стул. Перед ней на столе лежал её лично выбранный подарок. Символ её почти-взрослости. Свобода выбора казалась ей вещью более разумной, и потому некая доля удивления (но пока ещё не разочарования) занозой засела где-то между лопаток, отчего хотелось повести плечами и прогнать гадкое тянущее чувство.

Всё, что она сейчас видела – пятно от какао. Клеймо её оплошности.

– Месть этого кота изощрённее дворцовых интриг! – фыркнула Эрика, обращаясь к Пирату.

Вылинявший луч усталого солнца пробился в прореху туч, прыгнул в окно, скользнул по книге и упал на пол, растворившись в сумраке. Эрика шумно выпустила воздух. Она попыталась оттереть пятно, но не вышло. Хоть весь переплёт и был покрыт выдержанными следами чтецов и пыли, но свежее пятно блестело как несмываемый след преступления в Кентервильском замке[21]!

Однако мир по ту сторону окна был столь сыр и неприветлив, что не оставалось ничего иного, как сбежать в другой – под обложку. Эрика плюхнулась на кровать, дёрнула за хвост ночник и открыла книгу, по привычке убрав ляссе на последнюю страницу.

– Если ты окажешься сборником печального поэта, я вынесу тебя в книгообменник! – пригрозила Эрика, которая не питала страсти к поэзии, особенно печальной, разве только за исключением По.

Было хорошо за полдень, когда дождю наскучил Корвинград и, собрав свою серую мантию, он двинулся дальше. Но Эрика даже не заметила преображение за окном. Она находилась под впечатлением от прочитанного. Ей не сиделось на месте. Её душа жаждала срочно разделить пережитое с кем-то ещё, желательно, способным оценить всю грандиозность сюжета и формы. Девочка оббежала весь дом. Напрасно! Па опять исчез. Комната ма была тише гробниц фараонов. А Эрику распирал книжный зуд! В ней было так много истории, что её срочно нужно было выплеснуть, иначе разорвёт!

Она посмотрела на Пирата.

– Прости, – извинилась Эрика. – Но мне нужен кто-то из высших приматов одного со мной вида!

Эрика сжала кулаки, смерила комнату шагами три раза и, хлопнув дверью, сбежала по лестнице вниз. В такие минуты ей страсть как не хватало смартфона и интернета!

Нет, её родители не были из тех, что уезжают в леса, отказываясь от благ цивилизации. Не амиши[22], не луддиты[23], не технофобы[24]. Эрика знала эти слова, потому что прочла их определения в словаре, после того как кто-то в школе бросил ими ей в спину. Слова-камни, которые ранят сильнее гранита. И пусть многим взрослым кажется, что в десять лет дети мало чем отличаются от глупых младенцев, всё обстоит куда серьёзнее. Десять лет – это очень много. Особенно, если ты успел к этому возрасту прочитать сотни книг и значишься в вершине табелей успеваемости. Пусть и не глубоко одарённый, но точно умеренно.[25]

Да, в их доме не было компьютера и телевизора, может, и ещё чего-то не было, о чём Эрика пока не знала. Но родители никогда не запрещали ей пользоваться древним, как динозавр, телефоном, чей костяной диск трещал при каждом повороте. И проигрыватель пластинок был потрясающий. Всё детство Эрика танцевала под музыку, струящуюся из него, и заворожённо, до тошноты, смотрела, как крутится чёрный блинчик винила. А ещё она стучала буквы на Ремингтоне[26], отбивала на телеграфе секретные послания азбукой Морзе и бродила с компасом в руке по карте в погоне за сокровищами, которую устраивал па…

Ещё год назад все эти древности вызывали у Эрики восторг, весь дом выглядел как логово волшебника и склад магических артефактов. Но теперь, иногда, ей становилось немного стыдно. И потом стыдно за свой стыд. Она не могла объяснить эти новые ощущения, но порою ей страсть как хотелось, чтобы её семья и дом были более обычными и, может даже, умеренно скучными.

Эрика дождалась, когда гудки сменились слегка потрескивающим голосом подруги. Мишель Арно с напускным французским акцентом произнесла:

– Salut[27]! Слушаю.

– Как насчёт погулять?

– И тебе привет, Рика! – раздалось на том конце провода. – Ты опять хочешь обсудить книгу?

– Как ты догадалась? – сконфузилась Эрика.

– Звонки – не твоя фишка, mon chérie[28]. – Мишель усмехнулась. – Выкладывай!

– Миша, ты не поверишь! – взволнованно Эрика вцепилась в трубку так, что пальцы побелели. – Она просто великолепна!

– Словно могло быть иначе, – наигранно-устало проговорила Мишель, и Эрика явственно представила, как подруга закатила глаза.

– Ты не понимаешь, Миша! Эта книга действительно потрясающая! Давай встретимся!

Эта книга действительно была потрясающей. Мишель с сомнением открыла случайную страницу, пробежалась взглядом, перевернула, прочла и зашлась краской. Маленькая Арно стала похожа на помидор! Её глаза пожирали строчки, щеки пылали, а губы округлялись, пока брови ползли на лоб. Мишель с силой и явно против желания захлопнула книгу и вернула Эрике.

– Какая мерзость, Рика! – выдавила Мишель, но Эрика видела, что слова явно противоречат истинным чувствам подруги.

Они встретились в небольшом парке, недалеко от книжного логова Эрики. Из своего же особняка маленькая Арно приехала на чёрной глянцевой машине с личным водителем. Дождь весь вылился и теперь блестел осколками заходящего солнца, покрывая как сусальное золото тёмные камни мостовой.

– Мерзость? – переспросила Эрика. – Эта самая увлекательная книга из всех прочитанных мною! Я никогда не читала так быстро! Я буквально проглотила её! Понимаешь, не могла оторваться! Глянь там, где закладка – этой мой любимый момент!

Лицо Мишель вытянулось, эмоции заходили волнами, то омывая его удивлением, то искривляя рот в гримасе ужаса, то сверкая в глазах каким-то непонятным блеском на грани испуга и любопытства.

– И много ты таких прочла книг? – подруга прищурилась и сложила руки на груди.

– Таких – ни одной! Но похожих – не мало, – пожала плечами Эрика, пытаясь припомнить точно. – Может, семь.

Глаза Мишель вспыхнули, девочка вскинула голову, отчего золотые локоны сверкнули на солнце, а бессчётное множество страз на пронзительно розовой шапке засияли как пыльца фей.

– Семь… – выдохнула Мишель. – Я не могу в это поверить! Семь!

И она всплеснула руками.

– И чем тебе они нравятся? – Мишель вновь залилась краской. – Там ведь… Оно ведь…

– Увлекательно! – Эрика обрадовалась, что наконец-то выпал случай поделиться с подругой. – Я думала, меня разорвёт от эмоций. И это после одной главы! А потом! Всё происходило так быстро, столько страсти, но автор не упустил ни одной детали! Я словно сама была там! Вот смотри.

Эрика открыла книгу, нашла особо запавшую в душу иллюстрацию и повернула к подруге.

– Да уж… – скривилась Мишель, отстраняя от себя книгу. – Рика, ты моя подруга, мизинчиковая сестра, и я приму тебя любой! Но мне всё равно кажется, это, – Мишель кивнула на книгу. – То, как и что там написано. Как нарисовано. Это всё ужасно мерзко и годится только для грязных мальчишек!

– Ничего мерзкого, всё просто замечательно! Ну, может чуть больше реализма, чем в детских книгах. Но лично мне это как раз и нравится. Я обожаю такие истории. Ты посмотри, какие иллюстрации – шедевр! – заключила Эрика, взглянув на книгу.

Мишель следила за ней, всё сильнее округляя глаза. Но вот та толика французской крови, что омывала её сердце, вскипела, чувства выплеснулись наружу:

– Шедевр? И это ты называешь шедевром?! Tu n’es pas mon ami! Pervers[29]!

– Что это значит? – Эрика в отличие от Мишель не была сильна в языке поэзии и любви.

– Значит… значит… ты тоже извращенка!

Изумлённая Эрика смотрела, как подруга резко развернулась и пошла прочь. Хлопнула дверца и автомобиль сорвался с места.

Эрика нахмурилась, покрутила в руках книгу, открыла и пробежала глазами по строчкам: перед ней предстало золотое от заката море, мёртвый штиль, обрушившийся на команду «Ласточки» и мираж острова, где в пещере рогатого демона в конце опасного лабиринта ждали сокровища. Она ощутила кожей и палящий зной солнца, уловила солёный запах океана и услышала крик одинокой чайки…

– Может, и так, – пожала плечами Эрика и решила, что, вернувшись, обязательно спросит у отца, что это означает.

Пират вынырнул из сумки и вскарабкался на плечо Эрике. Он не любил показываться Мишель, ведь та каждый раз пронзительно взвизгивала и пугала зверька.

– Ты тоже считаешь пиратов мерзкими? – обратилась девочка к пушистому комочку.

Эрика пошарила в кармане, достала кусочек печенья и протянула зверьку. Крыс не отказался. Он не знал, кто такие пираты, в честь которых назван, но обожал Эрику и печенье.

Отец, как обычно, сидел в кабинете, зарывшись в работу. Эрика сняла с кресла стопки книг, аккуратно переложила на уже выстроенные башни томиков, и уселась, поёрзав по вытертой обшивке. Пират высунул нос из-за пазухи и зашевелил усами.

– Крысы метят свой путь через каждый шаг, – не отрывая взгляда от книги, проговорил отец. – Пусть твой друг ползает только по тебе или вовсе не заходит в мой кабинет. – Тут мужчина вспомнил запрет и добавил: – И это только сегодня. В честь праздника.

Эрика подумала, что если отец прав, то крыс поступает крайне не по-дружески, и осторожно обнюхала себя. Запах ванили и шоколада перебивал все прочие, и Эрику это более чем устраивало.

– Па-ап, – протянула девочка. – Что такое «извращенка»?

Отец замер и посмотрел на дочь. Очки сползли на кончик носа, и он воспользовался этим, чтобы прикрыть удивление и оттянуть ответ.

– Могу ли я спросить, отчего это тебя тревожит?

– Мишель сказала, что если мне нравится книга, то я извращенка.

– Как понимаю, это была какая-то определённая книга? – уточнил отец.

– Ну да, – пожала плечами Эрика и впервые усомнилась в книге, а не в Мишель.

– Могу ли я на неё взглянуть?

Эрика вынула из сумки томик и протянула отцу. Тот бегло осмотрел переплёт, как делал всегда и с любой книгой, которая попадала к нему в руки.

– Это одна из последней партии? – обратился он больше к самому себе. – Узнаю эту царапину и слетевший уголок, кустарный переплёт и отсутствие всяких выходных данных. Твоя подарочная?

– Да-да, – кивнула Эрика и перешла в наступление: – Моя свобода выбора. Ты же сам разрешил взять любую!

– Да-да, – эхом отозвался отец, поглощённый книгой. – Так-так, – он листал страницы, и глаза его бегали по строчкам в то время, как указательный палец то и дело касался изъянов-ран: залом, надрыв, пятно…

– Возможно, Мишель просто ничего не поняла, – пожал плечами отец, и движение это так точно передалось его дочери, что красноречивее свидетельствовало о родстве, чем самые точные ДНК тесты.

Он закрыл книгу, передал Эрике, а затем снял очки и откинулся в кресло, потирая переносицу. Минуту в кабинете было тихо. Эрика знала, что па обдумывает ответ. Иногда ему требовалось время. Она терпеливо ждала.

– Извращенец – это тот, кто приступает принятые нормы морали самым экстравагантным и шокирующим образом, – сказал отец, глядя в глаза дочери. – И получает от этого удовольствие.

Эрика подумала, уложила услышанное, и уточнила:

– Как Шкура, когда столкнул горшок азалии, и тот чуть не попал тебе по голове?

– Шкура кот, а звери не могут нарушать нормы морали, так как у них её нет.

Эрика нахмурилась:

– Но ему это явно понравилось. Да и шок у тебя был ещё тот.

Отец улыбнулся.

– Кажется, поняла! Это когда Шкура нагадил мистеру Кобальду в туфлю?

Кобальд был одним из постоянных покупателей отца, и даже приятелем, с которым иногда па выпивал в кабинете капельку виски и несколько кружек чая. Был он на дюжину лет старше отца и полностью соответствовал своему имени[30] – серебристо сед, малоросл и уж больно подозрительно похож на очеловеченного духа, охочего до шуток. Так как верования Кобальда не дозволяли ему ходить в уличной обуви по дому, ему даже были выделены специальные тапки, которые после выходки Шкуры пришлось заменить.

– Уже ближе, – усмехнулся па и, слегка понизив голос, добавил: – Так скажем, вот если бы мистер Кобальд нагадил Шкуре в миску, вот тогда б мы назвали мистера Кобальда извращенцем.

Эрика в секунду округлила глаза, а потом так и прыснула. Отец рассмеялся вместе с ней.

– Но иногда люди используют слова не по назначению и не по адресу, а как средство выразить свои эмоции. Помнишь, мы говорили о словах-камнях и словах-палках.

Эрика кивнула:

– Они не оставляют синяков на теле, но ранят душу.

– Всё так, но против них есть…

– Стена защиты, – Эрика сложила руки над головой домиком.

– Именно, которая отталкивает камни, ломает палки или отправляет их обратно. Ты же помнишь, что не всякая обезьяна, взявшая в руки дубину, становится человеком, – отец вздохнул. – Но дубина в руках обезьяны весьма опасна, потому как у зверей нет совести и морали, а значит переступать им нечего.

Эрика кивнула, но не очень уверено: признаться, она не совсем разобрала смысл за цепочкой знакомых слов. Па говорил, что такое бывает, просто они пока говорят на чуть разных языках, и после старался перевести сказанное на язык, более понятный дочери.

Он постучал по подлокотнику своего кресла, и девочка села рядом.

– Когда мы в безопасности и уверены в себе, нам не нужны палки и камни, – отец приобнял Эрику. – Мишель была удивлена и напугана, и страх заставил её схватиться за дубину.

– Но почему? – Эрика вздохнула. – Я ведь ничего не сделала, лишь показала ей книгу.

– Об этом лучше спроси её саму. По мне, так книга тут ни при чём. Вполне безобидные сказки, хотя, может, немного наивные и самую каплю простоваты для тебя. Но вполне добротно изданные, и даже с иллюстрациями в духе Крейна[31], хотя не знаю, насколько такой стиль приятен современному юному читателю…

Отец постучал пальцами по корешку книги и вернул её Эрике:

– А теперь ступай, мне нужно закончить с одной бедняжкой, потерявшей застёжки и уголки.

Эрика вышла из кабинета отца в лёгком недоумении. Она совершенно растерялась от слов Мишель, разговор с отцом её успокоил, но… она отчётливо помнила картинки Крейна и не находила их ни капли похожими на почти живые иллюстрации из её книги. Но, может, она была недостаточно взрослой и не обладала таким опытом, как отец, чтоб уловить сходство. Но назвать пиратские приключения наивной детской сказкой! Раньше па никогда не позволял себе подобных жанровых унижений!

Глава 4

в которой Эрика продолжает постигать книгу

Ту самую, что способна вселять любовь и ненависть, создавать миры и менять реальность… Хотя об этом ещё никто не подозревает

Внизу гулко хлопнула дверь. Иногда, особенно ночью, стены дома и жившие в них шорохи приносили все звуки книжного логова прямо к изголовью кровати Эрики. Девочка их не винила: шорохи не могли иначе. Для них любой звук – добыча, и они, в отличие от мягких ворсистых ковров, не хоронят их в себе, а радостно бегут по перекрытиям, пока не утратят интерес к звуку, не растянут его до предела и не оборвут. Обычно это случалось в правом углу её комнаты: именно тут чаще всего шорохи запинались и обрушивались Эрике на голову.

Девочка вслушивалась в скрип лестницы. Первая ступенька, вторая, третья, вот жалобно всплакнул Скрип-топ, восьмая… последняя тринадцатая. Шаги стали громче, замерли по ту сторону двери, и слегка дрогнула ручка. Эрика затаила дыхание, но дверь не открылась, а шаги стали удаляться, пока их лёгкий шелест не поглотил щелчок замка. Дальняя комната. Ещё один поворот ключа. Тишина. Оттуда даже шорохам не удавалось урвать звуки.

И без того серый день стал ещё колючее и бесцветнее. За окном, вдали, пробила полночь. Часы на ратуше провозгласили начало новых суток. Эрика очень надеялась, что с рассветом она почувствует свою двузначность и значимость. А пока. Пока хорошо было бы поймать за хвост какой-нибудь волшебный сон, завернуться в него как в одеяло и пропасть до утра.

Но глаза упрямо не хотели закрываться. Взгляд блуждал по углам и полкам. Она знала свою комнату, полную разных мелочей, книг и игрушек, так хорошо, что даже сумрак не мешал. Разве что самую малость. Ночь поедала цвета, а память не всегда успевала вернуть их. Эрика остановила взгляд на клетке. Пирата не было видно, даже хвост не торчал. Не ведая бессонницы, крыс дремал в своём домике – затопленном корабле, вообще-то предназначенном для аквариума, но так славно дополнившем его нору.

Внутри заворочался Злобень. Этот мерзкий монстр источал яд обиды и ярости. Неужели ма не может хотя бы на минутку стать прежней? Хотя бы на кусочек торта? Раз в году? И отчего па всегда её покрывает? Да, он старается изо всех сил, так почему бы и ей не постараться? Неужели это так сложно? Неужели она так много просит?

Иногда Эрике казалось, что она ненавидит родителей. И тогда Злобень радостно скалился. Вот и сейчас он расплылся в отвратительной зубастой улыбке.

Эрика сжала кулаки, впилась ногтями в ладошки, зажмурилась изо всех сил, лишь бы не дать пролиться слезам. А по клыкам Злобеня скатились ядовитые капли слюны. «Неужели они не могут быть нормальными? – шипел монстр. – «Так сложно не испортить всего лишь один день в году?».

В груди стало горячо-горячо, словно углей закинули. Пальцы онемели, ладошки ныли от врезавшихся ногтей.

– Они любят меня, – прошептала Эрика и, потянувшись, ухватила за хвост плюшевого тамарина[32].

Она стянула с полки игрушку и прижала к груди. Злобень недовольно отпрянул, притих, растёкся токсичной лужей, из которой тут же вынырнул Обидка. Самый унылый из монстров. Эрике не очень хотелось с ним общаться. Свернувшись рогаликом и зарывшись носом в пушистый бок обезьянки, девочка зажмурилась и постаралась вытолкнуть свой дух из тела. Это была её тайная игра: невидимкой парить по дому.

Шкуры на кухне не было, должно быть, выскользнул на улицу, чтобы позже вернуться с прилипшим к лапам Мокрицей. Па шуршал в своём кабинете, разговаривая с книгой, залечивая её раны, нанесённые временем и дурным обращением. Молчаливые истории смотрели со всех сторон, а сам дом тихо вздыхал от салочек ветреных червей, ветрогрызов, что резвились, летая в трубах и меж стен. Эрика могла проникнуть в любой уголок, увидеть каждый предмет и каждого жильца. Но было одно место, куда она не решалась заглянуть даже бесплотным духом: комната за запертой дверью, в конце коридора, всего в тринадцати шагах от неё.

Ветрогрызы лентами кружили вокруг Эрики, вовлекая в свою чехарду. Старый дымоход, которым никто не пользовался, был как тоннель. Девочка выпорхнула в графитовое оплывшее небо и поёжилась. Усевшись на краешек трубы, она смотрела на чешуйки черепицы, драконьим шипастым хребтом шпилей, башенок и чердаков опоясывающим Корвинград. Дома так плотно жались друг к другу, что можно было скакать с крыши на крышу, пока не закончится город.

Три этажа не такая уж и высота, но и отсюда можно разглядеть серебряную спинку реки и усики мостов. Река Янтарная девочке представлялась ещё одним спящим драконом. Он был похож на тех, что рисуют в азиатских сказках, но без лап и с множеством длинных хвостов по всему телу. А ещё этот дракон виделся ей непременно синим и пернатым, и все его сны были о небе: ведь как ни посмотришь – в реке всегда отражаются то изменчивые облака, то всполохи восходов и закатов, то огни домов и яркие звёзды.

Эрика легко могла представить и крыши, и реку, и даже заплатки парков и площадей. Ведь однажды отец брал её в Золотую Башню, и там, из зала с перламутровыми колоннами в огромное, от потолка до пола, окно она смотрела на Вороний город, не веря, что тонкое стекло – надёжная защита от ветрогрызов. Это было восхитительно! И с тех пор Эрика позволяла себе пускаться в небольшие путешествия духа, как она это называла, чтобы дать пекущему в груди Злобеню остыть.

Вернувшись в тело, Эрика откинулась на подушки, одну большую и две маленьких, и дёрнула хвостик ночника. Мир вспыхнул красками, радостно откликнулся и окружил привычным уютом. Отпустив тамарина, девочка посмотрела на книгу. Ещё ни один деньрожденный подарок не привносил столько суеты в её жизнь. Плетённый хвостик закладки манил и, поддавшись, Эрика ухватила книгу, открывая на отмеченной странице.

Когда Злобень остывал и превращался обратно в маленький чёрный уголёк, вокруг него оставалось так много выжженной пустоты, что, не заполни её немедленно, можно провалиться и падать бесконечно долго. И неизвестно, что ждёт на дне этой кроличьей норы. Вот почему Эрика хотела как можно быстрее залатать эту прореху. А что лучше сгодится для этого, если не хорошая проверенная история?!

Всегда приятно заново погрузиться в восхитительное, заранее известное до мельчайших деталей приключение! Уверенность, что каждая опасность будет преодолена, давала сил и Эрике. Она отчаянно шептала сломленным героям, что не время сдаваться, что всё получится. А эта радость, когда они тебя слышали, вставали и смело смотрели в глаза судьбе, шли и боролись и, конечно, достигали цели и получали награду.

Эрика помнила, какое сильное впечатление испытала от этой истории и жаждала снова ощутить на лице дыхание ночного бриза, увидеть мириады звёзд, сплетённые в созвездия неведомых зверей. Ей хотелось погрузиться в лазурные воды океана, и в опаловой глубине тропического моря замирать от восторга, впитывая чудеса мироздания и наслаждаясь дивными узорами танцующих стаек сверкающих рыбёшек…

Но что-то пошло не так! Пустота, выжженная Злобенем, заполнилась не волшебством рассказа, а загадками, что высыпались на девочку. Колючие вопросы врезались в голову. Эрика насчитала целую дюжину зудящих заноз, но главным было: что это за чертовщина?!

Днём она прочла удивительное морское приключение. Она помнила всё так ярко, как фильм, нет, как часть своей жизни. Ветер в парусах, тяжесть золота из проклятого клада в руках, щупальца кракена, сжимающие так, что трещат ребра и сводит лёгкие в спазме. А зияющая пасть водоворота? Она рыдала, видя, как гибнут друзья, и радовалась, найдя их на другой стороне мира, через три бесконечных главы превозмоганий!

А теперь? Стоило попытаться отыскать особо запавший в сердце момент о древнем храме, сверкающем башнями в глубинах изумрудного моря… как она не только не смогла найти этот фрагмент, но и столкнулась с невероятным! Исчезли корсары и фрегаты, испарились море и чудовища глубин. Буквы сложились в новый узор, и теперь это была совершенно иная история!

Эрика захлопнула книгу, протёрла глаза и аккуратно приоткрыла обложку: на крохотную щёлочку между страницей 16 и 17. Зазор был столь мал, будто девочка и правда боялась, что взбаламученные буквы выпрыгнут ей на колени как муравьи, а может и вовсе вылетят роем рассерженных мух!

Но нет, ничего подобного не произошло, и Эрика раскрыла книгу. Буквы, сложенные в ровные слова, нанизанные на строчки и сшитые в абзацы, были надёжно приклеены к своим местам.

Бегло пробежав взглядом, девочка затаила дыхание, перевернула страницу, ещё одну и шумно выпустила воздух. Вне всяких сомнений это была совершенно другая книга! Па, должно быть, подменил её, чтобы подшутить. Но обложка всё та же, и даже шоколадный кошачий след на месте!

Голова шла кругом. На первом витке мысли танцевали от ухваченного предвкушения волшебства, но уже на следующем сжимались от страха неизвестности и невозможности объяснить происходящее. Тогда Эрика вспомнила, что она хоть и достигла двузначности, прочла сотни книг и имела отличные оценки по всем предметам, всё равно ещё была недостаточно взрослой, чтобы знать обо всём возможном и невозможном на свете. А раз так, значит, некоторые вещи можно принять такими, какими они есть, не пытаясь уместить в знакомые категории, а завести для них новые.

– Ты не сирена, – шепнула девочка книги. – Ты что-то иное. Ты меняешься.

Открыв книгу на начале, Эрика стала читать. В этот раз история текла вдоль берегов Амазонки, сворачиваясь кольцами анаконды, разрываясь криками обезьян и острыми струями дождя. Эрика вместе с героями искала древний забытый храм, а найдя, уворачивалась от хитроумных смертельно-опасных ловушек и преодолевала все подстроенные автором препятствия. Были тут зловещие пророчества и проклятия, поднимающие мёртвых, могущественные артефакты, открывающие врата в иной мир, и злодеи, желающие обрести власть над временем и пространством. А когда книга подошла к концу, Эрика чувствовала, как ветер развевает её волосы, канат впивается в ладонь, а мир внизу становится всё меньше и меньше. Воздушный шар уносил её прочь. А посреди джунглей исчезал в разломе земли таинственный храм вместе со статуей золотого бога и древними тайнами.

Всё было таким выпуклым и осязаемым, будто история утянула девочку в страну грёз. Туда, где стирается грань между обыденным и волшебным, а фантазия не имеет границ и преград.

– Ты волшебная! – шепнула Эрика, всё ещё не до конца веря. – Или я сошла с ума!

Книга выскользнула из её рук, страницы зашелестели и раскрылись. Девочка заглянула и увидела фразу, которую сразу же узнала:

«Тут уж ничего не поделаешь, – сказал Кот. – Мы все здесь сумасшедшие[33]».

– Но как это возможно? – удивилась Эрика и даже не заметила, как стала разговаривать с книгой.

– Кто ты? Как твоё имя?

– Знаешь, если ты мне назовёшь своё имя, я буду знать, что ты не демон и экзорцизм мне не понадобится. А это очень важно, надо сказать. Вот меня зовут Эрика.

Книга молчала. Эрика ждала. Отец всегда говорил, что любая книга должна ответить на пять вопросов, прежде чем будет оценена: автор, название, издатель, год издания и последний владелец. И хотя Эрика не нашла ответ ни на один из вопросов оценщика, она поняла кое-что более важное – в её руки попала настоящая волшебная книга, способная не только принимать форму любой истории, но и отвечать на любой вопрос. Цитаты, которыми говорила книга, были знакомы. Она сама могла так ответить, какие-то она выписала в свой читательский дневник, а какие-то часто повторял отец. Эта книга была настоящим морфом! Неизведанной тёмной материей в книжной вселенной.

– Па называет говорящие книги liber susurri, молчащие liber silentii. Но он говорит, что есть таинственные книги liber obscura. – девочка раскрыла книгу. – Ты не против, если я буду звать тебя Ло, по первым буквам этого названия?

Книга промолчала, и Эрика восприняла это как согласие.

– А ты точно не джин, для которого не нашлось лампы? – осторожно поинтересовалась девочка. – Кто создал тебя?

Страницы вновь пришли в движение, но на этот раз книга показывала изящно вырисованные буквицы первых глав истории, сюжет которой Эрика не успевала зацепить даже краем глаза.

– Вэ, эр, е, – складывала буквы в слова девочка, пока не собрала. – Время.

Этот ответ тоже ничего не прояснял, он был в духе слов-камней, из которых складывал стену па, а потому Эрика решила перейти к вопросам более простым и более значимым на настоящий момент.

– Что ты показала Мишель? – сдвинула брови Эрики. – Ты специально хотела нас рассорить?

Страницы Ло схлынули, и Эрика увидела то, что поразило Мишель. Очень-очень откровенные картинки, от которых кровь сразу прилила к ушам и щекам.

– Ясно, – Эрика захлопнула книгу. – Давай договоримся: никакой больше пошлятины!

И перед тем, как открыть книгу, добавила:

– Мишель – моя лучшая подруга, мы мизинчиковые сёстры, – Эрика погрозила пальцем страницам. – Я не хочу с ней ссориться. Я устрою вам новое знакомство, и мы всё исправим.

«Дважды не войти в одну и ту же реку[36]», – ответила книга.

– Уж постарайся! Иначе я отдам тебя па, и он спрячет тебя в чёрную коробку.

– Шококолу, юная леди? – коренастый, похожий на маслину старик Олив улыбнулся Эрике так, что два тонких, как мышиные хвостики, усика взметнулись вверх.

Эрика кивнула, устраиваясь на лиловом псевдо-кожаном диванчике и сверля взглядом Мишель.

– А мне клубничный коктейль, – заказала подруга и, дождавшись, когда Олив уйдёт, вонзила взгляд в Эрику. – В записке сказано «важно, срочно, фатально».

– Это так, – подтвердила Эрика. – Важно, срочно, фатально.

Олив беззвучно поставил напитки перед девочками.

– Мерси! – лучезарно улыбнулась Мишель в ответ, но, когда развернулась к Эрике, лицо её было вновь хмурым. – И вот я здесь.

– Вот ты здесь, – пожала плечами Эрика и шумно втянула шоколадную колу через трубочку.

Мишель фыркнула и тоже сделала глоток из своего стакана.

Они сидели в кафе «Оливка», где подавали бургеры, молочные коктейли и кучу прочей вкусной и нездоровой еды. Нейтральная зона, сюда девочки приходили решать проблемы и недоразумения. Это не кафе на перекрёстке, где они смеялись и ели эклеры, нет, это – стол переговоров, за ним вываливают обиды, запивают их сладкими напитками, задавливают калориями и, если достигнуто соглашение, скрепляют примирительной пиццей. Вот и сейчас, после занятий, они пришли, чтобы разрешить «конфликт». Они даже из школы шли по разным сторонам улицы, чтобы не «усугубить» ситуацию.

Эрика знала, Мишель всё ещё дуется и ждёт от неё… Вот только чего? Извинений? Но она не виновата ни в чем. Будь Мишель не такой упёртой и взбалмошной, они бы разобрались ещё вчера. Эрика закрыла глаза и досчитала до десяти. Этого времени хватило, чтобы угомонить поднявшего голову Злобеня.

– Это мне надо злиться, – буркнула Мишель, впиваясь зубами в коктейльную трубочку.

– Я хочу тебе кое-что показать, – Эрика раскрыла сумку и извлекла из неё книгу. – Эта книга волшебная.

– Да уж, точно волшебная, – Мишель закатила глаза, всем видом демонстрируя разочарование и отвращение.

– Я не знаю, что ты увидела в ней в тот раз, – набрав полную грудь начала Эрика, – Вернее, знаю, но это не то, что видела я. Не могу объяснить, как это произошло. Но ты должна мне поверить…

– Ой, да брось, – зашипела Мишель.

Но Эрика раскрыла книгу и подсунула под нос подруге. Ло, как и уговорились, исполнила обещанное: картинки и буквы перетекали и рождали замысловатые узоры. И вот на странице проявилась строчка:

«– А знаете ли вы, что такое дружба?»

– Что за? – Мишель вытаращила глаза. – Это же из Гюго.

«Это две души, которые соприкасаются, не сливаясь…[37]»

– Как ты это делаешь? – Мишель зыркнула на Эрику, но та показала обе ладони и повела плечами.

– Поверь, я тут не при чем. Это книга.

– Книга? – Мишель недоверчиво покосилась на Эрику, потом на подругу. – Хочешь сказать, она живая?

«Нельзя просто существовать – нужно поддерживать своё существование», – ответила книга строчкой из любимого романа маленькой Арно.

– Знакомься, это Liber Obscura, книга, способная рождать иллюзии и обращать их в реальность, – сказала Эрика. – Ло, это Мишель. Мишель, это Ло.

– Я просто не могу в это поверить! – спустя добрых три четверти часа воскликнула Мишель, чей воздушный клубничный коктейль превратился в унылую приторно-сладкую жижу.

– Но ты ведь сама видела, – шепнула Эрика, закрывая книгу.

– Это-то и пугает меня сильнее всего! – Мишель наклонилась и быстро зашептала. – Меня пугает, что я сама видела, как твоя книга меняется и отвечает. Меня пугает, что она действительно волшебная. Я боюсь, что магия реально существует. Я хочу верить в единорогов, но, если встречу их, буду бежать без оглядки. Я хочу и не хочу одновременно. Это внутреннее противоречие мешает мне принять реальность и двигаться дальше. Но осознание – первый шаг.

Эрика удивлённо посмотрела на Мишель, но та лишь откинулась на диванчик и махнула рукой:

– Не обращай внимание. Доктор Зануда говорит, что проговаривание – ключ к решению проблемы.

– Доктор Зануда? – Эрика покосилась на подругу.

– Mon guerisseur d`ame[38], мой мозгоправ, – та закатила глаза и голосом нарочито вежливым произнесла: – Доктор Александр – лучший специалист в своей области.

– Ты ходишь к психологу? – удивилась Эрика. – Ты не говорила.

– Было бы о чём говорить, – фыркнула Мишель и, отвернувшись к окну, грустно добавила: – Мы все к нему ходим, и это ужасно. Maman таскает меня и papa на это позорище каждую субботу.

– Ох, я не знала, – Эрика потянулась, чтобы взять подругу за руку, но та уже схватила свой стакан и теперь крутила его, всматривалась в розовую жижу:

– И это не помогает. Уж лучше б они просто развелись, а не заботились о моём эмоциональном благополучии.

– Ох, сочувствую, – Эрика почувствовала себя жутко виноватой и беспомощной.

– Тебе в этом плане повезло. Никаких мозгоправов и терапий.

Эрика округлила глаза.

– Хотя, тоже хорошего мало, – подытожила Мишель, сползла с диванчика и зашагала к кассе. – Тебе взять бургер?

– Да, – кивнула Эрика, она притянула к себе книгу, раскрыла и стала листать, вглядываясь в страницы, пока не запнулась за такие знакомые слова. – С сыром, но без лука…

Одна строчка, но стоило её произнести, как трясина памяти захлопнула пасть, пожирая девочку.

– С сыром, но без лука, – лучезарно улыбнулась женщина, ставя поднос с четырьмя стаканами колы и ворохом коробочек.

– Ты просто чудо, – мужчина принялся выгружать стаканы на стол. – Не думаешь, что им рано начинать низвержение в ад фастфуда? – кивнул он на малышей.

– Но па-а-ап, – загалдели дети, и отцу не оставалось иного, как сдаться.

– Милый, – женщина накрыла его ладонь своей. – Мы же в отпуске, а это даёт нам немного манёвра для сумасбродства и вредноты.

– Вреднота! – крикнули дети, зашуршав бумагой и впиваясь в бургеры.

– Туше, – мужчина улыбнулся, переплетая свои пальцы с её. На его лице отразилось беспокойство: – Милая, твои руки как ледышки!

Мужчина удивлённо взглянул на женщину и принялся растирать её изящные пальцы, согревать их своим дыханием. День был солнечный и жаркий, но кисти его спутницы были бледны и холодны.

– Это от колы, милый. Эти напитки такие морозные, словно вода в них с самых тёмных глубин океана, – улыбнулась женщина, изящно высвободила руку и махнула: – Посмотри, какая убийственная красота, какой фатальный простор!

Мужчина и дети разом повернулись. Перед ними растеклась бесконечная лазурь с белыми росчерками чаек. Невозможная высота срывалась и падала в изумрудное море. И эти две бездны объединял лишь тонкий кусочек суши, отважно и одиноко подпирающий небесную твердь алым маяком.

– Здесь великолепно, – вздохнула женщина. – Галечный пляж как разбитое вдребезги небо. Я хотела бы остаться здесь навечно.

– Эй, – Мишель трясла рукой перед лицом Эрики. – Опять истуканишься! Отомри!

Мир вновь запах картофелем фри и ванилью. Эрика захлопала глазами, пытаясь окончательно зацепиться за этот слой реальности и не соскользнуть вновь в небыль.

– Что на этот раз? – Мишель прищурилась. – Я всего на минутку отошла! Стоит лишь отвернуться!

Мишель знала, что иногда подруга увязает, замирает, истуканится и смотрит сны наяву. Глаза её стекленеют, лицо становится отрешённым. Эрика не могла этого объяснить. Она просто отключалась. Или, наоборот, подключалась к какому-то только ей доступному каналу видений. Эти сеансы мешали реальность и выдумку. Одни были похожи на пророчества, другие на кусочки фильмов.

– Опять море и чайки, но в этот раз… Там была моя сестра…

– Сестра? – Мишель выскользнула со своего диванчика и подсела к подруге, зашептав. – Какая сестра? Из всех твоих сестёр я знаю лишь себя!

Мишель рассмеялась, но увидев, что бледное лицо подруги не озарилось улыбкой, тоже стала серьёзной:

– О чём ты?

– Это давняя семейная история, – начала Эрика. – Моя мама писала книгу, когда была беременна мною. И закончила её в тот же день, когда я родилась. Ну и у нас принято считать, что она моя сестра.

– То есть твоя сестра – это книга! – уточнила Мишель. – Подруга, я говорила, tu es bizarre[39], но, похоже, у тебя вся семейка такая. – Сестра-книга!

– Так и есть! – карие глаза Эрики сверкали.

– То есть ты видела книгу? – удивилась Мишель. – Читала её?

– Нет, – затрясла головой Эрика. – Она была живая.

– В смысле живая? – не поняла Мишель. – С руками и ногами, или как эта, – Мишель кивнула на Ло. – Говорящая?

– Нет, то есть да, живая, – Эрика совсем запуталась. – Я видела сестру, как человека! Из плоти и крови, одного с собой возраста.

– Тоже десяти лет?

– Гораздо младше. Нам было года три, ну может пять. Мы ели гамбургеры.

И Эрика, стараясь не упустить деталей, рассказала видение. А когда закончила, подруги ещё немного посидели молча

– Миша, – вздохнула Эрика, и глаза её наполнились слезами. – Вдруг это знак? Вдруг у меня была настоящая сестра-близнец, и с ней стряслось что-то ужасное? Это бы многое объяснило!

– Ох, mon chérie, – Мишель обняла Эрику за плечи. – Вдруг ты сходишь с ума? Дать номерок доктора Александра?

Эрика вывернулась, фыркнула и вцепилась в бургер. Откусила огромный кусок и методично заработала челюстями, глядя на блестящую от луж улицу за окном.

– Не дуйся, Рика, – Мишель ткнула пальцем в плечо подруги. – Ну, сама подумай, какая близнец? Тебе дай волю, ты на пустом месте сочинишь триллер и драму.

Эрика молчала.

– Смотри, лопнешь, – теперь Мишель ткнула пальцем в щеку Эрики и рассмеялась. – Но что бы ты там не придумала и не увидела, ты ведь теперь можешь узнать всё наверняка.

Эрика повернулась к Мишель, перестала жевать и подняла брови.

– Теперь, когда у тебя есть эта книга, – маленькая Арно зашептала с особой горячностью. – Она же всё про всё знает.

Эрика проглотила кусок бургера вместе с вымученной обидой и почувствовала себя тупицей:

– А ведь ты права, Миша! Нужно всего лишь…

Взгляд девочек упал на загадочное издание в коричневом переплёте, и они хором выдохнули:

– Спросить у неё.

– Здесь? – Эрика посмотрела на Мишель.

– Не говори глупости! Мы должны собрать экстренное собрание тайносказов!

– Но до выходных почти целая неделя!

Мишель прищурилась.

– Повод серьёзный! Давай устроим ночёвку прямо сегодня?

– Твои родители не будут против?

– О! Благодаря доктору Зануде, я могу хоть слона попросить, и они его купят. А что насчёт тебя? Давай, позвони и спроси.

Мишель достала из сумки телефон и подтолкнула к подруге.

– У меня же ничего с собой нет!

– Mon chérie, всё, что нужно тебе – это разрешение и книга, а зубную щётку и футболку я тебе найду.

– Миша, – Эрика подняла брови. – Я ведь не одна.

Она приоткрыла сумку и оттуда выглянула острая мордочка Пирата.

– Моя любовь к тебе безгранична, – вздохнула Мишель, сдерживаясь, чтобы не взвизгнуть, но старательно морща нос. – А любопытство ещё больше. Так что я стерплю твою мышь, но только пусть он держится от меня подальше!

Глава 5

в которой тайно-сказы пытаются раскрыть тайны

Но, как известно, подобное никогда и никомуне получается провернуть с первого раза

Отец Эрики не возражал против спонтанной пижамной вечеринки дочери. Чету Арно он знал, пару раз видел на общих собраниях, а Мишель была лучшей и, надо признать, единственной подругой его обезьянки. Маленькая Арно присутствовала в рассказах Эрики так часто, что казалась почти членом семьи. Изредка она заглядывала в книжное логово, но большей частью в дни отсутствия отца или в его кабинетное погружение в очередное детище.

Визиты эти были краткие, измерялись столовой-гостиной и кружкой какао. На второй этаж гостья не поднималась и, конечно же, ночёвок они никогда не устраивали. И причин тому было две. Первая, гласная – в доме Эрики было совершенно некуда поставить вигвам историй, самое важное место для тайносказов; да и на узенькую кровать, устроенную в нише шкафа, девочки вдвоём бы никак не поместились. Вторая, негласная, причина – Жозлин не любила суету и шум, её особое состояние требовало покоя и терпения. А даже самые покладистые и тихие дети – это источник раздражения. И как часто бывает, первая причина была вежливой обёрткой для второй.

Поэтому обычно увлекательные и поворотные события в жизни Эрики случались за пределами дома: в школе, по пути к книжным барахолкам, в кафе на перекрёстке, у Олива и, главное, в гостях у Мишель. Виктор и Анжелика Арно с радостью исполнили желание дочери, заказав девочкам пиццу, колу и отправив «семейного» водителя, чтобы забрать их из «Оливки». И вот чёрный автомобиль скользил в ночи, везя девочек к вигваму историй.

– А она, – Мишель пододвинулась ближе и дёрнула подбородком в сторону зажатой в руках подруги сумки. – Она не шепчет в твоей голове?

Эрика покачала головой. Салон машины пах кожей и пиццей. За окном мелькал Корвинград. Город втягивал в себя сумрак как губка, становясь тёмным, как крыло ворона. Но лишь до момента, пока не вспыхивали огни. Гирлянды лампочек и фонарей, ярких витрин, сдержанных окон. Эрика всматривалась в них, в занавески и цветочные горшки, неясные силуэты жильцов и их любопытных кошек. Пират выскользнул из сумки и спрятался за пазухой, свернулся тёплым комочком, и девочке чудилось, что их сердца стучат в унисон. Этого, безусловно, не могло быть[40], но на грани сна и яви возможно и не такое.

Водитель принял звонок, коротко ответил и сообщил маленькой Арно, что они ещё заедут забрать заказанные Анжеликой пирожные.

Мишель пришла в восторг. Щебетала что-то о симфонии и гармонии вкуса. Предвкушала, что её ждёт. Россыпь птифуров[41] или кремовый мильфей[42]? А может, нежнейшие макароны всех цветов? Точно не сытные саварены[43]! Мать ни за что не позволила бы их есть на ночь.

Хорошо, что речь Мишель не требовала ответов. Эрике сейчас совсем не хотелось говорить, а тем более обсуждать десерты, названия которых в её голове звучали как тарабарщина. Парфе[44] или крокембуш[45], какая разница? Разберёмся на месте, в процессе поедания. Эрика дремала под урчание двигателя, под уютную смесь запахов. От сиденья шло обволакивающее тепло, висок приятно холодило окно, а под её курткой мирно стучали два сердца.

Промелькнула центральная площадь, дорога легла на мост и автомобиль пересёк Янтарную. На небе вдали блеснула золотая башня. Эрика представила, как сейчас смотрит с неё на город и видит крохотную машину, мышкой бегущую по лабиринту улиц.

Остановились, снова поехали и вновь остановились.

Мишель растолкала Эрику:

– Mon cherie, ночёвки тайносказов не для того, чтобы спать! Проснись, мы почти приехали! Нас ждут приключения!

Эрика зевнула, сконфужено улыбнулась и поправила очки. Пират зашевелился и перебрался на шею, прячась в огромном шарфе. Девочка прищурилась, вглядываясь в лобовое стекло. Перед машиной медленно раскрывались ворота, за которыми вилась дорога к дому Мишель.

Особняк Арно находился в живописной части города, имел свою подъездную дорожку, обширный парк и высокий забор. Эрика каждый раз восхищалась, насколько уединённо жило семейство, находясь при этом в самом сердце Корвинграда. Высокая ограда и вековые деревья надёжно укрывали происходящее внутри от посторонних глаз, а если бы кто-то и мог разглядеть стены фасада, то скорее принял его за дворец-музей или может посольство, на крайний случай за резиденцию Бэтмена.

В таком месте явно полно приведений, тайн и секретов. Как шутил отец, стоит лишь капнуть поглубже книгу, и к сотой странице из шкафа послышится бряцанье костей. Сейчас, в густом сумраке весны, дом казался неприветливым и мрачным. Деревья вокруг ещё не распустили крону, узоры клумб не вспыхнули разноцветными россыпями, а мелкий камушек отсыпанной дорожки шуршал так, словно машина ехала по огромной недовольной змее. Особняк Арно сегодня вечером был холоден и мрачен, как выстуженные камни мостовой и старая часть крыла Академии Корвинграда. Может быть, лишь чуточку светлее и обжитее снаружи и, безусловно, уютнее внутри. Хотя уют в понимании Анжелики Арно сплошь состоял в вычурности времён Короля Солнца. Та капля французской крови, что текла в Мишель, досталась ей от матери, урождённой Адлер, чьи предки покинули Францию и перебрались в Вороний городок ещё два века назад. По крайней мере, так гласила легенда.