Москвички. Великие женщины, изменившие столицу бесплатное чтение

Королева из рода крепостных

Мне нравится история про одну почтенную артистку которая с долей волнения однажды заметила: «Как же молодежь без меня будет играть королев? Ведь я осталась последняя, которая видала их в жизни».

Любопытное замечание, не правда ли? Впрочем, великая актриса Ермолова никогда не видела королев. Она, внучка крепостного скрипача князей Волконских, который, получив вольную, поступил в Малый театр гардеробмейстером, родилась в Москве в 1853 году. Однако, по справедливому замечанию Т.Л.Щепкиной-Куперник («Из воспо минаний о русском театре»), как король Лир заявлял о себе: «Король, от головы до ног король я», так и Мария Николаевна, при всей ее невероятной скромности, с уверенностью могла бы о себе сказать: «Королева, от головы до ног я королева».

Театр в ее крови

Семья Ермоловых из поколения в поколение была при театре. Сперва при крепостном, затем – уже в Малом и Большом. Одни Ермоловы служили актерами, другие – танцевали в кордебалете, третьи – играли в оркестре.

Но, так или иначе, театральным воздухом дышали все: в театре видели и кусок хлеба, и весь смысл жизни. Отец Марии, Николай Алексеевич, талантливый суфлер в Малом театре, сам с блеском играл на театральной сцене, время от времени подменяя какого-нибудь заболевшего актера. Учить роль было ни к чему – он знал любую из них наизусть! Ермолов всегда играл с увлечением и, как многие находили, с талантом. Но актер выздоравливал. И Николай Алексеевич, не без тени грусти, снимал с себя театральный костюм и, как улитка, вновь заползал в тесную душную суфлерскую раковину, заработав смертельную чахотку.

Детство у подмостков

Несмотря на то что семья жила очень скромно, детство Маши было согрето любовью к театру. Вечерами, после ужина, иногда даже с «багдадским пирожком» с малиновым вареньем, который так любила девочка, Николай Алексеевич восторженно читал детям пьесы и стихотворения, а также делился впечатлениями от игры «великого Щепкина» или «великого Садовского».

Когда Марии было всего три года, отец впервые взял ее с собой в суфлерскую будку, и она, сидя на его коленях, с жадностью смотрела на сцену.

«Впечатления, которые я выносила после каждого виденного мною спектакля, – вспоминает Ермолова, – заполняли все мои мысли и желания». Девочка запоминала эмоции, интонации, движения актеров, а затем переносила их в свои детские игры.

Мария наряжалась в мамины платья, с помощью стульев создавала сцену и, желая повторить увиденные из суфлерской будки эмоции актеров, бросалась на колени, кого-то о чем-то умоляя и прося.

Годы учебы

Словом, Мария Ермолова с детства живет мечтой о театре, поэтому в возрасте 9 лет поступает в балетный класс Московского театрального училища. Девочка страшно волновалась… Что сулит ей новая жизнь?

Увы, но училище радости ей не принесло.

В нем из Ермоловой старались сделать танцовщицу балета, который она не любила.

Не сложились отношения и с классной дамой. Доходило до того, что, когда матушка приходила к Марии по воскресеньям, девочка плакала и жаловалась ей, говоря, что не знает, как угодить придирчивой наставнице… Мать беспомощно слушала горькие жалобы дочери и, вынимая из старенького ридикюля несколько кон фет, говорила: «А ты дай ей конфетку, угости ее, может быть, она подобрее станет». Что и говорить, годы училища стали для Ермоловой настоящей мукой.

Провальный дебют

Когда девочке исполнилось 13 лет, отец, желая помочь, выпустил ее в свой бенефис в роли бойкой Фаншетты в водевиле «Жених нарасхват». Но этот первый выход Ермоловой на сцену был крайне неудачен.

Мария не любила водевилей, уже тогда в ней дремал героико-трагедийный талант.

Поэтому она вышла робко и неловко, без столь необходимого для подобных ролей задора. Вдобавок отец не позволил ей нагримироваться, и рядом с другими, накрашенными «невестами» она была чересчур бледна. «Исправится, войдет в роль», – утешал себя Николай Алексеевич. Но дальше пошло еще хуже: не было в Марии ни игривости, ни кокетства. Казалось, что нашей героине ничего не оставалось, кроме танцев «у воды», то есть на заднем плане, куда ставили самых неспособных танцовщиц. Такой жесткий вердикт вынес сам Самарин, к которому девушку привели на прослушивание: «Пускай пляшет себе у воды».

И только верные подруги по училищу верили в ее талант: «Все равно Маша играет лучше всех!»

Улыбка судьбы

Поддержка близких, несомненно, помогала, а неудачи только усиливали желание Ермоловой стать актрисой. Ее настойчивость веко ре принесла плоды. Как это часто бывает, помог счастливый случай. Артистка Малого театра Надежда Медведева ставила в свой бенефис драму Г. Лессинга «Эмилия Галотти». Но перед самым спектаклем заболела артистка Федотова, игравшая главную роль. Заменить ее было некем. Тогда Медведевой посоветовали рассмотреть 16-летнюю воспитанницу Ермолову, поскольку та «необыкновенно играет».

Актриса решила рискнуть. Она дала Марии роль, велела ее обдумать и прочесть ей. После первой же строчки восхищенная Медведева воскликнула: «Вы будете играть Эмилию!»

От нелегкого начала к триумфу

Когда в театре об этом узнали, разразился настоящий скандал! Актерская труппа не верила в успех, громко возмущаясь тем фактом, что роль самой Федотовой отдали ученице. К счастью, Медведеву не поколебали закулисные кривотолки, и она смело принялась за репетиции. Последние, впрочем, проходили нелегко. Нередко у Марии опускались руки, и она думала, что никогда не сможет исполнить роль так, как нужно. Но каждый раз при выходе из театра она видела большую желтую афишу, которая гласила, что «в пятницу, 30 января, в пользу артистки госпожи Медведевой будет представлена трагедия Лессинга „Эмилия Галотти“ Роль Эмилии Галотти будет играть воспитанница Ермолова».

Уверенность возвращалась к девушке, и она давала себе слово пройти через все испытания, чтобы достигнуть цели. И ведь достигла! Как пишет Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, «Безвестная ученица штурмом взяла Москву!»

После спектакля Ермолова оставила в дневнике такую запись: «30 января 1870 года. День этот вписан в историю моей жизни такими же крупными буквами, как вот эти цифры, которые я сейчас написала. Я счастлива, нет, – я счастливейший человек в мире. Сбылось то, о чем я пять дней назад не смела и мечтать. Я думала: меня вызовут раз. Меня вызвали двенадцать раз».

Достойные цели

Это был поистине исторический дебют, который бывает раз в столетие, и, конечно же, он не мог остаться незамеченным. Сразу после окончания Московского театрального училища Мария Ермолова была зачислена в труппу Малого театра. Увы, но руководство не оценило ее могучего дарования серьезной драматической актрисы: ей поручали роли легкомысленных барышень в комедиях и водевилях. Но молодая артистка не унывала: она твердо верила в свою звезду. Первый успех не вскружил ей голову. Наоборот, Ермолова, никогда не удовлетворяясь достигнутым, всегда много работала.

Она ставила перед собой высокие цели:

«Я бы желала, чтоб бедный человек уходил из театра с мыслью, что есть другая, хорошая жизнь, или, сочувствуя страданиям актрисы, забывал собственные страдания, свое горе…

Вот почему я люблю искусство. Желаю от всей души приносить пользу».

Малый театр (Театральный проезд, д. 1)

Любимые роли

В 1873-м удача вновь улыбнулась Ермоловой. Ей досталась роль Катерины в «Грозе», и в дальнейшем, в течение многих лет, актриса продолжала над ней работать. Ермолова создала образ прекрасной русской женщины, исполненной внутренней силы и готовой к героическому самопожертвованию. Затем была пьеса Лопе де Вега «Овечий источник», где Ермолова блестяще сыграла отважную Лауренсию. Но особенно ярко драматическое дарование Ермоловой раскрылось в созданном ею образе Иоанны д’Арк в «Орлеанской деве» Ф. Шиллера.

И сама пьеса, и роль Иоанны, которую Ермолова считала самым светлым и чистым образом в мировой истории, подходили ей и как актрисе, и как человеку

Сергей Дурылин в книге о Ермоловой называет актрису «героической симфонией русского театра». Действительно, ее наиболее удачные роли можно перечислять бесконечно долго, по скольку за полвека театрального пути Мария Николаевна создала совершенно фантастическую вереницу героических женских образов всех стран, народов и веков: от древнегреческой поэтессы Сафо до Настасьи Филипповны в «Идиоте» Достоевского, от ко ролевы Марии Стюарт до крепостной – крестьянки Лизаветы. И во всех этих образах она сумела раскрыть лучшие стороны женской души.

Личная жизнь

Талантливая, великая актриса Ермолова. А как же складывалась ее личная жизнь? На одной из вечеринок московской интеллигенции актриса познакомилась со своим будущим мужем, Николаем Петровичем Шубинским. Талантливый адвокат, помощник знаменитого Плевако, Шубинский происходил из потомственных дворян Тверской губернии. На вечерах он затмевал всех своим умом и остроумием: к нему и устремилась Мария Николаевна. Николай Петрович стал для Ермоловой авторитетом, учителем, наставником…

Удивительно, но ее ни капли не смущала разница их профессиональных интересов. Напротив, в одном из писем Шубинскому актриса пишет:

«Говорят, что не следует сходиться людям, занимающимся разным делом, это их разобщает. А мне кажется, напротив, – я бы умерла с тоски, если бы мы занимались одним делом».

Вскоре в семье родилась дочь Маргарита. Кажется, в жизни великой Ермоловой есть все, о чем мечтает каждая женщина. Она востребована в профессии, рядом дочь и любящий муж.

Собственный дом

Семья жила в особняке, купленном Шубинским в 1889 году. Однако стены дома, а главное, его подвалы помнят и более далекие времена – в основании здания можно найти кирпичи 1773 года. Этот особняк построен довольно давно и чудом уцелел в страшном московском пожаре 1812 года! Актриса прожила здесь почти 40 лет, с 1889 по 1928 год. Вы и сегодня можете побывать там, в особняке располагается Дом-музей М.Н. Ермоловой (Тверской бульвар, дом 11).

Когда Шубинский приобретал особняк, по Москве ходили легенды, будто это дом с привидениями. Будто бы один из жильцов убил жену из ревности и по ночам в комнатах слышатся таинственные шаги.

Из-за этих слухов хозяин долго не мог его продать, а потому, когда нашел не столь суеверных покупателей, отдал им особняк вместе с мебелью. Новым владельцам оставалось только переложить паркет. А вот уличные фасады оформили по-новому: на аттике появляется вензель и буква Ш.

Дом-музей М. Н. Ермоловой (Тверской бульвар, д. 11)

Особняк, повидавший немало

В огромном особняке проживало порядка 30 человек (вместе с прислугой). На первом этаже со сводами XVIII века располагались комнаты для конюха и его семьи – Николай Шубинский был крупным конезаводчиком. На второй этаж вела старинная лестница, повидавшая немало мэтров: Константин Станиславский, Владимир Немирович-Данченко, Федор Шаляпин.

Бывал здесь и Антон Павлович Чехов, который с присущим ему юмором по этому поводу заметил: «Цветочек дикий, попав в один букет с гвоздикой, стал душистее от хорошего соседства.

Так и я, пообедав у звезды, два дня потом чувствовал вокруг головы своей сияние».

На втором этаже располагался кабинет Ермоловой, «место восторгов и воспоминаний». В его окнах – необычные сиреневые стекла. Во время Великой Отечественной войны одно из них было разбито, и сегодня на его месте – обычное стекло. Это не случайная ошибка. Сотрудники музея сознательно не стали восстанавливать его прежний вид, так как война – это печальные страницы истории особняка.

Тут же располагается великолепный Белый зал, символизирующий славу Ермоловой. На знаменитом портрете кисти Валентина Серова она запечатлена именно здесь. Во времена актрисы зал использовали для приемов. Пюд Рождество или в честь именин хозяев в нем собирались многочисленные гости, которым за блеском ламп и софитов не сумели рассмо треть очевидного: «счастливый» брак Ермоловой и Шубинского был всего лишь формальностью.

Чужие люди

Как удивились бы гости, если бы знали, что великая Ермолова, к ногам которой летят цветы, была далеко не так счастлива, как им казалось. Актриса, стараясь сохранить внешнюю видимость семейного благополучия, с блеском исполняла роль счастливой супруги. Но свои настоящие чувства она тщательно скрывала…

По словам публициста и театрального критика А. Амфитеатрова, когда гости расходились, Ермолова и Шубинский в своем дворце «вели два отдельных существования – параллельные, но никогда не сливаемые».

Каждый сам по себе

Увы, но личная жизнь великой актрисы складывалась совершенно иначе, чем она ожидала. Отношения с мужем приобретали все более сложный характер. Все заметнее проявлялась разница во взглядах на жизнь, во вкусах, в характерах.

Александр Амфитеатров, хорошо знавший обоих, так писал про их союз: «Вода и камень, лед и пламень» не столь различны меж собой своей взаимной разнотой, как разны были эти два существа и, казалось, так чужды одно другому, в вечной, однако, соединенности брачным венцом».

Никто не подозревал, что на самом деле происходило между Ермоловой и Шубинским. Они поженились по большой любви, но вскоре их пути разошлись. Шубинский на стороне заводил романы, а Мария Николаевна, строгая серьезная женщина, встретила новую любовь – профессора Московского университета Константина Павлинова.

Отношения с дочерью

Актриса страдала, но не могла уйти из семьи ради 8-летней дочери. Принесло ли это ей счастье? Гнетущая обстановка, царившая в доме, в первую очередь, отражалась на жизни Маргариты: «Я – не любимая отцом, любимая, но далекая матери – вертелась между ними обоими, не зная, какую печальную роль звена мне выпало на долю играть, и сама не понимала ничего, и меня не понимали… и ничего не могло быть печальнее, чем наша общая жизнь во имя долга».

Ермолова страдала. Скрытная по природе, она еще больше замкнулась в себе, и сквозь обычную сдержанность и молчаливость было трудно распознать огромную любовь к дочери.

Когда Маргарите исполнилось 12 лет, Ермолова написала: «Дорогая моя, милая, я люблю тебя больше всего на свете, не верь моей внешности, знай, что мое сердце всегда открыто для тебя! Что же мне делать, что у меня такой характер дурной, я ведь сама сержусь на себя за это…»

Жизнь после революции и эмиграции мужа

В начале XX века Шубинский стал депутатом Государственной думы, а потому после революции 1917 года у него был только один выход – эмиграция. Но Мария Ермолова осталась: «Во всем хорошем и плохом я истинная дочь Москвы».

И хотя в 1920 году Моссовет передал Ермоловой дом на Тверском бульваре в пожизненное владение, в облике актрисы что-то изменилось. На сцене она еще продолжала покорять драматические высоты, но в жизни это был уже другой человек.

В 1920 году торжественно и пышно отпраздновали 50-летний юбилей творческой деятельности Ермоловой. Вся Москва чествовала актрису и этот юбилей превратился в праздник всех московских театров. Мария Николаевна на балконе своего особняка приветствовала колонну артистов, несущих транспаранты: «Слава великой Ермоловой». В том же году Марии Николаевне первой было присвоено звание «Народный артист Республики».

Непревзойденная

Однако солнце русской сцены склонялось к закату. Ермолова всегда была «великой молчальницей», но в последние дни вела особенно замкнутый образ жизни. Рядом с ней лишь родные и врачи… Она умерла 12 марта 1928 года в возрасте 74 лет. Актрису, как она и завещала, похоронили в подмосковном селе Владыкино, рядом с родителями и сестрами, а в 1971-м перезахоронили на Новодевичьем кладбище.

За полвека театральной деятельности Мария Ермолова сыграла почти триста ролей, и все эти созданные на сцене образы она слагала в единый образ сильной свободолюбивой женщины.

Такой она для нас и останется – «героической симфонией русского театра», хозяйкой особняка на Тверском бульваре, истинной королевой «от головы до ног» на портрете Серова.

На долгую память

Константин Сергеевич Станиславский считал Марию Ермолову целой эпохой для русского театра. В одном из писем он, верный и неизменный почитатель таланта актрисы, с восторгом писал:

«Неотразимо ваше облагораживающее влияние. Оно воспитало поколения. И если бы меня спросили, где я получил воспитание, я бы ответил: в Малом театре, у Ермоловой и ее сподвижников… Вы возглавляете нашу русскую артистическую семью…»

Москвичи ахнули, когда после очередного спектакля восхищенные игрой студенты остановили карету Марии Николаевны, вы прягли лошадей и сами довезли любимую актрису до дома!

Но Ермолова навсегда вписала свое имя в анналы истории не только пером гениального драматического дарования.

Она человек широкой души, готовый протянуть руку помощи каждому, кто в этом нуждается. Мария Николаевна искренне считала, что «…бесценный самый дар – доброта сердца, это лучшее, что есть в человеке».

Поэтому важную роль в жизни актрисы играла случайная помощь: когда она узнавала, что где-то в деревне пострадали от пожара, либо какой-то талантливой курсистке нечем платить за обучение, либо кто-то голодает… Как-то она обратилась к заведующей бельевого отдела крупного магазина со словами: «Я к вам приду с одной девушкой. Вы поглядите на нее хорошенько и сделайте ей полное приданое. Все, что нужно. А потом отошлите по адресу, только не говорите ни в коем случае, от кого это».

Актриса всегда старалась порадовать и своих близких: на первые заработанные деньги купила отцу дачу во Владыкине. На подарках не экономила. Однажды она обратилась к Горькому за папиросой. Писатель тут же протянул ей свой видавший виды портсигар. Ермолова удивилась: «Что это, Алексей Максимович, какой у вас скверный портсигар?» Тот добродушно улыбнулся: «А вы по дарите получше…» На следующий же день она приобрела солидный серебряный портсигар и подарила писателю на память.

Рождена быть актрисой

За свою долгую жизнь Фаина Раневская сменила немало театров. На вопрос о причинах такого непостоянства она отвечала:

– Я искала настоящее святое искусство!

– И как, нашли его?

– Да!

– Где же?

– В Третьяковской галерее.

Фаина Георгиевна родилась 27 августа 1896 года в Таганроге, в благополучной еврейской семье. Ее отец, Гирши Федьдман, был «небогатым нефтепромышленником». Семья жила в большом двухэтажном доме из красного кирпича, с балконом, на который маленькая Фанни Фельдман выходила теплыми летними ночами представлять, как станет актрисой. Эта мечта росла в ней с раннего детства: когда девочке исполнилось 5 лет, умер младший брат. Она его жалела и горько плакала, но все-таки, отведя траурную занавеску на зеркале, посмотрела: «Какая я в слезах?» И чем дальше, тем яснее юная Фанни осознавала: ее единственное призвание – театр. Однако Гирши Фельдман не одобрил мечту мятежной дочери: ее объявление о решении стать актрисой привело к их полному разрыву.

Навстречу неизведанному

Неизвестность пугала, но в 1915 году исполненная решимости Фаина Георгиевна уехала из родительского дома в Москву поступать в театральную школу. В Белокаменной будущую народную артистку СССР ожидало первое разочарование – Фаина везде провалила экзамены. К счастью, актриса никогда не ждала у моря погоды, а всегда шла напролом, наперекор судьбе. Неслучайно, много лет спустя, устами своей героини Фаина Георгиевна скажет: «Жалко, королевство маловато, разгуляться мне негде!»

В театральное училище она не поступила, но стала Раневской. Помог случай. Отец все-таки прислал перевод, и счастливая, с банкнотами в руках, Фаина вышла из банка…

Порыв ветра вырвал деньги из ее рук и понес их по улице:

«Как жаль – улетели…» Услышав историю об этом, один знакомый горько заметил: «Это же Раневская, только она так могла. Ты – Раневская!»

Вскоре Фаина у колонн Большого театра познакомилась со знаменитой балериной, Екатериной Гельцер, которая показала юной подруге Москву тех лет и ввела ее в круг друзей. Позднее Раневская скажет: «Это были «Мои университеты». Первым своим учителем Раневская считала Художественный театр. Особенно ей запомнился Константин Сергеевич Станиславский. Увидев его в пролетке, в Леонтьевском переулке, не помня себя от радости, Фаина Георгиевна закричала вслед: «Мальчик мой дорогой!»

Екатерина Гельцер познакомила Раневскую и с Владимиром Маяковским, и с Мариной Цветаевой, а также нашла начинающей актрисе место в летнем Малаховском театре. Первый шаг на пути к мечте! И хотя работа по тем временам находилась довольно далеко от Москвы, а жалованье начинающей актрисе положили совсем не большое, Фаину это не остановило. Главное, она получила уникальную возможность набираться опыта и учиться ремеслу у корифеев русской сцены! Так началась ее артистическая деятельность.

Потери и обретения

Л затем начинающую актрису увлек круговорот театров: Керчь, Феодосия, Кисловодск, Ростов-на-Дону! Театральная жизнь била ключом, но весна 1917 года навсегда разделила жизнь Фаины Георгиевны на до и после: актриса узнала, что вся ее семья, родители, братья и старшая сестра Белла, эмигрировали на своем пароходе «Святой Николай» в Турцию.

Девушка осталась совсем одна. Рассчитывать ей было не на кого, почва уходила из-под ног. По счастливому совпадению, в это же время в Ростов-на-Дону приехала знаменитая актриса Павла Леонтьевна Вульф, которой было уготовано сыграть в жизни Фаины Раневской свою главную роль. Фанни обратилась к Вульф за помощью и с тех пор стала ее ученицей. «Павла Леонтьевна спасла меня от улицы», – говорила Раневская, ведь в своем учителе она нашла человека, заменившего ей всю семью. Со временем у них сложился общий быт, и на улице Герцена (современная Большая Никитская) они обустроились все вместе: с помощницей Татой, дочерью Ириной, а впоследствии и ее сыном Алексеем, которого Раневская называла своим «эрзац-внуком». Они занимали двухэтажный флигель, где когда-то жила семья Натальи Гончаровой: именно отсюда она поехала венчаться с Александром Сергеевичем в церковь Большого Вознесения.

Недалеко от дома Раневской жил ее хороший друг, артист Василий Качалов, который однажды ей написал: «Ваша сила – внутри вас, ваше счастье – в вас самой, в вашем таланте».

Театральная жизнь

Раневская, занимавшая часть лакейской, бывала на улице Герцена наездами – до начала 1930-х годов актриса зарабатывала имя на провинциальной сцене. Снова круговерть театральных подмостков: Крым, Смоленск, Архангельск…

Эти годы актриса вспоминала с привычным юмором, поскольку выступления порой заканчивались совершенно неожиданно: «…Мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены».

К нашему счастью, сцену Фаина Георгиевна не покинула и продолжила строить свое королевство и искать в нем настоящее искусство. В 1931 году актриса написала письмо Александру Таирову с просьбой принять ее в труппу Камерного театра. Режиссер пошел навстречу и предложил Раневской дебют в пьесе «Патетическая соната». Дебют в Москве! Как это радостно и волнительно, ведь в спектакле играла сама Алиса Коонен! Увы, но у яркого старта не случилось блестящего продолжения, и в 1933-м, не дождавшись новых ролей, Раневская ушла из Камерного, но никогда не прерывала связь с Коонен и Таировым.

Московский драматический театр им. А. С. Пушкина (Тверской бульвар, д. 23)

После его смерти в 1950 году именно Фаина Георгиевна ходила с Алисой в суд, чтобы подтвердить факт супружества, – это требовалось для вступления в права наследства. Раневская не навсегда покинула здание на Тверском: она вернулась сюда в 1955-м. Тогда там уже располагался Московский драматический театр им. А. С. Пушкина, в котором актриса осталась на целых десять лет. За это время Фаина Георгиевна успела послужить в Центральном театре Красной Армии, где ее ожидал большой успех. Вскоре после «Вассы Железновой» Раневской присвоили звание заслуженной артистки РСФСР!

Путь в кинематографе

Фаина Георгиевна начала сниматься в кино, хоть кинематограф особенно не жаловала: «Представьте, что вы моетесь в бане, а туда пришла экскурсия». Впрочем, путь на большой экран был тернист: как-то раз актриса собрала фотографии своих ролей и отправила на «Мосфильм». И надо же такому случиться, что снимки вернули, сообщив, что фотографии никому не нужны! Это был удар! Однако все изменилось, когда молодой Михаил Ромм пригласил Раневскую принять участие в картине «Пышка». Работа была тяжелая: режиссер ухитрился пригласить на роли актеров разных театров, поэтому вместе артисты могли сниматься исключительно по ночам. Через несколько месяцев бессонных съемок Раневская и ее подруга Нина Сухоцкая дали друг другу клятву, что больше в кино ни ногой: «Кинематограф – это страшное дело. Это не искусство». К счастью, и это обещание Фаина Георгиевна не исполнила и сыграла еще в двух десятках картин. Больше всех она любила «Мечту»: «Это были счастливые мои дни. За всю долгую жизнь я не испытывала такой радости ни в театре, ни в кино…» У этого фильма по-своему трагическая судьба: премьера в Доме кино состоялась 6 июля 1941 года, когда над Москвой гудели немецкие бомбардировщики. Но этот день стал датой рождения великой киноактрисы Фаины Раневской: она гениально сыграла трагикомедию, комедию с несчастливым концом. Тем удивительнее, что общесоюзную популярность ей принесли совсем другие кинороли.

Слава актрисы была такой, что даже генсек Леонид Брежнев, вручая ей орден Ленина в Кремле, выпалил: «Муля, не нервируй меня!» Раневская не растерялась: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы». Генсек смутился: «Простите, но я вас очень люблю».

Публичное одиночество

А Раневская любила искусство. В его поисках в 1943 году, вернувшись из эвакуации, она перешла в Московский театр драмы (Московский академический театр им. Владимира Маяковского). Там она служила до 1949 года, после чего перешла в Театр им. Моссовета (Большая Садовая, 16). Именно он стал главным в актерской судьбе Фаины Георгиевны. Здесь Раневская проработала в общей сложности почти четверть века.

Сцена из спектакля по пьесе Д. Патрика «Странная миссис Сэвидж». В главной роли – народная артистка СССР Ф. Г. Раневская

Сменила актриса и место жительства: в 1948 году она впервые получила комнату в коммуналке (Старопименовский переулок, дом 5/9). К своему жилищу, где всегда царил полумрак, она относилась как к печальной необходимости. Однажды она подарила только что купленную роскошную кровать своей домработнице Лизе, а сама так до конца жизни и спала на тахте: «У меня хватило ума глупо прожить жизнь». Этот дом настойчиво напоминал актрисе о ее «публичном одиночестве».

Старопименовский переулок

Много лет спустя Раневская напишет: «Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко благодарна друзьям, которые лишают меня этой чести».

Но были у Фаины Георгиевны и люди, навсегда занявшие место в сердце: Анна Ахматова, Любовь Орлова. Ахматова называла свои беседы с Раневской «наша фирма «Два петуха», а Орлова величала подругу «Любимый Фей».

Свое жилье и воссоединение с сестрой

В начале 1950-х Раневская вновь переехала. Теперь уже в свое первое отдельное жилье – двухкомнатную квартиру «высшей категории» в высотке на Котельнической набережной. Это было детище архитектора Чечулина, но актрисе досталась «чечулинская изнанка»: окна выходили в каменный мешок двора. А там – выход из кинотеатра и служебный вход в булочную, где по утрам разгружали хлебные фургоны. Актриса не унывала и привычно острила: «Я живу над хлебом и зрелищем».

Высотка на Котельнической набережной

Но Котельническая набережная связана с важным событием в жизни актрисы: она добилась у министра культуры СССР Екатерины Фурцевой возможности пригласить свою сестру, Изабеллу Аллен, из Парижа и прописать ее в своей квартире. Милая, чудесная Белла! Она удивляла окружающих своими буржуазными привычками и постоянно давала Раневской повод для возмущения! Сестра так и не смогла адаптироваться к социалистической действительности и в магазине, задерживая очередь, с легкой улыбкой спрашивала продавщицу: «Как здоровье вашей матушки? А батюшки?..» А потом тяжело заболела и умерла, прожив вместе с Фаиной Георгиевной всего несколько лет.

Жизнь, посвященная искусству

Л дальше – тишина. У Андрея Платонова есть строки как будто про нее: «Он скучал от своего таланта, как от одиночества, не зная, как нам высказать это, чтобы мы поняли». Тогда, по совету подруги Нины Сухоцкой, Раневская переезжает в Южинский переулок (совр. Большой Палашевский переулок, 3).

Дом в Палашевском переулке

Это была просторная светлая квартира: спальня с большой лоджией, выходящей в зеленый скверик, а в гостиной – огромная бегония, попавшая к Раневской еще из дома Алисы Коонен. Здесь у актрисы появилась ее последняя любовь – собака Мальчик: «Это самое у меня дорогое – псина моя, человечная». Но, кроме Мальчика, в ее жизни оставались друзья и, главное, искусство!

В последний раз на театральные подмостки Фаина Георгиевна вышла в легендарном спектакле «Дальше – тишина» 24 октября 1982 года, а 19 июля 1984 года скончалась, не дожив чуть меньше месяца до 88-летия. Вскоре на надгробии актрисы на Донском кладбище кто-то прикрепил чугунную собаку – память о последнем ее родном существе.

Фаину Раневскую просили написать книгу, но она отказывалась. Свой отказ объясняла тем, что в итоге получилась бы «жалобная книга» – «Судьба-шлюха».

Как-то актриса с горечью заметила: «Я бегала из театра в театр, искала, не находила…» Фаина Георгиевна не мыслила жизни без русского театра, без искусства, и сегодня, спустя десятилетия, все мы помним и взбалмошную Лялю из «Подкидыша», и очаровательную злую мачеху из «Золушки», и незабвенную «домомучительницу» фрекен Бок. А значит, великая Фаина Раневская навсегда вписала свое имя в историю театрального искусства и осталась навечно в наших сердцах.

Верная себе

Ия Саввина вспоминала: «Я не помню, чтоб Раневская что-нибудь для себя просила, искала какую-либо выгоду При этом у нее было обостренное чувство благодарности за внимание к ней…»

Красноречивый случай: актриса под рукой всегда держала запасы крупы для кормления голубей. Птицы стайками слетались к лоджии Раневской, оставляя после себя плотный слой активной жизнедеятельности. Однажды Фаина Георгиевна уехала на дачу, оставив своего «эрзац-внука» Алексея и его супругу Татьяну присматривать за квартирой. Кончилось тем, что Татьяна целый месяц оттирала голубиный помет, а когда Раневская вернулась обратно, то с возмущением обнаружила «пропажу»! Актриса негодовала, но в тот же день собрала две сумки дорогих шоколадных конфет и вручила в знак признательности и благодарности за чистоту!

Быт тяготил Раневскую: «Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно». Однажды Фаина Георгиевна угостила сладостями девушек-маляров, делающих ремонт ее дома. Девочки удивились: «Почему вы нас угощаете?»

Раневская не замедлила с ответом: «Потому что я не богата».

У актрисы были иные ценности.

Однажды она пришла в новую квартиру с наспех сделанным ремонтом к Ирине Вульф и обнаружила недостойное, с ее точки зрения, хранение книг: часть библиотеки расположили во встроенном шкафу. На это Раневская гневно заметила: «Боже мой, книги-пленницы, какой ужас, томятся за дверью! Как вы можете так жить?!»

Фаина Георгиевна до конца своих дней оставалась верной себе.

К 75-летию со дня рождения Любови Орловой драматург Нонна Голикова взяла интервью у актрисы, но после записи вернулась: «Все хорошо, но в одном месте нужно переписать слово „феномен“ – современное звучание должно быть с ударением в середине слова – „фено́мен“». Актриса переписала весь кусок, но, дойдя до слова «феномен», без тени сомнения заявила: «Феномэ́н, феномэ́н и еще раз феномэ́н!»

Как-то на улице к ней обратилась прохожая: «Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка?» Раневская с ходу парировала: «Ничего подобного, я зубной техник». Но женщина не сдавалась, и, когда она неожиданно задала вопрос о возрасте, Раневская гордо ответила: «Об этом знает вся страна!»

Великая и неизвестная

Восхищенный талантом Любови Орловой писатель Горький однажды заметил: «До чего хорошо играет эта девушка!» И добавил, что она настоящая ведьма, потому что может абсолютно все.

Что ж, классик русской литературы оказался прав! Для Любови Петровны писали лучшие сценарии, а на кинофестивале в Венеции она удостоилась специального приза за лучшую женскую роль.

Впрочем, сегодня искать саму Орлову в сыгранных ею ролях – пустая затея. «Мое творчество известно всем, моя жизнь не касается никого», – говорила Орлова и строго соблюдала эту заповедь.

«Ударница» с дворянскими корнями

Немногим известно, что лучшая исполнительница ролей ударниц коммунистического труда – потомок древнего дворянского рода Орловых.

Вот такая ирония судьбы! Любовь Петровна родилась в 1902 году в Звенигороде. Род Орловых вел свое начало с XIV века, в нем были и светлейшие князья, и графы, в том числе знаменитые братья Орловы, фавориты Екатерины Великой. Впрочем, не все историки разделяют это мнение. По другой версии, Любовь Петровна принадлежит к куда более скромному, хотя и не менее древнему роду, берущему начало в Полтавской и Витебской губерниях. По материнской же линии Любовь Орлова находилась в дальнем родстве с великим русским писателем Л. Н. Толстым: дядя ее матушки, Михаил Сухотин, был женат на дочери Толстого, Татьяне Львовне.

Талант Любочки и его поклонники

Отец актрисы, Петр Федорович, музицировал и прекрасно пел, а матушка, Евгения Николаевна, была хорошей пианисткой. Орловы дружили с Шаляпиными, и не раз маленькая Любочка и ее старшая сестра Нонна веселились на детских праздниках в доме Федора Ивановича. На одном таком балу пятилетняя Люба играла, танцевала и пела в музыкальной сказке «Грибной переполох».