Минимальное воздействие. Книга 1 бесплатное чтение

Дисклеймер

Данная книга является художественным вымыслом автора, не пропагандирует и не призывает к употреблению алкоголя, табака, наркотиков, смене пола, нетрадиционным отношениям, межнациональной розни, религиозным конфликтам и другим действиям, запрещённым законодательством РФ.

Имена, персонажи, события и места их действия, а также упоминаемые в сюжете произведения искусства, а также тексты песен или стихов, являются вымыслом автора и не имеют ничего общего с реальными людьми, событиями и известными читателям произведениями искусства или любого другого творчества. Ну может кроме отдельных букв или некоторых словосочетаний. Но такое сходство – это явная случайность.

#

Глава 1

– Сколько? – спросил Магистр, нервно перебирая чётки. Прорыв был большим, но как-же каждый раз его всё это выводит из себя. Привыкнуть к такому за долгие годы службы он так и не смог. Снова у него начался нервный тик и тремор в правой руке.

– Шестеро, – десятник смахнул со лба прилипшую соломинку и угрюмо посмотрел на Магистра. – Всех почти сразу. Троих затоптали на левом фланге, девку на копьё подняли подле обоза, и ещё двое бежать пытались, но татары их стрелами побили. Не успели мы.

– Дьявол побери этих попаданцев. Третий раз не успеваем. – Магистр зло сплюнул, смачно выругался и перекрестился слева направо. Не то, чтобы он прям вот всех людей любил и трепетно к самой жизни относился. Скорее наоборот. Насмотрелся он в своё время на разных оголтелых отморозков, которые, попав в это время, решали, что раз Господь им вторую жизнь подарил, то теперь уж точно можно позволить себе делать всё, что захочется, и шли во все тяжкие. Так что, наверное, хорошо даже, что выживали не все.

Прорывы возникали, как правило, на местах крупных сражений или мест массовой гибели людей, и почти все «попаданцы» попадали сразу в условия, не сильно способствующие выживанию. Быстро обнаружить и вывести из-под угрозы очередной смерти таких «героев» удавалось крайне редко. Но у тех, кто выживал и их вовремя подбирали люди Ордена, был весьма неплохой шанс начать новую жизнь под чутким и заботливым руководством Магистра. Или уже окончательно умереть в застенках Ордена после пыток и допросов легатов. Но терять потенциальные кадры он не любил.

…

Васька очнулся от резкого крика на непонятном языке и сразу понял, что ничего не понял. Во-первых, было холодно. Он явно лежал спиной на голой земле. Голый. Левая рука, вывернутая под непонятным углом, была у него между ног, и он отчётливо ощущал свой член между средним и указательным пальцами. И холод.

Медленно перевернувшись на бок, он, наконец-то, сумел вынуть левую руку и попытался поднять её на уровень глаз. Рука была его. Старый армейский шрам от ножа на мизинце был в наличии. Правую руку тоже поднял. Пальцы на ней еле пошевелились. Сами. Он их почти не ощущал, отлежал, наверное. Мелкое покалывание в руке подтвердило его мысль, что кровоток просто застоялся и скоро он сможет ощущать правую руку. Левую он чувствовал хорошо. Как и член. Как же, сука, холодно.

Всё произошло почти мгновенно. Вот он поднимает руки, пытаясь осознать, что каким-то образом оказался жив, и вот на него сверху падает здоровенный мужик в непонятном наряде и с оперённым концом стрелы, торчащим из уха. И явно уже не живой. Мимо пронеслись несколько лошадей. Краем глаза Васька уловил, что одна из них была без седока, а на остальных сидели какие-то абреки, в меховых высоких шапках и размахивали какими-то саблями в руках.

И тут Ваську вштырило. Тело трясло как под высоковольтным проводом. Зубы чуть было не раскрошились от пулемётного стука. Его колбасило и плющило. И голова раскалывалась на части. Из горла пытался вырваться крик, но лежащий сверху мёртвый мужик своей бородой почти заткнул ему рот и Васька орал молча. И продолжавшие скачку абреки его не заметили.

А когда через несколько минут Ваську наконец-то попустило, он медленно стал выбираться из-под трупа. Мужик был тяжёлый. Васька тоже вроде был не из слабаков, всё-таки 87 кг живого веса, и всё в мышцах и костях, а не жир какой-то. Но после такой встряски он почти десять минут пытался спихнуть с себя бедолагу, пока наконец-то не вывернулся и перекатился от него подальше.

Вокруг шёл бой. Не. Не так. Вокруг была мясорубка. Кругом валялись тела и части тел. Кровищи было столько, что угадать цвет травы Васька так и не смог. Поэтому понять, весна сейчас или осень, с ходу у него не получилось. Умер Васька летом. Он точно помнил. Хотя звучит как-то дико – помнил, когда умер. Но то, что сейчас не лето, он ощущал всем телом. Задубел.

Оглянувшись вокруг и не увидев никого живого, Василий начал понимать, что это не очень похоже на глюки. Скорее на ад. Ну или чистилище. Кругом трупы. Кровь. Отрубленные руки, ноги, головы… Апокалипсис, бля… И адреналин в теле бурлит ещё, аж уши закладывает.

Шока не было. Было офигевание. Как же холодно.

Васька посмотрел на мертвеца, которого только что с себя спихнул, и на его наряд. Мужик был одет в овечий тулуп, или это папаха какая-то, мехом внутрь. И этот тулуп явно мужику уже был не нужен. А Ваське становилось всё холоднее. Долго думать он не стал, и через пару минут «обнимашек» с постепенно оголяющимся трупом, Вася уже напяливал на себя крепко пропахшую потом рубаху, штаны и тот самый тулуп. Не до брезгливости – согреться бы.

Обуви на мужике не было. Точнее то, что было, это скорее какие-то лапти, а не обувь в понимании Васьки. Но на безрыбье и раком… так что… короче попытался напялить и лапти. Сидели криво, но кое-как замотал ноги чем-то, напоминающим портянки, и надел это берестяное чудо, которое, как ни странно, не спешило спадать с ноги и сидело вполне крепко.

Оглянувшись ещё раз по сторонам, Васька решил, что ад это или нет, но надо с поля боя валить, и как можно быстрее. И приметив недалече лесок, пригибаясь максимально к стылой земле, рванул в его сторону. Авось поживём ещё…

…

То, что через прорывы попаданцы проваливаются голыми, позволяло хоть как-то идентифицировать их среди всей массы вояк, увлечённо рубящих и убивающих друг друга на поле боя. Орден получал наводку на очередной прорыв от провидицы за десяток дней до, но добраться к началу и успеть спасти хоть малую часть удавалось далеко не всегда. В этот раз Магистр почти успел. Десяток послушников Ордена во главе с братом Митрофаном были приписаны к войску князя Голицына, возвращавшемуся из Крымского похода. Прочитав написанную провидицей мелким шрифтом депешу о предстоящем прорыве, Магистр рванул из Москвы навстречу войску, и почти успел. Ну почти.

Растянувшийся в дикой степи войсковой обоз был атакован татарами с трёх сторон. Три четверти войска спешно пыталось развернуться и дать им отпор, но князь приказал не атаковать, а только задержать крымчаков, пока сам с войсковой казной ускоренным маршем рванул к Москве. И почти двенадцать тысяч изнуренных обезвоживанием и длинным переходом по дикой степи воинов и обозников были порублены татарами за каких-то пару часов. Все. Полон татары не брали. Мстили за набег на Крым. И шесть голых попаданцев лежали теперь в степи вместе с павшими русскими воинами.

Попаданцев нашли ночью. Когда татары, всласть нарубившись, отошли на три версты от поля сражения, и послушники Ордена смогли прочесать окрестности. Шестеро. Правда, один был внешне уж очень непохож на «обычного» попаданца. Явно неухоженная борода, стрижка под горшок и мозоли на ногах и руках как-то выбивали его образ из привычного уже иезуитам облика жителей России конца 20 – начала 21-го века, которые вот уже как 6 лет стали появляться на местах массовой гибели людей в их времени. Всегда голые и обычно славянской внешности. И этот был голый. И явно не татарин. И Магистр в сердцах опять сплюнув, развернул коня и вместе с десятком Митрофана поскакал догонять остатки русского войска.

…

Деревенька была не большой, всего-то дворов шесть, не считая землянки местной знахарки, вырытой в заросшем крапивой овраге на окраине деревни аккурат возле самой опушки леса. Даже часовеньки не было – маловато прихожан. Но батюшка иногда приезжал из местного острога, поставленного тут ещё дедом царицы Софьи (дай господь ей здоровья и долгия лета) на страх всем лихим людишкам и татарве, что последнее время зачастили на Русь за полоном.

Видать плохо там в степи с невольниками стало совсем, раз набеги делать уже стали и весной. Поживиться то особо не чем, когда у людишек и так всё за зиму подъедено, а тощая скотинка перебивается с остатков прелого сена на осиновую кору.

Но в этот раз татары пришли не за полоном. В догон уходящего ни с чем русского войска крымский хан послал карателей, дабы неповадно было тем лезть на благословенный Аллахом и поддерживаемый Портой полуостров.

Когда голодный и измотанный Васька к утру вышел к околице деревни, она уже почти догорела. Редкие дымки ещё разгонял ветер на пепелище, смешивая запах горелых брёвен с приторным запахом горелой человечины. На оставшейся части полузаваленного палисада Васька разглядел утыканный стрелами труп, и ему как-то сразу расхотелось заходить внутрь. Но через пару минут урчание в животе напомнило о естественных потребностях организма пожрать, и Васька, крутя башкой на все 360 градусов и попеременно припадая к земле, медленно стал приближаться к первому дому. Точнее к пепелищу, в которое тот превратился совсем недавно, судя по остаткам тлеющих стен.

На дороге, проходящей через центр деревни, хотя скорее похожей на небольшой хутор, валялись видимо тела жителей в разной степени целостности. И тишина.

Васька прошёлся по остаткам деревни в поисках хоть чего-то съедобного, и нашёл только три небольших луковицы и четыре подгнивших редьки. Привередничать не стал. Чем Бог послал закусил, слегка успокоив разыгравшуюся в голодном желудке бурю. Жажда сразу тоже напомнила о себе и Васька медленно и с оглядкой подошёл к деревенскому колодцу. Заглянув в него, он увидел плавающий внизу труп и пить почти сразу расхотелось. В стоящем рядом с колодцем деревянном ведре на донышке оставалась влага и перевернув его вылил себе в рот последние капли.

Он поймал себя на мысли, что как-то слишком легко смотрит на смерть. Даже не чувствует потуг к рвоте, как было пару раз в армейке, когда их гоняли на ликвидацию последствий массовых драк и он первый раз увидел несколько трупов одновременно. Возможно, он ещё пытается переосмыслить своё текущее положение и мозг просто не даёт сознанию уцепиться за самые негативные факторы окружающей его новой реальности. Чтобы не рехнулся нафиг. Не впервой.

Но после того, как Васька дожевал третью горькую луковицу, его снова накрыло. Он прислонился спиной к колодезному срубу и зарыдал. Почти беззвучно с тихими привываниями, он сотрясался всем телом и обхватив голову раскачивался в стороны. Что за херня такая? Почему я? Где я? Что теперь?

Проснулся он внезапно от боли в ноге. Рядом стояла грязная, прикрытая каким-то рубищем, непонятного возраста девка и методично тыкала в него палкой.

– Живой чоль? – Девка шмыгнула носом. – Откель такой? От войска чоль отстал?

Васька спросонья никак сразу не мог въехать в тему, и тупо молчал.

– Немой чоль? – Деваха опять смачно втянула сопли. – Разумеешь чё говорю-то? Али немец? Хотя рожа наша вродя. И зипун вон нашенский, не платье какое немецкое. Ты чей будешь, земеля? – она чуть повысила голос, видимо посчитав, что Васька ещё и слегка туговат на ухо.

– Хм… так это… наш я… хм, – Васька наконец решил, что сразу лучше не рассказывать про себя всё. Ну нафиг. Вдруг тут таких как он не шибко любят.

– Уф, вот и ладушки. А чё сидишь тут? Не хворый ты часом? Али рана какая? – девка упёрла палку в землю и уже без прежнего страха в глазах разглядывала пришельца.

– Да не, вроде…здоров пока, – мозг, наконец-то, стал раскручивать шестерёнки, и парень вроде отлип. – А ты кто?

– Травница я местная, Пелагеей кличут…– она огляделась по сторонам, помрачнев лицом. – Ой, пожгли всё басурмане. Никого не пожалели. Даже полон не брали. Всех положили. И баб, и девок. Одна я стихарилась. Землянку не нашли мою. Ушли вчерась, так я тут разбираю потихоньку, что осталось. Уходить надо отсель. Не буде жизни тут боле.

– Мародёрничаешь, значит, – ляпнул Васька.

– Чё? Ты чё парень, слова-то какие ведаешь? Грамотный чоль?

– Да я ничё. Так. Помочь тебе может чем? А пожрать есть у тя? – Васька спонтанно перешёл на девкин говор, и опять вдруг почувствовал дикий голод. – Я если чё подсобить там, дотащить чё или так… Но пожрать бы сперва чё-нить.

– Пошли уж, поснедаем. А потом ужо и сбираться надоть. Ох, ты ж горе-то какое…

…

Орден иезуитов обосновался в Московии давно. Но покровительство боярина князя Голицина было получено не сразу. Долго к охочему до наук князю топтали дорожку братья Ордена, и таки протоптали. Сам Магистр приехал в Москву дабы своим словом и делом скрепить договор с Софьей, по которому Орден мог вести свои торговые дела на Руси, но обязался не лезть со своим латинянским уставом в дела государственные. И никоим образом не мешать православной церкви и не переманивать паству в веру латинянскую. Короче проповедовать ни-ни, но налоги с прибыли от торговлишки – вынь да положь в казну государеву. На том и подписались.

15-го мая 1682 года от рождества Христова стрельцы подняли на копья бояр Нарышкиных и Долгоруковых и в Москве начались погромы. То, что царевичей Ивана и Петра не задушили, и показали толпе, быстро ту самую толпу не успокоило. И народишку полегло тогда прилично. И пограбить под шумок успели и живота лишить неугодных.

Вот тогда-то и началось. Первый прорыв произошёл прям недалеко от кремля как раз после того, как стрельцы порубали гридней Нарышкинских, которые вступиться успели за бояр. В толпе, в которой и так народ шумел и выкрикивал непотребное, вдруг заголосила баба. Да так, что народ от неё в разные стороны рванул как ошпаренный. Потому как голая она была вот совсем.

К юродивым народ местный давно привык и вид голого тела где-нибудь на паперти у церквей был вполне обычен. Ну нищие и нищие. Хотя даже те старались срамоту прикрывать хоть чем.

А тут вот прям ниоткуда вдруг и баба голая. И на нищенку вроде не похожая, кожа вон белая прям атласная и волосы русые до жопы. И жопа тоже ничё такая…Но народ как-то не шибко засматривался на телеса довольно пригожей бабы. Орала она уж больно громко и тряслась вся. И явно не от удовольствия. Даже почуявшие кровушку с бешеными глазами стрельцы и те вдруг остановились и начали приходить в себя. А баба всё голосила. Минут через пять, практически трезвый стрелецкий десятник, подойдя, ударил бабу наотмаш кулаком.

Толпа ахнула и навалилась вперёд. Бить юродивых на Руси было не принято. Божьи люди ведь. То, что рядом в толпе оказались два брата Ордена, иначе как Божьим промыслом не назовёшь. Они в смирении укрыли несчастную мешковиной и еле убедили стрельцов оставить блаженную в покое. А то, что баба юродивая – так тут и так понятно всем.

То, что пришедшая в себя женщина рассказала потом брату Микаэлю, послужило началом для полномасштабного следствия легатами Ордена. Ведь в тот же день в толпе выловили ещё троих голых мужиков, которые несли какую-то чушь про «танки у белого дома» и «Бориса в президенты» и орали тоже как блаженные, когда их скручивали и отвозили на подворье к братьям Ордена. Ибо блаженные они или бесноватые народ так сперва и не разобрал. А свои православные священники в тот момент были заняты отпеванием упокоившихся в процессе стрелецкого бунта прихожан.

Сопоставив показания пришельцев между собой, брат Микаэль пришёл в ужас от таких явных происков сатаны и отправил срочную депешу Магистру в Варшаву.

Через три недели собралась коллегия Ордена и вынесла вердикт о необходимости срочного выделения отдельного крыла для решения проблемы с пришельцами из будущего. То, что это именно будущее, братья определили достаточно быстро. Чай не дураки тут. В Орден всегда набирали, весьма жёстко отсеивая по интеллекту и сообразительности.

Но вот происки ли это диавола или воля всевышнего – над этим они спорили ещё три месяца. За это время два из трёх попаданцев успели умереть в застенках Ордена, а женщина, которую кстати звали Наталья, и которая, по её словам, попала к ним из некоего города Санкт-Петербурга 1993 года от Рождества Христова, вдруг внезапно открыла у себя дар предчувствия очередного прорыва.

Легаты Ордена пришли к выводам, что именно Наталья была первой пришелицей из будущего, в силу чего ей и было дано Господом сие умение в помощь служителям истинной веры. Дабы искали и очищали они пришельцев от скверны будущих страшных эпох, и либо предавали их гиене огненной в упрямстве своей ереси, либо приобщали их с свету истинной веры в лоне Ордена иезуитов. Благо, пришельцы не являлись поддаными Московского княжества и на них не распространялись условия договора с Орденом о запрете проповедей и привлечения московитов в лоно святой католической церкви.

Кстати, третьего мужика, что появился в их времени в день стрелецкого бунта, пришлось-таки сжечь на костре. Упёртый оказался. Кричал всё что-то вроде «Сталина на вас нет», да что «я бы всю вашу поповскую свору к стенке поставил и из пулемёта…» что-то там. Короче еретик и безбожник был. Пытки к нему не применяли, на тот момент как раз рядили, а не промысел ли это Божий и не будет ли святотатством к пришельцам пытки применять. А тут этот идиот Господа хулить начал, да над братьями издеваться да плевать в них. Сразу стало понятно, что даже если это и промысел Божий, то вот этот конкретный попаданец точно козни диаволовы распространять прибыл.

А потом конклав принял идею, что именно в этом и состоит великая ноша Ордена иезуитов – отделять агнцев от слуг диавола среди попаданцев этих.

И охота началась!

…

Идти по следам ушедшего к Москве войска было легко. Вытоптана дорожка была знатно. Лошадей в округе не отыскали, потому тащить поклажу двоим беженцам от татар пришлось на себе любимых. Да и хорониться пешему в лесу легче. Вот к вечеру, собрав немудрёные пожитки на сгоревшем почти до тла хуторе, Васька с Пелагеей и отправились в путь. А потому как безопаснее так. А то, мало ли, налетит опять татарва и поминай как звали.

Васька наконец-то из разговора с Пелагеей понял, что вовсе это не ад и не чистилище. А Московское княжество. И на дворе начало лета 7197 года от сотворения мира. Васька сперва подумал, что это какой-то параллельный мир, который Бог (или кто тут у них) сотворил 7197 лет назад. Но потом вспомнил, что летоисчисление и на его родной планете тоже когда-то шло от сотворения мира и как бы между делом уточнил у спутницы, а от Рождества Христова это сколько?

– Откель ты такой только взялся? – посмотрев на парня подозрительным взглядом, травница выдала ему дату – 1689 год. – А ты точно наш? – добавила она.

– Да упал я недавно головой, вот и путаются мысли. Тут помню, тут не помню. – вспомнил Вася присказку из какого-то советского фильма. И потом перед глазами всплыл образ актёра Евгения Леонова в тюремной камере… Вроде только вчера ещё телевизор мог смотреть. А теперь вот иду куда-то с грязной жутко воняющей непонятного возраста девкой и тащу на горбу её скудные пожитки. – Кстати, а лет тебе сколько?

– А тебе накой? – Пелагея снова прищурилась. – Али глаз на меня положил? – и захихикала, зараза, так противненько.

Ну вот как ей скажешь, что мол воняет от тебя девица-красавица, хоть святых выноси. Да выглядишь ты без двух зубов, да с такой причёской «я у мамы дурочка», прямо скажем не сногсшибательно. Сшибает конечно, но не от неземной красоты, а от жуткого амбре и от отсылов к образу небезызвестной лесной жительницы из избушки на курьих ножках. Хотя при всём этом налицо явный когнитивный диссонанс. Хотя таких умных слов Васька и не знал, но нутром чуял, не простая девка-то. Вон как быстро освоилась в мёртвой деревне, не истерила, не паниковала. И с ним разговаривает как-то по-умному. Язык подвешен у неё хорошо.

Васька не был большим знатоком истории, но как любой советский школьник имел некое представление о эпохе правления Петра первого, из школьных учебников и фильмов. Тем более очень ему нравился сериал с Дмитрием Золотухиным про "Юность Петра", "В начале славных дел" и "Россия молодая". И то, что он вдруг чудесным образом вместо рая или ада после смерти угодил в другую эпоху, его прям сильно обрадовало. Жив, здоров. Впереди крутые приключения. Так он для себя описывал своё текущее состояние, чтобы хоть как-то поднять себе настроение, которое, прямо скажем, было ниже плинтуса.

На сколько помнил Васька из школьного курса истории и просмотренных сериалов, именно в 1689 году Петр заберёт у Софьи трон. И начнётся на Руси весёлое время перемен. Во я попал!

Хотя Петруше ещё только 17 лет. И до великого посольства в Европу в 1697 году ещё целых 8 лет грязь месить. Ведь именно после возвращения Петра в 1698 году пошли слухи, что царя дескать подменили в Европах этих. Самозванец дескать царь-то! А вдруг и правда?…

Васька аж застыл на ходу. Пелагея прошла ещё шагов пять, но не услышав сзади шагов попутчика тоже остановилась и оглянулась.

– Чё застыл-то, не статУя чай! – а потом резко начала водить глазами по сторонам. – Или заметил чё? Где?

– Да не, эт я так, вспомнил кой чё. – Парень решил, что образ эдакого недалёкого увальня с частично отшибленной памятью ему удаётся вполне по-Станиславски и продолжал подражать говору травницы. – Так чё ты там про царицу-то? Видала её, баешь?

Пелагея слегка расслабилась, поняв, что опасность сейчас им не угрожает, и повернувшись к Ваське опять спиной, потопала дальше.

– Было дело. В Москве тогда жара была лютая. А царица Софья на богомолье в наш монастырь приехала. Ой.

Пелагея резко замолчала и искоса посмотрела на парня.

– Тобишь не в наш ясно. А в Свято-Покровский монастырь. Я-то в Суздале тогда училась только. Ой.

Девка опять поняла, что проговорилась, и решила тему задвинуть.

– Не важно это. Видела и видела. Тебе-то что?

– Ну так это, интересно ж, кака она? Ну там глаза, волосы, рост какой? Царица ж. Поди всё другое, нежели как у всех?

– Дурак ты Василий! Баба она и есть баба, чё там по-иному-то может быть?

И Пелагея ускорила шаг. Обиделась чоль? Тьфу-ты. Уже и думать стал по-Пелагейски.

И Васька тоже ускорился вслед за замолчавшей травницей.

…

Холодное начало лета 1689 года ознаменовалось возвращением русского воинства под руководством князя Василия Васильевича Голицына из «второго» крымского похода. Ну как возвращением – скорее бегством назад. Воины были ослаблены болезнями и безводьем, и князь приказал отступить, бросив часть орудий. Преследуемое татарской конницей войско достигло южных рубежей Русского государства в начале июня. И Софья Алексеевна торжественно встречала князя в Москве. Снова.

Голицын въезжал в Москву хмурый и злой.

Почти четверть войска потерял в стычках с мелкими отрядами татар, ещё даже не доходя до Перекопа. От живота и прочих хворей ещё тысячи три слегло. Крымский хан над ним просто посмеялся. Возвращение из похода иначе как бегство и не назовёшь. Господи, позор-то какой!

Василий пришпорил коня, чтобы быстрее проехать этих зевак на улице, которые приветствовали его кортеж как победителя. А он никакой не победитель. Они просто не знают всего. Рады просто, что вернулось воинство.

Когда два года назад он вот так же возвращался из первого крымского похода, там хоть было, за что голову высоко держать. Тогда побили они крепко ногайцев из Буржакской орды. Очаков взяли. Не сам Василий правда Очаков-то брал. Но всё ж таки…

А ныне… Стыдоба одна! Как Софьюшке в глаза-то смотреть? Как объяснить, что обстоятельства такие, не он виноват, Бог так распорядился…

Сваливать вину за неудачу военного похода на Господа, конечно, не пристало князю. Но ведь и трусом он не был никогда. Но не его это вот дело… Не его…

А ведь говорил ему тогда этот папский легат, что мол не будет ему удачи в походе этом. Что мол есть у него точные сведения, что обернётся поход поражением. Посмеялся тогда Василий, назвал легата Касандрой, горе предрекающей. А в душе сомнение тогда зародилось. Может это-то сомнение и остановило его тогда на Перекопе. Сам вдруг поверил в поражение, вот и сбылось… Лучше бы не говорил ему тогда легат ничего. Ох уж эти их иезуитские штучки. Посеяли в уме мысли пагубные о поражении. И ведь не прислушаться боязно было. За последние 6 лет много чего такого он слышал от братьев Ордена, что сбылось в итоге. Как тут не прислушаться. Откуда они всё знали? Какой диавол им там нашёптывает про будущее? А может они сами и сделали так, чтобы сбылось? Не даром десяток их послушников в войско затесался перед самым отбытием в поход. Пригрел ворога на груди!

Василий аж на стременах привстал. Вот оно как, Софья! Вороги у нас под боком воду мутят и победы нас лишают! Ну поглядим!

…

Глава 2

Солнце уже клонилось к закату, когда к большим скрипучим воротам женского Покровского монастыря в Суздале подошла неуверенной походкой убого одетая в какие-то обноски баба. В руках у неё был только небольшой узелок, и она слегка прихрамывала на левую ногу. Недавно прошёл дождь, и во что была обута паломница было не понять под толстым слоем грязи. В чумазой бродяжке вряд ли бы кто-то смог узнать недавно овдовевшую боярыню Волкову.

Из рода Волковых не осталось на тот момент уже никого в живых. Боярин Михаил Волков, муж несчастной женщины, участвовал в походе старообрядцев к Софье в июле 1682 года и принимал активное участие в «прениях о вере», которые царевна завела в итоге в тупик, покарав всех участников, как только толпы бунтующих старообрядцев разошлись по домам. В январе 1683 года Михаил был до смерти замучен в Сыскном приказе по распоряжению Софьи. Всё имущество Волковых было отписано казне. Тело мужа привезли сразу на погост, где, почти потерявшая рассудок молодая 17-тилетняя вдова, упала в обморок и у неё случился выкидыш.

Едва придя в себя и осознав, что потеряла в этой жизни всё, что имела, она убедила себя отказаться на людях от старообрядчества, считая всё произошедшее карой Господней ей за гордыню. Ибо поддержала тогда мужа в его стремлении найти правду у престола. Ну, а как не поддержать-то? Муж ведь.

Настоятельница монастыря игуменья Евдокия, пожалев убитую горем женщину, пристроила пришлую на работу в монастырском аптекарском саду. Ясное дело – работала только за еду. Ну и училась потихоньку у инокини Марфы, которая при Свято-Покровском монастыре работала в монастырской аптеке.

В 1686 году летом в монастырь на богомолье приехала царевна Софья.

Увидев ненавистную ей убийцу её мужа и нерождённого ребёнка, Волкова решилась на страшное. Месть застила ей глаза, и она попыталась отравить царевну. Яд был быстрым. Вот только умер один из рынд, который решил отпить из вечерней чашки с отваром, которую настоятельница послала Софье для успокоения перед сном.

Быстрый допрос служки показал причастность местной травницы к подготовке отвара. Но поиски ни к чему не привели. Убёгла девка.

Потеряв два зуба, упав с крыльца монастыря при побеге, она пыталась изменить внешность и уйти за ночь как можно дальше от монастыря.

То, что попытка отравления не удалась и Софья осталась живёхонька, Пелагея узнала только через месяц.

В небольшом хуторе Ряжки в паре дней ходьбы от Рязани, у неё получилось укрыться в землянке почившей год назад местной знахарки. И лечила бы она и дальше своими травками народишко, и жила себе тихонько, но татары спросить её совсем забыли, жечь им хутор или нет. Пожгли и всех поубивали. И её бы тоже, но землянка, в которой она приютилась, была уже старая и заросшая густой крапивой. Не нашли её. День и ночь просидела она в полузасыпанной землянке, боясь громко дышать, и истово осеняя себя двуперстным крёстным знамением. И Господь миловал.

Выйдя из убежища, спасшего ей жизнь, она огляделась по сторонам и рухнула на колени. Слёз не было. Отплакала своё уже видно.

Увидев спящего у колодца здоровенного парня, Пелагея сперва сильно напугалась, но разглядев отсутствие оружия и приятную внешность незнакомца взяла себя в руки и решила, что хуже уже не будет, а лишние руки могут ей пригодиться. Включив режим не слишком умной бабы и добавив ставший уже ей привычным местный говорок, она и пошла знакомиться.

…

Хоронить всех не стали. Собрали целых 14 тел. Нецелые не собирали. Двоих детей нашли в подполе сгоревшей избы. Угорели. Васька перетаскал тела в овраг и завалил их ветками. Не по-христиански, конечно, но ни времени, ни инструмента хоронить всех у них не было. Пелагея прочитала какую-то молитву, к словам которой Васька пытался прислушиваться и понять, то ли это Христианство, что было у него на родной Земле, или нет. И не понял. Сам он был далёк от религии, поэтому разобраться в бормотании Пелагеи и отличить старообрядческие молитвы от тех, которые он слышал когда-то в своём мире, он просто не мог.

Хуторок был не богатый. При беглом поиске Васька нашёл железный котёл, три ножа и один топор. Одёжку с трупов снимать не стали. Нашли небольшой отрез ткани, который не успел сгореть. Васька ещё нашёл и поменял стёршиеся от путешествия по бездорожью лапти. Денег нашли 4 копейки. Торопились. Пелагее мнилось, что отряды татар ещё прочёсывали округу.

Перекрестились на дорожку. Васька старательно пытался скопировать жесты Пелагеи, но крестился тремя перстами, как в детстве бабушка учила. На что Пелагея отреагировала вполне нормально.

И пошли в сторону Рязани, вслед за ушедшими туда три дня назад остатками русского воинства. Ну не к татарам же им идти.

…

Магистр ехал вслед удаляющемуся русскому войску и мысленно возвращался в то странное время, 6 лет назад, когда он впервые осознал, какое сокровище им досталось. Сейчас он уже начинал думать, что это было скорее проклятие.

Ни учёба в университете в Риме, ни долгие годы службы не готовили 45-тилетнего, уже убелённого сединами, Магистра Ордена иезуитов Фредерика Ромеля к такому.

В тот день депешу из Москвы ему принёс гонец, загнавший по дороге четырёх коней. Частые путешествия по европейским столицам и его тайная работа во славу Ордена приучила Магистра к быстрой смене обстановки, и он был, как говорят московиты, «лёгок на подъём».

Даже не суть, а скорее форма письма, в которой звучала прям неподдельная паника, заставила его выехать в Москву уже через 3 часа после получения послания. Брат Микаэль, всегда такой чопорный и рассудительный, на этот раз явно был напуган до смерти, рука писавшего сильно дрожала и буквы размазывались в конце слов, как будто пытаясь убежать от ужаса написанного.

Всю дорогу в составе папского каравана до Москвы Ромель неоднократно перечитывал депешу и пытался понять, не бред ли это сошедшего по непонятной причине с ума брата Ордена. Но приводимые им в письме факты и анализ допросов четырёх неизвестных раскрывал прямо-таки чудовищную картину абсолютно новой реальности бытия. Если даже часть, даже крохи частей из указанного – истина, то мир столкнулся с чем-то воистину сокрушительным, не поддающемся осмыслению и доказывающем истинное могущество Господа. А может это преддверие апокалипсиса? Не всадники ли это? Чума, Война, Голод и Смерть?

Вместе с Магистром в Москву приехал известный польский кат (заплечных дел мастер), который служил Ордену верой и правдой уже долгие годы. И который, что в данном случае было немаловажно, говорил по-русски. Именно от его искусства разговорить человека, чтобы тот даже не думал утаить что-то, пусть даже с его точки зрения не сильно важное. В его руках петь начинали все. Даже немые. Одно слово – мастер!

Первые два попаданца были подвергнуты допросу с пристрастием сразу же по приезду Магистра в особняк Ордена в Немецкой слободе. Магистр не хотел терять время и, несмотря на уверения брата Микаэля, что неизвестные всячески идут на контакт и готовы сами всё рассказать, решил действовать жёстко и максимально с его точки зрения эффективно. Накрутив себя в дороге до состояния близкого к истерике, он решил сразу расставить все точки над i, и либо найти ложь и успокоиться, либо … а что, собственно, будет «либо» он так и не решил пока. Ибо это «либо» было уж слишком… слишком…

Русский язык Магистр знал превосходно. Жил тут когда-то в течении 3-х лет по делам Папы. Правда инкогнито, не афишируя, что он брат Ордена. Поэтому сам присутствовал на «беседах» и даже задавал уточняющие вопросы.

Допрашивать в Ордене умели. И не только с пристрастием. Подготовка беседы, когда человека долго маринуют и изматывают физически и морально, наводящие и грамотно расставленные уточняющие вопросы, перекрёстный экспресс-допрос, очные ставки и т.п. Весь спектр инструментов дознавателей Ордена был применён к двум мужчинам из числа попавших в каземат попаданцев. Ну и пытки тоже само-собой.

Третьего мужчину оставили для отдельной «беседы» на конклаве перед легатами Ордена, который Магистр созвал через неделю после своего приезда в Москву. Божий ли это промысел или козни врага рода человеческого было пока не понятно. Но два мужика уже попали под пытки под горячую руку Магистра, а с третьим он решил повременить. А вдруг это испытание такое от Господа?

Женщину не трогали. К ней применили «метод пряника». Разместили её в гостевых палатах, одели, хорошо кормили и вели ласковые беседы. Вербовали мягко. Работал с ней в основном брат Митрофан, давно, более 30 лет назад, принявший свет истинной веры местный стрелец-десятник. Вполне грамотный и подкованный в вопросах веры он пытался непринуждённо разговорить попаданку и периодически перепроверял через неё ответы на задаваемые в то же время в пыточных застенках вопросы. И почти всё сходилось.

Ещё в студенческие годы Ромель как-то прочитал про предсказания некоего Мишеля де Нотрдама, которые тот явил миру больше ста лет тому назад. Эти предсказания в своё время вызывали бурные споры среди студиозисов и разговоры про то, кто как видит будущее иногда даже перетекали из банальной студенческой попойки в массовые драки.

А тут не предсказание. Тут очевидцы. По описанию той реальности, из которой якобы пришли эти люди, картинка складывалась на удивление гладкая. Были некоторые разночтения в трактовке ими каких-то «исторических» событий, которые прошли в период между сегодня и той датой, когда, как они утверждали, они умерли. Но тут это как раз доказывало отсутствие предварительного сговора и скорее было следствием разницы в исторических знаниях между попаданцами. Уровень образования у них явно был разный.

Два мужчины, 1993 и 1998 годов смерти, как это ни странно звучит, умерли в пыточной Ордена почти одновременно, с разницей в пару часов.

Третий мужчина, когда узнал о смерти двух его сокамерников, стал вести себя явно неадекватно. И его по решению конклава подвергли смерти через сожжение, за явную связь с нечистым.

А потом у Натальи случился первый приступ. Вбежавший в палаты Митрофан поднял на уши всех братьев. Вызвали лекаря из немецкой слободы. Но лекарь ещё не успел приехать, как приступ прошёл. Магистр вытирал обильный пот с висков, пытаясь осмыслить произошедшее. Женщина отчаянно кричала и билась в судорогах. С пеной у рта она протягивала руки к одному ей видимому месту.

А потом через неделю пришла информация, что на Охотном ряду нашли ещё двух голых мужиков, которые внезапно появились в толпе в момент массовой драки между стрельцами, и начали орать и кататься по земле как реально бесноватые. Кто-то из стрельцов вспомнил о похожем случае в день, когда Софья стала регентом. Тогда правда похоже баба голая орала и тряслась. Решили миром, что не дай Бог это чума какая, что падучую насылает. И позвали лекаря немца, а сами мужиков этих палками огрели, чтобы народ не пугали, и положили рядком у забора.

Увидев симптомы, о которых он услышал буквально неделю назад, немец Георг Огаст, при том, что лекарем он был весьма посредственным, сложил два и два, и велел отнести мужиков в особняк Ордена.

Братья легаты, ещё не успевшие отойти от событий последнего месяца, на собранном экстренно втором за год (чего не было уже пару десятков лет) конклаве, вдруг начали понимать, что это только начало. Потом опытным путём выяснили, что ареал попадания (если так можно было это называть) попаданцев ограничился тремя сотнями вёрст от Москвы.

Седых волос на голове Магистра за следующие три месяца прибавилось с избытком.

Крыло охотников Ордена сформировали достаточно быстро. Денег не жалели. Все понимали, что пускать на самотёк и оставлять без контроля появление в их мире попаданцев из будущего они права не имеют. Это немыслимо. Помимо того, что это сулит Ордену ни с чем не сравнимое знание о будущих событиях, но, в первую очередь, надо позаботится, чтобы это знание не попало в чужие руки. А какие руки чужие? А все. Кроме рук служителей истинной веры. А конкретнее – именно руководства Ордена иезуитов.

Данные о теме строжайшим образом засекретили. Все записи о допросах и самом факте существования попаданцев надёжно спрятали. Ликвидировали трёх тюремщиков и самого известного в Польше ката. И немца Георга Огаста тоже. На всякий случай, прости Господи!

И стали дальше ломать голову как использовать новые знания во благо святой римской католической церкви и Ордена иезуитов в первую очередь.

А Магистр вот уже как 6 лет ломает ещё голову над тем, как ему использовать доступную ему по долгу службы информацию ещё и для себя лично. Как, наверное, размышляют над этим и все легаты Ордена, имеющие доступ к проекту Попаданцы. Главное всем держать язык за зубами и быстро реагировать на новые прорывы. И ждать нужного момента.

Вот с тех пор Магистр во главе крыла охотников Ордена, как та гончая, мечется по Московии в поисках и ведёт охоту на новых попаданцев, и до недавнего времени местами даже весьма удачную.

…

Шли часа четыре, пока почти совсем не стемнело. Васька периодически пытался разговорить Пелагею, но та закрылась и слабо реагировала на его вопросы. Видимо всё-таки разговор о Софье был ей крайне неприятен, раз она так резко отреагировала на него.

Чесаться Васька начал почти сразу как вышли в дорогу. Раньше с таким явлением как вши Васька не встречался. А тут они познакомились. Вши – это Вася, Вася – это вши. Очень неприятно! Кусь-кусь…Твари!

–На, – вдруг протянула ему глиняную бутылочку Пелагея. – Обмажься. От гнуса и комарья. А то чешешься, как собака. – И опять замолчала и демонстративно отвернулась.

Васька остановился и открыл бутыль. Запашок был тот самый… да блин тот самый, которым благоухала сама травница. Парень совсем другим взглядом посмотрел на неё. Она ж просто обмазалась, а не грязнуля вовсе. Тьфу-ты.

И стал быстро намазывать бурую жидкость на наиболее волосатые участки тела.

«Ну ничего, как-нибудь разговорю», – думал Васька и всё не успокаивался и пытался найти ключик к молчанию травницы. Пока она не шикнула на него и не прижала палец к губам. Васька резко замолчал и уставился вперёд, пытаясь в уже почти полной темноте разглядеть, на что так среагировала напарница.

А впереди в подлеске горел небольшой костёр.

…

Васька всегда был хоть и уравновешенным, но вспыльчивым. Как-то в детстве, в середине семидесятых, в детском саду, ему было тогда шесть лет, когда двое таких-же мелких вздумали регулярно его дубасить, он сперва пытался жаловаться маме. Но мать, которая к тому времени уже успела развестись с его отцом и находилась в активном поиске, видимо, чтобы не сильно себя утруждать психологией в общении с сыном, заставила его вытереть слёзы и строгим голосом сказала, что он уже взрослый, и должен сам за себя постоять, как настоящий мужчина.

Крепко её бил бывший муж-алкоголик, но представления о «настоящем мужчине» она от этого не поменяла и сыну совет дала простой: бей в ответ и так, чтобы не поднялись, тогда и лезть перестанут.

– Но им же больно будет, – пытался сквозь слёзы возражать Васька.

– Так и надо, иначе постоянно будешь получать от всех. Не будь нюней, умей постоять за себя сам. – Мать вспомнила, как огрела благоверного сковородкой после очередного его пьяного дебоша и с тоской посмотрела на своего отпрыска. – Только девочек никогда бить нельзя. Даже если очень сильно хочется. Ты понял?

И когда в очередной раз два малолетних уродца зажали его в переходе между корпусами и начали отвешивать ему кулаками не по-детски с этими их идиотскими ухмылками, Васька вдруг взорвался. Схватив по стойки пластиковую биту от игрушечных городков, он принялся избивать обидчиков с таким остервенением, что, когда на их крики прибежала нянечка, то ей пришлось оттаскивать его от визжащих от ужаса отморозков, забившихся в угол и размазывающих по щекам дрожащими кулаками сопли с кровью.

Из садика его тогда не выгнали. Воспитательница даже рада была, что, наконец-то, кто-то дал отпор шестилетним хулиганам, и замяла так и не разгоревшийся скандал с родителями пострадавших. Ибо нефиг постоянно доставать детишек и отвлекать воспитательницу от работы. Хотя вроде это и была её работа, следить за детьми, но кто их взрослых разберёт…

Район в Москве, в котором жили Васька с матерью и отчимом, был вполне благополучным. Мать удачно, как она думала тогда, вышла второй раз замуж. Новый супруг, который был младше матери аж на 5 лет, хоть и оказался в итоге тоже алкоголиком, но был тихим и неконфликтным. И Васька рос сам по себе, без крепкой отцовской руки, впитывая в свой характер материнские наставления о жизни и роли мужчины в ней, которые, видимо, сама мать так и не смогла найти в своих мужьях. Мать его и привела в секцию самбо, вероятно лелея в своих мечтах воспитать себе защитника.

В школе к Ваське никто не приставал. Репутация тихони-отморозка-самбиста уже работала на него. Хотя пару раз за всё время учёбы он успел поучаствовать в крупных подростковых драках, но всё закончилось без особых неприятностей. Нервную систему парень себе как мог закалял на улице. Проблем в конце восьмидесятых в молодёжных тусовках хватало.

Вполне успешно окончив 10-й класс, Васька в 1990-м году попал сперва в армейский спецназ, а потом и в спецназ ГРУ, где и встретил развал Советского Союза. Служил он уже второй год на сверхсрочной и был на хорошем счету у начальства, выигрывая на армейских соревнованиях призовые места по самбо и рукопашному бою, когда их команду перебросили под Саранск, где в одной их колоний строгого режима случился бунт. Общая неразбериха в стране и перекосы в местном управлении привели к возникновению массовых очагов волнений в регионах, и зэки в одной из колоний видимо решили, что вот оно, время настало.

В узком коридоре корпуса с особо опасными заключёнными Ваську и достали. Их навалилось сразу трое, двоих он успел завалить, а третий, сука, самый шустрый, дотянулся-таки до него заточкой в горло.

Уже уходящим куда-то вдаль сознанием Васька уловил некоторую несуразность в окружающей действительности, которая как будто начала расплываться и покрываться мелкими трещинками. Вся жизнь перед глазами Васьки, как это любят писать в книжках, не пронеслась. Падая на бетонный пол, он подумал только, что странно как-то всё вокруг размазывается, и куда-то делись стены, и пропал тот утырок с заточкой. Потом пропали звуки, накрыла темнота и Васька умер.

Так сложилось. Он этого сам не выбирал. Видимо выбрал кто-то за него.

…

Васька быстро пригнулся и с удовлетворением отметил, что Пелагея тоже упала на землю. Мало ли кто там. Подползём узнаем.

Навыки, вбитые в тело спецназовца, никуда не делись.

Васька несколько раз глубоко вдохнул и оценил направление движения ветра. Надо обходить справа. Вдруг там собака или просто нюхач какой-нибудь местный.

Приблизился к Пелагее. Жестами ей показал, чтобы лежала тут, а сам потихоньку стал заходить с подветренной стороны. Топорик он заткнул за пояс, а в руке сейчас сжимал небольшой тесак с деревянной ручкой.

Ходить по лесу так, чтобы не хрустело, его учили. Но не в лаптях. Поэтому он крался в два раза медленнее, чем умел. Минут через 15 он был уже в десятке метров от костра.

Четверо мужиков звероватой наружности рассевшись квадратом смачно ели что-то из деревянных мисок деревянными же ложками. Стучали деревяшки знатно. Мог бы и не сильно таиться, за таким стуком они там и сами себя не слышали. Изголодали похоже. А тут дорвались.

– Эх, бабу бы ещё тапереча, и можна на боковую, – мечтательно проговорил один, доев до конца и облизывая ложку. Занозу на язык похоже подцепить не боялся, от частого использования ложка была гладкая как отполированная. Васька даже заметил отблеск костра на её поверхности.

– Ага, щас прям прибежит и заголится пред тобой, – хихикнул другой. – Я бабы голой уже с полгода не видал.

– Так мож тебе уже и не нать? – хохотнул третий, и все дружно заулыбались. Когда человек сытый, чё бы и не позубоскалить на невинную шутку.

– А я видал надысь. – первый вдруг решил поделиться своими эротическими фантазиями с подельниками. – Аккурат как отходить мы стали, у обоза вдруг, откуда ни возьмись, девка голая появилась. И давай орать.

– Брешешь ведь! – второй даже улыбаться перестал. Видимо больная тема у него от воздержания полугодового.

– Вот те крест, – быстро перекрестился первый. – Вот как тебя щас сам её видал. Кожа белая, сиськи во, – показал он на себе размер шестой. – Боярыня не иначе.

– Да откель ты знаш, как боярыня-то голая выглядит? Тьфу? Брехло! – третий махнул рукой.

– Ну можт и не боярыня, но краса писаная. Только постояла она так малость, а потом упала на землю и трястись начала. И орать. Я ж подумал раненая она. Начал уж подходить посмотреть поближе…

– Ага, помочь хотел, – не удержался от замечания третий. – Ну вдруг бабе плохо, а тут рябой лекарь вот он. Щас, говорит, помогу краса-девица, давай ноги раздвигай.

Все опять дружно заржали.

– Ну, я ж говорю, орала она громко. А тут татарва с дюжину на обоз вышла. Я-то коня в сторону поворотил. Обертаюсь, а девку татарин на копьё принял ужо. Быстро так всё было. Я токмо успел коня вскачь пустить. Еле ушёл.

– Тьфу-ты, – второй явно расстроился плохим концом эротической сказки.

Помолчали.

–А ведь я тоже голых в поле тогда видал. – проговорил тихо четвёртый. – Только то два мужика были. Стоят так, трясутся, и орут, что девка твоя. Аж топот копыт переорали. Ну можт от страха, канешна. Там как раз на них сотня татар с левого фланга вдарила. В землю враз втоптали. И я то ж еле ушёл тогда. Вот ведь как было то.

Помолчали опять.

– Да, – глубокомысленно озвучил общую мысль третий.

А Васька аж рот себе рукой зажал, чтобы в голос не заорать. Не один он такой тут! Точно это!

…

Когда драка поутихла после того, как двоих голых мужиков стрельцы приложили по темечку и уложили поспать, Марфа перекрестилась и повернулась уже идти до дома, но вдруг наткнулась на стоящего за углом прислонившись к венцу голого мальца. Лет 9-10 на вид, парень смотрел на неё абсолютно круглыми от страха глазами и раззявил уже рот, чтобы заорать. У бабы перед глазами ещё было видение двух орущих и трясущихся голых мужиков и как стрельцы, до того яростно махавшие кулаками, вдруг остановились и, постояв пару минут, дружно бьют бесноватых по темечку. Дитё по темечку – не дам! И Марфа неожиданно для себя самой схватила мальчишку и заткнула ему рукой рот. И тут парня начало крутить. Тело содрогалось и изгибалось, ей-ей как у бесноватого. Но баба уже крепко держала его и боялась отпустить. Не дай Бог стрельцы услышат!

Через пару минут мальчик затих в её руках и начал реветь.

– Господь всемилостивый, спаси тя грешного, свят-свят, – баба перекрестила парня, смотря, как бы тот не исчез. Но парень не исчез. Слёзы текли ручьём. И Марфа начала гладить его по голове, приговаривая громким шёпотом, – Ни чё, ни чё, всё будет хорошо! Никто тя не обидит! Пойдём дитятко, я тя одену и взваром напою. Не бойся, милай! Всё ужо позади!

Своих детей им с Данилой Господь так и не дал. И тут вдруг ей так захотелось, чтобы этот найдёныш был ничейный. Чтобы её он был. Аж сердце замирало от таких мыслей.

– Как звать-то тебя, сокол ясный? – гладя его по голове Марфа всё оглядывалась по сторонам, боясь, что вот-вот кто-то их окликнет и отберёт её дитятку.

– Саша, – парень вроде стал приходить в себя. Слёзы во всяком случае уже не лились по щекам.

– Ляксандр, значится, – Марфа, обхватив мальчишку за хрупкие плечики, повела его домой. И стала думать, как мужу обсказать всё. Не иначе ведь сам Господь послал сынишку им.

Известный в слободе пекарь Данила Меншиков был хоть и суров норовом, но любил жену сильно. Авось и мальца примет как Божий дар.

…

Глава 3

Родители погибли раньше него, и Сашка это видел. В их машину на огромной скорости врезался грузовик. Семейная поездка в школу на детский концерт народного творчества, где он должен был танцевать, играть на балалайке и петь, превратилась в кошмар. Он увидел тела отца и матери, которых выбросило на дорогу от страшного бокового удара. Потом машина взорвалась и его перенесло.

Тётка Марфа, услышав от рыдающего испуганного пацана, что родители погибли в какой-то аварии, решила, что Господь наконец-то ниспослал им с мужем чадо, и с бешенным усердием начала изливать заботу на вновь-приобретённого сыночка.

Через пару месяцев Сашка уже почти забыл прежнюю жизнь. Настолько всё вокруг отличалось от того, как он жил раньше. Ни тёплого туалета, ни горячей воды из крана, ни телевизора и планшета. Слёзы давно высохли, и Сашка с головой окунулся в новый для себя мир.

Когда на базаре у скомороха Сашка увидел балалайку, ему вдруг резко вспомнились родители, и он опять заревел. Обернувшаяся на рёв Марфа, как разъярённая гусыня, начала крутить глазами, выискивая в толпе тех, кто посмел обидеть её чадушко. Но так и не найдя, на кого обратить гнев, начала гладить Сашку по голове и причитать. Такое уже раньше бывало. По ночам он ещё иногда кричал и просыпался в слезах, видя, как мёртвый отец прижимает к себе мёртвую мать и улыбается ему. Но детская психика быстро адаптировалась к новым реалиям и такие сны скоро перестали его беспокоить.

А балалайку он вдруг страстно захотел взять в руки и сыграть то, что когда-то репетировал для концерта, стараясь угодить строгому отцу и порадовать маму.

Пьяный скоморох сперва не хотел делиться инструментом, но Марфу было не остановить. Сашенька захотел поиграть – ты чё, пёс, перечить ему вздумал? А ну быстро отдал струмент сыночку!

Струны были непривычными, из каких-то жил, но звук балалайка выдавала очень похожий на тот, который помнил Сашка. И он заиграл.

Перед глазами у него сидела улыбающаяся мама и стоящий рядом отец с гордостью одобрительно кивал головой. Он никогда раньше не играл так самозабвенно и душевно, выводя на старом и уже потрескавшимся от частого использования инструменте то, что заставило замереть вокруг всех. А потом запел.

– Выйду ночью в поле с конём, – негромко начал выводить парень. – Ночкой тёмной тихо пойдём… – Слёзы опять потекли по его щекам, но чистый детский голос пел всё сильнее, как будто Сашка так пытался докричаться до небес, откуда родители с улыбкой смотрели на него. И балалайка пела вместе с ним.

У стоящей рядом Марфы от удивления отвисла челюсть, а через минуту из глаз тоже полились градом слёзы. Почти за два месяца мальчик не сказал и десятка слов. Марфа уже и переживать стала, что с головой у чада не хорошо всё. А тут…

Скоморох, с трудом расставшийся с балалайкой, упал на задницу и разинув рот застыл в немом изумлении. И народ вокруг начал замирать и оглядываться в поисках источника такого необычного звука.

Когда Сашка закончил петь, тишина вокруг стояла гробовая. Только всхлипывания девок, размазывающих слёзы по щекам рукавами, да громко жующая овёс старая кляча, запряжённая в телегу скоморохов, нарушали вдруг внезапно накрывшее народ безмолвие.

Марфа потянулась к балалайке и, вынув инструмент из обессиленных рук маленького певца, потянула Сашку к себе. Прижимая его к груди, баба продолжала реветь и бормотать что-то непонятное. Сашка, сам пребывающий в каком-то катарсисе, еле разобрал что-то типа «господь ангела нам ниспослал». И эти горячие слёзы как будто смыли с души Саши всю боль и горечь утраты родителей и прежней жизни. И он наконец-то окончательно принял эту странную новую для него реальность.

– Мама? – произнёс мальчик, и счастливая Марфа снова зарыдала навзрыд.

А потом народ очнулся. И начал громко орать с выражениями крайнего восторга на лицах, по которым всё ещё у многих продолжали течь слёзы. Вот ведь непонятная русская душа – и грустно, и слёзы, и радость, и восторг, одновременно!

А летом 1688 года от Рождества Христова молодой красивый завсегдатай самых шумных московских застолий, которого не чурались приглашать к себе на праздники именитые бояре и даже князья, за его чудесный голос и необычный репертуар, Александр Данилыч Меншиков, наконец-то познакомился с приехавшим на праздник в немецкую слободу царём Петром.

…

Князь Голицын ехал к кремлю и размышлял о такой странной точности предсказаний папского легата. Вдруг вспомнилось, что тот ещё упоминал ему и про ответ Крымского хана, и даже про потерю орудий. Как? Как этот римлянин мог знать что ответит хан? Не иначе сам ему диктовал?! Вражина!

Пришпорив коня, князь понёсся к воротам кремля с бешено бьющимся сердцем. Он уже решил для себя, кто был виноват в поражении его войска. Найти и покарать! И Софье сказать! Главное Софье!

И уже в кремле князь узнал, что Папского легата нашли месяц назад утонувшем в пруду. Орден жестоко карал даже своих за слишком длинный язык.

Попытки достучаться до Софьи со своими подозрениями в отношении Ордена не увенчались успехом. Царевна кивала, поддакивала, но Голицын по её потухшему взгляду понимал, что просто ищет себе оправдания в её глазах за неудачу в походе. А Софья с грустью думала, что князь на почве поражения в битвах просто слегка тронулся умом.

…

– Во, кажись боярин очнулся! – четвёртый приподнялся на ногах и показал рукой куда-то влево.

И Васька обнаружил, что возле костра есть ещё кто-то, лежащий до той поры совершенно беззвучно, укрытый какой-то тканью.

– Яков Андреич, кулешу не желаете ли отведать? Знатный кулешь получился. – первый стал накладывать в свою пустую миску своей десятикратно облизанной ложкой из стоящего рядом с ним котелка ароматно пухнущее варево.

Человек, которого, как выяснилось, звали боярин Яков Андреич, приподнялся на локтях и оглядев мутным взглядом ватажку хриплым голосом поинтересовался:

– Откуда богатство такое?

Боярину на вид было лет 50. Хотя в этом времени с определением возраста по внешности у Василия как-то не заладилось. Вон всё пытался по виду Пелагеи возраст определить. И не определил.

– Так это, туточа недалече два татарчонка с телегой застряли. Колесо у них в распадке поломалось. Ну мы их и того … в ножи. А в телеге скарб, да мешок пшена, да солонинка. Вот рябой кулешик-то и сварганил. Отведай батюшка, чем Бог послал, не побрезгуй. – четвёртый забрал у рябого наполненную миску и протянул её боярину. Ложку рябой выдернул себе обратно и снова стал методично её облизывать. Потом сунул её себе в сапог.

О! Сапог!

Васька поставил себе в голове галочку: обязательно раздобыть себе сапоги. Лапти стали жутко натирать ему пятки.

К удивлению Василия, боярин даже не поморщился от такой антисанитарии и, вытащив откуда-то собственную ложку, принялся увлечённо перемалывать еду крепкими челюстями. Васька бы щас тоже не отказался. И Бог с ними с микробами этими. Голод не тётка!

Очень аккуратно, стараясь не издать ни звука, задом Васька начал отползать от места позднего ужина, как он понял, отставших от русского воинства мужиков. И какого-то боярина.

Вернувшись к уже порядочно замёрзшей от лежания на голой земле Пелагее, он шёпотом рассказал ей про увиденное, упустив, естественно, разговор про голых попаданцев.

А Пелагея, услышав имя боярина, вдруг сильно возбудилась и вскочила на ноги.

– Пошли к ним, Татищев это. – не сильно скрываясь она рванула к костру напрямик.

– Стой, дура, пошуми для начала, прибьют ведь с перепугу! – Васька побежал ей вслед, стараясь на этот раз делать побольше шума. Авось не стрельнут.

Мужики у костра услышав приближение неизвестных людей вскочили и направили в их сторону пистоли.

– А ну, стой, кто там? – это похоже рябой, по голосу определил Васька.

– Свои, братцы, не стреляйте, – крикнул парень.

– Яков Андреич, это я, Пелагея, – вбежала в свет костра дурная девка и бросилась к лежащему боярину.

Мужики пытались преградить ей дорогу, но боярин прикрикнул на них и раскинул руки приобняв практически упавшую с ним рядом девку. Пелагея рыдала. Боярин гладил её по голове и что-то успокаивающе шептал ей на ухо. Видимо этому боярину нет никакого дела не только до микробов, но и до запахов тоже. Васька даже поморщился слегка.

Мужики, поняв, что происходит что-то необычное, медленно опустили пистоли и стояли молча, уставившись на девку. Про Ваську забыли. Он даже не знал обижаться ли на то, что четверо мужиков его игнорируют.

Все смотрели на Пелагею. У того, кого Васька про себя называл «второй», похоже аж слюна реально изо рта капать стала, так что он неожиданно даже для самого себя довольно громко втянул слюну ртом. Это всех вывело из ступора, и мужики стали озираться, опять обратив своё внимание на Василия.

– А ты кто таков? – первый снова навёл на него оружие.

– Так я с ней, вот, – промямлил парень, разводя пустыми руками. Мол, мирные мы, не стреляйте дяденьки.

– Да? – первый как-то неуверенно начал опять озираться на боярина, – ну тада это, сюды подь. Руки тока держи на виду.

– Иду, – Васька медленно начал подходить к костру, – Держу на виду.

Через полчаса все опять сидели вокруг весело пылавшего костерка, куда первый, он же рябой, он же Степан, подбросил не щадя хворосту.

А Васька уплетал горячий кулеш и с обалдеванием слушал про историю Пелагеи, которая оказалась опальной боярыней Волковой, родной племянницей боярина Якова Андреевича Татищева.

И про четырёх боевых холопов боярина Татищева, оставшихся от его двух сотенного отряда. Прикрывая по приказу князя Голицина отходивший обоз, чудом выжившие воины еле вытащили раненого в ногу боярина с поля боя и вот теперь едут в Москву, догоняя ушедшее перед ними войско.

…

Во время знакомства с, как оказалось, прямо таки, героическими бойцами русского воинства, Васька попытался отвечать на их вопросы в соответствии с заранее продуманной по дороге легендой о потерявшем память в бою.

– А этот – холоп твой? – вдруг спросил Татищев, обняв Пелагею за плечи.

Волкова уже пришла в себя от нахлынувших на неё от встречи с близким человеком чувств. Годы скитаний и бед теперь точно позади. Дядька защитит.

Он всегда был добр к ней с самого детства, когда приезжал с подарками в их усадьбу на именины своей вдовой сестры Александры Ивановны Голиковой, матери Пелагеи. Чаще бы заезжал, да дела служебные мешали постоянно. Совсем юная боярыня тогда ещё с восхищением смотрела на бравого офицера, в тайне мечтая, чтобы её суженный был похож на дядьку. Молодой, весёлый, подтянутый и с чувством юмора. Она даже не думала тогда о том, что Яков просто стремился отвлечь недавно овдовевшую любимую сестру от горьких мыслей, и изображал улыбку и рассказывал воинские байки, чтобы сестра тоже хоть немного улыбалась. Смотреть на потухший взгляд красивой 26-тилетней вдовы ему было невозможно до слёз. И он балагурил и веселил. Как мог. А потом уехал опять надолго. И приехать вовремя похоронить умершую от горячки сестру, так и не успел. Служба, будь она неладна.

Пелагея, на свадьбу к которой Татищев так тогда и не попал из-за ревизии южных рубежей, не видела дядьку уже почти 6 лет. Но всегда последние годы мечтала, что вот придёт он и заступится за неё. Потому как после смерти Мишеньки и некому больше. А тут такая встреча. Ну как не поверить в чудо Господне!

– Нет, прибился вот по дороге сегодня, – повернулась она к Ваське, разглядывая так, будто и сама только увидела его первый раз. – Говорит память потерял. По разговору вроде не холоп. Грамотный даже. – и когда это она успела только понять? И говор. Говор у девки вдруг совсем пропал. Чисто по-писанному говорит. Вот ведь притворщица, развела, как недоросля сопливого.

Васька вспомнил, что пытался при ней вслух разобрать вышитые на куске найденной на хуторе ткани слова. На каком-то старославянском, со всеми этими ятями и буками. Грамотный-то он грамотный, да вот только грамота та немного не той оказалась.

– Ты чей будешь-то, паря? – Татищев снова посмотрел на Ваську и как-то недобро сдвинул брови. Вроде как уже принял на себя роль защитника Пелагеи и оградил вокруг неё защитное пространство, куда не собирался пускать никого чужого. Зная историю рода Волковых и сам шестой год в поисках единственной племянницы, не находя себе места, Яков Андреич был настроен явно решительно.

Своих детей у Якова не было. Но, вот теперь, наконец-то, есть о ком ему заботиться, и он был готов жизнь на это положить.

Вопреки расхожему мнению о процветании рабства в средние века, на Руси охолопливание крестьянства началось массово только после принятия Земским собором в 1649-м году Соборного уложения, узаконившего крепостное право. Нет, раньше то тоже, бывалоча, и детей малых и девок пригожих крестьяне барину отдавали за долги в вечную кабалу. Но каких-то сорок лет назад крестьяне стали привязаны к земле и к помещику и, таким образом, окончательно закрепощены. Но свободных людей в городах, например, было кратно больше крепостных.

Обязанности по присмотру и наказанию своих крестьян нёс на себе помещик. Но как разбираться с чужим холопом надо ещё было понять.

– Не холоп я, – Васька аж подпрыгнул на месте. А сидящий рядом Терентий мягко положил ему руку на плечо прижав к земле. Мол, сиди парень, пока боярин не решил, что делать с тобой.

Перед глазами у спецназовца промелькнул образ Ивана Грозного из Гайдаевской комедии. Не хочу я холопом быть, подумал парень. И уже стал примеряться как он тут всех раскидает, если придётся прорываться силой.

– Откель же знаешь? Ежели говоришь, что не помнишь ничего, – Степан, скорее всего, у боярина занимался как раз вопросами безопасности, раз посмел вступить в разговор без спросу. Видно было по взгляду, что только боярин кивнёт и скрутят орлы пришлого мигом.

– А вы на руки-то его посмотрите, – заговорила вновь Пелагея, – не крестьянин он вовсе. Грубоваты, конечно, но мозолей нет.

Ага, может и Мурку вам тут сыграть, подумал Васька, а сам лихорадочно вертел в голове варианты выхода из ситуации.

Пока шёл вслед за упорно молчавшей Пелагеей по дороге, он много думал как раз про такую ситуацию, когда ему придётся давать ответы вот на такие вот вопросы местных. Перебирал в голове все известные ему похожие сюжеты. Даже Штирлица вспомнил. Особо умного ничего не придумалось.

Ну не читал он раньше книжки про попаданцев, не было их в его время в ассортименте книжных магазинов. В отличии от Ивана Васильевича Бунши, разменявшего профессию управдома на должность царя всея Руси, Васька попал далеко не в терем царский. Да и не похож он на аристократа с виду. Кто там ещё у нас в прошлое-то перемещался?

Любимый сериал всех подростков середины восьмидесятых «Гостья из будущего» подсказок ему по теме не дал никаких. Ну, где та Алиса и любопытные пионеры? Тут по взглядам напрягшихся мужиков скорее не пионерские вопросы задавать начнут, а просто приступят к пыткам.

Фильм «Новые приключения янки при дворе короля Артура» он тоже смотрел по телеку. Но нет у него с собой ни пулемёта, ни даже како-то вшивенького макарыча. Угораздило же кому-то его голым сюда отправить. Нет чтоб… Но дальше Васька додумать уже не успевал, надо отвечать хоть что-то, а то вон как смотрят все. Ждут.

– Не помню я, но точно не холоп. А может я и боярин даже. – Васька вдруг решил, что семь бед – один ответ. Чего прибедняться-то, а вдруг прокатит. – Я вот тут вдруг вспомнил, что даже по-немецки говорить могу. А ведь точно не немец. Ну и читать писать помню как. А это значит что?

Он с торжеством и пытаясь выглядеть уверенно, оглядел затихших потенциальных пытателей.

– А значит это, что учителем ты был скорее всего, – задумчиво проговорила Пелагея. – Хотя действительно на иноземца ты не похож. Она оглянулась на Татищева. – Помнишь дядь, у Сумароковых тоже был такой учитель у падчерицы его. Роман Силыч тогда немца прогнал взашей и нашёл русского ей. Так я слыхала что не хуже немца тот в науках разных силён был. Лет правда тому было поболе. Но может и этот такой?

– Мммда? – Боярин решил видимо отложить пытки на потом. – Ладно, позже разберёмся. – подтвердил он Васькины мысли. – Спать давайте, завтра выступать рано.

Васька потянулся вставать.

– А ты куда? – Степан вновь напрягся.

– Так это, по нужде мне, – парень сделал характерный жест, указывая вниз живота.

– Ну пошли провожу, – Степан тоже поднялся с лежащего под ним бревна и не выпуская Ваську из вида пошёл рядом.

Отошли недалеко за кусты, приспустили портки. Обильно поливая давно забывшую дождь травку, Васька поинтересовался у Сепана:

– А чего вы костёр-то так открыто разожгли. Татары не вернутся?

– Да не должны вроде. – Рябой аж ссать перестал. – Ушли они ужо. Как обоз с пушками нашими пограбили, так и рванули. До самого Перекопу чай не остановятся тепереча – пушки добрые были. – Он вздохнул и продолжил водные процедуры.

Когда вернулись боярин возле костра уже накрыл племянницу одеялом и сам лёг за ней, ближе к лесу. Собой прикрывая как бы.

Второй, который тоже оказывается был Степан, пошёл проверить лошадей, которых воины в овраге стреножили рядом с трофейной татарской телегой без колеса.

Кстати Степан, который первый, имел фамилию Рябой. Да и был, если честно, рябым. Так что, не кликуха это у него оказалась, а самая, что ни на есть, обычная фамилия, на которую он естественно не обижался. Так их и отличали в отряде. Стёпа и Рябой.

Третьего боевого холопа звали Макар. И тот уже дрых, периодически всхрапывая во сне.

Вскоре за ним уснули и остальные. После сытного ужина и накатившего на всех чувства, что наконец-то всё устаканилось и волноваться уже не надо, согретые с одного бока догорающим костром, все заснули. На карауле остался один Стёпа. За костром и за округой кто-то должен присматривать всю ночь. Ну меняться будут воины посменно, дело солдатское. Но Ваську не тревожили. Не хватало ещё, чтобы неизвестно кто их покой сторожил.

…

По утру Васька разлепил глаза и первым кого увидел, был сидящий возле костра Терентий. Он же четвёртый.

В животе громко заурчало. Терентий поглядел на Ваську.

– Душа добавки просит или наружу рвётся, – усмехнулся он в усы.

– Да, похоже, наружу, – и Васька побежал в овраг на ходу разматывая верёвку, поддерживающую его штаны. Виноват ли в этом вчерашний кулеш или съеденные почти сутки назад перепрелые овощи Ваське было всё равно. Отбежал подальше и присел за кустами.

Справлять нужду на природе Ваське было не привыкать. В начале восьмидесятых в деревенском доме у тогда ещё живой бабки, матери его отца, он с лихвой хлебнул сельской жизни. Рыбалка с местными пацанами, уход за поросятами, сенокос, и даже за десять рублей замещал ушедшего в запой пастуха и неделю пас стадо тёлок, сидя на старом колхозном мерине без седла. Ходил потом пару недель враскоряку. Шустрые тёлки не давали ему ни минуты расслабиться.

Сидя за кустами в неглубоком овражке в позе гордого орла, Васька мял в руках лист лопуха и размышлял: а чем они тут подтираются, например, зимой? Талоны на туалетную бумагу, сахар и водку в начале девяностых, как он считал, показали ему перечень продуктов первой необходимости для населения во все времена. В деревне он всегда на такой случай таскал с собой пару смятых листов старых газет. Газеты, конечно, пожёстче будут, чем туалетная бумага, но на безрыбье и рак рыба.

А тут что? Сеном чтоль? Так всю задницу исколешь да исцарапаешь. Но может дело привычки. И ведь не спросишь – не поймут. А прослыть дурачком Ваське вовсе не хотелось. Лучше изображать частично потерявшего в бою память. Но не до такой же степени, чтобы забыть базовые навыки каждого местного человека. Говорить-то вон, как бы потеряв память, он не разучился, а как жопу подтирать, выходит, смог забыть? Блин.

Уже натягивая штаны, Василий услышал невдалеке за берёзами тихие голоса. А потом рядом с ним пролетела стрела и с хрустом вонзилась в дерево прямо перед его лицом.

Татары, так и не дождавшись своих двоих нукеров, всё-таки решили вернуться за поломанной телегой. И приехали они аж двумя конными десятками к ним на костерок явно не чайку попить с баранками. Лошадок предусмотрительно оставили в сотне метров в распадке, а сами цепью стали приближаться к стоянке русских. Воины передового отряда карателей Девлета Герая недавно сожгли какой-то мелкий русский хуторок и уже успели за эту ночь немного отдохнуть. И тихо ходить они тоже умели.

…

Выходец из семьи зажиточного крымского торговца рабами, Ахтем проделал нелёгкий путь, через три года службы в войске крымского хана став унбаши (десятником). Потом был замечен самим Девлет Гераем, сыном самого хана, и ещё через два года стал йезбаши (сотником) его элитного отряда карателей. Не зря последние пять лет он так упорно изматывал себя тренировками и сделал столько набегов на Русь, весьма преуспев в деле убийства мирных крестьян и грабежей их скудных деревенек.

После того, как два дня назад получил личную похвалу от самого сына хана Гарая за захват русских пушек в последнем удачном для его отряда деле по преследованию отходящего русского войска, молодой 24-хлетний Ахтем сильно возгордился.

Воины его сотни уже начали немного роптать между собой, что мол загонял их совсем господин. Не даёт им даже времени поделить захваченное, ни отдохнуть нормально после боя. Удаль свою всем показать хочет. Вот он какой свирепый и неутомимый. Не зря его сам сын шаха вниманием оделил и обнимал при всех.

Влетев с отрядом в небольшой русский хуторок, Ахтем приказал убить всех и спалить дома, не дав даже по обычаю поиздеваться над пленниками и понасиловать девок. А девки тут пригожие были.

Скарба набрали на три телеги всего. Бедно живут местные. А может потому, что начало лета всего-лишь. Ни тебе зерна, ни скотины упитанной. Даже кур и тех не нашли. Всё что собрали быстро погрузили и рванули опять за русскими. Маловато им добычи было. Глядишь, что ещё отщипнуть можно у такого трусливого противника.

Но с телегами быстро идти не получалось. Три местные полудохлые клячи, которых татары впрягли в повозки с награбленным, еле тянули. А ставить под телегу своих боевых скакунов никто из воинов естественно не собирался.

Когда у одной из телег, наехав на яму, сломалось колесо, Ахтем приказал двоим нукерам остаться и чинить, а сам погнал отряд дальше.

Ночью отряд остановился у небольшой речки на отдых. Отдохнуть всё-таки надо. Не людям, так хоть лошадям.

Оставленные нукеры их так и не догнали, хотя почти всю ночь охранявшие стоянку патрули татар всматривались в темноту, стараясь не пропустить одинокую телегу.

Едва забрезжило утро, Ахтем поднял два десятка своих лучших воинов и на чуть отдохнувших скакунах рысью пошёл назад, выискивая глазами этих недотёп. Бросать награбленное он не любил. Да и воины не поймут. Ведь позади противников уже нет. Ну не должно быть.

Уже подъезжая к месту, где оставили ту проклятую телегу, они почуяли дым. От опушки небольшой рощи тянулся запах, хотя дыма как такового никто не видел.

Спят небось, сыны шакала.

Но, разглядев рассёдланных лошадей, опытный сотник остановил жестом отряд. Лошадей было пять. Явно больше, чем они оставляли вчера.

То, что там русы, он уже не сомневался. Лошадки были приметные, не татарские и не арабские скакуны. Уж в чём-чём, а в лошадях татарин разбирался хорошо и зрение его ещё никогда не подводило.

Ахтем приказал спешится и, оставив троих с лошадьми, сам повёл остальных воинов в обход места стоянки русов.

…

Глава 4

– Тревога! – успел крикнуть Васька и резко пригнулся, уходя перекатом вбок, чуть не наступив в кучку собственных экскрементов. Накаркал, твоюжмать! – только подумал он и бросился влево, уходя с линии атаки противника.

Он не смог сходу определить их количество, но то, что нападавших больше пяти это точно. Мозоль на правой пятке отдала резкой болью от ускорения. Но такие мелочи уже не беспокоили.

Рукомашеством и ногодрыжеством Васька начал заниматься с шести лет. Можно сказать, всю сознательную жизнь он только и делал, что учился вредить ближнему своему и у него это получалось весьма недурственно. Кубки и медали за победы в районных и городских соревнованиях, потом инструкторы армейского спецназа, десяток вылетов в горячие точки. И нелепая смерть от заточки какого-то зека. Тьфу, блин, опять вспомнил не к месту. Ну, сегодня-то уж он точно не умрёт. Тут лес, а не узкие коридоры зоны. А уж что-что, а в лесу Васька драться умел намного лучше. Тут можно и разделить соперников через естественные препятствия в виде деревьев и кустарника, и палки разные, и овражек тот же – всё ему в помощь.

Зипун остался возле костра, да и топорик с ножичком тоже. Не до того было когда приспичило по нужде. Ну налегке, так налегке. Понеслась!

Выглянув из-за края овражка, он быстро оценил диспозицию и метнулся кабанчиком к левому флангу. Там, раздвигая мелкие кустики и пригнувшись, крались четверо башибузуков, и парень решил, что начать можно именно с них. Луков у них в руках не было, а против холодняка спецназовец работать умел. Но лучше бы, конечно, если по одному, а не как тогда, в день его смерти, когда урки все разом на него навалились в узком проходе. Мотнув головой, и прогоняя такие невовремя опять возникшие «приятные» воспоминания, он на секунду замер, переведя тело в режим повышенной концентрации восприятия мира, и вылетел сбоку на первого злодея.

Первый татарин умер от удара ребром в шею почти мгновенно. Двое, идущие рядом с первым, ещё только разворачивали свои сабельки в сторону возникшего ниоткуда русского, когда Васька в подкате как кегли сбил их с ног и одновременными резкими движениями пятки и кулака упокоил и этих. Масса тела спецназовца сыграла тут как нельзя лучше. Но мозоль на пятке опять ударила резкой болью.

Вскочив на ноги, он уклонился от просвистевшего мимо клинка последнего героя и с разворота вертушкой в голову уложил и этого.

На всё про всё у него ушло от силы десять секунд. А потом раздались выстрелы.

…

Калибр пистолей в этом времени был куда как больше, чем нужно для уверенного поражения живой силы в ближнем бою. Останавливающий эффект от такого оружия был огромен. Пуля, выпущенная с короткого расстояния, могла, в прямом смысле, снести голову нападавшего или оторвать руку.

Мужички, разбуженные криком попаданца, были не новиками, а уже матёрыми вояками. Мгновенно оценив ситуацию, они рассредоточились по опушке и затаившись за пнями и куцим кустарником выставили вперёд свои адские пукалки.

Залп прогремел почти слитно. Цели братья по оружию распределили синхронно не сговариваясь. Просто по номерам били от крайнего отступая по двое. С двух рук. Два выстрела – два трупа. У каждого.

За какие-то полминуты десяток нападавших уже отправился в небытие. И оставшиеся каратели вдарили в ответ.

Стрелять татары любили. И не только из примитивных луков. Хотя вот прям примитивными эти изделия лучших мастеров полуострова язык бы ни у кого не повернулся назвать. Со ста шагов из такого лука лучшие стрелки из отряда Ахтема могли пробить доску, попав точно в муху, сидящую на ней. Он сам лично в своё время ездил по улусам выбирая к себе отряд лучших бойцов, и стрелков там хватало. Вот только сейчас с ними был один такой, Муса, и тот сразу погиб при первом залпе русов.

У остальных татар были пистоли. Английские. Не самое лучшее, но тоже грозное оружие, если осечку не давало. И нестройным залпом татары ответили на смерть своих. Израсходовав сразу весь заряд своих однозарядных ручных гаубиц.

Бой в лесу на дальней дистанции практически невозможен. Деревья мешают прицелится и эффективность стрельбы значительно снижается. Только не когда ты стреляешь, как в тире, по выходящим на тебя в десятке метров из-за деревьев мишеням. Поэтому в отличии от татар, сгинувших в первом залпе, потерь и раненых среди русских не нашлось.

Перезаряжать пистоли никто из сторон не стал. Времени в ближнем бою на это нет. Откинув бесполезный теперь огнестрел в сторону и выхватив сабли, четвёрка боевых холопов боярина Татищева рванула в сторону врага, прикрывая собой боярина и его племянницу.

Прикрыв своим телом дрожащую от страха Пелагею, Татищев, лёжа выпустил две пули в татар, размазав одному лицо в кашу, а второму попав в бедро, и уже споро перезаряжал свои пистоли. Время тратить на бесполезные слова успокоения для племянницы он не стал. Бой. Не время сейчас рефлексировать. Раненый или нет – он оставался воином и драться умел из любого положения.

…

Когда раздался залп русских, Ахтем успел укрыться за деревом. Судя по количеству раздавшихся выстрелов, Ахтем крупно просчитался. Не пятеро их там, а десяток минимум. Ещё не видя противника, оставшиеся в живых его нукеры ответили нестройным залпом куда-то с в сторону стоянки русов. А Ахтем уже лихорадочно искал варианты решить возникшую проблему. Понадеялся на свою непобедимость? Гордыня взыграла? Полез в бой, даже не проверив точное количество врага. Идиот! Ну, что ему стоило сперва послать в разведку пару воинов.

Ахтем не был трусом. Наоборот, желание быть лучшим среди воинов хана заставляло его постоянно лезть на рожон и выбиваться в первые ряды в бою. Когда три дня назад их отряд почти без потерь отбил русский обоз с пушками, и сам Девлет Герай обнял его при всех похвалил и подарил дорогой халат, Ахтем вдруг почувствовал себя героем древних эпох, который может победить любого богатыря или даже демона. Адреналин бурлил в его крови и, видимо, совсем закупорил сосуды головного мозга, раз он так облажался.

…

Свои пули до Васьки не долетели. Видимо нашли себе цели поближе. Парень не успел досчитать до трёх, как со стороны татар грянул ответный залп. – В белый свет, как в копеечку, – пробормотал себе под нос шустрый спецназер и рванул в сторону мелькнувших за деревьями бедолаг. Ну то, что они бедолаги, он им популярно объяснил уже через минуту. Под усиливающийся шум ближнего боя и крики нападавших, Васька как молния метнулся, прошёлся по тылам противника и вынес ещё четверых в райские кущи. Ну или куда там воины Аллаха попадают после геройской смерти на поле боя. Вот туда и ушли.

…

Ахтем пытался разглядеть в пороховом дыму происходившее перед ним побоище. Ветра в лесу не было, поэтому дым от сдвоенного залпа рассеиваться быстро не собирался.

Краем глаз сотник скорее почувствовал, чем увидел силуэт позади себя, и вдруг потерял сознание. Даже саблей взмахнуть не успел.

…

– Трое ещё с лошадьми были, утекли, – Рябой вытирал саблю пучком травы и морщился от боли в правом плече. Крови почти не было, так, царапина, но движение руки отдавало болью в груди.

– А малой-то шустрый, восьмерых положил голыми руками. Ежели б не видал своими глазами, так бы и не поверил. – Терентий присел на бревно. – Вон тащит ещё кого-то.

Из подлеска шёл Васька, неся на себе чей-то труп, одетый в богатый халат. Уронил его перед костром и сам упал рядом.

– Тяжёлый зараза, еле допёр. – Парень вытер пот со лба. – Упарился весь.

– Этот живой вроде, – услышав стон от упавшего рядом с костром тела Яков Андреич присмотрелся внимательнее. – Зачем приволок-то?

– Так ведь язык нужен. Узнать же надо, сколько их тут и накой они припёрлись обратно и со всеми к Перекопу не ушли. Может чего дельное скажет.

– Язык? – боярин усмехнулся. После отбитой атаки он ещё тяжело дышал и был бледен. Не от страха, крови много потерял третьего дня, не восстановился пока. – И как ты с языком этим разговаривать будешь? Татарский язык тоже вдруг вспомнил?

Да. Ситуация. Не подумал Васька про это.

Он растерянно оглядел собравшихся опять на опушке мужиков, как бы выискивая в их глазах ответ. Все сурово смотрели на него, но через минуту почти хором весело заржали.

Адреналин от скоротечного боя уже отпускал и люди начали расслабляться.

– Не боись, – Макар похлопал парня по плечу, – разговорим мы твоего «языка». – Выделил он последнее слово и опять заржал как конь.

– Да знаем мы все татарский. Чай не первый раз по степи басурман гоняем. Щас вот быстро поснедаем и потом поспрошаем душевно батыра тваво. – Рябой тоже лыбился во все свои двенадцать зубов.

Попаданец понял уже, что со стоматологией в этом времени прям беда. Кариес может у народа и не часто бывает, раз сахара в рационе не много совсем. Зато потерянные зубы восстановлению не подлежат. Выпали и всё. Живи и жуй оставшимися. Вон у Пелагеи двух нету, но вроде и не бросается сильно в глаза. Хотя она и улыбается не часто. Зато у Рябого прям как забор дырявый во рту. И ничего. Жуёт. В котелке остался вчерашний кулеш. Разогревать не стали, и прям так комками, наложив себе в миски, дружно похрустели.

…

Пелагея принялась осматривать всем раны. Сперва перевязала боярина, а потом и до Рябого дошла. Травками какими-то перетёртыми раны замазывала и повязки накладывала. Остальные, тьфу-тьфу, обошлись даже без синяков.

Васька со своим уставом в чужой монастырь влезать не торопился. Советы давать про антисанитарию и про оказание первой помощи в полевых условиях он посчитал тут лишними. Пусть сами разбираются. И так уже много чего наговорил. Чего лишний раз знаниями сверкать.

Но когда он встал и хотел подойти к лежавшему у дерева связанному нежными (гы гы гы) Макаркиными руками татарину, в ноге опять стрельнуло.

– А ну покажи, – Пелагея, увидев хромающего Ваську сделала стойку. – Ранен?

– Да не, так, мозоль сорвал, – парень опять присел. – Лапти эти, с непривычки-то. – и закусил язык. Все опять посмотрели на него с подозрением.

– Учитель, говоришь, – Татищев первым нарушил молчание. – Чему ж ты, милый, учить-то мог? Как оружных воинов голыми руками лихо в сыру землю класть – то у тебя наука знатная. Восьмерых. А главного в полон взял живым.

В газах у мужиков, да и Пелагеи, опять появилась борьба мыслей. Предупредил ведь сам парень криком их об опасности. Но вроде как непонятный он, вон как ворогов повалял, да в одиночку. И правда ведь голыми руками! Вроде как радоваться надо, что такой воин за них сейчас, но уж больно странно умение такое для них. А ещё бает, что память отшибло у него. А вдруг, что ещё ему вспомнится из умений? И не ясно наперёд, хорошо это для них будет или нет.

Всё непонятное пугает.

Стёпа тайком даже успел перекрестить парня, но тот пропадать или дымиться не захотел.

– Ну так это, свезло просто, – скромно потупил взгляд самбист-рукопашник-спецназовец. – Бывает.

– Ага, бывает, что ежиха крота рожает…, – заржал Терентий, разрядив обстановку.

– Давай ногу посмотрю, – опустилась на бревно рядом с ним девка. Хотя какая она нафиг девка. Цельная боярыня оказалась. Но так то, девка конечно. В восходящих лучах солнышка Васька наконец-то разглядел, что Пелагея совсем даже молодая, лет 25. Хотя по морщинам возле глаз было заметно, что жизнь её уже успела сильно потрепать. В Васькины 22 года для него все, кто старше 40-ка, были уже глубокими стариками. А Пелагея вдруг наоборот помолодела в его глазах.

А вид Татищева был сильно задумчивый. Он не улыбался.

…

Сапоги Ваське достались с ноги татарского сотника. Остальные бы просто по размеру не подошли, мелковаты татары-то для него были.

Обработав мозоль и забинтовав ему ногу, Пелагея сама предложила найти по размеру для него сапоги и не страдать больше в лаптях. Ну и Макар быстренько стащил сапоги со связанного татарина. Всё равно тому они уже не нужны. Живым басурманина никто отпускать не собирался. О всяких там конвенциях о содержании пленных тут никто и слыхом не слыхивал. Ибо зуб за зуб. Попался на поле боя – будь добр умри. Не время щас политесами с врагами заниматься и обмен пленными тут никто не планировал.

…

Очухался татарин минут через 15. Боевые холопы уже почти успели свернуть лагерь и погрузить поклажу на лошадей. Пробежались за трофеями.

Принесли штук двадцать сабель да ножей. Раздели татар и быстро обшмонали их до нитки. Васька, раскрыв рот, смотрел, как умело мужички чистили поляну, проявляя редкую сноровку в сборе трофеев. Не впервой, сразу видно бывалых воинов. Что с бою взято – то свято!

Лошадок татарских трогать не стали. Сумки с них только поснимали на предмет ценностей. Маловато было. Видать не успели ещё злыдни поделить награбленное. Торопились.

К допросу пленного Ваську не привлекли. Татарского он так и так не знал, а что спрашивать местные и так сами знали.

Вытирая короткий нож после быстрого удара в сердце татарина, Рябой хмуро обернулся к боярину.

– Прав учитель оказался. Сотня. Ну ужо на двадцать один меньше. Перед нами ушли на север вдагон войска. Каратели. Хуторок, про который вчерась боярыня говорила, точно они пожгли. Стоят в паре часов на лошадях, похоже, у речки Вожи. Бывал я в тех местах. Этот, – ткнул он носком сапога труп татарина, – сотник ихний. Грозился, что придут за ним, что он де правая рука самого Девлет Герая, сынка ханского. Мнится мне, уходить надо швыдко. Не ровён час, нагрянут они сюда за сотником-то этим. А с восемью десятками совладать нам будет куды как врядли. Уходить надоть Яков Андреич.

Боярин уже и сам понял, что времени у них в обрез. И скомандовал отход.

Лошадок для Пелагеи и Василия подобрали из числа татарских самых покладистых. Кусачие они все почти поголовно. Хозяина только признают, как собаки. И мохнатые такие-же. Но две потёртые кобылки для попаданца и боярыни всё же отобрали. И четыре заводных, на которые погрузили всю поклажу. Телегу, естественно, бросили. Запряжённая в неё хилая кляча даже в заводные, по мнению Терентия, не годилась вовсе.

Васька переоделся в хоть и не новые, но вполне чистые тряпки, найденные в мешке у одного из татар, и снял с себя, наконец-то, провонявшие потом и кишащие вшами портки и рубаху позавчерашнего трупа. Успел даже протереться наскоро и нанёс ещё раз варево Пелагеи на голову, подмышки и пах. Укусы вшей ещё зудели, но новых, после применения целебного снадобья, вроде не образовалось.

Выстроившись цепочкой с нагруженными заводными лошадками, привязанными к едущим впереди коням боевых холопов, отряд поспешил уйти с места ночёвки, стараясь не оставлять следов и забирая на восход, чтобы не дай бог не пересечься с татарами. Не из трусости, о только от здравого смысла. Сознательно принимать бой с почти десятикратно превышающим по численности отрядом татарских карателей дураков не было.

…

Через три часа отряд татар на взмыленных лошадях прискакал посмотреть на результаты побоища, где кроме раздетых трупов своих воинов нашли и мёртвого сотника без дорогого парчового халата, подаренного ему три дня назад самим Девлет Гераем.

Повернув коней на юг, отряд двинулся домой, увозя тело своего командира. О погоне за убийцами никто не говорил. Ищи их теперь свищи. Да и навоевались вроде уже. Пора отдохнуть.

…

– А если это не наука? – Князь метался у себя в имении в Медведково пытаясь понять, что же всё-таки происходит. Как этим иезуитам это удаётся?

Когда три года назад поляки с посольством приехали вечный мир заключать, тот легат почти ведь дословно угадал всё, что потом сбылось.

Тогда Голицын и сблизился с Орденом, поверив в его могущество. Он-то считал, что иезуиты просто очень грамотно анализируют политическую ситуацию и делают настолько точные прогнозы. Сам хотел приобщиться к сим знаниям, дабы продвинуть политику России на новый уровень с Европой.

Но, в итоге не найдя подтверждения в научной теории знания будущего от монахов Ордена, он ударился в религию.

Князь истово занялся поиском ответов в писании божьем и в разговорах с патриархом Иоакимом яростно пытался увидеть свет прозрения будущих событий. Будучи от природы богобоязненным и глубоко религиозным, Голицын давно увлёкся точными науками и естествознанием. Но вот снова Господь наставил его на путь веры в поисках ответов, на которые наука ему ответ так и не дала.

Нет, в чудеса он не верил. В Божественный промысел – да, в проявление воли Господа в знаках природы (засухе, наводнениях, неурожае и т.п.) – тоже да. Но не в такие совпадения. Нет, в чудеса он не верил. В Божественный промысел – да, в проявление воли Господа в знаках природы (засухе, наводнениях, неурожае и т.п.) – тоже да. Но не в такие совпадения.

Или у братьев Ордена есть какой-то медиум, типа Мишеля де Нотрдама? Источник его предсказаний ведь тоже был совсем не понятен, но многие европейские богословы, говоря о предсказаниях Нострадамуса, склонялись скорее к божественному предвидению нежели к бесовскому наваждению.

Узнать силой, конечно, у него не получится. Двух его людей, которых он пытался пристроить на работу в палаты Ордена в Немецкой слободе, так и не нашли. Сгинули бесследно. Но попытаться разузнать, что-же у них там происходит князь жаждал всей душой.

Вернувшись из похода, сразу после визита к Софье, князь заперся у себя в имении и пытался справиться с почти физическим зудом в мозге, не дающим ему нормально ни спать, ни есть. Его одновременно и пугала до ужаса и манила тайна сверхзнания будущего братьями Ордена иезуитов. Деньги, власть – всё пыль. Если б только дотянуться хоть краешком к этой тайне. А то, что тайна есть – он уже не сомневался.

И от нарождающейся паники в ожидании скорого восхождения на трон Петра, Софью можно было отвлечь и успокоить, кабы знать это будущее. Хоть одним глазком. А то, что буря грядёт – это чувствовали уже все вокруг. Крутовато младший братик царевны взялся за бояр, подминая и переманивая на свою сторону самых родовитых и них. Да ещё эти потешные его! Уже и мушкеты, и пушки у него есть. Вскормили волчонка! Зубки уже прорезались, скоро кровушки захочется!

И ополчение после похода уже распустили.

Эх кабы знать-то наперёд как оно обернётся всё!

…

Магистр Ромель въезжал в Москву мрачным и погруженным в мысли о последних неудачах. Три, реже 4 прорыва в год. И последние три раза они не успевали. Если раньше хоть одного, но удавалось спасти, то череда неудач последнего года его буквально выводила из себя. Рука опять начала дрожать, показывая крайнюю степень нервного истощения. Он почти не спал уже две недели. Последняя депеша от провидицы застала его почти у Москвы на пути из Варшавы, и он, развернув коня, в сопровождении только пятерых братьев Ордена рванул на встречу возвращавшемуся войску князя Голицына, прекрасно понимая, что в той стороне есть только одно место, где возможен прорыв.

После выяснения принципов прорывов, Орден в первую очередь старался фиксировать данные о возможных событиях, сопряженных с массовой гибелью людей. Данных было не много. Из числа попаданцев мало, если четверть, а то и меньше, так или иначе знали историю Руси, так ещё и датах путались постоянно.

На это место ещё два года назад им указал один из попаданцев, вспоминая прочитанный им когда-то в книге эпизод про преследование татарами русского войска и про потерю обоза с пушками. Но вот точное время удара тот попаданец не помнил.

Для контроля над ситуацией в войско был приписан отряд послушников во главе верного брата Митрофана. Но как только Магистр получил депешу о предстоящем прорыве, он сам сорвался на юг. Череда последних неудач его утомила крайне. В надежде получить хоть одного живого ценного свидетеля будущего он проскакал почти без остановки весь путь, чуть не рухнув с коня, когда вдали показался авангард русского войска. И не успел.

Въехав на Московское подворье братства, он передал коня подбежавшему послушнику и тяжело поднялся по скрипучим ступеням в свои покои.

Стук в дверь заставил его вздрогнуть и отвлёк от невесёлых мыслей.

– Ваше святейшество, обед подавать? – в комнату заглянул послушник. Ему страшно не хотелось беспокоить Магистра, который вернулся из поездки мрачнее тучи. Но, если обед остынет, ему влетит точно.

– Да, неси. – Магистр вдруг ощутил, что жутко голоден. Волнения последних дней начисто отбили у него аппетит. И то, что он вдруг почувствовал голод, его даже порадовало. – Всё неси. И вина захвати.

Сняв пыльный плащ, он решил, что стоит навестить провидицу. Завтра. На трезвую голову. А сегодня можно себе позволить отдохнуть.

В конце концов, шестнадцать живых попаданцев они успели вывезти за почти 7 лет. Жаль, что только шесть из них сейчас живы и служат Ордену. Пятеро сошли с ума, а ещё пятерых пришлось убрать. Что-то с ними произошло непонятное, когда они осознали, где и когда они находятся, то они вдруг стали агрессивными и категорически отказались сотрудничать. Пытки только усугубили ситуацию и в конечном итоге смерть им была уготована Господом. Аминь!

Но завтра к провидице у него будут вопросы. Он даже немного успокоился, когда принял это решение. Почему они перестали успевать? Не слишком ли поздно она их ставит в известность? Не умысел ли это с её стороны? Поговорим! А сейчас пора за стол. Горячий молочный поросёнок сам себя не съест!

…

Глава 5

– Ты же помнишь, что царь не один приедет? – Ибрагим опять сурово посмотрел на Сашку. – не облажайся!

– Да помню я всё, чё ты, опять как с маленьким со мной? – Сашка насупился. – Репетируем все как проклятые уже вторую неделю. Лефорт уже тоже всю плешь проел со своими советами. Сами же список и сценарий утверждал. Чего ты хочешь ещё от меня?

– Хочу, чтобы ты не напивался сразу после фейерверка и вёл себя нормально, – Ибрагим опять включил наставника. – Я понимаю, что подносить будут много, и царь скорее всего пить будет сам и тебя заставит, но тебе надо продержаться как можно дольше. С ним будут и сам Ромодановский, и Яков Татищев, и Борис Голицын. Нам нужно Владимира и Нину срочно пристроить в потешные. Через Татищева и Голицына это сделать проще всего. Успеть бы за полгода подготовиться.

– Да помню я, – Сашка вздохнул. – Говорили уже пять раз ведь. Не тупой я!

– Я и не говорю, что тупой, – наставник решил сбавить напор. – Вижу ведь, что на репетициях выкладываешься на полную. Беспокоюсь я, что от перенапряжения можешь вдруг позабыть, зачем мы все тут стараемся и чего хотим добиться. А там спиртное рекой. И Петру отказать неможно. Но надо держаться.

– Блин, да понял я. Буду стараться.

Встречу нового 1689-го года в усадьбе Франца Лефорта в немецкой слободе готовились отмечать по европейскому обычаю в ночь с 31-го декабря на 1-е января. Молодой царь Петр со свитой ожидался всеми с затаённой тревогой. Все понимали, что царь скоро должен заявить о правах на престол в силу возраста, а царевна Софья просто так власть не отдаст. И страна готовилась к крови. Напряжение росло и в народе, и в боярских и княжеских домах. Приближённые молодого Петра разносили по Москве и в волостях слухи, что де царь, уже не вьюноша робкий, вошёл в мужскую силу и готов постоять за страну и народ. И станет мол надёжной опорой государства Российского.

И потешные вон у него больше половины из народа простого, а приблизил и обогрел всех. И боярских детей жалует, грамоте да наукам разным вместе с ними учится.

И ремёсла разные у него в Преображенском процветают. И народ у него там, мол, не нарадуется такому царю-спасителю.

Короче, «голосуйте за нашего кандидата»! А кто не с нами – тот против нас!

Франц Яковлевич Лефорт, которому недавно перед Рождеством как раз исполнилось 33 года, решил отпраздновать свой переход в «возраст Христа» одновременно с новым годом, ожидая у себя в доме прибытие высоких гостей вместе с молодым царём. По такому важному случаю он объявил, что будет маскарад, и по совету своего мажордома, пригласил весьма известную в Москве труппу музыкантов некоего Александра Меншикова. Дабы удивить и порадовать юного царя Петра модным нынче развлечением местной знати.

Елку в немецкой слободе по традиции уже нарядили к Рождеству. Но прибывший с музыкантами Сашка предложил сделать её центром всего праздника. Даже предоставил на согласование Лефорту целый сценарий «Новогоднего торжества». Послушавший несколько песен и почитав сценарий, Франц пришёл в неописуемый восторг и согласился на все предложения музыканта. Тем более его мажордом Ибрагим уверил, что на сегодняшний день это лучшие исполнители самых модных песен и танцевальной музыки в России.

…

Почти год назад из-под копыт коней, запряженных в сани новоиспечённого полковника Лефорта, который ехал мимо Новодевичьего монастыря, вдруг вынырнул испуганный голый парень. С глазами, полными ужаса, он запрыгнул в сани и заверещал что-то быстро по-русски. Хорошо знавший к тому времени русский язык Франц абсолютно растерялся и не мог разобрать почти ничего из того, что тараторил ему этот парень. Только какие-то отдельные слова, вроде «помогите», «убьют», «ради Бога».

Услышав изо рта нового попутчика слово «Бог», Лефорт немного расслабился, но поняв, что за парнем кто-то гонится, уже отходя от первого шока, резким окриком приказал кучеру гнать быстрее.

Бравый военный не привык рефлексировать от внешних обстоятельств. У него за годы службы в этой варварской стране выработался уже безусловный рефлекс на быструю смену обстановки и любые внешние угрозы он воспринимал абсолютно готовым к их отражению.

Но тут его стойкость была явно подвержена суровому испытанию. Не часто в Московии, зимой, возле монастыря, средь бела дня можно было встретить голого говорящего по-русски живого негра.

И вот уже год арап Ибрагим служил у Лефорта мажордомом и вместе с музыкантами Меншикова сейчас активно репетировал праздник, который просто обязан был поразить юного царя Петра. От этого зависела вся будущая карьера ещё молодого женевца. Не зря же он столько сил приложил, задабривая самого Бориса Алексеевича Голицына, кравчего Петра. И пусть завтра эти усилия наконец-то будут вознаграждены.

…

Когда через два дня обходными путями небольшой отряд боярина Татищева вышел наконец-то на московский тракт, дорога пошла веселее.

Устроили привал на ночь в лесу, не доезжая Коломны. Не успевали затемно доехать. Останавливаться по пути в местных деревнях не стали. Еды хватало, погода была погожая и боярин всё гнал вперёд. В Москве в Воинском приказе отметиться надо ему по завершению похода, довольствие получить, и уже потом в поместье своё под Киржач, долечивать ногу.

Племянницу свою он в Москве показывать не хотел. Мало ли недоброжелателей найдётся донести, что опальная боярыня Волкова в Москве опять появилась. Пока Софья на троне – не получится вернуться. Хоть и жалели многие бояре несчастную вдову, но своя рубаха всем ближе к телу. Одна надежда – на молодого царя Петра, который вот уже по возрасту скоро должен Софью с трона спихнуть. Тогда и вернуться можно. Да и с обидчиками ещё посчитаться попробовать.

Ясно ведь всем, что миром у них не выйдет. Ох, и хлебнёт Россия бед от новых царских разборок.

Яков Андреич в дороге, морщась от прострелов в раненой ноге, размышлял о том, как он явится к Петру, и что расскажет про поход. Когда его по сбору ополчения призвали снова на Крым, он вынужден был оставить службу по подготовке потешных рот Петра и, собрав почти две сотни своих боевых холопов, отправиться на войну. А теперь возвращается раненый и всего с четырьмя оставшимися в живых.

То, что его, верного защитника молодого царя, специально оставили прикрывать бегство основного обоза, казалось ему, в свете ожидаемого развязывания конфликта между братом и сестрой Романовыми, более чем очевидным. На смерть ведь посылали. Знал сука Васька Голицын, что не устоять его двум сотням супротив татар. И подмоги не дал. Ступай, сказал, на тебя вся надёжа. Устоять тебе надо, пока войско отойдёт за реку.

А ведь устояли. Всех почти положил там, но переправу отстояли. И татары ушли.

Честь и хвала, скажут, всем воинам русским, что, живота не жалея, спасали братьев своих от порубания злыми татарами! Вот только Татищеву от этой хвалы ни людей, ни здоровья уже не вернуть.

…

Васька успел на заднице натереть уже не первую мозоль, когда наконец-то опять остановились на ночёвку. Болела не только жопа. С непривычки спина тоже ныла знатно.

Хоть хорошо и тренированное тело спецназовца вполне успешно боролось с нагрузками на новые группы мышц, но зато узкое татарское седло нещадно натирало ягодицы и внутреннюю сторону бёдер. Не так, конечно, когда в детстве на мерине без седла пастухом изображал из себя ковбоя. Всё-таки сейчас седло было хоть какое-то.

Натаскав хвороста и воды из найденного недалеко родника, отряд расположился вокруг потрескивающего костерка. Крупа в мешке ещё оставалась.

Рябой, взявший в походе на себя функции кашевара, ловко покромсал пять головок лука в шипящий от сала котелок и закинул туда несколько кусков сыровяленого солёного мяса. Запах зажарки сразу стал влиять на слюнные железы голодных путников. Глазки у всех заблестели и уставший от долгой скачки народ слегка повеселел, в ожидании близкой трапезы.

Накрошив в котелок кубиками десяток морковок и ещё слегка обжарив, Рябой залил котелок водой и перестал активно его помешивать. Теперь как закипит можно будет и крупу сыпать. А пока время есть, можно оправиться и подготовить место ночёвки ко сну.

Стёпа опять пошёл стреножить лошадок, Макар занялся чисткой оружия, а Терентий вдруг подошёл к Ваське и попросил показать ему пару приёмов, которыми он татар тогда одолел.

– Ловко ты руками и ногами махал, кто учил-то тебя так? – Терентий с любопытством разглядывал рослого парня и, не дожидаясь ответа, покряхтывая и изображая старческую немощь, поднялся на ноги. – Пошли что ль, покажешь, как оно?

Васька слегка напрягся. Откровенной враждебности от попутчиков он на себе в дороге не ощущал, но некоторая напряжённость и настороженность периодически проскакивали.

И вот решили наконец его пощупать. По переглядываниям между Рябым и боярином Васька понял, что проверка будет непростая. Если вдруг потеря памяти у парня не всамделишная, то надо будет с ним что-то решать. Может он засланный от Голицына? Чтобы что? Добить их всех, раз татарва не справилась? Тогда почему не позволил татарам их добить? Предупредил их криком и сам бился так, как никто, виденный боярином ранее, не умел?

Ну да и Бог с ними. Проверки на психическую устойчивость в условиях боя Васька всегда проходил на отлично. То, что тогда на хуторе он расслабился и позволил себе даже немного пореветь, так и ситуация явно отличалась от прямого боевого столкновения. Накопленный стресс организм снимал. А тут спарринг? И перекрёстный допрос под давлением после экстремальных физических нагрузок? Три раза ХА!

…

Наталья плакала.

Уже почти 7 лет она сидит тут взаперти. И хоть формально её свободу никто не ограничивает, но 33-хлетнюю бывшую учительницу младших классов из Санкт-Петербурга братья иезуиты запугали так, что выходить куда-либо она сама боялась до смерти.

Приехала она в Москву вместе с мужем летом 1993 года. Погулять и посмотреть на столицу. Не была там ни разу ни в советское время, ни после. А тут отпуск у мужа совпал с её. Детишек они за три года брака пока не нажили, вот налегке в Москву и рванули. Поселились в гостинице и пошли гулять по центру первопрестольной.

Погибла она на набережной Москвы реки недалеко от Белого дома от случайной пули. Кто стрелял, защитники белого дома или нападающая разномастная толпа, Наталье было уже всё-равно. Смерть была мгновенной.

Не успела даже толком испугаться, как вдруг оказалась абсолютно голая среди что-то громко орущей толпы народа в непонятных нарядах. На митингующих возле дома правительства они были совсем не похожи, но энергия от людей была явно негативная. Озираясь кругом, она даже ещё не успела испытать возможно естественный в таких условиях шок.

А потом её начало трясти и выворачивать. Боль во всём теле была дикая, и молодая женщина закричала. Она орала во весь голос и билась в конвульсиях, продолжая стоять, не падая, поскольку ноги просто свело судорогой, и они застыли, каким-то чудом поддерживая её трясущееся тело в вертикальном положении.

От удара кулаком она рухнула на землю и сознание погасло.

Когда она очнулась, над ней что-то причитал немолодой мужчина в монашеской сутане. Света в помещении почти не было и сумрак еле разгоняла единственная почти догоревшая свеча на столе возле окна. На улице уже было темно.

Монах оказывается читал молитву на каком-то непонятном… Хотя вроде латынь, подумала женщина.

– Где Боря? Что со мной? – она натянула грубое шершавое полотно, прикрывавшее её голое тело, почти до подбородка. – Кто вы?

А потом дни полетели за днями в своём однообразии. Завтрак, вопросы, обед, вопросы, ужин, беседы о Боге на сон грядущий.

На третий день её отвели в баню. Проходя по улице через двор, она с удивлением разглядывала здания, лошадей, людей. Поверить в то, что это всё не сон, она смогла только когда, споткнувшись, разбила себе в кровь коленку. Боль всколыхнула в ней воспоминания, и она вдруг опять заревела.

Сны не давали ей успокоиться даже ночью. Вот она держит Бореньку за руку, и он ей так ласково улыбается. А потом она вдруг видит расплывающееся у себя на груди багровое пятно и как Боря с удивлением и как-то с недоверием смотрит на неё, как будто подозревая, что она его в чём-то обманывает. Видимо в том, что собирается куда-то от него уйти, не предупредив заранее. Например, умереть. И она просыпалась. Всегда в холодном поту.

Напившись на ночь принесённого перепуганным монахом отвара, она наконец-то смогла в тот день заснуть без снов, пугающих её своим постоянством.

Через месяц у неё случился первый приступ. Она смутно помнила, как протягивала куда-то руки и как кричала, трясясь всем телом. Никаких особых голосов в голове или каких-то других подсказок на тему того, что с ней, чёрт возьми, происходит, Наталья так и не получила. А потом через неделю она случайно услышала, что на подворье принесли двух голых мужчин. Со слов монаха, приносившего ей ужин, она поняла, что их нашли где-то в городе. И что они тоже попаданцы. И что это связывают как-то с тем её приступом. И больше ей никто ничего про них не говорил. И монаха того она почему-то больше не видела.

Ужасы местной жизни, описываемые на протяжении многих месяцев её тюремщиками такими ласковыми и заботливыми голосами, она воспринимала уже как данность. Это не прошлое, это какое-то преддверие ада. Постоянные убийства на улицах. Толпы грязных беснующихся варваров. Это не Москва конца 17-го века, это какое-то чистилище с грешниками.

Приступы у неё происходили с завидной регулярностью, но совершенно непредсказуемо. Сперва братья монахи пытались установить постоянное наблюдение за ней, чтобы не пропустить прихода «божественного откровения». Но где-то через год она стала сама фиксировать всё в дневнике, который ей подарил брат Микаэль.

…

Несколько раз за эти годы Наталья не сообщала и не фиксировала в дневнике про кратковременные приступы. Но когда об этом узнал Магистр Ромель, то жутко разозлился и устроил ей форменный разнос. Глядя в воспалённые в гневе глаза монаха и видя его нервно подрагивающую руку, протянутую к ней, она вдруг почувствовала, что всё это не просто забота и помощь из христианского милосердия, как ей внушали все эти годы. Её же просто используют.

Так может и нет ничего страшного вокруг в мире. Может она просто в тюрьме. А где искать выход? Ей надо во что бы то ни стало найти других. Они ведь точно есть.

…

Про таких, как отец Ибрагима, говорили, что он был «дитём Олимпиады 80». Когда молодой красавец спринтер из Кении уезжал на родину, мать Ибрагима ещё не знала, что скоро станет матерью-одиночкой, и даже родственники будут смотреть на неё косо. Одна родная бабка приютила и помогала растить непохожего на всех смуглого мальчугана, пока его мать вкалывала на двух работах.

В конце девяностых уже сильно возмужавший парень начал выезжать с двумя друзьями в Турцию за товарами, занимаясь в основном одеждой и бытовой химией. И из четвёртой поездки неожиданно для матери привёз из Стамбула себе жену.

А в 1999-и родился Ибрагим. Имя для сына Лейла выбирала сама, в честь деда. Турецкая родня была многочисленная и почти все родичи работали в семейном бизнесе. Семья владела 4-мя отелями 5* на побережье в Анталии. Выбор Лейлы, средней дочери главы рода, семья по началу не оценила. Отец пришёл в ужас и грозился отказаться от дочери. Но через некоторое время все остыли. Поток туристов из России стал расти, и Лейла, как нельзя более удачно, вписалась в семейный бизнес, открыв туристическое агентство в Москве. Деньги на это, скрипя сердцем, отец ей дал. Бизнес есть бизнес. На том и помирились.

Ибрагим был внешне чуть темнее чем отец. Кенийские гены во втором поколении отыграли по-полной. С детства он часто ездил к деду в Анталию и турецкий знал как родной. В школе ещё учил французский и ходил дополнительно на курсы английского. Готовился пойти по семейным стопам в турецкий отельный бизнес.

Но неожиданно сам для себя в 2017-м поступил в школу-студию МХАТ. Именно на продюсерском факультете в этом вузе к нему приклеилось прозвище «арап Петра великого». Ну ведь арап же. Да ещё и Ибрагим. Раньше в школе его и не дразнили особо. Наоборот. Экзотическая внешность и незаурядный ум делали его душой любой компании. А от девушек прям отбоя не было.

Поэтому к прозвищу в среде творческой молодёжи он отнёсся вполне по-доброму. Даже в какой-то степени гордился этим. Пушкина он знал почти наизусть и детально изучал Петровскую эпоху. Ему нравилось сопоставлять себя с образом героического сподвижника Петра первого, многократно пытаясь представить себя на его месте.

Ну вот в августе 2020-го и допредставлялся.

Удар по затылку ржавой арматурой от пьяного скинхеда недалеко от своего подъезда Ибрагим даже не почувствовал. Смерть была быстрее боли.

…

Очнулся он голый в сугробе. Холод практически мгновенно сковал всё тело и когда его начало дико трясти и выворачивать наизнанку, замёрзшую челюсть свело спазмом, и он только мог мычать от боли. От шока через несколько минут его вывел истошный женский крик.

Вылезать из глубокого снега на почти негнущихся от холода конечностях Ибрагиму было тяжело. Приподнявшись над краем сугроба, он увидел жуткую картину. Рядом возле явно монастырской старой стены на снегу сидела похожая на монашку баба и истово крестясь орала, что та сирена, тыча левой рукой в его сторону.

Ничего не понимая, парень попробовал ей сказать, что с ним всё в порядке, чтобы она не волновалась так-то уж. Но челюсть никак не хотела разжиматься.

Мгновенный перенос голым из лета в снежную зиму, жуткий холод, голосящая баба и скованная в спазме челюсть. Мечта любого попаданца! А то, что Ибрагим реально попал, он понял достаточно быстро. И книжки читал, и фильмы смотрел. И вряд ли кто-то из его друзей мог так его разыграть. Уж больно антураж аутентичный. Да и вон мужики какие-то с кольями бегут, явно не поздороваться с ним хотят.