Призраки, которых мы скрываем бесплатное чтение

Охотница за головами

Даже по прошествии тринадцати лет память о нем не дает мне покоя, болезненно задерживаясь в уголках сознания по ночам. Он был не просто девятнадцатилетним парнем, он был ярчайшей эмоцией, пьянящем чувством, сложной смесью сладкой ностальгии и душераздирающей печали. Он был каждым украденным взглядом через ряды потертых столов библиотеки, каждым общим смехом под сумрачным Балтийским небосводом, и каждым прошептанным секретом, спрятанным в отголосках леса Куршской косы за пределами нашего маленького городка. Имя его звучало теперь лишь на грани моих воспоминаний, выгравированное на сердце с неизменностью высеченного камня.

До сих пор помню его улыбку, редкую и драгоценную, как солнечный свет, пробивающийся сквозь пасмурный день. Как она преображала его лицо, заставляла серо-голубые глаза танцевать жизнью. Легкое приподнятие уголков его губ отражало в моем сознании эфемерную симфонию. Его пальцы, прохладные, тонкие, украшенные кольцами из рустикального металла, вычерчивали круги на моей ладони. Связь, которую они создавали, была не из телесной плоти, а нечто гораздо более интимное – сложная мозаика из эмоций и необъяснимое притяжение душ. Мы были всего лишь двумя подростками, заблудившимися в своем маленьком мирке из детективных книг и мечтаний.

Мои воспоминания прервал резкий хлопок, когда я закрыла блокнот, в котором делала записи. Теперь я была в дождливом Ванкувере, вдали от парня, которого когда-то знала, погружённая в реальность, далекую от того мимолетного подросткового возраста, который мы когда-то разделяли.

Я оглядела тесную двухкомнатную квартирку, которую называла своим домом уже пять лет после окончания университета. Кирпичные стены были облеплены фотопортретами незнакомых людей, а любая плоская поверхность завалена стопками бумаг и документов. Ливень нещадно хлестал по панорамным окнам моей гостиной, создавая мрачный уют.

Семь чашек кофе сделали свое дело. Тело изнывало от усталости, сознание было затуманено. Я жаждала отдыха и в то же время боялась этой перспективы. Ведь отдых приносил сны, а беспокойные сны приносили слезы.

Прикрыв веки, я прислушалась к гулкому эху дождя, и его неспешный ритм стал колыбельной, заглушившей звуки очередных воспоминаний.

Может быть, прошлое и осталось позади, но его ощутимое присутствие все еще преследовало меня в эти тихие минуты покоя перерывов между работой. Призрак, появляющийся в каждом уголке моего окаменевшего сердца, в каждой праздной мысли. А парень из маленького приморского городка Калининградской области… что ж, он и был тем самым призраком, который я лелеяла, навсегда запечатлев в слайдах своей памяти.

Бип! Бип!!! Поздний ночной транспорт двигался плавно и ритмично, создавая атмосферу, гармоничную с биением мегаполиса. Каждый сердечный удар повышал уровень адреналина в крови, когда я шла по шумной улице Робсон-Стрит. Шаги мягко стучали по тротуару, черные ботфорты на высоком каблуке были скрыты под джинсами клёш. На мне был длинный черный тренчкот, который развевался на прохладном ветру и соответствовал неуловимо загадочному образу.

Мужчина, за которым я следила, зашел в кафе «Артиджано» на углу оживленной улицы. За ним было легко следовать незаметно, он сохранял расслабленность, что означало одно – он понятия не имел, что его заказали.

Я неторопливо вошла в кафе, осторожно кинув взгляд на спину мужчины у стола заказов, чтобы убедиться, что он не заметил моей слежки. Он был поглощен газетой «Солнце Ванкувера», потягивая свежесваренный кофе на диванчике у окна.

Я сделала заказ и выбрала столик позади него, что позволило ненавязчиво наблюдать за моим 'заказом'. В кафе царила атмосфера оживления, в воздухе витал насыщенный аромат кофейных зерен и свежей выпечки.

Мой заказ принесли быстро. Черный эспрессо с перцем – странный выбор, который многие сочли бы отталкивающим, но для меня он был непередаваемо привлекателен. Горькое сочетание перца и кофеина было отрезвляющим напоминанием о той жизни, которую я создала – она была суровой и рутинной, но работа порой заставляла быть начеку.

Незаметно щёлкнув пару снимков мужчины в профиль, я отправила их на специальный номер, сохраненный под контактом «Оператор».

Через полчаса в кафе вошли двое крепких мужчин средних лет, грубоватых на вид и внушительных по телосложению. Они были одеты с иголочки в офисном стиле, от них веяло профессиональным авторитетом. Это были детективы ФБР, глубоко погруженные в свой собственный мир секретной деятельности. Мужчины подошли к моему объекту слежки, представились, не вызывая подозрений у других посетителей кафе.

На этом моя работа была выполнена.

С этими мыслями я вышла на прохладный ванкуверский воздух и прислонился к стене на углу кафе. Медленными глотками, допила кофе, наслаждаясь его неповторимым вкусом. Бросив последний взгляд на свой бывший заказ, ухмыльнулась, в очередной раз убеждаясь, что это всё не зря. Лицо пойманного мужчины, выражавшее растерянность и недоумение, поражало воображение, когда тот тужился ответить на вопросы двух детективов, не понимая, как это он был обнаружен на другом конце страны.

Я – охотница, профессиональный частный агент по залоговому взысканию с беглецов, умеющая находить людей для ФБР и других частных детективных контор. Я из тех, кто запросто находит уклоняющихся от суда и за считанные недели передаёт их в нужные руки. Я лучшая в городе не потому, что безупречна в этом деле и имею десятилетний опыт успешной поимки. Я лучшая охотница потому, что у меня нет отвлекающей меня личной жизни вне моей профессии. Моя жизнь – это мой лабиринт работы, и я перемещаюсь по нему в одиночку. Так быстрее и эффективней. Может быть, кого-то это и угнетает, но для меня альтернатива этой реальности была бы еще страшнее. Без этой работы я бы бесцельно потерялась среди высоких зданий каменных джунглей и незнакомых иностранных лиц.

Как бы сильно она меня ни поглощала, моя работа обладала определенным шармом. Есть что-то чрезвычайно приятное в том, чтобы найти человека, который не хочет, чтобы его нашли; поиск информации, охота на просторах сети, маскировка для слежки – все это было похоже на изощренную игру. Я пряталась на виду, наблюдая за объектом из тени, тщательно фиксируя в памяти его привычки, любимые места, компанию. Каждая деталь, каждое минутное наблюдение были важны, чтобы полностью убедиться в правильности прицела и передать цель уже официальным лицам.

В этой игре я была хищником, а портовой город Ванкувер в провинции Британской Колумбии – моим каменным лесом.

Не успела захлопнуться дверь моей квартиры, как я начала сбрасывать с себя стягивающие джинсы и блузку. Одежда сбилась в кучу на полу, усталости и городскому смогу предстояло встретиться со своим заклятым врагом – горячим душем.

Выйдя из душа, за резким стуком дождя по стеклу и неумолимым рокотом машин внизу я услышала, как на моей кухне что-то брякнуло.

Дэниел МакКанни… Тридцатидвухлетний мужчина, канадец. В душе вечный ребенок, а в голове полный бардак с остановками на перфекционизм, но только, когда речь заходит о работе. Он из тех людей, которые могут управлять целым залом или департаментом, не произнося и лишнего слова. И все же, в те редкие дни, когда он хотел отдохнуть от службы и снять маску серьезного взрослого мужчины, он выбирал меня. Мимолетные, но не забываемые встречи, то у него, то у меня. Специальный следователь убойного отдела ФБР, человек, который поборолся за мое любительское включение в штат. Хотя и часто жалел, что сделал это.

Дэн никогда не называл меня по имени, ссылаясь на то, что "Кира" мне не совсем подходит. И вот однажды, узнав о моем русском происхождении и фамилии Рубинова, он взял на себя фамильярность переименовать меня в Руби. Хотя я не могла по достоинству оценить его дерзость, я позволила ему это сделать.

Мы с МакКанни пересеклись три года назад в одном из ванкуверских клубов. В то время я была безрассудной и часто страдала от одиночества, ещё не понимая ее прелести, а он излучал неоспоримое обаяние зрелого мужчины. Между нами мгновенно возникла связь, и после первой бессонной ночи, проведенной вместе, мы сходили на парочку нелепых свиданий. Во время которых, Дэн узнал о моем роде деятельности для частных сыщиков. Заинтригованный моими навыками, он задействовал свою обширную сеть связей, чтобы пересекаться со мной не только на редких свиданиях, но и по работе.

Предполагаемый незваный гость окликнул меня, его голос прорезал мою скромную квартирку, как булыжник воду: – Хорошая работа сегодня, агент Руби!

Моя кожа все еще была раскрасневшейся после душа, полотенце, свободно накинутое на тело, мало помогало отгонять прохладу вечернего сквозняка.

Я обнаружила Дэна на кухне, сгорбившегося над барным столом и нахмурившего брови, перебирая разбросанные папки.

– Может быть, ты перестанешь врываться ко мне, когда меня нет дома? – пробормотала я, потянувшись за стаканом воды.

В этот день я получила достаточную дозу кофеина.

Его темно-зелёные глаза поднялись от папок с тонко завуалированным весельем. Дэн по-юношески кокетливо обвел меня взглядом, задержавшись на оголенных ногах.

– Правильно ли я понял, что могу врываться к тебе, когда ты дома? – хихикнул он, и его смех эхом разнесся по квартире.

МакКанни вел себя непринужденно, расположившись у кухонного островка, скрестив на груди мускулистые руки. Его двойственность между взрослым флиртом и ребячеством слегка раздражала.

Я отреагировала на это, беззастенчиво рассматривая его высокую фигуру, позволяя взгляду обводить приталенный офисный костюм, который так подчеркивал его крепкое телосложение. Его профессиональный вид: острые скулы, фирменная прическа с ярко выраженным пробором с гладкими, темно-коричневыми волосами, пронзительные зеленоватые глаза – перед этим всем в деталях, признаться, я никогда не могла устоять. И канадец слишком хорошо это знал.

Его тонкие губы изогнулись в ухмылке.

– Я расцениваю этот взгляд как большое "да".

Я слабо улыбнулась, скрестив руки на груди в ожидании истинной причины его неожиданного визита.

– …А почему ты, собственно, здесь, Дэн? У тебя есть для меня новая работа?

Ухмылка не сошла с его лица, как он медленно выпрямился и кашлянул в кулак.

– Так не терпится получить новое задание, агент? – с сарказмом спросил он, проходя к плите, чтобы поставить кипятиться чайник.

Агент – звание, которое не принадлежало мне ни по каким критериям, но от которого я никогда не откажусь. Дэн знал, что мне нравится такая кличка.

– Я не вижу другой очевидной причины, по которой ты бы вломился в мою квартиру вечером, – моя насмешливая зловредность рассеялась под воздействием заваривающегося чая с жасмином и его дразнящих широких плеч, в объятьях которых я так любила находиться.

Заметив его задержавшийся взгляд в районе моей груди, специально прохожу близко мимо мужчины и беру из верхнего шкафчика чашки для чая.

Намек на улыбку мелькнул на моих губах, когда я заметила, как слегка напряглись его мышцы на руках, когда мои локоны коснулись его плеча в процессе.

– Ты съел весь мой шоколад, – заявила я, устраиваясь на барном стуле напротив него.

Канадец преувеличенно серьезно кивнул, словно скорбя о потерянном лакомстве.

– Не волнуйся. Я все компенсирую с процентами.

Обрадованная обещанием, я с торжествующей улыбкой направилась в спальню.

– Жду с нетерпением твоих этих процентов!

Томный взгляд, брошенный через плечо в его сторону, сделал своё дело. Как и ожидалось, никто из нас не собирался думать сейчас ни о какой о работе.

Встреча в прачечной

Каждую субботу я бегу, бегу так, как будто от этого зависит моя жизнь.

Бегу через парк, до самых границ спокойной сельской местности, которая простирается за его пределами. Темп бешеный, дыхание учащенное. Бегство кажется первобытным инстинктом борьбы, который течет по моим венам.

Это напоминает мне о том времени, когда мы были в Зленоградске, но ты его никогда так не называл. Отшучивался, что немецкая фамилия обязывает тебя называть наш город Кранц… Помнишь, Милай? Мы часто мчались друг за другом по изумрудному сердцу хвойного леса, ноги утопали в сочном мху, а тёплый ветер трепал волосы. Ты всегда был хорошим бегуном, лучше меня. Ты был моей опорой. Учил меня быть сильной, выносливой, никогда не сдаваться. И ради чего?… Чтобы тогда я смогла сбежать быстрее?

Одинокий стук сердца присоединяется к моим словам, когда я останавливаюсь, окидывая взглядом пустынную поляну. Еще один выдох, неуверенный шаг – и меня охватывает тишина. И тут…

Откуда ни возьмись, две сильные мужские руки обхватывают меня. Это знакомое ощущение, духи с цитрусовыми нотками, которые я узнаю с улыбкой даже во сне.

– Прекрати, Дэниел! – взвизгнула я, застыв между испуганным вздохом и хихиканьем.

Я извиваюсь в его игривом захвате, наполовину пытаясь освободиться.

– Я еще даже не начал, – соблазнительно шепчет он мне на ушко, на его губах пляшет довольная усмешка, а руки крепко обхватывают мою талию.

Пьянящая смесь его одеколона и свежего уличного воздуха, наполняет мои чувства теплом. Я лениво запускаю пальцы в его каштановые волосы, намеренно портя идеальную прическу с пробором.

Это была наша маленькая традиция, наше субботнее свидание: очищение от городской грязи и забот с помощью ранней пробежки или пикника в объятиях пригорода. Мы обычно лежали на пледе под елками, слушая щебетание птиц. Благо, сейчас уже был май, что сопутствовало плану. Трава щекотала руки и ноги, а небо было бескрайним полотном.

Родители Дэниела жили неподалеку, в трёхэтажном белом доме в стиле ранчо, спрятанном от городской суеты с видом на горы.

Сколько раз он уговаривал, подталкивал к знакомству с ними?… Слишком много. Но мне удавалось ловко уклоняться от встреч каждый раз. Неужели я боюсь обязательств? Неужели наши отношения не кажутся мне достаточно серьезными, чтобы преодолеть этот рубеж? Но, Дэн, ведь это было ожидаемо, когда начинаешь встречаться с таким трудоголиком, как я, не так ли? Искать людей, собирать информацию, – вот мой метод времяпровождения. Копать скрытые ответы, тайны, секреты… И в то же время я умела отступать в свою комфортную тень, оставаясь недосягаемой для личного счастья. Во мне всегда сочетались мимолетное и постоянное, я была одновременно и охотницей, и преследуемой. Но разве не все мы такие?…

И поэтому, в то время как Дэниел, возможно, и стремился к более серьезным отношениям, я оставалась настороженно неуловимой. Даже то, как меня забавляли – и, смею сказать, умиляли – игривые выходки канадца, скрывало растущее в глубине моего живота беспокойство о нашем будущем.

Это было вечером 8 мая 2005 года, ровно 13 лет назад. Я была 17-летним подростком, только что приехавшей из Калининграда в сонный городок Кранц, как его всегда по-старинному назвал ты. Отбиваясь от остатков хаотичного развода родителей и собственного подросткового раздражения, я сразу невзлюбила новое местожительство. Ты же, напротив, был крутым 19-летним старшеклассником – зеницей ока всех старшеклассниц, в том числе и меня, хотя я никогда бы себе в этом и не призналась тогда, если бы ты не заговорил со мной первым.

Наша первая встреча была почти комичной, ее предрешил банальный гул усталых стиральных машин в центральной прачечной Кранца. Я выбрала ужасный день, чтобы напустить на себя независимый вид и постирать свою одежду после очередного разговора с мамой по телефону на повышенных тонах. Оказалось, что гнев имеет силу, но только не тогда, когда речь идет о сломанных ручках муниципальных стиральных машин. Я тогда с ужасом смотрела на ручку, которую только что сломала. И услышала хихиканье. Твоё хихиканье…

"Знаешь, я буду молчать", – ты уверенно заявил, твоя мальчишеская улыбка излучала ауру непринужденности.

Я покраснела, смутилась и пробормотала смущенное оправдание: – "Мне нужно это исправить, пока никто не увидел…"

Опускаясь на колени, не в силах встретиться с твоим взглядом я взялась чинить поломку.

Ты быстро сократил расстояние между нами, твоя внезапная близость не на шутку перепугала меня тогда.

"Могу помочь, если хочешь. Я умею чинить многие вещи", – с ухмылкой предложил ты.

Твоя естественная уверенность была заразительна, каждое твоё слово рассекало напряжение и излучало тепло. Металлические кольца на твоих длинных пальцах сверкали в свете ламп накаливания, придавая ситуации дополнительный оттенок очарования, и я, конечно, приняла твою помощь.

Признаюсь, сначала было довольно странно видеть руки парня, украшенные кольцами… Но мне понравился твой стиль, когда я поняла, что это все часть тебя, твоего боевого образа для посторонних.

"Флаг тебе в руки! Потому что я, честно говоря… Очень плохо умею чинить… что-либо", – честно призналась я, надеясь развеять нервную дымку между нами.

Твоя полускрытая улыбка была моим единственным ответом. Это была едва сдерживаемая, вежливая улыбка – разительный контраст с твоим обычно невозмутимым поведением в школе.

Неловкая тишина постепенно сменилась уютной болтовней и общим смехом. Этот вечер был наполнен странным чувством товарищества. Сломанная ручка стиралки привела к обмену историями, интересами и мечтами, и каждое слово способствовало укреплению нашей зародившейся дружбы. В тот вечер ты решил проводить меня до дома, несмотря на значительное расстояние до места твоего жительства.

Понедельник был просто чудовищным. На мой стол вывалилось огромное количество дел, свежих и полных кейсов. Долгий и мучительно выматывающий день проведённый в кафе за компьютером, заставил меня вернуться в свою крепость одиночества – в свою квартиру, только к девяти вечера.

Я погрузилась в мирную пустоту, мгновенно сбросив с себя профессиональную манеру и каменное лицо.

Стряхнув пальто, бросила его на спинку дивана, и направилась на кухню, где меня манила бутылка белого. Аромат был смешанный: мед, фрукты, орехи. Бокал наполнился до краев, резкие нотки кислотности приятно щекотали нос.

Вздохнув полной грудью, я позволила чувству разлиться по моим венам.

Многие мои знакомые не поверили бы, что такая стойкая охотница, как я, может испытывать девчачью симпатию к альбому Ланы Дель Рей «Born to Die».

Кружась и пританцовывая по просторной спальне в ритме с трогающей душу лирикой и плавно текучими мелодиями, доносящимися из колонок, я отдалась музыкальному вечеру. Это был мой ритуал – отдохновение от суровых реалий.

Преображаясь к ночи, я выделила свои изумрудно-зелёные глаза слоем насыщенных темно-коричневых теней, проведя кончики стрелок на концах, чтобы получился идеальный "кошачий глаз". Мой наряд – белый брючный костюм в сочетании с бордовыми лабутенами – выгодно подчеркивал фигуру и высокий рост. Золотые украшения на груди и кистях, отражали тонкий вечерний свет. Темные волны волос каскадом рассыпались по спине, став завершающим штрихом. Настроение было приподнятым, я была готова.

Дэн приехал в десять, одетый удобно, но стильно – в бордовом пиджаке, который выделял его приглаженные темные волосы, и джинсах, что снижали планку официозности наряда. Мы отправились в тайское бистро в китайском квартале, которое, похоже, было излюбленным местом отдыха от работы у многих.

Когда Дэн рассказывал истории из своего архива убийств по моему настоятельному запросу, он тонко чувствовал профессиональную отстраненность, что не могло не впечатлять – настоящий детектив, как в обрамлении героя «Твин Пикс», воплощение харизмы и эксцентричности. Да и внешне Дэн всегда напоминал мне того симпатичного детектива из старого американского сериала.

Он ловил на себе многие женские взгляды и мои тоже, когда украдкой я поглядывала на него за острым супом с морепродуктами. Его глаза цвета хвои, в которых отражался многолетний опыт следователя, тонкие губы в знающей улыбке, и высокие скулы, завершающие пленительный образ. Я тонула в нём, мир вокруг меня растворялся. Может быть, из-за четырёх бокалов крепкого саке, а может быть, из-за влечения к моему неотразимому партнеру по работе, – меня неизбежно тянуло к нему.

– Я не твое главное блюдо, Руби! – хмыкнул канадец, прервав мою задумчивость, и самодовольная ухмылка украсила его черты. Этот игривый тон застал меня врасплох.

– …Ты можешь им стать.

Слегка коснувшись своей шеи, я бросила в ответ вызывающий взгляд.

Напряжение между нами было ощутимым, подшучивание перерастало в нечто большее. Игра продолжалась, скрашивая обычный вечер понедельника.

Раскрытие неизреченного

Ночь одарила Ванкувер своей изящной нежностью, превратив шумный мегаполис в спокойный, мечтательный мир, светящийся в завораживающем танце огней небоскрёбов.

Дэниел, как всегда, стал воплощением рыцарства, заплатив за наш ужин, он помог мне накинуть пальто, пальцами слегка коснувшись моей шее, что вызвало волну приятных мурашек по моей спине.

Он проводил меня к своему новому Ауди – роскошь на колесах, сверкавшая в свете уличных фонарей, скорее, напоминая зверя, укрощенного непоколебимым хозяином.

Машина МакКанни была одним из моих любимых мест, пространством, наполненным его сущностью. Характерный мятный аромат, витавший в черном кожаном салоне, был одновременно легким и доминирующим. Из колонок доносились ноты джазового фортепиано, каждый звук окутывал пространство покрывалом безмятежности.

В этом слегка пьяном спокойствии было легко, очень легко потеряться.

Пока Дэн пробирался сквозь полуночные пробки, уверенно и неторопливо, я обнаружила, что начинаю дремать.

В тишине салона раздался тихий смешок.

Приоткрыв глаза, я увидела, что напарник улыбается мне в профиль. Его искренняя радость по поводу моего расслабленного состояния умиляла, и на мгновение я позволила себе представить одну из веток туманного будущего, в котором мы, возможно, будем не только вдвоем в этом роскошном салоне автомобиля. Я представила себе детей, их маленькие ручки, протягивающиеся к нам с заднего сиденья, их хихиканье, отдающееся эхом за просмотром мультиков на планшете. Как Дэниел, заботливая отцовская фигура, держит руку на моем колене, пока умело везет нашу идеальную семью домой после восхитительной рождественской вечеринки у его родителей…

Видение было слишком заманчивым, почти досягаемым. И я знала, что ему не нужно было бы досконально изучать сценарий, как мне, чтобы идеально подойти на эту роль. Реальность не всегда согласуется с приятно желаемым.

Чувство вины захлестнуло, утопив приятную мечту в глубинах совести. Я была не той женщиной, которая могла бы разделить этот сценарий жизни с ним. Мое прошлое с леденящими душу шрамами и всё еще кровоточащими ранами – это не то, что я хотела бы разделить с ним тоже. Его жизнь была слишком красивой, слишком чистой и правильной, чтобы ее могли омрачить мои страдания, призраки прошлого, которые все еще таились в моих снах.

Я вздохнула, развеяв всякую дремоту, и мирная ночь вдруг показалась мне рутинной. Когда-нибудь я должна буду рассказать Дэну об этом. Я должна буду освободить его от иллюзий, которые он питал по поводу нас, по поводу меня… Но не сегодня. Страшная конфронтация может подождать, ведь этот вечер был слишком прекрасен, чтобы портить его моими откровениями.

Ауди МакКанни продолжал скользить по ночному городу, а я прикрыла глаза, навевая сон, оттягивая неумолимо приближающийся день истины. Какая ветка будущего нас ждет, покажет лишь само время.

Пока ночные огни играли со мной в гляделки, я молилась о том, чтобы мои душевные раны хотя бы немного затянулись, чтобы хоть какая-то отсрочка помогла починить то, что во мне когда-то сломалось. Но, как я однажды уже сказала, чинить я ничего не умею…

Крепкие руки Дэна обхватили сонную меня, и подняли с теплого сиденья машины, заставив вздрогнуть.

– Мы не у меня дома… – пробормотала я, прижимаясь к его груди, жадно вдыхая аромат одеколона с кардамоном, смешанным с сыростью ночного воздуха.

Мужчина лишь крепче прижал меня к себе, пока поднимался по ступенькам к высокому зданию, наши тела раскачивались в такт его размеренным шагам.

– Были бы мы у тебя, агент, – голос Дэна вибрировал у моего уха, – я не смог бы отнести тебя в постель, поскольку твой лифт снова не работает, а подниматься на восьмой этаж – не самое приятное занятие после расслабленного вечера.

Нажав кнопку двадцать девятого этажа на бронзовой панели лифта, мы плавно поднялись в царство, олицетворяющее Дэниела МакКанни.

Отперев дверь с помощью специального приложения на телефоне, он пронес меня в прихожую. Приглушенный свет убаюкивал, погружая ещё глубже в дремоту.

Его жильё, современное, но уютное, излучающее величие завидного холостяка. Лофт сверкал под лунным светом – стеклянный рай, возвышающийся над спальными районами города.

– Ты мог бы просто разбудить меня, – прошептала я, уютно устроившись в его обволакивающем тепле, – и я бы пошла к себе домой своими ногами.

Его усмешка была насыщенной и согревающей, как горячий шоколад в зимний день.

– И упустить возможность поносить тебя на руках, как маленького ребенка, уснувшего после насыщенной игры на детской площадке? Да ни за что!

Даже в таком сонном состоянии я чувствовала нежность в его голосе. Это был бальзам на груду событий минувших будних дней, охлаждающий жар погони за очередным моим заказом.

Когда мужчина бережно уложил меня на просторную кровать, от прикосновения шелковистых простыней к моему уставшему телу, по спине пробежали мурашки. Его пальцы спустились к моим ногам, массируя расслабление в мои измученные стопы. Ощущения были необъяснимо приятными и срывались с моих губ тихими стонами.

– Могла бы надеть более удобные туфли, а не эти пыточные гвозди на подошве… – пробурчал мужчина, его голос был наполнен нежной укоризной.

– О, Дэн… – мои полубессознательные слова проскользнули мимо губ. – Спасибо за это… Люблю тебя.

Я ждала очередного журения с его стороны, усмешки, удаляющихся шагов – чего угодно, какой-либо реакции. Вместо этого в течение десятков ударов сердца в комнате царила полнейшая тишина.

Неожиданно, я почувствовала легкое прикосновение к макушке.

Короткий поцелуй. Прощание на ночь или, возможно, начало чего-то большего?… Его губы были теплыми на моем лбу, когда он наклонился за очередным поцелуем, и на мгновение, только на это мгновение, в моей груди затеплилась надежда.

Дэн удалился, и мягкий шелест одеяла, опускающегося на мои плечи, эхом отозвался в голове. Я почувствовала, как усталость нарастает в каждом уголочке тела, и с моих губ сорвался довольный выдох.

В ночном полумраке, наблюдая за моим безмятежным сном у панорамных окон своего лофта, Дэниел Маккэнни, возможно, только что открыл дверцу своего большого сердца. Но я уже знала, что эта прекрасная дверца, хотя и казалась открытой, была заперта для таких, как я – с грязными ботинками.

Когда я открыла глаза, солнце уже ласкало моё лицо. Яркий дневной свет осветил белоснежные стены и минималистичный декор жилища, я почувствовала, как по губам пробежала улыбка. В голове промелькнули воспоминания о прошлой ночи.

Из кухни донесся запах свежесваренного кофе – терпкий, идеально подходящий для пробуждения холодным весенним утром. Это было странно. Дэн обычно был ранней пташкой, просыпаясь раньше меня и улетая на предстоящую напряженную работу в своём убойном отделе.

Но это утро было другим.

Аккуратно сложенная рубашка лежала на кресле рядом с кроватью, словно вежливое приглашение. Он знал, как я обожаю носить его рубашки по утрам – необъяснимый комфорт, заключенный в одежде с его запахом.

Я бесшумно прошла к кухни и прислонилась к деревянному косяку. Стоя ко мне спиной, МакКанни будучи в одних пижамных штанах, переворачивал блинчики с мастерством опытного повара.

– Звонили из бюро. Спрашивают о местонахождении своего лучшего следователя, – хихикнула я, блуждая взглядом по его рельефной спине.

– …Серьезно, Руби? – ответ последовал без промедления. Даже не видя лица мужчины, я представляла себе его широкую ухмылку.

– Абсолютно, – улыбнувшись, я направилась к барной стойке рядом с ним. – Я передала им, что его здесь нет, никогда не было и не будет, – добавив это, усаживаюсь на высокий стул наблюдателя. – Не так ли, детектив МакКанни?

Дэн пробормотал что-то вроде "очень смешно", по-прежнему отказываясь повернуться и посмотреть на сонную меня. Он был слишком занят подачей порции блинов, которые наполняли кухню непередаваемым ароматом выпечки. Я хихикнула, довольная тем, что сбила его с ритма.

– Нет, а если серьезно… Почему ты все еще здесь? – поинтересовалась я, откупоривая кофейник, чтобы налить нам обоим по кружке эспрессо.

– Не мог пропустить момент, когда наконец проснётся храпящая принцесса, – ответил он, наконец повернувшись ко мне лицом. – Ты.

Его губы скривились в дразнящей ухмылке, когда он направил на меня кухонную лопатку в кленовом сиропе.

– Из-за таких следователей, как ты, Дэниел, расследования откладываются на неопределенный срок.

– А такие женщины, как ты, Руби, являются причиной того, что порядочные мужчины не могут сосредоточиться на своей работе, – отмахнулся он, слизывая сироп с большого пальца, и изучая мое заспанное лицо.

Мои брови взлетели вверх от такого кокетливого замечания. Мы всегда перебрасывались шутками, не переставая подшучивать друг над другом даже в самых суровых и изматывающих ситуациях. Но все же он знал, что мне нравятся его игривые комментарии, ведь они облегчают бремя наших сложных ролей.

И вот мы наслаждались украденным утром за порцией вкуснейших блинчиков, радуясь компании друг друга, пока всё ещё могли…

Рубикон

По спине струилась обжигающая дорожка воды. Впервые за много лет меня охватило чувство безмятежного счастья. Рутина дней была наконец-то смыта. Я обернула вокруг себя полотенце и ступила на холодный кафель ванной комнаты лофта Дэна. Бросив взгляд в зеркало, запотевшее от пара, я скользнула по нему рукой, чтобы узреть себя с раскрасневшимися щеками.

И тут мой взор упал на серебряную цепочку на шее. Она по-прежнему сверкала, даже спустя тринадцать лет после того, как подарил мне ее ты. Декоративный ключик на тонкой цепочке – это было обещание, которое ты дал.

«Да ладно тебе, Кир, – сказал ты тогда, бережно застегивая цепочку на моей шее. – Это почетный знак. Ты первая из наших, кто сдал экзамен по вождению».

Твой смех всегда был заразителен. Он разносился с лёгкостью летнего бриза, освещая стены нашей мрачной хижины в лесу. Я носила цепочку с гордостью, но внутри чувствовала грусть. Ты больше не будешь забирать меня из школы, вот что это означало. Больше не будет спонтанных ночных поездок на пляж на твоей ретро машине, больше не придется держаться за твою руку, когда море штормило и было трудно карабкаться вверх по дюнам. У тебя была вторая часть кулона на магните. Маленький замочек, который идеально подходил к моему ключу – символ нашего единства. В тот день ты смеялся, покачивая замок в пальцах. Помню, я спросила тебя, почему ты выбрал для нас именно замок и ключ.

«Ты не понимаешь? Это как мы, – ответил ты. – Ключ и замок созданы друг для друга, и когда их соединяют вместе, они становятся одним целым механизмом».

Я завидовала тому замку чёрной завистью, ведь он, наверное, остался с тобой, рядом с твоим сердцем. Но с годами я начала сомневаться, что он вообще был с тобой в ту ночь, когда ты исчез.

Мои мысли постоянно возвращались к одному вопросу: где сейчас эта половинка кулона? Это было загадкой для меня, как и твое неожиданное исчезновение из моей жизни… Если кто-то спрашивал меня, чего я боюсь больше всего, я отвечала, что, наверное, умереть в одиночестве или что-то в этом роде, но на самом деле больше всего я боялась не узнать, что же с тобой тогда случилось. Один день ты был рядом, ухмылки и заразительный смех, а на следующий день тебя не стало. Ни записок, ни звонков… ничего.

Если я и была обречена на то, чтобы никогда не найти чего-то в этой жизни охотницы, то это было твое местонахождение, Милай. И по мере того, как дни превращались в недели, а недели – в месяцы, я теряла всякую надежду когда-нибудь найти этот единственный подходящий замок к моему оставшемуся ключу около сердца.

Время шло, и я поняла, как неумолимо движется жизнь, как солнце восходит каждый день, несмотря ни на что. Я научилась жить с отсутствующим замком и ключом, который никуда не годится. Но где-то в глубине души я всё же надеялась найти этот замок. Он дополнял ключ на моей шее, так же идеально как ты дополнял меня, Милай.

Я с сожалением подумала о том, что так и не сказала тебе, как много ты для меня значил… Я не решалась. Ведь эту привилегию всегда брал на себя ты.

Стоя в утреннем свете, я наконец приняла решение. Я прокручивала его в голове бесчисленное количество раз, анализировала все возможности, все исходы. И вывод всегда был один и тот же. Я впускала Дэниела в своё сердце… Я наконец-то решила дать нам шанс, небольшой шанс. Но, тем не менее, он был, и эта мысль приводила меня в ужас и трепет.

В эти выходные я познакомлюсь с его родителями, поеду с ним в его родную коммуну в часу езды от города и попытаюсь найти общий язык, а возможно, и светлое будущее. Проводя расческой по мокрым волосам, я погрузилась в свои мысли и потянула за волосы сильнее, чем нужно. Расческа выскользнула из рук, и я беспомощно наблюдала, как она упала на пол.

Наклонившись, я поморщилась, виня в этом свою рассеянность и неуклюжесть. Увлекшись, я резко выпрямляюсь, не учитывая расстояния до раковины, и больно ударяюсь затылком. Резкая боль в затылке сразу затуманила сознание. С губ сорвалось тихое ругательство на родном языке. Пришлось ковылять к морозилке на кухне, чтобы отыскать пакет со льдом в множестве полуфабрикатах Дэна. С неохотой прижимаю лёд к больному месту, хмурясь от ноющей боли.

Все еще потерянная в сложившейся ситуации, нахожу утешительный юмор во всем этом, когда стою полуголая, завернутая в одно лишь полотенце, в тихом лофте своего партнера, с шишкой на затылке. Пакет со льдом в моей руке превратился из твёрдого в жидкость, растаяв окончательно. Выбросив его в пакет для отходов из пластика под кухонной раковиной, краем глаза замечаю что-то необычное в мусорном ведре, что-то неуместное для остального мусора.

Из-под выброшенных бумаг и обёрток выглядывал конверт, ярко-желтый цвет которого контрастировал с остальным тусклым цветом. От слова, напечатанного на лицевой стороне, у меня сжалось сердце. «Рубикон», – гласило оно…

Слово, которое ты с нежностью превратил в прозвище для меня. Кира Рубинина стала Рубиконом… Ты часто говорил, что я – твоя точка невозврата жизни, Милай, твой собственный рубикон.

Руки предательски дрожали, когда я подобрала конверт, пальцы обводили буквы, выведенные торжественными красными чернилами. Конверт уже вскрывали, верхний край был надрезан, и я невольно задалась вопросом, почему у Дэна в мусорной корзине лежит уже вскрытое письмо, адресованное мне.

Еле собравшись с силами, я вникла в содержание послания, и слова обрушились на меня, как грузовой поезд. В нем говорилось об определенном месте, дате…

«Наша хижина в лесу», «8 мая» и давно забытое имя: «Милай».

Твоё имя… Я не слышала о нем уже тринадцать лет, имя, которое отозвалось в моем сознании чувством ужаса и раздирающей душу тоской.

– …Милай, – произнесли мои похолодевшие губы. Твоё имя, призрак воспоминаний.

Мир словно ушел из-под ног, ватные вконец ноги ослабли. Я обмякла на полу кухни, отчаянно прижимая письмо к груди, словно это был мой спасательный круг. Свет дневного солнца словно померк, все вокруг погрузилось в черноту. В голове крутился водоворот вопросов, и я не обратила внимания на то, как кто-то настойчиво звал меня по имени… Дэн?…

Его тон был паническим, лицо – бледным и обеспокоенным, он схватил меня за руку, выкрикивая мое имя и что-то ещё. Но для меня все это утонуло, и все, что я чувствовала перед тем, как провалиться в беспамятство, была чернота и твой беззаботный смех. Только одно слово повторялось в моей голове снова и снова: «Рубикон».

Последствие обмана

– Этот парень исчез, Руби! – воскликнул Дэн. Его голос резким эхом разнесся по ярко освещенной гостиной, отражаясь от высоких потолков мансарды. – Ты думаешь, что спустя тринадцать лет он решил вдруг броситься к тебе с просьбой увидеться?! – его глаза были широко раскрыты, пальцы слегка дрожали, когда он впился ими в спинку дивана, пытаясь своей взвинченной речью образумить меня.

Голос канадца был возбужденно встревожен чём-то, что совсем не сходилось с его обычным спокойствием.

– Это не он послал тебе это злосчастное письмо! Как ты не понимаешь это?!… Прошу, послушай же меня!… У тебя есть я, Руби. Я настоящий, я здесь с тобой. А он – нет. Мы…

Он попытался приобнять меня за плечи, но я яро отшатнулась от него. В этот момент, я почувствовала, как гнев нарастает внутри, разгораясь, чтобы вырваться наружу.

– Мы?! Да нас бы вообще не было, если бы не он, Дэн! – мой голос был настолько пронзительным, что даже я вздрогнула от звука. – Знаешь, почему я сбежала с родины ещё подростком? Почему стала охотницей за головами? Знаешь, почему я так одержима идеей искать незнакомых мне людей? Теперь я могу сказать тебе. Это все из-за него! Это просто смешно обсуждать!… – прорычав слова, я схватилась руками за голову, оттягивая волосы до отрезвляющей боли. – Я теперь лучшая охотница в этом чертовом городе! И даже если бы я была лучшей во всей Вселенной!… Это ничего бы не изменило. Я бы не смогла найти того единственного человека, ради которого я готова бросить все свои дела на свете, лишь бы узнать, где он!!

Я почувствовала, как на глаза навернулись горячие слезы. Но время для них еще не пришло. Не хочу разрыдаться при нем.

Лицо мужчины было призрачно-белым, рот то открывался, то закрывался, когда он пытался найти нужные слова, но все не находил. Я никогда не видела его в такой истерике, ни разу. Стальное самообладание эмоциями, веселый и милый Дэн, которого я знала, исчез; его сменил этот незнакомец, который выглядел так, словно был в нескольких секундах от того, чтобы накричать на меня и выставить из своего дома.

– Ты понимаешь, что это может быть кто угодно, кто написал это письмо? Кто угодно! – вскипел он, небрежно запустив руку в идеальную причёску с лаком, портя ее. – Пойми меня, я не мог допустить, чтобы ты переживала из-за какого-то злого розыгрыша, поэтому и выбросил это письмо.

– …Розыгрыша?

– Да. Я знаю о том несчастном пропавшем без вести мальчике. – тяжело выдохнул Дэн, пытаясь унять расплескавшиеся эмоции. – Когда ты рассказала мне, откуда ты родом, я из любопытства поискал информацию о твоём городке. Благо, существует достойный онлайн переводчик с русского. – криво усмехнулся он, проведя ладонью по лицу. – Я знаю, что дело об исчезновении людей из этого Кранца хорошо известно в Калининграде и области. Так что это, вероятно, какой-то начитавшийся газетных замёток чокнутый, который знает о тебе и решил сыграть на твоих чувствах, Руби.

По щекам потекли злые слезы, в груди нарастало жжение, становилось трудно дышать. От его слов мне стало еще больнее. Оказывается, Дэн читал что-то про Кранц… Он думает, что знает. Но в действительности он не знает ничего.

– …Ты спрятал от меня моё письмо. – мой голос разнесся по пустому пространству.

Я пошатнулась, будто ошпаренная, торопливо кидаясь собирать все свои немногие вещи в его лофте – свитера, ноутбук, зубную щетку, косметику, – стараясь сохранять при этом спокойствие, не позволяя надвигающемуся отчаянию одолеть меня.

– Ты порылся в почтовом ящике у меня дома, прочитал мое письмо и имел наглость его выбросить! Ты сыграл на моих чувствах лучше, чем какой-либо вымышленный чокнутый, Дэн!

– Руби, пожалуйста! Просто выслушай меня! – руки мужчины потянулись к моим, пытаясь забрать у меня переполненную сумку. – Тебе просто нужно успокоиться!

От шока у меня защемило сердце, я уставилась на него с ненавистью, и его глаза отразили мою боль. В моей голове все начало расплываться. Единственное, на чем я могла сосредоточиться – это его умоляющий взгляд, и его голос, который отчаянно пытался объясниться в необъяснимом. Но было уже слишком поздно. Ущерб был нанесен. Процесс восстановления доверия потребует времени, которое я не была уверена, что смогу ему теперь дать.

Мы отдыхали на ковре из сухого мха, щедро устланном еловыми иголками. Наша импровизированная постель располагалась на пологом склоне дюны в сосновом бору, с которого открывался панорамный вид на наш маленький приморский городок. Мир под нами представлял собой фотомонтаж, усеявший горизонт разноцветными усадьбами и невысокими домами с красной черепицей, причудливо расположившимися между раскинувшимися лесными угодьями на берегу своенравного Балтийского моря.

Когда я провела пальцами по беспорядочным густым волосам Милая шоколадного цвета, в моей груди зародилось чувство необъяснимой нежности. От него веяло уютом, знакомым и в то же время таинственным. Но это спокойствие было на мгновение прервано, когда он нарушил молчание, которое мы так комфортно разделяли.

– Знаешь… а ведь, если бы я рассказал тебе все о себе, ты бы, наверное, не захотела больше со мной быть, – признался он, удивив меня странным откровением.

Его слова охладили нагретый хвойный воздух, всколыхнув безмятежность, в которой мы так мирно плавали, проводя выходные вместе.

Я с любопытством и некоторым недоверием посмотрела на парня, лежавшего на спине с полуприкрытыми глазами.

– Почему? Ты считаешь, я с тобой только для того, чтобы раскрывать твои маленькие секреты?

Его лицо расплылось в очаровательной мальчишеской улыбке. Глядя на ямочки на его красивом лице, я почувствовала странное желание разгадать его тайну, которой он вечно прикрывался, чтобы отпугивать меня время от времени. Но как раз в тот момент, когда это желание грозило испортить наш мирный момент, он бесстрастно ответил: – …Что-то вроде того.

Но я не позволила его причудливым изречениям о природе наших отношений испортить идиллию. Вместо этого я решила его заверить в обратном. Нежно обнимая его лицо ладонями, провожу большим пальцем по его точеной скуле, отражая чувства, которые мягко плясали в моих глазах.

– Милай… разве ты не понимаешь? – тихо начала я, мой голос зазвучал искренне. – Даже если бы я знала каждую деталь твоей жизни, каждый маленький и большой секрет… – делаю паузу, собирая свои эмоции, которые, казалось, были разбросаны повсюду лишь от его нескольких слов. – Я бы все равно смотрела на тебя, как на самую большую загадку, которую мне предстоит разгадать.

Мое признание повисло в воздухе, обещание было таким же твёрдым, как поросшая мхом земля под нами.

Он продолжал смотреть в безоблачное небо, его уязвимость скрывалась под бархатистым пологом спокойной внешности. На мгновение тишина вновь стала нашим спутником – немым наблюдателем наших тайных свиданий.

Постепенно лицо Милая озарила теплая улыбка с обаятельной родинкой в самом углу губ, а серые печальные глаза заискрились невысказанным признанием, когда он повернул голову, чтобы встретится со мной взглядом. Это было наше крещендо, сочетание молчаливого понимания и непоколебимого доверия. Мы были двумя кусочками паззла с неясными очертаниями, прижавшимися друг к другу, чтобы завершить незримую картину, которой мы являлись.

Бракованная птица и золотая клетка

Нежная мелодия эхом разносилась по выложенному мрамором простору, олицетворяющему собой дом, который я так любила. Медовые ноты, звенящие в воздухе, отражающие всю глубину классической музыки стиля импрессионизма. Мои пальцы танцевали по полированным черно-белым клавишам, сплетая истории о радости и боли, плавно переходящие в эхо тишины моего одиночества.

– Понимаешь, Бьянка, – обратилась я к своей постоянной слушательнице, прекрасной белоснежной кошке, свернувшейся калачиком на бархатном табурете рояля подле меня, – Дебюсси ведь понимал безмолвные крики души, как считаешь?

Бьянка лишь пошевелилась в уютной дреме, лениво помахивая хвостом в знак согласия. Дождь мрачно отражался в больших окнах зала особняка, как в зеркале моей затянувшейся меланхолии.

Отполированная белая поверхность рояля отражало два улыбающихся лица, застывших на фото в позолоченной рамке на стене. Сияя под теплым солнцем Монако, мы с мужем выглядели просто восхитительно. Но это была всего лишь фотография – застывший фрагмент времени, лишенный подлинных эмоций.

Иржи Вуйчик, мой муж, который был скорее моим трофеем, и я, жена, которая была скорее его экспонатом, позировали вместе идеально, наш смех с фото звучал так же звонко, как и фужеры с шампанским, которые мы держали в руках. Кадр был не просто сувениром медового месяца, а фасадом соответствия общественным нормам – двумя галочками в инструкции по идеальной жизни.

Мой взгляд переместился на Иржи. Он выглядел… счастливым. Искренним или нет, я до сих пор не могла сказать, даже после семи лет супружеской жизни. И все же во мне всколыхнулась обида. Неужели мое счастье было не более чем рамкой на стене? Видела ли я себя по-настоящему, не будучи женой лучшего в Праге хирурга-трансплантолога, вечно послушной девочкой, закованной в кандалы общественных норм?

Перспектива была пугающей: рискнуть войти в мир, от которого я была отчуждена – в свое Я. Гораздо проще и не так страшно было потерять себя среди великосветских разговоров о том, кто приобрёл самый шикарный загородный дом в Карпатах, самую перспективную роль на работе, самую изысканную жизнь… Болезненным, однако, было осознание того, что мои юношеские мечты канули в Лету, а гротескная победа непрошеной жизни над моей идентичностью. Под слоями притворных улыбок и пустых обожаний скрывалась та самая мятежная девчонка из Калининграда, которая мечтала о полуночных сонатах и свободе.

Европейское гражданство, ради которого я и связала себя узами брака с Иржи, той душевной свободы не дало. На то брак и зовётся браком, наверное. Ибо я оказалась в прекрасной ловушке позолоченных стен, которые отражали мое разочарование своей жизнью. Мои мечты и желания играть в оркестре были потеряны в постоянной серой карусели жизненных фривольностей. Как мурлыкающая во сне Бьянка, я тоже спала в этой так называемой "идеальной жизни".

За каждой "успешной" женщиной стояла невидимая история капитуляции – капитуляции перед социальными нормами, перед желаниями других, перед цепями поверхностного величия сильного пола. Не стала исключением и я, отказавшись от мечты играть на клавишах сердца многих под прикрытием высокой конкуренции на это место. На самом же деле, все в этом доме делалось так, как скажет Иржи. Жена – домохозяйка. Я ею и притворялась.

Каскад нот заполнил дом, наполнив пространство ритмом непокорности, зажег искру внутри. Мое прикосновение на инструменте ослабло, мелодия оборвалась.

«Разве мы не счастливая семья?» – эта мысль эхом отдавалась в голове, тяжелым грузом ложась на сердце.

Показной особняк в пригороде столицы теперь казался клеткой, в которой были потеряны мечты, а счастье – лишь иллюзия.

Глубоко заложенная мелодия пульсировала внутри, шепча слова неповиновения, призывая меня вырваться на свободу. Освободиться от пустого смеха и бросить вызов мужу, поросшему в снобизме с его дружками.

Мягкое мурлыканье кошки на моих коленях успокаивало, напоминая о забытом мире за этими высокими стенами. Мир, где мечтам было позволено жить и дышать, где я снова смогу быть собой.

Пока ливень бил по окнам, рисуя серый шедевр, я поняла, что жить так… я больше не могу.

В конце концов, в отчаянной симфонии, как и в дожде, есть своя поэтическая красота. И самое время сыграть эту симфонию вслух.

Каждое утро Иржи непременно целовал меня в лоб, когда я надевала свою форму для йоги – живую смесь обтягивающего мою стройную фигуру спандекса и телесных цветов, которые его завораживали. Чех был чересчур примерным мужем, уважительным и всегда поддерживающим меня. Он твердо верил в мою любовь к йоге и в то, что она приносит мне не только физическую пользу, но и духовную.

Когда он поцеловал меня в лоб на прощание сегодня утром, я мило улыбнулась, и как примерная жена, сонно промурлыкала: – Не забудь свой зонтик, милый!

С этого ритуала начиналось мое каждое утро. Но как только белая Тесла мужа исчезала из виду, я сбрасывала с себя образ йогини и обретала совершенно другую личность. Мое перевоплощение начиналось за закрытыми дверями гардеробной, где среди сумочек «Биркин», всевозможных туфель и дизайнерской одежды лежал мой заветный скейтерский наряд и потрепанный скейтборд. Мой восторженный подросток выныривал из глубин скучной взрослой жизни. Затем я отправлялась в просторный пригородный скейтпарк – мир, далекий от моего глянцевого утреннего фасада, где я 'занималась' йогой.

Именно там, в разрисованной граффити бетонной траншее, мое колотящееся сердце находило успокоение в безрассудстве ситуации. Я выпрямлялась и делала глубокий вдох, впитывая в себя все острые ощущения и адреналин от поездки на скейте.

Утром в парке было многолюдно – разношерстная толпа увлеченных скейтеров и любопытных зрителей. Сердце заколотилось в предвкушении, доска пронеслась по ветру, но тут произошло резкое и неожиданное столкновение.

Я врезалась в крепкую фигуру бесспорно красивого молодого человека в неприметной черной толстовке. В последовавшей за этим растерянности я прижалась к нему, словно ища защиты, и взаимное недоумение было замаскировано молчаливой паузой.

– Аккуратней, слэчно… – пробормотал парень, назвав меня незамужней девушкой.

Неловко обхватив руками чуть выше моей талии, он попытался восстановить наше равновесие.

Взглянув в лицо сбившего меня юноши, я приятно осознала, что он был очень похож на тех подростков, которых показывали в популярных сериалах для девчонок по телевизору в моем отрочестве.

Спустя некоторое время после моего шквала извинений за дилетантство на скейте и тихого смеха парня, я обнаружила, что сижу на прогретой солнцем бетонной горке вместе с этим молодым незнакомцем. Он был остроумен и обаятелен, и я поразилась тому, как легко напряжённая неловкость нашей встречи переросла в смех и рассказы о его студенческой жизни.

– Похоже, Анета, я должен перед тобой не только извиниться, за то, что не словил тебя более мягко, но и поблагодарить за прекрасное времяпровождение! – рассмеялся он, завязывая разговор с такой легкостью, какой я не знала уже много лет.

Болтовня, скейтпарк, интересная компания – на мгновение я снова стала семнадцатилетней, живущей жизнью неизведанных приключений и первых влюбленностей.

Когда солнце зашло за облака, очарование утреннего неожиданного события стало омрачаться реальностью. Погрузившись в ностальгическую эйфорию юности, я теперь испытывала чувство вины жены, втянутой в импровизированное рандеву.

– Если бы только Иржи видел меня сейчас… – бормотала я про себя с ухмылкой.

Тайная жизнь, которую я вела, заключалась не в занятиях йогой и не в безмятежности контролируемой асаны, а в раскрепощающем безумии скейтпарка и компании молодых людей, которых я едва знала. Это был непонятный мыльный пузырь, в котором я существовала уже несколько лет. Напоминание о том, что даже перед лицом безупречной взрослости, подросток внутри нас никогда не взрослеет. Возможно, именно поэтому я дорожила своей личиной скейтера, находя утешение в диссонансе между жизнью, которую я так и не прожила в юношестве, как хотела, и воспоминаниями о тех годах, которые так и не угасли.

В моем кабинете было тихо, если не считать скрипа офисного стула и периодических вздохов высокого долговязого подростка, развалившегося в моем самом удобном кресле у окна с видом на Карлов мост – главный символ Праги. В воздухе висела мягкая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене. Его звали Ладвик Горак, ему было всего девятнадцать лет, но на его плечах уже лежала ноша чувств к женщине, старше его почти на десять лет. Наши терапевтические сеансы всегда были более чем профессиональными и терапевтическими.

Ладвик неловко взъерошил свои непокорные брюнетистые кудри назад, ерзая на своем сиденье.

– Я не понимаю, почему психическое лечение должно быть таким дорогим, когда психическое разрушение раздается всем миром совершено бесплатно. Это как-то фигово и несправедливо, – пожаловался он, его глаза цвета темного мёда сузились от разочарования.

– Ну, Лад… – оторвалась я от своих записей, усмехнувшись его замечанию, – наверное, ты прав. Это все вполне фигово.

Его лицо мгновенно озарилось мальчишеской ухмылкой. – Спасибо, пани Вуйчик, – хмыкнул он, вальяжно вставая с кресла.

Я рассмеялся, наблюдая за тем, как он непринужденно приближается ко мне, в его походке чувствовалась странная решимость. Внезапно парень опустился на корточки, положив руку на мои обнаженные колени под короткой юбкой, и от этого прикосновения по телу пробежала электрическая дрожь.

Не обращая внимания на непрофессионализм, я пригладила его тёмные кудри назад, чувствуя, как густые пряди переплетаются между моими пальцами. Юношеское тело напряглось, когда я прикоснулась к нему, глаза прикрылись, и он блаженно выдохнул.

– …Анета, катаешься на скейте ты, как моя пятилетняя сестра, но, как психотерапевт, тебе нет равных во всем мире.

Он поцеловал меня в колено, и от его смелости у меня слегка закружилась голова. С трудом подавляя растущее во мне желание поскорее притянуть его к себе, я заикнулась.

– Лад, как долго мы будем это продолжать?

Почувствовав мое беспокойство, он поднял невинные глаза, и его губы растянулись в жеманной ухмылке.

– Тебе не нравится играть в непрофессионального психолога? – его пальцы скрылись под моей юбкой, и я с трудом сдержала вздох наслаждения.

– Нет… дело не в этом. Но я подумала… если бы мой муж, Иржи… – начала я, потянувшись к его щеке.

Резкий, мрачный взгляд окинул меня. Ладвик прошипел: – Никогда не упоминай о своем муже, когда мы вместе, Анета. Поклянись мне!

Я заставила его замолчать, наконец-то притянув к себе в желанном, пламенном поцелуе.

Мне нравился наш тайный роман, окутанный страстными стонами в моем кабинете, пронизанный нотками опасности быть пойманными. С ним я снова чувствовала себя живой. Как тринадцать лет назад, дома, среди дюн и криков чаек. Где у меня была первая искренняя влюблённость и настоящие друзья.

Двойная жизнь ночного химика

Непрерывное тиканье часов эхом разносилось по стерильным коридорам лаборатории, подстраиваясь под синкопированный ритм моего сердцебиения. Я, Илья Альбертович Савицкий, был не более чем лабораторной крысой, запертой в рутинном цикле, из которого, казалось, выхода не было. Мои мечты, навеянные МГУ, не знали, что реальность имеет отчетливый привкус горечи.

Моя работа в качестве практикующего микробиолога в небольшом колледже современных технологий и медицины, заставляла меня трудиться весь день, иметь дело с болезнетворными микроорганизмами, экспериментами, любопытством и иногда вялостью студентов. Страницы моего дневника были исписаны молекулярными структурами и химическими уравнениями, отражающими бесславную сторону формального образования.

Вселенная не всегда была повёрнута ко мне пятой точкой. Я находил утешение в своей маленькой, уютной квартирке на Басманном переулке, доставшейся мне по наследству от бабули. Утешение было и в компании Матроскина, моего серого кота, которого я подобрал с помойки, когда переехал сюда. Квартира, с ее старомодными обоями и потрепанной мебелью из тёмного дерева, дореволюционной давности, была поэтической эмблемой моей жизни; побитая, но устоявшая.

Для общества я был интровертом, апатичным лаборантом. Для меня же этого определения было достаточно. Ведь после работы я всегда сидел в своем кресле в гостиной с детективными романами и Матроскиным. Однако выживать и жить – это две разные вещи. Пронзительное спокойствие обыденности было необходимо, ведь моя ночная жизнь была маяком среди тумана рутины.

Как только солнце опускалось за горизонт, я превращался в ночного безумного ученого, смешивая и придумывая сыворотки, приносящие сладкое облегчение и эйфорию многим. Покинув обшарпанную клетку своей квартиры, плотно застегнув черную кожанку, я ринулся в вечно бодрствующий городской пейзаж центра Москвы.

Пары машин и производств, огненные цвета витрин и вывесок, в край расшатанные нервы – ночами я воскресал, превращаясь в дилера, торговца сложных химических утешений по завышенным ценам из-за уникальности продукта. Мои коктейли вызывали привыкание, как мед на языке медведя, и богатенькая андеграундная публика столицы с готовностью отдавала в залог свой рассудок. Я был кукловодом, их потребности были моими нитками, законы спроса и предложения сценой в двусмысленном мире грехопадения.

Шепчущие напоминания о морали морщились от этого зрелища, но мое собственное выживание не знало этики. Каждая красная купюра была ступенькой на лестнице, приближающей меня к расставанию с нынешним существованием и мечте о чем-то лучшем. И у мечты было имя. И имя это было – комфортабельная вилла в джунглях Коста-Рики с бассейном и террасой с видом на океан. Да, я не хотел умереть в проперженной квартире, пока буду сводить концы с концами, получая копейки, которые такие горе ученые, как я, получают, работая целыми днями напролёт ради того, чтобы какой-то юный говнюк наконец отличил периодическую таблицу от плана эвакуации.

Эта двойная жизнь была не выбором, а горнилом, в котором принятие встречалось с амбициями. Мои дни, проведенные в чашках Петри и микроскопах, и ночи, утонувшие в опасных связях и варке волшебных зелий для укрепления этих же связей, были, по сути, обыденными. Однако они сулили надежду. Обещание возмездия, которое было не за горами, светлого будущего на берегу океана, которое я осмелился прочертить между серыми линиями морали.

Я опустился на диван, уставший после долгого рабочего дня. Матроскин тут же запрыгнул ко мне на колени, удовлетворенно мурлыча. Я рассеянно потрепал его за ушами, перебирая пальцами его мягкую серую шерсть. Мой взгляд переместился на ключи от квартиры, лежащие на журнальном столике, на них висела металлическая стрелка. Брелок. В ее состаренной патине отражался полуденный солнечный свет, льющийся из окна.

Сердцебиение участилось, и я погрузился в водоворот воспоминаний, связанных с этим брелоком, возвращаясь к загадочной истории, которая произошла тринадцать лет назад в захолустном городке Кранц, как мы его всегда звали на старый лад.

Тринадцать лет назад я был таким же молокососом, которым сейчас преподаю элементарную химию, книжным ботаником с обыденной жизнью в семье докторов. Мои лучшие друзья Дамиан, Милай, Кира и Дарья были моим единственным спасением. Дамиан всегда был невозмутимым мрачным парнем, которого опасалась вся школа, а Милай – спокойным в любой возможной ситуации. Кира всегда жаждала приключений, устраивая наши вылазки на Куршской косе, а Дарья была воплощением смелости.

В выпускном классе я стал одержимо работать над тем, чтобы получить почти идеальные оценки в конце семестра и обеспечить себе бюджетное место в главном университете страны – МГУ. Мои родители, трудолюбивые врачи, мечтали, чтобы я добилась успеха и уехал с полуострова в столицу. Их самопожертвование отражалось в моем желании побеждать на каждом экзамене. И да… Экзамены, тесты – не проверка знаний. Для меня, это были самые настоящие "голодные игры". Не иначе.

Но ещё там была Анета. Школьная принцесса… Ее глаза сверкали, как звезды на фоне ночного неба пляжа, куда мы так часто выбиралась. Я хотел стать тем парнем, который сможет исполнить любое её желание. Но среди этих мечтаний и стремлений мы с друзьями наткнулись на тайну, которая была важнее любого экзамена или школьного задания.

Наш городок имел гнусную историю бесследного исчезновения людей на Куршской косе на протяжении многих веков. Когда мы погрузились в архивы довоенного Кранца, школа отошла на второй план. Надвигался выпускной экзамен по химии, который был ужасно важен, но я никак не мог найти время для занятий.

Моя банда друзей, всегда проницательная, поняла мое затруднительное положение и предложила помощь. Кира с мастерством организатора придумала план проникновения в дом нашего учителя по химии – Василия Игоревича, чтобы украсть заготовленные ответы на тесты. Их смелый поступок ошеломил меня. Они были готовы рискнуть всем, лишь бы я успешно сдал экзамен.

Когда ребята передавали мне драгоценные ответы, Кира предложила идею: «Только Илья может оставить их себе. Нам они не нужны. Нам просто нужно, чтобы наш безумный ученый поступил в МГУ».

Дарья одобрительно закивала. Милай и Дамиан тоже одобрили идею, хотя Дам и закатил глаза.

Их бескорыстный жест наполнил мое сердце теплом и благодарностью.

– Целься прямо в МГУ, Илья! Как эта стрела, – объявила Анета через неделю после экзамена, когда мой результат оказался лучше всех по классам. Принцесса торжественно вручила мне металлическую безделушку, которая впоследствии стала моим талисманом по жизни.

Крошечный кусочек металла нес в себе её надежду о моем светлом будущем…

Я снова посмотрел на брелок. Те прекрасные дни давно прошли. Некоторые тайны были раскрыты, а некоторые запутались в лабиринтах мрачной истории Кранца. Но чувство привязанности к друзьям, к Анете и к нашим общим воспоминаниям никогда не исчезало.

Ледяной принц и его похищенная принцесса

Это была непритязательная встреча, неожиданная. Соня была девушкой без осложнений – легкой и плавной, как легкий летний день. Она несла с собой атмосферу ликования, куда бы ни шла, напоминая о милой простоте жизни среди беспорядка Кранца. Мы встретились на заправке в тот день, когда я окончательно решил отправиться за Кирой.

Была середина зимы, холод был такой пронизывающий, что дыхание превращалось в ледяной пар. Я помню, как снег, белый и неумолимый, падал вокруг, пока я заправлял свой внедорожник. Шёл 2010 год. Прошло уже пять лет с той чертовой октябрьской ночи. Кира давно уже уехала с полуострова, в этом я был уверен, и мне нужна была каждая капля топлива в пустом баке для недолгого путешествия до заснеженного аэропорта в Храброво. Как только я приготовился к одинокой поездке, метель усилилась. Кранц научил меня одной вещи: никогда не противиться гневу природы, будь то ненастный морской шторм или необычная для полуострова метель с похолоданием. Я смирился и стал пережидать бурю на маленькой АЗС, окружённой лесом.

И тут в дверях появилась она – Соня Крушицкая, с белокурыми кудряшками и ярко-вишневой помадой. Ее появление контрастировало с белой безмятежностью за окном. Пряди обесцвеченных волос прилипали к ее покрытым инеем щеках, а испуганные глаза девушки искали хоть кого-то, кто бы мог ей помочь. Я оказался единственным мужчиной в этой кафешке на заправке, который что-либо смыслил в ремонте машин. Дама, попавшая в беду, и рыцарь в заснеженных доспехах, опоздавший на свой рейс до Ванкувера.

Я задумчиво вертел в руках заветный билет на самолет. Вылет из Храброво был в пять, а посадка через девять часов в аэропорту Коал-Харбор. Для парня, никогда не покидавшего полуостров за двадцать три года жизни, это было все равно что полёт на Луну. А рождённый ползать, как говорится, летать не способен. И что я вообще ей скажу, если мне посчастливится как-то отыскать ее в многомиллионном городе, куда она всегда мечтала сбежать отсюда?

Было уже половина восьмого, и Соня с извиняющейся улыбкой протянула две чашки ароматного кофе в знак благодарности. Я наспех скомкал билет в кулаке и выбросил его в ближайшую мусорную корзину.

Так начался наш пылкий и недолгий роман.

Когда мы лежали на полу, на мягком ковре моей гостиной, и смотрели какой-то дурацкий западный фильм, Соня заговорщически повернулась ко мне с полуулыбкой.

– Ты будешь любить меня вечно, Дам? – спросила она. Её голос был тихим, почти заглушенным гулом телевизора, но все же он пробивался сквозь шум. Ее голубые глаза невинно смотрели на меня, и в этих озёрах с длинными ресницами, подведенными тушью, проскальзывал намек на волнение.

Вопрос застал меня врасплох. Я почувствовал, как мой взгляд переместился с экрана на облупившуюся краску на стене.

Любить ее? Да ещё и вечно?… Нет. Мое сердце принадлежало другому человеку, воспоминаниям, зеленоглазому призраку. Я никогда не смогу дать Соне то, что она заслуживала, – безусловную любовь и постоянные отношения. Но я также не хотел терять это утешительное общение, которое было у нас в этом проклятом городе. Я мудак и поступаю с ней ужасно. Я знаю это.

– Насколько получится, детка, – это было все, что я смог выдавить из себя.

Я пригладил ее волосы, жеманно улыбаясь. Кранц всегда был и остается красивым парадоксом, наполненным историями о тоске и неутолимом желании сбежать отсюда на материк, как что идёт не так. И я… ну… я ничем не отличался здесь от других.

Мой разум был заполнен тайнами девушки, которая когда-то была погребенной под нашей мимолетной интрижкой, которая обещала большее, но закончилась меньшим. Кира была моим прошлым. Вряд ли она вообще когда-либо была моей, но оказалось, что этого 'ничего' было достаточно, чтобы постоянно помнить о ней спустя восемь лет. Соня – мое настоящее. И, возможно, будущее. И все же воспоминания о той зеленоглазой бунтарке казались более реальными, чем об этом мнимом настоящем, как томительный аромат давно увядшего цветка.

– Вы позвонили её родителям?! Нет??!… Я что, должен сам заниматься всей вашей грёбаной работой полиции?! – кричал я в трубку, с трудом скрывая ужас, который начинал проступать в моем голосе.

Какая-то часть меня понимала, что обвинять мента на другом конце провода было бессмысленно, но логике, охваченной паникой, было на это наплевать.

Соня не вернулась домой после занятий сегодня. В любом другом городе на это можно было бы закрыть глаза, как на то, что девушка просто прогуливает вечер где-нибудь в другом месте. Но только не в нашем городе – мрачном, уединённом месте, где трезвость была скорее исключением, чем нормой. В таком месте трудно было думать оптимистично.

С того момента, как Соня исчезла, меня охватило необъяснимое чувство вины. Я должен был приложить больше усилий, принять больше мер предосторожности, чтобы уберечь её. Двадцать один год – слишком юный возраст, чтобы быть поглощённой ужасами, которые таил в себе Кранц на своих с виду очаровательных улицах, когда-то запятнанных кровью.

Когда от полиции не поступало никаких вестей уже двое суток, мне пришлось взять дело в свои руки. Я пересилил себя и позвонил ее родителям – они не были моими самыми большими поклонниками. Предки Сони невзлюбили меня с того момента, как она представила им меня; они громко перешептывались за моей спиной тем вечером, что я плохо влияю на их дочь, что я помешаю ее многообещающему будущему в Польше.

В конце концов, ситуация достигла точки кипения, когда их дочь поставила перед ними ультиматум: либо они смиряются с нашими отношениями, либо теряют общение с ней. Как ни больно, наверное, это было делать им, они выбрали первое, предпочтя погрязнуть в своих предрассудках, но уже молча. И теперь, даже в бешенстве от этой ситуации, я уже ожидал услышать их молчаливые обвинения в трубке в мой адрес.

Я затаил дыхание, набирая в очередной раз хорошо знакомый номер родителей своей девушки. От безразличного холода ответа её отца у меня в жилах застыла кровь.

«Нет. Мы не знаем, где она», – отрывисто сказал он и резко повесил трубку.

Какого черта??! Разве вы не её родители, чтобы хотя бы немного побеспокоиться о местонахождении своей единственной дочери?!!

Не обращая внимания на их тотальный игнор, я решил найти её сам. Она была где-то там, возможно, напуганная и одинокая, и я не успокоюсь, пока снова не заключу её в свои руки.

Для выполнения этой задачи я обратился к руководству колледжа КСТ «Колледж сервиса и туризма», где она училась гостиничному делу, затем связался с друзьями Сони – никто из них не располагал никакой информацией, нужной мне. Каждый тупик был жестоким ударом по параноидному разуму. Последний раз её видели, когда она выходила из областной научной библиотеки в шесть часов вечера. После этого она для всех превратилась в призрака – исчезла, не оставив после себя никаких следов.

Все, начиная с запаха арбузной жевательной резинки в машине, ее дешевого слащавого аромата духов, который все еще оставался на подушке кровати, и заканчивая ее расческой, в которой до сих пор были её белёсые обесцвеченные пряди, – все с болью напоминало мне о ней. Каждая из этих вещей рассказывала свою собственную историю Сони – слайды её яркого присутствия в моей квартире когда-то на фоне зияющей пустоты её отсутствия в моей жизни уже несколько недель.

Каждый день без нее был ужасным круговоротом злости, в первую очередь на себя, и постепенно угасающего отчаяния, сменявшегося бесполезными телефонными звонками и рутинными допросами поздно очухавшихся полицейских. Хмурая осень Кранца удушающе набросила тень на мою жизнь, отказываясь вновь ослабить свою хватку.

Соня найдётся. Я найду её… Неважно, какой ценой.

Мои темно-красные выпрямленные волосы, тщательно уложенные в блестящий высокий хвост, переливались под флуоресцентными фиолетовыми лампами помещения. Я досконально изучала свой вид в узком зеркале гримерки, расположенной за главной сценой ночного клуба «Никс».

– Дарья! Скоро твой выход! Живей, живей! – крикнул Андрей, менеджер клуба. Его обветренное лицо, наполненное неуместным беспокойством за выход каждого артиста, просунулось в дверь гримерки. – У тебя нет времени на всю ночь!

Быть танцовщицей Гоу-Гоу – не совсем то, о чем я мечтала, когда переезжала из родительского дома с большими грезами о столице полуострова и рюкзаком, полным одних надежд и амбиций. Только надо было сразу учесть, что пребывание в Кранце не принесет мне ничего перспективного без должного образования. А чего я ожидала?… И все же соблазн ярких огней ночного клуба и постоянного жирного оклада было достаточно для того, чтобы я застряла в этой гавани бессонных ночей и блестящих блесток.

Я натянула свой провокационный наряд – гламурный костюм, вдохновленный эпохой диско, с ослепительной короткой юбкой с блестками, сверкающими белыми сапогами на платформе и неоновыми аксессуарами, дополненный ярким макияжем для создания завораживающего образа на сцене. Этот образ часто вызывал множество непрошеных комментариев от пьяных мужиков. Но меня беспокоил не наряд и даже не пошлые подвыпившие клиенты, которые всю ночь на меня пялились. С ними я могла справиться и сама. По-настоящему меня пугала мысль лишь о том, что я могу застрять в этой обстановке еще лет на десять или более.

Подрисовав в последний момент пухлые губы карандашом и подведя глаза, я уверенно направилась к главной сцене с колотящимся о грудную клетку сердцем. Мечтательные и атмосферные ритмы клуба с завораживающими отступлениями и неземным вокалом на заднем плане, всегда успокаивали, отгоняя назойливые мысли о моем неопределенном (или дотошно определенном) будущем.

В то время как в Никсе царила оживленная атмосфера, под его блеском и гламуром сине-неоновой дымки от кальянов, то тут, то там слышались переговоры теневых встреч и загадочных сделок в вип-зонах. Завсегдатаи с опаской поглядывали друг на друга через оправу черных солнцезащитных очков. Незнакомцы, ускользающие в ночь. Слишком многое скрывалось под поверхностью, не попавшей в ослепительный свет сцены.

Когда последний клиент наконец-то вышел из моего зала обслуживания, где я каждый вечер разносила напитки и подрабатывала танцовщицей на шесте, я облегченно вздохнула и закрыла малый зал клуба, переходя в главный. Там все ещё была небольшая тусовка, но моя смена, к счастью, уже закончилась. Я рухнула на один из высоких табуретов у барной стойки, попросив стакан воды у Олежки – юного бармена Никса.

Это была долгая ночь, полная легкомысленных туристов, готовых спустить все на разноцветные шоты и развлечения, и потных купюр, переданных через стойку. Громкая поп-музыка теперь звучала лишь приглушенно, танцующие огни постепенно потухали до успокаивающего свечения, и наконец-то наступало чувство покоя.

Из затихающей толпы гуляк внезапно возникла высокая фигура Дамиана Новака, его всегдашняя аура беззаботности нарушила мое долгожданное спокойствие, как сигнал тревоги перед штормом. Дамиан, как он был известен мне ещё со школьной скамьи, был загадкой. Его ледяные серо-голубые глаза и необычный темно-пепельный оттенок волос, который был у него всегда, сколько я его помню, придавали ему особо притягательный вид в неоновых огнях. Но его грубый язык порой пробирал сильнее, чем самый суровый Балтийский ветер.

Я, естественно, приятно удивилась, заметив его в качестве посетителя нашего клуба, но сильно засомневалась, что он пришел сюда поболтать со мной о жизни, особенно после того, как он залпом осушил бокал водки с содовой.

Мы дружески завели беседу на некоторое время, пока натянутый разговор не зашел в тупик от моего вопроса из далека о его личной жизни.

– Я не строю отношений, – хмыкнул Дамиан, и его тон похожий на удар пустой бутылки из-под виски об асфальт, почему-то расстроил меня.

Я молча наблюдала за ним, ощущая горечь на языке, напоминающую о том, как спиртное проникает в мое горло.

– А почему нет? Одиночество – это… отстой, – мой голос был едва слышен за заключительными битами последнего трека ночи.

Мужчина тяжело взглянул на меня, и его взгляд заставил меня внутренне содрогнуться.

– Втягивать людей в свой бардак – еще больший отстой, – отрезал он, допивая второй бокал.

Я смотрела, как он стремительно направляется к выходу, и его аура таинственности тянулась за ним, как тень, ускользающая от меня.

В течение следующих нескольких дней слова Дамиана бесконечно прокручивались в моей голове. Что он имел в виду, говоря о "своём бардаке"? Что он скрывал?… Может быть, речь шла о Соне Крушицкой и её таинственном исчезновении пять лет назад? Я слышала, что они вроде как были парой, когда она исчезла без вести…

Я не знала ее лично, но знала людей, которые знали, и слышала, что те, кто близко дружил с этой девушкой, считали, что она попросту сбежала от чрезмерно строгих родителей и перебралась жить в Польшу… На ее месте я бы непременно взяла Новака с собой. Хотя я очень сомневаюсь, что он вообще способен выйти за пределы нашей области. Он здесь слишком глубоко врос корнями. Так же, как и я.

Соблазн выяснить о нем хоть чуточку больше был непреодолим. Все свободные минуты в баре после смены теперь уходили на поиски высокой фигуры Дамиана в толпе. В те редкие дни, когда он обычно заходил, я заканчивала смену пораньше – с нетерпением ждала, чтобы хоть мельком увидеть и переброситься с ним парой слов.

Кровавое бегство

Кира выбежала из роскошной высотки, где находился лофт Дэна МакКанни, дыхание сбилось, сердце девушки колотилось в бешеном ритме. Её некогда сверкающие изумрудные глаза теперь были затуманены страхом и невыразимым ужасом. Она только что была участником ссоры, которая вышла из-под контроля. Хуже того, её руки окрасились в тревожный красный цвет, как результат этого кошмара, от которого ее чуть не стошнило на ступеньки здания… В животе у нее все сжалось, когда девушка подняла остекленевший взгляд на безоблачное ночное небо, выдыхая тёплый воздух.

Что бы ни произошло на двадцать девятом этаже этого сияющего небоскреба всего несколько минут назад, это было нехорошо. Совсем нехорошо.

Торопливо доставая ключи машины из кармана, Кира нечаянно уронила их на асфальт. Когда она наклонилась, чтобы поднять их, её тело неудержимо сломило от накопившегося адреналина. Шуршание листьев в ночной тишине проезжающих неподалёку машин, только усиливало её тревогу. Наконец, дрожащими руками, ключи всё-таки попали в замочную скважину, ибо факт, что можно было использовать пульт от ключей, в таком состоянии попросту перестал существовать для нее. Водительская дверь с тихим щелчком открылась.

Машина, черная Mazda CX-9 2018 года выпуска, всегда была для нее безопасным местом, где Кира могла успокоить нервы и вернуть контроль над собой в моменте скорости. Но в эту кошмарную ночь спокойствие казалось неуловимым.

Когда она опустилась на водительское сиденье и захлопнула дверь, из динамиков автомобиля сразу заиграла мелодия. Видимо, телефон подключился к блютузу авто. Это была песня Эллиотта Смита, которая часто играла в подборке плейлиста.

«Выпей, детка, посмотри на звезды, Я поцелую тебя снова, за решёткой…» – мрачные строки песни затронули её сердце, и на глаза навернулись слезы.

Они каскадом потекли по неестественно бледному лицу, словно вторя меланхоличным строкам песни, и, проскользнув мимо дрожащих губ, попали на футболку. Его футболку… Видимо, в спешке сборов, девушка забыла, что находилась в ней.

От осознания этого факта она неудержимо зарыдала, ее грудь вздымалась в ритме с песней, наполнявшей затихшую машину.

Вытирая испачканные кровью руки о несчастные джинсы в отчаянной попытке избавить пальцы от тошнотворного оттенка, она повернула ключи в замке зажигания. Двигатель взревел, прорезав тишину парковки, словно подражая ее дикому страху и полному опустошению.

Кира направила машину сначала медленно, а затем все резче от величественного здания, где остался ее партнер. В туманной голове роились леденящие душу исходы произошедшего.

То, что случилось там, было далеко от того, что она могла себе представить ещё несколько дней назад, и кульминация этого события заставила её оцепенеть от шока.

Не зная, что ждет её впереди, все казалось неопределенным и пугающим, как и тусклый путь, прочерченный фарами в надвигающейся темноте. Но одно можно было сказать с уверенностью: ей больше всего нужны были ответы на вопросы о том злополучном письме.

Без сомнения, последние несколько месяцев были одними из самых свободных в жизни Киры. Она, Милай, Илья, Дарья, Анета и Дамиан представляли собой своеобразную пеструю солянку – все разные, как кошки с собаками, но их объединяли общие интересы, общее рвение к беззаботности и непоколебимое стремление к здравому смыслу.

В маленьком родном городке, находящемся под пристальным вниманием сформировавшегося рейха – неофициальной религиозной общины из местных, давно обрусевших немцев, которые до сих пор верили в свое превосходство над "понаехавшими" жителями и в то, что только они могут править Кранцем должным образом, оберегая его историю.

Но для сплочённых шестерых друзей, определение свободы и здравого смысла, было не просто чувством. Это был образ их подростковой жизни – тайный образ.

Их убежище в самом сердце леса Куршской косы помогло им выработать это опьяняющее определение свободы от вечно наблюдающих глаз общины в городе. Спрятанная среди дикой растительности дюн, вековых ёлок и ароматных сосен, заброшенная хижина охотника принадлежала лишь им и только им одним.

Со временем эта деревянная избушка превратилась в штаб-квартиру их клуба, в бункер от мира, который для каждого из них означал разное.

Илья искал покоя и тишины, необходимой для учебы, сидя в кресле у камина, погрузившись в книги по химии. Дарья наконец-то нашла место для того, чтобы её мелодичный голос звучал в песнях, вторя пению птиц в лесу. Анета мастерски играла на гитаре, аккомпанируя мягкому голосу Дарьи, и их мелодия растворялась в дуновении морского бриза, воды которого находились совсем рядом. Дамиан искал здесь уединения – вдали от презрительных взглядов отца-деспота. Здесь он мог покурить травку, предаваясь различным занятиям, о которых говорили только шепотом ученики в их школе. Кира использовала хижину в лесу как место старта для утренних пробежек или спонтанных заплывов в озере Чайка, оставляя свои вещи на хранение в их домике. А еще был Милай, "черная лошадка" всей компании. Для него спокойствие отдаленной хижины, которое остальные так ценили за уединенность, напоминало зловещую пустоту. Парень не мог объяснить, в чем дело, но по каким-то причинам это место наводило на него необъяснимое уныние, что, естественно, раздражало.

Однажды осенним днем, когда оранжевое солнце опустилось за горизонт дюн, поглотив густой лес сумерками, и болтовня группы на небольшой террасе домика заполнила вечерний воздух, Милай, праздно раскачиваясь в гамаке между сосен, наконец, высказал свою накопившуюся неприязнь к месту.

– Честно говоря… Мне здесь не очень нравится. Здесь слишком тихо, – вздохнул он, не поворачивая головы к удивленным ребятам.

Его неожиданное признание породило недолгую тишину, а затем её прорезал звонкий смех Анеты, в голосе которой зазвучали веселые нотки.

– Естественно, здесь тихо! Потому что здесь, мы находится в глуши. Вдали от всех. Это самое классное в нашем домике!

Милай слегка дернул бровью, на его лице появилось разочарованное выражение.

– Ладно, а если тебя здесь ограбят?… Взлом? Нападение?

Дамиан, скептически наблюдавший за обменом мнениями с сигаретой во рту, закатил глаза.

– Ух ты, Келер! Полегче. – усмехнулся он, втайне ненавидя то, как под спокойным взглядом зеленых глаз Киры промелькнуло беспокойство за этого сомнительного парня с немецкой фамилией.

Дарья прервала их препирательства, её тон был тверд в своей невозмутимости.

– …Можно позвонить в полицию, как вариант? Нет?

Милай в ответ лишь кисло улыбнулся, прикрыв веки. Он медленно поднялся из гамака и, сделав шаг к террасе, странно отшатнулся назад. Вглядываясь в лесную глубь, парень издал неровный вздох.

Кира вскочила на ноги, на ее лице появилось выражение искренней озабоченности.

– Ты в порядке, Милай?!

Наблюдая за этой сценой, Дамиан тихо фыркнул, небрежно затушил окурок и тоже уставился в лес. Его взгляд стал отрешенным, а мысли – скрытыми.

– …Простите, ребят, – наконец смог выдавить из себя Милай, нарушая застывшую тишину. – Просто еще один напряженный день. Я… домой пойду, окей?

И, бросив последний взгляд на взволнованную Киру, он исчез в сумерках леса.

Вслед за его уходом на группу опустилось тревожное затишье. Кира продолжала смотреть ему вслед с заметной тоской во взгляде. Дарья с едва слышным вздохом остановила её чуть не рвануть за ним, напомнив, что ему сейчас просто нужно побыть одному.

– Погоди! У парня напряженный режим! Пусть сам разберется. Я уверена, что к завтрашнему дню он будет в порядке.

Немного успокоенная заверениями подруги, Кира нехотя опустилась обратно на ступеньки террасы, не сводя взгляда с темноты лесного массива.

Они еще не знали, что их жизни, переплетенные нитями юношеской дружбы, вскоре будут разорваны жестокими руками уготовленной судьбы. Ведь в тишине хижины и безопасности леса их тёплым воспоминаниям об этих деньках суждено было превратиться в пепел, гонимый ледяным балтийским ветром.

Отзвуки смеха сменятся шепотом страха, а связи, которыми они так дорожили, подвергнутся невообразимым испытаниям. Спокойствие их убежища превратится не в манящее пространство свободы, а в зловещее логово, кипящее уродливой неизвестностью.

Но сегодняшний вечер ничем не отличался от предыдущих, если не считать томительного беспокойства Киры. Ветер шелестел в кронах деревьев, а на пышной зелени вокруг хижины лежали хрустальные капли росы.

Ночные сердечные раскопки

Темной туманной ночью четвёртого мая в непролазной чаще Куршской косы можно было увидеть долговязого мужчину с темно-пепельными волосами длиной до плеч, неустанно работающего лопатой во мраке леса. Имя его было Дамиан – суровая фигура, которая, казалось, сливалась с бесконечной зелёной листвой косы. Холодный морской воздух пронизывал его свободный чёрный свитер, и бисеринки пота от усердной работы смешивались с грязью на его сосредоточенном лице. Решительный и в то же время пустоватый блеск в его глазах только добавлял виду безумства.

Дамиан разровнял последний бугорок грязи на неясном кургане, только что образовавшемся на земной коре. Выбравшись из валежника, он закинул лопату в кузов своего старого внедорожника, практически неразличимого на фоне мрачных тонов леса. Одетый в простые джинсы и поношенный свитер с отвисшими рукавами, мужчина зажег сигарету, позволяя дыму служить барьером между ним и неумолимой тишиной ночи.

Кранц казался забытым временем городом, уютно расположившимся в лабиринте дюн и лесов, утопая в зелени на границе с морем, местом, куда многие приезжают, чтобы потерять себя, вольно или невольно.

«Ну, или отдохнуть», – с сарказмом подумал Дамиан.

Тишина была оглушительной, изоляция – сводящей с ума. Но не безлюдность этого места беспокоила его, а тот ужас, который таился под покровом обыденности симпатичного городка в часе езды отсюда.

Задуманное было сделано. Кинув окурок на коврик своей машины, при этом иронично подумав, что было бы глупо попасться на такой улике, он поехал домой – в жилой комплекс в самом центре Кранца.

Дождь начал накрапывать, когда мужчина вяло подошел к двери своего таунхауса. Там, прислоненный к краю перил, он наткнулся взглядом на что-то странное. В щели дверного косяка торчал невинный на первый взгляд желтый конверт.

Недолго думая, Новак вскрыл конверт. Его глаза застыли на месте, не моргая, когда он бегло просмотрел содержание записки: «8 мая. Наша хижина в лесу. Кира».

Последнее слово чиркнуло по мозгу парня ржавым гвоздем, зловещим эхом отдаваясь в сознании.

Застыв в шоке, он медленно сполз на влажный пол крыльца своего дома, крепко сжимая в руках записку. Все, кто знал Дамиана, считали его человеком стоическим, невосприимчивым к неожиданностям. Однако имя, начертанное на записке, заставило его глубоко вздрогнуть. В его мыслях пронеслись бурные воспоминания, вызванные этим именем, слайды, которые он похоронил у себя на дне, как и разровненный курган в лесу, несколько часов назад.

Может быть, дело было в позднем часе или в усталости от нескольких часов копания, а может быть, в шоке от того, что он увидел это имя на бумаге спустя столько времени… Но в тот момент, чувствуя, как сырость дождя пропитала его одежду, а ночная прохлада пробирала до костей, Дамиан понял одно: тайна тринадцатилетней давности наконец-то настигла его.

На тихом и унылом заднем дворе летней дачи, прямо на деревянном заборе, сидел девятилетний Дамиан, поразительно красивый мальчик, известный другим детям в округе своим холодным нравом, а также освежающими серо-голубыми глазами и пепельными волосами – оттенок, доставшийся от матери. Его очередные занятия паркуром сегодня проходили спокойно, пока он не потерял равновесие и не упал с высокой ограды сада, больно ударившись коленом о неподатливый камень.

Боль в ноге была пронзительной и мгновенной, но мальчик яростно подавлял любые признаки агонии, решив не проронить ни слезинки.

Малышка Кира, отзывчивая соседская девочка с гривой темно-каштановых волос, обрамляющих её живые зеленые глаза, стала свидетелем всего происходящего, играя с куклами в бабушкином палисаднике.

Непрошеная волна сочувствия захлестнула её, когда она увидела своего юного соседа напротив, корчащегося в боли, и беззвучные слезы окрасили мокрыми полосами его рассерженное лицо.

– Боже мой, – воскликнула девочка, прежде чем поспешить к нему, её голосок был нежным, но звучным, – мне очень, очень жаль, что так получилось!

Дамиан, борясь с бешенством от своей беспомощности, отреагировал резко, не желая показывать ни малейшего намека на слабость. Он вызывающе огрызнулся на малышку.

– Чего пришла?! Поглазеть на синяк? Его не будет! Проваливай к своим куклам!

Эти слова, сквозящие ненавистью, не достигли ушей Киры. Она смотрела на картинку без звука. Воодушевленная таинственным влечением, которое она испытывала к этому обаятельному, но отстраненному мальчику, девочка вдруг смело стала карабкаться на роковой забор.

Дамиан вытаращил на нее глаза с недоумением, смешанным с растерянностью и скрытым любопытством. Он почти не знал эту странную малышку из дачного дома напротив. Она приезжала в Кранц только на месяц летом, живя у бабушки.

Выпустив непроизвольно задержанный вздох, девочка зажмурила глаза и позволила себе свободно упасть с ограждения, неловко приземлившись и сильно оцарапав колено.

Ошарашенный мальчик застыл в мгновенном испуге, но быстро пришел в себя. Подбежав к девочке, он помог ей привстать, делая вид, что сильнее, чем кажется.

– Какого черта ты это сделала?! Ты с ума сошла?!!! – в его голосе было больше страха, чем злости.

Маленькая девочка, корчась от боли, сжимала колено, испытывая странное чувство удовлетворения наряду со жгучем жжением.

– Как больно-то!!! – наконец взвыла она со слезами на глазах.

Именно в этом правдивом признании маленькая Кира пробила ледяной щит Дамиана. Потрясенный, он целую минуту пялился на нее в недоумении.

– Мы… Мы можем просто вместе поплакать? Немного? – её тоненький голосок дрожал, а в глазах читалась мольба.

Эта детская просьба произвела на него глубокое впечатление. Дамиан уступил раздражению, взглянув на свою крошечную соседку в новом свете.

– …Ты сумасшедшая. – коротко буркнул он, и в его глазах проскользнул намек на восхищение.

Она хихикнула, несмотря на неотступающую боль.

– Зато теперь я знаю, что ты почувствовал, когда упал!

Мальчик улыбнулся – на редкость искренне. Он почувствовал, что между ним и этой необычной девочкой возникла какая-то связь. Её безрассудный поступок каким-то образом смог умиротворить его гордое сердце.

Странная, на первый взгляд череда событий, казалось, положила начало крепкой и сокровенной дружбе между ними.

Через месяц, когда девочка уехала из Кранца к себе в столицу, Дамиан впервые заплакал, ночью, уткнувшись лицом в подушку.

Кира – странная, чудесная крошечная Кира – была его. Его единственным другом. Она была единственным человеком во всем мире, который попытался понять его, от нее исходила атмосфера тепла и уюта. Когда же он увидит её снова?…

Их первая встреча с паркурным инцидентом произошла под пристальным взглядом отца Дамиана из затененного окна его кабинета. На его суровом и отстраненном, как тесаный камень, лице отражались неразборчивые эмоции, когда мужчина наблюдал за болью сына и легкомысленной выходкой соседской девчонки.

«Ничем хорошим это не кончится», – подумал он, задёрнув занавески перед расцветающей детской дружбой.

За каждым поворотом

Сквозь туман и страх, лаборант-одиночка бежал по тускло освещённой тропинке парка Сокольники. Было 2:30 ночи. Сердце заикалось в груди, когда мужчина, прихрамывая на левую сторону, маневрировал к выходу. Кто-то гнался за ним? Он не мог этого определить. В голове промелькнули безумные сцены последних нескольких часов: его бьют ногами наотмашь, он жмурится, заслонив лицо руками. Разбитые очки размывали картинку впереди, кровоточащий нос болезненно напоминал об ударах кармы, которые ему пришлось принять на себя.

С тяжелым вздохом, Илья добрался до своей относительно безопасной квартиры на третьем этаже – такого же древнего строения, как и всё в ней. Мужчина распахнул дверь в спальню и принялся бездумно запихивать в чемодан самое необходимое. При этом он тщательно напрягал слух, пытаясь уловить любой малейший звук снаружи. Сердце колотилось уже в горле, и казалось, что звук гулко отдается от стен пустой комнаты.

В суматохе, вызванной внезапным планом побега, он не заметил неприметный желтый конверт, аккуратно засунутый под входную дверь и терпеливо ожидавший, когда его наконец-то обнаружат.

Непроизвольно наступив на бумажку в прихожей, Илья не сразу заметил, как конверт хрустнул под тапком. В спешке, которую он создавал своими бешеными сборами, он не замечал ничего вокруг. Даже оголодавшего Матроскина.

«Где, блин, мне залечь на дно? Дядя в Минске, конечно, гостеприимен, но не хотелось бы тревожить больного старика… Или приятель по институту? Если я помню, он что-то говорил о Казани…» – мысли звучали в голове парня.

Наконец, когда безумный ученый неуклюже маневрировал своим громоздким чемоданом по направлению к двери, его нога в очередной раз наткнулась на конверт. Однако на этот раз необычный звук сминаемой бумаги заставил его остановиться.

– Черт возьми, – пробормотал он, подбирая бумагу похолодевшими руками. – …Что на этот раз?

Мужчина сменил разбитые очки на запасные, которые у него были для чтения, и уставился на странную находку. На лицевой стороне конверта красивым, жирным шрифтом было что-то нацарапано – только одно слово, его имя: «Илья».

С тревожным чувством он осторожно развернул конверт и, прищурившись, попытался расшифровать напечатанное на нем короткое послание. Вскоре Савицкий удивленно вскинул брови, прочитав вслух: «8 мая. Наша хижина в лесу. Анета».

Нехотя, все еще обрабатывая информацию, он взглянул на наручные часы – 6 мая.

Запихнув зловещее письмо в уже переполненный рюкзак, Илья с сонным котом на руках в последний раз окинул взглядом опустевшую квартиру – средоточие бесчисленных воспоминаний, надежную опору, которую он оставлял на неопределенное время. Но теперь он, по крайней мере, знал, куда ему предстоит отправиться.

Сделав последний глубокий вдох, парень осторожно закрыл за собой дверь и скрылся в непроглядной темноте надвигающейся ночи, чтобы встретиться с ожидающей его неизвестностью. Теперь ему предстоял долгий путь, его жизнь приняла совершенно неожиданный оборот, заставив вспомнить прошлое, о котором он не хотел вспоминать. Но Анета… Она все еще была его любимой частью этого темного прошлого.

Илья Савицкий знал Анету Вуйчик столько, сколько себя помнил. Они выросли вместе в курортном лесном городке у моря, их дома стояли рядом, а задние дворы были похожи на заросшую игровую площадку для гольфа, созданную самой природой.

Как часто бывает, что в детстве кто-то дружил, но с наступлением зрелых лет их предпочтения расходятся, как и сами люди. Но с Ильей и Анетой все было наоборот.

Со временем они тесно сблизились, особенно за лето 2005 года, когда их банда временно разделилась: Кира и Милай уехали на машине в кемпинг Литовского посёлка Нида на целый месяц, Дарья уехала к бабушке в Балтийск на всё лето, а Дамиан попросту не хотел ни с кем общаться, если в компании не было Киры.

Так что тем судьбоносным летом остались только Илья и Анета.

Анета была яркой звездой школы, красавицей всех вечеринок, а Илья – тихим, прилежным отличником, который всегда был рядом с ней. Они были неразлучны, странная пара в обычной школе, полной клише. Но Илья всегда хранил один секрет: его не устраивало быть просто лучшим другом Анеты. Он был безнадежно влюблен в нее с первого класса.

Она же, напротив, ничего не замечала. В ее представлении он был ее лучшим другом, ее доверенным лицом, плечом, на которое можно всегда опереться. И в этой истории, словно выдернутой из драматического сериала, Илья решил изобразить из себя того, кем он никогда не был, чтобы сохранить их близкую дружбу с возрастом, когда детские шалости и разговоры между ними перестали быть невинными и беззаботными. Он не боялся отказа, его сковывал страх полностью потерять ее.

Однажды весенним днем они оказались в бутике в центре города, выбирая наряды для предстоящей школьной вечеринки. Анета сияла от восторга, ее глаза блестели от возбуждения, когда она металась от одной вешалки к другой. Выбирая между вечерними платьями, девушка изредка поглядывала на друга, думая предложить ему помощь с выбором костюма. Она хотела, чтобы он выделялся, чтобы был великолепен, чтобы он был в центре внимания.

– Илья, примерь это, пожалуйста! – воскликнула она, сунув ему в руки вешалку. – Этот фасон идеально подойдёт тебе!

Это был бледно-розовый костюм в стиле 80-х годов, в комплекте со свободными брюками, клубным пиджаком и темно-серой водолазкой.

Парень панически усмехнулся, опасаясь так называемого "идеального" фасона. Но, вернув подруге натянутую улыбку, всё-таки направился в примерочную.

Через несколько минут отражение в зеркале кабинки показало совершенно иного человека. Он почувствовал себя так, словно на нем была чужая кожа. Но восторженное выражение лица Анеты, когда она заглянула в примерочную, разрушило все его терзания. Она была просто в восторге, оживленно похлопала в ладоши, а затем полезла в сумку за стареньким фотопленочным фотоаппаратом.

– Илюш, ты великолепен! – на ее нежно-розовый губах заиграла искренняя улыбка.

Юноша тяжело сглотнул. Он хотел рассказать бы ей всю правду о своих долго хранимых чувствах, о своей фальшивой маске, который он носил лишь для неё. Но страх потерять свою принцессу превозмог все спрятанные внутри клочья рвущегося наружу признания.

Детективные романы нравились ему ещё с детства. Его ум был острым и интуитивным, а в голове сразу формировались множество тактик, и тем летом, когда в Кранце остались только они двое из их группы, Илья понял, что должен действовать.

Чтобы эмоционально привязать ее к себе, холодный предрассудок заставил парня прикрыться за фасадом гомосексуальности. Ибо он знал, что если и есть на всем полуострове человек, который не будет шокирован этим и не оттолкнет его, а отнесется с пониманием и поддержкой к такому общему секрету, то это будет именно эта девушка.

Илья сделал это, чтобы не потерять единственную причину своих улыбок – Анету Вуйчик. Его привлекала ее жизнерадостность, заразительное веселье, которое она всегда излучала, и яркие оттенки, которые привносила в его жизнь. Он решил цинично использовать прикрытие "друга-гея", чтобы оставаться как можно ближе к ней, скрывая свои истинные чувства под слоями насмешек и игривого подтрунивания.

– Честное слово, этот цвет идеально подходит к твоему тону кожи! Я тебе искренне завидую! Так быстро подобрать наряд… – голос девушки вернул его к действительности.

– Тут завидовать нечему. В этом костюме я выгляжу как просроченная конфета.

– Нет! Ты похож на молодого Лео Ди Каприо, только в круглых очках! Тот фильм, в котором он снимался… Э-эх, как же он назывался? – она задумалась, игривая ухмылка украсила ее губы.

– «Парень без единой капли стиля», – пробубнил Илья, пытаясь придать своим словам иронии.

Его жалкая попытка вызвала теплый смех у девушки, музыкальная нотка которой стала приятным и в то же время жгучим напоминанием о той правде, которую он скрывал.

Ее изящная рука обвилась вокруг его локтя в дружеском жесте, и это нежное прикосновение всколыхнуло в нем бурю эмоций.

Ее улыбки, прикосновения, смех – все это напоминало парню-отличнику о безответных чувствах, которые плясали под его маской, как непокорное пламя.

«И все же,» – напомнил себе Илья, «маска не должна спадать, если это гарантирует, что она будет рядом»

Он будет и дальше играть свою роль, не обращая внимания на жгучие душевные терзания при каждом ее прикосновении, улыбке или взгляде.

Бриллиантовая лихорадка

Анета Вуйчик нервно расхаживала по просторной гостиной своего особняка в сосновом бору в элитном коттеджном поселке на окраине Праги. Дождь стучал по стеклам, и было жутко тихо ранним утром.

Гостиную окутала темнота, когда задвигались автоматические шторы, – необычное зрелище, ведь Анета и ее муж Иржи обычно наслаждались захватывающей панорамой природы, их окна были сценой, а жизнь – шоу.

Одетая в мешковатые джинсы и белую футболку оверсайз, девушка выглядела моложе своих двадцати девяти лет, ее тонкие черты лица выдавали красоту в полном расцвете сил.

На белом берберском ковре, занимавшем большую часть пола гостиного зала, беспокойно вибрировал айфон последней модели – подарок мужа на праздник труда. Сердце Анеты колотилось синхронно с назойливым жужжанием гаджета. С дрожью в голосе она ответила на очередной звонок.

– Ладвик, где тебя носит?! – ее всхлип отчётливо прозвучал в пустом пространстве дома.

Успокаивающе мурлыча, белая кошка прижалась к ее босым ногам, и девушка рассеянно отпихнула животное от себя, полностью сосредоточившись на звонке.

Безысходность сквозила в каждом слове: – Мне кажется, я сделала что-то ужасное, Лад! – ее лоб нахмурился от чувства вины. – Я боюсь… Я очень боюсь… Помоги мне!

Вскоре Анета резко отключила звонок. На черно-белом экране видеонаблюдения она заметила движение у въездных ворот особняка. Одинокий почтальон оставил в почтовом ящике какой-то конверт. Обкусав весь маникюр от расшалившихся нервов, и, немного обождав, девушка бросилась прямиком к воротам с ящиком.

Несколько мгновений спустя Анета уже сидела, сгорбившись, на кухонном табурете, и ярко-желтый конверт подрагивал в ее руках.

Письмо было отрывистым и точным: «8 мая. Наша хижина в лесу. Илья».

Записка предательски выскользнула и упала на мраморный стол. В ужасе она обвела взглядом комнату, словно ожидая появления незваного гостя. В голове пронесся шквал эмоций, каждая из которых была ужаснее предыдущей. Иржи, тюрьма, Илья, хижина, письмо. Ладвик, тюрьма, Илья, хижина, письмо. Лад…

Заставив себя выйти из оцепенения круговорота мыслей, Анета поспешила в ванную.

Беспорядочно собирая косметичку внушительных размеров, она цеплялась за единственное ощущение нормальности, которое ей удавалось сохранить.

Расчесывая свои золотистые локоны, ее взгляд упал на кольцо с бриллиантом, которое Иржи подарил ей пять лет назад в Париже. Кольцо с бриллиантом в три карата, которое гарантировало её "да" и заставило родителей сиять от счастья сказки, в которую попала их дочка с принцем не первой свежести.

Кольцо, стоившее целое состояние, лежало на краю раковины, теперь немного грязное, испачканное в какой-то темно-красной жидкости.

Наполнив пиалу до краев, девушка опустила несчастное украшение в воду, наблюдая, как красная жидкость отступает, обнажая бриллиант.

Анета вздохнула. Она понятия не имела, что ее ждет. Но одно она знала точно – ее жизнь уже никогда не будет прежней. Золотая клетка была открыта, и птица вспомнила, что когда-то умела летать.

Я стояла, вглядываясь в своё отражение, сердце колотилось так, что казалось, в любую секунду вырвется из груди, руки были заняты одеждой, косметикой и прочими мелочами. И пустая бутылка сладкого вина Saint-Émilion 1985 года, которое сопровождало меня на протяжении всего этого эмоционального срыва.

Я была на пороге неизвестности, собираясь вступить на непроторенный путь, окутанный облаком тайны. Но прежде чем начать свой побег, я поймала свой взгляд в отражении. Сразу же нахлынули воспоминания: зеркало послужило порталом в мои подростковые годы.

Весной 2004 года я была на вечеринке в пригороде Кранца, где собирались подростки из моей школы и радовались вновь обретенной свободе, первому опьянению и танцам всю ночь напролёт. Та ночь была датой моего 16-летия, ночь прощания с детством…

Это была вечеринка в загородном доме самого мажористого парня школы, где бесконечно распивались бутылки дешевого пива и не замолкая играла западная попса.

Дом гудел от громкой музыки, яркого света диско шара и тяжелого запаха полового созревания. Комната за комнатой просторного коттеджа, наполнялась смехом, задушевными разговорами, бурлящими голосами, и в одной из этих комнат одна из девушек собиралась отбросить свои лепестки невинности ради своего сердцееда. Этой девушкой была я…

Олег Паскалов, популярный футболист школы, больше похожий на стереотип плохого парня в теле точеного Адониса, весь вечер осыпал меня вниманием и комплиментами. Очарованная шестнадцатилетняя дурочка уютно устроилась в интригующей ауре такого крутого парня, как Олег, под завидующие взгляды подруг.

Когда я поднималась с ним по лестнице, мой мандраж цеплялся за каждую ступеньку. Но я не отступала, я была настроена решительно… Я чувствовала себя готовой.

Прошло минут двадцать, и я уже бежала вниз по той же лестнице с разбитым вдребезги сердцем. Ожидаемый момент превратился в ужасный кошмар. Олег предал мое доверие, записав нашу встречу на камеру, чтобы после предоставить доказательство своим дружбанам. Благо, что я запаниковала, когда он стал меня лапать, и случайно разглядела на подоконнике скрытую камеру телефона. Он высмеял мои чувства, а я, доверчивая девчонка, сделала то, что сделала бы каждая в такой ситуации – расплакалась.

Но не была бы я Анетой Вуйчик, если позволила бы какому-то говнюку так унизить себя безнаказанно.

Я разбила видеокамеру о стенку, чем привела парня в такую ярость, что он чуть едва не ударил меня, замахнувшись в каких-то мгновениях от моего лица. Но ужасное провидение приготовило для меня и героя.

Милай Келер, еще один популярный старшеклассник, но уже не благодаря материальному достатку, как Олег, а скорее из-за своей смазливой внешности и скрытного характера.

Проходя мимо по коридору, он услышал мои крики и мгновенно бросился на помощь. Бог знает, чем бы закончилась эта ночь для меня, если бы не вмешался он в тот момент. Я была благодарна Келеру от всего сердца за это.

Охваченная стыдом и страхом, я заперлась в туалете. Смотрела на своё заплаканное лицо в треснувшее зеркало, тушь размазалась и стекала по щекам. Отражение поведало о моем унижении вперемешку с глупой наивностью, и в ярости я швырнула в него пустую бутылку из-под пива, разбив несчастное зеркало на бесчисленные сверкающие осколки.

С меня было достаточно, и я объявила себе о воздержании от школьных вечеринок навсегда. Я также распрощалась с обольстительным вниманием от звездных школьных спортсменов – все они были одинаково глупы, бегая за каждой юбкой, все больше опустошая себя как личностей.

Когда некогда оживленная вечеринка затихла, опустив занавес насыщенной событиями ночи, я оказалась одна, всхлипывая на лесной автобусной остановке. Потерявшись в этом состоянии, я еле уловила знакомый голос, зовущий меня.

– …Анета?

Обернувшись, я увидела Илью Савицкого, тихого парня-интроверта из параллельного класса, которого, кажется, встречала на консультациях по биологии. Он всегда был погружен в свои книги, настолько поглощен своим мирком, что у него почти не оставалось свободного времени на общение со сверстниками.

Он спросил меня, все ли у меня в порядке. С комком в горле мне удалось произнести ужасно неубедительное: – Да, Илья, я в полном порядке…

Парень, кажется, смутился, что я знаю его имя. Застенчиво протянул мне салфетку, его глаза выражали недоверие с сожалением к моим словам.

– …Пожалуйста, не переживай. Эти уроды того не стоят. Лет через десять ты даже не вспомнишь их имен. – произнес странный парень с улыбкой и поправил свои старомодные очки на переносице.

Я смогла лишь коротко кивнуть сквозь слезы.

Когда Илья уезжал на велосипеде, в моей голове эхом звучали его слова: «…даже не вспомнишь их имен».

Какими же глупыми были мы все, подростки, падающие духом на розовые очки из мыльных пузырей, не зная, какие неопределенные пути ждут нас впереди…

И сейчас, допивая последнюю каплю вина перед отъездом из Чехии, я точно поняла – эти имена я все ещё помнила. Они стали частью книги моего прошлого, моей личной книгой ошибок и роста. Откуда мне было знать, что это путешествие на крыльях страха и бегства добавит в нее новые главы.

Стоимость блестящей безделушки

Было 4 часа утра. Темное ночное небо представляло собой простор эбенового бархата, скупо усеянный дрожащими звездами. Молодая женщина Дарья, пошатываясь, брела по одной из пустынных центральных улиц. Стук ее туфель на высоком каблуке отдавался жутким эхом по брусчатке.

Растрепанная, с размазанным макияжем, всклокоченными вишневыми волосами и обломанным маникюром, она была воплощением предрассветного беспорядка.

В правой руке небрежно покачивалась полупустая бутылка с джином. На другой руке висели многочисленные безделушки – кольца и браслеты, которые звенели при ее неуверенных движениях. Они были такими же звонкими и блестящими, как и ее жизнь, но несли в себе тот же оттенок дешевизны и отчаяния быть услышанной хоть кем-то.

Взгляд на собственное отражение в придорожной луже заставил девушку криво усмехнуться. Она подумала о Дамиане, человеке, который всегда заставлял ее чувствовать себя ярче, чем в том свете, в котором она видела себя в глазах окружающих. Больше, чем просто блестящую безделушку. Больше, чем рутинное одноразовое существование. С ним она испытывала радость от того, что чувствовала себя драгоценным камнем. С ним она чувствовала себя особенной.

И всё же в эту ночь, когда остатки алкоголя приукрасили ей ощущение реальности, ее разум был отягощен болезненными воспоминаниями об ужасном повороте этой ночи. Раны на ободранных коленях жгуче ныли под тканью порванных нейлоновых колготок. На последних остатках сил и трезвости ей удалось добраться до лестничной площадки своей квартиры в исторической части города.

Среди однообразного вороха газет и почты ее обеспокоенный взгляд привлекло желтое пятно. Ярко-желтый конверт. Сердце отчего-то заколотилось.

Девушка подняла конверт, чуть не уронив его в пьяном оцепенении, и опустилась на ледяные ступеньки, сжимая бумагу в руке.

На нем жирными буквами маркера было написано от руки: «Дарья».

Внутри лежала записка. Она прищурилась, мутным зрением пытаясь разобрать написанное.

«8 мая. Наша хижина в лесу. Дамиан».

В животе завязался узел. Нахлынувшая волна беспокойства на мгновение отрезвила рассудок Дарьи.

С шаткими руками и трепещущим сердцем, переполненным ужасом и неожиданным предвкушением, она положила конверт в сумочку, а в голове стали крутиться навязчивые вопросы и тревожные мысли.

– …Дари? – мягкий, сонный голос раздался в сумрачной прихожей.

Помассировав ноющие ступни, я стряхнула тяжёлые сапоги, которые гулко ударились о допотопные деревянные панели пола. В коридоре, пронизанном пустыми тенями, витал уютный, домашний аромат свежеиспеченного пирога.

Мое жилище – очаровательная винтажная квартира – досталось мне в наследство от незамужней тети. Годы, прошедшие после ее кончины, были одинокими – целых пять лет. Но я ведь не была совсем одинока?

Руки нежно, словно нарисованные перьями, обхватили меня за талию, окутывая теплым, уютным коконом.

– Как работа? – прошептал Сава мне в висок, его голос прошелся знойным шепотом по моей шее.

Его светло-русые пряди, которые он распускал из тугого хвоста на ночь, каскадом рассыпались по моим плечам, и их прикосновение было бархатистым, как нити паутины. От него исходил пьянящий аромат сандалового мыла – запах, который всегда вызывал улыбку на моем лице. Но не сейчас…

– Как всегда… Невыносима. – пробормотала я, поворачиваясь, чтобы встретиться с ним взглядом. Уголки моих губ дернулись вверх, сложившись в полуулыбку от его сонного вида. – Отдыхай, Сав, уже слишком поздно.

Его глаза цвета янтаря блестели в тусклом свете, и он лишь игриво ответил: – …Как насчет вишневого пирога?

– Это намёк на что-то? – поддразнила я, лениво проводя руками вверх по мужской спине.

Сделав шаг, Сава нежно поцеловал меня в губы, утешительно прикоснувшись к ним большим пальцем напоследок. Выскользнув из моих рук, он скрылся на кухне, оставив после себя лишь шлейф воспоминаний.

Время словно застыло. Убедившись, что на кухне началась какая-то возня, я сразу же поспешила в спальню. Мне нужно было отдохнуть от этой ночи. Никто не должен был видеть ее жуткие остатки – мой размазанный слезами макияж и разбитые коленки, – тем более Савы это не касалось. Безобразное происшествие, случившееся со мной после смены, было тайной, общим договором с Дамианом. И так оно и должно было быть – кровавая тайна, завернутая в слои темной ночи, замолчанная и забытая навсегда.

Саве не нужно знать об этом тяжком секрете. Никому не нужно. Это договор о неразглашении заключённый лишь между мной и Дамианом.

Я смываю с лица размазанный грим и стаскиваю грязную одежду и рваные колготки, в животе поселяется панический трепет. В голове все всплывает та сцена ужаса.

Наконец-то приведя себя в порядок, прохожу на кухню и присоединяюсь к своему парню. Бездумно поглощаю вишневый пирог, а в голове у меня царит неразбериха. Как Дамиан умудрился выполнить оговоренное задание в лесу, а после даже успеть прислать письмо на мой порог? Это было необъяснимо…

Но если я что-то и поняла за свои подростковые годы, так это то, что Дамиан Новак – это притягательная загадка, глубокий ящик Пандоры с тайнами. Тогда никто, кроме меня, не видел всей его глубизны. Даже его любимая Кира.

Мое молчаливое созерцание прерывает Сава, дотрагиваясь до моей сжатой руки с чашкой чая.

– Эй… Ты в порядке, Дари? Выглядишь какой-то потерянной…

Вернувшись к реальности, я пытаюсь ободряюще улыбнуться.

– Да… Мне просто нужно хорошенько выспаться. Не волнуйся. – маскирую свою тревогу как могу.

В мире, наполненном зловещей эскалацией, подобие нормальной жизни является моим единственным утешением – Сава, вишневый пирог и уютная квартира, наполненная нашими двухлетними воспоминаниями. Недавний кошмар все не отпускал даже в постели, но я отгоняла его на задворки сознания. В конце концов… к черту все это! Скоро я буду далеко от этого проклятого, но всегда завораживающего своей красотой города. Где-нибудь под тёплым южным солнцем Бали, попивая коктейли с Савой.

Дорога в Кранц

Есть что-то такое в долгих и одиноких поездках, что наводит на самые глубокие размышления. Когда моя черная Mazda с уверенным гулом неслась по одинокому шоссе, укрытая объятиями темной ночи, в голове у меня был хаос из мельтешащих мыслей. Кранц… Одно только название вызвало целый поток воспоминаний, одни из которых были сладкими, как спелая жимолость, другие горькими, как желчь. Я возвращалась туда, где разбились мечты моей юности, сменившись суровой реальностью взрослой жизни. Всего час езды до аэропорта Коул-Харбор, а затем долгий десятичасовой перелет отделяли меня от того места, где все началось.

Уставшее тело и урчащий желудок требовали остановки. Покинув уютные объятия теплого автомобильного сиденья, я вошла в местную закусочную на полпути. Мерцающие неоновые огни, приятная суета, тихая болтовня, аромат варящегося кофе и свежей выпечки создавали успокаивающую атмосферу. Наспех выпив чашку американо и съев полурастаявшую шоколадку, я почувствовала хоть какой-то прилив сил. Но разум, так и не успокоившийся, продолжал размышлять о предстоящем путешествии.

Я не видела родину уже более десяти лет… Сначала, после всего, что произошло, переехала в Москву, когда мне было восемнадцать, а сразу после нескольких месяцев по студенческому обмену попала сюда, в Ванкувер, где и осталась… Неужели после стольких лет я наконец вдохну морской воздух, который когда-то опьянял нас?

Когда я вышла на улицу, мир уже погрузился в туманные сумерки, окрасив окружение в незнакомые оттенки. Глаза зацепились за яркий фиолетовый отблеск – вывеску на противоположной стороне улицы. Парикмахерская «Мэгги».

Мысль пришла незамедлительно. Перемены. Возможно, обыденные, возможно, радикальные, они означают небольшое отклонение от привычного. Смещение нормы, маленький бунт против рутины.

Шагнуть в салон означало сломать инерцию. Потребовалась несколько минут колебаний, тщательных мысленных дебатов, прежде чем я перешла улицу и толкнула дверь.

Зазвенел колокольчик, возвещая о моем присутствии. Ряды фиолетовых сидений, воздух, пронизанный гулом фена, густой запах средств для волос.

«В конце концов, признание прошлого не требует его повторного переживания», – подумала я.

Решение было принято тогда, прямо здесь, среди сплетен посетительниц и запаха химикатов. Новая прическа для нового этапа. Внешнее выражение моей внутренней решимости.

Когда я сидела в кресле и всматривалась в свое отражение, меня охватила внезапная волна трепета. Неужели я начала верить в поверхностную иллюзию перемен?

Эти мысли возникали и исчезали, как рябь на пруду, смешиваясь с шумом сушилки и щелканьем ножниц. Я моргнула, когда длинная каштановая прядь волос упала мне на плечо: перемены воплощались в реальность.

Я почти ничего не соображала и не чувствовала. Лишь возилась с маленьким потускневшим серебряным ключиком, который был прикреплен к цепочке на моей шее, и его небольшой вес напоминал мне о темном прошлом, которое я хотела, надеялась забыть все эти годы. Но не могла… Потому что это бы означало забыть и тебя, Милай.

Мой взгляд бессознательно переместился на большое зеркало передо мной, и отражение парикмахера, ловко отрезающего мои волосы, заставило мой живот скрутиться от нервозности. Но я оставалась неподвижной, лишь едва заметно вздрагивая, когда ножницы отрезали очередной кусок моих волос. Я менялась, чтобы встретиться с ним, с моим прошлым, которое не желало быть похороненным.

Когда-то волосы были одной из моих отличительных черт. Густая, пышная грива, ниспадающая до пояса, цвета каштана или осенних листьев дуба в лучах солнца. Это была моя личная гордость и радость в подростковом возрасте, а теперь она стала олицетворением той личности, от которой я хотела избавиться.

Когда ножницы стилиста закончили своё дело, превратив копну в короткую стрижку длиной до плеч, я почувствовала тревожную смесь облегчения.

Я почему-то вспомнила те летние дни, проведенные в нашем лесном домике…

Внутренний голос все спрашивал: «Может быть, это ты? Живой…», – мои мысли были наполнены смесью надежды и отчаяния.

Может быть, судьба не так безжалостна, как я думала, и завтра меня ждет самый волшебный жизненный поворот?

Посмотрев в зеркало, я изучила свое новое подобие. На меня смотрела незнакомая жгучая брюнетка с короткой стрижкой и задумчивым выражением лица. Несмотря на более темный цвет волос, в ней была несомненная искра узнавания.

Просто повзрослевший ребенок, возвращающийся в город юношества, теперь уже с более смелым оттенком бунтарства. Не просто возвращение, а возрождение… Я знала, что трансформация может быть глубокой только тогда, когда она идет изнутри. Но это был мой первый шаг на пути к ней. Как говорила моя мама, перемены начинаются изнутри, но иногда для их толчка просто нужна новая прическа.

Пока не наступит день, когда я наконец найду тебя, а вместе с тобой и замок к моему ключу, я буду хранить его рядом со своим сердцем. И да, если ты слышишь это где-то, Милай, то помни об этом: Мои обещания не забываются. Нося этот ключ с собой, я храню наши мечты. Храню… а надо похоронить. Но это единственная вещь, напоминающая о том, какими мы когда-то были, и тайна того, что с тобой тогда случилось…

Где бы ты ни был, Милай, знай это: Я все еще жду того дня, когда ты вернешься ко мне на своем мотоцикле. А пока… я нахожусь лишь на расстоянии половины нашей цепочки.

Знакомый гул автомобиля наполнял тихую ночь, когда я ехала по извилистому шоссе. В слабом свете фар я едва могла разглядеть окружающий пейзаж, окутанный завесой темноты.

Всего в двадцати минутах от аэропорта я съехала с трассы, заехав в небольшой мотель, окружённый лесом. Вывеска периодически мерцала, отбрасывая жутковатый туманный отблеск на гравийную парковку.

Войдя внутрь, я оказалась в тускло освещенной комнате, окутанной мускусным запахом старого, отсыревшего дерева и слабым ароматом чистящих средств, который, казалось, всегда присутствует в этих древних заведениях.

Заплатив за номер, я взяла ржавый ключ у пожилого мужчины за стойкой администратора. Комната была из обычных. Двуспальная кровать, старый деревянный стол с облупившейся краской, маленькая ванная комната, в которой, похоже, убирались на словах.

Лёжа на кровати, я глядела в потолок, освещенный бледно-голубым светом вывески мотеля, пробивающимся сквозь тонкие оконные жалюзи.

Прошло тринадцать лет с тех пор, как я ступала по улицам Кранца, но воспоминания нахлынули с готовностью, вызвав волны эмоций, грозящие утянуть меня под воду. Я снова почувствовала себя подростком, жаждущим вырваться из замкнутого круга жизни.

Я вошла в ванную комнату, пытаясь успокоить нервы горячей водой, которая лилась из покрытой ржавчиной душевой лейки. Вода едва успела смыть напряженность, которая упорно держалась на моей коже после долгой дороги.

Вернувшись в комнату, я надела свежую одежду и легла на жесткий матрас, обратив внимание на монохромную фотографию, приклеенную к облупившимся обоям.

На ней было изображено озеро в окрестностях Ванкувера… Как же сильно оно напомнило мне наше озеро своими просторами и природной красотой. Озеро Чайка – место на Куршской косе, которое объединяло нас когда-то. Там мы плавали, загорали, узнавали о мечтах и страхах друг друга под раскинувшимся бесконечным полотном лазурного неба.

Вытащив конверт из кармана куртки, я еще раз перечитала письмо. «Наша хижина в лесу», – гласило оно, – «Милай».

– …Может быть, это действительно ты? – прошептала я в пустоту, в голосе прозвучала надежда. Горькая улыбка растянулась на моем лице. Передо мной промелькнул твой образ. Твой бархатный смех, озорные глаза цвета пасмурного неба.

Я выдохнула, тревога нарастала внутри, натягиваясь, как тетива.

Изнеможение вконец навалилось на меня, тело отяжелело от усталости, но я не могла уснуть. Мысли не переставали приходить. Письмо, Милай, Кранц и страшные воспоминания, сменяющиеся теплыми вспышками, естественно, о нем…

Раскрывающиеся файлы сердца

Когда солнце опустилось на живописную береговую линию, отбрасывая небесное сияние, на песчаном пляже собралась разношерстная компания друзей. Они прибыли с пледами для пикника, волейбольным мячом, искренним смехом и заразительным товариществом. Среди них были Илья, Дамиан, Дарья, Анета, Милай и Кира, которая была влюблена в Милая Кёлера с момента их первой встречи в прачечной в мае, но с тех пор была слишком робкой в его присутствии, чтобы выразить свои чувства.

Когда их веселый смех разнесся по окрестностям, ребята решили сбросить обувь, скинуть ненужную одежду и окунуть ноги в чистые прохладные воды озера. Первые робкие шаги сменились полными непринужденными забегами в воду, пока Дамиан внезапно не взвалил на свои широкие плечи изумленного Илью.

– Новак, какого черта! Опусти меня сейчас же!!!

– Смирись уже и замолчи! Я твой непобедимый щит! – Дамиан разразился искренним смехом, заставив ботаника потерять равновесие.

Его падение стало кульминацией момента, когда все разразились оживленной игрой в воде. Дарье эта сцена показалась забавной, и она решила повторить ее с Анетой. Однако, в отличие от комичного дуэта Дамиана и Ильи, девочки смотрелись более органично.

Вдали от веселой суматохи Милай и Кира стояли рядом на мелководье, наблюдая за своими друзьями и молча улыбаясь.

Девушка втайне поглядывала на загадочного парня, изучая его тонкие черты лица, но была застигнута врасплох, когда Милай вдруг спросил: – …Хочешь тоже попробуем?

Вопрос был простым, но он мог навсегда изменить динамику их неопределенной дружбы.

Кира была застигнута врасплох. Вернувшись из мечтаний, она смущенно пролепетала: – …Что, прости?

Почувствовав ее смущение, парень мягко улыбнулся.

– …Я знаю, что мои плечи не так широки, как у Дамиана, и я не так ловок, как Дарья… – его выразительные ямочки на щеках заставили ее сердце учащённо забиться. – …Но я даю тебе слово, что сделаю все возможное, чтобы ты не упала в воду на четвертой секунде.

Под сияющим летним солнцем девушка звонко рассмеялась от таких искренних слов, а ее румянец стал еще глубже. Казалось, что-то изменилось внутри Милая Кёлера, когда он внимательно наблюдал за ней. Словно туман рассеялся, и он увидел ее такой, какая она есть на самом деле, – очаровательной и жизнерадостной. Кира показалась ему в этот момент ослепительнее ярких лучей заходящего солнца. В нем проявилась истина, которую до сих пор сам не понимал: он влюбился в эту девушку.

Не подозревая о его пробуждающемся осознании, Кира игриво ответила: – Только до четвёртой секунды, да?

Они оба, прищурившись, смотрели на своих приятелей, резвящихся в воде, – энергия, излучаемая ими, была заразительна.

Их друзья стали отличным фоном для этой долгожданной тёплой беседы, их смех эхом разносился по водной глади, а двое на берегу нечаянно встретились взглядом друг с другом. Именно во время этого обмена Милай наконец понял, что стоящая перед ним девушка, искренняя и авантюрная Кира Рубинина, была самой красивой из всех, кого он когда-либо видел в своей жизни.

Комната была залита мягким предрассветным светом, когда первые лучи солнца пробивались сквозь жалюзи. Было четыре утра, и мои глаза еле открылись, а ночная дремота сменилась привычным беспокойством, которое охватывало меня каждое утро.

Я вслепую пошарила рукой по тумбочке, поднося телефон к глазам, чтобы посмотреть время и сверить расписание своего рейса. Да, было действительно 4:10 утра, мой внутренний будильник еще ни разу не подводил меня. Я немного полежала в тишине с закрытыми глазами, постепенно настраиваясь на тихий гул окружающего мира.

На моей шее висели две цепочки, каждая из которых была связана с частью моего прошлого, и обе они были кусочками большой головоломки, которую я когда-то обещала себе решить. Помимо серебряного ключика… ниже сердца висел еще – круглый кулон, который был похож на флешку; символ охотницы за информацией.

Когда я сняла кулон с шеи и осторожно открыла его потайной отсек, невольно вспомнила об отрезвляющей реальности своей миссии.

Подключив флешку к компьютеру, мое сердце, как всегда, трепетно йокнуло. Неоновые иконки заполнили затемненный экран, на каждой из которых были тщательно прописаны различные аспекты загадки, поглотившей более тринадцати лет моей жизни. И название ей было – Милай Келер.

Осознание того, что многие из этих папок, подписанных как «Виновные», «Подозреваемые» и «Места последних встреч», по-прежнему наполовину пустовали, лишенные каких-либо ощутимых зацепок, чтобы прийти к выводу. Это было весьма деморализующе.

Я прошептала тихое обещание прохладному утру, обещание, которое эхом отразилось от спящих стен старой мотельной комнаты.

– Я заполню эти файлы… Я заполню их все очень скоро. Обещаю. В этот раз я докопаюсь до сути и узнаю, что с тобой тогда случилось, Милай. Я обещаю.

Старая добрая справедливость и кино

Илья, лучший ученик 11-го класса гимназии «Вектор», не моргая смотрел на бумажку на своей парте. Она не была похожа ни на одну из тех, что он видел раньше. На месте его обычной красной пятерки образовалась жирная уродливая двойка. Парень моргнул, покачал головой и снова опустил взгляд на злосчастную бумагу. Удивительно. Двойка все еще была там. Впервые в жизни Илья Савицкий схлопотал оценку ниже редкой четверки.

«Бред какой-то…», – подумал ботаник, наспех засунув бумажку в портфель.

Уголком глаза он заметил, как Никита, главный задира класса, ухмыльнулся.

– Эй, Илюшка-чушка! Что ты там прячешь так? ДВОЙКУ?! – Никита прыснул от смеха, а его дружки сразу стали вторить ему.

Он налетел на ботаника, как коршун, и сдернул с его лица очки, прежде чем тот успел что-либо возразить.

Илья моргнул, и его четкий взгляд на класс поспешно сменился размытой смесью цветов и форм. Смех, казалось, становился все громче и враждебнее, отдаваясь жестоким эхом по всей аудитории. На глаза парня навернулись незнакомые слезы, но он упрямо сморгнул их, прорычав: – Заткнитесь к черту!

Смех внезапно прекратился, сменившись жутковатой тишиной, а затем снова разразился более грозным и пренебрежительным ревом.

Илья застыл на месте, дезориентированный и униженный, а его очки насмешливо щелкнули сломанной оправой в руке Никиты.

Среди неясного окружения перед ним материализовалась одна девичья фигура. И он сразу узнал ее. Эти светлые волосы и ангельские глаза принадлежали Анете – самой красивой девушке в гимназии, по мнению большинства. Пожалуй, за исключением Милая Келера и Дамиана Новака.

Внезапно сквозь суматоху раздался строгий, властный голос: – Минуточку внимания все!

Это был Милай Келер, самый неоднозначный в школе парень, которому втайне подражали многие и опасались из-за его авторитетного поведения и слухов вокруг его персоны о тёмных связях в городе. Он протянул руку и плавно водрузил очки Ильи обратно ему на нос. На его губах заиграла лёгкая ухмылка, когда он обернулся к изумленной толпе одноклассников.

– Да, прошу вашего внимания!

Милай медленно обвел глазами собравшихся, демонстрируя свое отвращение к разворачивающемуся перед ним незрелому сценарию. Бросив на Никиту пристальный взгляд, он хмыкнул: – Какая непростительная трата человеческого материала… – и вышел из комнаты, оставив за собой гробовую тишину.

Со своего места с задней парты наблюдала за происходящим Кира Рубинина с заинтригованным выражением лица. Девушка на мгновение задумалась, но затем поспешно вскочила и последовала за виновником всеобщего молчания.

Как только дверь класса закрылась за ней, смешки и перешёптывания снова заполнили комнату. Виновник всех домашних вечеринок за городом, Рома, повернулся к растерянной Анете.

– Готова к сегодняшней вечеринке?

Проигнорировав вопрос, девушка поднялась из-за парты и без раздумий последовала за ушедшими.

– …Придурки, – сказала Дина, девушка с третьего ряда, лопая пузырь бубль-гума, глядя им вслед.

От замешательства, вызванного этими событиями, весь класс зашумел. Но среди гама и подавляемого волнения Илья неожиданно ощутил приятнейшее чувство справедливости, которого, похоже, никогда раньше не испытывал.

Дождь лил не переставая, омывая брусчатку безжалостными холодными каплями. Каждый удар о металлический козырек крыльца школы отдавался эхом с какой-то меланхоличной красотой, словно природа создавала свой весенний саундтрек. Под этим козырьком ждал Милай – задумчивый бунтарь, который олицетворял в моей жизни источник интриг и загадок.

В своих темных джинсах и деним куртке с капюшоном он, казалось, гармонировал с настроением дня: мрачным, но успокаивающим душу эффектом. Он стоял, как одинокий форпост на фоне бури, наблюдая за ритмом ливня.

Я тихо подошла к нему, чувствуя, как учащается мой пульс по мере приближения. С Милаем всегда было так. Он обладал какой-то особой аурой, которая притягивала меня, бросая вызов логике и разуму.

– Это было благородно с твоей стороны – заступиться за Илью, – произнесла я, пытаясь привлечь его внимание.

Милай неспешно повернул голову в профиль, на его волосах блестели капельки дождя, выражение лица было спокойным, но не читаемым.

– …Ничего особенного, – бесстрастно пожал плечами он, его взгляд задумчиво устремился на непрекращающийся дождь.

В его отстраненности было нечто, что делало окружающий меня воздух еще более интригующим.