Снег бесплатное чтение

СНЕГ

Шёл по земле замёрзший человек

И время ход его не торопило,

Нёс на плечах своих холодный снег,

А взгляд усталый, ветром уносило.

Глава 1. Урок

Ледяной наст, проломленный колесами, местами приглаженный днищем, с ржавыми царапинами служил путеводной звездой. В какой-то момент колея начала плавно уходить влево. След прокатился по обочине, затем  забирая круче, проскользил по пологому склону метров двадцать и закончился у скального обвала. Перевернутым «Фольксвагеном – кантри» красного цвета ярко выделялся на снегу.

«Наверное, водитель…», не успел Андрей додумать, как из автомобиля выскочил человек. Громко крича, поскальзываясь, падая на четвереньки, проваливаясь в снегу, устремился к дороге.

Андрей и не думал останавливаться, нога даже немного придавила педаль газа.

– Пап, пап, смотри! Там дядя бежит!

От восклика Андрей вздрогнул.

– Смотри, его машина перевернулась, – от возбуждения мальчик двенадцати лет привстал и во все глаза таращился на вопящего, вскидывающего вверх руки человека.

– Ну, да, – вяло отозвался Андрей, продолжая ехать.

– Надо ему помочь. Пап! – Максим устремил на отца полный упрека взгляд.

Андрей остановил машину. Незнакомец выбрался на дорогу, бросился к УАЗу.

– Помогите! Помогите! – задыхался он, хлопая руками по капоту. Подбежал к двери, дернул за ручку. Та оказалась запертой.

Под осуждающий взгляд сына, Андрей опустил стекло:

– Что случилось?

– Там…, – мужчина с жидкой бородкой, с худым лицом, с выпирающими скулами захлебывался воздухом. Заглядывал в салон за спину водителя и спешил сказать, – брат…, – рукой махнул на «фольксваген», – он весь в крови…, нога сломана и ребра, еле… живой. Помоги, друг, – молящие глаза незнакомца впились в Андрея.

– Как я вам помогу? – Андрей пожал плечами.

– Тут деревня наша… рядом. Довези, брат… Я в долгу не останусь…

– Как близко?

– Да километров пять, шесть, прямо у дороги. А? Друг? Там… брат умирает, давай, пожалуйста, поскорее.

Андрей хмурил лоб и колебался.

– Друг, давай быстрее, – взмолился незнакомец, едва не плача от отчаяния, – брат умирает.

Андрей заглушил мотор, вышел из машины. Бородатый затрусил вперед, постоянно оборачивался, заклинал пошевеливаться, рукой махал на "фольксваген". Ледяная корка ломалась с хрустом, ноги проваливались в снег по колено.

– Там, там смотри, – бородатый наклонился и пальцем тыкал в салон, – я его положил. Уже три часа здесь. Он за рулем уснул.

Андрей подошел к «фольксвагену», наклонился. Полный мужчина лежал боком на крыше, задрал голову и смотрел на него большими навыкате глазами. Он стонал, белые ровные зубы в окантовке черной бороды блестели влагой. Рука с растопыренными пальцами тянулась к Андрею. Водитель не был в крови, как представлялось, и едва ли выглядел умирающим. Андрей инстинктивно сжал протянутую руку, ощутил в пальцах крепкую мясистую ладонь, и уже начиная о чем-то догадываться, заговорил с первым незнакомцем:

– Я один не справлюсь, давай, берись …, – его слова прервал сильный удар по спине. Ноги подогнулись, и Андрей повалился в снег. Якобы умирающий крепче сжал его пальцы, второй рукой схватился за запястье и с силой дернул на себя. И так это у них получилось слаженно уронить, а затем растянуть спасителя, что могло показаться домашней заготовкой.

Щуплый навалился и стал бить кулаком Андрея в область виска. Толстый рычал, скалился, старался затащить его в машину.

– Сдохни, сдохни, – скрежетал первый, не переставая наносить маломощные, но частые удары в голову.

Андрей старался одновременно вырвать правую кисть, скинуть с себя щуплого и закрыться от его кулака. Постепенно толстяк все больше овладевал его рукой, перехватываясь, цепляясь за предплечье, затаскивал в салон. Судя по его зверскому взгляду, оскалу был готов впиться своими безупречными белыми зубами в горло жертве. Но та брыкалась и выкручивалась как мог.

– Мочи его, – гаркнул толстяк, – мочи.

Удары в голову прекратились. Андрей не видел, но понял, что заминка – предвестник чего-то ужасного. Сейчас его либо пристрелят, либо прирежут.

Раздался выстрел. Только почему-то с расстояния и негромкий. Мгновение спустя слева послышался множественный жестяной перестук.

Тощий  на четвереньках быстро забежал за машину. Воспользовавшись моментом, Андрей поднялся на колени, уперся левой рукой в дверную арку и с силой дернул правую.  Вырвался. Не устоял, упал, развернулся, вскочил и по старому следу побежал к машине.

– Не стреляй! – кричал он, поскальзываясь на подъеме. – Макс, хватит! Все! Не стреляй!

Андрей порывисто дышал, глаза горели лихорадочным блеском. Частью сознания понимал, что должен быть мертвым, что прошел по краешку, что совсем не ждал спасения, откуда оно пришло. Подсознание, которое беспристрастно складывает все плюсы, минусы и выдает бескомпромиссный, честный приговор, готовило его к смерти. Обжог гибельный страх. Горячая волна зародилась за грудиной и разошлась по всему телу предательской слабостью.

Задыхаясь, на подгибающихся ногах, Андрей подбежал к машине. Увидел опущенное стекло водительской двери, мысленно воспел хвалебен всесоздателю: "Слава тебе, Господи, что не дал пальнуть через окно". Открыл дверь, ввалился в машину.

– Пап, ты как? – скулил Максим, – я думал…, я думал, они тебя изобьют.

В молчание, трясущейся рукой мужчина повернул ключ в замке зажигания. Разогретый мотор быстро схватился. Они снова катили по снежной целине. Мальчик перебрался на переднее сиденье и украдкой всматривался в бледное лицо родителя. Тот, словно его не замечал, вцепился в руль и таращился то на засыпанную дорогу, то на людей у перевернутой машины.

– Пап, у тебя кровь, – слово «кровь», подобно паролю, включило заблокированную часть мозга. Андрей повернулся к сыну:

– Что?

– У тебя там, – с круглыми глазами мальчик указывал пальцем на его правый бок.

Андрей опустил взгляд, увидел "слоеную" рукоятку, как у складного ножа. «Что? Когда? – вздрогнули мысли, – почему не почувствовал? Точно нож? А что же? Черт, хорошо, что небольшой, перочинный, наверное». Снова посмотрел на рукоятку – сантиметров десять.

Вместе с картинкой пришла боль. Не так чтобы очень, терпимая. Снова накатил страх. Сквозь липкую сумятицу Андрей начал соображать. Отчаянно пытался вспомнить, что делать в подобных случаях. Надо ли вытаскивать нож, а если нет, как быть? Не может же он так ехать всю дорогу. В памяти всплыл Лютер Кинг, раненый ножом для вскрытия писем. Все кругом хотели вытащить лезвие из тела… «Где искать помощь? – жизненно важный вопрос выступил на передний план и запульсировал вместе с болью. – Сколько у меня времени? Две, четыре, пять минут? Зависит от степени повреждения.

В боку начало жечь, словно лезвие раскалялось. – Черт, – вспомнил, что вся кровь может вытечь через артерию за четыре минуты, – страх окатил кипятком, – надо осмотреть». Андрей взглянул в зеркало заднего вида, «фольксваген» скрылся за поворотом. Остановил машину, поднял руку, осмотрел бок. Лезвие прошло через куртку чуть ниже кармана. В этом месте ткань намокла и потемнела.

– Пап, ты умрешь? – прошептал Максим.

– Замолчи, – Андрей не отрывал взгляда от ножа. Пластиковая рукоятка под дерево и правда была не больше десяти сантиметров. Если учесть, что лезвие немного короче, толщину куртки, синтепоновые штаны, металл вошел неглубоко и самое обнадеживающее – как будто ниже брюшины. Он прикинул все за и против, выбрал меньшее из зол – извлечь нож. В том положении, когда он не может оставаться неподвижным – постоянно крутит руль, давит на педали, к тому же раскачивается и трясется на неровностях, подвижное лезвие в ране приносит больше вреда.

Андрей проехал еще примерно с километр, свернул под знаком «примыкание второстепенной дороги». Его не остановило, что ограничительные столбики закончились через пять метров, что едва читаемая колея вела вниз и к скалам. Впрочем, последний фактор счел благоприятным, что-то скрытное и подыскивал, хотя следы от УАЗа… Ну да ладно.

                Снегопад усилился, валил крупными хлопьями, все плотнее затушевывал перспективу.

На каждом бугорке и яме Андрей морщился, шипел сквозь стиснутые зубы. Боль, а точнее, нестерпимое жжение нарастало. Наконец, остановился. Попросил сына достать аптечку. Максим с готовностью и даже с излишней торопливостью полез на задние сиденья. По его лицу было видно, что сильно переживает и хочет помочь.

– Масян, не спеши, – как можно спокойнее проговорил Андрей, – аптечка в твоем рюкзаке, в правом кармане. Хотя нет, тащи его сюда, я сам.

Андрей вспомнил, что  куда-то сунул эластичный бинт, который сейчас понадобится. Максим перекинул рюкзак на переднее сиденье, спросил:

– Пап, я могу еще чем-то помочь?

– Да, но потом, – Андрей отодрал липучку на клапане, вынул аптечку, точнее, целлофановый пакет с лекарствами, среди которых имелась и перекись водорода, и вата, и антибиотики. Когда все нужное разложил на торпеде, приступил к извлечению.

Он сильно потел, дышал прерывисто. Максим кривил болезненную физиономию, словно его самого пырнули. Андрей расстегнул молнию на куртке. Когда тянул, старался придавливать лезвие тупой частью к плоти. Едва вытащил нож, тут же его отбросил. Распахнул борт, стянул до колен брюки вместе с кальсонами и трусами.

Бок, бедро, ягодица были бордовыми. Из раны над тазовой костью, кажется, лезвие задело ее, сочилась кровь. Причем негусто. Андрей обильно пролил рану перекисью водорода, затем накрыл комком ваты и туго примотал к телу эластичным бинтом.

Когда закончил процедуру, перепачканные в крови руки дрожали. На лбу, над верхней губой выступила крупная испарина. Андрей трудно сглотнул, посмотрел на Максима. Они встретились взглядами:

– Вуаля, – проскрипел отец сухим голосом и подмигнул. Хотел еще улыбнуться, но не вышло, вместо этого сказал, – дай воды.

– А тебе можно?

                Андрей задумался, вспомнил, что при ранениях в живот во всех фильмах доктора запрещали пить.

– Пожалуй, что нет, – мужчина печально покачал головой.

– А как долго нельзя?

Андрей пожал плечами. Затем откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Лежал неподвижно с минуту. Максим неотрывно смотрел на него. Ему казалось, что отец умирает, что прямо сейчас из него уходит жизнь.

– Если хочешь, поешь, – проговорил Андрей, не открывая глаз.

Пока мальчик жевал шоколадный батончик и запивал водой, мужчина строил планы. Наконец, приподнялся, осмотрел окрестности. Ехать дальше не позволяла боль, тем более для заживления необходим покой. Подозревал, что настоящие неприятности начнутся позже. Употребленный антибиотик обнадеживал, но что он в этом смыслил? Нужен врач. Андрей ощутил хрупкость жизни, былая вера во всемогущество человека рушилась на глазах. «И всего-то отрубилась связь. Боже мой, – думал он, мысленно потрясая руками, – на гребаных мобилках держалась цивилизация. Мы разучились быть самостоятельными, сильными, вернее, нас разучили. Сделали неумехами, мягкотелыми… Ну да ладно».

Он пошевелился, и тогда боль цапнула по-настоящему. Скрипя зубами, Андрей завел двигатель, включил передачу, полный привод. Белая целина впереди сулила скрытую угрозу, но он все же поехал туда. Медленно, предельно осторожно вел машину под скалы. Постепенно каменная стена меняла угол наклона и уже метров через пятьдесят угрожающе нависали над УАЗом. Снега под ней было мало, а скоро и вовсе показались голые россыпи.

– Здесь тормознем, – просипел Андрей, останавливая машину на камнях. Заглушил мотор, со стоном откинулся на спинку сиденья. Подумал, неплохо бы проглотить еще таблетку «амоксициллина». Вспомнил, что блистер изначально был неполный, решил повременить. Поменялся с Максимом местами, улегся на задних сиденьях, предплечьем накрыл глаза.

– Пап, ты как? – с жалостью и сочувствием сын смотрел на отца. Тот выглядел уставшим, кожа посерела, лицо осунулось.

– Нормуль, – ответил Андрей, не открывая глаз. Спустя минуту, убрал руку, посмотрел на мальчика долгим взглядом, сказал, – Макс, ты, если что, мне жизнь спас. Ага. Спасибо тебе. Я это не забуду, – снова закрыл локтем глаза, – нам так и надо – держаться вместе. Тогда, – хотел сказать «выживем», но передумал, – все у нас получится. Я сейчас подремлю, а ты поешь. Если что разбуди.

Глава 2. В западне

Ему снился вокзал, как толпа оттесняет и уносит жену и дочь к платформам. Они тянут руки, словно тонут. А толстый мужик в сером пиджаке, в спину которого упирается Андрей, повернул голову на сто восемьдесят градусов, выкатил правый глаз,

причем глазное яблоко раздулось и заняло пол-лица. Мужик шепелявит, брызжет слюной: «Ща как фдарю, как фдарю». Андрей на него не обращает внимания, смотрит в бетонную яму у себя под ногами и там, в сумраке видит малюсенького Максима. Снег падает не с неба, а прямо из воздуха у него из-под руки и только в яму, и только на сына. Тот прижал руки к груди и плачет навзрыд. Андрей пытается дотянуться до него, но как только убирает одну руку, спина в сером пиджаке начинает валиться. Что-то со светом и перспективой не то, небольшой крен спины в пиджаке создает тень, словно яму задвигают плитой. Андрей вскидывает голову на мужика, а тот все таращится и шепелявит: «Как фдарю, как фдарю». Снова смотрит вниз, а из снега торчат лишь ручонки. Словно с другого конца света слышатся рыдания…

Он проснулся в горячем поту. В машине было холодно, изо рта валил пар. Максим, завернувшись в ватное одеяло, спал «куколкой» на переднем сиденье. Андрей достал мобильник, включил экран. Уровень сигнала нулевой, СМС нет. Отправил очередное сообщение по адресатам, убрал телефон, попытался сесть. Раскаленный прут в боку, уложила его на место. Перед глазами плыли черные круги: «Вот это, да», – в страхе подумал он. Переждал с минуту, затем с предельной осторожностью, повернулся на сиденье, сел. Рана пульсировала болью. Превозмогая ее, Андрей дотянулся до аптечки, нашел жаропонижающее. Выковырял на ладонь две «парацетамолины», взглядом нашел воду. Початая бутылка «кисловодской» стояла в кармашке боковой двери: «Не достану».

Андрей посмотрел на Максима. Мальчик спал безмятежным сном. Вылитый херувим. Мужчина ухватился за спинку водительского сиденья, потянул себя вперед, не получилось. Попробовал встать рывком. Раскаленный прут проткнул до кишок. В глазах потемнело. Андрей упал в щель между сиденьями, скорчился, застонал, заскрипел зубами. Таблетки выпали из ладони, раскатились по полу.

– Пап, ты чего? – сверху послышался хриплый со сна детский голос.

– А-а-а, – простонал Андрей, не в силах выговорить ни слова.

– Пап, пап, – Максим вскочил, – тебе больно? Как тебе помочь? – он скинул одеяло и стоял, упираясь головой в крышу.

– Ща, – выдавил Андрей, поднял ладонь в жесте, чтобы его не беспокоили.

Долгих три минуты он приходил в чувства и собирался с силами. Все это время мальчик стоял неподвижно и с тревогой наблюдал за отцом, стараясь представить его боль.

Андре удалось снова лечь. Максим подобрал с пола таблетки и подал бутылку с водой.

– Пап, – тихо заговорил мальчик спустя некоторое время, – здесь недалеко, из скалы ручей льется. Я сходил, набрал в пустые бутылки воды. Кажется, она лечебная. У нее привкус соленый.

– Что? – Андрей повернулся к сыну.

– Там, – Максим пальцем указывал вдоль накренившейся скалы, – вода из горы льется.

Андрей приподнялся на локтях, взглянул в том направлении. Поначалу ничего не увидел, кроме серого камня, но присмотревшись, заметил отблески и мельтешение. Оно начиналось примерно в метре над землей и терялось в каменной россыпи.

– Хочешь попробовать? – Максим протянул отцу полную двухлитровую бутылку.

Андрей сделал осторожный глоток. Вода оказалась холодной до ломоты в зубах и солоноватой.

– Да-а, – мужчина одобрительно покачал головой, – кажется, лечебная, – сделал еще несколько глотков.

– Я так и знал, – мальчик улыбался, довольный своей полезностью, – все пустые бутылки наполнил.

– Хорошо, – отец вернул сыну бутылку, лег, закрыл глаза.

В дреме прошло два часа, а Андрей все не находил сил сесть за руль и ехать дальше. От холода их носы и щеки покраснели, а стекла покрылись испариной.

Максим перекусил без аппетита, мужчина вовсе отказался от еды. Андрей понимал, что надо ехать, искать врача, иначе инфекция его доконает. Но все оттягивал этот момент. Думал: «Таблетки выпил, скоро полегчает, тогда и поеду». Но легче не становилось.

Сорваться с места его подвигло другое.

– Пап, смотри, – голос сына заставил мужчину открыть глаза.

Мальчик показывал пальцем через лобовое стекло вперед и вверх. Спустя несколько секунд за первым снежным  обвалом, последовал второй и ближе, а за ним скоро и третий. Кто-то шел по краю скалы в их сторону. Андрей прикинул и понял, что сверху УАЗ видно.

Скрюченный, он вылез на камни, не разгибаясь, припадая на правую ногу, обошел машину, забрался на водительское сиденье, не закрывая двери, воткнул первую передачу, повернул ключ в замке зажигания. Натужно загудел стартер, машина тронулась. Андрей вслушивался в работу агрегата и понимал, что убивает его, к тому же разряжает аккумуляторную батарею, но выбора не было. На электрической тяге рывками проехали метра два и остановились вплотную к скале.

Сидели неподвижно, смотрели на осыпающийся снег, вслушивались через открытые двери к звукам снаружи. Сугроб упал совсем близко. До слуха донеслись приглушенные голоса. Разговаривали двое мужчин на карачаево-балкарском. Один, вероятно, пожилой общался гортанным, немного сиплым голосом. В основном излагал более молодой, грубый и громкий голос.

Ходоки не таились, из чего Андрей понял, машину не заметили. Он вслушивался, повернувшись ухом к открытой двери. Глаза скосил вправо и смотрел вдоль скалы. Широкое, более-менее ровное дно пересохшей речушки между нависающим слева каменным массивом и крутым горным склоном справа тянулось на сто-сто пятьдесят метров вперед, затем сворачивало за выступ. Что за ним неизвестно.

Голоса уже звучали прямо над ними, комок снега упал на крышу. Разговор смолк. Мысли Андрея вспорхнули испуганными синицами и вылетели из головы. В воцарившейся тишине зазвенело в ушах.

Прошла вечность, прежде чем вновь раздались  голоса и уже в стороне, Максим шумно выдохнул:

– Фу-у-у. Ушли.

– Тихо, – отец продолжал вслушиваться. Пошевелился спустя минуту, – да, кажется, ушли. Но ушли, туда, где скала спускается к дороге. А если пойдут сюда? Вот к этому роднику? – пальцем указал на ручей из скалы. Давай-ка, дружище, свалим, пока не поздно. Сам видишь, я не боец.

– Я могу из ружья в них стрельнуть, – с готовностью заявил Максим.

Мужчина повернулся, долгим взглядом посмотрел на сына.

– Что? – мальчик робко и сконфуженно улыбнулся, – я уже там…, – кивнул в сторону дороги, – в дядьку бородатого стрелял.

– Ничего, – Андрей отвернулся к окну, задумался: «Шли, скорее всего, к ручью, больше здесь делать нечего – кругом снежная голь. Спуск недалеко, наверное, уже сюда направляются». Решительно повернул ключ в замке зажигания. Мотор схватился не так бодро, как с полностью заряженной батареи, но и не на издыхание. Мужчина захлопнул дверь, кинул сыну:

– Закрывай дверь, едем, – тронул УАЗ с места. Он не газовал, не пускал машину наутек, а, не спеша, катил по каменистой рыхли. На камнях трясло, в багажнике звякал инструмент, в канистре плескался бензин. Картинка в зеркалах прыгала и не позволяла себя разглядеть.

Чем ближе подъезжали к выступу, тем сильнее колотилось сердце Андрея: «Только не тупик, только не тупик». Скальная складка постепенно сдвинулась влево, и они увидели продолжение русла. Радость закончилась через двести метров у каменного завала.

– Черт, – прошептал Андрей.

А что ему оставалось делать? В голове спешно складывался план – подъедет к завалу, УАЗ спрячет за выступом, Макса оставит в машине, сам с ружьем будет ждать появление гостей. Подпустит поближе, после чего… Хотя нет, подпустит поближе – правильно, но стрелять сразу не станет, спросит, кто такие и что надо, затем потребует, чтобы уходили. Если откажутся или начнут артачиться, вот тогда выстрелит. «Убивать? Что-то, как-то, – Андрей поморщился от своих мыслей, – сперва в воздух. А если у них пухи? Они же хрен с два отдадут. Отпустить с оружием, чтобы потом устроили засаду и забрали УАЗ? Все же попробую сперва  разоружить».

Он остановил машину перед грудой камней. Превозмогая боль, согнувшись, прижимая локоть к правому боку, вылез из кабины, подошел к завалу. Из-под осыпи вытекал широкий ручей, сворачивал к горному склону и метра через два нырял под снег. Посмотрел, что за преградой. Вполне проходимая лощина тянулась вдоль скалы. Андрей проковылял к дальнему краю осыпавшейся породы. В этом месте была самая узкая часть завала, примерно, в метр вышиной.

Он толкнул ногой верхний булыжник, тот скатился, унося с собой разом тридцать сантиметров преграды. Воодушевленный Андрей обернулся к машине, махнул рукой, подзывая Максима:

– Макс, давай поработаем, надо камни убрать, тогда, может, проедем.

Они торопились. Не обращая внимание на ручей и промокшие ноги, уменьшали гребень. В какой-то момент Андрею показалось, что слышит голоса.

– Живо в машину.

Мальчик бросился к УАЗу, заскочил в кабину. Андрей забрался несколькими секундами позже, завел мотор, сдал метров на пять, затем переключился на полный привод и рванул вперед. УАЗ бодро заскочил на камни… На этом вся прыть кончилась. Машина села на днище. Андрей пытался стронуться – без толку. Повисшие задние колеса яростно взбивали воздух, а передние с жужжанием скользили по мокрым булыжникам .

– Садись за руль, – гаркнул Андрей Максиму. – Передача уже стоит, только газуй и держи руль прямо. Как скатимся, сразу тормози, – выскочил из машины, бросился к заднему бамперу. Из-за выступа появился человек. Андрей не стал всматриваться и дожидаться появления второго. Встал в речушку, обеими руками вцепился в железную перекладину. Холодная вода затекла в ботинки, ни ее ни боли он не чувствовал, раз за разом напрягал все силы, выпрямлял спину, ноги, стараясь столкнуть машину с камней. Вены на шее вздулись, лицо побагровело, из открытого рта вмести со сдавленными стонами, вырывался пар и слюни. Мотор ревел, как раненый бык, колеса бешено крутились. Вдруг все звуки прекратились, словно обрубили, накатила темнота. Андрей не почувствовал, как обмяк и рухнул в холодную воду, как лбом сначала ударился о бампер, а затем затылком о камень.

Максим почувствовал, что машина больше не раскачивается, обернулся к задней двери. В окошке отца видно не было, хотя раньше, когда время от времени взглядывал, мелькало бешеное лицо с искривленным ртом и стиснутыми зубами. Вместо него появились две маленькие фигуры. Они стояли у скального выступа и смотрели в их сторону. У одного в руках было ружье. Максим догадался, почему не видет отца и машина не раскачивается – его убили!

Обжигающий страх хлестну физической болью. Мальчик взвыл, выскочил из УАЗа. Он больше не думал о двух незнакомцах. Жуткая мысль поглотила все его сознание, словно густая грязь брошенный камень.

«Папа, папочка только не умирай!!!», – с этой мыслью он подбежал к отцу, который правым боком неподвижно лежал на камнях в воде. Течение вымывало из-под головы красный шлейф и растягивало до снежной шапки.

Максим зарыдал, схватил безвольную руку и принялся тянуть. Его ноги проскальзывали на камнях, он падал, суетно поднимался и снова тащил отца. От отчаяния и страха мальчик подвывал. Гадские слезы застилали глаза, и он их не вытирал, иначе пришлось бы отпустить руку. Он чувствовал ее теплую, пока еще теплую и ни за что на свете не хотел с ней расставаться.

– Я бы тебя тоже не бросил, – произнес невысокий мужчина лет тридцати с горбинкой на носу, в черной чабанской папахе, в поношенном тулупе, с обветренным лицом, окаймленным неаккуратной бородой. Он держал в руках двустволку.

Его спутник – ниже на голову, старше лет на сорок в каракулевой папахе, в видавшей виды бекеше, с крючковатым носом, с сухим, морщинистым лицом смотрел на мальчика, который изо всех сил, а это было видно, старался вытащить из ручья вдруг «отрубавшегося» родителя.

Они еще с минуту лицезрели сцену, после чего старик произнес скрипучим голосом, рубленные, будто языком стругал палку, два слова.

Мужчина в чабанке коротко кивнул, повесил на плечо ружье, зашагал к мальчику, который не оставлял попыток вытащить из воды отца. За спиной покачивались, постукивали о приклад широкие снегоступы.

Мальчик заметил приближение незнакомца и с удвоенной силой принялся дергать неподвижное тело. Он уже вытащил отца из ручья и теперь волок к скале.

– Я тэбя не трону, – проговорил мужчина грубым гортанным голосом, поблескивая глазами из-под лохматой папахи.

Мальчик будто его не слышал. Продолжал тянуть отца. Как попавший в капкан волчонок, затравленно взглядывал на приближающегося монстра, но руку не выпускал.

– Эй, – повысил голос незнакомец, – хватэт. Я тэбя не трону. Говору тэбе.

Человек в страшной лохматой шапке, в зверином тулупе остановился в двух шагах:

– Как тэбя зовут, малчик?

Максим повернулся и во все глаза смотрел на будто сломанный с горбинкой нос, на щель для рта в жесткой топорщащейся бороде и со страха не мог вымолвить ни слова.

– Дай, посмотрю, – незнакомец подступил к мужчине, присел на корточки. Мальчик таращился на него, боялся до ужаса, тем не менее руки отца не выпускал.

– Отпусты, – бородач посмотрел на Максима, – нэ бойса, я помогу.

То ли потому что голос у незнакомца хоть и был грубым, но в интонациях  угрозы не слышалось, то ли выбора не было, Максим подчинился.

Бородач осторожно перевернул бесчувственного Андрея на спину. Сразу заметил рассечение на лбу, остановил цепкий взгляд на правом боку. Обернулся, громко сказал что-то старику.

Тот ответил на тарабарщине и двинулся к ним, прихрамывая на короткую левую ногу.

Глава 3. Спасибо этому дому

Нестерпимая жара изнуряла. Ему казалось, был таким же перегретым внутри, как и снаружи. Тусклая лампа под реечным плафоном секторами освещала низкий вагоночный потолок, струганные стены, темное пятно над топкой. Столбик термометра полностью красный. Через небольшое закрытое оконце виден снег и край неба. Андрей прилип взглядом к грязному с потеками стеклу и не мог оторвать глаз от снега, в который, если бы рухнул – растопил до земли. Лежал на верхнем полке, ощущал себя раскаленным до красна куском железа и не мог пошевелиться.

Пот тек по лбу, по ребрам, по животу. Совсем нечем стало дышать. Андрей приоткрыл глаза. Первое, что почувствовал, это насколько он слаб и болен. Веки едва разомкнулись и дрожали, словно малюсенькие шестеренки, открывающие их, сбоили. В голове шумело, тело горело, нестерпимо хотелось пить. Он осмотрелся. Лежал на широкой кровати под мохнатой шкурой, затылком ощутил жесткую, соломенную подушку. В полусумраке тесной с низким потолком комнате разглядел вдоль беленой стены деревянный самодельный шкаф, сундук, на нем телевизор. Повернул голову к свету. Голым плечом ощутил жесткую щетину. Яркий серый день бритвой полоснул по глазам. Боль прострелила мозг и застряла где-то в затылке. Андрей зашипел, закрыл веки. Переждал с минуту, снова попробовал смотреть.

В узкое окно, поделенное рамой на четыре части, виделся заснеженный двор, каменная ограда с метровой опушкой, за ним угрюмый засыпанный лес. Завораживающе медленно падал невесомый снег. Где-то в глубине дома слышались приглушенные голоса. Один принадлежал старой женщине, второй мужчине. Андрей дернулся, порываясь немедленно встать и идти. Сначала его припечатала к кровати боль в правом боку, затем стопудовое тело, в котором не осталось сил, и наконец, плита сверху – тяжеленная шкура. Тогда он попытался крикнуть. Слабый сип обескуражил Андрея.

Лежал потный с приоткрытыми глазами, вслушивался в голоса и молил всех святых, чтобы в комнату зашел Максим. Но зашел не он и тогда, когда Андрей провалился в горячечное забытье.

– Эй, – раздался незнакомый грубый голос над ухом, следом что-то жесткое стиснуло плечо и встряхнуло.

Андрей открыл глаза. Рядом стоял размытый великан, заслонял своим огромным телом половину комнаты. Андрей сфокусировался. Существо уменьшилось до человеческих размеров, приобрело лицо. Бородатое, с горбатым носом, с копной нечесаных волос, под которыми поблескивали два влажных внимательных глаза.

– Тэ как? – проговорил нетесаным языком незнакомец.

– Пить, – прохрипел больной, разлепляя запекшиеся губы.

Мужчина повернулся, взял с прикроватной тумбы эмалированную кружку, подал:

– Пэй.

«Черт, она все время была здесь». Андрей попытался освободиться из-под шкуры и не смог. Мужчина это заметил, просунул руку ему под голову, приподнял, затем приблизил кружку к сухим потрескавшимся губам. Когда Андрей приоткрыл рот, влил немного жидкости. Больной сделал глоток, затем еще. Ощутил, как живительная влага, словно ручей в знойной пустыни, пробивает русло по пищеводу и стекает в скукожившийся желудок.

Андрей выпил, попросил еще.

– Хватэт, – безапелляционно проговорил бородач, развернулся и с кружкой вышел. Скоро послышались голоса, в комнату вбежал Максим, а чуть позже вошла пожилая женщина в сером платке в ворохе длинных юбок и низкорослый, худощавый старик в каракулевой шапке, с кустистыми проволочными бровями. Женщина что-то проговорила на непонятном языке. Из всей фразы Андрей разобрал лишь «болеть». Он покачал головой:

– Не понимаю.

Тогда затараторил Максим сбивчиво, порывисто, прыгая по событиям, как голыш по воде. Андрей остановил его, попросил по порядку и медленно. Старики вышли, оставив родственников наедине.

От сына Андрей узнал, что после того, как он потерял сознание, старик Махти с Рашидом вытолкали УАЗ и положили его на задние сидения. Ехали примерно с километр, пока не уткнулись в скалу. Рашид сказал, что дальше дороги нет, осталась лишь тропа. Инструментом из багажника он открутил капот, привязал к нему веревку. Посередине положили Андрея, по бокам, сколько влезло, распихали продуктов и прочих вещей. Тащили по снегу километра четыре, теперь они здесь.

Бабушка Заза промыла раны, наложила мази и перевязала. Андрея сильно удивило, что не приходил в сознание четыре дня. Максим рассказал, что очень за него волновался и по ночам плакал. Он обнял отца:

– Я так за тебя боялся, пап, – говорил, шмыгая носом, – просил Боженьку, чтобы не дал тебе умереть. Говорил, что ты мне очень нужен.

Андрею было неимоверно тяжело держать на груди сына, но терпел. Лишь когда закряхтел, чтобы вдохнуть, Максим поднялся, вытер слезы, продолжил рассказ.

Заза к нему была добра, успокаивала, занимала мелкой работой по дому. А больному делала перевязки, обтирала пот, меняла компрессы и мокрые простыни. Ата-Махти молился Аллаху за его жизнь и здоровье. Ача-Рашид следил за хозяйством, кормил и поил овец, делал сыр. Максим ходил с ним на снегоступах к машине. Слили из бака бензин, забрали инструмент, канистру и прочее, что не смогли унести в прошлый раз. Рашид сказал, что снег не прекращается и машина не проедет. Пообещал прийти позже и снять зачем-то колеса. Один раз позвал Максима на охоту и учил стрелять.

Андрей перебил сына, спросил, где телефон? Тот достал из кармана куртки мобильник, протянул отцу. Грустным голосом сказал, что за все время, пока он был в беспамятстве, не принял ни одно сообщение, ни звоночка. Чтобы экономить батарею, выключил его.

Прошло много дней, прежде чем Андрей поднялся на ноги и смог идти. Но до этого произошли события, которые заставили его по-иному взглянуть на природную аномалию.

Первое – это младший сын Махти Шалыш. Он с отарой еще до снегопада ушел на дальние пастбища. Связи в горах никакой. Поэтому Махти и Рашид могли только догадываться где тот и что с ним. А догадывались они вот о чем: когда пошел снег, Шалыш, как семья Аджиевых, Тимофеевых и многие другие рассчитывал, что аномальные осадки скоро растают. А когда их нападало огромное количество, и вера иссякла, повел отару домой. По глубокому снегу идти трудно и долго, надо набраться терпения и ждать

Хотя Махти не выказывал беспокойства, в молитвах, которые возводил к Аллаху, часто слышалось имя Шалыш.

Рашид говорил, что брат уходил по-летнему, без шубы, без высоких войлочных чирок, без зимнего спальника, только коврик для сна. Но у него есть ружье и спички, поэтому не пропадет. Кроме того, под ним выносливый жеребец, а охраняет верный Герат. Также Рашид говорил, что если через неделю брат не возвратится, то поедет за ним.

На шестой день, когда Рашид уже начал собираться в дорогу, в саклю ввалился полуживой Шалыш одетый в недавно освежеванные, наспех сшитые овечьи шкуры, в одном чамахе, с бешеными глазами.

Он обессилил, едва держался на ногах. Немедленно потребовал закрыть входную дверь. Тараторил, смешивая карачаевский с русскими. Безумным взглядом прыгал по лицам, дергал за руку старшего брата и все повторял: «шайтан, шайтан», – пальцем тыкал на дверь. А когда его взгляд остановился на печке, то бросился к ней и прижался всем телом.

Шалыш занял место Андрея на кровати под шкурой. Он отморозил пальцы правой ноги и был истощен. Дом не покидала зловещая, скорбная тишина. Стараниями Зазы Шалыш на третий день пошел на поправку. Успокоился, начал говорить связно и вот что поведал:

Снегопады застали его на дальнем пастбище. Как и предполагали, он решил переждать непогоду. Поправил кошару, зарезал овцу, из шкуры сшил панчо, над костром зажарил мясо, остатки завернул и спрятал.

Все, что надо для долгой дороги, у него имелось в седельных сумках. Снег валил, не переставая. Даже когда овцы не смогли раскапывать копытами снег и добираться до травы, и  ему приходилось самому расчищать делянки, он все еще надеялся, что аномалия скоро закончится, и зажурчат ручьи. Температура не опускалась ниже семи градусов, к тому же прошел дождь, оголив небольшие участки пастбища. Но потом все замерзло. Проламывая ледяную корку, Шалыш начал подумывать о возвращении.

На следующую ночь залаял Герат. Пастух взял ружье, вылез из укрытия. Подумал, волки. Кавказская овчарка с лаем умчалась в темноту, через минуту взвизгнула и все. Пастух звал ее, но без толку. Побоялся идти в ночь разыскивать. Пугала та внезапность, с которой смолкла пятидесяти килограммовая зубастая зверюга.

Как только рассвело, отправился на разведку. След от широких лап овчарки оканчивался примятым, царапанным снегом и никакой крови.

Шалыш объехал атару большим кругом. След, словно от свернутого в рулон и брошенного на снег ковра, обнаружил в восточной части пастбища. Когда пересчитал стадо – не хватило шесть голов. Он решил возвращаться домой. К тому времени снег доходил до брюха овцам. Животные шли медленно, проваливались и застревали в насте. К тому же не могли добраться до корма, чтобы пополнить силы.

На следующую ночь ущерб поголовью составил уже двенадцать овец. Шалыш обеспокоился не на шутку. Он решил выследить и убить вора. Вокруг стойбища разжег костры, забрался в середину стада, сел на шкуру,  ружье положил на колени, принялся ждать.

Шел мелкий снег. Около двух часов ночи что-то резкое, тонкое, холодное донеслось из темноты, пронзило мозг, и пастух вырубился. Это произошло так быстро, так внезапно, словно у него имелся выключатель и кто-то его перещелкнул.

Когда очнулся, увидел, что вся отара, жеребец, лежат неподвижно. Шалыш подумал, что они мертвы. В голове было пусто, как в пересохшем колодце. Ощущал себя потерянным, апатичным, как после перепоя. Ходил между овцами и таращил оловянные глаза. Остановился возле одной, приложил ухо к ребрам. Сердце билось ровно, кроме того, животное дышало. Живыми оказались и остальные, кроме двух окоченевших и девяти пропавших.

В этот раз чабан испугался до жути. Первым порывом было бросить стадо и бежать. Возможно, так бы и поступил, если бы не Добряк. Жеребец очнулся одним из последних. К этому времени рассвело, и мрачные мысли ушли вместе с темнотой.

Не перекусывая, Шалыш запрыгнул на жеребца и погнал стадо по снегу, который стал еще глубже. Гнал и гнал, не останавливаясь, не дожидаясь отставших. Не бросал отару лишь из-за стыда перед отцом. Страх хлестал его почище заправского погонщика. Пастух понимал, что вместе с овцами стал добычей мистического зверя, которому сразу дал имя «Шайтан».

Нечто невообразимое, жуткое он увидел во второй половине дня, когда мутное солнце, задернутое снежным тюлем, перевалило зенит и клонилось к вершинам гор. И то, не сразу – разглядеть белое на белом непростая задача. Лишь по черным точкам с обеих сторон белого продолговатого тела заметил нечто. Оно двигалось необычайно мягко и плавно, снизу по склону, прямо по следу отары. Присмотревшись, пастух не поверил глазам. Оно парило в нескольких метрах над землей, волоча за собой по снегу длинных белых червей.

В этот раз Шалыш не раздумывал, сунул Добряку шенкелей, цокнул и еще добавил нагайкой. Жеребец рванул с места в галоп. По глубокому снегу не особенно разбежишься. Добряк еле дотянул до ближайшего леска. Из ноздрей струями, как из сапуна перегретого котла, шел пар. Мокрое от пота тело дымилось. Чабан соскочил с седла, последние метры до деревьев тянул ослабевшее животное. Не давал ложиться ему на снег, дергал за узду, толкал в бока и смотрел, как шайтан приближается к отаре.

Ничего не подозревающие овцы спешили за пастухом, растянулись в длинную черно-серую вереницу. Они замирали и падали по мере приближения зверя. Метров за десять перед ним валились, как подкошенные. Шалыш не слышал оглушающего писка, но догадывался в чем дело.

Существо неторопливо приближалось, ощупывало длинными извивающимися отростками овец, обвивало их и подтягивало к раздутому копьевидному телу. Оно их не пожирало на месте, а забирало с собой.

Пастух оставил ружье за спиной – не верил, что сможет причинить ущерб такому огромному созданию, тем более потустороннему. Огрузившись, шайтан плавно развернулся и поплыл назад – вниз по склону.

Об отаре чабан больше не думал. Он рассматривал овец, как фактор своего спасения, как приманку, задерживающую демона. Не дожидаясь, пока отдышится Добряк, повел его через лес под уздцы, проваливаясь и утопая в глубоком снегу.

За все время своих скитаний Шалыш израсходовал всего лишь один патрон. Жеребец провалился в расщелину и сломал ногу. Оставив мертвое животное позади, чабан перекинул через одно плечо седельную сумку, через другое ружье, побрел дальше.

Шел без остановки, спал урывками. Все казалось, крадется за его душой демон. После бессонных, голодных пяти суток изнурительного перехода выглядел Шалыш каторжником. Он брел по снегу и постоянно оборачивался.

Однажды снег под ним съехал большим пластом. Вместе с обвалом чабан долго катился с горы. Растерял и ружье, и сумки, и чамах с правой ноги. Стопу обмотал куском шкуры. После этого еще три дня добирался до дома.

Часто во сне Шалыш метался по кровати и кричал. Будил весь дом.

Второе событие, которое заставило Андрея поменять взгляды на ситуацию – снег. Он падал не переставая каждый божий день. Все выше росли шапки на ограде, все ближе подбирался наст к окнам.

В отличие от гостеприимного Хабиба, никто в доме хромого Махти не предлагал Андрею и Максиму остаться. Их не гнали, но давали понять, что они только гости. Семья Аджиевых не бедствовала, хотя и потеряла большую часть отары. В стойлах еще топтались суягны, овцематки, ягнята,  старые и больные особи. Сена было немного, но и поголовье сильно сократилось.

Поправившись, Андрей понял, что отросшую бороду отстригать не будет и второе – надо идти дальше. Каждый день  на снегоступах прокладывал новую тропу в лес, где собирал хворост. Иногда брал с собой Максима. На привалах они разговаривали о предстоящем путешествии, планировали, как пойдут, и что понадобится в дороге.

На отмороженной стопе у Шалыша почернели пальцы, затем чернота поползла к подъему. Никакие травы и отвары Зазы  заметных результатов не приносили. Дом погрузился в траурную тишину. Старуха распорядилась, чтобы все разговаривали шепотом – голоса могут разбудить больного, кроме того, вспугнуть лечащих духов.

В один из дней Андрей не встретил Рашида. Заза сказала, что тот ушел за фельдшером. Старик был против и настаивал, чтобы стопу отняли сами и немедленно, пока гангрена не забрала всю ногу. Он видел, как это делал его отец брату, и сам не раз отнимал конечности у овец в безвыходных ситуациях. Заза не позволила. Сказала, что со скотиной Махти пусть делает как вздумается, а  сына резать не даст.

Было собравшийся уходить Андрей, решил повременить, пока не вернется Рашид. Помогал по хозяйству, взял на себя работу старшего сына.

На вторую ночь Андрея разбудил Махти. Старик держал блюдце со свечой, отчего сухое, худющее лицо выглядело демоническим:

– Иды, – махнул рукой.

Андрей быстро встал, и так как спал одетым, потратил секунды, чтобы обуться.

Заза их ждала в комнате у большой кровати, на которой метался в жару мокрый от пота Шалыш. Волосы на лбу слиплись в сосульки, он скрипел зубами и стонал. Лицо пожилой женщины осунулось, взгляд сделался горестным. На сундуке, тумбочке, подоконнике стояли свечи, отчего было светло и пахло воском. Андрей увидел ногу пастуха. Пальцы и стопа  черные, щиколотка, низ голени воспаленные и отекшие. Поразили белые ногти. Четко определялась граница некроза. Омертвелые ткани словно высохли.

– Будэм резат, – проговорил старик, повернулся, загремел чем-то металлическим. Только сейчас Андрей обратил внимание, что кроме свечей, на тумбе стоит большое медное блюдо с торчащей ножовкой. Рядом бутылка прозрачной жидкости, деревяшка, обмотанная тканью. Увидел бинты, очень похожие упаковками из его аптечки, перевязочный пакет, йод, блестящий остро отточенный нож. На сундуке гора тряпок, веревка, оранжевая клеенка.

Андрей понял, чем сейчас придется заниматься. Смирился и пожелал одного – чтобы Махти не заставил его пилить ногу. Старик сам взялся за ножовку. Но сначала крепко привязали Шалыша к кровати. Заза подстелила под поврежденную ногу клеенку, на пол бросила тряпки, под голень подложила валик из свернутой простыни. Старик перетянул ногу сына в двух местах – у паха и у щиколотки. Перед самой операцией налил в чашку прозрачной жидкости, протянул Андрею:

– Пэй.

 Андрей взял, понюхал, понял, чем потчуют, не отказался. Больше одного глотка сделать не смог. Слаборазбавленный спирт обжег пищевод, перехватил дыхание, заставил глаза слезиться. Тем временем Заза обработала поврежденную ногу йодом. Шалыш метался в горячке и не приходил в сознание.

Ампутировали стопу в сосредоточенном молчании. Лишь изредка старый Махти открывал рот и прикрикивал на Андрея:

– Дэржи. Сылно дэржи.

Заза была, словно не своя. Бледная, отстраненная не моргая смотрела на размеренное движение пилы. По команде мужа промакивала платком его потный морщинистый лоб. Она ни разу не всхлипнула, а рука со свечой не дрогнула.

Андрей держал ногу изо всех сил, слышал, как ножовка скребет по кости, отвернулся и молился, чтобы Шалыш не пришел в сознание, не заорал и не начал вырываться.

– Хусба, – прохрипел старик, откладывая пилу.

Пожилая женщина подала нож.

Все закончилось. Андрей это понял по глухому удару о деревянный пол. Старик выпрямился с окровавленным ножом в руке, которым мгновение назад перерезал кожу и сухожилия, отступил:

– Мэтай.

Заза передала свечу Андрею, из бутылки полила на обрубок, после чего наложила на рану перевязочный пакет и крепко обмотала бинтами. Затем сняла жгут с голени, через пару минут с бедра. В складках клеенки, в углублениях скопилась темно-красная жидкость. Она не уберегла простыни, кровавые разводы расползлись большими пятнами. Шалыш почти не двигался, лишь изредка мотал потной головой, стонал и шептал одно слово: «Шайтан».

Махти ушел на кухню, там долго бренчал умывальником и о чем-то тихо, зло бормотал.

«Как быстро схлопнулась цивилизация, – думал Андрей, содрогаясь от увиденного, – до чего докатились? За какие-то неполных два месяца… Пилим ноги ножовкой по металлу, в антисанитарии, без наркоза. – Тонкий ехидный голосок откуда-то из-за спины проблеял, – то ли еще будет».

Рашид пришел на следующий день к четырем часам по полудню один. Жена фельдшера сказала, что Заурдина забрали какие-то люди на большой шестиколесной машине. Рашид спросил, есть ли еще поблизости доктора. Женщина ответила, что не знает, что ее Заурдин был единственным в округе. Раньше был еще одноглазый Паго – знахарь, но он умер два года назад. Посоветовала ветеринара Нали, до него идти через перевал в село Сачькои, это полтора-два дня в одну сторону и не факт, что тот согласится. Коновал болеет артрозом, его можно только перевозить, сам он не пойдет. Сказала, что раньше все ездили в городскую поликлинику и скорая худо-бедно добиралась в их края, а теперь по-другому.

Рашид был в растерянности, не знал, что делать. Прождал фельдшера до утра, а затем двинулся в обратный путь.

Глава 4. Первая встреча

Когда покидали дом хромого Махти, от снега была свободна лишь узкая полоса окна сверху. Поднявшись по выкопанным в ступеням, можно было увидеть гладкую белую равнину, близко лесок, вдали и кругом величественные горы. Как в последнее время – никаких перемен. Но стоило обернуться, как они становились разительными. Над снежной гладью возвышалась лишь крыша сакли. Хлев, сарай, забор давно покоились под снегом. Ко второму дровянику Андрей прокапывался, как крот. Тогда он впервые подумал, что скоро  все так будут передвигаться. Тоннели свяжут не только соседние дома, села, но и города.

Чтобы каждый день не выносить со двора снег наверх, предложил перекрыть досками проходы к хлеву и сараю. Махти одобрил рационализаторство. Пока приспосабливали хозяйство к новым реалиям, Шалыш выздоравливал.

Пришло время скитаний. Они шли по белой пустыне, все дальше, оставляя за спиной одинокую саклю, ставшую когда-то спасением и домом. Свежий снег был глубоким, если бы не снегоступы, пришлось бы туго. Сослуживший верную службу УАЗ стоял где-то в ущелье, погребенный под тоннами снега, и вспоминался чем-то далеким. Андрей переступал на «лапах», думал: "Как же было здорово катить по зимней дороге в тепле под защитой кузова". Теперь же, раскинувшиеся просторы его пугали, превращали в микроба на теле планеты, а скорость, с которой перемещались топтанием на месте.

Андрей нес за спиной армейским вещмешком, оставшийся у Рашида с армейки. К прежнему скарбу прибавились  шерстяные носки, веревка, полиуретановый коврик. Заза снабдила копченой бараниной, сухарями, сыром, пакетом гречки.

С ружьем за спиной, в тощей солдатской ушанке с темным пятном на месте кокарды, Андрей шел первым. В трех метрах позади неуклюже переступал на снегоступах Максим со своим рюкзаком, хранившем в себе печенье, шоколадные батончики, спички, свечи, топленый жир, шерстяные запасные носки, варежки и прочее нетяжелое добро.

Запах никуда не девался. Химозный, разве здесь в горах он казался чище, выкристаллизованным, что ли.

Андрей не очень-то верил россказням чабана. Нет на земле существа, да и быть не может, которое левитирует. Сила тяжести воздействует на любое тело, имеющее массу. Да и выдумать такое… то ли кальмар, то ли каракатица с кучей щупалец… да к тому же оглушает свистом… Это сколько же надо выкурить?

Андрей не боялся шайтанов, опасался реальных хищников, таких как волки. Рашид рассказывал, что они встречаются редко. Стаи небольшие – пять, семь голов, злые.

Так и случается – чего страшишься, то происходит. Андрей заметил, как с горы по снегу катятся темные камни. Он остановился, приложил руку ко лбу, пристально вгляделся. Семь волков бежали по склону к ним большими скачками. Проваливаясь в снег по брюхо, затем выпрыгивали и снова проваливались.

– Макс, – сказал он строго, – топаем вон к тому лесу, – рукой махнул вправо в сторону деревьев. Присыпанные снегом, угрюмые, замерзшие, они стояли вразбежку, но из-за уцелевших листьев пушистые. Просветы заполнял высокий кустарник.

– Давай живее, Макс, – сердился Андрей, то и дело взглядывая на приближающихся хищников. Сомнений не было, волки собрались по их души. Мальчишка широко расставлял ноги, неуклюже передвигался на широких опорах. "Бродят бешеные волки по дорогам скрипачей", – всплыла в голове строка из когда-то заученного стиха Гумилева.

– Па, – проговорил Максим, задыхаясь и останавливаясь, – у тебя же ружье. Убей их.

– Беги! – гаркнул Андрей, выкатил злые глаза.

Мальчишка испугался и побежал.

– Давай, Макс, быстрее. Быстрее, – подгонял отец.

Максим бежал изо всех сил. Рюкзак трясся за плечами, звякал и бил по спине. Плетеные опоры, хотя и были предназначены для передвижения по снегу, все же притапливались. Он дважды падал, поднимался, снова бежал. И силы были, но из-за рыхли, теплых одежд сковывающих движения, постоянно сползающей на глаза шапки все происходило, словно под водой, словно в бредовом сне  – непростительно медленно и вязко.

Максим упал в очередной раз. Сильная рука схватила за шиворот, рывком поставила на ноги:

– Беги! – раздался над ухом голос отца, а несколько секунд спустя прогремел выстрел. Как же Максим хотел услышать предсмертный вой или хотя бы визг раненого зверя. Второй выстрел и опять ничего. "Мазила", – без злобы констатировал Максим. Вдруг осознал, что уже без снегоступов, что проваливается по колено в снег и что неимоверно трудно.

С хрипом, задыхаясь, на подгибающихся ногах, он вклинился в озябшие, присыпанные снегом кроны. Вмороженные в лед зеленые листья бились друг о друга и звенели. Снег с ветвей падал на раскрасневшееся лицо мальчика, тут же таял. От холода перехватывало дыхание, а потом пришла мысль: «Почему он не стреляет? Патроны еще есть».

Максим обернулся. Отец стоял в метрах двадцати позади с переломленным ружьем и вставлял патрон в патронник. Как же медленно он это делал, складывалось впечатление, деревянными пальцами. Андрей постоянно вскидывал голову и смотрел на зверей. Скачками по глубокому снегу волки быстро приближались. Грохот выстрелов их не остановил. А судя по расстоянию, Андрей их пугал. Попасть с двухсот метров нереально.

Немного переведя дыхание, Максим выставил вперед руки, пошел сквозь замороженные ветви дальше в лесок. Раздался выстрел, за ним второй. На этот раз с последствиями – жалобный визг и скулеж огласил округу. Максим обернулся. Не увидел, что творится позади. Сверху водопадом сыпался снег, ветви сомкнулись, словно штора.

На четвереньках он выполз на поляну. Где-то потерял шапку, ее место занял сугроб. По лицу стекали талые дорожки. Отчаянным взглядом прыгал по деревьям, кустам, высматривая путь. «Когда же перезарядится?».

Выстрел, скулеж. «Попал», порадовался Максим. Он все ждал еще выстрела, ведь в ружье за раз вставляется два патрона, но его все не было и не было.

Скальный выступ торчал из снега, как крепостная стена – вертикальная и незыблемая. «Все», – Максим изможденный опустился в сугроб, привалился спиной к камню. Даже будь впереди путь открытым, он все равно бы не смог. Сил хватало лишь на то, чтобы дышать и смотреть. Мысли путались, темные всполохи перед глазами крали картинку.

Пятясь, осыпая с деревьев снег, под перезвон ледяных листьев и ветвей на поляну вышел Андрей. Он махал ружьем как дубиной. Держал за ствол, с задыхающимся хрипом проносил от плеча вниз и снова вверх. За ним на поляну высыпались волки. Мотали азартно хвостами, рычали, старались обойти его сзади. Андрей остановился в шаге перед сыном, со свистом рассекал воздух прикладом:

– Пошли! Пошли вон! – с хрипом в исступлении кричал он. Бешеные глаза блестели из-под армейской шапки лихорадочным блеском. Андрей был напуган, тем не менее не собирался сдаваться. Пятеро волков окружили людей полукругом и метались. Делали ложные выпады, отпрыгивали, уворачиваясь от приклада, старались цапнуть. Растаскивали уже порядком измотанного Андрея, искали брешь в обороне. Они не казались уставшими и наверняка бы добились своего.

Хищники вдруг замерли, испуганно заозирались, словно поблизости зарычал медведь. Может, так и было, за своим криком Андрей не услышал, а когда заметил перемены в их поведение, остановился с занесенным у плеча ружьем . Он смотрел то на волков, то в проделанный среди заснеженных ветвей проход и ровным счетом ничего не видел. Серые поджали хвосты, развернулись и бросились прочь с истоптанной поляны. А потом что-то тонкое, острое проникло в голову Андрею.

Он выронил ружье, накрыл уши руками и от нестерпимой боли завыл. Сознание заметалось в панике. Перед взором поплыли черные круги. Он обернулся, посмотрел на сына. Максим лежал на снегу с закрытыми глазами.

– Макс, – проскрипел Андрей, упал на колени, укрыл его собой. Боль длилась недолго, но мучительно.

Отточенный до колющей остроты свист, исчез так же внезапно, как и возник. Андрей боязливо убрал руки от ушей – тишина. Подумал, что оглох. Посмотрел на ладони. Они были чистыми и тряслись. Цигейковые варежки снял, когда решил стрелять, вроде бы сунул в карман.

Скорее почувствовал, чем увидел или услышал. Андрей поднял голову. Что-то вытянутое, белого цвета, мясистое с  серыми пятнами висело над деревьями. Выделялся огромный рыбий глаз. Существо не махало крыльями, не опиралось на лапы и не цеплялось. Оно висело в воздухе. Длинные щупальца, похожие на вымоченных в луже червей, выходили густым пучком из передней части овального тела. Спускались до земли, узкими оконечностями постоянно ощупывали снег. Находили оглушенных обездвиженных волков, быстро, хищно скручивались вокруг них, подтягивали к гладкому брюху. При этом цилиндрическое тело оставалось висеть неподвижно, ни качком, ни креном не выдавая принятую на «борт» тяжесть.

Андрей верил и не верил. Глаза говорили одно, а сознание отказывалось это принимать. «Быть такого не может». Тем не менее существо подобрало всех зверей, приторочило к бокам, как охотник трофеи, пошевелило копьевидным плавником и бесшумно скрылось за деревьями. Ни один листик, веточка не шелохнулись. «Кальмар», – Андрей мысленно перекрестился, улавливая очевидное сходство.

Убедился, что сын жив, надел ему на голову свою шапку, после чего отбросил давший осечку патрон, перезарядил ружье. Вспомнились слова Шалыша. Пастух называл его «шайтаном». «Все, как рассказывал. Тварь, вероятно, шла за ним по следу. Бродила где-то поблизости, услышала выстрелы и вот, получите – распишитесь, – рассуждал Андрей. Опустился на снег рядом с Максимом, положил его голову себе на колени и стал дождаться когда тот очнется. Время от времени прикладывал пальцы к его еремной вене. Ощущал тепло и спокойный пульс, беспокойство отступало. Опасался последствий звукового удара. В себе мужчина не чувствовал изменений, разве что в голове немного гудело и побаливал затылок. Вспомнил промелькнувшую  в тему строку, постарался восстановить в памяти весь стих "Волшебная скрипка". Вышло не очень, только середина и то местами:

Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,

Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,

И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,

И когда пылает запад и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,

И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —

Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи

В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело…

Скоро Максим пришел в сознание, открыл глаза.

– Тихо, тихо, – мягко проговорил отец, – без резких движений, дружок. Как себя чувствуешь?

Мальчик задвигал глазами, осмотрелся, затем произнес:

– Нормально.

– Что-то болит?

Несколько секунд Максим прислушивался к телу:

– Нет.

– Голова, звон в ушах?

– Ничего такого. А что со мной было?

Андрей помедлил секунду, ответил:

– Ты сознание потерял.

– А волки? – Максим дернулся, повернул голову к тоннелю в обледеневших ветвях.

– Они убежали.

– Убежали?

– Да. Взяли и убежали. Давай не дергайся, садись, держи винтуху, а я сгоняю за снегоступами, шапку твою найду и свои варежки. Ружье заряжено, осторожно.

Когда уходили, Максим вертел головой, осматривал следы и вмятины на снегу. Он не увидел крови и его это озадачило. Думалось, что отцу все же удалось перезарядить ружье, он ранил, а возможно, убил еще одного волка, остальные испугались и убежали. Также помнил, что за  мгновение, прежде чем потерять сознание слышал тонкий пронизывающий свист.

Андрей двигался в направлении, которое указал Рашид, а именно к дороге через перевал, разом срезая 19 километров. Снег все падал. Было в его легком, невесомом парении некое очарование. Глаз цеплялся за снежинки, и в голове становилось так же бело и безмятежно, как вокруг. Мысли уютно засыпали под снегом, как медведь в берлоге.

Глава 5. Лешик и Пуфик

Они шли уже долго. Рана ныла все сильнее, отчего Андрей кособочился вправо и замедлил шаг. Максим плелся следом, занимал мысли воспоминаниями о встрече с волками. Он не решался узнать, куда они подевались, как и попросить об отдыхе.

– Все, баста, – выдохнул Андрей, упал на колени, сбросил ружье, с плеч спустил лямки вещмешка, повалился на левый бок. Он шипел и жмурился, когда медленно переворачивался на спину. Достал из рюкзака бутылку с водой, аптечку, нашел обезболивающее.

– Что-что, – говорил он, закручивая крышку, – а от жажды мы не умрем это точно. Ходим по воде.

– Ага, – соглашался Максим, растянувшись на снегу рядом.

После кратковременного привала они шли еще два с лишним часа, прежде чем ступили на дорогу. Она была засыпана снегом и угадывалась лишь по широкому уступу в скале. Уже не была тем, для чего ее строили, но являлась хорошим ориентиром для определения себя на местности, придерживаясь которого можно было добраться до селений.

Отец с сыном стояли на ровной снежной поверхности, слева ограниченной срезом скалы, справа крутым склоном, местами поросшим деревьями. Андрей подумал: «Дули бы ветры, вряд ли снег лег так ровно. Странно, почему нет ветра?». Приложил ладонь козырьком ко лбу, медленно обвел взглядом окрестности. Повсюду снег. От яркой белизны заломило глаза:

– Прямо как в царстве Снежной королевы.

– Да, – согласился Максим, – сейчас бы санки.

– Есть хочешь?

– Нет.

– Ладно, пошли дальше нагуливать аппетит.

Высоко поднимая ноги в снегоступах, мужчина двинулся по дороге. От тишины звенело в ушах, и чтобы хоть как-то ее разогнать, Андрей принялся мурлыкать простенькую мелодию «Вот и лето прошло». Все вокруг настолько было бело, настолько ровно и гладко, настолько предсказуемо, что появление человека напугало до невозможности.

Он вынырнул буквально из-под снега. Высунулся по пояс и завертелся. Андрей сначала принял его за жирного барсука с разбитой головой. Но когда существо повернулось к ним лицом, заметило, замерло, а мгновение спустя широко разинуло рот и заорало: «Люди!», – сомнений не осталось кто оно. Парень оперся руками, вытянул из снега длинное, худое тело и бросился к Андрею. Мужчина опомниться не успел, как был заключен в объятья, крепко стиснут и обласкан восторгами:

– Люди, люди, – радостно бормотал парень в ярко-красной бейсболке, плотнее притискиваясь к Андрею, – как же я вас ждал.  Наконец-то, мои хорошие, дорогие, – уткнулся мужчине в грудь и начал всхлипывать.

– Ну, ну, – Андрей оправился от шока, – будет тебе. Все нормально, – принялся мягко, но уверенно отдирать от себя незнакомца.

– Ты откуда здесь взялся? – спросил, когда, наконец, удалось отстранить его и осмотреть: долговязый, худощавый, с улыбчивой физиономией, с длинной челкой на глазах, кадыкастый, начисто выбритый… Последнее наблюдение поразило Андрея.

– Я, Лешик, – бло…

Дыра, из которой вылез Лешик, огласилась лаем, даже не лаем, а тявканьем, вероятно, кого-то мелкого с выпученными глазами, на дрожащих ножках. В голове Андрея нарисовался пражский – крысарик.

– Сейчас, сейчас, – парень бросился к дыре, нырнул в нее, а через пару секунд вновь появился уже с животным на руках. Андрей не угадал.

– Пуфик, длинношерстная чихуахуа, – улыбался Лешик, демонстрируя свою прелесть.

– Понятно, – равнодушно проговорил Андрей, с некоторым пренебрежением вглядываясь в мордочку с длинными мохнатыми ушами, с гидроцефальными глазищами, – хотелось бы больше узнать о тебе. Как ты, Лешик, здесь очутился и как сумел продержаться. И вообще, что ты за фрукт?

Андрей понял, что ни при каких условиях брать его с собой не будет. Обернулся, посмотрел на Максима. Тот стоял в шаге позади и с любопытством рассматривал собачонку.

– Щас, – Лешик вновь исчез.

 «Короткий отдых не помешает», – подумал мужчина, подошел к берлоге, заглянул. Под метровой толщей снега виднелся люк автомобиля. Еще ниже – салон, по всем параметрам микроавтобуса. К люку приставлено, что-то наподобие лестницы. Лешик позвал:

– Спускайтесь сюда.

– Что, полезем? – Андрей посмотрел на сына.

Мальчик кивнул.

Из нутрии бусик освещался тусклым потолочным плафоном. В салоне было сумрачно, тесно, мусорно, пахло мочой и собачьим дерьмом. На две трети кузов занимали коробки, часть из которых была вскрыта и подрана. Повсюду валялись обертки от чипсов, печений, сухариков, шоколадных батончиков, обрывки картона, пустые бутылки из-под газировки.

– Извиняйте, гостей не ждали, – конфузливо лыбился Лешик, – будете «Читос»? Он мне больше всего нравится. – Парень перегнулся через передние спаренные пассажирские сиденья, достал начатую упаковку с улыбающимся до ушей гепардом, зацепил горсть сырных шариков, сыпанул себе в рот. Предложил угощение гостям.

– Спасибочки, – Андрей принял дар, попробовал, передал Максиму. Аппетитный хруст разошелся по сумрачному бусику. Лобовое и боковое стекло с водительской стороны были завалены снегом. А вот правая дверь, по всей видимости, приоткрывалась. Так как спрессованный снег отступал от нее на полметра. Андрей предположил, что за ней туалет.

– Мы тут с Багданом застряли, – Лешик взял с сиденья новую упаковку, отдал Андрею. Рассказывал, время от времени закидывая в рот шарики, – ни одна сука не остановилась. Их тут и так мало ездило, а со снегом вообще швах. Проезжал «батон», я ему чуть под колеса не кинулся, Богдан в борт пнул – пох. Умчался, только снегом закидал. Ага, – криво усмехнулся парень. – А потом тачки и вовсе перестали ездить. Эй, малой, – Лешик вытянул длинную кадыкастую шею, заглядывая за Андрея, – «фанту» хочешь?

– Да, – донеслось из хрустящего сумрака.

– Сзади во второй коробке справа возьми. Я хавчик, по местным «чипкам» развожу, – снова переключился на Андрея, – но на самом деле я блогер. Может, слышали о «Лешике-форэвчике»? – У меня свой канал на «ютьюбе», семь тысяч двести пятнадцать подписчиков. Было раньше, сейчас не знаю. Инет, связь все гавкнулось. Я на гору поднимался – пох. Чтобы зарядку на мобиле сберечь, зарядил от прикуривателя и выключил. Время от времени врубаю, но глухо. Богдан ушел, он грузчик, коробки таскал, я – за рулем. Заколебался он, в общем, здесь сидеть, и Пуфик достал. Бага хотел его выкинуть, я не дал. Тогда Бага сказал: «Выбирай – я или он». Я знаю, почему он так сказал – у него сигареты кончились. Его ломало без них. Злым стал. В общем, он ушел. Я остался, жалко добро было бросать, да и надеялся, что все это дерьмо ненадолго. А когда прилично подсыпало, понял, что хрен там и надо выбираться. Уже до поворота дошел. Смотрю, а дальше по дороге волчара. Стоит и снег нюхает. Пуфик залаял, волчина харю поднял и на меня уставился. Злющая такая мордаха. Ну, я назад. Запрыгнул в бусик, дверь закрыл, смотрю, идет сюда. Подошел, стал все обнюхивать. Поднялся на лапы и в окно, скотина, зырит. Ну и натерпелся я тогда. Волчара ушел. Вернулся на следующий день с дружбанами. Два дня меня сторожили. А я че? – Лешик мотнул головой на коробки, – хавчик есть, пить есть, чего еще надо? И не так холодно, а под снегом еще теплее, – парень скрипуче хихикнул, – когда сплю, коробками укрываюсь. Ложусь на сиденья, Пуфика под бок и супер. Утром кастрик запаливаю. У меня там наверху, сейчас снегом закидало, железная крышка от ящика. На ней жгу. За ветками в лес спускаюсь. Правда, сыкотно, но что поделаешь. В общем, кофе, чай всегда, пожалуйста. Короче, решили с Пуфиком здесь переждать, когда снег растает. Он же растает? – на этом месте Лешик  прервался и пристально смотрел на Андрея.

– Конечно, растает, – хмыкнул Андрей, кивнул на коробки, – чего еще есть?

– Печенья, хлеб, сахар, мука, чай, кофе, баранки, сладости всякие, газировка, даже в какой-то коробке киндер-сюрпризы. Много чего и главное, – Лешик поднял брови и доверительно посмотрел Андрею в глаза, –  долгоиграющее.

– Здорово, – Андрей кивнул, – а с нами немного поделишься?

– Ну, да, конечно, возьмем, сколько сможем унести. У меня, правда, нет рюкзака, так по карманам распихаю. Идти недалеко, «Сахытчи» в километрах пятнадцати. Я бы и сам, кабы не волки. Вряд ли Богдан дочапал. Он обещал, как доберется, кого-нибудь за мной пришлет. Никто не пришел, – голос у парня погрустнел, да и сам он весь как-то подсдулся. Помолчал траурно, затем заговорил вновь уже на подъеме, – а у вас, вон, винтуха и сами вы, смотрю, снаряжены на дальняк. Может, прямо сейчас и двинем?

– Да-а, – неуверенно заговорил Андрей, – только нам это… Снег рыхлый, глубокий, а у тебя снегоступов нет, далеко не уйдешь. Да и одежка у тебя тонкая, замерзнешь. А песика своего куда денешь? С ним никак.

Лешик посмотрел на Пуфика. Тот, словно понял, что речь о нем, поднял голову, высунул язык и большими блестящими глазами уставился на хозяина.

– Я его не оставлю, – промямлил парень, – иди ко мне, – похлопал себя по колену. Собачка радостно завиляла хвостом, ловко запрыгнула, лизнула Лешика в губы, улеглась, затихла под доброй рукой хозяина.

– Ты не отчаивайся, – подбадривал Андрей, – мы дойдем до твоего «Сатыхчи» и кого-нибудь пришлем. Тоже с винтухами, с запасными снегоступами и с теплой одеждой, а то и вообще на снегоходе приедут. Ну, так что, поделишься? Тебе одному эту гору за век не сточить.

– Берите, – грустно и безразлично проговорил Лешик, продолжая гладить Пуфика.

– Па, – прошептал Максим, принимая из рук отца упаковку с сушками, – здесь лес внизу. Я знаю, как сделать снегоступы. Рашид научил. Может…

– Ш-ш-ш, – прошипел Андрей, – продолжил ковыряться в коробках. – Он все ровно замерзнет, – передавал сыну упаковку со сникерсами, – видел его кроссовки, толстовочка – курам на смех. А собаку куда денем? Ничего, подождет.

Андрей набил провиантом рюкзаки под завязку. Взамен оставил три коробки спичек, две свечи, шерстяные носки и кухонный нож.

Расставались грустно. Лешик совсем сник:

– Вы только обязательно скажите, что я здесь и жду помощи. Про волков скажите. Одному пиндец, как грустно. С ума можно сойти. Борща хочется, пельменей…

– Конечно, скажем, ты главное береги себя, особо не высовывайся. За тобой придут. Дня через четыре, пять придут. Идти по глубокому снегу, офигеть, как трудно даже на снегоступах. Сам точно не дойдешь.

Лешик понуро кивал. Он вылез наверх вместе с Андреем и Максимом, смотрел, как они привязывают к ногам снегоступы.  Выглядел он жалким. Снизу из бусика тявкал Пуфик.

Отец с сыном не спеша шагали по рыхлому снегу, которого нападало за ночь сантиметров десять. Приблизились к повороту, когда сзади послышался свист и крики. Обернулись. К ним бежал, спотыкался и падал Лешик. На его ногах болтались какие-то плоские штуки.

«Твою ж мать», – выругался Андрей.

– Стойте! Подождите! – кричал Лешик поднимаясь. Пробежал шагов пять, снова упал. Андрей отметил, что передвигался парень довольно-таки резво. То, что болталось у него на ногах,  этому способствовало. В руках он держал сверток. «Только не Пуфик», – взмолился Андрей.

– Я… – задыхался Лешик, когда приблизился вплотную, – я с вами.

Пока он бормотал и отдувался, Андрей рассматривал его снегоступы, сделанные из крышек от ведер с гречкой. Продырявленный пластиковый блин диаметром сантиметров сорок был примотан проводами к ногам. Джинсы от таявшего снега начали мокнуть и темнеть.

Андрей тяжко вздохнул, посмотрел на Максима. Тот робко заулыбался, кивнул. Мужчина подумал, что заботы прибавится, поджал губы, кивнул в ответ.

Сверток лежал рядом с Лешиком и не шевелился. В дыру просматривался «читас». Андрей выдохнул. Но с песиком встретиться все же пришлось.

Они вернулись в убежище, чтобы подготовиться к дороге, точнее, подготовить Лешика. Выдвигаться было решено на следующий день утром. К этому времени высохли джинсы. На ноги под кроссовки Лешик натянул подаренные шерстяные носки. Еще одну пару продырявил под пальцы и одел на руки. Пятки смешно топорщились над косточками. Кроссовки утеплили мятым картоном, сверху замотали полиэтиленом и все закрепили скотчем в несколько слоев. Вокруг талии обмотали блогера вспененным чабанским ковриком и также зафиксировали липкой лентой. К бейсболке сзади полукругом приделали картон, чтобы защитить затылок и уши от ветра. После всех подготовительных мероприятий Лешик походил на пугало огородное.

Он предпринял робкую попытку уговорить Андрей все же взять собачонку. Предложил из коробок соорудить что-то наподобие рюкзака. Андрей отказался наотрез.

– Лешик, сам-то дойди. Ты, дружище, не представляешь, как это тяжело. С тобой намучаемся, а Пуфик добьет.

За собакой Лешик твердо решил вернуться, как только сможет. Насыпал в большую коробку сухарей, печенья, арахиса, покрошил шоколадных батончиков. В пластиковое десятилитровое ведро из-под гречки налил воды. Корма, судя по размерам собачки, должно было хватить никак не меньше чем на месяц.

– Пап, – заговорил шепотом Максим, когда вдвоем разбирали коробки с продовольствием, а Лешик копошился в кабине, – может, все же сделаем ему нормальные снегоступы?

Андрей замер с пакетами в руках, внимательно посмотрел на сына:

– Здорово, что ты можешь делать снегоступы, но давай с этим повременим. У него свои есть и они вроде ничего так. Разломает, тогда вернемся к этому разговору. А то как-то некрасиво получится.

Лай Пуфика был слышен даже сквозь закрытый люк, засыпанный снегом. Чтобы не потерять место, Лешик на скальном откосе сделал засечки.

Стоило Максиму взглянуть на блогера, как у него тут же растягивались губы в улыбке. Только Лешику явно было не до веселья. Шел он угрюмый, молчаливый, с картонной коробкой за спиной, с лямками из ремней безопасности. Внутри вместо песика нес продукты. Лешику Андрей срезал подходящие по длине палки, на конце под сучком закрепил пластиковые крышки от банок.

Дорога свернула за скальный выступ. Стало видно, как она петляет и поднимается к перевалу. Повсюду лежал снег. Андрей привык к нему и молился об одном, чтобы не пошел дождь.

        Он увидел это первым. Сначала счел за игру воображения, за визуальный обман, галлюцинацию. Остановился, громко прошептал:

– Тихо.

Шествующий следом Максим остановился не сразу. Хотя ранее, еще в доме Махти обговорили и заучили условные сигналы, которыми будут пользоваться в дороге. Обсуждали, что надо быть внимательными – опасность подстерегает повсюду. Если бы не шепот отца, он так бы и шел, не замечая поднятой руки. В эту самую минуту Максим смотрел вниз на заснеженный склон с засыпанными на две трети елями и думал, как, наверное, здорово петлять между ними на снегоходе или соорудить среди ветвей шалаш.

Лешик же вообще понятия не имел об условных сигналах, смотрел себе под ноги и думал о будущем. Шел замыкающим и предупреждающего шепота не услышал. Он с ходу налетел на Максима. Они повалились.

– Тихо, – заскрежетал Андрей,  устремил яростный взгляд на раззяв.

Затем снова вернулся к бугристой дорожке, которая, не спеша, тянулась в их сторону. Складывалось впечатление, кто-то объемный перемещается под снегом.

– Сюда оба, – прошептал Андрей. Скоро они все следили за снежным валиком, примерно, метровой ширины и двухметровой длины.

Явление вызывало страх и недоумение. Андрей подумал: «Хорошо, что нет Пуфика. Гавкни он сейчас, неизвестно, как бы отреагировало это нечто. Кальмар, а теперь эта хрень. Может, из-за снега? Одна аномалия тянет другую?».

Максим прижался к отцу.

– Тихо, тихо, – прошептал Андрей.

Бугор, не спеша, двигался по дороге, рыская из стороны в сторону, временами останавливался, будто прислушивался или принюхивался, затем полз дальше. Андрей стянул зубами варежку с правой руки, плавно убрал в карман. Снял с плеча ТОЗ.

– Может, отойдем в сторону? – прошептал Лешик.

– Нет, ждем, – также шепотом ответил Андрей, приставил приклад к плечу. Всем стоило немалой выдержки, когда нечто проползло слева от них буквально в двух шагах. С такого расстояния отчетливо виделось, как снег приподнимается, рыхлится, пропуская под собой двухметровую сардельку, и снова опадает, оставляя за собой вздыбившийся след.

Когда нечто отползло метров на пятнадцать, Андрей выдохнул и обнаружил, что кроме Максима, к нему прижимается и Лешик.

– Ну, все, – мужчина отступил, повесил на плечо ружье, – хрень уползла и слава… – он умолк на полуслове. Бугор остановился. Троица вмиг обездвижилась, словно взглянули в глаза Горгоне. С минуту ничего не происходило, затем снежный валик зашевелился и продолжил удаляться параллельно их следу.

– Она нас слышит, – прошептал Лешик, а что если Пуфик залает?

– Не бздехай, – Андрей провожал бугор взглядом, – твой бобик под защитой немецкого автопрома.

Они изображали статуи еще некоторое время. Андрей думал: «Услышала с пятнадцати метров. И она охотилась. Скотинка не маленькая».После того как нечто скрылось за поворотом, скитальцы продолжили путь.

 Через час прекратился снег. Рыхлый он проваливал в себя снегоступы. Как ни странно, Лешика самопалы утопали меньше, чем их спецовые, но скользили. На подъемах и спусках он сильнее налегал на палки. Шли медленно, часто останавливаясь на передых.

Лешик случайно палкой порвал на кроссовке скотч. Сообщил об этом не сразу. В дыру набился снег, растаял и намочил стопу. Нога стала мерзнуть. Пришлось остановиться, срезать скотч, менять носок, снова все заматывать.

В этот день прошли мало. Оборачиваясь, Андрей видел перевал, за которым примерно в шести километрах остался под снегом дожидаться  своего хозяина Пуфик.

Глава 6. Очаги

Спали на еловых лапах, благо за ними лезть не пришлось. Нападавший снег укоротил деревья метра на три. Из-за чего лес стал густым, пышным, местами не проходимым с объемными белыми шапками. Как и прежде шли по дороге. На ночлег и перекусы спускались к деревьям. У костра вели разговоры. Лешик рассказывал о себе много и с удовольствием. Блогерская натура брала свое. При этом он оказался покладистым, добрым малым. Проблем в психологическом плане Андрей с ним не видел. Напрягала его беспомощность и не подготовленность. Кроме того, в своей одежонке он вечно мерз. Приходилось на ночлег укладывать Лешика посередине. Просыпаясь, Андрей боялся услышать его кашель. Теперь парня не бросишь, случись что, и тащить придется.

Лешик говорил:

– Я раз сто ездил. За той вон горой речушка и над ней магазин у дороги. Село домов на пятнадцать – маленькое. Я к Сангиши пойду сразу. Классный мужик, обязательно поможет и винтуха есть.

Снег шел всю ночь и следующий день. Когда прибыли на место, ни магазина у дороги, ни домов, ни речушки не увидели – заснеженная пустошь. Лешик топтался на месте, таращился в белую гать и выглядел растерянным. Он же сто раз… Если бы не дымок из-под снега пошли бы дальше. Еще два тянулись чуть в стороне. Лешик подбежал к оцинкованной трубе, наклонился и, щурясь от дыма, крикнул в нее:

– Есть кто дома?

Никто не ответил.

– Эй!! – заорал парень, низко наклоняясь к дымоходу, – отзовитесь есть…

Он недоговорил, отступил и закашлялся. Глаза слезились.

А в следующую секунду сзади послышался громкий голос:

– Уважаемый! Кого надо?!

Путники обернулись. В метрах десяти из снега по пояс торчал бородатый мужчина в синей болоньевой куртке с копной темных волос. Рядом торчал ствол ружья.

– Здрасти, – заулыбался Лешик, направился к сельчанину, – я с Сангиши хочу поговорить. Можно?

Секунду – другую мужчина колебался, затем произнес:

– Только ты один. Вы тут ждите.

– Лешик, мы пойдем, – сказал Андрей парню, – ты пришел куда хотел, дальше давай сам.

– Не уходите, – попросил блогер, – может, чего теплого для вас выклянчу. Сангиши мировой мужик.

Со своим картонным ранцем он исчез под снегом вслед за сельчаниным.

– Не слабо засыпало, – проговорил Андрей, окидывая взором горную долину, – а где-то там, – взглядом указал себе под ноги, – речка течет. Так жить можно. Тишь, да гладь, да божья благодать.

– Да, – подтвердил Максим.

Некоторое время они стояли молча, ждали попутчика, рассматривали белые дали. Андрей надеялся, что местные поделятся вязаными носками, к примеру, варежками меховыми, куском шкуры для ночлега,  может, сыром. Даренный Махти они уже съели.

– Еду вот только где брать? – Андрей продолжил начатый ранее разговор.

Прошло примерно минут десять, а Лешик все не появлялся. Тревожное предчувствие заворочалось в груди. Андрей посмотрел на люк – небольшое углубление в снегу, совсем не заметное.

– Может, пойдем? – предложил он, – Лешик все равно останется, ему за Пуфиком возвращаться.

– Да, – неуверенно проговорил мальчик, – с ним весело было. Может, еще минутку?

– Ну, – Андрей неопределенно качнул головой, – если только минутку.

Крышка лаза вдруг откинулась и на поверхности появился куцый блогер. Долговязый в короткой одежде, что по рукавам, что по ногам он показался жердиной. На голове вместо яркой бейсболки была нахлобучена остроконечная с меховым подворотом шапка. А летние кроссовки сменили высокие полиуретановые сапоги с широкими голенищами. Лешик шел торопливо, проваливаясь в снегу. За его спиной из люка по пояс выглядывал все тот же бородач с ружьем и еще кто-то смуглый в папахе.

Лешика было не узнать не только по одежде, он переменился в лице. Был серьезен и напуган:

– Пойдемте отсюда, – проговорил блогер, поравнявшись с Андреем. Не останавливаясь, продолжил движение, загребая снег голенищами.

– Макс, пошли, – мужчина помог сыну встать, легонько толкнул перед собой. Шел последним и ощущал, как зудит спина с затылком в предвкушение пули. Он ссутулился, и время от времени смотрел назад. Когда обернулся в очередной раз, люк уже был  закрытым, лишь дымок тянулся над заснеженной равниной.

– Да постой ты. Остановись, – Андрей догнал улепетывающего Лешика, дернул за руку. Только сейчас обратил внимание, что парень без своего картонного ранца. Также заметил, что телогрейка, ватные стеганые штаны армейского сэсэсэровского образца на нем грязные, а правый бок в засохшем навозе.

– Отойдем дальше, – не оборачиваясь, просипел парень, вырвал руку.

– Да в чем дело? – Андрей поравнялся с ним, заглянул в раскрасневшееся напуганное лицо.

– Через семнадцать уже шестнадцать секунд начнут стрелять.

– Они люк давно закрыли, – сказал Андрей и на всякий случай обернулся – чистое поле.

Лешик рухнул в снег. Несколько минут переводил дух, после чего поведал о своих злоключениях:

– Бармалей сразу взял меня в оборот. Как только спустились в дом, приказал, чтобы я снял коробку. Я было заупрямился, говорю, мол, мне нужен Сангиши, только с ним буду разговаривать. Бородач как влепит ногой мне по яйцам, я и забыл, как дышать. Схватился за омлет, на пол рухнул, а он с ножиком подкатывает, скалится, думаю, пиндец. У них ходы прорыты от дома к дому. Широкие такие в рост человека и даже выше. Темно в них. Ну так срезал абрек лямки, коробку забрал, раскрыл и присвистнул. Надо думать, прифигел от изобилия. Тут слышу, дверь хлопнула, в дом кто-то зашел. Я сначала хотел, чтобы это Сангиши оказался, а потом смекнул: если он меня узнает, то и про бусик с товаром прошарит. А я че-то уже перехотел оставаться. Думаю, расскажу – заставят вести туда, а там кончат – лишний рот, как говорится, обуза. В общем, зашли двое – мужик толстый, здоровый, с рожей наитупейшей и тетка горбоносая. Стали на своем калякатьь. Тупой молчит в основном горбоносая с абреком бла-блакали. Я их раньше не видел. Привез, отвез и адьюас-диас. Но на всякий случай кепарик на глаза надвинул. Они сначала говорили нормально, а потом бармалей начал кричать и махать руками, тыкать в меня пальцем. Тетка на него тоже накатила. В общем, если бы не она хрена с два меня выпустили. Либо на котлеты пустили, либо в рабы прописали. Ага, тут и такое случается. Походу тетка авторитетнее оказалась, пальцем все наверх тыкала и по горлу водила, типа и вас тоже тогда кончить придется. Короче, судили, рядили, под конец бородач оскалился и куда-то свалил. Вернулся с этим говнищем, – Лешик поднял руку, демонстрируя бок с засохшим навозом, – сказал, что они порядочные люди и меня не грабят, а меняются – мою жрачку на теплую одежду. Сапоги никак не хотел давать. Тетка его даже ударила по спине, чтобы не жилился, сука. Кинул в меня он этими сапогами, сказал, чтобы быстро переоделся. Обыскал мои карманы, мобилу, кошелек забрал, жвачку там…, – Лешик махнул рукой. – Я уже думать забыл о Пуфике, самому бы живым уйти. Испугался, что вы меня не дождетесь, свалите. Напяливаю штанищи, а они холодные, знать из сарая притаранил. Бедные яички, то отбивают, то замораживают. Оделся я, стою. Бородач херак мне леща увесистого, аж кепарь слетел. Думаю, он злился, что тетка с жиробасом не отдали меня ему поглумиться. Ага, у него на харе такой маньячек проскакивал. Подобрал, значит, абрек бейсболку, сорвал картон, на себя примерил, потом подходит, козырьком в лоб мне уперся и шипит так по-козлиному: «Нас тут со стволами полсотни, сунетесь – кончим за раз. А расскажешь кому, что мы здесь, найду, язык отрежу и в жопу засуну». Конечно, я поклялся и мамой, и папой. Тут снова тетка входит, в руках этот шапец вертит, дает мне и на выход. Погнал меня бородач, значит, то пинком, то кулаком в спину сунет и все шипит: «Убью, скотина, если расскажешь кому и своим скажи, что их тоже убью». У меня яйца более-менее отошли, уже и по лестнице, и бегом могу. Открывает абрек люк, говорит, через две минуты, чтобы мы испарились, иначе стрелять начнет. Остальное вы знаете, – закончил Лешик. Расстегнул ширинку, залез рукой и стал что-то там щупать в ватных штанах.

Обмен оказался неравноценным. Лешик выиграл больше остальных. Неважно, что негостеприимным жителям «Сахытчи» его свобода и ватная подстилка из-под овцы ничего не стоили, однако для самого парня что одно, что второе – дар бесценный. Андрей в этом размене считал себя проигравшим. Он надеялся сбагрить балласт селянам. Теперь оставшийся провиант придется делить на троих. Впрочем, Максим был рад снова видеть веселого и говорливого товарища. Несмотря на приличную разницу в возрасте, они общались на равных.

Лешик застегнул гульфик, поинтересовался, куда теперь идут. Не в смысле конечного пункта, а о планах на ближайшую перспективу. Узнав, что направляются к федеральной трассе, хлопнул себя по ляжкам и поведал, как срезать приличный кусок – сто раз ездил. Предложил идти через перевал. Там раньше грунтовка была. Через два села, по мосту через реку, мимо метеостанции выходила она на «федералку» возле «Лукойловской» заправки. А чуть дальше по трассе двухэтажное кафе «Ашот» с большой парковкой.

Они снова шли. Шли трудно, медленно. Без снегоступов Лешик утопал в снегу и потел, как лошадь. Первым делом, когда достигли леса, нарезали подходящих ветвей, и Максим, наконец, смог применить навык по плетению снегоступов. Под вечер вышли на небольшое плато. Лешик осмотрелся и с полной ответственностью заявил:

– Село здесь, прямо тут, – рукой указал на девственно-чистый снег. Долго всматривались, выискивая дымок либо намек на лаз. Ничего. Двинулись дальше. Андрей шел первым. Снег под его ногами вдруг разверзся. С белыми комьями, под треск досок мужчина провалился. Больно упал на что-то твердое и ребристое. Сердце бухало, как и должно в подобных случаях – тяжело, сильно. Без резких движений, прислушиваясь к боли в правом боку, вглядываясь и принюхиваясь к полумраку, он поднялся на колени. Свет пасмурного дня робко проливался в проломанную крышу. Глаза, непривыкшие к резкой смене освещения, видели лишь, что под дырой – коровий скелет и бросившихся врассыпную мышей. Пахло гнилой соломой, навозом и еще чем-то сладковато-нехорошим.

– Пап! Пап! Ты как?! – сверху раздался испуганный громкий голос Максима.

– Отойди, свалишься, –  Лешика оттаскивал мальчика от края.

– Отстань, – сопротивлялся Максим.

– Все нормально, Макс! – крикнул Андрей вверх. – Тут какой-то сарай… Ты не кричи и отойди от дыры.

Он подобрал ружье, снял с предохранителя. Затем достал из кармана зажигалку. Огонек вспыхнул полудохлой козявкой. В поредевшем сумраке каменного сарая, поделенного на клети, мужчина увидел распахнутую дверь, за ней спрессованный снег и в нем темный, узкий проход, в который можно было пролезть разве что на четвереньках. Андрей трудно сглотнул. Надвигается ночь, скоро придется искать место для ночлега. Заснеженные горы и долина голые.

 Не считая запаха, мышей, скелета, место выглядело безопасным, если бы не дыра в снегу.

– Ждите меня! – крикнул Андрей двум головам, чернеющим в проломе. – Здесь лаз, посмотрю, куда ведет. Может, к дому. Тогда тут заночуем.

– Пап, не ходи, пожалуйста, – заскулил Максим.

– Макс, здесь никого нет. Я только проверю.

– Откуда ты знаешь, что нет? – вопрос повис в затхлом воздухе без ответа.

Андрей отвязал снегоступы, снял вещмешок, из бокового кармана достал газету, скрутил в трубку, поджог. Держа факел перед собой, полез в снежный тоннель. Темнота отступала неохотно, казалось, цеплялась за каждый выступ, за каждую вмятину. Покатые стены были отполированы. Снег под коленями утрамбован. «По всей видимости, ходом пользовались активно, пока не съели всех коров».

Ружье он волок за ремень, прикладом вперед. Факел быстро прогорал и в какой-то момент подобрался к пальцам. Андрей бросил остатки газеты, судорожно принялся доставать из кармана крафт-бумагу из-под консервов. Огонек, наконец, погас, погрузил лаз в кромешную теменоту. Мало того что тесные стенки всячески мешал вынуть оберточную бумагу, Андрей еще не обнаружил на месте зажигалку. Он испытал приступ страха. Представил себя погребенным под тоннами снега, обреченного умирать мучительной смертью.

Лег на спину, перекатился на бок, проверил карманы справа, затем слева. Зажигалка нашлась, а вот бумага не сразу. Сложенная вчетверо обнаружилась почему-то на животе под свитером. Трясущимися руками смял в трубочку, поджог. Ничего кругом не изменилось.

Секунду-другую Андрей боролся с сильным желанием вернуться, но воспоминание о снежной пустыне и надвигающейся ночи заставили ползти дальше.

В дом попал через дыру в стене. Догорающей бумаги хватило на мгновение осветить вывороченные камни, кровать, фотографии в рамках на стене, плафон под низким потолком, распахнутую дверь и черноту соседней комнаты. Воцарился мрак.

«Так, спокойно, – мысленно проговорил Андрей, сделал вдох-выдох, – я попал в чье-то жилище, скорее всего, все мертвы. Доели корову и померли от голода. У меня есть ружье. Это хорошо, но нет света. Значит, надо найти бумагу или то, что может гореть. Так…, надо идти по стене, фотки точно могут гореть». Он еще несколько секунд медлил, вслушивался в мертвую студеную тишину, после чего вытянул левую руку и сделал короткий шажок вперед.

Половица под ногой мерзко простонало, сердце взбрыкнуло и помчалось галопом. Андрей замер. Шум собственного дыхания мешал слушать темноту. Вроде бы тихо, двинулся дальше.

Чуткие пальцы скользили по неровной каменной кладке. Шаг, за шагом, вот угол, поворот. «Справа должна быть кровать, еще пара метров и фотки». Нога наступила на что-то мягкое и скользкое. "Плевать", – Андрей наклонился вправо, принялся водить рукой по стене. Тронул рамку. Та качнулась и упала. «Черт», – мысленно выругался Андрей. Отметил, что не услышал удара о пол. Понял, это связано с той субстанцией, в которую вляпался, скорее всего, дерьмо, хотя не пахло.

Нащупал край картины, при этом коснулся чего-то холодного и студенистого. По спине пробежали мурашки. Андрей поднял рамку, отступил на шаг. Вырвал фотографию, поджог.

Он не угадал, это было не дерьмо. Нечто темное, желейное лежало кучей возле кровати, поблескивало слизью и напоминало лягушачью икру, только в десятки раз крупнее. Но не это напугало Андрея до потери личности, а человеческие ноги в мятых холщевых брюках, обутые в войлочные гамаши, выглядывающие из-под этой кучи.

Боль в пальцах привела в чувства. Андрей выронил дотлевающую фотографию. В угасающих отблесках пламени нашел взглядом лаз, уже точно знал – из норы и сломя голову бросился прочь. Жуткая кровожадная тварь с выпученными глазами, с частоколом острых зубов преследовала его. Щелкала пастью прямо за спиной.

Он не помнил, как оказался в сарае. Тусклый свет сквозь дыру раздвинул пространство и запустил время:

– Вытаскивайте меня отсюда! – громко сипел Андрей, отвязывая трясущимися пальцами веревку от рюкзака, озираясь на дыру в снежной пробке.

– Веревку, веревку кидай! – крикнул сверху Лешик.

– Заткнись, – шикнул на него Андрей.

Наконец, справился с завязками. Бросил кольца в протянутые руки. Стоя на коленях, Лешик поймал веревку с первого раза.

Андрей наскоро обмотал талию, привязал снегоступы к вещмешку, повесил за плечи, ружье на шею, просипел:

– Тяните.

Они тянули. Снег продавливался, ноги скользили. Им не хватало сил. И высота-то смешная – трех метров не будет. Андрей заметил у стены длинную жердину. Отвязался, сбегал за ней, сунул в дыру. Помогал Лешику и Максиму поднимать себя, взбираясь по палке.

Общими усилиями , наконец, оказался наверху. Первым делом Андрей закрепил на ногах снегоступы, после чего через двухметровый промежуток омотал Максима и Лешика. В связке пошел первым.

Брели, пока не кончились силы. К этому моменту стемнело, часы показывали четверть одиннадцатого. Заснеженное голое пространство было неуютным и опасным. Небольшой горный выступ слева решил проблему с ночлегом.

По прикидкам от мертвого дома удалились километра на четыре. Костер разводить не стали, поели всухомятку. Андрей сторожил ребят всю ночь, задремал лишь под утро. Сон виделся жутким – идет по оледенелому с разбитыми стеклами, со снежными заносами вагону. Двигается не спеша, смотрит по сторонам, заглядывает в купе.  Уже прошел половину, все места пустые. За разбитыми окнами белая равнина, падает снег. Кругом тихо, слышно скрип снега под ногами. Сдвигает очередную дверь, видит двух замерзших людей. Заходит внутрь и разглядывает их. Жену узнает по рыжим волосам, она сидит за столиком, смотрит в окно. Напротив под одеялом Ксеня и тоже окоченевшая. Стекло целое, снега нет, только жуткий холод. Намного холоднее, чем в коридоре. Изо рта Андрея вырывается струя пара. Ноздри немеют, кожу на лице стягивает, мерзнет лоб. Сердце бухает. От страха чешутся голени. Только собирается уйти, как дверь захлопывается. Андрей кидается к ней, пытается открыть. Дергает, дергает дверную рукоятку – никак. Слышит за спиной, будто лед трескается, а затем голос жены как со сна – слабый и вялый:

– Мы еще не приехали. Кондуктор сказал не выходить.

Захныкала Ксеня:

– Пап, не уходи. Мне холодно.

Страх струнами стянул Андрея, он ни уйти не может, ни обернуться. А лед позади все трещит, с грохотом осыпается на пол. Когда на плечо ложится  каменная рука, он проснулся.

Брезжил рассвет. Андрей снял варежку, зачерпнул снег, растер по лицу. Страшный липкий сон не желал отпускать. Стряхнул белую крошку с бороды, которая уже стала густой. Холод отогнал наваждение, освежил мысли. Андрей наклонился влево, вправо, прислушался к ране в боку. После вчерашнего экстрима ожидал кары. Тем более, перед сном она поднывала. «Вроде бы обошлось». Он не спешил будить ребят, вертел головой, осматривал окрестности и вспоминал.

– Осторожней, – Андрей вцепился в дверную рукоятку, инстинктивно вдавливая в пол воображаемую педаль тормоза.

– Все в ажуре, – спокойно ответил шофер подержанной «приоры», выводя машину на заснеженной дороге из юза. Не успел встать в полосу, как из-за поворота вылетела «тойота». На дрифте, протирая покрышками белое полотно до асфальтовых дыр, иномарка в сантиметрах разминулась с такси.

– Глаза разуй! – водитель крутанул рулем и «Приора» вошла в новый занос. Ее повело по снегу, переднее колесо ударилось о бордюр.

– Поосторожнее можно, – послышался с заднего сидения гневный девичий голос, одновременно с ним раздался детский вскрик. Мальчик лет одиннадцати с испуганным лицом таращился в окно.

– Придурки, – девушка с розовыми волосами вывернула шею и злым взглядом провожала японца.

Несмотря на снег, который засыпал газоны, тротуары, крыши домов, припаркованные машины и все продолжал падать большими хлопьями, пассажиры такси были одеты, словно собрались прогуляться в ветреную погоду летом. Так оно, собственно, и было. Семья Тимофеевых прибыла в курортный Кисловодск девять дней назад и только два из них смогла использовать по назначению. Уже как неделю, не переставая, город засыпал снег. И это в июле!

Возможно, Тимофеевы пережидали бы аномалию и продлили проживание в отеле, если бы не утренние новости. Последние дни телевизор в их гостиничном номере не выключался. Информация последнего часа переполнила терпение и заставила семейство сорваться с места. Они больше не надеялись, глядя, как на подоконниках растут белые шапки, падает столбик термометра, а снегоуборочные машины все реже проезжают по улице.

Все вещи уместились в пару чемоданов, в объемную сумку и детский рюкзак. Семья отправилась на вокзал в сомнительной надежде сбежать из города на ближайшем поезде. В общем-то, не Кисловодск они торопились покинуть, а скорее очутиться дома в подмосковном Алабино. В котором уютно, тепло, где без проблем можно перезимовать и где по соседству живут родные души – мама и сестра Андрея.

Пешеходы, утепленные не по сезону, особенно выделялись приезжие – кто во что горазд, двигались по тротуарам, пересекали дороги, заходили в подъезды, выдували облачка пара. По большей части на их лицах читались сосредоточенность и  растерянность. Нигде не было видно детей, да и взрослых попадалось меньше, чем в обычные дни.

На повороте за пятиэтажкой раздался пронзительный сигнал клаксона, а через секунду послышался удар.

– Поцеловались, – еще не видя происшествия, заключил таксист, плавно вписывая машину в поворот. Так оно и было. Серебристый «Фольксваген» с желтой «шестеркой» перегородили левую полосу, а их хозяева ругались и размахивали руками, напоминая барбосов. Объехали аварию. Осторожно, крадучись водитель спускал "приору" по наклонной проезжей части мимо каскадной лестнице в парк.

– Резина летняя? – спросил Андрей.

– А какая еще? Скоро растает, опять менять?

В самом конце спуска на повороте машину все же понесло. Водитель надавил на тормоз, затрещала АВSка.

– Блин, блин, – он сморщился, активно заработал рулем.

Обошлось. Оставшийся путь к железнодорожному вокзалу таксист вел «приору» предельно осторожно. На «Курортном бульваре», на подъездах к нему творилось столпотворение. Несколько врезавшихся машин перегородили проезжую часть. Люди с чемоданами, сумками, явно нацелившиеся покинуть город, создавали невероятную толкотню. Под ногами мельтешили дети, матери их громко звали, ругались водители, сигналили машины. Людская масса текла живой рекой в сторону вокзала.

– Макс, держись рядом, – Андрей остановился и строгим взглядом следил за отставшим сыном, который лавировал между взрослыми все ровно, что листик между валунами в бурном потоке.

– Ксеня! Подождите! – крикнул Андрей дочери. Та обернулась. Глаза ее были испуганными и тревожными.

– Мам! – крикнула Ксеня женщине, волочащей за собой перевернутый чемодан колесиками верх, – папу с Максом надо подождать!

– Что?! – Лена обернулась, нервным взглядом запрыгала по толпе.

Мрачный гул над людской рекой походил на грязную пену.

– Внимание, встречающие! Поезд сообщением Москва – Кисловодск прибывает на второй путь.

Толпа всколыхнулась, устремилась к пирону.

Андрей схватил сына за руку, обернулся. Ни дочери, ни жены уже не увидел, лишь спины, затылки да чемоданы.

– Макс, шевели ногами.

Их сдавило со всех сторон. Полный мужчина с отекшим лицом навалился на мальчика.

– Осторожнее! – Андрей высвободил руку из вспотевшей ладони сына, толкнул мужчину в сером льняном пиджаке. Тот резко повернулся, словно укололи, вытаращился на Андрея.

– Осторожнее, говорю, здесь дети.

Мужчина взглянул на мальчика, ничего не сказал. Следующим волнением толпа сдвинула его вперед, и он очутился перед Андреем. Их несло дальше по вокзалу к выходу на пирон. Люди уплотнились так, что передвигаться стало возможно лишь маленькими шажками. Гул и негодующие возгласы носились над головами.

– Макс, вперед становись, – Андрей с трудом отлепился от мужчины в сером пиджаке, помог сыну встать  перед собой.

В какой-то момент толпа остановилась, качнулась назад, затем снова потекла вперед, откуда доносились громкие мужские голоса. Заверещали женщины. Воздух сделался спертым, удушливым, словно из него откачали кислород, тяжелым, пахнущим потом. Впереди раздался выстрел. Толпа отпрянула. Справа заплакал ребенок. Голос в рупоре перекрыл всех:

– Назад! Посадка закончена! Поезд забит под завязку! Через три часа придет следующий! Не напирайте!!! Назад!!!

Снова громыхнул выстрел.

Постепенно народ растекся по вокзалу, оставив лишь  узкий проход через центр. Людей было много и их все пребывало. Через распахнутые двери зала ожидания с поклажей и снегом на плечах втекали непрерывным потоком,  распихивались и уплотнялись.

Пристроившись у окна, за которым все шел снег, Андрей вынул из бокового кармана чемодана бутылку с водой, дал сыну. Сам принялся набирать на телефоне номер. Впрочем, как и многие другие.

– Линия перегружена. Позвоните позже, – уведомил женский голос в динамике.

– Черт, – Андрей снова набрал Лену.

Ответ прежний. Попробовал дозвониться до Ксени – тот же результат.

– Ну да ладно, – сунул мобильник в карман, посмотрел на сына:

– Ты как, дружок?

– Мама с Ксюшей уехали?  – спросил мальчик с измученным лицом.

Андрей опустился на корточки, взял сына за руки, заглянул в увлажнившиеся глаза. – Думаю, да. Но на всякий случай пойдем и проверим.

– Извините, – мужчина обратился к рядом стоящей женщине в сланцах на босую ногу, в салатовых лосинах, в свитере с люрексом.

Женщина обернулась.

– Вы не присмотрите за вещичками, мы на минутку.

Незнакомка быстро пробежала по Андрею взглядом, задержалась на мальчике, кивнула:

– Хорошо.

Медленно и внимательно они протискивались по залу ожидания, высматривая среди множества родные лица. Дошли до турникетов на платформу, перед которыми стояли металлические ограждения и крепкие парни в форме полиции. Они не были вооружены, лишь дубинки на поясах, да у стены стопка щитов.

Ни Лены, ни Ксении они не нашли. Макс, который с некоторых пор не любил, когда его брали за руку, теперь не выпускал большую ладонь отца и следовал за ним как привязанный.

Они остановились напротив электронного табло. Все строки были черные, кроме одной: «поезд №416 Кисловодск – Москва прибывает на второй путь в 20:00».

– Пап, – Максим снизу смотрел на отца, – а как еще можно отсюда уехать?

Андрей помолчал, затем ответил:

– Пожалуй, никак. Аэропорта здесь нет, а дороги в очень скверном состоянии, и снег все идет. Поездом самый безопасный путь. Пойдем к телику, новости посмотрим.

Рядом с кассами на высоте, примерно, трех метров висел плазменный телевизор. Люди перед экраном образовали плотное полукольцо, хотя, если обернуться и окинуть взглядом зал ожидания, смотрели и слушали все.