Воспоминания о Верувине. Полное собрание бесплатное чтение

Нори

«Честь у человека одна.

Но и жизнь… тоже».

Комментарий к цитате сотника Белиада

из дневника неизвестного солдата

Когда солнце по своему обыкновению прячется у западного горизонта, его последние лучи проходят сквозь массивные каменные зубцы городских стен, и от этого на город падает зубастая тень, похожая на огромную пасть. Чудовище по имени Время смыкает челюсти, в последнюю очередь всегда проглатывая выделяющуюся цитадель лорда Гилмора, затем погружает город всё глубже в пучину ночи, а на утро пренебрежительно выплёвывает обратно, позволяя старому, но жизнерадостному замку Тагервинд прожить ещё один солнечный день.

В каждый из таких дней Нори младший, сын местного гончара, просыпался, тянулся на медвежьей шкуре, брошенной на кровать поверх соломы, и с унынием осознавал, что находится всё там же: в доме отца в Тагервинде. Его ежедневное расписание, кроме удовлетворения базовых потребностей, состояло из работы в мастерской и прогулок с друзьями, но мечтательный Нори хотел овладеть мечом, совершать героические поступки, разоблачать мифы и спасать угнетённых – в общем, хотел заняться чем-то по-настоящему интересным, вместо того, что ему фактически предстояло.

В один из дней, ничем не отличавшийся от других, он проснулся, повернулся на другой бок и тут же почувствовал тычок черенком метлы в поясницу.

– Вставай, бездельник! – прохрипел сзади Нори старший, отец распавшегося семейства и почти легендарный гончар, когда-то создавший набор посуды для лорда Гилмора, повелителя Тагервинда.

Этот злосчастный набор был пиком гончарной карьеры старшего Нори, но этим самым пиком он так гордился, что после него приобрёл непоколебимую уверенность: делать глиняную посуду – призвание не только его, но и его сына, ибо важнее дела на свете не существует. Этой уверенности младший Нори не разделял, но его мнения обычно никто не спрашивал.

– Я говорю, вставай! – прикрикнул отец и снова ткнул сына метлой в спину.

– Отец, глина от меня никуда не убежит, – промычал младший Нори и поднялся, принимая сидячее положение.

– Зато время убежит. Пока светло и тепло, завтракай и бегом в мастерскую, я скоро тоже приду. Неужели ты не понимаешь важность нашего ремесла? – распылялся отец.

– Понимаю, но…

Старший Нори перебил его и продолжил настаивать, не желая слышать никаких отговорок:

– Раз понимаешь, поднимайся быстрее и приведи себя в порядок. Возможно, сегодня к нам зайдёт лорд Гилмор, его святейшество.

Младший Нори с сомнением приподнял бровь и посмотрел на отца:

– С чего бы ему заходить к нам, если последние три года он даже мимо не проезжал? Может, лорд Гилмор, а может, леди Гастия, а может, звёзды на небе сойдутся так, что к нам поползут заказчики со всего света…

– Молчать! – раздражённо вскрикнул отец и ударил младшего Нори метлой по руке, в этот раз довольно сильно.

Сын схватился за предплечье и потёр его.

– Как ты разговариваешь с родителем! – продолжал старший Нори, эмоционально размахивая метлой. – Я всю жизнь забочусь о тебе, кормлю и пою нас, поддерживаю репутацию мастерской, а ты? Валяешься на шкуре до полудня, затем до обеда сбрасываешь свой зад с кровати, потом до вечера делаешь пять оборотов махового колеса, оставляешь засыхать кривую поделку и сбегаешь к своим шлюхам в трактир!

– Они не шлюхи! – возразил сын и поднялся с кровати.

– Из всех моих слов ты услышал только это?! – гневным шёпотом процедил отец и медленно указал рукой на дверь. – Если к зениту не будет закончено три заготовки горшков, отправлю тебя в дозорные, прозябать на стенах!

Младший Нори вздохнул, накинул рубаху и вышел из дома. На дворе был солнечный июнь, с гор дул свежий ветер, а воздух был столь чистым и освежающим, что, вдыхая его, люди иногда невольно улыбались. Нори побрёл к мастерской, которая находилась совсем рядом, и бормотал себе под нос:

– Лучше уж на стене стоять, там хоть вид красивый… Старый осёл.

Нори шаркал по грязи мимо ветхих домов северной окраины Тагервинда, поглядывал на людей и, добравшись до цели, распахнул скрипящую деревянную дверь. В мастерской стояло три гончарных круга с маховыми колёсами и педальным механизмом, в правом углу была чёрная от сажи печь для разогрева глины, а в левом ещё одна – для обжигания и завершения глиняных заготовок.

Нори надел толстые рукавицы, резким от недовольства движением схватил совок, дважды зачерпнул глины из широкого железного таза и бросил её на стальной поднос, который затем небрежно задвинул ногой в печь для разогрева. Глина была влажной, а дверь на задний двор мастерской оставлена приоткрытой – очевидно, старший Нори уже был здесь ранним утром. Нори только захотел сесть на минуту у окна, как в дверь кто-то постучал. Он открыл и увидел своего давнего друга, местного хулигана и такого же «бездельника» Стафорта.

– День добрый, горшечник, – ехидно произнёс Стафорт, улыбнулся и осмотрел мастерскую, убеждаясь, что тут ничего не изменилось.

– Бывало и добрее, – пробурчал Нори. – Что, позлорадствовать пришёл? Похвастаться своей свободой?

– Разве я так делал хоть раз? – отклонившись назад и мотая головой, спросил Стафорт и тут же засмеялся. – Сегодня пьянка у Келли, пойдёшь? Там будет твоя… эта… как её?

– Мирта, – угрюмо ответил Нори, но теперь в выражении его лица появилось что-то ностальгическое и тёплое.

– Мирта, точно, – подтвердил Стафорт и взмахнул рукой. – В общем, на закате у Келли, приятель. Нас там, правда… могут поджидать из-за тех украденных кур. Ну, подерёмся, первый раз, что ли? – беззаботно рассуждал он. – Тем более с нами будет такой герой как ты, известный защитник козьего молока и хранитель подсолнечного масла!

Нори хотел ткнуть Стафорта в грудь за эту шутку, но тот уклонился, отпрыгнул и, посмеиваясь, попрощался:

– Ладно, пойду по своим делам, пока! А-а, точно, у меня нет никаких дел! Тогда пойду играть в кости и пить эль.

– Засранец, – сказал ему в след Нори, но Стафорт его уже не слышал.

Сын гончара завистливо засмотрелся на удаляющуюся фигуру друга, а когда обернулся, заметил, что его заготовка в печи покрылась сажей и затвердела.

– Да чтоб тебя… – простонал Нори, подскочил к печи, вынул поднос и понёс его вместе с глиной на улицу через заднюю дверь.

Он вышел в сырой двор, укрытый от солнца тенью городской стены, осмотрелся и увидел маленькую ямку, в которой лежало ещё четыре таких же затвердевших заготовки и один неоконченный, кривой горшок, явно обжаренный преждевременно. Нори вздохнул, свалил глину с подноса туда же и ногой постарался поправить ближайшую траву так, чтобы она прикрывала его неудачи, но трава отказалась идти на это и приняла прежнее положение. Тогда Нори сплюнул в сторону и с чувством обречённости вернулся в мастерскую. Он хотел уже взяться за новую заготовку, но вдруг услышал городской колокол. На улице поднялся неопределённый гомон, люди зашевелились и обсуждали что-то. В общей шумихе стало слышно гонцов, которые расходились по улицам Тагервинда и высокими голосами кричали:

– Люди, объявлено военное положение! Лорд Гилмор созывает всех на площадь! Люди!..

Нори посмотрел на глину в своих руках, бросил её обратно в таз, снял рукавицы и, забыв даже захлопнуть дверь, спешно направился к площади. В городе чувствовалась тревога: те, кто ещё не спешил увидеть лорда, шептались и переглядывались, что-то планировали и выражали свои опасения. На центральной площади, у эшафота для публичных казней, уже стоял отряд арбалетчиков. В их окружении, стоя между двух виселиц, возвышался лорд Гилмор в блестящем стальном бацинете, красном бархатном плаще до щиколоток и нагруднике с гравировкой в виде золотого грифона. Он ждал ещё несколько минут, пока соберётся достаточно людей, а затем властно поднял правую руку – все мгновенно замолчали. Не все жители Тагервинда уважали Гилмора, но он был честным правителем и за те двадцать лет, что он провёл на троне, ему так и не нашлось достойной замены. Поняв, что даже его собственный сын растёт избалованным дураком, Гилмор сослал его прочь, чтобы наследственная монархия не сыграла с городом злую шутку – из таких же соображений Гилмор действовал и в остальных случаях, неизменно ставя благополучие города выше прочих благ.

Дождавшись абсолютной тишины, Гилмор снял шлем, обнажив коротко стриженные седые волосы, и заговорил чистым громогласным басом:

– Жители Тагервинда! У меня для вас… скверные известия. Две недели назад было собрание лордов, на котором обсуждалось текущее распределение территорий. Но начать мне придётся издалека… Вы знаете меня: я никогда не желал лишнего и не гнался за властью, но иногда нам не хватает земли для посевов, для ферм, чтобы кормить свои семьи. Как мы можем запасать пищу на зиму, если не успеваем собрать достаточно? Я уверен, что большая часть из вас, моих верных подданных, не раз голодала в начале марта, когда нашей надеждой остаётся только лес Стайнарон, полный оленей и кабанов, – на этих словах многие головы в толпе понимающе покивали и переглянулись, а Гилмор продолжал. – Порой я и сам не мог позволить себе достойный обед. Чтобы решить эту проблему, я высказал необходимость перехода некоторых земель провинции Кетнира под наше знамя, это было в прошлом году. Несколько месяцев я ждал одобрения от наших соседей, но так его и не дождался. Теперь ситуация стала ещё хуже: лорд Ренамир захватил четыре провинции и объявил свои владения Ренской Империей. Он, видно, считает себя богом! Заносчивый глупец. Как бы там ни было, земли, на которые я претендовал, захвачены, но этим всё не кончилось. Следующая провинция, которую он хочет взять силой – Тагервинд.

Толпа возмущённо завыла. Вверх поднялись протестующие руки, люди возгласами перебивали друг друга. Гилмор снова поднял правую руку, но теперь тишины пришлось ждать дольше. Его поддержала личная гвардия, которая стала кричать на людей и повторять: «Тишина!», и вскоре жители Тагервинда снова замолчали, хотя где-то между ними продолжали пробиваться бурчание и возражения. Гилмор продолжил:

– Разумеется, мы не отдадим город без боя. Поэтому я собрал вас здесь, чтобы лично сказать: все, кто может держать оружие, получат его сегодня вечером. Я назначу сотников, мы создадим посты оснащения ополчения. Там вас запишут и распределят. У Тагервинда богатый арсенал, хотя я и надеялся, что нам никогда не придётся его задействовать, – с сожалением сказал лорд и сделал небольшую паузу, глядя в землю. – Армия их треклятой Ренской Империи будет здесь примерно через неделю. Дозорные с краёв провинции уже страдают от вылазок разведчиков Ренамира. А сейчас расходитесь, спрячьте всё ценное и закончите дела, требующие завершения! Это ваш последний мирный вечер на этой неделе, через два дня город будет закрыт для въезда и выезда. Если верите в богов, молитесь им, чтобы мы пережили осаду и показали Ренамиру, где его место!

Лорд Гилмор спрыгнул с эшафота, сел на белого коня и направился в цитадель. Жители Тагервинда ещё некоторое время нерешительно топтались на площади и оживлённо обсуждали неприятные новости, но вскоре почти все разошлись. Нори бегом добрался до мастерской и увидел там своего отца, сидящего как ни в чём не бывало за гончарным кругом и придающего форму глиняной тарелке.

– Ты где был, остолоп?! – вскрикнул старший Нори. – Глины убавилось, горшков не прибавилось! Печь горит, дверь на распашку! Ты совсем сдурел?!

Младший Нори подошёл к отцу, взял с его гончарного круга пока ещё мягкую глиняную тарелку и бросил её на каменный пол, от чего та расплющилась и развалилась на три части. Старший Нори вскочил, толкнул сына и закричал:

– Рехнулся?! Двадцать лет, а мозгов – как у цыплёнка!

Младший Нори с вытаращенным глазами посмотрел на отца и понял: тот ещё ничего не знает.

– Война, отец, – тихо сказал парень, пребывая в шоке.

– Ты что городишь?! Наслушался опять баек в трактире, болван?

– Война! – повторил младший Нори. – Настоящая война, отец! С Рен… С Ренской Империей!

– Какой Империей, хватит летать в облаках, бери заготовку и делай вазу!

Младший Нори голой рукой взял кусок глины из таза и бросил его в отца с криком:

– Да послушай ты! Опять просидел всю жизнь в погребе, ты так и останешься там копаться в своих запасах и вытаскивать глину из жилы! Лорд Гилмор собирал всех на площади, через неделю на нас нападут!

Старший Нори замер на секунду, а затем непонимающе помотал головой:

– Через… Гилмор… Погоди, бессмыслица какая-то. Ты точно не перепил? Зачем кому-то нападать на Тагервинд?

– А я откуда знаю?! – заревел младший Нори. – Если сомневаешься, можешь съездить к Ренамиру с ближайшим караваном, жду тебя обратно с топором в башке! Старый дурак, кто ещё в облаках летает! Сидишь тут со своими горшками, топишься в глине, и меня с собой затягиваешь в это серое болото… – он чувствовал такой напор эмоций, спровоцированный грядущей осадой, что больше не мог себя контролировать. – День за днём одно и тоже: глина, глина, глина, гончарные круги, печи, ножи, краска… Да пошло оно всё, теперь в этом нет никакого смысла! И ты пошёл! Сегодня я записываюсь в патруль. Может, хоть эта война что-то изменит и я, наконец, добьюсь… хоть чего-то.

Старший Нори ошеломлённо смотрел на сына, его руки поджались к груди, а челюсть дрожала. Он не знал, что сказать в ответ на срыв ближайшего и единственного родственника, а изобличённая бессмысленность всей работы во время грядущей осады парализовала мужчину, посвятившего всю жизнь одному лишь гончарному делу. Он не был готов к тому, что этот месяц ему преподнёс, и скованный своей беспомощностью остался стоять на месте, пока сын не махнул на него рукой и не ушёл прочь.

Младший Нори зашёл домой, переоделся, поправил поясной ремень и умылся в бадье. Он вышел на улицу и, не тратя ни секунды, пошёл к казармам. Люди вокруг носились из стороны в сторону, женщины рыдали и перебирали вещи, а мужчины заколачивали окна и вытаскивали из тайников давно запылившееся оружие. Дети же, не осознавая происходящего, наблюдали за ними со стороны, некоторые просто играли во дворах, будто ничего в их жизни не изменилось. На улице Нори встретил маленькую девочку по имени Галла – для её семьи они с отцом когда-то делали набор столовой посуды. Галла встала прямо перед Нори и с дрожащими поджатыми губами задала вопрос:

– Нори, почему все кричат? Почему бегают туда-сюда?

Парень присел перед ней на колено и негромко ответил:

– Галла, тебе нужно держаться рядом с мамой и папой. Скоро в этот город придут злые люди, и если они тебя найдут, то сильно обидят. Поняла? Беги скорее.

Девочка несколько раз кивнула, а на её нижних веках заблестели скапливающиеся слёзы. Дослушав слова Нори, она тут же пустилась бежать в сторону своего дома.

Дальнейший путь по каменистой дороге был недолгим, и через несколько минут Нори оказался перед одноэтажным каменным зданием с деревянной крышей, заваленной соломой. У окованной дубовой двери казарм стоял алебардщик, который отстегнул переднюю часть кирасы и поправлял под ней обмундирование. Он заметил приблизившегося к нему Нори, поднял взгляд и сказал:

– Я тебя знаю! Сын гончара. Зачем пришёл?

– Хочу записаться в стражу, нести дозоры и патрулировать, пока не придёт время защищать город, – решительно произнёс Нори, хотя какая-то его часть боялась об этом говорить.

Между героем и трусом порой очень тонкая грань, и Нори сейчас балансировал на ней, опасаясь принять неверное решение. Алебардщик пожал плечами и кивнул на дверь:

– После коридора налево, там сидит командир стражи. Тебе к нему.

Нори кивнул, помедлил секунду и открыл тяжёлую дверь. Он зашёл в прохладный каменный коридор, бесшумно прошагал по нему несколько метров и свернул налево, где была комната с письменным столом и угрюмым мужчиной, который что-то медленно выводил пером на бумаге. Дневной свет из окна отражался в его покрасневшей лысине, а с седоватых усов свисала капля пота – казалось, он тратил немало сил на документ, которым был занят.

– Командир? – неловко спросил Нори, поёжившись у двери.

Мужчина поднял голову и осмотрел его.

– Гонец? – сухо спросил он.

– Нет, господин.

– Уборщик?

– Нет, – снова ответил Нори.

– Новый писарь, что ли? Наконец-то. Перо держать ты уже обучен, надеюсь? – с облегчением спрашивал командир стражи, отложив документ в сторону.

– Не обучен, господин, – смущённо ответил Нори.

– А читать-то умеешь? – нахмурился командир.

– Нет.

– Что же ты за писарь такой, раз не можешь читать и писать?! – возмутился мужчина и покраснел ещё больше.

– Так я не писарь, господин! Я пришёл записаться в стражу, я Нори, сын гончара.

Командир поднял указательный палец, собираясь что-то высказать, но подумал и опустил его обратно, а вместо задуманного произнёс:

– Сразу бы и сказал, а то стоишь тут, изображаешь из себя писаря. Короче! – вдруг рявкнул он. – В патруль или на стену? На стене смены дольше, но плачу лучше.

Нори почесал голову и неуверенно ответил:

– На стену, наверное.

– Наве-ерное, – передразнил его командир и пригрозил пальцем. – В тебе не должно быть сомнений, солдат, враг у наших ворот!

– Да, господин, – кивнул Нори и выпрямился.

Командир поднялся из-за стола и с прежней резкостью продолжил говорить громко и чётко:

– И я тебе не господин, юнец, я старший сержант стражи Аргус Малиарт. Для тебя – командир Аргус и больше никак, уяснил?

– Уяснил, командир, – с лёгким испугом ответил Нори и тут же спохватился. – Аргус! Командир Аргус.

– Другое дело, – скривив усы довольной улыбкой, сказал командир и упёр руки в пояс. – Отвечай честно: сколько спал в последние дни?

– Что вы имеете в виду? – смущённо переспросил парень.

– Часов! Сколько ты спишь за ночь, юнец?

– Часов девять, – Нори пожал плечами и отвёл взгляд, чувствуя, что мог даже преуменьшить.

– Девять?! – изумился Аргус и вытаращил глаза. – Да я столько в неделю сплю! Ты что, изгнанный сын Гилмора?! Будешь спать четыре, в лёгкие деньки, может, шесть, привыкай. Впрочем, о шести можешь только мечтать, лёгких деньков больше не будет!

Каждую свою фразу Аргус будто не говорил, а лаял или выплёвывал, и вся эта резкость уже слегка отбила у Нори желание идти в стражу, но он решил не судить дело по одному лишь его исполнителю и ждал, когда его направят куда-нибудь, кроме этой сырой комнаты командира. Тем временем Аргус продолжал выплёвывать слова из-под усов:

– В конце коридора оружейная, получишь там форму и оружие, пока примерь и потренируйся на плацу за казармами. В шесть вечера выходишь вместе с Талькой и Сабиром, сменяете дозор на барбакане. Пошёл!

Нори вздрогнул от последнего слова, кивнул и спешно направился к концу коридора. Он вошёл в просторную оружейную, которая была расположена в деревянной пристройке к основному зданию. Здесь находилось два стражника в лёгких доспехах, и оба они спали, опершись шлемами друг на друга.

– Я… – заговорил Нори, и от этого звука тут же проснулся один из стражников.

Он толкнул в плечо второго, и они дружно уставились на нежданного гостя.

– Потерялся? – с сомнением спросил первый.

– Нашёлся! – довольно воскликнул второй. – Ты наш сменщик? Скажи, что это ты!

В голосе второго стражника была невыразимо сильная надежда, что он сбежит отсюда прямо сейчас.

– Нет, я новобранец, пришёл за оружием, – объяснил Нори. – И разве могу я быть вашим сменщиком без формы, меча и… чего вы там ещё носите?

– Да твою мать… – расстроился второй стражник и бессильно взмахнул рукой. – Кто угодно может быть нашим сменщиком, сидишь и задницу протираешь целый день, пока где-то там кипит жизнь, девки танцуют, друзья бросают кости в трактире…

Первый стражник поднялся с места и медленно пошёл вдоль оружейных стоек, взглядом выбирая меч.

– А на кой хрен тебе сейчас в стражу? – спросил он. – Тем более не нашим сменщиком.

– Ну так, война скоро… – замялся Нори. – Хочу помочь порядок в городе поддерживать.

– Какая ещё война? – обернулся первый стражник.

– Вроде, трезвый, а такую чепуху мелет… – смутился второй.

Нори удивился их незнанию и во второй раз за этот день прояснил ситуацию:

– Вам не сказали? Ренамир собирается осаждать Тагервинд через неделю.

Стражники замерли и смотрели на Нори, будто он произнёс нечто, переворачивающее их представление о мире.

– Ренамир? – с непониманием переспросил второй стражник и потупил взгляд. – А у меня мать живёт в Геллерхоле. Это что же, мне надо ехать во вражеский город, чтобы с ней повидаться?

Он встал с места, вышел из оружейной и направился к командиру стражи. Первый стражник медленно повернулся к стойке, взял с неё меч и протянул его Нори рукоятью вперёд.

– Раз такое дело, новобранцы нам пригодятся, – сказал он и пошёл к шкафам с кольчугами. – Погоди, броню найду более подходящих размеров.

Нори следил за ним и ждал. В другом конце коридора послышались резкие выкрики командира стражи и голос второго стражника, который к нему пошёл. Первый из стражей оружейной взял красный поддоспешник, лёгкую кольчугу без рукавов, цветной сюрко, ножны для меча и два ремня, после чего протянул их Нори и грустно кивнул ему:

– Война… это плохо. Скоро все на стене окажемся, а кто-то и под стеной. Надеюсь, ты не пожалеешь, что сразу присоединился к страже. Дни будут непростые, помяни мои слова.

– Хорошо, – кивнул ему Нори в ответ, взял снаряжение и принялся переодеваться.

Стражник помог ему затянуть ремни и надеть всё в правильном порядке, нацепил на его лохматую голову подшлемник, затем помятый бацинет и похлопал по плечу:

– Ну, уже что-то! Ты в патруль или на стену?

– На стену, – с волнением произнёс Нори и впервые в жизни крепко обхватил рукоять меча правой рукой.

Наблюдая за тем, как с оружием управляются другие люди, ему казалось, что меч должен быть легче, а в действительности даже для небольших движений требовалось прилагать усилия.

– Стена – это правильно, – сказал стражник. – И к видам привыкнешь, и меньше будешь возиться с крикунами на улицах перед осадой.

– А что не так с крикунами? – поинтересовался Нори.

– Думаешь, все единогласно пойдут защищать лорда, стоять в строю за дом родной? Как бы не так! Всегда есть те, кто напьётся и станет смуту наводить: сплетни распускать, выдумывать всякие тупые причины для этой войны и… не знаю. В общем, война не всем нужна и не все её хотят. А те, кто её правда хочет – вообще худшие из людей, это я тебе без сомнений скажу.

Нори понимающе кивнул несколько раз, осмотрел себя и, чувствуя, что разговор может затянуться, сказал:

– Ну, я пойду. Спасибо за помощь.

– Да не за что, – сказал стражник, и на лице его отразился контраст доброжелательной улыбки и печального взгляда. – Сейчас надо всем помогать, кому можем, запомни. Иначе погибнем.

Это был первый человек в казармах, который понравился Нори и впечатлил его. Судя по тем, кто ждал его на полигоне, этот стражник мог остаться и последним таким человеком. Нори вышел наружу и увидел небольшую ограждённую арену. На песке в фехтовальном поединке сошлись крупный рыжеволосый мужчина и стройная женщина с прямым, неподвижным лицом и коротко стриженными чёрными волосами. Их клинки со звоном встречались каждую секунду, но не наносили ущерба противнику.

Нори подошёл к маленькому деревянному ограждению арены, опёрся на него и наблюдал за поединком: мужчина решительно наносил диагональные удары, а женщина с непоколебимым выражением лица уклонялась от них, пока не получила возможность контратаковать. Замахнувшись мечом, она вдруг перенесла вес на другую ногу и ударила соперника кулаком в нос. Мужчина отшатнулся, встряхнул головой и крикнул:

– Шлюха мерзкая! Зарублю тебя!

Но женщина не ответила ему, а продолжила нападать, не позволяя сопернику перехватить инициативу. Она сочетала выпады, удары руками и ногами, вращения и диагональные удары – предсказать её атаки и контратаки было почти невозможно. А мужчина продолжал ругаться:

– Дрянь вертлявая, я тебе ноги вырву… Пойдём на смену – сброшу с барбакана, гнилая стерва!

После этих слов Нори с ужасом осознал, что это его будущие компаньоны в дозоре. Талька и Сабир – именно о них говорил командир Аргус. Удивительным было и то, что в тренировочном спарринге они сражались настоящим оружием. Нори продолжал наблюдать за поединком и видел, как Талька зажимает соперника в угол. Когда Сабир оказался у ограждения, он сделал резкий бросок в пояс, но получил женским коленом в лицо, откинулся на песок и замычал, прикрывая лицо свободной рукой. Талька посмотрела на него секунду, обернулась на Нори и сказала ему холодным, слегка скрипящим голосом:

– Теперь ты.

– Я?! – переспросил Нори и огляделся, убеждаясь, что эти слова не могли быть адресованы кому-то ещё.

– Ты, – повторила Талька. – Мне не составит труда доказать, что в этом городе только я умею держать меч.

– Мне это доказывать не надо, я раньше никогда не дрался! И вижу, что ты… явно лучше, – забеспокоился Нори.

Талька прищурилась и пристально смотрела ему в глаза. Сабир на другом конце арены поднялся на локтях, сплюнул кровью на песок и гнусаво произнёс:

– Лучше дай ей тебя отделать, иначе не угомонится. Я знаю, о чём говорю, шесть дозоров стоял с этой сумасшедшей.

Нори замешкался, метая взгляд между Талькой и Сабиром.

– Сюда, – быстро и строго сказала женщина.

Нори перелез через ограждение, неуверенно вынул меч из ножен и спросил её:

– Оружие ведь настоящее. Ты убьёшь меня…

– Не убью, – высокомерно произнесла Талька. – И эти зубочистки из Тагервиндской оружейной едва ли считаются настоящим оружием. К тому же, ты в кольчуге. Обещаю, я поддамся, – закончила она с коварной ухмылкой из вычищенных зубов.

Нори схватился за меч двумя руками и выставил его перед собой. Увидев это, Сабир поджал губы и расстроенно сказал:

– Понятно.

После этого он подполз ближе к ограждению и наблюдал за грядущим поединком. Талька внимательно оглядела новобранца: его руки слегка дрожали, ноги стояли близко друг к другу, почти стопа к стопе, глаза смотрели не на неё, а на её меч. Она усмехнулась, сымитировала удар справа, но тут же развернулась и с полного размаху ударила слева по клинку Нори. Сильная вибрация прошибла его ладони, пальцы невольно разжались и клинок отлетел в сторону. Талька опустила меч и второй рукой отвесила Нори размашистую пощёчину. Парень отшатнулся и опёрся на хлипкое деревянное ограждение. У Нори закружилась голова, а когда он пришёл в себя, Талька уже держала клинок у его солнечного сплетения.

– Какие же вы все слабаки… – сквозь зубы прошипела она, убрала меч в ножны и ушла куда-то в сторону.

Нори подобрал меч, убрал его в ножны и опустил печальный взгляд на песок. Сабир подошёл к нему, пожал плечами и разочарованно произнёс:

– Пока с её словами трудно спорить. Эта сволочь дерётся, как демон. Я Сабир, – он протянул руку и слегка ухмыльнулся, обнажив розовые от крови зубы.

– Нори, – ответил сын гончара и пожал его руку. – А почему вы бьётесь настоящими мечами? Разве тренировочных нет?

– Да вон они, – Сабир кивнул в сторону стойки с деревянными клинками и пошёл куда-то в сторону. – Просто Талька больная, тренироваться согласна лишь на стали. Говорит: «не чувствуя реального веса клинка, ты не научишься убивать им».

– А приходилось? – спросил Нори, неуклюже следуя за собеседником.

Они вышли с территории казарм и пошли по шумным городским улицам.

– Что? Убивать? – переспросил Сабир.

– Ну, да. Просто я только вступил в стражу и никого ещё не убивал. А скоро война…

– Да, я слышал речь Гилмора, – донеслось из-под рыжих кудрей, свисающих вдоль висков. – И да, убивать мне приходилось. Четверых или пятерых. Не за раз, конечно, да и давно это было. Нарвались. Один был вором, второй устроил потасовку в трактире и сам на меч налетел спьяну… остальных уже и не помню, за что прирезал.

– И каково это? – с волнением спрашивал Нори, глядя на свой меч в ножнах.

– Первый раз жутко. Потом спокойнее.

Сабир остановился посреди улицы, прищурился и окинул взглядом прохожих. Нори встал рядом с ним, тоже осмотрелся, но не слишком понимал, что происходит.

– Начинается… – пробормотал Сабир и сплюнул кровавой слюной.

– Что? – волнительно спросил Нори и посмотрел на него снизу-вверх, потому что Сабир был выше на голову.

Рыжеволосый мужчина с подозрением оглядел людей вокруг и сказал:

– Да вся эта суета проклятая: шёпоты, сплетни, планы какие-то… кое-кто уже собирается валить из города. Не могу их осуждать, но вряд ли они понимают, что на границе их встретят Ренамировские мародёры.

– С каждой ушедшей семьёй ополчение становится всё меньше, как и наши шансы на победу, – с тревогой комментировал Нори.

– Ага, – промычал Сабир и повернулся к парню. – Но об Тагервиндские стены разбилась гордыня многих лордов. Может, разобьётся и гордыня Ренамира, как знать? Наше дело малое: за порядком следить, тренироваться и ждать. Ты же не просто так за мной увязался, да? Новый сменщик, – Сабир посмотрел на Нори, по-отечески улыбнулся и похлопал его по плечу. – Пойдём.

Сабир позвал Нори рукой и направился к городскому трактиру, расположенному на этой улице. У входа он умылся в деревянной бадье, оставив в ней едва заметные кровавые разводы, поправил форму и резко открыл входную дверь. Нори с чувством неловкости следовал за ним и, оказавшись внутри, был немного оглушён здешним шумом: на табурете встал бард и орал патриотическую песню, тут же смеялись несколько пьяниц, кто-то выкрикивал тосты, слышен был стук деревянной мебели, звон стальных ободков на кружках для эля, женский визг, гогот, топот – у Нори аж закружилась голова от окружающей какофонии. Он много раз бывал в трактире, но сегодня здесь было особенно людно. Сабир махнул рукой трактирщику и указал на единственный свободный столик:

– Два ячменных!

Трактирщик кивнул и принялся наливать напитки. Сабир наклонился к Нори и сказал ему:

– Подожди меня за столом, я скоро буду.

Нори кивнул, прошёл к столу и сел за него. Когда он обернулся, Сабир уже исчез из виду, зато появился другой человек – тот, кого Нори сегодня поутру успел увидеть около мастерской. Стафорт плюхнулся на табурет напротив Нори и громко заговорил:

– Кого я вижу! Горшечник! Ты чего это вырядился, и что за здоровый хрен с тобой пришёл?

Нори сначала улыбнулся другу, но тут же засмущался:

– Я вступил в стражу, хочу… помочь.

Стафорт на секунду оцепенел, а затем встряхнул головой, возвращая себе сознание после услышанного.

– Ты дурак? – спросил он и наклонился ближе к Нори, переходя на полушёпот. – Какую стражу? Городу конец, надо бежать отсюда! Я уже хотел найти тебя и предложить уезжать с ближайшим караваном, хотя знал, что отец твой упрётся… это он тебя надоумил?

– Нет, ты что! У него одна глина на уме, – отмахнулся Нори. – Я не из-за отца здесь остаюсь. Просто я хочу быть действительно полезным, показать себя перед лордом, перед людьми. Может, перед Миртой! Следить за улицами, наказывать преступников…

– Ой дура-а-ак… – протянул Стафорт и закрыл лицо руками от негодования. – Тебе ваза на башку упала, что ли? Ты на стене будешь стоять или где? Говори быстро.

Он тут же приободрился, очевидно, считая, что должен спасать друга и вытаскивать его отсюда.

– Барбакан, сегодня вечером заступаю, – ответил Нори. – А что?

– Отлично, – прошептал Стафорт. – Как стемнеет, я свистну два раза, буду ждать тебя за южной стеной. Спустишься – садимся на коня и бежим, чтобы только подковы наши было видать.

– Что?! – изумился Нори и нахмурился. – Нет! Ни за что! Если ты так хочешь свалить, то вперёд, я не брошу город, отца, лорда, Мирту и… никого не брошу здесь! Понял? Тебе не убедить меня, Стафорт, даже не пытайся.

Стафорт с досадой покивал и отвернулся:

– Н-да, все на свете знают, что ты упёртый козёл. Ну… тогда прощай. Если боги позволят, свидимся ещё.

Он встал с табурета и раскинул руки для объятий. Нори поднялся, приблизился к нему, и они крепко обнялись. Стафорт похлопал его по спине и произнёс с какой-то непривычной для него печалью в голосе:

– Надеюсь, ты не пожалеешь о своём выборе. Удачи, друг.

– И тебе, – ответил Нори. – Куда бы ни занесло.

Стафорт отстранился, кивнул на прощание и спешно вышел из трактира. В этот момент помощник трактирщика как раз принёс эль и расположил его на столике. Нори сел на место, обхватил кружку и угрюмо следил за тем, как лопаются пузырьки белой пены. Вся его прошлая жизнь постепенно переставала существовать, а новая пока ещё не принесла желаемых впечатлений, славы и уверенности в себе. Он опустил взгляд на ножны меча, уткнувшиеся стальным кончиком в деревянный пол, и подумал о том, что предстоит делать с этим оружием – подумал об отсечённых головах, распоротых животах, о слезах и о крови, которые прольются после ударов этого меча. Всё это теперь выглядело в мыслях не таким ярким и героическим, как раньше. Нори вдруг будто почувствовал на плече нежную руку Мирты и обернулся, но это лишь край чужого платья задел его во время танца. Тоска по возлюбленной внезапно стала такой сильной, что Нори нестерпимо возжелал с ней увидеться, но из грёз и тревог его вырвал Сабир, севший за стол.

– Другое дело! – воскликнул он, поправляя штаны и застёгивая потуже ремень на них. – Ну, малец, за Гилмора и за то, чтоб мы пережили эту треклятую осаду!

Сабир поднял кружку, Нори последовал его примеру. Они со звоном стукнули сосуды друг о друга, пролив немного пены на стол, и стали пить. Сабир залпом выдул половину кружки, а Нори осилил лишь треть. Только теперь Нори заметил, что нос Сабира покраснел и отёк от ударов Тальки.

– Расскажи, откуда взялся, чем занимался? Нам всё-таки в дозоре скоро вместе стоять! – громко спросил его Сабир, пытаясь перекричать окружение.

Нори слегка улыбнулся и приготовился к большому разговору. Сабир расспрашивал его и развлекал своими историями следующие три часа, а когда солнечный свет в окнах трактира стал тускнеть, они пошли к барбакану.

Некоторые дома, прежде шумные и полные жизни, опустели – теперь только ветер болтал оконные ставни из стороны в сторону и свистел в печных трубах. По пути Нори и Сабир наткнулись на один из новых распределительных постов – письменный стол под маленьким козырьком, где стоял мужчина среднего возраста с короткой седой бородой от уха до уха. Сабир увидел его и окликнул:

– Белиад! Как ты, старик? Уже набираешь ополченцев?

– Сабир, вот так встреча, друг мой! – воскликнул Белиад. – Скоро начнём, пока проверяю документы и жду писаря. А это кто? – спросил он, с улыбкой указывая на Нори. – Свежая кровь?

– Она самая, – усмехнулся Сабир. – Парень вызвался в дозор, говорит, хочет за порядком следить. Нори, это сотник Белиад, мой старый друг!

Сабир жестом пригласил компаньона поближе, и перед Белиадом показалось молодое круглое лицо Нори.

– Нори? – удивлённо спросил сотник. – Сын гончара, старшего Нори?

– Да, это я, – неловко подтвердил парень.

– Надеюсь, и другие ремесленники столь же охотно пойдут защищать свой дом и правителя, ты послужишь им примером! – воодушевляюще говорил Белиад. – А то уже четыре телеги уехали за мост, ещё несколько семей ушли пешком. Вас ещё не назначили на позицию во время обороны?

– Пока нет, – отмахнулся Сабир. – Им бы для начала разобраться, сколько нас, кто умеет из лука стрелять, кто мечом махать…

Сотник посмотрел на некоторые документы, лежащие на столе около него, и снова повернулся к Сабиру:

– Тогда, может, я сразу назначу вас к себе, на северную стену? Я отвечаю за центральную часть, во время осады может быть жарко, но ничего не поделать. Возьмёте на себя подачу снарядов для стрелков, котлы с маслом… может, успеем даже пристроить платформу с баллистой, а?

Сабир почесал голову и повернулся к молодому компаньону:

– Что скажешь? Сотник Белиад – отличный командир, за это я ручаюсь.

Нори задумался над услышанным предложением. Подача снарядов, котлы и баллиста – это безопаснее, чем быть в авангарде под барбаканом, но не менее важно. Возможно, он хотел бы напрямую столкнуться с противником, но с разочарованием в самом себе вспомнил, как Талька одним ударом выбила его оружие из рук.

– Хорошо, – согласился Нори. – Северная стена, значит.

– Отлично! – воскликнул сотник. – Ждите команд. Если потребуетесь, я найду вас, Аргус будет предупреждён.

Белиад попрощался с ними и снова принялся за документы. Через десять минут Сабир и Нори были уже под крепостной стеной. На барбакан можно было попасть двумя путями: по лестнице у северной стены и по лестнице у южной. Нори никогда не был наверху и только теперь осознал, что за всю жизнь ни разу не поднимался выше третьего этажа.

Сабир подозвал его и пошёл вверх по каменным ступеням северной лестницы. Нори поднимался по ним и оборачивался на город, который становился всё ниже: сначала крыши домов стали ему по колено, затем вовсе остались где-то внизу и стали сливаться в цельные древесно-соломенные полотна городских районов. Зубастая тень от городской стены, как всегда, ползла по ним, поглощая весь город, но теперь Нори был не под ней. Он поднялся на стену, и его лицо осветило вечернее солнце, медленно падающее за горизонт ровно напротив городской стены.

Тагервинд был расположен в широком тупике между скалистых гор, и имел лишь одну фронтальную стену, но она была высотой около двадцати метров, шириной в шесть-семь и протягивалась от одной стороны этой межгорной равнины до другой. Барбакан располагался ровно посередине, левая от него стена называлась южной, а правая – на которой стоял Нори – северной. В прошлые века находились хитрецы, которые решали, что город легко обойти по скалам и миновать таким образом единственную неприступную стену, но там они сталкивались с другим врагом – природой. Оползни и обвалы, коварные и острые как колья скалы, безжалостные горные реки и просто непроходимый рельеф заставляли всякого незваного гостя пожалеть о приходе туда. Ренамир же видел Тагервинд лишь на карте, он знал, что к городу можно подойти только с одной стороны, но как он спланирует осаду – оставалось вопросом. Нори посмотрел на широкие поляны и леса перед замком, затем наклонился через каменные зубцы и глянул вниз со стены – там был глубокий ров, в который выливалась одна из горных рек, поэтому течение в нём было очень сильное. Ров шёл вдоль всей стены и уходил куда-то в противоположную сторону – по интенсивности течения можно было предположить, что там он впадал в другую горную реку.

Сабир вошёл в барбакан, слегка расслабил поясной ремень и снял шлем. Талька была уже там, она сняла с себя большую часть брони и выполняла странные разминочные упражнения: переносила вес то на одну ногу, то на другую, затем съёживалась, выпрямлялась, дышала медленно и глубоко, затем вдруг быстро и прерывисто. Когда Нори зашёл внутрь, она тут же заговорила:

– Так и знала, что ты будешь с нами. Как тебя зовут?

– Нори, – смутившись от неожиданности, ответил он.

Нори пока ещё не знал, что ей нужно, но на всякий случай держался в стороне, у входа в помещение барбакана.

– Ты ни на что не годишься, Нори, – презрительно сказала Талька, выпрямилась и повернулась к нему.

– Собираешься унижать меня весь дозор? – обиженно спросил её сын гончара.

– Нет. Я собираюсь научить тебя хоть как-то держать меч.

Нори удивлённо приподнял брови и подошёл ближе.

– Правда? – неуверенно спросил он.

Сабир с аналогичным удивлением смотрел на напарницу.

– Да, – ответила Талька и пригласила его жестом за собой.

– А мне ты уроки не предлагала! – возмутился Сабир.

– Ты в них не так остро нуждаешься, – бросила через плечо Талька и вернула своё внимание к новобранцу.

Сабир с удивлением наблюдал за ними, и оказалось, что Талька не врала – она действительно тренировала Нори следующие два часа прямо на крепостной стене: боевые стойки, хватки, базовые комбинации и движения. Нори внимательно слушал её и старательно повторял всё показанное, но вывод в конце этой тренировки был не слишком воодушевляющим:

– Уже лучше, – бодро начала Талька, но тут же снова окаменела, принимая свой обычный вид. – Хотя в бою с реальными людьми всё это может не пригодиться, потому что ты умрёшь от первого же удара. Однако полученные за сегодня навыки и знания существенно снизят такую вероятность. Ты ещё плох, но уже не безнадёжен.

Сабир вдруг вмешался со стороны:

– Цени эти слова, с её уст не срывалось ничего лучше за последние несколько месяцев. Я от неё вообще ни одного комплимента в жизни не слышал.

Нори улыбнулся и сказал ей:

– Спасибо, Талька. Знаешь, а ведь я сначала подумал, что ты бездушная тварь и…

Сабир тут же усмехнулся:

– Так и есть.

Женщина удостоила его безразличным утомлённым взглядом и снова повернулась к Нори:

– Не обольщайся, я тренировала тебя исключительно из практических соображений. В бою может возникнуть ситуация, в которой моя жизнь будет зависеть от твоей. Не хотелось бы, чтобы ты облажался и подставил меня.

– А… понятно, – Нори кивнул и посмотрел в окно барбакана.

Солнце уже давно село и по всему Тагервинду зажглись огни. Нори вышел наружу, встал у внутреннего края северной стены, посмотрел в сторону города и увидел, что к барбакану приближалась крытая повозка, которой управлял лысый мужчина в потрёпанном жилете. Талька тоже вышла и, посмотрев вниз, хмыкнула:

– Ещё один бежит из города. Я уже подумываю последовать их примеру…

Нори узнал того мужчину – это был отец его возлюбленной, Мирты.

– Я сейчас! – крикнул он и побежал вниз.

Сабир принялся крутить лебёдку и наматывать цепи, открывающие ворота, на катушку, а Талька осталась стоять на месте и смотрела за бегущим вниз по ступеням Нори.

Мужчина на повозке не сразу понял, кто к нему приближается, и поначалу даже испугался, но потом прищурился и вскрикнул:

– Нори! Младший Нори!

Из-за его плеча выглянула молодая черноволосая девушка с вытянутым худым лицом, это и была Мирта. Она увидела Нори, бегущего ей навстречу, и выскочила из повозки. Когда он подбежал ближе, полный тревоги и запыхавшийся, она взяла его за плечи и посмотрела ровно в глаза.

– Стафорт не врал, ты правда записался в стражу? – с волнением спросила она.

Её голос дрожал, как и её тонкие розовые губы. Нори аккуратно положил ей на плечи свои руки и ответил:

– Да, это так. Неужели ты тоже уезжаешь?

Мирта на секунду обернулась на повозку отца, затем заговорила виноватым тоном:

– Прости, прости меня, я сама не знала, что так будет! Но пойми, ради друзей было бы глупо оставаться в городе, который скоро осадят. Отец едва ходит из-за его колена, а больше у нас в семье нет ни воинов, ни тех, кто… мог бы принести какую-то пользу.

– Ради друзей… – с досадой повторил Нори, пытаясь превозмочь бурю эмоций внутри себя.

Он хотел признаться ей в своих чувствах, но теперь сомневался, есть ли в этом смысл; и в то же время он ужасно беспокоился за Мирту и её отца после слов Сабира о мародёрах на границе. Нори глубоко вдохнул, крепко прижал Мирту к себе и заговорил полушёпотом ей на ухо:

– Слушай внимательно: на границах провинции сейчас мародёры и разведчики, езжайте куда-нибудь вдоль северного хребта, в уже захваченные земли, потому что здесь вас не пожалеют. Особенно тебя….

Мирта немного отстранилась, помотала головой и переспросила Нори:

– Что ты имеешь в виду? Почему «особенно меня»?

Нори сжал губы от напряжения, перебрал все свои мысли и выговорился:

– Ты… Ты самая прекрасная девушка из всех, каких я видел за свою бестолковую жизнь! Ты очаровательно поёшь, готовишь, ты умная и добрая… Будь у меня выбор, прожил бы с тобой всю жизнь и сделал бы для тебя что угодно! Но я… мой выбор уже сделан.

Мирта остолбенела, её дыхание ускорялось с каждой секундой, а по щекам покатились слёзы. Она ударила Нори по плечу своей худой ладонью и вскрикнула:

– А раньше ты почему мне этого не говорил?! Подлец, зачем?! Зачем сейчас? – после кратковременного срыва она вдруг бросилась ему на шею и крепко обняла. – Уезжай с нами. Со мной. Проскочим сейчас и поедем за горизонт, никто даже и не вспомнит о нас… ну? Поехали, прошу!

Нори крепко обнял её в ответ, сморщился и почувствовал, что сам готов зарыдать. Сквозь чёрные волнистые волосы Мирты он посмотрел на клетчатый чёрно-красный флаг с грифоном по центру, в свете факелов реющий над барбаканом. Чуть правее и ниже стоял чёрный неподвижный силуэт Тальки, которая по-прежнему наблюдала за ним.

– Я стану предателем, – дрожащим голосом прошептал он. – Врагом Тагервинда и… буду заклеймён на всю жизнь.

Мирта взяла его за лицо и продолжила умолять:

– Да кому ты нужен, глупый? Сын горшечника, простой бездельник с улиц, какой толк от тебя там, на стене? Поехали со мной… мы…

– Нет, – сурово отрезал Нори, заметно помрачнев после слов «сын горшечника».

Мирта вздрогнула, а он продолжил, подавляя эмоции в себе:

– Я теперь… солдат под знаменем Тагервинда. Меня записали на северную стену во время осады. Шаг без приказа – измена. А достойно отслужив и защитив город, я вернусь и… найду тебя, когда стану тем, кто заслуживает этого счастья.

Мирта заплакала и поникла головой.

– Дурак ты, а не солдат… – печально произнесла она.

– Значит, приду за тобой, когда стану умнее. И сильнее. И вообще, стану хоть кем-то. А пока я «сын горшечника», мне нечего предложить тебе, кроме любви и себя самого, Мирта.

– Но мне больше ничего и не надо! – простонала девушка, уже сделав первый шаг обратно к повозке.

– Сейчас, – серьёзным тоном ответил Нори. – А потом от меня будет требоваться гораздо больше. Я не хочу, как отец, потерять семью из-за собственной глупости! Езжайте на север, Мирта, по горным тропам! Если боги позволят, мы с тобой увидимся и будем вместе. А нет… значит, я останусь здесь, под стенами, защищая свой дом и честь.

Мирта снова подскочила к нему, крепко поцеловала в губы, развернулась и со слезами понеслась к повозке. Она забралась внутрь, ночная тень скрыла её, и лишь тихий плач доносился из-под тента. Через мгновение плеть стегнула коня, колёса заскрипели, и повозка поехала дальше. Слышался успокаивающий тон отца Мирты и её высокий, надрывисто высказывающийся голос, который вскоре потерялся в шуме города, стоявшего за спиной Нори. Тент повозки задёрнулся, но, когда она уже пересекла подъёмный мост и поехала прочь по единственной дороге, нежная рука отодвинула ткань, и влюблённые в последний раз взглянули друг на друга. Нори навсегда запомнил это белое острое лицо, освещённое жаровнями у моста. Окованные ворота начали закрываться с гулом и скрипом, который издавали в движении от собственной тяжести, а Нори стоял и смотрел, как повозка с его возлюбленной становилась всё дальше.

Через пару минут, после ещё одного утомительного подъёма по лестнице, Нори вернулся под козырёк барбакана, где Сабир, пыхтя и краснея, накручивал цепи ворот на катушку лебёдки. Он подбежал, схватился за вторую рукоять и помог ему, а Талька так и стояла в стороне.

– Я думал, ты сбежишь с ней, – прокряхтел Сабир попутно.

– Может, и сбежал бы… – пожал плечами Нори, когда они закрыли ворота. – Но я и так слишком много раз в жизни бежал, отказывался, подводил… Решил, что пришло время вести себя достойно.

– Вот это слова настоящего мужика! – довольно воскликнул Сабир.

– И полного идиота, – подхватила Талька, подойдя к Нори, и вдруг едва заметно улыбнулась. – Но я тоже благодарна тебе за то, что не бросил нас и… остался защищать город.

Нори кивнул и улыбнулся на мгновение, но радость с его лица тут же сняли воспоминания о прощании с Миртой. Он вышел на стену и посмотрел за горизонт, где уже почти ничего не было видно из-за темноты. Где-то там мелькал огонёк повозки её отца, а ещё дальше, за невидимой стеной ночи, за десятками километров полей и лесов, к Тагервинду шла армия Ренамира.

Остаток дозора прошёл спокойно, а утром, когда Нори надеялся выспаться, у барбакана оказался сотник Белиад. За его спиной стояло ещё с дюжину человек, один из которых вёз за собой тележку с инструментами.

– Что такое? – спросил Сабир, подойдя к Белиаду.

Нори стоял поблизости и не успел даже заметить, как Талька улизнула куда-то прочь. «Впрочем, она и не записывалась к Белиаду» – подумал Нори и прислушался к происходящему рядом разговору. Белиад упёр руки в пояс и пояснял задачу:

– Гилмор назначил наше подразделение расширять ров. До полудня нужно накинуть полметра от стены и сделать более крутым ближайший к стене берег. Таг смоет всё, что оторвётся от земли, так что это будет не очень трудно.

Сабир задумчиво покивал, а Нори подошёл ближе и скромно поинтересовался:

– А… поспать нам не дадут?

– Ха! – кратко, но громко усмехнулся Белиад. – Поспать – это привилегия трусов и лентяев, юный Нори. Если повезёт, после рва отдохнёшь пару часов.

– Пару часов… – печальным шёпотом повторил Нори.

Он понял, что те сладостные ночи, занятые девятичасовым сном, остались позади. Возможно, навсегда.

Белиад вывел их за стены, распределил и раздал инструменты. Нори получил в руки двухметровый стальной лом и был поставлен напротив северной стены, под тем самым местом, где он смотрел на реку сверху вниз. Теперь Таг плескался и переливался прямо у его ног: грязный, шумный, но неостановимо сильный. Эта река загубила немало солдат, пытавшихся осадить Тагервинд, и унесла их тела в горы. Некоторые люди, вспоминая о Таге, говорили, что всё его дно усыпано человеческими костями, но из-за мутной воды и глубины в три метра определить это было довольно сложно.

Нори опустил треть лома в воду и почувствовал, как течение тянет инструмент в сторону. Белиад, стоявший недалеко позади, крикнул ему:

– Чего замер? Откалывай куски, ров сам себя не расширит!

Один из работников, приведённых сюда, вдруг обернулся и заговорил:

– Вообще-то, горные реки постоянно размывают почву и сами расширяют себя! Так появляются…

– Понырять хочешь, умник? – прервал его Белиад.

– Нет, командир!

– Ну так копай, чтоб тебя!

Нори увидел, что Сабир снял с себя кольчугу, шлем и рукавицы. Парень последовал примеру нового друга, крепко взялся за лом и принялся откалывать куски земли от края рва. С перерывами на завтрак и обед это длилось семь часов.

К середине дня Таг унёс на север огромное количество земли и заметно вырос в размерах. Нори устало сидел на его берегу с закрытыми глазами и уже не мог ни о чём думать. Ещё никогда в жизни он не чувствовал себя таким уставшим, как в этот момент, после дозора, а затем многочасовых работ. Его компаньоны и союзники в грядущей осаде уже расходились и возвращались по мосту в город, сотник Белиад пересчитывал людей и инструменты, а Сабир подошёл к Нори, сел рядом и опустил босые ноги с задранными штанами в реку.

– Да, парень, такова солдатская жизнь, – сказал он и в который раз похлопал напарника по плечу.

Уже едва не заснувший Нори, открыл глаза от этих слов и посмотрел на Сабира.

– Когда там… наша следующая смена? – бессильно промычал он.

– Ха, послезавтра ночью, малец! – Сабир смеялся и говорил так, будто в нём хватит сил расширить реку ещё в два раза.

Нори удивлённо смотрел на него, и в сравнении с этим крепким, бодрым мужчиной, осознавал свою слабость и недостаточную стойкость.

– Ты шёл бы в оружейную, снаряжение сдавать, – Сабир кивнул на меч в ножнах, лежащий на земле между ними.

Нори лишь бессильно покивал в ответ, взял оружие и поднялся. Шумный и тревожный город он пересёк, почти не глядя по сторонам, оружие и броню сдал так же бессильно и неосознанно – будто невесомый прошёл по каменному полу, а когда вышел за дверь казарм, вдруг почувствовал, что больше не испытывает к отцу той злобы, что была вчера. Нори даже захотел проведать его и рассказать о том, как, оказывается, тяжело служить в страже, и потому скорее отправился домой.

Отворив родную дверь, Нори сразу же слабым голосом заговорил:

– Отец, я… – и тут же прервался, потому что внутри никого не было.

Печь даже не мелькала тлеющими углями, лучины не были зажжены. «Сейчас день, он может быть в мастерской» – подумал Нори, про себя смеясь над одержимостью отца его работой. Он прошёл по улице и зашёл во вторую, не менее родную и знакомую дверь. Едва Нори пересёк порог мастерской, как тут же остолбенел.

Тело старшего Нори покачивалось на ветру в центре мастерской, повешенное на петле, привязанной к потолочным балкам.

– Отец! – вскрикнул Нори, подскочил к нему и принялся снимать, сдёргивать его вниз, но безуспешно.

Он схватил маленькую лопатку для глины, судорожно, неуклюже подставил рабочий стол к повешенному, встал на него и принялся рубить верёвку. Через несколько секунд окоченевшее тело старшего Нори рухнуло на пол, как мешок с дубовыми чурбанами.

– Отец! – дрожащим криком вопил Нори, разматывая петлю на вздувшейся сиреневой шее покойника.

Из последних сил он пытался привести родителя в чувства, не веря, что тот мог так внезапно его покинуть, но вскоре отчаялся, упал головой ему на грудь и просто зарыдал.

– Почему… – стонал Нори, сжимая в кулаках рубашку на мёртвом теле отца. – Неужели из-за меня? Из-за войны?

Нори вспомнил последние слова, сказанные отцу перед уходом в патруль, и от этого ему стало ещё больнее. Стыд, сожаление и горе наполнили его душу и сознание. Нори пробыл у тела отца около часа, и только потом, когда у него не осталось сил даже на скорбь, он поднялся и посмотрел в его стеклянные неподвижные глаза.

Нори вышел на задний двор, осмотрелся и приметил небольшое пустое место между мастерской и высокой стеной.

– Наверное, ты бы хотел остаться здесь… – тихим, слабым голосом сказал он сам себе и взял лопату у задней двери мастерской.

С каждым клочком вывернутой земли, с каждой пролитой слезой, Нори чувствовал всё большую тяжесть. Ему казалось, будто земля намеренно затвердела и не хотела принимать его отца, а руки всё ещё ужасно болели после расширения рва.

Сейчас, в условиях боевой готовности, никто не будет устраивать канонический похоронный ритуал, тем более для какого-то одинокого гончара. Обычно ближайшие члены семей сами выбирали места для захоронений, и выбор этих мест тоже был ограничен некоторыми законами, но, закопав отца за мастерской, Нори не нарушил бы ни один из них. Нужно было лишь закопать.

Сделав яму глубиной в полметра, Нори осел на землю, и единственным, что не давало ему упасть, был черенок лопаты, за который он держался обеими руками. Он повернул голову направо и посмотрел на тело отца у стены мастерской, которое ожидало погребения и уже начало издавать неприятный запах и привлекать мух. Нори закрыл глаза и начал истощённым шёпотом молиться, чтобы всё это оказалось плохим сном, и он снова, как раньше, спал девять часов, бездельничал или помогал отцу, гулял по вечерам со Стафортом и собирал цветы для Мирты. Какими бы усердными ни были его молитвы, реальность оставалась всё той же.

Солнце уже начинало понемногу садиться за горизонт, когда Нори всё же нашёл в себе силы выкопать яму и опустить туда тело отца. Он смотрел на него сверху, из мира живых, и больше не пускал слёз. Лицо Нори стало твёрдым и печальным, а в слегка прикрытых от сонливости глазах виднелась чёрная скорбь.

– Прости меня за всё, отец, – тихо сказал он, закрыл глаза и тяжело вздохнул. – Увидимся однажды.

Он вонзил лопату в кучу земли, чтобы закопать последнего своего родственника, но вдруг над городом разнёсся звон тревожного колокола. За ним последовал низкий гул рога. Долгий звук шёл будто с небес, но что он значил – Нори пока не знал. Он замер на секунду, отпустил лопату и прошёл через мастерскую на улицу. Со стороны дворца приближался всадник, который кричал во всё горло:

– Все в оружейную! Занять боевые посты! Всем занять боевые посты!

Нори смутился, помотал головой и закрыл за собой дверь мастерской. Он шёл по улице и видел столь же удивлённые, ничего не понимающие лица окружающих людей. Гонец на коне, уже почти сорвавший голос, увидел неспешность и непонимание людей – он остановился, выпученными глазами оглядел толпу и истошно заверещал:

– На нас напали, все к оружию, остолопы!

Толпа зашевелилась быстрее, Нори пробился к казармам, дождался своей очереди в оружейную и, войдя, увидел того самого стражника, выдававшего ему оружие и доспехи в первый раз.

– А, новенький! – обратился он. – Боевой пост?

– Что? – непонимающе переспросил Нори, окружённый гомоном.

– Боевой пост! – повторил стражник. – Что делаешь во время осады? Быстрее!

Нори помотал головой, замялся, но ответил:

– Э-э, котлы, северная стена, снаряды подавать, не знаю…

– Поддержка, понял! – крикнул оружейник, взял с вешалок два ремня, меч и геральдический сюрко, один из толстой стопки таких же.

Он выдал всё это Нори и сказал:

– Броня только лучникам, кавалерии и авангарду, прости. А теперь отойди в сторону, переодевайся там!

В нетерпении кто-то оттолкнул Нори в сторону и оставил его стоять с оружием и сюрко на руках. Люди кричали друг на друга, спорили, толкались, некоторые скептически оглядывались, не веря, что осада уже началась, а другие были настолько напуганы, что приставали ко всем с расспросами и стонали: «Гилмор сказал, что через неделю! Как же так?!». Нори накинул сюрко, затянул одежду ремнями и поправил ножны с мечом. Он медленно прошёл по коридору, протискиваясь через очередь в оружейную, и заглянул в кабинет командира Аргуса – там никого не было. «Наверное, теперь надо идти на северную стену» – с беспокойством подумал Нори, вышел из казарм и отправился туда.

Один из домов на центральной улице горел, но пожар был вызван внутри, а не горящими снарядами осадных орудий. Тагервинд паниковал. Всюду было какое-то движение, всюду чувствовались тревога, возмущение или медленно закипающий гнев по отношению к врагу. Нори ускорился, быстро дошёл до стены и поднялся ровно туда, где должно было быть его место. Здесь уже стоял строй лучников, замерших в ожидании приказа, а подразделение поддержки подносило бочки с новыми стрелами и готовило в барбакане жаровню под котлом с маслом.

– Нори! – послышалось вдруг где-то рядом.

Нори обернулся и увидел сотника Белиада, который тут же продолжил:

– Хорошо, что ты пришёл. Стой здесь и жди команды, скоро понадобишься!

Нори кивнул и посмотрел между тесно стоящими лучниками вперёд. Перед замком, почти в километре от стены, стояло войско из нескольких раздельно расположенных подразделений. Они не двигались и чего-то ждали. Со стены Тагервинда солдаты Ренамира казались маленькими чёрными силуэтами, как муравьи, и за горизонт, со стороны которого прибыли эти муравьи, уже садилось солнце, отчего с каждой минутой их было видно всё хуже.

– Да не так уж их и много! – сказал один из лучников на стене. – Пока до нас дойдут, перестреляем!

– И всё же Гилмор обещал их через неделю, – возмутился второй.

– Видать, быстро бегают! – подхватил третий, и все они посмеялись.

Нори воодушевило настроение этих стрелков. Он подумал, раз они не волнуются, то, наверное, у Тагервинда все шансы устоять. Чья-то тяжёлая рука вдруг схватила плечо Нори сзади, и он обернулся – это был Сабир, тоже одетый в свою обычную одежду, прикрытую сюрко.

– Не дали нам поспать, да, малец? – усмехнулся он.

Нори слегка улыбнулся и кивнул ему. Сотник Белиад в этот момент подбежал к ним и крикнул:

– Нори, Сабир, бегите к воротам! Авангард ещё снаряжается, нужно срочно закрепить балки, сделать подпорки!

– Понял! – крикнул Сабир, подтолкнул напарника, и вместе они побежали вниз.

Нори, чуть не спотыкаясь, бежал по каменным ступеням, пропускал наверх лучников, а уже в нескольких шагах от земли оступился от усталости и упал, но тут же поднялся. У стены, рядом с лестницей, были сложены несколько деревянных балок разной длины. Пройдя за Сабиром, Нори обхватил одну из них и потащил её по земле к воротам. Сабир взял две сразу, по одной в каждую руку, и тащил их заметно быстрее.

На воротах уже были стальные крюки для этих самых балок, и через десять минут все они были заняты и укреплены диагональными опорами. Нори, ещё до осады оставшийся без сил, теперь просто прильнул к стене у ворот и тяжело дышал. Рядом собирался авангард в тяжёлых доспехах, который должен был встречать врагов, если они прорвутся через ворота. Сабир утёр пот со лба, в характерной для него манере похлопал Нори по плечу и сказал:

– Там тысячи две народу. Если наши будут хорошо стрелять, до стены дойдёт человек семьсот, ещё сотню смоет Таг. Думаю, выстоим, жаль только… – он восстановил дыхание и упёр руки в пояс. – Жаль только, баллисты построить не успели. Ну, пойдём!

Сабир позвал Нори жестом и завернул за угол, к лестнице на северную стену. На улицах людей становилось всё меньше, а на барбакане, на стене и под стеной – всё больше. Нори бессильно подошёл к лестнице и стал подниматься по ступеням, как вдруг кто-то быстро прошагал мимо него, задев чёрно-красным плащом. Нори поднял глаза и увидел лорда Гилмора: в шлеме, с блестящими наплечниками, с полуторным мечом и в латных сапогах, клацающих при каждом шаге. Гилмор остановился, медленно обернулся и увидел почти лежащего на лестнице Нори.

– Ну же, солдат, такими темпами Ренамиру даже не придётся осаждать нас! – ободряюще воскликнул он и протянул руку помощи.

Нори всполошился, стал нервно оглядываться, принял помощь Гилмора и встал на ноги. Лорд довольно кивнул и продолжил восхождение на стену, а Нори, боясь пропустить судьбоносные приказы, тоже собрал всю волю в кулак и последовал за ним. «Сам Гилмор подал мне руку!» – про себя удивлялся Нори, поднимаясь по ступеням. Правителя Тагервинда все знали как честного, близкого к народу человека, и теперь Нори лично почувствовал это и сразу невольно зауважал его, хотя прежде не имел никакого отношения к лордам и их слугам.

На стене было тихо. В армии Ренамира загорелись огни, но они оставались на том же расстоянии от стен Тагервинда, и в наступающей темноте их становилось видно всё лучше. Лорд Гилмор вышел из барбакана и крикнул:

– Хорас, Белиад, Тивин, сколько нас на северной стене?

– Примерно три сотни! – крикнул кто-то в ответ.

– Итого около семисот человек… – уже тише сказал лорд.

Нори стоял неподалёку, поглядывал на него и вспоминал слова Сабира о численности врагов. Сотник Белиад прошёл рядом и приблизился к лорду с непоколебимым выражением лица:

– Аргус должен привести ещё пятьдесят на южную стену после разведки на скалах, господин. Кавалерия Грастера тоже всё ещё снаряжается, они продумывают «клин» на случай, если ворота прорвут.

– Хорошо, – кивнул лорд. – И всё-таки, почему так быстро? Разведчики говорили о неделе, а до их прихода даже двух дней не минуло. Не могли же наши наблюдатели так ошибиться?

– Ошибиться – вряд ли, а вот солгать… – с опаской ответил Белиад.

Гилмор покивал, глядя во тьму, и вернулся в барбакан. Нори медленно протискивался между лучников к своему месту в центре северной стены и в страхе ждал, когда начнётся бой. Ждали и все остальные, начиная с лорда и заканчивая спрятавшимися в домах женщинами и детьми, но бой так и не начался – тьма окутала окрестности Тагервинда и продержала в немом напряжении всю обороняющуюся армию ещё три часа. Многие стрелки уже разминали затёкшие ноги или расслабленно сидели у каменных зубцов стены, когда из барбакана вдруг послышался крик лорда Гилмора:

– Проклятье, почему они не нападают?! Решили брать нас измором?

Этот вопрос мучил каждого человека на стене и под стеной. Когда солнце уже стало подниматься из-за гор, перед защитниками Тагервинда предстало неутешительное зрелище: половина прежней армии Ренамира разошлась рубить деревья ближайших лесов и строить осадные машины, а другая половина встречала подкрепление, вдвое превышавшее всю прежнюю армию по численности.

Нори спал, съёжившись среди остальных людей на стене, когда защитники Тагервинда зашевелились и забеспокоились. Сабир слегка толкнул его ногой и разбудил со словами:

– Малец, помнишь, что я говорил про семьсот человек, которые дойдут до стены? Забудь. Мы в полной заднице.

Нори спохватился, поднялся на ноги и выглянул за стену: там уже был разбит лагерь из десятков белых шатров, перед которым строились каркасы для больших баллист. Сердца тагервиндцев пронзил страх, но несмотря на все тревоги и предчувствия, бой не начался и в этот день.

Кормление обороняющейся армии было организовано в несколько смен, спали солдаты тоже посменно, а две платформы с баллистами всё же успели построить, в чём Нори принял непосредственное участие. Рядом с сотником Белиадом постоянно крутился горбатый низкорослый мужчина по имени Руарт, он был старшим инженером лорда и курировал сборку баллист, прикрикивая неприятным скрипучим голосом на строителей и помощников. К вечеру первого дня осады, когда вторая баллиста была закончена, Нори услышал, как Руарта по имени вызвал лорд Гилмор. Не имея конкретных приказов, он решил тоже подойти к барбакану и послушать, что сейчас происходит на будущем поле боя.

Руарт неуклюже проскакал по каменным ступеням, не заметив за собой хвоста, и забежал в барбакан. Нори остановился неподалёку и прислушался:

– Я здесь, господин! – проскрипел инженер.

– Руарт, объясни мне, что строят эти подонки?! – с беспокойством, громко и чётко спрашивал Гилмор.

– О ком вы, господин? О наших инженерах? Но я…

– Я о врагах, дурень, смотри!

Нори не видел, куда указывал лорд, но решил глянуть за стену. На поле, перед шатрами армии Ренамира, расположились два ряда деревянных каркасов: задний ряд полностью состоял из дальнобойных баллист, а в переднем разместились двенадцать установок, похожих на мельницы с большими крыльями, – их солдаты Ренамира собрали чуть ближе к Тагервинду, в четырёхсот метрах.

– Похоже на мельницы, господин! – заметил Руарт.

– И зачем им мельницы для осады, объясни мне?!

– Пока… не понимаю, господин.

Гилмор топнул латным сапогом по каменному полу барбакана и недовольно вскрикнул:

– Что ты за инженер тогда, раз не знаешь, зачем наши враги что-то строят! Позовите мне Белиада!

Нори увидел, как сотник Белиад, не дожидаясь личного оклика, сорвался с места и побежал по стене прямиком к лорду.

– Я здесь, господин! – доложился он, войдя внутрь барбакана.

Нори подошёл чуть ближе, присоединяясь к зазевавшимся лучникам, и внимательно слушал.

– Белиад, наши враги строят двенадцать мельниц перед Тагервиндом. Ты ведь был раньше осадным инженером, так, может, скажешь мне, что это значит?

Повисла временная тишина, сотник сделал несколько медленных шагов и сказал:

– Полагаю, они хотят использовать их крылья как источник ветра и… например, задымить нас, господин. Но силы одних лишь этих мельниц не будет достаточно для такой затеи, Руарт подтвердит.

– Это точно, господин! – высказался инженер.

– Ты сказал, что «одних лишь мельниц» не хватит, – размышлял вслух Гилмор. – А если поднимется Экиат?

– Тогда нам конец, господин, – твёрдо заключил Белиад.

Нори отошёл, схватился за каменные зубцы около барбакана и ещё раз посмотрел на мельницы. «Экиат» – крутилось в мыслях у парня, и теперь услышанное не давало ему покоя. Этим словом называли аномальный западный ветер, который в тёплые сезоны приходил из горных долин и накрывал Тагервинд на день или два, замыкаясь в этом горном тупике. Экиат появлялся раз в две-три недели в июне и июле. Он был способен разворошить соломенные крыши, свалить детей с ног, сорвать шатры и тенты, иногда даже унести небольших собак или кошек на другую улицу, если те решат высунуться – говоря кратко, этот ветер приносил разрушения, которые потом приходилось восстанавливать не один день. Именно животные обычно и были сигналом к ухудшению погоды, они всегда предчувствовали приближение Экиата и начинали осторожничать, прятаться и скулить, если их пытаются вытащить на улицу. Большинство собак Тагервинда считало, что лучше пару дней поголодать в будке за домом или в подвале, чем попасть под этот ветер, а кошки, как и птицы в ближайших лесах, вовсе исчезали из виду и прятались в места, о которых никто даже не знал. Со временем в Тагервинде появилось религиозное сообщество, считавшее, что Экиат – это один из древних богов, сотворивших мир, и он навещает город только летом, а зимой засыпает. Они поклонялись ему, выходили на улицу в ужасную погоду и приносили дары, оставляя их перед городскими стенами; если ветер сносил дары в реку Таг – значит, бог услышал их и благоволит им, а если дары оставались на месте, рассыпались и разваливались на земле – Экиат недоволен. Нори знал всё это и, сложив в уме полную картину, пришёл в ужас. Даже неопытный сын гончара понимал, что если осада начнётся во время Экиата, то она будет выглядеть, как конец света.

Четыре дня поле боя оставалось неподвижным. Разведчики в страхе изучали знаки природы, следили за животными и ждали, когда поднимется ветер, и вот, на пятый день, ранним пасмурным утром, защитники Тагервинда заметили, что тучи двигались по небу необычайно быстро и уплывали на восток, за горы, а солдаты Ренамира сложили перед мельницами кучи хвороста, поваленных деревьев и мёртвых тел. Стены Тагервинда были укреплены, пехотинцы вооружены до зубов, а под руководством Руарта и Белиада были построены ещё две платформы с баллистами, но было принято решение не начинать обстрел раньше времени, потому как до Экиата мельницы успеют восстановить. Лорд Гилмор смирился с тем, что ему в любом случае придётся оборонять город во время безжалостного ветра, поэтому сфокусировался на укреплении оборонительных рубежей и подготовке солдат.

Когда наступил злополучный час осады и приближение Экиата стало очевидным, лорд Гилмор отдал приказ занять боевые посты, лично проверил построения и вернулся к барбакану. Многие настаивали на том, чтобы он вернулся в центральную цитадель ради собственной безопасности, но лорд наотрез отказался и твёрдо решил остаться со своими людьми, здесь, на стене, расставив людей, передающих по стене людей для передачи его команд из барбакана.

– Баллисты, внимание! – крикнул он, и командиры подразделений продублировали его команду. – Поддержка, подать масло к баллистам, зажечь снаряды!

Сабир ткнул Нори в плечо, привлекая его внимание, затем они спустились со стены за бочкой с маслом и отнесли её к баллисте, за которую отвечали. Сабир первым взял кусок ветоши, промаслил его и обмазал наконечник снаряда баллисты. Нори последовал его примеру и подготовил второй, ещё не заряженный снаряд. Кто-то из их отряда поднёс факел к наконечнику, от чего тот мгновенно запылал. Снаряды трёх других баллист тоже по очереди загорелись. Воспылали и кучи топлива перед мельницами Ренамира. Инженеры вражеской армии бросали туда факелы и суетились вокруг мельниц в готовности привести их в действие. Не заставил себя ждать и Экиат.

Выпрямившись в полный рост, Нори почувствовал, как невидимая сила слегка подталкивает его назад, с платформы у стены. Стоя на деревянной пристройке с баллистой, он посмотрел вниз и понял, что падать будет очень больно, поэтому тут же присел, взялся за один из тяжёлых снарядов и ждал команд. Лорда Гилмор вышел на стену, и его красно-чёрный плащ тут же затрепало и потянуло в сторону.

– Начинается… – прорычал он и набрал полные лёгкие воздуха для следующей команды. – Баллисты, огонь по мельницам! Жги их!

Первые четыре тяжёлых стрелы отправились вперёд, а мельницы закрутились и вместе с Экиатом направляли дым в горный тупик под названием Тагервинд. Один из снарядов разнёс половину корпуса четвёртой мельницы, а остальные, к большому сожалению обороняющихся, пролетели мимо.

– Заряжай! – скомандовал Белиад, твёрдо шагая по северной стене между двумя баллистами.

Нори и Сабир подняли следующий промасленный снаряд, положили его на баллисту, старший стрелок закрепил его, а его помощник поджёг наконечник. В этой слаженной работе у Нори возникло сильное чувство единства с командой, будто сам он был частью баллисты, баллиста – частью подразделения, а подразделение – частью армии, и всё это на секунду показалось ему безупречной системой, которая не могла проиграть.

Серое облако густого дыма подбиралось к Тагервинду и уже портило вид на вражескую армию. Всюду слышались неразборчивые крики, команды, кашель и попытки понять – началось наступление пехоты или нет. Через две минуты паники и после ещё одного залпа баллист в небе замелькали огни. В наступившей внезапно тишине заревел голос лорда Гилмора:

– В укр-рытия-я!

С неба на стену обрушились огненные снаряды требушетов и двухметровые железные стрелы осадных баллист, снося людей прочь, давя их и оставляя от каменных зубцов и укреплений лишь щебень и неузнаваемые останки защитников города. Один из снарядов сорвал часть крыши барбакана и вместе с ней упал вниз на рыцарей авангарда, защищающих ворота. Нори в ужасе прижался к платформе, на которой находился, но первый залп не попал по его команде.

– Заряжай третий, баллисты, быстрее! – кричал лорд Гилмор, размахивая руками. – Лучники, огонь по готовности!

Командиры продублировали слова лорда, и баллисты вместе с подразделениями стрелков обрушили на армию Ренамира настоящий шторм, но никто не мог сказать, попала ли хоть одна стрела – всё скрылось в дыму. Нори и Сабир подготовили третий снаряд к выстрелу, когда на небе замелькали новые огни.

– Укрытия-я! – снова заревел Гилмор и сел у дверного проёма, ведущего в барбакан.

Снаряды вражеских требушетов сносили части стены одну за другой, где-то отрывая заметные груды камня, а где-то, наоборот, почти не нанося ущерба и прокатываясь лишь по несчастным людям. Нори прижался к платформе и молился, чтобы боги позволили ему пережить этот обстрел, как вдруг один из снарядов рухнул прямо на баллисту рядом с ним и снёс её вместе с большей частью платформы. Нори отшатнулся, перевернулся и соскользнул вниз, но в последний момент схватился рукой за край платформы. Он был недалеко от стены и на мгновение посмотрел на стрелков и командиров, которые там находились, в надежде на помощь. Но у осаждённых хватало забот: они стреляли и кричали друг на друга и на врагов в отчаянной попытке разглядеть, что происходит. Поняв, что надеяться не на кого, Нори качнулся, закинул вторую руку на платформу, упёрся ногами в деревянные подпорки и забрался наверх. Баллиста и вся его команда, включая Сабира, исчезли – вместо них остались сломанные, обугленные доски и кровавые следы. Нори пополз к стене по остаткам платформы и почувствовал, что она начинает трещать прямо под ним. Спотыкаясь, он побежал, перепрыгнул на стену и обернулся. Платформа отвалилась и упала вниз, похоронив под собой большую часть людей, которые её построили.

Нори почувствовал, как нечто сжимает его душу безжалостной хваткой. По щекам у него покатились слёзы, количество трупов вокруг только росло, а солдаты даже не могли понять, куда им стрелять, сколько врагов убито, сколько мельниц сломано и когда следующий залп осадных орудий Ренамира. Зловонный дым накрыл Тагервинд и теперь мешал не только видеть, но и дышать. Сотник Белиад, уже без шлема и с помятым, обугленным наплечником на левой руке, продолжал командовать лучниками и второй баллистой. Руарт спрятался в барбакане, а лорд Гилмор неподвижно лежал там же под досками обвалившейся крыши. Нори посмотрел на окружающий хаос и почувствовал, как что-то тёплое и влажное коснулось его руки. Он опустил глаза и увидел лучника, у которого была раздроблена вся нижняя половина тела, а изо рта бежал тонкий бордовый ручей, который между камней северной стены добрался до пальцев невинного сына гончара. С ужасом и отвращением Нори отпрыгнул назад и посмотрел на свою руку, измазанную в крови. Белиад заметил его, ползающего рядом по стене, и крикнул:

– Нори, ко второй баллисте, живо! Зажигай снаряды!

Нори не сразу осознал приказ, судорожно покивал, поднялся и побежал к баллисте, но ему было не суждено до неё добраться: очередной снаряд требушета упал прямо перед ним, придавив двух стрелков, развалился на части и оттолкнул в сторону одного из лучников, который наткнулся на Нори, испугался и с размаху ударил его по лицу. Возможно, он был таким же новобранцем и, взяв в руки оружие, понятия не имел, что его ждёт, или просто сошёл с ума, глядя на окружившее его побоище – о причинах удара Нори не мог знать, но эта внезапная атака швырнула его в сторону, где уже отсутствовали каменные зубцы и ограждения. Заскользив по камням и расплёскивая кровавую слюну, Нори полетел вниз и после двух секунд ужаса и свободного падения свалился в бурное течение Тага.

Когда побитый и мокрый Нори в следующий раз открыл глаза, был уже вечер. Он лежал на берегу реки недалеко от стены, дым немного рассеялся, но заполонил небо и снизу его освещало пламя, в котором горел Тагервинд. Нори прокашлялся, выплюнул грязную воду и перевернулся на живот. По виску у него стекала кровь, голова нестерпимо болела, а всё вокруг было усеяно оружием и мертвецами. Экиат всё ещё трепал одежды убитых, срывал знамёна и переворачивал лёгкие предметы. Между тел шагали лекари и мародёры, раненых забирали в шатры лагеря Ренамира, а мёртвых обыскивали. Мародёры складывали уцелевшее снаряжение в одни телеги, а трупы – в другие. Если же им попадалось что-то ценное, то это вызывало у них искренний восторг и радостные возгласы. Нори снова обернулся на Тагервинд и заметил, что стены частично разрушены и пустуют, цепи откидного моста обрублены и болтаются на ветру, а сам мост перекинут через Таг. Верхнее помещение барбакана было похоже на груду камня и сломанных досок, ворота открыты, будто приглашая в город новых владельцев, а единственный оставшийся на стене красно-чёрный клетчатый флаг с золотым грифоном по центру – изорван и обожжён. Город не выстоял.

Нори почувствовал такое жуткое опустошение и такую сильную боль, что ему захотелось убить самого себя прямо в эту секунду. Всё погибло, и гораздо проще было бы просто умереть, присоединившись на том свете к другим защитникам крепости. Нори пополз по земле, скрываясь за холмиком от мародёров, подобрал чей-то короткий меч, сел на колени и хотел вонзить его себе в живот, но вдруг остановился и замер с поднятым клинком. «Не этого хотел бы мой отец» – подумал Нори. – «Не таким мужем гордилась бы Мирта. Да и почему мужем? Я лишь раз поцеловал её, а смерть навсегда лишит меня шанса дожить до второго раза. И не таким другом, наверное, гордился бы Стафорт. Не такого напарника во мне видел Сабир». Нори опустил меч на землю и задумался. Его жизнь уже один раз перевернулась с ног на голову, и сейчас он увидел шанс поставить её обратно на ноги, пусть даже эти ноги будут в другой обуви.

Нори выглянул из-за холмика и увидел, что один из мародёров приближается к нему. Он сполз обратно, осмотрелся и заметил, что рядом с ним лежит труп солдата Ренамира с пробитой головой. На нём были кольчуга, крашенные в синий цвет пластинчатые наплечники и пробитый шлем с оторванным забралом. Нори вздохнул, помедлил секунду, рванулся к нему и стал стаскивать с него броню.

Когда мародёр был уже в десяти шагах от этого места, Нори вдруг со стоном выполз из-за холма в снаряжении ренского солдата, а Таг за его спиной уносил красно-чёрный потрёпанный сюрко.

– Живой! – вскрикнул мародёр и подбежал к Нори. – Вставай, брат!

Он подхватил Нори под плечо и повёл его куда-то вперёд. Нори бессильно плёлся с поддержкой незнакомца и не мог сказать ни слова от той бури эмоций, что переполняла его в этот момент. Он отказался ехать с Миртой и бежать со Стафортом, не желая быть предателем, но согласился на предательство ради того, чтобы выжить. «Хотя можно ли предать то, что было уничтожено?» – мысленно спросил себя Нори и обернулся через плечо на горящий город. Где-то там лежали все, кого он знал, и где-то там смотрел на небо так и не закопанный отец.

– Тагервиндцы бились, как звери, а? – спросил мародёр, с нездоровой ухмылкой оглядывая мертвецов. – А казалось: что должно было остаться от них после дымки и баллист?

– Да… – тихо согласился с ним Нори, перешагивая через убитых людей. – Хотя я почти ничего не помню. Ударился… и…

– Ух, не напрягайся, подлатают, а потом расскажешь! – прервал его мародёр и подвёл к телеге, где в разных позах расположились ещё несколько человек.

С его поддержкой Нори поднялся, сел рядом с ранеными и осмотрелся ещё раз: бывшие соседи, а возможно, друзья детства, заказчики посуды из мастерской отца, союзники или незнакомые лица из авангарда в латах теперь лежали одинаково мёртвые, безымянные – просто разлагающаяся плоть, на которую пока ещё были надеты доспехи. По левой щеке Нори скользнула очередная слеза, но он тут же утёр её чужой кожаной перчаткой, которую надел несколько минут назад.

Из ворот Тагервинда вышли несколько солдат с синими лентами на шлемах и вытолкнули на мост крепкого мужчину с короткими седыми волосами, побитого, грязного, оставленного в одних лишь штанах. Нори пригляделся и понял, что это лорд Гилмор. В меньшей степени «лорд», чем прежде, но определённо всё ещё Гилмор, потому как один из сопроводителей громко обратился к нему по имени. Нори хотел посмотреть, что с ним сделают, но телега тронулась в сторону лагеря.

Нори обернулся и посмотрел на шатры, откуда доносился шум праздника: хохот, звон, радостные возгласы и визг женщин. Один из раненых, что сидели рядом с ним, наклонился через борт телеги и сплюнул на чей-то труп.

– Гнить вам во тьме, Гилморские прихвостни… – прорычал он, обнажив окровавленные зубы.

Нори отвернулся и пытался продумать план дальнейших действий: восстановиться и сбежать? Восстановиться и остаться? А может, сбежать прямо сейчас?

– Эй! – крикнул кто-то сзади и слегка толкнул его в спину. – Ты из какого полка?

Нори задумался, почесал голову и заметно занервничал.

– Я… – он запинался, пытаясь придумать легенду, и случайно коснулся пальцами своего окровавленного виска, на котором была большая ссадина до уха. – Я не помню. Д-дрался с одним из Тагервиндцев, он загнал меня на стену, а потом мы оба упали в реку.

– В Таг?! – изумился его собеседник. – И как ты выжил-то? Серрен, вон, тоже в Таг упал, так ему об дно все ноги размолотило!

– Ага… – промычал один из лежащих раненых. – Эта река безжалостна.

– Таг вынес меня на берег, а потом… – Нори жестом изобразил удар по голове, не касаясь раны. – Теперь я помню только как дрался. Но не помню имени, семьи, полка…

– Сочувствую, приятель, – грустно покивал раненый и остальные поддержали его кивками.

– А вы-то из какого полка? – спросил их Нори. – Может, вас послушаю и свой вспомню.

Первый из говоривших усмехнулся и стал рассказывать:

– Я в полку не был, меня назначили помогать инженерам на мельницах. И с первого же залпа их баллист прилетело по той, для которой я всю ночь сколачивал опоры! И ладно бы труд впустую, меня ещё и стрелой задело – доспехи в хлам, на боку куска мяса нет, но ничего, отделался легко… А мельница моя там! – закончил он и указал на горящую кучу обломков. – Ну, была.

Лежавший рядом мужчина, который «упал в Таг», заговорил следующим:

– Я был из третьего полка, нас отправили после авангарда зачищать город. Но Гилморские рыцари сначала держали ворота – да держали так, что там полегла половина моих друзей – а потом, когда мы пробились внутрь, хрен знает откуда вылетела тяжёлая кавалерия и растоптала нас! Я сцепился с одним из всадников, хотел сбросить его, а он протащил меня до моста и столкнул в Таг! Ногам моим конец, но выбраться смог, дополз до лекарей и… вот.

Нори внимательно слушал их, а на телеге приподнялся ещё один раненый, который поначалу сидел боком и смотрел куда-то вдаль.

– Говорят, кости на ногах можно срастить, – грозным, хрипловатым голосом сказал он. – А вот это…

Он повернулся к остальным и указал на пустую кровоточащую глазницу. Кожа вокруг неё была изуродована хаотическим узором из порезов и ссадин. От этого зрелища Нори невольно отвернулся и почувствовал рвотный рефлекс, но сдержался.

– Поначалу… – захрипел одноглазый, и телега вдруг покачнулась, проехав по кочке. – Поначалу я подумал, что и с одним глазом отлично справлюсь. Но у меня земля уходит из-под ног, движения все мимо… я пытаюсь схватить рукоять меча и промахиваюсь рукой! Дерверт, вон, всю жизнь с одним глазом, и я не видел, чтобы с ним такое происходило!

– Наверное, к этому привыкаешь, – подавляя рвотный рефлекс, сказал Нори.

– Наверное, – кивнул одноглазый и снова отвернулся.

Телега ехала шатко, скрипела колёсами и покачивалась, проезжая по холмистой дороге перед Тагервиндом. Нори сидел на краю и смотрел, как его родной город становится всё дальше. Возможно, он туда никогда не вернётся, и он знал это – знал и боялся. Нори не мог предвидеть, куда его теперь приведёт судьба, а привела она его в лазарет.

Через десять минут телега остановилась на краю лагеря у двух больших шатров, Нори беспокойно осмотрелся и вдруг заметил, что солдат с размолотыми ногами потерял сознание и лежал неподвижно. К телеге подошёл человек в белом фартуке, забрызганном кровью, и осмотрел прибывших раненых:

– У кого руки-ноги целы?

Нори заметил, как два человека с телеги подняли руки. Одноглазый, несмотря на целостность своих конечностей, фыркнул, перемахнул через борт телеги, неуклюже упал на землю, но тут же выпрямился, отряхнулся и, кашлянув, исчез среди шатров. Помешкав секунду, Нори всё же поднял руку.

– Помогите занести «тяжёлых» в шатёр! – крикнул мужчина в фартуке и зашёл в шатёр.

Один из поднявших руки спустился на землю и недовольно пробурчал:

– «Помогите» и «занесите» – не одно и то же, лентяй сраный…

Нори встал рядом с ним, и вскоре они неожиданно слаженно и дружно стали заносить раненых в шатёр, где лежали люди, потерявшие конечности, части лица или торса. В некоторых из них ещё торчали осколки деревянных конструкций или обломки стрел, а двое, кажется, уже скончались. По шатру перемещались три человека в фартуках, поочерёдно помогая каждому из раненых, и когда телега была полностью разгружена, один из лекарей остановился перед Нори.

– Симптомы? – спросил он парня.

– А… ч-что это? – запнулся сын гончара.

– Что болит, где горит? – бегло пояснил лекарь.

– Голова трещит и… – Нори замешкался, проглатывая неуверенность и готовясь в очередной раз высказать свою легенду. – Я не помню ничего, кроме нескольких часов.

Лекарь прищурился и скрестил руки на груди:

– Но слова ты помнишь.

– Какие?

– Всякие. Мы же говорим сейчас. Слова помнишь, а события – нет?

Нори пожал плечами и кивнул.

– Имя? – спросил лекарь, оглядывая его.

– Не помню, – с сомнением ответил Нори. – Ни имени, ни подразделения.

– Подразделение как раз очевидно, на тебе доспехи второго полка авангарда, – спокойно сказал лекарь, обводя рукой кольчужную броню, надетую на собеседника. – Только сапоги не наши, странно…

Нори тут же спохватился и заговорил:

– Это и не мои, их Таг унёс. Я в реку упал со стены!

Лекарь приподнял брови и обернулся на того самого Серрена с перемолотыми ногами, который неподвижно лежал на койке и стонал.

– В Таг упал, говоришь? – удивлённо переспросил он. – Со стены! И цел остался?

– Повезло, – снова пожал плечами Нори.

– Даже слишком… – не умаляя своей подозрительности, говорил лекарь. – Ладно, беспамятный наш, у меня нет времени допрашивать тебя и лекарств, чтобы лечить твою память. Оботрись, приведи себя в порядок и приходи, если окажется, что нужно наложить швы. А я пока помогу тем, кто в этом нуждается больше.

Он взял из таза влажный кусок ветоши и протянул его Нори. Парень обтёрся и, коснувшись ссадины на виске, почувствовал жгучую боль. Он навис над тазом с водой и увидел тёмно-красное пятно на мерцающем отражении своего лица, но это не выглядело как рана, не совместимая с жизнью. Нори вздохнул, положил испачканную тряпку рядом с тазом и вышел в лагерь.

Неподалёку был один из костров, у которого собрались шестеро солдат и жарили кроликов, обсуждая прошедшую битву. С другой стороны, у крайних шатров, сидел одноглазый мужчина из телеги с ранеными и смотрел на дымящийся Тагервинд. Он прокашлялся, запрокинул голову и присосался к бочонку с элем, обхватывая его двумя руками. Нори двинулся к костру, но вдруг к нему подскочил незнакомый солдат и торопливо заговорил:

– Друг, друг, постой, ты занят сейчас?

Нори беспокойно осмотрелся и заикаясь ответил:

– Н-нет, кажется… а что?

– Подмени меня на пять минут у клеток, прошу! Мне срочно надо отойти! – продолжал солдат.

– Но я даже не знаю, где клетки!

– Да вон там! – незнакомец указал за свою спину.

– У меня меча нет! – отказывался Нори, но солдат был непреклонен.

– Да тебе просто надо постоять пять минут для вида, я скоро вернусь!

Нори всем своим нутром чувствовал, насколько это сомнительное задание, но согласился, потому что страх вызвать подозрения был сильнее:

– Ладно, только давай быстро.

Солдат кивнул ему и тут же убежал куда-то за лагерь. Нори же прошёл между нескольких шатров и оказался у наскоро сколоченных клеток с пленниками. Среди них оказалось и одно знакомое лицо, которое испуганный сын гончара меньше всего хотел увидеть сейчас: лорд Гилмор. Вспоминая, как лорд подал ему руку на лестнице, Нори испугался, что бывший правитель Тагервинда его узнает.

Перед клетками шагал статный длинноволосый блондин в шлеме с золотыми узорами. Он носил тёмно-синий бархатный плащ, взгляд его был горделивым и полным силы. Медленными тяжёлыми шагами этот человек ходил из стороны в сторону перед Гилмором и размышлял о чём-то, а рядом с ним стояли двое солдат – судя по виду и выправке, личная стража.

– Делиться ты, значит, не хочешь… – с наигранной досадой заключил блондин и снял шлем, распустив прямые волосы до плеч.

– А ты бы захотел? – прорычал Гилмор и сплюнул кровавой слюной на землю сквозь прутья клетки.

– Ты прав, не захотел бы, – кивнул его собеседник. – Хорошо. Сами найдём. Но скажи честно, Гилмор, ты ведь не ждал, что мы используем против тебя саму природу?

Блондин ухмыльнулся, довольствуясь результатами своей затеи.

– А ты, Ренамир, скажи мне… – заговорил Гилмор, парируя его высокомерие. – Не ждал, что моя кавалерия позабивает твою пехоту, как гвозди?

«Ренамир!» – промелькнуло в мыслях у Нори, стоявшего неподалёку, будто в оцепенении. Он встал у одной из клеток и продолжил слушать. Ренамир широко улыбнулся и после секунды молчания сказал:

– Да, неплохо вышло… жаль моих ребят, – он помрачнел после этих слов и на мгновение опустил взгляд. – Но теперь ряды солдат Ренской Империи пополнят мужи, когда-то жившие под твоими знамёнами.

– Совет тебе этого так не оставит… Они не дадут тебе стать единственным монархом всей Верувины!

– Совет! – фыркнул Ренамир. – Пятерых его членов я уже сломал. Осталось всего пятнадцать, половина из которых – жалкие безземельные импотенты.

Гилмор откинулся к задним прутьям своей клетки, опустил на них затылок и заговорил спокойно, с каким-то неестественным холодом и будто даже тоской по былым временам:

– Отец твой не был таким самоуверенным и безрассудным. Может, характером ты в мать? Хотя и она не одобрила бы такой дерзости. Совет объединится, остановит тебя и разделит земли так, как было раньше. Полвека мы спокойно жили и поддерживали друг друга, прокладывали дороги, торговали угодьями, скрепляли дружбу многолетними соглашениями… А ты думаешь, что можешь просто собрать армию и разрушить прежний мир? Думаешь, всё так легко?

– Разумеется, нет, – медленно кивнул Ренамир и опустил взгляд. – Но объединение континента сделает нас сильнее, чем когда-либо. Я назначу правителей в каждом регионе, но буду выше любого из них, потому что инициатива объединения была моей. Сначала будет смута, споры, угрозы, сражения… но люди примут новый порядок. И заживут лучше, чем прежде.

Нори заслушался и совсем забыл, где находится. Пленник, сидевший в ближайшей клетке, вдруг просунул руку сквозь прутья, схватил его за рукав и прохрипел:

– Убей меня… прошу!

Нори отшатнулся, но хватка пленника была мертвецки твёрдой и не разжималась.

– Убей! – повторил незнакомец, и привлёк тем самым внимание Ренамира.

Отражая огни костров поверхностью своей полированной кирасы, Ренамир зашагал в сторону этой клетки, а Нори принялся бить пленника по руке и сбрасывать его хватку. Через пять секунд упорной борьбы он всё же вырвался и повалился назад от недостатка сил и равновесия. Нори хотел тут же подняться обратно, но перед ним вдруг возник силуэт Ренамира.

Проницательный взгляд уверенного правителя вынудил пленника съёжиться в противоположной части клетки. Ренамир молча смотрел на заключённого, а затем обернулся на Нори, лежащего на земле.

– Ты в доспехах авангарда, но ты слишком молод и слаб для первых полков. И ты встал караулить клетки без оружия, подменив зачем-то того, кого я сюда целенаправленно назначил… – Ренамир говорил медленно и задумчиво, затем вздохнул, развёл руки, и в голосе его появилось раздражение, грозящееся перейти в ярость. – Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?! Где этот соблазнитель-неудачник Пилос? И кто это такой!? – спрашивал он, указав на Нори.

– Милорд, я… – начал говорить Нори, поднялся и встал на колени.

– Быстрее! – поторопил его Ренамир и впился гневным взглядом.

– Пилос попросил подменить его на пару минут. Может, пошёл справить нужду…

– Ровно тогда, когда я пришёл поговорить с пленником? В такое совпадение трудно поверить! А ты кто и почему на тебе броня авангарда?! Отвечай!

С каждой секундой Ренамир становился всё строже и всё злее, он нависал над Нори, будто гремящая грозовая туча, готовая разразиться молниями во все стороны.

– Милорд, простите, н-но я… не помню, – оправдывался Нори, склонившись перед Ренамиром. – Я упал со стены во время осады и помню лишь часть боя. Больше ничего.

Ренамир нахмурился и замолчал, глядя на подозрительного солдата, упавшего перед ним на колени. Нори отвёл взгляд в сторону и заметил, что Гилмор, обхватив прутья клетки, тоже внимательно смотрел на него. Охрана Ренамира приблизилась и стояла рядом, с аналогичным подозрением глядя на Нори, а сам правитель Империи присел на корточки, поднял лицо Нори пальцами и осматривал его, будто изучая анатомию.

Нори дрожал, и всё его нутро сжималось. Он подумал, что жить ему, возможно, осталось недолго, и вскоре он встанет на одном эшафоте с лордом Гилмором, но по взгляду Ренамира было невозможно разобрать его намерений. Это явно был крайне опытный в ведении разговоров и политических интриг человек, хотя его чистая бледная кожа и острое молодое лицо создавали иллюзию малого возраста. Он взял руку Нори, осмотрел её и сказал:

– Мой отец всегда говорил: «хочешь узнать человека, юный Рен, взгляни на его руки, они всё тебе скажут». И знаешь, что я вижу на твоих руках?

Нори помотал головой и глаза его заслезились от страха, а император продолжал осматривать его и слегка улыбнулся, будто видел в этом некую забаву.

– Я вижу… – продолжил Ренамир. – Что ты ремесленник, а не воин. Ты много работал, но кожа твоя не стёрта рукоятью меча или древком копья. Нет у тебя и стали в глазах, ты… ты не воин! – окончательно заключил он и поднял взгляд. – Хотя твои ссадины и запахи, которые от тебя исходят, говорят о том, что ты был в бою. Ты сражался или, по крайней мере, стоял рядом с теми, кто сражался, и потому провонял так же, как они. Эта мерзкая вонь войны… – Ренамир в очередной раз вздохнул, нахмурился и заговорил с неслыханной прежде суровостью. – Говори, кто ты и откуда. Тогда я пощажу тебя. Соврёшь ещё хоть слово про свою память или сморозишь какую-нибудь глупость – я отрежу тебе язык. Никто не врёт мне безнаказанно.

Нори закрыл глаза и зажмурился от страха. Он сидел на земле, впивался в неё пальцами от напряжения и не мог решить, что ему делать. Всё чаще в его голове мелькала мысль о том, что стоило умереть там, около реки. Сразиться с мародёрами и пасть от их рук вместо того, чтобы терпеть тот смертельный ужас, что сейчас наполнял всё его естество. Но выбор теперь был небольшой, и Нори решил рискнуть – воспользоваться предложением Ренамира.

– Я… – дрожащим голосом, слегка заикаясь и всхлипывая, заговорил он. – Я из Тагервинда. Защищал его на северной стене, был в ополчении. После залпа требушетов упал в Таг и… очнулся, когда город уже горел.

Ренамир слегка отстранился и внимательно его слушал с озадаченным взглядом. Нори продолжал:

– Вы правы, милорд, я… никакой не солдат. Я сын гончара. Просто горшечник с улицы, который пытался выжить. И форму эту я снял с павшего солдата, чтобы сойти за одного из них.

Ренамир приподнял брови и медленно выпрямился в полный рост. Один из его охранников вдруг злобно процедил сквозь зубы:

– Да как ты… – он схватился за рукоять меча в ножнах, но Ренамир остановил его жестом и хмыкнул.

– Сначала лживая маска, а теперь запредельная искренность и покорность дрессированной собаки, – удивлённо произнёс он и повернулся к Гилмору. – Видишь, что война с людьми делает? Парень цепляется за любую возможность выжить!

Ренамир смотрел на Нори сверху вниз: на его слёзы, дрожь и слабость. О чём он думал и что чувствовал – невозможно было понять, но после пары секунд молчания Ренамир стал задавать вопросы:

– Скажи, кому ты верен? За что ты сражался там, на стене? И почему так ценишь свою жизнь?

– Я просто хочу, чтобы было как раньше. Или… чтобы было хоть как-то, только не жить в страхе и отчаянии, милорд. Я сделаю всё, что скажете, и прошу лишь сохранить мне жизнь!

Нори поднял на него глаза и смотрел с надеждой, как животное, клянчащее кусок мяса у хозяина. Его пробирал стыд за то, насколько низко он пал, но других путей к выживанию ему не виделось. Сейчас несчастный сын гончара был готов отдать всё за возможность стать однажды достойным сыном своего отца, отвоевать честь всех павших в этой войне друзей, а затем найти Мирту и жить с ней счастливо до конца дней как воитель, прошедший через ад. И вот, ад уже начался, а до становления достойным было ещё очень далеко.

Ренамир молча смотрел на него, колеблясь между нескольких решений, и вскоре принял одно, по его мнению, являвшееся самым верным:

– Пусть жители искалеченного Тагервинда знают, что я могу быть не только расчётливым, честолюбивым и хладнокровным, но ещё и милосердным… Ты вступишь в ряды моей армии, в шестой пехотный полк. Как тебя зовут?

– Нори, милорд, – склонившись ещё ниже, ответил парень.

Личные стражи Ренамира переглянулись – они были в идентичном шоке от происходящего, а их правитель продолжал:

– Шестой пехотный, Нори, запомни. И раз ты говоришь, что сделаешь всё что угодно ради светлого будущего и своего благополучия… – Ренамир обернулся на клетку с пленником, который недавно схватил Нори за руку, кивнул на него и указал рукой. – Этот человек просил тебя убить его. Сделай это. От таких пленных одни проблемы, а всю пользу мой палач из него уже извлёк.

Ренамир вдруг вынул меч из ножен и покрутил его в руке. Нори невольно вздрогнул и отшатнулся, глядя на сверкающее лезвие на золотой гарде. Вокруг собрались несколько солдат и с интересом наблюдали за происходящим. Пленник метал взгляд между Ренамиром и Нори, пока не поднялся на ноги и не прильнул к задней стенке клетки. Он просил о смерти, но хотел ли он её на самом деле – о таких вещах всегда сложно судить. Будет ли это мгновенным облегчением и прекращением заточения души и тела? Или перед божественной свободой его ждут минуты ужасной агонии – настолько болезненной, разрывающей и уничтожающей человека изнутри, что начинаешь сожалеть о каждой новой секунде, которую остаёшься в живых? Нори задавался этими вопросами не меньше, чем пленник, которого ему было приказано убить. Казалось, один лишь Ренамир знал на всё ответы, и теперь, получив внимание уже двух дюжин оказавшихся неподалёку солдат, он занёс меч и срубил с клетки дряхлый замок. Дверь отворилась с тихим скрипом и лишила пленника маленького убежища, в котором никто не собирался отнять его жизнь.

Нори неотрывно смотрел на него, а Ренамир перевернул меч и протянул его рукоятью вперёд.

– Ваше высочество! – спохватился один из стражей.

– Молчать! Пусть он сделает это моим мечом, я так хочу, – с азартом произнёс Ренамир, держа клинок в вытянутой правой руке.

Нори осторожно обхватил пальцами рукоять, взял меч и посмотрел на него. Пленник же, обречённый умереть в следующую минуту, оглядывался, хватался за прутья и пытался придумать способ сбежать, как загнанный в угол зверь, затем вдруг замер, и во взгляде его появилось неожиданное безразличие, а руки опустились. Он сделал три шага и вышел из клетки. Босые ноги тащились по земле, пока не оказались на расстоянии вытянутого клинка перед Нори. Пленник пал на колени и наклонил голову вбок, обнажая шею для удара. Глядя бессильным взглядом в пустоту, он заговорил:

– Всё лучшее, что я мог сделать в этой жизни… я уже сделал. Служить этим крысам я не собираюсь, как и сидеть в клетке до скончания времён. Сказано мне умереть? Умру, пусть Экиат развеет мой прах по всей Верувине, – пленник поднял на Нори последний взгляд.

В его глазах Нори неожиданно увидел глубокое, тихое презрение, и за этим взглядом последовал шёпот, который въелся в память невинного сына гончара, как клеймо, оставленное на коже раскалённой сталью: «Лишь бы не жить, как ты».

Позади слышались выкрики солдат: «С плеча!», «Руби, парень!», «Дай ему, что просит!». Нори мешкал. По его дрожащим щекам всё ещё текли слёзы – от ужаса, тревоги, боли или отчаяния – он сам уже не мог сказать, но желание рыдать было непреодолимым. Ренамир стоял в двух шагах от него, а в руке терпеливо ждал крови королевский клинок. «Может, убить его?» – подумал Нори и на секунду глянул на Ренамира. Личная стража императора тут же напряглась и взялась за рукояти клинков в готовности уничтожить любую угрозу повелителю. «Но тогда и мне конец… А если его…» – размышлял Нори, снова бросив взгляд на пленника. – «То, быть может, всё-таки доживу до встречи с Миртой. Но никогда не расскажу ей обо всём этом… ни за что». Ренамир утомлённо вздохнул и скрестил руки на груди:

– Здесь не в чем сомневаться, Нори. Ты сказал: «я сделаю что угодно». Вот и делай!

Но сын гончара, прежде никого не убивавший, никак не мог решиться. Снова перед ним стоял этот выбор: героическая смерть в последнем рывке или жизнь труса, предавшего всех ради туманных идеалов и возлюбленной, которая уже могла быть мертва. Снаряжать баллисту, которая убивает кого-то на другом конце поля боя – это одно, и совсем другое – собственной рукой принести смерть. Нори осмотрел окружающих, будто в поисках одобрения своего грядущего поступка, но все солдатские взгляды никак не убеждали его. Убедил лишь последний из тех, кого Нори знал – лорд Гилмор. Он стоял в своей клетке и тоже наблюдал за происходящим. Озлобленность на предательство пресмыкающегося Нори сменилась в нём на смирение. Они посмотрели друг другу в глаза, и Гилмор коротко кивнул, не обманывая себя надеждой на спасение или суматоху, в которой он смог бы сбежать.

Нори вдохнул полные лёгкие воздуха, закрыл глаза, снова открыл их, взялся за меч двумя руками, занёс его и с криком сделал диагональный взмах, направленный прямо в шею пленника. Лезвие прорубило шею на три четверти – настолько хватило силы удара – и увязло. В сторону забрызгала кровь, она то выплёскивалась из перерубленной сонной артерии, то спешными тёмными ручьями растекалась по телу. Пленник ослаб, его глаза закрылись, а таз опустился на сложенные ноги, но верхняя половина тела не падала и держалась на мече ещё секунду. Нори был в неописуемом ужасе. Он смотрел на окровавленное лезвие, на почти срубленную голову тагервиндца, и на тело, которое больше её не держало. Бывший пленник повалился на землю, заливая её кровью, а Нори утратил чувство опоры под ногами и обессиленно присел перед ним.

Некоторые из солдат вокруг обрадовались состоявшейся казни, другие сочувствующе кивали с пониманием во взглядах – не все из них любили войну, не все из них хотели её, и не все спокойно относились к смерти, хоть и несли её собственноручно. Ренамир коротко улыбнулся, кивнул и протянул руку со словами:

– Молодец. Теперь верни мне меч.

Нори не сразу осознал слова Ренамира, помедлил и только через какое-то время встал на колени, положил рукоять меча на правую ладонь, а лезвие – на левую, и вернул его владельцу, склонив голову.

– Пусть эта смерть не пугает тебя, Нори, – спокойно сказал император. – Первую кровь всегда тяжело проливать, но к этому… привыкаешь.

Ренамир осмотрелся в поисках ткани, чтобы протереть клинок, и один из его личных стражей без лишних слов предоставил свой плащ. Слегка очистив меч от свежей крови, император убрал его в ножны, указал на одного из солдат и крикнул:

– Галлет! Всё равно пьёшь, небось, и без дела болтаешься, отведи этого бедолагу к оружейнику, пусть выдаст ему комплект шестого полка! И приглядывайте за ним, до утра отдыхаем, а как солнце будет в зените, начинаем сворачивать лагерь, перегруппировка у цитадели Тагервинда. Всем понятно? – после заключительного вопроса он обвёл взглядом окружающих воинов, и все они дружно покивали в подтверждение.

Человек, названный Галлет, подошёл к Нори, сидящему у трупа и положил руку ему на плечо:

– Пойдём, парень, выдадим тебе подходящую броню.

Нори немного пришёл в себя, поднялся и обречённо поплёлся за Галлетом – тот был крепким мужчиной с небольшим животом и круглым, добрым лицом. Они шли между шатров к другому концу лагеря, где поднимался толстый столб дыма – там, как позже узнал Нори, развернули полевую кузницу.

– Ты правда из Тагервинда? – с интересом спросил Галлет.

– Да, я… всю жизнь там прожил с отцом, – негромко ответил Нори.

– Ты не переживай. Раз сам Ренамир тебя назначил, то трогать и издеваться не станут. Против его слова тут никто идти не посмеет.

Нори подошёл чуть ближе к собеседнику и продолжил разговор:

– Он назвал тебя по имени. И Пилоса тоже. Вы родственники или… друзья его?

– Друзья? – с улыбкой переспросил Галлет. – Да мы такая же зелень, как ты. В прошлом году только в армию вступили! По имени он обращается ко всем, чьё имя слышал хоть раз. Память у нашего императора – как всемирная летопись. Раз что увидит или прочитает – навсегда запомнит. Он и тебя теперь будет называть… как там? «Нори»? Видишь, я не запомнил!

– Да, Нори.

– Вот! Он так… сближается с подчинёнными, понимаешь? Подход такой. Со всеми на «ты», всем внимание оказывает, а то и доверить может что-то особенное. Поддерживает верность и боевой дух, у нас-то все знают, что лучше Ренамира правителя не найти.

– Но он же совсем молодой, это никого не смущает? – спросил Нори, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что их никто не подслушивал.

– Кого смущало, те уже в темнице или давно сдохли, – усмехнулся Галлет. – Недооценить Ренамира – последняя ошибка, которую ты можешь совершить.

Нори молча следовал за новым знакомым и обдумывал услышанное. Галлет, беззаботно оглядывая лагерь, продолжил говорить:

– «Юный Рен», как его называл отец, всегда был остроумным и жестоким. Прекрасная память Ренамира так же радует его друзей, как пугает его врагов. Раз переступишь ему дорогу – будешь жить, оглядываясь за каждым углом. Никто в здравом уме с ним не ссорится, потому и армию такую сколотили. И потому захвачено уже почти пять провинций!

– Понятно, – кивнул Нори и подумал о том, что под предводительством такого человека он не может чувствовать себя в безопасности, но и бежать от него, возможно, бессмысленно.

– И ещё… – негромко продолжил Галлет. – Не называй его «милорд», к Ренамиру стоит обращаться «господин» или тогда уж «ваше высочество». Со словом «милорд» у него… не лучшие воспоминания связаны, знаешь ли. Отец его, старый Дивин, – вот тот был «милорд»!

Нори слушал собеседника прерывисто, порой замыкаясь в себе и путаясь в мыслях о жизни, которую отнял несколько минут назад. Он смотрел на маленькие тёмные капли на своей правой кисти и пытался их стереть, но в порах кожи следы всё равно оставались.

– Пришли! – вскрикнул вдруг Галлет и махнул кузнецу рукой. – С победой нас, Картагер!

– С победой, Галлет! – ответил краснощёкий усатый мужчина, стоявший за наковальней. – Что там за шум был у клеток?

Вокруг него был построен небольшой навес и выставлены в ряд стойки с оружием. Вместо печи был разожжён большой огороженный каменной кладкой костёр, в котором и раскаляли клинки, нуждающиеся в починке. Галлет подошёл к походной кузнице и указал через плечо на замершего Нори.

– У нас новобранец из Тагервинда, его лично Ренамир назначил. Сказал выдать снаряжение шестого. После слов о Тагервинде кузнец сразу насупился и стал как-то презрительно поглядывать на Нори.

– Шестого, говоришь… – Картагер почесал щетинистое лицо и осмотрел новобранца. – Но вы же там с копьями-цепами всякими, а он для такого оружия дохловат. Ему меч короткий выдам. Если Ренамир что скажет, я ему объясню.

Картагер развернулся, прошагал к одной из стоек и снял с неё кожаный доспех, со второй стянул пару ремней и ножны с мечом. Он подошёл к Нори и вдруг нахмурился, глядя на его броню.

– А… откуда у тебя это всё? – он обвёл взглядом кольчугу и пластинчатые наплечники авангарда, висевшие на новобранце, которому были явно не по размеру.

Нори опустил взгляд и замялся:

– Они… помогли мне выжить. Я могу снять, если нужно.

– Конечно, можешь! – вскрикнул Картагер. – Всё снаряжение на учёте, засранец ты этакий! Носишь то, что положено – все трофеи и изменения согласовываешь со мной или с другими оружейниками, ясно?

– Ясно! – чётко и с небольшим испугом в голосе ответил Нори, кивнул и принялся спешно стягивать с себя кольчугу.

– Ну не здесь же, остолоп, иди в кузницу, осмотреть тебя надо! – приказал ему Картагер и махнул рукой в сторону стоек с оружием.

Через полчаса грубых указаний и упрёков кузнеца Нори подогнал броню под себя, получил щит, меч и надел шлем с помятым кожаным наносником. Встав у пламени кузницы, Нори вдруг почувствовал странный мерзкий запах, прежде ему незнакомый. Он осмотрелся, принюхался, но никак не мог понять, откуда исходит этот неприятный аромат и что это такое. Заметив хаотические движения новобранца, Картагер окликнул его:

– Ты чего там? Потерял что-то?

– Нет, я… воняет чем-то, не пойму.

Картагер подошёл ближе, принюхался и встряхнул головой. Он наклонился к Нори, снял с него шлем и прошёлся носом по швам между частей этого головного убора – там, где кожаные пластины сходились и образовывали цельную форму.

– А, так и знал! Ещё не до конца проветрился, шлем пока не надевай и голову сходи помой в каком-нибудь ручье.

Нори получил шлем обратно и смущённо на него посмотрел.

– И что это за вонь? – спросил он.

– Мозги его прошлого владельца, – удаляясь обратно к наковальне, сказал Картагер. – Ему копытом голову разнесло. Подковы у ваших тагервиндских коней – моё почтение, конечно!

Нори с отвращением сглотнул слюну и посмотрел на свой шлем. На коже и лямках в темноте наступившей ночи нельзя было разобрать что-либо лишнее, но запах всё ещё был отчётливым. Нори подошёл ближе к кузнецу, поёжился и неловко спросил:

– А можно мне… другой?

Картагер поднял на него недовольный взгляд и сквозь усы, с ехидной ухмылкой пробурчал:

– Могу выполнить дубление и пошив на заказ, инкрустировать три топаза в налобную пластину или украсить золотом и сплести венок из благовонных растений. Что скажете, ваше высочество?

– Я же просто спросил, чего издеваться… – замялся Нори, опустив взгляд на зловонный шлем в своих руках.

– А я просто отвечаю: на твою башку из свободных подходит только этот. Могу дать такой, что сдавит тебе мозги или тот, который в бою сползёт на глаза, хочешь? Поверь, лучше вонять, чем от такого пострадать. Иди пей, веселись и не мешай мне работать, тагервиндец. Скоро твоих земляков тут будет целая очередь, так и чую дуновения свежего горного воздуха в мою сторону…

Нори вздохнул и пошёл вглубь лагеря. Он медленно плёлся между незнакомых шатров и обдумывал своё текущее положение. Вопросы и ответы беспощадно резали его уверенность и жизненные ценности, формируя новую личность: из робкого лентяя, выросшего на одной улице, подобно скульптуре теперь вылеплялся подавленный, павший до самого дна воин, который решил выживать любой ценой и в каждой ситуации ставил свою жизнь выше принципов, выше верности и выше обещаний. Правильно ли это было – об этом Нори старался не думать. Но он искренне верил, что идти хоть по какому-то пути – лучше, чем уткнуться в тупик и принять смерть, будь она даже героической и славной.

Следующим утром, после бессонной ночи у огня, Нори размял ноги и помог незнакомым солдатам свернуть несколько шатров. Костры тушили, телеги загружали всем что можно было увезти, кузницу и оружейную разбирали, раненых ставили на ноги и сажали в повозки, мёртвых складывали в кучи и сжигали. Вся эта суета длилась два часа, затем армия построилась, разделилась на полки, и в шестом, лёгком пехотном полку, состоящем в основном из новобранцев, оказался Нори. Он стоял во втором ряду, почти в самой левой колонне, и всего через четыре человеческих тела от него начинался строй из блестящих доспехов рыцарей авангарда.

Между полков вперёд проехал Ренамир, он проскакал на коне пару десятков метров и громким чистым голосом воскликнул:

– С рассветом вас, мои воители!

Громогласный хор ответил ему:

– С рассветом, император Ренамир!

Ренамир оказался перед всей армией и стал водить коня рысью из стороны в сторону. Он окинул пристальным взглядом свою армию и заговорил:

– Кто-то из вас задался, наверное, вопросом: почему мы не ночевали в городе? Вы знаете, я всегда честен со своей армией, и я всё вам расскажу! Тагервинд – город с высоким уровнем лояльности своему лорду, Гилмору. Старик здорово настроил население против нас, многих пришлось убить, потому что они просто не оставили нам выбора. Но многие перешли на сторону Ренской империи и помогли утихомирить народ. Сегодня мы входим в захваченный город и… внимание! – на этом слове он сделал особый акцент. – Не мародёрствовать! Не насиловать! За этой стеной живут такие же люди, как вы! И если вы победным маршем пересекаете мост Тагервинда – значит, война закончена! А в мирное время не должно быть лишнего кровопролития и всего того хаоса, который так любят многие солдаты!

Кое-где в строю слышалось недовольное мычание, но Ренамир, игнорируя его, продолжал:

– Жители Тагервинда и сам город теперь являются частью Ренской империи. После перегруппировки на центральной площади вашей задачей будет восстановление города и помощь тем, кто пострадал в осаде. Встретите сопротивление – пресечь. Если кто-то вызовется помочь – принять. Если у них будут вопросы – отвечайте то, что знаете, ничего не выдумывать и не преувеличивать! В особых случаях отправляйте их к своему старшему офицеру. Всё ясно?

Солдаты дружно кивали и вразнобой отвечали согласием с услышанным.

– А теперь вперёд! – вскрикнул Ренамир и развернул коня к городу.

Армия двинулась в Тагервинд. Нори шагал вяло, чувствуя явный дефицит сна в последние дни. Он видел, как повреждённые белые стены Тагервинда становились всё ближе, и не мог поверить, что входит в родной город в рядах его захватчиков. Нори успокаивал себя и старался верить в то, что власть не имеет значения – Тагервинд будет его родиной до тех пор, пока этот город не будет стёрт в порошок.

Вскоре под ногами Нори оказался уже знакомый разводной мост, по левую руку зашумел Таг, бурлящий у краёв рва, который расширял Нори плечом к плечу с Сабиром и другими тагервиндцами, а затем над головой дырявой тенью навис барбакан, в котором совсем недавно был первый ночной дозор в жизни невезучего сына гончара.

Длинной колонной, тянущейся через весь город, армия шла к центральной площади перед цитаделью лорда. Окна и двери ближайших домов закрывались при виде солдат, беспокойные взгляды смотрели из тени на сине-золотистые доспехи, шагающие по улицам, и на всадника, который принёс в этот город новое время и новый порядок. Нори невольно прятал лицо от лишних глаз и чувствовал стыд. Он боялся, что бывшие соседи узнают его и возненавидят, но какая-то часть сознания говорила ему: «Разве это важно? Теперь ты никто для них». Не давала покоя лишь одна мысль: тело отца, уже более недели лежащее под открытым небом за мастерской. Последнее незаконченное дело из прошлой жизни.

После перегруппировки и ещё одной длинной речи Ренамира подразделения лёгкой пехоты были разделены на маленькие группы по 5 человек, возглавляемые временными командирами и созданные для помощи местным жителям, пострадавшим от осады. Незнакомец в шлеме с коротким стальным гребнем возглавлял отряд Нори и повёл своих подчинённых в южную половину города, но как только стало известно направление, Нори окликнул его:

– Командир!

– Да? Что такое? – спросил тот и обернулся.

– А мы не могли бы вернуться в северную половину или… могу ли я пойти в другой отряд?

Нори не знал, насколько прямым ему стоит быть, и говорил с заметной робостью.

– Что не так с нашим отрядом? – усмехнулся командир и оглядел других солдат, стоявших рядом.

– Ничего, просто… – Нори запнулся и проглотил свою неуверенность вместе со скопившейся от волнения слюной. – Я… местный. И мой отец лежит непогребённый в северной части города. Я не могу похоронить его уже неделю.

– Боги… – прошептал один из солдат и опустил взгляд.

Командир отряда задумался, упёр руки в пояс и вздохнул. Он глянул на помрачневшего Нори и слегка улыбнулся:

– Ренамир не предупреждал, что уже набирает новобранцев из Тагервинда. Но он сказал нам помогать местным, а раз ты один из них… пожалуй, мы можем помочь именно тебе.

Нори вдруг почувствовал поддержку, которую ему оказали не ради забавы и не потому, что так было приказано, а по собственному желанию и по осознанно принятому решению. Он как будто сразу просиял, кивнул несколько раз и сбивчиво ответил:

– Это… было бы… я не знаю, чем смогу отблагодарить вас, но буду в вечном долгу!

Командир рассмеялся, похлопал его по плечу и сказал:

– Прям уж в вечном! Не зарекайся, парень, пока кто-нибудь не воспринял твои слова серьёзно.

Убеждать остальных не пришлось: с удивительной солидарностью и даже чувством долга солдаты следовали за печальным новым товарищем к мастерской его отца. Видя это, Нори задумался об ошибке всех врагов в этом мире: людям внушают, что их военные противники – зло, что они сожгут их дома и заберут их детей, как в страшнейших слухах и трактирных россказнях, но за каждой стеной, за каждым щитом стоит просто человек, исполняющий приказы и пытающийся не сойти с ума от тех вопросов, что роятся у него в голове после каждого боя. У любого воина могут быть семья, прошлое и будущее, не зависящие от того, какой герб виден на его потёртом сюрко, и каждый может искренне верить в то, что делает мир лучше. Возможно, приход Ренамира в Тагервинд был не просто дерзкой узурпацией власти над провинцией, а началом новой, светлой эпохи – но откуда это было знать простому сыну горшечника?

Четверть часа отряд Нори шёл по городу, осматриваясь, поддерживая и успокаивая людей. Солдаты Ренской империи старались выглядеть дружелюбными, а те, что не старались и не хотели – просто держались в стороне и ждали, когда можно будет отправиться дальше, за следующим замком.

Нори привёл свой отряд к мастерской и обнаружил дверь по-прежнему отворённой. Он пересёк порог и увидел на потолочной балке обрубок петли, на которой повесился его отец. Нори тяжело вздохнул и на секунду закрыл глаза. Командир отряда прошёл рядом с ним и осмотрелся. Он коснулся пальцами висящей на потолке верёвки и обернулся к Нори со словами:

– Тяжело он принял новость о войне, да?

Нори молча кивнул. Он медленно, чувствуя упадок сил и духа, прошёл на задний двор и увидел там яму, которую недавно выкопал сам. Лопата так и лежала на куче земли, ожидая, когда могильщик возьмётся за неё и закончит начатое. До носа добрался трупный запах, выносить который было почти невозможно. У Нори задрожали руки, а внутри всё сжалось с такой силой, будто его сдавили огромными щипцами. Неопределённость будущего, тревога и страх всегда тяжело сносятся людьми, но нет ничего тяжелее горя и скорби от утраты близких. Теперь Нори отчётливо это понимал, и ему хотелось молиться, чтобы он больше никогда не испытал того, что чувствовал, стоя перед могилой своего отца.

Один из солдат его отряда подошёл ближе, положил ему руку на плечо и сказал:

– Ты… отдохни пока, если сможешь, или собери ему что-нибудь на память, чтобы оставить здесь. Цветы или что-то вроде могильного камня. Мы сами закопаем.

Нори кивнул и прикрыл рукой дрожащие губы. Он снова чувствовал это душащее желание рыдать, как тогда, перед клетками, с клинком Ренамира в руке. Но в этот раз он преодолел его, сдержался и вернулся в помещение мастерской. Нори считал, что почтить память отца можно только одним способом: он снял кожаные перчатки и шлем, взял ведро с водой, вылил в таз с глиной и стал размешивать; когда глина стала влажной и однородной, он слепил большой комок, бросил его на стол и стал лепить из него настолько ровную прямоугольную плитку, насколько мог. Внизу он сделал небольшой острый конус, торчащий из формы, а затем ножом вырезал на плите своё имя. Когда плита шириной в три ладони были закончена, Нори поместил её в печь для обжига. Он стоял и смотрел на то, как постепенно меняется цвет глины, как буквы на ней светлеют и твердеют.

В мастерскую зашёл командир отряда и окликнул замершего гончара:

– Нори?

Нори медленно обратил на него холодный, утомлённый взгляд.

– Готово, – продолжил командир. – Что ты тут задумал?

Нори схватил широкую лопату для глиняных форм, подхватил будущую могильную плиту, вытащил и положил её на стол, где она была изготовлена. Командир подошёл ближе, посмотрел на изделие и удивлённо спросил:

– Это ведь твоё имя. Зачем?

– Его звали так же. «Нори старший» и «Нори младший» нас называли.

Через некоторое время Нори вынес плиту в руках и конусом вниз воткнул её над головой закопанного отца. Надпись «Нори», исполненная в грубой верувинской письменности дополнила свежий пригорок земли, а человек, сотворивший эту примитивную могильную плиту, сел на колени поблизости и опустил голову.

– Я никогда не был достоин твоей гордости, отец, – заговорил Нори с тяжестью в голосе. – Я и сейчас недостоин. Но я остался жить, чтобы однажды ты гордился мной, будь ты под землёй или на небесах – не важно. Ты был прав и в том, что я должен был раньше просить руки Мирты. Всех подруг в кругу Стафорта ты называл «шлюхами», кроме неё. Может, так всё и было… Но я обещаю тебе и себе самому, что найду её. Непременно. Ошибся ты только в одном: в том, что на глине сошёлся весь свет, – Нори невольно усмехнулся, вспомнив одержимость отца. – Две недели назад я делал с тобой горшки и тарелки, спал до полудня, а теперь я солдат Ренской империи. Удивительно, правда? Куда только ни заведёт нас жизнь… Жизнь. – Нори кивнул с последним словом и почувствовал, как по щеке скользнула слеза. – Прощай, отец. И прости меня за всё. Надеюсь, ты обретёшь покой.

Нори поднялся и обернулся к отряду ренских солдат, которые ему помогли. Всё это время командир и один из них стояли рядом, слышали монолог Нори и, проявляя должное уважение, не издавали ни звука. Ещё двое зашли внутрь мастерской и ждали там.

– Спасибо вам, – сказал им Нори. – Теперь можем идти… поможем ещё кому-нибудь!

Командир утешительно похлопал его по плечу и повёл своих людей дальше по городу. Ещё неделю армия Ренской империи помогала Тагервинду восстановиться: дома и стены отстраивались заново, людям находилась новая работа, на каменоломнях у подножий гор снова зазвучал стальной звон кирок и кувалд, районные столовые, созданные людьми Ренамира, заполнились смехом голодных новобранцев и людей, пострадавших в войне; сбор урожая возобновился, внутренняя стража города была реорганизована и набрана заново, а печи в кузницах не затухали ни на час. Нори, успевший помочь десяткам людей, наконец заслуженно отоспался, и вот, на восьмой день Ренамир объявил сбор на площади.

Люди стекались туда, как в тот день, когда лорд Гилмор объявил о подготовке к осаде, и теперь, по тому же самому деревянному эшафоту для публичных казней, громко зашагал Ренамир. Он остановил правую ногу на одной из досок и с усилием надавил на неё, обнаружив, что она проломлена, и кто-то просто составил два обломка вместе, чтобы создать иллюзию целостности.

– Это что ещё за ловушка? – с улыбкой спросил он, обращаясь к толпе. – Почините потом. А сейчас у нас более важное дело.

Некоторые люди в толпе слегка посмеялись, а Нори стоял среди них, опёршись на колонну фасада одного из домов, и внимательно слушал. Ренамир осмотрел собравшийся народ и подождал, пока все затихнут и будут слушать его с полным вниманием.

– За прошедшую неделю… – продолжил он. —…мы восстановили немалую часть города, которая была, к моему сожалению, повреждена во время осады. Верите или нет, я бы хотел, чтобы война минимально отражалась на городах, которые я захватываю. Противоречиво, не правда ли?

В толпе снова послышалось несколько смешков.

– Не буду перечислять всё, чего мы достигли, результаты вы видите и сами. Я готов пообещать, что станет только лучше. В войне, которую я веду, наш главный враг – это не лорды и их армии. Наш главный враг – закостенелость, всё старое и заросшее пылью.

Теперь люди переглядывались и пожимали плечами, не вполне понимая оратора. Ренамир заметил это и пояснил:

– Я приведу пример: в древности наши предки ходили пешком. Со временем они научились седлать животных, но на лошадиной спине не увезти весь свой скарб. И что тогда сделали люди? Они придумали колесо и сделали телеги. Сидящие на своих тронах старые слепцы настолько увязли в традициях и методах прошлой эры, что понятия не имеют, как сделать вашу жизнь проще и лучше. А я… имею, – уверенно заключил император. – И хочу помочь вам. Всем вам. Вы можете спросить моих солдат о том, как я внимателен и чуток по отношению к верным подданным – спросите Вентейна, Картагера, Жеадина, Пельтера или даже новобранца Нори, который чудом пережил осаду и был принят в ряды моей армии за свои хитрость и волю к жизни.

В этот момент Нори смущённо замер и боялся, что к нему будет привлечено чрезмерное внимание, но на него обратились лишь несколько взглядов людей, которые знали его имя. Ренамир продолжал:

– Вы, также, наверное, задались вопросом, куда делся ваш прошлый правитель, лорд Гилмор. Я знаю, многие из вас любили его, но он… – Ренамир сделал драматическую паузу в речи и, почувствовав напряжённое ожидание в толпе, махнул рукой. – Конечно же, остался жив!

В толпе зазвучала какофония различных реакций, но многие люди явно были рады узнать, что Гилмор не отправился к праотцам.

– Я не убил его, хотя мог и хотел это сделать многократно, признаюсь вам, – сказал Ренамир, на секунду опустив взгляд. – Лорды ранее захваченных провинций оказались менее везучими, я лично обезглавил их, потому что они были никчёмными, обрюзгшими, безмозглыми червями, которым власть досталась по какой-то непостижимой ошибке. Что до Гилмора… он убедил меня оставить его наместником Тагервинда.

Нори вдруг ощутил волнение и необъяснимую радость. Он не мог поверить своим ушам, и счёл бы всё это шуткой, если бы в следующую минуту лорд Гилмор лично не поднялся на этот эшафот после приглашения Ренамира. Толпа замерла. Гилмор был одет скорее как опрятный квартирмейстер или помощник лорда, но никак не сам лорд – теперь в его облике отсутствовала былая роскошь, но осталась прежняя сила и стать. Он осмотрел людей и продолжил слова Ренамира:

– Всё сказанное Ренамиром – правда. За последние дни мы провели десятки часов в беседах, рассуждениях и спорах… остались вопросы, в которых мы согласия так и не достигли, но каждый из нас должен думать не только о себе, но и о людях. Я смирился и решил… что останусь демилордом, подтверждённым Ренамиром, в его подчинении. Пусть моя гордость вечно грызёт меня за эту личную капитуляцию, но я делаю это ради вас, жители Тагервинда. Потому что никто не знает этот город так, как я, и никто не сможет лучшим образом объединить эти знания со стремлениями и целями… – он сделал паузу, вздохнул и посмотрел на Ренамира. – Новой власти.

Люди ликовали, бросали головные уборы и выкрикивали имена обоих правителей. Гилмор, видя это, был искренне рад и не скрывал чувств. Ренамир же стоял со спокойной, гордой улыбкой и ждал тишины.

– Но ваше высочество! – выкрикнул вдруг кто-то из толпы.

– Да? – переспросили синхронно Гилмор и Ренамир, после чего неловко переглянулись.

– А как же совет? Что они скажут обо всём этом? – беспокоился один из горожан.

Гилмор задумался на секунду и уверенно ответил:

– Моя забота – судьба Тагервинда. Совет – дело нашего нового… императора.

Подрагивающие мышцы лица и паузы в речи выдавали в Гилморе тяжесть, с которой он признавал власть молодого Ренамира. Эта жертва была для него не столь мала, как он хотел бы изобразить, а сам император пока ещё по старой привычке довольствовался этой маленькой моральной издёвкой над бывшим врагом, преклонившим колени.

– О Совете я позабочусь, можете не переживать, – спокойно сказал Ренамир. – Пока они найдут в себе силы объединиться, я уже сотру их с карты поодиночке. Не захотят сражаться – приму под своё знамя без боя, хотя лорды всё равно будут казнены; захотят защищать свой дом – осадим, как осаждали все прошлые города. С теми, кто ни говорить не станет, ни меча обнажать – разговор будет особенно коротким. Быть может, среди них найдутся ещё достойные люди вроде Гилмора, но я в этом сильно сомневаюсь.

Из речи Ренамира казалось, будто он, несмотря на свои демонстративные блага, милосердие и снисходительность, наслаждался войной – ему нравилось уничтожать своих врагов, но это удовольствие ему доставляли именно смерти лордов, а не простых людей.

Далее последовали обсуждения новых законов, уточнения положений и раздача титулов. Нори спокойно просидел это время на крыльце и размышлял о том, какое место в этом мире теперь у него: стоит ли ему остаться солдатом и обрести славу на поле боя или попробовать убедить Ренамира отпустить его в скором времени? Как бы то ни было, сейчас выбора не оставалось, кроме альтернативы любому испытанию в жизни: бежать, пока ноги не сотрутся в кровь, пока в горле не пересохнет настолько, что произносить тщетные молитвы станет невозможно; бежать настолько далеко, насколько хватит сил, и питаться одной лишь надеждой на чудо. Этот вариант Нори предпочитал не рассматривать, потому как последние дни его жизни говорили о явном отсутствии удачи. Попутный ветер судьбы закончился в тот момент, когда Нори упал в Таг с северной стены, и вместо него началось бурное течение непредсказуемых событий.

Когда толпа стала расходиться, Нори размял ноги, затёкшие в не разношенных сапогах, поднялся и решил, что до новых сборов и приказов может отправиться домой. Поглядывая на солнце, падающее за городскую стену, Нори шёл по знакомой улице и видел на лицах людей искреннюю радость: солдаты Ренамира до верху забили городские таверны, а некоторые из них продолжали помогать коренным жителям Тагервинда даже сейчас, после чего оставались в качестве гостей в их домах, где потом и ночевали. Большая часть армии, не пожелавшая нежиться в городе и налаживать общение с тагервиндцами, осталась за стеной, в массивном палаточном лагере – там они не радовались миру, а готовились к войне: точили оружие, тренировались, заранее изготавливали детали для осадных машин, чтобы затем просто собрать их из частей, а также охотились, забирали урожай с разорённых окраин и оставляли его в запасах армии. Ренамир знал обо всём этом, но ради поддержания лояльности иногда позволял солдатам делать то, что они хотят – в пределах его собственных указаний, разумеется. Через месяц наверняка выяснится, что девушки, жившие за стеной, подозрительным образом забеременели сразу после осады, а у их родителей куда-то вдруг исчезли припасённые мешки с мукой, но скажет ли кто-то из них правду – определит борьба двух чувств: страха перед лордом и жажды справедливости.

Нори шёл по улице, шаркая по сухой пыльной дороге, размышлял о сложных переплетениях человеческих судеб в этом городе, как вдруг услышал женский голос, окликнувший его сзади:

– Нори… – в интонации этого обращения было какое-то неожиданное подобие упрёка, и в то же время приятное удивление.

Нори обернулся и увидел перед собой Тальку. На её строгом лице не было ни царапины, а худое тренированное тело покрывала идеально сидящая стёганка с нашивками сине-золотистого цвета – это были знаки Ренской империи. Она подошла чуть ближе и заговорила с лёгкой улыбкой:

– Клянусь, ещё сегодня утром я бы поставила десять бочек эля на то, что ты мёртв. Но когда на площади Ренамир назвал твоё имя…

Нори осмотрел её форму, хмыкнул и сказал:

– Похоже, мы с тобой совершили один и тот же выбор.

Она кивнула:

– Похоже. Но как ты выжил? Расскажи мне. Наверное, спрятался под стеной и сдался, когда авангард был уже внутри замка?

– Всё было… намного сложнее, – почесав затылок, ответил Нори и слегка улыбнулся Тальке.

Женщина прошла мимо него и жестом пригласила последовать за ней. Нори пошёл по улице, рассказывая, как упал в реку, переоделся, как он был разоблачён и устроился в армию Ренамира уже законно, с подачи самого императора. Реакция Тальки удивила его: по необъяснимой причине женщина была в восторге от этой истории.

– Поразительное жизнелюбие! – воскликнула она, слушая собеседника в прогулке по городу.

– Или невыносимый страх смерти, – ответил Нори и опустил взгляд на дорогу. – Я не могу перестать думать о правильности этого… пути.

Талька завернула за очередной угол, где оказался неприметный домик с закрытым окошком, выходящим на улицу. Она подошла к нему, постучала в ставни и полушёпотом сказала:

– В подвале твоём, но в сердце у всех.

Нори без единого намёка на понимание помотал головой, подумав, что Талька обращается к нему, но вдруг окошко открылось и оттуда высунулась крепкая волосатая рука, держащая бутылку с тёмной жидкостью. Талька протянула туда же несколько монет, взяла бутылку и, едва она успела убрать руку, как ставни захлопнулись обратно.

– Что это? – полюбопытствовал Нори, глядя на бутылку.

Талька не ответила ему, а лишь снова пригласила жестом следовать за ней.

– Не терзай себя, – сказала она. – Как можно думать о будущем, если ты всё ещё сомневаешься в прошлом? Сомнения имеют смысл, когда ты совершаешь выбор, но какой в них смысл, когда решение принято? Сомневаться нужно было, когда ты надевал кольчугу авангарда на свои тощие плечи. Хорошо, что лёгкий вариант попался, а то припёрся бы в лагерь в латах – вот смеху было бы! – Талька улыбнулась, представив это. – Тебя бы раскусили куда раньше и просто казнили бы. А тебе повезло. И повезло нечеловечески.

– Повезло?! – изумился Нори, который совсем так не считал. – Я был на волосок от смерти больше раз, чем за всю жизнь до этой недели! Я убил невинного человека просто для того, чтобы встать в один строй с врагами, чтобы спасти свой зад!

– На войне нет виновных или невинных, – холодно парировала Талька, свернула к городской стене и пошла вдоль неё к горам. – И сама война эта – не то, чем кажется.

– О чём ты?

Нори снова поравнялся с ней и внимательно слушал.

– Флагами отличаются те, кто живёт, – продолжила Талька. – А умирают все одинаково. Я была когда-то на Ганрайне, знаешь? Это западный континент, за морем от нас. Там люди верят в единственного бога и считают, что он властен над всем и всё видит. И они считают, что после смерти ты предстаёшь перед ним и отвечаешь за всё, что сделал. Многие люди боятся этого посмертного суда и при жизни стараются делать больше добрых дел друг для друга. А у нас что? Раздробленные языческие поверья. И бояться некого. Поклоняешься одному – он защищает тебя от второго. Поклоняешься третьему – живёшь дольше, поклоняешься четвёртому – и пшеница у тебя на поле гуще, чем у соседа. По крайней мере, в это верят. Верят, но они ничего не боятся. Не боятся, что… там их кто-то будет стегать кнутом за каждое скверное слово, за каждое прирезанное животное, за каждую загубленную душу. А ведь нам бы тоже не помешало чего-нибудь бояться!

Нори задумался. Он посмотрел на Тальку и спросил её:

– Ну так… к чему ты это всё? И почему вдруг стала говорить со мной, зачем подошла? На барбакане ты была чёрствой, безразличной…

– Была, – тут же кивнула Талька. – Да я и осталась… просто впечатлена тем, что ты выжил. К чему я это всё говорю, спрашиваешь? К тому, что настоящая война не имеет знамён, Нори. Настоящую войну нельзя выиграть, потому что мы ведём её против непобедимого противника – смерти. И если в осаде Тагервинда ты не умер, значит, ты прожил ещё один день, выиграл ещё один бой. Раньше тебе было легко побеждать, ведь… кто ты там, я забыла, ткач? Гончар?

– Гончар, – кивнул Нори, торопя продолжение разговора.

Талька кивнула. К этому моменту они уже начали подниматься по рельефной земле, из которой выглядывали камни и маленькие утёсы. Стена, растянувшая по левую руку от них, становилась всё меньше по мере приближения к её краю.

– Раньше было легко, потому что ты жил, а не выживал, – спокойно продолжала Талька. – Тебе помогал отец, у тебя был дом. Так ведь? Я помню, ты говорил об этом с Сабиром. А теперь ты один, принятый в армию императора, которого должен был уничтожить. Скоро он поведёт нас в новый поход, за следующим лордом, и ты тоже пойдёшь туда, чтобы снова сражаться со смертью. И это будет гораздо сложнее, чем лепить горшки.

На Нори нахлынула печаль. Он ждал от Тальки воодушевляющих слов – сам не знал, почему, – а получил только внушающие тревогу указания на скорое будущее. Они поднялись по малозаметной тропе, взошли на скалу, торчащую из горного хребта, и Талька села на её краю. Она свесила ноги и откупорила бутылку. Нори, уже немало утомившись, подошёл к краю и увидел с этого места все окрестности Тагервинда – всё поле боя и весь город от стены до горных хребтов и каменоломен. Солнце садилось на западе и освещало всю эту территорию, как всегда, роняя зубастую тень на городские строения.

Нори сел рядом со спутницей и вздохнул. Талька посмотрела на него и молча протянула бутылку с тёмной жидкостью. Нори с опаской понюхал содержимое и, поняв, что это вино, сделал несколько глотков. Холодная жидкость, дарящая горячие ощущения – этот феномен всегда удивлял его молодой, не изощрённый наукой разум. Нори откашлялся, встряхнул головой и вернул вино Тальке.

– Ну как? – с едва заметной улыбкой спросила она.

– Приятное, – кивнул Нори, как будто разбирался в вине, хотя на самом деле пробовал его всего пару раз в жизни. – Греет, и не слишком резкое. Но я больше люблю эль.

Талька усмехнулась, махнула на него рукой и сделала несколько глотков.

– Надеюсь, ты слушал всё, что я тебе сказала. Радуйся, что жив, парень, потому что вон на той стене… – она указала на длинную белую стену Тагервинда, которую всё ещё восстанавливали после осады. – …там сгинула куча хороших людей, которые дрались, пили и разбирались в людях гораздо лучше, чем ты. По всем трём параметрам они, конечно, уступали мне, но я уже сдалась в поисках достойного оппонента.

Нори посмеялся над её высокомерием и сказал:

– Меня удивляет, что ты родилась женщиной.

– Меня тоже, – усмехнулась Талька. – Наверное, это для того, чтобы опозорить всех вас, мужичьё несчастное. Как же всё-таки удивительно, что выжил именно ты…

– Почему тебе это не даёт покоя? – спросил парень, глядя на падающее за горизонт вечернее солнце.

– Потому что ты сделал что-то… не соответствующее тебе самому. Ты превзошёл все мои ожидания, а я очень редко так ошибаюсь.

Нори пожал плечами и снова отвёл взгляд, задумчиво бегая глазами по крышам домов Тагервинда:

– Больше всего меня поражает то, что ты этому так приятно удивлена или даже рада. Я уверен, что совершил нечто низкое, мерзкое… что я опозорил свой род, а ты…

– «Опозорил свой род» – насмешливо спародировала Талька и рассмеялась. – Ты всё-таки болван, я снова ошиблась. Ну какой род, тупица, ты сын горшечника, отца-одиночки, единственный ребёнок в семье, которая ничем не отличается от любой другой семьи! Нет больше рода, остался только ты, и ты – выжил! Да ты не только не «опозорил», ты доказал, что ты самый дерзкий и способный из всех!

Нори широко раскрыл глаза и удивлённо смотрел на неё, а Талька продолжала:

– Подлость ли – выбирать сторону победителя, если изначально выбор стороны тебе не предлагали? Я уже объяснила, в какой войне ты должен победить, заморыш мой юный, а вот это вот всё… – она окинула широким жестом поле недавнего боя за Тагервинд. – Это не наша война. Это война двух знамён, в которой одно знамя побеждает другое и пришивает к себе новый кусочек. Чем больше у него кусочков, тем легче будет поглотить и пришить к себе все остальные. Сильно сомневаюсь, что Ренамир ограничится этим континентом. История говорит о том, что завоеватели живут своим делом – если он захватит один замок, то сможет захватить и второй, и третий, и десятый. Пока кто-нибудь не прирежет его во сне и не перевернёт всё с ног на голову. А знаешь, кто это сделает?

– Кто? – с любопытством и тревогой переспросил Нори.

– Кто-то такой же, как ты, – она ткнула его пальцем в грудь и поднялась на ноги. – Кто просто хочет жить сегодня лучше, чем вчера, или вообще жить хоть как-то, вместо того чтобы сдохнуть в канаве. Вот, скажи мне, где сейчас Сабир? Хотя нет, не говори. Если он не здесь, то это уже не важно.

Талька направилась вниз, обратно в город, и Нори тут же последовал за ней. По пути до трактира она сказала, что попробует перевестись в его полк, чтобы приглядывать за ним, и с каждым её словом удивление Нори только нарастало: из-за самого сомнительного поступка в его жизни Талька вдруг привязалась и стала поддерживать его, как друг. Друг – последнее слово, которое Нори был готов к ней отнести до сегодняшнего вечера, но теперь всё изменилось.

Талька осталась в трактире, а Нори, обдумывая все её утверждения, отправился в свой пустующий, тёмный дом. Когда он открыл дверь, то обнаружил, что угли в печи тлели после недавнего пламени, а на его кровати в углу лежал крупный силуэт.

– Какого… – напрягся Нори и потянулся к рукояти меча, как вдруг силуэт вскочил и затрясся в хаотических жестах.

Нори разглядел в нём полураздетого солдата Ренской империи – рядом с кроватью стояли его сапоги и лежала кираса.

– Эй-эй, ты чего, я просто… – заговорил этот человек. – Я думал, этот дом заброшен, убили хозяина или вроде того, вот и зашёл переночевать! Мне… не досталось ночлега, раньше у семьи одной перебивался, но сегодня у них родился ребёнок и… спать там невозможно, ты бы это слышал!

Нори вздохнул, закрыл за собой дверь и бросил в печь пару поленьев и палок из поленницы в углу комнаты. Он сел на маленький табурет у печи, разворошил угли кочергой и посмотрел на пустующую кровать отца. Солдат за его спиной принялся спешно застёгивать снаряжение и бормотать дрожащим голосом:

– Я сейчас, я… я быстро, ты извини, я же не знал, что ты тут живёшь. Живёшь ведь? Ну да, сразу видно…

– Стой, – перебил его Нори и, переборов в себе странное недовольство, указал на кровать отца. – Можешь лечь вон там. Просто ты лёг на мою кровать, а эта… на ней можно спать.

– О, правда? – незнакомый солдат замер на секунду, глядя на предложенное место. – Спасибо, друг, это… я правда очень благодарен. Ты меня даже не заметишь, не переживай!

– Хорошо, – кивнул Нори, глядя на маленькие языки пламени, объявшие древесину в печи.

Он знал, что скоро покинет этот дом, и, возможно, больше никогда сюда не вернётся, поэтому странно было бы держаться за эту собственность и гнать отсюда тех, кому нужен ночлег. Нори подумал о том, что может оправдать себя перед богами за то убийство пленника в имперском лагере, если будет помогать людям, а затем задумался о самой сути этой помощи: о том, помогает ли он ради себя и спасения своей души или помогает ради того, чтобы помочь – ради того, чтобы сделать другую жизнь лучше. В этом внутреннем, отчасти философском конфликте он задремал перед согревающим огнём печи, а проснулся уже на рассвете.

Следующий день был полон хлопот и подготовки, и вскоре после него была объявлена общая мобилизация армии. Войско империи выдвигалось из Тагервинда с новобранцами из местного населения, иерархия временной власти в этом городе была чётко определена Ренамиром, простые люди слегка успокоились, а солдаты сменили знамёна с потрёпанных красно-чёрных на сине-золотистые.

Встав в строй на широкой поляне перед Тагервиндом, Нори взглядом нашёл Тальку в паре рядов от него. Ей удалось перевестись в шестой полк, и теперь она, похоже, действительно собиралась держаться ближе к парню, который так неожиданно и сильно впечатлил её своим самым неоднозначным поступком. Талька обернулась через плечо и подмигнула Нори – она ещё на ходу просчитала, где он встанет, когда движущаяся толпа станет ровным построением.

После кратковременной суматохи перед армией вышел Ренамир и объявил, что их следующая цель – Пелетейн – город, окружённый густыми лесами и известный высокой плодородностью своих земель. Тамошний лорд, согласно словам Ренамира, был бесхребетным выскочкой, а его армия не стоила и ботинка одного ренского солдата, так что победа обещала быть быстрой и неминуемой.

Дни в походе пролетали незаметно, сна в жизни Нори снова стало заметно меньше; спокойные моменты он делил с Талькой и проводил в разговорах о жизни и солдатском быте, а в особо ответственных поручениях и внезапных трудностях знакомился с новыми и новыми бойцами, среди которых находились такие же простаки, как он: слуги лордов, охотники, кожевники, кузнецы, бывшие карманники или пьяницы из трактиров с далёких земель – последние особенно любили потрепаться обо всём на свете, и делали это вне зависимости от времени, места и своего состояния. Нори влился в эту жизнь и стал понемногу забывать, кем был раньше, перестал скучать по дому, и случилась с ним одна перемена, за которую он пока что сильно себя корил – мысли о Мирте становились всё реже. Он боялся, что она станет ему безразлична, но сомнения, словно демоны, нашёптывали ему каждый вечер, что всё это не важно.

Спустя три недели армия преодолела горную местность, прошла холмы и пересекла реки ради того, чтобы оказаться на востоке Верувины, у того самого Пелетейна. Стены этого города поросли мхом, верхушки башен обваливались, а зелёно-белые знамёна трепал ленивый западный ветер.

Осадный лагерь был развёрнут быстро, большая часть войска скрывалась в лесной чаще и была невидима из города. Ренамир хотел избежать лишнего кровопролития, но на следующий день после его прибытия из Пелетейна прибыл гонец с единственной вестью: лорд Занкар не отдаст город без боя. «Горделивый петух!» – грубо крикнул Ренамир в ответ на послание и добавил: «Передай своему лорду, что через два дня я отрублю ему голову на центральной площади Пелетейна». Нори был свидетелем этой сцены, но, даже услышав эти слова в виде цитаты со стороны любого солдата, он бы ни на секунду не усомнился в решительности молодого императора. Ренамир не стал ждать и атаковал Пелетейн в тот же вечер.

Нори тогда стоял в строю, смотрел на то, как недалеко от него идёт закованный в латы первый полк авангарда. Четыре широких ряда рыцарей, укрываясь щитами, выходили из леса, а над ними освещали небо снаряды требушетов. Лучники Пелетейна отстреливались, но объём залпов говорил о малой их численности – их было едва ли не вдвое меньше, чем защитников Тагервинда. Вслед за первым полком пошёл второй – в кольчугах и синих наплечниках, как раз такой доспех Нори стянул на берегу Тага, чтобы выжить. Только теперь он осознал, что с тех пор прошёл уже месяц или около того – он потерял счёт дней после попадания в армию. С синхронным жужжанием четвёртый полк, расположенный неподалёку, выпускал залпы стрел один за другим – перед стрелками стоял лично Ренамир и координировал их, передавая также команды и осадным орудиям.

У Нори начался звон в ушах от всего шума, наполнившего окружение, и этот звон как будто позволил ему абстрагироваться от всего вокруг и осознать забавную иронию: он, ещё недавно молодой гончар, пытавшийся защитить свой город, теперь был на противоположной стороне – в войске, которое неизбежно победит и поднимет свои знамёна на новых стенах. Где-то там, за каменной кладкой, дрожали такие же, как он – кто-то из них выживет или сдастся, а кто-то умрёт сегодня и проиграет ту самую схватку со смертью, о которой твердила Талька. И если перед ним, теперь уже солдатом Ренской империи по имени Нори, встанет выбор: убить невинного ради своего императора, продвинуться в службе и стать настоящим воином или пожалеть его, пусть даже подвергнув угрозе не только самого себя, но и своих братьев по оружию, – обагрит ли он клинок этой бессмысленной кровью? Сомнения Нори были решены за него. Командир полка принял команду от Ренамира и процитировал её: «В атаку-у! За империю!». Солдаты вразнобой повторяли эти слова, кричали, и вот, все сдвинулись с мест. Буря, возглавляемая сине-золотистым клетчатым знаменем, понеслась вперёд, и Нори, оказавшись в её власти, повторил слова, в которые пока ещё не верил:

– За империю…

Лаварденский Змей

«Рыцарь может взять ведро воды

и в миг уничтожить любой муравейник.

А если Боги тоже решат дать природе ведро?

Выстоят ли наши муравейники?»

Борен, старший разведчик армии Лавардена

Лаварден – есть какое-то особое очарование и в этом городе, и в его названии. Он всегда был экономическим сердцем Верувины, в которое с Лаварского моря прибывала золотая кровь и с юга расходилась по жилам во весь остальной континент. Здесь был самый большой порт, самая крупная и разношёрстная рыночная площадь, но здесь же был и самый высокий уровень преступности. Лорд Тавиш, правитель этой провинции, отчаянно пытался пресечь воровство, уничтожить местную гильдию наёмных убийц, разогнать вымогателей и торговцев наркотическими смесями, но вечно что-то шло не так: то стражу подкупили, то убили сержанта, то разведчики заключили с кем-то более выгодную сделку, то палки в колёса вставлял тот, о ком повествует этот рассказ – человек по прозвищу Лаварденский Змей, но в этих местах его чаще называли просто «Змей», а его настоящего имени почти никто не знал. Змей этот был коротко стриженным и аккуратным человеком, на первый взгляд худощавым, но под тканями он прятал тренированные мышцы и одну из причин своего прозвища: чрезвычайно гибкий скелет. Он всегда гладко брился лезвием, которое сам затачивал каждую неделю; всегда был вежлив с незнакомцами, помогал тем, кому помощь была действительно нужна, отчего у малознакомого с ним человека возникали вопросы: почему же «Змей»? И за что все жители Лавардена, включая лорда Тавиша, так его ненавидят? Ответ на эти вопросы сказал бы любой случайный лаварденский проходимец: «Потому что он вор!». И это правда, но правда недостаточно точная. Змей был вором чрезвычайно искусным, он использовал в своём ремесле все знакомства и связи, всю свою ловкость и изворотливость, а также очевидную лазейку в законодательстве Лавардена: чтобы приговорить человека к смертной казни, нужны доказательства совершённых им преступлений, а этих самых доказательств у стражи не было почти никогда. Иногда был только сам виновник происшествия, и так случилось как раз в день, с которого начинается наша история.

Змей взял на последнюю «прогулку», как он это называл, своего старого приятеля, имя которому было Джуни. Этот Джуни был таким же худощавым и цепким, но не таким изворотливым, как его наставник и напарник, ведь как раз из-за него их двоих поймали и посадили в темницу до вердикта. Одно неудачное движение, один разбитый горшок – и целый особняк просыпается среди ночи. Джуни знал настоящее имя своего друга, а потому обращался к нему так:

– Шэйн! – раздался шёпот из соседней камеры.

Шэйн снял с себя рубашку и с обнажённым торсом сидел на коленях посреди камеры. Он закрыл глаза и внимательно слушал окружение.

– Шэйн, что нам делать?! – надрывистым шёпотом спрашивал Джуни.

– Нам?! – главный вор открыл глаза и повернулся к напарнику. – Думай за себя, а я как-нибудь разберусь.

– Ты же не бросишь меня здесь?!

Шэйн поднялся, подошёл к замку, удерживающему дверь камеры, просунул руки между прутьев и стал взвешивать его в ладони и шевелить.

– Шэйн! – повторял Джуни, и теперь уже явно раздражал этим молчаливого собеседника.

Шэйн подсел ко второй клетке и жестом подозвал его – Джуни тут же подполз вплотную и прислонил лицо к прутьям в надежде услышать спасительное слово.

– Что такое? – спросил он, глядя Шэйну в глаза.

Наставник не оправдал ожиданий: мёртвой хваткой цапнул его за нос, потянул на себя и прошипел:

– Если ты не заткнёшь свою пасть, я сдам им расположения всех твоих тайников. Мы были вместе на деле, но попались, и теперь каждый сам за себя, понял? Хватит меня доставать своими: «Шэ-эйн, спаси меня, Шэ-эйн, ты же не бро-осишь!». Заткнись!

Джуни закряхтел от боли, откинулся назад и, потирая красный нос, обиженно смотрел на Шэйна. В ближайшем коридоре послышались звонкие шаги латных ботинок. Они эхом разносились по холодным помещениям темницы и, едва заслышав их, Шэйн упал на каменный пол и съёжился, изображая боль в животе. В комнату зашёл стражник с факелом в руке и мечом в ножнах. Он осмотрел двух заключённых и усмехнулся:

– Вот так улов! Тинлер сказал, что поймали каких-то ворюг-неудачников, а это сам Змей!

Шэйн поднял лицо, прекратил свою актёрскую игру и внезапно выпрямился в полный рост:

– А, Стаммот, это ты!

Стражник сел на табурет напротив клетки Шэйна, сунул факел в держатель и скрестил руки на груди.

– Давно не видел твою скользкую морду, – сказал он и довольно улыбнулся.

– Не такую уж скользкую, я два дня не брился из-за этого вот… – пробурчал Шэйн и пнул прутья клетки своего бывшего напарника.

Джуни вздрогнул и отполз подальше. Стаммот бросил короткий взгляд на дрожащего парня и вернулся к разговору с основным собеседником:

– Я бы сказал: «будет тебе уроком», но не будет. Как только лорд Тавиш узнает о том, что вы сделали, тебя казнят.

Шэйн улыбнулся, прикрыл глаза и помотал головой:

– Невозможно. За кражу в Лавардене предусмотрен только срок, а в тюрьмах я не задерживаюсь, сам знаешь.

– За кражу! – Стаммот приподнял указательный палец. – Да только вы, ребята, обделались покрупнее.

Шэйн нахмурился, а Джуни подполз ближе и внимательно слушал. Приковав их взгляды, стражник продолжил:

– Когда вы ворвались ночью к Шефайнам в особняк, это было обычным делом, верно? Пробраться в библиотеку, взять чертежи, затем во вторую спальню и вскрыть сундучок в спальне старушки Галейны. Ты, Змей, совершал вещи куда сложнее и опаснее. Но! – Стаммот снова поднял палец. – Твой подельник облажался, и первой, кого вы разбудили, была старая Галейна, разумеется. Она проснулась, увидела у себя в спальне два тёмных силуэта и заверещала на весь дом. И что вы тогда сделали, напомни?

– Побежали к чертям оттуда, но стража нас перехватила, – спокойно ответил Шэйн. – Не вижу тут никакого «покрупнее».

– «Покрупнее» случилось дальше. Галейна так разволновалась из-за вашего ночного визита, что у неё остановилось сердце. Сегодня её торжественно сожгут, прах – в склеп, а останки разнесёт ветер.

– Чтоб её… – прошипел Шэйн и ударил рукой по прутьям.

Его глаза забегали, перебирая в уме сотни возможных исходов этой ситуации. Стаммот усмехнулся и продолжил:

– Этим дело не кончилось! Демилорд Галдис Шефайн настоял на том, чтобы виновники смерти его бабушки понесли наказание сегодня же, и просьбу об этом направил лично лорду Тавишу. Тавиш хорошо знаком с их семьёй и без колебаний согласится на это, так что… наверное, нам пора прощаться.

Стаммот поднялся, снова взял факел и, возвращая в помещение полумрак, пошёл к двери:

– Твои кражи были прямо-таки отдельной эпохой преступности, Змей. Но эта эпоха закончилась.

– Стой! – окликнул его Шэйн и обхватил прутья руками. – Раз уж я сегодня сдохну, принеси хоть поесть, прошу по-человечески!

Стаммот задержался на секунду и кивнул:

– Ладно.

Его грузные шаги начали удаляться по коридору, а затем снова вернулись. Он вошёл в комнату и в прямоугольное отверстие внизу камерной двери просунул железную тарелку с двумя варёными картофелинами и куриной ножкой.

– Негусто, но спасибо и на этом, – поблагодарил его Шэйн и принялся быстро есть.

– А можно мне тоже? – спросил Джуни, но Стаммот проигнорировал его вопрос и ушёл. – Шэйн! Поделись со мной!

Шэйн вёл себя так, будто был один в этом помещении. Он откусил половину картофелины, но тут же с отвращением сплюнул её в сторону; снял руками всё мясо с косточки, положил её на каменный пол и внимательно осмотрел.

– Что ты делаешь? – беспокойно спрашивал Джуни, но ответа не последовало.

Шэйн жевал кусочек куриного мяса и продолжал смотреть на куриную кость, остальное бросил в сторону. Он поставил железную тарелку на ребро, ударил по её дну пару раз и отогнул тем самым нижний край. Острым краем он расположил её на одном из суставов куриной голени, ударил кулаком по плоскости загнутой части тарелки – и вот, куриная косточка уже прибрела острый конец. Далее он поставил острый край вдоль косточки, расколол её пополам, уменьшив диаметр в два раза, а потом взял её и стал быстрыми короткими движениями тереть об острый уголок камерной двери.

Джуни прильнул к прутьям и наблюдал за наставником, но не понимал, что он делает. Шэйн выточил из куриной кости подобие ключа, просунул руки между прутьев и стал понемногу вводить его в замочную скважину двери. Он прижался ухом почти вплотную к замку, левой рукой держал его, а правой двигал косточку.

– Шэйн! – нервным полушёпотом вскрикнул Джуни и попытался потрясти прутья клетки, но они были намертво закреплены.

Через несколько секунд прозвучал щелчок и замок клетки Шэйна открылся. Он снял его, торжественно отбросил в сторону, схватил с пола свою рубаху и вышел наружу.

– Шэйн! – снова крикнул Джуни, широко распахнув глаза.

Шэйн посмотрел на него, подскочил ближе и схватил за воротник:

– Если я ещё раз увижу тебя на улицах Лавардена, без ножа в боку ты от меня не уйдёшь, понял? На!

Шэйн бросил ему импровизированный ключ из куриной кости и поспешил к двери.

В темнице поднялась суматоха, но, когда стража поняла, что произошло, Шэйн был уже в квартале оттуда. Он часто пользовался тем, что немногие знали его в лицо – свободно гулял по городу, не привлекая внимания, и периодически становился жертвой своей клептомании: монета здесь, фрукт там, мешок под награбленное стянуть с чужого седла, и вот – у него уже целый груз из вещей, которые минуту назад принадлежали кому-то другому. Когда случайный прохожий на улице обращал на него внимание, Шэйн уже исчезал за ближайшим углом, забирался на крышу и пережидал там. Он всегда передвигался по городу максимально извилистыми путями, которые хорошо знал и иногда повторял, как и в этот раз.

Шэйн понимал, что скоро его начнут искать, и поспешил в своё убежище на чердаке старого жилого дома на востоке Лавардена. Он забежал внутрь, утоляя голод только что украденной грушей, поднялся на верхний этаж и подошёл к единственному окну в коридоре. Вор прислушался, выглянул наружу и, убедившись, что рядом не было ни души, достал тонкий деревянный шест из выемки в подоконнике. Шэйн вытянул его над собой, открыл люк в потолке, и к нему прямо в руки сползла хлипкая ручная лестница. Он поймал её, бесшумно опустил на пол, вернул шест на место и, схватив мешочек с попутно награбленными мелочами, стал подниматься наверх.

На чердаке были несколько сундуков с трофеями, два шкафа с полками, на которых стояли статуэтки и украшения из драгоценных металлов, открытый мешок с цветными камнями и маленький столик у круглого окошка шириной в локоть, на котором до сих пор лежала тарелка с объедками двухдневной давности – всё это было личной коллекцией Шэйна, витриной его воровских достижений. Он не боялся, что кто-то проследит за ним и заберётся сюда, чтобы обокрасть легендарного вора – всё, что было выставлено на показ, он покрыл сухим ядом, который уже через минуту вызвал бы у забредшего сюда несчастливца ужасные судороги и неостановимую рвоту. Один такой человек когда-то забрался с крыши через то самое окошко над столиком и был найден здесь уже мёртвым, но это Шэйн не считал убийством, хотя убивать своими руками ему тоже приходилось не раз. Единственным, что здесь можно украсть без вреда для себя, были деньги в сундуках – один сундук для медных, второй для серебряных, а третий для золотых монет. Об этих богатствах, однако, Шэйн тоже не беспокоился, потому как пару мешочков утратить ему было не жаль, а чтобы унести все эти деньги, потребовалось бы человек десять и добротная телега, что противоречит незаметному проникновению на чердак.

Шэйн оказался в своём убежище, поднял лестницу наверх и расположил её у края люка, который тут же закрыл. Он присел на пол, аккуратно взял маленькую железную скобку, торчавшую меж досок, и приладил её к лестнице так, чтобы при открытии люка лестница снова падала вниз. Шэйн прошёл мимо одного из сундуков, приоткрыл его и бросил внутрь несколько медяков, присоединяя их к сотням таких же, заманчиво бликующих во тьме под крышкой.

Еда на столе давно высохла, Шэйн заметил это, взял тарелочку и стряхнул в окно всё, что в ней было. Возвращая руку внутрь, он вдруг замер и почувствовал, что он упустил из виду какую-то деталь. Внимательный взгляд выглянул наружу и заметил, что в башне, расположенной в квартале отсюда, к столбику под крышей была привязана белая лента – знак человека, которому Шэйн доверял и которого любил. Шэйн подбежал к мешку с недавно наворованными вещами, достал оттуда ещё одну грушу и поспешил в окно.

Выскочив наружу, Шэйн потуже затянул свои сапоги с тонкой подошвой, разогнался и перепрыгнул через переулок на соседнюю крышу. Он побежал быстро, чтобы, если вдруг его кто-то заметит, увести внимание максимально далеко от убежища. По доскам, соломе и черепице Шэйн шагал так же уверенно и быстро, как бежал бы по ровной дороге без препятствий – он огибал углы, перемахивал через ограждения, пробегал по балконам и хватался за края, сохраняя невозмутимое лицо, которое иногда скрашивала лёгкая улыбка, вызванная удовольствием от собственной свободы. Любой человек на его месте засомневался бы в каждом из сотен шагов, проделанных в четырёх этажах от земли, но Шэйн знал все эти пути и прекрасно помнил, какой камень может осыпаться, какие доски скрипят и прогибаются, какие фрагменты черепичных крыш могут вывалиться из общей массы, скользнуть вниз и привлечь лишнее внимание. Он без труда добрался до башни, оглянулся и пару секунд постоял на месте, чтобы убедиться в отсутствии «хвоста». Слышен был лишь обыкновенный городской шум – уличный гомон, ржание коней и звон кузнечных молотов.

Шэйн обошёл башню по пристройке, чтобы спрятаться от солнца, и по укрытым тенью камням полез наверх. Оказавшись у той самой белой ленты, он аккуратно выглянул снизу, из-за уступа, и для начала убедился, что на башне никого нет, а только потом забрался под её крышу. Шэйн присел на пол и простучал по доскам рваный ритм, происхождение которого уже давно забыл. Стук запустил цепочку других негромких звуков, которые доносились откуда-то из-под башни. Полминуты ничего не происходило.

Солнце уже приближалось к горизонту и накрывало город тёплым вечерним светом. Шэйн вздохнул, встал у одного из четырёх столбов, подпиравших крышу, и смотрел на белую ленту, которая трепетала на ветру прямо перед его глазами. Вскоре снизу послышались шаги, в полу открылся люк и перед Шэйном оказалась худая блондинка с глазами размером с монету – это была его сестра Дальма.

– Я даже не сомневалась, – с улыбкой сказала она и обняла его.

– Иначе и быть не может, – ответил Шэйн и обхватил её руками.

Дальма отстранилась и сняла с плеча мешок, который оказался у неё с собой.

– Я принесла тебе ужин и плохую новость, – заговорила девушка, присела на одно колено и достала крупный тряпичный свёрток. – Мама болеет. Она беспокоится о тебе, скучает. И всё ещё искренне верит, что ты работаешь посыльным у лорда, поэтому так хорошо зарабатываешь.

Шэйн коротко улыбнулся, принял свёрток у сестры и развернул его: там была небольшая запечённая утка и кусок хлеба. Запахи свежей ржаной корочки и приготовленной птицы поразили нюх Шэйна, а вслед за ними Дальма вынула из мешка фляжку и протянула её брату.

– Пелетейнский? – спросил Шэйн.

– Нет, прости, – с сожалением ответила Дальма. – Пелетейн захвачен, оттуда больше не поставляют эль.

– Захвачен? – Шэйн говорил с набитым ртом, отчего удивление выглядело немного нелепо. – Кем? Что там творится?

Дальма погладила его по руке и улыбнулась:

– Как всегда. Живёшь себе на уме, а весь мир побоку. Ренамир расширяет свою империю. Ренскую, так и назвал её. Он захватил все северные провинции, неделю назад были разбиты воины Пелетейна. Помнишь Гатора? Такой крупный парень был, любил выпить…

– Описала половину моих знакомых, – усмехнулся Шэйн и запил элем печёную утку.

– Рыжий, с бородой до груди! Он был там. Последнее письмо от него пришло мне неделю назад, а обычно они приходили каждые три дня.

Шэйн нахмурился, прожевал и стал расспрашивать сестру:

– Письмо каждые три дня? Он что, ухлёстывал за тобой? И скажи лучше, что там с мамой, я и без пелетейнского эля проживу, как и без историй об этом Гаторе.

Дальма опустила глаза и села спиной к ограждению башни. Шэйн видел, что сестре тяжело говорить об этом:

– Она не чувствует левую руку. И говорит, всё остальное понемногу тоже теряется. Сегодня не смогла встать с кровати.

– Что?! – изумился Шэйн, и на лице его отразилась неожиданная озлобленность на сам факт внезапной болезни матери. – Я найду того, кто ей поможет, клянусь тебе. До конца этой недели.

Но Дальма лишь помотала головой:

– Искали. Те два дня, что ты был за решёткой, я опрашивала всех подряд, четыре лекаря были у нас дома, ни один не повторился в своих словах: кто говорит «застудили», кто «отдохните», кто «ешьте больше огурцов»… чушь! Но все они сослались на того, до кого мне не добраться – целителя по имени Йонан.

– Это же личный лекарь Тавиша, – задумчиво прокомментировал Шэйн.

– Именно. И он не оказывает услуг простым людям, разве что лорд Тавиш лично его попросит.

Шэйн закончил трапезу, хлебнул ещё эля и погрузился в сомнения:

– Честным путём его не достать. Но я могу подделать приказ или…

– Шэйн, нет… – прервала его сестра. – Если об этом узнают, нас троих тут же казнят. Ты знаешь, что Джуни сейчас на эшафоте? Вон там, – она указала худой рукой на восток, где возвышался козырёк башни, расположенной на городской ратуше.

Шэйн вскочил на ноги, посмотрел в том направлении и пробормотал:

– Я же оставил придурку ключ…

Дальма подошла ближе и взяла его за плечо:

– Оставил или нет, а Джуни… не смог сбежать.

Шэйн замер на секунду. Его внимание замкнулось на той самой башне ратуши, но он тут же изобразил безразличие:

– Ну и ладно. Я достану нам лекаря, Дальма. Пока возьми это… – в протянутой руке показался маленький мешочек с монетами. – Неси под одеждой, не показывай. Маме скажи, что я загляну завтра.

Дальма обняла брата и с надеждой в голосе произнесла:

– Я верю, что правда заглянешь. И научись уже готовить, сколько я буду тебе еду таскать?

– Хочу, чтобы был лишний повод повидаться с тобой, – ответил Шэйн и обнял сестру со взаимной теплотой. – Спасибо за ужин. Теперь беги скорее к маме, завтра буду, обещаю!

Дальма кивнула ему, убрала опустошённую фляжку в мешок и спустилась туда, откуда недавно прибыла. Шэйн проводил её взглядом, вздохнул и обернулся на город. Башня ратуши непреодолимо привлекала его внимание и натолкнула на мысль: «Если казнь ещё не состоялась, то можно успеть что-то исправить». Джуни был идиотом по мнению его клептомана-наставника, но он не заслуживал столь ранней и бессмысленной смерти, поэтому Шэйн направился в один из своих тайников на крышах города, взял оттуда две небольших дымовых бомбы, убрал их в глубокие набедренные карманы и побежал к ратуше – как всегда, поверху.

Перед эшафотом собралась толпа из сотни человек – многие лаварденцы любили публичные казни, этот жестокий, но неотъемлемый элемент культуры всей Верувины. Люди воспринимали это как обыденное развлечение, но такое отношение сохранялось лишь до тех пор, пока они сами не оказывались в петле или под топором палача. Именно топор и грозил бедному Джуни, потому как демилорд Галдис Шефайн решил, что виселица – недостаточно справедливое наказание для губителя его любимой бабушки.

Шэйн со всей своей прытью лез по ближайшему к площади зданию, забрался на крышу и приготовил дымовую бомбу. Он забежал по треугольной крыше наверх, занёс руку для броска прямо в эшафот, но вдруг увидел, что в эту секунду палач с размаху нанёс последний удар. Голова Джуни упала отдельно от тела и повернулась безжизненным лицом к толпе.

Люди зашумели, а Шэйн, наоборот, затих и оцепенел. Он опустил руку с бомбой и помрачнел – слишком поздно было что-то предпринимать. Двое носильщиков подошли к телу Джуни, подхватили его и понесли прочь, а отсечённую голову палач небрежно пнул в корзину перед эшафотом, где лежали ещё три срубленные головы. Черепа обезглавленных затем размещались в специальных местах, чтобы отпугивать людей и служить им напоминанием о том, что будет, если пойти против закона в Лавардене. Шэйн нагляделся на эти лица за свои тридцать два года и давно перестал чувствовать их назидательный эффект, но голова Джуни сместила что-то в его душе. Он стоял на крыше трёхэтажного дома и смотрел на корзину с головами не в силах оторвать взгляда.

На эшафот поднялся гонец в мантии, прокашлялся, раскатал небольшой свиток и стал зачитывать:

– Жители Лавардена! Если вам известны имя, место пребывания или способ общения с вором по прозвищу «Лаварденский Змей», вы обязаны передать эту информацию городской страже по двум причинам! Первая: Лаварденский Змей в очередной раз сбежал из плена, чем нарушил законы нашего города… в очередной раз, – повторил гонец и слегка посмеялся вместе с толпой собравшихся зевак. – Однако его приговор отменён по личному решению его величества! Вторая причина поиска Лаварденского Змея: лорд Тавиш приглашает его на личную и срочную аудиенцию, по делу, которое не может быть разглашено. Данному вору, и только ему, без самозванцев, двойников и заместителей, надлежит явиться к воротам цитадели лорда Тавиша как можно скорее, стража будет уведомлена. В качестве проверки будет задан вопрос, ответ на который известен только настоящему Змею, так что просьба не беспокоить стражу никому, кроме самого Змея. У меня всё!

Гонец кашлянул, свернул свиток и хотел уже спуститься с эшафота, как вдруг с крыши около площади громко прозвучал вопрос:

– И чего ему надо? Тавишу.

Силуэт Шэйна контрастировал с ясным вечерним небом: он упёр руки в пояс и смотрел на то, как к его позиции уже стягивается стража.

– Вы сможете передать? Кто вы? – спрашивал гонец, прикрываясь рукой от солнца в попытках разглядеть собеседника.

– Я его лучший друг, выкладывай! – крикнул Шэйн и стал уже оглядываться, прикидывая, каким путём побежит от стражи.

Гонец вернулся на середину эшафота и продолжил попытки докричаться до Шэйна:

– О деле мне ничего не сказали, но лорд Тавиш дал слово, что на время аудиенции у Змея будет иммунитет в пределах цитадели, и ни один представитель стражи не может его задерживать!

Толпа между гонцом лорда и Шэйном начинала шуметь всё больше, наполняясь разнородными возмущениями происходящим: кто-то поддерживал свободных воров и восхищался их неуловимостью, кто-то проклинал их, но вместе все они были лишь шумом между Лаварденским Змеем и его новой задачей.

– Передай Тавишу, что он придёт завтра в полдень! – выкрикнул Шэйн и исчез из виду.

Он перепрыгнул на соседнюю крышу, пробежал по примятой соломе несколько шагов и соскочил в кучу песка, высыпанную для строительства фундамента какого-то дома. Стройка затянулась, что позволяло Шэйну использовать этот песок уже в третий или четвёртый раз – на нём даже можно было увидеть следы от прошлых приземлений.

Оказавшись внизу, Шэйн медленным бегом направился в сторону своего убежища. Позади него шумели люди, кто-то указывал на него пальцем, а когда появилась стража, Шэйн уже был в двух кварталах от площади и, накинув капюшон, спокойно шёл домой.

Вор миновал улицу, на которой помнил каждый камень, затем знакомый коридор ветхого дома, шестом открыл люк и забрался наверх. Через пять секунд он убрал все признаки своего присутствия и снял обувь, чтобы передвигаться тише. Когда на чердаке начинала скрипеть хоть одна доска, Шэйн тут же прижимал её, подкладывал дополнительные опоры, а иногда просто обходил, точно зная, с какого сантиметра начинается эта «зона скрипа» и на каком заканчивается. В общении и в своих «прогулках» Шэйн мог показаться беспечным, но по части собственной безопасности он таким не был, и даже, наоборот, был дотошен и скрупулёзен.

Шэйн прошёлся по комнате, взял огниво и осторожно зажёг старую восковую свечу у зеркала высотой от пояса до макушки. Он посмотрел на себя: острые черты лица, щетина, растрёпанные каштановые лохмы и наглые карие глаза.

– Завтра приём у лорда, говнюк, – сказал он сам себе и ухмыльнулся.

В свете единственной свечи блеснули его зубы, в верхнем ряду которых недоставало одного, за правым клыком – по мнению Шэйна, это портило очарование от его улыбки, но справиться с жизненными трудностями удавалось и без неё. Он посмотрел за окно и, заметив, что солнце уже село, решил лечь спать пораньше. На завтра у него был уготован сюрприз для лорда Тавиша.

Шэйн проснулся ранним утром, через пару часов после рассвета, и твёрдо решил, что к девяти утра он должен оказаться в тронном зале, где лорд восседал, выслушивая просителей. Он прошёл к окну, взял оттуда маленький тазик, наполненный дождевой водой, и поставил его перед зеркалом. Сперва Шэйн умылся, сполоснул рот и взял с полки рядом лезвие. Два пальца свободной руки он опустил в баночку с мутноватой смесью из козьего жира, намазал лицо и принялся сбривать всё лишнее. Следующим инструментом в руке Шэйна оказался дорогой гребень, украденный когда-то у знатной дамы – им он расчесал волосы и прибрал их назад. Удовлетворившись новым видом своего лица, Шэйн подошёл к шкафу, на котором были сложены одежды и ткани. Он выбрал белую рубаху, а поверх неё надел бирюзовую котту, но посмотрел на себя в зеркало и нахмурился – её нижние края были почти у пяток, к тому же, она слишком сильно стесняла движения. Шэйн недовольно помотал головой и вместо котты надел бордовый жилет, который застегнул только до груди. Штаны он выбрал тёмно-серые, почти чёрные, достаточно свободные для того, чтобы убежать от любой угрозы. Всю эту красоту он дополнил светлым кожаным пояском, к которому прикрепил маленькие ножны и клинок, лезвие которого было длиной с человеческую кисть. Шэйн с сомнением посмотрел на нож, но решил всё-таки взять его и, стоя перед зеркалом, сказал сам себе:

– Ну да, мало ли что!

Причёсанные, но непослушные волосы, которые рассыпятся от первой же пробежки, Шэйн убрал бархатной лентой под цвет жилета, которая яркой гранью отделяла его каштановую шевелюру от светлого, слегка загорелого лба.

– Всё, хорош, – оценил сам себя Шэйн. – К маме так же пойду, пусть порадуется.

Единственной деталью прошлого образа остались лёгкие кожаные сапоги с тонкой подошвой – их знаменитый вор не променял бы ни на какую обувь. В следующую минуту, не смотря на свой обманчиво-благородный вид, Шэйн привычным образом вылез в окно и спустился с крыш только через две улицы, спрыгнув в переулке, чтобы избежать лишнего внимания.

По пути до цитадели, который пролегал через два самых густонаселённых района, Шэйн любимым способом раздобыл себе немного денег и почти все их тут же потратил на завтрак в трактире. Напитки и еду подавала фигуристая женщина с румяными щеками и страстным взглядом по имени Лорна. Шэйн знал её уже несколько лет, с тех времён, когда она была владелицей лучшего борделя в Лавардене, но её дело было прикрыто каким-то приезжим лордом, который остался недоволен услугами тамошнего персонала. Теперь Лорна разносила напитки и соблазняла особо падких на похоть посетителей, чтобы вытянуть из них побольше денег. Когда она приблизилась к Шэйну с подносом и наклонилась, чтобы поставить перед ним тарелку с едой и кружку молока, с её уст сорвался загадочный полушёпот:

– Я вас раньше здесь не видела, господин. Расскажете о себе?

Шэйн усмехнулся, хлебнул молока и ответил:

– Всё ты видела, я тебе четыре платья продал и был любимцем Карайны в «Сердце юга».

Лорна сперва неловко улыбнулась, непонимающе потрясла головой, а потом вдруг застыла, и глаза её расширились до предела. Она наклонилась через стол и задала ещё один вопрос совершенно иным тоном:

– Ты зачем так вырядился? И что ты тут…

Она вдруг снова замерла на секунду и, не дождавшись ответа, продолжила говорить:

– Ты что, к Тавишу идёшь?!

Спокойно прожёвывая утреннюю злаковую кашу, Шэйн продолжительно покивал.

– Ты идиот? Ясно же, что ловушка! Какой от тебя может быть прок лорду и его псам? Разве что потешиться, показать всем, как глуп, оказывается, всем известный Змей.

– Не ругайся, без тебя разберусь, – буркнул Шэйн и продолжил трапезу, не глядя на собеседницу.

– Для тебя это всё какая-то забава, а к кому потом за заказами обращаться? К выскочкам из портовых воров? Они такую цену заломят, что я не расплатилась бы даже в лучшие времена, а уж сейчас-то…

Шэйн сделал ещё глоток прохладного молока и сказал:

– Сначала, было, подумал, что ты обо мне беспокоишься, а ты про заказы. Лорна, Лорна… Не в широких юбках счастье.

– А в чём же, мой милый? – съязвила женщина. – Одними юбками и богаты, с нашей-то экономикой!

– Ну не знаю, – Шэйн приподнял брови и вытер рот ладонью. – С моей экономикой всё в порядке.

Он оставил на столе золотую монету и спешно ушёл, не сказав больше ни слова. Лорна взяла монету, сунула её себе под бельё и оглянулась по сторонам, тщетно надеясь, что в трактире на неё никто не смотрел.

Вскоре Шэйн оказался совсем недалеко от цитадели лорда Тавиша и, увидев её в полном размере, остановился на дороге, ведущей к мосту через ров. Высокий донжон из серого камня был окружён замком солидного возраста, но построены эти стены с умом, а потому разваливаться не спешили. Единственное, что давно пережило свои лучшие годы – это ров, и Шэйн прекрасно это знал. Он свернул с центральной улицы, прошёл пару кварталов и снова направился к замку, выйдя к обрыву некогда глубокого водоёма, отделявшего стены замка от угроз. Теперь этот водоём был смехотворной лужей, обнажившей пустой, высохший овраг. Шэйн оглянулся, осторожно спустился вниз и пешком пошёл к задней стене замка. Примерно в это время должен был сменяться дозор, Шэйн был в этом почти уверен, но вдруг с одной из башен выглянул солдат в блестящем стальном шлеме и крикнул:

– Эй! Ты что там делаешь?!

Стоящий посреди высохшего рва, богато одетый незнакомец и правда вызывал неоднозначные подозрения. Шэйн прикрыл глаза от солнца правой рукой и, увидев, что это обычный дозорный, крикнул ему в ответ:

– Я помощник инженера! Изучаю стены, чтобы предложить план по укреплению замка в следующем году!

– А, ну изучай! – снова отозвался дозорный и вернулся на пост, чтобы продолжить созерцать неизменное окружение.

Шэйн осознал свой просчёт касательно смены дозора и направился к соседней стене. Там с башен не выглядывал никто и, подождав минуту, Шэйн стал разминать руки и ноги. Стены были высотой около шести метров, и Шэйн преодолевал по вертикали куда большие препятствия, но камни с внешней стороны были сточены сотнями дождей, которых хватало в климате Лавардена.

– Первый шаг – самый сложный, – пробормотал Шэйн и стал высматривать свой путь по выступам и отверстиям в стене.

Определив примерный порядок движений, он подошёл к стене и спокойно, размеренно полез наверх. Перебирая ногами и руками, он осторожно подобрался к краю стены, но вдруг услышал там два голоса:

– Сколько в этот раз? – спросил первый.

– Три сотни серебряных, – угрюмо ответил второй.

– Три?! Обещали триста семьдесят, твари.

– Сказали: «спрашивайте с воров, которых не можете поймать». Ага! Поймать-то можем, а толку? Им либо башку надо сразу отрубить, либо ещё что придумать, потому что замки они щёлкают, как орехи. Вроде, сидит, в сторону глядишь – бац! Либо тебе по голове прилетело, либо взрыв какой, либо окно разбито, либо… Ох, не знаю я. Никакой управы нет на них!

Шэйн слушал всё это, вися на каменных уступах прямо под говорящими, и даже его тренированные пальцы начали краснеть от напряжения.

– Нашли же вы место… – прошипел он, поджимая губы.

– Ну, одного же казнили на днях, вчера, вон, нет? – спросил первый голос. – Со временем всех переловим, а новые придут – переловим их тоже. Пойду на пост, удачи.

– Давай, тебе тоже, – попрощался с ним второй, и шаги пластинчатых сапог стали удаляться в разные стороны от этого места.

Шэйн прождал ещё несколько секунд, сделал рывок и перемахнул через каменные зубья. Он приземлился внутри, сделал три шага к лестнице, как вдруг сзади послышался голос первого из говоривших стражников:

– Эй! Ты кто такой?! На стене запрещено находиться посторонним!

Шэйн обернулся и понял, что дверь караульной на углу стены оставалась открытой всё это время – было бы чудом, если стражник не заметил, как Шэйн выскочил из ниоткуда и оказался на стене.

– Я… – заговорил вор. – Вовсе не посторонний.

Шэйн убрал руки за спину и подошёл ближе к стражнику, который сделал несколько шагов ему навстречу и крепко сжал в руках арбалет.

– А кто?! – рявкнул страж и нацелил оружие на незнакомца.

– Я помощник квартирмейстера, провожу опрос: есть ли вещи, которые в вашем распорядке вас категорически не устраивают?

Шэйн показательно нахмурился, поджал губы и скрестил руки на груди.

– Помощник квартирмейстера? – озадачился страж, опустил арбалет и почесал голову. – Вы с Тенедайном работаете?

– Когда мне требуется, я работаю сам по себе, – уклонился Шэйн. – И сейчас мне важно знать правду о том, что беспокоит солдат Лавардена: что вы хотели бы улучшить в своей службе и что повысило бы вашу лояльность лорду?

– Лояльность… – с прежней озадаченностью повторил страж. – Ну, я хотел бы, чтобы смены были длиннее и платили за них больше. А то лишняя беготня до оружейной постоянно, только встал – уже уходи, и платят по три сотни в месяц. Это ж семь-восемь десятков серебряников в неделю! На еду и жильё для семьи хватает, да, но никакого развития! Коня не купить. Жену не побаловать. Сейчас ещё и Ренамир, поганый ублюдок, отрезает от нас одного союзника за другим, торговцев душат, цены растут, а жалование остаётся всё то же! Ещё и воры эти…

– Ага, – кивнул Шэйн, изображая озабоченность проблемой. – Блокнот оставил у писарей, но я запомню: жалование поднять, смены удлинить. Что-то ещё?

– Да… – неловко ответил страж и подошёл ближе. – Господин помощник квартирмейстера, ваш начальник, Тенедайн, стал большой занозой в жопе у всей стражи. Он не обеспечивает нас хорошей едой и снаряжением, но за любую ошибку требует непомерных наказаний! Оторвалась петля – штраф, истёрлись обмотки – штраф, поскользнулся на стене в дождь и поцарапал кирасу – штраф! Мы ведь… просто люди. А это просто шмотки, они портятся, рвутся… разве я не прав?

В глазах стража была надежда на перемены, он будто хотел высказать всё, что копилось в нём долгие годы, а Шэйн продолжал изображать заинтересованность:

– Безусловно, вы правы! А знаете, как мы поступим? – тут Шэйн перешёл на заговорческий шёпот, который был для него вторым родным голосом. – Мы обойдём Тенедайна, я направлю ваши пожелания напрямую лорду Тавишу. Если он их рассмотрит, вы об этом узнаете по своему следующему жалованию. Хорошо?

Глаза стража засияли от радости:

– Конечно! Конечно! Приятно иметь дело с понимающим человеком, спасибо вам, господин помощник квартирмейстера! – он протянул Шэйну руку в кольчужной рукавице, и тот уверенно пожал её.

– И мне приятно! Хорошего вам дозора, глядите в оба!

Шэйн учтиво улыбнулся ему на прощание и поскорее улизнул прочь. Оказавшись за стеной, он облегчённо выдохнул и довольно оглядел свой наряд:

– Хорошо, что приодеться решил. Как там говорят, «не суди по одёжке», да?

С довольной улыбкой он прошёл по территории замка, и там его образ уже не вызывал ни у кого вопросов.

Тем временем в тронный зал выстроилась очередь из просителей. Жители Лавардена атаковали лорда своими запросами по самым разным нуждам: еда, территория, уточнения законов, исключительные случаи безнаказанных преступлений, разрешение на своё предприятие в городе и многое другое. Среди них же затесались гости из-за моря, просящие места в городе или возможность исследовать какой-то местный культурный объект.

Лорд Тавиш, полноватый мужчина средних лет с густой бородой, не скрывал, что был немало утомлён всеми этими делами. Порой он мечтательно смотрел в окно, отвлекаясь от заданных ему вопросов, и вовсе их не слышал. У дверей тронного зала стоял один из писарей, который объявлял всех прибывших по списку, а второй сидел рядом и составлял порядок запросов, к которым приписывал решение лорда. Когда утреннее солнце уже уверенно заливало своим светом весь зал, два длинных гостевых стола и старый, но всё ещё красивый зелёный ковёр от двери до трона, писарь у двери объявил:

– Следующий: Миварис из Астендайна!

– Он одолжил мне своё место в очереди, – послышалось у входа.

В зале оказался Шэйн, закрыл за собой двери и поклонился лорду. Ножа у него на поясе уже не было – его пришлось сдать страже в предыдущем коридоре, но коварная ухмылка и оценивающий взгляд всё равно выдавали в нём хитреца.

– А вы кто?! – изумился писарь.

– Лаварденский Змей, – спокойно ответил Шэйн и медленно пошёл в сторону Тавиша.

Личная стража лорда тут же всполошилась, двое мечников сорвались со своих позиций, один из них крикнул:

– Взять его!

За спиной Шэйна открылись двери, внутрь вбежали ещё двое солдат, но вдруг лорд Тавиш поднялся с трона и заревел:

– Всем стоя-ять!

Тронный зал замер. Шэйн слегка сжался от резкого накала событий, но тут же расслабился и подмигнул одному из стражников. Тавиш медленными увесистыми шагами подошёл ближе к знаменитому вору и осмотрел его с ног до головы:

– Больно хорошо ты одет для Змея. Хотя обувь бродяги…

Шэйн, не теряя улыбки на лице, ответил:

– Если вор живёт, как нищий – значит, он плохой вор. Помнится, вы придумали для меня какой-то проверочный вопрос. Могу я его услышать, ваше величество? Просто интересно.

Один из стражников вдруг вскипел от гнева:

– Что за наглость! Ваше величество, позвольте…

– Нет! – вскрикнул Тавиш, неспешно вернулся на трон и указал на Шэйна. – Все по местам, а ты встань посреди зала, чтобы все тебя хорошо видели. Я достаточно слышал о том, как умело ты пользуешься суматохой.

Шэйн занял указанную позицию, сложил руки за спиной и терпеливо ждал.

– Вопрос… – продолжил Тавиш, поправляя одежды. —…был таков: что Змей украл у меня в прошлом году? Не у замка, не у Лавардена, а лично у меня.

Шэйн хмыкнул и без раздумий ответил:

– Золотой скипетр с красивым круглым навершием и резной рукоятью.

Тавиш прищурился. Он секунду смотрел на собеседника, затем задал следующий вопрос:

– Золотой скипетр все видели, я выходил с ним на люди. А что в нём было особенного?

Но и тут Шэйн ответил незамедлительно:

– Семь изумрудов были распределены по всей его длине, рукоять раскручивалась, в ней было спрятано лезвие – если честно, бессмысленная затея, скипетром и так можно очень больно огреть кого-то, зачем вам ещё и нож внутри?

Страж лорда, вспыливший прежде, до сих пор не мог прийти в себя. Слушая этот разговор, он пробормотал:

– Неслыханно…

Лорд Тавиш некоторое время молча смотрел на Шэйна и хмурился, а потом вдруг громогласно рассмеялся. Он смеялся долго и заливисто, будто разгонялся – едва заканчивался предыдущий приступ смеха, как начинался новый, ещё более громкий. Стража его радости не разделяла: все стояли с озлобленными лицами и не сводили глаз с Шэйна. Успокоившись, Тавиш утёр слёзы, полившиеся от смеха, и сказал:

– Я запомню этот день. Ух… – он отдышался и почесал бороду. – Дело такое, Змей… У меня есть поручение, которое могут выполнить только два человека в этом городе: первый – это ты, а второго я назначу тебе напарником, когда согласишься.

– А если не соглашусь?

– То тебя казнят сегодня же за все те злоключения, которые ты принёс Лавардену.

Тавиш вдруг стал серьёзен и лицо его помрачнело, а Шэйн продолжал улыбаться и в характерной ему манере кивнул несколько раз, поджав губы:

– Предсказуемо. Поэтому в замке есть человек, который в непредвиденный день совершит самое большое из моих «злоключений», если я не вернусь к нему в течение двух часов целым и невредимым. У меня есть миллион способов намекнуть кому-то, что я попался, поэтому лучше не испытывайте судьбу, ваше величество. Гонец сказал, что на всё время пребывания в цитадели у меня будет иммунитет – я позаботился о том, чтобы так и было. А шантажировать меня вы не сможете, потому что ничего обо мне не знаете.

– Неслыханно… – повторил всё тот же стражник. – Ваше величество, разве… разве может так быть?

Тавиш вздохнул и ответил:

– Зная того, кто перед нами стоит, – может. В замке более трёх сотен человек прислуги и стражи, а ещё целая очередь просителей за дверью.

– Не забудем о заключённых в подземелье, – дополнил Шэйн.

– Да… – задумчиво закончил Тавиш. – Что же, тогда придётся говорить на равных, как ни претило бы это мне или моей страже. Писари, сообщите всем, что на сегодня аудиенции закончены!

– Но милорд, там тридцать человек! – воскликнул один из слуг.

– Тем более. Распустить всех, я занят! Всё! Змей, следуй за мной.

Тавиш пригласил его жестом и вошёл в дверь в углу зала, которая вела вглубь цитадели. Двое стражников шли рядом с ним, ещё двое шли позади, за Шэйном, и иногда подталкивали его в спину, негромко ругаясь. Он терпел неуважение с их стороны, потому как это было лишь сотой долей от того, как хотел бы вести себя любой городской страж, встретившись с неуловимым вором, который обокрал весь город.

Тавиш привёл Шэйна в небольшую комнату, заваленную свитками, картами и книгами – здесь было два письменных стола, за одним из которых сидел крепкий лысый мужчина с хмурым взглядом, одетый в лёгкую тканевую форму, идеально подогнанную под его тело, что редко встречалось в одежде простых слуг.

Шэйн вошёл вслед за лордом, и Тавиш тут же развернулся к страже со словами:

– Оставьте нас.

Стражники увидели лысого мужчину за столом и, не сказав ни слова, удалились. Шэйн осмотрелся и удивлённо спросил:

– Так просто? А если я сейчас выну стилет из рукава и зарежу вас?

– Не советую, – раздался бас из-за письменного стола.

Лысый мужчина закончил работу над каким-то документом, встал и подошёл к Шэйну – он был в полтора раза шире и на полголовы выше вора. Тавиш представил их друг другу:

– Борен, это Лаварденский Змей. Змей, это Борен, мой старший разведчик и верный военный советник.

– Ого, рад знакомству! – воскликнул Шэйн и протянул руку, но её никто не пожал.

Борен повернулся к лорду и спросил:

– Милорд, это обязательно? Я бы лучше взял кого-то из своих ребят, они хотя бы знают, как оружие держать.

– Я тоже знаю, дорогой, не переживай, – съязвил Шэйн и предусмотрительно сделал шаг назад, чтобы не получить в лицо.

– Так! – Тавиш поднял указательный палец. – К делу. Есть некая крайне ценная информация, которая будет в запечатанном виде храниться у Борена. Вашей задачей… будет доставить эту информацию Ренамиру.

Борен сначала спокойно кивнул, а затем нахмурился:

– Это… три провинции отсюда. Неделя пути, если не жалеть коней.

– Что за информация? Почему не послать гонцов? – присоединился Шэйн.

Тавиш поспешил объяснить:

– Во-первых, простых гонцов Ренамир разворачивает на входе в лагерь и предлагает им ехать обратно либо по своему желанию, либо с дюжиной стрел в спине. Он не заключает сделки и принимает только безоговорочную капитуляцию, но мой дорогой Борен и его отряд разузнали то, что может изменить исход войны. Я человек прогрессивный и принимаю перемены с распростёртыми объятиями, поэтому я хочу уберечь город от уничтожения и войти в новую историческую эпоху более мирным путём. Во-вторых, информацию, которую я отправляю, можно доверить только Борену, я не могу рисковать ей перед простыми пронырами, которых купят с потрохами за ближайшим углом.

– Так пусть Борен и езжает, зачем вам я? – с прежним непониманием спрашивал Шэйн.

Лорд продолжал, уперев руки в пояс:

– Есть вещи, в которых ты лучше Борена, согласно моим наблюдениям: побеги из заточения, манипуляции, социальная маскировка… Ты ведь проник как-то в тронный зал за три часа до назначенной встречи и умудрился сохранить своё положение и свободу, хотя я до сих пор сомневаюсь в каждом твоём слове!

– Верно, – покивал Шэйн. – Тогда… разумный вопрос: какова награда? Я почти уверен, что вы предложите мне деньги или свободу от преследования в городе.

– По правде сказать, я думал именно об этом, – ответил лорд. – Но хочется к этому добавить просьбу покинуть Лаварден до конца жизни, а то уж больно много бед от тебя городу.

– Бросьте, не так уж и много, – с улыбкой отмахнулся Шэйн. – И у меня есть встречное предложение. Мне не нужны деньги и свобода, ведь их у меня и так в достатке. Я…

Шэйн запнулся и помрачнел, как только снова столкнулся с мыслями о болеющей матери. Он опустил взгляд и заговорил тише, чем прежде:

– Я слышал, у вас есть личный лекарь, Йонан. Одному дорогому для меня человеку нужна помощь, довольно срочно. Городские целители не смогли помочь, все лишь сказали, что Йонан мог бы. Если вы попросите его об этом, я всё сделаю в лучшем виде. Сам не верю, что говорю это…

Тавиш выслушал его и улыбнулся:

– Вот и человеческое лицо показалось из-под наглой змеиной маски! Хорошо, Змей. Как только вернётесь и доложитесь, я направлю Йонана на помощь твоему «человеку». А пока слушай…

Шэйн пробыл у письменных столов следующий час, выслушивая планы, уточнения и помогая продумать маршрут, который позволит встретить армию Ренамира раньше, чем она достигнет определённой точки в центральной Верувине – почему этой точки нельзя достигать, Шэйну не сказали, как скрывали от него и всю остальную ключевую информацию. Весь разговор лорда Тавиша и Борена как будто имел две цели: спланировать поход и скрыть от Шэйна все самые ценные детали.

Предварительный порядок действий был таков: Шэйн и Борен добираются до Ренамира и держатся на расстоянии от армии до наступления темноты. Ночью они маскируются под его солдат любыми доступными способами, вычисляют расположение Ренамира и изучают возможности для личного диалога с ним под видом ренских пехотинцев. Когда информация передана, они уходят, демаскируются в любом месте и максимально скоро возвращаются в Лаварден. На предварительном обсуждении самым спорным был этап самой диверсии в лагерь и диалога с Ренамиром, ведь на его детальную проработку не было времени – если Шэйн и Борен выедут на день или два позже, то опоздают к примерной зоне встречи.

– Придётся импровизировать, – с тревогой заметил Борен.

Тавиш в очередной раз за этот разговор напомнил:

– Ваша главная цель: убедить Ренамира, что эти сведения достаточно ценны для того, чтобы он не осаждал Лаварден и оставил всё, как есть. Я – наместник, знамёна – от Ренской империи. Все живы и все счастливы.

– Он ведь не идиот, убивать своих будущих подданных? – спросил Шэйн и указал на карту постепенно расширяющейся Ренской Империи.

– Он не идиот, он дерзкий, своевольный лис, – переходя на полушёпот, сказал лорд. – Знаешь, что он сделал с Пелетейном? Приказал разобрать оборонительные сооружения и сосредоточить ресурсы на экономическом развитии города! Я не хочу, чтобы он перелопатил Лаварден в любой угодной ему манере, этот город слишком важен как мне лично, так и всей Верувине.

Шэйн и Борен синхронно кивнули. Лорд Тавиш прошёл задумчивый круг по помещению, окинул взглядом множество свитков и книг, разложенных на полках, и упёр руки в пояс.

– Нам нужно готовиться, – вздохнув, сказал Борен.

– Да, – подтвердил Тавиш, не возвращая взгляда к собеседникам. – Идите. Змей, у тебя есть обещанный иммунитет, покидай замок любым угодным тебе способом, но ничего здесь не трогай, прошу тебя.

– Как скажете, выше величество, – с плохо скрытой усмешкой сказал Шэйн и повернулся к Борену.

Разведчик опередил вопрос:

– В шесть вечера у северных ворот. Опоздаешь – будешь идти за моим конём пешком.

Шэйн улыбнулся и спросил:

– А если небо затянет тучами и солнечные часы не подскажут мне, когда идти?

– Придумай что-нибудь, умник! Не сомневаюсь, ты найдёшь способ узнать время.

Борен не скрывал своего скверного предубеждения насчёт Шэйна, и было совершенно очевидно, что он не любитель беспечной болтовни. Шэйн не мог похвастаться тем же и, предвкушая интересное приключение, пошёл к выходу из замка.

К полудню знаменитый вор неспешной походкой добрался до своего родного квартала на западе Лавардена и в богатых одеждах был здесь встречен косыми взглядами, таинственными шёпотами и скрюченными указательными пальцами, направленными на него – того, кто родился в нищете и грязи, а теперь с улыбкой на лице шагал после личной беседы с правителем города. Шэйн считал себя живым доказательством того, что к успеху ведут разные пути, и не всегда они справедливые, не всегда порядочные и честные. Люди, когда-то бывшие его соседями, хорошо знали о пути, который был им выбран, и все единогласно осуждали его, хотя, будь у них хоть десятая доля талантов Шэйна, они без сомнений и угрызений совести занялись бы тем же самым. Сейчас же они сжимались в тенях и косились на него, тряслись над своими последними медяками, до которых Шэйну никогда не было дела – ведь он ворует не ради денег, а ради самого азарта кражи, ради личных рекордов и достижений, просто ради вызова и того адреналина, который наполняет его во время скрытных проникновений на чужую территорию или побегов от стражи. Люди его не понимали и опасались.

Под ощутимым давлением чужих взглядов, незаметным по отдельности, но неприятным в совокупности, Шэйн дошёл до своего дома – одноэтажной постройки с крепкой деревянной крышей, огороженной недорогим, но добротным забором. Он прошагал по выложенной камнями дорожке, поднялся на крыльцо по ступеням, по привычке перешагивая ту из них, которая издавала громкий скрип, и постучал в дверь. Через три секунды послышались быстрые шаги по полу дома и перед вором предстала его худая миловидная сестра.

– Ты пришёл! – воскликнула Дальма и крепко обняла его. – Я так рада…

Шэйн обнял её в ответ, слегка похлопал по спине и заговорил:

– Я тоже рад. Хочется спросить, дома ли мама, но вряд ли она куда-то ушла. У меня мало времени, так что…

– Да-да, у меня тоже, идём, – поторопила его сестра, отстранилась, но вдруг обратила внимание на его одежду и невольно улыбнулась. – Боги, ты чего так вырядился?

– Позже расскажу, – ответил Шэйн и прошёл в дом.

Внутри всё было заставлено утварью и малогабаритной деревянной мебелью: столики, табуреты, стопки посуды на случай прихода гостей и двухэтажная кровать, на которой когда-то спали Шэйн и Дальма. Она кочевала из одного дома в другой всю их жизнь и была своеобразным символом детства, который давно уже не вмещал повзрослевших брата и сестру, но всё равно бережно хранился в семейном жилище. Шэйн часто вспоминал, как болтал с сестрой до рассвета и совершенно не высыпался, но зато жил с чувством единства и с уверенностью в том, что, если ему потребуется помощь, то Дальма ни за что не откажет. Так же и он не отказал бы ей ни в одной нужде, но теперь перед ними обоими стояла задача, которую нельзя было решить без посторонней помощи: прогрессирующий паралич матери.

Дальма поспешила на смену в трактир, где работала почти ежедневно, а Шэйн зашёл в просторную комнату и увидел худую слабую женщину с бледной кожей. Её лицо было изрезано сотнями морщин, которые от каждого движения губ приобретали какой-то новый непредсказуемый узор. Шэйн и Дальма всегда звали её просто «мама», но прочие люди обращались к ней «Ора». Много о ней говорили в этой части Лавардена, и более всего – после дня, когда муж бросил её с двумя детьми и ушёл в плавание, из которого так и не вернулся. Утонул он, нашёл другую или сгинул по какой-то ещё причине – никто не знал, но лаварденцев хлебом не корми, дай только придумать какую-нибудь легенду и посплетничать, а потому была молва, что одинокая Ора проклята, что она ведьма или шлюха, которая отдаётся морякам ради того, чтобы прокормить детей. У появления каждого такого слуха, у каждой сплетни был один и тот же итог: Дальма крепко запирала дверь и успокаивала мать, а Шэйн выходил из дома, находил того, кто больше всех болтает, и выбивал ему то количество зубов, которого хватало на длительное молчание. Некоторые замолкали навсегда, и постепенно столь жестокие реакции на любое слово об Оре вынудили старшего сына покинуть дом. Чтобы не подвергать угрозе мать и сестру, Шэйн стал оберегать и поддерживать их со стороны, занимаясь тем, что позволяли ему убеждения и навыки. Так всё и пришло к тому положению вещей, которое сохранялось до сих пор. По сей день никто не смел говорить об их семье громче шёпота, и каждый раз, когда где-то с крыши осыпалась пыль, скрипела дверь в тёмном переулке или с деревьев в тревоге разлетались птицы, жители портового района невольно оглядывались – не Шэйн ли это пришёл наказать их за клевету о матери?

Ора сидела у изголовья двухместной кровати и гладила пальцами одной руки соломенную корзинку. Раньше, до своего столкновения с парализующей болезнью, она плела их каждую неделю – ими затем приторговывала Дальма, выходя на работу в трактир, где разносила напитки и угощения. Когда Шэйн переступил порог её комнаты, Ора медленно подняла глаза и широко улыбнулась:

– Ты пришёл… – тихим, счастливым шёпотом сказала она.

– Да, мама, – поклонился ей Шэйн, подошёл ближе и присел на кровать.

Он взял Ору за руку и заговорил:

– Дальма сказала, что тебе становится хуже, но у меня есть хорошие вести: я договорился с лордом Тавишем, он попросит Йонана позаботиться о тебе. Но сначала мне придётся уехать на неделю или две, чтобы выполнить… важное задание.

– Уехать? – с тревогой переспросила Ора и крепко схватила сына за руку. – Но зачем? Куда? Разве обязательно уезжать?

«Уехать» – Шэйн знал, что она ненавидит это слово из-за бывшего мужа, покинувшего её уже более двадцати лет назад. За все те травмы и тревоги, которые отец доставил ей, Шэйн хотел бы убить его своими руками, но так ничего и не узнал о судьбе пропавшего родителя.

– У меня нет выбора, мама, прости, – с сожалением сказал Шэйн, придвинувшись ближе к ней. – Я обещаю, что вернусь как можно скорее. Ты же знаешь, я всё сделаю ради тебя!

– Знаю, мой милый, но… – по морщинам Оры заскользили печальные слёзы. – Мы и так видимся всё реже. Дальма успокаивает меня, рассказывает, как у тебя дела… но я так боюсь, что ты тоже исчезнешь!

– Много работы, мама, – с трудом соврал Шэйн и опустил взгляд. – Не переживай. Я ведь всегда приходил, разве нет? Пусть даже со мной случалось… всякое.

Ора слегка улыбнулась, отпустила Шэйна и утёрла слёзы. Она принялась рассказывать одну из тех историй, которые Шэйн слушал каждый раз, когда приходил домой – все их он уже знал наизусть, но всё равно слушал и не смел перебивать:

– А помнишь, как ты пришёл весь грязный, побитый, и волосы у тебя слипались от крови… и ты сказал, что кто-то в порту называл меня ужасными словами, помнишь?

– Помню, мама.

– И ты сказал мне, что побил одного из них, а остальные накинулись на тебя толпой, ты бежал, бежал и свалился в канаву, в которой просидел полчаса, чтобы тебя не нашли, помнишь?

– Да… – Шэйн спокойно соглашался с воспоминаниями матери, и перед глазами у него в который раз всплывали картины прошлого.

Ора продолжала, боясь потерять хоть одно мгновение наедине с сыном:

– А потом ты простыл, у тебя был жар… и ты бредил, говорил, что хочешь убить кого-то.

Этого Шэйн уже не помнил, зато прекрасно помнил само убийство. Это была первая жизнь, которую он отнял: один из портовых сплетников, достаточно крепкий, чтобы выдержать удары кулаков подростка, но недостаточно умный, чтобы предвидеть яд в своём дешёвом вине. О том, что это сделал именно Шэйн, узнали не сразу, но это событие стало отправной точкой становления его авторитета в районе и во всём Лавардене. Всего он убил семь человек за последние шестнадцать лет, и только один из них был побеждён в честном бою, который Шэйн едва не проиграл. Молодой вор хорошо знал свои слабости: он был прекрасно физически развит, но исполинским ростом не обладал, как и грудой мышц, а потому всего его враги были отравлены, заколоты в спину, задушены во сне или вытолкнуты из окна на большой высоте. И была ещё одна деталь в личности Шэйна, которая так и не изменилась с малых лет: любое упоминание матери злыми языками горожан мгновенно вызывало в нём ярость, но Ора об этом не знала – ни тогда, ни сейчас. Она видела сына порядочным молодым человеком на службе у лорда: в детстве он попадал в неприятности, но с возрастом образумился и занял хорошее место в обществе. К сожалению или счастью всей семьи, представление Оры о сыне было очень далеко от правды.

Шэйн пробыл в комнате у матери ещё некоторое время, но в какой-то момент спохватился:

– Мама, мне нужно собираться в путь, прости меня ещё раз. Я клянусь: ещё новая луна не зародится на небе, как я уже буду перед крыльцом!

– Хорошо, сынок. Ты только… береги себя, – попрощалась Ора, и, хоть губы её улыбались, в глазах царствовала многолетняя печаль, которая лишь множилась от прощания с сыном.

Шэйн выскользнул в заднюю дверь и спешно покинул дом. Он пошёл по улице, свернул в один из знакомых переулков и забрался на тот уровень, на котором ему было комфортнее передвигаться по городу. К большой радости всех местных воров, Лаварден был густонаселённым городом и дома в нём располагались тесно, а крыши при взгляде издалека напоминали застывшее море коричнево-серых оттенков. Во всей его кипящей жизни, в нескончаемом шуме улиц никому не было дела до теней, мелькающих над головой – этим Шэйн пользовался постоянно и безнаказанно.

Через полчаса вор оказался на своём чердаке, среди всего украденного. Шэйн никогда не отправлялся в столь далёкие походы, но хорошо знал, что ему может пригодиться: он переоделся в свою обычную, комфортную и лёгкую одежду, затем достал из-под скромной кровати в самом углу чердака кожаный свёрток, положил его на стол и раскатал – там было несколько различных ножей. Шэйн взял два коротких клинка с плоскими рукоятями, отложил их в сторону, пробежался пальцами по оставшимся и выбрал один из них, с самым длинным лезвием. В нескольких шагах от стола Шэйн взял из кучки ремней, повязок и портупей три тонких ремешка: один обвязал вокруг левой голени, затянул им сапог и поместил в обувь первое плоское лезвие, которое невозможно было увидеть снаружи; вторым ремешком обхватил бедро, закрепил на нём ножны с отверстием внизу – для клинков разной длины – и поместил туда самый длинный; третий ремешок он обвил вокруг плеча, закрепил на нём ещё одни тонкие ножны и поместил туда второй короткий нож.

Шэйн поправил на себе всё оружие и одежду, накинул сверху лёгкую куртку и глянул в зеркало, усмехнувшись:

– Никогда не знаешь, сколько ножей пригодится!

Следующим пунктом в списке снаряжения был любимый способ Шэйна взаимодействовать с противниками: яды. Он взял с собой два пузырька – один быстрый и смертельный, а второй – медленный, усыпляющий, в порошковом виде. Содержимое обеих склянок Шэйн перелил в плоские прямоугольные сосуды, которые было удобно заткнуть под поясной ремень, что он и сделал в следующую минуту. При беглом осмотре эти яды и лезвие в сапоге было очень трудно нащупать – их было легко спутать с выпирающими костями или элементами наряда. Далее Шэйн взял небольшой походный мешок, положил в него баночку со смесью для бритья, саму бритву, кусок ветоши, бурдюк с водой и связку сушёных грибов, висевшую над окном. Он плотно уложил все эти предметы и затянул мешок так, чтобы в нём ничего не болталось. Шэйн привязал верёвку к горловине, завязал её тугим узлом, а на нижнем уголке мешка сделал ножом два отверстия, в которые продел второй конец и тоже завязал – так у него получилась самодельная лямка из верёвки. Шэйн перекинул мешок через голову, продел в него правую руку и повесил диагонально на спину. В последнюю очередь он взял небольшой кошель, закрепил его на поясе и положил туда пару десятков серебряных монет. Шэйн встал перед зеркалом, осмотрел себя и удовлетворённо кивнул:

– Почти готов.

Он вытащил из-под воротника куртки тёмно-синий капюшон, накинул его на голову и направился на улицу.

Шэйн точно знал, что Дальма сейчас должна направляться в трактир, на своё обычное место работы, и спешил встретить её там, чтобы взять ещё немного еды в дорогу – о кулинарных талантах Борена он ничего не знал, но сильно сомневался, что хмурый разведчик лорда был искусен в приготовлении угощений.

Оказавшись в шумном трактире, снаряженный по-дорожному Шэйн сразу привлёк некоторое внимание посетителей. Он прошёл к стойке и облокотился на неё. Трактирщик с заинтересованным видом приблизился к нему, поначалу не разглядев лица под капюшоном:

– Добрый день, господин! Чего вам?

Шэйн ответил, не поворачиваясь:

– Мне, пожалуйста, Дальму. Без лишних вопросов.

– Что, простите? – без тени понимания спросил трактирщик.

– Сказал же: без вопросов… – Шэйн разочарованно вздохнул и повернулся лицом к собеседнику. – Дальма. Светлые волосы, большие глаза, разносит напитки и блюда гостям, ну? Где она?

– А, это ты, – хмыкнул трактирщик, и лицо его сразу приобрело недовольное выражение. – Дальма! К тебе!

Шэйн увидел, как сестра с озадаченным взглядом вышла из подсобного помещения. Дальма заметила его, слегка улыбнулась и поспешила подойти:

– Ты чего? Оделся опять как-то странно… То весь в красном и в бархате, то в куртке, будто в поход собрался.

– Как раз собрался, – кивнул Шэйн и наклонился ближе к сестре, чтобы можно было перейти на полушёпот. – Мне нужно отправиться кое-куда по заданию Тавиша, а он за это позволит воспользоваться услугами его лекаря, Йонана. Вернусь через неделю или две, до тех пор не ищи меня. Я зашёл предупредить тебя и попросить еды.

Закончив говорить, Шэйн положил на стол несколько серебряных монет и добавил:

– Что-нибудь компактное и сытное.

– По заданию? Так вот, зачем он искал тебя, я слышала вчера от кого-то, что ты учудил на площади! Почему раньше не сказал?! И… как же мама?! – возмущалась сестра.

– Я предупредил её. Обо всём. Быстрее, Дальма, прошу, у меня не слишком много времени.

Девушка недовольно поджала губы, но не стала задерживать брата: она собрала ему еды, завернула в ткань и передала, а серебряные монеты передвинула по стойке трактирщику. Он взял деньги, сгрёб их куда-то со стола и кивнул. Шэйн упаковал еду в мешок, снова затянул его и, перегнувшись через столешницу, обнял сестру.

– Береги маму. Я постараюсь вернуться как можно скорее, – сказал он и развернулся.

– Хорошо, – Дальма понимающе покивала и вернулась к работе.

Через минуту Шэйн бесследно исчез, а через полчаса был уже под барбаканом городских ворот. Он вышел по дороге, встал у путеводного указателя и по тени хотел прикинуть, сколько сейчас должно быть времени, но позади него вдруг послышался голос Борена:

– Думал, опоздаешь. Хорошо.

Шэйн обернулся и увидел старшего разведчика, который шёл по дороге и вёл за собой двух коней: вороного и пегого. Борен был в лёгкой кожаной броне и накинул капюшон походного плаща на голову, как и его будущий спутник. Скакуны, что шли за ним, тоже отличались: вороной был чуть крупнее, с одной стороны седла висел свёрток, из которого торчали две рукояти мечей, а с другой стороны был закреплён охотничий лук; на втором же коне были лишь седло, узда, туго свёрнутый походный плащ и пустые седельные сумки, переброшенные через спину животного. Шэйн улыбнулся и указал на пегого коня рукой:

– О, неужели это пятнистое чудо повезёт меня в путь?

– Повезёт, – коротко подтвердил Борен и передал вору поводья.

Шэйн за свою быструю и полную опасностей жизнь получил множество навыков, но верховая езда в этот список не входила. Он видел сотни всадников и однажды даже помог конокраду выполнить его задачу в конюшнях лорда, но время, проведённое в седле за всю жизнь, ограничивалось для Шэйна несколькими минутами неуклюжих шатаний.

– Слушай, Борен… – заговорил вор. – Тут есть небольшая проблемка: ездок я сомнительный, обычно передвигаюсь пешком.

– Тогда пешком и топай, – донеслось из-под капюшона разведчика.

Борен запрыгнул на вороного коня, встряхнул поводьями и неспешно двинулся по дороге.

– Но погоди, я же… – Шэйн торопливо пытался попросить о помощи, но вся эта ситуация давала ему чувство ужасной неловкости.

Он продел левую ногу в правое стремя, осознал свою ошибку, сменил ноги, взялся за седло и в один прыжок оказался на коне.

– О, да не так уж это и… – Шэйна прервал его скакун, который побежал вперёд и едва не сбросил его. – Боги, как… как его остановить?!

Конь Шэйна вместе со всадником пронёсся мимо напарника, унося вперёд беспорядочные крики и вопросы.

– Поводья натяни! – вслед ему крикнул Борен. – На себя!

Через минуту всадники снова поравнялись, Шэйн выправился и крепко сжимал поводья. Борен вздохнул, предчувствуя проблемную поездку. Когда кони стали ехать с одной скоростью, Шэйн заговорил, не поворачивая головы:

– Спасибо, я уж думал, так и понесусь до Ренамира! Напомни, куда именно мы едем, чтобы встретить его армию?

– Для начала перевал Фанлона, – Борен произнёс эти слова и с неопределённой тоской опустил взгляд.

Шэйн краем глаза заметил его реакцию и поинтересовался:

– Что-то не так?

Борен промолчал в ответ, чем вынудил Шэйна самостоятельно продолжать диалог:

– Фанлон, Фанлон… знакомое что-то. Это не ему присягают рыцари из Регора? Ну, эти, двинутые, с белым кольцом на гербе? Я как-то видел их делегацию в Лавардене, но все были внимательные и до зубов вооружённые, так что я не решился у них что-нибудь свистнуть.

– Не ему, – с прежней краткостью ответил разведчик. – Он написал клятву, которая… на ней держится вся культура Регора.

– Вот как! – воскликнул Шэйн. – А скажи, это…

– Нет, – сурово прервал его Борен.

– Я ведь…

– Нет! Помолчи хоть минуту, прошу! – сорвался разведчик и впился в напарника раздражённым взглядом. – Тавиш уверен, что ты мне нужен, и я исполняю его волю беспрекословно, но, если ты меня доведёшь, я убью тебя и скажу, что ты попался дорожным разбойникам!

– Ладно-ладно, угомонись, друг! – стушевался Шэйн и на время замолк.

Они въехали в густой лес, укрывший дорогу из Лавардена, и двинулись на север. Шэйн изредка задавал вопросы, но Борен был для него кошмарным собеседником, и на всё отвечал сухо, кратко или просто молчал.

Через четыре часа езды всадники сделали привал в небольшом сосновом бору, примыкающем к предыдущему лесному массиву. Между тонких рыжих стволов пробивались последние лучи уходящего солнца, а где-то наверху, в шипастых зелёных кронах, дятел отбивал свою дробь. Борен спрыгнул с коня, осмотрелся и присел на землю. Он взял в руку пучок смятой травы, понюхал и задумчиво хмыкнул.

– Заночуем здесь? – спросил Шэйн, оглядывая небольшую полянку между сосен.

Борен поднялся и кивнул ему через плечо. Они привязали коней, разбили небольшой костерок, и Шэйн принялся ужинать. Он с предвкушением развернул еду, которую ему передала сестра – это оказались несколько булочек с мелко рубленным мясом внутри, луковица и связка вяленой свинины. Борен увидел всё это в руках у напарника, вздохнул и снял лук с седла своего коня. Шэйн услышал, как старший разведчик шепчет что-то своему скакуну, но, когда повернулся, Борен уже мелькал где-то между сосен.

Вскоре солнце село, проснулись ночные птицы и бор окутала тьма. Шэйн сидел в одиночестве у костра, подкидывал в него небольшие веточки и беспокойно оглядывался. С ухода Борена прошло уже два часа, но он никак не возвращался. Шэйн осмотрелся и с тревогой обратился в темноту:

– Борен? Зачем так рисковать, я бы поделился с тобой, если бы ты попросил! Эй?

Шэйну послышался хруст веток неподалёку, он поднялся взял длинную палку и поджёг её. Ему было бы стыдно признать это, но он боялся: ночь в Лавардене и ночь в лесу, вдали от дома, – это совершенно разные явления. Здесь не было ни привычных контуров зданий, ни шума трактиров, ни вечного спора двух источников света: городских огней и бледной луны. Шаг за шагом, Шэйн углублялся во тьму, страшась споткнуться об труп Борена, забитый вепрем или медведем. Этот человек пока был ему неприятен, но от него напрямую зависели шансы вылечить маму и выжить самому, поэтому беспокойство Шэйна было совершенно искренним.

Тени расползались перед горящей палкой, как вдруг где-то рядом раздался недовольный упрёк:

– Зачем ты оставил коней, идиот?! Быстро в лагерь!

Шэйн вздрогнул, испугался, но тут же почувствовал облегчение:

– Я думал, ты подох где-нибудь!

Из тьмы перед ним возник силуэт Борена, который держал в правой руке лук, а в левой – двух застреленных молодых кролей.

– Ужин добывал, не хочу тратить запасы, пока мы в лесу.

Он прошёл мимо и быстро зашагал к костру. Шэйн засеменил вслед за ним и, выковыривая языком из зубов хлебные крошки, пожал плечами:

– Разумно. Надо и мне, наверное, беречь еду…

Борен ступал твёрдо, перемещение по лесу составляло большую часть его жизни, а Шэйн, наоборот, пугался хрустов веток под своими ногами, отшатывался от деревьев на пути и в целом был неуклюж, ведь его ноги прежде ходили по выложенным камнем дорогам и твёрдым крышам.

Они вернулись в лагерь, Борен принялся разделывать кроликов и делать рогатины из веток, чтобы расположить вертел, а Шэйн просто сидел у костра и оглядывался. Старший разведчик бросил на него короткий взгляд и сказал:

– А ты, оказывается, умеешь молчать. Что случилось?

Шэйн поёжился и ставился во тьму, в том направлении, откуда они приехали:

– Просто… мы так далеко от дома. Я знал там каждый сантиметр, мог незаметно добраться из любой точки города в любую другую его точку, стырить что-нибудь по пути и… я ни в чём не нуждался последние десять лет. А теперь я в лесу, одним предкам известно где, сижу за костром с разведчиком, о котором я знаю только… имя.

Борен впервые за время их знакомства слегка улыбнулся.

– Расскажи о себе, тогда я тоже попробую поделиться, – сказал он, поворачивая освежёванного кролика на вертеле.

– А ты, оказывается, умеешь разговаривать! – спародировал его Шэйн.

Борен усмехнулся и вздохнул:

– Уже жалею, что начал.

Они оба негромко посмеялись, Шэйн вздохнул и продолжил:

– Я вырос в портовом районе. Детство было нищее, тяжёлое… Отец бросил меня с сестрой и матерью, пришлось как-то зарабатывать на жизнь.

– Так ты и стал «Змеем», – заключил Борен.

– Да… А что было делать? Портовый рабочий получает семь с половиной серебряников за смену. Матрос получает цельную оплату за выход в море, из которого можно и не вернуться, потому что во всех соседних морях и заливах господствуют Семирские китобои или парни из Торвестера, с севера. А кем ещё быть в торговом порту? Торговцем? – Шэйн усмехнулся от нелепости собственного предположения. – Да было бы чем торговать! Разве что, задницей своей, но я жил верой в то, что не для таких дел меня мать родила. Так что я стал прикарманивать то, что мне нужнее, чем другим. Накормил мать и сестру, присвоил семье новый дом, затем, скопив денег, уже законно всё оформил. А потом… я понял, что мне это нравится. Сам дух кражи, её суть. Суть этого ремесла, понимаешь?

Борен цокнул языком и молча помотал головой. Шэйна позабавила его реакция, и он продолжил:

– Ладно, пусть, не понимаешь, как так можно жить, но разве меня не оправдывает благая цель?

– У тебя была благая цель, – парировал Борен. – Теперь ты просто паразитируешь на городских толстосумах.

Он вынул маленький нож, отрезал кусочек от жарящегося кролика и съел его. Шэйн стал чувствовать какое-то неожиданное эмоциональное возбуждение от этого диалога, подсел ближе к костру и снова заговорил:

– «Толстосумах»! Ты послушай себя, Борен, сам-то, небось, не шибко в восторге от необходимости прогибаться под Тавиша, а?

– Я не прогибаюсь, – сурово прорычал разведчик. – Не знаю, что тебе известно о верности, но она не имеет ничего общего с пресмыкательством и подчинением против собственной воли и чести. Мне плевать, сколько денег у Тавиша, потому что… – он вдруг замолчал и опустил глаза, медленно прожёвывая мясо.

Шэйн заинтригованно уставился на него и приподнял брови:

– Потому что…?

– Не твоё это дело, – буркнул разведчик и продолжил трапезу.

– Ну же, Борен, мы должны доверять друг другу, ведь того и гляди попадём в какую-нибудь передрягу на дороге! Как можно спасти человека, о котором ты ничего не знаешь?

– Меня не нужно спасать, не переживай.

Борен заметно помрачнел от темы разговора и снова закрылся, возвращаясь в свой прежний настрой. Шэйн заметил это и решил не давить на него – во всяком случае, пока что.

– Ладно, приятель, тогда доброй ночи! – по-дружески сказал вор и расстелил свой походный плащ на земле. – Надеюсь, не проснусь от того, что по мне ползёт какая-нибудь треклятая змея или гигантский паук.

Борен кивнул и тихо сказал:

– В Верувине не водятся гигантские пауки.

– Вот и славно, – сказал Шэйн и закрыл глаза.

Разведчик спокойно закончил ужин, окинул спящего Шэйна неопределённым тоскливым взглядом и лёг с противоположной стороны костра. Этой ночью Борен плохо спал и постоянно ворочался, блуждая в лабиринте своих воспоминаний – Шэйн заставил его соприкоснуться с теми эпизодами жизни, о которых он предпочитал не размышлять, и которыми не спешил делиться. Его попытка вести непринуждённый диалог и побольше узнать о попутчике привела к тревогам и страху быть непонятым – это он намеревался тщательно скрывать.

Утром Борен доел уже остывшего со вчера кролика, разбудил Шэйна и они продолжили путь. Шэйн перекусил в дороге, бережливо разделяя провизию – по его подсчётам еды должно было хватить ещё на три-четыре дня. Они неспешно выехали из соснового бора к поляне, через которую шло две дороги: налево вёл прокатанный тракт, а направо – едва заметная тропа. Борен достал карту, осмотрелся и хмыкнул.

– Что там? – спросил Шэйн и осторожно подвёл коня ближе к напарнику.

Борен провёл пальцем по карте и объяснил:

– Короткий путь по левой дороге может привести нас к перевалу Фанлона через пять дней. Дальше на север, мы окажемся за Варасским пиком раньше Ренамира и подготовим план встречи. Длинный путь по правой дороге позволит миновать горы, но столкнёт нас с армией Ренамира как раз в тот же день, когда они должны там оказаться, если я не ошибся в расчётах. Только вот… на коротком пути расположены земли лорда Найдегера.

– И что? – непонимающе спросил Шэйн. – Единственный враг всех провинций сейчас – это Ренамир, если я правильно понимаю ситуацию. Остальных нам чего бояться?

– Я боюсь не Найдегера, а тех, кто расхаживает по его провинции в поисках денег. Там… очень запущенный край, в котором кишат вольные наёмники и всякая шваль, которая забьёт тебя молотком за лишний медяк в кошельке.

– А на длинном пути что?

– Шарт, – напряжённо произнёс Борен и свернул карту.

– Что ещё за Шарт?! – с прежним непониманием воскликнул Шэйн и взмахнул руками. – Борен, ты, кажется, не заметил или не слушал меня вчера, но я не особо в курсе, где тут Шарты, Найдегеры, Пелетейны и всё остальное. Я знаю, где кончается один район Лавардена и начинается другой, в этом я знаток, но тут…

– Шарт – это широкая и бурная река, – пояснил разведчик. – Я знаю два моста через неё, из которых только один хоть сколько-нибудь безопасный. Но не уверен, что он выстоял. Течение Шарта довольно безжалостное, а в реке живёт какая-то дрянь, которая подъедает опоры мостов. Бобры, что ли… или насекомые какие-то, не знаю. Рухнем в реку – унесёт куда-нибудь. А не окажется моста – вообще ни за что её не пересечём. Можно обойти его у истока, по подножию Варасского пика, но… это гора, сам понимаешь. Путь может оказаться непростым.

Шэйн почесал голову и заключил:

– Значит, мы выбираем между схваткой с природой и схваткой с жадными уродами. Непросто…

Он слез с коня, прошёл к развилке дорог и прикрылся рукой от солнца. На северо-востоке возвышалась маленькая заснеженная вершина Варасского пика, робко выглядывая над лесами и полями. Создавалось даже ощущение, что он находится относительно недалеко. Шэйн указал на него и обернулся к Борену:

– Это тот самый пик?

Борен кивнул. Шэйн вгляделся в леса на горизонте, в уходящую за холмы левую дорогу, и продолжил:

– И нам нужно обойти его, да? Никак не пойму, зачем вам с Тавишем скрывать от меня конкретные цели. Я отсюда даже дорогу домой не найду и за пределами Лавардена вряд ли представляю опасность. Борен оставался суров и непреклонен:

– Посмотрим, Змей. Заслужишь моё доверие – заслужишь знать правду.

Шэйн наигранно улыбнулся, покивал и сказал:

– Раз уж мы вместе рискуем задницами, то зови меня по имени: Шэйн. А то мне сложно принимать сторону людей, которые называют меня «Змей». И ещё… я осмотрелся и голосую за левую дорогу. С людьми мне проще бороться, чем с рекой или горными обвалами.

Борен выслушал его, провёл коня чуть дальше и обернулся:

– Уверен? На «борца» ты не сильно похож. Я смогу отбиться от одного-двух разбойников, но с порядочной шайкой нам не совладать.

– Во-первых, у меня свои методы «борьбы», – с лёгкой улыбкой заверил его Шэйн. – Во-вторых, это ведь короткий путь и при удачном раскладе он приведёт нас к цели на пару дней раньше, ты сам сказал! Ну, и в-третьих, если нам потребуется помощь, то в землях лорда её всяко больше шансов получить, чем под треклятой горой, ведь так?

Борен задумался на минуту, ещё раз взглянул на карту, затем кивнул и подал знак Шэйну двигаться дальше:

– Хорошо. Надеюсь, мы об этом не пожалеем. Садись на коня и не отставай… Шэйн.

Вор наигранно поклонился ему, спешно запрыгнул в седло, хотя ногами в стремена попал не сразу. Они продолжили путь по левой дороге, впереди были окрестности Тоссена – земли жадного и эгоцентричного лорда Найдегера, а за ними перевал Фанлона – любимый горный тракт всех разбойников Центральной Верувины. Борен знал многие места в этих регионах и пребывал в напряжённом ожидании проблем. Шэйн, ввиду своей неосведомлённости, наоборот, ехал расслабленно, оглядывался и порой улыбался – он был рад этому приключению, и теперь компания Борена казалась ему самой подходящей, ведь старший разведчик лорда обладал многими навыками, которыми сам Шэйн похвастаться не мог.

Кони провезли их по хорошо прокатанной дороге и через шесть часов завели в состоящую из тополей и берёз рощицу, плавно переходящую в лес Тоссарон. Шэйн осторожно отпустил поводья правой рукой, вытащил из седельных сумок бурдюк с водой, откупорил его и сделал несколько глотков. Он окинул взглядом стволы деревьев, густые кустарники между ними, и его внимание вдруг привлекло рыжее пятно, выбивавшееся своим окрасом из общей картины. Борен резко остановил коня поблизости, наклонился к Шэйну и прошептал:

– Стой. Тоже видишь его?

– Да, – прошептал в ответ Шэйн, стянув поводья. – Что это?

– Олень. Мне нужна будет помощь с ним, жди свиста, а пока сиди тихо и не дёргай коней.

Шэйн кивнул и увидел, как Борен спрыгнул со своего скакуна, снял с седла лук, колчан со стрелами и осторожными шагами двинулся в сторону рыжего пятна, замершего между кустов. Приглядевшись, Шэйн понял, что это был бок оленя – животное стояло на месте и, очевидно, обедало. К большой радости охотников, во время трапезы олени слишком редко размышляют о том, что скоро сами станут едой.

Борен подобрался к будущей жертве на расстояние выстрела, положил стрелу на спинку лука и медленно натянул тетиву. Стальной наконечник смотрел прямо на бок животного. Лес как будто замер в этот момент, а через секунду стрела с тихим жужжанием рванулась к цели. Олень встал на дыбы и издал стон, переходящий в рёв. Его голова с массивными рогами вознеслась над растительностью, в которой он прятался, и стало ясно, что это самец – достаточно крупный по оленьим меркам, с благородной костяной короной на голове. Борен тут же положил на лук следующую стрелу, ожидая, что олень побежит прочь, но тот фыркнул, топнул копытом и понёсся прямо на него. Стрела торчала из его бока, но оленя это не останавливало. Шэйн с волнением наблюдал за тем, как животное сближается с Бореном. Вторая стрела отправилась прямо в голову животного, но попала в рог и отскочила от него куда-то в сторону. Олень был уже на расстоянии двадцати шагов, а Борен, осознав своё положение, быстро отбросил лук и приготовился уклоняться.

Кони забеспокоились, глядя на схватку Борена с оленем, стали подскакивать и громко ржать. Шэйн попытался успокоить их, похлопать по шее, но прекрасно понимал и разделял их тревогу. От первого рывка Борен отпрыгнул в сторону. Олень был крупным и его намерения хорошо считывались, но пока было не слишком ясно, как его убить. Борен рассчитывал на короткое преследование раненой самки, а получил напряжённый бой с матёрым самцом, который вполне мог быть лидером расположенного неподалёку стада. Олень немного споткнулся во время разворота, но тут же стал брать новый разгон для второго удара по врагу. Борен в этот момент подобрал с земли лук и сделал ещё один выстрел – стрела попала в шею оленя, отчего он рухнул на землю и стал рыть её копытами. Он бился об почву рогами, плевался кровью, но Борен уже выпрямился в полный рост и медленно шёл к нему. Он знал, что животное обречено. Олень отполз к кустам, около которых недавно был подстрелен, и снова упал на землю. Его пятнистая грудь быстро наполнялась воздухом и выпускала его обратно. Борен вынул меч из ножен, а Шэйн отвернулся – он не хотел смотреть на эту жестокую казнь. Вор закрыл глаза и в напряжении ждал звука, с которым клинок отнимает жизнь, но внезапно услышал другие звуки: хруст сломанных веток, шелест травы, короткий крик Борена и глухой удар. Он открыл глаза и увидел, что из кустов выбежал ещё один олень, чуть меньше первого, но тоже с довольно массивными рогами. Он сбил Борена и прижал его к стволу берёзы. Разведчик выронил меч и пытался дотянуться до ножа на поясе, но олень постоянно усиливал давление, ослаблял его на секунду, а затем снова усиливал и продолжал прижимать убийцу его сородича, пока ноги Борена не оторвались от земли.

– Нет! Борен! – крикнул Шэйн и стал судорожно оглядываться, пытаясь что-то придумать.

Он погнал коня вперёд, стал кричать и размахивать одной рукой, но в нескольких метрах перед оленем скакун испуганно остановился и сбросил наездника. Шэйн рухнул на землю, ударился головой и всё перед его глазами на секунду помутилось, а дыхание спёрло. Он перевернулся, попытался что-то выкрикнуть, но грудь будто сдавило тисками. Олень уже протащил Борена на полметра выше по стволу берёзы – разведчик пытался отбиться от него ногами, но пока безуспешно, а рукам не давали дотянуться до оружия широкие рога. Каждый удар делал животное только злее.

Шэйн поднялся на ноги, посмотрел на напарника в беде и понял, что только он сможет его спасти. Восстанавливая дыхание, Шэйн вынул из ножен самый длинный клинок, почти равный короткому мечу, пошёл в сторону оленя, затем перешёл на бег, а у самой цели он притормозил и с полного размаху нанёс удар клинком по шейным позвонкам животного. Олень заревел, отпустил Борена и мотнул рогами в сторону Шэйна, чем отбросил его на несколько шагов. Шэйн выронил оружие и, увидев, что олень, борющийся с конвульсиями, пытается идти к нему, как можно скорее пополз к рукояти, виднеющейся в траве. Но животное не дошло до него. Массивное рыже-бурое тело с белыми пятнышками рухнуло в траву, заливая её кровью. Шэйн откинулся на траве и сквозь берёзовые кроны смотрел на небо. Он откашлялся и окликнул Борена:

– Эй, ты там живой? Борен?

Ответа не последовало, но послышался кашель и тихая, невнятная ругань. Шэйн поднялся и увидел, что его напарник медленно снимает с себя броню и осматривает её.

– Погоди, вдруг это не последний! – крикнул Шэйн.

– Последний, – прохрипел Борен, кашлянул и размял плечи. – Я видел. С ними было несколько самок, они сбежали.

Борен разделся до рубахи, задрал её, прижал подбородком к шее и осмотрел свой торс: у него были тренированные грудные мышцы и крепкий пресс, но сейчас их уродовали широкие ссадины и красные пятна.

– Я думал, будет хуже, – хмыкнул Борен и повернулся спиной к Шэйну, тут же обнажив её. – Что со спиной? Чувствую, что на пояснице кожа горит.

Шэйн осмотрел его и сказал, что видел:

– Тоже ссадины, но ничего серьёзного, вроде.

– Броня спасла, – сказал Борен и принялся снаряжаться обратно. – И то, что ты рубанул его сразу по шее.

Он выпрямился в полный рост, посмотрел на Шэйна и кивнул ему:

– Спасибо. Если честно, я думал, струсишь. Вчера ночью-то готов был штаны обмочить, оставшись у костра в темноте.

– Ага, и запасные-то я как раз не взял! – посмеялся в ответ Шэйн, но потом вдруг помрачнел и подошёл ближе к напарнику. – Борен, если мы хотим дойти до конца, то лучше подробнее объясняй мне свои планы, ладно? Или придумаем какие-нибудь сигналы, чтобы я понимал, что у тебя всё под контролем. Я ведь не знаю, чего ждать – ты уходишь один во тьму и возвращаешься невредимым, а средь бела дня огребаешь сразу от двух оленей.

– Да уж, во тьме мне как-то больше везёт, – усмехнулся Борен и подошёл к последнему убитому оленю. – Хватай его за передние, а я сзади, потащили к той берёзе, где он меня прижал.

Шэйн подхватил оленя и с трудом потащил его к дереву вместе с Бореном, приговаривая:

– В этом мы с тобой схожи. Разведчик и вор… разве может быть лучший дуэт для проникновения во вражеский лагерь и убеждения врага в том, что он нам не враг?

Борен промолчал в ответ на это. Солнце светило во всю и день становился жарче. Напарники отволокли обоих оленей в одно место, Борен частично снял шкуру с одного из них и вырезал несколько кусков мяса с его бедра. Он взял с седла своей лошади свёрток, раскрыл его и постелил около костра, который тем временем развёл Шэйн.

– Я пойду поищу, где обмыть мясо, а ты пока нарежь его на куски размером с полкулака.

– Понял, ваше благородие, – съязвил Шэйн, взял один из ножей, которые принёс Борен и принялся исполнять поручение.

Через пару часов поисков и трудов они подготовили мясо к жарке, пронзили тонкими деревянными прутьями по несколько кусочков и стали жарить их на трёх рогатинах, которые треугольником расположили вокруг костра. Когда солнце поднялось над лесом, Шэйн снял с себя куртку и, оглядываясь, заговорил:

– Такая жара сегодня… Хорошо, что скоро осень.

Борен потыкал ножом в мясо на вертеле, в нетерпении облизнулся и сказал:

– Когда дойдём до перевала Фанлона, станет заметно холоднее. Там всегда ужасный ветер, – Борен обернулся на туши оленей, одна из которых была наполовину разделана, и вздохнул. – Жаль, что второй подвернулся. Разделывать обоих слишком долго, нажарим мяса с первого, я отрублю ему рога и поедем дальше. Второго придётся бросить.

Шэйн печально вздохнул и опустил глаза. Не желая сосредотачиваться на смерти животных, он решил приступить к обеду и сменить тему:

– Ты слышал что-нибудь о людях с земель, которые уже захвачены Ренамиром? Как им живётся под новым флагом?

Борен последовал примеру напарника, стал снимать ароматное жареное мясо с огня и ответил:

– На самом деле, неплохо. Вместо лордов он назначает своих наместников, замки приходится восстанавливать после осады… первое время тяжело, а потом всё становится, как раньше. Какие-то серьёзные изменения он пока внёс только в Пелетейн, но кто знает, что будет дальше? На месте Тавиша я бы лучше подумал о союзе с остальными лордами, чтобы остановить это безумие. У меня никак в голове не укладывается, что всей Верувиной может править один человек. Император Ренамир, чтоб его… да он младше меня! Хотя, говорят, мудрый не по годам и до ужаса хитрый.

– Было бы странно, если бы он был ровесником наших лордов, – пожал плечами Шэйн и с усилием отгрыз кусок мяса, который оказался туговат.

– Почему?

На лице Борена отразилось некоторое удивление. Шэйн достал из своего мешка связку с сушёными грибами, снял с неё несколько штук и протянул собеседнику. Борен принял их, кивнул в знак благодарности, а затем услышал и ответ на свой вопрос:

– У стариков нет привычки что-то менять. Они сидят на своих сморщенных задницах и думают, как бы им не потерять то, что есть. То, что уже нажито. Только у молодых может хватить дерзости захапать всё – просто взять и пойти захватывать мир. Ты представь, сколько радости было на лице у его солдат, когда он объявил, что отправляется завоёвывать континент! Сидели они в казармах, тухли в сырости, как человекоподобная плесень, а тут – раз! Походы, захваты, сражения! Конечно, они рискуют. Но каждая победа, каждый штандарт, на котором поднимается знамя Ренамира – это же… личное достижение для них! Они будут рассказывать своим внукам, как завоёвывали города один за другим, и никто не сможет повторить это, никто не получит такого опыта. Потому что тогда всё уже будет едино, и останется надеяться, что кому-то с других островов и континентов станет неугодна цельная, сильная Верувина.

Борен задумался, прожевал пищу, закусил её грибами и хлебом, а потом внимательно посмотрел на Шэйна и задал ещё один вопрос:

– Значит, ты уверен, что Ренамир победит?

Шэйн кивнул несколько раз:

– Я в политике не эксперт, но сколько там уже провинций у него? Пять? Десять?

– Семь, – поправил его Борен. – Ещё три окружены на севере, тоже скоро сдадутся, наверное.

– Считай, и правда почти десять! – воскликнул Шэйн и оторвал зубами ещё кусок мяса. – И в каждой, значит, есть люди для ополчения. В каждой есть еда, в каждой есть оружейные. Одну армию ему разгромят – он новую соберёт за какие-нибудь пару месяцев, или сколько это обычно занимает? А что эти старые скупердяи могут? Хоть кто-то объединился?

– Регор и Фориан всегда действуют сообща и объединяют армию, – вспомнив о Регоре, Борен снова загрустил, хоть и пытался это скрыть.

Шэйн всё же заметил перемену в его настроении и посчитал, что теперь он заслуживает знать правду:

– Слушай, уже второй раз ты говоришь о Регоре и становишься такой хмурый, будто вместо жареной оленины помоями пообедал. Расскажи уже, что у тебя за история с этим злосчастным городом.

Борен замолк на несколько секунд. Он никак не решался, хотя в его тайнах не было ничего сверхъестественного, и всё же ему было больно говорить о прошлом. Он глубоко вдохнул и заговорил:

– Я там… родился. Культура Регора такова, что ты либо работаешь ремесленником, либо становишься рыцарем. Рыцари же занимают все руководящие посты, и рыцари владеют предприятиями этих самых ремесленников, каждая мастерская носит знамя. Я родился в семье нищих торговцев овощами. В год моего рождения урожай был скверный, сухие южные ветры сгубили посевы, а во время грозы молнии иногда били в деревья или в поля, отчего начинались пожары. Одна из молний… ударила в наш дом. Родители выжили, меня тоже спасли, но дом сгорел, крыша была соломенной. Отцу кто-то предложил поступить на службу к лорду, но он не владел оружием, поэтому не прошёл отбор. Регорский рыцарь – это символ доблести, символ стойкости, а ещё… это машина для убийств, готовая сорваться с цепи по любому приказу лорда. Они никогда своих полномочий не превышают, но проблема как раз в том, что их полномочия в Регоре весьма… велики. И, посмеявшись над неуклюжестью моего отца, рыцари послали его подальше. Он запил. И вскоре ввязался в какую-то авантюру против лорда, где был незамедлительно убит.

– О, мне жаль… – негромко посочувствовал ему Шэйн. – А мама? Что с ней?

– Она увезла меня. Не могла больше смотреть на регорцев, зная, что они убили её мужа. Какое-то время жили в Тоссене, куда мы как раз едем, но… не прижились мы там. Когда мне было три года, она увезла меня в Лаварден. Ну, всё. Хватит.

Борен отвернулся и устремил взгляд куда-то вдаль. В это время Шэйн будто сам почувствовал, как тяжело было напарнику вспоминать историю своей семьи. Он кивнул и, не говоря ни слова, протянул ему бурдюк с водой. Борен спокойно принял его и сделал несколько глотков. Шэйн решил сделать разговор более равноценным и почувствовал желание приблизить отношения с напарником к чему-то, что можно было назвать дружбой:

– Забавно, как матери определяют нашу жизнь с самого детства, а? Твоя привезла тебя в Лаварден, а моя не увезла из него, когда стоило бы, затем заболела и это вынудило меня заниматься тем, чем я занимаюсь. Я её не виню, нет! И Йонан нужен мне именно для мамы. Я, наверное, тоже мог бы быть ремесленником или рыцарем… Или спиться и сдохнуть. Но мне пришлось искать иной путь к выживанию. А потом от жизни на грани постепенно двигаться к такому положению, когда я не боюсь проснуться с мечом у горла. Дальше я просто… привык. И мне понравилось.

К этому моменту напарники уже съели мясо, отобранное для обеда, и жарили то, что хотели взять с собой в дорогу. Борен стал понемногу сворачивать снаряжение и проверять запасы. Поглядывая на следующую партию мяса, скворчащую над языками пламени, он задал вопрос:

– И что, когда мы вернёмся, а Йонан вылечит твою мать, ты правда уедешь из Лавардена?

Шэйн рассмеялся:

– Ха! Если ты не заметил, этого я Тавишу не обещал!

– А если он пошлёт меня убить тебя?

– А ты убьёшь? – с шутливым сомнением спросил Шэйн.

Борен замер на секунду, поправляя седло своего коня, а затем ответил:

– Я подумаю. Кто-то же должен избавить от тебя город.

Шэйн не видел, улыбался ли его напарник, произнося эти слова, но надеялся на то, что это была лишь шутка. После спасения от озлобленных оленей ему хотелось верить, что у него появится настоящий друг, хотя бы на время. Прежний круг общения Шэйна состоял в основном из временных знакомств, сестры и матери, а друзей он найти не мог в силу своего образа жизни. Когда судьба сводила его с людьми вроде недавно казнённого Джуни, Шэйн лишь в очередной раз убеждался в том, что не стоит делить с кем-либо своё «ремесло». Борен в связи с этим казался куда более подходящим другом, ведь вероятность встретить его в городе была минимальна, а участвовать в одном деле – и вовсе отсутствовала, если не брать в расчёт задания вроде того, какое они вместе выполняли сейчас.

Шэйн обернул всё пожаренное мясо тканью, убрал его в седельную сумку и забрался на коня, теперь у него это получалось намного лучше. Борен вытащил из земли у костра рогатины, обмотал их тонкой верёвкой и закрепил за седлом, чтобы не искать новые для следующего привала. Затем он засыпал костёр землёй и достал из скарба топорик, которым обычно рубил ветки для костра. Теперь же он решил использовать его для другого: пересёк поляну, подошёл к разделанному оленю, хмурясь от трупной вони, схватился рукой за правый рог поверженного животного, а второй с размаху ударил под его основание, вдоль самого черепа; затем проделал то же самое со вторым рогом, обвязал их и закрепил на седле поверх смотанных рогатин.

– Зачем это? – спросил его Шэйн.

– Увидишь, – кратко ответил Борен и хлестнул поводьями.

Вскоре они пересекли границу Тоссенской провинции и постепенно приближались к цели, но далёкий силуэт Варасского пика пока оставался недостижимым. Борен и Шэйн скакали без остановок несколько часов, а когда солнце стало постепенно садиться, остановились на пару минут передохнуть и спешно поужинать.

Борен натянул поводья – его конь остановился на краю небольшого утёса, с которого за широкой равниной виднелись серые каменные стены. Шэйн медленно подъехал к нему и утомлённо промычал:

– Я всю задницу об седло отбил, давай отдохнём?

– Недолго, – ответил Борен и спрыгнул с коня. – Доставай мясо.

Шэйн неуклюже сполз с седла, спрыгнул на землю и стал разминать ноги. Ступни сами повели его вдоль утёса, будто хотели пойти куда угодно, лишь бы подальше от скакуна.

– Уже Тоссен, что ли? – спросил он, заметив город вдали.

– Да, – ответил Борен и залез в седельные сумки Шэйна, не дожидаясь его. – Сегодня заночуем под холмом дальше по дороге, а завтра заедем в город, я встречусь со своими осведомителями. Нам нужно знать последнее расположение армии Ренамира.

– Осведомители… – подметил Шэйн и хмыкнул, будто для него это тоже что-то значило. – А если бы мы поехали плавать в Шарте, как бы ты узнал это без осведомителей?

– За Шартом у меня тоже есть свои глаза и уши. Но там… – Борен взял кусок мяса и задумался на мгновение. – Там с ними тяжелее. Вечно приходится договариваться на каких-то особых условиях.

Шэйн вынул из сумок бурдюк с водой, выпил немного и обнаружил, что вода почти кончилась. Он взял со связки пару сушёных грибов, ещё два протянул Борену, а тот, в свою очередь, поделился жареным мясом.

– А почему тяжелее-то? – уточнил Шэйн, мельком глянув примерно на восток, справа от пика, который был виден с любого холма.

– Ты не знаешь, кто живёт на востоке? – Борен вопросительно приподнял брови, прожёвывая холодную оленину.

Шэйн лишь пожал плечами, и тогда разведчик вздохнул, сел на краю утёса и в промежутках между укусами стал рассказывать:

– Ну… Если выживем, может, обратно через восток пойдём, я тебе покажу. Там живут коренные народы, жители Старой Верувины. Она тогда… как-то иначе называлась, не помню. У них всё не так, как у наших – дома другие, язык с каким-то акцентом, да и ведут они себя порой, как дикари: жертвы приносят, молятся Старой Плеяде Богов, мясо сырым жрут… в общем, родиться в провинциях между Шартом и Теккере или родиться во всей остальной Верувине – это две разные жизни. Совсем разные.

Шэйн задумался и почувствовал некий страх перед древней языческой дикостью, с которой мог столкнуться в тех землях. Солнце уже готовилось укрыться ночным одеялом, вечерние полевые птицы спрятались в траве и высвистывали сигналы своим сородичам, а Шэйн неспешно доел мясо и, собираясь снова сесть в седло, поинтересовался:

– А они как-то участвуют в Совете? Общаются с другими лордами?

– Да, – ответил Борен, запрыгивая на коня. – Раньше общались. Когда Ренамир завоевал Никантир, перестали. Зал Совета теперь недоступен, да и… может, они на его сторону перешли. От двух провинций выступал один человек, дай минуту – вспомню, как его звали. Странное такое имя…

Кони снова тронулись с места, приминая траву копытами, а Борен продолжал копаться в памяти, почёсывая лысую макушку, покрывшуюся мелкой щетиной.

– Стагахольт! – вдруг вскрикнул он. – Стагахольт его звали. Мужик за два метра ростом и с полтора меня в ширину. Как в Зал Совета входил – там сразу тесно становилось. Знаешь поговорку: «на двух стульях не усидишь»? Вот он – если понимать её буквально – усидел бы и на трёх, небось. Я не всегда понимал, что он несёт. Не всегда это понимали и члены Совета. Но… зла он, вроде, никому не желал, просто вечно пытался нас убедить в том, что мы как-то неправильно живём. Наверное, для свихнувшихся язычников это естественно.

– Откуда ты всё это знаешь?! – удивился Шэйн. – Ты же просто разведчик, кто тебя пустил в Зал Совета?

Борен поник и замолчал на время – он знал ответ, но пока не хотел говорить.

– Я… – замялся разведчик, нервно теребя пальцами кожаные поводья. – Потом тебе расскажу. Может быть.

– Всё секретничаешь, – ухмыльнулся Шэйн и отвернулся от собеседника. – Ну, как знаешь. Если что, мои уши для тебя всегда открыты и с нетерпением ожидают, когда до них дойдут все тонкости ваших с Тавишем отношений.

– Странно… – вдруг пробормотал Борен.

Он выглядел задумчивым, упёр взгляд в одну точку и медленно менялся в лице, приходя к каким-то новым для себя выводам.

– Что именно? – спросил Шэйн, покачиваясь в седле.

Борен почесал шею, чувствуя неловкость этого разговора, и сказал:

– Раньше никто особо не интересовался моей жизнью, и то, что первым со мной так увлечённо заговорил именно ты – как-то… странно, иначе не скажешь. Тебе стоит знать, Шэйн, что друг из меня неважный и… мы, к сожалению, стоим по разные стороны баррикад. Объединились ради общего блага, на время – вот и всё. Я ведь не в шутку предполагал, что могу получить приказ убить тебя. И если придётся – я это сделаю.

Шэйн опустил глаза, как-то грустно усмехнулся и ответил:

– Ну, в одном ты ошибся – общее благо меня мало волнует. Я здесь для того, чтобы спасти мать. И если ты встанешь между мной и её счастливой старостью, то колебаться я тоже вряд ли стану. А теперь, когда мы обменялись угрозами и предупреждениями, может, продолжим притворяться друзьями? Мне так больше нравится.

Борен слегка улыбнулся и кивнул:

– Как скажешь.

Следующая остановка была у холма на равнине, как и говорил Борен. Разведчик вбил в землю колышек с крюком, привязал к нему лошадей и оглянулся: стояла ясная ночь, луна освещала окрестности Тоссена и, кроме ветра и птиц, не было слышно ни звука. Ближайшие деревья были далеко, что вызывало у Борена недовольство, но без серьёзных отклонений от маршрута заночевать в другом месте было нельзя. Шэйн осмотрелся и сел на землю.

– Я так понимаю, мы без костра? – спросил он и поёжился, закутываясь в походный плащ.

– Есть немного хвороста, – негромко ответил Борен. – Но я бы его приберёг до перевала, там будет нужнее. Сейчас август, не замёрзнем. Главное, чтобы кони лишнего внимания не привлекли. Утром доедим то, что может испортиться, и поедем пополняться в Тоссен. У тебя много денег с собой?

Шэйн осмотрел землю под собой и лёг у холма, съёжившись. Не глядя на Борена, он усмехнулся и ответил ему:

– Хватит на две недели сытной жратвы. Об этом не беспокойся.

Борен кивнул и пошёл проверить лошадей. Животные тоже устали от долгой дороги, поджали ноги и легли на землю неподалёку от наездников. Шэйн посмотрел на своего напарника и задумался о том, кем же они останутся после этого похода: друзьями или врагами, между которыми по-прежнему будут законы их прошлых жизней? Он не спешил заводить приятелей, однако каждый человек нуждается в том, кому можно доверять; в том, с кем можно разделить груз вины, муки совести или безудержный восторг от новых побед и достижений. «Поймёт ли меня Борен?» – спрашивал себя Шэйн. – «Поймёт ли мой путь?». В этих размышлениях сон пришёл довольно скоро. Где-то во тьме слышалось пение ночных птиц, шелест травы, а затем вдруг ржание лошадей и грубый хриплый голос. Шэйн внезапно осознал, что этот голос не принадлежит Борену, и открыл глаза.

Над ним было голубое утреннее небо, а у его горла чувствовалось что-то холодное. Опустив глаза, Шэйн увидел клинок – лезвие меча, грязную стальную крестовину и оплетённую кожей рукоять, которую уверенно сжимала волосатая мужская рука.

– В чистом поле? Вы что, серьёзно? – про себя смеясь над издёвкой судьбы, спросил Шэйн и тут же получил сапогом по лицу.

Он вскрикнул и хотел рефлекторно перевернуться на бок, но тот же сапог наступил ему на грудь и прижал к земле. Мужчина со злобным оскалом, в котором недоставало пары зубов, наклонился к нему и с предвкушением прорычал:

– Проснулся, красавчик? Скоро уснёшь обратно! Не знаю, что вам надо на нашем тракте, но дальше вы не поедете.

– Правда? – с нервной улыбкой переспросил Шэйн. – Что-то я не вижу здесь никакого тракта, мы специально свернули с дороги.

– Парни! – вскрикнул мужчина, на секунду повернувшись в сторону. – У нас тут шутник!

Он размахнулся и ударил Шэйна по скуле рукоятью меча. Вор снова вскрикнул и потёр ладонью лицо. Шэйн вдруг понял, что руки у него пока свободны. Он посмотрел в сторону и увидел, что запястья и ноги Борена уже связали. Разведчик получал один удар за другим, пока ещё один разбойник пытался что-то у него выведать, но Борен, очевидно, молчал. Всего их было четверо. Мужчина, придавивший Шэйна к земле, поднёс лезвие ближе к его горлу и снова зарычал:

– Только дёрнись – я твоё личико срежу без раздумий!

– Погодите! – вскрикнул вдруг Шэйн, глядя на Борена.

Разбойники уставились на него и ждали пояснений. Борен поднял глаза – на его лице, между синяков и ссадин, был виден сломленный боевой дух и скрытая злоба.

– Вы что, не знаете, кого связали?! – вскрикнул Шэйн, импровизируя на ходу.

– О чём ты? – спросил один из разбойников. – Вы обыкновенные южане, не пытайся нас задурить!

– Да? А откуда у него маститый конь из Лаварденской конюшни?!

Шэйн продолжал сбивать захватчиков с толку, на ходу придумывая легенду:

– И откуда дорогая кожаная броня, идеально подогнанная под его плечи? Плащ с геральдикой? А? Это бастард лорда Тавиша, остолопы! Чем молотить его, лучше затребуйте за нас выкуп, вы получите гораздо больше!

– Чего?! – заревел один из них. – Чушь!

Он размахнулся, чтобы ещё раз ударить Борена по лицу, но мужчина, что прижал Шэйна к земле, вдруг вскрикнул:

– Стоять! Пусть говорит дальше. И заодно объяснит, почему за него тоже должны заплатить выкуп?

– Я делегат Тавиша, направлялся вместе с его внебрачным сыном в Тоссен, на встречу с лордом Найдегером. Знаете такого? И выкуп за меня, может, и не заплатят, зато я знаю, на что можно надавить лорду, чтобы стрясти с него побольше! Моё предложение таково: я еду с вами в Лаварден и расскажу, что делать. Получите деньги – отпустите меня. Не получите – можете зарезать. Идёт?

Разбойники переглянулись. Борен сплюнул кровью на густую траву и пока молчал. Шэйн, не теряя времени, продолжал их дурить:

– Неужели вы думаете, что взять наши кошельки и жизни будет выгоднее? Хотите всю жизнь побираться на тракте и резать путников? А если путники не попадутся? А если за вами пошлют наёмников? Или армия Ренамира окружит ваш лес и перережет вас всех до единого? Что тогда? Я скажу вам, что: тогда вы вспомните этот самый день, когда упустили свой шанс стать богатыми свободными людьми. Сами знаете, деньги правят этим миром: взятка здесь, пара угроз там – и вот, целый городской район уже принадлежит вам. Не будьте глупцами!

Речь Шэйна серьёзно озадачила их. Разбойники чесали головы, пожимали плечами, перебрасывались невнятными фразами, а через минуту один из них обратил внимание на молчаливого Борена:

– А он тогда чего молчит?

Борен поднял лицо и злобно посмотрел на этого человека. Шэйн вступил в разговор, не дожидаясь, пока его напарник всё испортит:

– Зачем ему говорить? Вы хотите, чтобы он предлагал вам стрясти побольше денег с его же отца? Вот потеха! Это же благородный человек, они все помешаны на чести – он отдаст свою жизнь, но не поставит под угрозу семью и достоинство. Мне же, простому делегату, плевать на это всё – я невинный человек, зарабатывающий на хлеб себе и больной матери. Смотрите сами: вам – кучу денег, нам – жизнь. Никто не в обиде, все счастливы. Свалите потом в другую провинцию, и мы ни за что вас не найдём, даже если моему господину вздумается отомстить.

Разбойники снова переглянулись. Тот, что прижимал Шэйна, подумал и сказал:

– Много ты болтаешь. Но твой план мне нравится. Сейчас идёт война и, когда она до нас доберётся, хотелось бы иметь какие-то запасы.

– Вот! – вскрикнул Шэйн и развёл руки, лёжа на траве. – Слова разумного человека, которому не плевать на свою жизнь. Так что я буду признателен, если вы аккуратно нас свяжете и повезёте в Лаварден, где я расскажу, как стрясти денег с лорда Тавиша.

– Решено! – вскрикнул разбойник, который, очевидно, был главным, и убрал ногу с груди Шэйна. – Вставай. Делаем, как ты сказал, но только попробуй обмануть меня, делегат!

Борен молчал всё это время, хотя было заметно, что он сдерживает в себе настоящий шторм из эмоций. Шэйну связали руки, отобрали его короткий меч и нашли нож, который он закрепил на плече, но третье лезвие, спрятанное в сапоге, осталось на месте. Их посадили на одного коня – Борена спереди, а Шэйна за ним. Борен сопротивлялся разбойникам, но Шэйн видел, что разведчик поддаётся им – если бы он хотел, то ни за что не дал бы посадить себя на коня.

Разбойники сели на своих лошадей, а пегого скакуна Шэйна вели за строем в виде коробки, в котором окружили обоих пленников. Шэйн сидел на тканях, накинутых на бёдра коня, покачивался на них и заметил, что главный разбойник не убрал оружие в ножны – он был готов реагировать на любые действия пленников. Борен повернулся через плечо и пробормотал:

– Просто отлично, легенды поудобнее у тебя не было? Зачем уводить нас от цели?

– Предпочитаешь смерть? – спросил его Шэйн и ткнул кулаком в рёбра.

Из-за связанных голеней Борен сидел на коне боком – так, как обычно сидят женщины знатного происхождения, не смыслящие в верховой езде. Шэйна связали с куда меньшей ответственностью – ноги оставили свободными, а руки стянули спереди, а не за спиной.

– Вы чего там шепчетесь?! – крикнул главный разбойник. – Было бы больше бечёвок – связал бы вам пасти!

Шэйн наигранно улыбнулся и ответил:

– Я лишь объясняю господину текущее положение дел и отговариваю его от глупостей, только и всего. Нам не нужны лишние проблемы!

Разбойник нахмурился и вернул внимание на тракт, уходящий вперёд. Шэйн оценил обстановку: копыта стучали о каменистую дорогу, а два разбойника, скакавшие позади них, что-то не стесняясь обсуждали; вокруг пели птицы и шумел ветер, а значит, тихую речь разобрать будет трудно. Шэйн наклонился почти вплотную к Борену и едва слышно зашептал:

– Ты умеешь метать ножи?

Борен вдруг слегка улыбнулся опухшими от ударов губами и посмотрел в глаза напарнику. Он ответил так тихо, что Шэйну почти пришлось читать по губам, но было ясно каждое слово:

– Это страсть всей моей жизни.

Услышав это, вор просиял в лице, и снова наклонился, чтобы озвучить свой план:

– У меня в левом сапоге лезвие с плоской рукоятью, по балансу похоже на метательный нож. Мы в коробке и незаметно передать его я не смогу, поэтому… действовать придётся быстро. Наше оружие на моём коне позади. Выбираем момент, повернёшься ко мне спиной, я тебя развяжу и дам нож. Снимаешь главного, я прыгаю назад и хватаю оружие. В суматохе они нас не зарубят, а луков у них, вроде, нет.

Борен внимательно выслушал его и помотал головой:

– У одного сзади компактный арбалет.

– Плевать, – отмахнулся Шэйн. – Я уклонюсь. У нас один шанс, готов?

Борен кивнул. Главный разбойник снова обратил на них внимание и взмахнул мечом:

– Эй! А ну прекратите!

Шэйн набрал полные лёгкие воздуха и сказал:

– Сейчас.

Борен повернулся спиной к Шэйну и прижался к нему ближе, чтобы манипуляции рук напарника не были видны.

– Молчу. Простите, – сказал он, глядя в глаза разбойнику.

Второй разбойник, ехавший впереди, справа от главного, заговорил:

– Даллис, сколько денег-то попросим у Тавиша? Надо не слишком дерзить, а то он за нами гвардию отправит.

Главарь продолжал смотреть в глаза Борену и ответил:

– Я знаю укромное место около Лавардена, не страшна нам гвардия. Попросим кого-нибудь независимого отправиться с требованием. Или… тебя.

– Меня?! – вскрикнул разбойник. – Я давал наводку на прошлый караван! Пусть Содэйн идёт к ним!

Он указал назад через плечо, на что Содэйн, крупный мужчина с неровной короткой стрижкой, немедленно отреагировал:

– Ага, может, зад тебе ещё поцеловать? Поедешь, как миленький, и только вякни ещё что-нибудь – останешься без доли.

– С чего бы это?! – снова раскричался первый разбойник.

К этому моменту Шэйн развязал руки Борена, хлопнул его по пояснице в знак готовности и вытянул вперёд левую ногу. Борен хотел уже выхватить оттуда нож, но заметил ремешок, стягивающий сапог напарника. Он грубо сорвал его и, пока кто-то из разбойников намеревался выразить своё удивление в некоем громком высказывании, нащупал рукоять, вынул нож, перехватил его за лезвие и молниеносным движением метнул ровно в шею главаря разбойников. Шэйн за эти несколько секунд развязал уже и себя – выпутываться из верёвок и снимать кандалы было как раз его «страстью». Он оттолкнулся от седла, спрыгнул назад и в один кувырок оказался у испуганного пегого коня. Разбойники всполошились и по очереди заревели:

– Руби их!

– Вырвались!

– Не дайте уйти бастарду!

Борен спрыгнул с коня, но его ноги всё ещё были связаны. Он наклонился вперёд и упёрся руками в землю, чтобы преодолеть инерцию падения, затем поднялся и с размаху хлестнул ладонью по ягодице коня, который вёз разбойника перед ним. Скакун подпрыгнул, тряхнул наездника и подался вперёд.

Содэйн, владевший небольшим арбалетом, метал взгляд между целями, но решил сосредоточиться на более проворном и менее ценном Шэйне. Он прицелился в него, но вор заметил это и нырнул в ноги коню, к которому только подобрался. Болт попал в шею животного – конь встал на дыбы и издал громкий стон, в котором послышалось бурление крови, залившей его глотку. Шэйн вытащил свой короткий меч из ножен на седле раненого коня, пока тот не сбежал или не умер, и уже направился к арбалетчику, но путь ему преградил четвёртый разбойник, который наклонился из седла и с разгона замахнулся на вора мечом. Шэйн отбил этот удар со стальным звоном, пронёсшимся от рукояти до самого плеча. Всадник пронёсся дальше, развернулся и стал брать разгон для следующей атаки.

Борен тем временем добрался до убитого предводителя разбойников, вытащил нож из его шеи и разрезал путы на своих ногах. Вернув свободу движений, он взял вражеский меч и приготовился защищаться от всадника, чей скакун был напугал минуту назад.

Шэйн отпрыгнул от ещё одного удара своего основного противника и заметил, что Содэйн зарядил арбалет для следующего выстрела, но в этот раз он прицелился в отвлечённого Борена. Стальной наконечник уже смотрел на спину разведчика и был готов отнять его жизнь, как вдруг раздался крик:

– Не-ет! – Шэйн заревел во всю глотку, размахнулся и бросил в стрелка свой меч.

Он не надеялся убить его, но хотя бы отвлечь и дать Борену немного времени на ответные действия. Оружие прилетело в лицо Содэйну, стальное навершие ударило его в правую бровь и рассекло её, залив кровью один глаз.

– Чтоб тебя! – вскрикнул стрелок и обернулся, чтобы выстрелить в Шэйна, но его уже не было перед ним.

Шэйн обошёл Содэйна, схватил его за стёганку, в которую тот был одет, и потянул назад в попытке сбросить с коня, но правая нога разбойника застряла в стремени, так что он просто повис головой к земле на бёдрах своего скакуна. Шэйн воспользовался этим и ударил его сапогом в лицо, но предыдущий противник вора уже подскакал, чтобы нанести удар. Шэйн уклонялся, держась за конём Содэйна, и не давал двум врагам одновременно напасть на него. Сам Содэйн наконец выдернул ногу из стремени, упал на землю и шлёпнул коня, чтобы тот отбежал в сторону.

Оставшись без укрытия, Шэйн испуганно осмотрелся и увидел лежащий в траве короткий меч с окровавленным навершием. Он потянулся к нему, но Содэйн рывком сбил его с ног, ударил по лицу массивным кулаком, а затем схватил обеими руками за горло и стал душить. Он был намного тяжелее и сильнее Шэйна – как ни пытался вор, он не мог сбросить его или ослабить хватку на горле, и перекрытое дыхание ослабляло его всё больше с каждой секундой. Шэйн судорожно хватался руками за одежду врага, рыл ногами землю позади него, срывал с него пуговицы, в какой-то момент схватил пальцами правой руки за лицо, но его сил уже недоставало для сопротивления. В глазах у Шэйна потемнело, окружающий мир померк и звуки затихли. Бездна. Погружение в небытие, пугающее настолько, что всей душой хочется только одного – жить. Через секунду Шэйн как будто снова смог дышать, ещё через несколько секунд почувствовал правую руку, затем левую, после – ноги. Звуки снова стали наполнять окружение: звон стали, ржание лошадей, а затем резкий, тихий свист, с которым клинок прорубает человеческие кости и плоть. Шэйн медленно открыл глаза и увидел, как круглое щетинистое лицо Содэйна сползает с лезвия меча и падает на него. Грузное тело надавило ему на грудь, и эта тяжесть ускорила возвращение в чувства. Шэйн закашлялся, сбросил с себя вражескую тушу и повернулся на бок. Он с трудом поднялся и увидел Борена, который стоял перед ним, забрызганный кровью и с тяжёлым дыханием.

– Вот тебе и привал под холмом… – прохрипел разведчик и пал на колени от усталости.

Его грудь заметно вздымалась от каждого вдоха, а рука, сжимающая меч, тряслась от напряжения. Шэйн огляделся и увидел, что кони разбойников убежали прочь, а вместе с ними исчезла часть его пожитков – деньги, яды и бурдюк с водой. Остался лишь вороной скакун Борена, испуганно оглядывающий мертвецов большими глазами. Сами захватчики уже признаков жизни не проявляли. Борен раскинул ноги и поднял забрызганное кровью лицо к небу. Он посмотрел на безоблачную голубую гладь и с досадой произнёс:

– Проклятье, сейчас бы дождь… Не охота мне в Тоссен переться в таком виде.

Шэйн, тоже не вышедший из битвы без следов, потёр шею, снова прокашлялся и сказал:

– План, конечно, был не идеальный. Но я знал, что на тебя можно положиться.

Борен усмехнулся и опустил голову. Его едва ощетинившаяся макушка, испачканная бордовыми каплями, отражала солнечный свет, и почему-то казалась Шэйну смешной.

– А если бы я не умел метать ножи? – спросил разведчик, восстанавливая дыхание.

– А если бы я не носил их в сапогах? – парировал Шэйн и поднялся на ноги. – Всё это уже не важно. Мы сделали всё как надо и выжили, разве нет? Правда… конь у нас теперь один.

Шэйн обернулся и посмотрел на своего пегого скакуна со стрелой в шее – животное неподвижно лежало на земле, привлекая мух.

– Ещё одна причина ехать в Тоссен, – кивнул Борен и тоже выпрямился в полный рост, разминая плечи. – И знаешь, что самое забавное?

– Что же?

Борен подошёл ближе к напарнику и опустил взгляд:

– Что «бастард Тавиша» не так уж далеко от правды.

– О чём это ты?! Старик бесплоден! – воскликнул Шэйн, уверенный в сведениях, которыми обладал.

– Откуда ты знаешь? – удивился Борен и посмотрел вору в глаза.

Шэйн лишь улыбнулся в ответ и развёл руки, как будто представлялся кому-то. Борен горько усмехнулся и продолжил:

– Точно. Забыл, с кем говорю. В общем… когда моя мать умерла от лихорадки через год после переезда в Лаварден, именно он подобрал меня на улицах, воспитал и отправил учиться к лучшим разведчикам. Тавиш увидел во мне что-то… или кого-то, кем я мог стать, но ни за что не стал бы без его поддержки. Так что мне и правда плевать на его богатства. Он не платит мне, потому что мне не нужны были деньги – я служу ему, потому что обязан этому человеку жизнью. Он мне как отец. Даже больше, чем отец, который был связан со мной кровными узами.

Шэйн не знал, что сказать. Он вытаращил глаза от удивления, кивнул и почесал затылок:

– Понятно… Да уж, интересный ты человек, Борен. И это объясняет, почему ты убил бы меня по первому приказу – никто не станет тебе дороже Тавиша!

– Это так, – хмуро кивнул Борен и пошёл собирать оружие с поверженных врагов. – Поэтому не держи зла, если однажды я постучу в твою дверь.

Шэйн улыбнулся и пожал плечами:

– Хорошо, что в моём убежище нет двери.

Он помог напарнику, затем они объединили все припасы, вернули всё своё оружие и погрузили на одного коня, которого повели пешком в Тоссен. Перегружать спину животного ещё и двумя взрослыми мужскими телами было бы опасно, учитывая предстоящую длительность похода, поэтому было принято решение – без лишнего риска потерять сейчас пару часов форы, но сберечь последнего скакуна.

Всю дорогу Шэйн оглядывался по сторонам на залитые солнечным светом поля перед Тоссеном, где дикая трава вскоре сменилась на добротные посевы хмеля. Иногда он бросал короткие взгляды на Борена, гадая, о чём тот думает. В один из таких моментов Шэйн спросил его:

– А с окровавленной мордой что будешь делать?

Борен провёл пальцем по макушке и, увидев на нём тёмный сухой след, хмыкнул и сказал:

– Не знаю, умоюсь у земледельцев по пути или в каком-нибудь ручье. В Тоссене снимем комнату в трактире, а там хорошо бы помыться полностью.

– Это точно, – согласился Шэйн, потирая своё грязное щетинистое лицо.

Он всегда старался бриться вовремя, не допуская роста волос на челюсти, но в текущих условиях это было сложно. Трактир сейчас казался Шэйну символом чистоплотности и надежды на хороший сон, поэтому остаток пути он думал лишь о том, как окунётся в бадью с тёплой водой.

Напарники смыли с себя часть крови у одинокого фермера, живущего перед стенами, затем, после короткого опроса, миновали городскую стражу, и вошли в город, через который проезжал каждый путник, что держал путь на юг Верувины.

Улицы Тоссена были грязными и узкими, из переулков несло человеческими отходами, а люди здесь были ревнивыми и озлобленными. Борен вёл коня под уздцы, а Шэйн шёл рядом с ним и осматривался. Он сразу приметил, что здания здесь расположены не так тесно, как в Лавардене, а их крыши выглядят более хлипкими. Поймав на себе несколько недружелюбных взглядов, Шэйн обратился к напарнику:

– Рожи у них больно кислые, что тут творится?

Борен слегка повернулся к нему через плечо:

– Война подкосила людей Найдегера. Платят меньше, еду отдают прежде всего гарнизону. Да и… Он уже седьмой год у власти после удачной узурпации, которая точно не пошла на пользу этому городу. Все это понимают.

Шэйн увидел, как человек в капюшоне подозрительно быстрым шагом идёт вдоль линии домов, чуть в стороне от дороги. Он перебирал ногами всё быстрее и быстрее, пока не дошёл до печального толстяка с увесистым мешком на правом плече. Толстяк только успел раскрыть глаза от ужаса, когда незнакомец в капюшоне всадил в него нож, схватил мешок и тут же скрылся в ближайшем переулке. Шэйн вздрогнул, вокруг этой сцены начался переполох, но в течение минуты все разошлись как ни в чём не бывало. К толстяку, уже бездыханно замершему у стены какого-то заведения, лениво подошли два алебардщика в одинаковой кольчужной броне.

– Опять… – пробормотал один из них. – Когда же это закончится? Режут средь бела дня уже! Найдегер, сволочь, до тебя тоже очередь дойдёт.

– По этой жадобе никто плакать не будет, – прохрипел второй и громко прокашлялся, сплюнув в сторону.

Они взяли толстяка подмышки и поволокли в тот же переулок, где минуту назад скрылся убийца. Шэйн застыл, глядя на это, но Борен слегка ткнул его в плечо и тихо сказал:

– Пойдём. Не привлекай лишнего внимания.

Напарники расположились в трактире на окраине Тоссена, сняли две отдельные комнаты на втором этаже и разошлись: Борен отправился к кузнецу, чтобы продать ему мечи убитых разбойников, а затем, по его словам, собирался пойти искать своих осведомителей; Шэйн в это время начал с приёма ванной и бритья, потом, хорошенько постирав свою одежду, развесил её в комнате и, оставшись в одних лишь брюках, сел у окна. Ему была видна улица, на которой находился трактир, и люди перед крыльцом выглядели так же, как во всём остальном Тоссене: половина из них была печальна, другая – раздражена. Медленные обречённые шаги, угрюмые взгляды, влажная грязь на дорогах, гниющие трупы почти в каждом переулке – от всей этой картины Шэйну стало не по себе, так что он стал с тёплой тоской и ностальгией вспоминать родной солнечный Лаварден, где жизнь тоже не была идеальной, но люди там хотя бы иногда улыбались.

Шэйн подошёл к деревянному столу в своей комнате, раскрыл мешок со своими вещами и вытащил оттуда небольшой арбалет Содэйна.

– Надеюсь, мне повезёт больше, чем твоему прошлому хозяину, – сказал вор, взял оружие в руки и осмотрел его.

Спусковой механизм был цел, тетива осталась в идеальном состоянии, но на правом плече была пара засечек, как будто намеренно оставленных там ножом. «Может, счёт убитых?» – подумал Шэйн, хмыкнул и положил арбалет на стол. Шэйн хотел доесть имеющиеся запасы еды, как вдруг за дверью его комнаты послышались медленные осторожные шаги. Он замер и прислушался: там звучали несколько голосов, но разобрать их речь было невозможно. Раздался стук в дверь. Шэйн вздрогнул и замешкался – его одежда всё ещё была влажной и не годилась для решительных действий. Он взял один из своих ножей, отвёл руку за спину и подошёл к двери.

– Кто? – негромко спросил Шэйн.

– Я принесла вам новую перину! – отозвался дрожащий женский голос.

Шэйн обернулся и осмотрел свою постель – она была в идеальном состоянии. Он вдохнул, сосредоточился и спокойно ответил:

– Не надо, спасибо.

За дверью послышался неясный шум, после чего женский голос снова заговорил:

– А может, желаете ещё эля? Или… жареной баранины?

– Не желаю, благодарю вас, – стараясь скрыть беспокойство, отказывался Шэйн.

Секунду спустя дверь слетела с петель, Шэйн повалился назад и, выставив перед собой нож, отполз к противоположной стене. Внутрь вошли два грозно выглядящих мужчины, лица обоих до глаз скрывали тканевые маски, а в руках у них были деревянные дубинки. Позади, в коридоре, стояла испуганная служанка в слезах.

– Жаль, что не желаешь, – сказал один из пришедших и встал перед Шэйном. – Не переживай, мы не за тобой. Ищем твоего друга в плаще с гербом Лавардена, вас видели вместе на пути сюда.

Шэйн вздрогнул, поёжился и сказал, поднимаясь на ноги:

– Не представляю, о ком вы. Единственным моим попутчиком был зуд от грязи.

Он старался скрыть правду за неловкой улыбкой, но незнакомцы на это не повелись:

– Тогда скажи, все ли зубы у тебя на месте? – продолжал спрашивать один из них. – Ведь… если да, то мы можем веселиться до следующего вечера!

– Странные у вас понятия о веселье, парни, – после этих слов Шэйн покрепче сжал нож и чуть шире расставил ноги.

Незнакомец отвёл взгляд в сторону. Дневной свет из окна отразился в его серых печальных глазах, окружённых тонкими морщинами. Он вздохнул и продолжил говорить:

– Я не хочу устраивать здесь погром. Друга ты уже не спасёшь, мы всё равно доберёмся до него, но у тебя есть шанс остаться запертым здесь и избежать жуткой участи. Ты ведь не хочешь, чтобы я нагрянул, скажем… в гости к твоей мамаше?

Шэйн снова вздрогнул, но теперь уже не от страха. Его лицо наклонилось вперёд, взгляд исподлобья стал злобным и уверенным. Правая рука крепко сжала рукоять ножа и ждала одной единственной команды.

– Я… – сдавленным полушёпотом заговорил Шэйн, преодолевая напряжение. – Приехал один.

Незнакомец прищурился от улыбки, скрытой под маской. Он несколько секунд смотрел на Шэйна, стоящего с ножом в руке в одном нижнем белье, а затем сказал:

– Наверное, она была той ещё штучкой, раз воспитала такого упёртого сынка, да? Совсем не переживаешь о ней? Вы ведь приехали из Лавардена, у меня и там есть свои люди… заплачу кому надо, подтянем Лаварденского Змея, чтобы помог нам разыскать её, а? Что скажешь?

Шэйн услышал своё прозвище и вдруг громко рассмеялся. Эта ситуация стала казаться ему неописуемо забавной: громилы угрожали использовать его же самого, чтобы найти его мать. Незнакомцы переглянулись, не понимая, почему Шэйн смеётся. Тот, что вёл диалог, насупился от раздражения и рванулся вперёд с дубиной, чтобы нанести удар.

Шэйн перевернул нож лезвием вниз, нырнул под его замах, вспорол живот, затем размахнулся в сторону и уже сзади вонзил лезвие врагу в поясницу. Второй незнакомец вскрикнул и тоже занёс дубинку для удара. Шэйн мгновенно выпрямился, перехватил его руку под запястьем, ударил головой в нос, поднял правую руку над головой и с гневным криком вонзил нож под ключицу громилы. Шэйн повалил его на землю и проделал оружием ещё одно отверстие в груди жертвы, затем перерезал ему горло и, содрогаясь от злобы, проткнул тело врага ещё несколько раз. Первый разбойник лежал позади него и истекал кровью у стены.

– Ты… не понимаешь… – прошипел он, отползая подальше. – Он… нажил себе очень влиятельных врагов. Теперь ты… тоже.

Громила попытался отмахнуться дубинкой, но Шэйн выбил её ногой. Он присел рядом с врагом, приблизился вплотную и прошептал ему на ухо:

– Да будь это хоть сам Создатель – никто не смеет угрожать моей матери.

Он вонзил нож в уже распоротый живот громилы, отчего тот заскулил, как подстреленный пёс. Шэйн провернул лезвие, нажимая всё сильнее, и продолжил:

– Надеюсь, твои хозяева и товарищи поймут, что их будет ждать та же судьба в случае визита. И пусть говорят что угодно, но мама… – Шэйн гневно зарычал и стал поднимать лезвие к груди обидчика, грубо разрезая его плоть. – Как же я ненавижу, когда кто-то её упоминает… Вы, гнусные твари, не заслуживаете даже произносить это слово… «мама».

Шэйн довёл нож до солнечного сплетения, выдернул наружу и брызнул кровью на пол своей комнаты. Глаза громилы закрылись, а дыхание стало почти незаметным. Шэйн поднялся, положил нож на стол и обернулся – к его удивлению, перед дверью всё ещё стояла служанка в чёрном платье, остолбеневшая от ужаса. Девушка вздрогнула от его взгляда, а когда Шэйн сделал шаг в её сторону, заверещала во весь голос. Шэйн подскочил к ней, зажал рот окровавленной рукой и простонал:

– Ну зачем… нет бы помочь прибраться!

К удивлению девушки и большой радости Шэйна, первым в коридоре оказался Борен, который вернулся за какой-то из своих вещей. Он бегом поднялся на второй этаж, увидел напарника, зажавшего служанке рот окровавленной рукой, и обернулся на лестницу с криком:

– А, да всё в порядке, просто девку прижали, но она цела!

Фальшивое облегчение на его лице быстро сменилось недовольством. Он подошёл к Шэйну, взял его за плечо и сурово заговорил:

– Я смотрю, ты умеешь «не привлекать внимание». Что тут творится?

– Она привела ко мне двух громил, спрашивали про тебя.

Девушка замычала что-то в ладонь Шэйна, и он тут же прижал её посильнее:

– Молчи, чтоб тебя!

– Отпусти её, – спокойно сказал Борен и повернулся к девушке. – А ты и правда будь потише. Мы не разбойники и не садисты, просто… – на этом слове Борен увидел два изуродованных трупа в комнате Шэйна и поперхнулся. – Хотя с «садистами» я поспешил, буду отныне говорить только за себя. Но мы тебе зла не желаем, ясно? Ведь не желаем?

С последним вопросом разведчик впился в напарника взглядом, который ясно выражал: ответ может быть только один.

– Не желаем, – подтвердил Шэйн и осторожно убрал руку от лица служанки.

Она вытерлась подолом своего платья, сплюнула на пол и стала истерично, хотя и полушёпотом, жаловаться Борену, как будто он мог её защитить:

– Не садисты?! Он их не просто убил – он выпотрошил их, как свиней! Я не ради этого шла в трактир работать, меня трёхлетний сын дома ждёт, а тут…

Служанка уставилась на труп с перекрёстно распоротым торсом, заливший кровью почти половину комнаты. Борен положил ей руку на плечо и утешительно заговорил:

– Прости моего друга, он не в себе. Принесёшь тряпку и ведро, чтобы мы хотя бы кровь подтёрли, пока не высохла? А как стемнеет, избавимся от тел, всё будет в порядке.

Служанка опустила глаза и вдруг услышала скрип ступенек лестницы, ведущей на второй этаж. Она стала испуганно метать взгляд между Бореном и Шэйном, ожидая их решения. Борен затолкнул напарника внутрь комнаты и закрыл дверь прямо перед ним, а служанка прикрыла рукой измазанное в крови лицо. Наверх поднялся низкорослый мужчина средних лет с круглым пузом, обтянутым фартуком. Служанка вздрогнула и спросила его:

– Лорас, ты чего? В чём дело?

– В чём дело, спрашиваешь? – раздражённо переспросил он. – Я скажу тебе, в чём дело, тупая курица…

Лорас подошёл вплотную к служанке и Борену, осмотрел разведчика и продолжил:

– У меня на кухне с потолка капает кровь, это как понимать? Ты повела сюда тех двоих, где они? Что они там устроили?

Он собрался открыть дверь в комнату Шэйна, как вдруг ему на плечо упала стальная хватка Борена.

– Не стоит, – пригрозил ему разведчик. – Подставьте ведро на нижнем этаже, а тут мы сами разберёмся. Прошу прощения за беспорядок.

Лорас развернулся и хотел показаться хозяином положения, но ввиду того, что он был ниже Борена почти на полметра, это выглядело смехотворно:

– А ты кто такой? Хозяин трактира, вроде, помельче был, или ты его сын? Или брат? Или дятел, который возомнил, что может мной командовать?

Борен нахмурился, опустил на него взгляд и ответил в характерной для себя суровой манере:

– Если ты хочешь дожить до завтра, лучше не создавай мне проблемы. Я здесь по важному поручению, так что не советую…

– Так это я проблемы создаю?! – перебил его Лорас и наигранно поклонился. – Вы уж простите, ваше высочество, что не исполняю каждую вашу прихоть, я тут тружусь, понимаете ли, не покладая рук, не жалея старости, а надо было, оказывается, вам услужить и…

Борен не стал дожидаться конца его тирады и отвесил Лорасу увесистую пощёчину, от которой тот чуть не полетел в стену. Лорас вытаращил глаза, а его челюсть задрожала, сотрясая все имеющиеся под ней подбородки.

– Замолкни и внимательно меня послушай, – сказал ему Борен и наклонился поближе. – В этом городе за мной кое-кто охотится, и они могут прийти снова. Если ты прикроешь меня и моего друга из этой комнаты, мы щедро заплатим после ночёвки, я обещаю. Если откажешь – оставим здесь хаос и горы трупов, потому что времени искать другой трактир у меня всё равно нет. Последнее я тоже обещаю.

Лорас обхватил голову руками и сжался – его напыщенность и уверенность тут же испарились. Он всхлипнул и жалобно проскулил:

– Только не говорите, что это люди Найдегера, прошу…

– Хорошо, не скажу, – Борен пожал плечами и пошёл в свою комнату.

– «Не скажу»? Так это они?!

– Ты же просил не говорить, – Борен слегка улыбнулся Лорасу и закрыл за собой дверь.

– Боги милостивые… – пробормотал мужчина и обречённо поплёлся к лестнице.

Служанка немедля последовала за ним, а Шэйн всё это время стоял у двери в свою комнату, подслушивал разговор в коридоре и смотрел на двух громил, убитых им. Через минуту к нему зашёл Борен и, подробнее разглядев мертвецов, спросил:

– И за что ты их так? Что говорили, что спрашивали?

Шэйн отвечал, убирая кровь с пола простынёй, которую сдёрнул со своей постели:

– Искали «моего друга с гербом Лавардена». А за что… угрозы мне их не понравились!

Шэйн хотел утереть пот со лба тыльной стороной ладони, но вовремя заметил, что она забрызгана кровью, и замер. Он вытер руки об ту же простыню на полу, хотя это почти не принесло результатов, и продолжил:

– Я так понимаю, Найдегер не входит в список твоих лучших друзей. У тебя тут слава, как у меня в Лавардене, что ли? Зачем ты им, Борен?

Разведчик услышал шаги позади себя, взялся за рукоять меча, но это была служанка – она принесла два ведра воды и ветошь.

– Вот, отмойте, что сможете, а я потом закончу, – робко сказала девушка. – Вылить можете в окно из второй комнаты, которую сняли.

Борен сделал шаг в её сторону, принял вёдра и решил извиниться:

– Мы заплатим за ущерб, прости моего компаньона и меня заодно. И никому не рассказывай о том, что видела, хорошо? Оба молчите. Ответ для всех, кто спросит об этих покойниках: «те двое ушли куда-то ещё», ладно? А нас вы тут не видели вовсе, мы передохнули пару часов и исчезли бесследно.

Девушка быстро кивнула несколько раз и стала нервно тереть плечи. Борен заметил дрожь в руках служанки, подошёл ближе и аккуратно коснулся её пальцев. Девушка вздрогнула, она боялась поднять глаза или сказать лишнее слово.

– Не бойся… – прошептал Борен с какой-то неожиданной заботой в голосе. – Тебе ничто не угрожает. А если будет угрожать, мы защитим, я обещаю. Занимайтесь своими делами и поменьше болтайте – это всё, о чём я прошу.

Девушка снова кивнула и поспешила на первый этаж. Борен проводил её обеспокоенным взглядом, вернулся в залитую кровью комнату Шэйна и закрыл за собой дверь.

Хоть какой-то порядок был достигнут только через два часа. Тёмные пятна на полу и вонь всё равно остались, а два мёртвых крупных тела аккуратно лежали у стены, но теперь хотя бы ступни не прилипали к полу из-за свежей крови. Шэйн узнал, что Борена ищут из-за секретов, которые он выведал у слуг Найдегера – их было бы достаточно для того, чтобы публично опозорить лорда и окончательно уничтожить его авторитет в глазах горожан, которые и так не спешили им восторгаться. И теперь перед напарниками появилось сразу две новых проблемы: нужно было сбросить все «хвосты» и раздобыть денег, чтобы компенсировать трактирщику и его служанке принесённые беды, а заодно купить второго коня. Первый вопрос взялся решать Борен, а второй – Шэйн. В середине дня они экипировались и разошлись из трактира в разные стороны.

Шэйн прогуливался по Тоссену в поисках «добычи», как он обычно называл это, и искал по наводке Борена центральную рыночную площадь. Он порой останавливался и поправлял на себе одежду, которая была ещё влажной после стирки, и в такие моменты незаметно оглядывался, прикидывая будущую наживу – кошелёк здесь, несколько монет там, один неаккуратно висящий мешочек с деньгами, а вот, на краю рынка, чья-то бледная рука брезгливо щупает янтарное ожерелье и примеряет его с прилавка.

Шэйн замедлил шаг и увидел статную женщину, которая носила серебряную диадему с драгоценными камнями, меховой плащ и элегантные перчатки до локтя. Подобно хищнику, он надел капюшон и стал ходить вокруг неё неспешными кругами, терялся в толпе, прятался за прилавками и тучными телами торговцев, а затем снова выглядывал. Уже через несколько секунд стало ясно, что её охраняют два человека, которые держатся на расстоянии двух шагов от своей протеже – оба носили одноручные мечи и были закованы в тяжёлые латы. Их лица были скрыты стальными решётчатыми забралами, и Шэйн сразу же придумал, как их отвлечь. Проходя ещё один круг, он увидел, что женщина купила себе одно ожерелье и поглядывала на второе. Её кошель с деньгами висел спереди на поясе, а потому украсть его было бы непросто – тогда Шэйну придётся действовать грубо, а это может привести к кратковременной борьбе, задержке в несколько секунд и смерти от рук её защитников. Вариантов было несколько: попытаться срезать кошель на бегу и скрыться от латников, дезориентировать воинов сухой смесью и забрать кошель силой или не бороться с женщиной, а угрожать ей оружием и взять её в заложники, после чего выиграть себе немного времени и сбежать. Для начала Шэйн решил раздобыть нужную ему смесь: он стянул у проходящего мимо зеваки мешочек с монетами, разрезал его на двое, купил у торговца в середине площади чёрный перец и отошёл в сторону, поглядывая на свою цель.

Шэйн сел на скамью у стены на краю рынка, положил себе по мешочку на оба колена, насыпал в них чёрный горошек и стал толочь его подобранным с земли камешком. Он замешал перец с небольшим количеством пыли, которую подобрал с дороги под ногами, и закрыл. Его нос вдруг защекотали перчинки, взмывшие в воздух, отчего Шэйн чихнул и невольно улыбнулся – именно это и было ему нужно. Он завернул две тканевые бомбочки с перцем и пылью, закрыл их не слишком плотно и вздохнул, предвкушая очередной весёлый побег от рыцарей по городским переулкам и крышам. Шэйн убедился, что женщина, покупающая украшения, всё ещё на том же месте, а её стражи по-прежнему беспечно стоят рядом, не беспокоясь о своей судьбе. Он уже дёрнулся, чтобы подняться со скамьи, но вдруг почувствовал на себе тяжесть чужого пристального взгляда и присел обратно.

Рядом, на другом конце скамьи, всё это время незаметно сидел сухопарый бородатый старик с густыми мохнатыми бровями. Его глаза были посажены так глубоко и скрыты под таким слоем морщин, что даже при дневном свете их было не различить, но тем не менее Шэйн явно ощущал, что старик следит за ним. Вор вздохнул и с лёгким раздражением спросил:

– Ну что? Чем я тебя так заинтересовал, старик?

Морщинистое лицо исказилось в ухмылке, которая тут же исчезла. Старик пошевелил сухими губами и задал ответный вопрос:

– Ты уверен, что хочешь это сделать?

Его голос был тихим и сухим, как утренний южный ветер. Шэйн напрягся и, ещё не встав со скамьи, наклонился чуть ближе к собеседнику:

– Что… сделать?

Старик снова пошевелил губами, прежде чем придать словам громкость, и пояснил:

– Сбить с толку рыцарей, забрать её богатства. Думаешь, это будет так просто?

Шэйн широко раскрыл глаза, но тут же постарался принять невозмутимый вид:

– Каких рыцарей? Я не понимаю, о чём ты. Ты, наверное, переборщил с элем, старик, так что я…

– Зря ты так дрожишь, – перебил его старик, приводя Шэйна из удивления в лёгкий ужас. – Я не опасен для тебя. Но эта женщина – племянница лорда. Так ли тебе нужны деньги? Ведь ты уже смог стащить кошель у незнакомца, мог бы повторить это несколько раз и удовлетвориться добычей.

«Добычей» – мысленно повторил Шэйн и замер. Он не мог найти слов, а старик, чьи глаза были скрыты от света, как будто видел всё насквозь:

– Впрочем, тебе решать. Я понаблюдаю за тобой, если ты не против. Тут редко бывают интересные люди, на этой душной площади, но я знал, что сегодня что-то произойдёт. Ты ведь не отсюда, правда? Такой дерзкий и при этом осторожный, взгляд хищника. Но для волка ты мелок, а для горной пумы слишком пуглив. Может… змей?

– Да откуда ты всё… – Шэйн, уже будучи в полном шоке, заговорил, но старик снова прервал его.

– Я не слеп. Я вижу тебя и вижу твои намерения. Когда-то я тоже тянул руки к чужому, стремился… – на этом слове он опустил лицо и потёр пальцами левую ладонь.

На левой руке старика отсутствовали указательный и средний палец. Шэйн утратил чувство реальности, всё это казалось ему паранормальным. Он потянулся к плечу старика – хотел убедиться в том, что тот настоящий, но собеседник опередил его вопросы:

– Да здесь я, дышу, живу. Пырни меня – увидишь кровь. Обними и почувствуешь тепло моей увядающей жизни. Иди, змей. Лови свою мышь. Но если с башни за тобой прилетит хищник покрупнее, ты вспомнишь, что я тебя предупреждал.

Шэйн прильнул к стене и молча просидел несколько секунд. Его сознание затерялось в пучине загадок: кто был этот человек? Как он мог опередить все вопросы, но при этом оставить ещё больше загадок? И стоит ли всё-таки воровать у племянницы лорда?

Когда Шэйн пришёл в себя, старика рядом уже не было, а стражи племянницы Найдегера шли за угол большого дома на центральной улице, следуя за своей госпожой. Шэйн спохватился и быстрым шагом пошёл за ними. Он спешно обходил людей, лёгкими прыжками огибал прилавки и внезапно возникнувшие препятствия, а когда оказался за углом, увидел племянницу Найдегера в трёх шагах перед собой. Шэйн вздрогнул и остановился – его всё ещё не отпускал странный озноб после разговора со стариком. Теперь он не мог избавиться от тревоги и чувства, что во всей этой ситуации что-то не так, как должно быть. Один из рыцарей развернулся к нему и придвинул руку чуть ближе к рукояти меча.

– В чём дело? – раздался приглушённый стальным шлемом бас.

– Я… – Шэйн замешкался, но, как это обычно и бывало, решил адаптироваться под последствия своих же собственных ошибок. – Я лишь увидел, кого вы сопровождаете и был поражён красотой вашей госпожи.

Племянница Найдегера, остановившаяся для разговора с торговцем, услышала эти слова и обернулась. Она встала перед Шэйном – изящная, дорого одетая, с тонкими чертами лица и стервозным, немного злым взглядом пронзительных голубых глаз. На самом деле, она не казалась Шэйну такой уж красивой, но для того, чтобы подготовиться к реализации своих идей, нужно было разыграть свидетелей будущего преступления и его жертву:

– Боги милостивые! – вскрикнул Шэйн и пал на колени.

Рыцари встали по бокам, а женщина находилась в центре. Шэйн считал это расположение идеальным. Он держал обе перечные бомбочки в левой руке, которую осторожно поднял перед собой:

– Позвольте мне, жалкому проходимцу, преподнести вам дар из далёких земель, из провинций по ту сторону гор… – Шэйн выставил перед собой ладонь с бомбочками, а второй рукой стал медленно раскрывать их и готовить к использованию.

– Что это? – заинтересовалась женщина, свысока глядя на вора.

– Это… – наигранно дрожащим голосом заговорил Шэйн. – Уникальные смеси специй с востока, которые позволяют…

– Постойте, госпожа, – напрягся один из рыцарей, глядя на два маленьких свёртка, но его осознание угрозы пришло слишком поздно.

Шэйн твёрдо упёрся правой ногой в землю, рванулся вверх, разделил бомбочки и бросил их в лица рыцарей. Они стали размахивать руками, ругаться, чихать и кашлять, но Шэйн не собирался терять те несколько секунд, которые выиграл – он сбил свою цель с ног, молниеносным движением срезал её пояс с кошелём, сдёрнул ожерелье с шеи, прыгнул вперёд и побежал так быстро, как мог. Рыцари чихали и кашляли, а между них надрывисто заверещал женский голос:

– Хватайте его, болваны!

Шэйн нёсся по улице, пока не достиг ближайшего переулка, свернул туда, запрыгнул на козырёк входа в чей-то подвал, оттолкнулся от него и зацепился за балкон, а там уже подтянулся, закинул ноги и перевалился через перила. За дверью балкона оказался обнажённый мужчина, который вертелся перед зеркалом и примерял на себя разную одежду. Он заметил незваного гостя и заревел:

– Это что за беззаконие! Частная собственность! Проваливай, нелюдь треклятый!

Шэйн встал на перила балкона, прыгнул с них до крыши этого дома, который оказался двухэтажным, забрался наверх, сделал несколько шагов и сел на месте.

– Ух… – выдохнул он и вспомнил недавний разговор с загадочным незнакомцем. – Видишь, старик? Я справился.

Шэйн переждал беспорядок, воцарившийся на улице, прошёл по крышам три улицы и перед спуском проверил содержимое кошелька – там было несколько десятков золотых монет. Увидев их, Шэйн довольно улыбнулся, спрятал ожерелье в этот же кошель и скрыл его под одеждой.

На улицах стало шумно, все так и судачили о том, что у племянницы Найдегера украли деньги и украшения, а сплетни, переменчивые по своей природе, обрастали новыми красками – кто-то говорил, что её изнасиловали, кто-то добавлял, что личные стражи были зверски убиты, а кто-то и вовсе утверждал, что несчастную девушку похитили вместе с её богатствами. Слушая это по пути к конюшне, удачливый вор лишь тихо посмеивался.

Не желая пешком идти до перевала Фанлона, Шэйн купил себе быстрого и здорового светло-серого, почти белого коня, которого, со слов владельца конюшни, звали Анталис. Держа его под уздцы, Шэйн привёл скакуна к таверне, привязал рядом с вороным конём Борена и переложил в свои седельные сумки всё то, что принадлежало лично ему. Остатки еды, переданной Дальмой, уже испортились, и от них пришлось избавиться, а всё остальное было на месте: рогатины для костра, арбалет Содэйна, пара запасных ножей и связка сушёных грибов, которых осталось всего несколько штук. Уже отходя от коней, Шэйн вдруг подумал, что чего-то всё же не хватает – он обернулся и понял, что куда-то пропали срубленные оленьи рога, но само их наличие в скарбе казалось Шэйну странным, так что он лишь пожал плечами и вернулся в трактир.

К вечеру вернулся и Борен. Он с приятным удивлением обнаружил прекрасного коня рядом со своим, но любую радость перебивало раздражение от тех слухов, что разлетелись по городу в этот день: некий хитрый и неуловимый наглец обокрал Надину, племянницу лорда, прямо посреди улицы. Когда Борен зашёл в трактир, в обеденном зале стоял невыносимый шум. Посетители разделились на две группы – одни поддерживали лорда и местных авторитетов, а другие считали, что только воры и убийцы могут восстановить справедливость в городе, потому что «клин нужно выбивать клином». Кто-то из толпы выкрикнул:

– Они забирают наши деньги и жизни, не боясь замараться! Так почему нам нужно бояться? Этот парень – герой!

Но в ответ незамедлительно прозвучало:

– И что, хотите, чтобы разбойники пришли к власти? Тогда этот город обречён!

– Он уже давно обречён! – раздался третий голос. – Может, хоть теперь что-то изменится!

В углу зала, за самым дальним столом, молча сидел Шэйн и улыбался, слушая споры горожан. Он заметил вошедшего Борена и приветственно помахал ладонью. Борен кивнул ему на лестницу, ведущую на второй этаж, и вскоре они встретились в комнате Шэйна. Разведчик закрыл дверь на замок и заметил, что мёртвых тел в комнате уже нет, а дощатый пол был вычищен. Борен подошёл ближе к напарнику и заговорил:

– Нам нужно срочно отсюда валить. Чем дольше мы остаёмся в городе, тем больше наживаем проблем, потому что ты, очевидно, не умеешь тихо сидеть в укрытии.

– Умею, – беспечно отмахнулся Шэйн. – Но надолго меня не хватает. Зато теперь смотри, как всё их нутро наружу полезло, спорят и спорят! Я лишь дал людям повод выговориться, а то они ходят с такими лицами, как будто дерьма в рот набрали. Держать в себе слишком много тайн – вредно для здоровья.

– Правда? И это ты мне говоришь? – Борен посмотрел в глаза собеседнику и недовольно упёр руки в пояс.

– А я хоть что-то от тебя скрывал? – усмехнулся Шэйн. – Ладно, не переживай так, приятель! Предлагаю переночевать, а утром выдвигаться, потому что сейчас городские ворота перекрыли и ищут вора, который… я.

– Помельче рыбу ты найти не мог, чтоб тебя… Повезло, что Ренамир задерживается. Мои информаторы сказали, что в Пелетейне какие-то беспорядки из-за его реформ, он разберётся и выдвинется в Никантир, в Зал Совета. Нам нужно перехватить его до того, как он туда попадёт.

Борен вздохнул и подошёл к окну. Его раздражала беспечность Шэйна и его способы добычи денег, но все свои задачи в Тоссене они всё же выполнили, теперь нужно было лишь выбраться отсюда.

– Конь-то хоть не ворованный? – спросил разведчик, повернувшись через плечо.

– Купил на грязные лордовские деньги, – ухмыльнулся Шэйн, вытащил кошель с монетами и положил его на тумбу рядом со своей кроватью.

– И сколько там?

– Хватит на то, чтобы прокормить городское ополчение.

Борен обернулся и посмотрел на кошель. Он был опытным человеком во многих сферах деятельности, но плохо понимал цену денег, ведь чаще жил на то, что предоставлял Тавиш, или питался дарами природы в своих дальних путешествиях к границам. Шэйн был в этом его полной противоположностью – он осознавал значимость каждого медяка и, если он говорил, что в кошеле много денег, значит, их действительно было много.

Шэйн небрежно упал на кровать и упёр взгляд в потолок:

– Может, стражу подкупим, раз нам надо спешить?

– Нет, – сурово ответил Борен и снова уставился на улицу через окно. – Подозрения вызовем. Нам не нужны лишние хвосты. Тихо пересидим здесь до завтра и выдвинемся. Деньги надёжно спрячь и будь готов быстро скакать по дороге. И дверь на ночь запирай. И оружие держи под рукой. И…

– Я понял, понял, – прервал его Шэйн. – Буду осторожнее, чем обычно.

– Уж постарайся. Я пойду спать.

Шэйн проводил его взглядом, затем поднялся и снова запер дверь. Теперь ему оставалось надеяться, что завтра им удастся пересечь городские ворота и сбежать на север. Он прошёлся по комнате, спрятал деньги, ослабил ремни и лёг спать прямо в одежде – для него это было обычным делом, теперь отличалось лишь то, что перед сном он представлял, как будет действовать, если на него нападут на городских улицах или у ворот. Шэйн прокручивал в голове различные вариации схваток со стражей и не заметил, как уснул.

После ночи без сновидений Шэйн проснулся от скрипа половых досок где-то рядом. Он открыл глаза и хотел подняться, но у его горла вдруг снова оказалось оружие – в этот раз деревянная дубинка.

– Да вы издеваетесь… – простонал Шэйн и тут же получил по лицу.

Борен в этот момент сидел на своей кровати и внимательно слушал, что происходит – он был уверен, что за ним пришли люди Найдегера, но не мог понять, почему они в первую очередь зашли к Шэйну. Шаги, ругань, визг служанки, стук дерева, а затем всё затихло. Скрип досок с небольшими паузами приближался к двери в комнату Борена. Разведчик встал с кровати, подошёл к выходу и затих за дверью с мечом в руке. Шёпот врагов послышался у дверной скважины, в которую тут же поползла отмычка, издавая тихий железный скрежет. Борен крепко сжал оружие в руке и про себя трижды проклял Шэйна за его беспечность и клептоманию. Он ещё вчера знал, что лишняя ночь в городе ничем хорошим не кончится, но решил испытать судьбу. Испытал – и судьба ожидаемо победила.

Дверь тихо отворилась, внутрь просунулось лезвие, затем рука и плечо. Борен бесшумно занёс меч и, когда незнакомец показал свою голову, раздался звук, для которого в человеческих языках не существует единого слова – хруст костей, шипение стремящейся наружу крови и свист стали, рассекающей плоть, одновременно. Голова разбойника слетела на пол. Один из его товарищей по миссии ворвался внутрь, но от его внезапного удара Борен успел отскочить в дальнюю часть комнаты. Бандит встал у двери и уставился на врага – сначала в гневе, затем в какой-то ненормальной одержимости. Это был коренастый мужчина небольшого роста с круглым, глупым лицом. Он улыбнулся широко и уродливо, потому как не имел половины зубов, и сказал:

– Не борись. Тебя живым хотят. Дружка твоего, ворюгу, тоже пока придержим, а потом скормим свиньям, но ты… у командира на твою лаварденскую мордашку особые планы. Это же надо было вам в одном трактире заночевать!

«Хотят живым?» – про себя удивился Борен. Он решил этому препятствовать. Человек перед ним явно был из тех, кто несдержан, эмоционален и падок на провокации.

– Кажется, я тебя помню! – с наигранным сомнением ответил Борен и расставил ноги чуть шире, готовясь к бою. – Тебя Найдегер в своей тайной переписке ласково называл: «тот тупорылый ублюдок».

– Что?! – заревел бандит и, не сдержавшись, бросился на Борена и замахнулся деревянной дубиной.

Борен на это рассчитывал и сделал ответный рывок вперёд. Он с незримой скоростью перевёл клинок вниз и с размаху нанёс удар по руке противника. Кисть бандита, сжимавшая дубину, подлетела к потолку и забрызгала кровью и своего бывшего владельца, и Борена. Искалеченный захватчик посмотрел на обрубленное запястье, отшатнулся назад и на секунду замер. В момент шока лезвие Борена настигло его второй раз – вонзилось в верхнюю часть живота и пробило плоть и одежду, прежде чем вышло справа от позвоночника. У бандита закатились глаза и подкосились ноги. Борен схватил его за плечо и приблизился, чтобы задать последний вопрос:

– Как вы узнали, что мы оба здесь? Говори, и я подарю тебе быструю смерть.

Разбойник кашлянул кровью и прохрипел:

– За ним… пришли. Про тебя не знали, служанка растрепала… Прошу!

Борен вонзил лезвие ещё глубже, а второй рукой с размаху треснул бандиту по лицу, отчего тот потерял сознание, а может, сразу простился с жизнью. Разведчик лишь подтолкнул его в сторону, чтобы тело само сползло с меча. Борен отдышался, перешагнул через трупы и вышел в коридор. Он чувствовал раздражение не только от того, что Шэйн его невольно подставил, но и от того, что служанка и трактирщик не смогли соблюсти их маленькую договорённость. Желание обвинить их в происходящем пошатнулось, когда в коридоре он увидел ту самую девушку лежащей у стены с перерезанным горлом. Она крепко сжимала в руке окровавленный платок, рядом лежал поднос, а в её глазах отражалась мёртвая, безмолвная печаль, которую смерть оставляет на лице всякой невинной жертвы.

– Твари… – прорычал Борен, вытер окровавленную руку об куртку, чтобы рукоять в ней не скользила, и снова взялся за меч.

Внизу слышалась многоголосая брань и удары по дереву, а в комнате Шэйна наступила подозрительная тишина. Борен пошёл к двери напарника, наступая только на самые края досок, чтобы они не скрипели. Он приготовился ко второй схватке – теперь уже в комнате Шэйна. Но когда он осторожно заглянул за дверь, что-то внутри него сжалось от вида побитого напарника. Вор лежал на полу без сознания, на его лице была пара синяков и ссадин. Борен замялся на лишнюю секунду, столкнувшись с незнакомой эмоцией, и один из захватчиков заметил его. Высокий тренированный бандит с лысой головой обернулся и вскрикнул:

– Ты! Ястреб, его надо живым брать, это тот самый…

Борен вышел из-за стены, сделал шаг в комнату с мечом наперевес и сказал:

– Ястреб? Что за дурацкое прозвище…

Перед ним было три человека. Все они были вооружены дубинами, а в комнате было достаточно тесно для групповой схватки, к тому же у Борена было намного больше опыта в бою на открытом пространстве. Высокий и лысый встал правее, у окна, и размахивал дубиной перед собой. «Ястреб», сгорбившийся над Шэйном, обернулся и показал причину своего прозвища: у него был горбатый выразительный нос и яркие, почти жёлтого цвета глаза под чёрными бровями. Третий бандит в комнате встал слева от главного, у кровати Шэйна, – он был поменьше ростом и довольно худой, но на руках виднелись рельефные мышцы и набухшие вены, проступающие сквозь тонкую кожу.

Ястреб вздохнул, осмотрел Борена и сказал:

– Может, обойдёмся без лишней крови? Если бы я сразу знал, что вы оба здесь, визит выглядел бы иначе. Порой, погнавшись за одним зайцем, убиваешь обоих – удивительно!

Борен помотал головой и покрепче сжал меч:

– Извини, но я усложню тебе задачу. Если в твоей голове человеческий мозг, а не птичий, то ты должен понимать, что Найдегер – сраное убожество и садист. Живьём я к нему не отправлюсь.

Ястреб на секунду глянул в окно и кивнул:

– Да…

Его товарищи удивлённо переглянулись, а предводитель тут же продолжил:

– Но он хорошо нам платит. Кормит нас. Мы же избавляем его от угроз. Как только с ворот пришла весть, что в город въехал человек с гербом Лавардена на плаще, я сразу почувствовал, что это можешь быть ты. Странно, что ты не додумался спрятать его… зачем показался?

Борен хмыкнул и ответил, не расслабляясь ни на секунду:

– Хотел проверить вашу бдительность и зря понадеялся, что вы позабыли старые обиды. С пониманием людей у меня всегда было не очень.

– Правда? – Ястреб приподнял правую бровь, изображая лёгкое удивление. – По результатам твоего прошлого визита так не скажешь.

– Случайный успех. Я был молод и удачлив, – спокойно парировал Борен. – Да и каждый второй в городе уже, небось, знает, что Найдегер спит в одной кровати со своей сестрой.

Высокий лысый бандит изумился и воскликнул:

– Чего ты сказал?!

Он вопросительно уставился на Ястреба, но тот не сводил жёлтых глаз с Борена и говорил лишь с ним:

– Вот поэтому-то мы тебя и не забыли, лаварденец. Никто этого не знает. И так должно оставаться впредь. Опусти меч!

Борен слегка улыбнулся и продолжил:

– То есть, про то, что «племянница» – это его дочь, тоже никто не знает?

– Чего-о?! – повторил высокий бандит и вытаращил глаза.

Ястреб сделал шаг вперёд и заговорил с тихой злобой в голосе:

– Заткни пасть и бросай оружие… Сейчас же!

Но Борен будто игнорировал угрозу:

– И вообще странно вы всё спланировали, я ведь мог сбежать! Просто друга оставлять не хотел, но тут столько открытых окон, балконов, есть люк на чердак…

Низкорослый бандит впервые за несколько минут подал голос:

– Вокруг сорок наших людей, тебе не уйти!

Он звучал нервно, испуганно. Ястреб коротко посмотрел на него и нахмурился. Высокий бандит сначала даже хотел что-то возразить, но всё вовремя понял и остановился.

– Их явно не сорок, – снова слегка улыбнулся Борен. – Их не больше дюжины, двоих я уже убил. Сейчас вас перережу и…

– Мне это надоело! – прорычал Ястреб и ринулся вперёд, но произошло то, чего он не мог ожидать.

За его спиной возник Шэйн, выпрямился в полный рост, быстро размахнулся ножом и крикнул:

– Мне тоже!

Он вонзил лезвие в спину Ястреба до самой рукояти, повалил его на пол и истошно завопил:

– Руби их, Борен!

И Борен начал рубить. Он ринулся на низкорослого бандита и решил сразу от него избавиться. Бедолага и так боялся худших исходов, а тут ещё и внезапное нападение Шэйна, от которого он просто потерялся в пространстве и не успел среагировать. Его живот был вспорот от бока до бока раньше, чем он понял, что происходит. Но выживший напарник не растерялся – ударил Борена дубиной по лопаткам, прибил его к стене и одной рукой зажал запястье вооружённой руки разведчика, а другой стал его душить. Борен был хорошо тренирован, но оказался в неудобном положении для получения превосходства. Он пытался отбиться ногами, сбить с себя душащую руку, но постепенно терял контроль. Шэйн заметил это, прекратил кромсать ножом Ястреба и бросился спасать друга – он с небольшого разгона вонзил нож в поясницу бандита, выдернул его обратно и тут же вонзил в середину спины, разрезая мышцы, идущие вдоль позвоночника. Борен освободился от рук врага и перерезал ему горло мечом. В живых остался только низкий, напуганный до смерти захватчик, который лежал у кровати Шэйна, не моргая смотрел на свой разрезанный живот и тихо рыдал. Борен подошёл к нему и приставил меч к горлу.

– Нет… – простонал бандит. – Пожалуйста… Мне плевать на них всех… и… и на лорда вшивого. Просто деньги были нужны, вот и… вот и хрен мне, сдохну, как собака.

По щекам бандита одна за другой катились слёзы, смешивались с каплями крови на лице и падали на рубаху. Из-под его трясущихся пальцев виднелись внутренности, которые так и грозились вывалиться наружу. Он попросил пощады, но тут же поник, и в его глазах отразилось смирение с неизбежной смертью.

– Мне это знакомо, – с неожиданным сочувствием сказал Шэйн, глядя на того, кто минуту назад был ему врагом. – Пожалей.

Бандит запрокинул голову, обнажая молодую загорелую шею, и сказал:

– Нет… толку. Не жилец я. Режь, избавь от мучений.

Борен не стал перерезать ему горло, но приставил острие меча к груди – там, где у бандита должно быть сердце. Шэйн отвернулся и стал спешно собирать свои вещи. Бандит закрыл глаза и через секунду, не издав ни единого лишнего звука, простился с жизнью. Борен вытер меч об его одежду и убрал в ножны. Он посмотрел на Шэйна, который уже перекинул через торс мешок на верёвке, и сказал:

– Есть разговор, но потом. Сейчас надо убираться отсюда.

– Ага, – печально согласился Шэйн, чувствуя, что вина за все отнятые сегодня жизни лежит на нём.

Они вылезли в окно, спустились по навесу, устланному соломой, и спрыгнули на дорогу прямо перед своими скакунами. Здесь же стоял ещё один человек с дубиной, спиной к ним – сутулый, среднего роста, с нелепым тканевым койфом на голове. Он не заметил, что поводья были сняты с коновязи и что в одну из седельных сумок Борен старательно запихивал свёрнутый плащ с гербом. Бандит обернулся, увидел внезапно оказавшихся в сёдлах наездников и закричал:

– Эй! Стоять! Коней не трогать! Вы кто такие?!

Борен пожал плечами и ответил:

– Наверное, те, за кем вы пришли.

Шэйн широко улыбнулся, поклонился бандиту из седла и добавил:

– И те, кого вы упустили!

Бандит стал размахивать дубиной и кричать, но Борен проигнорировал его, натянул поводья и перевёл коня с места сразу в галоп. Шэйн этого не умел, поэтому разогнался по улице более постепенно, но и он не оставил врагам шанса угнаться. Из трактира наружу выбежал ещё один захватчик и закричал на всю улицу:

– Ястреба убили!

В этот момент напарники уже скрылись среди улиц. Без лишних подозрений и погони они миновали восточный Тоссен, бурей пролетели мимо городских ворот и вышли из шумного, беспокойного города на дорогу, по которой поехали дальше на север – к перевалу Фанлона. Через некоторое время Шэйн хлестнул поводьями, поравнялся с напарником и обречённо произнёс:

– Ну, начинай свой «разговор». А то я не пойму, от чего меня распирает сильнее – от страха или от интриги.

Борен вздохнул и заговорил:

– Надеюсь, ты понимаешь, сколько людей сегодня пострадало. Когда ты отправился «за деньгами», я знал, как именно ты их добудешь, но положился на твой опыт и навыки. Думал, ты прошмыгнёшь по рынку, сдёрнешь пару кошелей, и все будут счастливы. А ты обокрал Надину, чтоб её! И привёл к нам целую кучу головорезов Найдегера!

– «Пострадало людей» – это сильно сказано, они ведь бесчестные твари, которые за монету тебе глотку перережут, – оправдывался Шэйн.

– Я говорю не о них, а о служанке, которой они как раз перерезали горло, пока ты притворялся отрубившимся! Они узнали, что я тоже в этом трактире и решили тихо подобраться. Но тихо не получилось. Возможно, трактирщик тоже мёртв, а то и пара-тройка невинных посетителей!

Шэйн обдумал всё произошедшее и ему показалось, что виноват не он один:

– Но погоди, ты же пошёл «подчищать хвосты»! Видно, так себе подчистил, раз к нам припёрлась целая армия болванов с дубинками, которая хотела избавиться от меня, а тебя взять живьём. Они не говорили: «Это он свистнул кошель Надины», их целью были мы оба!

Борен замолчал на несколько секунд, а затем спокойно и мрачно ответил:

– Обо мне они узнали случайно. И ты знаешь не всё. Вчера я избавился от преследователей и наблюдателей, но… ты всполошил город, подтолкнул лорда спустись псов с цепей. Пусть даже виноваты мы оба, и всё же… Ладно, не важно. Напортачили, теперь жить с этим.

Шэйн заметил, что его напарник стал печальнее, и теперь захотел поддержать его как друга и как человека, с которым его связывала уже целая цепочка событий:

– Эй, мы ведь идём этим путём ради великой цели, так? Спасаем целый город от ужасной осады. С самого начала было ясно, что это не беззаботная поездка в соседний край. Ты исполняешь приказ своего почти-отца, а я хочу спасти мать. Украли деньги? Значит, нам они нужнее. Пролили кровь? Значит, так было надо.

Борен нахмурился и недовольно пробурчал в ответ:

– Ты думаешь только о своей беде, а не о городе. Легкомысленный и живущий без оглядки – наверное, тебе это свойственно.

– А ты? – усмехнулся в ответ Шэйн. – Ты ведь пошёл на это из чувства долга, а не ради лаварденцев. А откуда это чувство? Что это за долг? Да ты просто сам себе не сможешь простить, если окажешься слабаком, который подведёт Тавиша. Он возлагает на тебя огромные надежды. Борен, да он доверил тебе судьбу целого города, ты это понимаешь? Весь Лаварден изменится так, как ты определишь – и так, как решит Ренамир после твоих слов! Конечно, ты понимаешь. И ты не можешь его подвести, ведь никогда не простишь себе поражения. Ну, скажи, что я не прав!

Борен замкнулся. Он осознавал, что доля правды в словах Шэйна точно есть, и сам только недавно говорил о том, что обязан Тавишу жизнью, но ведь он же и привил себе это чувство обязанности и при желании мог от него освободиться. Но «освобождаться» Борен не хотел. Он обладал непоколебимой уверенностью в том, что исполняет своё предназначение – идёт путём, который ему предписан Богами.

– Вот и всё, – продолжил Шэйн, нарушая временную тишину между ними. – Нельзя нам скорбеть сейчас. Нельзя сомневаться. А ты то и дело сомневаешься, как ни посмотрю на твою кислую морду!

Борен серьёзно отнёсся к словам Шэйна и решил, что должен победить в своей внутренней борьбе с совестью:

– Ладно… Едем дальше, впереди нелёгкая дорога. А о своих ошибках и проступках будем печалиться, когда вернёмся домой.

Шэйн улыбнулся и воскликнул:

– Вот это больше похоже на Борена, которого я знаю! Чтоб я совсем успокоился, пригрози ещё убить меня, погляди на меня исподлобья или что-нибудь в этом духе.

Борен даже улыбнулся от этой насмешки и сказал:

– Это успеется.

Напарники замолкли на время и ускоренно двинулись к перевалу Фанлона. Шэйн порой смотрел на Варасский пик, который становился всё ближе, разглядывал пышные леса и узкие речки, через которые были перекинуты дощатые мосты. Дорога до гор была спокойной: Борен в основном молчал и обдумывал события в Тоссене, а Шэйн развлекал его редкими шутками и сдержанно радовался прекрасной солнечной погоде.

Земля под копытами коней постепенно менялась, пока не стала серой пылью и мелкой щебёнкой. Пройдя узкий лесок, Борен остановился посреди дороги и поднял глаза на величественный Варасский пик, уходящий своей вершиной в облака. Они стояли в километре от его подножия, и теперь ни деревья, ни холмы не скрывали всё его титаническое скалистое тело. Шэйн догнал напарника и, увидев горы, широко раскрыл глаза.

– Чтоб мне провалиться… – ошеломлённо пробормотал вор. – Он ещё больше, чем казалось!

Борен улыбнулся и посмотрел на замершего напарника. Шэйн бегал глазами по утёсам, скалам и разломам, украсившим пик. Через перевал от Варасской вершины виднелось Плато Энкарны, а за ним и хребет, носящий то же имя. Борен окинул взглядом эти горные массивы и сказал:

– Каждый раз, приезжая к этому пику, я думаю о нашей ничтожности.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Шэйн, загипнотизированный пейзажем.

Борен медленно повёл коня вперёд и, обводя жестом представший перед ним вид, продолжил:

– Представь огромного рыцаря в латах! Что для него муравьи, суетящиеся под железной ступнёй? Что они могут ему сделать?

– Защекотать, – усмехнулся Шэйн и пожал плечами. – Или заползти в какое-нибудь неудобное место.

– Только на это мы и способны. Временный зуд на теле вечной природы… – грустно заключил разведчик. – Посмотри на эти горы, Шэйн. Они бессмертны! Они видели всех наших предков, увидят любых наших потомков, а сейчас лишь смеются над тем, что грядёт. Смотрят с высоты небес на наши войны, раздор, на жадность и жестокость… Рыцарь может взять ведро воды и в миг уничтожить любой муравейник. А что, если Боги тоже решат дать природе ведро? Выстоят ли наши муравейники?

Шэйн не разделял философский настрой Борена и лишь приподнял брови на секунду. Он был смущён масштабом размышлений напарника и не привык смотреть на мир так широко, поэтому постарался приземлить разговор:

– Нас сейчас беспокоит прежде всего муравейник под названием Лаварден. И нам нужно двигаться дальше, если мы не хотим, чтобы его смыло.

Борен медленно покивал и двинулся дальше по дороге. Шэйн следовал за ним, разглядывая белоснежные вершины.

– Борен! – Шэйн окликнул его и поравнялся на дороге, чтобы было удобнее задавать вопросы. – Ты говорил, что наша цель за перевалом Фанлона. Мы ведь уже на нём, да?

Борен кивнул. Вор, предвкушающий скорое завершение миссии, распалился:

– Так, погоди, и что мы будем делать-то? Найдём армию Ренамира, попытаемся в неё проникнуть и… что?

– Раздобудем форму его солдат, нацепим гербы Геллерхола и придём на аудиенцию. Я передам ему все сведения и предложение Тавиша, выслушаю его и… не знаю. Буду молиться всем Богам, чтобы он согласился и не стал осаждать Лаварден.

– А если он откажется? – беспокоился Шэйн.

– Тогда мы обречены, – Борен опустил взгляд, но тут же встряхнул головой, не желая думать о таком ходе событий.

Напарники следовали намеченному пути до заката, а затем сделали привал на ночь, спрятавшись между скал. Чтобы разжечь хотя бы небольшой костёр и разогреть затвердевшее мясо, Борен использовал старые рогатины в качестве топлива. Была сожжена и пара мешков из скарба, вместе со старыми, испортившимися продуктами. Шэйн попытался откусить зачерствевший хлеб, но лишь поморщился, смыкая на нём зубы, и тоже бросил в огонь. Сняв последние грибы из связки, он разделил их с Бореном, смотал шнур в кольцо и спрятал. Разведчик перепроверил запасы и доложил:

– У нас еды ещё на сутки. За Варасским пиком равнины, там мы можем найти только мелкую дичь или рептилий, сильно не наешься. Я рассчитывал пополниться в нашем трактире, но мы оба помним, что было не до припасов.

– Успели лишь воды набрать, – с сожалением кивнул Шэйн.

– Да… Можно добраться до Гата-Пелерона, в нём водится много живности. Там же и хорошие места, чтобы скрыться и дождаться Ренамира.

– Где это? – не имея ни малейшего понятия о местности, спрашивал Шэйн. – И что, если мы как раз пересечёмся с ним?

Борен поворошил угли палочкой и усмехнулся:

– Думаешь, мы можем упустить из виду целую армию, по голой равнине идущую в Никантир, самый большой город Верувины? Сомневаюсь. Через Гата-Пелерон они точно не пойдут, этот лес непроходим для войска, так что ждём их в поле. Горы не оставляют Ренамиру выбора.

– Опять ты о своих горах, – улыбнулся Шэйн, прожёвывая не самое свежее мясо.

Борен улыбнулся в ответ и посмотрел на чёрный силуэт Варасского пика, за которым робко спряталась луна. Небо этой ночью было ясное, полное звёзд, которые особенно хорошо видны в горах центральной Верувины. Воздух здесь был чистый и свежий – один глубокий вдох как будто сразу наполнял жизненной силой. Борен бывал здесь уже много раз, путешествуя по Верувине ради сведений; он приезжал и в скрытый за хребтами Стайна белокаменный Тагервинд, и в сияющий, пузатый Никантир, покрывший огромный холм своими людными улицами, и в ветренный Геллерхол, разрезающий горизонт мраморным обелиском посреди города, и в Пелетейн, спрятавшийся в восточных лесах. Во всей Верувине было лишь одно место, уехав из которого, Борен никогда не возвращался – Регор. Гордый красный бастион и единственное место, в котором дома возводятся исключительно из камня. Обычно города Верувины разрастаются в горизонтальной плоскости, Регор же – растёт в вертикальной, так и не решаясь выступить подальше от своих ярких многовековых стен. Борен уже стал забывать, как выглядит его родина, но он не горел желанием вспоминать – слишком много ран в его душе бередили улицы каменного города.

– Эй, ты в порядке? – вдруг окликнул его Шэйн, наклонившись пониже, чтобы заглянуть в глаза.

– Что? – встрепенулся Борен. – Да-да, я… просто думал кое о чём.

– Ты двадцать минут просмотрел в одну точку. Видать, нелёгкая была дума, а? Пора спать, напарник. Завтра судьбоносный день.

– Пора, – устало согласился разведчик и расположился у костерка на походном плаще, но вдруг вскочил обратно. – Чуть не забыл! Я хочу кое-что тебе… отдать.

Борен протянул руки к седельным сумкам, снятым с его коня, достал оттуда небольшой тканевый свёрток и вынул из него грубоватый, плоский костяной нож, выточенный из оленьего рога. На месте навершия было отверстие, а у основания лезвия был выгравирован символ. Этот знак принадлежал к старой верувинской письменности и при прочтении звучал как «Ш». Борен протянул нож напарнику и с нетерпением ждал его реакции. Шэйн удивился неожиданному дару от разведчика, осмотрел его в руках и ответил, пародируя его:

– «Отдать»! Это называется подарок, дубина! И… что-то я не помню, когда последний раз получал что-то в дар, кроме еды. Спасибо! Буду носить с собой.

Шэйн достал из своих сумок ожерелье Надины, сдёрнул с него украшения и оставил лишь цепочку, которую продел в рукоять ножа, повесил себе на шею и застегнул.

– Вот теперь… можно спать спокойно, – улыбнулся он, с обычной для него излишней демонстративностью поклонился Борену и расположился на плаще у гаснущего костра.

Борен сдержанно улыбнулся в ответ и лёг с противоположной стороны от огня. Вскоре, под тихий шум горных ветров, они оба задремали.

Ночь прошла спокойно, но утром Шэйн проснулся с готовностью ко всему самому худшему. Он ещё не открыл глаза и решил заранее посмеяться в лицо судьбе:

– Я надеюсь, у моего горла уже чей-то меч или топор, а то будет не интересно.

Но ответа не последовало. Шэйн открыл глаза, поднялся и не увидел вокруг никого живого, в том числе Борена. Плащ разведчика лежал у давно погасшего костра, здесь же осталось его снаряжение, кроме лука и меча. Кони были подвязаны к колышку, вбитому между камней, – осматривались, обнюхивали землю в поисках завтрака. Шэйн подошёл к своему скакуну, погладил его по шее и заговорил:

– Спокойно, Анталис. Скоро выйдем на равнины, там покормитесь. Ты друга моего не видел?

Шэйн осмотрелся и предположил, что Борен отошёл справить нужду или просто изучить местность перед уездом. Вор прошёлся по лагерю, накинул походный плащ и поёжился – утром на перевале было намного холоднее, чем в землях Найдегера. Шли минуты, а Борен всё не возвращался. Шэйн вышел на дорогу, посмотрел в обе стороны, но нигде не обнаружил напарника. Теперь он уже чувствовал явную тревогу, постепенно перерастающую в страх.

– Где же ты есть, любитель гор… – бормотал Шэйн, потирая плечи.

Он вернулся в лагерь и вдруг увидел, как двух коней обходит мужчина со шкурой какого-то маленького животного на плечах. Незнакомец осмотрел лошадей, поглядел на их зубы, копыта, а затем заметил Шэйна и упёр руки в пояс.

– Хорошие кони. Откуда? – спросил он.

В манере этого человека было что-то резкое, агрессивное, громкое по своей натуре. Он явно был не из тех краёв, откуда прибыли напарники. Шэйн медленно опустил пальцы на рукоять меча и напрягся:

– Ты кто такой? И какое тебе дело до наших коней?

Незнакомец проигнорировал эти вопросы и снова оглядел скакунов. Он стал обходить их по очередному кругу, наклонялся то в один бок, то в другой, хлопал их по спине и шее, а затем и вовсе попытался сунуть ногу в стремя коня Борена и запрыгнуть в седло, но вороной скакун отпрыгнул в сторону и сбросил чужака. Мужчина упал на камни и рассмеялся.

– Бойкий! – воскликнул он и поднялся с улыбкой на лице. – Тяжело будет приструнить, сразу не продадим.

– «Продадим»?! – изумился Шэйн и обнажил клинок. – Я тебя ещё раз спрашиваю: кто ты? Отвечай!

Незнакомец посмотрел на меч и усмехнулся:

– Не, брат, вопросы тут не ты задаёшь. Это наш перевал!

– Чей это – «наш»? – переспросил Шэйн. – Куда ни плюнь, всё «чьё-то» тут у вас.

Крепкая рука вдруг обхватила его за шею, а в поясницу упёрлось что-то острое.

– Наш, – прошипел на ухо неприятный, хриплый голос.

Шэйн сперва испугался, а затем вдруг громко захохотал.

– В чём хохма, южанин? – сурово спросил незнакомец, приставший к коням.

Вор отсмеялся и сказал:

– Да вот уже какой день меня пытаются убить за какие-то пустяки: за то, что не туда пришёл, не то взял, не там уснул, не с теми связался… Теперь вдруг я поехал через «ваш» перевал – вот так удача! Но кое в чём вы, ребята, ошиблись. Это не ваш перевал, а наш, – закончил Шэйн с особо угрожающей интонацией.

– Чей это – «наш»? – спародировал его незнакомец и подошёл ближе.

Шэйн надменно занёс голову, не выпуская меча из руки, и ответил:

– Я командир отряда разведчиков из Лавардена. Переверните плащ справа от костра и увидите на нём герб! Сейчас за скалами прячутся семь превосходных стрелков, которые ждут моего приказа. Я не отдал его до сих пор лишь потому, что хочу знать сперва, кто вы такие.

Незнакомец напрягся и стал тревожно осматриваться.

– Лжёшь, собака! – рявкнул он. – Мы осмотрели скалы, никого там не было!

– Плохо смотрели, – с лица Шэйна не сходила довольная улыбка во время всего разговора. – Советую отпустить меня, разворачиваться и уходить, если вам дороги ваши жалкие шкуры. Иначе…