Дело близилось к вечеру, когда я вышел из своей злополучной квартиры на улице Пушкина, в доме под номером 43. Несмотря на довольно поздний час, солнце было высоко, как тому и подобает весной. На улице было ярко, от чего я даже ослеп на секунду, когда только вышел из подъезда.
Снег блестел под весенним солнцем, капли падали с крыш, задорно тарабаня по льду. Так приходящая весна под гордый ритм барабанов пела гимн своего прихода. Прийти она должна была не скоро, но первые лужи уже собирались, грозя на следующее утро превратится в лёд. Но и без того на улице было довольно скользко.
Весна была безжалостна. Она была безжалостна ко всем, делая всех равными в возможности расшибиться о лёд. Но льдом весна не ограничивалась. Сегодня утром я видел, как на мужчину упал снег, прямо с крыши. Огромный сугроб пролетел этажей пять, чтобы расшибить бедолаге прохожему голову. И в этом нет ничего стыдного, чтобы оказаться в травмпункте из-за весны. Она с равной силой и рвением сжигала зиму и крушила человека. Весна. Весна была безжалостна.
– Зачем мы идём туда?
Я услышал этот вопрос из-за спины и почти сразу развернулся, даже несмотря на то, что было довольно очевидно – вопрос был предназначен не мне, ведь я шёл один. Так оно и было – две молодых девушки спешно прошли мимо меня беседуя о чём-то своём. Глядя на них меня охватило морозящее чувство одиночества. От него по моей спине прошли мурашки.
И вправду, зачем я иду туда? Этот вопрос вовсе не свидетельство провалов памяти, нет, я точно помню свою цель. Скорее, стальная цепь моих сомнений, привязанная к шее и тянущаяся аж от самой квартиры, пыталась затащить меня обратно в свою комнату, подальше от взглядов прохожих.
Но к цели своего маршрута я дошёл. Маленькое зданьице на перекрёстке двух никому не нужных улиц. Адрес этого места натурально прилетел мне в лицо, в тот день, когда ветер ударил меня по щеке сорванным объявлением. Объявление обещало помочь с одиночеством.
Лампа накаливания теплила комнату жёлтым светом. Я сидел на стуле и глядел по сторонам. Сидящих было четверо, включая меня, лишь одно место оставалось пустым – его то мы и ждали.
Напротив меня сидел низкорослый мужчина средних лет. Он был смугл, волосы жёсткие, телосложением походил на боксёра с соответствующим грубоватым лицом и щетиной. У него были ярко выраженные надбровные дуги и широкий нос, от чего в моей голове промелькнула постыдная мысль о неандертальцах. Сидел он, стоит сказать, скованно, закрывая себя скрещенными руками. И, как и я оглядывался по сторонам. Я оглядывал его спеша, пробегаясь взглядом, пока не всмотрелся в его глазницы, походившие на два остывших камина, в котором уже даже не тлели чёрные угольки его глаз. Этот взгляд был холодным, остывшим. Место слева от него было пусто – того, кто должен был сидеть там, мы и ждали. Справа же от него, и слева от меня соответственно, сидела девушка, на вид ей было не больше 25, но она имела довольно странную, я бы даже сказал, не свойственную её возрасту манеру закрывать как можно большую область своего тела одеждой. Причём ею она скрывала не только кожу, будучи в широкой мешковатой толстовке с рукавами, достающими аж до средней фаланги пальцев, даже очертания её телосложения были скрыты. Не то чтобы мне это было хоть как-то интересно, дело в примечательности самого факта – так я всегда себе объяснял иногда кажущуюся пугающей манеру наблюдать и детально рассматривать прохожих.
Тишина в комнате стала сгущаться. Казалось, что она уже как насыщенный пар, концентрируется в воздухе, оседая конденсатом на стенах. Откуда за тем, капля за каплей, молчание стекало на пол.
Издали коридора послышался дверной скрип, по старому полу стали стучать чьи-то шаги. Они были медленными, сопровождались шорканьем подошвы, даже стало казаться, что идущий не поднимает своих ног, лишь небрежно переваливая своё тело вперёд.
Теперь протяжным вздохом скрипнула и наша дверь тоже. В комнату вошёл живой труп.
Живым он был, потому что стоял, дышал и даже смог дойти и сесть на своё место. Но трупом его делала абсолютная пустота лица. Я уже допускал себе ранее высказаться об остывших глазах сидящего напротив меня боксёра. Но в его глазах, как оказалось, ещё можно проглядеть жизнь.
Вошедший был куда хуже. Лицом и телом щуплый, вытянутый. Настоящий "мефистофельский" типаж. От своего двойника нашего гостя отличала лишь ясность лица. У демона, благодаря их греховной озорной натуре, куда больше живости в глазах. Вместе с тем Мефистофель сел на тот самый пустующий стул. Началось.
Скрипучий женский голос раздался из-за моей спины. Это не была та девушка, сидящая передо мной. Говорившая встала в центр нашего круга, теперь я смог её разглядеть.