КВТИУ. Театральное училище с танковым уклоном бесплатное чтение

Глава 1

Абитура

Перед тем, как войти куда-либо, подумай, как выходить будешь.

Киевское высшее танковое инженерное училище имени Маршала Советского Союза Якубовского Ивана Игнатьевича… Поступить туда было заветной мечтой многих пацанов со всех просторов нашей необъятной Родины. А Родина наша – это пятнадцать братских республик, не считая автономных областей. Нам тогда дела не было, какой курс доллара к рублю (кстати, курс банка СССР был 73 копейки за один доллар). Мы жили совсем другими интересами. Мы смеялись над жадностью и хапугами, мы презирали трусость и малодушие. В бессмертных произведениях Чехова и Гоголя мы высмеивали чиновников, взяточников, казнокрадов и льстецов. В общем, наше поколение – это поколение романтиков. В каждом дворе пацаны играли на гитаре, упражнялись на турнике, играли в футбол. Одним словом, это было здоровое поколение, не зацикленное на карьере, деньгах и, самое главное, на гаджетах. Последних просто не существовало. Мы ходили в театр, кино, цирк, в спортивные секции, в различные кружки, которых было бесчисленное множество. И, что характерно, совершенно бесплатно. Да, вот такой была наша страна, – могучая и огромная, вселявшая уверенность в завтрашнем дне для советских людей, а для стран НАТО – страшный сон и загадка.

И вот нас, вчерашних школьников – желторотиков, привезли на автобусах и крытых брезентом военных ЗИЛах в учебный центр КВТИУ, в Гореничи. Легендарные Гореничи, где находился парк боевых машин: танков, БМП, БТР и еще множества всяких стендов и тренажеров, включая бассейн для легководолазной подготовки танкистов. Спали мы в палатках, на жестких армейских матрасах, не замечая никаких неудобств, ведь единственная цель была – поступить, сдать экзамены и получить желанную военную форму с курсантскими погонами. Мы с уважением и некоторой завистью смотрели на наших кураторов-пятикурсников, которые уже начали с нами строевую и дисциплинарную подготовку. Для нас они были взрослыми усатыми дядьками с уже солидным опытом воинской службы, почти лейтенанты.

Немного адаптировавшись к условиям армейского палаточного лагеря, я начал замечать некоторые детали и некоторых абитуриентов, отличавшихся от остальных. Поскольку сам я был спортсменом, кандидатом в мастера спорта по классической борьбе, то сразу обращал внимание на физическую форму своих коллег-абитуриентов. Помню свое удивление, когда из общего строя выплыла огромная фигура, похожая на шкаф, с маленькой круглой головой и огромными руками в области трицепсов. Широченная грудная клетка и такая же талия придавали этому парню вид параллелепипеда, а маленькая круглая голова вызвала ассоциацию с динозавром. По своей привычке представил, как бы я боролся на ковре с таким подарком. Первая мысль: если этот монстр упадет сверху, мне уже не выбраться из-под него на белый свет. Мое преимущество – это скорость и технический маневр. Слава богу, и весовая категория у него на полцентнера больше.

Другой персонаж – это сержант, отслуживший срочную службу и поступавший вместе с нами. Да, удивительное рядом. Очень колоритная внешность отличала его от всех остальных. На фоне хорошо сложенного торса короткие плотные ноги придавали ему форму таксы с вытянутым корпусом. Но экзотика на этом не заканчивалась. На небольшую голову был прикреплен нос размером со средний баклажан и уши, которым позавидовал бы любой скрипач. Уши напоминали крылья, которые могли поднять в воздух это атлетическое тело. В завершение этого портрета – круглые глазки с радостным вопросом, усики и маленький рот, который говорил очень быстро и преимущественно шипящими согласными, взбивая обильную пену слюны. Ах, если бы знать свою судьбу заранее! Ведь именно он, этот загадочный парень из глухой белорусской деревни, по иронии судьбы стал моим непосредственным командиром. Но это все случилось позже, а пока мы готовились к серьезным испытаниям, ведь конкурс был нешуточный: двадцать шесть человек на место.

На следующий день после адаптации в военном лагере нас ожидал первый экзамен по физической подготовке. Всего абитуриентам предстояло сдать пять экзаменов: физподготовка, математика устно, физика устно, математика письменно и сочинение по русскому языку. Итак, утром мы вышли на старт: кросс один километр на время. По команде «Марш!» толпа молодых мустангов что есть мочи рванулась вперед. Первые двести метров шли кучно и уверенно, однако, уже метров через триста компактная масса бегунов начала превращаться в тонкую кишку. После пятисот метров дистанции четко определились лидеры – разрядники-легкоатлеты и им сочувствующие, за ними плотно держались спортсмены, подвизавшиеся в других, не беговых видах спорта, а позади – растянувшийся хвост огромного змея. На финише этот хвост представлял зрелище, похожее на рыбок, выброшенных волной на берег: широко выпученные глаза и рот, жадно заглатывающий воздух в переполненные легкие. Не весь хвост приплелся к финишу, многие не уложились во время. Так появились первые пострадавшие, не сдавшие зачет. Суровые правила естественного отбора. А уже через полчаса мы стояли на спортгородке для сдачи зачета по подтягиванию на перекладине. Ну что ж, это была моя стихия. Подтянуться надо было всего-то десять раз, в то время как мой личный рекорд был тридцать раз. Для борцов перекладина, брусья и гири – это родные снаряды, одно удовольствие. Когда прозвучала моя фамилия, я бодро шагнул к перекладине, с легкостью подтянулся пять раз, и от того, что стало вдруг скучно, продолжил выполнять подъемы переворотом. Неожиданно, как ниндзя-невидимка, передо мной возникла фигура подполковника с перекошенным от ярости морщинистым лицом. На кителе его красовался значок – «Мастер спорта СССР».

– 

Вы что, товарищ абитуриент, хотите меня чем-то удивить?! – орал он поставленным командным голосом. – Да я такое видел, что вам и не приснится! – продолжал он свою убойную арию.

Вся моя эйфория и радость от легкости гимнастического зачета мгновенно улетучилась. «Капец, – подумал я, – вот тебе и сходил за хлебушком…»

Но, к счастью, подполковник оказался отходчивым, и зачет мне все же поставили. Вот так я познакомился с начальником кафедры ФИЗО, подполковником по фамилии Шока. Тогда он меня точно шокировал. Я бы назвал его сейчас Электрошока. В дальнейшем кафедра ФИЗО была для меня отдушиной от рутины курсантских будней, так как с первого курса я попал в сборную училища по борьбе, и у нас был свободный выход на тренировку в городе. Часто, правда, мы использовали это время для отдыха и своих личных курсантских планов. Как выяснилось позже, Шока был мастером по пожарно-прикладному спорту. Сборники-борцы посмеивались над ним за глаза, называя его мастером околовсяческих видов спорта или мастером спорта по лыжам в Африке.

Итак, после первого зачета по ФИЗО количество абитуриентов уменьшилось вдвое.

Тем временем в нашем палаточном городке многие парни уже перезнакомились, и, как водится, началось некоторое неформальное разделение на определенные ниши. Кто был музыкантом, играл на гитаре, кто спортсменом, кто юмористом с анекдотами, кто просто серьезный угрюмый хлопец из Барышевки и так далее. А впереди еще четыре экзамена. День на подготовку, а завтра утром к снаряду, как говорят в армии.

В палатке нас было по десять человек. И сосед мой, Валька Гелевей, парень рослый и бывалый, предложил сбегать на рассвете за цветами, чтобы завтра на экзамене предварительно очаровать Милану Ашотовну, физичку в экзаменационной комиссии. Да, Валька был еще тот ходок. Пробивающаяся на его подбородке эспаньолка придавала ему вид настоящего мачо. Чувствовалась уверенность и знание женских дел и тел. Так что я был, как говорят сейчас, полным лохом в этих вопросах против него. Почему в компаньоны он выбрал именно меня, я сообразил только тогда, когда, отмахав в четыре утра пару километров до прапорщицких дач, мне пришлось своим железным прессом лежать на острых кольях деревянного забора головой вниз, срывая пышные астры и гладиолусы с грядок. А Валька, подбадривая и поторапливая, держал в это время мои ноги, создавая из моего туловища двуплечий рычаг с центром опоры возле пупка. Сейчас понимаю, что нас могли попросту отчислить как минимум по двум статьям, если бы застукали за этим занятием. Первое – это самовольная отлучка из лагеря, а второе – это мародерство на даче какого-то уважаемого прапорщика. Но, к нашему счастью, мы, как партизаны, вернулись незамеченными, да еще с двумя трофейными пышными и ароматными букетами.

«Экзамен для меня всегда праздник, профессор!» – было написано на наших лицах, когда мы вошли в аудиторию для сдачи экзамена по физике. Лучезарная улыбка Миланы Ашотовны, не ожидавшей такого внимания, придала уверенности и спокойствия. Однако, рядом с симпатичной физичкой находился еще один субъект, Алексей Георгиевич, доктор физико-математических наук, маленький человечек с огромной головой. Это был неожиданный поворот. В разведданных Вальки Гелевея это обстоятельство отсутствовало. Вообще-то, физика – мой самый любимый предмет. Помню, как летом, переходя в пятый класс, я прочитал учебник физики за пятый класс, словно художественную литературу. Мне всегда была интересна причина физических явлений, как и все, что происходило вокруг нас и внутри нас. С огромным интересом я читал в десятом классе лекции физика доктора Фейнмана, двухтомник, который мне подарил мой отец. Так что Милана Ашотовна досталась Валентину, а мне выпал сектор-приз с Алексеем Георгиевичем. Как говорил великий полководец Суворов: «Главное ввязаться в бой». Взяв билет, я очутился в родной стихии и на предложение получить бонусный балл при ответе без предварительной подготовки отреагировал утвердительно. В итоге – твердая пятерка. Валентин тоже получил положительную оценку от Миланы Ашотовны, уже не помню, какую, но труды были оплачены.

В лагере мы все уже втянулись в ритм армейской жизни, хоть и ходили строем в гражданской одежде. Привыкли рано вставать, бегать утром кросс мимо аудиторий, стекляшек-аквариумов. Аквариумами их называли из-за того, что это были летние веранды со стеклянными стенами. Утром приятная свежесть воздуха и щебет птиц напоминал деревенскую жизнь, но бодрый голос замкомвзводов: «Строиться, взвод!» – тут же возвращал нас в новую действительность. Замкомвзводов назначали из числа абитуриентов-солдат и сержантов, поступавших с нами на общих основаниях. И они, еще не поступив, все же чувствовали свою значимость и превосходство над салагами, своим видом говоря: сержант курсанту неровня.

Но пока вся эта новая реальность вызывала некий восторг, и с каждым экзаменом укреплялось желание стать полноценным настоящим курсантом прославленного училища, единственного в своем роде в Советском Союзе, ведь все остальные танковые училища были чисто командными, четырехгодичными. А здесь мы получали звание не просто лейтенанта, а лейтенант-инженера танковых войск. В Омске было подобие нашего училища, но его, даже с огромной натяжкой, нельзя было сравнить с киевским. В Киеве была огромная материально-техническая база, профессорско-преподавательский состав со множеством кандидатов и докторов наук, военно-научное общество с плотными связями в ведущих научно-исследовательских институтах страны. В Омске много лет спустя я был преподавателем на кафедре восстановления бронетанковой техники. На мой взгляд, это училище напоминало хорошую танковую дивизию, но совсем непохожую на нашу высокотехнологичную базу. Да, друзья, это правда.

Последующие экзамены в нашем палаточном лагере прошли относительно ровно, и, написав сочинение по русскому языку, мы все находились в ожидании приемной комиссии. Войдя в помещение, где располагалась приемная комиссия, я почувствовал некоторое волнение. Начальник училища – генерал-лейтенант танковых войск Колесников Михаил Федосеевич. Это был образ настоящего боевого генерала-танкиста. Мощная лысая голова, могучая шея, широченная спина, спокойный проникающий взгляд, – все это вызывало непроизвольное уважение и смирение. Он был ветераном Великой Отечественной войны и при этом занимался борьбой. За столами сидело еще несколько полковников. Один из них, самый длинный, как баскетболист, с хитрым лукавым взглядом задавал самые провокационные вопросы: про родителей, увлечения, место жительства. На последний вопрос я четко ответил: «Живу в Киеве, раньше в Дарницком районе, последние полгода на Оболони,» – после чего полковник расплылся в широкой улыбке и, похохатывая, сказал: «Так тебе надо медаль давать за освобождение Киева!» Действительно, в те времена Оболонь только начинала застраиваться. Там на фоне девяти- и шестнадцатиэтажек во всю свирепствовали песчаные бури. Пивной завод только закладывали, район был отдаленным и еще без должной, как сейчас говорят, инфраструктуры. Ну, медаль за освобождение Киева он мне так и не дал, но последний редут в виде приемной комиссии был пройден. Этот полковник Коваль, начальник политотдела училища, был еще та штучка – любитель подначек, провокаций. Там же после моего доклада: «Абитуриент Коваленко для представления приемной комиссии прибыл!» – он прищурился и произнес: «Вот моя фамилия, Коваль, – твердая, означает кузнец. Ковальчук – это подмастерье, помощник кузнеца, младший. А Коваленко – это вообще непонятно!»

Первое мое желание было после этих слов провести сокрушающий удар по его мясистому носу, но, сдержав электрический рефлекторный импульс, я сумел совладать с собой, понимая, что все мои труды и решения будут напрасны. Хотя мне тогда показалось, что правое плечо я немного отвел назад для молниеносного удара. Этот эпизод врезался навсегда. Ведь самое сложное в армии – это не физические нагрузки, которые я готов был сколько угодно переносить, а морально-психологическое давление начальника и командира, перед которым ты должен стоять смирно, внимая его умозаключениям.

Радостное известие о зачислении на первый курс легендарного училища сопровождалось приподнятым настроением и даже эйфорией. Все-таки это серьезный первый шаг в самостоятельную жизнь, где мы сами отвечали за свои мысли и поступки, а вместо пап и мам у нас были теперь командиры и начальники, которые и не думали нас баловать печеньками. Но мы тогда еще и сами не очень понимали, куда попали. Мы просто радовались, что прошли первое испытание на прочность характера, что теперь мы – курсанты!

На следующий день нас распределили по факультетам и взводам, погрузили в ЗИЛы и отправили в Киев, в училище.

Глава 2

Без вины виноватый

Часть 1

Разгрузившись на территории, мы оказались в самом сердце училища – на плацу, с трибуной и штендерами по периметру, на которых изображались приемы строевой подготовки.

Я был зачислен на первый курс второго факультета. Всего в училище было два факультета, разница состояла лишь в том, что на первом факультете готовили один взвод танкистов-электриков, а остальные были механиками, как и на нашем втором факультете. Казарма нашего курса находилась на первом этаже четырехэтажного корпуса, который располагался прямо перед плацем. А первый этаж – это образцово-показательная территория для всех начальников и проверяющих, так как осмотр быта курсантов училища начинался с нашей казармы. У великого режиссера Станиславского театр начинался с вешалки, а КВТИУ – с нашей казармы.

После построения на плацу повзводно отправились в парикмахерскую, которая находилась справа от нашей казармы. Пройдя через армейских стилистов, мы все стали выглядеть как одно лицо, с трудом узнавая своих приятелей. Внутри и снаружи головы чувствовалась свежесть от цветочного одеколона и дуновения легкого ветерка. Те, кто уже приобрел новый имидж после встречи со стрекочущей машинкой, выстроились возле каптёрки (для гражданских лиц – кладовая) для получения комплекта модной одежды. В комплект входили кальсоны летние и нательная рубашка, гимнастерка и брюки х/б в сапоги, пара портянок летних (гражданские не подозревают, что портянки бывают еще и зимние) и пара тяжеленных яловых сапог. В дополнительные опции входил брезентовый брючной ремень и кожаный поясной ремень с блестящей латунной бляхой, на которой красовалась пятиконечная звезда с серпом и молотом – символом того, что Советская армия – это армия труда и армия народа.

Подобрав подходящий по размеру комплект, бритые ежики, сидя в проходах казармы на стульях, старательно пришивали петлицы и погоны к своим гимнастеркам, иногда неумело матерясь, когда игла попадала в палец. Петлицы с эмблемами танков, погоны с белыми галунами и буквой «К». Сержанты на погоны пришивали лычки, периодически иронично поглядывали на тех курсантов, кто не очень дружил со швейной иглой. Все знаки отличия должны располагаться в строгом соответствии с Уставом, поэтому некоторым приходилось, отпарывая петлицы и погоны, заходить на повторный круг. Квинтэссенцией этого пошивочного цеха для сотни бритоголовых первокурсников был мастер-класс от сержантского состава по правильной подшивке белоснежных подворотничков. В современной армии об этом ничего не знают, как и о портянках. Польстились на стандарты НАТО с берцами да мокрыми носками, и, думаю, что это не лучшее решение. Да подавляющее число офицеров прошлого времени меня поддержат. Ну, кроме модельера Юдашкина. Но он и не служил, похоже.

Подворотнички подшиты, на два миллиметра возвышаясь над воротником гимнастерки. Теперь следующий мастер-класс – это важный урок на всю оставшуюся жизнь, – правильное наматывание портянок. Если не закрепить этот навык, то страдать будут собственные ноги, не говоря о том, что кросс или марш-бросок с неправильно намотанными портянками просто выведут из строя бойца как боевую единицу из-за истертых в кровь пальцев и стоп. С другой стороны, правильно намотанные портянки – это уникальная вещь. Зимой, в слякоть, попав в любую лужу, сапоги неизбежно промокают, а берцы тем более – сразу и насквозь. Перемотав портянку на сухую сторону, можно спокойно продолжать выполнять боевую задачу. Пока двигался, верхняя часть портянки уже высохла, и при необходимости можно опять перемотать. То есть одна пара портянок может заменить несколько пар носков. Вот с таких базовых солдатских премудростей началась наша курсантская жизнь.

Построение на плацу курса продолжилось строевой подготовкой. Старшина Кургаев был чрезвычайно бодрым и молодцеватым, командовал звучно и протяжно: «Кууууурс! Равняйсь! Смирно! В походную колонну! Повзводно! Шагом, марш!» И могучей поступью в колонну по четыре мы отрабатывали маневры с поворотами и разворотами. Особенно весело было, когда Кургаев давал предварительную команду: «Кууууурс!» – он так распевал букву «У», как будто готовился к экзамену на вокальный факультет консерватории. Но когда он дал команду: «Кууууурс! На месте суй!» – мы чуть не попадали от смеха, интуитивно мы конечно догадались, что это было «Стой», но начали спрашивать друг у друга, что совать, куда совать, ржач сквозь слезы. Конечно, никто нам не позволил веселиться, но мы уже научились смеяться молча и шепотом дублировать: «Кууууурс! На месте суй!»

Часть 2

Наш старшина Кургаев – человек с повышенным чувством ответственности. Он старался быть примером для курсантов в учебе и быту, стремился быть справедливым и выдержанным, одним словом, внутри он был человеком очень порядочным. Он почти не ругался матом. Вместо матерных слов, которые логично могли бы вписаться в воспитательную речь любого командира, он употреблял служебное слово «даже». Слово «даже», очевидно, по его мнению, означало высшую степень чрезвычайности, и, когда он отчитывал курсанта за нерадивость или какой-нибудь залет (грубое нарушение воинской дисциплины), то вместо крепкого и доходчивого словца употреблял слово «даже». К примеру: «Вот что в вас, товарищ курсант, даже, вот, такого хорошего, даже вот есть? Да ничего даже вот такого хорошего даже в вас нету!» Но после даже таких нежностей он не скупился на наряды на службу.

Еще одна особенность нашего старшины, отличавшая его от всех остальных, – это манера его воинского приветствия. Некоторые путают этот термин, называя его отданием чести. Здесь уместно вспомнить старое русское офицерское правило: «Душу – Богу, сердце – женщине, жизнь – Родине, честь – никому». Так вот, прикладывая руку к головному убору во время доклада, наш Кургаев скрючивал пальцы, заводя большой палец внутрь ладони. То ли это было его анатомической особенностью, то ли последствием какой-то травмы, – это так и осталось неизвестным. Но когда зам.начальника факультета увидел при докладе у нашего Толика Кургаева клешню краба возле правого виска, он, взяв его руку, начал пытаться выпрямлять его пальцы, сначала по одному, затем всю ладонь разом. Лично убедившись, что даже ему это не под силу, что старшина – кремень с железными пальцами, и только асфальтоукладочный каток может исправить это недоразумение, он прекратил свои попытки. Ну а мы, курсанты, наблюдая этот цирк, как зам.начфака с сосредоточенным лицом слесаря, рихтующего заготовку, разгибает пальцы, и терпеливые гримасы старшины, тихо ржали, шепотом комментируя происходящее, еще больше наращивая комичность ситуации.

В общем, в моем понимании, абсолютно все курсанты нашей роты были ребятами харизматичными и, как сейчас модно говорить, креативными. Просто у кого-то это выпирало наружу от избытка темперамента, а кто-то проявлялся в других нестандартных ситуациях. Возможно, это было обусловлено особым фэн-шуй нашего училища, ведь прямо через забор рядом с нами располагался огромный киевский зоопарк. От старших курсов мы слышали истории о том, что кто-то из курсантов ради хохмы проводил эксперименты с животными: кто-то бросил в пасть огромному гиппопотаму дымовую шашку, и тот, находясь в бассейне, открывая и закрывая пасть, был похож на курящего сигару толстого буржуя. Другие умельцы отрубили кончик хвоста у крокодила и прибили на тумбочку дневального, который в это время уснул. Я, честно говоря, против таких жестоких опытов над животными, но в юности каких глупостей только не бывает.

А между тем у нас во всю шел период КМБ – Курс молодого бойца. Перед присягой нам предстояло много чему научиться: изучить личное оружие, научиться преодолевать танковую и общевойсковую полосу препятствий. Танковая отличалась тем, что, ухватив сорокакилограммовый аккумулятор, нужно бегом донести его до макета танка, поднять на броню, прыгнуть в люк механика-водителя, вынырнуть из башенного люка, бросить гранату, а дальше обычная общевойсковая с преодолением рва в два с половиной метра, разрывная лестница, бум на высоте трех метров и так далее. Но кроме отработки тактических действий солдата в общевойсковом бою, нам предстояло изучить то, о чем мы и не догадывались, например, управление БСЛМ-110 – большой саперной лопатой модернизированной, с длиной черенка 110 сантиметров. И надо сказать, что эта подготовка с БСЛМ-110 отложилась в памяти больше всего, так как львиную долю времени нам выделили на рытье траншей и котлованов под какие-то коммуникации.

Наш взвод закончил отработку действий мотострелкового взвода в наступлении, и после обеда нас как обычно отправили на хозяйственные работы. Зам.комвзвода Филипченко отличался особым служебным рвением и нашими руками готов был горы свернуть, чтобы завоевать расположение начальника. Да, этот тот самый сержант, который отличался харизматичной внешностью: нос и уши вместе с шипящим польско-белорусским произношением. Взвод построили, полковник отвел сержанта в сторону и, бурно жестикулируя, ставил ему задачу на рытье траншеи под какие-то трубы. Поставив задачу, полковник обратился к Филипченко и сказал: «Командуйте, сержант!» – а сам ушел по своим делам. Наш генералиссимус, получив первую боевую задачу, был наполнен вдохновением и даже эйфорией. Отметив начало и ширину траншеи, скомандовал: «К работе приштупить!» Под палящим солнцем на тактическом поле в Гореничах, наш второй взвод стахановским методом выворачивал кубометры земли. Однако, дело уже шло к вечеру, и на горизонте появился тот самый полковник, который придумал нам это развлечение. Наш Николай Филипченко почти с подскоком побежал к нему навстречу, чтобы доложить о выполнении задачи. Но лицо полковника начало резко меняться, брови сомкнулись домиком и залегла хмурая складка на лбу. «Идиот! – услышали мы, – я где тебе сказал копать?» Вид у Николая стал похож на Наполеона, отступавшего из-под Смоленска. Моральный дух бойцов был подорван, и уже без энтузиазма нам пришлось закапывать наше произведение фортификационного искусства и начинать все сначала. Здесь мы усвоили армейскую мудрость: «Не спеши выполнять первую команду начальника, потому что за ней последует вторая, отменяющая первую». С этих пор комоды (командиры отделений) и курсанты внимательно слушали задачи, которые ставились старшими начальниками нашему полководцу Филипченко, чтобы не попасть под жернова и, если что, подкорректировать воображение Николая.

Старший лейтенант Томашевский, Виталий Адольфович, наш курсовой офицер, рослый мужчина, хорошо сложенный широкоплечий мачо, любитель и любимец женщин легкого флирта, настоящий гусарик. Его серо-голубые глаза, улыбка и вкрадчивая манера разговора, напоминала кота. Именно этот образ у меня и рождался при взгляде на него. Несмотря ни на что, он был мастером спорта по стендовой стрельбе и пытался проявлять спортивную молодцеватость при удобном случае. Его про себя курсанты называли «Я», так как часто от него звучало: «Яяяя определю, яяяя назначу!» Протяжное «Яяяя» указывало на некий нарциссизм, который безусловно был ему присущ. Он очень любил расследовать наши курсантские залеты, записывая на магнитофон, как следователь речь подозреваемого. Особенный кайф он испытывал, когда собственноручно наголо стриг залетчиков. Томашевский построил первый и второй взвод на спортгородке перед полосой препятствий. Даже спортсменам было волнительно, так как раньше только по бревну бегали школьниками, а тут целая полоса препятствий.

– Так, ну-ка, старослужащие, кто покажет, как надо преодолевать препятствия? – обратился Томашевский к сержантам. – Филипченко, давай к снаряду!

– Товарищ штарший лейтенант, у наш в армии это не культивировалошь, – промычал Филипченко.

– А где же ты служил, в каких войсках?

– В штройбате.

Слово «культивировалось» наш гениальный зам.комвзвод подсмотрел заранее в энциклопедии, так как серьезно занялся обогащением своего словарного запаса, а тут выдалась возможность блеснуть эрудицией. Курсанты, похихикав, оценили интеллектуальный рост возможностей Николая, но после того, как Николай залез на самую нижнюю планку у разрывной лестницы и тут же хлопнулся всем туловищем на землю, все, включая Томашевского, заржали как кони.

Часть 3

Дни пролетали как в песне Кобзона, а ночи еще быстрей. С утра нас будил голос старшины: «Кууууурс! Подъем!» Тут же эту арию подхватывали вторыми голосами в совершенно разных тональностях замкомвзвода: «Первый взвод, подъем! Второй взвод, подъем!» И так все четыре взвода. Мы уже вскочили и, как ужаленные, быстро одевались, но тут следом включались третьи голоса – командиров отделений: «Первое отделение, подъем! Второе отделение, подъем!» И под этот динамичный речитатив военного рэпа: «Форма одежды номер два, голый торс!» – мы вылетали из казармы на плац, по-военному быстро пробегая через туалет. Голос старшины возле туалета: «Шире шаг на проходе!» Из туалета чей-то голос весело дублировал: «Шире струю!»

По нормам военного быта на трех или пятерых солдат-курсантов полагалось, по-моему, одно место в санузле. Поэтому выстраивалась некоторая очередь к каждой учебной точке. Хотя и двигалась эта очередь быстро, старшина требовал увеличить скорость эскалатора.

В те дни КМБ у курсантов, как и у солдат первого года службы, было только два желания: жрать и спать. Можно было бы сказать более деликатно, например, есть или кушать, но нам хотелось именно жрать. Спать мы могли в любом положении, даже стоя, как слоны. Под конец дня, к вечеру, накатывала такая усталость, что о бессоннице не могло быть и речи. Люди – удивительные существа: сколько сейчас разработано лекарств и препаратов от бессонницы, сколько методик и разработок релакса, включая солевой флоатинг, электросон, криокамеры и т.д. и т.п., однако лучше методики от бессонницы и дурных навязчивых мыслей, чем КМБ, не существует. Когда нас фотографировали на документ для военного билета, я, честно говоря, не сразу узнал себя на фото. Ввалившиеся щеки, все подробности строения черепа были отличным наглядным пособием для изучения студентами медицинских вузов анатомии человека. Моя борцовская шея стала похожа на шею новорожденного цыпленка. За месяц я потерял более шести килограммов веса, при том, что лишнего веса у меня и не было. Все пять лет учебы в КВТИУ я с ужасом смотрел на это фото в военном билете. Это еще один эффективнейший метод борьбы с лишним весом, действует быстро и безотказно. Вот что такое настоящий курс молодого бойца.

Но между тем приближалось время, когда нам предстояло принять военную присягу. После приема присяги мы становились полноценными военнослужащими, курсантами, присваивалось первое воинское звание – рядовой, и должность – курсант. Текст присяги мы учили наизусть. Когда непосвященный зритель смотрит, как боец с автоматом читает текст с листа, – это обманчивое впечатление: каждое слово он знает наизусть, начиная с: «Я, гражданин, фамилия, имя, отчество, Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил…» и заканчивая последним абзацем: «Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа». Особенно сильно врезались слова присяги о защите Родины: «Я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами». Это было очень серьезно и по-взрослому.

Наряду с текстом присяги, мы изучали Уставы Вооруженных Сил СССР, в первую очередь это Устав внутренней службы, Устав гарнизонной и караульной службы, Строевой устав, а также Дисциплинарный устав ВС СССР. Множество статей мы учили наизусть до запятой, не допускалось передавать близко по смыслу или менять местами слова. Вот этим и отличается студент от курсанта: армия – это точность и однозначность терминов и понятий, без которых немыслимо управление войсками.

Но вот и наступил торжественный и волнительный день присяги. Мы в парадной форме одежды, начищенные, наглаженные, с личным оружием, которое уже закрепили за каждым, выстроились на плацу. Лично меня распирало от эйфории этого незабываемого момента, думаю, у каждого курсанта было похожее чувство. На плацу был выстроен личный состав училища, присутствовали родители некоторых курсантов, гости. Оркестр играет встречный марш, доклад начальника училища, приветствие и троекратное «ура» на поздравление с началом торжества принятия присяги. Повзводно выстроенный курс, перед каждым взводом стол и офицер, принимающий присягу, и роспись курсанта, присягнувшего на верность Родине. То был огромный праздник для курсантских душ, и в этот день мы получили свои первые увольнительные записки в город.

За два месяца мы успели отвыкнуть от городских пейзажей и, как дикари, иногда выглядывали через забор на проезжающие по улице Пархоменко трамваи. Время увольнения до 21.00. Пролетело оно быстрее, чем пуля, и началась наша полноценная военная жизнь. На вечерней поверке все четыре взвода выстроились в проходе. Теперь мы могли и получше рассмотреть друг друга. Сумасшедший ритм жизни КМБ теперь уже казался нам более размеренным.

Я был во втором взводе, а рядом, в третьем взводе, стоял высоченный курсант. Я удивился, как раньше мог его не замечать при таком росте под два метра. Это был Сергей Черноусов. Если бы снимали кино про дядю Степу, по произведению Сергея Михалкова, то с актером на главную роль проблем бы точно не было. Серега Черноусов был настолько скромным и выдержанным, что умудрялся быть незамеченным при таком высоченном росте. Мне подумалось, что ему подошел бы больше морфлот, чем танк. Как он вообще умещался в танке, я до сих пор не понимаю.

Зато в первом взводе был антипод Сергея, маленький карапуз Саша Ефремов. Он был достаточно активным, то есть противоположным по психофизическим параметрам. Если бы Сергей Черноусов встал в проходе казармы, слегка расставив ноги, то Шура Ефремов, который получил потом прозвище Чуримаман, смог бы пробежать, не пригибаясь, как под футбольными воротами, между ног.

Началась вечерняя поверка. Старшина Кургаев, начав с первого взвода, быстро зачитывал фамилии, на которые курсанты коротко отвечали: «Я!» .После второго и третьего взвода, проверяя личный состав четвертого взвода, дошел до фамилии Киалдунозянц. «Киалдунозянц!» – громко произнес старшина после нескольких попыток выговорить это слово. «Аааа!» – кричаще-рычащим голосом бабуина, спрыгнувшего с ветки, ответил Киалдунозянц. По взводам покатился смешок. Кургаев напрягся, лихорадочно про себя размышляя, как выправить ситуацию, и начал проводить поверку с самого начала, очевидно подумав: «Вы у меня сейчас посмеетесь!». Кургаев опять начал с первого взвода и дойдя до четвертого, прочитал почти сто фамилий курсантов ,наконец снова дошел до Киалдунозянца.

– Киалдунозянц!

– Аааа! – еще более душераздирающе взревел носитель армянской фамилии. Все рухнули от смеха, включая зам.комвзводов. Ни один мускул не дрогнул на лице старшины, он начал терпеливо объяснять Киалдуназянцу, как должен правильно отвечать военнослужащий, когда называют его фамилию. «Йяа!» – громко и выраженно артикулируя, выкрикнул Кургаев, демонстрируя по его мнению идеальный пример ответа военнослужащего ,когда называют его фамилию. Это было достаточно комично. И опять поверка началась с самого начала. На этот раз уже включились остальные, начиная с Валика Немирича из первого взвода. Курсанты начали пародировать старшину, с придыханием выкрикивая на свою фамилию: «Йяа!» Смех со слезами на глазах. Короче, эту вечернюю поверку наш Толик Кургаев провел пять или шесть раз. Я уж точно и не вспомню.

Часть 4

Однако, в нашем училище уже начался учебный процесс, и самая первая лекция, – современные читатели, поколения 90-х и 2000-х, ни за что не догадаются, – первая лекция была по истории КПСС (Коммунистической партии Советского Союза). Не случайно кафедрой номер один, значилась кафедра научного коммунизма. На мой субъективный взгляд, именно в 70-х годах роль партии и замполитов стала настольно формализованной, что выросло огромное количество перерожденцев политруков, озабоченных лишь своей карьерой и личным благополучием. Партийные собрания превращались в пафосные декларации, не имеющие ничего общего с повышением боеготовности войск. Сколько крови замполиты попортили командирам, зампотехам и личному составу. Именно они, эти перерожденцы, первыми предали истинно благородные цели народного государства, развалив наш могучий Советский Союз. Идеи государственного строительства социалистического общества, выстроенные Лениным, были первыми в мире реализованными на практике. В работах Ленина, которые мы изучали очень тщательно, был заложен здравый смысл и перспектива развития справедливого общества с приоритетами человека труда и творческого созидания. Но формализм способен уничтожить любые, самые правильные идеи, в том числе и духовно-религиозные. Поэтому в армейском фольклоре существует множество притч, басен, анекдотов про замполитов, да простят меня последние. Например: «Замполит рот закрыл, – рабочее место убрано», «Замполит – это тот, кто обо всем беспокоится, но ни за что не отвечает», «Солнце жарит и палит, – в отпуск едет замполит, на дворе январь холодный, – в отпуск едет Ванька-взводный», «Танки идут, – замполит молодец, танки встали, – зампотех дурак», «Замполит взял в руки газету – замполит работает, зампотех взял в руки газету, – зампотех бездельник».

И вот первая наша лекция. Надо отдать должное нашим офицерам-командирам. Они подсказали, как лучше конспектировать лекционный материал, используя сокращенную запись, как лучше выделять термины разными цветами шариковых ручек. В наших полевых сумках были толстые тетради, офицерская линейка, набор цветных шариковых ручек, простой карандаш и ластик, – все, что необходимо для качественного учебного процесса. На первой лекции мы с интересом слушали преподавателя, начальника первой кафедры, который рассказывал о I и II съезде РСДРП, о теоретической подготовке Великой Октябрьской Социалистической Революции и объективных причинах ее необходимости. Лекция сопровождалась короткими видеороликами и слайдами на экране огромного лекционного зала, где могло разместиться примерно триста человек. Мне кажется, что эта первая лекция проводилась одновременно для двух первых курсов обоих факультетов, так что в помещении нас было более двухсот человек. Закончив лекцию, полковник обратился к аудитории: «Товарищи-курсанты, если есть вопросы, – пожалуйста». В зале воцарилась полная тишина, всем вроде все понятно, это же не двойные интегралы и не дифференциальные ряды Фурье и Тейлора из высшей математики. И тут в чистом поле выросла одна рука, тянувшаяся нетерпеливо, чтобы задать полковнику вопрос. Догадайтесь, кого больше всех интересовали исторические подробности. Ну конечно, это был неутомимый в жажде знаний сержант Филипченко.

– Слушаю вас, товарищ сержант.

И тут прозвучал гениальный вопрос от нашего архистратега с его неповторимым произношением:

– Товарищ полковник, шкажите пожалуйшта, где можно жаконшпектировать данный диафильм?

Двести курсантов затряслись от смеха, разгоняя застоявшийся воздух. Это был успех. Популярность нашего зам.комвзвода уже выходила за пределы нашего курса. Если бы это было сегодня, то, возможно, сержант Филипченко заткнул бы под плинтус Гарика Харламова со всем Камеди Клабом. Самое главное, он не собирался никого смешить, весь его юмор заключался в серьезности его намерений.

Но закончились занятия, наступал вечер. После ужина, согласно распорядку дня, в 21.00 курс рассаживался на стульях в проходе казармы, перед телевизором, для обязательного просмотра программы «Время», так как курсант всегда должен быть в курсе событий внутри страны и на международной арене. Зам.комвзвода пересчитывали свой личный состав, проверяя все ли здесь перед телевизором, заодно застегивая тугие крючочки на курсантских шеях и раздавая наряды тем, кто не успел сам застегнуть. В этот период застегнутый удушающий крючочек был символом дисциплины и преданности Родине. «Сегодня, товарищ курсант, у вас расстегнут крючочек, а завтра из-за вас ракета не взлетит», – любили цитировать сержанты неизвестного автора.

Николай Филипченко проверил свой взвод и не досчитался одного человека. С озабоченным выражением своего лица он двинулся в сторону тумбочки дневального, на поиски отсутствовавшего курсанта. Вдруг дверь возле дневального распахнулась, и из туалета вышел весь такой довольный и улыбающийся курсант, Ветошкин Володя. Программа «Время» только началась, но Филипченко был неумолим в своей принципиальности.

– Товарищ куршант, почему вы не были на программе «Время»? – очень строго, по-командирски, задал он вопрос.

– Да в туалет зашел, – невозмутимо ответил Ветошкин.

– Товарищ куршант, я ваш не шпрашиваю, куда вы зашли, я шпрашиваю, почему вы не были на программе «Время»?

– Да в туалет зашел, мне нужно было.

– Товарищ куршант, – с садистской монотонностью продолжал Филипченко, – я ваш не шпрашиваю, што вам нужно было, я шпрашиваю, почему вы не были на программе «Время»?

– Да понос у меня! – отчаянно выкрикнул Ветошкин.

Филипченко, не меняя интонации:

– Товарищ куршант, пойдемте шо мной.

Подведя Вовчика к тумбочке дневального, он взял в руки Устав, нашел нужную статью и, ткнув пальцем, произнес:

– Читайте, товарищ куршант, што в Уштавчике напишано? Военношлужащий должен мужештвенно переношить вше тяготы и лишения воиншкой шлужбы.

Часть 5

Каждое подразделение ротного звена в армии должно иметь строевую песню и не одну. Когда шли курсанты пятого курса тяжелой поступью с некоторой ленцой, как гренадеры кутузовской армии, и запевали басами: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва спалё-, Москва, спалённая пожаром, францууузу отдана?» – мы наслаждались этой картиной. Через четыре года мы и сами стали такими же, но сейчас мы чувствовали, какая сила духа исходила от такого подразделения. Еще бы добавить барабанную дробь и флейту, и хоть в кино снимай.

Наш первый курс также отрабатывал слаженность подразделения и оттачивал навыки строевой песни. Пробовали разные, от «Не плачь, девчонка» до прощального марша «Славянки». И тут старшина Кургаев дал команду:

– На месте суй! Курсант Гелевей, а вы почему не поете?

– А мне мама сказала, что у меня нет ни слуха, ни голоса, поэтому я петь не буду!

Все посмеялись, но в армии есть правило, с которым знакомы все без исключения: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим!» Между собой курсанты часто говорили: «Наше театральное училище с танковым уклоном». И действительно, сколько профессий мы приобретали помимо основной нашей специальности: полы циклевали, стены кирпичные клали, траншеи копали, рубероидом крыши крыли, слонов в цирке мыли (это когда были дежурным подразделением по гарнизону) и так далее. Помните знаменитую басню Крылова: «По улице слона водили, как видно напоказ. Известно, что слоны в диковинку у нас». Так вот «водить слона» на нашем жаргоне означало проходить по городу торжественным маршем со строевой песней. Это случалось в праздничные дни, когда люди выходили на улицы, выглядывали из окон, чтобы поглазеть на доблестные войска. Это был праздник и для них, и для нас. Правда, как говорили мы, для курсанта праздник, что для лошади свадьба: голова в цветах, а задница в мыле. Это касается и еженедельных спортивных праздников в выходные дни, когда увольнение нужно было зарабатывать, выполнив все спортивные нормативы: по кроссу, на перекладине, опорный прыжок через коня и так далее. Само собой, в увольнение отпускали при отсутствии залетов и хорошей учебе.

Учебных дисциплин становилось все больше. К физике и высшей математике добавились начертательная геометрия, теория механизмов и деталей машин, теоретическая механика, сопромат, военная топография и так далее. Всего за время обучения в КВТИУ мы освоили сорок девять дисциплин, включая вооружение танков и стрельба, танкотехническое обеспечение, броня и танковое материаловедение, тактическая подготовка, электрооборудование танков и т.д. и т.п.

Высшую математику нам преподавал очень интеллигентный мужчина высокого роста, более двух метров. Голова у него была всегда повернута вправо, возможно, приобретенная кривошея. И он почему-то поддерживал подборок двумя сложенными вместе пальцами, как бы фиксируя положение головы. Этим пользовались на занятиях курсанты, которые даже на первых рядах столов иногда позволяли себе покемарить, подложив головной убор под голову, согнувшись, сидя в глубоко задумчивой позе. Но наш преподаватель математики, человек гражданский, был в высшей степени добродетельным человеком. Он позволял курсантам такие вольности, сочувствуя нашим недосыпам после нарядов и караулов.

В первом взводе был курсант Кузнецов Серега, ничем не выдающийся ни в физподготовке, ни в учебе. Когда ему задавал вопрос преподаватель, он терялся, проявляя суету и легкий тремор. Наш добрейшей души седой математик успокаивал его и как психотерапевт пытался вселить ему уверенность в своих силах.

– Успокойтесь, товарищ курсант, – говорил он мягким бархатным голосом, – не спешите, подумайте. Давайте начнем с простых элементарных вопросов. Сколько миллиметров в одном сантиметре?

Но не все так просто. Тут рядом с Кузей сидел змей-искуситель в лице юмориста-прикольщика Валика Немирича.

– Двенадцать, двенадцать, – шептал Немирич.

– Двенадцать! – не задумываясь, уверенно выпалил Кузя, под общий хохот сломав всю психотерапевтическую схему.

Вообще, Кузя и Немирич – это был дуэт, вроде юмористов Штепселя и Тарапуньки. Сколько раз Кузя наивно попадался в коварные сети своего напарника, сосчитать сложно. Так в курсантской столовой Кузя во время обеда увидел несколько молодых парней в джинсах с длинными волосами, по той моде. Они обедали за отдельным столом в сторонке.

– А чё тут эти г`ажданские делают? – с видом морского пехотинца, высадившегося на вражеский берег, прокартавил Кузя.

– А ты что, не знал? Это же ансамбль «Добры молодцы», концерт в училище будут давать, – тут же успокоил Кузю друг Немирич.

Прошло несколько дней, и тут как-то Кузя увидел этих молодых парней на козлах с малярными кистями и ведрами с краской. Они профессионально делали косметический ремонт на территории училища.

– Валик, ты же сказал, что это ансамбль «Доб`гы молодцы!» Чё они стены к`гасят?