Ладанка с Шехонь-реки бесплатное чтение
Скачать книгу
1. Попал…
Там, за берёзками тощими, небо шире и звёзды ярче. Шёл, шёл Гришаня да вышел из леса. Доковылял. Полчаса по полю до Никольских загород.
Ох, и попал он. Те же ломтики луны в тихих лужицах. Те же белые пятна цветущего багульника. Та же борода с валуна свисает. Изо мха, лишайников, кустарничков гонобобеля, из махоньких бутонов брусники. Того же самого валуна, у кромки болота.
И рубаху-то Гришаня наизнанку переиначивал. Сапоги поменял. Левый, большой – на правую ногу. Правый, маленький – на левую. Как услышал лай собак из Никольского – снова поменял их местами. Блуждать-то негде. А попал в обход.
Беды начались, как он вышел из дому в девять вечера, не перекрестившись. Рыжий, косой, хромой… Всё одно, на селе не верят, что не знается писарь купеческий с нечистой силой.
В девять да в полночь со двора колдуны выходят, коих бесы замучили. Не делать им невмоготу, а делать во вред крещёному люду не хотят. Боятся, что огребут до срока. Вот и делают они не по имени, а на ветер. Тут уж, если забулдыга пьяный или пришлец неместный вылезет куда, не перекрестившись – сам кузнец своему несчастию.
Вечером вчера Гришаня был трезв. Лба ещё не расшиб. Время знал, только-только в гостиной часы пробили. Но выходил из купеческого дома поспешно. Торопился сильно. Да ещё примеривался, как со второго этажа не разбиться. Руки заняты сапогами, портками, прочей одёжей. Внизу – помнил – крапива.
Спешил-то Гришаня напрасно. Всплески вёсел у пристани, кои они с Аннушкой приняли за возвращение хозяина с торгов, не были лодкой её мужа. Как ему Аннушка перепуганная во след прошептала, спать Гришаня уковылял на сеновал. К своему уголку за печкой, всё одно, со двора не подойдёшь – людно сейчас в сенях и на кухне. Попадёшься на глаза Мане-стряпухе, или двум богомольцам – старому с малым, или гостю-псаломщику, или пришлому солдату. Псаломщику Феде и гостям-богомольцам Гришаня бы ещё отвечал, честно им в глаза глядя, как он только что, при них, выходил в хлев. А солдат Игнат Тимофеевич, по пути из отпуска загостившийся, больно бывалым парню казался. Может, солдату тому и Красная Смерть – кума?
Спать на сеновале беспокойно и зябко. Съёжившись, Гришаня прислушивался к звукам из дома. Часы в гостиной едва полночь пробили – перекрестился ли, когда во двор выбегал? – в доме купеческом поднялся шум, за занавесками заметались огни. В кухне Гришаня налетел на голосящую стряпуху Маню, распластался на полу и едва не оглох от истошного вопля псаломщика:
– Вяжите рыжего!
Гришаня рванул в сени. Левая нога – что длиннее, чем правая – предательски волоклась по полу. Косой глаз промахнулся с размером зазора от сапога до дверного косяка.
– Вот он, вот он – тать, матушка Анна Лексеевна!
Извернувшись в лапах псаломщика-обвинителя, Гришаня обратился к Аннушке. Бледная, белее кружева ночного чепца, купчиха вцепилась в ручной фонарь. Огонёк бился о стёкла, выдавая метанием, как сильно барыня дрожит.
– Что за переполох посередь ночи? – строго, по-хозяйски, вопросил Гришаня.
– Обокрали нас, – всхлипнула девка Маня.
А Гришаня с облегчением выдохнул. Псаломщик, улучив мгновение, на кое парень размяк, попытался втемяшить его будкой в пол. Только новость о краже придала столько сил, что парень едва не скинул мучителя. Разузнай кто про его любовь к Аннушке, так домашние бы и соседи прибили Гришаню, притопили бы в ближайшей трясине. Уберегли бы баловницу от позора.
– Меня и дома не было, – орал Гришаня. – Что, как на душегуба, накинулись?
– А не надо тебе, ироду, в доме бывать, чтобы краденое увозить, – надрывался псаломщик.
– Что украли-то, Маня? – кричал Гришаня.
Увлечённый обвинениями, псаломщик не успел помешать обернуться к стряпухе.
– Жемчуг индийский да ленты алые, – ныла Маня, – из липового сундучка.
– Сундук унесли? – уточнил Гришаня.
– Сундук цел, – всхлипнула стряпуха. – Пуст он. Я давеча котов в подпол пустила, мышей пошугать – Тишу да Стёпу с Мурзиком. А ночью просыпаемся мы от грохота. Коты лаз себе отыскали под хозяйский кабинет. Сундук пустой по полу волокают.
Гришаня оцепенел. Псаломщик улучил момент приложить парня будкой об пол. Но Гришаня и лба не почуял – он припоминал, где спрятал вчера в одежде веточку разрыв-травы, и не мог ли потерять её во время бегства из спальни.
– Вам бы, Манечка, кошек привечать, – вступил в беседу пришлый солдат Игнат Тимофеевич. – Оне бы скорее мышей у вас прибрали. Кот – скотинка ленивая. Разве станет кот мышей ловить?
– Уймись, служивый! Не твоего ума печаль, – рявкнул на солдата псаломщик.
Гришаня сумел приподняться и встать на колени. Псаломщик, опомнившись, заломил ему руки за спину.
– У сундучка липового замок хитрый, англицкий. А вход на подпольный склад из хозяйского кабинета, – морщась, выговорил Гришаня. – Если бы кто из своих на купеческое добро покусился, всяко проще ему вынести сундук наверх, на воле опустошить да при оказии возвратить на место.
– Это ежели от бесстыдства ум не потерять, – вступил в беседу старый богомолец, дед Кузьмич.
– Если бы тати всё по-учёному делали, так ни единого бы из них не вязали, – закивал богомолец малый – внучок Ванюша.
– Страх от бесстыдства не теряется, – торопливо рассудил Гришаня. – Пока час, другой, третий в тёмном подполе с замком проваландаешься, звуков разных набоишься, всяко к свету решишься добычу нести.
– Да откуда же ты, рыжий тать окосевший, знаешь, каково это в подполе над сундуком от страха трястись? – распалился псаломщик.
– От того, что учёный я, – с вызовом ответил Гришаня, – три класса церковно-приходской школы, с отличием.
2. Подозреваемый
Когда крики на кухне утихли, сделалось слышно, как у печки – с той стороны, где полочка с крынками – стрекочет сверчок.
– Гости дальше кухни и людской не проходили, – Маня нервно крутила на палец тощенькую косичку.
– Отчего это вы, Манечка, так в псаломщике и в богомольцах уверены? – спросил Игнат Тимофеевич. – Не оттого ли, что люди божие?
– Полы я в покоях намыла, тряпку у порога расстелила, – отвечала Маня. – Не загваздал её никто, не сбил. Следочки лишь барыни. Чёрненькие, от маленьких каблучков её туфелек.
– Нужно окна осмотреть, – предложил Гришаня. – Не влезал ли кто со стороны реки? Всплески я около девяти слышал. Лодка шла. Думал ещё, хозяин возвращается.
– Что же ты, пёс хромой, думал, будто бы Матвей Палыч прибыл, а встречать его не шёл? – закричал псаломщик.
– Есть за мной такая вина, – не стал спорить Гришаня. – Я ведь решил, что как увидит меня Матвей Палыч, так за описи усадит. А не увидит – не вспомнит. Сдались ему с дороги описи товаров, когда в спаленку подымись, а там – перины пуховые и барыня драгоценнейшая – матушка Анна Лексеевна. Обиды от меня ни на копейку. Никто же до Петрова поста хозяина не ждал.
– Я, пока трубку в сенях курил, тоже расслышал всплески, – подтвердил пришлый солдат Игнат Тимофеевич. – Лодка ли шла, рыба ли играла? Лодке бы почаще вёслами бить…
Гришаня обернулся к барыне. Вечером она первая услыхала всплески у пристани. Вызмеилась из-под Гришани, ткнула в бок холодными ногами, зашипела про мужа. Забоялась теперь, бедняжечка, выдать себя румянцем либо неладным ответом.
На лавке остался стоять керосиновый фонарь с замирающим фитильком. Не уследил Гришаня, когда Аннушка вышла в покои.
– Шум был в саду, – продолжал солдат. – Я вышел разведать. Сад обошёл, пристань. Ни единой лодки на воде. А луна встала над лесом, заря догорает – вдаль отличная видимость.
– Окна смотреть идём? – спросил Гришаня.
– Идём, – прорычал псаломщик. – Только я сперва тебе, ироду, руки свяжу. Чтобы ты, рыжий чёрт, из окошка в реку не сиганул. Давно у нас ваше племя в срубах не палили. Подержи-ка татя, служивый!
Маня опасливо поднесла верёвку. Гришаня покорно подставил руки. Лишняя борьба могла стоить веточки разрыв-травы. Псаломщик счёл бы её отмычкой к англицкому замку. Если бы узнал синие цветочки. А кабы и не узнал? Что отвечать? Девке нёс? Какой? Не любили девки косого, хромого и рыжего.
– Я так думаю, кто на лодке плыл, тот и жемчуга увёз, – обратился Гришаня к солдату.
– Верно мыслишь, – поддержал его богомолец старый, дед Кузьмич.
– Я жемчуга те хорошо знаю, – продолжил Гришаня. – Сам их считал и описывал. Приметные они. Гладкие, крупные. Есть там розовые, есть огромные – с голубиное яйцо. Потому ворюга наш бывалым и дерзким выходит. В дом с оконцами светлыми, с гостями неспящими пробрался. Во тьме подпола замок отворил. Сокровище унёс. В нашей-то губернии да в окрестных оно живо, поди, на след наведёт.
– Вылитый солдат! – ахнул богомолец малый, внучок Ванюша.
– Ты, Ваня, ври, да не завирайся, – влепил подзатыльник внуку дед Кузьмич.
– Это не я! – закричал Ваня. – Это рыжий! Это он говорит, что бывалый. Солдат, значит. Из дому выходил – мог и в палисадник зайти. Возвращается к царю из отпуска – далеко идёт за окрестные губернии.
– Вот те крест! Не брал ничего и в покои не заходил, – затараторил Игнат Тимофеевич.
– А откуда бы он, Ваня, узнал о том, что в липовом сундучке хранится? – перебил солдата Гришаня. – Если бы тать не за жемчугом в покои шёл, то вещиц ему ценных и поверх кабинетного подпола дополна. По кривому же рассуждению твоему, Ваня, это ты на подозрение напрашиваешься. Идёшь недалече, да богомолье большое. Изо всяких губерний странники будут. Найдёшь, кому сбыть. Про порядки в доме от псаломщика мог узнать. Он тут частый гость. Акафисты ли с ним читал? Али злоумышлял под шумок?
– Ох, давно ваше племя бесовское в срубах не жгли, – зарычал псаломщик.
– Акафисты он с дедом читал, – оправдался Ванюша. – Я с устатку сапоги скинул и на лавке уснул, под тулупчиком.
– Вот тебе и раз! – всплеснула руками Маня. – Сапожки-то скинул, потому и не наследил на тряпочке.
– Тоже неверно, – рассудил Гришаня. – Ваня англицкого замка отродясь не видал. Как же ему с ним во тьме подпольной совладать?
– Ты на кого грешишь? – спросил солдат Игнат Тимофеевич.
– Черти, что ли, жемчуга на болото утащили? – зарычал псаломщик. – Сам Базай их на Кудыкину гору унёс?
Знаменитый разбойник Базай сошёл бы Гришане за прохожего, обронившего, якобы, веточку разрыв-травы.
– Две недели назад, – отвечал парень, – видели Базая на Шехони. Там на берегу кони помещичьи паслись, а он на барке мимо берега плыл. Крикнул Базай табуну, свистнул. На вещёрском, говорят, наречии. Кони сами в воду сошли и Шехонь переплыли. Продал он тех коней в Княжич-городке. А потом…
Гришаня перевёл дух. На какой реке селяне могли видеть барку Базая, следовало врать осторожно. Богомольцы, псаломщик и пришлый солдат куда лучше Гришани знали, что бают по деревням.
– Любит народ про Базая сказки рассказывать, – оборвал Гришаню псаломщик. – Им бы и коней, и жемчуга, всё на свете на Базая свалить.
Скачать книгу