Не помню бесплатное чтение

Витька Рылов

Я не помню, из-за чего Витька Рылов поставил мне синяк под глазом.

Помню только, как в тот день осень уже окончательно вступила в свои права. Это случилось в начале учебного года.

Листья на деревьях покраснели и пожелтели, а затем начали опадать, устилая землю ковром из красок. Деревянная школа, где мы учились, казалась особенно мрачной и заброшенной. Дым от заводских труб вился над посёлком большими черными дорогами в ущелье белых облаков, создавая ощущение безысходности.

Мы стояли во дворе школы после уроков. Я был занят своими мыслями, когда Витька внезапно толкнул меня. Я обернулся, недоумевая, что произошло, но он уже замахнулся и ударил меня кулаком прямо в лицо.

Я рухнул на землю, чувствуя, как кровь начинает заполнять мой глаз. Боль была невыносимой, но ещё больше болело внутри – там, где раньше жили доверие и дружба.

Городок наш, маленький и забытый всеми, всегда казался мне убежищем от внешнего мира.

Здесь каждый знал друг друга, и казалось, что ничто не сможет нарушить этот хрупкий баланс. Но в тот день всё изменилось. Осень принесла с собой не только прохладу и золотые листья, но и нечто тёмное, что что – прискорбное, чего я раньше не испытывал.

Воздух был тяжёлый, влажный, и каждый вдох отдавался болью в груди. Небо затягивали низкие облака, обещавшие очередной дождливый день. Дороги, вымощенные деревянными брёвнами, давно покрылись грязью, и грязь эта липла к обуви, словно пытаясь задержать каждого, кто пытался пройти мимо.

Школа наша, старая и ветхая, всегда была источником тепла и уюта.

Но сегодня она казалась мне совсем другой. Её деревянные стены, некогда светлые и тёплые, теперь казались холодными и безразличными.

Школьный двор, где мы проводили часы после уроков, был пуст и мрачен.

Только редкие листочки, кружась в воздухе, напоминали о том, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Несмотря на предательство друга.

Мы стояли лицом к лицу, и я не мог понять, что происходит.

Витька, мой лучший друг, всегда был рядом, помогал мне, поддерживал. И мы сидели вместе за одной партой, на предпоследней в среднем ряду.

И я всегда считал его его другом. Всегда с радостью отдавал ему свою тетрадку по арифметике с домашней работой.

Но сейчас его глаза были чужими, холодными, как осенний ветер. Он смотрел на меня с ненавистью, и я не мог понять причину этого внезапного гнева.

– Ты что, сдурел? – прошептал я, прикладывая руку к глазу, пытаясь прижать и остановить набухающий синяк.

– Сам виноват, – прорычал Витька, отворачиваясь и делая шаг назад. – Ты сам нарвался.

Его слова звучали как приговор. Я не знал, что сказать, что сделать. Боль в глазу пульсировала, и слёзы катились по щекам, смешиваясь с кровью. Вокруг нас собрались ребята, но никто не решался вмешиваться. Все молчали, наблюдая за этим странным спектаклем.

– Ну что, будешь стоять тут весь день? – произнёс Витька, глядя на меня сверху вниз. – Или пойдёшь домой?

Я не ответил. Вместо этого я медленно поднялся на ноги, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Голова кружилась, и мир вокруг становился размытым. Но я не собирался сдаваться. Я сделал глубокий вдох и посмотрел Витьке прямо в глаза.

– Я уйду, – сказал я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Но помни, что ты сделал. Мы больше не друзья.

Витька усмехнулся, но в его глазах мелькнула тень сомнения. Он отвернулся и ушёл, оставив меня одного посреди школьного двора.

Ребята постепенно расходились, обсуждая произошедшее, но я не слышал их слов.

В голове звенела тишина, и единственное, что я чувствовал, – это боль и разочарование.

Осень, которая когда-то казалась мне прекрасной, теперь стала символом потери. Потери дружбы, доверия и той наивности, которой мы все обладаем в этом возрасте.

Я медленно пошёл домой, не оглядываясь назад. Впереди меня ждали долгие вечера размышлений и попыток понять, что пошло не так.

После этого случая я прекратил общаться с Витькой.

Он стал для меня чужим человеком, предателем, который предал нашу дружбу.

Каждый раз, когда я видел его в коридорах школы или на улице, я испытывал презрение. Он пытался заговорить со мной, но я отворачивался, не желая слушать его объяснения.

Городок наш, когда-то такой уютный и дружелюбный, теперь не казался мне таким и казался мне чужим и холодным. Осень, пришедшая на смену лету, принесла с собой не только краски и прохладу, но и ощущение отчуждения. Листья, устлавшие землю, шуршали под ногами, словно напоминая о том, что всё меняется, и не всегда к лучшему.

Школа, где мы провели столько времени вместе, теперь казалась мне тюрьмой. Коридоры, где раньше раздавался смех и шум детских голосов, теперь были пусты и мрачны.

Каждый шаг по скрипучему коричневому полу отдавался эхом, словно дом сам по себе был живым существом, страдающим вместе с нами.

Витька, мой бывший лучший друг, теперь был для меня ничем.

Его присутствие вызывало у меня лишь негативные эмоции.

Когда я видел его в школе или на улице, я старался избегать встречи, переходя на другую сторону дороги или прячась за углом. Я не хотел слышать его объяснений, не хотел знать причины его поступка.

Для меня всё было ясно: он предал нашу дружбу, и этого нельзя было простить.

Однажды, когда я шёл домой, он догнал меня.

День был пасмурным, и холодный ветер пронизывал до костей. Я старался ускорить шаг, но Витька не отставал.

– Саня, подожди, – крикнул он, догнав меня. – Давай поговорим. Я не хотел тебя бить, это просто вышло случайно.

Его слова прозвучали фальшивыми, и я не мог заставить себя остановиться.

Презрение и обида захлестнули меня с новой силой.

Я ничего не ответил, лишь ускорил шаг, стараясь как можно быстрее покинуть это место.

– Саня, ну послушай! – настаивал Витька, следуя за мной. – Я правда не хотел. Это было глупо, я признаю. Но давай попробуем всё забыть и начать заново.

Я остановился, но не потому, что хотел выслушать его. Нет, я просто не мог больше терпеть этот назойливый голос.

Обернувшись, я посмотрел на него с холодным презрением.

– Забудь, – произнёс я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Между нами всё кончено. Ты предал мою дружбу, и этого я не могу простить.

Витька открыл рот, словно хотел что-то сказать, но я не дал ему возможности. Я развернулся и быстро пошёл прочь, оставляя его позади.

Слёзы жгли глаза, но я не позволил им пролиться. Я должен был быть сильным, должен был показать, что мне всё равно.

Осень, которая когда-то была моим любимым временем года, теперь стала символом утраты. Я шёл домой, не оглядываясь назад, зная, что впереди меня ждут долгие вечера размышлений и попыток понять, что пошло не так.

Витька долго ходил за мной, просил прощения.

Его слова звучали искренне, но я не мог их принять.

Моё сердце было закрыто для него. Я понимал, что эта драка стала переломным моментом в нашей жизни.

Мы были друзьями с детства, но теперь между нами пролегла непреодолимая пропасть.

И он перестал для меня существовать. И от этого на сердце стало как=то особенно тихо и спокойно. Уже не было никаких обид, уже не было ничего.

Городок наш, маленький и уютный, казался мне теперь чужим и враждебным. Осень, пришедшая на смену лету, принесла с собой не только краски и прохладу, но и ощущение отчуждения.

Листья, устлавшие землю, шуршали под ногами, словно напоминая о том, что всё меняется, и не всегда к лучшему.

Школа, где мы провели столько времени вместе, теперь казалась мне тюрьмой. Коридоры, где раньше раздавался смех и шум детских голосов, теперь были пусты и мрачны. Каждый шаг по скрипучему полу отдавался эхом, словно дом сам по себе был живым существом, страдающим вместе с нами.

– Саня, подожди, – крикнул он, догнав меня. – Давай поговорим. Я не хотел тебя бить, это просто вышло случайно. Давай, Саня, вот я стою перед тобой, Сана, давай ударь меня. И все забудем! Ударь, давай, ударь!

Его слова прозвучали фальшивыми, и я не мог заставить себя остановиться. Презрение и обида захлестнули меня с новой силой. Я ничего не ответил, лишь ускорил шаг, стараясь как можно быстрее покинуть это место.

– Саня, ну послушай! – настаивал Витька, следуя за мной. – Я правда не хотел. Это было глупо, я признаю. Но давай попробуем всё забыть и начать заново.

Его слова прозвучали фальшивыми, и я не мог заставить себя остановиться.

Презрение и обида захлестнули меня с новой силой.

Я ничего не ответил, лишь ускорил шаг, стараясь как можно быстрее покинуть это место. Но вдруг, в глубине души, я почувствовал странную пустоту. Мне казалось, что каждый мой шаг отдаётся эхом в моей голове, напоминая о том, что произошло.

Внутренний голос шептал мне, что нужно остановиться, что нельзя убежать от своих чувств, от боли, которую принёс мне Витька.

– Давай поговорим! – снова услышал я его голос, но теперь он звучал иначе. В нем слышались нотки отчаянья и неуверенности, которые я никогда прежде не замечал.

– Давай, Саня, вот я стою перед тобой, Саня, давай ударь меня. И все забудем!

Эти слова заставили меня замереть на месте. Что-то внутри меня сломалось. Неужели это действительно конец? Неужели наша дружба, которая началась ещё в детстве, должна закончиться так трагически? Я вспомнил, как мы вместе играли в футбол во дворе, как делились своими детскими секретами, как поддерживали друг друга в трудные моменты.

Неужели все это было напрасно? Неужели вся моя жизнь теперь будет окрашена этим горьким опытом?

Обернувшись, я посмотрел на Витьку с холодным презрением. Но в его глазах я увидел не злость или ненависть, а ту же боль, которую чувствовал сам. Возможно, он тоже осознавал всю серьёзность того, что произошло.

– Забудь, – произнёс я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Между нами все кончено. Ты предал мою дружбу, и этого я не могу простить.

Но даже после этих слов, я не смог полностью освободиться от сомнений. Может быть, стоит дать ему шанс? Может быть, есть путь вернуть все обратно? Но тут я вспомнил тот момент, когда он ударил меня. То мгновение, когда я понял, что доверие, которое строилось годами, было разрушено в один миг. И тогда я понял, что пути назад нет. Я развернулся и быстро пошёл прочь, оставляя его позади.

Слезы жгли глаза, но я не позволил им пролиться. Я должен был быть сильным, должен был показать, что мне все равно.

Осень, которая когда-то была моим любимым временем года, теперь стала символом утраты. Я шел домой, не оглядываясь назад, зная, что впереди меня ждут долгие вечера размышлений и одиночества.

Город, который когда-то казался тёплым и уютным, снова теперь выглядел холодным и неприветливым. Деревья, покрытые золотыми листьями, напоминали мне о том, как быстро все может измениться.

Ветер, играющий с листвой, создавал звуки, похожие на тихие вздохи, словно сама природа оплакивала потерю нашей дружбы.

Каждый шаг по скрипучим деревянным половицам школы напоминал мне о прошлом, о тех днях, когда мы с Витькой бегали по этим коридорам, шутя и смеясь. Теперь же здесь царила тишина, нарушаемая лишь редкими голосами учителей и учеников.

Казалось, что даже стены школы помнили нас такими, какими мы были раньше, полными надежд и мечтаний.

Дома, куда я вернулся, тоже стали другими. Раньше здесь царили тепло и уют, но сейчас все казалось пустым и одиноким.

Мама смотрела на меня с беспокойством, она знала об этом происшествии, даже хотела идти в школу, поговорить с учительницей или с Витькиной мамой. Но я ей не разрешил. Она, чувствуя, что что-то не так, только вздыхала, но не спрашивала. Она знала, что мне нужно время, чтобы справиться с этим.

Вечера тянулись бесконечно. Я сидел в темноте, глядя в окно на улицу, освещённую фонарями. Осенний дождь стучал по стеклу, создавая ритм, который сливался с моими мыслями. Вспоминались наши детские игры, разговоры до поздней ночи, мечты о будущем. Как могло все это исчезнуть так внезапно?

Порой мне казалось, что я слышу шаги Витьки за дверью, вижу его тень в свете луны. Но каждый раз, открывая дверь, я находил там лишь пустоту. Он больше не приходил, видимо, поняв, что, между нами, теперь настоящая стена.

Ночами мне снились кошмары. Во сне я видел, как Витька бьёт меня снова и снова, а я не могу защититься. И самое страшное, что я хочу и не могу его ударить. Не приучен я драться. Я жалею людей. Как это так, что я его ударю? Как это так, что я причиню человеку боль!?

Просыпаясь в холодном поту, я пытался убедить себя, что это всего лишь сон, что реальность не так страшна. Но утром вновь возвращалась тяжесть на душе, и я знал, что прошлое не отпустит меня так легко.

Шло время, и постепенно я начал замечать, что мир вокруг меня стал каким-то другим. Люди казались более замкнутыми, отношения между ними – более формальными. Раньше я бы не заметил этого, но теперь каждое слово, каждый жест воспринимались мною через призму недавних событий.

Зима пришла неожиданно рано, покрыв город снегом. Белые сугробы скрыли следы нашего прошлого, но не смогли стереть воспоминания.

Каждое утро, выходя на улицу, я видел, как люди спешат по своим делам, не замечая красоты зимнего пейзажа. А я стоял и думал, как же сложно жить, когда внутри тебя живёт такая боль. Или это страх? Или это незнакомое мне ранее чувство одиночества?

Наступил новый год, и с ним пришли новые надежды. Но я знал, что прежняя жизнь уже не вернётся. Нужно было учиться жить дальше, искать новые смыслы и цели. И хотя сердце моё все ещё болело, я старался не показывать этого окружающим.

Так прошёл месяц, потом другой. Постепенно боль начала стихать, превращаясь в тихую грусть. Я научился улыбаться, встречаться с друзьями, заниматься делами. Жизнь продолжалась, хоть и была теперь иной.

И однажды, гуляя по парку, я вдруг понял, что несмотря на все произошедшее, я остался самим собой.

Витька ушёл из моей жизни, но это не значит, что я потерял себя. Мы оба выросли, и каждый выбрал свой путь. Пусть этот путь теперь идёт в разных направлениях, но в сердце моем навсегда останется память о нашем общем детском прошлом.

Чувство потери чего-то хорошего, чего-то очень значимого для меня, для моего сердца не покидало меня.

Однажды вечером я решил поговорить с Валерием, своим старшим братом. Он всегда был моей опорой и поддержкой, и я надеялся, что он поможет мне разобраться в своих чувствах.

Валерий сидел за столом, читая книгу. Я подошёл к нему и сел рядом.

– Валера, я не могу простить Витьку. Он ударил меня, и я не знаю, как с этим жить дальше.

Валерий отложил книгу и внимательно посмотрел на меня:

– Саня, жизнь – это постоянная борьба. Ты должен научиться прощать, но и уметь постоять за себя. Друзья могут предавать, но это не значит, что ты должен отказываться от дружбы вообще. Каждый человек совершает ошибки, и важно уметь их прощать.

– Но как я могу простить его, если он ударил меня?

– Прощение – это не слабость, Саня. Это сила. Когда ты прощаешь, ты показываешь, что ты выше обид и конфликтов. Но это не значит, что ты должен позволять другим топтать твои принципы. Умей постоять за себя, но делай это с достоинством.

Я задумался над его словами. Валерий был прав. Жизнь действительно жестока, и мне нужно научиться справляться с этим. Нельзя позволять обидам затмевать рассудок. Нужно уметь прощать, но и уметь защитить себя.

– А что делать, если я боюсь будущего? – спросил я.

– Будущее всегда пугает, Саня. Но главное – не бояться. Учись на своих ошибках, развивайся, становись сильнее. И тогда ты сможешь справиться с любыми трудностями.

Я посмотрел в окно. За окном снова шел дождь, и листья продолжали падать с деревьев.

Осень была временем перемен, и я понимал, что эти перемены будут сопровождать меня всю жизнь.

Но теперь я знал, что у меня есть силы и мудрость, чтобы преодолеть любые препятствия.

Этот случай стал первым знаком для меня, предупреждающим о том, что жизнь может быть жестокой, но именно в этом заключается ее смысл – учиться прощать, учиться защищать себя и свои принципы, и двигаться вперёд, несмотря ни на что.

Однажды, спустя несколько месяцев, я снова оказался в парке, где мы с Витькой проводили столько времени в детстве. Снег, скрипящий от мороза под ногами, напомнил мне о тех днях, когда мы бегали среди деревьев, смеялись и наслаждались свободой.

Я сел на скамейку, глядя на закат, на небо, окрашенное в тёплые оттенки оранжевого и розового. Ветер мягко касался моих волос, словно пытаясь утешить. В этот момент я почувствовал, как внутри меня что-то изменилось. Боль, которая так долго мучила меня, начала отступать, уступая место светлой печали.

Я вспомнил, как Витька говорил мне, что хочет начать все сначала, и впервые задумался над тем, что, возможно, он тоже переживал нечто подобное.

Быть может, наша дружба была слишком ценной для обоих, чтобы просто взять и выбросить её.

Тихий ветер и далёкие заводские гудки, стук паровоза, проезжающего на комбинат, выпускающего из-под больших колёс клубы белого дыма, наполовину закрывающего старые вагоны на зимнем ветру, вдруг показались мне знакомыми мелодиями, которые я давно не слышал.

И в этот момент я понял, что жизнь продолжается, и иногда нужно позволить ей идти своим чередом.

Когда я встал со скамейки и отправился домой, в моей душе поселилось спокойствие.

Я больше не чувствовал той острой боли, которая терзала меня все эти месяцы.

– Надо, как паровоз, – подумал я пыхтеть, крутить колеса и ехать вперёд, тащить за собой груз жизненных обязанностей.

– Как паровоз? – повторил я задумчиво.

И вдруг, впервые за долгое время улыбнулся.

Вместо неё, обиды, уже порядком надоевшей мне и мешающей уже мне просто жить, пришло понимание, что некоторые вещи остаются с нами навсегда, даже если обстоятельства вынуждают нас расстаться, если с ними тоже не расстаться. Если их не оставить в прошлом.

Проходя мимо школы, я взглянул на окна, за которыми когда-то кипела наша школьная жизнь.

На мгновение мне показалось, что я снова вижу нас с Витькой, бегущими по коридорам, смеющимися и спорящими. Но это видение было лёгким и прозрачным, как осенний туман, который вскоре рассеется.

Дома мама ждала меня с чашкой горячего чая.

Она молча обняла меня, и я понял, что она тоже чувствовала это изменение во мне. Мы сели за стол, и я рассказал ей обо всем, что случилось в парке.

И рассказывал. И рассказывал. И рассказывал.

Я перестал размышлять. Я просто заговорил.

Мама улыбалась. Ее глаза были в слезах. Но это были уже не печальные слезы о молчащем сыне, это были слезы облегчения.

Она слушала внимательно, не перебивая, и в её глазах я увидел ту же светлую печаль, что наполнила и моё сердце.

Вечером, ложась спать, я подумал о том, что, несмотря на все трудности и потери, жизнь всё равно прекрасна.

И пусть наша дружба с Витькой осталась в прошлом, она оставила глубокий след в моей душе, который будет согревать меня всю жизнь.

Я не помню, как мы с Витькой помирились, но потом я снова давал ему списывать тетрадку по арифметике, и мы снова гоняли в одной команде футбол во дворе нашего дома.

И я ещё много на забивал голов с его, Витькиной, подачи.

А когда он научил меня драться и защищать себя?

Я не помню.

Отчим

Я не помню, как моя мама познакомила меня с Игорем Петровичем.

Помню только то, что этот день был серым и унылым, как и все дни в нашем маленьком, провинциальном городке.

Дождь барабанил по старому деревянному двухэтажному дому, где мы жили в коммунальной квартире.

Городок наш был настолько мал, что казалось, он затерялся среди бескрайних полей и лесов, окружавших его со всех сторон и как бы плыл таким продолговатым неопределённой формы островом вдоль широкой реки, поды которой упорно и безуспешно подмывали его высокий берег.

Здесь каждый знал друг друга, и любые изменения в чьей-то жизни становились предметом обсуждения на каждом углу.

Каждый шаг по скрипучим половицам отзывался эхом, словно дом сам по себе был живым существом, страдающим вместе с нами. Полы были покрыты толстым слоем коричневой краски, который никак не мог закрасить щели между досок и устранить противный скрип, когда по нему проходили кирзовые сапоги жильцов, спешащих на раннюю утреннюю заводскую смену.

На стенах висели старые фотографии, напоминающие о тех временах, когда дом был полон молодой, пахнущий свежим лесным деревом и смолой.

Теперь же уже давно не было этих запахов. И снимки казались лишь призраками послевоенного прошлого. Как и сам дом.

Мы сидели за обшарпанным столом, на котором стояла одна-единственная свеча, освещавшая наши лица.

Свеча мерцала, отбрасывая тени на стены, создавая иллюзию движения вокруг нас. Пламя свечи дрожало от каждого нашего вздоха, словно боясь угаснуть в любой момент.

Комната была холодной, и холод проникал до костей, заставляя нас ёжиться.

Мама была радостной и взволнованной, хотя я видел, как она старается скрыть свою тревогу перед тем, как сообщить мне важную новость, видимо очень сложную и трепетную для неё.

Ее глаза блестели, но в них скрывалась усталость и надежда одновременно. Она нервно теребила край скатерти, пытаясь найти нужные слова.

А я, поглядывая исподлобья вошедшего Игоря Петровича, чувствовал себя лишним. Внутри меня бушевала буря эмоций, которую я старался держать под контролем.

Он – новый мужчина – казался мне чужаком, вторгшимся в нашу жизнь.

Его имя мне ничего не говорило. Кроме того, что сказала мама. Он какой-то большой начальник в областной строительной организации. У него три года назад умерла жена. У него дочка. Большой дом где-то в далеком посёлке.

Он был высокий, сухощавый, с пронзительными глазами, которые будто видели насквозь. Его лицо было худым, почти костистым, и кожа натягивалась на скулах, придавая ему строгий, почти суровый вид.

Руки его были длинными и сильными, и когда он положил их на стол, я заметил, как сильно они отличаются от рук моей мамы, тёплых и мягких.

– Вот, сынок, это Игорь Петрович, – сказала мама, и ее голос звучал так, будто она хотела, чтобы я сразу полюбил его.

Но вместо этого я почувствовал, как моё сердце сжимается от неприязни. Почему она решила, что я приму его просто так?

Я кивнул, но внутри меня бушевала буря. Я не хотел никого нового в нашей жизни. Мне было достаточно того, что мы уже имели. Мы жили с мамой вдвоём с самого моего рождения. Отца у меня не было. Вернее, он покинул нас за три месяца до моего рождения. С тех пор я его не видел. То есть получается, что я его не видел никогда. И всегда жили с мамой вдвоём. И нам никогда никого не надо было. Нам с мамой всегда было хорошо вдвоём. И зачем этот появился?

Но мама продолжала говорить, стараясь убедить меня, что всё будет хорошо. Её слова звучали как музыка, но эта мелодия была чужой и непонятной для моего сердца.

– Он хороший человек, Саша, – говорила мама, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Он поможет нам, поддержит нас. Он будет тебе отцом. От будет тебе другом. Мы будем счастливы вместе.

Ну вот, отцом. А я знаю, что такое отец? Я никогда с отцом не жил. У меня никогда не было отца. И нам всегда было хорошо. Нам всего хватало. Мы не бедствовали. Правда, маме приходилось работать иногда на двух работах. Но, когда был маленький, считал это в норме вещей. У нас в заводском районе многие подрабатывали, или оставались на сверхурочные. Чтоб побольше получать. Все так жили. И у многих после войны не было отцов. И двух моих друзей тоже не было отцов. А если у меня не было отца? И я не знаю, что такое отец? И тогда кто он мне будет? Он будет «Не знаю кто» что ли??

– Здравствуйте, «Не наю, кто»!

– До свидания, «Не знаю, кто»!

– Как у вас дела, не знаю, кто там вы мне приходитесь?

Здесь надо отметить, что разговор об этом «Не знаю кто» у нас с мамой был. Давеча. Она мне рассказала, что познакомилась с хорошим человеком. И что этот «хороший человек» будет жить у нас. Что ее старшая сестра, которой мама с детских лет слушалась, одобрила ее выбор и мамино решение. Я, стараясь успокоить таким разговором мамино взволнованное сердце, похвалил ее и сказал:

– Конечно, мама. Ведь я уже большой через полтора года мне в армию. Что ты будешь здесь одна? Конечно, не возражаю.

Но чувствовало, видимо, материнское сердце, что не просто это все будет.

И вот. Сидим все за столом. И все меня уговаривают, что мама будет счастлива.

Но я не мог поверить ей!

Как можно быть счастливым с незнакомцем? Как можно доверять тому, кого едва знаешь? Мои мысли метались, как пойманные птицы в клетке, и я не находил ответа на эти вопросы.

Свеча погасла, оставив нас в темноте. В комнате стало ещё холоднее, и тишина, нависшая над нами, казалась бесконечной. Я смотрел на маму и Игоря, чувствуя, как между нами вырастает невидимая стена. И я понял, что этот день изменит нашу жизнь навсегда.

Первые недели после его прихода были невыносимыми. Игорь начал устанавливать свои порядки. Он требовал, чтобы я убирался в комнате, делал уроки вовремя и вообще был более "ответственным". Все эти новые правила казались мне издевательством. Я не мог понять, почему он считает себя вправе командовать мной.

Городок наш жил своей размеренной жизнью, но для меня всё изменилось. Раньше улицы, казались такими уютными, а сейчас они превратились в узкие коридоры, ведущие к неизвестности. Двухэтажные дома, выстроившиеся вдоль главной дороги, больше не выглядели приветливыми, а скорее напоминали крепости, деревянные крепости готовые проглотить любого, кто осмелится войти внутрь.

Погода тоже изменилась. Осень пришла раньше обычного, и холодный ветер гулял по улицам, проникая сквозь одежду и заставляя людей прятаться в домах. Листья, ещё недавно зелёные, теперь стали жёлтыми и коричневыми, устилая землю ковром, который шуршал под ногами, словно шептал что-то тревожное.

Однажды вечером, когда я вернулся домой с прогулки, он встретил меня у порога. Его фигура, высокая и угловатая, загораживала вход, словно преграждая мне путь. Лицо его было напряжённым, губы сжаты в тонкую линию.

– Ты опоздал, – сказал он строго. – У тебя есть обязанности, которые нужно выполнять вовремя.

Его голос был холодным, без малейшего оттенка сочувствия. Я посмотрел на него с презрением, чувствуя, как внутри меня растёт протест. Кто он такой, чтобы указывать мне, что делать?

– А кто ты такой, чтобы мне указывать? – спросил я, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри меня кипела ярость.

Он не ответил, но его взгляд был холодным и безжалостным. Глаза его сверлили меня, словно пытались пробраться в самые тёмные уголки моей души. Я чувствовал, как внутри меня поднимается волна гнева, но сдерживал её, зная, что любая вспышка может привести к неприятностям.

– Проходи, – прошептал он наконец, отступая и пропуская меня внутрь дома.

Я прошёл мимо него, стараясь не смотреть в его сторону. Этот дом больше не был моим домом. Эти стены, которые когда-то хранили тепло и уют, теперь давили на меня своей тяжестью. Я ощущал себя пленником в собственном доме, где каждый уголок напоминал о том, что я больше не хозяин здесь.

Комната моя, некогда светлая и уютная, теперь казалась мрачной и тесной. Окна, которые раньше пропускали солнечный свет, теперь были закрыты плотными шторами, создавая впечатление вечной ночи. Я сел на кровать, чувствуя, как усталость и гнев переполняют меня. Всё, что я хотел, – это вернуться к тем дням, когда мама и я были одни, когда никто не вмешивался в нашу жизнь.

Но те времена ушли безвозвратно, и я понимал, что теперь придётся жить по новым правилам. Правила, установленные человеком, которого я уже ненавидел всем сердцем.