Соно. Сказание о непутевом одиночке бесплатное чтение

Случайно встреченный мною поэт (по крайней мере, величал он себя исключительно таким манером), раскрыл мне некоторые премудрости, коими владел сам. Одной из таковых было искусство придумывания названий для всяческих историй. По словам заплутавшего путника, к выбору следовало подходить обстоятельно, но в то же время помнить о некоторых важных аспектах. Чтобы не утомлять внемлющего слушателя, желательно было обзывать свои произведения как можно более кратко, стараясь не вдаваться в излишние детали. Вместе с тем требовалось подбирать такие выражения, которые в достаточной мере раскрывали основные моменты содержания. Недурно было еще ввернуть толику загадочности для пущей интриги. Не сказал бы, что уроки странствующего поэта имели много толку: все-таки между человеком и драконом великовата разница. Даже хотя бы вот в том же самом видении мира, отчего я, хоть и скрупулезно внимал назиданиям своего босоногого учителя, с окончательным пониманием возникли проблемы. Отчаиваться все же было рано: как говорили люди, «при должном усердии и камень крошится». А уж чего-чего – усердия мне было не занимать.

В общем, хорошенько подумав, учтя вышеперечисленные доводы, я решил озаглавить свою историю так: «Сказание о непутевом одиночке: история огнедышащего дракона Кейлгара в пяти частях. Сначала отважного ящера, а затем скитальца, разбитое сердце которого заставило низвергнуться в небытие, чтобы затем направиться в неизвестный край, куда путь держали только такие же отчаявшиеся, как он, да отъявленные негодяи, чье присутствие смущало всякого приличного человека, ежели он сам не бандит или проходимец с большой дороги». Звучало вроде бы вполне сносно. Для искушенного слушателя наверняка может показаться, что вышло слегка объемно. Однако, как мне кажется, удалось приметить важные вехи будущего сюжета и вплести интригу. Вот вы когда-нибудь слышали про разбитое сердце у дракона? Нет? То-то. Да и про отдаленный край удалось ввернуть пару слов – как меня уверял все тот же поэт, путешествия в отдаленные края, это вообще чуть ли не самая главная вещь в таких вот рассказах. Поэтому, несмотря на маленькие недочеты, такое название я решил сохранить. В конце концов, от огромного летающего огнедышащего ящера не стоит ожидать многого.

И вот после того, как истории дано название и оно озвучено, неплохо было бы перейти непосредственно к повествованию, что я и делаю. Итак, часть первая.

I

Для начала, как принято в приличном обществе, следует представиться. Правда, с этим моментом возникают некоторые трудности. Дело в том, что имя мое, а я имею в виду настоящее имя, данное при рождении – драконье. И, как это заведено у драконов, оно обладает некоторыми особенностями произношения, в силу чего для человеческого слуха представляет собой форменную какофонию, то бишь бессмысленный набор звуков. Да еще и весьма длинно: кто-нибудь из вашей братии потратил бы добрых полчаса, а то и час, чтобы проговорить его полностью. Так уж вышло, что драконьи имена хранят в себе некоторые подробности их биографии, имена предков, характеристики местности, где он родился, и прочие моменты, делающие их непомерно огромными. Оттого свои настоящие имена мы используем крайне редко, в основном в беседах с родственниками или же обращаясь сами к себе, когда ведем долгие внутренние монологи (обычно они рождаются у тех драконов, которые любят безвылазно на протяжении десятков, а то и сотен лет сидеть в какой-нибудь глубокой пещере).

Для остального мира мы либо выбираем себе псевдонимы, либо именами нас одаривают те же люди. Но и тут мы с вами вновь упираемся в препону. Так вышло, что за долгие годы своего пребывания на бренной земле меня наделили огромным количеством имен, и выбрать подходящее для своей истории – та еще задачка. Как подсказывает опыт, лучше выбрать что-нибудь в меру благопристойное, без всяких намеков на драконьи проделки, будь то дыхание огнем в сторону близлежащих деревень или поедания невинных дев. Хотелось избежать и излишнего пафоса. Не хватало еще, чтобы меня заподозрили в хвастовстве. «Ашган Стиратель Столиц» – согласитесь, звучит чересчур. Но и что-то простенькое, навроде «Гшах–Алчущий» тоже бы не очень гармонично звучало.

Я долго раздумывал и вспоминал, но озарение настигло внезапно: раз я решил поведать историю о забытом крае, где нашел пристанище, то и имя мое следовало использовать под каким меня знали в тех местах. А называли меня просто – «Кейлгар». Было в этом имени что-то эдакое, недраконье. Больше человеческое. Так вполне могли звать какого-нибудь плотника, конюха или даже странствующего барда. Кузнеца, в конце концов. Так что, рад знакомству! Меня зовут Кейлгар!

Рожден я был много тысячелетий назад среди Лавовых гор, лежащих за Бальзамирующими лесами и Бездонным Провалом в черную безбрежную пустоту. При появлении на свет у меня имелось несколько братьев, часть из которых впоследствии была съедена мною же, и до более-менее детского возраста дожили только двое. Ну, помимо меня. Над их именами я еще не размышлял, какие лучше назвать вам и расскажу о них позже.

Вас наверняка смутила фразочка про съеденных родственников? Хотелось бы уточнить этот момент – да, такое бывает, что драконы пожирают друг друга. Я не стану утверждать, что подобное поведение приветствуется, но и какого-то особого осуждения, как правило, нет. Тем более подобные события разворачиваются чаще всего в детстве. Для более взрослых особей поедание представителей собственного вида скорее нонсенс. А вот в детстве, да, часто имеются прецеденты. Если драконы вылупляются одновременно в одной, так сказать, кладке, они вынуждены некоторое время сосуществовать вместе и это сосуществование на стадии роста являет собой постоянное соперничество за ресурсы и неутихающую конкурентную борьбу.

Вы, может, не в курсе, но в начале жизненного пути драконы еще не наделены обстоятельным интеллектом. Вследствие этого их действия по большей части регулируются инстинктами. А инстинкты драконов не сильно разнятся с теми же крокодилами, с которыми сколько не разговаривай – все без толку. Именно поэтому мы, молодые, только что вылупившиеся, нерадивые дракончики, порой съедаем более слабых своих собратьев. Но такое происходит, я еще раз подчеркиваю, в силу врожденных инстинктов. Хотя на своем пути я встречал и взрослых драконов, которые любили полакомиться своими собратьями. Скажу даже больше – меня самого пару раз пытались употребить в качестве закуски. И только моя изворотливость и природное везение уберегли от перспективы набить собою чье-то брюхо.

Как уже упоминал, нас осталось в кладке трое: я и двое моих братьев. Жили мы вполне себе припеваючи, несмотря на то, что края те не славились доброжелательностью. Лавовые горы все были испещрены многочисленными разломами, на дне которых обретались потоки лавы. Их проистекало великое множество.

Скорее всего, вы, мои дорогие читатели, под потоком лавы представляете что-то такое вялотекучее, пышущее жаром в алых отсветах, да? Однако могу с полной уверенностью заверить, что видов лавы я видел изрядное разнообразие. Некоторые своей стремительностью не уступали горным речкам во время половодья. Другие же казались столь медлительными, что даже дракону с его практически безразличным отношением ко времени было бы скучно созерцать.

Если вы не поняли про время, то уточню: поскольку драконы живут необычайно долго, да и большую часть жизни обычно проводят за беззаботной негой где-нибудь в укромном месте, то и с временем у них взаимоотношения несколько иные, нежели у людей. Что для человека целая жизнь, для дракона просто вторник. Надеюсь, это небольшое замечание позволило вам оценить мою иронию по поводу потоков лавы.

Питались мы неплохо: наша родительница приносила нам в гнездо горных барашков, яков и иногда местных жителей, которые обитали в пяти деревеньках, каким-то чудесным образом умещавшихся на куцых выступах отвесных скал. Люди были дикие, одевались в овечьи шкуры, и от них вечно как-то странно пахло. Может быть, оттого мне их вкус не нравился. А вот братья мои – да, уплетали верещавших от ужаса аборигенов за обе щеки.

Один раз родительница принесла нам какую-то уже растерзанную женщину, у которой под складками одежды пряталась маленькая девочка. Есть ее мы не стали, потому как она была нам в диковинку (детей раньше в гнездо не приносили). Драконы, я вам скажу, очень любопытные существа. Да и толку от такой закуски было мало – все-таки девочка была совсем крохотная.

Правда, несмотря на свою комплекцию, она оказалась удивительно бойкой и даже умела говорить, отчего выучились лепетать по-человечески и мы. Уже потом, когда я освоил и другие языки, мне стало очевидно, насколько был примитивен тот первый выученный язык. Но вспоминаю я о нем с теплотой. Нас, драконов, они звали «Здарг», произнося это слово с характерным гортанным придыханием.

Драконы издревле отбирали у них скот, невинных дев да и просто туземцев на еду, совершая подобное на протяжении всего существования пяти неумытых деревень. Жители анклавов с молоком матери впитывали к летающим ящерам ненависть вкупе с пугливым уважением.

Маленькая же девочка, в силу возраста и характера, к драконам не испытывала ничего, кроме любопытства. По прошествии многих лет я стал все больше склоняться к тому, что именно ее влияние послужило причиной моего весьма терпимого отношения к двуногим. Здесь хотелось бы уточнить, что в основном драконы видели в людях лишь не слишком быстро бегающую еду, добыть которую представлялось куда легче, чем того же горного барашка или ретивого барса. Эдакий скромный ужин, который стоило употребить сразу же.

Лишь изредка драконы снисходили до каких-то диалогов и общения. Да и то подобное возникало обычно при определенных обстоятельствах. Например, искатель приключений, случайно забредший в забитую золотом пещеру, в центре которой восседал дракон – в таком случае, при должном расположении духа можно было и поговорить. Все-таки сидеть и корпеть над огромной кучей злата хоть и довольно приятная вещь, но со временем возникает желание развеяться как-то. Вот в такие моменты некое подобие общения вполне себе было возможно. Однако в остальных случаях итог для человека оставался безрадостный – его ждала усеянная клыками пасть и неотвратимая кончина.

В силу вышеозвученных фактов, практически всегда человек испытывал по отношению к дракону только два чувства: страх или ненависть. Но мой первый человек для общения питал к драконам, как я уже обмолвился, неподдельный интерес. В какой-то степени мы были с той девочкой на равных, одинаково сильно увлеченные изучением друг друга. Как-то она даже оседлала меня, а это, скажу я вам, для дракона невиданное дело, и хорошо еще моя родительница, да и братья не видели такого, иначе не рассказывать мне сейчас вам свою историю, а лежать уже много лет крохотным скелетом на дне ущелья.

По большей части малышка озорно бегала вокруг, собирала из мелких камней миниатюрные пирамидки да пялилась куда-то вдаль, шмыгая носом. В холодные ночи, когда даже жар от лавовых потоков слабел, сковываемый холодом, она жалась ко мне под бок. Питалась дикарка пойманными тут же мелкими животными со смешными облезлыми хвостами. Ей предлагали нашу добычу, но соплеменников она употреблять в пищу отказывалась. Я тогда решил, что все-таки между людьми и драконами есть что-то общее. И те и те, не ели представителей своего вида. Это уже потом, пробираясь через Бальзамирующие леса, я понял, как сильно ошибался. Но наша знакомая, бесспорно, относилась к тем, кто своих не ел.

На скудной пище из облезлых хвостов она довольно бодро росла, много быстрее тех же драконов. Интересно, насколько она бы вымахала, ежели кормилась под стать нам. По мере роста тело ее претерпевало изменения. Конечно, не столь значительные, как у драконов, но все равно было увлекательно за этим следить.

Сами же драконы за время своего взросления меняли внешний облик довольно серьезно: вырастали крылья, удлинялась шея и конечности, прорезались клыки, тело становилось более поджарым, кожа уплотнялась, становясь тверже камня. А вот юный дракон выглядел совершенно по-другому: неуклюжий, с округлыми боками, маленькими рожками на толстой короткой шейке и крылышками, которыми при должном усердии можно было задуть свечу. Опять же стоит заметить, что внешность и метаморфозы у каждого вида разнились. Например, слепые драконы-змеи, насколько я наслышан, таким невзрачными и рождались лишь по мере взросления, увеличиваясь в размерах.

Но вернемся к моей первой знакомой из рода человеческого. Наше общение длилось по человеческим меркам уже довольно существенный отрезок, хотя для самих драконов такой срок был пренебрежительно мал, но, так или иначе, девчонка стала перенимать от нас некоторые вещи. В какой-то момент мы даже попытались научить ее своему языку, но для человека драконий оказался не под силу. Малышка выучила лишь парочку простых выражений. К сожалению, данное обстоятельство и сыграло с ней злую шутку: когда в гнездо прилетел погостить родной брат родительницы, да заодно осмотреть свои племянников, любопытная дуреха набралась смелости и явила себя его очам. Огромный благородный дракон сначала оторопел от такой наглости, но, являясь в меру снисходительным ящером, уже было хотел пощадить несчастную и тут она, решив блеснуть перед ним своими знаниями, поприветствовала его на драконьем. Такого даже самый бестолковый дракон стерпеть бы не смог, поэтому дядюшка просто-напросто слопал дуру.

Девочку было жалко, хотя она приняла смерть скоропалительную, от этого практически безболезненную. Заодно и мы получили важный урок: не стоит играть с едой. Дядюшка, кстати, уже тогда выказал по поводу меня мнение, которое, как потом оказалось, было если и не пророческим, то, как минимум, весьма дальновидным. Узнав, что именно я был инициатором общения со съеденной девчонкой, да еще и защищал ее от братьев первое время, он постановил, что толку от меня, как от дракона, будет немного, и излишняя доброта еще не раз сыграет злую шутку в моей нелегкой судьбе. И ведь как в воду глядел – так оно и вышло.

После бесславной кончины нашей подруги расстраивались мы недолго, потому как совсем скоро появилось новое увлечение – полет. У драконов к этому делу совершенно особенное отношение, и, наверное, это обусловлено тем фактом, что летаем мы не только ради передвижения. В отличие от тех же птиц или каких-нибудь летающих гадов, полет для дракона в первую очередь доказательство его силы и превосходства. Попробуйте-ка взмыть ввысь, а затем заложить вираж, когда ты обладаешь такими огромными размерами и весом (одна непробиваемая шкура чего стоит), а крылья у тебя не такие, чтоб и большие.

Вообще, все зависит от вида: мы, как и земные животные да и те же люди, делимся на виды и подвиды. Одни лучше предназначены для полета, другие хуже. А есть и такие, кто взлететь не сможет при всем желании. Говорят, они когда-то спустились на дно самой глубокой пещеры (у вас, дорогие слушатели, наверняка возник вопрос: а зачем, собственно, драконам пещеры и как они там уживаются, когда пещеры обычно маленькие и тесные, а летающие ящеры, наоборот, грозные и большие. Поясню: при всех своих внушительных габаритах мы отличаемся невероятной ловкостью, а наш скелет и все остальное тело, несмотря на прочность, довольно гибкие, поэтому мы можем пробираться туда, куда, казалось бы, никак пролезть невозможно. А вот почему мы предпочитаем иногда тесные пещеры, мне доподлинно неизвестно), и до того прониклись, что утратили цвет, зрение и крылья, став, по сути, огромными белесыми извивающимися змеями, ползающими по бесконечным извилистым лабиринтам, лишенным света. К счастью, меня не постигла такая участь, и я появился на свет среди драконов, для которых полет был, хотя и не родной стихией, летали они вполне себе ничего.

Первое время, правда, пришлось тяжко. Особенно учитывая тот факт, что обучение полетам проходило не на какой-нибудь обласканной солнцем и ветрами равнине, а посреди гор, клыкастыми пиками пытавшихся прокусить небо, а то в ответ постоянно посылало невероятные ветра, бураны и смерчи. Сами пики начинались где-то далеко внизу, в темных и узких ущельях, куда и солнечный свет-то проникал с трудом. И вот посреди всего этого не очень-то дружелюбного безобразия нам с братьями приходилось, срываясь с какого-нибудь более-менее высокого камня и неистово работая крыльями, пытаться удержаться в воздухе, а заодно не провалиться на дно пропасти.

При падении, конечно, мы вряд ли бы сильно пострадали, все-таки тела драконов очень крепки и способны выдержать поистине потрясающий урон, но само падение оставило бы на душе неприятный осадок. А плохое настроение, скажу я вам – одна из самых противных козней, что может подкинуть дракону судьба. Да, да, это будет для многих открытием, но драконы жутко не любят расстраиваться, и если такое с ними происходит, то порой требуются столетия, чтобы они вновь вернули себе прежнее расположение духа. В такие моменты мы мало едим, потому как пища теряет былой вкус, мало двигаемся и вовсе не летаем. Но не будем о грустном.

Первым, как это ни странно, взмыл в воздух ваш покорный слуга. Мои два брата в этом смысле оказались чуть менее расторопнее и притворили подобное в жизнь не сразу. Довольно сложно описать ощущения от первого полета, особенно когда ты пытаешься это втолковать не птице и даже не летучей лисице, а людям, которые с роду не летали. Впрочем, на своем веку я встречал парочку умельцев, которые якобы смогли покорить воздушную стихию, но один из них был чернокнижником, а второй умалишенным, отчего считать их за обычных людей, коими являетесь вы, мои прекрасные слушатели, я не могу. Да и закончили те двое не сказать бы, что славно. Что поделать – стремление к невозможному рано или поздно доводит до трагедии.

Первый полет подобен тому, как если бы слепец вдруг обрел орлиное зрение и моментально, в ту же самую секунду взглянул на звездное небо, на котором мириады звезд раскинулись во все мыслимые и немыслимые стороны. Всевозможных размеров и оттенков, соседствуя с бесчисленным количеством своих собратьев, они впервые и одномоментно стали различимы, реальны, осязаемы. Вот такое чувство родилось в моей драконьей душе во время первого полета. Сказать честно, я был настолько поражен, что едва совладал с собою, чтобы не сорваться вниз, навстречу бесславной земле.

Понадобилось порядочно времени для освоения новой стихии, а дальше, помогая советом и делом своим братьям, я все больше и больше оттачивал навыки в совместных полетах. Сначала мы бороздили воздушные просторы неподалеку от кладки, стараясь не передвигаться над особо глубокими расщелинами, не воспаряли выше пиков и не отдалялись слишком далеко. Но раз от раза наши возможности росли, умения крепли, и через какое-то время все вышеперечисленное перестало быть преградой. Теперь мы учились охотиться. По первому времени это были мелкие горные обитатели, которые, зазевавшись, попадались под когтистую лапу. Мы могли добывать их как поодиночке, так и вместе. Последнее представлялось много более интересным и увлекательным, отчего совместную охоту практиковали куда чаще.

Ну а следом пришла очередь и куда более серьезной добычи: жители близлежащих деревень в своих шкурах. Скажу я вам, первый же налет на окрестную деревеньку произвел настоящий фурор среди местного населения. Мы, юные и не совсем соображающие дракончики, движимые в основном силой инстинктов, устроили сущее побоище, почти подчистую истребив жителей. Нас, конечно, за такое отругали – мать сурово наказала своих отпрысков, ведь, по сути, они попортили знатное количество потенциальной пищи, да еще и привлекли к себе излишнее внимание. Даже для драконов проливать много крови чревато. Особенно, когда ты живешь одна с тремя непутевыми чадами в местах, где прокормиться не так уж легко, и окрестных деревень раз, два и обчелся.

Помимо взбучки от родительницы, произошедшее имело еще некоторые последствия. Следуя драконьей традиции, после первой охоты на людей, мы, доказав свою полную самостоятельность, теперь должны были покинуть отчий дом и выбрать себе новое место обитания. Традиции – один из основных столпов драконьей жизни, отступать от которых не решился бы никто: испуганные и раздосадованные, мы вынуждены были поступить в соответствии с заветами предков и разбрелись по окрестным землям.

Я, как первый, кто научился летать и наиболее сильный, выбрал для себя житье у Бездонного Провала. Братья мои двинулись к Бальзамирующим лесам. Там всяко жизнь была спокойнее и проще, хотя постоянно есть мертвечину было тем еще испытанием для желудка. Так и закончилось мое детство. Как меня учил заплутавший поэт, свою историю желательно делить на составные части, вычленяя их по смысловому наполнению. Не стоит перепрыгивать с темы на тему, а доносить до слушателя разворачивающие события равномерно. Поэтому, рассказав о своем детстве, теперь я перехожу к другой теме и, соответственно, следующей части – юношество. Итак, часть вторая.

II

Я ведь не рассказывал еще про обоняние у драконов? О, скажу я вам, их нюху мог бы позавидовать даже самый изощренный собачий нос, способный учуять приготовленный обед в другой деревне. Мы, драконы, от природы наделены столь чутким и выверенным чутьем, что смогли бы распознать приготовленный обед на расстоянии, многократно превышающим дистанцию между какими-то человеческими селениями.

Спектр воспринимаемых нами запахов много шире человеческого. Это я уже понял, еще общаясь с той маленькой девчонкой. До нас иногда доходили ароматы, которые ясно говорили о надвигающейся нешуточной опасности, и хотя мы не могли в силу возраста описать, что это за такая угроза исходила от подобных запахов, но наше поведение говорило само за себя. А вот девочка словно ничего толком не чувствовала, продолжая беззаботно проводить время. Я сначала думал, она это делала из-за отсутствия страха, но потом понял, что бедняжка попросту ничего не замечала. Наверное, из-за такого она и животных с облезлыми хвостами ела – ей был невдомек тошнотворный смрад, источаемый маленькими тушками. Но, похоже, я перескакиваю с темы на тему, чего делать не следовало, поэтому забудем о маленькой девчонке: она осталась в детстве, и вспоминать ее более не следовало.

Так вот, возвращаясь к особенностям драконьего обоняния – раз уловленный нашим рецепторами запах мы запоминаем навсегда и сможем его затем вычленить даже по прошествии многих лет. От того, закрыв глаза, я мог досконально вспомнить все те запахи, что преследовали меня на протяжении детства среди Лавовых гор.

Вероятно, вследствие этого первое, на что я обратил внимание, добравшись до нового места пребывания, стал запах. Пахло отвратительно: из Бездонного Провала веяло могилой, отсутствием всякой жизни. Поначалу было боязно к нему приближаться, потому что, несмотря на запах, исходивший оттуда, другими своим чувствами я ясно улавливал, что в его глубине таилось нечто, способное к передвижению. Страшно было даже представить, что могло такого скрывать в себе это неизведанное пространство.

Затем появились запахи, отчетливо выдававшие присутствие других драконов в округе. Это одновременно радовало и пугало, ведь прежде, кроме своих родственников, мне не доводилось встречать представителей летающих ящеров. И все же я не спешил встретить кого-либо из них. Меня терзали сомнения. Иногда я думал, что, быть может, та сущность, чье присутствие я ощущал в Провале, и была драконом или драконами? Перспектива подобного пугала, и поэтому большую часть времени я держался скрытно. Благо в районе Бездонного Провала всяких укромных мест имелось в избытке.

И, наверное, моя в меру стеснительная и робкая натура никогда бы не позволила покинуть многочисленные укрытия, но случилось так, что эта самая натура принялась меняться. Также как в той самой девочке из детства, во мне вдруг забурлила кровь, я перестал вздрагивать от каждого беспокоящего шума и даже более того, испытывал непреодолимое желание заглушить этот шум, вступить с ним в бой, растерзать когтями неприятеля, понадкусывать его клыками, бить и молоть своим телом. Хотелось испепелить его огнем. Но извергать огонь я не научился: у драконов моего вида это происходило не с самого рождения, а чуть позже. Но я ощущал, что вот-вот и неистовый жар, клокочущий в груди, совсем скоро должен будет исторгнуться.

Все чаще и чаще я стал покидать облюбованные мной потаенные уголки и выбираться на открытые пространства. Это было сопряжено с весомыми рисками, ведь, как выяснилось, вокруг Бездонного Провала водилась прорва ужаснейших и опаснейших существ. Одни из них, наделенные острыми, словно меч богатого рыцаря, когтями, были способны изорвать практически любого врага на лоскуты, и даже драконья шкура частично поддавалась.

Другие же пытались своими неосязаемыми силами проникнуть внутрь разума, чтобы затем заставить свою жертву действовать по своему усмотрению. С одной стороны, по отношению к драконам такие атаки были бесполезны. Мы, благодаря природным качествам, надежно защищены от любых вмешательств в свое сознание. Но с другой стороны, подобные существа с легкостью могли заставить других атаковать тебя скопом. А посреди многочисленной живности там водились создания куда мощнее и сильнее юного дракона, только-только вставшего на свой жизненный путь.

Поэтому битвы не были чем-то особенным для моего тогдашнего существования – сражался я много. Такой образ жизни закалял хорошо: раны, полученные в бою, вскорости затягивались, делая кожу и кости еще крепче, чем ранее. Ошибки, допущенные в противостоянии, запоминались, и я больше не повторял их.

Съеденные враги наполняли тело питательными веществами, делая его еще сильнее, еще больше. На такой диете я довольно быстро вымахал до вполне себе приличных размеров. И уже все чаще случалось так, что встреченный мной противник, что ранее без раздумий кидался в мою сторону с целью растерзать, теперь поджимал хвост или что там у него наличествовало из отростков и пускался наутек. Только вот убежать от молодого дракона удавалось лишь единицам.

Мне вспомнилось: бродяга-поэт, когда учил меня своему искусству, упоминал, что, ведая историю, важно помнить и не забывать о заинтересованности своего слушателя. И поскольку мою историю я веду на человеческом языке, и она предназначена для людей, то есть для вас, мои дорогие, то многих наверняка заинтересовал простой вопрос – не водились ли представители вашего вида, то есть люди, в тех проклятых краях? Скажу я вам, двуногие весьма живучие создания (естественно, если это не противостояние с драконом), и ежели маленькая девочка смогла выжить какое-то время в гнезде летающих ящеров, то ее более взрослые соплеменники смогли аналогично существовать и около Бездонного Провала.

Житие их представлялось несколько тяжелее, чем у тех же аборигенов пяти деревень в Лавовых горах, но при всем при том они жили и здравствовали, и даже успешно размножались. Выглядели, правда, от своего полного лишений бытия соответствующе и представлялись полнейшими дикарями. Языка для общения как такового у них не имелось, и вели разговоры друг с другом они жестами, завываниями, всхлипами и рычанием. Друг друга при всем при этом не ели.

Не употреблял их и я – как не раз мне приходилось упоминать, человек в качестве пищи был мне неприятен. А от таких туземцев и вовсе можно было заработать самое настоящее несварение желудка. Хотя, опять же, множество раз я становился свидетелем того, как двуногих с удовольствием поедали другие местные обитатели и после этого вполне сносно себя чувствовали.

Еще аборигены имели странную привычку через определенный промежуток времени сбрасывать соплеменников в Бездонный Провал. Тот самый, которого я первое время столь опасался. Они, вероятно, тоже чуяли исходившую от него опасность, поэтому подбирались к краю осторожно, на четвереньках, после чего выполняли какие-то непонятные манипуляции, следом тащили кого-то из своих (как правило, в этой роли выступала молоденькая девушка, желательно со светлым волосами, которые водились у считанных единиц) и под улюлюканье бросали вниз, навстречу неизвестности. Бездонный Провал принимал брошенных без каких-либо эмоций, сохраняя полную невозмутимость.

Однако, чтобы у моих слушателей не возникло какой-то ложной уверенности, хотелось бы уточнить, что как люди, так и драконы обитали не везде. Где-то вдали, на севере, были территории, на которые ни лапа дракона, ни нога человека никогда не ступали. Это было царство холода, на котором властвовали неутихаемые ветра и уходящие за самый горизонт ледяные пустыни. В те края забредали лишь желающие встретить побыстрее свою смерть. Я слышал, останки несчастных простирались далеко-далеко, навечно вмерзшие в лед. Хотя пару раз до моих ушей доходили слухи о водившихся там ледяных драконах, но такие россказни принимать на веру было затеей глупой и безответственной. Где это видано, чтобы драконы, чья стихия – бьющее жаром пламя, вдруг оказывались во власти противоположных сил? Так недолго было и до грязевых драконов додуматься.

Но, увы, я снова полез в бесконечные лирические отступления, которые хоть и полезны для отображения полноты картины развернувшегося передо мной мира, но уводят от основной темы.

Проводя время в бесконечных схватках со всевозможными противниками, я рос и рос, и, наконец, настолько осмелел, что перелетел Бездонный Провал. Чувства, испытанные при этом, навсегда отпечатались в моей памяти. Не знаю, способны ли люди представить и вообразить, что такое бесконечность, но именно подобное ощущение у меня возникло, когда я пересекал гигантскую, разверзнувшуюся под собою пасть непроглядной тьмы. Всеми своими фибрами я ощущал, что там, подо мною, не было дна, не было абсолютно ничего. И брошенные ранее светловолосые девушки из чумазого племени до сих пор продолжали свое падение.

Я же взмыл выше, чтобы оказаться как можно дальше от пугающей черноты, и с неспокойным сердцем приземлился на противоположной стороне. Ранее мне не было нужды перелетать эту пропасть, но, гонимый непонятным чувством, я решил двигаться вперед, изучая мир, предвосхищенный новыми сражениями с ранее невиданными противниками.

Едва коснувшись лапами земной тверди, я сразу ощутил наличие драконов совсем рядом. Они таились где-то впереди, среди невысоких холмов, образованных затвердевшей лавой. Казалось, среди них негде было спрятаться, там отсутствовали расщелины, пещеры или другие укромные норы – все словно было прилизано растекшейся породой, затем застывшей на времена вечные. И все же ощущения явственно сигнализировали о драконьем присутствии.

Я тогда полушутя-полусерьезно подумал, что, быть может, я перелетел на территорию невидимых драконов? Звучало это даже глупее, чем ледяные ящеры, поэтому свою глупую догадку я быстро отмел и решительной поступью двинулся дальше. Это был волнительный момент. Наверное, его можно было бы охарактеризовать как окончательное пересечение той границы, откуда начиналась жизнь полностью самостоятельная.

Мои чувства не подвели меня – впереди действительно нашлись драконы. Их было пятеро.

Здесь я вынужден вставить короткую ремарку по поводу жизни драконов в группах. Как всем известно, дракон – существо, предпочитающее обитать в одиночку. Мы любим оставаться наедине с собой и вполне можем наслаждаться вялотекущими внутренними монологами на протяжении сотен лет. У нас, у драконов, как бы всегда имеется внутренний собеседник, который играет роль некоего партнера, вечного спутника, готового всегда вступить в диалог. От такого острая нужда в других собеседниках попросту отпадает.

Однако, как всегда, имеются всяческие исключения. Например, когда летающие ящеры оказываются в каком-то совсем уж враждебном окружении, где выживание в одиночку подвержено слишком серьезным рискам. Или же при встрече молодых драконов они, еще не имеющие достаточного опыта, сбиваются в небольшие стаи. Как вы понимаете, в моем случае эти два фактора наличествовали.

Чуть не забыл – еще драконы могут жить вместе в том случае, если они решили образовать пару, но этого варианта я коснусь, с вашего позволения, несколько позже.

Таким образом, я наткнулся на группу молодых ящеров, оказавшихся в жестоком мире, окружавшем Бездонный Провал. Как и было сказано, меня повстречали пятеро драконов.

Главным являлся старший, величественный могучекрылый Зойсайт. Он принадлежал к виду ящеров, которые славились наибольшей приспособленностью к полету. Помимо возможности реализовывать недоступные для остальных элементы воздухоплаванья, он выделялся размерами и был много массивнее остальных. Характером Зойсайт был властолюбив (впрочем, такая черта свойственна практически всему драконьему племени), но в то же время решителен и никогда не испытывал страха, даже перед Бездонным Провалом.

Вторым по старшинству в их компании состоял Заагхаш. Тот мне понравился меньше всех, потому как был любителем интриг, жестоким и безжалостным манипулятором. Со временем он вырос бы в мастера тайных дел. Мне как-то в одной из восточных провинций попался на глаза визирь, который до того напоминал былого знакомого, что я с огромным удовольствием сожрал его. Заагхаш тоже сразу пропитался ко мне ненавистью, однако из-за своей трусливой натуры, не позволявшей вступать ему в открытое противостояние, при остальных никак не проявлял свое отношение, предпочитая строить козни и мелкие пакости.

Два других дракона являлись друг другу родными братьями и были с одного выводка. Их именовали Морк и Дорк. Практически неотличимые, они и характерами были до боли похожи, и первое время я их постоянно путал. Привыкшие к подобному, они и на имена откликались, на каждое, как на свое. Дорк и Морк слыли добрыми ящерами, но слегка наивными. От такого они постоянно попадали в силки, расставляемые Заагхашем, и, идя у него на поводу, становились невольными исполнителями его мерзких задумок. С ними у нас сложились вполне нейтральные отношения, хотя иногда они невольно, под влиянием нашего хитрого «визиря» творили в отношении меня нехорошие вещи.

Наконец, пятым и последним (но, не по значимости) участником компании была молодая дракониха. Здесь опять я вынужден сделать короткое отступление для понимания ситуации. Дело в том, что драконы, как это общеизвестно, делятся на два пола – мужской и женский. При этом в одном выводке могут родиться либо особи мужского пола, либо женского. В случае с мужским полом количество яиц в кладке варьируется и, за некоторыми исключениями, обычно составляет несколько штук. В основном 3–5, редко когда больше. Но два-три минимум. С женским полом ситуация иная – в кладке всегда только одно яйцо. Девочки рождаются поодиночке. Отсюда и происходит такая существенная разница в количестве. Часто ли вы слышали о драконихах? Ну вот. И что характерно, они обычно никогда не собирались ни в стаи, ни в компании, предпочитая жизнь в одиночестве, и сходились с другими особями лишь для создания пары.

Поэтому наша дракониха оказалась довольно уникальной. После нее я никогда не встречал в своей долгой жизни никого подобного, настолько редкостным был тот случай. Звали ее Луми. Она происходила из совершенно неизвестного мне вида, который если и обитал в каких-то землях, то эти земли не были знакомы ни мне, ни другим участникам компании. Сама Луми тоже не ведала, откуда родом, потому как все, что она помнила – это родительское гнездо, да звездное небо где-то очень-очень высоко над головой.

Детство ее закончилось довольно быстро: на кладку напало неведомое существо, убив ее маму и папу. Луми спряталась под крылом бездыханной матери, мертвое тело которой безвестное существо понесло в сторону Бездонного Провала и утащило вниз. Сама маленькая дракониха перед низвержением в бездну успела выпрыгнуть, больно приземлившись на оплавленный холм. Некоторое время она провела, прячась, пока не встретила Зойсайта. Потом они вдвоем наткнулись на двух братьев, которых родители выгнали из родных краев, чтобы те не мешали с пропитанием. И уже после на них вышел изворотливый Заагхаш, также выгнанный из родного дома по причинам, которые озвучивать он не стал. Хотя, зная его характер, причины легко угадывались без всяких подсказок.

И вот вся их компания повстречала еще одного дракона, волею судьбы занесенного в такие враждебные земли. Они приняли меня сразу, Зойсайт благосклонно отнесся к новому члену, чего не сказать о коварном Заагхаше. Дорк и Морк словно бы и не заметили появления новоиспеченного участника, как если бы я все время был рядом. Луми вела себя пренебрежительно, но с другой стороны, я ей явно был интересен, и от того в ее такой пренебрежительности был легкий налет игривости. Мне же мои новые друзья понравились почти все, и особенно приглянулась Луми. В то время такое отношение к ней я не расценил как нечто необычное – просто это была первая дракониха, помимо матери, встреченная мной, и соответственно, впору было удивляться и впечатляться.

Характер она имела интересный, ей была абсолютно не присуща властность или кровожадность. В многочисленных боях с местной живностью она участвовала нехотя и даже если и повергала противника, старалась лишь ранить его, а когда же дело доходило до убийства, которое уж никакими способами избежать не представлялось возможности, она стремилась нести смерть в наиболее гуманных вариациях. Питалась, как и та девчонка из детства, всяким подножным кормом, предпочитая не пожирать поверженных врагов. Отсюда, я так думаю, и происходили ее весьма скромные габариты.

Хотя, насколько мне известно, у драконов имеется половой диморфизм, и самки много мельче самцов. О таком мне рассказывал один естествоиспытатель, который какое-то время был моим собеседником. Он много чего интересного рассказал, но, признаться честно, совсем замучил меня вопросами насчет драконьей жизни. Считаясь серьезным исследователем летающих ящеров, он не преминул воспользоваться редкой возможностью разузнать поподробнее о них из первых уст. Я слышал, его потом слопал какой-то менее словоохотливый дракон, и, припоминая настырность натуралиста, я охотно бы поверил в такой финал. С драконами надо быть весьма чутким собеседником, настроение у некоторых может меняться по нескольку раз за одну реплику.

Еще Луми любила летать. К несчастью, хотя ее вид и был прекрасно адаптирован к полету, родители из-за своей преждевременной кончины не успели обучить ее этому мастерству, а когда она наткнулась на Зойсайта, который впоследствии и обучил ее премудростям воздухоплаванья, было слегка поздновато. Суть в том, что чем раньше дракон начнет учиться летать, тем большего мастерства он добьется впоследствии. У Луми, несмотря на все данные, учеба началась гораздо позже, чем, к примеру, у меня, и от этого, как бы она не старалась, того уровня, который был бы ей доступен в ином случае, она уже добиться не имела никакой возможности. Но даже с теми скромными успехами летала она хорошо. Практически так же хорошо, как я. А мое мастерство в этом деле тоже не стояло на месте – после пролета над Бездонным Провалом Зойсайт, с почтенного расстояния лично наблюдавший за моей попыткой, проникся ко мне уважением и частенько давал уроки покорения воздушной стихии. Луми взирала на нас с восторгом, братья скучающе задирали головы вверх и наверняка думали о своем, а зловредный Заагхаш недобро скалился, очевидно, представляя себя на моем месте.

Этот хитрец сам-то летал не очень, его вид скорее был больше приспособлен к ползанию, нежели чем к полету. Вот тут надо отдать ему должное, он практически не имел себе равных – этот дракон мог передвигаться по земле с исключительной скоростью и проворством. Он с легкостью взбирался на отвесные скалы, умудрялся протиснуться в самые узкие щели или затаиться в тени так бесшумно, что и я не мог своим чутьем определить достоверно, там он или нет. Напомню, когда я пересек Бездонный Провал, и мое чутье так настырно указывало на чье-то присутствие, именно Заагхаш прятался тогда среди оплавленных холмов. Хотя, казалось бы, спрятаться там было совершенно невозможно, а вот поди ж ты, ему удалось.

Но земля есть земля, а воздух есть воздух. И поэтому, обладая такими неповторимыми качествами на земле, в воздухе он держался, словно бочка с нечистотами. Зойсайт как-то решил после долгих уговоров последнего, научить его парочке премудростей, но «визирь» лишь свалился с неба, выполняя сложный пируэт, после чего к его обучению наш лидер охладел и взялся за меня. Не хочу хвастаться, но я показывал прекрасные результаты, и Зойсайт не раз говорил мне, что будь я представителем его вида, то стал бы непревзойденным покорителем неба.

Житье наше шло своим чередом: обитая около Бездонного Провала, мы продолжали биться с местной фауной, а иногда даже и флорой. В свободное от сражений время дурачились, играли и продолжали с Зойсайтом совершенствовать мои навыки. Луми все чаще и чаще обращала на меня внимание, видимо, чем больше я раскрывался перед нею, тем больше она ощущала нараставшее чувство. И, скажу я вам, это было абсолютно взаимно.

Здесь мне следовало бы сделать еще одно отступление для понимания сути дальнейшего. Много позже разворачивающихся событий ко мне забрел один странствующий бард. В то время я уже обитал в своей любимой пещере, в которой нашел окончательное пристанище и где обитаю и поныне. Патлатый оборванец с лютней наперевес набрел на мое жилище случайно: как он рассказывал, после выступления на рыночной площади он завел знакомство с дочкой кузнеца, которое затем незаметно перетекло в незабываемое рандеву под звездным небом. Окончилось все на сеновале, где парочку и застал непосредственно сам кузнец.

Раздосадованный поворотом событий и питавший стойкую неприязнь к странствующим музыкантам, кузнец сначала надавал тумаков, а затем, собрав своих друзей, устроил за несчастным самую настоящую погоню с факелами, вилами и прочим крестьянским скарбом. Бард еле унес ноги, и если бы не его молодецкая расторопность, наверняка на утро бы уже висел на придорожном дереве у въезда в деревню. Но ему повезло, и он пустился наутек не куда-нибудь в чистое поле или дремучий лес, что произрастал неподалеку, а свернул в сторону одинокой горы, у подножия которой и наткнулся на пещеру.

Погоня, когда пещера замаячила уже совсем близко, моментально прекратилась, вот только одурманенный ужасом беглец не придал этому обстоятельству никакого значения и от греха подальше углубился в темнеющие своды. Там то мы и встретились. Я хотел было сразу сожрать несчастного, так как в тот момент пребывал не в лучшем расположении духа, да и дело ли – тревожить дракона посреди ночи. Однако истошный вопль, который бедолага изверг из глубин своего чрева при моем появлении, так рассмешил меня, что моментально отбил всякое желание злодействовать и расправляться со столь потешной фигурой. Бард кричал довольно долго, забившись у стены, забавно суча ногами и отмахиваясь своей лютней. Немного успокоившись к утру и растеряв остаток сил, он, наконец, смолк, и лишь мелкая дрожь пробивала все его тело.

«Смилуйся, Великий Змей, – забубнил он, пав на колени и уткнувшись лбом в холодный и влажный пор пещеры, – я всего лишь мелкий человечишка, волею злосчастной судьбы загнанный в угол. Не по своей воле оказался я тут и никоим образом не намеревался потревожить тебя или задеть. Под угрозой смерти был вынужден нарушить твой покой, сам не ведая, что в столь злосчастном месте может обитать подобное величественное создание, чья мудрость сразу подскажет ему, что слова мои правдивы и ни капли правды не утаил я от тебя. Смилуйся надо мной, и я восславлю тебя в своих песнях и сказаниях».

Примерно таким образом произнес он свою тираду, делая короткие перерывы на то, чтобы лишний раз стукнуться лбом об камень в знак своей искренности. А затем выудил свою лютню и стал наспех исполнять какую-то заунывную песнь. Не припомню, говорил ли я вам, что драконы обладают исключительным слухом? Так вот, на мой взгляд, заблудший бард голос имел премерзкий, а слуха у него и вовсе практически не было. Ума не приложу, как он смог своими песнопениями завоевать к себе расположение дочки кузнеца. Может, компенсировал отсутствие таланта старательностью – горланил то он довольно протяжно.

Я второй раз за наше короткое знакомство испытал желание покончить с нерадивым гостем, нарушившим мой покой, но бард словно бы учуял, что дело повернуло не в то русло, моментально затих. Затем снова пал на колени и задался вопросом, каким еще образом он мог бы расположить меня к себе и сохранить свою никчемную и тщедушную жизнь. И я решил смилостивиться над и без того помотанным жизнью музыкантом.

Роняя слезы благодарности, он соизволил поцеловать меня в лапу, а затем, с моего же позволения, развел небольшой костерок, так как в пещере было довольно прохладно, а он уже порядочно продрог в исподнем – одежда то вся его осталась на сеновале (как истинный музыкант, спасаясь, он захватил с собой лишь свой инструмент). Мой новый знакомец оказался словоохотливым человеком. Поскольку я запретил ему снова терзать мой слух своими нескладными песнями, он приступил к основательной беседе, развлекая меня множеством историй из своей бардовской жизни.

Невольно спасенного звали Франциск Фарани. Происходил он из довольно известного рода уличных музыкантов и уже с детства промышлял этим ремеслом. Став немного старше, он отправился в свободное плавание, в котором пребывал и поныне, переходя от города к городу, от ярмарке к ярмарке. Рассказывал он много, по большей части делая упор на всяческие победы на любовном фронте. И вот тут он довольно сильно удивил меня, потому как от такого пройдохи, только-только спасшегося от хорошей взбучки, с огромным синяком под глазом, и в общем, потрепанной физиономии, я никак не ожидал услышать подобные откровения. Он заговорил про любовь. Как известно, любовь у людей чувство довольно ветреное, дракону видимое и вовсе мимолетным. Тем не менее, странствующий бард в таким красках и с таким исступлением рассказывал мне про это чувство, что я невольно провел ассоциации с драконовой любовью.