Снежность Иве, или Господин Метелица бесплатное чтение

Пролог

Эта история произошла давным-давно в удивительном сказочном мире, за которым приглядывала одна весьма капризная, своенравная, но по-своему справедливая богиня по имени Селестина.

В те времена можно было запросто столкнуться нос к носу с настоящим волшебником, превратившимся в чудесного зверя, отведать хмельного мёда на пышном королевском пиру или даже заполучить драгоценные сокровища, пройдя испытания на честность и добрые помыслы. Принцессы были столь прекрасны, что затмевали собой солнечный свет, а рыцари так храбры и благородны, что только и мечтали отыскать своего собственного, ну хоть самого ленивого и непутевого дракона, дабы бросить ему вызов во имя возлюбленной.

“Эх, вот бы мне туда, в сказку!” – наверняка, воскликнете вы. Но не все было столь радужно. Чародеи не всегда были добры, по дорогам тут и там бродили лихие люди, свирепые тролли и прочие хулиганы, а правители государств так и норовили развязать друг с другом войну ради всякого пустяка.

Да еще и не ровен час, попадешься на глаза самой Селестине, вставшей с утра не с той ноги и удумавшей прогуляться среди простых смертных, чтобы выпустить пар. Такой коллизии мы и вовсе завидовать не станем, ибо не было судьбы печальнее, чем участь навлекшего на себя гнев богини.

Но вернемся к нашему рассказу. На самом краешке мира разместилось северное королевство Фьоренхолле, славилось оно самыми искусными мастерами-оружейниками на свете, лучшие из которых носили королевский знак отличия и были в большом почёте среди населения. Природа там была бесхитростна и сурова, как и люди, которые населяли страну, но подобно им же, имела свое неповторимое очарование.

В наречии саата (saata), коренной народности, населявшей изначально эту местность, “fiorre” означало “чистый”, а “haollen” – “берег”.

Именно во Фьорренхолле, близ небольшого городка Мюлля, с незапамятных времен обосновалась одна чудаковатая старушка с таким непроизносимым именем, которое никто уже и не помнил. Все знали ее как госпожу Метелицу.

Да и была она не самой приветливой и симпатичной дамой. Те, кому удавалось побывать в домике старушки, в один голос твердили, что творятся там всякие диковинные дела: время запросто может пойти вспять, посреди зимы зацвести яблоня во дворе, а дождь лить строго туда, куда ему велит хозяйка.

Каждую осень по одному ведомому ей принципу выбирала она себе из местных девушек помощницу на срок до весны. И если та была трудолюбива и прилежна, то Метелица всегда одаривала ее в конце службы дорогими подарками и драгоценностями. С таким приданым и рекомендациями девушка сразу попадала в ряды самых завидных невест в Мюлле, а бывало, становилась женой даже какого-нибудь знатного вельможи из столицы. Случалось и так, что девица оказывалась ленивой и грубой неумёхой, и тогда возвращалась домой, размазывая по щекам слезы и липкую смолу, которая проливалась на нее вместо драгоценных каменьев и золота.

Так или иначе, но чародейку в окрестностях уважали и побаивались, а когда на землю падал снег, всегда с благоговением говорили: “Знать, госпожа Метелица велела девчонке хорошенько выбить свою перину!”.

Глава первая

в которой финал для одного становится началом для другого

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Молодой принц вихрем ворвался в зал и легкими шагами миновал узкий коридор: перед отцовскими покоями уже собралась толпа придворных.

– Пропустите наследника! – крикнул советник короля, высокий и полнотелый Тивальд. – Отходит батюшка ваш, – тихо сказал он принцу.

Максимилиан поблагодарил вельможу за пояснение кивком, и стал искать глазами среди столпившихся своего друга и наставника, придворного волшебника Дагмара, но того среди присутствующих не было.

Тогда принц рывком распахнул двери в отцовскую опочивальню, увидел бледное восковое лицо родителя, потерявшегося в подушках и перинах, и ставшего за время болезни крошечной и худощавой копией самого себя в былое время.

Мачеха его, Адалин, на которой отец женился совсем недавно, сидела здесь же, приложив к изящному носу платок с нюхательной солью.

– Где ты бродишь, неблагодарный сын? Когда твой отец возлежит на смертном одре, а наше королевство стоит на пороге серьезных перемен? – прошипела она Максимилиану, не отнимая платка от лица.

Тот не удостоил женщину взглядом, потому что знал, что вопрос наследования королевства заботит ее гораздо больше, чем тревога за здоровье супруга.

Он взял отца за руку и легонько пожал ее, пытаясь передать тому хоть каплю своей жизненной энергии и сказал:

– Все будет хорошо, пап, ты поправишься.

– Я сделал все, что мог, к сожалению… – тенью выступил из угла комнаты первый придворный лекарь, – … но ни традиционные средства, ни магические снадобья не возымели на этот раз даже кратковременного эффекта.

Король устало зажмурил веки и выдохнул:

– Позови советников.

Максимилиан исполнил просьбу, и три королевских советника: уже знакомый нам Тивальд, а также невысокий лысоватый Кирон и худощавый рыжий Луц, проследовали в опочивальню, выстроившись в ряд перед королевской постелью.

– Фьоренхолле всегда правили мужчины, – с большим усилием заговорил король, и все присутствующие напрягли слух и даже задержали дыхание, чтобы невольно не нарушить царившую тишину. – И я передаю престол своему сыну… Такова моя последняя во…ля.

От Максимилиана не укрылось, как в этот миг Адалин сжала платок так сильно, что костяшки пальцев побелели, а острые ногти впились в ладонь, пачкая белоснежный шелк красными каплями крови.

Договорив, король запрокинул голову на подушку и испустил дух, в чем тут же заверил всех присутствующих лекарь, приложив к губам последнего маленькое круглое зеркальце.

Максимилиан опустился на колени и положил голову на постель, рядом с телом отца.

На плечо теплой тяжестью легла дружеская ладонь:

– Все, Дагмар. Всё хуже некуда. Это конец! – сквозь слезы воскликнул принц.

– Нет, мой дорогой друг, – покачал головой маг, – все только начинается.

Из королевской опочивальни, шелестя пышными юбками, стремительно вышла Адалин, одарив друзей взглядом, полным неприязни.

Вечером принц и маг стояли на одном из полюбившихся для дружеских бесед мест – небольшом балкончике, облицованном белоснежным мрамором и увитом плющом, и задумчиво глядели на приспущенные флаги

– Но ты же понимаешь что из меня не получится хорошего короля, такого, каким был мой отец? Я слишком вспыльчив, непоседлив, сумасброден. И ты, и отец, вы так часто это говорили мне! Приемы, политика, все эти сложные вопросы, которые не имеют правильного решения… Не мое это, да и не хочу я власти… – тихо произнес принц.

– Из тебя получится замечательный правитель, я уверен, – сказал Дагмар тоном, вселяющим уверенность в юношу. – И твой батюшка когда-то был молод! Никто не рождается сразу мудрым и опытным королем. У тебя будут советники, рядом буду я, а со временем ты женишься…

– И вот еще и это. Жениться! Почему все короли должны обязательно жениться? Зачем отец женился на мерзкой Адалин, лишь только минуло три месяца после смерти матушки?

– Такие правила, Максимилиан. Король должен быть образцом семейного счастья, иначе, если даже сам король не может устроить свою жизнь на что надеяться его подданным? Неважно, что у тебя на душе, в каком ты сегодня настроении, каково твое самочувствие и любишь ли ты свою жену. Каждое утро ты должен выйти на балкон вместе со своей супругой, излучая всем видом счастье, благополучие и взаимную любовь, и поприветствовать жителей Фьоренхолле. Так они поймут, что в королевстве все хорошо и спокойно, и можно жить дальше, растить детей, возделывать землю, печь хлеба, шить одежду, ловить рыбу, сохранять и дальше свой привычный уклад.

Максимилиан задумался, вспоминая, как отец, будучи уже совсем слабым от съедающей его болезни, прикладывал колоссальные усилия и даже прибегал к некоторым косметическим ухищрениям, чтобы каждое утро показаться на балконе и с благой улыбкой помахать людям, пришедшим на площадь только ради того, чтобы удостовериться перед рабочим днем: все во Фьоренхолле неизменно.

Как странно! Завтра состоятся пышные похороны старого короля, а уже послезавтра – торжественная коронация его, Максимилиана.

– Ну а почему ты сам не женился? Сколько тебе лет уже, двести, триста? У тебя была семья? – спросил он мага, пытаясь уличить того в отстаивании точки зрения, которая ему самому была не близка.

– Потому что, слава Селестине, я не король, – улыбнулся Дагмар одними краешками губ, оставляя вопрос про возраст без ответа. Но улыбка вышла грустной. И он задумчиво посмотрел вдаль, размышляя о чем-то глубинно своем, личном.

Сколько принц себя помнил, маг всегда выглядел одинаково: мужчина среднего роста, средних лет, средней комплекции. Всегда спокойный и аккуратный, он предпочитал носить темные цвета и терпеть не мог привлекать к себе лишнего внимания. Единственное, что отличало его от обычных фьоренхольцев, это верность короткой прическе с высоко выбритыми висками на саатский манер. Хотя, известное дело, что истинные сааты все были высоки, голубоглазы и белоголовы, в то время как в темноволосом Дагмаре угадывалось присутствие южных кровей. Глаза у него хоть и были голубыми, но светлую радужку, окружал темно-серый ободок, что придавало взгляду удивительную цепкость и внимательность.

Этот-то взгляд и выдавал порою в маге непростого человека: иной раз так зыркнет, словно всю душу вывернет наизнанку, походит, побродит он по этой душе, да и вынырнет из нее, как ни в чем ни бывало. На эмоции Дагмар был скуп со всеми без исключения, даже с Максимилианом, при котором состоял наставником, но на самом деле был лучшим другом и поверенным даже в сокровенных сердечных делах. Но если принц понимал натуру мага, то для всех остальных придворных Дагмар слыл угрюмым недружелюбным сухарем,что, впрочем, не особенно его заботило.

– Ну вот, – загрустил снова принц. – Тогда я хотя бы имею право выбрать невесту себе по душе?

Дагмар, словно не слыша, провожал сосредоточенным взглядом парящую в небе птицу, потирая привычным жестом плетения золотого браслета на левой руке.

– Я вообще-то задал вопрос! – сердито нахмурился принц.

Маг медленно перевел взгляд на своего молодого друга и коротко ответил:

– Имеешь. Устроим тебе отбор невест по всем правилам.

Глава вторая

в которой спорят две очаровательные сестрицы

Окрестности Мюлля.

Иве, затаив дыхание и не произнося ни звука, аккуратно достала из большой холщовой сумки палитру, баночки с красками и кисти. Утреннее солнце заливало всю поляну теплыми лучами. Уже третий день приходила она на это место в ранние часы, стараясь не упустить свет. Матушка и Рози за это на нее страшно ворчали, потому что утро в доме – самое хлопотное время. И пока Иве здесь “малюет свои картинки”, они хлопочут над завтраком и обедом, приводят в порядок дом, делают необходимые покупки в городских лавках и на рынке.

Весна во Фьоренхолле была короткой и очень долгожданной. Всю нескончаемую зиму Иве мечтала, как сумеет поймать и перенести на холст то быстрое мгновение, когда на деревьях только-только распустятся почки и дадут самую нежную и молодую листву, а грязь от талого снега сменится жизнерадостной зеленой травкой с яркими желтыми головками мать-и-мачехи на лужайках.

Сегодня природа преподнесла ей настоящее чудо в подарок: на лужайке, подставляя серый бок теплу, сидел заяц. Иве внутренне возликовала! Такого натурщика у нее еще не было. Только бы не испугался и не стрельнул обратно в лес. Она стала быстро набрасывать угольком эскиз, стараясь запомнить облик дикого зверя как можно лучше, чтобы затем дорисовать по памяти. Заяц в это время совершенно спокойно разглядывал Иве за ее занятием.

– Зайка, зайка, здравствуй, мой дорогой, – шепотом приговаривала Иве, – только не убегай, дружочек. Посиди здесь еще чуть-чуть.

Заяц повел носом, а затем повернулся к художнице другим боком.

– Да ты совсем не боишься! – восхитилась девушка, а затем удивилась еще больше. На передней лапе ушастого золотом блеснул обруч драгоценного украшения. – Ты еще и непростой! Верно, сбежал из зверинца какого-то очень богатого человека? Даже и не знала, что зайцев держат в домах…

Она продолжала рассуждать вслух, а рука тем временем спешно рисовала. Легкими штрихами Иве наметила браслет.

Со стороны дороги послышался шум и сдавленное женское хихиканье. Иве, не оборачиваясь, могла сказать наверняка, что это ее младшая сестра.

– Ух! – Рози подскочила со спины и обняла ее за плечи. – Напугалась?

– Ничуть! – засмеялась Иве, легонько шлепая сестру по руке. И тут же с досадой воскликнула: – Зайца спугнула! О, нет! Ну зачем?

Лужайка пустовала, словно Иве примерещился пушистый компаньон.

– Какого еще зайца? Опять выдумываешь все, фантазерка! – укорила ее Рози.

– Настоящего! Он сидел прямо здесь, и не боялся! У него еще на лапе было золотое украшение.

– Эх, вот бы и мне украшение! – вздохнула Рози.

– У тебя ухажёров целая толпа! Разве они тебе не дарят? – Иве стала собирать все обратно в сумку, понимая, что Рози не даст ей спокойно заниматься любимым делом.

Здесь нужно сказать, что обе дочери вдовы Эдегор были на редкость хорошенькими, хоть и противоположными по характеру.

Темноволосая Рози обладала веселым и жизнерадостным нравом, который привлекал к ней кавалеров даже сильнее очаровательного личика. Она с самого детства была дружелюбной и водила за собой ватаги мальчишек и девчонок, с которыми учиняла разные детские забавы. И хоть была младше Иве на пару лет, несведущий человек мог бы подумать совсем обратное.

В старшей, Иве, которая больше пошла в отца лицом и фигурой, всегда читалась некоторая отстраненность, излишняя задумчивость. Этот меланхоличный образ довершался молчаливостью, вызванной стеснительной и скромной натурой девушки. Конечно, исконно саатская внешность, когда белокурые волосы дополнены светло-голубыми глазами, вызывала среди мюлльских парней большой интерес, но после того, как несколько женихов друг за другом получили от ворот поворот и отправились восвояси, поток желающих знатно поредел, превратился в иссякающий ручеек, а затем и вовсе пропал. Большого приданого за девушкой не водилось, ну а симпатичных девушек в окрестностях Мюлля всегда было предостаточно, притом попроще да поприветливее.

Было в Иве еще одно качество, расстраивающее матушку в довершение всего. В отличие от шустрой Рози, в руках которой горело и спорилось любое дело, вечно витающая в облаках Иве проявляла в домашних делах гораздо меньшее усердие.

“Эх, нехозяйственная она у нас! – сетовала матушка, у которой сердце болело за каждую из дочек, но особенно за старшую. – Останется ведь девках! С таким характером бы менее разборчивой быть. Хоть бы Рози пристроить получше, авось будет и мне какой-то прок и довольствие на остаток жизни”.

Но вернёмся к нашим сёстрам, которые сейчас оживленно болтали на поляне под ласковыми лучами весеннего солнца.

– Пусть и дарят, да только что же это за украшения? Коралловые бусики? Ракушка на цепочке? Такое и ломаного грошика не стоит! Что наши мюлльские парни вообще могут предложить красивой девушке? Похороводиться, погулять, цветочки-веночки подарить, а потом что? Замуж? – Рози уперла руки в бока и зашла на излюбленную тему. – Сиди в четырех стенах, дом убирай, детей им рожай да с хозяйством управляйся, света белого не видя?

Она мечтательно подняла глаза к небу и продолжила.

– Мне бы замуж за столичного вельможу, побогаче, чтобы прислуга была в доме, чтобы на наряды мне денег не жалел… Чтобы на руках меня носил. А у нас даром, что папенька был славным оружейником, да только богатства особенного все равно не нажил, а что нажил, то мы потихоньку проедаем. Твои картинки даром никому не нужны, а я себе даже платья простенького справить не могу.

– Это в Мюлле они никому не нужны. А как было бы славно показать работы главному королевскому художнику! Там ведь совсем другое отношение к искусству! Во Фьорсе и галерея художественная есть! Там выставки, вернисажи именитых живописцев и портретистов не только Фьоренхолле, но и из Балмондая, Вулфдорна, Бремена, Ютрона, да со всего света!

– Ты думаешь, в столице своих художников мало? – с сомнением в голосе спросила Рози. – И вообще, где это видано, чтобы девицы картины малевали? Во дворце посмеются над тобою всего-навсего да в лучшем случае предложат посуду на кухне мыть или золу выгребать из печек.

– Может, и немало, – обиженно согласилась Иве с сестрой, и мстительно добавила. – Как и красивых девушек.

– Ах ты, злючка-негодяйка! – Рози возмущенно замахнулась на нее корзинкой с покупками. – Пойдем уже, дома дел невпроворот! Итак все утро прогуляла.

Они немного еще поспорили друг с другом, но в итоге дружно зашагали в сторону Мюлля, каждая со своей ношей: Рози несла покупки, а Иве мольберт и сумку.

Девушки вышли из леса на главную дорогу, по которой до городка идти было совсем недалеко.

У широкого резного столба-указателя возился знакомый паренек Дигон, сын местного бакалейщика, приколачивавший под большой табличкой с надписью “Мюлль” объявление поменьше.

– Дигги, привет! Что там такое? Какие-то новости? – подбежала к нему Рози, пытаясь оттеснить юношу в сторону.

Парень сначала покраснел, а потом собрался с духом, загородил собой получше объявление и выпалил:

– А не узнаешь, пока не поцелуешь! А коль поцелуешь, тут же отойду!

– Еще чего! – возмутилась Рози. – Еще такого дурака, как ты не целовывала!

– Тогда вон пусть она целует! – парень ткнул пальцем в Иве.

– Иве, может, ты его немножечко поцелуешь? – без особенной надежды спросила Рози у сестры. – Ну очень интересно узнать, что он там приколотил.

– И не подумаю, – заявила Иве.

– А ну отойди! – топнула Рози ногой на Дигона.

– Не-а, – загоготал Дигги.

– Тогда мы будем тут сидеть до бесконечности, кто кого пересидит! У нас с Иве хотя бы еда есть, – она ткнула пальцем в корзину с припасами. – А еще ты один, а нас двое, как навалимся дружно! Давай, Иве, с разбега!

И Рози, в подтверждение своих намерений, стала пятиться назад, беря разбег.

– Да гляди ты, гляди! – не выдержал Дигги и отошел в сторону, подпуская девушек к табличке.

На той голубыми буквами с красивыми завитками было написано:

“Осьмого полетника в два часа пополудни г-жа Метелица будет осуществлять в Мюлле очередной отбор помощницы для грядущего сезона, просим всех заинтересованных незамужних девиц в возрасте от шестнадцати лет и старше явиться на площадь у храма Селестины”.

– Иве! Это мой шанс! – возликовала Рози и запрыгала вокруг столба.

– Она тебя не выберет! – решил насолить ей Дигги, – ты на саатку-то даже не похожа! Скорее сестрицу твою возьмет! Она, вон, белобрысая и голубоглазая!

– И что, что не похожа? Вилька была вообще чернявая, и глаза, и волосы, а ее выбрала!

– И вернула домой в смоле, – не отступал от своего парень.

– Что вы раскричались, – возмутилась Иве, – у меня голова от вас разболелась уже. Идем Рози домой!

– А в прошлом году она вообще выбрала рыжую Матти, та в очереди третья стояла! И двух минут не выбирала, сразу пальцем в нее ткнула, мол, эта сгодится! Та вон сколько золота принесла, богатая невеста теперь!

– Токмо все равно рябой и осталась, как была! – хохотнул Дигги.

– “Токмо” уже посватался к ней из Бермига паренек! С таким приданым она теперь не рыжая, а золотая! – передразнила его неграмотную манеру речи Рози. – А я уж Метелице буду перину так выбивать, не жалея рученек, да все поручения выполнять, что вернусь такая богатая, такая богатая! Как куплю себе юбку шелковую, да кафтанчик парчовый, и поеду в столицу, в меня там сам принц влюбится! Спорим?

– Ох, Рози, хватит уже хвастать и фантазировать о принцах! – не выдержала Иве. – У принцев очередь стоит из принцесс, одна другой краше и благороднее, а девчонку из Мюлля в какую юбку ни наряди, она все равно так и останется простолюдинкой из захолустья.

– Слушала бы сестрицу, да не задирала нос! – поддакнул Дигги.

– Ты как был деревенским дураком, так и останешься! – надулась Рози. – Буду проезжать в золоченой карете мимо, так и быть, брошу медячок! А ты, Иветта, предательница!

И сестры, надувшиеся друг на друга, отправились домой в полном молчании.

Возле аккуратного домика, подновленного известью, они остановились. Калитка отчего-то не была закрыта на крючок, а болталась на ветру, издавая легкий скрежет. Девушки с тревогой переглянулись: для педантичной матушки оставить калитку распахнутой было немыслимо.

Глава третья

в которой мы узнаем поближе семейство Эдегор

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

На рассвете Дагмар вышел из королевского дворца, миновал наряды зевающих стражников, которые при виде него тут же вытянулись по струнке, прошел по большому двору, затем – каменному мосту, и, наконец, выбрался за ворота королевской резиденции. Там он изыскал знакомое место, укрытое зарослями орешника, и нажал на крупный зеленый турмалин, вправленный в золотой браслет, что неизменно носил на левой руке. Резким движением повернул браслет камнем вниз, пробормотав короткое заклинание.

В тот же миг фигура волшебника стала сдуваться, уменьшаясь в размерах, и приобретать совсем иные очертания. Спустя пару мгновений вместо мага у куста орешника стоял крупный упитанный заяц, отличающийся от своих диких собратьев разве что присутствием на левой лапе диковинного золотого браслета.

Дагмар свою магическую способность ото всех предпочитал скрывать, хотя пользовался ей нередко: в облике волшебного зайца он мог проскакать без устали весь Фьоренхолле вдоль и поперек, да еще и так скоро, как не каждая птица может, не то, что лошадь, а человек и подавно.

Он повел длинным ухом и посмотрел на небо: над дворцом кружил коршун. Дагмар уже достаточно прожил на свете, чтобы иметь развитое чутье на разного рода неприятности. Коршун – птица очень распространенная по всей Люзиорре, и Фьоренхолле не исключение. Однако своим магическим взором волшебник видел, а точнее, чувствовал, что именно этот коршун является порождением недоброй колдовской воли, что не сулило ровным счетом ничего хорошего.

Дагмар знал, что над королевством, которому он долгие годы беззаветно служил, сгущаются тучи. И сейчас он нуждался в мудром совете и помощи. Он втянул носом майский воздух и припустил в сторону Мюлля, неподалеку от которого обосновалась племянница самого бога смерти Орфэуса, древняя, почти как сам мир, та, что дала начало первым саатам, мудрая ведьма по имени Ейлентиррнанскоолбьюнен-та-саа. Та, что звалась простыми людьми госпожой Метелицей.

Хищная птица сделала круг над замком и полетела вслед за зайцем.

г. Мюлль, дом госпожи Эдегор.

– Матушка! Мама! Ты где?

Взбежали сестры на крыльцо, то и дело окликивая матушку. В домике царила неприятная тишина. Кухонный стул почему-то был перевернут и лежал посреди гостиной, там же, в кресле, схватившись за сердце, сидела белая как мел госпожа Эдегор.

– Что произошло? – Иве бросилась к матушке. – Рози, принеси воды, и капли добрянки! Кто-то приходил? Кто?

Матушка раскрыла было рот, но, не выдавив из себя ни звука, затряслась вся, и снова его закрыла.

Рози уже стояла рядом и отмеряла в стакан с водой капли, которые действовали успокаивающе.

– Может быть, за лекарем сбегать? – озабоченно повернулась к ней Иве.

– Не нужно тревожить господина лекаря, я почти пришла в себя, – наконец-то заговорила матушка. – Никогда в жизни я так не радовалась, что мои девочки болтаются где-то на улице.

Она стала пить мелкими глотками воду и забормотала:

– Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Даже в собственном доме. Надо бы второй замок заказать. Рози, сбегай-ка в артефакторию, узнай, не слишком ли дорого магический заслон поставить? Может, если продать отцов ржавый меч, да кое-что из оставшегося… А ты, Иве, наведи пока здесь порядок.

Иве взяла матушку за руки, в то время как Рози положила свои ладони женщине на плечи.

– Мама, немедленно расскажи, что произошло, мы с Рози уже большие девочки, вместе подумаем, как быть.

– Приходило два человека, по виду – сущие головорезы. Даром, что в сюртуках, а один даже в шляпе, но такие лица, что не удивлюсь, если они на большой дороге лихим делом промышляют, ох! – снова схватилась за сердце госпожа Эдегор. – Сунули мне под нос расписку, якобы ваш батюшка проигрался накануне своей гибели им в кости… Но я ведь итак все долги уже раздала. Монс был хорошим человеком, добрым и безобидным. Никогда на меня руки не поднял, даже голоса не повысил, и вас любил да баловал. Но и за такими водятся грешки. Наш вот мимо азартной игры пройти не мог. Только ведь и ставок больших никогда не делал, это что ж на него нашло за помутнение?

– А каков долг? – уточнила Рози.

– Двести! Двести золотых! – в отчаянии воскликнула госпожа Эдегор.

– Сколько? – хором переспросили ее ошеломленные дочери.

– Двести, – всхлипнула матушка, повторяя еще раз эту баснословную сумму.

– А батюшка-то на бумаге расписался? Ты видела почерк, похоже на него? – заглянула Иве в глаза матери, на что та утвердительно кивнула:

– Словно Монс-покойничек своей рукою-то и написал. Срок, сказали, до осени. Иначе дом наш пойдет с молотка…

– Не успеем! – в ужасе взглянула Рози на сестрицу. – Даже если все получится, Метелица расчет только по весне девушкам дает.

– Вы что такое удумали? – спросила матушка дочерей, сразу насторожившись.

– Рози собралась в услужение к госпоже Метелице нынче отправиться, чтобы заработать много золота, – пояснила Иве.

– Рози бы справилась, – задумалась госпожа Эдегор, – да вот только всем известно, что Метелица не по желанию берет, а по пригодности, по снежности. В глаза глядит и сразу понимает, кто на что способен.

– Тогда можно поступить так, – предложила Иве, – мы продадим домик, и уедем отсюда, может, в Вильхово, к тётушке Агнетте?

– В это захолустье? – наморщила нос Рози.

– Подожди, Рози, – махнула на нее рукой мать, – я была бы рада переехать поближе к сестрице под старость лет, но Вильхово отсюда не так уж и далеко, и все местные знают, что там живут наши единственные родственники. Нас там найдут запросто!

– Нет, это вы подождите, – замахала на всех Рози обеими руками, – я все придумала! Мы продадим домик и переедем в столицу! Во Фьорс! Там-то у нас все сложится, как нельзя лучше, в этом я уверена! А в столице сыскать нас им будет не проще, чем иголку в стоге сена!

– Детка, – покачала головой матушка, – спустись с небес на землю. За сколько мы продадим домик здесь? И какие цены в столице? Мы деньги за наш маленький славный домишка там за два месяца спустим на еду да на временное жилье… Нет, девочки. Я постараюсь попросить у них отсрочку до весны, но нужно хоть что-то им предложить. Пару раз к нам заглядывали ценители старого добротного оружия, да я не хотела продавать все без остатка, хотела в память о Монсе оставить, да и вам какое-никакое приданое, но, видно, хоть так он нам поможет все исправить. Давайте снесем завтра скупщику литой доспех с позолотой и ржавый меч…

Пока жив был супруг, талантливый оружейник и доспешник Монс Эдегор, жена его и не думала о том, где средства брать на существование: жили они в достатке, дочек наряжали, как куклёнок, и казалось, что так будет всегда.

Но пять лет назад случилась беда. Прошло по Мюллю поветрие, разнесло по домам и дворам болезни. Знать, Орфэусу стало не хватать подданых в его теневом царстве, и решил он взять с мюлльцев свою десятину.

Захворал и Монс. А был он крепких саатских кровей и считал, что никакая зараза его не возьмет, поэтому пока жар его не свалил с ног, так и стоял он в своей оружейной мастерской и доклепывал новый нагрудник одному отважному рыцарю. Рыцарь тот, к слову сказать, дракона победил и на весь белый свет прославился. Но только вот Монс-оружейник не узнал об этом, потому как не поднялся уже на ноги, оставив жену вдовой, а Иветту и Розетту – сиротками.

Мастерскую госпожа Эдегор сразу продала, поскольку выяснилось, что у Монса то тут, то там остались маленькие должочки, которые сами по себе казались несущественными, а вместе выливались в крупную сумму, да и потом, с течением времени, нет-нет да объявлялись в их доме внезапные Монсовы кредиторы. А как госпожа Эдегор проверит, правда это или нет? Мужнин почерк в расписке есть, дак лучше заплатить, чем имя его доброе будут полоскать на каждом углу. Но чтобы сразу двести золотых? Чем же думал он, когда с такими людьми за один игровой стол садился?

Сейчас госпожа Эдегор пыталась прикинуть, что она могла выручить за почти полный доспех, пару рыцарских шлемов и заржавленный меч.

С мечом этим, однако, вышла престранная история. Постучался однажды в дом к ним человек в капюшоне и принес кусок невиданной ранее Монсом руды с просьбой выковать из нее лезвие и смастерить к нему рукоять. Монс браться за работу поначалу не хотел, потому что не имел раньше дела с таким чудным металлом. Но все же сговорились они, и оружейник, получив солидный аванс за работу, очень долго возился с заказом. А как пришел срок отдавать меч, незнакомец за ним не явился. Выждал Монс год, да решил продать меч другому человеку. Вынул его из ножен, чтобы показать, а тот весь ржавчиной покрыт! Покупатель посмотрел на мастера, как на дурака, да посмеялся, мол, кто такую рухлядь брать будет?

Иве словно прочла матушкины мысли и произнесла задумчиво:

– От меча толку немного будет. Его лучше оставить. За него небось и сребрушки не выручишь. Доспех мы с Рози завтра унесем, поинтересуемся. А за лето постараемся еще заработать, лес рядом – ягоды будем собирать по сезону, травы лекарские да цветы. На житье-бытье уже хватит, может и скопить получится на отсрочку.

На том они и порешили, и, немного успокоившись, вернулись к своим обычным делам.

Глава четвертая

в которой маг всего лишь не позвонил в дверной колокольчик

Волшебный заяц бежал, разрезая пространство, перемахивая через небольшие реки одним прыжком, словно то были ручьи, пересекая поля, леса, селения. Когда он останавливался перевести дух, то неизменно отыскивал взглядом в небе темную точку. Коршун летел следом, ни на секунду не теряя Дагмара из поля зрения, и как бы ни старался последний увеличить расстояние – птица тут же сокращала его без труда.

Кто бы это ни был, но нельзя было позволить ему узнать, что маг держит путь к пристанищу Ейлентиррнанскоолбьюнен-та-саа.

Заяц в очередной раз остановился и стал ждать. Коршун приближался на удивление быстро, позволяя разглядеть белый геометрический рисунок на маховых перьях.

Зверь легкомысленно прыгнул на открытую прогалину, как бы невзначай подставляясь под удар. Коршун выпустил когти и спикировал вниз, на добычу.

“Сейчас!” – мелькнуло в голове у Дагмара.

Заяц резко стукнул правой лапой о левую и стал стремительно увеличиваться в размерах, приобретая привычные человеческие очертания.

Птице, не ожидавшей такого подвоха, было трудно сменить точку приземления, поэтому она продолжила падать на человека, стараясь целиться тому в лицо острыми когтями. Дагмар закрыл глаза рукой, надеясь на прочность рукава из дорогого ладмирского сукна, подспудно выплетая заклинание магической сети.

Железные когти рванули рукав, оставляя на предплечье глубокие ссадины, и по касательной затрагивая кожу на лбу мага. Дагмар потянул незримую сеть на себя. Птица, опутанная невидимыми веревками несколько раз дернулась, издала пронзительный клёкот и, к удивлению Дагмара, разорвала заклинание. Тот торопливо забормотал следующее, смахивая ладонью кровь, набегающую с раны на лбу на глаза. Коршун уже поднялся в воздух, когда огненная плеть смазала его по краю крыла, заставив покачнуться.

Дагмар разочарованно выругался, наблюдая, как быстро отдаляется его враг, вновь превращаясь в еле различимую точку на небе.

Он осмотрел саднящее предплечье, ощупал лоб и, убедившись, что раны несерьезные, вновь обернулся зайцем и побежал дальше, выбирая на этот раз дорогу посложнее.

Наконец, за деревьями показался аккуратный невысокий заборчик, а за ним – крепкий дом из потемневшей от времени древесины. Дагмар бывал здесь и ранее, но всякий раз удивлялся тому, как чудно здесь действовали законы природы. А вернее будет сказать, тому, как они здесь не действовали. Несмотря на царивший повсеместно май, на крыше дома лежал внушительный сугроб, по краям свисали увесистые сосульки, не думавшие таять. При этом во дворе цвел огромный подсолнух, в небольшой теплице спели диковинные для Фьоренхолле помидоры, а по дорожке, ведущей к крыльцу прогуливался небольшой смерч, который кружил по краю своей воронки опавшую листву, капли воды, солому и прочие легковесные пустяки.

Маг обернулся человеком и подошел к калитке. Смерч тут же издал негромкое ворчание и подался к нему, закрывая собой вход.

– Это еще что такое! – недовольно воскликнул Дагмар, пытаясь обойти стража.

Тот предупреждающе зарычал.

– Не вынуждай! – сердито зыркнул на воронкообразного маг. – Мне нужно к твоей хозяйке немедленно!

Смерч недовольно закружился на одном месте, набирая обороты, и вырастая в размерах.

Весь волшебный двор вдруг заходил ходуном, растения задвигали листьями, скамейки затряслись, лейка запрыгала, расплескивая вокруг себя воду.

Подсолнух с неожиданной для своего толстого ствола гибкостью вдруг перегнулся через заборчик и больно цапнул Дагмара за спину.

Чародей еще по знакам, прочитанным им утром в предрассветном мареве, понял, что сегодня для него будет не самый удачный день. И эти мрачные предчувствия продолжали сбываться.

Он щелкнул пальцами и в руке его возник посох, на первый взгляд ничем не отличавшийся от тех, какими пользуются путники в долгих путешествиях. Дагмар ловко закрутил им в воздухе, отгоняя от себя смерч и попутно отбрасывая в стороны лезущий под ноги садово-огородный скарб. В разные стороны полетели лопаты, лейка, веревки, змеями пытавшиеся опутать его щиколотки и связать по рукам. Во дворике поднялся сущий тарарам.

– Это кто у меня здесь разбойничает? – послышался скрип распахнутой двери и старческий голос.

Смерчик застыл на секунду, и, поджав кончик воронки, виновато поплыл к фигуре, появившейся на крыльце. В широком красном плаще с глубоким капюшоном, скрывающим большую часть лица, там стояла сама госпожа Метелица. Дагмару всегда было интересно, почему эта колдунья, имея магическую силу, не прибегала ни к каким ухищрениям, чтобы выглядеть иначе. Капюшон не скрывал ни морщинистого подбородка усеянного бородавками, ни ввалившихся щек, ни длинных редких зубов.

– Потому что не в красоте счастье, – бросила она раздраженно, отчего у Дагмара мороз пробежал по коже. Нужно поставить на мысли заслонку!

– Ты почему моих питомцев обижаешь? – строго спросила она, поглаживая смерч сухой пергаментной рукой. – Спокойно, Рычик, спокойно.

– Я Дагмар, госпожа. Главный королевский маг…

– А то думаешь, старуха совсем из ума выжила и не помнит тебя? – оборвала его сердито Метелица, – Ах, ты ж лиходей!

Это она обнаружила, что у подсолнуха сломлены листья и отбита часть ярко-желтой головы.

– Это что ж ты тут наворотил-то? Сила есть – ума не надо?

– Просто… – двухсотлетний маг вдруг испытал неприятное и давно забытое чувство, словно он нашкодивший мальчонка, который вынужден оправдываться. – Вопрос благополучия всего Фьоренхолле… Мне необходимо…

В этот момент смерчик подкрался к нему вплотную и выплюнул все содержимое своего нутра прямиком на Дагмара, окатив того с ног до головы водой и разным сором.

– Вот как ты Рычика сильно обидел, – только и проворчала на это Метелица.

В этот момент даже сдержанный в проявлении своих чувств Дагмар ощутил, как волна гнева и раздражения поднимается внутри, но подавил ее усилием воли. Смахнув мокрый осенний листок прилипший к щеке, он сжал челюсти, выждал паузу и очень спокойно произнес:

– Зайду позже, так и быть.

– Нет уж, будь добр, проходи, – жестом пригласила старуха его в дом. – Мы там как раз чай пить собираемся! Рычик, место!

Дагмар поклонился в благодарность за гостеприимное предложение и ступил на крыльцо, поглядывая по сторонам – не намеревается ли на него покуситься ещё какая-либо утварь?

– Да иди, иди уже спокойно!

Дагмар вошел в дом, отводя рукой выпавшую из угла на него как бы невзначай метлу, прошел за хозяйкой в просторную гостиную. Посреди комнаты стоял огромный овальный стол из белого дерева. На одном из стульев со светлой обивкой сидела очаровательная девчушка с золотыми косичками, ела пирожное и болтала ногой.

– Не обращай внимания, внучатая племянница гостит, можешь вести разговор при ней. Эй, егоза, поздоровайся с дядюшкой Дагмаром, – обратилась она к ребёнку.

– Фдрафтфуйте, – выдала та с набитым ртом.

– Доброго дня, дитя, – поздоровался с ней Дагмар.

– Представляешь, – сказала старуха девочке так, будто Дагмара здесь не было, – пришел спасать королевство, а сам сломал Подсолнушек.

Девчонка звонко расхохоталась.

– Какой глупенький! – воскликнула она.

Старуха глухо засмеялась вместе с ней.

– Не понимает.. ахаха… Что, когда придет Время и вынет из-за пазухи свои весы, – смеялась старуха, – один цветочек может статься потяжелее целого государства…

– Но он меня цапнул за спину! – сказал Дагмар, впрочем его никто не слушал.

– Он просто еще маленький! – вторила старухе девочка, кивая в сторону Дагмара, – и немножечко пустой. Ахха-ха!

– Да что здесь происходит? – не выдержал маг и подскочил со стула. – Госпожа… – тут он взял себя в руки, сосредоточился и без запинки назвал полное имя Метелицы, – госпожа Ейлентиррнанскоолбьюнен-та-саа, выслушай меня, прошу! Не ты ли дала жизнь первым саата, населившим эту страну? Неужели тебе все равно, что станет с королевством? Каждую ночь я изучаю положение звезд на небе, каждый седьмой день я разговариваю с камнями, которые бросаю из бархатного мешочка на магическую доску, и каждый день я заглядываю в книгу предсказаний. И вот уже в который раз знаки говорят мне, что над Фьоренхолле нависла угроза. Черной змеей вокруг престола вьется темная магия, и я не знаю, смогу ли я один ее остановить! Сегодня звезды указали на тебя, госпожа. Я пришел за советом!

Старуха поджала губы и с громким звяканьем ложки о чашку нарочито долго стала размешивать сахар в чае. Наконец, положила ложечку на блюдце, сделала глоток и произнесла:

– Красиво говорить, я вижу, ты научился за свою коротенькую жизнь, мальчик.

– Мальчик! – насмешливо хихикнула девочка с косичками.

– Поэтому один совет я тебе все-таки дам.

Дагмар снова сел на стул и приготовился слушать.

– Когда в другой раз придешь ко мне, будь добр, позвони в колокольчик.

– Колокольчик? – в недоумении переспросил маг.

– В колокольчик. Я специально для гостей повесила у калитки.

– И это все? – переспросил Дагмар

– А что тебе еще нужно? – Метелица снова увлеченно принялась мешать чай в чашке. – Поговорить с камнями? Посмотреть на звезды? Ну так ты и сам на это горазд.

– Иногда расположение звезд на небе – это всего лишь досадная оплошность богини, рассыпавшей свои драгоценности… – изрекла девочка, отрываясь от поедания сладостей.

– Но как же мудрый совет? Наставление? Подсказка? – обратился Дагмар к старухе.

– Я все тебе уже сказала, – отмахнулась та, выказывая всем своим видом, что не желает продолжать разговор.

Все происходящее показалось магу настолько безумным, бестолковым и оскорбительным, что он больше не смог сдерживаться.

– Как чудовищно я ошибся! – воскликнул он с горечью, ударяя ладонью по столу, отчего на гладкой поверхности появился дымящийся отпечаток пятерни, – Ошибся, когда понадеялся, что сумасшедшая старая ведьма хоть сколько-нибудь всерьез примет мои опасения! И что ей еще осталось хоть до чего-то дело, кроме как растить помидоры в своем огороде да выбивать ветхую перину!

Девочка с косичками перестала смеяться и утерла испачканный в пирожном рот ладонью.

– Ну и дурак же ты, – серьезно сказала она. – Научился фокусы показывать и думаешь, что стал мудрецом?

– Детям вообще не надлежит подслушивать такие разговоры! – рявкнул в ее сторону маг, чувствуя, что стал целью чьей-то обидной шутки.

Девочка покачала головой.

– Зачем ты заставляешь меня сердиться и жалеть о сотворенном? – она нахмурила бровки и личико ее приняло злое выражение. – Я что, зря даровала тебе бессмертие?

Девочка топнула ногой.

– Разве я когда-нибудь делаю что-то зря?

И когда Дагмар осознал ужас своей оплошности, вместо чумазого ребенка перед ним уже высилась золотоволосая дева в белоснежном платье, которая все сильнее сдвигала изогнутые брови и гневно выговаривала:

– Ты пришел в дом к уважаемой Ейлентиррнанскоолбьюнен-та-саа без приглашения, обидел ее друзей, нагрубил ей, назвав сумасшедшей старой ведьмой! Так будь же ты на ее месте ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы хоть немного наполнить твою пустую оболочку смыслом и жизнью! С первым днем осени ты явишься сюда и не покинешь окрестностей Мюлля, пока не исчезнет след от твоей ладони, – она легко коснулась столешницы и выжженный отпечаток руки Дагмара вспыхнул голубым сиянием, – пока не исцелится подсолнух во дворе и пока снежный покров не укроет Фьоренхолле так, что не останется ни единого темного пятнышка!

Затем Селестина, а это была, как догадался несчастный Дагмар, именно сама златоокая богиня, звонко хлопнула в ладоши и произнесла:

– Да будет так.

С этими словами домик госпожи Метелицы задрожал, посуда на полках застучала, ножки стульев затанцевали, и свет перед глазами Дагмара померк.

Очнулся он за пределами забора, возле самой калитки. На крыльце у домика сиротливо замер смерч по имени Рычик, грустно понурив золотистую голову с ярко-желтыми лепестками на ветру раскачивался сломанный Подсолнушек.

На столбике у калитки маг углядел серебряный колокольчик, предусмотрительно поставленный здесь для гостей, чтобы они могли оповестить хозяйку о своем приходе.

– Вот же ж орфья печень! – выругался Дагмар в сердцах.

Чувствуя себя полным дураком, самый именитый маг Фьоренхолле, прославленный мудрец и наставник короля, обернулся зайцем и поскакал в столицу.

Глава пятая

в которой коварство не дремлет

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Вдовствующая королева сидела на постели в своей опочивальне в одной сорочке, и закусив губу, терпела манипуляции, которые проводил лекарь с ее предплечьем. На белой коже расплылся глубокий коричнево-красный вспухший ожог.

– Почему твоя хваленая мазь, призванная умерить боль, не действует? – высказывала она лекарю, который старался как мог. – Ой!

– Я стараюсь ваше величество, как могу. Готов предложить вам немного макового молока…

– Нет, мне нужна ясная голова, – пресекла его Адалин.

– Видите ли, магические ожоги поддаются лечению и обезболиванию сложнее обыкновенных, поэтому вам предстоит долгое заживление.

– Я найду, чем его ускорить. Ты, главное, делай свое дело, и никому не болтай об этом.

– Не сомневайтесь, ваше величество, я скорее умру!

– Скоро во Фьоренхолле все изменится. И если ты, Тиберус, будешь и впредь содействовать мне, то станешь богатейшим человеком королевства.

Лекарь посмотрел на госпожу взглядом, полным подобострастия и преданности:

– Вы знаете, что жажду я не золота.

– Знаю, – самодовольно сказала королева и легонько потрепала того по волосам с заметной проседью. Так, как иной раз добрые хозяева треплют своих псов, которые хорошо показали себя во время охоты на дикого зверя. – Возможно, ты когда-нибудь получишь то, чего так страстно желаешь.

Тиберус закончил накладывать повязку и трепетно коснулся губами кончиков пальцев Адалин.

Та стерпела эту вольность, желая поощрить своего воздыхателя за верную службу и подарить туманную надежду на возможное продолжение.

– Теперь оставь меня, – бросила она Тиберусу. – Хотя стой, дай мне то средство, от которого слезятся глаза.

Тиберус выдал ей крошечную склянку до половины заполненную темно-коричневым порошком.

– Теперь иди.

Дождавшись, когда за лекарем закроется дверь, она распахнула дверцы огромного гардероба и придирчиво вгляделась в развешанные там наряды. Адалин не была скромницей, и сейчас это не играло ей на руку. После трудных поисков она все же извлекла закрытое платье унылого коричневого цвета с очень скромной по своим меркам отделкой. Без помощи прислуги облачилась в него и дополнила образ печальной вдовы темным платком, заменив им привычную королевскую тиару.

Чужестранка во Фьоренхолле Адалин обладала очень мягкой и теплой красотой, которая, увы, совсем не отражала ее истинной личины. Благодаря внешности она легко вводила в заблуждение мужчин, умея в нужный момент одарить робким взглядом широко распахнутых ореховых глаз, зардеться нежным румянцем, мелькнуть белой кожей ключицы в платье, вовремя соскользнувшем с хрупкого плеча.

Вот и уже немолодой овдовевший король северной страны не устоял перед ее чарами. Ловко обведенный вокруг пальца мнимой наивностью девушки, представившейся благородной девицей из обедневшего ютронского рода, а также некоторыми магическими снадобьями и воздействиями, он поспешно женился на новой избраннице.

Где находится Ютрон Адалин представляла весьма смутно, но это не мешало ей в красках сочинять разные небылицы из своего якобы счастливого и беззаботного детства. А тайну своего истинного происхождения она оберегала самым тщательным образом.

Она взглянула на тяжелые каминные часы. Королевский совет должен уже подходить к концу.

Она вышла из своих покоев и прошла сначала на второй этаж, а затем поднялась по крутой лестнице в башню к беломраморному балкончику, увитому плющом. Там присыпала веки темным порошком из лекарской склянки и поморщилась – средство нестерпимо жгло глаза.

Максимилиан сидел во главе стола, окруженный советниками и придворными чиновниками, пытаясь сдержаться и не зевнуть. На докладе рыжебородого Луца о вопросах зернохранения в осенне-зимний период он все-таки попытался проглотить зевок, но потерпел поражение и неприлично широко раскрыл рот. Монотонные слова советника влетали у молодого короля в одно ухо, и, не задерживаясь в голове,тут же вылетали из другого.

За Луцем выступал Кирон с вопросом ходатайства Купеческой гильдии об отмене эмбарго на вывоз из северных королевств козерожьего молока. Максимилиану козерожье молоко всегда казалось на редкость омерзительным, поэтому он слегка оживился и воскликнул:

– Да тут и обсуждать нечего! Вывозите вы это молоко хоть все, вместе с козерогами его производящими! Что там надобно подписать?

Советники обескураженно переглянулись.

– Но ваше королевское величество… – обстоятельно начал объяснять ему Тивальд, – Это совершенно опрометчивое решение! Закуп козерожьего молока, необходимого для приготовления столь многих аптекарских средств, станет нам непомерно дорого! Лучше сохранить свои фермы, не позволяя Гильдии наживаться на нас. Эта же Гильдия спустя пару недель будет продавать нам молоко втридорога, пользуясь дефицитом…

Максимилиан сник и вздохнул. И зачем он только здесь сидит? Если все равно за него все решают умные и опытные советники. После короткого перерыва будет прием иностранных послов, затем часы приема населения с прошениями. И так до глубокой ночи: то одно, то другое… А ему бы сейчас на коня да сделать галопом кружок другой вокруг столицы. Или с компанией приятелей устроить турнир на силу и ловкость. А еще лучше – поиграть с молоденькими фрейлинами в жмурки или тайные слова в Большом саду.

Секретарь совета старательно скрипел перышком, подробно записывая ход собрания.

Наконец, с последним вопросом повестки было покончено. Новоявленный правитель снял с шеи тяжелую золотую цепь, символизирующую королевскую власть. И отправился в свое любимое место во дворце, надеясь встретить запропастившегося куда-то друга да подышать свежим воздухом.

Но на балкончике мага не было, к своему удивлению юноша обнаружил там свою мачеху. Ее одинокая фигура в темном платье скромно стояла у перил, выражая всем своим видом скорбь и печаль. Максимилиан не ожидал, что Адалин будет настолько глубоко и искренне горевать по супругу, словно, имела к нему чувства большие, чем только хладнокровный расчет. Заслышав движение за спиной, она смущенно обернулась. От молодого короля не укрылись красные заплаканные глаза женщины.

– О, извини, Адалин, я не хотел тебя потревожить! – воскликнул он. – Я могу подыскать себе другое местечко, благо дворец большой!

– Нет, нет! Признаться, я совсем не против твоей компании, Максимилиан. В одиночестве то и дело лезут дурные мысли. Хотя здесь, на этом месте все же дышится спокойнее. Все никак не могу смириться, что его больше нет с нами, – произнесла она и всхлипнула.

– Я тоже, – грустно сказал король. – Мне так не хватает отца! Столько людей вокруг, а поговорить и не с кем.

– И я чувствую то же самое, – с чувством произнесла Адалин. – У тебя хотя бы есть маг. Жаль, только, что он всегда пропадает где-то в столь тяжелое для тебя время. Но ты всегда можешь довериться мне. Я знаю, знаю, что раньше у нас были не лучшие отношения, но общее горе так сильно сближает, не правда ли?

– Признаться, я очень рад, – сказал Максимилиан, – что ошибался в своем представлении о тебе, поэтому всегда рад новому другу! Дагмара, действительно, часто теперь нет во дворце. А если и есть, то ходит мрачнее тучи, исчезает еще на рассвете, а возвращается затемно… Но я думаю, у него есть для этого веские причины и все в скором времени прояснится.

– Безусловно, так и будет! – подтвердила его мысли Адалин. – Главное, не верить слухам, которые ходят во дворце о Дагмаре. Дружба – это великая ценность, не терпящая недоверия и лишних подозрений.

– Какие же слухи о нем ходят? – удивился Максимилиан, до которого никаких разговоров не доходило.

– О, это пустяки, – махнула та рукой. – Они не стоят твоего внимания. Какие-то глупцы болтают, что Дагмар обезумел и всерьез увлекся темной магией, с которой шутки плохи.

Она легонько коснулась рукой лица короля:

– И все же, как ты похож на отца! Тот же волевой подбородок, высокий лоб! У тебя большое будущее.

Молодой король приосанился и расправил плечи.

На балкон заглянул один из лакеев в зеленой дворцовой ливрее:

– Ваше величество, – обратился он к Максимилиану, – я прошу прощения, но главный церемониймейстер просит вас сегодня назначить ему аудиенцию по вопросам подготовки к отбору. Что мне ему передать?

Максимилиан горестно вздохнул:

– Ну почему даже это не могут организовать без моего присутствия? Примерно с четырех тридцати до пяти у меня должно было быть немного свободного времени.

Лакей поклонился и скрылся в дверях.

В выражении лица Адалин мелькнула настороженность.

– Во дворце намечается что-то интересное? – осведомилась она.

– В конце лета начнется отбор невест, казалось бы, полно еще времени, но меня уже замучили подготовкой и согласованием всяких мелочей.

– Как интересно! – улыбнулась Адалин. – Обожаю отборы! А отбор невест… для кого?

– Для меня! – гордо сообщил Максимилиан. – Я надеюсь взять в жены самую потрясающую, прекрасную, чудесную девушку на свете!

– Я уверена, что у тебя все получится, – улыбнулась мачеха, тщательно скрывая досаду.

Вечером она подошла к большому кованому сундуку, что стоял в изголовье у кровати. Вынула из прически остро заточенную заколку, рассыпав по плечам волну каштановых волос, и легко кольнула подушечку пальца. Капелька крови, коснувшись крышки сундука, прокатилась по желобку оковки и достигла замочной скважины. Замок открылся. Адалин подняла ворох белья и вынула со дна старую потрепанную книгу.

Положила ее на трюмо, раскрыла на нужной странице, а затем резанула подушечку пальца перочинным ножом и, используя кровь вместо чернил, написала свой вопрос. Кровь впиталась в страницы, а спустя несколько мгновений на пергаменте одно за другим стали появляться слова:

“приворот – заметно

кукла?

сыщи меч

Быстрее, дочь!”

Глава шестая

в которой госпожа Метелица делает свой выбор

г. Мюлль, площадь у храма Селестины

Площадь у храма Селестины служила в Мюлле тем самым местом, в котором рождались, распространялись и перевирались различные слухи, новости, совершенно бессовестные сплетни. В общем, все то, без чего жизнь обычной хозяйки, с утра до ночи занятой бытом, была пресной и скучной. Вдоль площади располагались небольшие лавки: бакалейная, скобяная, мясная, молочная. Здесь же были булочная и мастерские скорняков и портных и других ремесленников. Чуть поодаль стояли аптека и артефактория.

В бакалейной, благодаря Дигги, размещавшему все объявления в городе, было оживленнее всего, потому как все новые известия он в первую очередь вешал рядом с лавкой отца.

Каждая уважающая себя горожанка считала своим долгом хотя бы единожды за день прогуляться на площадь и совершить обход всех местных заведений, чтобы при встрече с соседкой не ударить в грязь лицом, а выказать полнейшую осведомленность в делах мира, страны, города и собственных знакомых.

Отбор для госпожи Метелицы был большим событием, потому что девиц, желающих принять участие всегда было хоть отбавляй.

Рози это знала, поэтому пришла на площадь еще с вечера, прихватив с собой шерстяное одеяло, еду и Иве. Рассудительная Иве, конечно же посмеялась над ней, но донести сумку с вещами до площади помогла и даже обещала ненадолго составить сестре компанию:

– Рози! Ты не высидишь и пары часов, замерзнешь. Ночи еще прохладные. А как спать?

– Какие пустяки! – отозвалась та. – Думай о том, как мы решим все неурядицы разом, когда разбогатеем!

Они вышли на площадь и разочарованно охнули. Здесь, тоже с одеялами и припасами уже расположилось с полтора десятка девиц.

– Это как так получается? – с досадой в голосе спросила Рози.

– Кто последний в очереди? – поинтересовалась Иве и, дождавшись ответа, сообщила. – Нам за той девицей в синих башмаках, сестрица.

– Еще чего не хватало! Я насчитала тут семнадцать человек! Мы восемнадцатые! Эдак до моей снежности даже не дойдет? А вдруг она еще до нас выберет. Эй, Летка, давно тут? – обратилась она к одной из своих приятельниц. – С обеда? И какая ты по счету? Ого! Девятая!

С противоположной стороны грозно поднялась, уперев руки в бока, дочка аптекаря:

– Какая ж ты девятая, когда я десятая, а ты позднее меня пришла? – она сдвинула широкие брови и ткнула пальцем в миленькую Летку.

– Я позднее пришла, а до того на этом месте Маруха сидела, мы с ней меняться договорились!

– Что ты мне лечишь! Не было тут Марухи!

– Была! А тебе, что, больше всех надо?

Остальные девушки стали подливать масла в огонь, припоминая была Маруха или не была, и высказывая свои соображения по поводу очереди. Намечалась серьезная потасовка.

– Кто последний? – послышалось сзади. На площадь “заранее” подходили новые девушки.

Рози тут же ткнула в сестрицу пальцем и выпалила:

– Вот она, девятнадцатая, кстати, продает свое место!

– А почем?

– Золотой!

– Пфф! – шикнула новенькая. – За золотой я сама постою.

– Конечно, постой. Ты глаза ее видела? Чистая саатка. У тебя после нее не будет шансов. Она дома веником подметает, снег летит во все стороны! Девать его уже некуда.

Иве сделала самые страшные глаза, какие только могла, чтобы предупреждающе взглянуть на Рози, чем впечатлила новоприбывшую.

– Ладно, – достала кошелечек та и стала считать сребрушки и медяки. – Все, что есть! – она высыпала Рози на ладонь монеты.

– Должна будешь! – сказала ей Рози. – Я тебя запомнила.

– Кто на отбор к Метелице крайний? – снова послышалось за спиной.

– Вот она, двадцатая! – широко улыбаясь и показывая на сестру, заявила Рози.

– Рози, надо сворачиваться, пока нас тут не побили! – сказала Иви. Она то и дело ловила на себе недобрые взгляды и слышала за спиной перешептывания.

– Хорошо, пошли домой! – на удивление быстро согласилась Рози.

Она шустро продала свою очередь, и они отправились домой.

Когда они отдалились от основной толпы, Иве дернула сестру за руку и серьезно спросила:

– Ну, и какой же твой новый план? Не поверю,что ты так просто ушла с площади.

– А никакого! Я сейчас забегу в бакалейку, мне там кое-чего матушка велела купить, а с вещами неудобно, ты уж тут постой. А завтра придем к назначенному времени. И пусть все будет, как будет! Положусь на волю богини.

– Ну, ну! – сказала Иве, не веря ни на грошик сестрице.

Следующим днем они вновь пошли площадь. Девиц там набралось за ночь и утро предостаточно.

– Ого! – воскликнула Иве.

Из бакалейной лавки вдруг вышел Дигги, несущий в руках табличку, гвозди и молоток. Оглянувшись по сторонам, он стал прибивать табличку к столбу.

“Что там? Что там?” – пробежал любопытный гул по собравшимся девушкам. Дигги пожал плечами и отошел в сторонку. Одна девушка, что стояла ближе всех, громко прочла вслух:

“Собщаем, што ачередной атбор помошницы г-жи Мителицы переносица на осемнадцатое число полетника в два часа пополудни у храма Селестины. Приносим звинения”.

Раздался гул разочарования и шквал ругательств.

Рози прищурилась и недовольно сказала:

– Вот ведь грамотей!

Девушки-претендентки стали в недовольстве расходиться.

– Это ты подговорила Дигги написать новое объявление, да? – прошептала Иве и пихнула сестру локтем в бок.

– Ой, ты чего творишь? Ну, не буду отрицать.

– Ему же попадет!

– Будет наука! Тем более, я ему два золотых из вчерашних отдала. Так что, он не в убытке.

– И поцелуй? – подняла Иве бровь.

– Угу, – кивнула Рози и скривилась.

Дигги выждал, когда толпа разойдется, вынес гвоздодер и убрал табличку. При этом он заговорщицки подмигнул Розетте.

На площади помимо сестер Эдегор осталась лишь одна девушка, которая была то ли глуховата, то ли глуповата и не поняла, почему все расходятся. Но теперь она стояла в очереди первой, Рози и Иве – вторые, и за ними собралось еще с десяток опоздавших.

Все они выстроились в ряд, за исключением Иветты, которая встала чуть поодаль, чтобы наблюдать за процессом, и принялись ждать.

Наконец, на площади показался невысокий упитанный мужчина с блестящей лысиной, которого все в Мюлле преотлично знали как бургомистра. Он достал пергамент и стал вписывать порядок и имена девиц, желающих принять участие в отборе.

Иве и не заметила, как рядом с ним словно из ниоткуда возникла дряхлая старуха в красном плаще. Почти все лицо ее скрывал глубокий капюшон. Но то, что открывалось взору – выглядело пугающе. Иве всмотрелась пристальнее, пытаясь запомнить все как следует.

Однако, провести у такого человека в услужении несколько месяцев – испытание не из простых. Одни только руки, со вздувшимися голубыми венами, длинными желтоватыми ногтями и стянутой кожей вызывали оторопь.

Даже не поздоровавшись и не произнеся каких-либо вступительных слов, Метелица тут же указала пальцем на девушку, стоявшую первой.

– Нет! – проскрипела она.

– СЛЕДУЮЩАЯ! – выкрикнул бургомистр.

Рози сделала шаг вперед. От Иве не укрылось, что сестрица задержала дыхание.

Метелица взяла Рози за подбородок и взглянула ей в глаза. Не отвергнув и не одобрив, старуха хмыкнула и произнесла:

– Посмотрим следующих. Что-то мало девиц нынче собралось.

– Следующая! – подозвал бургомистр, Рози в растерянности встала в сторонке.

Так старуха прошла всех девушек, говоря “нет” каждой из них.

Затем она остановила свой взгляд на стоявшей в стороне Иве и громко спросила у нее:

– Ama saata dekoohler do hobta gun?*

– Не хочу, – тихо ответила Иве.

Старуха поджала узкие губы, выражая недовольство ответом, но проворчала:

– Я никого не принуждаю. Ладно, давайте эту! – она показала на Рози и добавила бургомистру. – Первым днем осени лично привези ее к моему дому.

Тот поклонился.

После этого она развернулась, сделала два шага в сторону лавок и растворилась в воздухе, будто ее здесь и не было.

– Как зовут тебя, и на какой улице ты живешь? – спросил он Рози.

Та ответила, раскрасневшись от счастья:

– Розетта Эдегор, переулок Бронников.

“Девица Эдегор, пер. Бронников”, – нацарапал бургомистр на пергаменте.

– Смотри, не подведи, – серьезно сказал он Рози. – Раз уж вызвалась, изволь в назначенное время быть готова. С Метелицей не шутят.

– Я готовее всех! – воскликнула та с жаром.

– Да хранит тебя Селестина, – сказал бургомистр и удалился восвояси, испытывая облегчение, что ежегодная формальность выполнена.

Рози подскочила к сестре, и после того, как они крепко обнялись, затараторила:

– Ууу, видала, какая страшная? А что она у тебя спросила? Это на каком языке? А ты такая в ответ “не хочу”? Ну она так долго думала, у меня сердце так и ухнуло. Думаю, сейчас, как выберет не меня! И все! Не будет у меня золота! А если у меня не получится снег сделать? Хотя, такого не может быть. Представь, выхожу я из ворот, и сразу передник готовлю, а на меня так и сыплются золотые монеты, драгоценные каменья, перстни, ожерелья!

– Ага.

– Ну что, Рози, готова вернуться домой, как смоляное чучелко? – подошел к ним Дигги. – С тебя еще золотой, как договаривались, ииии… – он постучал пальцем по своей щеке.

– На, золотой. И все! – Рози вложила ему в ладонь тяжелую монету, которую Дигги тут же убрал в кармашек.

– Эй, сестра Розетты… – сказал Дигги.

– Её зовут Иве, – подсказала Рози.

– Точно, Иве, все время забываю. Ты же вроде картинки рисовать любишь, да? Говорят, скоро в Бьё приезжает большой художник из Фьорса. Картины свои будет всем показывать за деньги. Может, и тебе поглядеть захочется! Хотя за глупость такую еще деньги платить.

– А что за художник? – оживилась Иве.

– Забыл. Что-то на Дэ.. или на Тэ…

– Гиссарион? – спросила Иве с надеждой в глазах.

– Да, точно он!

– Не может этого быть!

Глава седьмая

в которой Иве потратила пять сребрушек, два медячка, и получила аж тридцать золотых

Иве потратила две сребрушки, чтобы добраться до Бьё. Еще один золотой она держала в кармашке за пазухой на обратный путь с небольшим запасом: мало ли что в дороге случится. Рози из кожи вон лезла, чтобы составить сестре компанию и побывать в новом для себя месте. Но оплачивать два места сначала в почтовой телеге до Вильхово, а затем в четырехместной карете до Бьё было слишком большой расточительностью. Да и матушку одну с той поры, как их домик посетили кредиторы отца, надолго они старались не оставлять.

Не успела Иве выйти в центре городка, уж очень похожего своим видом на Мюлль, как в небе разразилось целое светопреставление. Засверкали молнии, сначала вдалеке, а потом будто над головой забухал гром, ветер закрутил пыль на площади серыми вихрями, на макушку упали крупные и еще пока редкие капли.

Иве, бережно удерживая обмотанные ветошью холсты на подрамниках и стараясь уберечь их от влаги, заскочила под козырёк булочной.

Судя по деревянной доске с объявлениями здесь же под козырьком, именно это заведение служило в Бье колыбелью всех новостей. Иве пробежалась глазами по всему написанному и отыскала то, что ее интересовало: “Выставка полотен самого именитого художника столицы Видмана Гиссариона будет проходить в течение недели в здании артефактории. Выразить свое восхищение мэтру можно будет там же в полдень”.

Дверь булочной открылась и на крыльцо вышел местный “Дигги” с намерением оторвать от доски одно из объявлений.

Иве, обычно стеснявшаяся первой заводить разговор, пересилила себя и обратилась к пареньку:

– Не подскажешь, где здесь артефактория?

– Купи булку, скажу, – ответил тот.

– Но мне не нужна булка…

– А я не бесплатный оракул! Та, что подешевле – медячок, – грубо оборвал ее парень.

“Вот бы Рози ему сейчас задала!” – подумала девушка, но бойкой сестры рядом не было. Она купила самую дешевую плюшку и поняла, что не имеет понятия о том, который сейчас час.

– А сколько сейчас времени, скажи, пожалуйста?

Из булочной Иве выбежала с двумя ненужными ей плюшками под проливной дождь – до полудня оставалась пара минут, а сколько художник пробудет на выставке – неизвестно.

В артефакториях продавались зелья и предметы, которые содержали в себе хоть капельку волшебства. Конечно, редкой вещицы вроде шапки-невидимки или камень-древа в обычной лавке не сыщешь, но в целом и простые штуки вроде достань-петли пользовались спросом у зажиточного населения. В небольших городах не было мест, отведенных для художественных выставок, поэтому месту назначения Иве не удивилась.

Она добежала до артефактории, вымокнув до нитки. Там оплатила сребрушку за вход.

Внутри девушка внимательно огляделась, пытаясь при этом хоть как-то привести себя в порядок. Часть полок, предназначенных для размещения магических товаров была освобождена, часть сдвинута вглубь зала. Все освободившееся пространство занимали картины в золоченых рамах, расставленные на напольных подставках. Мимо полотен с задумчивым видом прогуливались хорошо одетые горожане.

Иве зачесала мокрые волосы назад, понимая, что приличнее от этого ее вид не стал, и аккуратно отогнула со своих работ ткань – слава Селестине, холсты остались сухими!

Возле одного пейзажа, собрав вокруг себя несколько восторженных дам, стоял изысканно одетый мужчина, и что-то с воодушевлением рассказывал, указывая на картину. Дамы вглядывались в детали полотна и с восхищенным согласием кивали.

Да это же сам Гиссарион! Почему-то Иве представляла себе его как убеленного сединами пожилого господина, исполненного неспешной мудрости. А оказалось, что художник выглядит совсем иначе: приземистый, с широкими ладонями и толстыми пальцами, свои слова он сопровождал оживленной жестикуляцией. От внимательного взгляда девушки не укрылось, что мэтр не пренебрегает подкрашиванием волос выжимкой из черной казии. Иве испытала разочарование: ее кумир оказался больше похожим на продавца из скобяной лавки, чем на творца шедевров. Она тут же отругала себя за такие мысли: ведь талант выбирает человека не по внешности. Девушка подошла поближе, чтобы уловить разговор:

– … лишь истинно разбирающийся в искусстве человек может оценить художественное богатство сего полотна. Смешение оттенков, тонкая работа с деталями, филигранно исполненный переход света в тень… Вы только взгляните, как лежат блики на листве!

– Это потрясающе! – выдохнула одна горожанка.

– Вот, вы это ощущаете! – сказал ей Гиссарион с одобрением. – В вас развито чувство прекрасного!

– Очевидно, что вы вложили в эту работу всю душу! – похвалила другая дама. – Теперь ясно, почему ваши картины так высоко ценятся и дорого стоят!

Иве присмотрелась к карточке с ценой в углу рамы: сто двадцать золотых! Целое состояние! Вот, что значит настоящий талант вкупе с мастерством.

– Совершенно верно, дорогая моя! – ответил даме художник. – Всю душу вложил! А душа не может продаваться дешево!

Иве сделала круг по залу, восхищенно разглядывая работы мастера. Картины, действительно, были хороши. И что показалось Иве самым замечательным: они все были очень разными. Гиссарион не придерживался одного направления: он пробовал себя в разных. Отличались даже способы наслоения краски, величина мазков, общее настроение. На каждой стояла размашистая подпись с фамилией художника.

Он умолк, давая возможность дамам принять решение о покупке. Иве снова нерешительно подошла поближе, размышляя о том, как бы ей спросить мнения мастера о своих работах. Но Гиссарион сам обратил на нее внимание:

– Интересуешься живописью, красавица?

Иве смутилась от такого вольного обращения, и показала на свои завернутые в тряпки холсты.

– Я принесла свои работы, господин Гиссарион. Я ваша большая поклонница, и хотела бы спросить вашего мнения по поводу них.

– Вот как? – поднял брови художник. – Обожди немного, пока я тут закончу, и мы побеседуем.

Иве обошла еще на два круга выставку, когда мэтр подозвал ее к себе. Они прошли за высокую стойку, где обычно находился продавец артефактов, сейчас это место пустовало.

– Показывай, – бросил он, вальяжно усаживаясь на стул.

Иве достала сначала свою зимнюю зарисовку, затем портрет матушки, смущенно позировавшей ей возле окна, и наконец, свою гордость – весенний пейзаж с зайцем. Гиссарион смотрел работы в полном молчании, отчего у Иве душа ушла в пятки. Особенно долго он разглядывал последний холст, после чего хмыкнул и протянул:

– Работы, милая девушка, весьма сырые. Откуда ты, говоришь, прибыла?

– Из Мюлля, – торопливо сообщила Иве.

– Ну, для Мюлля, возможно, сойдет. Но, нет в них, знаешь ли, полета мысли, что ли. Скудненько, скучненько… В столицу с ними ехать тебе не вижу смысла. Только деньги на поездку зря тратить. Там каждый второй такое выдает! Прости мне, мою откровенность, но хуже нет, чем падать с высоты своих ложных надежд. Не желаю тебе такой участи!

На Иве в этот момент словно словно упала кузнечная наковальня, которая раздавила ее вместе со всеми мечтами, такое она испытала острое разочарование в самой себе. И на что надеялась, когда ехала сюда со своими глупыми картинками?

– Ну-ну, только не нужно грустить! – ободряюще сказал ей Гиссарион. – Ах, вот, я уже чувствую себя страшным человеком. А хочешь, я куплю твои работы?

– Нет, спасибо, – пробормотала Иве, которой хотелось бросить свои картины на пол и растоптать их ногами.

– Ну что ты, я заплачу по пять золотых за каждую. Ведь ты моя поклонница! Будут напоминать мне о народной любви, так сказать.

В Мюлле за свое художничество Иве выручила деньги лишь единожды, когда расписала розами и завитушками ворота портному. Пятнадцать золотых – было более чем щедрое предложение.

– Ведь небогато живете, да? – продолжал жалеть ее художник, видя что девушка замешкалась. – Тридцать золотых за все.

Он выложил три аккуратных желтых столбика на стол.

Иве переборола свою гордость, сгребла деньги со стола в свой кармашек и выбежала из артефактории, оставив три холста Гиссариону.

И так ей было стыдно за то, что она такая жалкая, и что ей подали милостыню, а хуже того, что она милостыню эту приняла, что не видя ничего перед собой, она добежала по разлившимся после ливня лужам до булочной, забрызгав весь подол платья почти до самых коленей.

Она не видела, как художник дождался, когда артефактория опустеет, закрыл дверь изнутри и снова сел за стол. Там он еще раз внимательно осмотрел картины Иве, задерживая взгляд подолгу на каждой. Затем воскликнул сам себе:

– Потрясающе, за зайца не меньше двух сотен выставлю!

Взял черный уголек и размашисто написал в нижнем правом углу каждой: “ВГиссарион”.

Под козырьком булочной возился местный “Дигги”, приспосабливая новое объявление. Он оглянулся на девушку:

– Эк тебя искусство-то потрепало! Впечатлительная! Булку будешь, даром?

Иве отрицательно помотала головой.

– Гляди, чего, – он показал на табличку. – Молодой король жениться удумал! Пишут, что любая девица может принять участие в отборе! Даже такая унылая, как ты!

Иве заночевала у тетки в Вильхово и добралась до дома только на следующий день. Как только она переступила порог дома, то взяла свою сумку с красками, оставшиеся холсты, подрамники, мольберт и закрыла в темном сарае.

Целый день она не разговаривала ни с матушкой, ни с Рози, которые уж было надумали себе всяких ужасов. А вечером пересказала все, как было, и выложила деньги. Те поохали, поахали, выказали все свое сочувствие, какое могли, но деньгам были несказанно рады. Иве от этого легче не стало, а как будто только хуже.

Рози обняла сестру и воскликнула:

– Вот видишь, все-таки принесли твои картинки доход! А мы-то не верили! Зря ты все в сарай закинула!

Но самой диковинной новостью для Рози стало то, что во дворце будет проходить настоящий отбор невест. Сердечко у нее так и застучало. Одно только досаждало: на отбор нужно было прибыть к последнему дню лета, а в первый день осени она должна была явиться к госпоже Метелице на службу. Всю ночь она не сомкнула глаза, обдумывая дело со всех сторон.

Глава восьмая

в которой Дагмар пьет чай, а Рози принимает решение

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Колдун, чародей, маг, волшебник – все это есть названия человека, наделенного волей богини чудесным даром волшбы. Принято думать, что колдуны злы, волшебники добры, чародеи обязательно должны носить колпак со звездочками, а маги иметь длинную седую бороду и чудесный посох. Но все это условности, которые лишь отражают отношение людей к тому или иному одаренному. По какому признаку Селестина сеет зёрна дара в ту или иную судьбу – никому не ведомо, может быть, что-то необыкновенное видит в их дальнейших жизнях, а может, просто, разносит вместе с ветром, как маковые зернышки.

Убить чародея непросто – “маковых зерен” не так много у богини, чтобы она тратила их впустую. Поэтому каждый одаренный наделяется бессмертием. Если мы, конечно, ведем речь об истинном маге, а не простом заговаривателе капель для артефактории. Но и это утверждение не абсолютно: там, где есть человеческая воля, найдется обходной путь любому утверждению, пусть даже продиктованному высшими силами.

Бессмертие не было равно отсутствию боли и усталости, это Дагмар знал не понаслышке. За двести лет службы престолу Фьоренхолле его раз пять только пытались убить ножом, дважды сбрасывали с высоты, не единожды травили ядами. Бывали и стычки с другими магами, после которых оставались самые долго и скверно заживающие раны и шрамы, что не разглаживались даже волшебными средствами.

Серповидный след, оставленный на животе огненным магическим шаром, уже десять лет напоминал ему о том, что где-то в глубине самой темной чащи Брендонхольма, в укрытой от посторонних глаз природой и магией темнице, заточен колдун, когда-то наделенный самой великой силой, которую только встречал Дагмар.

В королевском дворце Дагмар занимал отдельный флигель с собственной библиотекой, в которой он чаще всего и находился. На балконе у него была обустроена обсерватория, где он вел наблюдения за небесными светилами. Сейчас Дагмар размышлял, расставляя и классифицируя по новой системе, книги на полках. Это занятие его успокаивало и настраивало мысли на нужный лад.

Под руку попалась невесть откуда взявшаяся тут колода с картами провидения – удел гадалок-шарлатанок, зазывающих в свои палатки на ярмарках юных девиц, которым за полсребрушки предсказывали скорое и успешное замужество. Он наугад вытянул из середины стопки карту. Под пестрой рубашкой скрывалось изображение меча.

Дагмар задумался над словами Селестины, которую он не распознал в облике маленькой нахальной сладкоежки с золотыми косами, о том, что иногда расположение звезд на небе – это лишь расположение звезд и не более того.

Так, может быть, и выпавшая карта – это всего лишь выпавшая карта? Может быть, да, а может, и нет. Дагмар взял любимую книгу, написанную одним из первых магов и великих мудрецов, и, направляя свои мысли на слово и образ меча, раскрыл на середине, ведя пальцем до случайной строчки. Предсказание гласило:

“На всякое зло найдется свой меч разящий”.

Меч разящий! Знать бы, откуда это зло пришло к ним.

Где-то в шкафу оставалось немного чая из листьев мудродуба. Он развел огонь под небольшим тигельком и скипятил воду. Всыпал туда остатки чая и выждал, когда вода примет силу волшебного дерева. Устроился поудобнее в старом кресле и сделал первый глоток, силясь не выплюнуть невыносимо горькую и вяжущую жижу.

Маг прикрыл глаза, отдаваясь на волю разума, памяти и интуиции. Если это старое знакомое зло, то разум обязательно приведет его к разгадке.

Словно со стороны увидел он, как бежит в облике зайца через болотные топи и чащу, где в назначенном месте встречает еще троих мужчин и одну женщину. Они наносят на кожу рук туда, где бьется жилка, специальные символы и становятся в кольцо. Крепкие рукопожатия замыкают их магическую силу.

У Ираидис, единственной среди них женщины, – дар пророчества. Это она увидела в своих снах, как колдун по имени Явор убивает всех магов Люзиорры по очереди, одного за другим. Но не все маги верят пророчествам, особенно таким глупым: убить бессмертных. Только четверо откликнулось на призыв Ираидис…

Дагмар, словно стоял на высоком холме и наблюдал, как там, на лесной опушке, пятеро творили магию, сначала снимая с черной башни покрывало невидимости, а затем нагревая ее, как большой котел. Потоком огня, они выкуривали того, кто находился внутри. Явор держался в осаде дольше, чем они рассчитывали, но все-таки не сдюжил, и попытался прорваться наружу. Темным облаком метнулся он из башни, но ударился о выставленный волшебниками купол. Тогда Явор принял человеческий облик, и закипела битва.

Вот он, Дагмар закрывает собой смуглого Хтирру, прибывшего из южных земель, которому нужно время, чтобы сотворить сложное заклинание разделения, и получает в живот огненный шар. Хтирру завершает плетение и бросает его в бьющегося в магических тисках Явора. Дагмар лежит на земле, ошалев от боли, и смотрит, как с истошным криком над черным шпилем башни кружит коршун. Коршун!

Да, колдуна убить очень сложно. Явора они даже не стали пытаться лишать жизни. Хтирру разделил память, разум и душу колдуна на пять частей, и каждую поместил в одного из волшебников. Тело Явора было заброшено внутрь башни, башня запечатана и снова сокрыта от случайных глаз покрывалом. Найди способ убить хранителя и частица колдуна вернется к своему хозяину, верни все пять частей – и он снова войдет в силу и обретет свободу.

Дагмар открыл глаза. Все маги, что участвовали в той битве, насколько он знал, здравствовали и находились каждый в своих землях. Способа, которым их должен был убить Явор они так и не узнали. Может быть, чего-то Дагмар не знал о самом Яворе?

Он поднялся с кресла, тряхнув головой, сбрасывая последние остатки видений. Тщательно прополоскал рот от отстатков горечи чистой водой и отправился проведать молодого правителя Фьоренхолле.