Тайна Дома трех вязов бесплатное чтение

«Пари суар»

Ежедневная иллюстрированная газета

6 мая 1938 года

Незаурядный комиссар выходит на заслуженный отдых

После тридцати лет безупречной службы вышел на пенсию дивизионный комиссар Луи Форестье, легенда криминальной полиции. По этому случаю в Министерстве внутренних дел состоялся прием, на котором директор Службы общественной безопасности подробно описал долгую карьеру полицейского и объявил благодарность за бесчисленные услуги, которые комиссар оказал стране в борьбе с преступностью.

Получив юридическое образование, Форестье вступил в подразделение мобильных полицейских бригад вскоре после их создания в 1907 году. Вместе с коллегами-полицейскими он участвовал в раскрытии самых громких уголовных дел начала века: «Шоферы из Дрома», «Банда Бонно»; а работая над «делом Ландрю», сыграл ключевую роль в поимке преступника. После войны Форестье перешел в полицейскую бригаду Ниццы, где раскрыл так называемое «дело Огра», арестовав убийцу, который весной 1922 года сеял панику на Ривьере. Спустя шесть лет, после смерти жены Клары, комиссар вернулся в Париж, где ему, кроме прочего, поручали особенно трудные и щекотливые дела политико-криминального свойства, за успехи в расследовании которых он был удостоен ордена Почетного легиона.

С уходом Луи Форестье завершается славная глава в работе криминальной полиции.

Глава 1

Три вяза

– Добро пожаловать, господин комиссар. Я Анри, к вашим услугам; надеюсь сделать ваше пребывание здесь приятным, насколько это возможно.

Встретивший гостя у крыльца мужчина, хоть и совершенно седой, выглядел великолепно: в безупречном костюме, с горделивой внешностью слуги, вышколенного в домах уважаемых семейств.

– Рад познакомиться, – ответил Луи Форестье, когда дворецкий закрыл дверь автомобиля марки «Делаж», на котором комиссара привезли со станции.

– Хорошо ли прошло ваше путешествие, месье?

– Честно говоря, я рад, что оно закончилось.

Форестье ненавидел поезда. От покачивания вагонов его тошнило, и оставалось лишь смотреть на проносящиеся мимо пейзажи через окно купе. Большинство пассажиров, вероятно, видели в этом некое очарование, но Форестье не увлекался меланхоличным созерцанием природы, предпочитая спокойствию сельской местности городскую суету. Виды, которые ему открывались, – широкие равнины, украшенные лесистыми холмами, поля рапса или пшеницы, луга, на которых паслись коровы, – погружали комиссара в уныние.

Погода соответствовала настроению. Над поместьем нависло серое небо. Пахло опавшими листьями и сырой землей. Пока Патрис, шофер, доставал из багажника лимузина чемоданы, Форестье оглядел фасад. «Дом трех вязов»… Впервые услышав это название, он представил себе небольшую виллу или мрачное поместье, затерянное в руанской глуши. Однако дом с выступающими темными брусьями поражал своим видом: высокий, массивный и построенный основательно, хотя и без особых архитектурных изысков. Особняк явно отражал высокое положение и богатство владельца.

Они вошли. Холл был украшен охотничьими трофеями и средневековым оружием, что придавало помещению мрачный вид. На круглом антикварном столике стояло несколько семейных фотографий.

– Господин граф надеялся приветствовать вас лично, но его задержали неотложные дела…

– Не беспокойтесь, Анри. Я понимаю, насколько занят хозяин дома.

– Я провожу вас в вашу комнату, месье. Возможно, вы захотите немного отдохнуть…

Форестье не сказал ни слова. Впрочем, сидеть в четырех стенах он не собирался – путешествие на поезде и так стало для него пыткой. Они поднялись по мраморной лестнице – настоящему произведению искусства, – а затем прошли по обшитому декоративными панелями бесконечному коридору с пожелтевшими портретами на стенах; вероятно, то были славные предки графа. Наконец Анри открыл одну из самых дальних дверей в восточном крыле здания.

– Прошу вас, будьте любезны, месье, – с легким поклоном произнес он.

Боже, что за чопорный дворецкий!

Они вошли в просторную комнату с обоями гранатового цвета и кроватью под балдахином. Напротив двух арочных окон возвышался массивный камин. Как и в коридоре, стены были украшены картинами, но на этот раз небольшими буколическими пейзажами. Появился шофер и поставил на пол два чемодана – багаж комиссара.

– Желаете, чтобы я распаковал ваши вещи?

– Нет, спасибо, я сам.

– Как угодно, месье.

Форестье сделал несколько шагов. Все здесь было, безусловно, роскошным, но ужасно старомодным. Еще ему показалось, что в комнате сыро – темные пятна на потолке и стенах свидетельствовали о том, что так и есть, – и эта холодная, пронизывающая влажность, характерная для многих нормандских домов, напомнила комиссару о застарелом ревматизме.

– Анри, остальные гости уже приехали?

– Нет, месье, только генерал Гранже; он прибыл сегодня утром. Полагаю, сейчас он гуляет в парке.

Форестье остановился у окна: вдали, на скамейке рядом с цветочной клумбой, виднелся чей-то силуэт.

– Кажется, это он.

Слуга даже не попытался проверить.

– Может быть, месье… Вы с ним уже встречались?

– К сожалению, нет.

– Генерал – человек весьма уважаемый и влиятельный. Говорят, что к нему прислушиваются даже в правительстве по некоторым стратегическим вопросам…

– В самом деле?

– По крайней мере, так говорят.

За годы работы в полиции Форестье провел достаточно времени в домах такого рода и знал, что слуги часто повторяют слова господ, сами того не понимая.

– Кого еще ожидают в гости?

Услышав этот вопрос, Анри, казалось, обиделся.

– Не могу вам сказать, месье.

– Это государственная тайна?

– Господин граф попросил меня подготовить комнаты. Я не привык задавать вопросы о том, чем со мной не сочли нужным поделиться.

Пытаясь избежать еще большей неловкости, Форестье улыбнулся. Пора избавиться от этой ужасной привычки расспрашивать каждого встречного. Однако дворецкий и в самом деле встревожился, хотя вопросы ему задали довольно безобидные.

– Если позволите, – продолжил Анри, – мне пора. Когда вам что-то понадобится, пожалуйста, дерните шнур звонка.

– Непременно.

Оставшись в одиночестве, бывший комиссар положил один из чемоданов на кровать, но не нашел в себе сил его распаковать. Снова прошелся по комнате, оглядел разные мелочи и книги на небольшой полке, а потом вернулся к окну. Туман стелился до самого горизонта. Над лесом, тронутым первыми рыжими пятнами осени, поднималась стая ворон. Силуэт на скамейке не двигался.

Форестье внезапно адски захотелось выйти на свежий воздух и закурить сигарету. Он собирался воспользоваться случаем, чтобы познакомиться с генералом, – не из желания пообщаться, и тем более не развлечения ради, а потому, что тихий голос подсказывал: сто́ит поскорее познакомиться с гостями. На самом деле он до сих пор не знал точных причин, по которым оказался в этой усадьбе. Знал лишь то, что это вопрос жизни и смерти.

Глава 2

Моральная дилемма

Генерал Поль Гранже, глубоко затягиваясь сигарой, читал газету. В парке, который простирался до опушки пробковой дубравы, никого не было, кроме него. Это был высокий худой мужчина с выцветшими, но безупречно ухоженными пепельными усами. Форестье решил, что они с генералом примерно ровесники. Хотя комиссар никогда особенно не жаловал военных – а в молодости даже принимал близко к сердцу анархистские идеалы, с которыми боролся по долгу службы, – он вежливо поздоровался.

После короткого обмена любезностями Гранже предложил полицейскому сигару, но тот предпочел свои сигареты «Житан», запах которых его ныне покойная жена всегда считала отвратительным.

– Комиссар, слава вас опережает, – великодушно сообщил генерал. – В последнее время в газетах вас очень хвалят.

– Журналисты всегда преувеличивают.

– Так это правда, что вы подали в отставку?

– Я же не дезертировал… Просто ушел на пенсию.

Генерал весело усмехнулся.

– Не будете скучать по работе? Это, должно быть, трудно; ведь вы раскрыли столько громких дел, а теперь остались… как бы это выразиться… вне игры.

– Возможно, через несколько месяцев так и будет, но сейчас я чувствую облегчение.

– Облегчение?

– О, я мог бы провести в криминальной полиции еще не один год, но, кажется, я окончательно потерял веру.

– Не может быть! Все знают, что до недавнего времени вы проявляли огромную самоотверженность. Взрывы на Этуаль и неудачная попытка переворота, которая привела к ликвидации «Кагуляров» [1]…

Форестье чуть смущенно отвел взгляд.

– Вы же понимаете, что я не могу подробно останавливаться на этих вопросах. Даже на пенсии я связан профессиональной тайной.

– Конечно… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Не пожалеете, что перестали гоняться за преступниками?

– Я уже вышел из этого возраста. Да и чертова нога не дает покоя.

– Да, я заметил, что вы прихрамываете… Получили травму на службе?

– Смотря о каком департаменте речь, – ответил Форестье, проводя рукой по бедру. – В девятьсот четырнадцатом году на Восточном фронте меня ранило осколком… Ничуть не сомневаюсь, что мне на смену придут другие полицейские, более бдительные и энергичные. К тому же, видите ли, зло бесконечно. Какой смысл раскрывать одно преступление, если знаешь, что минуту спустя совершится другое?

Гранже помрачнел.

– Пессимистичный взгляд на мир… Но вы правы: зло никуда не исчезнет. Да и люди не перестанут враждовать…

С этими словами он развернул газету, открыв первую страницу.

29 сентября 1938 года

Большие надежды на мир в Европе

Господа Даладье, Чемберлен, Муссолини и Гитлер встретятся в Мюнхене сегодня в 15:00

Форестье скривился, разглядев название газеты, которое не видел раньше: «Ле журналь». В прошлом газета была рупором консервативных и католических взглядов, а теперь стала откровенно националистической и не скрывала симпатий к Гитлеру и фашистской Италии. Странно, что ее читает Гранже, близкий к правящим радикалам. Полицейский неодобрительно сжал губы, чего его собеседник, видимо, не заметил.

– Как вы думаете, комиссар, чем кончится эта история?

– Если честно, считаю, что кончится все плохо. На мой взгляд, Франция и Англия слишком благодушно относятся к этим диктаторам.

– Диктаторам? Они заботятся только о своих интересах.

– Австрия… затем Судетская область… Это огромные территории!

– А что вы предпочитаете? Войну? Я был на войне и достаточно насмотрелся там ужасов, чтобы не желать их повторения. Если мы хотим избежать бойни, придется пойти на компромисс с Гитлером.

– Пойти на компромисс или на сделку с совестью? Боюсь, что, пытаясь избежать войны, мы получим лишь бесчестье.

Гранже уже собирался ответить, как раздались ружейные выстрелы. Собеседники повернулись к лесу, наполовину тонувшему в тумане.

– Вы охотитесь, комиссар?

– Приходилось, хотя должен признать, что страстным охотником так и не стал. А вы?

– Нет. Возможно, это вас удивит, но я с меньшей страстью выступлю против убийства человека, чем против убийства животного.

Генерал произнес эти слова так холодно, что у Форестье по спине пробежала дрожь.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Животные действуют, повинуясь лишь инстинктам, у них нет желания навредить. Почему же мы должны их мучить? Говорят, что некоторые люди лишены морали, но это бессмыслица.

– Что вы хотите этим сказать?

– Человек без морали был бы подобен животному. Именно мораль, а точнее сознательное и добровольное желание ее нарушить, толкает людей на преступления. Я никогда не видел, чтобы животные испытывали стыд или угрызения совести.

Генерал затянулся сигарой, сложил газету и продолжил:

– Вот преступники, которых вы арестовали… Я знаю, что в наши дни модно утверждать, будто они действовали вопреки себе, движимые неким социальным детерминизмом. Однако на самом деле Бог дал нам свободу воли, и только от нас зависит, как мы ею воспользуемся.

Форестье, никогда не любивший философских дискуссий, сменил тему:

– Простите за любопытство, а вы давно знакомы с графом?

– Да. Наши семьи давно общаются, и мы никогда не теряли связи. Монталабер иногда приглашает меня сюда. Он живет затворником, но, как мне кажется, ненавидит одиночество. А вы?

– Я познакомился с ним на одном из расследований…

– Дело об исчезновении бриллиантов?

– Вы об этом слышали?

– Кто же не слышал, комиссар! Отыскав драгоценности, вы оказали хозяину большую услугу. Эти камни, должно быть, стоили тысяч двести франков…

– Более чем в два раза больше.

– Вот так так!

Форестье перевел взгляд на дом. В окне наверху он разглядел фигуру – похоже, за ними наблюдали. Возможно, там стоял дворецкий, Анри.

– Генерал, вы знаете, кто составит нам компанию в эти выходные?

– Понятия не имею. Ив любит удивлять. Ему нравится сводить тех, у кого нет ничего общего, – так сказать, скрашивать их пребывание в гостях. А вы впервые в «Трех вязах», комиссар?

– Да.

– Еда здесь превосходная, вот увидите. Полагаю, что такой кухни нет ни у одного из ресторанов в округе. И я не преувеличиваю.

«К сожалению, я приехал не для того, чтобы пировать», – подумал Форестье. Ему вспомнилось полное тревоги письмо, которое он неделю назад получил от хозяина дома.

Глава 3

Аноним

Когда Луи Форестье переступил порог кабинета, Ив де Монталабер как раз поправлял стрелки небольших часов, увенчанных херувимами.

– Входите, комиссар. Прошу прощения, что не исполнил обязанности гостеприимного хозяина. Надеюсь, Анри оказал вам теплый прием.

– Все прошло прекрасно.

– Тем лучше. Я знал, что ему можно доверять.

Комната средних размеров показалась Форестье неопрятной, особенно по сравнению с остальными помещениями в доме. Повсюду, даже на полу, в беспорядке валялись книги. В кабинете хранились самые разные экзотические вещицы. Здесь были и сувениры, привезенные из путешествий: огромный глобус, африканские идолы и маски, окаменелости и старинная керамика. Сквозь два высоких окна, задернутых красными бархатными шторами, проникал осенний свет.

Граф с трудом поднялся и пробрался сквозь беспорядок.

– Удобно ли вас устроили?

– Очень удобно, большое спасибо.

– Я выделил вам комнату моего покойного отца. Уверен, вам понравится, ведь там самый большой камин. – Граф указал на внушительный портрет сурового старика над письменным столом. – Жана де Монталабера все время знобило. Он любил, чтобы камин топили часто, почти каждый день, независимо от погоды.

– Кажется, ваш отец скончался совсем недавно…

– Через несколько недель исполнится год. Девяносто две весны, как ни крути… Я надеюсь его в этом обогнать.

Форестье засомневался, исполнится ли эта надежда. Граф заметно постарел, и при взгляде на него возникала мысль, не болен ли он. Он очень осунулся, смуглая кожа на лице болезненно обвисла. В свои пятьдесят пять хозяин выглядел на десяток лет старше.

– В последние дни он погрузился в меланхолию. Не из страха перед смертью, а из отчаяния оттого, что его род угасает.

Форестье нахмурился.

– У вас нет сына, но есть дочь…

– Ах, Луиза, – произнес граф явно без воодушевления. – Вы же понимаете – это не одно и то же… Я даже не знаю, удастся ли мне выдать ее замуж.

Комиссар не смог скрыть изумления.

– Я видел ее фотографию в вестибюле, когда приехал, – очень красивая девушка… Мне трудно поверить, что за ней никто не ухаживает.

– Внешность обманчива… Но давайте поговорим о другом, а? Как вам нравится дом?

– Очень впечатляющее здание.

– Впечатляет, да, но мне не по вкусу. Слишком большой и не слишком удобный. Знаете ли вы, что в нескольких километрах отсюда есть замок, которым когда-то владела моя семья?

– Нет, об этом мне неизвестно.

– В революцию он сгорел. И вовсе не по причине беспорядков – Руан никогда не славился кровавыми выступлениями. Мой предок, Тибо де Монталабер, построил этот особняк во времена Реставрации.

– Почему усадьбу называют «Домом трех вязов»? Я не заметил поблизости таких деревьев.

– О, это из-за нашего фамильного герба. – Монталабер посмотрел на геральдический щит, висевший над входной дверью: на серебристо-лазурном фоне были изображены средневековая башня и три дерева вокруг. – Знаете ли вы, что вязы почитались в Средние века? Их сажали на церковных площадях, и именно под этими деревьями вершилось правосудие. Говорят, что на них же иногда вешали бунтовщиков…

Хозяин кабинета и гость сели за стол друг напротив друга.

– Прошу прощения за беспорядок, – сказал граф, – но я не люблю, когда посторонние лезут в мои дела: горничной разрешается убирать здесь только в моем присутствии. – Он закрыл циферблат часов стеклянной крышкой. – Анри сказал, что вы встретились с генералом…

– Верно.

– Довольно странный человек, вы не находите? На первый взгляд дружелюбный, но во многих отношениях жесткий. Из тех, кто всегда стоит на своем.

– Правда ли, что он близок к новому правительству Даладье?

Граф поморщился.

– Кто вам сказал?

– Так. Слухи…

– Порой за слухами не слышно правды. Опасайтесь глупой болтовни… – С лица графа слетела улыбка. – Благодарю вас за то, что приняли приглашение. Наверное, вам интересно, почему я окутал его такой тайной.

– В письме, которое вы мне прислали, действительно звучала тревога. «Вопрос жизни и смерти» – это ваши слова. Чтобы я наверняка приехал?

– Нет. Не собираюсь вам льстить, но полагаю, что такому человеку, как вы, невозможно что-либо навязать. Если вы и приехали, то, должно быть, из любопытства. Ваша тяга распутывать преступления наверняка не исчезла.

– Преступления?

– Перейдем к делу. За последние несколько недель я получил три письма, которые можно назвать необычными и загадочными. Но судите сами.

Он открыл ящик стола и достал несколько листов бумаги, которые и протянул комиссару. Письма были составлены из слов, вырезанных из газет. Форестье начал читать первое письмо вслух:

– «На вашем месте я бы не спал так спокойно. Никогда не знаешь, что принесет будущее. Те, кто должен платить, заплатят. Месть и возмездие не только в Божьих руках».

Два других письма были в том же духе: в них смешивались предупреждения и угрозы, ни о чем конкретном не упоминалось. Естественно, все они были анонимными.

– Когда именно вы их получили?

– Тринадцатого, девятнадцатого и двадцать шестого сентября. Последнее прибыло в тот же день, когда я написал вам.

– Вы сохранили конверты?

– Да, но на них ничего не написано.

Монталабер достал три белых, ничем не примечательных конверта.

– И каждое из этих писем вы держали в руках?

– К сожалению, это так, – ответил граф с несколько виноватым выражением лица. – Вы имеете в виду отпечатки пальцев, я полагаю?

– Да… хотя сомневаюсь, что это помогло бы. Сейчас все знают, что такое отпечатки пальцев.

Форестье разложил письма и конверты на столе и стал рассматривать их, словно головоломку.

– Конверты чистые… – произнес он. – Значит, их не отправляли по почте, а доставили прямо в дом – постарался кто-нибудь из соседей или даже из слуг.

– Подождите, комиссар. Этим людям я полностью доверяю, никто из них на такую мерзость не способен. Как видите, в «Трех вязах» прислуги очень мало: я никогда не любил дома, переполненные слугами.

– Хорошо. Возможно, отправитель заплатил кому-то из местных, чтобы тот пришел и подбросил письма в ваш почтовый ящик. Вы кому-нибудь сообщали об этих письмах? Например, полиции?

– Нет. Никто не застрахован от утечки информации, и я не хочу, чтобы моя жизнь стала достоянием общественности. Поэтому и обратился к вам.

– У вас есть враги? В письмах говорится о мести.

Граф заверил, что врагов нет. С местными жителями у него всегда были добрые отношения. Что касается делового мира, то, несмотря на необходимость быть непримиримым и иногда коварным, он нажил только конкурентов и противников, но никак не врагов.

– Кто-то хочет моей смерти, не так ли, комиссар?

– Я не стал бы заходить так далеко.

– Значит, вы не воспринимаете эти угрозы всерьез?

– Когда кому-то желают смерти, то редко предупреждают об этом в письмах. Ваш аноним знает, что вы настороже. – Форестье глубоко задумался. – Более того, здесь все так расплывчато… Анонимные письма не редкость, но, как правило, они преследуют вполне конкретную цель: шантаж, разрушение репутации… В этих строках ничего подобного нет. Автор посланий просто хочет вас напугать.

– Успокойте меня, скажите, что не собираетесь уезжать…

– Конечно, не собираюсь. Я останусь до воскресенья, как и планировал, а за это время проведу небольшое расследование. Вам нечего бояться, уверяю вас.

– Хм… По крайней мере, пока вы здесь.

Монталабер, судя по всему, отнесся к этой истории очень серьезно, чем удивил комиссара: ведь он наверняка многое повидал на своем веку. Возможно, болезнь, от которой страдал граф, наконец взяла верх над его стойкостью.

Форестье повернулся в кресле и оглядел заполненный безделушками кабинет.

– Я много ездил по делам, – сказал граф, будто прочитав его мысли. – Африка, Азия… То, что вы видите здесь, – лишь вершина айсберга. Из путешествий я привез столько, что хватило бы на целый музей.

Комиссар обратил внимание на великолепный шкаф с граммофоном, стоявший возле двери, который он прежде не заметил. Сквозь овальную решетку в цельном корпусе из красного дерева виднелся раструб. Рядом с ним находилась внушительная коллекция пластинок на семьдесят восемь оборотов в минуту.

– Какой красивый у вас аппарат…

– О, я без него больше не могу! Чтобы насладиться музыкой Моцарта или Баха, не нужно выходить из дома. Такому мизантропу, как я, лучшего и не пожелаешь. Вам нравится музыка, комиссар?

– Не могу назвать себя таким уж любителем музыки.

– Да, разумеется… Вы прагматик, более сведущий в действиях, чем в искусстве.

– Эти качества не являются взаимоисключающими. Полагаю, вам пришлось быть весьма прагматичным, чтобы достичь нынешнего положения…

– Совершенно справедливо. Однако, видите ли, все это уже позади. Теперь я мечтаю только о спокойной жизни.

Форестье не поверил ни единому слову графа – он был уверен, что это не более чем кокетство.

– У меня к вам вопрос: мое присутствие здесь как-то связано с присутствием других гостей?

– Что вы хотите этим сказать?

– Гости приглашены случайным образом или вы подозреваете, что кто-то из них причастен к анонимным посланиям, будь то прямо или косвенно?

– Да ни в коем случае! Полагаете, я приглашу под свою крышу шантажиста?

– «Шантажиста»? Почему вы думаете, что этот таинственный отправитель хочет вас шантажировать?

– Не знаю… Просто вдруг пришло в голову. Не стану вам лгать, комиссар: я предпочел не приглашать вас одного, опасаясь вызвать подозрения. Вы знаменитость, и все сразу догадались бы, что для вас это не просто визит вежливости. У стен есть уши…

Форестье кивнул, но его не покидало неприятное ощущение. Монталабер утверждал, что полностью доверяет слугам, однако не позволял горничной убирать кабинет, а теперь упомянул, что за ним шпионят. Уже не одну неделю он опасался за свою жизнь, но не обращался в полицию за защитой и как ни в чем не бывало принимал гостей. Что касается писем, то странно, что у него не возникло никаких подозрений относительно личности отправителя и что он не догадывался о причине угроз.

И пусть Форестье пока не знал, с какой целью, он был уверен, что граф лжет.

Глава 4

Идеальный убийца

Понемногу прибывали остальные гости. Первым вошел доктор Жиль Вотрен, невысокий пухлый мужчина с дряблыми розовыми щеками, одетый в старомодный костюм. Он пользовался определенной известностью; не то чтобы его считали авторитетом в своей области, но за годы врачебной практики он успел обзавестись влиятельной клиентурой. На Форестье доктор особого впечатления не произвел. Был ли среди его пациентов Монталабер? Если и так, то, учитывая слабое здоровье графа, заслуги доктора были невелики.

Вотрена провели в большую гостиную как раз в тот момент, когда подали чай. Похолодало, в камине развели огонь. Комната была обставлена роскошно, хотя и неоднородно. Форестье и Гранже сидели на большом, обитом бархатом диване, а Монталабер восседал в изысканном резном кресле.

– Я много слышал о вас, комиссар. Ваши подвиги не остались незамеченными.

У Вотрена был бодрый, веселый голос, который не вязался с его телосложением.

– Однако сам я предпочитаю держаться в тени.

– Об этом ужасном Ландрю сказано немало, но меня всегда поражал другой убийца…

– Кто же?

– Тот, кого вы арестовали на Ривьере, все называли его Огром.

– Альбен Жансар, – уточнил Форестье. – Нельзя сказать, что я его арестовал: он покончил с собой во время допроса.

– Как бы то ни было, он попал к вам в руки… Как врач, я с удовольствием его осмотрел бы. Вот уже более века врачи и психиатры бьются над вопросом о происхождении зла, которое проявляется в человеке: врожденное ли оно, обусловлено ли биологически, или же проистекает из психологической и социальной среды воспитания?

Генерал, который немного задремал, внезапно вышел из оцепенения:

– Мы уже обсуждали этот вопрос… Я утверждаю, что человек совершенно свободен в определении своей судьбы.

– Я же являюсь последователем Чезаре Ломброзо. Он утверждает, что преступников можно отличить и распознать по их физиологическим и анатомическим характеристикам: черепу, зубам, длине конечностей и так далее.

Монталабер, чуть поерзав в кресле, рассмеялся.

– Ну же, Вотрен, неужели вы действительно верите в такую чушь?

Резкое замечание явно оскорбило доктора.

– Вы совершенно правы. При правильном подходе эти законы позволяют полиции выявлять преступников и тем самым предотвращать преступления.

Монталабер рассмеялся еще громче.

Снаружи громко взвизгнули шины. Форестье подошел к окну. Перед домом остановился великолепный бутылочно-зеленый автомобиль марки «Делайе». Из него вышла высокая женщина в широкополой шляпе.

– Приехала мадам Лафарг, – объявил Анри, входя в гостиную.

– Прекрасно! Мы уже начали скучать в чисто мужской компании.

– Говорите за себя, Ив! – воскликнул генерал.

Четвертая гостья, белокурая, утонченная, привлекающая взгляды, произвела на собравшихся большое впечатление.

Катрин Лафарг поздоровалась с хозяином, который встал, чтобы поприветствовать ее и представить. С генералом она была вежлива, а к доктору отнеслась с заметной холодностью.

– А вот и знаменитый комиссар Форестье из криминальной полиции…

– Бывший комиссар, – поправил тот.

Гостья взглянула на него со смесью любопытства и снисходительности. Что-то в ее глазах заинтриговало Форестье, но он не мог бы сказать, что именно.

– Знаменитый? А я, кажется, никогда о вас не слышала…

Голос у нее был плутоватый, но не лишенный шарма.

– Двадцать лет назад комиссар арестовал Ландрю, – сказал генерал.

– Я сделал это не один. Работала целая команда.

– Ландрю, – с отвращением произнесла она. – Ужасный тип! Наверное, в те дни я была еще подростком… Сколько женщин он убил?

– Дюжину или около того.

Монталабер поспешил вернуться в свое кресло.

– Не хотите ли чашечку чая, дорогая Катрин, чтобы прийти в себя после поездки?

– Мы не в Англии! Я предпочла бы виски с содовой, если у вас есть…

Вместо того чтобы сесть, молодая женщина подошла к огню.

– Б-р-р… К вечеру и в самом деле похолодало. Надеюсь, комнаты хорошо отапливаются.

– Не беспокойтесь, так и есть, – ответил граф. – До вашего появления, дорогая Катрин, мы обсуждали нечто исключительно интересное.

– Что же?

– Мы говорили о зле… и преступлениях.

– О преступлениях? Неужели нельзя придумать ничего более захватывающего? Я думала, мы проведем выходные весело…

– Доктор утверждает, что некоторые мужчины запрограммированы на убийство.

– Вы несколько искажаете мои слова, дорогой граф.

– Какая странная теория! – рассмеялась мадам Лафарг.

– Друзья мои, – объявил Монталабер, – я предлагаю провести небольшой эксперимент. Или, скорее, устроить небольшую игру…

Он положил руки на подлокотники кресла и помедлил несколько секунд, чтобы поберечь силы.

– Кто из нас стал бы лучшим преступником? У кого меньше всего шансов быть пойманным полицией?

– Такими вещами шутить не стоит, – сказал Вотрен, покачав головой.

– Не портите настроение, доктор. Мадам Лафарг хотела повеселиться…

– Это правда, – произнесла молодая женщина, чуть скривив губы. – Однако я не ожидала, что вы затеете такую игру.

Гранже кашлянул, чтобы привлечь внимание.

– Я готов попробовать… Не сомневаюсь, что выиграет комиссар. У него большой опыт общения с преступниками, он знает все современные методы, к которым прибегают полицейские для поимки убийц: анализ отпечатков пальцев, баллистика, токсикология… Он знает, как обойти все подводные камни, и не сознается даже под пытками.

– В этом что-то есть, – признал граф. – Теперь ваша очередь, комиссар, ведь выбрали вас…

Форестье не тянуло играть, но таким, казалось бы, безобидным способом можно было узнать кое-что о характере каждого гостя.

– Я бы выбрал месье Вотрена.

Розовощекий человечек чуть не подавился чаем.

– Вы, наверное, шутите!

– Вовсе нет. Вы доктор, а значит, многое знаете о лекарствах и ядах. Вы в состоянии выбрать такое средство, которое невозможно обнаружить, или устроить передозировку, убедив всех, что это произошло случайно и по вине пациента… С моей точки зрения, лучший способ не попасться – сделать так, чтобы убийство выглядело как несчастный случай. Вступив с жертвой в непосредственный контакт, вы рискуете оставить следы. Это и есть принцип обмена, на который обратил внимание профессор Локар [2].

– Мне кажется, что яд обычно выбирают женщины, – возразил доктор. – Говорят, это потому, что они не выносят вида крови.

– Да вы женоненавистник, доктор! – возмутилась Катрин Лафарг. – Вы удивитесь, узнав, на что способны женщины. Лично я думаю, что лучший убийца получился бы из меня.

– Из вас? – воскликнул Вотрен.

– Вы не ослышались. Очевидно, общество менее склонно подозревать женщину: бедные беззащитные создания – такими нас видят мужчины! Преимущество слабого пола в том, что его постоянно недооценивают. Но я бы точно не взяла яд – это слишком ожидаемо.

– Как же вы поступили бы?

– Я согласна с месье Форестье: чтобы совершить идеальное преступление, надо представить его как несчастный случай или самоубийство. Почему бы не организовать отравление газом или передозировку снотворным в сопровождении фальшивого прощального письма?

– Вы страшная женщина, Катрин! – рассмеялся Монталабер. – Теперь ваша очередь, доктор. Нечего сидеть и дуться в своем углу!

Устав отнекиваться, Вотрен сдался. К всеобщему удивлению, он выбрал графа. Доктор заявил, что деловая хватка Монталабера придется очень кстати при совершении убийства. Граф умел блефовать, как опытный игрок в покер, и мог легко подделать алиби и перехитрить следователей.

– А что же вы, дорогой граф? – продолжил доктор. – Не прячьтесь за ролью судьи!

Выпрямившись в кресле, Монталабер оглядел собравшихся. Отблески пламени придавали его пергаментному лицу что-то пугающее.

– Я полагаю, что из каждого из вас, то есть из каждого из нас может получиться отличный преступник. Основа идеального убийства – не интеллект и не опыт.

– А что же?

– Необходимость и мотивация. Человек, который чувствует себя загнанным в угол и знает, что у него нет другого выхода, кроме как лишить жизни другого, чтобы защитить себя, способен проявить массу изобретательности для достижения цели. Знаете ли вы, что иногда хрупкие матери спасают детей, приложив в десять раз большую силу, чем присуща им обычно? Думаю, то же самое относится и к преступности.

– Значит, каждый из нас – убийца, но пока об этом не знает? – спросил Вотрен.

– Вы совершенно правы. Если не принимать во внимание безумцев, которые действуют импульсивно и без видимых причин, я считаю, что серьезный мотив может побудить любого человека совершить непоправимое, причем с несомненным талантом.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – произнес Форестье. – Если любой способен убивать, то этого достаточно, чтобы совершенно разочароваться в человечестве…

– Я никогда и не питал в отношении человечества больших надежд. Человек человеку волк – не забывайте об этом.

В гостиной воцарилась глубокая тишина. Лишь потрескивал огонь в камине. Собравшиеся смотрели друг на друга отстраненно и недоверчиво. Теперь каждый словно видел в остальных возможных убийц.

Глава 5

Нежданный гость

Из всех гостей только Катрин Лафарг сочла нужным переодеться к ужину. Если б у нее хватило вкуса сделать более легкий макияж и отказаться от некоторых украшений, которые она, казалось, не столько носила, сколько демонстрировала публике, она была бы неотразима в элегантном черном платье.

Генерал Гранже не солгал: пировать в «Доме трех вязов» умели. Стол был накрыт идеально, еда была восхитительной, а вино – изысканным. Граф предпочел ужинать в гостиной, более теплой и интимной, чем большая столовая.

Пока молодая горничная с каштановыми косами вносила блюда, разговор шел своим чередом. Генерал и доктор говорили о политике. Первый оправдывал неизбежные уступки, на которые придется пойти в отношениях с Гитлером; второй, нерешительный, терялся в туманных рассуждениях. Форестье сидел рядом с мадам Лафарг, которая с неподдельным любопытством расспрашивала его о самых ярких случаях его карьеры.

– А те шоферы из Дрома… правда, что они пытали своих жертв огнем?

– Правда. Углями из камина. Требовали рассказать, где спрятаны сбережения. Именно эти преступления и привели к созданию мобильных полицейских бригад.

– Какой ужас! Наверное, это глупо, но я раньше думала, что «шоферы» – водители автомобилей, и они занимались вооруженными ограблениями… Знаете, как та американская пара, о которой несколько лет назад писали все газеты [3].

– Забавно, – ответил Форестье, отпив вина. – Простите, мадам, а мы с вами раньше не встречались?

– Нет… Я бы вас точно не забыла, комиссар.

Форестье никак не мог понять, что в ее взгляде казалось ему таким знакомым.

Когда принесли главное блюдо – перепелов, фаршированных каштанами, – появился последний из гостей. Он вошел в гостиную, ступая непринужденно, почти легкомысленно. Это был молодой человек лет тридцати пяти, дерзко красивый, с тонкими чертами лица и тонкими усиками. Одет он был в первоклассный костюм в полоску. Настоящий щеголь…

– Месье Моро! – воскликнул граф. – Я уже начал отчаиваться, решив, что вы не приедете.

Форестье удивился столь позднему появлению гостя – он был уверен, что все уже собрались. С опоздавшим комиссар сталкивался раньше, расследуя преступления. Адриан Моро был модным парижским журналистом. Ни в одной газете он не работал, а продавал свои сенсационные статьи тому, кто больше заплатит. Известный чутьем и проницательностью, особенно в вопросах морали, журналист жил на широкую ногу и вращался в шикарных столичных кругах. Говорили, что он умен, язвителен и умеет очаровывать.

Молодой человек поприветствовал всех присутствующих и задержал взгляд на Форестье.

– Очень рад снова видеть вас, комиссар.

– Взаимно, месье Моро.

– Можете называть меня Адриан. К чему эти церемонии?

– Анри, – приказал Монталабер, – принеси прибор месье Моро.

Журналист сел в кресло и, не дожидаясь дворецкого, взял бокал, чтобы налить себе вина.

– Извините, что приезжаю в разгар ужина, но я задержался в Париже дольше, чем рассчитывал. Не говоря уже о том, что дороги просто отвратительны.

– Вы на машине? – спросила мадам Лафарг, сверкнув глазами.

– Да. Вы тоже?

Она кивнула.

– Ненавижу общественный транспорт. Даже первым классом стало невозможно путешествовать. Особенно летом, с тех пор как ввели эти чертовы оплачиваемые отпуска…

– Бедняки тоже имеют право приятно проводить время, – возразил Моро.

Доктор не сдержал усмешки. Катрин Лафарг сделала вид, что ничего не заметила.

– Какая у вас модель? – спросила она.

– «Бугатти», пятьдесят седьмая. С итальянцами никто не сравнится. Настоящая жемчужина – разгоняется до ста пятидесяти километров в час!

– Дьявольщина… Не уверена, что смогу победить вас на своем «Делайе».

Этот тет-а-тет явно не обрадовал Монталабера:

– Ну хватит! Вы здесь не для того, чтобы говорить об автомобилях. Поделитесь с нами парижскими сплетнями. Какую тайну вы сейчас расследуете?

Моро завел руку за подлокотник своего кресла.

– Если я расскажу, это уже не будет тайной.

– Наверняка найдется какая-нибудь пикантная история, которой вы могли бы с нами поделиться…

– Ничего особенно интересного. В данный момент все одержимы Гитлером.

– Не сомневаюсь, – отозвался генерал.

– Я никогда не интересовался политикой.

– А кто говорит о «политике»? Сейчас в Германии решается будущее всего мира. Вас вполне могут призвать на военную службу, молодой человек.

– Я уверен, что в конце концов все устроится, – сказал журналист.

Мадам Лафарг поспешила согласиться:

– Да, мы всегда преувеличиваем… Вы же не хотите вообразить, что этот маленький человечек с усами собирается развязать с нами войну? Так что не стоит портить нам настроение!

Остаток трапезы прошел в добродушной атмосфере. Казалось, все были довольны. Мадам Лафарг строила глазки журналисту, к его явному удовлетворению. Генерал остался непоколебим в своем мнении, а доктор, в жизнерадостном настроении, старался сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

Монталабер, восседая на своем кресле, будто патриарх, не принимал участия ни в одной из бесед. Он ограничился несколькими словами, но по большей части молчал, наблюдая за гостями пронзительным взглядом, как энтомолог наблюдает за простейшими насекомыми.

После ужина разговор продолжился у камина, за чашечкой кофе. Доктор предложил сыграть в кости, Моро – партию в вист.

– Я не очень хорошо играю в вист, – призналась мадам Лафарг.

– Что ж, я помогу вам.

Они сели за игровой стол, немного в стороне от остальных в комнате. Гранже и Вотрен объединились против двух молодых игроков. Анри подал крепкие напитки – старый ром и виски.

Монталабер и Форестье предпочли остаться у огня, который дворецкий время от времени приходил поддержать.

– Насчет тех писем, которые вы получили… – негромко произнес комиссар. – Завтра я начну небольшое расследование в округе. Мне также нужно будет опросить ваших слуг.

– Конечно, я дам вам карт-бланш, но, как уже было сказано, в моем доме вы ничего не найдете.

– До них могли дойти слухи или сплетни…

Тем временем игра за карточным столом оживилась.

– А вы суровы, как всегда, – заметил Вотрен.

– Именно так! – горячо воскликнул генерал. – Утверждая, что не умеете играть в вист, мадам, вы, однако, весьма преуспели.

– Что вы имеете в виду? – с напускным раздражением поинтересовалась Катрин Лафарг. – Хотите сказать, что я жульничаю?

– Жульничаете? Боже правый, нет! Всего лишь прикинулись простушкой, чтобы усыпить нашу бдительность… В тихом омуте черти водятся.

– Ну же, Катрин, – попытался успокоить ее журналист, – не поддавайтесь на провокации. Они у нас в кулаке.

Монталабер издевательски рассмеялся.

– Вы слышали? Он уже называет ее по имени! Бог знает, что они нам устроят, эта парочка…

Один роббер следовал за другим. Незадолго до десяти вечера игроки решили сделать перерыв.

– Пожалуй, схожу выкурю сигару на свежем воздухе, – сказал генерал. – Мы возьмем реванш, Моро, не сомневайтесь!

– О, я ни капли не сомневаюсь в этом, генерал. Но мы с Катрин не сдадимся…

Журналист открыл портсигар.

– Черт, ни одной не осталось… Анри, багаж отнесли ко мне в комнату, я полагаю?

– Да, месье.

Форестье повернулся к Моро и взмахнул своей пачкой «Житана»:

– Хотите мои, Адриан?

– Нет, спасибо. Я курю только английские сигареты.

– Я думал, вы предпочитаете итальянцев…

Моро понимающе подмигнул комиссару:

– Только когда речь идет о машинах… и женщинах.

Часы на каминной полке пробили десять. Почти в ту же минуту зазвонил телефон – и в кабинете, и в холле, поскольку в большом доме было установлено два аппарата.

– Кто это звонит в такой час? – помрачнев, спросил Монталабер.

– Я выясню, месье.

– Не нужно, Анри, я сам. Возможно, это срочно. А если это какой-нибудь зануда, я с ним разделаюсь.

Монталабер вышел из гостиной и направился по коридору в кабинет.

Поднявшись с дивана, Форестье помассировал ногу. Стоило посидеть без движения, и нога начинала сильно болеть. Чертова шрапнель! Надо было пройтись, немного размяться.

Комиссар вышел из комнаты вскоре после Моро и Гранже. На другом конце коридора он обнаружил столовую – слишком большую и холодную комнату – и понял, почему Монталабер предпочел ужинать в гостиной.

Открыв другую дверь, комиссар попал в библиотеку, стены которой от пола до потолка покрывали стеллажи с книгами. В одной стеклянной витрине были выставлены инкунабулы [4], открытые на украшенном иллюстрациями развороте.

В другой Форестье увидел несколько револьверов и коллекционных пистолетов, в том числе двуствольный «Дерринджер» и «Кольт». Пока он рассматривал их, донеслась приглушенная музыка – несомненно, из граммофона графа. Звучал очень известный концерт, но Форестье не смог вспомнить композитора. В библиотеке царило такое спокойствие, что он с удовольствием устроился бы в уютном кожаном кресле и выкурил бы сигарету, листая книгу.

Но спокойствие длилось недолго. Как раз в тот момент, когда концерт подходил к концу, в «Доме трех вязов» прогремел выстрел.

Глава 6

Катастрофа

Выскочив в холл, Форестье столкнулся лицом к лицу с Адрианом Моро, который спускался по лестнице и уже стоял на последних ступеньках.

– Черт подери! – воскликнул журналист. – Вы слышали выстрел?

– Где стреляли?

– Кажется, в гостиной.

Они бросились туда. В комнате никого не было, но вскоре они услышали голоса, доносившиеся из коридора, ведущего в кабинет Монталабера:

– Месье граф, отзовитесь! У вас всё в порядке?

Месье Вотрен, мадам Лафарг, Анри и молодая горничная, которая разносила блюда, столпились у двери кабинета. Не хватало только генерала. Доктор колотил по деревянной створке, а дворецкий в панике громко взывал к хозяину.

– Что происходит? – требовательно спросил полицейский.

Первой откликнулась мадам Лафарг:

– Мы услышали выстрел и грохот. И сразу же бросились сюда…

Доктор Вотрен повернулся к комиссару.

– Дверь заперта на ключ. Не открывается. Граф не отвечает.

– В сторону! – рявкнул Форестье. – Моро, не поможете?

– С удовольствием, – ответил журналист, прекрасно поняв его намерения.

Все отошли от двери. Моро и Форестье попытались с разбегу выломать дверь ударом плеч. Они повторили попытку несколько раз, но дверь оказалась прочной и не поддавалась.

– Мы теряем время! – воскликнул Моро.

К собравшимся у двери присоединился генерал, и Форестье присел, чтобы заглянуть в замочную скважину.

– Ключ торчит внутри!

– Может быть, поискать отмычку? – предложил страшно взволнованный Анри.

– Это займет слишком много времени, – ответил Моро. – А мы торопимся! Комиссар, окна… Это единственный выход.

Форестье с трудом поднялся.

– Вы совершенно правы. Идемте.

Полицейский и журналист выбежали из дома. Луна светила достаточно ярко, и они без труда обогнули особняк и подошли к двум арочным окнам кабинета.

– Похоже, закрыто, – заметил Моро.

– Подвиньтесь, пожалуйста…

Шагнув вперед, комиссар бросился к стене и потянулся к правому карнизу, однако сразу же упал на землю, неловко согнувшись.

– Нога…

– Как вы, комиссар?

– В порядке, – мрачно отозвался Форестье. – Вечно эта чертова рана! Попробуйте вы…

Моро был гораздо проворнее, при этом моложе и в лучшей форме. Он без труда добрался до карниза под окном и подтянулся, согнув руки. Форестье услышал, как журналист стучит по оконной раме и перемычкам форточки.

– Закрыто… И шторы задернуты, я ничего не вижу! Дайте мне что-нибудь, Луи, что угодно…

Не отвечая, полицейский взял камень с окантовки цветочной клумбы и передал его журналисту. Моро с силой ударил по стеклу, разбив его вдребезги. Не теряя времени, просунул руку в дыру и отодвинул оконный шпингалет. Затем наклонился к комиссару:

– Забирайтесь! Уж лучше войдем вместе… Бог знает, что там творится!

Форестье ухватился за протянутую руку и изо всех сил полез наверх, стараясь не думать о боли в ноге. Они вместе распахнули окно и откинули тяжелую красную штору, закрывавшую обзор.

В комнате никого не было, но из-за двери доносился шум – суетились гости и слуги. В воздухе витал слабый запах пороха. В глаза сразу бросилось распростертое на столе тело графа.

– Бог ты мой! – вырвалось у Форестье.

Обойдя Моро, он устремился к Монталаберу. Граф лежал, уткнувшись лицом в зеленый бархатный бювар. Его редеющие волосы рассыпались в беспорядке. Из маленькой дырочки в темени, размером не больше монеты, стекала по виску кровь. Комиссар положил пальцы на шею жертвы в тщетной надежде нащупать пульс.

– Он… мертв? – спросил заметно побледневший журналист.

Форестье молча кивнул и присел, чтобы осмотреть пол. Не говоря больше ни слова, Моро пошел отпирать дверь. Генерал, доктор и мадам Лафарг вошли в кабинет, за ними последовал дворецкий. Берта, молодая горничная, встала в стороне. Никто не закричал, не выказал испуга. Все молчали, завороженные открывшейся картиной.

Форестье достал из кармана белый носовой платок, чтобы поднять пистолет, лежавший на ковре рядом с трупом. Это был небольшой автоматический пистолет с патронами «браунинг 6.35», как без труда определил комиссар. Он поднес ствол к носу и понюхал, а затем положил оружие на стол. Все так же молча снова опустился на четвереньки, пытаясь найти что-то, однако никто не мог бы сказать, что именно.

– Он покончил с собой? – спросил генерал.

Форестье поднял голову и огляделся. В комнате не было ни единого уголка, где можно было бы спрятаться, и все же…

– Генерал, пожалуйста, проверьте другое окно.

Гранже выполнил просьбу. Он отдернул красную бархатную штору и энергично подергал ручку на раме, чтобы убедиться, что та закрыта на шпингалет.

– Закрыто… Так же, как и первое, – предположил он, указывая на осколки стекла.

Форестье встал и властно произнес:

– Ничего не трогать, всем ясно? Мы находимся на месте преступления.

– На месте преступления? – повторила мадам Лафарг, и ее голос дрогнул. – Но… я не понимаю. Граф был один, и вы сами видите, что дверь и окна заперты изнутри! Совершенно очевидно, что он выстрелил себе в голову…

– Нет, мадам, – мрачно ответил Форестье. – Картина, которую мы видим, имеет все признаки самоубийства. Но могу вас заверить: графа убили.

Глава 7

Неразрешимая загадка

Попросив всех немедленно покинуть кабинет, Форестье запер дверь: никого нельзя было пускать внутрь, чтобы не лишиться возможных улик. Он собрал всех в гостиной, коротко приказав не выходить из комнаты ни при каких обстоятельствах. Затем воспользовался телефоном в холле, чтобы позвонить в местный полицейский участок, и попросил коммутатор соединить его с домом 36 на набережной Орфевр [5].

После долгого ожидания он наконец дозвонился до инспектора Рене Кожоля. Кожоль, десятью годами моложе Форестье, был его ближайшим коллегой, когда комиссар возглавлял мобильную бригаду в Ницце. Позже Форестье занял ответственный пост в криминальной полиции Парижа, и Рене Кожоль последовал за ним, ностальгируя по тем временам, когда они работали вместе.

– Невероятно! – воскликнул Кожоль. – Ты уверен?

– Конечно. Это убийство, замаскированное под самоубийство.

– То есть ты на несколько дней уезжаешь за город, чтобы отдохнуть, и на тебя сваливается это…

– Это не случайность. Монталаберу угрожали.

– Угрожали?

– Присылали анонимные письма. Но об этом я расскажу позже. Приезжай как можно скорее, с самого утра.

– А ты не считаешь, что этим захочет заняться Третий руанский округ?

– Если их никто не опередит… Послушай, я бы предпочел, чтобы этим делом занимались твои ребята. Сообщи руководству и объясни, что у нас чрезвычайная ситуация. Учитывая положение жертвы в обществе, начальство наверняка пожелает, чтобы мы взяли всё в свои руки – ну, «мы», образно говоря…

– Ты всегда останешься нашим коллегой, Луи.

Хоть Форестье и уверял себя, что пришло время перевернуть страницу своей жизни, в эти минуты он пожалел у него не осталось официального влияния в криминальной полиции.

– Ты знаешь, кто мог это сделать? – спросил Кожоль.

– Пока не знаю. Никогда не сталкивался с такой загадкой. Однако сейчас мне нужно, чтобы ты кое-что проверил.

– Что именно?

– Незадолго до убийства графу позвонили. Необходимо выяснить, откуда поступил звонок…

Собравшись у камина, гости налили по бокалу, чтобы прийти в себя после пережитых волнений. Дворецкий стоял чуть поодаль, его лицо застыло свинцово-бледной маской. Форестье тоже не отказался бы от пары глотков алкоголя, но решил сохранить голову ясной. Он коротко расспросил мадам Валлен, кухарку, и юную Берту. Напрасная трата времени – ничего существенного он не узнал. Женщины долго плакали и всхлипывали, но в остальном… Обе были заняты уборкой и мыли посуду, когда произошла трагедия. Кухня находится в стороне от гостиной и кабинета, и потому выстрел там был едва слышен.

Берта оказалась возле кабинета только потому, что пришла закончить уборку со стола в гостиной.

– Полиция скоро будет здесь. И нам пока не стоит отходить ко сну, уверяю вас, потому что сначала нужно дать показания и подробно описать события вечера.

Катрин Лафарг пожала плечами.

– Неужели вы думаете, что мы сможем уснуть после всего, что случилось! Б-р-р… меня до сих пор трясет.

– Это ужасно, – добавил доктор Вотрен. – Кто бы мог подумать? Нет, вы представьте… Кто бы мог подумать?

– Кто-нибудь выходил из этой комнаты в течение последнего часа? – спросил Форестье.

Гости графа покачали головами.

– Хорошо. Прошу прощения, но мне придется вас обыскать.

– Вы, наверное, шутите! – возмутился генерал.

– Вовсе нет, и я предпочел бы увидеть сотрудничество с вашей стороны – это значительно облегчит мою задачу. Как бывший комиссар, я обязан помогать полиции.

Открытого протеста не последовало, гости лишь раздраженно что-то пробормотали. Форестье провел беглый осмотр, поскольку искомый предмет вряд ли мог остаться незамеченным. Он ничего не нашел. Потом обыскал гостиную в поисках тайника для оружия и коридор, ведущий в кабинет. Безрезультатно.

– Комиссар, полагаю, пришло время для объяснений, – сказал Моро, помешивая поленья в очаге. – К чему этот обыск? Все видели, что дверь кабинета была заперта изнутри, как и два окна, выходящие в сад. Я не понимаю, как в такой ситуации могло произойти убийство.

– Нашему хозяину действительно прострелили голову, – подтвердил Форестье, – но стрелял не он.

– Потому что пистолет должен был быть у него в руке?

– Нет, Адриан. Если верить статистике, в случае самоубийства оружие чаще всего падает на землю. Дело в другом… Я достаточно наблюдал за графом сегодня днем и вечером. Он был левшой. Однако пулевое отверстие в его голове мы увидели на правой стороне черепа, а пистолет – с той же стороны от тела.

– Вы шутите, комиссар? Что это за доказательство? Возможно, граф одинаково хорошо действовал обеими руками…

Форестье повернулся к дворецкому.

– Анри, будьте любезны, повторите то, что говорили мне раньше.

Ошеломленный слуга ответил не сразу.

– Месье граф… в самом деле был левшой. В молодости его это раздражало, но я готов подтвердить, что он никак не мог бы… удержать это оружие… правой рукой.

В наступившей тишине каждый из гостей молча оценил серьезность приведенных аргументов.

– Кроме того, – продолжил Форестье, – я понюхал пистолет, лежавший на полу, и не почувствовал запаха пороха.

– Возможно, он рассеялся, пока мы ломились в дверь, – возразила мадам Лафарг.

– Это невозможно. После выстрела в стволе еще долго пахнет порохом.

– Это верно, – подтвердил генерал. – Я в этом слегка разбираюсь…

– Ко всему прочему, я не смог найти ни одной гильзы. Из того пистолета сегодня не было сделано ни единого выстрела. Я уверен, что пуля, которую извлекут при вскрытии, будет не от патрона браунинга.

– Это невероятно! – воскликнул доктор Вотрен.

– Вечером я не раз беседовал с графом, он выглядел и держался как обычно. Вдруг звонит телефон, наш хозяин закрывается в кабинете, разговаривает с кем-то и в считаные секунды решает покончить с жизнью… Это бессмысленно.

– Быть может, звонок его расстроил?

– Скоро узнаем… При виде пистолета на полу мне сразу стало не по себе. Мало того что он лежал не с той стороны, так это оказался еще и карманный пистолет… Он бьет так слабо, что самоубийца рискует просто остаться парализованным. В доме достаточно оружия – выбирай что пожелаешь. Я решительно отказываюсь допускать, чтобы такой человек совершил самоубийство с помощью дамского пистолета.

Мадам Лафарг бросила на него презрительный взгляд.

– «Дамского»… П-ф-ф… Оружие есть оружие. Если этот звонок так его расстроил, Монталабер схватил бы первое, что попадет под руку…

– Так как же он умер? – спросил Гранже.

– Судя по виду раны, кто-то застал его в кабинете и выстрелил в упор.

– И просто растворился в воздухе? Может быть, убийца умеет проходить сквозь стены или наделен сверхъестественными способностями?

– В этом убийстве нет ничего сверхъестественного, генерал, уверяю вас. Я пока не знаю, как убийца это сделал, но непременно выясню.

– Может быть, в кабинете есть потайной ход, – предположила мадам Лафарг.

При других обстоятельствах Форестье счел бы эту гипотезу нелепой, но сейчас решил уточнить:

– Анри, в этом доме есть потайные двери?

– Это абсолютно невозможно, месье. Я знаю здесь каждый уголок.

– Полиция все равно собирается тщательно обыскать кабинет, так что этот момент вскоре прояснится…

Форестье принялся расхаживать по комнате.

– Дамы и господа, мы столкнулись с загадкой, которую в детективной литературе называют «убийство в запертой комнате».

Моро, поклонник этого жанра, не мог не вмешаться:

– То есть убийство совершено в запертой комнате, из которой убийце не удалось бы сбежать. Эдгар Аллан По использовал этот прием в рассказе «Убийство на улице Морг».

Стараясь не отвлекаться, Форестье продолжил:

– Граф отправился в кабинет вскоре после десяти вечера, потому что ему позвонили по телефону. Через десять минут он был убит…

– Прошло чуть меньше времени, если позволите дополнить, – поправил комиссара доктор. – Когда раздался выстрел, часы на каминной полке показывали десять часов восемь минут.

– Что ж… Мы не знаем, разговаривал ли он в тот момент по телефону. Убийца стреляет ему в голову, оставляет рядом с телом оружие, принадлежавшее жертве, а затем каким-то хитроумным способом умудряется выбраться из комнаты, заперев все выходы. Вскоре к двери в кабинет бросаемся мы. Остается выяснить, где находился каждый из нас в момент выстрела.

– Что касается меня, – отозвался генерал, – то я стоял на улице и спокойно покуривал сигару, когда…

– Мне кажется, – оборвал его Моро, – что вы подошли к кабинету значительно позже остальных. Когда мы пытались пробиться внутрь, вас не было.

– Получается, пришло время устанавливать алиби? – спросила мадам Лафарг. – Скажите, комиссар, вы нас на самом деле подозреваете? Вы же не хотите сказать, что любой из нас мог бы…

– Конечно, нет! – перебил ее доктор Вотрен. – Наверняка это сделал какой-нибудь бродяга, который гуляет по окрестностям. Возможно, он как раз грабил кабинет, когда туда вошел наш хозяин. У воришки не было другого выхода, кроме как убить его.

– Видите ли, дорогой доктор, я полностью исключаю вмешательство незнакомца.

– И почему же?

Раздраженный такой глупостью, Моро счел за лучшее ответить вместо полицейского:

– Неужели вы думаете, что у какого-то грабителя хватило бы ума мгновенно устроить такую инсценировку? Он без раздумий сбежал бы через окно.

Доктор обиженно нахмурился.

– А как же слуги? Вы подумали о них?.. Они знают дом как свои пять пальцев, они могли бы это сделать.

Форестье парировал и этот выпад:

– Когда прозвучал выстрел, кухарка, мадам Валлен, и юная Берта, прислуживавшая нам за столом, вместе были на кухне. Они очень расстроены, и я попросил их пока там и оставаться. Кроме них и Анри, других работников сейчас в доме нет. Разве не так?

Дворецкий, кивнув, сообщил:

– Экономка, горничная и Патрис, разнорабочий, не остаются на ночь в «Трех вязах». Они живут в деревне и уехали несколько часов назад. Что касается садовника, то он приходит всего два раза в неделю.

– Значит, вы подозреваете нас! – воскликнул генерал.

Форестье посмотрел на него и задержал взгляд на несколько секунд, которые всем показались вечностью.

– Простите, генерал, но у меня есть все основания полагать, что убийца графа находится в данный момент в этой комнате…

Глава 8

Подозрения

– Это просто возмутительно, комиссар! Я ни на секунду не соглашусь с подобными обвинениями!

Моро усмехнулся в ответ на возмущение генерала:

– К чему вставать на дыбы? Если один из нас убийца, значит, остальные невиновны. Раз уж вам не в чем себя упрекнуть, чего же вы боитесь?

– Молодой человек, да вы еще в пеленках были, когда я сражался под Верденом под командованием генерала Петена, вскоре ставшего маршалом! Будьте добры проявлять ко мне больше уважения!

Форестье попытался успокоить спорщиков, взмахнув рукой:

– Следующие несколько часов, вероятно, будут очень долгими. Предлагаю поберечь силы, чтобы продержаться достойно. Я не обвиняю никого конкретно. Я просто говорю, что совершение убийства кем-то явившимся извне маловероятно. Именно поэтому мы должны как можно скорее установить, кто где находился в момент трагедии.

Чтобы подать пример, комиссар сообщил, что осмотрел столовую и библиотеку, а услышав выстрел, бросился в холл. Как только он закончил говорить, повисла тишина. Все, кроме генерала, отвернулись.

– Ну что ж, давайте покончим с этим поскорее, раз уж нам не оставили выбора. Как уже было сказано, я вышел в парк, чтобы выкурить сигару. Входная дверь осталась открытой. Поднимаясь по ступенькам на крыльцо, я увидел комиссара, который куда-то бежал. Я сразу понял: что-то случилось…

– Это всё? – спросил Моро. – Хлипкое у вас алиби. С таким же успехом можно утверждать, что вы гуляли на лугу и собирали ромашки.

Во избежание новой ссоры между генералом и журналистом Форестье продолжил:

– Вы слышали выстрел, генерал?

– Смутно… Я обернулся, но не сразу понял, что это был выстрел. Иначе тут же прибежал бы.

– А я прекрасно его слышал, – сказал журналист. – Как вообще можно с чем-то перепутать выстрел? Трудно представить, что кто-то вдруг решил открыть шампанское…

Гранже в ответ усмехнулся.

– Любопытно узнать, какое идеальное алиби предъявит нам месье Моро.

– О, у меня прекрасное алиби. Сразу после игры в вист я поднялся к себе в комнату за сигаретами.

Он достал портсигар, открыл его и выставил на всеобщее обозрение, словно это было неопровержимым доказательством.

– Мы видели ваш портсигар, но откуда нам знать, сколько в нем оставалось сигарет? – обвиняюще заметил генерал. – Может, вы и не поднимались к себе в комнату.

– Комиссар видел, как я спускался по лестнице через несколько секунд после выстрела. Правда, Луи?

Форестье слегка смутился от такого откровенного панибратства.

– Скажем так, когда я появился в холле, вы уже спустились по лестнице и стояли на нижней ступеньке. Но я не видел, как вы спускались.

Мадам Лафарг громко вздохнула и встала.

– Что касается меня, ответ будет коротким. После игры в вист я осталась в гостиной, налила себе еще бокал вина и стала ждать, когда все вернутся. Граф завел пластинку… кажется, концерт Баха.

«Бах. Значит, это был концерт Баха», – подумал комиссар.

– Короче говоря, вы находились всего в нескольких шагах от кабинета, – заметил генерал. – И могли бы добраться туда в мгновение ока.

– О, но я была в гостиной не одна! Мое алиби неоспоримо: со мной был доктор.

Все взгляды устремились на Вотрена.

– Это правда? – требовательно спросил комиссар.

– Ну… да… правда.

– Мы будем рады узнать подробности! – улыбнулся Моро.

Доктор отступил на шаг.

– Я обдумывал наше поражение в карты, пытался смириться… Присел у камина. А когда прозвучал выстрел, я встал, и мы с мадам Лафарг поспешили к кабинету.

– Никто не проходил через гостиную?

– Нет… Ну, насколько я могу судить.

– Что вы имеете в виду?

– Я сидел у камина, не вставал. Расслабился под музыку, даже задремал. Глаз на затылке у меня нет, и я не видел, что происходит за спиной.

– А вы, мадам Лафарг?

Она уверенно покачала головой.

– Могу вас заверить, что при мне в гостиную никто не входил. Молодая служанка пришла позже, когда мы стали кричать.

– В любом случае коридор, по которому можно дойти до кабинета, ведет и в эту гостиную, и в холл… Убийца мог с тем же успехом пойти и в другую сторону.

Моро щелкнул серебряной зажигалкой и прикурил сигарету.

– Значит, остается старый добрый Анри, – сказал он, выпустив струйку дыма. – Где вы были в момент убийства?

Дворецкий гордо поднял голову.

– Нет нужды говорить, что я никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы навредить его светлости. Сама мысль об этом отвратительна! Но скрывать мне нечего… Когда игра завершилась, я направился в погреб. Я увидел, что алкоголь на исходе, и решил восполнить недостающее. Его светлость хотел, чтобы гости ни в чем не испытывали недостатка.

– Согласен, Моро и мадам Лафарг выпили сегодня больше, чем следовало, – заметил генерал. – Ваше алиби кажется мне вполне надежным, дорогой друг.

Форестье прислонился к каминной полке. Боль в ноге ослабла, но полностью не исчезла.

– Очень хорошо. Теперь мы приблизительно знаем, кто чем был занят.

Моро наклонился над кофейным столиком, чтобы постучать сигаретой по краю пепельницы.

– Только вот один из нас наверняка лжет, – произнес он. – Иначе Монталабер был бы жив. Теперь у вас есть список подозреваемых, комиссар, но кое о чем вы не упомянули.

– О чем вы?

– Ну как же, мы не обсудили мотив. Почему один из гостей, присутствующих на этом вечере, вдруг захотел убить графа?

Глава 9

Невозможное

Лейтенант жандармерии прибыл в «Дом трех вязов» около половины двенадцатого ночи в сопровождении двух полицейских и врача. Форестье, попросивший гостей не ложиться спать до прибытия властей, нетерпеливо ждал его в холле. Эжен Гийомен, так звали лейтенанта, был поражен не столько смертью графа, сколько встречей лицом к лицу с легендой криминальной полиции.

– Для меня большая честь познакомиться с вами. Ваша репутация распространилась далеко за пределы набережной Орфевр, и вы – пример для всех нас.

– Это очень любезно с вашей стороны…

Комиссар всегда умел оценивать людей с первого взгляда. Гийомен производил впечатление серьезного молодого человека, но ему не хватало уверенности и твердости. В какой-то мере комиссара это даже устраивало, если он хотел взять на себя инициативу в расследовании.

Форестье подвел итог событиям как можно более объективно и профессионально.

– С момента трагедии в кабинет никто не заходил, я тщательно следил за сохранностью помещения. Нам всем нужно надеть перчатки. У вас есть оборудование для снятия отпечатков пальцев?

– Сказать по правде, у нас только самое примитивное оборудование… – в замешательстве ответил лейтенант. – Отпечатки пальцев графа и всех находящихся в доме я могу снять с помощью чернильных подушечек, но если речь пойдет о взятии образцов с поверхностей, то это совсем другая история.

– Ничего страшного, криминальная полиция разберется с этим позже. Пожалуйста, следуйте за мной.

Лейтенант с удивлением оглядел царивший в кабинете беспорядок. Форестье объяснил, что это не результат борьбы – так комната выглядела еще днем, когда он разговаривал с графом.

Доктор перенес тело, чтобы позже тщательно осмотреть его без помех. Пока он лишь подтвердил причину смерти и то, что выстрел мог быть произведен только с близкого расстояния.

– Если стрелял погибший, на его руке и рукаве обязательно обнаружатся следы пороха. Если следов не найдется, то верной окажется гипотеза комиссара.

Пока двое полицейских осматривали дом, Форестье и лейтенант тщательно обыскали кабинет. Хотя разбросанные предметы и книги несколько замедлили поиски, одно стало ясно: здесь не только не было места, чтобы спрятаться, но и никаких тайных дверей и проходов. Однако за большим портретом отца Монталабера они обнаружили встроенный в стену сейф.

– Ну и ну! – воскликнул Гийомен. – Как вы думаете, убийца пытался его открыть?

– Нет. У него не было бы времени, и мне кажется, что он не знал о сейфе.

– Что в нем хранится, по вашему мнению? Деньги? Драгоценности?

– Несколько лет назад у графа украли весьма ценные бриллианты… Готов поспорить, что там документы.

Гийомен задумчиво посмотрел на сейф.

– К сожалению, без особого разрешения мы пока не можем к нему прикоснуться. В любом случае, ключ к загадке мы найдем не за этой дверью.

Они вернули портрет на место, и Гийомен подошел к окнам.

– Значит, вам пришлось разбить окно, чтобы попасть внутрь?

– Мы не могли поступить иначе.

– А что скажете о шторах? Они были задернуты?

– Да.

– Значит, можно предположить, что кто-то мог спрятаться за одной из них и застать графа врасплох?

– Эта мысль приходила мне в голову. Однако дело в том, что, когда граф ушел в кабинет, мы были все вместе в гостиной, и поскольку я исключаю любое вторжение извне…

– При таких условиях, сами видите, это преступление просто необъяснимо! Как же мы найдем преступника, если никто не мог совершить это преступление?

– Мы должны принять этот вызов, лейтенант.

Осмотрев комнату в тысячный раз, Гийомен остановился у шкафа с граммофоном и обратил внимание на пластинку на 78 оборотов в минуту.

– «Иоганн Себастьян Бах. Концерт № 1 ре-минор», – прочитал он на этикетке. – Вы говорили, что граф поставил эту пластинку незадолго до того, как его убили…

– Да, и должен добавить, что нахожу это довольно странным.

– Почему?

– Понимаете, закрываясь в кабинете, чтобы ответить на телефонный звонок, человек обычно хочет сосредоточиться. Монталабер был меломаном, но, полагаю, ему нравилось слушать музыку в тишине.

– Возможно, он…

– Что?

– Быть может, он включил музыку, чтобы заглушить разговор?

На лице лейтенанта появилось неуверенное выражение, как будто он испугался, что ляпнул глупость.

– Очень интересная гипотеза, – успокоил его Форестье. – Монталабер недавно сказал мне, что даже стены этого дома имеют уши… Да, именно так он и выразился.

– Как вы считаете, могли его подслушивать слуги?

– Если это так, то нам не придется долго выбирать подозреваемого. Ни горничная, ни кухарка не могли подойти к кабинету. Остается Анри, дворецкий…

– Нам все равно придется его допросить. Я бы хотел, чтобы вы подробно рассказали мне о разговоре, который состоялся у вас с жертвой сегодня днем.

– Конечно.

Форестье дословно пересказал свой разговор с графом и объяснил причины своего присутствия в «Трех вязах». Письма с угрозами, беспокойство хозяина, расследование, которое он должен был начать на следующий день, чтобы разоблачить анонима…

– Монталабер уверял меня, что гости не имеют никакого отношения к этим письмам, но, признаться, мне было трудно ему поверить.

– То есть вы полагаете, что отправитель сейчас в гостиной? Странно, не правда ли? Аноним по природе своей желает оставаться неизвестным.

– Вероятно, он или она не смогли отказаться от приглашения. Думаю, граф подозревал одного из гостей и намеревался уличить его в эти выходные.

– И этот неизвестный убил Монталабера прежде, чем тот его раскрыл… Вполне логично.

Через несколько минут в кабинет вернулись полицейские, которые осматривали дом.

– Как успехи? – спросил лейтенант, поведя подбородком.

– Мы провели первичный обыск. Дом очень большой; возможно, мы пропустили какие-нибудь закоулки, но ничего необычного не заметили.

– А спальни гостей?

– Там тоже ничего особенного.

Доктор, стоявший рядом с телом, начал терять терпение.

– Господа, – сказал он, – в данный момент я больше ничего не могу сделать. Поскольку ведется расследование, я не могу ни сделать вывод о том, что это было самоубийство, ни подписать разрешение на захоронение. Тело необходимо увезти на вскрытие.

– Естественно, – ответил Гийомен, глядя на белую простыню, накрывавшую жертву. – Комиссар, буду совершенно откровенен. Убийства здесь случаются редко, и я не привык проводить подобные расследования. Учитывая ваш послужной список, я бы очень хотел, чтобы вы помогали мне до прибытия ваших коллег из криминальной полиции. Возможно, это не совсем по правилам, но…

– Уверяю вас, лейтенант, я сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

– Благодарю. Что вы предлагаете делать дальше?

Лицо комиссара озарила улыбка.

– Гости утверждают, что у каждого из них есть неопровержимое алиби. Необходимо без промедления серьезно допросить их… по одному, разумеется. Уверен, они будут гораздо разговорчивее, чем раньше.

Глава 10

Обман

Доктор Вотрен еще не оправился от удара. Он сидел в кресле в библиотеке – той самой, по которой бродил Форестье, когда прозвучал выстрел, и которая должна была послужить импровизированной комнатой для допросов, – и явно волновался. К сожалению, комиссар знал, что судить о виновности человека по внешним признакам нельзя: некоторые преступники держатся совершенно хладнокровно, а порядочные люди теряются, словно заранее признавая вину.

– Почему меня допрашивают первым?

– Это я предложил лейтенанту, – дружелюбно ответил Форестье. – Я понимаю, что вы переживаете из-за смерти графа, и предпочел избавить вас от долгого ожидания.

– Да, да…

Гийомен откашлялся и заговорил:

– Как вы понимаете, нам нужно как можно точнее определить, что делал каждый из вас этим вечером. Расскажите мне, пожалуйста, все то, что вы уже рассказали комиссару.

Вотрен безучастно перечислил, что он делал, то есть совсем немногое. Гийомен тщательно записал показания в блокнот.

Доктор не выходил из гостиной с тех пор, как ее покинул граф, и до того момента, как раздался выстрел. Он сидел у камина, в котором шипело пламя и потрескивали поленья. Он не заметил ничего странного, но удивился, услышав концерт Баха: прежде ему показалось, что граф был раздосадован неожиданным звонком и вряд ли собирался слушать музыку.

Форестье и лейтенант быстро переглянулись: значит, не только их это удивило.

– Вы сказали, что мадам Лафарг оставалась с вами в гостиной; можете ли вы подтвердить это?

Вотрен лишь кивнул.

– Доктор, это очень важно. Мы пытаемся удостовериться в надежности алиби. Вспомните, когда вы были в гостиной, мадам Лафарг выходила из нее хоть на минуту?

– Сначала она была рядом, но когда допила очередной бокал, сказала: «Пойду припудрю носик».

– Прошу прощения?

– Полагаю, это такой изящный способ сообщить, что у нее есть насущная необходимость.

Форестье и Гийомен в смятении посмотрели друг на друга.

– Как долго она отсутствовала?

– О, точно не скажу… Минуты три, может, больше… Услышав взрыв, я поднялся. У кабинета мы с мадам Лафарг оказались одновременно.

Форестье, помолчав, окинул доктора Вотрена холодным тяжелым взглядом.

– Почему вы солгали, когда я задал вам этот вопрос?

– Я не лгал! Мадам Лафарг не успела бы совершить убийство за такой короткий промежуток времени. Когда она притворилась, что не выходила из гостиной, и взяла меня в свидетели, я не знаю… Меня словно загнали в угол.

Форестье не ошибся в своих предположениях: доктор Вотрен был настолько покладист и покорен по натуре, что не осмеливался возражать, даже когда дело угрожало обернуться не в его пользу. Разве что ему было бы выгодно обратиться за алиби к мадам Лафарг.

Комиссар спросил доктора об отношениях с графом. Вотрен ответил, что они знакомы лет пять или шесть и встретились на светском рауте в Париже, когда граф еще бывал в обществе. С тех пор виделись несколько раз, но друзьями не стали, и Вотрен никогда не был врачом графа.

– Вы знали кого-нибудь из гостей до того, как приехали вчера вечером?

– Нет. Я знал генерала и журналиста, но только по именам… Как, вероятно, и вы, комиссар.

Дальнейшие вопросы задал лейтенант. Он хотел уточнить время событий. Телефон зазвонил ровно в десять вечера, это было установлено. По словам Вотрена, пластинка заиграла через две минуты, а «взрыв» прозвучал в конце произведения, примерно через три с половиной минуты – это Гийомен знал, потому что проверил, сколько звучит одна сторона пластинки.

Прежде чем отпустить Вотрена, Форестье задал ему последний вопрос:

– Вы хорошо играете в вист, доктор?

– Какое отношение это имеет к убийству?

– Наверное, никакого… Просто ответьте на вопрос, пожалуйста.

– Нет. Играю, но хорошим игроком себя назвать не могу. Моро играет прекрасно, как и мадам Лафарг, которая утверждала, что совсем не умеет…

– А генерал?

– Он осторожный игрок, хороший тактик, но, на мой взгляд, недостаточно рискует. Мы просто не справились. Наверное, мне надо было играть в паре с журналистом.

Когда доктор вышел, лейтенант с недоумением уставился на комиссара.

– Что скажете?

– Скажу, что карты перетасованы и картина усложняется. Казалось бы, у доктора Вотрена и мадам Лафарг было неоспоримое алиби, а теперь выходит, что каждый из них мог стать убийцей.

Катрин Лафарг, невозмутимо сидящая в кресле, казалась двойником доктора, но по натуре совершенно противоположным. Ее лицо не выражало ни беспокойства, ни эмоций. Очевидно, что для нее этот допрос был скорее небольшим неудобством, чем возможной ловушкой.

– Мадам, – начал лейтенант, – прошу вас осознать всю серьезность ситуации: сегодня вечером был убит человек.

– Можно подумать, что мне это неизвестно!

– Я не сомневаюсь, что известно, однако вы не сказали всей правды. Доктор Вотрен сообщил, что вы выходили из гостиной, когда он сидел у камина. В отличие от меня, комиссар Форестье больше не служит в криминальной полиции, и поэтому мы пока не будем говорить о лжесвидетельстве. Однако я прошу вас как следует обдумывать то, что вы собираетесь сказать в моем присутствии, мадам.

Катрин Лафарг небрежно тряхнула головой.

– О, ни к чему делать из мухи слона… Ну да, я вышла на некоторое время, мне нужно было в кустики. Что мне оставалось? Терпеть весь вечер?

Лейтенанта такая откровенность явно потрясла.

– Почему вы не сказали об этом комиссару?

– При всех?.. И в конце концов, что это меняет? Я вышла совсем ненадолго, это не повод меня в чем-то подозревать.

– Об этом мы предпочтем судить самостоятельно, – резко ответил Гийомен. – Значит, вам пришлось подняться наверх?

– Вовсе нет. На первом этаже есть прелестная ванная комната с ватерклозетом. Совершенно новая… Анри сказал, что граф велел оборудовать ее недавно, так как ему стало труднее подниматься по лестнице.

Катрин Лафарг вышла из ванной как раз в тот момент, когда раздался «ужасный взрыв». Она бросилась бегом по коридору и столкнулась с доктором Вотреном.

Затем слово взял Форестье и спросил мадам о ее связях с графом де Монталабером. Она сказала, что встречала графа на светских вечерах, но особенно близок он был с ее мужем, Феликсом Лафаргом, богатым промышленником, сколотившим состояние на авиации. Граф был его другом и одновременно деловым соперником, поскольку вложил крупные суммы в конкурирующую авиационную компанию. Форестье изумился тому, что женщина ее положения отправилась одна в провинцию, чтобы остановиться у мужчины, с которым она не состояла в родстве.

Мадам Лафарг презрительно пожала плечами.

– В какой эпохе вы живете, комиссар? Мы больше не в девятнадцатом веке! У женщин есть права, и мой муж спокойно позволяет мне делать то, что я хочу.

Форестье пристально посмотрел на молодую женщину и снова заметил в ее глазах что-то необычное, туманное и неуловимое.

– Почему вы притворялись, что не умеете играть в вист?

– О, я разгадала ваш ход: если она солгала в одном, то может солгать и в другом, гораздо более важном…

– Я ничего такого не имел в виду.

– А я всего лишь сказала, что играю не слишком хорошо. На самом деле мы с месье Моро не особенно талантливые игроки, просто другие играют гораздо хуже.

– Понятно… Какое впечатление произвели на вас гости? Что вы можете сказать об их характерах?

Мадам Лафарг заколебалась, однако у Форестье сложилось впечатление, что она уже приняла решение. Моро показался ей харизматичным и забавным. Генерал был слишком суров, на ее вкус. А что же доктор Вотрен, кажется, он не очень ей понравился? Мадам Лафарг сочла его коварным от природы, и ей не нравились его мягкие манеры.

– Сильная женщина, – заметил Форестье, как только она вышла из комнаты.

– Сильная?

– Ее ничем не проймешь. Вы видели, с каким апломбом она себя ведет?

– Это правда… Такой характер можно назвать боевым. Вы действительно думаете, что это могла сделать женщина?

Форестье не сдержал смеха.

– Если б мадам Лафарг вас услышала, то непременно назвала бы женоненавистником. Самые опасные противники – это те, кого мы больше всего недооцениваем. Никогда не забывайте об этом, лейтенант!

Глава 11

Весь мир – театр

Эжен Гийомен отпил глоток кофе. Мадам Валлен, повариха, приготовила много еды, чтобы гостям было легче пережить этот тяжелый вечер.

– Я тут кое о чем подумал, комиссар, – сказал он, опуская чашку. – Вы установили, что из браунинга не стреляли, верно?

– Да, и анализы это подтвердят, поверьте мне.

– Зачем убийце усложнять себе жизнь, используя два оружия: одно, из которого стреляешь, и другое, которое служит лишь приманкой?

– Причина проста. Убийца не мог войти в кабинет и вынуть пистолет из ящика письменного стола, чтобы убить Монталабера, – тот непременно стал бы защищаться и звать на помощь.

– Он мог взять пистолет раньше…

– Это невозможно. По словам Анри, эта комната всегда заперта. Однако наверняка мы знаем одно: убийца знал, что оружие хранится в рабочем кабинете.

– Но никто из подозреваемых не знал, что граф – левша. Как можно было совершить такую огромную ошибку?

– Потому что иначе было нельзя. Когда вы вошли в кабинет, то сами увидели беспорядок – все было завалено книгами и другими вещами, к столу было не подступиться. Убийца приблизился к графу слева и выпустил пулю в правую сторону его черепа.

Лейтенант не успел ответить, потому что в дверь постучали.

Вошел Адриан Моро. Несмотря на усталость, он довольно бодро пересек комнату и занял свое место в кресле для подозреваемых.

– Что ж, господа, полагаю, настал мой черед. Под каким соусом будете меня есть?

Полицейским шутка не понравилась.

– Как вы себя чувствуете, Адриан? – спросил Форестье, чтобы успокоить журналиста.

– О, всё в порядке. Конечно, необычная история, я потрясен, но не собираюсь притворяться, будто расстроен. В конце концов, мы с графом не были близкими друзьями.

– Монталабер рассказал мне, что встретил вас в редакции принадлежащей ему газеты.

– Да, в то время я был еще достаточно глуп, чтобы позволить себя эксплуатировать. Должно быть, графу рассказал обо мне редактор, который считал, что у меня есть перспективы. Я видел его еще несколько раз, когда уже работал на себя.

– Вы бывали в «Трех вязах» прежде?

– Да, два раза. Дом приятный, идеальное место для смены обстановки, и не слишком далеко от Парижа. Это хорошо, потому что провинция и я…

– Хотите ли вы что-нибудь изменить в своих показаниях?

– Ни единого слова.

Моро начал объяснять, что он делал непосредственно перед убийством. Ему потребовалось время, чтобы собрать сигареты, потому что он любовался картинами в коридоре наверху. Лейтенант делал пометки в блокноте, время от времени задавая свидетелю уточняющие вопросы, а Форестье не нашел ни одного пункта, к которому можно было бы придраться.

– Вы журналист, Адриан, и наверняка умеете строить гипотезы. Поэтому я хотел бы услышать от вас, как убийца мог это провернуть.

В глазах юноши зажглось смутное подозрение, но желание подыграть было сильнее.

– Хорошо, если это поможет… Насколько я понимаю, убийца допустил всего одну ошибку: он забыл, что граф – левша. В стволе нет следов пороха, но это неважно – сомневаюсь, что в случае очевидного самоубийства полиция стала бы анализировать оружие.

– Вы правы. Многие убийства выглядят как несчастные случаи или самоубийства. Пожалуйста, продолжайте. Дальше все усложняется.

– Не то чтобы очень. Убийца оставляет ключ в двери, выходит и с помощью плоскогубцев закрывает ее снаружи – полагаю, это возможно и не требует громоздких инструментов. А потом ему остается только ждать. И притворяться, что он прибежал сразу, как услышал выстрел.

– Значит, если следовать вашей гипотезе, то по крайней мере один из гостей точно невиновен.

– И кто же?

– Генерал. Он пришел позже всех, потому что, по его словам, находился в парке. Он не мог бы незаметно выйти на улицу после убийства.

– Вы забываете, что в задней части дома есть второй, гораздо более незаметный вход.

– Да, конечно. Но в вашей гипотезе все же есть слабое место.

– Какое? Я не понимаю.

– Ваша история о плоскогубцах уж очень надуманная. За годы в полиции я встречался со многими грабителями и уверяю вас, что никто из них не смог бы запереть дверь снаружи всего за несколько секунд.

– Возможно, вы правы. Я не очень хорошо разбираюсь в слесарном деле…

Что касается карточной игры, то Моро не заметил ничего необычного ни в своей партнерше, ни в соперниках. Вист, казалось, забавлял миссис Лафарг, которая неплохо справлялась со своей ролью новичка. Генерал казался немного замкнутым; несомненно, ему не нравилось общество других игроков, особенно самого журналиста.

– Я заметил, что в разговоре между вами и генералом проскакивали неприязненные нотки…

– Я вообще многих раздражаю. Так само собой получается, я не прикладываю к этому особых усилий.

– А доктор?

– Проигрыш привел его в ярость, это было очень заметно. На первый взгляд он тихий и спокойный человек, но в тихом омуте черти водятся.

– Забавно, что во время игры генерал произнес те же слова в адрес мадам Лафарг.

– В самом деле? Я не заметил.

– Как вы думаете, доктор мог убить графа?

Моро заерзал в кресле.

– Я не говорил ничего подобного. Просто, учитывая неразрешимые загадки, с которыми мы сталкиваемся, я считаю важным помнить, что внешность обманчива. Вот и всё…

«Я тоже», – подумал комиссар.

– То, что произошло, – настоящая трагедия. Я огорчен смертью друга, но думаю и о своей репутации, господа. Стать подозреваемым в убийстве… для меня это немыслимо! И это после долгих лет службы на благо моей страны?!

Форестье знал, что генерал будет трудным свидетелем и никому не позволит запятнать свою честь. Поэтому он заговорил, тщательно выбирая слова, чтобы ничем не обидеть собеседника:

– Генерал, никто не пытается поставить под сомнение вашу репутацию. Но вы понимаете, что лейтенант обязан опросить всех присутствующих.

– Я тоже служу с оружием в руках, – добавил Гийомен. – Уверен, вы меня понимаете.

При этих словах Гранже немного смягчился. Форестье не стал останавливаться на алиби генерала, которое было столь же недоказуемым, сколь и неопровержимым. Комиссар начал разговор с другого вопроса – поинтересовался, как ему показался граф после приезда, физически и психологически. Генерал ответил, что живой и гибкий ум Монталабера остался прежним, но вид у графа был очень усталый и встревоженный. Рассеянный за ужином… поспешил лично ответить на звонок… Генерал был уверен, что граф ожидал звонка и потому не позволил дворецкому взять трубку.

Поскольку об отношениях генерала с жертвой комиссар уже знал, то расспросил его о других гостях. О месье Моро, например…

– Обычный молокосос, который не уважает ничего и никого. Он высокомерен до невозможности и наверняка ведет развратную жизнь.

– А мадам Лафарг?

– О, думаю, она знает, что ей нужно. Должно быть, вскружила голову многим мужчинам. Несмотря на богатство и внешность, она мне совсем не нравится. Что касается доктора Вотрена, то, естественно, с ним мне спокойно и легко, хотя в вист он играет ужасно. Ум у него зачерствел, но доктор хотя бы не противоречит все время, как этот чертов журналист. Однако не сказал бы, что мечтаю проводить вечера в его компании.

Когда генерал ушел, лейтенант пролистал пестревший пометками блокнот.

– Не уверен, что после этих допросов я стал яснее понимать случившееся…

– Может, мы и не узнали ничего существенного, но эти беседы позволили нам лучше узнать гостей и выяснить их мнение друг о друге.

– Я предпочел бы что-то более конкретное, осязаемое…

– Если вы надеетесь, что доказательства волшебным образом упадут к нам в руки, вас ждет разочарование. Каждое преступление имеет очевидную психологическую составляющую: выбор оружия, используемый метод и способ действия – все это отражает личность преступника. Вот на что нам нужно обратить внимание, чтобы найти убийцу.

– Как скажете…

Взгляд Форестье затуманился.

– Сегодня вечером я долго беседовал с графом у камина. Когда я сказал ему, что мадам Лафарг очень уж жеманна и, кажется, играет роль, он процитировал из Шекспира: «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры» [6].

– И что?

– Полагаю, он имел в виду не только мадам Лафарг, и его слова – куда больше, чем просто метафора. Давайте взглянем на случившееся как на пьесу – и оценим актерский состав.

– Комиссар, я потерял нить ваших рассуждений.

– Постарайтесь не рассматривать каждого подозреваемого по отдельности, а свяжите их друг с другом, как в любой хорошей драматической истории. Какие связи вы видите между ними?

Лейтенант с сомнением поморщился.

– Ну, вполне очевидно, что у нас есть две группы, которые сформировались естественным образом в ходе карточной игры. С одной стороны – месье Моро и мадам Лафарг: независимые молодые люди, которые за словом в карман не лезут.

– Хорошо, лейтенант. Пожалуйста, продолжайте.

– С другой стороны – генерал и доктор: довольно сдержанные мужчины средних лет, к смерти графа отнеслись гораздо серьезнее и к тому же обеспокоены, что оказались вовлечены в уголовное дело. И при этом совсем не похожи друг на друга…

– Четыре гостя, которых можно разделить на пары, как в карточной игре, но которые тем не менее друг на друга не похожи. Я уверен, что граф не случайно свел их вместе этим вечером. Он ставил пьесу, и все приглашенные были в ней актерами. К несчастью для графа, комедия обернулась трагедией, и результат оказался совсем не таким, как он себе представлял.

– Вы полагаете, эти четверо как-то связаны между собой?

– Я в этом уверен.

– Письма с угрозами?

– Поначалу я так и думал, но эта гипотеза кажется все более слабой. Нет, должно быть, есть что-то еще. И как только мы узнаем, что именно, то сделаем огромный шаг вперед в расследовании.

Глава 12

Память дома

Лейтенант, комиссар и дворецкий прогуливались по коридорам «Дома трех вязов». Форестье попросил Анри показать им особняк, сам не зная, что ищет.

– Простите, что задержали вас допоздна, Анри.

Дворецкий в замешательстве покачал головой, как будто это ему оказывали услугу.

– После того, что случилось с бедным месье графом, мне все равно не уснуть.

Когда они обошли весь дом, Анри отметил, что еще есть огромный чердак, дверь на который всегда заперта.

– Желаете посетить?

– Оставлю на завтра, – ответил комиссар. – Думаю, сегодня мы увидели достаточно… Скажите, Анри, если б вам пришлось прятать оружие, какое место вы бы выбрали?

Дворецкий ошеломленно взглянул на него.

– Не знаю, месье… Дом настолько огромен, что на его обыск сверху донизу уйдет несколько дней. Но раз уж вы спрашиваете, я бы выбрал чердак: там много старых вещей…

Чтобы продолжить разговор, Форестье пригласил обоих мужчин к себе в спальню, поскольку библиотека, которая сначала казалась ему уютной и очаровательной, теперь вызывала у него неприятные ощущения. В комнате было так прохладно и сыро, что Анри захотелось разжечь огонь в камине.

– Не беспокойтесь, не нужно, – сказал комиссар. – Вам и так на сегодня выпало достаточно забот.

Лейтенант и комиссар сели на кушетку, обитую голубым шелком, а Анри занял глубокое кресло.

– Вы сказали, что служите у месье де Монталабера уже почти тридцать лет?

– Именно так, месье. Если быть точным, я поступил на работу в девятьсот десятом году.

– Так что вы, в сущности, летописец этого дома.

– Рискуя показаться самодовольным, все же отвечу – да, так и есть.

Форестье задал несколько прямых вопросов, стараясь узнать о графе как можно больше. Анри сообщил, что его работодателя любили и друзья, и соседи. Он был требователен к прислуге, не терпел халтуры, но во всем остальном относился к окружающим справедливо и внимательно.

– Месье граф был щедр? Как вы считаете, достаточно ли он вам платил?

Дворецкий заколебался.

– Полагаю, его светлость знал, что делает. Правда, иногда я просил о небольших прибавках, но он так и не соизволил их предоставить. Я много работаю, вы же знаете: управлять большим домом – это непросто…

– Не сомневаюсь, Анри. Скажите, а граф не был излишне подозрителен, как параноик?

– Прошу прощения?

– Он всегда запирал кабинет и, насколько я понимаю, не доверял горничной… и, возможно, кому-то еще из персонала.

– У его светлости было много обязанностей, и он не любил, когда кто-то вмешивался в его дела.

– В его дела, конечно… а что вы о них знаете?

Анри поначалу отвечал сдержанно, но, после того как вопросы повторили более настойчиво, все-таки признался, что у графа возникли проблемы с деньгами. В последние пару лет он стал жить значительно проще. Раньше в доме было более дюжины слуг, и все они жили в «Трех вязах». Но постепенно дела ухудшились до такой степени, что уже никого нельзя было обмануть.

Так что Монталабер лгал лишь отчасти, когда говорил, что ненавидит дома, полные слуг. Он просто не мог их себе позволить.

– В последнее время в особняке побывали несколько посетителей, которые, вероятно, не были ни знакомыми, ни друзьями. Граф долго беседовал с ними в кабинете. После их ухода вид у него был расстроенный и подавленный.

– Кредиторы?

– Вполне возможно.

Деньги, один из старейших двигателей преступности… К сожалению, в данном случае их не хватало не подозреваемому, а жертве. Иными словами, пользы это преступление никому не принесло.

– Есть ли у графа родственники, кроме его дочери Луизы?

– Несколько кузенов, но он с ними почти не общался.

– Почему Луиза не живет в «Трех вязах»? Места здесь предостаточно.

– О, это долгая история… После смерти жены десять лет назад его светлость не смог найти в себе мужество продолжать воспитывать дочь. Конечно, у девочки была гувернантка, но, поскольку месье граф много путешествовал, он решил, что дочь будет счастливее в другом месте…

– Неужели это единственная причина? Когда мы говорили о ней, у графа не нашлось для дочери добрых слов. У меня не сложилось впечатления, что он любил ее так, как отцу подобает любить дочь.

– Честно говоря, я никогда не понимал его отношения к мадемуазель Луизе. Возможно, она слишком напоминала ему жену или же он был разочарован тем, что у него нет сына… Она была чудесным ребенком, талантливым. Именно она написала акварели, которые вы здесь видите.

Даже если висевшие на стенах картины были ему не по вкусу, Форестье признал, что девочка неплохо владеет кистью.

– Месье де Монталабер-старший обожал внучку, – продолжал Анри. – Он очень переживал, когда она уехала из дома, и даже спорил с сыном по этому поводу, но хозяин был непреклонен.

– Куда она переехала?

– К одной из тетушек по материнской линии, в Париж. Она до сих пор там живет. Его светлость платил ей ренту – весьма скромную по сравнению с тем, что ей могло бы достаться. Бог знает, что с ней будет дальше…

– Сколько ей сейчас лет?

– Скоро исполнится двадцать.

Форестье уловил в голосе дворецкого такую глубокую печаль, что счел за благо сменить тему. Он попросил Анри как можно более откровенно рассказать о гостях.

Генерала в «Трех вязах» знали хорошо. Он был честным человеком, которым Анри восхищался. Месье Моро и мадам Лафарг приезжали всего два раза, но мадам Лафарг всегда в сопровождении мужа. Дворецкому не импонировали их легкомыслие и легкость, они слишком явно чувствовали себя как дома. Что касается доктора Вотрена, Анри видел его впервые и не составил о нем особого мнения.

– Граф испытывал финансовые трудности, но оказал нам роскошный прием. Вам не показалось, что в этот вечер он особенно постарался?

– Показалось, месье. Он убедительно попросил меня не экономить, чему я очень удивился.

– Граф пытался произвести на нас впечатление?

– Очень может быть, месье. Если только он не задумал что-то другое. Когда его светлость отдавал столь точные приказы, это означало, что он обдумывал их долго и тщательно.

Просматривая записи в блокноте, лейтенант вспомнил об анонимных посланиях, оставленных в почтовом ящике. Слуга был ошеломлен. Он ничего не знал об этих письмах и не мог назвать ни одного врага графа. Когда Гийомен попросил его подтвердить свое алиби, дворецкий слово в слово повторил то, что рассказал прежде, в гостиной. Выслушав ответы Анри еще на несколько вопросов, его отпустили.

– Языки начинают развязываться, – сказал полицейский. – Из идеального работодателя Монталабер превратился в недостойного отца и скупого, погрязшего в долгах хозяина. Вы подозревали, что у него проблемы с деньгами?

– Более или менее… Когда я приехал, меня удивило ветхое состояние комнаты. И мне показалось странным, что в таком большом доме так мало слуг.

– Как вы думаете, это может быть как-то связано с убийством?

– Возможно, даже если трудно представить, как именно.

Лейтенант встал и закурил сигарету.

– Я удивился, что вы не попросили дворецкого с самого начала подтвердить свое алиби.

– Не счел необходимым. Я не верю, что он виновен.

– Но… хозяин явно мало ему платил!

– И что? Что ему дало бы это убийство? С учетом долгов, которые наделал граф, имущество будет продано с молотка, и дворецкий, вероятно, потеряет работу.

– Монталабер мог завещать ему приличную сумму.

– Честно говоря, очень сомневаюсь. И даже если так, Анри не из тех, кто пойдет на чрезмерный риск. Он предпочел бы закончить свои дни здесь, в мире, пусть и скудном, а не оставлять все на волю случая.

– Забавно, но мне показалось, что вы хотели заманить его в ловушку, спросив, где можно спрятать пистолет…

– Никаких ловушек, я и в самом деле хотел узнать его мнение по этому вопросу.

– И что?

– Его ответ не сильно обнадеживает. Отыскать оружие будет трудно. Не понимаю, как убийца от него избавился! Остается надеяться, что в спешке он не успел стереть отпечатки пальцев.

– Вполне возможно, на нем были перчатки.

– Все произошло так быстро, что вряд ли у него было время на перчатки. Пришлось бы их снимать, а потом прятать… Еще и пистолет… нет, вряд ли.

В дверь постучали. Пришел полицейский, который сообщил, что тело унесли. Лейтенант попросил его подождать в коридоре.

– Я вернусь завтра утром, чтобы проследить за ходом расследования, – сказал он Форестье. – А вы что будете делать?

– Спать точно не лягу… Голова гудит. Проведу ночь в кабинете. Туда лучше никого не впускать. Заодно просмотрю кое-какие бумаги графа… Надеюсь, вы не будете возражать, если я взгляну на документы?

– Совсем наоборот. Если вы сможете расчистить к ним дорогу…

Форестье поднялся с дивана.

– И потом, понимаете, нигде не думается об убийстве так свободно, как на месте преступления.

Глава 13

Бурная ночь

Сидя за дубовым письменным столом, Луи Форестье пытался проникнуть в мысли жертвы. Он надел перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев в ожидании экспертизы, которую проведут его коллеги из криминальной полиции.

Случайно ли раздался вечером тот телефонный звонок, или сообщник убийцы позвонил ровно в десять вечера, чтобы заманить Монталабера в кабинет как в мышеловку? Второй вариант казался вполне убедительным, поскольку иначе комиссар не понимал, откуда убийца узнал бы, что пришло время действовать.

Считая, что за ним наблюдают или подслушивают, граф включил граммофон, чтобы заглушить музыкой разговор. Один из гостей – или Анри – мог воспользоваться перерывом после игры в вист, чтобы пройти по коридору, через салон или холл, и застать Монталабера врасплох. Граф, несомненно, удивился такому вторжению, но не встал и не закричал, поскольку не мог предположить, что кто-то из гостей или слуг явится его убить. Убийца подошел к столу, достал пистолет и выстрелил в графа в упор. Затем спрятал пистолет, достал браунинг из ящика письменного стола и бросил его на пол. Все это можно было сделать менее чем за минуту. Сценарий вполне логичный, вот только Форестье все ломал голову над тем, каким образом убийца покинул комнату. Как ему это удалось?

Комиссар встал, чтобы еще раз осмотреть дверной замок. Модель самая обычная, но даже самые лучшие взломщики не смогли бы быстро и легко закрыть его снаружи. Взяв со стола лупу, комиссар внимательно осмотрел ключ. На нем не было ни единой царапины, которые могли бы оставить щипцы взломщика.

Форестье подошел к окнам и раздвинул шторы. На полу сверкнули осколки стекла. Болты в шпингалетах были прочными, и закрыть чугунные задвижки снаружи казалось совершенно невозможно. Даже кусок бечевки или проволоки ни за что не просунуть между створками и перемычками: рамы закрывались плотно.

Более того, предположить, что убийца сбежал через окно, было очень сложно. По словам гостей, с момента выстрела до появления первых свидетелей у двери в кабинет прошло не более пятнадцати секунд: сначала подбежали доктор Вотрен, мадам Лафарг и Анри, затем Моро и он сам. Только генерал немного задержался, но он был уже немолод – чтобы вылезти из окна, обойти дом и добраться до кабинета, Гранже потребовалось бы много времени. Не говоря уже о том, что окно пришлось бы закрыть снаружи!

Оставив на время загадку закрытой комнаты, комиссар остановился у шкафа с граммофоном. Аппарат его заинтриговал. Предположение, которое высказал лейтенант Гийомен, было, безусловно, прекрасно и логично, но не отвечало на все вопросы. Форестье не верилось, что граф потрудится встать и поставить пластинку. К чему? Ведь он знал, что все остались в гостиной, поэтому подсматривать и подслушивать было некому.

Форестье сменил иглу – выбрал самую тонкую, чтобы не разбудить гостей, – а затем включил аппарат. Раздались первые ноты фортепиано. Слушая концерт, комиссар воображал, как убийца входит в комнату, представляя в его роли каждого из гостей по очереди, и ни один не заставил его насторожиться.

Когда произведение отзвучало до конца, Форестье перевел взгляд на библиотеку графа. Он заметил, что Библию сняли с привычного места и положили на небольшой столик. Закладкой была отмечена страница Послания к римлянам. Одна фраза была подчеркнута карандашом: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» [7]. Комиссар тут же вспомнил одно из трех писем с угрозами, которые получил Монталабер: «Месть и возмездие – не только Божье дело». Связь была ясна. Граф, должно быть, узнал выражение и отыскал его в Новом Завете.

Форестье подошел к встроенному в стену стальному сейфу; совсем новая модель, вскрыть такой сейф почти невозможно – полиции придется повозиться. Комиссар дорого дал бы за шифр и возможность изучить содержимое стального короба – внутри наверняка дожидались своего часа документы чрезвычайной важности. Вздохнув с сожалением, Форестье принялся перебирать вещи графа, осматривая один за другим ящики письменного стола. На это ушло больше часа. Он вынужден был признать, что содержание бумаг, которые он просматривал, осталось для него туманным. Однако не нужно было быть гением в управлении делами, чтобы понять, что в последние годы граф понес значительные убытки от инвестиций и оказался в критическом положении. Самые тяжелые потери пришлись на долю в компании «Пегас», главным акционером которой он являлся. Эта компания конкурировала с предприятием мужа мадам Лафарг, как стало известно в ходе допроса.

Есть ли здесь связь с убийством? И какая?

Сквозь раздумья Форестье услышал, как скрипнула дверная ручка. Никто не постучал. Он откинулся на спинку кресла, сожалея, что не сжимает в руке пистолет. Дверь медленно открылась. Сердце комиссара забилось быстрее. Что, если убийца забрал свой пистолет и пришел с единственной целью – заставить его замолчать, чтобы преступление так и осталось нераскрытым? Когда он потянулся к ножу для писем на столе, чтобы защититься, в дверном проеме показалось лицо, все еще окутанное тьмой.

– Комиссар?

– Мадам Лафарг! – воскликнул он, узнав голос гостьи. – Что вы здесь делаете?

Она широко распахнула дверь. Форестье сразу же бросил взгляд на ее руки; судя по тому, что он смог разглядеть, оружия у нее не было. Молодая женщина была в просторном шелковом кимоно и выглядела даже изысканнее, чем в вечернем платье.

– О, мне что-то не спится. Я спустилась в гостиную, чтобы… налить себе выпить. Знаю, я слишком много пью. Но вы же понимаете, после того, что случилось… Потом я увидела полоску света под дверью, и мне стало интересно, кто может быть здесь в такой час.

– Как неосторожно! Я велел всем запереться в комнатах. Убийца еще на свободе, мадам.

– Так почему бы вам его не арестовать?

Этот вопрос, заданный резко и иронично, озадачил комиссара. Он положил нож для бумаг обратно на стол, хотя и не был полностью уверен в намерениях этой женщины.

– Видите ли, в нашей стране никого нельзя арестовывать без доказательств. Иначе нам пришлось бы посадить вас всех в тюрьму, пока мы не узнаем правду.

Мадам Лафарг подошла к нему. В свете лампы ее лицо стало видно яснее.

– Мне всегда было интересно, как там, в тюрьме, – по-детски сказала она. – Так ли страшен ад, как его представляют?

– Гораздо страшнее, чем вы можете себе вообразить. Надеюсь, вам никогда не придется оказаться там даже на несколько часов.

– Как вы думаете, еще кого-нибудь из гостей… укокошат? То есть будет ли еще одно смертоубийство, как пишут в триллерах? Этой ночью, возможно…

Сейчас женщина произвела на Форестье еще более загадочное впечатление, чем прошедшим вечером. Было что-то странное в ее манере поведения, а неподходящие слова, которые она порой выбирала, просто поражали. Форестье пристально посмотрел в ее глаза – взгляд молодой женщины блуждал, как будто она зависла в пространстве. Затем он обратил внимание на ее руки, которые слегка подрагивали. И вдруг Форестье понял. Как же он не догадался раньше?

– Мадам, у меня к вам весьма деликатный вопрос.

– Я слушаю, – ответила она, опустив глаза.

– Вы кокаинистка?

– Прошу прощения?

– Когда я встретил вас сегодня вечером, мне показалось, что мы уже встречались. На самом деле я узнал не вас, а ваши расширенные зрачки – я часто видел такие у наркоманов.

– Я… я…

– Нет смысла лгать мне, мадам. Я больше не полицейский и сомневаюсь, что ваша зависимость как-то связана с убийством.

Мадам Лафарг опустила голову и несколько долгих секунд стояла неподвижно, прежде чем осмелилась снова посмотреть в глаза собеседнику.

– Вы правы, комиссар. Я не могу это отрицать. Но никто не должен об этом знать, вы понимаете? Это разобьет вдребезги мою репутацию и репутацию моего мужа. Если кто-то из гостей узнает, можете быть уверены, что уже завтра об этом будет говорить весь Париж…

– Я никому не скажу. Но если я угадал, что с вами творится, просто по глазам, то же самое смогут сделать и другие, уверяю вас.

Мадам Лафарг лишилась дара речи.

– Лучше бы вам пойти спать. Единственный совет, который я могу вам дать, мадам, – постарайтесь как можно скорее пройти курс лечения. Существуют известные клиники, которые помогают попавшим в такую ситуацию. Это не забава, как многие считают, а настоящая болезнь.

Сгоравшая от стыда мадам Лафарг не стала задерживаться в комнате.

Форестье задумался. Предположим, что она в самом деле вошла в кабинет лишь потому, что увидела под дверью свет, но к чему было идти по коридору, если она просто хотела попасть в гостиную? Или у нее было на уме что-то другое? Например, покопаться в вещах Монталабера. Стереть отпечатки пальцев. Или вернуть то, что она здесь оставила… В кабинете ужасный беспорядок, и они с Гийоменом вполне могли упустить что-то важное. Как бы то ни было, этот ночной визит комиссару совсем не понравился.

Несмотря на усталость, Форестье продолжил осмотр. Не стоит питать иллюзий: в этих бумагах он не найдет ничего важного. Если у Монталабера и были секреты, то все они наверняка заперты в сейфе.

И вот, когда комиссар уже начал приходить в уныние, на дне последнего ящика обнаружилось нечто невероятное. Под грудой конвертов Форестье нашел газеты и журналы, которые могли бы показаться обычными, если б из них не были вырезаны десятки букв. Потрясенный комиссар поспешно достал три анонимных письма, которые дал ему граф.

Сомнений не было: письма с угрозами составили из букв, вырезанных из этих газет.

Глава 14

Трудный день

За лесом, еще окутанным утренним туманом, блеснули первые лучи солнца. Над влажными от росы лугами царила тишина. Взобравшись на садовую лестницу, комиссар Форестье внимательно осмотрел окна дома снаружи.

Он не спал почти всю ночь и лишь на несколько часов задремал на диване в кабинете, который не хотел оставлять без присмотра. Быстро умывшись и переодевшись, комиссар отправился на кухню, где уже суетилась мадам Валлен, и попросил у нее чашку черного кофе. Анри уже был на ногах, что не удивляло. Дворецкий осунулся и побледнел, явно потрясенный смертью хозяина.

Анри дал ему лестницу садовника и катушку проволоки. Форестье уже добрых десять минут тщетно возился с окном кабинета. Он скрутил проволоку, чтобы сделать что-то вроде крючка, и пытался закрыть железный стержень шпингалета, подцепив ручку. Конечно, особых талантов взломщика у него не было, но приходилось признать: затея невыполнима.

– Комиссар! Вы записались в акробаты?

Форестье обернулся. Он и не слышал, как приехал Гийомен.

– Доброе утро, лейтенант. Вот, провожу небольшой эксперимент…

Отказавшись от своих планов, он осторожно спустился по лестнице, чтобы не потревожить больную ногу.

– И каков результат?

– Пока никакого. Я пытался подтвердить нашу гипотезу. Теперь могу утверждать, что убийца точно вышел не этим путем. Я не думал, что вы так быстро вернетесь…

– О, я уже давно проснулся. Невозможно спать, когда такое творится.

– Вчера вечером я сделал поразительное открытие.

– В самом деле?

– В бумагах графа достаточно подтверждений о том, что дела его были плохи и долгов предостаточно. Но это не самое интересное. Только представьте: граф никогда не получал писем с угрозами.

– Но… мы их видели, те самые письма!

– Я не говорил, что их не существует. Письма написал сам граф и положил их в почтовый ящик.

Форестье рассказал о цитате, взятой Монталабером из Библии, и о газетах, из которых были вырезаны буквы для составления посланий.

– Какой-то абсурд! Зачем ему это?

– Он меня обманул. Неприятно признавать, но это правда. Этими письмами граф вызвал меня в «Три вяза». Разве я мог ему отказать, если на кону стояла его жизнь?

– Что же было у него в голове?

– Думаю, он в самом деле чего-то опасался и считал, что я смогу его защитить. Я перед ним виноват. Монталабер надеялся на меня, а я не смог предотвратить его убийство.

Гийомен на несколько секунд задумался.

– Как вы считаете, он знал, что по его душу явится кто-то из гостей?

– Этого нельзя исключать.

– И все же странно приглашать в гости собственного убийцу!

– Наверное, он думал, что, если я приеду, преступник не осмелится… Лейтенант, я просто осёл!

– Ну что вы… Никто не смог бы предотвратить случившееся.

Форестье положил лестницу на землю. Продолжать беседу на эту тему было бессмысленно.

– Представляете, комиссар, у моей жены есть собственная версия относительно убийства.

– У вашей жены?

– Она часто ходит в кино и особенно любит детективы. Сегодня утром она размышляла над нашей загадкой и выдвинула такое предположение: что, если это в самом деле самоубийство?

– Ну вот! А я так надеялся, что убедил вас в обратном…

– Вы меня убедили, но Эвелин напомнила мне об одном старом деле… В тот раз мы обнаружили мертвого фермера в его сарае, рядом лежал револьвер. Все признаки самоубийства. Одно было странно: три раны в голове.

– Три?

– Да. Понимаете, почему мы склонялись к версии об убийстве… Потом коронер написал в отчете, что первые две пули не пробили череп; несмотря на тяжелое ранение, бедняга-фермер нашел в себе силы выстрелить еще раз. Наши баллистики доказали, что револьвер был неисправен, а патроны отсырели.

– Странная история, признаю, но какое отношение она имеет к нашему делу?

– В нашем случае мы столкнулись с самоубийством, которое выглядело как убийство. А что, если сейчас перед нами самоубийство, замаскированное под убийство? Насколько нам известно, состояние здоровья графа оставляло желать лучшего. Представьте, его дни сочтены… Перспектива медленного угасания и неизбежной зависимости от окружающих настолько его расстраивает, что он решает покончить со всем этим. Однако граф не может заставить себя совершить самоубийство. Монталабер – эстет, во всем предпочитает утонченность. Поэтому он решает инсценировать свою смерть и превратить ее в вызов.

– Кому же предназначался этот вызов?

– Конечно же, вам, комиссар, потому-то граф и приложил столько усилий, чтобы заманить вас в гости. Однако вы выяснили, что он не получал писем с угрозами. Монталабер хотел, чтобы вы приехали и разгадали загадку его смерти. Моя жена предполагает, что граф не знал, когда все случится; он лишь был уверен, что произойдет это в выходные дни. Он пригласил четверых важных гостей, чтобы у вас были достойные подозреваемые – без подозреваемых преступление становится не таким интересным. Около десяти вечера игроки в вист встают из-за стола, неожиданно звонит телефон – и граф приступает к делу. Он запирается в кабинете и стреляет в себя из пистолета, причем делает это правой рукой, хотя он левша, – по его мнению, так вы наверняка придете к выводу, что это не может быть самоубийством. И оставляет вам тело в запертой комнате…

Форестье с сомнением хмыкнул.

– Гениально. Но если из браунинга не стреляли, то как граф выстрелил себе в голову?

– Возможно, не обошлось без Анри. Дворецкий вошел в кабинет и забрал пистолет, из которого стрелял Монталабер.

– Это невозможно. Я бросился к телу первым, больше к нему никто не приближался. Если б там лежал еще один пистолет, я бы его увидел. В конце концов, Анри – не Гарри Гудини!

– Эвелин выдвинула вторую гипотезу: граф вышиб себе мозги оружием, которое прикрепил к прочной, туго натянутой резинке. Итак, он стреляет, выпускает из руки пистолет, и тот летит прямо в дымоход, где его не заметит ни один свидетель. Моя жена никогда не видела кабинета, просто попыталась представить самый подходящий способ.

Форестье рассмеялся.

– У вашей жены живое воображение!

– Я тоже так думаю.

– Но в камине не было оружия, мы бы его увидели.

– Разумеется, мы осмотрели его не слишком тщательно. Если резинку прикрепили к каминной трубе у самой крыши, пистолет мог улететь очень высоко, и из кабинета нам его точно не увидеть.

– Можете вообразить, как Монталабер лезет на крышу, рискуя сломать себе шею, чтобы закрепить на трубе резинку?

– Нет, не могу.

Форестье все же взглянул на крышу дома.

– Учитывая то, что мы пока в тупике, не помешает проверить и это предположение, – признал он.

– Я пришлю сотрудника, чтобы он там все осмотрел.

– В любом случае мои поздравления вашей жене. Самоубийство, замаскированное под убийство… Никогда бы такое не придумал.

Первыми встали Моро и генерал, а мадам Лафарг и доктор Вотрен появились в гостиной только спустя полчаса. Анри, как всегда идеально и расторопно, накрыл сытный завтрак на большом столе, за которым вечером гости ужинали. Те, у кого не было аппетита, могли выпить кофе или чай.

– Сколько нам еще здесь сидеть? – спросил доктор Вотрен.

– Столько, сколько потребуется, – ответил Форестье, который вернулся, чтобы налить себе чашку кофе. – Вы все равно собирались провести в этом доме выходные.

– Но не в такой ситуации! – запротестовала мадам Лафарг. – Не с трупом же в доме!

– Тело увезли. Сегодня проведут вскрытие.

– Какая разница! – воскликнула она. – Ночью вы сами сказали, что нам может угрожать опасность…

– Ночью? – переспросил журналист. – Как это? Нам вроде бы велели запереться в спальнях.

Форестье предпочел взять инициативу в свои руки:

– Мадам Лафарг не спалось, и мы воспользовались случаем, чтобы немного поболтать.

– Ей не спалось! – рассмеялся генерал. – Как будто я мог уснуть… Промучился всю ночь.

– Я тоже, – вставил Вотрен.

Моро, допивая уже третью чашку, закурил сигарету.

– Получается, мы здесь застряли… Что ж, давайте извлечем из этого пользу. Я, пожалуй, напишу статью о смерти графа. Журналисты нечасто становятся свидетелями убийства… да еще и подозреваемыми, вы не находите?

– Как у вас хватает наглости смеяться над смертью нашего друга? – возмутился генерал. – Комиссар, такое нельзя терпеть!

– Я не могу помешать месье Моро написать статью. С другой стороны, Адриан, я бы посоветовал вам пока вести себя сдержанно. Если вы раскроете конфиденциальные сведения, то навлечете на себя неприятности.

Журналист разочарованно вздохнул.

– Ладно, не буду пока писать… А можно нам выходить из дома, чтобы погулять в парке? Вроде бы погода прояснилась.

– Если вы не выйдете за ограду…

Моро выдохнул длинной струйкой дыма.

– Кстати, вчера вечером, пока мы грызлись в гостиной, доктор высказал интересную мысль.

– Какую же?

Вотрен чуть не подавился кофе. Его щеки сразу же покраснели.

– Доктор хотел узнать, почему в списке подозреваемых нет вас. В конце концов, вы больше не состоите в силах правопорядка, и у вас была такая же возможность убить графа, как у любого из нас.

– Кто сказал, что я исключен из этого списка? Лейтенант Гийомен ведет расследование, и если он сочтет нужным, то сможет – я бы даже сказал, будет обязан – меня обвинить.

Все еще краснея от стыда, доктор старался сохранить лицо и не противоречить самому себе:

– Все так, и я подумал о том же… Но вы должны признать, комиссар, что лейтенант относится к вам с гораздо большим уважением, чем к нам!

– Он умный и добросовестный полицейский, – резко ответил Форестье. – Быть может, лейтенант просто разыгрывает спектакль, чтобы окончательно меня запутать. Как и в любой хорошей детективной истории, нам нужен финальный поворот, который всех удивит.

Моро позабавило это оправдание.

– У вас прекрасное чувство юмора, комиссар. Но, если можно так выразиться, подобный финал не оправдает ожиданий публики. Недавно я прочитал невыносимо скучную книгу, в которой преступником оказался полицейский. Вот это сюжет! В наше время писатели разучились выдумывать оригинальные истории…