Хи-аш
Мы заключенные. На самом деле мы дети заключенных, но разница небольшая, потому что мы живем в тюрьме, выхода из которой нет, – вокруг космос. Это космический корабль, летящий на планету-тюрьму, так нам говорят, но когда он прилетит, просто неизвестно. Мы рождаемся в неволе и родивших нас не видим никогда, о них можно только гадать. Иногда удается увидеть казнь – старшего или старшую выкидывают в космос, показывая нам, что выхода нет.
Едва открыв глаза, мы видим Хи-аш, что становится нам мамой. Она заботится, кормит, учит говорить и читать. Еще чему-нибудь учит, если повезет, но вся наша жизнь – маленькое пространство, ограниченное решетками. Затем ей приходит время цикла размножения, и она исчезает навсегда. Как происходит размножение, мы тоже знаем… Самку и самца запирают в железном кубе на три смены еды. И если они не размножаются там, то становится очень больно. Зачем нужно нас размножать, я не понимаю, и моя Хи-аш тоже не понимала. Но лишние вопросы я задавать не спешу – в лучшем случае сделают больно.
Вчера забрали мою Хи-аш. И я, и сестра по клетке не хотели ее отдавать злым тюремщикам, поэтому сегодня я могу только лежать, даже скулить сил нет, а моя сестра по клетке навеки исчезла. Тюремщики настолько страшные, что у меня даже слов нет, чтобы их описать. Страшнее их нет ничего.
– Завтра ты станешь Хи-аш, – слышу я равнодушный голос, за которым легко может последовать раздирающая внутренности боль, но сейчас отчего-то не следует.
Едва придя в себя от внезапно обуявшего меня при звуках этого голоса ужаса, я ползу к питальнику – это две свисающие штуки, их нужно сосать, чтобы получить жидкую пищу или воду. Завтра мне принесут маленьких – одного или двух, обычно самок, потому что куда деваются самцы, я не знаю. Они вырастут до моих теперешних размеров, а потом я исчезну из их жизни. Наверное, мою Хи-аш увели на размножение, за которым совершенно точно следует космос.
Я тихо напеваю песенку, которую пела моя Хи-аш, оплакивая ее. Ведь она была всем в моей ставшей такой пустой и холодной жизни. Даже имя она дала мне – Ша-а… Но теперь ее больше не будет, а я стану заботиться о маленьких, пока не настанет последний миг, полный боли и холода. Мне не страшно уже, ведь я смирилась: все так живут, кроме надзирателей, но они просто жуткие по сути своей, поэтому я безучастно жду.
Проходят миги тишины, и вот из соседних рядов слышится плач, затем громкий крик, и приходят они – надзиратели. Мне хочется спрятаться, исчезнуть, но это невозможно – некуда здесь исчезать, поэтому надо принять свою судьбу. Но сегодня, кажется, не по мою душу, хотя кто-то и пострадает, они иначе не умеют.
Заняться здесь особо нечем, но у меня есть камешки и палочки, которыми меня Хи-аш считать учила, а еще можно почитать оставшееся от нее письмо. Она знала, что так однажды случится, и написала мне письмо, которое почему-то не забирают надзиратели. Они сами приносят стило и дощечки, чтобы на них писать. Зачем-то им нужно, чтобы мы умели читать и писать, я, правда, не задумываюсь о том, зачем. Какая разница?
Моя Хи-аш не знала, почему мы здесь и в чем провинились, потому что за столько поколений всё уже забылось, и только надзиратели остаются прежними, хотя я не понимаю, как им это удается. Наверное, они действительно бессмертные. Но думать об этом мне не хочется, мне спрятаться хочется, чтобы не ожидать каждую минуту боли, но это невозможно. Хи-аш говорила, в давние времена были бунты, но о тех временах даже не осталось памяти. И вот от нее самой у меня остались только две дощечки с написанным ее рукой письмом.
Тихо всхлипнув, чтобы не накликать, я вчитываюсь, узнавая руку той, кого больше никогда не увижу…
«Здравствуй, малышка. Сегодня я узнала, что совсем скоро меня заберут. Не плачь, моя хорошая, ты сильная, ты справишься, я верю в это. Ты была всегда моей радостью, очень послушной и умненькой, поэтому запомни, что я тебе напишу, и уничтожь табличку».
Ой, моя Хи-аш хранила Тайну. Правда, у нее не было возможности воспользоваться ею, но она пишет: если я смогу оказаться вне решетки, у меня тогда будет маленький шанс спастись. Наверное, это одна из легенд, которые передаются из поколения в поколение. Именно поэтому я внимательно читаю, запоминая каждое слово. Легенда, конечно, невероятная – чтобы сделать описанное, мне нужно оказаться вне блоков клеток, а это нереально.
Хи-аш написала, что за блоками клеток, в темном коридоре, есть Большая Синяя Кнопка, и если на нее нажать – откроется просторная комната, в которой нет клеток. И вот там есть волшебство, которое сможет унести меня прочь от тюрьмы. Больше не будет надзирателей и боли тоже. Хи-аш называла это «сказка», то есть такая легенда, которая совсем никогда не может быть правдой, но я все равно буду надеяться и, когда придет срок, передам это знание малышам. Может быть, однажды они смогут оказаться вне блока и найдут свою свободу.
Еще Хи-аш написала, что малышей нельзя бить, и рассказала, как именно о них надо заботиться, потому что у нас это, конечно, инстинкт, но… Если малыш заболеет, ему никто, кроме меня, не поможет. Я знаю все это, разумеется, но Хи-аш не зря написала, так что не менее внимательно читаю все-все написанное ею.
На душе очень пусто, поэтому я просто укладываюсь спать, чтобы во сне увидеть мою Хи-аш. Теперь я ее только во сне смогу видеть. А потом отправлюсь вслед за ней, потому что так было и будет всегда. Легенда, которую она мне написала, вдруг дала мне смысл жить. Жить для того, чтобы однажды нажать Большую Синюю Кнопку. И тогда неведомая сила унесет меня прочь от надсмотрщиков, от боли и ожидания конца. Пусть это только «сказка», пусть! Но теперь мне есть для чего жить, я обрела надежду.
Как мало, оказывается, нужно для того, чтобы обрести толику тепла внутри. И хоть я знаю, что описанное невозможно, вот просто совсем, но родившаяся внутри меня надежда заставляет верить. Наверное, мне просто нужно во что-то верить? Еще можно иногда поговорить с соседскими Хи-аш, когда маленькие появятся, потому что сейчас все соседские клетки пусты. Я не помню, кто был в них, когда еще была жива моя Хи-аш, но сейчас они совершенно точно пусты, и это очень плакательно. Плакать, впрочем, нельзя, потому что за плач без причины она сразу же может появиться.
***
Я держу в руках еще не открывшую даже глаза малышку, она только чуть попискивает, еще не зная, что родительницы больше не будет. Маленькая Си ищет губами еду, поэтому я подношу ее поближе к питальнику. Она сразу же присасывается, а я смотрю на нее, и кажется она мне родной. Поэтому я называю ее Си, что означает – близкая, своя. Какая она хорошенькая, еще не знающая, что такое боль, надзиратели и тоска по свободе. Вот и стала я Хи-аш…
В соседней клетке вдруг появляется еще одна, такая же, как и я. Ее приволакивают за шею, грубо бросая внутрь. Она пока не шевелится, значит, малыш появится позже. Я же, увидев надзирателя, закрываю собой Си, сжимаясь от предчувствия боли, но ее почему-то не следует.
Хнычет маленькая Си, поэтому я ее укачиваю в руках, и она засыпает. Теперь у меня точно есть смысл жизни – сохранить малышку, подарить ей мою заботу и ласку, как дарили и мне. Вот скоро она откроет свои глазки, чтобы увидеть мир, в котором нет ничего хорошего. Мир, ограниченный решетками… Как бы я хотела, чтобы она смогла быть радостной, но это не в моих силах. Инстинкт заставляет меня защищать ее, но даже если бы его не было… Ой, проснулась!
– Здравствуй, маленькая Си, – негромко говорю я уже своей малышке. – Здравствуй, чудо мое!
Глазки у нее необыкновенные просто, они становятся очень большими в этот момент, ведь малютка осознает близкое существо. Первое, увиденное ею. На самом деле, это неправильно – глаза открываются в пустоте и тишине, потом уже приходит надзиратель, принося первую боль. Интересно, почему с нею все иначе? Я не буду мучить свою Си и боли ей не принесу. Злые надзиратели не могут этого не понимать…
Хи-аш говорила, что если в момент открытия глаз увидеть маму, то без нее уже не сможешь жить. Может быть, надзиратели решили это проверить, ведь что им жизнь моей Си? Я не знаю, но сейчас забочусь о ней так, как мне показывала Хи-аш, и моя малышка улыбается. Так ярко улыбается, как будто свет включили. Я понимаю – все на свете сделаю, чтобы ее не коснулась плеть надзирателя.
Первые смены еды малыши развиваются быстро. Очень скоро маленькая Си начинает понемногу ходить, а затем и повторять за мной разные слова. Я знаю, что нужно делать, чтобы ей было проще начать говорить, поэтому время заполняется заботой о малышке. Она вполне ожидаемо очень любит находиться в моих руках, а еще играть. Я закрываю Си собой, стоит только появиться надзирателю, но они не стремятся ее ударить или помучить, что необыкновенно, конечно.
Спустя три по девять смен пищи Си произносит свое первое слово. И это слово вовсе не Хи-аш, она зовет меня «мамой». У каждого из нас есть генетическая память, ее важно правильно пробудить, но, кажется, у Си она проснулась необычно, ведь я же не мама… или все-таки? Пусть зовет мамой, раз ей так комфортно, ведь все равно никого больше у моей малышки нет, да и не будет никогда.
– Ма-ма, ку-шать, – по слогам, неуверенно еще произносит моя Си.
– Ну, давай покушаем, – улыбаюсь я ей. – Пойдем…
Малышкам надо больше двигаться. Они маленькие, поэтому клетка им кажется большой. Я помогаю своей Си побольше двигаться, и она улыбается. А вот соседка моя так и не встала. Когда пришли надзиратели, она все так же лежала, поэтому ее забрали, утянув за ногу. Наверное, она просто не смогла перенести разлуку со своей Хи-аш. Такое иногда бывает, и ничем тут не поможешь.
Малышка Си любит кататься по мне, она весело смеется, но я не даю надзирателям приблизиться к ней. Оскаливаюсь и предупреждаю их звуками, при этом они почему-то не приносят боль. Наверное, у надзирателей это новая игра, ведь они не могут иначе. Они мучают нас, играя с нами, и, когда приходит срок, просто убивают.
Спустя еще два таких срока я понимаю: надо учить малышку чтению и письму. Но тут звучит сообщение о казни. Как бы я не хотела, чтобы малышка видела это, но меня не спросят. На потолке проступают изображения тех, кого сегодня не станет. Это еще одна игра надзирателей. Сама казнь тоже будет на потолке показываться. Я закрываю глаза моей Си, не давая рассмотреть потолок, а сама бросаю взгляд вверх и застываю.
Слезы сами просятся наружу, но я держусь, ведь если Си увидит – испугается малышка моя. А я все смотрю на потолок, с которого на меня глядят полные муки глаза моей Хи-аш. Той, что дарила мне тепло, согревала мою душу и старалась отвести беду. Жуткие в своей жестокости надзиратели хотят уничтожить меня. Почти замученная – я же вижу – моя Хи-аш смотрит на меня с потолка. Если бы не малышка, я бы выла сейчас от внутренней боли, но при Си нельзя.
Я обнимаю свою маленькую, молясь холодному пространству, чтобы Хи-аш мучилась недолго. Прижав к себе тельце Си, я закрываю глаза, чтобы не видеть, как вытолкнут в равнодушный космос ту, что была для меня всем миром. Если я когда-нибудь смогу оказаться за блоком решеток, то сделаю все, чтобы уничтожить надзирателей.
В клетку врываются они, и приходит боль, но я молчу. Закрывая собой своего ребенка, я молчу, терпя эту боль. Тихо пищит от страха Си, вздрагивает от разрядов мое тело, но даже на грани сознания я защищаю ее. В этот миг надзиратели исчезают, позволяя мне перевести дух. Я все так же сижу в углу, закрывая собой свою Си, но боли не становится больше, а та, что есть – она пройдет.
Наверное, надзирателям не понравилось, что я не хочу смотреть на смерть своей Хи-аш. А может быть, им просто хотелось меня избить, ведь они звери. Дикие, не умеющие говорить и понимать звери. И хотя я в полной их власти, мою малышку буду защищать до последнего. Мою Си, мою… дочь? Да, инстинкт говорит мне, что нет никого ближе и важнее на свете, чем она, значит, я поступаю правильно.
– Не надо бояться, маленькая, – успокаиваю я малышку. – Все уже закончилось.
– Страшные очень… – признается она мне, показывая полную «активацию», как это называла моя Хи-аш, генетической памяти.
– Мама не даст в обиду, – улыбаюсь я ей, хотя хочется плакать.
Нельзя мне плакать, раз я «мама». Для маленькой Си плачущая мама будет катастрофой. Именно поэтому я держусь, оплакивая свою Хи-аш где-то внутри себя, куда никто не может заглянуть и где по-прежнему сидит маленькая Ша, отчаянно пугающаяся любого надзирателя или похожего на него существа.
Решение
Василий
Мама сегодня летит в экспедицию, а мы с Ладушкой – на практику. Первая самостоятельная практика у нас, потому что основной школьный цикл закончили. Впереди углубленный и специальный, так что шесть циклов еще у нас школа, не меньше, а вот сейчас обзорная практика – на звездном разведчике пойдем. Лада у меня эмпат сильный, а я интуит, это у меня от мамы. И вдвоем нам очень комфортно.
Мой дар меня ведет правильным путем, тем более что ошибиться сложно: наш корабль рядом с маминым стоит, ну и еще некоторое количество кораблей теснятся вокруг. Главная База Флота – огромная станция, на орбите Гармонии болтается, мама же идет на своем «Марсе» в сопровождении «Юпитера» – потому что мало ли что, вдруг десант понадобится? Несмотря на то, что экспедиция у нее необыкновенная, я за нее спокоен – не отпустили бы ее, если бы беду чувствовали.
– Наш орбитальный, – киваю я Ладе на отобус с яркой синей полосой.
– Точно, – улыбается она, прижимаясь ко мне. – Иногда боязно, но с тобой ничего не страшно.
Это моя хорошая еще иногда людей пугается, сильно ее в детстве напугали. Правда, деда обещает: все наладится и о плохом думать не надо. Ну, понадеемся, потому что, если нет, надо будет уже серьезно думать с докторами. Не должна Ладушка уже пугаться, но иногда накатывает на нее совершенно неожиданно, вот как сейчас. Я успокаиваю ее, проходя в отобус, и усаживаю любимую у окна.
Несмотря на то, что нам по двенадцать, она моя любимая, и я ее. У нас просто так получилось, поэтому взрослые и не возражают, а мне важно, чтобы Лада улыбалась, вот и все. Деда говорит, и не такое на свете бывает, так что много размышлять не надо, а надо нам думать об учебе, играх и друг о друге. Вот когда вырастем, тогда и решим – игра это или нет.
Отобус медленно поднимается на орбиту, я уже и хорошо знакомый мне «Марс» вижу, а рядом с ним, кажется, еще один такой же, по крайней мере, обводы очень похожи. Любопытно будет изнутри сравнить, конечно, но пока у меня Лада, которой грустится. Почему любимой может быть грустно, я знаю, мне мама все объяснила. Регулирующий прибор начнет работу после первого раза, точнее, во время его, поэтому, вероятно, неделька до этого будет не очень веселой. Так что я, как мне кажется, готов.
На причальной платформе людей множество – легко можно потеряться, поэтому я доверяюсь своему дару, двигаясь с Ладой сквозь это море. Нам на другой конец порта нужно, где причальные галереи больших кораблей располагаются. Моя милая зажмуривается, отчего веду ее я, что для меня вполне привычно – слишком много людей, так бывает.
Надо будет после практики мою хорошую еще раз врачам показать на всякий случай, а то от таких стрессов сердечко расстроиться может, а это нам совсем не надо. Вот и галерея, кстати. Лада, что характерно, идет с закрытыми глазами, мне глазеть по сторонам тоже некогда, а ведет меня никогда не ошибающееся чувство правильности. Странно, правда, что в галерее никого нет, при этом шлюз раскрывается, и я с коммуникатора отправляю уведомление о прибытии на практику.
– Уважаемый разум, – обращаюсь я к интеллекту корабля. – Не подскажете, где наша каюта, а то Ладушке от обилия людей нехорошо.
– Следуйте за указателем, – отвечает мне разум корабля, на котором нам практику проходить.
Указатель – это огонек, под ногами светящийся, он нас и ведет в сторону каюты. Сейчас я Ладушку уложу, она поспит и успокоится. Такое бывает, нервничать по этому поводу не надо, ничего плохого с нами случиться не может, потому что мы дети. Даже потеряться толком не сможем – Человечество за этим тщательно следит.
Мне все вокруг кажется очень знакомым. Неужели прямо так сильно похожи корабли? Вот и каюта наша. Опять странно – нет никого в коридорах, как будто ночь у нас или все заняты. Это непривычно, на самом деле, обычно на исследовательских звездолетах много праздношатающегося народа, это только на военных все тихо и спокойно, особенно перед стартом.
– Сейчас полежишь немного, в себя придешь, хорошо? – интересуюсь я у милой, она на это неуверенно кивает.
– Как скажешь, – негромко отвечает Лада, вот только странно она себя ведет сегодня. С другой стороны, мы впервые так далеко от дома на долгий срок улетаем, так что всякое может быть.
– Включить экран, – командую я, ибо управление у нас, скорее всего, пока только голосовое. Сейчас в себя придем, и я настрою правильно коммуникаторы в корабельную сеть.
На экране наша Гармония – безумно красивая планета, на которой нас ждут наши близкие. Практика пролетит очень быстро, мы и заметить не успеем, именно об этом я Ладе и говорю, успокаивая мою девочку. Она в ответ прикрывает глаза, улыбаясь мне, отчего на душе очень тепло становится.
– Уважаемый разум, как вас правильно называть? – интересуюсь я у интеллекта корабля. Насколько я знаю, у исследователя он себя пока не осознал, но это не отменяет вежливости по отношению к квазиживому, ведь мы разумные существа.
– По названию корабля – «Марс», – отвечает мне разум звездолета, и мне сразу же становится нехорошо от таких новостей. Я даже вскакиваю, чтобы поспешить на выход, но, судя по экрану, поздно.
– Ой, мамочки… – негромко вскрикивает Ладушка, и я ее вполне понимаю.
Выходит, мы перепутали звездолеты, но тут есть, как деда говорит, «нюанс» – меня вел мой дар. Значит, это должно что-то значить. Доверять своим дарам нас учат, и учат очень серьезно, поэтому подумать мне есть о чем. Самый главный вопрос – сдаваться или нет?
– Как ты, милая? – спрашиваю я Ладушку, прижавшуюся сейчас ко мне.
– Не хочу признаваться, – признается она мне. – Может быть…
– Не хочешь – не будем, – я глажу ее по голове, а она обнимает меня поперек корпуса и замирает.
Мне и самому не хочется признаваться: ведь если это дар, значит, так и должно все быть. Пытаюсь, как в школе учили, представить, что вот прямо сейчас иду к маме, признаваться. Ощущение такое, как будто в стену втыкаюсь, значит, нельзя пока. Хорошо, а если попытаться связаться? Тоже ощущение стены, что означает – такое действие неправильно, а почему?
Что сделает мама, едва только нас увидит? Скорее всего, отправит обратно на малом корабле. Это логично, но, видимо, именно это и неправильно. Значит, пока разберется, пока одно, пока другое, будет потеряно время. Так, представлю-ка я, что звездолет из-за нас прибывает позже…
– Не надо! – хнычет все моментально почувствовавшая Лада. – Не делай так!
Она у меня эмпат, значит, все ощущает сама, я и сообразить не успеваю. То есть мой дар тоже против. Буду сидеть тихо и спокойно, пока не наступит… Думаю, мой дар мне подскажет, когда наступит срок.
Мария
Что-то у меня на душе неспокойно, хотя вроде бы все в порядке. Мы находимся в скольжении, направляясь к зоне Испытания. В саму зону входить точно не будем, а вот посмотреть, куда денется капсула, надо. Заодно и подберем детей, раз уж капсула детская. Интересно, зачем делать изолировано именно детские капсулы? Впрочем, вопрос сейчас в другом – как организовать поиск.
– Альеор, – обращаюсь я к нашему, да и к моему, другу. – А известно, что это был за корабль, и откуда информация, что капсула детская?
– Я думал, ты никогда не спросишь, – совсем по-человечески отвечает он мне. – О том, что в капсуле незрелые ростки, стало известно само по себе, так бывает в поле Испытания, поэтому мы не можем сказать, что это был за корабль – слишком быстро все произошло.
– То есть не капсула детская, а дети на борту, – понимаю я, ибо это меняет мое представление о цели. – В любом случае сначала погружение тут, а потом уже переход в альтернативу.
– Согласен, – кивает Альеор, прянув в задумчивости ушами. – Очень правильная мысль. Будем надеяться, что капсула не была уничтожена…
Я знаю, о чем он думает. Мы тоже этот вариант рассматривали, так что будем внимательными. Нам-то поле Испытания не угрожает – мы разумные существа, в чем я совершенно уверена, а вот кому другому, особенно диким расам… Ладно, потом подумаю.
– Марс, чем практиканты заняты? – интересуюсь я у разума корабля.
– Практиканты находятся в отведенной им каюте, – отвечает мне «Марс».
Отчего-то чудится мне некоторая недосказанность в его ответе, но я гоню от себя эту мысль. Что может быть странного в двоих практикантах Академии Флота? А то, что они в каюте сидят, даже хорошо – сейчас точно не до них будет. Сначала у нас скольжение, хоть и не так далеко.
Я же раздумываю о другом: «потеряшки» наши. За время существования Человечества было потеряно немало звездолетов, так что провалиться в альтернативу они могли, вопрос только в том, как их искать. Ну и в единственном известном нам альтернативном мире люди себя сильно так себе показали, то есть надо будет искать точки соприкосновения, не допуская боевого контакта. Та еще задача, на самом деле, но мы наверняка справимся. Дедушка в таких случаях говорит: «Не боги горшки обжигают».
Мысли возвращаются к услышанному от родителей. Интересно, почему я могу прибить Ваську? Скорее всего, он что-то натворит, вопрос только, что? Хоть и не верится мне в это, ведь с ним рядом Ладушка, а ей не очень хорошо должно быть. Во-первых, она у нас пугливая, травмы раннего детства нет-нет, а сказываются, во-вторых, вскорости, согласно коммуникатору, у нее наступит то, что доктора зовут «менархе», то есть Ваське должно быть сильно не до проказ. Но почему тогда такое ощущение странное?
Интуиты не могут чувствовать что-либо в отношении себя или своей семьи, это папа еще когда доказал, а возвратных у нас здесь, по-моему, нет. Вася у меня имеет обе направленности дара, из-за чего, кстати, собираются ввести специальный термин – «абсолютный интуит», но пока не вводят, так что просто учитываем.
– Выход, – предупреждает меня «Марс», и в тот же момент исчезает плазменный колодец, заменившись нормальной звездной картиной.
– Телескоп, – так же лаконично командую я, чтобы рассмотреть ту самую зону, где, по мнению Альеора, проходит некое Испытание.
Загорается специальный экран, позволяя рассмотреть ничем не примечательную картину. Звезды сверкают, ближайшая звездная система чуть ли не в парсеке, так что просто пустое пространство, ограниченное навигационными буями. Они не наши, но сигнал вполне понятен: навигация запрещена. Наши тут уже тоже есть, естественно, чтобы избежать случайностей.
– Марс, – снова обращаюсь я к разуму нашего звездолета. – Как думаешь, откуда мог идти звездолет, не отреагировавший на буи?
Спустя мгновение на экране появляется пунктирная линия. Присмотревшись, я понимаю – квазиживой прав, при таком пролете два буя могут заглушить друг друга, только получается тогда, что полет был неуправляемым. Либо звездолет терпел бедствие, во что я верю не слишком, либо загадки множатся.
Буду считать, что множатся у нас загадки, потому что не очень я понимаю, что именно происходит. Но надо начинать работу. Действовать мы будем по инструкции, ибо они писаны кровью, и не хотелось бы, чтобы нашей. Весь флот – это традиции и инструкции, нарушать которые не очень хорошо. Даже учитывая, что, спасая сестер, папа их нарушил, а брат вообще проигнорировал в аналогичном случае, я все же постараюсь соблюсти, ибо мало ли что.
– «Юпитеру» занять позицию за «Марсом» вне створа двигателя погружения, – звучит со стороны командира звездолета. – Приготовиться к маневру.
– Группе Контакта готовность, – добавляю я со своей стороны. – Практикантам рекомендовано не покидать каюту.
– Навигационным буям сигнал: навигация запрещена, – добавляет вахтенный начальник.
Начинается вполне привычная работа, при этом поднимаются щиты, подключаются и системы маскировки, потому что случаи, как папа говорит, бывают разные, а рисковать не хочет совсем никто. Да и не нужен нам глупый риск, чай, не Вторая Эпоха на дворе, а уже Пятая. Живет и развивается Человечество…
– Приготовиться к погружению, – спокойно отдаю команду я, как начальница экспедиции.
Разумеется, мы знаем уже, почему папин корабль так побился при «всплытии». Все меры были приняты незамедлительно, двигатели усилены, потому нам то же самое уже не грозит, если следовать инструкции, а именно ей я сейчас и следую. Загораются синие огни изоляции темпорального поля, зелень экрана указывает на безопасность маневра и окружающей среды, медленно гаснут звезды: при погружении во времени они не видны – такова особенность этого типа движения.
– Начато погружение, – отзывается офицер навигации, который сейчас за движение и отвечает. – Процесс нормальный, флуктуаций нет.
– Очень хорошо, – киваю я, зная, что погрузиться мы должны так, чтобы оказаться в Пространстве до появления загадочного звездолета. – Ира, в рубку подойди, пожалуйста, – действуя по наитию, зову я главу наших эмпатов.
Чует мое сердце – эмпаты мне сейчас очень сильно понадобятся, а раз ощущение такое сильное, то это совершенно точно активировался дар. Вот чем-чем, а сигналами дара манкировать нельзя, нам всем это в свое время хорошо объяснили.
Ну что же, сейчас мы посмотрим, с чего вдруг такие реакции…
Малыши
Меняется все неожиданно. Сначала я слышу чей-то плач, но неизбежной расплаты за ним не следует, как будто надзиратели решили заставить нас помучиться от невозможности помочь малышу или малышке. Жестокие игры надзирателей становятся все более страшными. Я прижимаю к себе мою Си, надеясь только на то, что с нами они играть не будут. Малышка моя испугана, кажется, постоянно, но пока прижата ко мне, страх ее не такой большой.
В какой-то момент плач становится тише, но полностью не исчезает, что дарит надежду – малыш жив. По голосу я не могу определить, малыш это или малышка, но просто надеюсь… Видимо, Хи-аш погибла, такое бывает, я знаю. Может быть, ребенок сможет найти питальник самостоятельно. Я бы очень хотела помочь ему, но даже и не вижу малыша, поэтому ничего сделать не могу.
– Мама, а почему вокруг нас вот это? – спрашивает меня Си, заставляя вздохнуть. Сейчас мне придется рассказать моей маленькой, что мы навсегда в тюрьме.
– Все, что ты видишь вокруг нас, – начинаю я свой рассказ, – это тюрьма, но она и наш дом. Это решетки, – показываю я, – не дающие нам убежать. А есть еще жуткие существа – надзиратели. Они похожи на нас, но намного выше и страшнее.
Вот теперь я рассказываю малышке, почему надо сразу прятаться за мамой, едва только увидит надзирателя. Она слушает меня жадно, все-все сразу запоминая, как и я когда-то слушала свою Хи-аш. И я точно так же прижимаю к себе малышку, показывая ей, что мама защитит. И моя… доченька очень хорошо понимает это. Кажется, я не должна знать таких слов: «сын», «дочь», но генетическая память показывает мне, что тюрьма была не всегда. А раз она была не всегда, то возможно и освобождение. Только каким оно будет?
Иногда я мечтаю о том, как, нажав Большую Синюю Кнопку, я оказываюсь в сказке, ну или в легенде, чтобы навсегда быть счастливой. В этой сказке много пищи, травы и даже твердая еда есть, сохранившаяся только в памяти. И я рассказываю моей маленькой о той самой волшебной стране, где нет решеток и надзирателей.
– И никто не хочет делать больно, – продолжаю я, кажется, даже копируя интонации моей Хи-аш. – Никого не радуют слезы, а дети там самые важные. Самые-самые!
– А как мы туда попадем? – сразу же интересуется Си.
– Для того, чтобы попасть в сказочную страну, – прямо на ушко говорю я ей, – надо нажать Большую Синюю Кнопку!
– А где она? – удивляется моя малышка.
Ох, доченька, если бы я знала. Но я просто верю: однажды наступит час, падут решетки, и мы сможем найти ее. А пока мы смеем только надеяться. И жить, конечно, чтобы не радовать надзирателей предсмертными муками. Кстати о надзирателях… Как-то давно слишком их нет, как будто в Космос улетели. Это, конечно, мечты, потому что такого случиться не может, ну а вдруг? Вдруг нам всем повезет?
Очень хочется, чтобы повезло, конечно, но… Я знаю, что чудес не бывает. И никаких Высших тоже, хотя моя Хи-аш очень хорошо описала тех, кто нас должен защищать. Но мы в тюрьме, а здесь никакой защиты и близко нет. Наверное, Высшие только для тех есть, кто на свободе? Не знаю… Все-таки, куда исчезли надзиратели?
Я подхожу поближе к решетке, осторожно касаясь ее. Раньше от этого простого движения становилось больно. Не сильно, но тем не менее, а теперь нет. Я хватаюсь за нее всей рукой – боли нет, а еще мне кажется, что решетка чуть-чуть поддается под пальцами. Оглядевшись по сторонам, я никого не вижу, поэтому берусь за нее обеими руками, начав раскачивать. Мне кажется, у меня что-то получается, хоть совершенно не верится в подобное чудо. Что это значит, я не понимаю, очень надеясь на сказку…
– Завтра все заключенные отправятся в путь! – громко, почти оглушая меня, доносится из-под потолка.
Первая моя реакция – паника, ведь я отлично понимаю, что это означает. Озвученный срок для меня не значит ничего, ведь что такое «завтра», я представляю себе с трудом, но вот что именно с нами собрались делать, я осознаю даже очень хорошо. Совсем скоро нас выкинут в Космос… Малышка Си погибнет! Я тоже, но она важнее, и потому я яростно начинаю расшатывать решетку.
– Мамочка, что ты делаешь? – спрашивает меня Си, приблизившись к решетке, которую я качаю обеими руками.
– Нас решили убить, – объясняю я ребенку. – Я хочу сломать здесь все и убежать, чтобы тебя спасти.
– Я тебе помогу! – и малышка с разбега кидается на железные прутья.
– Помощница моя, – улыбаюсь я, не забыв ее погладить.
«В путь» в тюрьме может значить только одно, потому я и не сомневаюсь, все яростнее раскачивая прут клетки. И тут что-то негромко хрустит. Обрадованная, я налегаю всем весом, и в следующий момент железяка падает в проход промеж клеток. В первое мгновение я даже не понимаю, что произошло, замерев в ступоре, но затем подхватываю Си, чтобы протиснуться в появившуюся дырку.
Теперь надо выйти за пределы блока, ведь где-то там есть Большая Синяя Кнопка! И я спешу вперед, хотя двигаться очень тяжело, почти невозможно, но у меня получается. Уже и конец коридора виден, только и там решетка. Впрочем, сейчас это меня не останавливает – ее можно сломать, и я сломаю ее, защищая Си. Интересно, сколько еще таких решеток встретится на моем пути к свободе?
На новую решетку я буквально бросаюсь. Что-то опять хрустит, и она просто падает в коридор между клетками. Обрадовавшись этому, я подхватываю Си, убегая дальше, хотя скорее уползая, ведь клетка была совсем маленькой и ходить я почти разучилась бы, если бы не упражнения, которым меня учила Хи-аш. И вот теперь я довольно быстро, по-моему, двигаюсь в сторону следующей преграды. Я уже почти верю, что спасение есть, но при это меня удивляет пустота в клетках, как будто мы с Си остались одни. Может ли так быть?
Нет, я слышу еще тихий плач, почти хрип неизвестного малыша и, не отдавая себе отчета, сворачиваю в его сторону. Пусть я рискую нашей жизнью, ведь надзиратели могут появиться в любой момент, но я не могу оставить ребенка одного. Просто не могу, и все. И не оставлю никогда, потому что только так правильно.
Вот и клетка, которую мне тоже нужно сломать, потому что внутри умирает малышка. Я вижу, что это девочка, причем уже почти без сил, и что если я ничего не сделаю – она умрет. Именно поэтому я ломаю с трудом поддающуюся клетку. Здесь решетка крепче, чем в других местах, намного крепче. Но я смогу, я справлюсь, просто обязательно, ведь иначе не может быть.
И вот, когда я почти отчаиваюсь, соседний с выламываемым прут вдруг с хрустом выпадает мне прямо на ногу. Это очень больно, но плакать я буду потом, а сейчас надо подхватить малышку, чтобы как можно скорее найти ту самую Кнопку, если она существует… ну пусть она существует!
***
Си обнимает свою сестренку, ничуть не возражая против ее присутствия. Я называю малышку Хи, что значит «выжившая», при этом она безусловно принимает меня, что значит – своей Хи-аш у нее не было. Как только выжила маленькая… Она младше Си, даже не разговаривает совсем, хотя если она совсем без Хи-аш, то генетическая память могла не активироваться. Наверное, для памяти нужна Хи-аш.
Блок клеток заканчивается совершенно неожиданно. Вот только что лежали в обрамлении желтоватого железа пустые пространства, и в следующий момент – вереница коридоров. Я вспоминаю описанное моей Хи-аш, осознавая: времени у нас очень мало, поэтому надо искать тот самый коридор с Большой Синей Кнопкой. При этом…
В клетках действительно никого нет. Мои малышки и я сама – единственные в блоке клеток. Значит… Всех остальных убили? Или надзиратели придумали какую-то другую игру? Могли же они другую игру придумать? Я не знаю, ощущая себя так, как будто я одна в этих бесконечных коридорах тюрьмы.
Поесть здесь негде, а вот поильники в каждом коридоре есть. Вода в них так себе на вкус, но малышкам она просто нужна, да и я плохо переношу, когда попить нечего. При этом мне кажется, что это не совсем поильники… впрочем, какая разница? Главное же напоить малышек, а все остальное неважно.
Все коридоры серые, гулкие и пустынные. Они заканчиваются стенкой, даря понимание – мы в ловушке. Здесь никого нет, а мы с малышками или вернемся в тюремный блок, или погибнем от голода. Может быть, эта игра надзирателей должна показать нам, что спасения нет?
И вот в следующем, уже привычном своей серостью коридоре, я вижу ее. Подсвеченная колдовским огнем, она находится высоко, так что я едва дотягиваюсь. Задумываюсь на мгновение даже о том, стоит ли нажимать, но тут откуда-то со стороны блока клеток доносится очень зловещий скрежет. Он пугает, даже слишком, поэтому я, зажмурившись, вжимаю кнопку, а затем, подхватив поудобнее вцепившихся друг в друга Си и Хи, делаю шаг вперед. Прямо передо мной открывается дверь, за которой что-то мигает, но выхода у меня нет, поэтому я прыгаю вперед.
В этот самый момент доченьки взвизгивают, а по коридору будто волна проходит – всё на мгновение становится нереальным, а затем – очень ярким. Я даже и не вижу ничего в первый момент, прижавшись к стене. Коридор, в котором я нахожусь, залит светом, поэтому цвет стен я не могу разобрать, малышки мои попискивают от страха, а из яркого света, кажется, надвигается что-то очень жуткое.
Оно движется неспешно, и я закрываю глаза, изо всех сил надеясь на то, что нас не заметят. Мои надежды, разумеется, тщетны: я слышу чей-то переливчатый голос, осознавая – нас обнаружили, и что теперь будет, неизвестно. Очень страшно думать о будущем, да и ожидать боли, но малышек я, разумеется, прикрываю собой, стараясь защитить.
Мелодичный, какой-то переливчатый голос обретает вопросительные интонации, а я уже прощаюсь с жизнью, не понимая, что меня ждет. И тут что-то легко-легко касается меня, отчего глаза раскрываются полностью, давая мне возможность рассмотреть испугавших меня. Я пытаюсь увидеть их сквозь невозможное сияние, но тут что-то случается, и яркий, режущий глаза свет гаснет, заставив меня облегченно вздохнуть.
Передо мной двое, они на первый взгляд не похожи на надсмотрщиков, или похожи, но не сильно. И еще они пытаются со мной говорить, но я не понимаю их. Двое высоких, но каких-то необычных существ – самец и самочка, при этом кажется, они к разным породам принадлежат. Самочка задумывается, а потом показывает на себя, произнося сразу не понятый мною набор звуков. Сообразить, что она представилась, можно, но я просто не запоминаю этот набор звуков.
Однако самочка не отчаивается, она поводит своими ушками, показывая мне отсутствие страха, и повторяет раз за разом. Наконец у меня получается запомнить, отчего она оскаливается, что в первое мгновение пугает, но я не чувствую ее желания ударить, поэтому успокаиваюсь. Мне кажется, она не хочет плохо сделать, хотя, как такое возможно, я не знаю.
– Ша-а, – легко повторяет она за мной, а потом что-то говорит своему самцу.
Я откуда-то знаю, что этот самец – именно ее, вот как малышки мои, так и он ее. И он сначала не соглашается, покачивая головой, а потом куда-то уходит, но сердитости я не чувствую, значит, он просто так не соглашался и сейчас вернется. Очень интересно на такую брачную игру смотреть, хотя я не знаю, откуда мне известны слова «брачная игра». Наверное, это генетическая память.
Так вот, самец достает ребристый такой предмет, который тоже не страшный ни капельки. Хи и Си при этом тихо-тихо сидят, даже и не думая пугаться. Это, наверное, потому что я не пугаюсь. Оглядевшись по сторонам, вижу, что коридор совсем непохожим стал на тот, в котором Кнопка обнаружилась, и это что-то должно значить. А вдруг мы уже в сказке? Может же такое быть?
– Ты понимать эта речь? – спрашивает меня этот самый предмет, заставляя удивиться.
– Понимаю, – подтверждаю я. – А что это такое?
– Универсальный толкователь речь, – отвечает он мне. – Теперь мы понимание. Надо быть много слов.
Ой, он хочет, чтобы я больше говорила, чтобы лучше меня понимать. Как-то так я представляю сказанное мне, поэтому делаю жест послушания и начинаю рассказывать о нас. Почему-то мне кажется, что эти необычные самец и самка меня поймут. Интересно, откуда я знаю, что она самка, ведь в нужном месте они выглядят одинаково, как надсмотрщики? Впрочем, я решаю подумать об этом позже, а сейчас просто рассказать нашу историю, тем более что Си пора уже кормить, а Хи хотя бы напоить. Моим маленьким не очень комфортно и уже голодно, поэтому они поскуливают.
– Маленькие страх? – спрашивает меня этот предмет.
– Нет, – отвечаю я. – Пить, есть надо, им пора уже.
И тут самец и самочка начинают что-то делать и снова издают странные звуки, очень мелодичные, при этом мне кажется, что отвечает сам коридор, но, наверное, мне это только чудится.
– Мы кормить, – говорит ребристый предмет. – Идти.
Они зовут меня с собой, при этом как-то странно реагируют. У меня вдруг возникает ощущение, что малышки для этих двоих важнее всего. Ну… если мы в сказке, то, наверное, оно так и есть?
Потеряшки
Мария
Судя по всему, выходим мы правильно, что Витя мне подтверждает. Теперь необходимо занять позицию наблюдения, присматривая за просчитанным курсом. Что-то очень меня беспокоит, какое-то странное предчувствие, поэтому я оглядываюсь на друзей. Альеор ободряюще кивает, я же сосредотачиваюсь, анализируя свои ощущения.
– Беспокоит что, Мария Сергевна? – спокойно интересуется командир «Марса».
– Предчувствие странное, – отвечаю ему, все еще пытаясь проанализировать.
– Что это? – удивленно восклицает Альеор, вглядываясь в экран.
В пространстве промеж помаргивающих красным буев появляется белесая дымка. Она приобретает сначала контуры разумного, воздевшего руки вверх, а затем начинает заполнять пространство. Я с трудом давлю желание скомандовать «полный назад», ибо продиктовано оно непонятно откуда взявшимся страхом, а вот дар категорически против такой команды.
– Что, Альеор? – интересуюсь я, внимательно глядя на друга.
– Это флуктуация Испытания, – информирует он меня. – Но она появилась слишком рано, как будто… – тут он задумывается, а я не мешаю.
– Фиксируется приближение крупного тела, – сообщает нам всем разум корабля. – Отраженный сигнал приближается со скоростью ноль-девять.
Субсветовая скорость, значит. Единица у «Марса» – это скорость света, сделано это по традиции, а традиции – основа Флота. Весь Флот на них стоит и инструкциями погоняет. Впрочем, я отвлеклась. К нам приближается на субсветовой скорости что-то массивное, при этом, судя по всему, идет по прямой. Буи активируются, посылая сигнал, я же настораживаюсь, и в этот самый момент мы видим объект на экранах.
Первая ассоциация, возникающая при взгляде на неизвестный пока корабль, – древний кирпич. Выглядит именно так, при этом поверхность изрыта меткими попаданиями метеоритов или чем-то подобным. Чужой звездолет не излучает, на буи не реагирует и кажется неуправляемым. Летит он, игнорируя любые правила навигации, явно собираясь воткнуться в дымку флуктуации.
Едва лишь коснувшись белесого тумана, «кирпич» принимается выбрасывать из себя что-то, при этом я не сразу догадываюсь, что именно, а командир «Марса» уже в работе, ибо из неизвестного корабля вылетают тела. Шансов на то, что хоть кого-то удастся спасти, нет, но просто висеть и смотреть мы не можем.
– Спасательная операция! – командует он. – Собрать тела, попытаться ревитализировать.
– Вы это умеете? – удивляется У-ан, колыхнув в удивлении щупальцами внутри своего скафандра.
– В принципе, да, – вздыхаю я. – Но тут шансы очень малы, исчезающие просто. Мы просто не можем ничего не делать.
– Наблюдаю отстрел малых кораблей, – сообщает нам «Марс».
– Сканирование! – приказываю я, потому что инструкции пишут кровью, а это могут быть и брандеры, и вообще что угодно.
– Прогноз по телам негативный, – слышится голос главы спасателей. – Существа были убиты задолго до попадания в Пространство.
– Взрослые существа? – спрашиваю я, помня о детской капсуле.
– Спасательные капсулы пусты, – прерывает меня «Марс». – Вынужден…
Голос его на мгновение прерывается, а вот экран демонстрирует нам ребенка. Девочка лет восьми, очень на Аленку строением тела похожая, то есть кошачьи ушки, строение носа, черты лица. Есть и отличие – руки устроены чуть иначе, имеются когти…
– Развитие тела соответствует десяти годам человеческого ребенка, – не дожидаясь вопроса, сообщает Вэйгу, разум медицинского отсека.
– То есть дети… – вздыхаю я, понимая, что даже погрузиться глубже мы не сможем.
– Мы задели флуктуацию, – друг обращает мое внимание на этот факт. – Возможны разные…. Случаи.
– Что ты имеешь в виду? – не понимаю я.
– Мы вошли в Испытание, – произносит Альеор. – Значит, стали частью его. А испытывается именно разумность, значит, на корабле может произойти что-то, что поставит, как вы говорите, знак вопроса.
– Боевая тревога, – немедленно реагирует наш командир. – Обо всех сложных случаях или находках сообщать незамедлительно!
– Принято, – отвечает мне Виктор, слушая доклады различных служб.
Я чувствую – уже что-то произошло, но доклада об этом нет. Возможно, просто не заметили… Наверное, надо будет опросить каждую службу в отдельности. Кстати…
– Витя, а что делают практиканты? – интересуюсь я.
Командир «Марса» кивает мне в ответ, показывая, что мой вопрос был услышан, но пока не отвечает – идет по списку служб. Мотива нарушать инструкцию у него просто нет, поэтому он только учитывает необходимость опросить поподробнее своих гостей.
– «Марс», – обращаюсь я к разуму звездолета, – перечисли все запросы к тебе за последний час, кроме рабочих.
– Запросов не поступало, – отвечает мне «Марс». – За последний час ко мне обращались технические службы и группа Контакта с запросом универсального переводчика.
Стоп! Универсальный переводчик нужен при контакте, но у нас-то контакта точно не было. Есть вероятность, конечно, что мальчики и девочки о чем-то поспорили, но маленькая – мы не играть выдвинулись, так что, на мой взгляд, надо уточнить.
– «Марс», с каким обоснованием и кто именно запросил? – интересуюсь я у разума звездолета.
– Обоснование: поиск взаимопонимания, – огорашивает меня «Марс». – Запросил Василий Винокуров.
Вот тут моя челюсть просто отваливается. Вспоминаются и папины слова, и мое предчувствие, и… Но как Вася оказался тут? Как это могло получиться и где сейчас Лада? Они же поодиночке не встречаются! Неужели сын – часть испытания? В рубке сейчас тишина просто абсолютная, но меня уже ведет мой дар.
– «Марс»! Приоритет решений Василия Винокурова, кроме покидания корабля, – приказываю я, потому что доверяю сыну, а если он часть испытания, то быть в результате может что угодно. А выловленные нами трупы – в основном дети, так что… ну и кажется мне – так правильно.
– Приоритет подтвержден, – отвечает мне корабельный разум. – Второй радиальный полностью запрещен к посещению.
– Вот как… – я чуть дар речи не теряю.
Пожалуй, это можно считать фактом – сынуля кого-то встретил, при этом, возможно, это боящийся взрослых ребенок. Может быть, и не один, именно поэтому Вася опасается звать на помощь. И я сдерживаю свое волнение.
Когда-то очень давно двое взрослых людей показали нам с сестрами, каким должен быть папа, какой – мама. Поэтому я доверяю сыну, надеясь на то, что он не навредит неизвестному. Я, разумеется, не стану аргументировать тем, что «взрослые знают лучше», у нас это неприемлемо. А вот дети – они превыше всего. Им надо верить, как и они верят нам. Так что остается только ждать.
Василий
Как-то быстро все происходит, я и сообразить не успеваю. «Марс» по какой-то причине не выдает нас, будто даже игнорируя наше существование, чего быть не может даже теоретически – мы дети. Значит, тут есть какая-то тайна или же… Или мама предусмотрела? Но долго раздумывать у меня не получается – звучит сигнал боевой тревоги.
– Объявлена спасательная операция, – сообщает нам «Марс».
– Пойдем, – вдруг говорит мне Ладушка моя. – Я чувствую, нам надо.
– Надо, тогда пойдем, – улыбаюсь я, думая о том, что милая вполне могла раскрыть в себе еще один дар, учитывая ее сохранившиеся страхи.
– Ты самый лучший… – шепчет мое солнышко, и я, разумеется, обнимаю ее.
Штормит ее, конечно, но я знал, что так будет, поэтому и не волнуюсь слишком сильно. Сейчас моей милой надо побольше тепла и заботы, поэтому мы всегда вместе. Впрочем, мы и так почти всегда вместе, почти с самого начала, потому что Ладушка у меня чудо просто.
Мы выходим в радиальный коридор, идущий вдоль дверей в служебные помещения. Освещен он сине-белыми лампами, что нас обоих не беспокоит, хотя с желтым светом мне комфортнее. Стены тут темно-зеленые, как и везде на военном звездолете, поэтому взгляд на них не останавливается.
Я обнимаю прижавшуюся к моему плечу Ладу, поглаживая ее по руке, а сам размышляю о все том же – сдаваться или нет? Раз у нас спасательная операция, то и мы на что-то сгодимся, обратно точно не пошлют, так что уже вроде бы и можно, но… Что-то не дает мне это сделать, какое-то внутреннее ощущение.
И вот тут Ладушка моя вдруг тихо вскрикивает, останавливая меня. Я разворачиваю ее к себе, быстро ощупав, но милая моя на это не реагирует – она всхлипывает, показывая рукой куда-то мне за спину. Я оборачиваюсь и вижу… Сначала даже не соображаю, что именно, потому что голова не готова принять эту картину.
– «Марс»! – тоненьким голосом зовет Лада. – Измени спектр света на желтый и притуши его в три раза.
Ответа не следует, но на коридор опускается полумрак, а я замечаю – наши… хм… гости медленно открывают глаза. Я вижу детей младше нас. Они отличаются от нас, но это точно дети, только почему-то совсем неодетые. Девочка постарше, похожая на Аленку и ее сестер из-за ушек, держит в зубах и частично руками двоих детей помладше. Наш свет ее ослепил, наверное…
– Привет! – улыбаюсь я ей, не показывая зубов, как мама учила, а неизвестная девочка в ответ только жалобно скулит.
– Она их мама-кошка, – произносит Ладушка. – И еще она нас не понимает. – Она тыкает в себя пальцем: – Лада!
Мама-кошка? Очень странно мне именно такое наименование, но не доверять мнению Лады я просто не умею. А она пытается научить неодетую девочку с двумя малышками звучанию ее имени. У Лады сразу не выходит, но взамен мы узнаем, что старшую девочку зовут Ша-а, при этом она нас не боится вроде бы, потому что мы не похожи на ее врагов.
– Мы похожи, на самом-то деле, – вздыхает Ладушка, – особенно ты, но мы дети и для нее нестрашные, понимаешь?
– Понимаю, – киваю я, задумавшись на мгновение. – Я принесу переводчик.
– Спасибо, Васенька, – произносит моя милая, пытаясь наладить общение с… будущими друзьями?
Я двигаюсь в каюту, пытаясь вспомнить, надо ли универсальный переводчик запрашивать или он просто есть в каютах. Вспомнить не получается, поэтому я переадресую вопрос «Марсу».
– Запрошенный прибор ожидает в каюте, – отвечает мне разум корабля.
– Спасибо! – радостно благодарю я его, затем задумавшись о словах Лады. – Пожалуйста, закрой второй радиальный, чтобы наших гостей не напугать. Для них люди очень страшными могут быть.
– Принято, – слышу я, поэтому спешу в каюту.
Гости и правда на кошек похожи, хотя, по-моему, тело у них вполне человеческое, только окраска разная. Старшая девочка от плеч до коленей примерно покрыта черными полосами, идущими то чаще, то реже, а младшие имеют ровный окрас, насколько я успел заметить. Надо, наверное, сдаваться и звать на помощь взрослых, но вот как это сделать, если они страшными могут быть?
– Подтвержден приоритет распоряжений Василия Винокурова, – сообщает «Марс», заставив удивиться так, что куб переводчика я беру, находясь уже в глубоких раздумьях.
Получается, разум корабля о нас рассказал и мама показывает мне тем самым свое доверие? А я? Ой, стыдно-то как… Выходит же, что я маме не доверяю! Неудержимо буквально заплакать хочется, но я держусь, потому что она всегда говорила: «Сначала дело». Поэтому я возвращаюсь к Ладе уже с переводчиком в руках.
– Мама знает, что мы тут, – отвечаю я на невысказанный вопрос.
– Не расстраивайся, – просит меня Ладушка. – Сначала дети… Ну… Еще… – и тут до меня доходит, на что она намекает.
– Марс! Трансляцию отсюда в рубку! – приказываю я, проверяя тем самым, насколько широки мои полномочия.
– Трансляция включена, – отвечает мне разум звездолета. – Молодец, хорошее решение.
И я улыбаюсь от похвалы, потому что «Марс» – это взрослый, опытный квазиживой, и похвала его стоит очень дорого. Ну, мне так кажется. Ладушка моя кивает, значит, тоже считает, что все сделано правильно. Ее мнение и одобрение мне тоже очень важно, как и ей мое. Так что теперь можно выдохнуть и договариваться.
– Ты понимаешь меня? – интересуюсь я после первичной настройки прибора.
– Понимание положительно, – отвечает мне он, интерпретировав ее шипение с примуркиванием. – Что этот предмет?
– Это универсальный переводчик, – я с трудом, но понимаю, что она сказать хочет. – Мы теперь поймем друг друга, только ему нужно больше слов.
Ша-а на мгновение ложится на пол, а потом начинает свой рассказ. Переводчику явно не хватает слов, но даже то, на что хватает… Выходит у меня, что девочка считает себя мамой малышек, потому что ее маму уже убили. При этом их держат в клетках страшные существа, делают больно и выкидывают в Пространство. Даже представить такое сложно, а Лада сейчас точно плакать будет. Но тут малышки начинают жалобно скулить, поэтому Ладушка моя останавливает Ша-а.
– Малышкам страшно? – спрашивает моя милая.
– Еда, питье, маленький возраст, надо, – отвечает девочка.
– Марс! – сразу же реагирую я. – Нам надо их покормить, но мы не знаем, что им можно, как быть?
– Веди их в столовую твоего уровня, – слышу я голос тети Леры. – Мы сейчас определим, что им можно, и подсветим на синтезаторе блюда. Пусть решает Лада.
– Спасибо! – обрадованно улыбаюсь я, понимая, что мы точно не одни. – Пойдем с нами, мы вас покормим, – прошу я Ша-а, нажав сенсор автопереводчика, мгновенно выдавшего звучное мурлыканье.
Знакомство
Ша-а
Они очень легко показывают нам спину, значит, выходит, доверяют. Мы совершенно точно в сказке, потому что эти странные самец и самочка, они нам верят, сразу готовы накормить и еще не пытаются коснуться. Я бы хотела, на самом деле, чтобы погладили, как делала Хи-аш, но не знаю, принято ли это у них. Хи готовится совсем расхныкаться, потому что она маленькая очень, меньше Си, и не умеет сдерживаться.
Коридор кажется бесконечным, но я не ропщу, хотя мне не очень просто идти – задние конечности устают, а передняя уже совсем болит, ведь второй я малышек придерживаю. Но я не жалуюсь, почему-то веря в то, что не обманут. Интересно, а почему я верю? Наверное, потому что они не надсмотрщики. Не побили же сразу, хотя мне кажется, еще прошлое не полностью зажило – но когда это их интересовало?
Справа с тихим, мягким каким-то, даже ласковым шипением раскрывается проход, в который, насколько я понимаю, мне и нужно. Свет там сначала очень яркий, а потом, после команды самочки, он становится таким же, как в коридоре, и я вижу странные предметы. Обратившись к генетической памяти, я таких же не нахожу, хотя вот эта плоская штука на самом верху, кажется, зовется «стол», только я до него не допрыгну.
И тут он уменьшается, спускаясь ко мне. Я вижу на нем предметы, которые узнаю, хоть и не видела никогда. Это «миски», и в них налито что-то белое. Я принюхиваюсь – пахнет незнакомо, но притягательно. Решаюсь лизнуть и просто захлебываюсь слюной – такой необыкновенной вкусной еды я никогда не пробовала. Только память хранит какое-то смутное воспоминание.
Хочется накинуться и выхлебать все, но первыми надо накормить малышек. Только они не умеют лакать, я тоже, на самом деле, но мне память немного помогает, а у них же совсем плохо. Жалко, что я еще пока не совсем Хи-аш и не знаю ответов на все вопросы. Надо попробовать покормить Си, у нее память активна, может быть, получится.
– Ты иметь проблема? – спрашивает меня самочка.
Я поднимаю голову, чтобы увидеть тревогу в ее глазах, испытывая затем чувство благодарности – она не лезет, а сначала спрашивает. Надсмотрщики сразу бы начали бить, поэтому малышки легко пугаются, и я тоже…
– Си и Хи не умеют лакать, – объясняю я самочке, надеясь на то, что она может решить эту проблему.
И действительно может! Она куда-то уходит, а потом приносит два белых цилиндра, у которых на конце есть поильник, только мягкий, а не твердый, как у нас был. Самочка показывает мне, что нужно сунуть поильник в рот малышке, но держать цилиндр вертикально.
– Разрешать помогать? – как-то очень жалобно спрашивает меня самочка.
Я даже не знаю, что сказать, поэтому обращаюсь к Хи. Малышка еще ничего не понимает и пугается всего одинаково, а вот Си в чужих руках может от страха… Я объясняю Хи, что эта самочка только покормит ее и вернет, Си удивленно смотрит на меня, но затем кивает, для нее же все, что я делаю, априори правильно.
– Покорми, только осторожно, – я протягиваю Хи этой странной самочке и замираю.
У нее совершенно точно есть свои маленькие, я вижу это по тому, как уверенно она берет малышку, поворачивая на спинку, но так, что той очень удобно, и Хи даже обнимает цилиндр конечностями. Я смотрю на это, понимая, что Си так будет удобнее. Осторожно взяв доченьку, я повторяю движения самочки, а Си начинает есть с такой жадностью, как будто две смены еды не питалась. Спустя мгновение я слышу звук, который раньше не слышала никогда, – мои малышки урчат.
Этот звук, означающий действительно сказку, я только помню, а слышать мне его не доводилось совсем никогда. Самочка же принимает его как должное, растягивая губы и поглаживая животик Хи. Я понимаю, почему она так делает – наверное, просто не умеет вылизывать. Сейчас маленькие уснут после очень вкусной еды, которую никто не ограничивает, и я смогу поесть.
Мне кажется, что все происходит во сне, потому что такого просто не может быть, но нас действительно не бьют и кормят. А раз так, то значит, мы в сказке моей Хи-аш и все плохое закончилось. Поверить в это почти невозможно, но тут происходит что-то еще более нереальное: в комнату влетает что-то круглое и опускается на пол передо мной.
– Это место сна, – говорит мне самец через ребристую штуку. – Маленькие спать, ты видеть.
Ой… они подумали о том, чтобы малышек в одно место уложить? «Место сна» кажется мне «облаком» из рассказов Хи-аш, представляясь очень мягким, как ее живот, когда я была еще маленькой.
Малышки мои зевают, засыпая во время еды, чего не было вообще никогда, а я трогаю поверхность «места сна». Действительно, очень мягко, как… даже сравнения нет. Немного поколебавшись, я все же укладываю туда Си, сразу же начав вылизывать, потому что ей это очень нужно. Затем вылизываю Хи, уже крепко спящую, и возвращаюсь к своей еде.
Я, разумеется, посматриваю за детьми, но на душе моей спокойно. Не потому, что я легко доверяюсь, вовсе нет, просто мы же во власти этого самца и самочки, а они с нами что угодно могли уже сделать! А вместо того чтобы принести боль, чтобы принудить меня к спариванию, они нас кормят. Значит, им можно верить.
Доев, я решаю довериться полностью, поэтому залезаю в круглую штуку сама, укрыв собой малышек. Если я неправа, пусть больно будет мне, а не им. Думая так, я уже закрываю глаза, но в этот момент откуда-то сверху спускается что-то мягкое и нежное какое-то. Мои глаза резко раскрываются, позволяя увидеть какой-то необыкновенный покров, закрывший нас троих ото всех. И тут я понимаю…
Самец и самочка решили доказать мне, что им можно верить, поэтому укрыли этим необыкновенным покровом. Ведь если есть какой-то покров, то больно точно не будет, так мне говорит память моих предков. И я… я тихо, чтобы не разбудить малышек, плачу. Я плачу, потому что теперь уже точно можно, и больно не будет. Теперь уже будет ровно так, как она мне написала – много еды, добрые руки сказочных существ, и никогда больше не станет больно. Мне нужно научиться правильной жизни в этом необыкновенном мире. Но самое главное не это, самое главное – никогда не будет больно, меня не заберут у малышек злые надсмотрщики, потому что мы больше не в тюрьме. Тюрьма исчезла, растворилась в небытие, когда я нажала Большую Синюю Кнопку, ее больше никогда не будет. И я верю, изо всех сил верю, роняя слезы…
Мы оказались в сказке моей погибшей Хи-аш.
Мария
Сынок о трансляции все-таки догадался, молодец. Сначала Лада, умница, поинтересовалась тем, что можно неизвестно как оказавшимся на корабле гостям, затем вот сынок… Такой вариант Контакта, по-моему, вообще не рассматривался никем и никогда, потому что группа Контакта – дети, но и те, с кем они ведут диалог, тоже.
– Девочка Ша-а, – сообщает ведущий удаленное сканирование Вэйгу. – Ориентировочно восемь-десять лет по развитию организма. Младшие ее ориентировочно год и три соответственно. Старший ребенок сильно избит.
Мы следим за нашими гостями на экране, потому что «Марс» обладает возможностью внутренней трансляции. Финальный взрыв чужого звездолета никого не удивляет и почти не привлекает внимания, потому что все выловленные нами были убиты до того, как оказались в Пространстве, и спасти не удалось никого. Но вот похожие на Ша-а дети имеются, именно поэтому мы можем сейчас точно сказать, что им можно, а чего нельзя.
– Метаболизм без особенностей, – делает вывод Вэйгу. – То есть кормить можно чем угодно.
– Тогда я предлагаю подсветить молоко и жидкие каши, – вносит свое предложение Лерка, на что я киваю, а мы в это время смотрим и слушаем.
– Девочке трудно двигаться, – замечает Танечка. – Видите, рефлекторные движения?
– Или не привыкла двигаться, – произношу я в ответ, – или следствие избиения… Вся ж полосатая!
– А Вася, наверное, решил, что это окрас такой… – вздыхает Таня.
Она права, сынок такое себе даже представить не сможет, в отличие от нас. Несмотря на прожитые годы, мы все помним. Ничего мы не забыли, особенно то, каким чудом оказался для измученных детей наш папа. Вот только выходит у меня, что мы очень на мучителей похожи, отчего Ша-а с детьми может никого из нас не принять.
Вариант, который я обдумываю, сводится к отмене основной задачи и возвращению, вот только нельзя так поступать. В альтернативной реальности могут быть наши дети, и найти их необходимо. Кроме того, теперь уже важно понять, что случилось с котятами и их кораблем. За что мучили детей? На этот вопрос простого ответа тоже не будет. Значит, возвращаться мы пока не будем…
– Лада, малышкам детские бутылочки выдай, – советует Лера, заставляя меня выплыть из мыслей.
– Что случилось? – интересуюсь я.
– Малышки лакать не умеют, – объясняет она, – их мама, которая сама еще ребенок, просто не знает, как накормить детей. У наших опыта тоже маловато.
– Да я бы не сказала, – хихикает Таня, показывая на экран.
Лада довольно уверенно кормит котенка из бутылочки. Интересно, почему Ша-а доверила именно младшую? Возможно, ответ в том, что та не испугается по какой-то причине чужих рук, тогда как старшая из младших может просто не принять еду не от «мамы». Что-то подобное Аленка говорила.
– «Марс»! – командую я, вспомнив о том, что малыши после кормления, скорее всего, спать захотят. – Детский манеж-кровать круглой формы в столовую к детям.
Сестренки мои кивают, командир звездолета помалкивает, как и остальные офицеры. Пожалуй, самый необычный Контакт, хотя на деле – это не Контакт, а оказание помощи, как у папы было, у братьев наших, да и Сережка-младший тоже отличился, но поняв, что сам не тянет, не стал ни на чем настаивать.
Девочка Ша-а реагирует с удивлением, я же размышляю. Пора принимать решение, ибо смысл нашего видения тут полностью отсутствует.
– Альеор, – обращаюсь я к другу, – малышки не исчезнут, если мы продолжим путь?
– Нет, Мария, – он делает жест отрицания. – Они, конечно, наше испытание, но возвращаться им просто некуда.
– Тогда… Витя, – я поворачиваюсь к командиру «Марса». – Командуй продолжение пути.
– Понял, – кивает он. – Трансляцию перевести на вспомогательный экран, приготовиться к скольжению.
– Готовность семь минут, – реагирует разум корабля.
Сыплются доклады по связи, на что Виктор удовлетворенно кивает – любит он свою работу, как и мы все. Теперь команда делает свое дело, а я спокойно смотрю на экран. Явно наслаждавшаяся едой Ша-а залезает затем в манеж, разворачиваясь так, чтобы прикрыть малышек собой. И тут мне вспоминается даже не мама – Настя. Она себя поначалу похоже вела, так что, выходит, и случай у нас аналогичный.
Засыпает девочка спокойно, а я, убедившись, что она спит, резко встаю со своего места, чтобы двинуться в сторону второго радиального коридора. Во-первых, по инструкции его положено обследовать, во-вторых, мне нужно детей своих поддержать.
– Регистрация, – слышу я за спиной, улыбнувшись: Витя у меня умница. – Практиканты, взошедшие на борт, имеют полный доступ вне возраста.
Это доверие командира корабля. Очень серьезное доверие, ведь Вася и Лада – дети. Они двенадцатилетние дети, и наша задача не только защитить их, но и помочь сделать шаг. Раз уж так вышло – обязанность всех взрослых им помочь. Мы зовемся разумными очень не зря, а разум это не пушки и двигатели, это совсем другое.
– Группе Контакта обследовать второй радиальный от отметки семь, – приказываю я, ибо инструкции кровью писаны. – Вход в столовую уровня запрещен.
– Понял вас, – получаю я подтверждение старшего группы десанта. С недавних времен нас и они сопровождают на всякий, значит, случай.
Вот, теперь я все учла, можно и к детям поспешить. Раз Вася оказался на «Марсе», и Лада с ним, то, скорее всего, виноват в этом дар сына. А с дарами не спорят, я это очень хорошо знаю. И Вася знает, что я знаю, – то есть поговорить нам надо.
Подъемник уносит меня на три уровня «вниз». Понятие «низ» на звездолете было бы очень сложным, если бы не гравитатор, а так всем проще. Особенно детям, ибо им привыкнуть к изменяемому вектору сложно. Кстати, выходит, на «кирпиче» тоже гравитатор был, иначе Ша-а двигаться не смогла бы. А вот это уже интересно, потому как гравитатор предполагает уровень развития, и настолько дикие существа могут стать угрозой разумным. Надо будет это учесть.
Выхожу в коридор, темно-зеленый, как и положено – военный же корабль у нас. Я иду вдоль стены, раздумывая о том, что встреча с детьми другой расы в этот раз – испытание наших детей, а возможно, и всего Человечества. Странное Испытание, если подумать, ведь дети для нас превыше всего, иначе быть не может.
Вот и двери в столовую, по приказу о блокировке закрытые. Сейчас я отдам команду, и детям внутри поступит сообщение о том, что их хотят видеть. Здесь у нас приоритет Лады и Васи. Захотят – пустят, а нет – так нет. Я набираю воздух, и…
Поддержка
Василий
Негромко жужжит дверь, сообщая о желающем войти, и я задумываюсь о том, кто это может быть. С одной стороны, именно это жужжание может означать, что коридор и столовая действительно закрыты. Учитывая, что милой моей ответили и тетя Лера, и тетя Таня, мама уже в курсе. А раз она в курсе, то вполне может прийти. Я переглядываюсь с Ладушкой – она чуть улыбается, и тогда я решаюсь.
– Открыть двери, – негромко командую я, готовясь к неизбежному.
– Здравствуйте, дети, – ласковая улыбка мамы дарит уверенность в том, что ругать не будут. Выходит, она поняла?
– Ой, тетя Маша! – радуется Ладушка моя. – А у нас тут котята, испуганные очень и голодные, кажется.
Мама сразу же обнимает ее, а затем и меня, отчего на душе становится спокойнее. Именно мамина поддержка мне дарит уверенность в правильности всего сделанного; кроме того, она, похоже, поняла.
– Дети, котята маленькие очень, – сообщает нам ставшая серьезной мама. – Старшая, которая Ша-а, сильно избита, полосы…
– Ой… – всхлипывает Лада. – Тогда заживлялку надо!
– Осторожно, – кивает мама, протягивая тюбик моей милой. – Очень ласково, а то проснется – и кто знает…
– Она на Васю реагирует, – объясняет Ладушка ей. – Мучители были на него похожи, а на меня нет. Значит, взрослых…
– Испугаться может, – соглашается мамочка. – Тогда так и оставим пока. Нужно бы их обследовать, попробуйте уговорить.
Я киваю, потому что мысли у меня есть, а мама объясняет, что мы сейчас уже члены группы Контакта, поэтому наши указания приоритетны. При этом она милую мою снова удивляет, не говоря о том, что баловаться не надо. Лада родилась в очень страшной цивилизации, дикой до невозможности, поэтому у нее старые страхи иногда лезут. Оттого и пугается моя хорошая, самая-самая лучшая на свете девочка. Папа уверен: время решит, и ее папа то же самое говорит.
Мама рассказывает нам о том, что больше никого спасти не удалось – их убили, а корабль взорвался. Значит, Ша-а с котятами уцелели только чудом, а что это такое было, еще собираются устанавливать, как и искать ответ на вопрос, почему она на четвереньках ходит, при том что строение ног у нее вполне человеческое. Я понимаю: нам нужно очень много ответов найти, при этом не напугать и постараться сделать так, чтобы мама-кошка, которая младше нас, приняла окружающую реальность.
Ладушка, по-моему, чувствует это лучше меня, ведь начало ее жизни не самым солнечным было, и то, что для меня само собой разумеется, для нее – чудо. Наверное, поэтому она так себя ведет, ведь я и представить себе не могу, через что любимая моя девочка прошла.
Мама уходит, пожелав нам удачи, потому что у нее много дел, но я осознаю очень хорошо – мы не одни. И даже тот факт, что меня привел на «Марс» мой дар, уже очень важен. Думаю, поэтому разум корабля нам не мешал. Что же… Значит, судьба такая.
Лада выдавливает на ладонь крем-заживитель, очень мягко и ласково промазывая Ша-а, отчего та начинает издавать звуки, на урчание похожие, а я вижу, что полосы, принятые мною за окрас, бледнеют, что означает – мама права. Она, правда, всегда права, и я давно к этому привык, но вот видеть своими глазами свидетельство жестокости по отношению к ребенку… И ведь Ша-а ничем не выдала, что ей больно, она защищала своих котят. И пусть по возрасту они не ее биологически, но… Они ее котята, я очень хорошо вижу это.
Ша-а, что любопытно, не просыпается, а только издает тихие звуки, которые не фиксирует автопереводчик. Ладушка моя улыбается, значит, что-то чувствует, надо спросить, что именно. А пока я просто любуюсь ее мягкими движениями, после чего, не выдержав, подхожу сзади, чтобы обнять.
– Ты знаешь, она меня ассоциирует с той кошкой, что заботилась о ней, – произносит моя милая. – Только Ша-а не воспринимает ее именно мамой, скорее опекуншей. А котята принимают ее именно мамой, и это очень необычно.
– Значит, будем много разговаривать, – улыбаюсь я ей, обратившись затем к разуму нашего звездолета: – «Марс», можно переводчику ресурсов добавить?
– Язык котят расшифрован, – отвечает мне «Марс». – Рабочая копия загружена в универсальный переводчик.
– Спасибо! – радостно улыбается Ладушка.
Это очень хорошая новость, просто царский подарок – язык расшифрован мощностями корабля, значит, мы сможем говорить спокойно и избежать недопонимания. Я смотрю на мирно спящую Ша-а, думая о том, что поведала мне Лада. Она у меня эмпат, поэтому чувствует очень многое. Вот только, похоже, уже не только эмпат, и это просто очень удивительно. Но милая у меня особенная, значит, и дары ее такие же.
Наш звездолет тем временем смещается в альтернативное пространство. Совсем недавно обнаружилось, что все исчезнувшие по той или иной причине корабли могли оказаться в той ветви реальности, где победили Отверженные. Нам в школе об этом пока очень кратко рассказывали, потому что в среднем цикле будет целый предмет по Отверженным, где нам все подробно расскажут… и, к сожалению, покажут… Но это действительно надо знать и помнить, чтобы никогда-никогда не повторить.
Проблема альтернативного пространства или, как говорит мама, временной линии, в том, что Человечества там нет. Нас убили Отверженные, заключив союз с Врагом, а потом их самих уничтожили разумные. Но вот готовы ли говорить разумные той реальности с похожими на их врагов – тот еще вопрос. Именно поэтому детей брать на борт не предполагалось, но с нами просто так получилось.
– «Марс», пожалуйста, еще один такой манеж в столовую, – просит звездолет моя милая.
– А зачем? – не понимаю я.
– Для нас, родной мой, – улыбается она, потянувшись обнять меня. – Будем вместе жить, спать, и учить.
Вот это, по-моему, очень хорошая мысль, просто великолепная. Я улыбаюсь, думая о том, какое же чудо мне досталось, а Ладушка просто прижимается ко мне, ведь она все чувствует. И мне иногда кажется, что я чувствую ее эмоции, на что мама только улыбается.
Нам по двенадцать всего лет, но мне кажется, что зародившееся в нас чувство – оно навсегда. Но об этом пока рано задумываться, потому что сейчас слово «навсегда» как-то совсем не воспринимается. Мама говорит, не надо об этом думать, вот я и не думаю. Я о Ладушке моей думаю, это намного приятнее.
В столовую вплывает еще один такой же манеж. Он останавливается рядом с котятами, а Лада, тихо взвизгнув от избытка чувств, сразу же устраивается в нем, развернувшись на спину и показав руками «лапки». От этого зрелища я улыбаюсь – ведь очень она у меня красивая.
Мария
Проведав детей, я даю команду на расшифровку языка котят. Всё мы поняли правильно – люди у Ша-а скорей всего вызовут ассоциацию с ее самым большим кошмаром, поэтому пока ею будут заниматься дети. Под нашим, разумеется, присмотром, но мы им доверяем. У нас, правда, забот тоже хватит – мы выходим в альтернативную ветвь реальности.
– Товарищи, – обращаюсь я к офицерам, едва войдя в рубку, – начинаем поиск, в случае встречи с разумными помним: нас могут принять враждебно.
– Помним мы, помним, – тяжело вздыхает Витя, которому не слишком весело от мысли, что, возможно, придется вступать в бой. – Начинаем поиск.
По какой-то причине погружение в прошлое этой реальности невозможно, но мы уже в прошлом. При смещении отмотали еще какое-то количество лет, так что будем просто искать. Главное, помнить – в черных кораблях могут быть наши дети. Прецедент уже есть, правда, в отношении девочек.
Сейчас начинается спиральный поиск, прямо от этой точки, потому что разницы, откуда искать, нет. Действие это довольно скучное, поэтому я перехожу в зал совещаний группы, куда отправились уже и наши друзья. Нужно обсудить, что мы имеем и нет ли в истории котят следов Отверженных. Кажется мне, что я немного на них зацикливаюсь, ведь сама знаю же, что они не одни такие были. Сколько диких цивилизаций мы встречали…
Пройдя по коридору, спускаюсь на два уровня ниже, все еще пребывая в раздумьях. Правильно ли я поступаю, фактически сбросив котят на Васю с Ладой? Мне кажется, правильно, другого выхода у меня просто нет. Малышки не подпустят к себе никого другого, а дети сами решились, иначе бы позвали на помощь.
– Привет, Маша! – радуется мне Вика, сестренка. – Мы тут с девчонками прикинули… – сразу же переходит она к делу.
– Минутку, – прошу я ее, отправляясь к синтезатору. Очень мне вдруг кофе с молоком захотелось.
Я вынимаю высокий стакан из синтезатора, чуть не мурлыкнув от вкусного орехового запаха, затем подхожу к столу и, устроившись поудобнее, киваю, показывая, что слушать готова. Сестренка от этой пантомимы хихикает, но затем берет себя в руки.
– Цивилизация котят самобытная, дикая, – вздыхает Вика. – При этом у Ша-а наличествуют навыки, которым взяться просто неоткуда, а это значит…
– Генетическая память, – понимаю я. – Да, проблема…
Это действительно проблема – если генетическая память не сохранила одежды и прямохождения, то к ней сразу возникают вопросы. Либо цивилизация из каменного века – так назывался период в Темных Веках, когда человечество едва-едва с деревьев спустилось и из пещер выползло. Либо здесь что-то не так. «Не так» может быть много чего, поэтому выводы делать не спешим.
– Она может быть избирательной, – замечает Леночка. – Или наведенной, а в этом случае…
– Опыты в этом случае получаются, – киваю я, потому что иного толкования быть просто не может. – Ладно, а по генетической структуре?
– Больше всего на наших кошек похоже, – немного задумчиво произносит она. – А меньше всего – на людей. То есть может и искусственность быть, но мы так еще не умеем.
Тут она права, Человечество такого не умеет, да и не будет уже, это неправильно – подменять собой природу. Она за такое дело мстить может очень серьезно. Потому и не принято у нас, а вот Отверженные… У них этических стоп-факторов, насколько я помню, не было, так что все возможно. Но пока сидим спокойно.
– Рубка – группе Контакта, – зовет меня Витя. – Обнаружен корабль, предположительно «Пирогов».
– Иду, – коротко отвечаю ему.
В том, что меня позвали, чудес нет – это инструкция. А инструкции кровью написаны, потому без острой необходимости их нарушать не следует. Инструкция требует, чтобы в рубке был представитель группы Контакта, вот я туда сейчас и направляюсь.
Мысли перескакивают на сказанное командиром «Марса». Предварительно идентифицированный корабль был не просто звездолетом – это госпиталь. Так называемый «малый», но тем не менее. Пропал он во Вторую Эпоху, еще до расселения, и именно в альтернативном пространстве оказаться никак не мог, если только ему не помогли.
– Что сканирование? – интересуюсь я, едва войдя в рубку.
– Производится, – коротко произносит Виктор. – Ловится телеметрия по древним протоколам. Звездолет пуст.
– Совсем пуст? – уловив недосказанность, спрашиваю я, но в ответ оживает экран.
– Внимание всем! На борту неизвестный вирус! – слышу механический голос. – Приближаться запрещено.
– Десантную группу на «Пирогов», – прижав пальцем сенсор, приказываю я.
Эту сказку мы знаем. «Неизвестный вирус» – чуть ли не единственный метод отвадить Отверженных, так что вполне могут быть живые. Вот это и проверит наш десант. Помнится, в курсе Истории Человечества говорили именно о таких простых методах отвадить нехороших людей, так что все возможно.
– Отстрелить буй, – командует Витя. – Сообщение на буй – проводится спасательная операция.
– Выполнено, – сообщает разум «Марса». – Десант пошел.
Ребята транслируют нам в реальном времени, поэтому мы много чего видим. Явно побывавший в бою госпитальный звездолет повреждений не скрывает. Побитые люки, вырванная с мясом двигательная установка – и ничего больше. Одно понятно: не работает гравитатор, ибо картины плавающих по коридорам полуразорванных трупов…
– Галерею и медиков, срочно! – выкрикивает командир группы, демонстрируя нам свою находку – ряды замороженных тел в капсулах.
– Боевая тревога, – реагирует командир «Марса». – Квазиживым принять меры к эвакуации возможно живых.
– Галерея… – отзывается вахтенный офицер, начиная сложную работу по стыковке неуправляемого корабля к нам.
Тут я сейчас буду только мешать, поэтому молчу. Я уверена – десант выдернет и блок протокола, и вообще всю возможную информацию. Очень скоро мы будем знать, и кто там, и что произошло, а пока мне нужно запастись терпением.
– Опасность для жизни ребенка! – это уже посерьезнее боевой тревоги. Будто в ответ, все ускоряется, даже я в первый момент вскакиваю, но затем опускаюсь в кресло, ибо я там буду только мешать.
Безусловный сигнал тревоги, самый важный, самый приоритетный заставляет все аварийные группы работать в едином порыве. Опасность для жизни ребенка. Есть ли на свете что-то страшнее этого сигнала?
Взаимопонимание
Ша-а
Я просыпаюсь медленно, ведь мне снилась моя Хи-аш. Во сне она была со мной, говоря о том, что теперь все будет хорошо, а потом она меня гладила. И вот я открываю глаза, пытаясь понять, что изменилось. Что-то точно изменилось, но вот сразу определить этого я не могу.
Малышки еще спят, правда, скоро проснутся и они, тогда я вылижу их, и надо будет обязательно чем-то покормить. Надеюсь, самец и самочка все еще будут добрыми и голодать не придется. И вот теперь, подумав о них, я вдруг понимаю, что изменилось: мне не больно. Как будто сказочная еда или приснившаяся мне Хи-аш полностью избавили даже от старой боли. Желая проверить это, я поднимаю голову, осматриваясь.
Того, что я вижу, совсем не может быть, ведь на мне нет следов. Совсем никаких следов нет, как будто и не было никогда, при этом ничего не тянет, не колет, как будто я действительно умерла, возродившись в сказке, как Хи-аш говорила. А еще – рядом совсем такая же лежанка находится, и в ней самочка спит. Она лежит в позе полного доверия – открыв животик, а ее самец при этом защищает… У него поза такая – защитная.
– Проснулась? – негромко спрашивает меня ребристая штука. – Сейчас поесть хочешь или когда малышки проснутся?
И тут я дар речи теряю, потому что так со мной никто еще не обращался, даже Хи-аш. Чтобы кого-то интересовало мое мнение, да еще в вопросах питания… Невозможно! Но вот же оно, поэтому я усаживаюсь, задумавшись. Мне ответ надо сформулировать, а я не знаю, какой правильным будет. Вдруг самец делает жест такой, странный, но не угрожающий.
– Наверное, тебе одежда нужна, – говорит этот загадочный самец.
– А что такое «одежда»? – удивляюсь я, потому что такого слова не знаю.
И вот теперь он мне начинает рассказывать об этом самом слове. Ну то, что «одежда» покрывает меня, защищает и не разрешает побить или еще как-то больно сделать. Звучит совершенно сказочно, поэтому я только и могу что кивнуть.
Тут просыпается самочка, и я вдруг вижу, как именно самец к ней относится. Увидев, как он обращается со своей самочкой, я даже слов не могу найти, чтобы это описать. Как будто в его руках нечто настолько бесценное, что и рассказать об этом невозможно. Как будто она его котенок… И самочка отвечает ему такими эмоциями, что мне хочется просто плакать, ведь у меня такого никогда не будет.
И вот стоит мне так подумать, как самочка, имени которой я не запомнила, тянется ко мне, чтобы погладить. Но как будто этого мало, ее самец делает ровно то же самое. И они гладят меня промеж ушек так ласково, как будто они мои… близкие?
– Почему вы так делаете? – спрашиваю я, хотя спросить хочется что-то совсем другое.
– Потому что это ты, – немного непонятно отвечает мне она, и мне становится как-то тепло очень от ее ответа.
– Ваша штука стала лучше говорить, – говорю я, чтобы что-то сказать.
– Это потому, что другие «люди» помогли нам лучше тебя понимать, – объясняет мне самец.
Он еще рассказывает о том, что на этом «звездолете» есть еще похожие на них обоих существа, но они сюда не придут, чтобы не пугать ни меня, ни котят, и от этого рассказа я себя чувствую просто необыкновенно, ведь такого просто не может быть – для кого-то важно, чтобы я не пугалась!
Самочка встает, отходит куда-то в сторону, возвращаясь затем ко мне. Она протягивает мне что-то странное, выглядящее совершенно непривычно. Моя генетическая память молчит, поэтому я не знаю, что делать, а она вздыхает и снова меня гладит.
– Это называется «трусики», – произносит самочка. – Они тебя защищают спереди и сзади. Надевать их надо так…
Она натягивает странный покров мне на ноги и поднимает вверх до самого сочленения, действительно закрывая то самое место, которому делают больно злые надсмотрщики. Я уже хочу ее поблагодарить, но оказывается, что это не все. На меня очень бережно надевают еще один покров, защищающий тело вторым слоем. Это называется «платье». И я чувствую себя в безопасности, как никогда прежде. Ой, а малышки?
– А для малышек будут комбинезоны, – объясняет она мне, показывая две шкурки без головы. – Они позаботятся и о туалете.
Эту фразу я не понимаю, но она мне объясняет, и вот тут до меня доходит – шкурки будут малышек внутри себя вылизывать, а мне, выходит, только голова достанется для вылизывания. Значит, маленькая Си не будет плакать, если не почувствует или не успеет к ведру. Это… это просто сказочно!