Воин-лекарь бесплатное чтение

Глава 1. Эшафот

Роды у молодой княгини прошли вполне успешно. Ребёнок родился здоровый, нормального размера и был оставлен на попечение многочисленных нянюшек и матушек. Получил я мешочек с деньгами в качестве оплаты за свою работу.

Я шёл, задумчивый, к центру города. Впрочем, города наши небольшие. Вроде бы только что вышел из княжеского дома, находящегося на краю города, на опушке берёзовой рощи, как уже почти пришёл на базарную площадь.

Солнце уже прошло самую высокую точку, начинало потихоньку опускаться. На небе были небольшие, лёгкие, белые облачка. Было тепло и уютно. Эти ощущения дополнял лёгкий ветерок.

Матушка заказала купить кое-чего, да отец велел деньги забрать за заказ, который он ранее отдал одному купцу. У того денег с собой маловато было, а железа он много всякого захотел взять. Человек он известный, уважаемый. Говорит, поехал прогуляться по лесам да по полям, да к нам заглянул в кузницу. Вспомнил вдруг, что надо ему железок этих. А у нас их много было уже готовых. Тех, которые всем постоянно требуются. Гвозди, петли и другие мелочи, коих много надо в каждом крепком хозяйстве. Ну и выдали ему всё, что он захотел. О деньгах договорились, что потом приедет и отдаст.

Я же вот в город внезапно поехал, думаю, что и к нему надо заглянуть.

Зачем в город поехал? От молодого князя гонец прискакал, весь взмыленный. С вечера, уже темнеть начинало. Молодая княгиня рожать собралась. Матушка сама бы поехала, я уверен, да дома её не было в этот момент. В соседнюю деревню ушла, назавтра только домой собиралась. Благо дело, давно обучен ею же всяким лекарским премудростям. Отца тоже не было. Брату да сёстрам наказал, чтобы сами по хозяйству управлялись. Они хоть и младше меня, но уже не мелкие. Особенно сёстры – уже практически невесты. Да и брат уже в кузнице у отца сам вовсю с железом работает.

С молодым князем да женой его давно знакомы мы были, с детства. С князем Дмитрием ещё пацанами играли, сражались на деревянных мечах. Когда он со своим отцом приезжал в нам в кузницу, заказы делал разные. И когда я в городе бывал. А Ольга, жена его, жила по соседству, недалече. Всего-то пару дней скакать на лошади. Дочь другого князя.

Приятные воспоминания были прерваны громкими криками, исходящими с базарной площади. И что-то было в этих криках нехорошее. Дикое, грубое. Животное. Такое я слышал от людей только тогда, когда толпа готова порвать другого человека. Когда идёт не драка, а битва стенка-на-стенку, когда уже кто-то в крови валяется. Или когда казнить кого-то хотят и уже вот-вот, когда люди уже жаждут увидеть чужую смерть… Руки сразу легли в рукояти обоих мечей. И я почти побежал. Нет, не смотреть. Смотреть на это противно. Чувствовать удовольствие – омерзительно. Но, возможно, я смогу кому-нибудь помочь? Всё-таки владею и мечом, и лекарствами. Оба меча и метательные ножи с собой, на своих законных местах. Сумка со снадобьями за спиной, удобно держится на двух верёвках, пропущенных по плечам.

Да, я был прав… Люди собрались для зрелищ. На большом эшафоте сложены дрова. Их уже собираются поджечь. Местный «святоша», епископом себя называет. Буйствует, людей норовит кого повесить, а кого и сжечь живьём. Ведьм находит… Людям же, толпе, только бы посмотреть на мучения. Порадоваться, что не они там. Порадоваться, что другому плохо. Вот такие они, в своей массе. Хотя я знаю, что есть и нормальные. Но эти, нормальные, держатся вдалеке. Не орут, не радуются. Хмурые. Сделать ничего не могут.

Епископ в силе. У них там со старым князем какие-то завязки и князь его не может ограничить. Молодой князь очень недоволен, но у него власти нет. Когда Дмитрий станет главным, грозится разобраться с этим безобразием. Но когда ещё это случится… Старый князь ещё сильный, здоровый. Помогать ему уйти «на тот свет» никто не будет, в целом его очень даже уважают все, и люди в городе и окрестных деревнях, и сын. Опять же, у Дмитрия есть своя личная дружина, но и у епископа есть свои воины. Называют себя воинами-монахами, но святого в них ничего не было никогда. Вот даже на кончике ножа не наберётся святости, сколько их этим ножичком ни скобли. Впрочем, и воины они только против безоружных хорошие.

Вот и сейчас. Хворост и палки разложены. В центре этой кучи столб. К нему привязана молодая, красивая, худощавая девушка. Волосы грязные, спутанные. Видно, что на самом деле они чёрные-чёрные, красивые – если отмыть. Длинные, до пояса. Одежда в виде какого-то мешка. Вся разодранная. Под ней видно раны, необработанные, грязные, кровоточащие, некрасивые. Действительно, кто же будет озадачиваться этим, если её всё равно сжечь хотят?

Стоит девушка в центре этой кучи хвороста. К столбу привязана. Не убежишь. С жизнью прощается. Смотрит в толпу… Ну как смотрит, пытается смотреть. Волосы висят везде, и перед глазами тоже. Не понятно, что она там через них видит. И глаза её не видно.

Площадь достаточно просторная. Эшафот с краю находится. Сзади него высокий забор, сложенный из местного булыжника, крупного такого. Глиной промазывают. Да и эшафот из тех же булыжников сделан. Основа из крупных, верх из более мелких набран. Прочный, высокий. Верх его на уровне моего пояса. Чаще на нём скоморохи выступают, когда в большой базарные день народ тут веселится. Это только сейчас это место – эшафот.

Святоша же упивается своей властью, рассказывает, какие такие грехи за девушкой водятся. И скот потравила, и засуху наслала, и какая-то там древняя бабка умерла из-за неё, грозу наслала, из-за которой молния ударила в дом и пол-деревни выгорело, хорошо хоть люди не пострадали…

Знал я, кстати, ту бабку. Говорят, в годы более молодые была умная да красивая. Потом постарела, жизнь её согнула, тело высохло, соображать стала плохо, чаще дурь полную несла. Вобщем, закончился её век. И так долго пожила. Даже все местные старожилы помнили Анфису, как ещё детьми воровали у неё пирожки, которые она продавала на базарной площади в торговые дни. Ходила с лотком, уже тогда, говорят, немолодая была. Впрочем, эту часть её жизни я не застал. Давно это было, до меня.

Когда подходил к эшафоту, я уже знал, что буду делать. Или же, положа руку на сердце, я это понял, из того самого сердца пришёл ответ, когда на площадь зашёл да осознал, что там девушку жечь собираются. На потеху толпе, на радость епископу и его горе-монахам. Вон один, уже с факелом ходит, только ждёт, когда епископ рукой махнёт.

«СТОЯ! Я ЕЁ ЗАБИРАЮ!» Уже не думал. Уже действовал. Руки на рукоятях мечей. Готов действовать. Если даже и подожгут, у меня будет время заскочить, верёвки разрубить, девушку вытащить.

Голос у меня мощный, зычный. Площадь хоть и большая, а все услышали. Толпа замерла. Медленно повернулись туда-сюда, ища источник этого баса. Епископ сморщился, будто хрен без яблока съел только что. Он-то источник звука сразу понял. Видел, что я по площади иду, прямо к эшафоту. Не мог не видеть моё лицо. Монах с факелом тоже понял, замер. Знает, зараза, что я Воин. Как-то в местном трактире решил поспорить со мной, силой померяться. Нет, я его потом не лечил. Знахарку ему вызывали из какой-то деревни.

Девушка подняла голову. Пытается посмотреть. Волосы висят, глаза закрывают. До этого молчала, поникшая висела на верёвках. А тут резко подняла голову, вздохнула… И зарыдала. Завыла. Громко, навзрыд. Бабка в толпе ойкнула. Какой-то отрок вякнул «Чаво???». Но мой короткий взгляд заставил его подавиться этим чавоканьем.

«Я её беру!» повторил также громко и понятно, подойдя к краю эшафота. Мельком взглянув на монаха с факелом и посмотрев прямо в глаза епископу.

Да, было такое правило. Если кто-то высказывал желание взять себе ведьму, осужденную на сожжение, то он тут же забирал её себе. Становился её Хозяином. И мог поступать с ней так, как хочет. Правда, не все этого хотели. Потому что если потом на неё опять бы пожаловались епископу, то пострадали бы все: и сама женщина, и выбравший её человек, и вся его семья. Женщину на костёр. Её Хозяина на виселицу. Семью – по миру отправят, безо всего, почти голых и хорошо, что живых. А осужденных уже никто не сможет спасти.

Кто зачем брал. Кто-то в жёны и увозил подальше от города. Кто-то в домработницы. Кто-то для утех разных, развратных и очень развратных. Были и такие, кто давали вольную. Одно слово – Хозяин. Что хочу, то и делаю с этой Душой и с этим Телом!

«Ну забирай», сказал несколько обиженный епископ. Со мной он спорить не то, чтобы боялся. Нет, не боялся, не его это уровень, меня бояться. В то же время, я был человеком уважаемым и сыном уважаемого человека. Если со мной спорить, да тем более если законы нарушать, то у епископа авторитет упадёт. Вот этого епископ действительно боялся. Он хоть и очень плохой человек, но далеко не дурак. Всё прекрасно понимает, ему авторитет нужен. По закону, так по закону…

На всей площади, во всей этой толпе, кроме меня и него ещё, дай бог, только с десяток умных людей найдётся.

Епископ показал мне рукой «стой там», а своему монаху «давай её сюда». Тот воткнул факел где-то около задней стены и быстро развязал верёвки. Подвёл, а скорее подтащил девушку к краю эшафота и толкнул мне, как мешок с дерьмом. Я её поймал легко и аккуратно, а вот на монаха посмотрел так, что у него аж один глаз задёргался. Который ему лечили после прошлой встречи со мной. Понял, зараза, что теперь он мой личный враг. Навсегда. Без возможности замириться.

Девушка не сопротивлялась. Она вообще ничего не понимала, по-моему. Только рыдала навзрыд, сотрясаясь всем телом, руками, ногами, головой… Напряжение последних дней, напряжение от ситуации выходило с этим рыданием.

Поверх заплечного мешка у меня плащ небольшой лежал. Верёвочкой привязан. Достаточно за край верёвки дёрнуть. Девушка на ногах стоит, я её одной рукой держу. Второй рукой плащ достал. Девушку замотал, на руки взял, пошёл с площади.

Все покупки и деньги потом! Не помрём без них.

Толпа расступается, далеко отходят. Как от заразного шарахаются. Мне же легче.

Теперь ещё надо возвращаться в дом к князю, там конь мой. Идти недалеко, но с такой ношей на руках долговато получится. Её бы лечить надо, прямо вот сейчас надо начинать! Но не в городе же.

Смотрю – на краю площади Прошка. Вот ведь парень, всегда в нужное время и в нужном месте оказывается! Конюх у молодого князя. Вместе с ещё несколькими такими же сорви-головами ухаживает за конями князя и его дружины.

«Степан, коня надо?» Не, парень умный, это точно! «Не глупее епископа», ухмыльнулся я про себя. Да ещё считает себя обязанным мне. Как бы и есть за что. Позапрошлой зимой медведь-шатун порвал его отца, меня позвали лечить. Эх, такой был мастер по резьбе по дереву…. Даже бабочку вырежет – как живая! Впрочем, резать он не перестал, только ходить худо ему стало. А руками работает. Да матушка Проши как-то заболела, никакие знахарки не могли помочь. Лежала, угасала, помирать собиралась. Тоже меня позвали, я выходил её. Жива, здорова, занимается хозяйством, ухаживает за мужем… Вот потому Прошка и считает, что обязан мне.

Всё видел Проша, что на площади произошло. Всё прекрасно понял.

«Давай, я вот тут по деревом посижу пока!». Про вещи напомнил, что висят на стене конюшни рядом с моим конём.

Убежал Проша, только пыль столбом.

Сел я под дерево. Девушку аккуратно на землю уложил. Воду из мешка достал. Она жадно прильнула. Всё ещё всхлипывает, уже меньше.

«Степаном зовут», говорю.

«Марфой меня кличут», ответила сквозь всхлипы и слёзы.

Вот и познакомились.

Не стал вдаваться в подробности, просто сказал, что увезу её к себе. Куда, зачем, как далеко, что она там будет делать – даже спрашивать не стала. Только что с того света вернулась, ей не до таких мелочей.

Глаза рассмотрел. Большие, тёмные, жгучие. Немного потухшие… Но видно, что огня там ого-го сколько! Дай волю, так недругов испепелит.

Лицо грязное. Вымыли его немного. Да руки немного сполоснули. Лежит она на земле, в плащ завёрнутая. Под голову я свой мешок положил.

Прошло совсем немного времени – смотрю, Прошка на моём коне скачет. Никогда, сорванец, не упускал возможности прокатиться на нём верхом! Ну да ладно, ничего в том плохого нет. Коня он оседлал правильно, можно не проверять. Вещи и проверил. Мало ли, всяко-разно бывает.

Дал ему монетку небольшую. Загрузил свой мешок на лошадь. Посадил девушку, сделал ей местечко спереди седла. Сам забрался. И поехали шагом, не торопясь.

Если бы я один был, то ночью уже дома у себя спать лёг бы. А с такой ношей точно ночевать придётся. Не впервой в лесу ночевать. Не ехать же ночью! Да и обработать раны надо. Не ждать. Чем быстрее, тем лучше. Заночуем, а с утра пораньше поедем. Там к вечеру и доберёмся.

Предупредил Марфушку, что меня в лесу собака ждёт. Чтобы она не испугалась. Кстати, Марфушей я стал её про себя звать, вслух только Марфа. Собака – такой телёнок, что многие боятся. Как на задние лапы встанет, так и передними на седло сверху опирается. В лесу ему безопасно, волков хоть целую стаю раздерёт. Был случай такой, что рискнули волки. Собачий сын ещё молодой был, но уже вырос, почти что взрослый. Разве что ещё не заматерел к тому моменту. Троих он задрал, остальная часть стаи сбежала.

В городе ему делать точно нечего. Только людей пугать. И на родах тем более его помощь не нужна.

Ехали, ехали. Проехали несколько лесочков. Пара деревень позади осталась. Люди в деревнях окликают, здороваются. Меня ж все знают. И как кузнеца, и как сына кузнеца, и как лекаря. Вопросов не задают.

Подъехали к лесу. Свистнул несколько раз, едем дальше. Там впереди речка. На её берегу и заночуем.

А собакевич даром, что большой и тяжёлый. По лесу как кошка ходит, не слышно. Марфуша как заметила его, так вздрогнула немного. Я думал испугалась, а она радостно засмеялась. Говорит, у неё дома такая же собака, той же породы. Сказала и тут же опечалилась. Что там дома происходит, что её матушка думает… Она узнает, конечно, что дочка жива, что её увезли. А кто, куда, для каких целей, для каких утех? Увидит ли она когда-нибудь свою дочку? Народ ведь такой у нас, что не знают, то додумают. Да самое плохое и гадостное придумают.

Собаки этой породы были редкостью в наших краях. Мало кто их брал. Дорогие были. Это ж не дворовая собака. Да и не каждый нормально относится к собаке, на которой даже подростки могут кататься, как на лошади, не говоря уже о мелких детях. Собаки эти очень хорошо к детям относятся. С ними отпускают детей в любой лес. Не боятся. Если уж взяли эту собаку, то не боятся.

Подбежал Малыш. Захотелось его так назвать, когда появился он у нас. Отец спросил, как зверя назовём? Я и говорю – Малыш. Посмеялись немного, да так и назвали.

Вобщем, посмотрел Малыш очень внимательно на меня и на мою ношу… Объяснил ему, что это свой человек. Показал рукой, мол давай сюда свои лапы, к седлу, как всегда делаешь, когда меня встречаешь! Залез, меня облизал, Марфу обнюхал… Она смело так руку поднесла к его носу. Дала ладонь понюхать. Погладила около носа… Малыш руку ей лизнул – признал! Всё, молодцы, познакомились!

Доехали до речки. Тут шалашик небольшой есть, приходилось тут ночевать. Кто его делал, я не знаю. Я его поправлял несколько раз. Да и другие тоже с уважением относятся. Пользуются, кому нужно.

Снял с коня вещи. Достал посуду всякую. Железную. Зря, что ли, семья в кузне работает? Сделали себе очень хорошие горшки железные. Удобные, прочные. Можно на костре готовить в них.

Развёл костёр. Огниво и трут всегда с собой, завёрнуты в тонкую кожу, чтобы не промокли.

Поставил воду. Кинул туда травок разных, из мешочков своих. Потом в речку поставил, чтобы немного остудить.

Марфуша ждёт… Пока всё это делал, хлеб достал, сыр, яблоки, перекусили слегка.

Как остыло, вода тёплая стала, говорю Марфуше «раздевайся!»

Ей глаза большие, красивые, ещё больше стали. Смотрит на меня. Нет, не испуганно. Не возмущённо. Скорее удивление с изумлением там написано.

Я даже не понял сначала, что такое происходит. А как понял, захохотал на весь лес. Всё равно тут только я, Марфуша и Малыш. Дикие животные не в счёт.

По дороге не общались, потому что спала она всё время. Объяснил ей, что я хоть и с оружием всяким, с мечами и ножами, да в куртке прочной, но я сейчас больше лекарь. Сказал, что в городе роды принимал у княгини.

Марфуша обрадовалась… А дальше уже я удивился. Но нет, поверил сразу же! Потому что она говорит, что тоже в травах разбирается. Что людей лечит. И что всех вылечить невозможно. Что ту бабку древнюю ей позвали лечить. Сказали, что она должна до осени дожить обязательно. Кому и зачем бабка должна не объяснили. Марфуша сделала ей настой из трав для общего укрепления и попыталась объяснить, что она же человек, а не бог. Бабка практически одной ногой в могиле стояла. А Марфу обвинили в том, что она бабку специально убила вместо лечения. Заодно ей же приписали и засухи, и грозы, и много чего другого.

Я не стал тут рассказывать про свою историю с лечением, почему занялся. Потом успею.

Раздел её. Залюбовался… Изящная, стройная, все выпуклости и вообще всё на месте… Я ж лекарь, я много девушек и женщин видел. Есть, с чем сравнить.

Затем долго промывал её раны. Да и просто отмыть надо было от грязи. Хорошо, что посуда у меня объемная. Вёдра большие. И хорошо, что я вообще её взял с собой. Обычно не беру, когда в город еду. А тут как почувствовал, что понадобится.

Марфуша передо мной немного смущалась поначалу. Говорит, никогда ранее не раздевалась полностью перед мужчинами. Вот так, чтобы добровольно. Не считая раннего детства, когда дети могут голышом бегать и у себя по двору, и по деревне. Да и вообще первый раз видит мужчину-лекаря.

Обработали мы её. Раны не глубокие, но неприятные. Розгами её секли монахи. Особенно выделялся тот, который потом хотел её поджечь, уже на эшафоте. Очень любит он людей мучать. Ну я с ним ещё встречусь, побеседую! Раздевали догола, подвешивали за руки, чтобы ногами едва-едва опиралась, чтобы неудобно было и секли. Долго. Не торопясь. Стараясь по одним и тем же местам. Требовали признаний в чёрном ведьмовстве. Насильничать побоялись, а вдруг она что им плохое сделает… Ну хоть что-то хорошее было в том, что ведьмой её считали. Причём почти что серьёзно.

Была у меня чистая рубаха. А ростом Марфуша была небольшого. Вот руку я поставлю в сторону – как раз под рукой пройдёт. И уж точно тоньше меня. Так что надел я на неё рубаху, верёвочкой красивой подвязал… Реальное платье получилось. А она ещё цветов набрала, венок сделала.

Самое главное, что во время обработки ран поговорили. О самом важном, что надо было обговорить вот уже сейчас. Сказал ей честно, что хочу её в жёны взять. Что понравилась она мне. И что не боюсь никаких ведьм, потому как сам как ведьмак. Но с одним обязательным условием возьму. Только если она захочет. Если же нет, то сначала вылечу её, а потом пусть сама решает, что ей делать, где жить.

Посмотрела Марфуша на меня внимательно. Глазами своими ясными и глубокими. Долго. Молча. И хотя уже темнело, но глаза её хорошо видел. Может быть, они сами светились? Лицо спокойное, серьёзное, задумчивое. Потом улыбнулась, как солнышко засияло. И ко мне потянулась. Протянула руки, взяла мою голову. Сказала только «подними меня к себе ближе»… Я её обхватил, приподнял и почувствовал её губы своими губами. Они меня всего обволокли. Я перестал думать и просто куда-то улетел, растворился в воздухе, в лесу. Сколько прошло времени? Не знаю. Мы стояли, растворившись друг в друге. Дышали или нет? Тоже не помню. Помню только, что мне было очень хорошо, как никогда раньше.

Достал из запасов что-то типа одеяла. В шалаше уже давно было сделано ложе из тонких деревьев, выложенное еловыми ветками. Расположились на нём. Закутал Марфушу в одеяло. Укрылись плащом. Марфуша ещё поинтересовалась, что подумают родители, что вот привёз невесту с эшафота. Я уверил, что они отнесутся к этому с полным пониманием. Не стал объяснять, почему. И так много всего за день было. Она умная, не стала сразу выспрашивать. Наконец-то заснули. Жених и невеста. Просто обнялись и заснули крепким сном.

Уже стало холодать. Солнце давно скрылось. На небе ярко горели звёзды. В темноте леса были слышны звуки каких-то насекомых. Недалеко угукал филин. Слышался шелест крыльев непонятных птиц. Иногда прыгали лягушки, создавая ощущение, что кто-то ходит поблизости. Над рекой стелился небольшой туман. Воды реки текли медленно и плавно. Почти бесшумно. Если очень захотеть, то можно различить негромкое журчание воды. При желании можно даже было бы услышать что-нибудь интересное в этом журчании воды.

Конь пасся где-то поблизости. Иногда было слышно его негромкое фырканье. У входа в шалаш бесшумно догорал костёр. Небольшой дымок от него поднимался вверх, почти сразу же растворяясь в тумане. Тут же, рядом со входом, расположился Малыш. Если что, он разбудит. Громко или тихо – сам решит. Он умный. Я ему доверяю.

Глава 2. Пут