Большой конфликт бесплатное чтение

Большой конфликт

Цель любого большого конфликта – убрать что-то с дороги и в конечном счете уничтожить. За каждым таким конфликтом действует воля к уничтожению. Какие силы или страхи ее питают? Прежде всего ее питает воля к выживанию. Когда наша жизнь оказывается под угрозой, мы либо убегаем, чтобы не быть уничтоженными кем-то другим, либо нападаем, то есть пытаемся уничтожить другого или хотя бы обратить его в бегство. Убрать с дороги другого или другое – крайняя степень воли к уничтожению.

При этом речь, как правило, идет не только о том, чтобы убить другого, но и о том, чтобы завладеть им самим и его имуществом. Это тоже служит выживанию. Нас ужасает каннибализм, но это только видимость, ведь и сегодня бывают ситуации, когда люди обеспечивают свое выживание за счет других. Зачастую поглощение уничтоженного необходимо нам для выживания. Пусть мы питаемся в том числе и тем, что природа дарит нам сама, например, плодами растений, но остальное, в первую очередь животных, прежде чем съесть, мы должны убить.

Так противны ли эти конфликты – и здесь прежде всего смертельные – человеческой природе? В случае крайней нужды они для нас неизбежны.

Поскольку конфликты только с одной стороны обеспечивают выживание, а с другой – ставят его под угрозу, люди с самого начала пытались решать их и мирным путем: заключая договоры, проводя четкие границы, объединяя мелкие группы под общим руководством, принимая законы и т. д. Правовой порядок сдерживает смертельные конфликты в первую очередь благодаря тому, что монополия правителя на насилие не позволяет отдельным лицам или группам решать конфликты силовым путем.

Этот порядок внешний. С одной стороны, он основан на согласии, но с другой – и это первостепенно – на страхе наказания вплоть до смертной казни и исключения из сообщества. То есть он утверждается силой и, следовательно, означает в том числе конфликт и борьбу. Но конфликт этот устроен так, что он служит выживанию группы и каждого ее члена.

Таким образом, правовой порядок ставит рамки личной воле к уничтожению и защищает отдельного человека и группы от ее прорыва. Когда эти рамки рушатся, например во время войны, или когда силы правопорядка становятся недееспособными, например во время революции, изначальная воля к уничтожению снова вырывается наружу, что приводит к страшным последствиям.

Внутри групп, где человек защищен от воли к уничтожению (как чужой, так и собственной) правовым порядком, она иногда смещается на другие уровни, находя выражение, к примеру, в политической, но также научной и идеологической полемике.

В любой ситуации, где стороны покидают деловой уровень общения, мы видим действие воли к уничтожению. Вместо того чтобы сообща искать лучшее решение, сообща заниматься относящимся к делу наблюдением и проверкой его результатов, представители одной стороны прибегают к персональной дискредитации представителей другой стороны или другого направления, часто с использованием клеветы и оскорблений. Прорывающаяся здесь агрессия мало чем отличается от воли к физическому уничтожению. Объявляя другого врагом группы со всеми вытекающими отсюда последствиями, по своему чувству и намерению она точно так же нацелена на его уничтожение, по крайней мере моральное.

Можно ли от этого защититься? Нет. Даже не вступая в этот конфликт, человек оказывается его заложником. Правда, есть опасность, что в ответ на агрессию он ощутит в себе такую же волю к уничтожению, побороть которую очень трудно.

Эти конфликты черпают свою энергию не только в воле к выживанию, но и в присущей всем людям потребности в уравновешивании «давать» и «брать», прибыли и убытков. Также мы знаем ее как потребность в справедливости. Мы успокаиваемся только тогда, когда баланс оказывается восстановлен. Поэтому справедливость является для нас высоким благом.

Но всегда ли она такова? Быть может, она благо лишь в определенных рамках, когда речь идет о балансе добра? Ведь при уравновешивании ущерба и потерь потребность в справедливости имеет совершенно иные последствия.

Поясню это на примере. Если кто-то сделал нам что-то плохое, мы помышляем о мести, то есть, чтобы выровнять ситуацию, мы тоже хотим причинить ему какое-то зло. С одной стороны, нами движет потребность в уравновешивании (здесь это потребность в справедливости), но с другой стороны, в нас говорит воля к выживанию и уничтожению. Мы стремимся не допустить, чтобы другой причинил нам боль или вред еще раз. Поэтому в своей мести мы нередко выходим за рамки потребности в уравновешивании и справедливости и причиняем другому больше страданий и ущерба, чем он нам. Теперь другой тоже помышляет как о справедливости, так и о мести, и таким образом конфликту между нами нет конца.

Справедливость становится здесь предлогом для мести. От имени справедливости здесь снова прокладывает себе дорогу воля к уничтожению.

Есть кое-что еще, что разжигает конфликт. То, что мы считаем добром, но что приводит к злу. Это чистая совесть. Как и справедливость, она тоже часто становится той лошадью, которую впрягают в повозку воли к уничтожению. Ибо всегда, когда кто-то считает, что он лучше других и потому прав в том зле, которое им причиняет, он действует под влиянием своей чистой совести.

Но действительно ли эта совесть – его совесть? Это совесть семьи и группы, которые делают возможным его выживание. Это совесть группы, которая при помощи воли к уничтожению обеспечила свое выживание в конфликте с другими группами. Поскольку многие почитают ее чем-то священным, ею освящаются атаки на тех, кто мыслит и действует иначе, и даже их уничтожение. Отсюда берут начало священные войны, ведущиеся как на поле брани, так и внутри групп, когда инакомыслящие или инакодействующие воспринимаются как угроза их единству. Так же, как на войне, чистая совесть оправдывает и освящает здесь любые средства для достижения цели. Поэтому все призывы к совести или порядочности таких агрессоров остаются без ответа и уходят в пустоту. Не потому, что они злодеи, а потому, что их совесть чиста и они полагают, что борются за правое дело.

В свою очередь тот, кто считает, что может взывать к их совести, делает это, исходя из другой совести, собственной чистой совести, и поэтому под ее влиянием он рискует прибегнуть к тем же средствам, что и они. Следовательно, искать решения для больших конфликтов на уровне справедливости и чистой совести бесполезно.

Все, что меняет привычный уклад, воспринимается совестью как угроза, причем как совестью индивида, так и совестью его группы, если между ними вообще можно провести различие, ибо в конечном счете всякая совесть – это совесть группы. Новое угрожает единству группы и тем самым ее выживанию в прежней форме, ведь, впустив в себя новое, она распадется или будет вынуждена перестроиться.

Многие политические идеологии, например коммунистическая, через какое-то время рухнули, поскольку не могли бесконечно противостоять воспринимаемой реальности. Правда, произошло это только после того, как ради выживания этих групп были казнены или погублены как-то иначе (например, обречены на смерть от голода, разразившегося вследствие этих идеологий) многие из тех, кто указывал на их иллюзорность.

Только если группы, сформировавшиеся вокруг новых идей, достаточно сильны, чтобы защитить своих членов от воли к уничтожению со стороны старых групп, их приверженцы могут не бояться за свою жизнь. Кто слишком рано осмеливается выйти вперед, оказывается под угрозой. Предостерегающее тому свидетельство являют собой многие еретики и другие отступники.

Но были ли злодеями те, кто распинал или публично сжигал еретиков на кострах? Они боролись за выживание своей группы и вместе с тем за свое собственное. Их воля к уничтожению служила выживанию, так что они следовали своей чистой совести.

Несмотря на то что под влиянием своей чистой совести кто-то – по каким бы то ни было причинам – кого-то отвергает, под давлением другой внутренней инстанции он вынужден дать этому отвергнутому место в своей душе. Это проявляется в том, что он вдруг начинает чувствовать в себе то, чего не приемлет в другом, например его агрессию. Только цель агрессии оказывается смещена. Она направляется не на тех же людей, что у отвергаемого им агрессора, а на других, тех, кого он с ним ассоциирует, хотя, возможно, между ними нет ничего общего. Поэтому ему остается невдомек, что в его случае речь идет просто о смещении, а импульс здесь тот же самый.

Но странным образом некая скрытая внутренняя инстанция, восстанавливая равновесие, вынуждает чистую и в то же время слепую совесть наступить на собственные грабли и потерпеть неудачу.

В этом контексте происходит еще одно смещение: с тем, что мы отрицаем и отвергаем в самих себе, мы боремся не в себе, а в другом человеке, как описано Фрейдом в его работах на тему проекций.

Следующее смещение проявляется в том, что дети демонстрируют в своем поведении то, что отвергает кто-то из их родителей. Мы обнаруживаем это, к примеру, у многих ультраправых. Своим радикализмом они часто отдают дань уважения своему отвергаемому и презираемому матерью отцу. Но то же самое мы наблюдаем и у многих из тех, кто ведет с ультраправыми борьбу. Они делают это с той же агрессией и теми же средствами. Но все – с чистой совестью.

Мы сможем лучше понять эти взаимосвязи, если мы рассмотрим их, используя образ поля. Руперт Шелдрейк говорит здесь о духовном поле или расширенном разуме, по-английски это звучит как extended mind. По его наблюдениям, между живыми организмами существует коммуникация, понять которую можно, только предположив наличие некоего духовного поля, в границах которого они пребывают. Как иначе объяснить, что животное находит именно то растение, которое ему необходимо, чтобы справиться с физическим недугом, или что собака знает, когда ее хозяин отправляется домой? Только предположив существование такого общего поля, можно понять и феномены, проявляющиеся в семейной расстановке, например, что заместители определенных членов семьи, будучи расставленными в пространстве по отношению друг к другу, вдруг начинают чувствовать то же, что и те люди, которых они замещают, ничего о них до этого не зная.

В этом поле все находятся в резонансе со всеми. Никто и ничто не может из него выпасть. В нем также продолжают деятельно присутствовать умершие и прошлое. Поэтому любая попытка кого-то исключить или от кого-то избавиться обречена на провал. Более того: из-за наших попыток избавиться от того, что мы исключаем, презираем или истребляем, оно лишь обретает в этом поле еще большую власть. Чем больше мы стремимся от чего-то избавиться, тем сильнее оно действует. До тех пор пока отторгнутое не получит признания и не займет причитающееся ему в поле место, поле будет пребывать в беспокойстве и беспорядке.

Нам будет проще понять принципы действия совести, если рассмотреть их в связи с духовными полями. Очевидно, что наша жизнь протекает в разных полях, поэтому и совести у нас в них тоже разные. По реакции совести можно определить, как действует то или иное поле, кого оно охватывает, а кого или что исключает или выталкивает.

Под влиянием чистой совести поле поляризуется. Это означает, что только за его частью или, применительно к человеческим отношениям, только за частью относящихся к нему людей признается право на принадлежность к этому полю. На языке совести те, кто имеет право на принадлежность, – это хорошие. Однако с позиции совести хорошим является лишь тот, кто одновременно отвергает и исключает другое. Но поскольку отвергнутое или исключенное никуда из поля не девается, а, напротив, лишь набирает в нем силу, оно все больше загоняет так называемых хороших в угол. Это проявляется в том, что им приходится постоянно отбиваться от так называемого зла в собственной душе и собственном окружении. Они изводят себя в борьбе с тенью своего света, пока у них не кончаются силы и пока они тоже не дают в себе место злу или не оказываются в его власти. Но без уважения к нему, с ощущением поражения и угрызениями совести.

Так что же такое большой конфликт? Это конфликт между чистой и нечистой совестью. Из него вырастают самые непримиримые конфликты между группами и в собственной душе.

Под влиянием чистой совести и непреодолимой потребности в принадлежности возникает движение, сопровождающееся слепым энтузиазмом. Оно вызывает эйфорию, высокое чувство невиновности, чистой совести и принадлежности, которое в то же время с неистовой яростью обращено против других. Оно же порождает готовность умереть в сочетании с волей к уничтожению по отношению к другим, причем людей в этих других никто не видит. Их анонимно бросают в топку для подогрева этой эйфории, словно на съедение слепому идолу, ради которого их убивают. В этом безумии и черпает силы большой и в то же время бессмысленный конфликт.

Конечно, проявляться это безумие может в разной степени, но основное движение остается тем же. Собственное «я» охваченных им людей растворяется в коллективе анонимной группы, которую одна и та же чистая совесть заставила чувствовать свое превосходство над другими. Это движение вызывает восторг. В состоянии восторга восприятие притупляется или даже отключается и принимает черты бреда.

Кто покидает восторженную толпу, чтобы опомниться и прийти в себя, тот больше не годится для большого конфликта. Он уже не позволит себя на него спровоцировать. Однако для него возникает опасность, что те, кто по-прежнему охвачен энтузиазмом, обратятся против него, как будто он предатель, и тогда он станет жертвой этого конфликта. Почему? Потому что у него уже нет той же чистой совести, что и у других.

Большие конфликты начинаются в душе под влиянием чистой совести. В жертву этим конфликтам часто приносится и собственная жизнь, и жизни других людей. Таким образом, они превращаются в нечто священное, даже божественное, ради чего можно с готовностью поступиться самым высшим и последним, что у нас есть. Но только ради собственного бога. Этому богу и служат большие конфликты. Он их начинает и он за них вознаграждает. Как? В основном после смерти. Ибо жизнь здесь – та пища, которая постоянно подносится ему путем жертвоприношений, которая возвышает его в группе и обеспечивает его господство над ней.

Есть ли тут для нас выход? Я ищу его в следующей главе.

Большой мир

Помимо конфликтов, которые возникают во многом под влиянием чистой совести и воли к выживанию, людям свойственно движение навстречу другим людям, потребность в контакте с ними и любопытство, желание лучше узнать друг друга.

Начинается это движение с любви между происходящими из разных семей мужчиной и женщиной. С появлением новой пары сближаются и их семьи, образуя клан, в границах которого царит мир.

Другой путь, позволяющий разным семьям и группам стать ближе и перестать друг друга бояться, – это «давать» и «брать», то есть обмен. Он выгоден обеим сторонам и потому крепче привязывает их друг к другу. Иногда через какое-то время они объединяются для защиты от угрозы со стороны других групп, чем увеличивают свои шансы на выживание.

Когда в конфликте нужны союзники, они объединяются против общего внешнего врага. Тогда они наращивают взаимный обмен и сплачиваются еще больше. Таким образом внешняя угроза и внешний враг служат внутреннему миру.

Одновременно эта группа вырабатывает общую совесть, под влиянием которой ее члены отмежевываются от других, тех, кто находится вне ее границ. Совесть побуждает их считать себя лучше и принижать других. За все, что идет на пользу собственной группе и должно выполняться как условие принадлежности к ней, совесть вознаграждает ощущением «хорошести» и «лучшести». В этой связи совесть приветствует и поощряет все, что направлено против других, не-членов группы, и служит отмежеванию и защите от них, включая агрессивные чувства, которые повышают готовность к конфликту и борьбе с ними. Мир внутри группы и обеспечивающая его чистая совесть – предпосылка для успешного преодоления конфликта снаружи.

Как же тогда устанавливается мир между группами, которые находились в конфликте друг с другом? Как правило, мир наступает лишь тогда, когда обе стороны больше не могут продолжать конфликтовать, когда их силы исчерпаны – при условии, что они были равны и обе понимают, что продолжение конфликта принесет им только потери. Тогда они заключают мир. Они проводят новые границы и обе их соблюдают, через некоторое время начинают обмен («давать» и «брать») и, может быть, даже объединяются в большее, совместное целое.

Но что происходит, если одна группа победила и подчинила себе другую, и, может быть, даже попыталась ее истребить? Победившая группа утрачивает внутреннее единство. Таким образом, побежденная группа все же добивается своего. Поэтому с триумфом победившей группы начинается ее распад и постепенная гибель.

Я описал это здесь лишь обзорно, в самых общих чертах. Как всегда в жизни, такое обобщение не будет справедливо для всей полноты конкретных ситуаций. Но речь об этом и не идет. При взгляде со стороны война и мир в их постоянном чередовании и взаимной зависимости представляются неизбежной судьбой. Так и есть, пока мы не видим более глубоких взаимосвязей между войной и миром в собственной душе и потому не можем прийти к некоторым ключевым осознаниям в их отношении.

Одно из них заключается в том, что любой большой конфликт в конечном итоге заканчивается неудачей. Почему он обречен на неудачу? Потому что он отрицает очевидное и потому что он переносит вовне то, что может быть решено только в собственной душе.

Я не хочу этим сказать, что таким образом можно решить все конфликты или что мы можем обойтись вообще без них. Конфликты – необходимая часть развития индивида и группы. Однако, опираясь на важные понимания, их можно решать иначе, более осмотрительно, с признанием различных потребностей и границ, в которых возможны совместные решения. Ибо в конечном счете всякий мир достигается путем отказа.

В каждом из нас постоянно происходит конфликт между разными чувствами, потребностями и стремлениями. Сами по себе все они важны, но добиться своего и достичь своих целей они могут лишь в той мере, в какой они считаются и согласуются друг с другом. С одной стороны, они что-то при этом приобретают, но с другой, принимая во внимание большее целое, они вынуждены от чего-то отказываться. Когда они находятся в балансе, нам хорошо и спокойно. Но пока они продолжают друг с другом конфликтовать, пока их границы и возможности не определены, мы испытываем дискомфорт, возможно, даже чувствуем себя затравленными, а иногда больными и обессиленными.

Вопрос в том, идет ли здесь речь только о внутреннем конфликте или это внешний конфликт, который был перенесен вовнутрь? Речь идет о перенесенном наружу внутреннем конфликте. Чтобы было проще понять это взаимодействие между «внутри» и «снаружи», я еще раз вернусь к духовным полям.

Мир в духовном поле предполагает, чтобы за всеми, кто к нему относится, признавалась равная к нему принадлежность. Это становится возможным лишь тогда, когда так называемые хорошие распознают зло и опасность, которые таит в себе их чистая совесть. Только тогда они могут выйти за ее пределы – пусть даже с чувством вины и угрызениями совести. Только тогда они могут дать в этом поле полноправное место отвергнутому, прежде всего отвергнутым другим людям.

Внутри поля восприятие относящихся к нему людей ограниченно. В поле повторяются различные модели, в том числе модели человеческого поведения. Происходит это главным образом потому, что отвергнутое и отвергнутые с такой же чистой совестью отвергают тех, кто отверг их самих, так что конфликт между ними представляет собой не что иное, как конфликт двух противостоящих друг другу чистых совестей. Каждая сторона ограниченна в своем восприятии и каждая пребывает в иллюзии, что сможет наконец победить другую и избавиться от нее. Поэтому колесо конфликта крутится таким образом, что бывшие хорошие оказываются плохими, а бывшие плохие – хорошими.

По наблюдениям Руперта Шелдрейка, поле может измениться только в том случае, если его приведет в движение новый импульс извне. Этот импульс представляет собой нечто духовное, то есть он возникает из нового осознания. Сначала поле сопротивляется этому осознанию и стремится его подавить. Но как только им оказывается охвачено достаточное количество его членов, в движение приходит и все поле в целом. Тогда оно может открыться для новых осознаний, оставить устаревшее в прошлом и начать действовать по-другому.

Таким новым осознанием может быть, например, то, что большие конфликты коренятся в разных чистых совестях, из которых они черпают свою агрессивную энергию.

Другое новое осознание принесла семейная расстановка и ее дальнейшая модификация – движения души. В них обнаружилось, что если дать заместителям в расстановке достаточно времени, чтобы они могли сосредоточиться, и не вмешиваться извне, то они вдруг оказываются охвачены движением, которое всегда идет в одном направлении: оно на более высоком уровне соединяет то, что прежде было разделено. Эти движения души приводят нас на путь познания, в конце которого большие конфликты теряют свое очарование и свой смысл. Ибо эти движения выходят за границы чистой совести и вместе с тем за границы собственной группы. Они соединяют прежде разделенное в некое большее целое, которое обогащает и приводит к прогрессу обе стороны.

На уровне движений души действует другая совесть. Так же, как совесть, которую мы ощущаем как вину и невиновность, в ощущениях проявляет себя и совесть, которая за пределами нашей группы приводит нас к созвучию с чем-то бо́льшим и на более высоком уровне соединяет то, что раньше друг другу противостояло. Правда, происходит это только тогда, когда мы уже прошли какую-то часть пути, выводящего нас за пределы нашей прежней совести. Эта другая совесть дает о себе знать ощущением покоя или тревоги, сосредоточенного внутреннего равновесия или бесцельности, спешки и непонимания, что дальше. Не говоря уже о том, что, утрачивая сосредоточенность, мы снова оказываемся под влиянием чистой и нечистой совести. Ибо созвучие означает, что я пребываю в согласии со многим и в конечном счете со всем, поэтому я никому не враг. Во власти же чистой совести я связан лишь с одной стороной, а с другой конфликтую, вплоть до желания ее уничтожить.

Поэтому войти в сферу влияния другой совести – значит оставить образы врага в прошлом. Пусть на этом уровне тоже есть конфликты – они необходимы для роста и развития, – но без образа врага и воли к уничтожению. И прежде всего – без истовости и восторга.

Так где же начинается большой мир? Там, где прекращается воля к уничтожению, чем бы она ни оправдывалась, и там, где мы признаем, что нет людей лучше или хуже нас. Все по-своему переплетены и поэтому связаны, не больше и не меньше, чем мы. В этом смысле мы все одинаковы.

Когда мы это поймем и признаем, когда мы поймем, что наши совести делают нас несвободными, мы сможем пойти навстречу друг другу без всякого высокомерия. Уважая установленные для нас границы, мы сможем выглянуть и выйти за пределы нашей прежней чистой совести и соединиться в чем-то большем.

Здесь начинается большой мир.

Путь к этому миру прокладывает другая любовь, любовь, которая выводит нас за пределы чистой совести. Иисус описал этот путь, сказав: «Будьте милосердны, как и Отец Мой небесный милосерд, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных».

Такая любовь ко всем, какие они есть, – это другая, большая любовь, за пределами добра и зла и за пределами больших конфликтов.

Вступление

Когда на моих курсах по семейной расстановке открывалось что-то особенное, участники часто ждали от меня подробных объяснений тех осознаний, которые к этому привели, и тех, которые из этого вытекали. Так возникли промежуточные размышления по многим темам. В этой главе я приведу такие размышления на тему судьбы и дополню их некоторыми примерами.

Эти размышления были своего рода паузами, во время которых мы переводили дух после одной расстановки и собирались с силами для другой. В них слышится то, что им предшествовало, и намечается то, что еще будет нас занимать. Они не готовились заранее, но возникали сами собой из живого процесса. В них нет окончательности, но есть развитие, иногда в них что-то повторяется, а иногда чего-то не хватает, но все же, поскольку многое в них лишь обозначено, им присуща особого рода насыщенность.