Сеятель. Осколки первого месяца бесплатное чтение

Глава 1. Второй переход

5 мая 2291 года. Вторник. Содружество. Первый пласт. Центральный сектор. Совет коммун Грумбридж 1. Эсминец центрального флота Содружества «Стремительный 412».

– Сергей Семенович, что-то неладное творится на втором переходе четверки. На запросы не отвечают, сканеры показывают низкую энергетическую активность, – вольно рапортовал оператор систем сканирования.

– Очень странно, – спокойно ответил кавторанг Дьяконов, – что сам-то думаешь, Павел Григорьевич? – в поиске нужного окна на своей консоли спросил он, больше в формате трепа, чем для реального прояснения ситуации.

Такое иногда случалось, сервисные службы могли отключить на время «иллюминацию», а с такого расстояния сканеры эсминца, естественно, не могли прошить экранирующие борта станции.

– Стоп! – довольно молодой командир слегка замешкался. Важность новой должности, полученной вот только после академии, давила на него, глаза его бегали, а руки уже слегка дрожали, хотя причин тому еще не было вовсе.

Сергей честно окончил и училище, и академию, он с раннего детства знал морские традиции. Неглуп, в меру старателен, но уважает себя. Главная проблема, коробившая пока что только его самого, заключалась в том, что он не имел в себе стального характера. Того самого стержня. Как отличник БП и ПП он сам смог выбрать место службы. Нехитрая комбинация, и вот он, после трех лет в штабах, в академии. После нее он снова идет по штабной стезе, просиживая все, что можно, на планетах. Но в один прекрасный момент что-то его торкнуло, что конкретно, не ответит и он сам, и он решил стать «настоящим». Обменять стремительно восходящую карьеру (кавторанг в 32 – очень хороший результат) на рубку новенького эсминца оказалось довольно просто, имея нужные связи, и вот он здесь. Получите, распишитесь.

Аннушка, выведи-ка мне результаты сканирования, да-да, эти, спасибо! – обратился он к бортовому искину. Вообще назвали они ее, после первого бурного вечера на борту, «Анной Сергеевной». Что до «женщины» на корабле? Ну, обеспечить экипажи, особенно крупных кораблей, чисто мужскими экипажами все равно бы не получилось, да и психологи этого сильно не рекомендовали. Вот и решили оставить традицию «водникам».

Пару минут молчания. Только шум систем вентиляции и шорох мундиров.

– Белов, мать твою, вот я тебе точно гравикомпенсатор к яйцам привяжу, будешь за верхнюю полусферу отвечать! Твои мозги совсем клешнями не руководят? Или там зависимость обратная? У-у, мля! Забудь ты навсегда про автокоррект шума!

– Но товарищ капитан второго ранга! – перешел на официальный штиль Павел Белов.

– Да ты просто вон там галочку в настройках убери и все увидишь! Если что, для этого нужно зайти вот в то окно, а для этого тебе стоит провести своим тентаклем по сенсору в…

Под этот стендап покрасневший слегка старлей поколдовал над выводом данных и пораженно отпрянул: от станции фонило во всех спектрах хаотично мегающим излучением, словно прям под обшивку какой-то забияка сунул пульсар с очень коротким периодом. Чудом в такой ситуации становилось, что сканеры вообще смогли что-то увидеть.

Рука Дьяконова медленно, подергиваясь то ли от волнения, то ли от того, что на нее передавались метания его разума, потянулась к простой физической кнопке боевой тревоги.

Загремел баззер, зазвучали протокольные команды старших офицеров корабля. Характеристика плотности энергии защитного поля (ω поля Хиггса) скакнула с 10 до 70 процентов от потолка, за что пришлось заплатить значительным увеличением расхода энергии, и заряд накопителей медленно пополз вниз. Тик-так, тик-так, начал он свой обратный отсчет.

– Занимаем геостационарную… да, переход же экваториальный… орбиту у 4-й планеты, не будем насиловать движки. Надеюсь, говорить, что встать нужно именно над переходом, не нужно?

– Капитан, маяк дает оптимальный маршрут через нижнюю полусферу шестого, с искривлением около 3/7. Принимаем? – запросил подтверждения штурман.

– Сколько это времени?

– Ну, при стандартном резервировании 30% энергии накопителей это 5 минут 10 секунд. По сути это даст аналог скорости в 0,8 от световой.

– Плохо. Очень плохо. А если не резервировать энергии вообще?

– Командир, без поля нам там будет очень плохо, – влез в их разговор занимавший должность старшего помощника капитана Билл Эльски.

– Капитан, система меня с такими идеями послала, но я посчитал, что это будет около 2—3 минут, – наконец ответил штурман капитану.

– Делай. Отключайте все системы, кроме сканеров и, естественно, навигационной с двигательной. А реакторы на форсаж выводите. Будь что будет, а мы сделаем что должно! – Принял неожиданное даже для себя решение Дьяконов.

Вообще, это вроде как невозможно. Не дадут протоколы безопасности… Но мы с ребятами в училище одну интересную особенность заметили…

– Делай уже, под мою ответственность!

Штурман оскалился и начал копаться в каких-то глубинах системы, явно не предписанных ему должностной инструкцией. Через два десятка секунд он со словами «Готово!» втопил палец в экран и… Освещение в рубке погасло. Один за одним выключились все экраны управления, тактическая голограмма в центре зала. Затихла вентиляция. Полная тишина.

После показавшейся очень долгой паузы послышался первый шорох. Потом раздался патетический возглас командира, после перевода на с военно-полевого на общегражданский язык звучавший примерно так: «Человек нетрадиционной сексуальной ориентации, подвергшийся насилию, помести эту использованную не по прямому назначению твоими родителями панель в свое, обезображенное твоими предыдущими действиями, окончание прямой кишки, какого мужского полового органа ты сейчас наделал?»

После этого начался уже шорох всеобщий, каждый пытался реанимировать систему, за которую отвечал. Через полторы минуты уже работал капитанский экран, у которого и сгрудился весь личный состав. Картину он показывал двоякую. С одной стороны, корабль действительно находился в «прыжке» и, чуть не зависнув, вычислитель сделал вывод, что коэффициент искривления составил 0,14286, то есть около 1/7, что было отличным результатом для прыжка на своей энергии, и уже через какие-то три десятка секунд они окажутся на месте. С другой же стороны, накопители корабля, похоже, рассыпались, и надеяться предстояло только на вырабатываемую в моменте энергию реакторов. Сейчас она почти вся уходила на продолжение движения по траектории с достаточной, чтобы все предыдущие пляски имели толк, скоростью. По выходу из искривленного пространства эти затраты можно будет свести к нулю, и тогда им хватит энергии на все системы и даже «поднятие» поля плотностью в 25% от максимума.

Сразу по выходу в обычное пространство маршевые двигатели эсминца встали, и на какие-то пять секунд показалось, что из прыжка вышел мертвый корабль. Но вскоре сканеры любого наблюдателя смогли бы зарегистрировать характерные для работающего защитного поля искажения и излучение, свидетельствующее об активном сканировании окружающего пространства. «Стремительный 412» действовал в режиме эдакого «осторожного наблюдателя». Но ему это не помогло.

Прошло еще две минуты, и планетарный терминал «1.ГБ01618.4.2», он же «второй переход», являвшийся основным пассажирским хабом густонаселенной планеты, расплылся цветком обжигающе горячего термоядерного взрыва. Волна жесткого радиационного и нейтронного излучения выжигала всю электронику в неопределенном радиусе.

Орбитальная группировка из шести крупных переходов с космическими лифтами, сотен менее крупных станций и многих тысяч спутников была уничтожена на 90%. Сохранить удалось только «1.ГБ01618.4.4» – висевший на экваториально противоположной второму переходу орбите суровый транспортный центр, специализировавшийся на перевалке руд, да часть станций, находящихся рядом и так же защищенных планетой.

Действие взрыва, произошедшего за пределами атмосферы, ограничилось выбросом волн радиационного и ионного излучения. Но его мощность позволила запустить в ближайшем космосе серию вторичных взрывов. Однако этот фейерверк не ушел дальше 1000 километров от эпицентра, и ослабшее уже излучение дальше просто «запекало» сложную технику и органику, как жаркое в железных банках кораблей и станций. Их радиационная защита просто не была рассчитана на подобное издевательство.

Жители планеты в этот момент наблюдали очень красивое, но кратковременное северное сияние, оплачивая это развлечение собственным здоровьем. Эта картина была весьма постапокалиптична. С окраин агломерации Годхурста, столицы совета коммун Грумбридж и города, над которым и располагался злополучный терминал, открывалась картина темного после аварийного отключения электросети, города, над которым зависла огромная «сверкающая туча». Отсветы этого мрачного зеленого бурления с небес опускались на крыши высоток, казавшихся сейчас древними мрачными скалами. Вообще, на улице серели вечерние сумерки, и, вкупе с пасмурной погодой, они оттеняли происходящее. Годхурст казался сейчас наследником судьбы Вавилона, а космический лифт – той самой башней, что прогневала Богов.

Содружество. Третий пласт. Центральный сектор. Совет коммун «Земля 3». Главный центр мониторинга пространственных искривлений им. И. М. Крестовского (ГЦМПИ).

Сирена тревоги зазвучала в здании, куда стекалась информация о состоянии пространства всего Содружества, еще раньше, чем на «Стремительном 412». Установленные вообще-то «на всякий случай» в обитаемых системах датчики не могли засечь незначительные искривления, те, что имели коэффициент больше одной сотой, ибо были настроены на значительно большие значения.

Засекай они все искривления в системе, например, до 3/7, центр был бы завален данными о постоянных перемещениях сотен и тысяч кораблей, а на поддержание активного сканирования даже одной системы в таком режиме уходила бы продукция не одного десятка фабрик синтеза «ВВСВЭ1».

Но в данный момент на главном пункте светились совершенно невразумительные цифры. В системе Грумбридж 1 (сокращенно от официального «Грумбридж 01618, пласт первый») был зарегистрирован нулевой прыжок колоссального объекта. Его линейные размеры во всех измерениях с 4-го по 10-е (считая, что время – 11-е) были совершенно неопределимы. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Но бездушные приборы продолжали упорно твердить об одном и том же. Более глубокий анализ говорил о большой удаче для жителей четвертой планеты этой системы: пройди эта аномалия на пару тысяч километров ближе к планете, и от столицы системы остались бы одни оплавленные воспоминания.

Прошло полчаса, и, составляя карту искажений, коллектив центра смог представить эту аномалию как поток элементарных частиц, возникший на неопределенном расстоянии и ушедший в вечность. Нет, они не утверждали прямо, что этот поток возник из ниоткуда, они стояли на том, что он возник в той части космоса, что никак не контролируется датчиками Содружества. Этот поток проявлялся во всех, в том числе и свернутых измерениях, при столкновении с материальными объектами от него в стороны расходились его небольшие части – те самые протуберанцы.

Конечно, это все являлось моделью весьма гипотетической, все эти слова о потоке – просто удобный в качестве первой версии результат мозгового штурма, призванного хоть как-то описать природу происходящего. Строго говоря, если бы это событие не зарегистрировали буквально все приборы (даже те, которые по всем расчетам никак не дотягивались до Грумбриджа 1), без всяких раздумий это отнесли бы к обыкновенной ошибке, например, в сетях передачи данных.

Но об этом не шло и речи, ведь даже обыкновенные планетарные телескопы любителей, что на второй и третьей планете вышли после работы посмотреть на небо, видели вспышку, ставшую результатом взрыва второго перехода.

Кстати, связи с самой планетой у них не было. Непонятно пока, что произошло сразу со всей орбитальной группировкой планеты, но… вероятно, от нее остались лишь горы космического мусора.

В углу большого кабинета почти все это время просидел на корточках, сжав голову руками, Филипп Рудковский. Он был человек совершенно не от мира сего. Но, как водится, гениальный физик. Без преуменьшений. В той яичнице, которой являлся его мозг, не было нейросети2, так как было совершенно невозможно подобрать для него ее конфигурацию.

Мне кажется… Я уверен, что это связано с теми находками… Помните, те, что с Глизе 338, с четвертого пласта! Там… Там нужно, нужно мне… Туда! Это… В общем, я уверен, это, видимо, связано с теорией бифуркации параллельно-различных вероятностных связей!

Глава центра, до этого момента что-то усиленно высматривающий на экране, переглянулся со своим помощником. Они знали об «особенностях» Филиппа и держали его тут именно для отслеживания вот таких озарений. Уже не раз по его сумбурному «запросу» создавались научные группы и отправлялись экспедиции, и заканчивались они обычно феноменальным успехом. Нет, не всегда. Далеко не всегда. Но, так скажем, КПД у него был всяко больше, чем у кого-либо другого.

Поэтому и в этот раз без лишних расспросов, на месте, была сформирована группа, предназначенная исполнять «хотелки» Рудковского. Среди них была пара хороших психологов, вытягивающих из него крупицы информации, которые потом придется «расшифровывать» другим специалистам, и следящие за тем, чтобы его с детства текущая крыша ненароком не обрушилась.

И уже через два дня научный корабль ГЦМПИ, более всего напоминавший крейсер, которому на внешние подвесы навесили кучу непонятного барахла, прошел через разгонный комплекс из системы «3.ЗМ00001» в систему «1.ЗМ00001» (столицу Содружества и родину человечества), откуда, переместившись к одному из таких же комплексов столицы, совершил нуль-переход к «1.ГБ01618».

3 июля 2024 года. Среда. Российская Федерация. Небо над ленточкой.

– Все готово у нас?

– Да, связь, ПСС, крыша есть.

– Поехали тогда. Три-двадцать первый, запуск!

– Запускайте.

…

– Сколько до набора нам?

– Готовимся уже, подходит дальность, можно разгоняться.

– Понял тебя. Крыша, 321 пошел в набор!

– Наблюдаю вас, на боевом чисто.

– Понял, пять тысяч прошел.

– 321, на боевом чисто.

– Понял… Все готово к работе у нас?

– Да, подвески зеленые, с расчетной дальности будем работать.

– Хорошо, смотри за кабину, предчувствие не очень.

– Понял, вроде чисто.

– 321, на боевом "NASAMS" включился!

– Понял, горизонт занял, разворачиваюсь на боевой! Серег, включай все.

– К работе готов, "Главный" включил. Выполняй боковую, до сброса 10 километров.

– 321, "NASAMS" не выключается, будь готов с маневром уходить!

– Понял, крыша, подсказывай… Боковую выполнил, параметры подогнал, сколько там еще?

– 6 осталось, параметры норма, за кабиной чисто, "патрик" засветился.

– 321, "патриот" включился с азимута 200, "NASAMS" не выключается, смотрим!

– Понял, земля что скажет?

– 321, по моим данным чисто.

– Понял. Че там, Серег?

– 4 километра до работы, подготовил ППРы.

– Замерла что ли дальность… Откинул боевую кнопку. Крыша?

– 321, еще один патриот с азимута 140… Пустил по нему!!!

– Понял, наблюдаю, красавчик!… Серег?

– 2 километра, готовимся.

– 321, уходи с маневром, пуск прямо по курсу!!!

– Командир, работаем и уходим вправо!!! Вон вижу ее!

– 321, 101, уходите с маневром на расчетный курс!

– 321, сработал, 4 ушло, раскрылись, борт норма!

– 321, 101, еще один пуск! Энергичнее маневр! Дальность 60!

– Серег, отстреливай!

– Отстреливаю! Крути вправо на кусозадатчик!

– Понял! Земля, дальность?!

– 321, 40, догоняет, перекладка влево!

– Понял, высоту занял, маневрирую, подсказывайте!

– 30 километров, наблюдаю пуск третьей!

– Понял! Кто под нами работает?! Наблюдаю пуски под собой!

– 20 километров! Выходите на север! Это наши, одну сбили!

– Серег, отстреливаешь?!

– Да закончилось уже все… Повнимательнее за высотой, нихрена не видно ночью, вышка по курсу светится!

– 321, 10 километров, маневрируйте! Вторая 20, догоняет!

– Да маневрирую! Серег, берись за ручки, готовься, не отпускает, сука!

– 321, одна рядом прошла, пропала, вторая 10!

– Наблюдал, рядом взорвалась, борт норма!

– 321

…

– 321!

…

– Триста двадцать первый! Земле!

…

– Крыша земле!

– Отвечаю, земля!

– Запросите тридвадцать первого! Метка пропала, не отвечает!

– 321 крыше!

– 321!3

Земля так и не дождалась ответа 321. Вместе с меткой бесследно исчез и самолет, и оба пилота. Они уже не слышали ничего, ибо оборудование их борта после близкого хлопка напрочь потухло. Как такое могло быть? Кто знает…

Александр не знал. Будучи командиром 321, он сейчас судорожно пытался реанимировать хоть что-то и достучаться до своего товарища по несчастью. Но увы. Ни то, ни другое сделать ему не удавалось.

На груди напарника расплывалось красное пятно, и становилось понятно, что он уже не ответит. Авиагоризонт крутился волчком, высотомер же словно отматывал время назад: тик-так-тик-так, бежала стрелка вспять, оставляя пилоту все меньше «метров» на принятие решения. Три тысячи, две тысячи, полторы.

Понимая, что ничего уже не изменить, Александр дернул поручни. Полсекунды, ускорение, еще полсекунды, и он уже болтается в на стропах над совершенно непонятно откуда взявшимся мегаполисом. «Ну все, кукуха моя, видимо, в утенке осталась», – с веселой злостью подумал он.

Чувствовал себя он, надо сказать, плохо, даже если учесть все перипетии, случившиеся с ним за последние минуты. И это состояние ухудшалось. «Ну вот, совсем психоделика пошла», – буркнул он вполголоса, заметив наконец сияние неба и то, что мегаполис этот выглядел сейчас немного заброшенным. Словно его в спешке оставили вот только вчера, не позабыв «выдернуть из розетки».

Его сознание начинало плыть все сильнее и сильнее. Тошнота, головная боль, ужасная сухость во рту… Все это накатывало волна за волной. Ему оставалось уже совсем чуть-чуть до крыш самых высоких небоскребов, когда сознание его окончательно померкло, сменив реальность черной пустотой.

Содружество. Первый пласт. Центральный сектор. Совет коммун Грумбридж 1. Планета 4, город Горхурст.

Очнулся я явно в больничной палате. Но она была весьма необычной. Никакого привычного медицинского оборудования здесь не было. Я сначала не придал этому значения. Не везде, к сожалению, есть это самое оборудование, главное, что вообще жив.

Стал осматриваться дальше. Белая, похоже, пластиковая кушетка, светлые стены и потолок, напоминающие салон гражданского самолета, такая же скрытая подсветка, шум вентиляции. Окон не было, а в десятке сантиметрах от кушетки была расположена стеклянная панель, отделяющая мое месторасположение от входа в комнату. Помимо двери, за этой панелью располагался утопленный в стену шкаф с дверцами в цвет всего остального в этом помещении, а напротив него, у стенной ниши, в которой в прозрачном горшочке раскинул листья какой-то цветок, больше смахивающий на траву, стоял неправильной формы стол со стулом. В этой комнате все было как из Икеи. Минималистично, дешево, но с изрядным душком «хай-тека».

После этого осмотра сказать, что я в какой-то сельской больнице было бы настолько тупо, что об этом и говорить бы не стоило, если бы не тот факт, что других-то вокруг и не было.

Может, я в госпитале в Москве? Но все равно какая-то странная палата. И где, в таком случае, какая-нибудь штука, которая непременно должна была запищать, когда я бы очнулся, продолжая мерить пульс больного, как показывают во всех фильмах? Врут? Не знаю, я, по счастью, до этого и не заходил в жизни дальше поликлиники.

Наконец дверь открылась, и в мою обитель вошел какой-то человек, который мог, при некоторой удаче, дать ответы на все мои вопросы.

На мое удивление за доктором (а это был именно он) ввалились еще три человека. Два дюжих амбала в какой-то странной форме с повязками «военная полиция» и офицер, одетый столь же необычно, но имевший привычные погоны лейтенанта.

– Вот, товарищ Кравцов, наш неизвестный. Очнулся.

– Это хорошо, хорошо. Можете идти, спасибо, – ответил означенный товарищ, – мужчина, здравствуйте, я лейтенант военной полиции Кравцов Виктор Евгеньевич, можете уделить мне несколько минут? – интересно поставил он вопрос.

– Да, конечно, слушаю Вас, – ответил я ему настороженно, совершенно не понимая, куда эта беседа может увести.

– Мы понимаем, что вам сейчас может быть тяжело, вы хотите понять, что произошло и какие у вас перспективы. Однако я вынужден настаивать на том, чтобы первая ваша беседа прошла именно со мной.

– Можете сообщить мне, где я, товарищ лейтенант? Что-то не припомню я у нас таких больничек.

– Это объяснимо. Вы сейчас в Годхурсте, во временном госпитале на -7 ярусе. После от взрыва второго перехода очень много пострадавших, поэтому так. У вас же, помимо страшного облучения и выгорания нейросети, были обнаружены и осколочные ранения. Именно об этом я и хотел поговорить.

– Годхурст? Это в Германии? И как наши «заклятые друзья» «орка» к себе пустили, интересно? – ехидно спросил я.

– Что, простите? По моим данным нарушений в работе мозга у вас нет. Кончайте придуриваться. Что вообще такое «Германия»? Нет в освоенном космосе таких планет нет…

– Кхм, кхм… ладно, как скажете, – изрядно озадаченно ответил я, – что вас конкретно интересует?

– Как вы могли получить эти повреждения и как вы умудрились использовать экспонат, которому больше 2 с половиной веков для полета, кто вам разрешил это делать?

– Какой экспонат, товарищ лейтенант?

– Ну как какой, с борта второго перехода вы взлетели на, как его, а, вот, «истребителе-бомбардировщике» еще докосмической эры. Ну, мы пологаем… Его как раз в местный музей привезли, 270 лет штучке было! Вы ее зачем-то разбили. Ой, то есть, простите, мы вас в этом не упрекаем, все-таки вы спасали свою жизнь!

– И жизнь своего товарища… – буркнул я.

– Что, простите?

– Со мной был мой… друг, но он погиб до моего катапультирования. А откуда осколки я, честно, сам не знаю. Скажу как на духу, не припоминаю ничего из сказанного вами. – совершенно не соврал я этому умалишенному лейтенанту.

– Как не помните? Хотя, может, это последствия сгоревшей нейросети… Кстати, замечательно… Ой, в смысле, очень необычно, да, она у вас сгорела… Вот так, бесследно прямо… Только вашей биометрии у нас почему-то нет. Вы с отдаленной низкоразвитой колонии, наверное? Эти остолопы иногда надеятся только на данные с сети, совершенно игнорируя закон Содружества № 875.3 об обязательном дубли…

– Простите, лейтенант, но я и вправду мало что понимаю. Ну хорошо. Сколько я провалялся в отключке, какое сейчас число?

– Недолго, два дня всего.

– А можно точнее? Если честно, со всем этим делом, – я обвел комнату глазами, показывая, мол, «вот это вот все, товарищ лейтенант», – я и не помню, какое число было до этого.

– Ну, если быть точным, товарищ, ээ… ладно… то сейчас семнадцать часов сорок три минуты и пятьдесят две, нет, уже пятьдесят три секунды по общему времени, пятое мая две тысячи двести девяносто первого года. Вторник.

– М-да, с вами все хорошо, ээ… Кравцов? – едко спросил я.

– Да, вполне, спасибо! – ничего не замечая, ответил он.

«Сюр полнейший, я бы сказал, да еще и какой феерический…» – пробубнил я себе под нос и лег обратно на кушетку, закинув руки за голову. «Ну что, повеселимся, раз уж выдались такие веселые галлюцинации» – добавил еще тише и, решив играть по правилам, предлагаемым моим хромающим на обе ноги сознанием, начал проходить первый квест «легализация». Решив, что раз на дворе без малого XXIV век, то эра тут космическая, я отряхнул навыки «капсулера» и трушного ролеплейщика завел шарманку:

– Хорошо, товарищ лейтенант, я вам безусловно верю. Вероятно, меня постигла незавидная участь, как вы сказали, выгорания, кажется, да, нейросети и память мне отшибло здорово. Я мало что помню. В общем-то только то, что я Александр Александрович Фрязский и то, что жил я действительно в глубоком захолустье. Вы не поверите, но даже простейшие блага цивилизации у нас в дефиците были. Представляете, даже сеток почти ни у кого не стояло, все пользовались компьютерами на кремниевых чипах. Без преувеличения – каменный век! Вот только не судите строго, название этого мира выветрилось у меня из головы совершенно.

– Этого я от вас и ожидал! – проквакал инфантильный лейтенант, – мы восстановим вам документы. Вы согласны войти в число славных жителей коммуны «Грумбридж 4» совета коммун «Грумбридж 1», в число тех, кто трудится на благо нашей процветающей планеты и получает от нее все желанное?!

Его пафос в момент произнесения этого «воззвания» можно было резать на кусочки и фасовать по пакетикам. Я вздохнул, вспомнив правило, оглашенное в одной хорошей книге как раз для моего случая: «в своих галлюцинациях не выпадайте из образа, и будет вам щасье» и выдал в ответ: «Да, товарищ лейтенант, только возможно ли это? И каковы будут условия?»

– О, об этом не беспокойтесь. Все сделаем в лучшем виде! Условия… Я думаю, что стандартные нормы и профессиональная сетка ранга 3—4 вам обеспечена. – огласил свое предложение Кравцов, ожидая, видимо, с моей стороны бурного проявления положительных эмоций. Не найдя их во мне, быстро добавил:

– Станете полезны для коммуны и сможете получить еще больше!

Забавно. Ну пускай будет «согласен». Какая, в конце концов, разница? Правильно, никакой.

Еще через пять минут лейтенант ушел, оставив меня наедине со своими глюками. Обещал он, конечно, и вернуться, и принести мне базовый чип, бывший, по его словам, «ну совершенно незаменимым для нормальной жизни» и выполнявший еще и функцию документов.

Попинав еще некоторое время балду, потыкав в стеклянную и, оказывается, сенсорную стену, понюхав траву в нише (пахла она, кстати, преотвратно, но не сильно) я улегся и закемарил.

И снова стук в дверь, и снова этот подросток в форме с горящими глазами залетает в мою каморку, разгоняя навеянную скукой дымку сна. Залетел он, конечно, с новостями.

– Все, Александр Александрович, вот вам чистый чип! Еле нашел его! Там сейчас на складе такая неразбериха… – кинул он мне коробку из материала, тактильно напоминающего мне помесь пластика и картона, – устанавливайте пока что и потом вводите свои данные. Не буду Вас смущать, подожду за дверью!

Открыв коробку, я обнаружил лежащую в каких-то, видимо предохраняющих содержимое от падений, забавно пружинящих опилках, на ощупь и вид сходных с порезанной на кусочки сантиметров трех ароматной травой. Сверху лежала инструкция, отпечатанная на очень мягкой мелованной бумаге русским языком и начинающаяся обнадеживающим «Специальный интерфейсный модуль “Физарум-СМ” для нейросетей 2-го поколения». Под бумажкой в коробке располагался матово блестящий стальной кейс, выделанный явно без ненужной экономии: стенки его были толщиной в миллиметра три, а не менее тонкая крышка мягко открывалась на двух петлях, приятно щелкая, фокусируясь в верхнем положении. На ней красовалась выгравированная звезда, обрамленная лавровым венком. Внутри же располагалась круглая бляшка из все такой же матовой стали и с торчащей снизу иглой, длинной не больше сантиметра. Помимо нее в кейсе в двух стеклянных баночках плавали линзы.

Штука была явно невероятно дорогая и диссонировала со всем, что меня окружало. Нет, обстановка, как я уже говорил, была отнюдь не спартанская. Но все здесь было из материалов, словно самых дешевых из тех, что только могли сохранять приличный вид. А тут такое. Поэтому-то я и насторожился.

Прочитанная инструкция расставила все, ну или почти все, на свои места: этот модуль не предназначался для установки рядовым гражданам. «Специальная», что было отражено в названии, модель предназначалась для высших чинов Армии и Флота, но изготовлена была в 2237 году. Быстро подсчитав в уме, я с удивлением вновь посмотрел на кейс. Ему было уже 54 года. Помимо этого описание не оставляло сомнений – подходит этот модуль для сетей именно второго поколения, а лейтенант пророчил мне третье, а то и четвертое.

С одной стороны второе поколение должно быть всяко хуже третьего или четвертого, более того, я был вовсе не уверен, что сети второго поколения еще производятся, если здесь, конечно, работает «метод айфонов». Да и явно немалый возраст наводил на опасения: «А безопасно ли еще это в себя пихать?» С другой стороны «VIP»-исполнение манило эфемерными возможностями. Просидев с пять минут тупо уставившись на инструкцию, я начал уже опасаться, что неугомонный Кравцов завалится-таки в мою скромную обитель и все испортит. И решился. «Где наша не пропадала, да и вообще, кто не рискует – тот не пьет шампанского» – взбодрил я себя извечной формулой, но сознание гаденько дополнило фразу «в больнице через трубочку» и снова замолчало. Ладно, что там, мне просто было интересно, как дальше развернется мой бред, если я все-таки приму этого кота в мешке.

В части о «способе использования» бумажка давала мне совет протереть специальным антисептиком, являющимся по совместительству еще и анестетиком, ту бляшку с иглой и левую руку в районе запястья, после чего просто вогнать туда (в запястье) эту самую иглу. Потом нужно было надеть линзы. Их материал, по заверению производителя, в течении пяти минут рассосется, а само устройство навсегда врастет в глаз.

В очередной раз офигев от доставшейся приблуды, я выдохнул и вогнал указанную иглу в себя. На удивление я ничего не почувствовал – запястье было сковано удивительно глубокой местной анестезией, и только визуальное воображение заставило меня скривиться. Когда я вставил и линзы, в голове начало странно шуметь, прошло еще не больше двух минут, и мое сознание вновь начало гаснуть.

«Как меня уже это задолбало» – успел подумать я, пинком отправляя коробку с кейсом и всеми новыми уликами под шкаф.

Темнота… Неопределенное время только она соседствовала в моем сознании с вяло копошащимися песчинками мыслей.

Уже став к ней привыкать, я вдруг увидел вспыхнувшие в этой темноте нестерпимо белые надписи:

…

Попытка установки контакта с мозгом носителя №38745 – неудача

Переход на резервный источник питания

Попытка установки контакта с мозгом носителя №38747 – неудача

Попытка установки контакта с мозгом носителя №38748 – успешно

Распаковка архива главной оболочки

Подключение к энергосистеме организма

Распаковка дистрибутивных пакетов сервисных программ

Применение базовых настроек

Сканирование состояния организма

Обнаружены повреждения нейронных связей

Поиск каналов связи с экстренными службами

Ошибка – несоответствие протоколов безопасности

Переход на резервные протоколы

Ошибка – несоответствие протоколов безопасности

Попытка связи с каналами ВС

Ошибка – несоответствие протоколов безопасности

Вмешательство в работу мозга носителя

Ожидание реакции

Ожидание реакции

…

Раскинув мозгами, я пришел к выводу, что это активированная просроченная нейросеть шалит и пытается что-то со мной сделать.

Наспамила она, конечно, знатно – около 40000 сообщений. И, как назло, кнопки «пролистать» нет. Вообще, если честно, никаких кнопок нет, но листать «вниз» мне удается словно бы на уровне инстинктов.

Субъективная вечность перематывания этого остросюжетного блокбастера с регулярными попытками заставить злобную систему пролистнуть все разом, и вот долгожданный конец:

Реакция получена, подтвердите, чтобы перейти в интерфейс

Это была моя маленькая победа. Вопрос только, как это сделать… Мысленное усилие результата не дало. Побарахтавшись, я решил довериться привычке. Постарался максимально абстрагироваться, подумать о чем-то другом и емком. Решил в уме десяток уравнений позубодробительнее, потом начал вспоминать ТТХ своей ласточки, регламенты, алгоритмы, предписания… В общем, то, что может забить любой мозг по самую маковку. А потом, в какой-то момент, словно забив это все в новый файл, просто дал мозгу команду нажать «Enter».

И это сработало! Перед моим взором открылось приветственное окно с той же, что и на кейсе, звездой и заглавием «руководство пользователя».

Радостью моя была омрачена тем, что темнота никуда не исчезла. Я по-прежнему не чувствовал ничего, кроме нее и этого весьма спасительного окошка.

«Что-то мне слабо верится, что так и должно быть», – отрешенно заметил я, начиная читать «инструкцию».

Происходящее по-прежнему представлялось мне сном, и, вероятно, поэтому я, не испытывая уместного в этой ситуации страха, забурился в дебри обширной базы данных, встроенной в этот чип. Затрагивала она в основном вопросы, касающиеся сопряжения чипа с другими элементами нейросети и его взаимодействие с окружающим миром – являясь именно интерфейсным элементом нейросети, он имел в этой сфере обширные функции.

Конечно, продираться сквозь неизвестные термины было мне трудно, приходилось соображать, основываясь исключительно на понимании контекста и попытках «расшифровки» неизвестных слов по отдельным морфемам.

К полному пониманию процесса это не вело, но я решил довольствоваться тем, что имел. В первую очередь я попытался понять, нормально ли мое нынешнее состояние.

Полчаса стараний привели к ожидаемо неутешительному выводу: быть так не должно. Должно все проходить спокойно. Как включение нового телефона: недолгая загрузка и приветственный экран с тем самым руководством пользователя. Далее нормальных людей ждало окно с авторизацией, где нужно было подтвердить свое имя, приложив руку с чипом к специальному прибору в медицинском центре, где проходила установка, или в любом отделении полиции. После подтверждения личности интерфейс активировался, и все. Не было в расписанном алгоритме никаких полотен текста с тысячами сообщений об ошибках, не было и темноты, и отключившегося сознания.

Глубже в дебрях этой своеобразной базы знаний я нашел и пояснения о градации нейросетей. Обобщая, можно представить это так: основой для любой сети, базой, на которую она ставилась, являлся интерфейсный модуль (он был довольно универсален и отличался, по сути, только возможными к подключению уровнями нейросетей); на него ставилась уже основная нейросеть, являвшаяся набором имплантов, подобранных под конкретные задачи. Различали четыре основных категории сетей:

1. Базовые. Эти сетки дополняли интерфейсный модуль, позволяя взаимодействовать с системами не только на базовых протоколах Содружества, но и на специальных. Подключались они и к органам чувств, давая носителю доступ в вирт, а значит, и ко всевозможным развлечениям.

2. Профессиональные. Помимо возможностей базовых нейросетей, они имели большую интеграцию с мозгом, ряд встроенных вычислителей и особенные для каждой профессии модули (так, пилотские сети имели мозжечковый имплант, что позволяло пилоту ощущать и координировать работу бортовых систем как собственные пять пальцев). Это уже было действительно дорогое оборудование, требующее больше энергии, что, в свою очередь, делало необходимым наличие дополнительных внешних разъемов.

3. Специальные нейросети были аналогом профессиональных для тружеников бумаги и ручки. Все, кому было необходимо оперировать большими объемами тех или иных данных, вычислениями, статистикой – все сюда. Почему их разделили? Я полагаю, что по причине кардинально большей сложности интеграции внешних вычислений в мозг без его разрушения, по сравнению со встраиванием модулей, работающих с органами чувств. В них зачастую старались встроить объемные накопители информации и иногда – объемные аккумуляторы, позволяющие, например, ботанику работать с суперкомпьютером в своей голове прямо «в поле».

4. И, наконец, индивидуальные. Они создавались по заказу влиятельных личностей и конструировались специалистами под конкретный мозг. В них было все, что только захочет заказчик: они могли срастить профессиональные модули какого-нибудь техника, заточенные под программы анализа различных устройств в «живом» исполнении, и специальные модули какого-нибудь инженера-конструктора, позволяющие использовать специальные программы моделирования. Так на выходе получался страшный самоделкин, воплощающий только что созданную схему в железе.

Естественно, от первой к последующей категории цена росла и росла по экспоненте, да и не всем эти навороченные модели были нужны. Вот и бегало половина Содружества с базовыми сетками, перебиваясь работой в сфере услуг, принеси-подай или вирте. Из первых двух ниш этих людей под их недовольный ропот стремительно продолжали выдавливать андроиды. Но были среди этих людей и те, кому конкуренцию андроиды составить пока не смогли: труженики искусства (люди до сих пор не принимали чисто машинный труд, требуя хоть малейшего человеческого участия, да и хотел народ зрелищ разнообразных, постоянных и непременных новинок), операторы всевозможных пустотных объектов (нанимаемые для принятия быстрых нестандартных решений в экстренных ситуациях и решения всяческих ошибок), приличная часть работников сферы услуг, от которых требуется взаимодействие с людьми (в определенный момент внезапно выяснилось, что повальная роботизация дала все ужасно приторным и искусственным, люди теряли все социальные навыки и путали берега, у них все чаще развивались различные психологические расстройства).

Вообще, говоря о многих сферах местной жизни, я мог сказать, что ИИ и его производные (в том числе и продвинутая алгоритмика) здесь стали безальтернативным помощником людей, но не заменил их.

Что касается людей с профессиональными сетками: их было еще без малого 30%. Внезапно оказалось, что, имея на десяток интеллектуальных роботов одного специалиста, способного ими управлять на месте сообразно уникальной сложившейся ситуации и при необходимости «вкрутить болт отверткой», а не звать специального робота, который для этого будет использовать специальную программу, еще и способного после, на основе своего опыта, переработанного в самом совершенном компьютере (человеческом мозге), придумать что-то новое и при необходимости договориться с кем-то, гораздо выгоднее, чем держать 20 таких же роботов (за те же деньги). Конечно, выгоднее это было только в долгосрочной перспективе, но ее, к счастью, кто-то когда-то заметил и сумел донести до других.

Со специалистами было и проще, и сложнее одновременно. Даже самая умная созданная человеком машина не дотягивала до человеческого мозга в способах обработки информации: до конца не познанный орган действовал непонятно, он отличался от местных вычислителей, как квантовый компьютер от суперкомпьютера моего времени – он был менее точен, меньше подходил для решения «разведанных» задач, но там, где вычислитель пасовал, один из тысяч человеческих мозгов выдавал победное решение, по тем или иным причинам не рассмотренное машиной или отброшенное.

Все сноски об этом так или иначе вели к «основной проблеме искусственного интеллекта».

Конечно, основной научной базы в инструкцию моего модуля никто не положил, но в жутких дебрях «ссылок на ссылки на ссылки» я набрел на такую короткую формулировку:

«Человек, создавая принципы функционирования и задавая рамки, не способен создать машины умнее себя»

Возвращаясь к основной теме, с этими специальными сетями ходили, по крайней мере на момент создания моего модуля, еще почти 20% Содружества. А вот индивидуальными сетками блистало меньше 0,1% жителей. Это были видные функционеры местных кооперативов, являющихся чистой воды корпорациями, это были политики и видные ученые, военные, в общем, весь высший слой.

Главной проблемой на пути становления «элиты с индивидуалками» было то, что удалить профессиональную или специальную сеть было очень трудно и опасно, а поверх нее устанавливать что-то – затея вообще бесперспективная. Нарушая только нащупанный, но не изученный толком учеными Содружества баланс в человеческом мозге, горе-врачи могли запросто превратить этот самый мозг в дурно пахнущую жижу, неспособную вообще ни на какую деятельность.

Насколько я понял, вообще любая имплантация в мозг была связана с риском получить на выходе не разогнанного специалиста, а овощ, и чем эта имплантация сложнее и обширнее, тем больше эта вероятность.

Вы спросите: «Откуда ты это все узнал?» А я отвечу, что 7 часов штудирования обширных пояснительных окошек со ссылками на другие окошки с еще большим количеством информации способны дать очень многое, если действительно уметь читать. Всю ту структурированную совершенно для другого информацию я уже по-своему записывал себе в «блокнот», найденный тут же. Какие-то выводы сделал из весьма косвенных данных, каюсь. Но теперь я обладал хоть какими-то данными про этот мир.

От дальнейшей «работы с источником» меня отвлекли глаза. Вернее, резь в них, словно песка насыпали. Начал моргать и… увидел свет. Он доставлял боль, но был весьма желанным.

Как только глаза привыкли, я осмотрелся и увидел вместо уже понятной палаты что-то больше похожее на операционную. По крайней мере, здесь было целых два врача и куча оборудования. И, о чудо, оба они с тревогой смотрели на меня.

– Кхе-кхе, буль-буль-буль! – вежливо поприветствовал я собравшихся.

– Сейчас-сейчас! – пробулькал мне в ответ один из врачей, снимая с меня какую-то маску, – вы говорить можете?

– Кхе-кхе буль! – отчетливо повторил я.

Доктор чертыхнулся и полез куда-то в глубину программы. Что-то обнаружив, он радостно воскликнул и с энтузиазмом, достойным лучшего применения, вдавил на сенсоре какую-то кнопку. Почти сразу я почувствовал большое облегчение и смог говорить нормально.

После потока не всегда цензурной благодарности с моей стороны, ко мне подошел какой-то третий человек в халате, на доктора смахивающий меньше, чем я на кандибобер, и безапелляционно потребовал ото всех покинуть помещение. И они его послушались.

– Александр Александрович, что вы помните из жизни до попадания в аномалию?

– Что, простите? И кто вы такой, елкино? – тупо уставился я на визави.

– Я Филипп Рудковский и… мне… я почти уверен, что под действием аномалии у вас могли возникнуть приинтереснейшие особенности головного мозга! Это все здесь, все очень похоже на недавний случай в Глизе! К сожалению, выживших тогда не оказалось, а сейчас у нас есть вы! Может быть, вы что-то помните оттуда, из самой аномалии, или еще что-то необычное присудствует?

– Как сказать. По-моему, у меня легкие галлюцинации. Чудится мне странный мир, в котором я пилот того самого летательного аппарата, на котором я и свалился со второго перехода.

– Феноменально! – воскликнул этот псих. – Вы определенно должны мне все рассказать! Да и парочка опытов с вами не помешает…

– Э-э-э, дядя, мы так не договаривались, хрен тебе поперек редьки, а не моя тушка на опыты!

– О да, простите, мне стоило быть сдержаннее, все-таки вы очень ценный экземпляр…

– Экземпляр… – пробубнил я, – что вы можете мне предложить взамен на мои знания и не причинят ли мне вреда ваши опыты?

– Понятия не имею! – залихватски всплеснул он руками.

– Хороший подход. И почему мне здесь встречаются все не от мира сего? Этот лейтенант – восторженный юнец, теперь это вот. Филипп. – очень тихо и неразборчиво квакнул я и, прокашлявшись, добавил на человечьем, – это я хотел спросить у вас, какими ресурсами вы обладаете?

– Ну, на удачу у нас все есть! Медобследование вам мы точно сделаем, соберем образцы тканей, записи речи, фото, просканируем сигнатуру мозга, в нашем распоряжении лучшее исследовательское судно Содружества!

– А на вашем судне есть интернет и оборудование для установки нейросетей?

– Что такое интернет? Межсетевой? Я вас решительно не понимаю.

– Ну, сеть, как сказать… способ обмена информацией между людьми, можно там ее находить и так далее…

– Да, я вас понял, глобальная сеть, это нормальный термин. Но почему интернет? Вы не похожи на англичанина. Вы с планеты с превалирующим английским?

– Сначала деньги, потом стулья, Филипп, – перебил я его, пытаясь исполнить родившийся в моменте план, – давайте так. Я вам себя на опыты, а вы мне свободный доступ в глобальную сеть и индивидуальную нейросеть! – предложил я с замиранием сердца, ведь вся полученная мною информация вела к выводу: индивидуальная сеть ≈ успех.

– Та-а-ак, ну сеть мы вам как-нибудь сообразим. Давно хотел кое-что проверить в создании сеток. Только вы мне пообещайте поменьше об этом распространяться. Конечно, не стоит говорить о том, что это, вообще-то, везде запрещено. Да. И последнее время тяжело, тяжело с материалом для экспериментов. Да, тяжело. А вот с доступом в сеть сложнее. У вас нет ни личного идентификатора, ни, соответственно, норм. Да и стандартных не на многое там хватит, в открытом секторе совершенно неинтересно.

– Но без этого никак… – подбодрил я Кулибина, несмотря на то, что мои внутренности сжимались от попытки представить, что мог вкорячить в мой мозг этот человек.

– Хорошо, я отдам вам свой коммуникатор, он работает без идентификатора, – вздохнул ученый, – у меня и у самого сетки нет, мда, – зачем-то добавил он.

Глава 2. Блага цивилизации

По мнению сослуживцев, майор Стоун во всем был изрядно среден, но, как водится, сам полагал иначе. Качественное образование, специализированная нейросеть третьего уровня и полагающийся хорошему офицеру карьеризм, который он, пусть и не зная заветов Драгомирова, демонстрировать не стремился. Теперь уже и средних лет, этот майор своей должностью при этом странном ученом дорожил не сильно. Он просто «отбывал номер», искренне полагая, что ничего на самом деле особенного и опасного здесь быть не может. Он все бредовые, по его мнению, «выдумки» Рудковского просто-напросто игнорировал, не раз прямо заявляя подчиненным, что они подтирают за «золотым мальчиком». Его мрачный настрой разгоняли только мысли о предстоящем уже вот-вот повышении, обещанном ему «все понимающим» начальством за эту «нелегкую службу» и означающем неминуемое прощание с этой большой научной калошей.

Вот и сейчас, мыслями уже на трапе, он тем не менее внимательно вслушивался в разговор подопечного и этого странного «пациента». Настораживало его поведение обоих. Нелюдимый в большинстве случаев ученый, вечно витающий в облаках и неспособный связать и двух слов без какого-то непонятного бурчания между ними, сейчас больше походил на залихватского хедхантера, а его собеседник… Весьма странный тип. Уж больно быстро он сориентировался в ситуации. При этом затребовав, надо сказать, немалый гишевт. Конечно, сам Стоун не согласился бы лечь под нож этому чекнутому ни при каких условиях, но ценность такого «гонорара» от этого уменьшалась не сильно (это все те же невероятно дорогостоящие модули, которые требовалось устанавливать на весьма редком и сложном оборудовании). Да и выход в сеть с незарегестрированного устройства. Что он собирается там найти? «Нет-нет, он изначально не требовал именно такого устройства, это инициатива нашего психа», – поправил себя майор, слегка сбавляя напор в своих рассуждениях и пытаясь мыслить чуть более объективно.

Когда Филипп наконец покинул гостя, Стоун потянулся в кресле и, вставая, скомандовал с еле заметным мягким акцентом:

– Ну, Петя, пошли разговаривать с пациентом. Или как его назвал наш подопечный… «экземпляром», хек! Да-да, Казим, задержи как-нибудь его, Рудковского в смысле, по возможности без скандалов.

– Сделаю, шеф! – ответил последний и зашебуршал пальцами по панели, «случайно» закрывая Филиппа в отсеке: «Подумаешь, кто-то тащит негабаритный груз отсеком позади и отсеком впереди, всякое бывает!»

Тем временем, пробежавшись по железному полу десятка через два отсеков, сотрудники СГБС4 приняли под белы рученьки пытающегося встать с кушетки Александра.

Состоявшийся их разговор подтвердил ожидания Стоуна. Этот человек изначально казался ему ушлым типом, пытавшимся просто погреть руки на сложившейся ситуации.

«Вы меня поймите, какая-то каша в голове, непонятно, где явь, а где галлюцинации, что вообще происходит… Еще нейросеть эта! А как тут без нее! Ну а вы, я вижу, люди серьезные. Да и согласился уже ваш Кулибин на мои условия!» – сказал в сердцах Александр.

Безопасник точно знал – он говорил правду. Возможно, не всю. Вот только лжи в его словах не было.

Эта скорость, с которой тот ориентировался, эта забота о своем благе, полное наплевательство на произошедшее само по себе, на других… Да, он без сомнений был простым проходимцем. «Такие люди опасны, но только если не знать, с кем имеешь дело», – подумал Стоун. Теперь-то он понимал, что можно от него ожидать, и в случае чего СГБС будет готова!

12 мая 2291 года. Вторник. Где-то в центральном секторе Содружества. Борт научного корабля ГЦМПИ.

Прошедшая неделя была полна новых открытий. Неудивительно, если учесть, что именно в ее начале я получил доступ ко всему интернету Содружества. Если быть до конца откровенным, то решить все поставленные перед собой после разговора с Рудковским задачи мне так и не удалось. Колоссальный объем информации, разделенный к тому же на отдельные сектора, доступ к которым был далеко не у всех, тем не менее оказался структурирован по совершенно иным традициям, нежели интернет моего мира.

Как поиск и изучение мира по энциклопедии отличались от попыток сделать все то же в браузере без блокировщика рекламы, так и привычная для меня сеть отступала перед натиском нагромождения различных служб, утилит, умных помощников и еще пес пойми чего, увенчанного предложениями потратить свою норму роскоши на очень модного и престижного «Кракса5». Первые два дня я потратил на то, чтобы к этой системе приноровиться.

Местная сеть блистала красивыми витринами, но и только. Этот мир не миновал своей вариации «общества информации», отпечатавшегося на нем изрядной фрагментацией этой самой информации. Десятки прочитанных «открытых» статей, в основном публиковавшихся центральными изданиями, трубили о страшной тенденции: каждый кооператив = мегакорпорация имел свой закрытый сегмент сети, в котором участники этого кооператива могли находиться вообще не выходя в общие сегменты Содружества.