В теплом халате, надетом на пижаму, я стоял у окна кухни. Свежесваренный кофе в моей руке дурманил своим крепким ароматом, но еще был слишком горячим, чтобы сделать даже маленькиий глоток. За окном было почти темно, хотя часы показывали без двадцати десять утра. Тяжелые позднеоктябрьские тучи наглухо запечатали лето. Вид зелено-красно-желтой полуопавшей листвы рождал во мне какое-то тошнотворное ощущение вместе с предчуствием с наступающей депрессией. Так воспринимал всё это мой истосковавшийся по лету и тропикам мозг, которому в который раз было отказано в таком удовольствии. Если бы не кофе, который я поглощал буквально ведрами, я бы, наверное, уже лежал бы по ту сторону этого холодного стекла, истекая своими несбывшимися мечтами…
Я отхлебнул. Напиток всё еще был горяч, но уже не так обжигал нёбо. Глоток душистого черного нектара, щедро согрев пищевод, провалился в мой желудок. Жил я уже несколько лет один и ни капли об этом не жалел. Вайффри, чайлдфри… В общем, был я от всего «фри». Хотя, признаюсь, нередко душа требовала социализации, а тело – женщины, чем я, собственно, и пользовался в определенные, выбранные именно мною, дни. Единственным нерешенным для меня вопросом уже почти пять месяцев оставался вопрос работы, а точнее, её поисков и нахождения. Да и пресловутое давление общества и друзей-знакомых, дескать, чего не работаешь, а кто ты по специальности и тд. И самый тупиковый для меня вопрос: кем работал раньше? Как им про это рассказать? Да еще и про состояние, которое я на этом сколотил… Заклюют же, проклянут…
Сделать второй глоток мне помешал телефонный звонок. Мобильник на столе сзади меня затрубил задорную мелодию в стиле Ska. Обернувшись, я увидел знакомое имя на экране. «О нет, только не он и не сейчас…», заныл мой разум. Но любопытство взяло верх и рука потянулась за трубкой. Немного помешкав, большим пальцем я провел вверх кнопку «принять вызов».
– Пабло-о! – весело раздалось в трубке. Никогда не понимал, почему этот человек часто называл меня на испанский манер.
– Здравствуй, Автандил, – как можно более сухо отозвался я.
– Здорово, дорогой, как ты? Удобно говорить?
Вот это его «удобно говорить» меня сразу насторожило. И мои опасения сразу подтвердились. Однако, не дожидаясь причины его звонка, я решил пойти с места в карьер:
– Если ты по поводу работы, то даже не старайся. С этим покончено. Или ты думаешь, что все такие как ты – бесчувственные и прямолинейные скупердяи, которые даже после того, что произошло не отступают от своих принципов?
Явно наболело. Однако, мой собеседник, ничуть не смутившись, даже с нотками хитрости в голосе сказал:
– Даже так? А если я тебе сообщу, что от Мумриковой у нас есть очень прибыльная сделочка?
Упомянув имя этой особы, он сбил меня с толку. Какое-то время я молчал.
– Что, Пашк, сразу задумался да? – весело продолжал Автандил, а потом чуть серьезнее сказал, – я понимаю, у нас был не самый удачный последний опыт. Но ты же знаешь: это дело закрыто. Ты сделал свой выбор, и я его уважаю. Но в этот раз все будет по-другому, бро, клянусь тебе! Тем более, ты сам помнишь, какие «конфетки» с золотой начинкой нам подкидывала моя подруга.
Однако, я отрицательно замотал головой, как будто собеседник на том конце линии мог меня видеть:
– Нет-нет-нет-нет! Больше я в это не влипну. То, что мы сделали с тобой в тот раз – ужасно!
– Послушай… – еще серьезнее сказал он, – в этот раз тоже ребенок, да… только не перебивай, умоляю! Девочке 12, она страдает очень странной и сильной формой депрессии, когда все чувства атрофированы. Она в детдоме, где работает Ольга, но у нее нет вообще никого! И сама Ольга-то мне её и порекомендовала, причем очень решительно! А ты знаешь, она же директор детдома, если уже ОНА это говорит, то точно можно. Я сам видел эту девочку и свидетельство о её здоровье, её органы не просто в порядке, они в шикарнейшем состоянии!! Всю бухгалтерию и остальные бумаги я тоже проверил, никто не подкопается.
Затем, он начал мне доказывать на особых примерах, что все бюрократические моменты будут полностью улажены и все пройдет абсолютно легально.
Тем не менее после еще нескольких попыток убеждения и моих решительных отказов, Автандил сказал:
– Ладно, Пашка, понимаю. Но если надумаешь, набери меня. Только не шибко долго переваривай это.
Мы завершили разговор. Я был в полном замешательстве. До сих пор в голове у меня были те страшные воспоминания…
…Тусклый, вонючий коридор с трубами… мы с Автандилом идем спешным шагом… ведем с собой перепуганного насмерть мальчишку 10 лет… Ведем как на казнь… Он сопротивляется и спрашивает куда мы его тащим… и тут… лаборатория… импровизированная… в ней хирургический стол… кладем дрыгающегося пацаненка и связываем его, закрывая ему рот… В то же время Автандил велит мне закнуть свой рот и больше не спрашивать его о легитимности всего происходящего… мы затыкаем рот кричащему мальчику не из-за страха быть услышанными (звукоизоляция тут на высшем уровне), а чтобы не действовал нам на нервы… наконец наркоз пошел… ужас на лице бедного ребенка сменился блаженным спокойствием… через несколько минут скальпель блеснул в руке Автандила… органы… продажа… алиби… И потерянная юная жизнь.
Меня передернуло от этих жутких воспоминаний. До сих пор не могу себя простить и понять, что меня вообще сподвигло на это. Будучи уже матерым трансплантологом, я и не думал, что закончу на подработке в этой области, которая мне давала намного больше прибыли, чем официальная работа. Государство мало заботилась о нашей отрасли, посему с помощью моего приятеля и коллеги Автандила я оказался на халтурке и сколотил недурственное состояние, пересаживая органы взрослых и детей. Занимались мы в основном трупным донорством, лишь изредка имели дело с живыми, отдающими свои органы по доброй воле, либо из-за определенных критических состояний пациентов или каких-то форс-мажоров. Случай же с тем мальчиком (о причинах которого я, пожалуй, умолчу – слишком уж это длинная и неприятная история, состоящая из ряда обстоятельств, от нас не зависящих) был из ряда вон выходящим, если выражаться мягко, но он поставил жирную точку на моей карьере. Так думал я до сих пор.