Истинные драконы. Серия 4. Огневица и дракон бесплатное чтение

© Красовская Марианна

© ИДДК

Глава 1. Семеро по лавкам

Жара стояла несусветная. Дикие травы, что выросли мне до пояса, начали желтеть и шуршать как-то тревожно.

– Ежели сухая гроза будет, то сгорит и поле, и лес, – с тревогой сказал дед, с сомнением косясь на меня. Я спрятала глаза. – А следом и вся деревня.

Отец пожал плечами. Он вообще был крайне немногословен. Зато мать тут же заголосила:

– Что ж ты, дедко Егор, тьму из омута тянешь? Языком-то не болтай, слово-то сильнее дела порой!

– Ну вот и молчи, Серафима, не лезь в мужские разговоры!

– А что не лезь, что не лезь? Вижу я, как ты на Янинку мою смотришь! Подумаешь, девка лес спалила! То один раз и было, по первости. Теперь-то она себя в руках держит.

Я мучительно покраснела и сжалась, желая провалиться сквозь землю.

– Янинка твоя – слезы наши! И неча тут оправдывать ее. Вчера лес, завтра поле, а потом что? Весь Южный Окрай сожжет?

– Так твоя же кровь дурная, дедко! У вас в роду то ведьмы, то огневицы испокон веков нарождались! Мать-то у тебя знахаркой была, я все помню.

– Тьфу на тебя, виздопряха, чтоб ты облысела! Вот уж у кого язык как метла пыль поднимает!

– За собой бы следил, старый! А то нашел, кого виноватить, развел грязюку! Нет бы косить выйти…

– А ну тихо! – рыкнул отец, и все замолчали.

Грозно поглядел на меня, потом на братьев моих.

– Серафима, как со старшим разговариваешь? Стыдно. А ты, отец, и в самом деле позабыл, что в Янинке наша кровь нечистая. Моя в том вина, что дочь порченная уродилась, не жены моей.

– Вина твоя в том, что ты ее в колодце не утопил, когда узнал, что девка-то – огневица!

– Так дочь моя, не щенок какой! Да уж и взрослая была совсем, десять годков. Сам бы смог дитя свое жизни лишить?

– Смог бы, – твердо ответил дед. – Дело-то нехитрое. В колодец не можешь – так в лес завести да к дубу привязать. Дальше волки всю работу сделают.

Мать покраснела и открыла было рот, но под тяжелым взглядом отца смолчала.

– Нынче ведьм не убивают, а отвозят в стольный град. А кто убьет, так тому голову рубят.

– Да кто узнает-то? Одной девкой больше, одной меньше…

– Не о том думаешь, отец. Доставай косы, завтра на рассвете выходим в поле.

– Раненько еще, – попытался возразить старший мой брат Евсей. – Не было указа царского.

– В Китеже дожди всю седмицу стояли, а у нас с прошлой луны ни капли не упало. Не скосим теперь – сгорит.

– Так царь…

– Царь там, трава здесь. Молчи и иди за косой.

– Понял, – надулся Евсей.

Я улыбнулась про себя. Евсею шестнадцать, он у нас старший сын, батюшкина гордость. Выросло дитятко, уже усы бреет, вот и думает, что лучше отца знает. Ему одному слово поперек прощается, а он и рад. Не понимает, что у кого язык длиннее, тому руками больше делать придется.

Сейчас бы косы дед правил. А Евсей своими руками работу лишнюю набрал.

– Машка, Демьян, Янина – в поле со мной идете. Евсей и отец тоже. Вшестером управимся за три дня.

– Янинку бы дома оставить, – осторожно попросила мать. – Поле-то сухое. Пусть обед готовит да за малыми смотрит. А я ужо вместо нее косить пойду.

– Вздор, – буркнул отец. – Сухое и сухое, она взрослая уже. Под небом не обернется. А малого грудью кормить она не сможет уж точно.

Мы с матерью переглянулись тревожно. Знали: обернуться я могла. Помимо того, самого первого случая в лесу, я оборачивалась трижды. Всегда дома, от страха или от злости. Отца, деда и братьев при этом не было, а Машка знала и молчала. Ей это было выгодно.

Замуж меня никто не возьмет, я порченная. На всю жизнь в отцовском доме останусь. А это значит, что Машке можно не волноваться и спокойно ждать жениха. А еще – если в роду есть ведьма, то пока она жива, проклятье на ней одной лежать будет. Она этот камень на плечах до смерти носит.

Я обернулась птицей-огневицей ровно через семь лет после смерти прабабки Евдокии, и с тех пор знала: судьба моя сладкой не будет.

Ведунья, та, что зверей понимает, или знахарка, в травах да зельях сведущая, – это еще ничего, не страшно. Так хоть и боятся, да чтут. Ежели не злить их, то пользы больше, чем вреда.

А вот птица-огневица – горе горькое. Раньше таких как я сразу убивали. Оно и понятно: оборотится девка жар-птицей, да полетит над лесом. А там сразу и пожар, и звери-птицы гибнут, и поля выгорают, да и деревни бывало. В общем, лежать бы мне в колодце со сломанной шеей, если б отец настрого не запретил меня трогать. То ли царский указ тому был виной, то ли и в самом деле любил меня, но дед хоть и злился, хоть и норовил меня обидеть при любом случае, но не смел ничего поделать.

Впрочем, и в Китеж меня не отправили, ибо лишние руки в хозяйстве не лишние. Правильно отец говорил: царь далеко, а поле – вот оно.

Семья у нас большая, справная. Дед, отец, мать да семеро по лавкам. Старшая сестрица Авдотья уже замужем и своих деток нянчит. Я, стало быть, вторая. Потом Гришка – он в Китеж подался в цареву дружину. Когда к нам в Макеевку прибыл гонец за новыми рекрутами, Гришку первого и взяли: сильный да красивый. А братец и рад – не любил он поле да лес, тесно ему в деревне было.

Другое дело Евсей. Этот спит и видит, как отцовское дело продолжит, коней разводить будет. Кони у отца справные.

Потом Машка, ей двенадцать. Скоро женихи вокруг дома хороводы водить будут. Красивая она, темнобровая, румяная, с глазами яркими.

После Машки Степка, младший, последний. Это мы все так думали, пока мать на старости лет не затяжелела. Вот уж кого не ждали, так это еще одного младенца! Оттого и назвали братишку Нежданом.

Семеро – хорошее число, ладное, благословенное. Милостивы к нам духи небес, стало быть. Только почему тогда меня так обидели?

Глава 2. Птица-огневица

Работа в поле куда тяжелее, чем в огороде. Там хоть от жары под деревом укрыться можно, да и колодец рядом. И мать то лепешку вынесет, то молока попить. А тут – как с утра размахались косами, так до полудня и идешь. Пот разъедает глаза, во рту пересохло, спину ломит, пальцы онемели. Рубашка мокра насквозь. Машка давно сомлела: побелела, закачалась. Отец усадил ее под яблоней отдыхать. Отец глянул встревоженно на меня, но я слабости не показывала. И без того меня в семье меньше всех любят, так еще и жалеть будут? Нет уж, я справлюсь!

И справилась ведь! Степка к полудню прибежал, обед принес – каши с мясом, да репы вареной, да квасу. Я ела неохотно, через силу. Устала очень. Даже жевать сил не было. А Машка уж отдохнула, посвежела. Вот уж и смеется, зубами белыми сверкая. Мы и сами, на нее глядя, улыбаемся: до чего ж хороша!

– Устала, Янушка? – спрашивает отец. – Посиди еще. А то домой бегите, хватит с вас.

– Да мы вилы возьмем сейчас, равнять будем.

– Добро.

Степка все еще сидел под яблоней. Ему домой не хотелось, там мать заставит за малышом смотреть. Больше-то некому. А тут отец косится, но молчит. Можно и на траве полежать, и палочкой землю поковырять, и жуков половить, и ворон посчитать. Машка тоже не спешила ни за вилы хвататься, ни домой бежать: дома-то для девки работа никогда не заканчивается.

Я же понимала, что мужчины тоже устают, им помощь нужна, поэтому стряхнула с плеч усталость и поплелась ворошить укос.

Когда небо закрыла черная тень, я подняла голову первой и ахнула: к нам приближалось древнее злобное чудище: огромная крылатая япшурица, зеленая, что трава в низине. Не как в сказках, с одной только головой, и огнем не пыхала, но я все же испужалась до икоты. Особенно потому, что мчалось чудище поганое на детей: на Степу и Машу. Отец, дед и братья были далече, они подняли косы и с криком помчались к нам, но я была ближе. Отбросила вилы в сторону, завопила дурным гласом и вспыхнула вся от страха, круто на злости замешанном. За себя не боялась, а младших в обиду не дам!

Что чудищу огромадному наши косы и вилы? Оно же размером с несколько домов, а чешуя у него – железная! Не убить его вилами. Огнем тоже не убить, да только я внутри птицу-огневицу удержать не сумела. Она сама вырвалась, как из клетки, замахала крыльями, заклекотала грозно и словно муравей на волка – ринулась на недруга.

Поле сухое вспыхнуло разом, затрещала вокруг стена пламени… и разом трава зеленая восстала, спутала меня, к земле прижала силою. Неприятно, даже больно. Я завопила, растопырила пальцы, вскочила… и вдруг поняла: стою я совершенно голая (и рубашка, и сарафан сгорели мигом) супротив незнакомца, высокого и синеглазого, в черном как ночь одеянии. Трава опала, огонь потух. А ни япщурицы летучей, ни птицы-огневицы нет больше.

Вскрикнула, присела быстро, волосами укрываясь. Подбежал отец, на ходу скидывая потную рубаху и меня укутывая, следом дед и братья. Встали стеной, меня от взора незнакомца закрывая.

– Жар-птица? – выдохнул синеглазый. – Откуда? Они же давно вымерли! Вот уж диво!

Я зажмурилась.

– А ну, кто такой? – грозно спросил отец, тыкая в синеглазого косой. – Что от детей моих хотел?

– Убери железку, пока цел, – посоветовал незнакомец. – С миром прилетел. Не признал, что ли? Дракон я. Из дома Темного леса. Не трогал я твоих детей. Спросить хотел…

Медленно и неохотно отец склонил буйну голову. Кланялся в ноги он только батюшке-царю, а больше никому.

– Спрашивай, владыко.

– Засуха у вас? Дождя просите?

– Не то, чтобы засуха, – проворчал отец, выдыхая. – Но дождь надобен давно. Колодцы уж измельчали, лес сухой стоит. Одна искра и…

– Жар-птица пролетит, и не будет леса. Поля, наверное, тоже, – хмыкнул дракон. – Ишь ты, какая грозная!

– Нравится девка? – отец вскинул голову. – Забирай взамен на дождь!

Что? Как это – забирай?

– Одни беды от нее, огнем пыхает, ночами полыхает. Избы горят, люди злое говорят. Скоро соберутся и выгонят девку в лес, а то и в колодце утопят.

– Отец! – простонала я, не веря. – Да что горит-то?

Не было ведь ничего, я осторожная! И не видел никто! И лес однажды только горел, так я ребенком еще была!

– Молчи, ведьма, – не преминул меня одернуть дед. – Голову не поднимай, проклятая!

– Не пойму что-то, зачем мне жар-птица? – скучающе протянул синеглазый.

– Так вы ж все равно красивых да одаренных дев забираете. Нешто некрасива? Аль силы в ней мало?

– Красива, – признал дракон. – Только…

– Так чего ждать смотрин? Тебе – дева-птица-огневица. Нам – дождь да урожай.

Я посмела поднять глаза, выглянуть из-за отцовской спины. Дракон выглядел растерянным.

– Утопят в колодце, – повторил отец, упрямо набычившись.

– Ладно, я понял. Забираю красавицу в обмен на хороший урожай. Честная сделка.

Я стояла ни жива ни мертва. Не думала ни гадала, что меня в чистом поле беда поджидает. Родная семья отдает чудищу поганому!

– Помилуй, батюшка, – повалилась я в ноги родителю. – Своей рукой убей, только прочь не гони!

Дед звучно сплюнул на землю, а отец рывком схватил меня за плечи и поставил на ноги, оправляя задравшуюся мужскую рубаху.

– Не позорься, Янинка. Для твоего же блага. Здесь тебе жизни все равно не будет. Или ты деревню спалишь – и в омут. Или ждать не станут, убьют по-тихому. У драконов спокойнее. Служить им будешь, терем мести или деток нянькать. Глядишь, и научишься чему полезному.

Я поняла, что жалеть меня никто не будет. Отец, наверное, желал мне добра, но от его предательства в груди жгло огнем, а кончики пальцев покалывало. Видно, и взаправду подчиниться нужно, не то поле спалю. Очень хочется.

Глава 3. Драконье гнездо

– Что же, птичка, верхом ездить умеешь? – угрюмо спросил дракон.

– Кто ж не умеет-то?

– А без седла?

– И без седла. И на лошади, и на осле, и на козе, и на поросе пробовала. На драконе, чай, не сложнее.

Взгляд странного мужчины стал еще темнее, он дернул щекой и скомандовал:

– В сторону отходите!

Мы его послушались, шарахнулись. А потом вдруг высоко взметнулась из сухой земли зеленая трава, оплетая дракона, скрывая его. Миг – и нет боле человека, только япшурица поганая лапами сучит.

– Полезай верхом, дочь.

– Да поняла уже.

Не обнявшись, не поклонившись отцу напоследок, я упрямо вскарабкалась чудищу на загривок. Горькая обида застилала глаза, не верилось мне, что никогда больше я матушку и младенчика ее не увижу. Дед откровенно улыбался щербатым ртом, отец хмурился. На лице Евсея тупое удивление. Ко мне он любви никогда не питал, но и не задирал, защищал даже порою. Впрочем, вряд ли он бы стал меня из омута вылавливать. Машка же со Степкой смотрели с любопытством и даже восторгом. Им все было в новинку.

Япшурица взмахнула крыльями, я крепко вцепилась в костяной нарост на ее башке, прижалась грудью к шее – словно и в самом деле на неоседланном жеребце сидела. И мы скакнули – чисто как через канаву, только вверх. Не приземлились на землю, а наоборот – выше и выше забирались. Ну, я однажды тоже так пробовала, да вовремя опомнилась. Мне над лесом нельзя: ежели хоть одно перышко упадет, то все, был лес – и нет его. Поэтому, как бы ни хотелось расправить крылья и слиться с ветром, я заставила себя вернуться.

Драконам всяко проще. У них чешуя холодная и не сыплется.

А я решила, что ну их всех в баню – и деда, и батьку жалостливого, и всех соседей, которые на меня пальцем показывали, и детишек, что любили из-за угла на меня ведро воды выплеснуть. Ни по кому скучать не буду, только по матери, но у нее еще детки остались, потоскует и забудет. Да и неизвестно еще, не сожрет ли меня эта тварь, на спине которой я лечу.

А небо – вон оно подо мною. И мы летим прямо в облако, и никогда в жизни со мной чудес подобных не бывало, а потому я закидываю голову и хохочу от восторга. Ветер выплел ленту из косы и растрепал волосы. Отцовская рубаха хлопает на мне, рвется прочь. Зябко? Да. Но в этом тоже есть восторг и счастье. Я лечу над облаками, я устремляюсь выше и выше, и внизу уже не разглядеть даже нашей деревни. И оказывается, что мир куда больше, чем я думала, он не заканчивается за лесом, за рекою. И Китеж – вовсе не центр всего мира. Да его вообще сверху не видно.

Летели долго. Восторг окончился, остался лютый холод и тьма. Больше всего я боялась задремать и свалиться в бездну, но видно не судьба умереть столь легкой смертью, потому что вдруг перед нами возникла огромная зеленая гора, плавающая по небу. Я и раньше видела замки за облаками, но мне не верили, смеялись. А теперь знаю: все чистая правда. Вовсе я не лгунья и не выдумщица!

Дракон летел прямо в гору, и я зажмурилась, но ничего страшного не произошло. Мы просто опустились на каменной площадке. С удивлением я увидела, что то, что казалось мне горой, вовсе и не гора, а ступенчатый сад дивного великолепия. На нижней площади росли всевозможные деревья. На некоторых были цветы, на иных – спелые плоды.

Дракон нетерпеливо выгнул спину, явно предлагая мне спуститься, да вот незадача: я пальцев расцепить не могла. Мало того, что они заледенели, так еще и застыли от усилий, что я прилагала, удерживаясь на костлявой спине. А ноги? Я ж на ноги не встану, упаду!

Раздался громкий хлопок, и меня будто отбросило в сторону, прямо в кусты. Впрочем, упругие ветви не позволили мне упасть, бережно приняв в свои объятия.

– Велизар! – раздался возмущенный глас, и из каменного дворца выскочила девчонка не старше меня на вид. – Кого ты приволок?

Никак, жена? Ох, что будет!

– Да вот, пришлось, – буркнул недовольно дракон – уже в облике человека счищающий с черных рукавов пылинки. – Сказали, или забирай невинную деву, или мы ее в жертву тебе, великому и могучему, принесем.

«Сестра», – сразу поняла я. С женами так не разговаривают, а этот вот точно так же, как Евсей, смотрел и красовался. Не то шутил, не то дразнился, кто их, мужиков, разберет?

– В же – е-ертву? – ахнула девушка. Надо признать, прехорошенькая, с толстой косой до пояса, с ясными синими глазами и румяными щечками. – Ах, бедняжка!

И бросилась ко мне.

Я сделала шаг назад, запутываясь в кустах, вскинула руку – мало ли, что этой… драконьей сестрице в голову придет, а братец рявкнул:

– Не подходи, это огневица!

Синеглазая так и застыла на дорожке, хлопая ресницами.

– И девица, и жар-птица? – изумленно переспросила она.

– Именно. Большая, сильная, горячая.

– Понятно, почему ее в жертву решили принести, – усмехнулась девушка, отступая. – Много деревень сгубила?

– Не успела, кажется.

– А почему она… не одетая?

Щеки у меня вспыхнули. Стыдно стало, что не передать. Хоть и не голая, а в мужской рубахе, но уж не в сарафане.

Девица-драконица была в парчовом платье, лазоревом, золотой нитью расшитом. На ногах – сапожки, тоже лазоревые, в косе лента желтая, как солнышко. Ох и хороша! Царевна, не иначе.

– Сгорела одежда, – брюзгливо скривил губы дракон. – Обычная, не зачарованная. Да и обращаются огневицы обычно спонтанно, бессознательно.

Я хотела было сказать, что я в облике птицы разум не теряю, особливо если страх или гнев унять, но промолчала. Меня ведь не спрашивал никто ни о чем. Место свое знать надобно, так дольше проживешь. Они – драконы, маги, наши благодетели. Выше царя стоят. А я кто – девка деревенская, да еще и порченная.

Поэтому норов свой усмирила да в ноги синеглазой поклонилась:

– Прости, что оскорбляю твой взор, царевна. Лишь по милости братца твоего я здесь. Не серчай, я тебе служить верно буду, коли пожелаешь.

– Однако! – хмыкнула синеглазая. – Вот это поворот! А что ж мне, а не Велизару?

– Так я мужчинам служить не обучена. Да и мало чего умею. Разве что стирать, да штопать, да вышивать, да корову доить…

– Нет у нас коров! – широко раскрыла глаза раскрасавица, а я вздохнула.

Ну как в таком доме – и без коров? И козочек. А что же они едят?

– А пороси? Я могу за поросями смотреть.

Синеглазая покачала головой.

– Кролики? – с надеждой спросила я. – Утки? Куры? Огород?

– Огород есть! – обрадовалась царевна. Оглянулась на братца, прикусила алую губу. – и сад! Только не простые… заколдованные, вот. И их драконы охраняют!

– Велька, кончай болтать, – фыркнул дракон. – Родители когда вернутся? Там в Вирии засуха, нужно дом Шумной воды просить, пусть дождь приведут. Не мне же этим заниматься.

– Ну да, у Велизара Сварговича нос не дорос кого-то просить о помощи. С птицей-то твоей что делать будешь?

– Да мне, в общем-то, все равно. Найди ей что-нибудь из одежды. И комнату выдели. Отец прилетит – разберется.

Вот так я и оказалась в гнезде драконовом. Не служанка, не гостья, не лазутчица какая, а вроде как никому не нужная сиротка.

Глава 4. Сиротка

Царевна оказалась славной. Нос не задирала, меня не понукала. Улыбалась ласково, разговаривала терпеливо.

– Ты Велизара не бойся, – журчала она. – Он только снаружи грозный. А внутри…

– А внутри красный, – пробормотала я. – Ну, если кожу снять…

Не подумайте, я не кровожадная, просто совершенно растерялась от такого поворота событий.

– Точно, – прыснула Велеслава. – Но мы проверять не будем. Он как собака – рычит и лает, но кусаться не станет, пока причины нет.

Это меня тоже нисколько не успокоило. Собакам не всегда причина нужна: их блохи за хвост покусают, они и кинутся. Или силу показывать будут.

Я собак очень боялась, а они, чуя во мне оборотневую природу, всегда нападали, норовя цапнуть или хоть подол порвать. Если этот самый дракон ко мне кусаться полезет, то я не знаю, что и сделаю.

– А где я жить буду, госпожа?

– На самом верху, пожалуй. Туда гости не заходят, тебе спокойно будет. Пойдем, покажу тебе наше скромное жилище.

Насчет скромного она, конечно, приврала.

Дворец у драконов был диковинный, я даже в сказках про такое не читала. Остров, на острове сад – с яблонями, грушами и прочими плодовыми деревьями. В середине квадратный дом… или не дом, но как назвать – не знаю. С белыми колоннами, увитыми виноградной лозой, с огромными окнами, с высокими потолками. А на крыше этого дома – еще один дом, поменьше. И тоже сад, цветущий и благоухающий. Я таких дивных цветов и не видела никогда – и розовые, и красные, и даже голубые. На крыше этого дома – еще дом. И еще сад. С ягодами. Я чернику усмотрела, ежевику, малину. Куст брусники видела и даже клюкву. А еще – желтые, красные, розовые и голубые ягоды, мелкие и крупные. И все они в одно время поспели, вот уж чудо из чудес! В природе разве такое бывает? Магия как она есть!

На крыше того дома – еще дом, теперь уже последний. Кажется мне, что вся наша деревня в том доме бы поместилась. И здесь не сад, а огород с травами душистыми и всякими овощами. Тут мне больше всех и понравилось.

– Ой, а там у вас свекла, да? И морковка? И репа? А вот то, с голубыми и белыми цветами, что это?

– Картофель.

– Слышала я про заморский овощ, да говорят, что он ядовитый. Кто-то у нас в деревне пытался его вырастить, но плоды у него горькие… так и выкинули.

– Под землей у картофеля клубни… – рассеянно пробормотала Велизара. – Снова земля пересохла. Эх, сразу видно, что матушки нет, она бы дождик вызвала. Придется самой.

– Неужели ведра из колодца таскать? – ахнула я.

– Вот еще. Мы же не в деревне.

И она подошла к белой каменной стене и крутанула медное колесо. И в тот же миг из земли взлетели водные струи! Я только ахнула, руки к груди прижав: колдовство!

– Вот бы и нам в деревне такое чудо! А то все таскаем и поливаем! А бывает, что вода сама приходит!

– Не сама, – деловито пояснила царевна, вытирая ладони об подол роскошного своего сарафана. – Там трубы в земле. И насос.

Я закивала, хотя ничего и не поняла. Трубы – это кирпичные, что ли? Как в печке? Но откуда в них вода, в них дым должен быть… Ну да ладно, потом разберусь, если нужда будет.

– Пойдем уже. Голодная? Ой, а звать тебя как?

– Янина, – поклонилась я. – Янка.

– Хорошо. Сейчас подберем тебе что-нибудь из одежды, и я тебя накормлю.

– Благодарствую, царевна.

– Я не царевна, а драканна. Можешь звать меня Велеславой.

– Повинусь, драканна Велеслава, – поклонилась я. – За милость и ласку благодарю.

Та только хмыкнула.

Привела меня в палаты каменные, светлые, просторные. Думаю, у самого царя глаза б от зависти повылазили, коль он бы узрел цветы алые и золотые на стенах, да солнышко и облака на потолке! А печки не было, зато была постель высокая и широкая, о четырех резных столбах да с перинами пуховыми.

– Не обессудь, комната маленькая, для гостей. Зато уборная своя имеется с водопроводом. Так, платье тебе… Ростом ты меня повыше будешь и в груди побогаче. Сейчас погляжу, что можно придумать. Ты пока умойся там… Не стесняйся. Теперь это твоя спальня.

Я только головой вертела, не смея даже с места сдвинуться. Ощущала себя тараканом, нежданно заползшим в горницу к боярышне. Никак тапком пришибут!

А на светлом деревянном полу остались пыльные отпечатки моих босых ног. Ой, мамочки, какой позор!

Я очень осторожно, на цыпочках, прокралась к белой двери возле постели и приоткрыла ее: за нею была баня. Нет, мыльня, мне братец рассказывал, что в богатых домах есть специальная комната с корытом, где мыться можно. Вот и тут корыто имелось, только не деревянное, а фарфоровое. И все было белоснежным – аж глаза резало. Над корытом имелся медный носик, как у самовара, а поверху колеса малые. Я не утерпела, подошла и колесики покрутила, уже догадываясь, что увижу очередное чудо. И взаправду, из носика прямо в корыто полилась водица. Сначала ледяная, а потом – теплая, как в бане! Неужели богатые люди вот так вот моются? Но корыто-то дырявое: вода в нем не задерживается!