Маленькая рождественская сказка бесплатное чтение

От автора

Была чудесная бессоница. Такая, какие бывают нечасто, но запоминаются на всю жизнь. Не одна из тех, когда ты заставляешь себя спать, а спать не выходит… Не такая, когда ты всё больше раздражен и сердит становишься на себя за то что тратишь бесценные минуты, выделенные на отдых, впустую… а голова всё больше становится напряженно-пустой и звенящей от бессмысленности происходящего… Нет – не такая. Прекрасная, чудная, сказочная была бессоница!.. Да и не долгая, к тому же. Как раз хватило только на то, чтобы открыть у себя внутри парочку новых маленьких дверок и через них впустить внутрь слова от Бога, которые всегда приходят в душу мягко, легко и с огромной любовью. Они приходят, прибираются внутри и расставляют все-все по местам что было разбросано… налажиаают всё что поломано… Они обязательно появятся, если конечно ты просишь Бога прийти и быть хозяином внутри. Тогда – так много разрозненных кусков, частей, которые, вроде бы и имели в жизни какой-то… хоть мало-мальски стоящий, смысл… а иные – может быть и совсем не имели как будто бы (твоя вина – прожил часть своих дней не до краёв наполнив их смыслом, хотя мог бы… и было бы это ещё намного лучше) – так много их теперь складывается в один, большой цельный пазл – полный, сияющий смыслом… Слова свыше их связывают изящной нежной ленточкой и делают одним большим прекрасным целым. Как добрый хозяин в твоём доме Бог берёт и ставит вещи на их места. Мысли, чувства, воспоминания, образы – всё то, что ты сам навалил беспорядочной кучей внутри, да всё никак не найдешь в себе сил разобрать – всё это Он расставляет на нужные полочки – на те, где каждая вещь не будет потеряна и сумеет найти себе применение. Бог даже покажет тебе – как пользоваться теми из них, что казались тебе почти бесполезными… Теми, что были совсем ненужными, просто зря тобою притащенными в дом. Всему внутри Бог сообщает смысл, всё делает для тебя полезным, во всём помогает тебе обитать и быть счастливым. Так случается и в те дни, когда ты рад безмерно тому что тысячи осколков чувств, идей, мечтаний, ощущений, отколовшихся от множества полузабытых дней, выстраиваются в стройный ряд, и из черепков прожитой жизни образуется новая жизнь – светлая и счастливая, полная и чудесная. Эта жизнь – те произведения, которые я задумываю в такие моменты. В них теперь переселяются эмоции, воспоминания, размышления, что рождены обыденной жизнью, и там уже живут жизнью новой, чудесной, счастливой, насыщенной смыслом. Жизнью других людей, жизнью другого порядка. Вот и в этот раз – много старых кусков, непонятно зачем нужных мне, обрели, тоже, новый прекрасный смысл. За маленькую, коротенькую приятную бессоницу – для чувств и образов, что временно ютились внутри меня – приготовлены оказались новые уютные стены – несколько новых сказочных домиков – несколько маленьких Рождественских сказок, о которых я и не догадывалась до этих прекрасных бессонных минут. Потом была и ещё пара похожих ночей. Были и дни, что давали этим сказкам улучшиться и разрастись. Они сообщали историям новые краски, подробности, ощущения… Они всё дальше прокапывали для этих трёх маленьких сказок, объединившихся наконец в одну, путь в глубины смысла и возносили всё выше их дух к небесам… Много было минут размышлений и наблюдений, которые Бог употребил в моей жизни для создания именно этих историй. И постепенно три маленьких сказки становились всё больше, всё сильнее меня удивляли их новыми, мне только лишь открывающимися со временем, сторонами, всё больше заполняли внутри меня пространство, уготованное им для существования. И вот – наконец они стали одной маленькой рождественской сказочной историей, которой теперь я хочу поделиться с Вами, уважаемый читатель!

Это сказка. В ней все герои выдуманы и, конечно же, никогда не существовали на свете. Всё произошедшее с ними – тоже придумано. А даже если что-нибудь подобное когда-нибудь с кем-нибудь и происходило, или ещё будет происходить на свете – то автор об этом, конечно же, никогда не знал и не слыхивал. Поэтому он и назвал эту историю сказкой. Но всё же – есть здесь и некоторые вполне реальные, вполне настоящие, действительно существующие вещи. И даже персонажи. Вернее что – только один реально существующий персонаж. И это – Бог. В реальности Его существования автор этой истории не сомневается нисколько. Напротив – ему страшно жаль тех, кто в существование Бога не верит, или верит но усомнился. Ведь эти люди теряют огромное счастье. Прекрасного доброго Друга и Учителя. Чудесного, заботливого, всеведающего и невероятно любящего Отца. Поэтому, хоть события происходящие в этой книге и вымышленные – но один из их героев – самый главный и прекрасный – на самом деле есть. А значит – главное чудо, коим полнится эта сказка, как тёмная комната полнится ярким тёплым светом – может наполнить и Вашу жизнь, дорогой читатель. И я очень надеюсь на то что это обязательно случится, если даже ещё не произошло до сих пор. А если в Вашей жизни такое Чудо случилось и до знакомства с этой маленькой историей – то я за Вас безмерно рада, уважаемый друг! Надеюсь что свет этого Чуда всегда будет освещать Ваш путь и греть Вашу душу в холодные времена.

Есть в этой истории и другие реальные вещи. В основном – это, можно сказать, те декорации, в которые помещены мои герои. Декорации пространственные и декорации духовные. Места, чувства, эмоции, переживания, внутри которых оказываются жители этой сказки – все они, конечно, встречаются и в реальной жизни. Про чувства и эмоции – всё, конечно, само собою разумеется и интуитивно понятно. Нельзя взять и выдумать несуществующее чувство, никогда не виданную никем на свете эмоцию или переживание, да поместить на странички литературного произведения. Просто нельзя. Поэтому, конечно же – они не совсем выдуманные в каком-то смысле. В каком-то смысле они существуют на нашей земле в реальности. Но вот – ещё есть в ней и реальные места. События, описанные в этой небольшой сказке, происходят в тех уголках планеты, которые я давно знаю и в которых бывала не раз – и в раннем детстве, и в более сознательном возрасте, и бываю порой в настоящие дни. Эти места совершенно по разному видело сердце в разные периоды жизни, совсем разными красками и пятнами света окрашивало их время и, уверена – ещё не одну свою историю я могла бы поместить в эти декорации, каждый раз немного меняя свет и цвет, да и получая совершенно различные мысли, чувства и ощущения героев, которые соотносились бы с этими местами как нельзя лучше. Но вот – теперь в них живут всего несколько первопроходцев – персонажи из этой истории. События сказки разворачиваются частично на Красной площади, частично в ГУМе неподалёку, а часть их случается, например, на площади Революции, где автор не раз имел возможность гулять, наблюдать за людьми и за жизнью, напитываться атмосферой, которой люди и их жизнь наполняют эти точки на карте. Вообще почти в каждой моей книге герои бывают как раз в тех местах, что знакомы мне хорошо или чем-то запомнились. Не всегда, далеко не всегда бывают они названы своими именами на страницах этих историй. Но почти что всегда определённые события в книжках мне представляются происходящими в знакомых уголках мира. Здесь же мне захотелось, наконец, назвать все декорации, в которых виделся этот сюжет моей душе. Не все они оказались названы, всё равно, но самые крупные и хорошо узнаваемые – я посчитала себя обязанной обозначить. Мне кажется, что в этот раз – сами они придают дополнительных красок повествованию. Есть и ещё одна важная декорация, в которую я поместила своих литературных детей. Эта декорация реальна тоже. И её уважаемый читатель тоже сможет легко сам посетить однажды… и даже ещё легче чем, например Москву и её главные достопримечательности. Это вполне реальное место, которое появляется в разных уголках нашей планеты вокруг чистых, любящих, добрых и верящих Богу душ. Это место – необычайный новый мир, наполненный Божьей любовью и заботой, залитый светом Его доброты и мудрости, очищенный красотой Его великого прощения. Мне очень бы хотелось чтобы весь наш мир стал однажды заполнен такими отдельными мирами – прекрасными, чудными, великолепными, полными понимания и чувства. Таких миров, наверняка, уже много и очень много на этой планете. Но если они стали бы окружать каждую-каждую душу – то наша земля превратилась бы в поистине прекрасное место! Есть и места, о которых лишь говорится в истории. Их никто из героев повествования ещё никогда не посещал. Но вот они, как раз-таки, тоже реальны. Реальны настолько, насколько не реальна даже и наша земля. Ведь эти места будут существовать вечно, а наша планета – лишь до поры до времени… До той поры, что известна лишь нашему небесному Отцу. И они обязательно ждут всех, кто верит Богу, любит Его, слушает и ждёт. Они обязательно ждут и Вас, дорогой читатель, если только Вы сами их станете ждать.

Прошло два месяца и десять дней с момента задумки – с той самой чудесной бессонницы – до полного завершения книги. И это ужасно много. Мне очень хотелось бы завершить её намного, намного раньше. И я вполне бы могла это сделать, если бы только не отвлеклась десятки раз за это время на другие важные и необходимые дела, если бы не оставляла книгу, вначале, так долго лишь только задумкой и не работала бы параллельно над другими произведениями… Если бы и в процессе написания не оставляла её столько раз без должного внимания на много-много дней. Я знаю что, конечно, могла бы завершить её и к Рождеству, или даже, возможно, ещё раньше. И это было бы прекрасно – ведь мне бы хотелось подарить что-нибудь миру на этот Великий Светлый Праздник… Но вот – что есть то есть: прошло два месяца и целых десять дней. Но и они прошли не зря за работой над этой историей. В это время случилось столь многое в моей жизни, что по настоящему посчастливилось мне прожить именно с этими строками в голове и в руках, в душе и в сознании. Да, многое случалось за это время в душе автора, что очень нуждалось в этой книге требовало этой книги, хотело её и, возможно, не будь её – случилось бы немножечко иначе. Есть одна важная цель, которую преследуют любые добрые истории, приходя в мир – изменить что-нибудь в мыслях и душах людей к лучшему. И этой книге, я знаю – уже это удалось. Как удаётся и многим моим произведениям ещё до их выхода. Они, как минимум, воздействуют уже на одну душу, на одну жизнь, на одно сознание. Они, хоть что-нибудь, но меняют во мне – меняют вовремя, меняют своевременно, меняют заботливо и любя. Они – посланники от Бога, которые несут столь нужную мне информацию, нужные мысли и выводы, так необходимые слова, недостающие чувства… или наоборот – преобразуют ненужные эмоции во что-то важное и значимое. Они – настоящая терапия для своего автора. А значит – я считаю – свою роль в этом мире они уже выполнили. А возможно что выполнят и ещё большую, если однажды затронут и струны прекрасных инструментов – других душ. Если же благодаря им эти струны однажды зазвучат в полную мощь и огласят мир своим уникальным прекрасным пением – то их роль станет неоценимой для автора. Я всегда безмерно благодарна Богу за эти истории. Они не просто преобразуют придуманные, вымышленные жизни, населяющих их героев, не просто меняют их жизнь и пути, но меняют они и пути человека реального. И для меня это – бесценный подарок. В том числе и самый ценный подарок на Рождество.

05.12.2024. – 15.02.2025.

Мальчик который потерялся

– Давай-ка кушай скорее и будем уже потихонечку собираться. Сегодня не знаю во сколько магазины закроются, да ещё и пробки могут быть…– мама исчезла на кухне, а мальчик едва успел угрюмо поковырять вилкой в тарелке, как мама уже вернулась снова и опять начала торопить, – Давай скорей, а то мы так за подарками не успеем… Ещё думала ведь – в среду заехать… Но у меня ресницы были. Уже не отменишь, что ж поделаешь?.. Давай, не спи. Просыпайся, сынок, про-сы-па-аай-ся!..

Мама мальчика потрясла его сзади за плечи, пронесшись мимо по столовой. И дальше побежала возиться с пирогом. Она спешит. У неё ещё много дел. Сегодня канун Рождества и к вечеру нужно успеть уйму всего! Во первых – состряпать рождественский ужин. Хотя его, вобщем-то, спокойно могли бы приготовить и кухарки, как, собственно, каждый день они это и делают в доме мальчика. Но маме сегодня особенно важно готовить самой. Иначе ей не чем будет хвалиться перед подругами. У светских дам теперь новая необычная забава – всё делать под Рождество руками – самим – и ощущать себя, при этом, полностью погруженными в эстетику домашнего уютного викторианского праздника, где женщина – нежная любящая мать, потрясающий кулинар и вообще – хранительница домашнего очага. Прошлый год в светском кругу приближенных к маме был встречен под знаком эдакого неокупеческого стиля. Тогда было негласно принято в их женской компашке – наряжаться в длинную, богато расшитую одежду, меха, покрывать голову платочками в узорчик и красить губы ярко красной помадой. А потом ходить, потупив взор, как юная красавица из сказки Морозко. Вот только красавицы были уже не совсем юные, а в сочетании с хорошенько подкаченными губками – помада, платочек и мех, создавали у всех ощущение чего-то уж очень даже древнего и увядающего. Поэтому в нынешнем году общий стиль празднования негласно решено было сменить. Чтобы добавить свежести – дамы ринулись в другую старинную эпоху. Но всё-таки – уже чуточку более новую. Поэтому-то теперь мама пекла не большущий растегай с осетром, а рождественский пудинг и кекс. Поэтому-то теперь их загородная резиденция, отделанная деревом от пола до потолка еще в “эпоху” маминого необоярского самосознания – превращалась теперь постепенно – сначала в некоторое подобие норвежско-финского предрождественского домика, в затемненных комнатах которого кроме суровых натуральных елей, окутанных паутинками одноцветных огоньков, никаких украшений почти что и нет, а затем – и в изящный рождественский домик, переполненный всякими безделушками в стиле бессмертной классики – красными бантами, венками из пихты на дверях, колокольчиками, носочками для подарков, сахарными тросточками, декорациями из остролиста, пряничными домиками… Как будто бы дом их теперь превратился в картинку с открытки. Всё это его маме, конечно же, доставляло огромное удовольствие и делало их жизнь в эти праздничные дни совершенно похожей на сказку. Похоже было что мама встречает теперь Рождество не седьмого а двадцать пятого – как и большинство тех людей,что украшают подобным образом дома. Но всё же встречала она Рождество вместе с подругами как раз таки седьмого. Пожалуй это – единственное что осталось еще во всем праздновании от прошлогоднего стиля купеческой жизни, когда женщины ближнего маминого круга наслаждались тем, как замечательно сочетаются их расписные платочки с узорами, которыми украшены стены старинной часовни в центре города, где встречали они праздник на вечерней Рождественской службе. По факту – с самой религией женщины ближнего маминого круга имели не очень-то много общего. Имели, вернее, очень даже много общего. Но именно – с религией, а не с самой верой. Смиренно потупив взор они слушают службы и держат в руках свечки, но представляют при этом одно только то – как хорошо и изящно, насколько соответственно всей окружающей атмосфере, они сегодня смотрятся – какое же замечательное сумеют они впечатление произвести! Как это всё здорово и хорошо – расписные платочки, узоры, меха и ощущение боярской роскоши на душе! До остального им, по большей части, дела нет. Для них церковь – такой же предмет роскоши, как какая-нибудь юбочка или духи. Она – только часть выбранного сегодня за главный лайфстайла, которая хорошенько его дополняет. Как будто бы церковь включили в набор “для юной модницы”, наряду с пластмассовыми расчесочками, феном и игрушечными румянами. А маленькие девочки сорока с лишним лет, теперь с ней играются, как с хорошенькой модной вещицей. Да и сама их “вера” – для мамы и для маминых подружек – ни что иное как один из предметов гардероба или что-то из декоративной косметики, которой можно придать себе новых красок. Им нравится краситься и добавлять на лицо лёгкий оттенок христианской жены и матери, смиренной прихожанки и скромной рабы Божьей. Им нравится, но конечно к их внутренней жизни такая косметика совсем не имеет какого-либо отношения. Приходят домой и смывают всё это под душем, возможно ещё только чуточку полюбовавшись и дома на себя в зеркале. Религия здесь – не более чем игра. И то что встречают они не один только Новый год, а еще Рождество – совсем не вызвано настоящей любовью к Богу – а лишь потребностью раз в году выгулять ещё один из бесчисленных своих нарядов, пылящихся в гардеробной – наряд примерной верующей. И в этом году – наряд верующей больше походит на образ протестантки или католички. Пусть со старинной церковью он в этот раз и не совсем будет сочетаться но вот зато дома – как мама, так и все её подруги, на сей раз вдоволь наиграются в другую атмосферу. Поэтому мальчик сегодня и во все предрождественские дни носит, по желанию своей мамы, изящную атласную пижамку, украшенную оборками, и превратился даже на время в нежно любимого “сыночка” – в ещё одну хорошенькую игрушечку. В светловолосую пухленькую куклу для своей владелицы – сорокаслишнимлетней маленькой девочки, которую он обычно толком-то и не видит. Хороший период – когда тебя любят и обожают. Когда с тобой возятся и сюсюкают. Когда твоя мама – сама нежность, к тому же одетая в такую одежду – словно она леди с рождественской открытки. Чудесное время! Но мальчик, с чего-то, всё дуется в эти дни и нахмуренно путешествует по дому – как маленькое угрюмое привидение в белом атласном халатике. Когда его мама трясёт за крошечные пухленькие плечики и ласково ему говорит что-нибудь нежное, пытаясь взбодрить немного и развеселить – он становится только мрачнее и ещё больше дуется. Нет настроения праздника у мальчика. Он ещё крошка совсем, но уже чувствует что всё это почему-то не совсем хорошо – и то что он сам ничему не рад, и то что вокруг всё какое-то ненастоящее, хоть и безумно красивое и… Наверное даже то не совсем хорошо – что у мальчика всё это есть. Он чувствует что буквально не заслуживает всего этого. Откуда в нём родилось это чувство?.. Конечно малыш не знает. Он ел, пил, спал хорошо – на совесть – все свои первые четыре годика жизни… Придраться тут к нему не в чем было бы. Он ел иногда даже слишком уж много – ведь в жизни его окружали всё время бесчисленные сладости и пирожные, о каких многие другие дети могут только мечтать. И как тут удержаться, да не съесть чуток лишнего, когда всё тебе в жизни позволено?.. Он спал иногда даже слишком долго – ведь никто его никогда не будил специально. Он в садик не ходит – есть у него специальные нянечки, что приходят к нему на дом и могут спокойно дождаться, пока их маленький господин хорошенечко выспится. И как тут не поспать даже чуточку дольше, чем самому тебе нужно – когда ты проснёшься, откроешь глазки, увидишь что вот уже день, а между тем никто тебя не торопит и в одеяльце закутавшись лежать очень мягко и хорошо и… и… и… Заснешь снова. Почти через силу, но всё же заснешь. Заставишь себя спать и спать дальше. Ну, нет здесь, конечно, чего-то совсем уж плохого… Тем более – маленький человек не имеет ещё твердых понятий о том, какой образ жизни ему будет полезен. Вот он и ведёт себя не совсем верно. Он кушает, спит и играет чрезмерно много и от того полнеет, хиреет и чувствует себя из рук вон плохо. Другим от того нет вреда вовсе. Конечно же нет. Он только лишь сам, отчего-то, становится все мрачнее и грустнее от всех тех вещей, которые он имеет в изобилии – от всех тех вещей, которые, в нормальных условиях, должны приносить только радость. Ему же они приносят огромную тяжесть, которую мальчик, отчего-то, всё время чувствует. Он устаёт. Очень сильно устаёт от того что и спит, и ест, и играет в игрушки… Да, кстати – игрушки. Он много играет теперь и в компьютерные игры: пока мама дома и в праздничные дни всё ему разрешает – его маленькие коротенькие пухленькие пальчики чуть ли не целый день стучат по экрану смартфона или по джойстику приставки. Не всегда получается выигрывать – ведь малыш ещё только учится многому… Вот и грустно ещё от того, в эти праздничные дни, что совсем не выигрываешь почти никогда… Ещё – от того что компьютерные игры всё одни и те же, и на экране совсем не зима, совсем не Новый год и совсем не Рождество. Совсем другое настроение. Ещё – тяжело и от того что, хоть сами эти игры и делают ему грустно – но он никак не может их бросить. Точно так же как тяжело ему теперь и от тортиков, и от сна, и от всего-всего самого хорошего в жизни ребёнка. Всего этого стало мальчику слишком много. И между тем он не может никак от всего этого отказаться. Ведь мальчику, как и любому на этом свете человеку, хочется радости. А откуда ещё её взять – кроме как из таких благ, что обрадуют твой взор, или мозг, или желудок?.. Он пробует съесть ещё что-нибудь, чтобы ему стало радостно. Съесть, хотя есть уже и не хочется… Но отчего-то ему только становится хуже. Он пробует выспаться подольше – но получает всё тот же результат. Он пробует снова браться за новую приставку… Но ему вдруг внутри становится так плохо, как будто бы он заболел очень сильно. Да кстати – ведь он под Новый год и заболел. Он заболел хорошенько простудой и даже совсем потерял вкус и обоняние на время… Вот было грустно!.. Вокруг куча прекрасных блюд, приготовленных кухарками к праздничному столу, вокруг столько расставленных по дому ароматных хвойных деревьев, венков и гирлянд!.. Не говоря уж про свечки, которые мама всё зажигала и которые всюду горели в сгущающемся вечернем полумраке и распространяли по дому чудесные запахи мандарин, ванили, корицы и имбиря… А мальчик совсем ничего этого не чувствовал – ни вкуса ни ароматов. Ему подарили уйму сладких новогодних подарков и он ел взахлёб конфетки оттуда, пытаясь почувствовать хоть от какой-нибудь вкус… Но всё напрасно. Осталась у него скоро гора блестящих фантиков и ноль хороших впечатлений. Одно расстройство… С тех пор-то, наверное, его настроение и испортилось. Так испортилось, что даже когда обоняние вернулось и мальчик опять начал чувствовать вкус – у него осталось такое ощущение, что он всё равно ни от чего не ощущает радости – словно это ещё одно чувство, потерянное им из-за простуды. Он так же расстроен теперь, как и из-за потраченного впустую содержимого сладких подарков – так из-за всего того великолепия, что сейчас окружает его дома – от чудесных игрушек и украшений, от маминой, внезапно вспыхнувшей нежной любви, которая прибавила ещё и личное её внимание к привычной вседозволенности… От всего того, в чём он никак не может найти никакого для себя счастья. И почему-то теперь мальчик зол на себя. Он ходит по дому и сердится. Все думают что он капризный и вредный… Но он, хотя безусловно теперь таковым и является – капризен и вреден сейчас именно по отношению к самому себе. Он сам от себя требует чувствовать радость – требует хоть чего-то, что его развеселит… Но не понимает того из-за своего слишком маленького возраста. Он не понимает того, что зол на себя – ему кажется, что он зол на других. И он капризничает иногда и топает ножками, требуя что-то новое, но тем злее и расстроеннее ещё он становится, когда и новое требуемое не приносит ему удовольствия.

Сегодня маме нужно купить те подарки, что всё ещё не куплены, да к тому же не опоздать на ночную службу, куда они планируют отправиться с гостями сразу после ужина. Всё это ужасно важно, особенно из-за того что её мужа вот-вот ожидает повышение, а мамины гости сегодня (помимо привычных ей старых подруг – жен подчиненных её мужа) – как раз-таки жёны и детки его непосредственного начальства. И мама носится по дому ещё с вечера. Мальчик спал этой ночью, как и всегда – крепким и густым сытым сном, похожим на теплый ванильный пудинг с корицей, да страшно жирный и тяжёлый… Поэтому и не заметил как мама всю ночь не спала и периодически даже сбегала вниз по лестнице из родительской спальни, стуча по ступеням довольно-таки громко, своими пушистыми тапочками на каблучках, когда вспоминала вдруг что-то важное, что до утра боится забыть, и гремела посудой. Теперь же – ей нужно скорее уехать в ГУМ, чтобы там закупить дорогих подарков для жен и детей начальства. И, конечно же, мама теперь ещё больше торопится. И мальчику нужно будет ехать вместе с ней. Он должен бы радоваться этой поездке, как и любой другой ребёнок радовался бы – ведь он посмотрит сегодня нарядный ГУМ, каток на Красной площади, много украшенных ёлок и наверняка получит во время поездки какие-нибудь для него приятные сюрпризы. Допустим – его покатают на карусели на площади, или купят ему пряник на палочке, или мороженое, или сладкую вату, или даже игрушку… Ведь как может такое быть что его любящая, во всём ему потакающая и всё ему позволяющая (а в последние дни и особенно нежная) мама сможет совсем не порадовать мальчика ничем в таком сказочном месте, как самый центр Новогоднего города?.. Не может такого быть. Мальчик это понимает. Он знает что мама всегда его радует. В любой маленькой прогулке, что им случается провести вместе – его обеспеченная мама непременно находит возможность купить что-нибудь очень приятное сыну. И теперь что-нибудь такое пренепременно ведь будет куплено! Но мальчик не хочет ехать. Ему так же плохо от мысли об этой будущей поездке, как и при мысли о сладостях, мягкой постельке и остальных радостях жизни. Другой-то ребёнок наверное уж был бы рад и тому только, что ему удастся провести время с мамой. Пусть даже она не купила бы вовсе ему ничего интересного. Но мальчик не может быть рад. Хочет, но отчего-то не может. Он рад бы попутешествовать с мамой, но словно не может никак ощутить что она – и есть его мама. По настоящему мама. Точно так же, как ещё недавно не мог ощутить аромата ванильной свечки. Он, в общем-то, понимает – что она это она… Что она, вроде бы любит его, раз во всём потакает. Но он и не чувствует маминой любви – её самой никогда почти не бывает рядом, а воспитывают его постоянно сменяющиеся нянечки. Он не знает как чувствовать это. Он не знает – как ощущать её мамой. Пытается, но у него всё никак не получается… А теперь ещё – ехать куда-то. Мальчик и так уже очень устал, ещё только добравшись от своей спальни до столовой… А тут ещё вдруг ему объявляют что нужно куда-то поехать!.. И это они называют праздником?!. Да это не праздник, а только мучение какое-то!.. Он стал тяжелый и неповоротливый – настолько, насколько ещё никогда раньше не был – за эти Новогодние праздники. Он сильно уж располнел и отяжелел. Ему всё стало не в радость. Чем больше хорошего появляется в его жизни – тем больше он не рад. Порой мальчику просто хочется расплакаться из-за всего этого и выключить всё вокруг, чтобы ничего этого больше не происходило. Его маленькому детскому сознанию ещё не доступно понимание того, что иногда ключом к счастью является очень простое решение – не продолжать насыщать себя тем хорошим, что больше не в радость… чем уж и так оказался пресыщен – а наоборот ограничить себя на время во всём том, чего стало слишком много. Тогда, возможно, и даже наверняка – всё то что больше тебе не приносит радости, хотя и должно, начнёт приносить её опять. И скоро ты сам снова захочешь всего того, от чего отказался, и с удовольствием снова примешь всё это. Но только того уже будет в меру, а значит – оно не будет тебе больше приносить страдание. Будет приносить одно только счастье. Ведь ты будешь сам себя ощущать человеком.

– Мам?.. – пробубнил мальчик, уныло пережевывая свой утренний панкейк с кленовым сиропом, – А можно – нет?..

– Что “нет”, дорогой?.. – обеспокоенно переспросила его мама, опять прибежавшая в столовую, где вкушает свои яства её пухленький сынок, – Что такое?.. – она нежно чмокнула теперь горячо любимое чадо в височек, аккуратно прибрала растрепавшиеся кудри со лба малыша и оглядела его с большим удовольствием, как изящную чудесную вещицу, что несколько лет уж пылилась в углу, всё никак не находя себе должного применения, а теперь вот – так здорово пригодилась и идеально вписалась в концепт новой красивой фантазии: в новый интерьер и новое ощущение жизни. Прелесть!..

– А можно – нет?.. Не поеду? Я не… хочу… – надуло губки чадо.

– Ну почему-уу?.. – удивилась мама. И в ответ тоже надула губки капризно, присев на корточки рядом с сыном. – Там будет много кра-си-вых е-ее-ееелочек! И карусель! А ещё я тебе пряник куплю… на палочке. Хочешь?

– Ну… – на секунду задумался мальчик. – Нет. – и усиленно закрутил головкой. – Нет… Не-еет. – пробубнил мальчик себе под нос, с абсолютно бесстрастным выражением личика, но при этом уже начиная размахивать ручками в воздухе и стучать ножками по стулу на котором сидит. Теперь ему настолько всё безразлично и так сильно ему ничего совсем не хочется, что даже истерика его получается очень уж странной.

– Ну, ми-иилень-кий?.. Ну-уу?..

Тут мама начала уговаривать своё чадо, а после ещё подключились три нянечки, что сегодня дежурят здесь на всякий случай… И в конце концов у мальчика не осталось другого выбора – как только согласиться. И согласиться, конечно же, очень нехотя и угрюмо. Ему помогли одеться, когда мальчик доел, и жаркая зимняя одежда ему на себе совершенно не понравилась. И так жить стало теперь тяжело – так вот ещё и тяжёлую куртку бери, надевай!.. А сапоги – и того хуже… Особенно после еды сложно куда-нибудь собираться. У мальчика полный набитый животик – и так уж достаточная тяжесть. И тут бы, вообще, по хорошему – лечь, поспать… А он должен куда-то отправляться. Всё чаще у него очень гудит головка после приёмов пищи. И вот теперь – тоже. А в машине так душно!.. Печка в салоне так сильно греет – что и совсем мальчика клонит в сон. Но спать ему по пути не интересно. И мама ему не даёт – всё разговаривает с ним обо всякой чепухе. Сюсюкает и ласкает – как маленького. Рассказывает: как приедут они на Красную площадь, какие там будут ёлочки и гирлянды… И много-много игрушек!.. А мальчику странно такое… Что это его вдруг пытаются тем удивить, что и так он сам знает?.. И так у него много и предостаточно этих гирлянд и игрушек вокруг… Чего он ещё такого не видел? Ему скучно про всё это слушать и он раздраженно глядит то в окно, то и вообще в смартфон – играет там в игрушку и совершенно не смотрит на маму. А мама и сама уже потихонечку устаёт от своего надувшегося сыночка и всё меньше говорит. Ей было бы куда лучше и совсем его оставить дома. Но вот уж беда – сегодня она пообещала отпустить с работы нянечек пораньше, в надежде что рано закончит все дела и весь предрождественский день проведёт дома с малышом в уютной атмосфере, созданной её же упорным трудом. Уютный, тихий, спокойный день, похожий на дни, которые кто-нибудь проводит в своих лайфстайл блогах – с приятной программой, в которой будет распивание горячего шоколада из новогодней кружечки, просмотр каких-нибудь полнометражных мультиков (вот как раз и чадо будет занято), тихое потрескивание камина (мама уже установила в зале большой искуственный с хорошим дисплеем, на котором показывают язычки пламени) и мягко спускающиеся на землю снежинки за окном. Но все её мирные планы на этот день перепортили ресницы, о которых она совсем позабыла и вспомнила только в последний момент. Она была записана на них ещё за неделю и отменять уже было никак нельзя. Нехорошо вышло бы. И по отношению к мастеру, и по отношению к ресницам. А несколько часов, потраченных на пребывание в салоне, украли у неё возможность купить подарки заранее. Придётся ей день провести в поту и до самого вечера возиться с делами. А нянечкам обещание тоже дано было заранее и отменять своё решение теперь, вот так вдруг, опять же – будет уж слишком нехорошо. И мама теперь вынуждена ехать в Москву со своим капризным ребёнком и как-то ещё умудриться совсем рядом с ним не потерять настроение… Уже некоторое время они едут и просто молчат друг с другом. И оба сидят в телефонах. Мама смотрит лайфстайл видео из соцсетей, а сынок – играется в войнушку. Недовольно, совсем не радостно, совсем без интереса, но всё-таки играется, хотя от телефона ещё больше болит голова. А мама свои видео смотрит тоже – почти без интереса. Когда видишь все эти уютные дома и чудные в них вечера на экране – они кажутся слишком комфортными и замечательными… А как начинаешь такое же что-нибудь воплощать в своей жизни – так только уходят на то силы и средства. Но средства-то ладно еще – они-то уходят от мужа… А вот си-иилы… Так представлялось маме ещё совсем недавно, что сделать себе такой дом, как ей вдруг захотелось в нынешнем году – не составит труда. И будет она все январские выходные уютно в нём жить, проводить время с семьёй и получать то наслаждение от этой викторианской Рождественской жизни, какое все девушки блогеры наверняка получают в своих хорошо украшенных домиках. Но нет – вот уж и шестое число, а всё мама трудится, трудится… Всё кажется ей что и здесь еще лучше доделать… и там изменить… и тут подправить… И ничего толком ещё не готово. Никак не выходит что-то у неё никакого уютного вечера или дня – всё только работа над тем чтобы как-нибудь так получше всё это в доме организовать… Наконец мама тяжело вздохнула, дуэтом с недовольным сопением ребенка и спросила – не хочет ли он посмотреть мультики? В конце концов, раз уж он не отрывается от своего телефона – то мультики будут ещё более или менее терпимым вариантом для усталой, ночь не спавшей мамы. А эти стрелялки – и вовсе страшно действуют на мозг резкими звуками. Их, при этом, сынок включает на полную. А вот у мамы – телефон что-то завис. Зависла соцсеть и никак не показывает ей красивые видео дальше. Проматывает вниз – ничего тоже не грузится. Один только какой-то рождественский мультик упорно пытается себя показать маме, включаясь сам, без спроса, и заливая салон звенящей зимней мелодией. И вот уже несколько минут так. Ничего не меняется. Выходит что самым щадящим исходом для мамы будет – сменить звуки стрелялки на эту назойливую добрую музыку.

– Давай му-ууль-тик посмотрим, да?.. – узнала она сладко-сладко у чада.

– Не… – грубо отрезало чадо в ответ. И продолжило палить в каких-то монстров, громко тыкая маленькими пальчиками в экран.

– Ну… – с выражением безнадёжности на лице выдохнула мама. – Ладно…

А телефон, тем временем, так завис, что выключить мультик уже и совсем не получалось. Он шёл и шёл, а всё вокруг него замерло на экране и стало белым – как будто бы мультик – внутри своей рамки, в которой его и показывают – в домике. А всё что вокруг – снаружи, на улице. И всё это покрыто густой снежной метелью. Метель вьется и гудит и закрывает собой всё вокруг – целый мир. Мама подумала что это действительно очень похоже на то. Тем более что вокруг, за окнами их машины как раз тоже пошёл снег. Сильный, белый-белый снег. Что делать?.. Мама зачем-то задумалась о чем-то своём и не стала выключать телефон. Могла бы его силой заставить перезагрузиться, да и всё. Но почему-то не стала. Мама стала смотреть в окно на белый снег и слушать – о чём говорится в мультике. А в мультике говорили про Рождество. Про то как Мария и Иосиф пришли в Вифлеем на перепись, и как не нашли там свободной комнаты, чтобы остановиться, и как остались они в хлеву с домашними животными… Всё это слушает мама и смотрит на метель… А музыка в мультике тёплая-тëплая… Нежная и тихая. Как звездочки в небе – тихо звенят колокольчики в зимней мелодии, а на тёмном нарисованном небе загорается Вифлеемская яркая звезда. Слушает мама и ей отчего-то становится очень тепло – здесь в машине. В маленьком затемненном салоне ей так уютно, тепло, мягко и тихо среди снежной быстрой метели – как ей и должно было быть в том уютном семейном гнездышке, что она создавала большими трудами у них дома. Она сидит и дивится – как ей здесь хорошо – здесь, где совсем ничего не украшено и нет никаких изящных кружечек, бантиков, веточек хвои, ванильных свечек, сахарных тросточек и какао со взбитыми сливками. Здесь ничего нет, но ей хорошо. Так, как и должно было быть все эти дни. Как здорово что Интернет завис! Наверное происходит ещё что-то. Наверное вокруг стало тише. Наверное монстры почему-то больше не ревут у сыночка на экране и нарисованные ружья не палят по ним анимированной картечью. Мама оглянулась на сына – может у него сел телефон?.. Но телефон горит ещё не погасшим экраном, подсвечивая снизу пухленькие щёчки малыша, а сам мальчик смотрит в окошко – на снег. Наверное тоже слушает мультик. Как так бывает – что резко вдруг всё преображается рядом и ты словно оказываешься совсем в другом мире?.. Должно быть – такие они и есть – настоящие Рождественские чудеса. Звучит тихая музыка, с экрана маминого смартфона светит звездная россыпь и ярче всех звёзд – одна. Самая главная. Рассказчик говорит мягким голосом о том, как волхвы шли с Востока, чтобы увидеть Спасителя мира и воздать ему хвалу, а девушка Мария – конечно же нарисованная и ненастоящая – но так похожая на многих земных людей в этом мультике – улыбается чудному младенцу с огромным теплом и любовью. И это тепло словно чувствуется через экран. Рассказчик говорит дальше – о том для чего к нам пришёл в эту светлую ночь Христос, что сделает Он для нашего мира, как станет Он нашем Спасителем и принесёт избавление, прощение и вечную жизнь всем нам – кто только захочет, конечно, прийти к Нему и остаться с Ним. Рассказчик говорит, мама мальчика слушает. Она смотрит в окно, и малыш тоже смотрит в окно – как будто бы мультик показывают там. Как будто бы речь диктора – это тихий рассказ об этой самой светлой и чистой белой метели за окнами машины. Мама мальчика иногда глядит и на экран – особенно тогда, когда там появляется Мария. Ей, почему-то, ужасно приятно смотреть именно на неё. Будто ей она кажется чуть ли не более реальной, чем сама она – хотя Дева Мария и нарисована теперь на экране, а настоящая она жила на земле много-много лет назад… Но маме мальчика кажется она куда более живой, чем она. Почему-то. И этот маленький салон машины ей кажется более живым, чем их огромный, украшенный роскошно и со вкусом, дом. Она начинает думать о том – почему в их доме она до сих пор не чувствует радости?.. Вот, сегодня придут гости – много гостей. Все сотрудники ведомства где работает муж и их жёны. Их дети тоже придут. Их всех будет много. Очень много. Это весело и здорово ведь – когда много людей вокруг. Но кажется ей, что опять будет грустно и даже как-то тяжело. Гораздо тяжелее, чем здесь – в маленькой душной машине, наедине только с мальчиком и далеко сидящим от них – за загородкой – водителем. Она давно купила машину с такой загородкой – не любит чтобы водитель смотрел на неё по дороге. Она вообще недолюбливает всегда “простых смертных”, считает их ниже своего внимания и любые контакты с людьми “нищими”, как она ещё их называет – считает не большим, чем просто соприкоснуться с чем-нибудь грязным и легко пачкающимся. Мама мальчика не из тех людей, кто действительно понимает религию, к которой себя причисляет. Она только играется в то, во что верит. А вдумывается в это совсем редко. Но иногда – как теперь, под Рождество – что-то случается вдруг в душах даже и самых огрубевших, запутавшихся и потемневших. В них иногда загораются яркие преяркие разноцветные огни, как и на улицах города перед праздником. И эти огни светят так ярко, красиво и прекрасно, что души, не видившие раньше многого в мире – в этом сказочном свете вдруг начинают видеть. Как будто бы обретают способность смотреть, которой до этого не имели. Вот и мама сегодня почувствовала – совсем быстро, внезапно, легко и чудесно – какое-то тёплое, всепоглощающе доброе ясное чувство, которое иногда ещё приходило к ней в душу на службах в храме – там, видимо в единении множества душ, обращенных к небу в молитве, рождается тихое, льющееся мягкой, нежной мелодией чувство, которое похоже на свет множества зажженых свечей у алтаря. Это чувство захлестывает даже неверующих. Даже тех, кто только думает что верит. Оно захлестывало, бывало, и маму мальчика – хотя она и игралась лишь только в религию, но всё же… Ведь мальчик, допустим, играется тоже в компьютерные игры и понимает что только играет в игру. Но всё же испытывает эмоции от неё – страх, спешку, досаду, радость. Он чувствует, хотя и думает что это – всего лишь игрушка. А ведь его мама и не отдаёт себе отчёт в том, что она только играет. Мама сидит теперь в машине, думает понемногу и по многу чувствует… Чувствует, чувствует, чувствует… много чего доброго, приятного, светлого. Она смотрит опять на экран. Там Мария глядит с теплой любовью на Младенца Христа, а вокруг – сумрак. Слабо освещенный хлев покрыт пляшущими пятнами света от нескольких тусклых свечек. Здесь нет, тоже, блестящих Рождественских декораций, наряженных елочек, свечек с ванилью… Нет сахарных тросточек и пряничных человечков, камина и остролиста, боярской роскоши – тоже нет. Никаких расписных узорчатых игрушек, растегаев и калачей, сбитня и леденцов на палочке. Ничего из того, с чем связывают Рождество лайфстайл блоги. Совсем ничего. Мама удивилась очень про себя когда пришла к этому открытию. Действительно… для неё Рождество – это набор всяческих визуальных образов, которые… на самом деле, оказывается, совсем не имеют ничего общего с изначальным понятием Рождества. В начале – оно не было никак связано с кучей блестящих безделушек. Никак… Это открытие ошеломило маму. Возможно она потому и не чувствует особенной радости под Рождество, что не там и не в том совершенно её ищет?.. Она – в чем-то простом, близком, светлом, хорошем. Но не в дорогом и обильном. Волхвы принесли в Рождественскую ночь дары для Спасителя – дорогие дары, ценные. Но они – ничто по сравнению с этим Дитем – бедным всё ещё, не богатым, рожденным в хлеву среди животных, незаметно – ни для кого кроме мудрецов незаметно, пришедшим на свет. Он – и есть чудо. Он – самое главное. Самое ценное. Самое дорогое. Увидишь ведь просто в жизни такого ребёнка – и не подумаешь что он что-то значит… Увидела бы мама мальчика такого младенца и не подумала бы что Он – самое главное. Подумала бы что Он – нищий ребёнок, совсем не стоящий её великосветского внимания. И стало маме мальчика стыдно. Сидит она и думает о том – что в жизни главное. Тихо сидит. Не говорит ничего, только думает. Думает… чувствует…

– Ма-маа?.. – потихонечку спрашивает мальчик, когда мультик наконец завершается и голос рассказчика умолкает, уступая место титрам и нежной сказочной музыке – такой же как до того, но только уже более громкой и торжественной. – А где я родился?..

Мама явно не ожидала такого вопроса. Совсем растерялась. Тем более что она так глубоко ушла в собственные размышления и из них не так-то просто теперь сразу выйти.

– Ты знаешь… Давай я потом тебе про это расскажу, ладно?.. – испуганно говорит мама и ждёт что в ответ скажет мальчик.

– Всегда-ааа так… – надулся малыш и сложил на груди ручки обиженно. Смотреть стал в окно и изо всех сил хмуриться.

Всегда так – действительно. Ведь мамы всегда нет. Её нет никогда. Как и папы. Они заменяют себя кучей нянечек, а сами они – на работе, если мы говорим про папу, и на светских развлечениях – если мы это о маме. Их никогда нет. Чего-нибудь спросишь у мамы, а ей обязательно некогда. Ей некогда говорить, ей некогда играть, ей некогда читать и смотреть телевизор вместе. А этого хочется каждому ребенку. От мамы всегда просто сыпятся сверху на мальчика кучи подарков и сладостей, развлечений и ласковых слов. Сыпятся градом в те недолгие часы, когда мама оказывается рядом и начинает играть в заботливую мать. А в остальное время – её просто нет. Когда же она есть – то как будто бы есть не она, а какое-то только подобие мамы. Игрушечная идеальная мама, которая никогда не ругается и не воспитывает, котрая только сладко-сладко с тобой говорит, а в глазах у неё – пусто. И будто бы нет никакой настоящей любви. Мальчик чувствует это, хотя и не осознает, и от чего-то считает себя одиноким. Он дуется вечно на маму, а она считает что это всего лишь отголосок его горького детдомовского прошлого, которое оставило на психике ребенка отпечаток. И дальше сюсюкает с ним, пытаясь этой слащавой лаской подменить настоящую любовь. Да, с ним она так же играется, как и со всем остальным. Ей нравится эта игра – в благодетельную мать приёмного ребёнка. И для того, может быть, пару лет назад и взяла она его, малышочком ещё, из приюта – чтобы почаще иметь возможность играться в любимую игру. Подружки приходят к ней в дом, любуются на сыночка и восхищаются ею – такой доброй и щедрой, великодушной и самоотверженной. Её упрекнуть, в общем-то, не в чем. У мальчика есть всё. И даже больше чем всё. Но нет чего-то… Чего-то простого и доброго. Того что бесплатно, что вовсе не стоит никаких денег на нашем свете, но что, одновременно, является одной из самых ценных вещей в мире… Не ценных а даже бесценных наверное. Чего-то этого у мальчика нет. Но жаловаться ему, в общем-то, не на что. Он живёт припеваючи, как маленький наследный принц какого-нибудь сказочного королевства, не знает ни в чём нужды и недостатка. Но вот… вот только он отчего-то не рад. Всё равно не рад. Мама смотрит на чадо и думает – как бы так рассказать ему правильно – где он на самом деле родился? Что будет верным в таком случае – продолжить скрывать что он приёмный и пусть тогда дальше лишь мамины подруги и семьи маминых подруг знают об этом и восхищаются, или же пусть он узнает об этом и сам?.. Во всяком случае – где он родился в прямом смысле, мама и сама не знает. Она знает только что был он рождён вместе с маленькой сестрой-близняшкой в семье одной женщины. Та развелась с мужем в скором времени, а мальчика и девочку оставила себе. Потом начались у его настоящей мамы запои и всякое прочее, к тому же – совсем не было денег на то чтобы содержать детей. Одна важная дама – знакомая мамы мальчика – в то время как раз занималась их делом. Она занимает высокий пост в местном управлении и отвечает за несколько детдомов. Она-то и посоветовала ей взять мальчика с девочкой к себе, когда та стала подыскивать себе подходящего малыша. Мальчонка был очень хорошенький – розовощекий и пухлый, весёлый, со светлыми, цвета соломы волосиками. Он много смеялся – заливисто как крошечная пухленькая птичка на веточке, а вот девочка – хотя тоже была симпатичной, в общем-то – но всё же была чуточку более скучной. Она очень редко смеялась. Хотя улыбалась всё время. Но слишком задумчиво как-то улыбалась. И грустно. И это новой маме мальчика не очень-то понравилось. В конце концов – решила она – одной игрушки для похвальбы перед знакомыми – вполне предостаточно. А двух брать опасно – начнётся шум в доме, гам, драки – всякое такое… Возможно ещё каким-то десятым или сотым поводом не взять девочку – ей послужила иррациональная зависть к ней, как и к любой девушке, девочке или женщине, у которой такое вот милое личико от рождения, правильные черты лица и нежные волосы. Сама мама мальчика всего этого, по собственному её мнению, не имела совсем или имела в весьма ограниченном количестве. И тайно завидовала всем, кто имел эти прелести жизни просто так и не прикладывал никаких особых усилий к тому чтобы выглядеть очаровательно. Сама мама прикладывала много усилий зачем-то, считая себя некрасивой, и только портила этими усилиями свою красоту. Она бы вполне всем казалась хорошенькой, не будь у неё столько ненужных инъекций, подтяжек и прочих косметических процедур. Она бы казалась тем более прелестной, чем в самом деле была, когда бы могла не желать выглядеть похожей на всех своих великосветских подруг, в кругу которых не любят естественной красоты, а ценят искусственную и надутую. Мама не знала всего этого и от того просто завидовала тем, у кого есть природная красота – та, которую у себя она сама же, собственно, и отнимала. В конечном итоге мальчишка один переехал к ней. И стал жить у них в доме. И больше не помнит всего, что с ним было до этого. Он помнил теперь только то что она – его мама. А муж мамы – его отец. Отца он встречал ещё реже, чем маму. А мама отца видела тоже не часто. Ей, в общем-то, мало хотелось его вообще видеть. Не то что бы были у них какие-то натянутые отношения – нет. Всё было прекрасно. Полнейший мир и идиллия. Но мир и идиллия царили в семье только, наверное, от того – что мама и папа в семье словно разные комнаты в доме: столовая и гостиная например. Они существуют рядышком и каждый играет свою важную роль в одном общем целом, но практически никак не взаимодействуют, никак друг на друга не реагируют, никак не нуждаются друг в друге. Они – декорации друг для друга, на фоне которых жена смотрится выгодно, муж смотрится выгодно, и получается в целом – одна, очень даже приличная лубочная картинка. В семье жаловаться не на что – всё хорошо. Но чего-то, всё-таки, не хватает… Порой мама мальчика вспоминает о той его – прежней – маме, которую никогда ещё в жизни не видела, и тоже завидует ей тайной завистью. Завидует только из-за того, что эта женщина, видимо, умела любить или была любима. По настоящему. Не по игрушечному. Она так расквасилась после расставания с мужем, что чего только в жизни её не началось. А значит – она любила. А может быть что и он её тоже любил хоть когда-нибудь, и ей случилось это почувствовать… А маме мальчика ни одного из этих чувств испытать не доводилось. Она не умела любить – по настоящему, истинно. Она лишь умела пытаться изображать любовь – вот так будет очень похоже на то что она любит сына… а вот так – мужа. Она примеряет хорошенькие образы и красуется в них перед зеркалом. Но внутри – ничего. Да, вроде бы и детей эта женщина тоже любила. Любила до умопомрачения. Но не смогла справиться с горем. И её лишили родительских прав. И поделом – так о ней говорила всегда новая мама мальчика, когда беседа с подругами касалась приятной для мамы темы – её благого дела усыновления. Она любила качать головой, горестно охать и переживать напоказ за ребёнка, которого родная мать оставила без должного ухода – одного, беззащитного, вынужденного терпеть пьющую пропащую мать… Про сестру мальчика мама предпочитала умалчивать. Чем больше рассказывала она о грехах и пороках ей не знакомой, неизвестной женщины – тем больше казалась она людям женщиной великодушной, больших душевных качеств. В сравнении сразу же становилось понятно – раз для неё такая дикость ужасное поведение прежней матери, раз при воспоминании даже о страшных проступках другой женщины вся она так и кипит возмущением – то уж наверное точно она сама не такая. Наверное точно она много выше и тоньше и лучше. Так мама мальчика самоутверждплась за счёт незнакомой пропащей души, и одновременно мстила ей за то что ей выпало в жизни время любить. Сама новая мама могла бы любить тоже. Легко бы могла. Любой человек может. Но некоторые так сильно не хотят, что даже не пробуют никогда. Она лишь игралась в любовь – как и во всё остальное. Она лишь пыталась надеть на себя некое подобие любви, вместо любви истинной, неподдельной – точно так же, как и с её красотой. Могла быть красивой и просто, естественно, но создавала на себе ненастоящую красоту. Точно так же – и с любовью. В кругу маминых подруг не принята простая натуральная красота. Она слишком незаметна. Черты у простой красоты тонки и легки. Их подслеповатые люди не могут легко разглядеть. А любые богатые люди становятся чуточку подслеповатыми – слишком уж часто они видят слепящий блеск денег. Черты же нарочито огромные – подкачанные губки, щёчки, густо намазанные бровки и реснички, да всё такое прочее подобное – легко видно им, как крупные буквы на листке для проверки зрения у окулиста. Поэтому всё здесь – в их кругу – должно иметь чрезмерные размеры. До уродливого чрезмерные. Тогда их заметно тому слабому зрению, что привыкло видеть одно только крупное – крупные суммы, дорогие вещи, машины, дома и тому подобное, имеющее не маленький размер. Их глаз привык к чрезмерно большому. Так точно происходит и с любовью – уж если ты любишь кого-то, то это должно быть заметно всем-всем и сразу. А чтобы добиться такой заметности – нужно лишить любовь её главной сути: её камерности, её скрытности, её робости и смущения. Приходится делать любовь чем-то лубочным, экзальтированным, безвкусно огромным. Вот и не чувствует вовсе любви настоящей новая мама мальчика. И сегодня ей вдруг почему-то за всё это страшно стыдно становится. Очень стыдно и просто неловко. Она молчит в ответ на обидку мальчика не только потому что не хочет сказать что он не родной, но наверное потому что как никогда хорошо сама это чувствует. Она ощущает как никогда явно что он ей чужой и что она – главное она – на самом деле совершенно чужая. И очень неловко ей будет в этом признаваться. Но так велико в ней становится чувство стыда, что оно заставляет желать признаться. Впервые ей хочется рассказать про его усыновление иначе – высказать это как исповедь греха, а не как блестящую похвальбу. Ей тяжко на душе от этого секрета, словно он – её вина а не заслуга. Ей так тяжело становится, что совершенно не собираясь того делать, она начинает рассказывать мальчику как она взяла его из детского дома и как он рос до этого в другой семье… Рассказывает и не упомянает в этот раз о том, какой ужасной была его мама. Только замечает осторожно что та ошибалась. Ошибалась, и от того их с сестрой у неё забрали. Да, про сестру она тоже ему говорит – впервые рассказывает кому-то о том что такая девочка есть. Она говорит – всё что знает, но только не всё. Всё, что хочет, но только не всё. Она говорит, а малыш слушает. И так ему невероятно всё это кажется – так чудно и дивно, что даже не верит он в эту странную сказку – как будто бы это совсем и не про него. Совсем-совсем. Он думает что какая-то здесь ошибка… А чувствует при этом, что всё, наверняка, так и есть. Он чувствует что как будто бы начинает немножечко что-то понимать из того что его так тревожит. Он что-то такое чувствует, что открывает, как будто бы, перед ним дверки к какой-то само собой разумеющейся и так необходимой ему истине. Он чувствует что ему легче становится от этой истины. Но он всё равно не верит. И мама сама, будто бы, не верит что так вот легко, просто и быстро всё рассказала. Как в сказке. Ещё только садилась в машину и даже не думала что-нибудь говорить подобное. Она так вот просто и быстро разрушила давнюю наработку – изящно спроектированную красивую постройку, над которой так много работала. Она лишилась в одно мгновение той сказочно прекрасной легенды, которая повествует о ней – благородной приёмной матери, принявшей под крылышко бедного сироту и сделавшей так, чтобы малыш не знал, никогда не догадывался даже, о том что он не родной. Она лишилась этой любимой своей легенды. Потому что теперь он знал. Теперь нечего было бы подобного рассказывать. Теперь сказка становилась не столь лицеприятной. Казалось бы – ей стоило бы не рассказывать мальчику ради его же блага – тогда-то она поступила бы с ним хорошо. Но сегодня ей кажется что хорошо она с ним поступит лишь если расскажет. Очень странно – но так. Всего несколько минут, проведённых в машине наедине с малышом и этой нежной тихой музыкой, перенастроили маму внутри как какой-нибудь сложный электронный прибор. Метель… Белым-бело за окнами… Совсем ничего не видно. Словно другая реальность. Словно другой мир. Другой, странный… белый. И всё другое. Другие мысли, другие чувства. Другие сведения – для неё и для мальчика. Она сама много чего узнает про себя нового, рассказывая новое мальчику. Она сама словно теперь понимает что-то новое про прошлое. А мальчик сидит и не знает – что думать. Забыл про монстров и вообще про телефон, забыл про многое что его окружает и думает только о том – как это так?.. Мама – не мама. Другая какая-то женщина – мама. И у него есть сестра…

– Мам, а где сестра?.. – удивленно наконец спрашивает малыш, – Она почему не здесь?

Мама задумывается, прежде чем дать ответ. Она и сама, действительно, не знает точно – почему сестра не здесь? Ей странно это. Непонятно. Сказать мальчику что она не взяла девочку в семью просто так?.. Просто потому что не захотела? Так что же это за благодеяние наполовину? Разве это тогда доброта?.. Мама пытается что-то ответить не только мальчонке, но и себе самой тоже.

– Ты знаешь… Она не здесь потому что… Потому что… – не знает что дальше сказать мама, – Ты знаешь… А это ведь сложно – быть братом. Не просто. Ты должен быть настоящим мужчиной – стеной и поддержкой для своей сестренки. Ты должен уметь защитить её и помочь в сложной ситуации… – меняет тему незаметненько мама, – Ты должен…

– А она? Мне ничего не должна? – немного надулся малыш, – Я тоже её брат! Вот где она ходит!.. Я тут один… Всегда один. У меня никого нет. А она ходит где-то…

– Ну… – растерялась мама и одновременно обрадовалась из-за того что хотя бы к ней самой претензий у сына нет, – Ну, она тоже ещё учится быть сестрой… наверное. – сказала она и сразу ей стало опять слишком стыдно за то что соврала.

– Ага!.. Учится… чего там учиться!.. А я тут один…

– Ну… отчего же один? – спрашивает мама, – У тебя теперь есть мы с папой. Мы всегда рядом…

– Вы не рядом. Вы всегда не рядом. Вы далеко. – дулся мальчик всё сильнее и сильнее, – У вас никогда нет времени ни играть, ни говорить. Вас никогда нет…

– Но мы… мы много работаем для тебя. – зачем-то сказала мама, хотя работает в их семье только папа, – Понимаешь… что бы ты жил и чтобы всё у тебя было. Потому мы и так часто не рядом с тобой. Но мы очень хотим… Хотим всегда быть с тобой рядом. – опять соврала мама и внутри всё скривилось в душевной рвотной потуге – вся внутренность словно сейчас же захотела изрыгнуть эту ложь. Маме даже удивительно стало от того – как она мастерски и гладко рожает такие красивые и банальные слова, похожие на текст из мелодрамы… которые, при этом, к реальности не имеют совсем никакого отношения… – В конце концов – ты должен понимать, что из детдома мы тебя забрали и… сделали тем для тебя очень доброе дело. – уже строже стала говорить мама, немножечко даже рассерженно и назидательно – наверное из-за того что сильно рассердилась на саму себя, – Мы избавили тебя от нищеты. Ты не живёшь в бедности. У тебя есть хорошая еда, одежда и игрушки. Ты живёшь в хорошем доме, ты получаешь образование, ты имеешь доступ к качественным медицинским услугам… – заговорила мама, переходя на деловой язык какого-нибудь отчёта в важном ведомстве – таком, как то, где работает её муж. Слова о “доступе к качественным медицинским услугам” не меньше удивили их произнесшую маму, чем строки из мелодрамы, звучавшие ранее, – Ты должен быть благодарен за то что мы тебе даём и ценить это, а не обижаться. Потому что ты столько имеешь, сколько многие дети совсем никогда не имели и не будут иметь… Ты многое получил просто так и от тебя в замен ничего не требуют. Только хотя бы достаточную благодарность, чтобы не баловаться и держать себя подобающе. Ты должен всегда помнить что ты всем обязан своим благодетелям и что ты должен вести себя скромно и не требовать большего. Понял?.. – сказала мама, на этот раз книжные, слова – похожие на статью из нравоучительного трактата – и опять удивилась себе. Откуда они так вот просто и необдуманно появляются?.. Всю жизнь она с ним только сюсюкала, а вот теперь – заговорила вдруг так. Жестко и строго. Как неродная. Заговорила в тот самый момент, когда как никогда почувствовала его своим, близким, когда ощутила – всего лишь за несколько минут, проведенных здесь, в салоне машины – какие-то тёплые, добрые, семейные чувства, которых до этого никогда не ощущала. Заговорила так просто, легко и свободно. Будто они – само собой разумеющееся и обдуманное уже тысячу раз. Они прозвучали как не её, но в то же время – как будто бы гораздо более её, чем все другие, ласковые, сладенькие слова. Как будто бы это её тайный внутренний мир взял шефство над языком и заговорил. Как будто сквозь эти слова разглядела теперь мама мальчика настоящую себя – жёсткую, безразличную и требовательную. Ей вновь стало стыдно. Но всё же она не стала пытаться сгладить сказанное – тем более что действительно чувствовала: мальчик её очень злит своей изнеженной капризностью, нервирует неблагодарностью и выводит из себя своей сытой обидчивостью. Всем, что нервирует её, на самом деле, и в ней самой. Она правда злилась и на него и на себя. И не стала ничего исправлять – просто продолжила ехать молча, выключив телефон и копаясь внутри у себя, как в беспорядочно собранной косметичке, где всё посваливалось в одну странную кучу, и где, чтобы найти что-то нужное, придется сначала перебрать и повытаскивать кучу сейчас не нужного… но всё-таки твоего. Собственного.

А мальчик включил демонстративно опять свой смартфон на полную громкость и стал стрелять монстров. Но сам тоже сидит и копается в том, что услышал и, главным образом – в том, что почувствовал. Ему тоже стыдно. Ему, отчего-то, вдруг стыдно стало, до слёз, от того, что последнее ему сказала мама. Обидно до ужаса… но и стыдно. Он чувствует что есть в этом часть от того, что он сам в себе чувствует – то чувство вины и стыда за то – как ему всё приелось, как он не умеет теперь ощутить благодарность и радость за всё то прекрасное, что имеет… Он чувствует что ему назвали его тайный грех или просто проступок – тот самый, что так малыша тревожит. Но, к сожалению, ему не назвали способа решения этой проблемы. Ему не подсказали – как можно исправить себя и положение… И от того мальчику только лишь тяжелее. Он чувствует себя ещё более нелюбимым, чем до этого. Ведь на него накричали. Почти накричали. Совсем не накричали на самом деле, а просто поговорили строго. Но для малыша, привыкшего к сюсюканью – это уже почти равняется крику. Такого он раньше ещё никогда не слышал. Обида на маму становится сильнее. Он знает теперь, что он – не её. Вот, думает – потому-то она и не любит меня… Немножечко лишь утешается бедный малыш мыслью о том – что такая он, теперь-то, совсем несчастная, жертва – такой он горемычный и всеми забытый, такой нелюбимый и брошенный… А ведь чувство такое – сильной жалости к самому себе – как известно имеет особенность улучшать самочувствие нашей души лучше, чем многие и даже очень многие приятные вещи. Малыш обижается внутренне всё больше и больше на маму. Тем больше он обижается, чем больше пропускает неподстреленных монстров на экране, из-за того что отвлекся на собственную обиду. Тем больше он обижается, когда мама вдруг просит его, раздраженно слегка, сделать потише, ведь, мол – у неё голова болит. Конечно болит!.. От родного сына…

– А та меня мама любила? – вдруг спрашивает обиженно мальчик, – Зачем ты меня у неё забрала? Чтобы кричать, да, на маленьких?.. И… и в детском доме меня все, наверное, любили… а тут…

Мама даже не нашлась, что сказать. Внутри у неё разгорелось, действительно, сильное раздражение на приёмного сына – возможно за то же, за что раздражена она была и на себя. За то что он, как и она – избалован, испорчен, капризен, так много себе требует в жизни, не может довольствоваться малым и нужным действительно, а не из прихоти только. Она раздражена. Но после этих слов мальчика, ей почему-то показалось так, что она перегнула палку. Наверное – бедное дитя слишком шокировано всем, только что услышанным… Наверное для детской психики слишком сложно – перенести столько новой и непривычной информации сразу… Наверное – это всё слишком травматично… В голову к маме полезли сто тысяч разных, до того просмотренных, роликов от психологов по воспитанию детей, сто тысяч разных полезных советов и мудростей… Её прошлое самосознание стало к ней возвращаться. Она снова почувствовала азарт играть. Играть в маму – такую, какой и была до того. Она стала опять сюсюкать и говорить мальчику много сладчайших приятных слов, обнимать, уверять в том, что они с папой его очень любят и очень ценят и очень… Всё подряд, что приходило в голову. И стала мама рассказывать малышу – как они сейчас с ним приедут на площадь, и там она обязательно купит ему много вкусностей и покатает на карусельке обязательно, и всё такое прочее… А мальчик внутри почувствовал силу – новую, ещё неизвестную ему раньше силу – давить на мамины чувства своей мнимой обидой на её нелюбовь. Теперь-то он может легко управлять ей как хочет, лишь только заведя такую же песню: о том, какой он бедный, несчастный сиротка, которого вовсе никто никогда не любил. Её излюбленный механизм по вызыванию жалости у окружающих, теперь заработал в обратную сторону. Теперь и её будет частенько переключать именно тот же рычаг, которым переключала она чьё-то мнение. Если только чего-то не случится ещё…

За окном прошла метель. Снег стал слабым и редким. А стены из елок, берёз и сосен по бокам дороги, сменились на многоквартирные городские здания. Они уже въехали в город. По городу ехать пришлось не долго. Довольно скоро они очутились у самого Кремля и мама с мальчиком проследовали к ГУМу пешком, оставив водителя и машину на парковке. Идут мама и мальчик, и про себя думает малыш о том – как теперь он легко сможет выпросить что угодно у мамы – ещё больше, чем раньше мог. А мог он и так очень многое. Даже слишком многое. Теперь-то, может быть, используя своё огромное влияние, он сможет, сегодня же, заполучить что-нибудь, чего ему не хватает для полного счастья. Не понимает малыш, что раз всё приелось – пора чуть поменьше и есть, и спать, и играть, и другие в жизни удовольствия получать. Не знает этого маленький пухленький несчастный, непонятно из-за чего, ребенок. Он думает – что ещё что-то есть… такое, в чём он того самого – нужного ему – счастья не нашёл. Вот-вот он получит это и станет радоваться. Идёт мальчик с мамой на Красную площадь и смотрит по сторонам. Как много вокруг людей!.. И взрослые здесь, и дети, и иногда даже собачки с кем-нибудь идут на поводке. Так много всех!.. Есть дети постарше мальчика и помладше, есть бабушки и дедушки, мужчины и женщины, молодые люди и девушки, есть даже совсем крохотные младенцы. У многих детей так горят глаза!.. Так счастливы детки, глядя на яркие и блестящие украшения! А сколько здесь украшений!!! Сто тысяч самых разных! И такие, и сякие, и расписные, и узорчатые, и блестящие, и сверкающие, и светящиеся, и переливающиеся… Так много, что и не сосчитать! Нет ничего в них удивительного для мальчика. Он смотрит на всё это убранство уныло и понуро. Всё это он видел уже тысячу раз. И здесь он бывал не раз, даже за последние дни, и дома у них куча всяких приятных висюлек, гирлянд и таких же елочек… Чего тут такого?.. Так дома – ещё и тепло, и всегда есть что поесть. А здесь – всё-таки холодно. Как никак – зима и мороз. Пытается мама развеселить мальчика и указывает ему наигранно весело то на одну красивую елочку, то на другую… То на картонную фигурку какого-нибудь персонажа из мультика, то на картонную лошадку, то на снеговика из блестящей гирлянды, то на Дедушку Мороза в красивом кафтане… Всё это не радует мальчика. Он дуется, хмурится и тяжело-тяжело шагает рядом с мамой по мелкой брусчатке. Он очень несчастен на самом деле. Он знает что всё это – праздник. Что всё это – радость. Что всё это – чудно, прекрасно, замечательно, весело, но… Но не весело ему совсем и не хорошо. Он чувствует себя слишком тяжёлым – ведь только что плотно позавтракал, да ещё и в машине перекусил чуть конфетками, которые мама ему сразу стала давать, как только увидела что он обиделся. Он чувствует, что едва переставляет ноги… Он чувствует себя сонным с дороги и от такого большого количества еды. Он слишком несчастен, чтобы хотя бы разок улыбнуться всему тому, что вокруг блестит и сверкает, ликует и радуется. Он слишком несчастен. Он слишком расстроен. Расстроен, растерян, потерян, разбит. Он хочет спать. И знает что если начнёт спать прямо сейчас – то ведь это будет ещё хуже. Так он хотя бы находится посреди самого средоточия праздника. И то, при этом, не рад. А если он даже, волшебным каким-то образом, переместится в свою мягкую теплую маленькую кроватку, где сможет спокойно выспаться столько, сколько захочет – так он всё равно будет не рад. Он будет обижен до крайней степени досады из-за того что лишён праздника вокруг. И он не знает – что делать. Он начинает ныть о том что уж-жжасно хочет спать… А мама не знает – что делать тоже, пытается объяснить сыночку что здесь, к сожалению, негде поспать, да и им сейчас некогда… Что стоит немножечко подождать, пока они не сядут опять в машину – и там уже он сможет прикорнуть по пути домой… А мальчик всё ноет дальше… Ему нравится перекладывать собственную растерянность на маму – пусть лучше она будет перепугана и не знает что делать, чем все эти чувства испытывать будет он. Он так хоть немножечко отвлекается от своей страшно неприятной тяжести внутри – выплескивая её наружу в виде невыполнимой прихоти. Прихоти, которая, как самому ему ясно – ему не нужна. Он не хочет на самом деле спать. Он хочет спать, но не хочет. Он хочет чего-то вообще, но не хочет. Вот подходят они к Красной площади. Здесь много киосков со вкусной едой и напитками – что-то готовится на открытом огне, что-то разливают в картонные узорчатые стаканчики, что-то накалывают на палочки и окунают в карамель, что-то варят в больших железных котлах… Много чего. Всё пахнет ужасно приятно – ванильно, чернично, корично, сосисочно, хлебно, кунжутно, пончиково, сахарно-пудрово, жарено-мясно… Но мальчик не хочет есть. Он слишком объелся сегодня с утра, чтобы ещё что-то хотеть. А запахи та-аакие вкусные!.. Он думает – что возможно вот здесь-то хоть что-то и есть – то, что настоящую принесёт ему радость?.. Как жаль что поел он так много дома простой еды!.. Ведь, лучше бы, смог вот сейчас попробовать столько всего распрекрасного здесь!..

– Ой! Смотри какая карусель! – наигранно восторженно, радуясь как маленькая девочка, говорит его мама, наклонившись к малышу и указывая ему на небольшую карусельку, которая вертится на площади среди толпы, – Ка-кааая потешная!.. – ликует мама, – А давай покатаешься?!. А-аа?!. – мама старается произвести как можно более серьёзный эффект, чтобы обрадовать сына. Но тот куксится и озадачен, пока что, своею проблемой – поесть ему что-нибудь на Рождественской ярмарке, или нет? Хотелось бы, но вот животик полный… А на карусели на этой уже он кружился, и не раз… Много он катался на ней: и на лошадке, и на карете, и на слоненке, и на зайчике. И понял уже по опыту, что карусель только кажется очень прелестной, когдна на неё смотришь со стороны и видишь её целиком. А вот как сядешь на лошадь или в карету – так смотришь ты с карусели на ту же привычную площадь, и видишь всё тех же привычных людей вокруг, а вращаешься, при этом, очень даже медленно. Неинтересно. Совсем. И мальчик раздраженно заявляет что вовсе не хочет он ни на какой карусели кататься. Он слишком уж хочет есть, чтобы вертеться вот так на голодный желудок.

– Мой беднень-кииий!.. – с жалостью говорит мама и улыбается крошке. – Давай-ка сейчас ты прокатишься – пока как раз очереди нет, а потом мы с тобой что-нибудь купим вкусненького, да?.. Ты ведь выживешь, я надеюсь, если проедешь всего-то один кружок сначала?.. Да-вай, да?.. Сол-ныш-ко ты мо-еее!.. Хорошо?

– Хорошо. – угрюмо кивает малыш, подумав, что и правда – ему бы сперва чуть-чуть покататься, чтобы набрать аппетит, а потом уже лакомиться всем прекрасным, что есть в этих чудных ларечках, украшенных в виде маленьких домиков-теремочков, что стоят на площади.

– Ну во-ооот и ладненько!.. – захлопала в ладоши мама. – Пошли!

Мама быстро берёт билет и отводит за ручку крошку к аттракциону. Малыш уже чуть более заинтересован своей знакомой каруселькой. Он думает: “Вдруг я теперь как раз здесь получу то самое счастье, которого мне не хватает?..” Он думает так, потому что увидел глаза нескольких деток, стоящих здесь, рядом с ним. Они тоже ожидают сеанса и глядят во все глаза на фарфорово-белых лошадок, украшенных яркими узорами, на красочные огоньки, которые блистают на карусели, на чудные кареты в виде морских раковин… Они полны радости – эти глаза. Они глядят точно на то же, на что и мальчик. Но только вот – видят там что-то такое, чего наш малыш абсолютно никак не может разглядеть. Они видят какое-то невероятно прекрасное чудо, счастье, радость, восторг, сказку… А мальчик глядит на знакомую карусель и не видит в ней ничего такого особенного. Он нехотя пробирается вместе с толпой детишек на аттракцион, когда приходит время рассаживаться по местам, садится на низенькую карету, ведь нет сейчас сил после плотного завтрака влезть на лошадку, глядит туда, где остались родители. Там его мама приветливо улыбается, машет изо всех сил малышу и готовит уже телефон, чтобы снимать его удивительную поездку на сказочной карусельке. Вот, собственно, и ещё один повод для мамы – так чрезмерно баловать своё маленькое чадо: она получает так много приятного материала для своих соцсетей. А там – в соцсетях – все давно уже знают про то что малыш приёмный. В отличие от него самого. И все восхищаются мамой, которая так его любит и так хорошо потакает его прихотям. Она знает, что эти восторги, которые вызвать она способна в своих знакомых и незнакомых подписчиках подобным контентом – имеют куда большую ценность, чем деньги, потраченные на развлечения мальчика. Вот и теперь – эти триста рублей, отданные за билет – принесут ей ещё много восхищения и похвал от знакомых и незнакомых людей. Она старается держать телефон поровней, чтобы не трясся. А мальчик уныло начинает кататься. Глядит на людские массы вокруг, на яркие-яркие огни, которые горят в дневном ещё, но потихоньку темнеющем, воздухе, на елочки и ларечки со вкусностями. Всё это ему не приносит радости. Всё это несёт ему радость, как сто тысяч ответственных скорых доставщиков с приятными безделушками в руках, которые подходят к его двери, протягивают ему кучу всего наипрекраснейшего… но он, отчего-то, не может открыть дверь. Что-то внутри его сердца мешает – что-то закрыло его дверь. Привалил он свою дверь изнутри чем-то тяжёлым и всё никак это что-то не может убрать со своего пути… Может быть – это просто тот тяжёлый завтрак, который лежит теперь грузом в животике?.. Но нет – ещё что-то… Смотрит мальчик на огни вокруг… Они вертятся вокруг него… По кругу, по кругу… Всё вертится, вертится, вертится вокруг него… А малыша начинает тошнить. Сильно тошнить. Не очень-то просто крутиться на полный желудок. Наконец-то закончен сеанс. И мальчик идёт обратно – к маме. Она сладко-сладко сюсюкает, как и всегда, да так радуется тому что он покатался, словно это она каталась, а не он. Она целует своё пухленькое чадо в щёчки и восхищается тем, как он отлично крутился – как будто бы в этом его есть какая-то особая заслуга. А мальчик совсем уж не рад. Потому что головка у него кружится, ему дурно и нехорошо.

– Ну что?.. Бу-дешь ку-уушать, да?.. – узнаёт у него мама сладенько, – Сов-сееем голодный, да?.. Ну-ууу, мой ма-аааленький!.. Что будешь? Пончики?.. Пончики будешь? Или что-нибудь другое?

– Угу… Пончики. – сынок не может спокойно думать теперь о еде – его и так уже тошнит… но он слишком несчастен теперь, чтобы не попробовать добыть счастье хоть через это маленькое окошечко – через аппетитную сладость. Вдруг через него ему удастся наконец втащить радость в свою душу?.. Поэтому он соглашается есть ненужные ему сладкие жаренные колечки теста. А каа-ааак они пахнут!.. Вот тут мальчик чуточку чувствует, если не радость от пончиков, то хотя бы их смысл. Пока ждут они с мамой в небольшой очереди у киоска – он с удовольствием вдыхает масляный аромат с нотками сахарной пудры и думает о том – как это прекрасно: пончики. Но радость его длится не долго. Он дождался своей очереди и получил целый пакет ароматных горячих колечек. Мама мальчика аккуратно даёт ему в салфеточке один, предупреждая ласково чтобы не уронил и не обляпался.

– Ну а теперь пойдем с тобой потихоньку к ГУМу, ладненько?.. – улыбчиво спрашивает мама, – А то у нас уже не так много времени чтобы подарки купить… Как раз, может быть, и тебе что-нибудь выберем, да?.. – улыбается хитренько мама, стараясь развеселить своё чадо.

Мальчонка кивает и начинает жевать пончик. Они потихоньку шагают к большому магазину. А мама решает, не смотря на отсутствие времени, взять стаканчик горячего чая себе и ребенку в одном из киосков. Она просит его подождать возле маленькой елочки, украшенной яркими игрушками, и покушать спокойненько тут, пока она отстоит в очереди на проходе. Он остаётся. Теперь он наедине со своим пончиком. Он может всецело сосредоточиться на получении радости, которой так ждёт. Пончик вкусный. Очень вкусный. Очень сладкий, горячий и жирный. До слёз вкусный!.. До слёз, потому что – вот он: горячий и свежий в его мерзнущих ручках – так пахнет чудесно, блестит масляной корочкой, словно жареное золото, приятно греет пальчики… Так тает на нём вкусная белая пудра… А он не хочет есть. Не хочет. Не может. Не может и всё тут!.. Кусает, прожевывает, глотает и чувствует что ему только дурно становится от этого чудного пончика – такого шикарного и расчудесного! Так до ужаса досадно мальчику из-за того что вот он – замечательный пончик, уже в его руках, в самом-самом своём лучшем состоянии, которое изменится уже через несколько минут, когда пончик остынет… А мальчик не может его есть. И не получает совсем радости. Но всё же мальчик ест. Уже чуть не плачет, но ест. Старается есть изо всех сил. И всё хуже от этого себя чувствует. Но ест ещё. Достал мальчик ещё один пончик из бумажного хрустящего пакета, который ему оставила мама, и начал жевать… Ещё отвратительнее этот пончик, чем первый. Хотя и ещё более красивенький. На нём сахарная пудра подтаяла ещё лучше, но не совсем, при этом, растеклась – совсем так, как малыш больше всего любит. Но ему некуда класть этот пончик в животике… И всё же – он с трудом его там умещает. Берёт третий… Чуть слёзы не брызнули из глаз малыша. Ещё один чудесный, замечательный, вкусный, ароматный пончик!.. Здесь!.. В его маленьких пухленьких ручках!.. А он не может… не может… Ни радоваться ему, ни наслаждаться его вкусом… Зачем он позавтракал?.. Он должен быть здесь теперь совсем счастлив! А он несчастлив из-за того, что должно его сделать счастливым. Малыш не знает, что делать. Он вне себя от злости сам на себя, на злосчастный завтрак и на обворожительно прекрасное жареное колечко!.. Зачем оно здесь вот сейчас?!. Тогда, когда он не может его применить по назначению?!. Он смотрит на сахарную подтаявшую массу, что как легкий снежок лежит на пончике, вдыхает невероятный аромат… кидает злосчастный чудесный пончик на землю – в настоящий снег, который ютится под маленькой елочкой, и в ярости топчет ногами чудесное колечко. Ему до ужаса жалко его – жалко чудный кусочек еды, что мог бы принести ему столько радости!.. Но он ненавидит его за то что тот есть не в своё время. Он зол… Он не знает что зол на себя. Ему кажется так, что он злится на пончик, и маленький человечек его топчет… Всё хуже и хуже под его крошечными ножками выглядит сплющенное, запачканное грязью, кое-где уже и порвавшееся колечко… А наконец становится оно и совсем не похожим на пончик. Малыш разревелся, когда это увидел. Конечно его мама, как раз подошедшая к мальчику с ароматным, дымящимся стаканчиком, уже не узнала – в его новом образе – пончик, валяющийся на земле. Она не догадалась о том, что произошло. Она и понятия не имеет о драме, только что развернувшейся между сыночком и сладким чудесным жареным колечком. Она только видит что мальчик стоит и ревёт, и немножечко топает ножками от досады и злости. Она начинает его успокаивать, спрашивать – что с ним случилось?.. Никто ли его не обидел?.. Всё ли нормально? Может быть что-нибудь у него болит?.. А мальчик плачет и не знает – как остановиться. Он в ужасе теперь от мысли, что чудного пончика больше нет… И что он сам его уничтожил – своими собственными силами. Такие же почти эмоции в нём вызывали и те, зря съеденные, конфеты из новогодних наборов, что не передали ему, заболевшему, ни капельки вкуса… Но только тогда он, всё-таки, не был сам виноват. А вот теперь… Теперь он вдвойне чувствует горе, досаду, отчаяние, вину, стыд… И от этого только сильнее, сильнее ещё топает ножками… Мама даже не знает – что сделать. Она пролила уже чуточку чая, пока наклонялась к капризному чаду, на свой подол красивого пальто, и теперь пытается одновременно – как успокоить ребёнка, так и стереть грязное пятно с одежды, пока оно окончательно не въелось, так и не вылить опять чай, который с трудом держит в свободной вытянутой руке. Дитя не успокаивается. Его просто успокаивают совсем не от того. Он мог бы теперь перестать плакать, если бы ему сказали что-нибудь действительно нужное и касающееся его проблем. Но о них никто не знает. Единственное что наконец разобрал в себе мальчик – так это то что ему до ужаса хочется все-все исправить и вернуть назад. Хочется чтобы снова был целый пончик… а лучше – три, как и было. Вот это было бы здорово!.. Тогда ничего не было бы потеряно зря! Он начинает просить маму купить ещё пончиков. Он плачет, кричит и требует пончики. А мама ему объясняет что больше не может ходить на другой конец площади из-за трёх пончиков для него – ведь так у неё и совсем не останется времени на покупку подарков. Они могут, к тому же, легко застрять в пробке на обратном пути, а ужин с гостями состоится уже всего через несколько часов. Но мальчик орёт и бьёт в землю ногами как взбесившееся животное. На этот раз мама не сдаётся тоже. Ей, всё-таки, важнее её взрослые знакомые, чем он – который всегда являлся лишь средством для завоевания их почтения. А теперь, когда выбор стоит между ним и ими – мамин выбор, конечно же, одназначен. Она пытается только угомонить ребёнка, чтобы спокойно пойти дальше. Пытается ласково… как может. Но всё же в ней снова растёт и растёт ярость на мальчика, раздражение. Она не видит растоптаный пончик и не догадывается о том, как тяжело её маленькому сыночку далось поедание других двух. Но она смотрит на этот пустой пакет, в котором пересыпается из стороны в сторону оставшаяся сахарная пудра, и ей отчего-то кажется, что это что-то лишнее. Что-то чрезмерное. Что-то избыточное. В сочетании с дикой истерикой чада – ей кажется этот простой коричневый бумажный пакетик ни чем иным, как признаком чрезмерной сытости или даже обжорства. Ей жалко сыночка, но жалко уже не за то что он голоден, а только за то что он объедается, не знает меры, капризен и избалован. Ей чувствуется сейчас в нём то, что смутно она ощущает давно и в себе. За что сама себя тоже не любит, но в чём не может себя толком обвинить. Она стройна, в отличие от мальчика – она вынуждена следить за фигурой из-за того впечатления, которое она произведёт на окружающий мир. Поэтому себя обвинить в обжорстве она, конечно же, не может. Но что-то похожее на это – в себе всё-таки ощущает. И теперь ей обидно становится одновременно и за него и за себя – горько, больно и стыдно на самом деле сразу за обоих. Она видит в маленьких пухленьких щечках не что-то милое, а что-то противное. Она бы увидела то же самое и в своих – подкачанных – будь у неё сейчас зеркало. Она чувствует что они двое на этом ярком празднике жизни берут слишком много и рады, при этом, слишком не многому. Они благодарны не слишком-то за всю роскошь, которая им доступна. Эта истина выражается так наглядно в орущем капризном малыше, который только что получил захватывающую поездку на карусели, вкуснейшие пончики и обещание какого-нибудь подарка в большом магазине. Эта кричащая неблагодарность противна, возмутительна и до отвратительного мерзка. Мама чувствует отвращение – жгучее отвращение и к нему – кричащему крошке – и к себе. К тому же ещё и чай тоже жжёт пальцы, спускаясь тонкими коричневыми потоками с краев бумажного стаканчика, когда мама неосторожно дернет рукой, вытирая пальто. Мама не выдерживает этого чувства, жжения в пальцах, боли в голове от дикого крика и от спешки, и начинает усмирять мальчика уже строже. Совсем строго. Она тоже чуть-чуть кричит на него. Дёргает резко его за руку и ведёт к магазину. Он всё ещё плачет… Но только уже тише. Он просто опешил от неожиданности. Но когда чуть собрался с мыслями – тут же начал упираться ногами в землю. Кричать что он с ней никуда не пойдёт и останется здесь лучше… Но мама, конечно, не поддаётся на эту провокацию и тащит его дальше. Буксирующий малыш же, в один момент вырывает руку из маминой и отбегает в сторону. Становится демонстративно у ближайшего киоска, включает на полную монстров в смартфоне и всхлипывая гордо начинает стрелять в мерзких тварей. Мама подходит и кричит на него из-за того что он убежал. Мальчик не слушает, демонстративно отворачиваясь с телефоном от мамы. Она психует и выхватывает из маленьких ручек смартфон.

– Хватит играть в эту пакость!.. – почти прошипела от гнева мама, – Всё, до вечера никакого телефона! Пошли… Быстро!

Мальчик от неожиданности даже перестал плакать совсем. Молча зашагал рядом с мамой, так прошагал ещё немного, и стал плакать снова. Но только не громко, как раньше, не истерично – а тихо, горько, обижено и даже немножечко озлоблено. Он шёл так и плакал и искоса поглядывал на мать. А потом заявил тихо, но грозно – почти прошипел:

– Ко-нечно!.. Затем и взяли ребёнка… Чтоб издеваться! – и возмущенно всхлипнул в довершении пару раз.

– Затем и взяли?!. – остановилась резко мама, тряхнула мальчонку за руку сильно, развернулась к нему и сердито-сердито засверкала на малыша глазами, – Да ты хоть знаешь, как дети в детдоме живут?.. – сквозь зубы сказала ему мама потихонечку, чтобы не кричать больше при людях, – Ты хоть знаешь, чем ты мне обязан за то что я лучшую жизнь тебе даю?.. С папой?.. – добавила мама, вспомнив и про роль мужа в его судьбе, – Да ты должен быть тише травы, ниже воды… – от возмущения даже перепутала слова в пословице мама, – И быть благодарен нам каждый день за то что живёшь как король и ни в чём отказа не знаешь!.. А то смотри – ещ-щщщё раз мне такую истерику устроишь – отдам обратно в детский дом!

Мальчонка опешил. Не ожидал он что темой детского дома смогут однажды и его шантажировать, а не только он маму. Но всё-таки малыш собрал волю в кулак и не дал маме понять что раздавлен. А может быть – даже себе самому тоже не дал. Может быть и внутри себя он подумал всё то же, что дальше сказал. А сказал он:

– А вот я туда сам убегу! Бу-де-те ещё так со мной обращаться… Убегу и всё…

Мама не нашлась что сказать в ответ на это. Она только обиделась в глубине души – так обиделась, что совсем замолчала. Так часто бывает с мамами – они обижаются, обижаются… кричат и ругаются… А как обидятся прямо сильнее всего – так молчат и совсем ничего не говорят. Она постояла так молча и выпустила руку мальчика. Выпустила и легко пошла дальше.

– Ну иди… – пожала она плечами, – Пожалуйста…

Мальчик подумал что, может быть он и хочет в детдом убежать, но только не сразу. Не прямо сейчас. А прямо сейчас – он все-таки хочет ещё получить, ему обещанный, подарок в большом магазине. И он чуть не разревелся опять – вернее слегка разревелся, и бросился следом за мамой, стал ловить опять её руку, сказал что-то слабо различимое наподобие, полного капризы, извинения, и зашагал рядом с молчащей мамой дальше. Идут они, идут по магазину, а мама ни слова не говорит. Мальчик начинает нервничать. А вдруг что-то не так?..

– Ма-маа?.. – задрав вверх свою щекастую головку, вопрошает малыш, – А ты мне подарок сегодня купишь, да?..

– Нет. – просто отвечает мама.

Малыша словно облили холодной водой с ног до головы.

– А… Почему нет?.. – дрожащим голосом узнает аккуратно мальчонка, – Они, что… Закончились, да, в магазине?..

– Нет. – отвечает спокойно мама, не глядя на чадо даже, – Просто ты не умеешь ценить подарки. А значит – тебе они не нужны. Вот и всё. Сегодня подарков не будет. Пойдём быстрее – мне нужно ещё успеть купить их другим детям, которые к нам сегодня придут. Послушным детям. Хорошим детям. А ты, если хочешь ходить так медленно – иди лучше в свой детский дом. Там вообще тебе не придётся гулять по большим магазинам. Будешь сидеть весь день на месте и учить уроки…

Малыш теперь просто в ужасе – как так?.. Всё, что ещё утром казалось ему само собой разумеющимся – ласковая, вечно сюсюкающая мать, подарки, радость, которой даже чрезмерно было много – всё это теперь ухнуло в небытие!.. Не может такого быть… Это уж слишком обидно!.. Он стал канючить, всхлипывать, сетовать и просить прощения тут же, но так поддельно и искусственно, что конечно все эти мольбы не могли иметь никакого результативного действия на взрослую маму. Она просто шла дальше. В конце концов свернула в какой-то небольшой дорогой магазинчик, где принялась присматривать подарки, и мальчик, почувствовав что его деланные слёзки лишь только раздражают его покровительницу, примерно стал себя вести – как самый пресамый послушный ребёнок – затих и ходит под боком у мамы с видом маленького, готового помочь и исполнить любое приказание, доброго славного сыночка. Мама и теперь не обращает на него внимания совсем. Она просто занята своим делом – общается с продавцом, выбирает красивые елочные игрушки, откладывают они вместе в сторону выбранные красивенькие коробочки с деревянными подвесными лошадками, солдатиками, щелкунчиками, с хрустальными звонкими балеринами и ангелочками, с бумажными розовощекими малышами, одетыми в зимние пальтишки, дубленки и шапочки… Всё это мама пакует вместе с продавцом и совсем не обращает внимания на своего малыша. Тот делает вид что совсем позабыл об их ссоре и очень старатся маме во всём угодить, раскрыв рот ловит каждое движение и готов поймать каждую падающую вещь или поддержать накренившийся коробочек, или забрать мешающий пакетик… Но мама прекрасно видит притворство мальчишки. Она удивляется даже – как так? Он ей, вроде бы, и не родной – а вот… как похож-то стал в последнее время… Наконец все покупки совершены. И мама выходит из лавочки с красивыми узорчатыми пакетиками в руках, сосредоточившись на том, чтобы ещё раз проверить количество купленных подарков и сверить его с числом приглашенных гостей. Пока она этим сконцентрированно занимается – сынок отвлекается на лавочку куда меньше чем та, где они только что были. Даже не лавочку вовсе – а просто прилавок с игрушками, за котором стоит замечательная продавец – не просто в обычной рабочей форме, а в сказочном платье Снегурочки. Снегурочка – словно хозяйка в волшебном царстве: стоит среди стольких сокровищ, которые на витрине блестят и искрятся, переливаются разными цветами в свете ярких огней… Мальчика, не то что бы удивляет что-нибудь из этого, не то что бы радует… Он тысячу раз видел в жизни аниматоров в красивых дорогих костюмах – куда лучших, чем платье на этой девушке-Снегурочке. Он тысячу раз в жизни видел игрушки для ёлки – куда более прекрасные и изысканные, чем эти стекляшечки, лежащие перед Снегурочкой. Он всё это видел. Но всё же – теперь, когда ему могут совсем ничего не купить, он смотрит на эту витрину как на заветную мечту. Неосуществимую почти… Сказочную!.. Он думает – вдруг вот случится чудо и девушка-Снегурочка подарит ему что-нибудь со своей витрины?.. Ведь аниматоры, что ходили иногда к мальчику домой – всегда ему, в конечном счёте, что-нибудь дарили. А значит – и девушка-Снегурочка тоже могла. Возможно тогда будет счастлив крошка – когда не просто его мать, которая, само собой ему что-нибудь обязана, а сказочный персонаж, совершенно незнакомый, чужой, не родной – что-нибудь возьмёт и вручит ему эдакое… Возможно – что это будет счастье. Малыш пошёл к витрине один, оставив маму у дорогого бутика, откуда они с ней только что вышли. Идёт к витрине и смотрит на девушку в сказочном костюме. Та улыбается ему очень по доброму. Очень радостно так и тепло. Он смотрит на девушку и хмурится. Чего это она так ему улыбается сильно, хотя он совсем незнакомый ребёнок?.. Глядишь – ещё сумасшедшей какой-то окажется… Осторожнее надо с ними – со Снегурочками. Не знаешь, чего у них там на уме… на их – на сказочном. Подходит к ней мальчик, ещё больше хмурясь – чтоб та поняла что он тертый калач. С ним лучше не связываться… совсем никому. А, особенно – если вы всего лишь какая-то умолишенная Снегурочка. А девушка улыбается ему дальше, немного растеряно, потом что-то ищет в кармане что-то… и вдруг протягивает ему елочную игрушку – пластмассовый маленький шарик, украшенный оранжевыми блёстками. Мальчик берет недоверчиво… Странно. С чего это вдруг она?.. Снегурочка поздравляет его с Новым годом и улыбается даже ещё чуть сильнее, чем до того. Мальчик смотрит на шарик и даже не знает – что сделать. Он буркнул: “Спасибо…” – но из приличия только… А сам глядит на игрушку и думает – чего это вдруг такую плохую, дешёвую и пластмассовую?.. Когда у неё на витрине так много красивых стеклянных и дорогих?.. В его доме совсем нет таких вот пластмассовых шариков – одни только стеклянные, деревянные или вязанные – авторские, ручной работы. А э-ээто?.. Он смотрит ещё на игрушку и на прилавок, на прилавок и на Снегурочку.

– А можно лучше это?.. – указывает мальчик на большой красивый стеклянный шар, что стоит на витрине. Внутри шара игрушечная девочка делает снеговика, а вокруг неё – ярко украшенные домики и новогодние ёлочки. Хороший шар. Не то что бы он мальчику сильно нравится… но чисто если судить объективно: он самый красивый, да и похоже – дорогой – на витрине. Уж если мальчишке и нужен какой-то подарок для того чтобы наконец ощутить радость – так нужен хороший и самый лучший. Иначе – какие же шансы что этот подарок сработает как надо?.. Да этот пластмассовый шарик, который лежит на его пухленькой ладошке, стоит наверное во много раз дешевле, чем даже растоптанный пончик… Чем, даже и треть этого пончика наверное. Так какой в нём толк?..

Снегурочка извиняется, что-то лепечет про то что не может ему, к сожалению, этот шар подарить, но… мол, всё равно с Новым годом его поздравляет и, главное – с Рождеством…

Мальчик кивает из вежливости ещё раз и начинает додумываться что можно ещё раз попытать счастья, спросив свою маму – возможно она уже всё забыла и купит ему этот шар?.. Мальчишка бежит к маме и ей восторженно рассказывает про него – что вон там есть та-аакой чудный шар!.. Так здо-ооорово было бы для мамы его ему купить!.. Но мама, по видимому, слишком расстроена всем, что произошло, слишком обижена на мальчика или сердита, и вопреки своему обыкновению – потакать чаду во всём, что оно не захочет – отказывает раздраженно, и строго приказывает идти за ней и дать руку, чтоб не потерялся. Мальчонка рассерженно топает ножками на одном месте от досады и начинает, с суровым выражением крохотного личика, шагать вслед за мамой. Они идут, а мама отчитывает мальчика за такое его поведение. Нельзя так вести себя при людях… и вообще… с мамой. Нельзя топать ножками. Теперь-то она уже точно ему ничего не купит. Ещё собиралась его всё-таки простить и сделать какой-нибудь хороший подарок, если бы тот исправился, вёл себя хорошо и чуть более скромно. Но вот – он опять стал теперь истерить. А значит – его стоит чуть-чуть научить уму-разуму для того чтобы впоследствии он стал другим человеком. Поэтому пусть он подарка сегодня не ждёт. Мальчик впадает в ещё большую истерику. Так страшно обидно осознавать что ты мог совсем скоро получить какой-нибудь чудный подарок а вот – секунда всего, чуть-чуть излишних нервов – и всё!.. Мальчик выходит из себя от отчаяния. Они с мамой всё ближе к двери магазина – огромной крутящейся стеклянной двери… Ещё пара минут и они будут снаружи. И ничего уже будет совсем не вернуть… Подарка, действительно, никакого не будет… И счастья совсем никакого не будет… Теперь, на обратном пути, не будет у него даже той ласковой сюсюкающей мамы, которую он так не ценил!.. Как можно сейчас допустить такой исход?.. Никак! Поэтому малыш изо всех сил упирается возле двери и не хочет идти. Он закатывает такую истерику, какой мама ни сегодня, ни раньше, ещё и близко не видела. Истерику, на которую оборачиваются уже и совсем незнакомые люди… А маме такое совсем пресовсем не нравится. Мама в ужасе от одной мысли – что кто-то может подумать о ней как о плохой матери. Мама шипит на ребенка, дергает за руку, пытается образумить… Но всё тщетно. Как жаль что она отпустила сегодня нянечек!.. Всегда с ним общалась в присутствии воспитателей и всё было, в большей степени, хорошо. А вот – зачем-то решилась поехать с ним вместе в этот злосчастный ГУМ наедине, и что вышло?!. Нет, больше она никогда не поедет с ним вместе одна никуда!.. Она так и говорит мальчику прямо, и этим приводит дитя в ещё большую истерику. Дитя использует свой последний козырь, который уже подзабыт мамой и не звучал в его криках уже минут эдак двадцать.

– Я убегу-ууу от вас!.. Я убе-гу опять в детский до-оом!.. Я уйду к преж-ней ма-меее!.. Она ме-ня боль-ше любила-ааа!.. – кричит малыш и вырывается из руки мамы, бежит опять в магазин и не оглядывается даже, чтоб не замешкаться слишком и чтобы мама его не догнала сразу. Он ей, конечно, позволит себя догнать. Это само собой разумеется. Но только тогда уже он позволит ей это, когда убежит далеко от выхода и когда мама уверится в серьезности его намерений – оставить дом – и раскается в своём поведении, и начнёт умолять его остаться, и пообещает купить всё что тот только захочет, лишь бы только остался её любимым единственным сыном. Он даже не думает о том, что может быть какой-нибудь иной вариант развития событий. Такого просто не может быть!.. Малыш бежит уверенно дальше и дальше, проталкиваясь среди толп взрослых и маленьких посетителей, вихляет туда и сюда, огибая маленькие наряженные ёлочки, богатые бутики, сбегая по лесенкам и поднимаясь по ним. Он запыхался уже совсем, но всё равно бежит. Бежит дальше, чтоб точно сработало. Но наконец останавливается, потому что нет сил больше бежать. Он оборачивается теперь и готовится принять кучу извинений, готовится выслушать их с достоинством и твердостью, не позволяя уговорить себя сразу. Он оборачивается, глазами ищет испуганную и почти уже исправившуюся маму… Но что-то её всё никак нет… Нет и нет. Наверное просто она бегает медленно и сейчас прибежит – чуть погодя. А может быть – сразу решила там, где-нибудь по пути, купить ему что-нибудь приятненькое, чтобы загладить свою вину – и от того задержалась… А может быть… это что-нибудь очень большое – приятное это – боль-шо-е, тя-жё-еелое!.. И от того мама ещё медленнее с этим, чем-то приятным, бежит… Это хо-ро-шо-оо… Мальчик ждёт. Ждёт, ждёт и ждёт. А мамы всё нет… А может… Ему в голову вдруг приходит безумно ужасная мысль – а вдруг мама совсем и не бежала за ним?.. Вдруг она, правда, так сильно на него рассердилась, что больше не хочет его видить?.. Вдруг он, действительно, только что убежал из дома, хотя на самом деле и не собирался?.. Вдруг никто его совсем не будет больше искать и звать назад?.. Вдруг он потерял все-все-все точно так же быстро, как и чудесный пончик, как и обещанный подарок, как и ласковую нежную мать?.. Всё то, что казалось ему само собой разумеющимся?.. Возможно что это ему важный урок – ему, не умевшему радоваться всему, что имел и быть благодарным за это?.. Тут мальчик действительно испугался. Он тихо спросил: “Мама?..” у окружающего пространства, прислушался к гулу людской толпы, к музыке, звучащей из динамиков, к стуку сапог и туфель, к тихому поскрипыванию дверей… Ответа не было. Мамы нет. Её нет. Малыш не знал что его, правда, искали. Что за ним, правда, бежали. Что его, правда, хотели вернуть. Он не знал что всё дело в том – насколько он мал ещё. Мал ростом, мал годами, мал умом. Он мал ростом и потому легко пробрался среди толпы взрослых, как маленькая крупинка проскакивает через сито. А мама – куда более крупная частичка человеческого вещества – сквозь сито людской толпы не смогла просочиться так быстро. Он мал и умом – и от того не понимает этого. Он слишком маленький во всех отношениях, и от того его сложно найти в этой огромной толпе, в этом огромном магазине, в этом огромном мире. Он слишком мал. И от того – конечно его будут искать. Конечно же мама поставит всех на уши ради того чтобы раздобыть снова свою маленькую непослушную игрушку – иначе сегодня, при встрече гостей, придётся ей как-то всё это объяснять… А она этого точно никак не хочет. Она будет искать мальчика. Но он об этом не знает. И, может быть – это и хорошо. Ведь многие могут искать тебя в жизни – искать, находить или не находить… Но если ты сам не найдёшь себя вовремя, то все эти поиски будут напрасными. Потерянный человек, что потерян самим собой – это куда хуже потерянного человека – того, что потерян близкими. Потеря эта гораздо страшней. И куда более весома. Но она происходит так быстро и незаметно, что маленький человек или большой не может её даже сразу заметить… Теперь мальчику кажется так, что он сам потерял себя. Когда?.. Как?.. Он и сам не заметил. Точно так же, как не заметил сейчас что он потерялся. Ему кажется, что он сам виноват в этой страшной потере. Он ходит растерянно по огромному магазину и спрашивает тихо у воздуха: “Мама?..” – то тут, то там… Он наконец перестал плакать. Он наконец даже почувствовал себя лучше внутри, чем всё время до этого. Он наконец ощутил, что, как будто бы, получил достойное наказание за свою жизнь. Да – он испуган, растерян, подавлен, его глазки сделались большими и круглыми, он вовсе не знает что делать… Он страшно, страшно напуган… Он никогда ещё в жизни не оставался один, хотя и казалось ему так, что был он один постоянно… Но теперь – это другое “один”. Да – всё это ужасно… Но одновременно у мальчика внутри появилось даже какое-то облегчение. Он чувствует так, что всё это – не зря. Что всё это – заслуженно. Заслуженно то, что теперь на него накричали и отругали его… Он сам чувствовал в себе злость и сердитость на самого же себя. Заслуженно то, что лишился он пончика, и подарка, и мамы… Всё это заслуженно. Он чувствовал так, что всё это – для него излишне. А значит – он этого, почему-то, не заслуживает. Мальчик знает что он повёл себя дурно. Повёл себя слишком капризно и плохо сегодня. Но знает он, а вернее лишь чувствует – и то что он вёл себя как-то не так, как следует, и до того. Всё было не так. Иначе бы он получал радость от тех вещей, что призваны приносить её людям. Ведь с самими этими вещами всё было в полном порядке. А значит – всё дело было в нём. Значит он – жил как-то неправильно, функционировал не совсем верно – как сломанный дисковод, который не в состоянии принять и считать абсолютно нормальный диск. Мальчик чувствует лёгкость. Но одновременно – очень большое чувство вины. Очень большое… Он чувствует тяжесть от этой вины. И страх… И то, словно взлетает в воздух на миллисекунды, то снова оказывается притянут к земле – прижат чувством тяжести. Он ходит по магазину и кажется ему, что теперь ничего больше уже не вернуть… И он начинает плакать. Опять. Но иначе. До этого плакал он истерично, требуя для себя чего-то от других, злясь на кого-то… Плакал немножко поддельно и чрезмерно. А теперь плачет малыш потихоньку, спокойно и горько, он плачет теперь, требуя чего-то сам от себя – каких-то выводов и перемен, он плачет, злясь немного тоже, но на самого себя. Сейчас он это осознаёт. Он плачет искренне, и от того – в меру. Он плачет тихо, но плачет всё сильнее – в отчаянии от того что и малейшего следа его мамы нигде не осталось. Он видит всё новые, новые, новые лица… Пальто, сапоги и портфели, рюкзачки, шапки, ёлки, полки дорогих магазинов, ковры, люстры, декорации, блестящие висюльки, фигурки, украшения… Но мамы нигде нет. Её нет, но всё это вокруг чуточку его успокаивает. Гораздо страшнее было бы потеряться в какой-нибудь тёмной пустой комнате, где ты останешься наедине со своим чувством вины. А здесь – музыка звучит весело, глаза многих людей, и особенно деток, горят радостным праздничным огнём, а ёлочки так здорово ярко украшены!.. Малыш ходит и радуется этим вещам. В них он находит отдохновение от страшных эмоций внутри. Он даже иногда сквозь слёзы улыбается чему-нибудь, что блестит, переливается, искрится, звучит и живёт. Вот – даже он засмеялся чуть-чуть нарисованному котику, который с большого экрана подоброму улыбается и показывает сердечко. Он улыбнулся ему, засмеялся от радости и помахал ручкой… А ка-аак здорово – если представить что он вот сейчас уже нашёлся и шагает вместе с мамой среди всей этой красоты?.. Ка-аак это здорово!.. У мальчика начинает даже урчать в животике радостно. Он даже начинает со временем чувствовать себя немножечко голодным – действительно голодным, а не понарошку. Он чувствует приятную пустоту в желудке и ему становится ещё легче. Он ходит уже долго… Минут двадцать… а может быть – час. Малыш не может сказать – время тянется долго, очень долго – одна минута за целых пятнадцать. Часов у него нет, а телефон забрала мама. Он мог бы ей позвонить, но ведь телефон у неё… Малыш вспоминает опять о том, что это он сам виноват в том – как всё это вышло. Он чувствует снова всё больше вину… Теперь просыпается он от приятного сна, от доброй сказки, которою сам он себя усыпил – перестаёт представлять что все-все хорошо, и что просто гуляет он с мамой, и что вот как всё здорово – куча огней, украшений, людей… Праздник. Он перестаёт тешить себя этой приятной фантазией и отдаётся опять чувству вины. А это чувство вины – страшно. Страшно, ужасно и поразительно многоуровнево. Сильно как сотня разных чувств, вместе взятых. Малыш осознает реальность, осознаёт весь ужас своего положения… И начинает теперь действительно сильно плакать. Очень сильно – так громко почти, как звучат в нём все эти ужасные вещи, факты, эмоции, чувства… Он сам не заметил, как оказался у той же знакомой витрины, где девушка-Снегурочка стоит и продаёт игрушки. Закрыл глаза от слёз, открыл… И вот – он здесь. А девушка-Снегурочка что-то спрашивает – про то что наверное он потерялся?.. И мальчик, конечно, кивает – что да. Снегурочка хочет его отвести поскорее куда-то – куда-то на стойку какой-то информации. Но её менеджер не берёт трубку. А девушка обязательно почему-то должна дозвониться до менеджера, прежде чем отвести мальчика на свою стойку. Он и не знает совсем – оно вообще надо ему – отводиться на стойку?.. Снегурочкам он не очень-то доверяет… Но вроде бы – та говорит, что так мама его может найтись. А мальчик не видит упорно связи между какой-то там стойкой и мамой. Она для него абсолютно не ясна – эта связь. Но всё же, на всякий случай, он остаётся. И тут девушка вдруг начинает не только его успокаивать, как и раньше, но и говорить ему вдруг – что возможно это и к лучшему что он потерялся. Что это, возможно – даже совсем хорошо. Мальчик не думал ещё о такой версии всего произошедшего, а от того – перестаёт так уж страшно сильно реветь, и начинает прислушиваться. А девушка говорит необычные для него вещи – она говорит о том, что считает так: любая плохая и сложная ситуация в жизни даётся тебе не случайно. А может быть – для того чтобы ты чему-нибудь в этой ситуации научился. Возможно что ты вот сейчас, в этой ситуации, научишься просто тому, что потом та-аак пригодится тебе в другом случае – более сложном – что ты совершенно легко из него выпутаешься!.. Она говорит и про то что, возможно, ему стоит запомнить как раз в этой ситуации вот что: как страшно, ужасно и невероятно плохо это – потерять маму!.. Потерять земного родителя… А ведь есть у него и ещё один папа – Небесный Отец. А Он – Отец всех людей и Он его, мальчика, тоже любит очень сильно, и очень сильно старается ему помочь во всём в жизни. И мальчик удивляется. Ведь, хотя он и слышал о Боге многое, но никогда ещё не думал о Нём как об Отце. Вот ведь – как удивительно!.. Всего за один день он узнал и о том, что есть у него, оказывается, другая мать… и ещё один Отец тоже, оказывается, есть. Вот как здорово!.. И этот Отец его любит… А девушка говорит дальше о том, что, хотя Бог и любит его так же, как и родители – но любит гораздо сильнее и крепче, чем кто-либо другой на земле. А это значит – что потерять Его любовь будет ещё во много раз страшнее, чем потерять обычных земных родителей!.. Вот – что самое страшное в жизни: потерять связь с Богом… Всё это говорит девушка, а мальчик стоит и думает о том – как же ему постараться не терять связи с Богом, если он ещё и не находил этой связи никогда раньше?.. Девушка говорит, что достаточно для того чтобы никогда не терять связи с Богом – быть добрым, порядочным, честным… и много ещё чего хорошего… А ещё – верить в Бога и тоже любить. Много всего рассказала ему девушка. Нового, интересного, удивительного. Малыш стоит, думает и размышляет над всем только что услышанным… А девушка вдруг догадывается о том, что, может быть, у мальчика есть номер телефона своей мамы? Малыш не понял сразу, когда она спросила – нет ли у него телефона мамы? Он понял что девушке нужен сам телефон. И говорит что нет – телефон у него забрали. И начинает от этого реветь по новой. А девушка скоро уже убегает куда-то, сказав ему подождать здесь на месте… Малыш стоит, ждёт. Но совсем только недолго. Чуть-чуть подождал – секунд двадцать – и зашагал прочь… Сам не заметил, как зашагал. Шагает и думает. Много думает о Боге – о своём другом Отце. О Нём он сегодня слышал и в мультике. Там говорилось как раз про Него. Про то как однажды пришёл Он на землю – за тем, что бы избавить людей от греха, пострадать за их грех. Там говорили – в этом мультике – что Бог хочет спасти нас и освободить от той тяжести, боли и горя, которое мы чувствуем в наших сердцах, когда совершим неправильный поступок и сделаем неверный выбор, когда ошибемся и оступимся на пути. Он пришёл Сам на землю за тем, чтобы нам подарить жизнь – вечную и прекрасную. Теперь мальчик сам чувствует внутри как раз ту самую боль, тяжесть и горе, о которых, наверное, и говорилось в мультике. И он понимает – как это, на самом деле, важно – иметь возможность избавиться от этого тяжкого груза… Как он бы хотел прямо сейчас сбросить его со своих плеч!.. Как он бы хотел прямо теперь же узнать что он вовсе ни в чём не виновен… что он не топтал пончик, что он не капризничал и не вёл себя препротивно, что он не кричал на мать, что он не топал ногами, что он не дулся, не обижался, не требовал больше, чем нужно ему по настоящему, не злился, не переедал, не пересыпал, не зазнавался… Как было бы хорошо теперь узнать – что он разом за всё прощен и всё это совсем не считается больше!.. Он вспомнил – что говорили в том мультике. Там рассказывали как можно заслужить прощения от Бога. Можно помолиться и сказать: “Прости меня пожалуйста, Господи! Я очень плохо поступил, но я сознаю свою ошибку и больше никогда постараюсь так не поступать! Помоги мне пожалуйста в этом! И прости мне мой грех… Я Тебя очень об этом прошу!..” – вот что-то вроде того говорилось в мультике и мальчик решил было, и правда, попробовать… Как вдруг с размаху врезался в чью-то ногу. Сильно, с размаху, тяжело врезался – как маленький пухленький увесистый таранчик. Погруженный глубоко в свои мысли малыш не заметил какого-то молодого человека, который, надо сказать, быстро-быстро объявился из ниоткуда на его дороге – видимо очень куда-то спешил – и тут же попался под ноги крошке… Хотя, вернее – конечно это малыш попался под ноги юноше. Но такое было ощущение – что наоборот. По крайней мере пострадал в этой ситуации никто иной как этот торопливый посетитель ГУМа. Молодой человек согнулся от боли, схватился за ногу, в которую только что врезалось пухлое чадо, и немножко попрыгал в таком положении на другой ноге. Лицо молодого человека исказилось чрезмерной страдальческой гримасой и он что-то нервно пробурчал малышу невнятное про то что тот должен быть осторожнее и смотреть, вообще-то, куда он идёт. Малыш же в ответ тоже возмутился немного (но про себя) тем что, во первых – мужчина уж явно капризничает больше, чем реально испытывает боль, а во вторых – нехорошо ведёт себя, ведь следовало бы сначала спросить у ребёнка – не ушибся ли тот… И извиниться, хотя бы, за то что не смотрит куда бежит сам. Но молодой человек этого возмущения не заметил, ведь, всё ещё, сгибался над раненной ногой, скривившись как от пулевого ранения и зажмурившись сильно-сильно. Какой интересный этот молодой человек! Стоит малыш и на него смотрит увлечённо. Богатый наверное он: на нём очень хорошие вещи – дорогие. Одно только чёрное пальто чего стоит! А пуговицы на нём – золотые со звёздами!.. Малыш залюбовался на эти пуговицы. Наверное вот чего так не хватало ему для счастья – вот такого пальто!.. Только маленького. В большом он, конечно, утонет… Так нравится мальчику как молодой человек этот выглядит!.. Такой он красивый. Худой и стройный. Такой стройный, что даже все скулы видны!.. Хотелось бы мальчику тоже быть вот таким стройным! Красивым и высоким… А волосы!.. Малыш моментально себе захотел такие волосы. Тёмные вьющиеся вихры, которые так неаккуратно, но с таким шиком падают молодому человеку на лоб и виски, когда тот склоняется к больной ноге! Мальчишка всегда был светленьким, но вот теперь тотчас же захотел себе тёмные волосы, как только их увидел. Вот где оно наверное – счастье!.. Наверное уж этот-то человек – счастливый! Вот он – и красивый такой, и высокий, и стройный, и с волоса-ааами!.. Чего же ещё в жизни надо?!. Тут молодой человек открывает глаза наконец и глядит на мальчонку. Наверное замечает – какой тот малыш. Ну совсем крохотный.

– Ты извини – я тоже… это… не рассчитал. Сам виноват что столкнулись. Я… тоже. Не сильно ушибся? – лицо молодого человека становится совсем другим – обеспокоенным, заботливым, а глаза – по детски испуганными. Мальчонке аж жалко становится этого молодого человека, хотя, казалось бы – вовсе и не за что.

– Нет, не сильно. – вертит головой мальчик, – А ты?

– Я… Ну-у так. Ничего.

– А я и видел что тебе не сильно больно. Ты больше только просто притворялся, чем правда болело. Оно ничего. Ты можешь актёром зато быть когда-нибудь. У тебя оно хорошо получается. Ты и красивый как раз – прямо для фильмов здорово. Там любят красивых актёрами делать. – серьёзно заявил мальчик. А молодой человек, почему-то рассмеялся подоброму очень и с интересом стал разглядывать маленького.

– Ну!.. Вот это вот комп-ли-мент так комплиме-еент, конечно!.. Спасибо! Ну, только я не прикидываюсь… вроде бы. Просто так – с детства тяжело как-то… боль переношу. Даже маленькую. Не люблю это дело… знаешь… Не знаю, кто как, а я даже смотреть со стороны не могу на то как кому-нибудь больно – у самого всё болеть начинает. Наверное это плохо – надо исправлять, надо… А то в кино не возьмут! А ты чей это, кстати – такой кинокритик хороший?.. А? – улыбается молодой человек.

– Я… Ничей. Уже. Меня у одной мамы взяли, отдали меня в детский дом. Потом дали другой маме. А теперь я сам убежал… случайно.

– И давно это ты убежал? – с удивлением начал оглядываться новый знакомый.

– Нет. Только сейчас. Давно но не очень. Меня, наверное, просто не ищут. Ну и не надо…

– Да как это – могут тебя не искать?.. Наверное ищут. Ты, то есть, потерялся что ли, иначе говоря?

– Ну… – немного помешкал, прежде чем сказать, мальчик, – Ну, вроде да… – Ещё немного помешкал, а потом начал всё говорить сразу, что только знал и мог вспомнить. И о сегодняшнем дне, и о своих прошлых переживаниях, и о съеденных во время болезни конфетах, и о растоптанном пончике, и о девушке с пластиковым шаром, и все-все-все. Есть такая особенность у детей – сразу рассказывать незнакомым взрослым, при первой же встрече, обо всём что имеется в их голове. Встречает ребёнок совсем незнакомого взрослого и тотчас выкладывает ему все свои насущные переживания, воспоминания, интересы, и подробно описывает содержание последних, особенно ярко ещё живущих в юной памяти, часов. Так вот случилось как раз и теперь. Мальчишка стал всё выкладывать этому молодому человеку, да так откровенно и искренне, как наверное маме родной даже не стал бы… А тем более что, оказывается – она ещё и не родная… А молодой человек слушал – растерянно и опешив даже немножечко из-за такой неожиданной откровенности – не знал, что сказать и посматривал только иногда на часы. Мальчик, кстати, во время рассказа на них тоже посматривал и понял что эти часы ему тоже понравились – большие, красивые. Наверное – они тоже одна из составных частей счастья, которого он так ждёт. Но, не смотря на это радостное открытие – мальчонка в концов снова расплакался и молодой человек совсем потерялся при этом.

– Послушай… – стал успокаивать новый знакомый, – Ты… это… Ну… Тише… Давай… давай с тобой сейчас сделаем так. – сказал молодой человек решительно, хлопнул себя по коленям для пущей убедительности, и тут же опять растерялся, потому что на самом деле ещё не придумал – как именно они с ним сейчас что-то сделают. – Так… Ну, надо искать твою маму. – уж это-то он точно понял, – Давай мы пойдём… Мы… не знаю… Найдём, что ли, стойку наверное… Обычно есть стойки информации такие в магазинах. Чтоб объявили по громкой связи что ты нашёлся… И всё… Пошли, будем искать. – молодой человек разогнулся из согнутого в два раза положения, в коем пребывал с тех самых пор, как началось общение с мальчиком, и начал двигаться куда глаза глядят. Мальчик, само собой разумеется – пошёл следом за ним. Всё ещё плачет и медленно-медленно плетется сзади. – Только, слушай… – обернулся в растерянности молодой человек, при этом повертевшись по сторонам и поглядев ещё раз на часы, – Ты можешь идти чуть побыстрее?.. А? Я всё понимаю, но… чуточку. Мне просто спешить надо. Я, видишь – и так несся. С тобой столкнулся вот это вот… Ну… и не плачь уже, ладно?.. Хоро-ош… Мне просто ещё надо, знаешь, игрушек купить успеть в подарок… Такому же вот как ты малышу. Его мама Рождественский ужин дает и я приглашён. А там, понимаешь… Такие люди – семья эта… Ну, очень на важном посту у них папа. А я как раз в ведомство к нему перевёлся и нужно… налаживать, тоже, отношения… Я бы и не заморачивался из-за этих игрушек вообще… Но там, видишь какая ситуация… Там, говорят, мальчик очень капризный. Ужасно. Подаркам не рад – ему нужно всё что-нибудь эдакое… Ну… Вот и приехал искать ему что-нибудь эдакое после работы. А времени в обрез – сам понимаешь… А тут ещё ты… – молодой человек говорит, шагая при этом вперёд, сам не зная куда, а мальчик слушает и ловит себя на мысли что тот, как маленький, тоже ему всё выкладывает, о чём думает и чем занимается. Да ещё и чуть не плачет как ребёнок из-за того что вот-вот опоздает. – Я ведь опоздаю – уже точно… наверное. Если только не чудо какое-то. Но мне бы хоть к середине приехать – и то хорошо. Да хоть к концу – только бы подарок успеть отдать. Мальчонке-то этому, наверное, всё равно на игрушки, но… Но а родителям-то надо хоть что-то… Ну… сам понимаешь. Оценят, расположатся… Мне мама всегда говорит так – что нужно искать и зарабатывать расположение важных хороших людей… вот. А так вообще… Нет, это, конечно – такой праздник получается… что будто не праздник совсем! Спешишь, что-то делаешь… А ради чего? Вот я сегодня шёл там по площади, знаешь… где карусель ещё эта есть… Ну, ты, может и не видел… ладно. Короче говоря в толпе пробираюсь, а там ещё затор образовался такой… знаешь… Застрял, вобщем, между этих киосков. Ну, так там стоит женщина – вся такая накачанная, знаешь… Губья!.. – красочно показал на себе юноша, – В платочке при этом… Как будто бы православная вся такая!.. Аж смех берёт. Такая красотка! Самой лет сорок уже с лишним, а то и за пятьдесят… не знаю. Я в них сильно не разбираюсь во всех. Намазанная вся… косметикой. Ужас как… Так вот – она женщине какой-то другой про сыночка рассказывает своего, что на карусели там вертится – что тому, ну уже ничем не угодишь… Всё она ему делает – и подарки дарит, и вкусностями закармливает, и живёт он, вообще, как король… всё такое. А тот и не рад. Всё дуется и бурчит. В компьютерные игры ещё хоть играет – и то хорошо… Она говорит – вот даже на карусели уже не хотел кататься. Все дети родителей уговаривают – покатать. А тут наоборот всё – она своего сына ещё и упрашивает. Да еле и упросила… Ну, так вот – я вот это всё к чему?.. Что наверное эти, к которым я еду – такие же. Нет, я их ещё, конечно, не видел. Только папу их знаю. Но кажется мне что такое же вот… – а мальчик слушает и думает что такое же что-то уже тоже он видел. И даже догадывается где. И даже догадывается что слышал тогда молодой человек именно его маму на площади… так, по крайней мере, кажется мальчику. – Такие же будут христиане – все деланные. Меня, если честно, вот это вот раздражает, дружок. Они… Они все играются только в религию… Я, например не играюсь – не очень-то религиозный, но так хоть и не делаю вид… Нет… верю, вообще, во что-то… Но не знаю, если честно. Как-то много не задумывался об этом, знаешь… Так для чего из себя строить?.. Для них Рождество… Да если бы это для них было Рождество! Для них это – повод собраться… хороший. Попраздновать. Безделушки друг другу подарить… Хожу вот тут, насаюсь, а этот спиногрыз маленький всё равно ничего, наверное, и не оценит… Христиане… – продолжал возмущаться себе под нос молодой человек, – Да они точно такие же христиане, как я… как я… я не знаю… Шахматист. – мальчик не понял этого сравнения, потому что не знал – насколько хорошо молодой человек умеет играть в шахматы. А тот продолжал, запыхавшись, бурчать себе под нос, – Христиане… Это те, кто не кажутся только христианами, а на самом деле есть. Может и не говорят вообще – но есть… А у них папочка та-кие дела на работе творит!.. Ух-ххх!.. Какая уж там вера… Я у них две недели только, но уже голова взрывается от такой коррупции – это же… ну просто космических масштабов!.. Я не знаю… и так открыто, так в наглую… Сыночек этот и так ест за деньги каких-то простых людей, которые без всего остались. А я ему ещё должен игру-ушечки выбирать в срочном порядке!.. Христиане! Да я даже, наверное, больше христианин, чем они! Я, хотя бы, вообще понимаю – где что… А вот… ты знаешь, я настоящего христианина всего одного в жизни видел, наверное. Вот все тут встречают, мол, Рождество – а это не то. Абсолютно не то… Вот тот человек… Ты знаешь – я его, правда, в совсем раннем детстве знал… Очень раннем. Но это вот был настоящий верующий – сейчас уже это понимаю. У меня няня была – женщина такая простая, сельская. Не знаю даже – как она к нам попала. У меня-то мама избирательная вроде бы – такая чтоб всё только по высшему классу… Но как-то к нам занесло и простую такую… Не знаю – может несезон какой-то у нянечек был в агенстве… Вот. Няня Нина. До сих пор помню как я её называл. – заулыбался молодой человек, – Нравилось мне что это звучит как скороговорка. Мне тогда годика только четыре, наверное, было – ну, где-то… как и тебе… Так вот – это прекрасная была женщина. И искренне верующая. Она мне про Бога ужасно много рассказывала. Я это слушал тогда, как такую сказку… немного. У нас как-то в семье не принято это. Мама атеистка, папа атеист. Ну и… сынок тоже, знаешь. Яблоко от яблоньки. Но мне эти сказки очень нравились. Знаешь – как будто они были намного реальнее, чем вся наша реальность. Мне очень нравилось няню Нину слушать и вообще… ну, рядом с ней быть. Она такая была добрая, тёплая, нежная… простая, но очень какая-то близкая. Мне кажется – я её даже любил. Ну и она меня, кажется, тоже. Я с мамой родной никогда вот такого не чувствовал – чтобы её любить прямо сильно, или чтобы она меня хоть немного любила… как няня. Пойдём – кажется вон там эскалатор. А я уже думаю – где же он?.. Всё время здесь теряюсь, когда прихожу… Ну так вот – я почему о ней вспомнил? Сегодня, ты знаешь, весь день тут хожу после работы и вспоминаю. Мне что-то не по себе слишком стало… как и тебе вот, наверное. Хожу и тоже ничему не рад. Хожу и ничего не нравится. Я, хоть и большой уже, а тоже должен ведь радоваться – по логике если – всем этим висюлькам, игрушками и огонечкам, знаешь… Обычно ещё хоть немного рад. А зде-еесь… Как в прорубь всё ухнулось – весь настрой. Одни нервы остались. Хожу – среди этой толпы пробираюсь, раздраженный, вымотанный. И думаю – когда-то ведь мне всё это нравилось?.. Когда-то я был ещё маленьким, ничего не умел, нигде не работал, ничего из себя толком ещё не представлял… а вот ведь – умел ещё радоваться всей этой блестящей истории. Как-то всё по другому тогда было… А, думаю, как по другому?.. Всё, вроде бы, так – вот только теперь я с работой, с зарплатой, ни от кого не завишу… Ну, по крайней мере, финансово. Да и должность такая – что не хухры-мухры, знаешь… Хо-ро-ша-я… Очень даже. А вот – хожу и не рад. Я, более того – и не детской вот этой вот всей мишуре стал не рад теперь тоже. Как позовут куда на вечеринку – ну, по работе там, знаешь, коллеги и всё такое… так только тошнит от всего. И от того что пьёшь там, и от того что… ну, да ладно. Не будем с тобой обсуждать взрослые вечеринки. Лучше… Так вот я и думаю – что это я стал за чурбан-то такой железный?.. А?.. Совсем ничего не чувствую. Вот раньше я рад так всегда был в Новый год, в Рождество – Ну, праздник, всё такое… Сам понимаешь. И ощущение чуда такое… А тут… Ну, то ли что нервы мне все вытрепали сегодня, то ли что?.. Казалось бы – если нервы, так наоборот успокоиться должен во всей этой красоте. Ну, да… что спешу ещё – да, это тоже. Но мог бы ведь радостно спешить, а я… Ты знаешь – я чувствую что вопрос-то во мне. Что я что-то не так делаю. Сильно не так, брат… что-то не так со мной стало во всё последнее время – особенно с тех пор как в ведомстве работаю. Совсем стал другой. Жёсткий, хмурый, потерянный какой-то… Ну, это я так, чисто – самоанализ… сам понимаешь. Так вот я сегодня немного нащупал вот это… Проблему свою. Мне несколько здесь людей встретилось на площади – таких вот, простых… Чистых каких-то что ли… Таких вот простых, как моя няня. Ну – просто мимо проходил. Так же как мимо той тётки, что с малым своим на карусели там… возится. Такие… такие у них, знаешь, глаза у этих простых людей… я не знаю. Не знаю, в чём разница, но мне кажется в них что-то такое – ужасно счастливое и восторженное… Словно они везде чудо какое-то видят. В том же самом, на что я смотрю… смотрю тоже, но только в упор не вижу – никак и ничего. В них столько восторга и радости, знаешь… Вот, сколько во мне уже до-ооолгое время не было… Я думал так долго, когда на людей этих вот посмотрел… их же много тут – погулять по столице на Новый год приезжают наверное… Думал, смотрел, и понять не могу – чем они лучше меня?.. У них ничего нет, что я имею… Они намного беднее чем я, никаких у них, и близко, таких доходов нет и постов, как у всех в нашем кругу… А почему-то в своём кругу я таких глаз не вижу. Как будто бы мы, наоборот, бедные – а они богатые. У нас нет чего-то, что есть у них. Очень это странно… Ты знаешь, шёл мимо церкви – вот этой старинной, что тут при входе на площадь… не знаю как она называется точно. Ну, маленькая такая. И там женщина стоит. Милостыню просит. Такая – не пожилая ещё. Лет может тридцать шесть-восемь… Немного полненькая… Ну, я ей дал тоже монетку… не знаю зачем, почему, но дал. Это я не для того чтоб бохвалиться говорю – нет, ну просто к слову, чтоб разъяснить ситуацию… Так вот – она очень на няню мою похожа. Ну очень… Я даже подумал – как будто она. Но только такая, какой она в детстве моём была ещё. А значит – не может это она быть. Уже гораздо должна быть теперь няня Нина старше. Конечно же если… Да… суть в том только, что я и не помню ведь толком няню. Вот – только образ какой-то такой… очень похожий. Простая, слегка полноватая, а глаза – добрые-добрые. Мягкий взгляд у неё вот такой же. И эта женщина… Тоже такая вот робкая, мягкая, очень простая. Понимаешь?.. – спросил, уже в сотый раз наверное, у малыша о том – понимает он или нет, молодой человек. Спрашивает, а сам ответить не даёт – говорит тут же снова. Наверное у него просто привычка такая. – Так вот… я ей дал там немного… Ну, пару рублей. А она на меня смотрит так… ну, знаешь, очень так… как бы сказать?.. Удивленно, восторженно, что ли?.. Так благодарно, как… мало кто смотрит. Как, прямо, на чудо какое. Я даже опешил от взгляда такого – как будто я ей что-то большое прям очень сделал?.. И говорит: “Да благословит Вас Господь!..” – так, знаешь, не пафосно как-то, а очень по доброму, мягко… Мне сразу моя няня Нина вспомнилась. И то, как она верила. Вот она верила по настоящему, знаешь – не ради показного чего-то там, а… Ну, в общем – ради души правда. Она мне тогда очень много рассказывала… ну, да. Я уже говорил. Я из этого что-то запомнил наверное, знаешь… в подкорке сидит чисто… Что-то такое – основополагающее. Даже не информацию, знаешь, какую-то чёткую, а вот… сам настрой. Само ощущение. Сам… не знаю… смысл какой-то. Саму суть, вообще, веры, я, как бы, уловил… Мне так кажется. Уловил атмосферу, знаешь, веры. И мне кажется что у няни она была настоящей и у этой вот женщины. Тихая какая-то, светлая… Добрая, что ли?.. Но точно не то – вера – что у этих… у той семейки, к которой сегодня я собираюсь. И вот эти люди – они, словно, правда, какое-то чудо видят. Просто живут и видят… А ты тут тужишься, пыжишься и не можешь совсем… даже радость простую почувствовать. Тебе вот эта Снегурочка, о которой ты рассказывал, верно сказала наверное – про то что не так-то страшно простых земных родителей потерять, как Бога. Я сам начинаю задумываться о том, что это действительно, наверное, очень важно. Вот я переживал тоже, как ты, все эти дни, ну, последние… что я, кажется, слишком много всего себе в жизни беру. Как ты с этим пончиком. Что я что-то использую уже просто зря… Все эти земные блага, знаешь… Они хороши, здорово что они есть, но если мне их слишком много, то я от этого становлюсь уже каким-то не таким. Вот, я даю этой женщине деньги… А мне, ощущение что, самому что-то дали. Не я ей, а она мне. Хотел потом больше дать – не подумал сразу… Но как-то неловко, что ли?.. Ладно… Может ещё когда встречу… Так вот, я и думаю. Мы с тобой, брат, не зря, видать, встретились. Одни мысли, одни чувства. – засмеялся молодой человек, – Хотя возраст уж очень… разный, скажем так. Да где же эта стойка?.. Я думаю что… действительно… Есть в жизни что-то такое – большее – что не завязано ни на богатстве, ни на статусе. Мне трудно про это, и вообще, думать. Меня с детства мама учила что нужно всего добиваться… любыми путями… Богатства, славы, знаешь, положения в обществе, уважения. Меня мама учила – что это главное. Меня мама учила и кре-еепенько этому выучила. Уже глубоко это во мне. Так сразу и не выбьешь… Ты знаешь, сегодня я поговорил с моей мамой… Ну, там, о разных вещах. Я ей сказал про то что у нас воруют… в ведомстве… и всё такое – в чём мне сейчас приходится участвовать… а это меня тоже, знаешь, тревожит. И портит, тоже, настроение изрядно… Наверное что-то в подкорке как раз и звучит – то что няня в меня заложила… И спорит со всей этой историей… Хотел, в общем, с мамой хоть как-то это всё обсудить. Знаешь, стыдно даже было – как раз именно перед ней. Она сама меня очень хотела устроить вот в этот отдел, ну и… и вот – получилось. А ведь выходит что я, без её ведома, там не пойми чем занимаюсь?.. Не хорошо, мол… Решил исповедоваться. Ужас как страшно было!.. Неловко, стыдно… А мама мне тут выдаёт – что, мол, ладно. Чего уж поделаешь?.. Так дела и делаются. Ты, главное, лишнее только нигде не болтай. Ещё, ощущение, что и рада тому что меня в эти аферы, выходит, посвятили… Наверное хорошо ведь это – раз уже, значит, доверяют?.. Вот, не ожидал… Мы с мамой не очень все годы общались – так, изредка. Я больше всё на воспитателях. Меня мама, конечно, учила чему-то, советы давала – ну, в том же бизнесе… во многих делах. Я знал от неё, конечно, что к цели надо идти напролом и все средства для этого хороши и всё такое… ну, в общих чертах… Но что-то не думалось мне до того – что это настолько вот напролом. Мне, знаешь, с моральными качествами моей родительницы сталкиваться ещё не приходилось. Наверное случая просто не было подходящего. А вот теперь… Так, видимо, важно моей маме из сыночка своего сделать успешное и состоявшееся чадо, что на остальное – вообще плевать. Что бы там ни было – а зато рассказать что знакомым будет. Она дама светская – любит показуху, уж извини меня… Не знаю – возможно что я слишком грубо о матери, но меня, если честно, сегодня аж дрожь берёт… Аж всё кипит, как говорится, от возмущения. Вопрос в том, что моя мать-то не только перед посторонними всегда-всегда такая хорошая, но ещё и передо мной тоже. Я, как-то, всё детство… и вообще – жизнь… думал что мама – такой образец чинности и праведности. Хотя она и не верующая. Такой – чисто светской праведности. А оказывается теперь – и того нет… Один карьеризм. А теперь мне уже и во всём карьеризме-то этом, мамой моей воспетом, её этот… моральный облик мерещится… Вот, может быть, эта часть моего воспитания, непонятно кем данная и непонятно что в меня вселившая – вот она-то теперь мне и мешает. Она и скребет на душе… Понимаешь?.. Возможно я вовсе иду совершенно не в том направлении. Возможно что… я это сегодня, как раз, очень явно вот здесь ощутил, знаешь… Иду по площади – весь такой раздраженный, взъерошенный от этих событий – спешу, злюсь, не знаю что думать про маму, не знаю что думать сам про себя… не знаю, как мне к этой, знаешь, семейке ехать и что вообще о них думать тоже… Иду, ничему не рад, ничего не хочу, ничего не знаю – несу свой мир, который впитан из мира моей матери. А вокруг так много мира иного!.. Знаешь – ну, я говорил… Все эти люди… с такими глазами… Всё так… Живёт, что ли. Да – жизнь, жизнь вокруг!.. А во мне, как… как будто – не жизнь… А что-то мертвое. Так вот, знаешь… Когда я увидел ту женщину… – молодой человек задрожал немного и стал смотреть вдаль, из-за чего не заметил как эскалатор доехал до низу, и немножко споткнулся. – Тьфу, ёлки!.. Всё сегодня наперекосяк получается… Пойдем… что-то я ума не приложу, вообще – куда мы идём?.. Заговорился… Ну, да ладно – туда вот давай. Наверное найдемся… Так вот, я, знаешь, ту женщину увидел, дал деньги, услышал как мне она ответила, и чуть не расплакался там, как маленький. Честное слово!.. Вот… Ты знаешь, так мне тепло, хорошо, по доброму как-то стало… там, рядом с ней… Будто она моя мама. Гораздо больше, чем мама родная. Она мне никто, она вообще никто – у неё ничего нет, в отличие от меня, но мне показалось что так она хочет мне дать что-то… Что-то очень большое. И даже даёт. И я ей ещё очень многим обязан остаюсь… не она мне – за эти деньги, а я… Как будто я нищий и милостыни прошу, а она меня мигом к себе в дом взяла, обогрела и… и… ладно… Так вот, я подумал, что няня моя тоже мамой была больше и… И мне страш-шшно стыдно стало за то… знаешь… к чему я, как раз, тебе-то всё это… просто ты сам сказал про капризность, да?.. И что, мол тебе за себя стыдно… Так вот – бывают ведь в жизни ситуации и похуже, мой друг! Вот у меня и была… Я, представляешь, так один раз разкапризничался в детстве… совсем ещё маленький был… Ну, обиделся я на няню Нину за что-то… За то что ругала меня или что-то такое… Наверное поделом ведь ругала… Но… Вот, я обиделся так…. очень быстро, неожиданно, резко и, не подумав даже, пошёл маме жаловаться. Нажаловался, наплакался и няню уволили. Ещё и, как я потом узнал, деньги не заплатили за то что она в последние дни отработала. А я ведь – всего лишь капризничал… Да и всё. Я и не думал что няню уволят. Да умел ли я тогда ещё думать вообще, в мои-то годы?.. Но… знаешь… я это часто вспоминаю. И очень мне стыдно. Оч-чччень… ужасно. И даже не знаю – как няня теперь-то живёт?.. И жива ли вообще? Она женщина явно была небогатая. Возможно что для неё эти деньги, которые ей не выплатили – вообще очень многое даже решали… Я ведь не знаю?.. Ну, я потом когда узнал, что она не придёт ко мне больше – конечно хотел всё исправить, но струсил. Ты знаешь – струсил. Боялся сказать – как всё на самом деле было и… там… получить по заслугам… Ведь у меня мама-то строгая!.. Ты знаешь – она никогда не ругалась… но просто. Одним только взглядом – посмотрит и… ууу-уух!.. Прожжет просто… По моему – это. – тут молодой человек остановился резко, увидев перед собой то, что по его мнению было стойкой информации. Малыш остановился рядом с ним. Он встал на месте и молчит. Уж очень удивительно что с ним так долго кто-то поговорил… Вернее что и не с ним, в общем-то, но как бы и с ним. Обычно с мальчиком так подолгу никто не беседовал. И серьезно. А если беседовали с ним взрослые долго, то, в основном, только чему-то учили его или ругали… А здесь – молодой человек рассуждает так, словно сам себя он ругает как раз или учит чему-нибудь. Но никак не мальчика. И это очень удивительно. Малыш задумался – тут же, как только юноша замолчал – обо всём, что он только что услышал, и медленно зашагал по залу, сам не зная куда, пока молодой человек стал общаться с какой-то девушкой на этом долгожданном стенде. Малыш идёт и опять слушает слова молодого человека. Они, теперь, звучат в его памяти. Он думает о том, что они значат?.. Как их применить в своей жизни?.. А кажется ему так, что их применить можно будет. Вот – вроде бы, и сам он был совсем запутавшимся в своих собственных проблемах, а тут на него вывалили ещё много чьих-то чужих – тех, в которых запутан и этот молодой человек. А всё-таки есть ощущение такое у маленького человечка внутри – будто он начинает, как раз, находить теперь выход из собственного лабиринта, благодаря тому что к нему ещё прибавился чужой. Малыш идёт и совсем не заметил того, что нет больше рядом ни молодого человека, ни заветной стойки. Нет рядом совсем никого знакомого… Наверное юноша так отвлекся на объяснение ситуации, что даже и не заметил сразу исчезновения малыша. А когда и заметил – было уже слишком поздно. Мальчонка растворился в толпе. Идёт мальчик и думает… Почему это он не дождался, пока ему маму найдут?.. Ведь вот, обещали же, что на стойке она как-нибудь да и найдется?.. Зачем он ушёл? А может – и правда ему стоит уйти насовсем из дома?.. Малыш не совсем понял все-все, что сказал молодой человек, и уж тем более – не совсем всё, о чём он на самом деле думал, что чувствовал на самом деле. Но он почему-то понял, что то, чему учила этого юношу его мама – оказалось не очень-то правильным… А ка-аак его мама похожа на маму мальчика!.. Наверное похожа. А вдруг и его мама учит малыша, тоже, чему-нибудь не тому, чему надо?.. Или начнёт ещё только учить?.. И так же он будет потом, когда вырастет, бегать по площади и по ГУМу, пытаясь найти здесь уже самого себя, а не маму?.. Ведь может быть?.. Возможно ему, правда, стоит вернуться в детдом… Или найти свою маму – ту, настоящую… Кто знает?.. Малыш пытается разобрать всё, что в его головке сейчас роится… Но он слишком мал ещё для того что бы всё-всё-всё понимать. Он понимает чуток всего… Да и то – не столько даже понимает, а чувствует. И чувствует маленький человек, так же, что в животике у него начинает уже страшно урчать. Малыш голоден. Очень даже. Ведь в таких страшных и непонятных ситуациях твой мозг очень быстро съедает запасы продовольствия из желудка, а значит – тебе снова хочется чем-то их, в срочном порядке, пополнить. Идёт мальчик, и всё больше его одолевают одни только мысли о еде. Теперь он действительно хочет есть, а не так, как когда выпрашивал пончиков сегодня. Он хочет есть страшно сильно и с жадной радостью глядит на искуственные даже пирожные, развешанные на одной из маленьких ёлочек, что встречается ему на пути. Он хочет есть по настоящему. И устал – устал тоже действительно. Не понарошку, не полуустал, не так устал что “пожалуй неплохо было бы и полежать в мягкой постельке чисто для разнообразия… понежиться” – устал так малыш, что отдал бы многое из того что имел – только бы прилечь и поспать хоть на самой жёсткой скамье. Он смотрит на маленький полуфургончик, в котором жарятся ароматные булочки и хот-доги. Он стоит рядом и счастливо вдыхает один только аромат… Ка-кой арома-аат!.. Хорошо что он есть!.. И что им можно дыша-аать!.. Мальчик глядит во все глаза на фургон и тает от счастья!.. Вот подходит какая-то женщина – покупать себе эти хот-доги. Похожа на маму его женщина. Очень похожа. Он даже сначала чуть не подумал было, что это она. Но нет – это другая… Одежда на ней не та. Хотя вот губы – те же. Малыш медлит чуть, сомневается… но потом, всё же, решившись, подходит к ней, спрашивает: