Единственная бесплатное чтение

Девочка была печальна. Она не бегала и не резвилась. Она медленно шла туда, где продавали сладости. А продавали их в том же торговом центре, где ее мама покупала роскошные наряды. Щедрая женщина настойчиво отправила свое дитя за самыми дорогими конфетами. За вкусными конфетами! Хотя девочка их не просила. Но мама была богата в этом богатом городе, и приходилось выглядеть щедрой.

Девочка постояла у прилавка, но ничего не купила. Вскоре она поплелась обратно – в ту часть магазина, где ее мама покупала наряды…

– Хочешь мороженого? – спросила мама вновь, по привычке запасаясь впрок предметами женского туалета.

Девочка кивнула. Она не способна соврать. Иногда она хотела во всем признаться, все рассказать маме и папе, но… как только собиралась, непослушный язык отвердевал.

– Вот тебе деньги, солнышко, иди, – отправила мать дитя в другой конец маркета. И дитя не могло отказаться…

Она приблизилась к витрине. Его так много: большое и маленькое, белое и розовое, с вафлями и с кремом, как пирожные и как торты. На эту радость не налюбуешься, на нее можно смотреть… смотреть и не покупать, уходить, облизывая губы.

– Чего тебе, маленькая? – улыбнулся продавец.

– Ничего, – вздохнула девочка и отошла от прилавка.

Она не могла больше смотреть. Из ее глаз готовы политься слезы. Какая радость в том, чтобы только облизывать свои не очень вкусные по сравнению с увиденным губы?! Но она, совсем еще маленькая девочка, совсем не по-детски, и как же мужественно, вынуждена совершать волевое усилие – свой мучительный, но странный, неожиданный подвиг, – чтобы каждый раз не купить и не потратить ничего, что только получится.

Не купить и не потратить. Не купить и не потратить!

А родители находились рядом, но всегда занимались своими делами. У них всегда находились дела. И они не знали, не видели, что мучило ребенка.

«Какой же вкусный, наверное, тот дядя с фруктовым чемоданом денег и глазами из шоколада», – думала девочка об увиденном дяде – не иначе как бизнесмене. «А та девушка из ореховой пудры какая!» – о той девушке-мороженом в рекламных надписях из пудры…

Она их копила. Она их складывала. Ведь если бы покупала конфеты и мороженое, если бы не пополняла свою пока еще игрушечную копилку, то очень бы мучилась и ходила угрюмой. Она и так не слишком весела. А положив денежку, тихо скажет:

– Еще одна монетка, – чтобы послушать свой голос и чуть-чуть улыбнуться.

На вид она была обычным ребенком. Таким же, как многие другие дети. Мама и папа очень радовались, когда она родилась. Они принялись с увлечением придумывать ей имя. У них был громадный выбор имен! И они назвали ее именем своей любимой газировки…

Там, в обществе, где она появилась на свет, это было нормально: давать детям имена по названиям – кажется, ставших неотъемлемым свойством каждого человека – продуктов потребления и развлечений. Пепси-Кола – раскрученная марка газированной воды. И Пепси-Кола – ставшее обычным имя для девочки.

Путь жизни Пепси – значимый для всего необычного и вечного, что еще сохранилось в мире, поскольку она – хоть и маленькая его частица, но необходимая и единственная. Как от единственной, от нее зависело многое. И она была зависима от своего порока.

На жизненном пути были настоящие трудности. И когда-нибудь станет известно: зачем эти трудности. Эти мучения и этот подвиг. А пока проходили дни, недели, месяца, она подрастала и… с пороком сживалась сильней. С пороком копить деньги.

– А что делать, если иначе не могу? – томилась она, складывая в копилку все новые монеты и казначейские билеты. А делать неизвестно что, и она копила, не зная, для чего. А родители осыпали ее деньгами и не интересовались – им было не до этого.

Пепси складывала деньги в копилку, потом вынимала, смотрела на них, умиротворенно дышала. Так становилось хорошо, терпимо, и она жила…

Но вот однажды она задумалась. Сильно задумалась:

«Кому нужна эта напасть? Почему она не уходит? Почему я не обычный человек?»

Не было ответов и никто ее не замечал, – у всех свои дела. Что же оставалось делать, как не провести эксперимент над собой? Жестокий и, возможно, чреватый плохими последствиями, но необходимость, чтобы узнать, сможет ли она побороть порок, мешающую страсть? Может, последняя – некий странный дефект, который стоит надавить – и он, словно раздутый прыщ, лопнет, освободив ее от своего ужасного гнета?

Она терпела, специально не брала деньги, не клала их в копилку. Прошел буквально день и… девочку терзало. Вот результат: одышка, бледность, страшная слабость и агония – пронзительная, как непрекращающийся вопль, агония – и хочется бежать, куда-то кинуться, исчезнуть, погибнуть, но достать хоть грош, самую малость спокойствия.

– Опять я должна просить у мамы, – ревела Пепси. – Ну все, последний раз!

Она по обыкновению просила, мама машинально осыпала ее деньгами. И в копилке прибавлялось – не только в денежной, но и в душевной. Появлялась если не радость, то, на худой конец, теплота от прояснившихся чувств, от чувства исполненного долга.

Но исполнять свой долг за счет других, пусть и богатых родителей, Пепси совсем не хотела. Она хотела сама…

Время бежало вперед, Пепси подрастала. И вот однажды она подумала:

«Если невозможно избавиться от страсти, то хотя бы честно зарабатывать!» – и решила найти занятие, которое бы приносило хотя и ненавистные, но нужные гроши.

«Какая польза в этих рекламах и развлечениях?» – спрашивала себя девочка, но выбрала себе, однако, дело рекламораспространителя. Подходящее дело для того, чтобы спросить: почему мир старается казаться лучше, чем он есть? Но выбрать что-либо лучше не получалось. Она была еще мала и не имела диплома об образовании.

«Худшее может быть лучшим», – по-взрослому подумал ребенок.

Как настоящие воспитатели, родители были убеждены, что ребенку необходимо получить престижное образование, и тогда его ждет, с их точки зрения, блестящая карьера. Примерно такая же, как у них: новичок – подчиненный – начальник. В этом цель жизни, или, можно сказать, мечта. И родители помогут Пепси-Коле ее достичь: у них имеются деньги, связи, опыт. По сути, они сами, если так можно выразиться, корифеи заветного мира-мечты. Они завещают этот мир ей, надо только выучиться и чуть подрасти. А уж они, со своей стороны, приложат все усилия, чтобы мечта Пепси сбылась.

Ведь они беспокоятся за нее как никто другой! Ну, разумеется, как и общество, ведь она официально зарегистрированная его единица.

Только за всеми не уследишь, когда таких единиц много. Конечно, не уследишь! И разве мало других дел, чтобы следить еще и за этим… за редким недоразумением.

Внимательное око родителей теряет из виду, что их законное дитя трудится. Теряет надолго. Внимательное око общества закрывается на то, что дети трудятся. Закрывается навсегда. Лишь невнимательное око видит перед собой ребенка. Видит иногда, что ребенок трудится, и видит часто, что трудится незаконно, не по-детски.

На руках выступает пот, время становится скользким, Пепси старается, но не всегда у Пепси получается держать время за руку крепче. А нужно успеть выполнить домашние задания: родители с трудом отыскали квалифицированного специалиста, – кому же хочется работать с детьми? – гораздо престижней вращаться во взрослом мире товаров и цен, услуг и излишеств, – а тот, что называется, себя продал. И недешево.

– Извините, мастер, я забыла.

Опять она так ответила, а ведь не забыла, а просто не успела, будучи сильно загруженной. Где же Пепси так искусно научилась врать? Совсем нигде. Это слетело с языка само собой, она даже не успела подумать.

– В таком случае я прибегну к помощи средства.

«Средством мастер зовет свою электрическую палку. Это очень больное и противное средство. Только сначала мастер достанет бутылку и стаканчик, чтобы, как он говорит, убить чувство. Чувство только мешает занятиям… Достает. Теперь будет лить. Сначала из бутылки в стаканчик, потом из стаканчика в рот. Льет. Кладет бутылку и стаканчик обратно. А сейчас… может, он не вынет палку??»

Он вынул палку.

– На колени!

Нужно ли было говорить? Пепси знала и уже стояла – на миниатюрных чашечках-коленях. Нужно было вытянуть руку вперед, чтобы мастер не тянулся со своего места… не ему же это нужно, а ей, для ее же блага – он скажет об этом, когда закончит. А сейчас мастер подвергнет девочку наказанию. Пардон, не девочку, а гориллу.

– Считай же, горилла, не я же буду!

«А как ее назвать? Она же не образована, как обезьяна. Хвалить ее? За что хвалить, когда она опять не выучила?! Мастер задает не много. Мастер задал выучить наименования поставщиков мобильных телефонов – всего ничего. Это должен знать каждый. Это основы. Без них нельзя!»

– Раз…

Каждая невыученная основа превращалась в удар током по вытянутой руке. Пепси бьют – она считает и трясется. Завтра мастер спросит другие основы. Она попробует снова не выучить? Мастер снова полезет за бутылкой и стаканчиком, потом вынет свою палку:

– На колени, – скажет он, задрав лицо и сжав зубы.

Да, не все люди такие, как мастер. А еще люди имеют таланты: один – к музыке, второй – к науке, третий – к рукоделию. Пепси тоже – имела талант.

Многие жили и не могли разобраться в себе, занимаясь тем, к чему не лежала душа, и порой спрашивали себя: к чему я призван? А многие и не пытались найти себя – они жили, как жилось. Если люди и находили себя в жизни, то происходило это уже в зрелости или, иногда, в юности. Многие, но не Пепси…

Ее талант, и весьма яркий, был выражен у нее, если так можно сказать, с натальных лет. Точнее, ее страсть сначала представляла собой маленький ком, пущенный со снежной горы, и растущий, и растущий при движении больше.

Когда Пепси подолгу не клала деньги в копилку – ей было очень плохо. Когда клала часто – получше. Но главное, она постоянно беспокоилась – и будет беспокоиться дальше, – что накопленного недостаточно. Она жила в великой нужде, но продолжала плыть по мелководной реке, несмотря ни на что и ни на кого.

Продажное общество и богатый город, где жила девочка. Но где-то существовали иные города и страны, где люди бедствовали и терпели невыразимые невзгоды от проблем. Потому что город Пепси существовал неплохо за счет тех, кто существовал плохо. Таков закон общества, где есть внешнее, но нет внутреннего.

Родители стремились привить ей блага цивилизованного, как они говорили, мира.

– Вот тебе кофточка, вот тебе сапожки, а вот и шляпка, – последнее, что рекламировали! – важничала мама.

– Последний писк моды! – выкрикивал папа.

Родители старались приодеть ее, сделать похожей на всех окружающих.

Да, да, сделать такой, как они сами! Но… она смотрела на это, как будто не видя. Ей мило не это, ей мило нечто ни на что не похожее…

– Спасибо, – произносила она.

Не от родителей, а от чего-то другого ей подошло бы ступать, ей подошло бы чего-то набраться… Но как растянется время, дав ей набраться другого?

«Я не могу бросать работать, – думала она. – Я не могу бросать копить…»

Трудно сживаться с недостатком – принимать сознательно накопление, висящее на шее, как громадный камень, без надежды его сбросить, и отягощающее сильнее и сильнее, – выносить бичующую жизнь. Вокруг нее были обычные вещи – одежды, кушанья, зрелища – и люди, лишенные самоотверженности. А приходилось как-то жить, находить силы, поддерживать жизнь – иначе не бывает.

Настойчиво, как к последней ниточке, за которую можно ухватиться и выйти из этого ужасного тоннеля безнадежности, ее потянуло к книгам. Экономя на изучении основ общественных наук, Пепси стала читать по ночам для себя.

Она читала не духовного учителя, но прославленного в далеком прошлом властителя умов и дум Оноре де Бальзака. Как же она радовалась, когда невольным чудом обнаружила такую важную, такую поучительную для себя книгу – «Гобсека». Она ее не просто читала ради развлечения, но по многу раз перечитывала, каждый раз находя в ней новое и полезное, и каждый раз поднимая свою жизненную силу той мыслью, что жил на свете еще один человек, который копил, как она, и не случайно попал в книгу.

«Гобсек – мой герой и идеал, к которому я надеюсь приблизиться когда-нибудь. Ну, конечно, не в том, чтобы наживаться за чужой счет, а в положительном. Я лучше буду на деньги покупать разные вещи, чем бесполезно копить».

Какое-то время она пыталась приобщиться к этой, на ее взгляд, положительной мысли, но время шло, Пепси взрослела, и девочкин романтизм неизбежно уступал место трезвому денежному расчету, а не по годам серьезная девушка продолжала, хотя, по ее мнению, бесполезно, но, кажется, на зависть всему миру копить.

Вот: деньги, деньги… а было ли у нее что-то, кроме них? И до сих пор ведь у девушки никого: ни подруг, ни друзей, ни людей, с которыми можно поговорить. Только родители, которые как-то вдруг проснулись:

– Где же Пепси? Что-то давно ее не видно.

– Гуляет! Она уже девушка.

– И правда, как я не сообразила сразу! Мы ведь тоже такими были, а?

– А я уж и не помню.

– Так что ты говорил о пирожках? Это-то ты не забудешь: вон какой живот отъел!

Родители похохотали и снова надолго забыли о Пепси. Но время шло и шло, а она все где-то пропадала, и по многу часов ежедневно. Уже и так успокаивали себя родители, и этак, но, как видно, есть предел всему, и измышлениям тоже. Становилось ясно: их дочь занята на работе – в чем им и призналась, уже успев наработать приличный стаж.