Эта книга про моих дочерей Нину и Розу, которые не знали, как быть подростками, и поэтому вели себя как хотели.
Посвящается моим родителям. Они тоже когда-то не представляли, как быть родителями, но справились с задачей и воспитали меня,
…брату. Который всегда был рядом, даже если его не было,
…моим друзьям. Мы и знать не знали, как надо, поэтому делали что хотели и как-то справились со всем,
…памяти моего мужа, который знал чуть больше, чем я.
Посвящается всем мамам и папам, которые сомневаются, но делают все, что могут. Я смотрела на вас и училась. Вы все очень сильные, так и знайте.
И будет вечер…
Пятница, конец июня. То самое время, когда кто-то только уходит с работы, а кто-то уже заходит в ресторан. Я была из первых. Выйдя из офиса, я привычно дошла до метро и тут вдруг тормознула. А куда я так спешу? Свиданий у меня сегодня нет… Внутренний голос саркастически рассмеялся: «А-ха-ха, Зина, как ты красиво это сейчас – про свидания. У тебя личной жизни нет уже несколько лет. Тебя дома ждут только дети! Да и то не особо сильно, судя по тому, что они тебе вообще не пишут. Тебе некуда спешить!»
Это было что-то новенькое. Можно не торопиться делать ужин, проверять уроки, укладывать спать.
Я остановилась в полушаге от входа в метро. А вокруг все такие красивые. Это же не просто вечер. А вечер пятницы. Бокал на веранде, улыбки, ощущение, что впереди вся жизнь и все будет хорошо… И я решила, что надо срочно выбрать платье. Ну а что еще делать, если вся жизнь впереди?! Зашла в соседний магазин. Пробежалась вдоль вешалок, выхватила пару платьев. Померила с такой скоростью, словно я полжизни в армии служила и одевалась, пока горит спичка.
Подходит продавщица:
– Как вам? Все нравится?
А я даже не пойму, как мне. Ну так как-то…
И тут она начинает:
– Давайте я вам другой размер принесу, другой цвет, другой фасон, из другого магазина сейчас закажем.
И я сразу:
– Нет! У меня нет времени! – Потом осеклась и думаю: «А чего нет-то?» И говорю: – Давайте!
Она принесла еще пять платьев. Я надела каждое. Посмотрелась в большое зеркало. Вошла во вкус.
– Туфли, – говорю, – несите. На каблуке.
Если бы в этом магазине подавали кофе и пирожные, то я бы еще и перекусила. Спешить же некуда.
Такой кайф: выходишь из примерочной, смотришь на себя со всех сторон в зеркало, и нет вот этого: «Ну ма-а-а-ам, ну пошли-и-и-и! А когда обедать? А зачем тебе платье? А когда уже всё?!»
Из магазина я отправилась в сторону Арбата, по бульварам. Очень медленно. Сказала себе: я никуда не опаздываю, не надо ни за чем гнаться. Купила по дороге мороженое. Потом кофе. Дети не звонили и не писали. А я тем временем дошла до кинотеатра «Октябрь» и стала изучать афишу. Стою у касс и думаю: «Я могу с таким же успехом купить сейчас билеты не в кино, а на самолет. И улететь»…
Вот прямо сейчас. Сию минуту.
Написать детям сообщение: «Уехала, буду через два дня».
И ничего не случится. Мир не остановится.
Потому что они справятся без меня.
Одни.
Когда я это поняла… То сразу как-то поняла: мне одновременно хотелось плакать от печали, что я никому не нужна, и радоваться, что это случилось.
Разом вспомнилось, сколько всего было до того, как наступил этот вечер. Все, что казалось мне бесконечным: сопли, подгузники, рвота, травмы, школа, оценки, «купи собаку!», разбросанная одежда, стухшие в рюкзаке бутерброды, сигареты, кроссовки, «сдаем деньги на экскурсию!» – все это вдруг развеялось на теплом июньском ветру.
Так и появилась эта книга.
Меня зовут Зинаида, я мама двух девочек-подростков. Так вышло, что я воспитала их одна. И вот что я хочу сказать: если вечером любого дня вам кажется, что этот переходный возраст не закончится никогда и добьет вас окончательно, то пусть эта книжка станет вам поддержкой – все наладится самым внезапным вечером.
Кстати, пока я писала книгу, моя старшая дочь окончила школу и поступила в институт. И это не потому, что я долго писала, а просто жизнь очень стремительна.
Вот, например, уже прошло три минуты, пока вы читали предисловие. Поэтому не будем откладывать.
Глава 1. Утром я вставала уже уставшей
Я и не думала просыпаться. Просто встала и пошла с открытыми глазами. По дороге крикнула: «Подъем!» – в сторону детской, включила свет на кухне.
Плита.
Кастрюля.
Молоко.
– Девочки-и-и! Встае-о-о-ом! Зубы! Чья тут математика? Давайте быстрее!
Просыпаться для всего этого нет никакого смысла. Времени 6:45, смотришь на часы – и глаза болят.
Сейчас конец ноября. Наверняка есть места, где в конце ноября тепло. Там люди просыпаются в 6:45, смотрят, как солнечные зайчики скачут по белым легким занавескам; с улицы пахнет мандаринами и чем-то сладким, и хочется не просто встать, а выпрыгнуть из кровати, бежать в душ, пить морковный сок и надевать яркую юбку с цветами. Наверняка где-то, в параллельной для меня Вселенной, есть именно такое 23 ноября.
Но не в Москве.
Не в Москве…
Я прислушалась: в ванной уже текла вода. Это значит, Нина встала и тупит в телефон под видом того, что чистит зубы.
– Нина, толкни Розу!
– Она лягается.
Роза спала так, как я сама мечтала бы. Горел свет, играла музыка, Роза дрыхла, закрывшись одеялом с головой. Господи, как же я хочу тоже лечь и вырубиться.
Иногда меня спрашивают: от чего ты устаешь? Это же «началка»! Носи каштаны, лепи из пластилина, шей костюм тыквы. А я честно отвечаю: от всего. Я задолбалась.
И это всегда срабатывает. Не надо ничего объяснять. Говоришь так – и все понимают. У меня было ощущение, что я – канарейка, которая врезалась в самосвал. Есть самосвалы с надписью «Вода» или «Цемент». Так вот на моем самосвале было написано «Жизнь».
– Может, не пойдете сегодня в школу? – малодушно предложила я, заходя в детскую.
– Я уже собралась. – Нина расталкивала Розу, чтобы та проснулась.
«Предательница!» – подумала я.
В этот момент из кухни потянуло противной гарью.
– Вот черт! Еще и это! – Я понеслась на кухню.
Каша, предоставленная сама себе, показала, на что была способна, и выкипела изо всех сил. Склизкие подтеки поджаривались на плите, и отвратительный запах моментально пропитал все вокруг. В кастрюле не осталось даже на порцию.
– Роза, вставай! Из-за тебя каша сгорела!
– Я-то тут при чем?!
Отвечает – значит, встала. Уже хорошо. Зина, тебе надо продержаться немного: просто отвези их в школу. Не думай дальше, действуй – например, достань творог.
Пришла Нина, увидела творог вместо каши и скорчила характерное лицо.
– Я этот не люблю.
– Добавь варенье.
– Я люблю мягкий.
Я только пожала плечами.
– Что, нельзя было купить мягкий?
Я развела руками.
– Тебе просто наплевать на меня!
Я аж развернулась. Нина победоносно ждала реакции. Очень хотелось повысить голос и сказать: «Сегодня ты хочешь мягкий, а завтра – не хочешь. Никогда не доедаешь до конца. Остатки киснут потом в холодильнике, и в итоге я все выкидываю. Мне это надоело. У меня нет денег покупать все виды творога тебе на выбор. Не хочешь – не ешь. Давай собирайся, времени в обрез!» Но я ничего не сказала. И не потому, что я сознательная мать и не кричу на детей. Просто не было сил собачиться с утра.
Глава 2. Проклятие резинок для волос
Утренние сборы в школу я возвела в систему военного построения. Все действия последовательны, все движения выверены. Даже утренние прически.
Точнее так: особенно утренние прически.
У Розы длинные и густые волосы. Каждое утро я расчесываю их и заплетаю, каждое следующее утро появляется свалявшийся собачий колтун. Как это происходит? Загадка.
Я знаю с точностью до сантиметра, где должна сидеть Роза и куда встать мне, чтобы все прошло быстро. Поверьте, тут нет мелочей.
Я зачесываю волосы в хвост и крепко держу их левой рукой. Правой беру со стола резинку и начинаю закручивать ее вокруг основания хвоста. Вот эти две секунды – держать хвост и взять резинку – самые важные. Все надо сделать так быстро, чтобы хватка левой руки не ослабла. А для этого надо стоять возле стола.
На столе разложены резинки разных цветов. Роза придирчиво решает, какую она хочет именно сегодня.
Как-то я попыталась выбрать резинку накануне. Вечером твердо договорились, что будет розовая. Естественно, утром была выбрана голубая.
Почему же так важно правильно стоять и рассчитать траекторию до резинки? Потому что если вдруг левая рука ослабнет, то волосы вылезут и вдоль головы появятся «петухи»!
– Петух! Вот тут! Вот! – верещит Роза. – Как я пойду в школу с этим?!
Петухи – это проклятие утра. Если утро началось с них, то ждать от этого дня ничего хорошего уже не стоит. Примета столь же точная, как и то, что если вы воскресным вечером не делаете спешно домашнее задание, значит, от вас что-то утаивают.
Обычно старшие учат младших. Но тут было наоборот. У Нины волосы густые, тяжелые и гладкие. Они струятся вдоль спины, и Нина похожа на диснеевскую принцессу-русалочку. Собрать ее волосы в хвост всегда было легко: если вдруг появлялся какой-то хохолок, то я зачесывала его, и он смещался ближе к резинке. Чаще даже вообще ничего не делала, потому что Нине было ровным счетом все равно.
А вот у Розы волосы не только густые, но еще пышные и вьющиеся, и сделать гладкую прическу очень сложно. Но она хотела, чтобы было как у Нины, потому что «раз у нее так, то и я хочу».
И однажды я допустила ошибку. Вскользь брошенная фраза стоила мне потом нескольких лет утреннего кошмара. Я сказала:
– У Нины так же, просто ей не важно…
Я произнесла это, торопясь в школу, прыгая на одной ноге и намекая, что вот старшая сестрица-то нормальная, не парится по такой ерунде. Нина в тот момент молча надевала школьный пиджак, Роза придирчиво рассматривала в зеркале очередной хвост, а я даже не поняла, что катастрофа уже случилась и остановить ее невозможно.
Я как-то читала воспоминания тех, кто выжил во время смертоносного цунами. Очевидцы рассказывали, что за несколько часов до катаклизма океан «отошел» на сотни метров от суши. Туристы побежали смотреть на эту невидаль, а расторопные местные принялись собирать морских гадов, которые остались на обнаженном дне… А буквально через несколько часов на берег обрушились волны высотой в пятнадцать метров – с шестиэтажный дом! Этот «отход» и спокойствие океана были предвестниками катаклизма. Тогда погибло более двухсот тысяч человек.
Вот и я так же не смогла оценить повисшее молчание, когда Нина услышала, что сестре делают по-другому. Но время уже начало обратный отсчет – три, два, один, и…
– Я не пойду так! Переделай мне! – потребовала она и тут же, отрезая мне пути к отступлению, стащила резинки с хвоста.
Первая волна цунами ударилась о хлипкие постройки моей нервной системы.
– Нина, мы опаздываем!
– Ты же Розе делаешь нормально!
– Значит, идешь так, с распущенными.
– Любовь Анатольевна будет ругаться.
Это прозвучало как угроза. Классная руководительница и так постоянно писала мне, что Нина опаздывает в школу. И что ходит без формы. И уже пару раз – про то, что в школу следует приходить аккуратно заплетенной.
Выбор был невелик. Первый вариант: переделать хвост и получить замечание за опоздание. Второй: не делать ничего и получить замечание, что Нина с распущенными волосами, а так нельзя. И последнее из возможного: переделать хвост, гнать максимально быстро и получить штраф. Выиграть тут было невозможно. Вторая волна цунами сносила все.
Я решила не переделывать и получить замечание. Так и вышло.
С тех пор Нина смотрела на то, как я делаю хвосты, с внимательностью оперирующего хирурга. Она требовала идеально ровной головы. Она не могла позволить, чтобы что-то в ее внешности оказалось «не важно». Не было утра, когда бы я не вспомнила про то, с чего все началось. Иногда я переделывала хвосты по десять минут. Иногда меня срывало, я бралась за ножницы и орала, что все, сил моих больше нет, сейчас я вас подстригу!
Так что теперь утренние сборы были точно рассчитаны.
Глава 3. Каждое утро у школы
В школу мы торопились всегда. Даже к третьему уроку мы умудрялись опоздать. А про первый и говорить нечего.
Обычно мы бежали, а навстречу нам шли родители: у пап были видны синие рубашки и яркие галстуки, мамы были уже аккуратно накрашены, и даже через зимний мороз я чувствовала легкий запах их парфюма. И вот я: в пальто-пельмене поверх пижамы, в шапке с помпоном и в ярко-рыжих валенках; на щеке еще виден след от подушки. Это было столкновение двух миров.
Если человек способен в шесть утра встать, накраситься, поесть, прилично одеться и вовремя привезти ребенка в школу, – он точно киборг. От такого можно ожидать чего угодно.
Каждое утро на дорожке к школе я видела чью-то маму: загар круглый год, ровные «стрелки», лоб забит ботоксом. Она всегда в чем-то нарядном, с какими-то немыслимыми сумками. Мы идем друг другу навстречу по узкой тропинке через газон. Каждое утро она вышагивает на меня, словно по подиуму, и всякий раз я – в последний момент – отхожу в сторону, в слякоть и снег, уступая ей дорогу. Этого можно не делать, можно чуть развернуть корпус и разойтись. Но что-то толкает меня вбок, и я плюхаю правым ботинком прямо в грязь. На ее идеально заколотом ботоксом лице нет ни единой реакции.
Я уверена: если бы метель занесла наш квартал и от мороза на лету замертво падали бы птицы, то эта женщина все равно бы шла с розовым румянцем поверх калифорнийского загара. Шла бы как обычно: легко и решительно, как танк; а я бы неслась по той же тропинке с замерзшими соплями в носу и со щеками, намазанными барсучьим жиром.
День за днем, месяц за месяцем, год за годом мы шли навстречу друг другу пять дней в неделю. По ней можно было сверять часы. Если я встречала ее у парковки – значит, мы уже опоздали и нет смысла бежать; если у развилки – в запасе еще пять минут. Иногда я понимала, что наступила весна, только потому, что она появлялась в плаще. В глубине души я мечтала быть как она: так же хорошо выглядеть, идти утром уверенной походкой, в идеально скроенном пальто.
…Спустя несколько лет мы обе оказались в оргкомитете выпускного вечера. Собрание всех трех девятых классов было в кабинете литературы. Я заняла последнюю парту. Там стопкой лежали тетради для проверки, и я сдвинула их к противоположному краю, чтобы туда уже никто не сел. Через пару минут, отодвинув тетради на середину парты, рядом села она: в темных очках в помещении в шесть вечера. Я не видела ее лет пять или шесть, но узнала моментально.
– А по деньгам уже решили? – она сразу спросила главное.
Я покачала головой.
– А где вот та активная мама, кто цветы покупает? Может, ей сразу перевести деньги?
– Под Тургеневым.
– А он где?
Я мотнула головой.
– Как она изменилась! Подтяжку сделала, что ли?
– Может, просто выспалась, – предположила я.
– А вы чья мама?
Разговаривала она так же, как шла, – сшибая все.
– Нины, она в «А» классе.
– А я мама Феди. Людмила, – представилась она.
Так вот как ее зовут на самом деле. Я-то называла ее про себя «Ботоксный Метроном».
Когда все кончилось, мы вышли на улицу. Словно подружки, еще постояли у школы, обсуждая мезотерапию и то, что с каждым годом надо все больше и больше тратить на косметолога. Торопиться было некуда.
– Как так вышло, что за столько лет мы с тобой не познакомились? – удивилась Людмила.
Я светски улыбнулась, чтобы было понятно: такие прекрасные женщины, как мы с ней, все время заняты, буквально разрываемся между побережьем Франции и пляжами Сардинии. А потом все-таки сказала:
– Мы каждый день виделись, когда дети были маленькими. На дорожке в школу.
Она попыталась нахмурить лоб, но ее косметолог знал свое дело: ботокс стоял насмерть. Поэтому она расширила глаза, демонстрируя удивление: как так?
– Ты всегда шла от школы, а я с детьми бежала навстречу. – И пока она думала, я добила: – В рыжих валенках.
Такого не может быть, но это случилось! Всего на одну секунду Людмила от удивления подняла брови, несмотря на весь ботокс. Потом она быстро справилась с собой, захохотала; захвалила мой новый образ и цвет лица.
Она сказала все, что я так мечтала услышать девять лет назад. Но сейчас мне это было уже совершенно безразлично.
Глава 4. Интервью у психа
В то утро все шло стандартно: пробежка от машины до школы – девицы резво, а я уже на последнем издыхании. Прощаясь, вспомнила:
– Из продленки вас заберет мама Ксюши. Рины сегодня нет.
Кивок.
– Из школы не вздумайте выходить.
Девицы быстро удалялись, а я кричала вслед:
– На улице ничего не ешьте!
Они сделали вид, что это вообще не им.
Начинало потихоньку рассветать. Снег еще не выпал, кругом была грязь вперемешку с листвой, и от этого становилось еще тоскливее. Но больше всего раздражали витрины магазинов: там висели новогодние гирлянды и стояли елки, украшенные яркими игрушками. Все напоминало о том, что еще один год прошел.
Как это случилось? Лето помню. Начало учебного года помню очень хорошо. Но почему сейчас уже конец ноября? Как вышло, что октябрь просвистел, а я не заметила?
Меньше всего мне хотелось в этот момент ехать на работу, но больше всего хотелось денег. Привычная система координат.
Надо было съездить за город, чтобы сделать рекламное интервью с владельцем бизнеса. Моя задача – так отполировать слова заказчика, чтобы он сверкал, как медный самовар на выставке. Дело нудное, но несложное. К обеду буду дома.
И я поехала.
…Галимуллин сидел в кресле напротив. Он опирался на позолоченные подлокотники и всем своим центнером веса наваливался через стол на меня. На вопрос о том, какая у него маркетинговая стратегия, он отвечал так:
– Я им говорю: вы, твари, будете покупать обмотку у меня!
Я кивала и записывала: рабочая схема бизнеса заключается в продуктивном диалоге между заказчиком и исполнителем.
Галимуллин в девяностых гонял машины из Германии. Однажды на границе с Польшей его встретили и попытались отжать «единичку» БМВ. Наставили пистолет и потребовали ключи. Он сделал вид, что протягивает ключи нападавшим, и ударил ближайшего в глаз, потом втопил педаль газа и затормозил уже в руки погранцов.
Теперь Галимуллин продавал обмотку для проводов. Приемы у него остались все те же.
– Я юристам сказал: делайте что хотите, но рынок мы должны забрать.
– Напишем: была справедливая конкурентная борьба.
Галимуллин хмыкнул.
– Когда тендер выиграли, то я знаешь что сделал? Никогда не догадаешься!
Я и не собиралась угадывать, просто изобразила интерес на лице.
– Я сделал как в кино! Как в «Джентльменах удачи»! Поняла?
– Побег из тюрьмы?
– Нет. Думай еще!
– В женскую одежду переодевались…
– Ты думай, что говоришь-то! Я что, этот какой-нибудь, чтобы в женскую одежду переодеваться!
– Тогда не знаю.
– Я своим сказал: все! Больше никакой фени! Чисто нормальный русский. Как Леонов, помнишь?
– Вместо «редиска» говорить «нехороший человек»?
– Да-а-а! Я даже им преподавателя нанял!
– Из школы?
– Зачем из школы? Из университета. Филолог.
– Экзамены были?
– А как же! Ставка – пять тысяч. У кого без ошибок – тому пять тысяч. У кого с ошибками – тот мне пять тысяч.
Было ощущение, что еще немного – и он скажет: а если ты хочешь уйти домой, то тоже пять тысяч. Интервью началось в одиннадцать утра. Я планировала потратить на него не больше двух часов, а прошло уже четыре с половиной. Надо было заканчивать, потому что Галимуллин уже наболтал на статью в прямом и переносном смыслах. Я протянула руку и взяла очередную конфету из вазочки на столе. Это была «Аленка».
В гостиную заглянул помощник, кивнул и сказал:
– Фотографа привезли.
Галимуллин вышел в соседний кабинет, и уже было не слышно, что они обсуждают.
Я встала: ноги затекли и ныли. За окном мел снег. До города километров пятьдесят, но я поеду против потока, а значит, без пробок. Надо выбираться побыстрее: няни сегодня нет, обед я не успела приготовить, а Нина с Розой уже скоро приедут домой.
Галимуллин не возвращался. Я пошла к выходу, в небольшую комнату, где оставила свою сумку и телефон. На работе меня предупредили, что у заказчика повышенная система безопасности: досмотр через рамку, телефон и личные вещи надо сдать.
– Вообще-то, на телефон записывается интервью, – сопротивлялась я.
– Тебе выдадут специальный аппарат для этого, – пообещали мне.
Так все и вышло: я сдала телефон и на пять часов оказалась вне доступа. Теперь охранник вернул мне вещи, я включила телефон, и он стал захлебываться сообщениями. В основном это были рабочие чаты – меня потеряли в офисе.
«Сами виноваты, нечего у психов заказы брать», – злорадно подумала я.
– Сначала пописаю, потом посмотрю, – сказала я телефону, когда он перестал тренькать. Но самым последним засветилось сообщение от абонента «Ниночка», и на заблокированном экране появилось «МАМА!!!!!!!!!!»