Ёржик. По следам цветочных воришек бесплатное чтение

© Денис Андронов, 2025

ISBN 978-5-0065-4641-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Д. Андронов

ЁРЖИК

по следам цветочных воришек

Глава первая. Дом

Белело ли что-то за синей рекой?

Вставал ли за речкой лесок золотой?

Бежал ли по речке уставший баркас?

Нам, то неизвестно. То было до нас.

Петляли ли чайки над гладью речной?

Дрожала ль осока в тени голубой?

Про то неизвестно, но знаем прекрасно,

что в доме напротив огромной реки.

Нет! В доме огромном у тихой воды.

Нет, даже не так. Нам известно чудесней:

В том доме, где множество стен и окошек,

а в каждом окне занавески в горошек.

А если собрать весь в горошек в ладошки,

то можно наделать семь литров окрошки,

и ей накормить даже птичек и кошек.

Конечно же, если у кисок и пташек

появиться к ней интерес.

Так вот.

В этом доме, где дверцы скрипучи,

а ручки на дверках немножко колючи.

Да что там колючи! Кусачи и злючи.

А как же иначе им быть?

А если воришка захочет забраться?

Не каждый с воришкой попробует драться.

Ведь можно без носа при драке остаться!

А ручка-колючка способна прекрасно,

воришку за дверь не пустить.

Нам это известно. Но более скажем!

Вот Дом! Он значительный, многоэтажный,

точнее возвышенно сильноэтажный.

Из ёржиков в нём поселился б не каждый,

кто любит этажность и в лифтах кружить.

Так вот.

В этом Доме. Точнее с фасада,

где выросла из гиацинтов преграда,

находится дверка, размерами с книжку.

За ней обитает не птичка, не мышка

и даже не с пальчик весёлый мальчишка.

Скрипя, открывается дверка-малышка.

Точнее сначала три раза звенели

за дверкой ключами и песенку пели,

а после стучали по дверке предметом,

по звуку – тяжелым, но важно ли это?

Три раза звенели, два раза стучали,

и дверку-малышку тихонько качали.

И дверка пошла, забренчав и тревожась,

и даже от страха немного кукожась.

Коснулась стены. Бубенцы зазвенели.

Да те, что на дверке-малышке висели.

Затихла малышка, а с ней бубенцы —

все звуки попрятали в вечность концы.

И здесь, на пороге, где коврик для ножек,

что служит ночами приютом для кошек.

Тем кошкам, что изредка любят горошек,

что им раздают в предрассветной тиши.

На коврике, что перешёл по наследству

к владельцу, когда вдруг закончилось детство,

с которым закончилось, кстати, соседство

с мамулей, папулей, сестрёнкой и братом.

Жаль в детство нельзя воротиться обратно.

Сейчас же владелец ковра бородатый.

Не прям борода. Больше сладкая вата.

На ощупь уж точно, как сладкая вата.

По цвету стандартна, немного помята.

Но в этой бородке довольно приятно,

той птичке, что гнездышко свить не сумела

в малиновой рощице и прилетела

в бородку к тому, кто стоит на пороге,

и смотрит сейчас на короткие ноги.

Конечно свои.

Ножки птички в бородке.

Тончайшие ножки. Для смелой походки.

– Бадам, – говорит он, и злится немного.

Естественно, злится! Собрался в дорогу,

а ботики на ноги не нацепил!

– Бадам, базабыл. Бабатинки, базыл!

И дверка-малышка обратно закрылась.

Бубенчики пели, о том, что им снилось…

А сниться ли что-то бубенчикам, кстати?

Наверное, да. Про бубенчики хватит.

Три раза бренчали за дверкой ключами,

два раза стучали и дверку качали.

И дверка-малышка дрожала и пела,

бубенчики радостно делали дело.

На петлях вращаясь, коснулись стены.

И вот, на пороге явился из тьмы…

Из тьмы приквартирной, где спят силуэты.

Лишь то, что мы видим:

– четыре газеты;

– копилка;

– дробилка орехов;

– кассета;

А что за кассета? Чуть позже про это.

А дальше лежали, стояли, пылились,

такие предметы, что нам и не снились:

– кривая сова, вероятно, подделка;

– ядро ведролёта;

– живая свистелка;

– какая-то шпага;

– какой-то билет.

А дальше не видно. А, значит, секрет.

Знакомьтесь, друзья, к нам из тьмы приквартирной

шагнул за порог…

Он почти что всемирный.

Известный, чуть больше, чем в целой квартире.

Но меньше, чем скажем, в каком-нибудь мире.

Довольно знакомый. Довольно чужой.

Чужой, но не всем. А забавный какой!

Знакомьтесь же!

Ёржик.

В ботинках бумажных.

Он – очень смешной, и не очень отважный.

Но это не важно, а важно другое.

У Ёржика сердце, как солнце, большое.

Не то, чтоб размером, но свет от сердечка,

согреет и ёржика, и человечка.

Глава вторая. Лысина

В том доме, что очень и сильно этажный.

Который заметит, конечно, не каждый.

С окошками, где рассыпался горошек,

что лакомством служит для крошечных кошек.

В домишке-малышке, где ручки-кусачки

хозяевам служат вернее собачек.

Где добрые мысли начало берут.

Там ёржики тихо и мирно живут.

Один из которых, в секундочку эту,

закрыл дверь-малышку и смотрит на лето.

Под звон бубенцов, что остались в дому,

он смотрит на лето. Да! Кстати про это.

Про лето, что любят почти, как весну.

У ёржиков лето – прекрасное время.

То время для сбора чудесных растений.

Одно из которых на тоненькой ножке.

Зеленой. Прекрасной. А сверху лепёшка.

Лепёшка мохната, как пчёлка иль кошка,

но цветом на кошку похожа немножко.

Совсем не похожа. Сказать поточнее,

лепёшка мохнатей и просто желтее.

Мы знаем всех кошек на этой планете,

и жёлтых пока не встречали, поверьте.

И это растенье с мохнатой лепешкой,

все ёржики любят срывать понарошку.

Вернее сказать, ну, совсем не срывают,

а только за ростом цветом наблюдают.

И часто довольные сладко вздыхают.

От счастья, от радости и от покоя,

который им дарит цветочное море.

Да! Только глядят, наслаждаясь моментом,

и рассыпаются на комплименты:

– О, как, ты, чудесно цветочное море!

– Какой аромат от вас нынче стоит!

– Любимое небо! Любимое поле,

своей красотой первозданной манит!

– Гляжу, вы сегодня взгрустнули немножко? —

Нагнется, любуется, гладит ладошкой.

А ручкой взмахнёт, и в руке остаётся,

не желтый цветок, а кусочек от солнца,

что в сердце пылает и греет когда,

у лета закончится срок…

– Ба-да-да! —

взволновано пискнул встревоженный Ёржик.

Он лето вдыхал и растенья срывал.

Как вдруг в безмятежном пространстве покоя,

глазами увидел, а после расстроил

ранимое сердце, что билось в груди.

И вновь пропищал:

– Ба-да-да! Ба-ди-ди!

Вы только вглядитесь: бескрайнее море

цветочков, но приступ великого горя

у Ёржика вызвал престрашный момент!

Точнее сказать:

– Бададой бинцидент!

Вы вслушайтесь только, вы только всмотритесь.

И Ёржиком бедным попробуйте стать.

Ах, если б случилось, смогли б увидать,

как целое море цветов шелестело,

красиво качаясь на ветре, гудело.

Точней не гудело, а пело, звеня,

и песней цветочной желтели поля.

Но вот, в середине бескрайнего поля

цветочки пропали. Их кто-то сорвал!

– Бебочки бабали! Би бто-то бовал! —

так Ёржик несчастный за мной повторял.

Цветочное море, и дырка у края,

размером почти, что с большого слона.

У края, где раньше цветы прорастали,

теперь облысев, красовалась земля.

Но кто совершил это тёмное дело?

От лысины черной следов не видать.

Воришки, быть может, сюда прилетели?

Ну, с неба упали цветочков нарвать.

А может они пробрались под землею?

А может быть, прыгнули, как кенгуру?

Цветочки собрали, лепёшки украли,

и скрылись бесследно в дупло иль нору?

И Ёржик, хоть он не отважный каратель,

но всё же собрался злодея сыскать.

И вот потому-то! Да-да! Потому-то!

Он сразу отправился прямо в кровать.

А всё от того, что он знал понаслышке —

все воры приходят при свете луны.

А днём они дома стирают штанишки,

чтоб смыть преступлений немые следы.

И Ёржик ушёл. Но, конечно, сначала!

Вот прямо сначала, уж так повелось:

все ровно три раза гремели брелочки,

два раза стучали по дверке рукой,

и птичка в бородке тихонечко пела,

а пела о том, что несчастье стряслось.

И Ёржик лежат под большим одеялом,

на мятной подушке и щурил глаза.

Он, видимо, думал. Конечно, он думал!

Но вслух ни словечка сейчас не сказал.

И птичка лежала на той же подушке,

и мысли витали в её голове. И даже игрушки…

А нужно отметить.

Ведь это неправильно будет скрывать.

У Ёржика есть сорок девять игрушек.

Он с ними садится за стол, чтоб поесть.

И с ними он ходит на плаванье в душе.

И спать, и играть, и читать, и дышать.

Ну, в общем, глаголы с концовкой на «-ать».

И даже игрушки нахмурили бровки.

И мягкие лапки к ушам приподняли.

И даже лошадка, что в старой коробке

от обуви долго без дела лежала,

моргнула глазами, лягнула лягушку.

А та возмущалась…

Но Ёржик в подушку

попрятал два уха, и слышал лишь мысли.

Парящие буквы, красивые числа

в его голове, под оранжевой челкой,

летали и строились в хитрые планы.

И Ёржик решил, что проспит до заката.

А с первой звездою отправится в море.

Да, это понятно! Ведь если б не спал он,

то ночью бы сон его сцапал в кровати.

Но, Ёржик умнее, но Ёржик хитрее.

Он выспится днём…

Ёржик

спит уже,

кстати.

Глава третья. Поимка

И вот она ночь. Ёржик резко проснулся,

точнее, сначала два глаза открылось.

Прищурился Ёржик, затем встрепенулся,

и вмиг одеяло, упав, укатилось.

Проснулась и птичка, залезла в бородку,

и дальше продолжила спать в одночасье.

А Ёржик достал изумрудную лодку;

рыбацкую сеть; мармеладные снасти;

лимонный сироп; и пальто-маскировку;

очки, чтобы видеть, что деется ночью.

И всё это он распихал по карманам.

Стоит в коридоре, а сердце стрекочет.

Стрекочет и бьётся сердечко со страху.

Но медлить нельзя, уже солнце сокрылось.

И Ёржик по дверце ударил с размаху.

И дверь от удара на землю свалилась.

Возможно, от нервов, авось специально,

удар оказался сильнее, чем нужно.

И Ёржик, с испугу, почти моментально,

из дома сорвался и дёрнул наружу.

Несли его к морю короткие ножки.

В цветочное море. В бескрайнее море.

И только у места, у желтой дорожки

замедлился бег.

Ёржик

около

поля.

Всё тихо вокруг.

И воришек не видно.

Сейчас он решил приготовиться к встречи:

достал из кармана гигантскую лодку,

пальто-маскировку накинул на плечи.

На лысине поля раскинулись сети.

Он в них положил мармеладные снасти.

И только закончил, набросился ветер.

И на небе черные тучки сгустились.

А ветер шумел, колыхая цветами.

Цветочки качались, лепёшками бились.

И Ёржик присел средь цветочного поля.

Вдруг с неба воришки на землю слетелись.

Точнее один, но большой и ужасный.

Ужасней него может быть только каша,

которую кушать порой заставляли,

но Ёржик не ел, потому что боялся.

Затих ветерок, а воришка отвратный,

уже над лепешками жутко склонялся.

Он рвал стебельки и ни сколь не смущался,

и даже, пожалуй, чуть-чуть улыбался.

И даже тихонечко едко смеялся.

Как может смеяться ужасный бабайка,

когда анекдоты читает утайкой

про глупых злодеев и важных принцесс.

И ёржик от ужаса в лодку залез.

Лишь только два глаза, два маленьких глаза

глядели на жуткого зверя.

Лишь только два глаза, два крошечных глаза

кромешную тьму лицезрели.

И Ёржик напялил очки на гляделки,

чтоб зренье ночным обернулось.

И тут он увидел! Ох, что он увидел.

Аж, сердце его встрепенулось.

У монстра был панцирь, да красного цвета,

на панцире черные точки.

А жуткие лапки, корявые лапки

срывали с корнями цветочки.

И Ёржик прозрел! Это ж Божья коровка

размером с футбольное поле.

И ёржик вспотел.

– Бэто божья боровка барует беточное боле! —

он шепотом пискнул и взялся за весла.

И лодка, качнувшись в растеньях,

отправилась плавно к ужасному монстру,

спасать результаты цветенья.

Коровка притихла и рвать перестала.

Стремглав головой повертела.

Расправила крылья. Присела. Взлетела.

К сетям с мармеладками перелетела.

Принюхалась. Затанцевала.

А как прокружилась, опять приземлилась

и стала проглатывать снасти.

А Ёржик от счастья, что план удается,

сидит в своей лодке и хитро смеется:

– Би-би-би! Ба-ба-ба! Бу-бы-бо! Би-бе-ба! —

вот так он хихикает. Именно так!

Исчез, испарился изменчивый страх.

А божья коровка в сетях увязает,

уж сеть её лапки собою хватает.

А божья коровка едой занимается.

Пока она кушает —

не отвлекается.

И Ёржик подплыл и за сетку схватился,

да дернул ёё, словно стал силачом.

От дерганья монстр ужасный свалился,

и землю ударил плечом.

Взлетел словно птица, ликующий ёржик.

– Ба бавился! Ба бобедил.

Лежала на спинке Коробочка божья,

как будто в ней не было сил.

И вылезла птичка, что только проснулась,

зевнула, взглянула вокруг.

Увидев коробочку, лишь ухмыльнулась…

А Божья коробочка

перевернулась!

Очнулся поверженный жук.

Расправились крылышки и затрещали —

взревел красно-черный мотор.

А птичка и Ёржик заверещали.

Так громко кричали, так жутко кричали,

что даже коробочку перепугали.

Она-то от страха взлетела над полем,

и стала кружить, как юла.

Но сетка держала. Да, сетка спасала.

Спасала, как только могла.

И в этом моменте, трагичном моменте,

случилось несчастье одно.

Ведь сетка, за лодку цепляясь, свисала.

А жук подлетел! Так что сеть обмотала

и Ёржика, эх, самого.

Как только не пробовал выбраться Ёржик:

зубами хватался, царапался, дрался.

Но сеть зацепилась, не распустилась.

А значит, наш Ёржик попался.

Запряталась птичка в бородку. Затихла.

А Божья коробка, взревев, взлетела над полем.

И мчала так лихо, что Ёржик слегка обмерев,

разжал свои ручки и выпустил лодку.

А Божья коробка, усилив нажим,

уже поднималась достаточно ловко,

касаясь небесных вершин.

Внизу оставались: цветочное море;

и кошки, что ели горох.

Уже загорались в домишке окошки.

А дверка-малышка, упав на порог,

все также лежала, надеясь, что Ёржик,

вернёт её в узы петель.

Но он не вернёт, он уже в облаках.

Не может спуститься на землю никак.

Куда принесёт его божья коровка?

Быть может на небко, где красный восход?

Где божьей коровкой забытые детки

макают печенья в какао и мёд?

Да кто его знает, известно немного,

но кто нам мешает узнать?

Летит бедный ёржик.

Опасна дорога.

«Домой бы вернуться в кровать» —

Так думает ёржик, но время стремится,

конечно же, только вперёд.

Лети бедный ёржик.

Ох, если б ты ведал, в каких приключеньях

продолжишь полёт.

Глава четвертая. Полёт

Взмывала Коробочка выше и выше.

И Ёржик за нею взмывал.

Скрывалась из виду домашняя крыша

и белый туман наступал.

И в облачных далях, неведомых далях,

в краю кучевых облаков,

надежды вернуться домой угасали.

И жуткие мысли в сознанье витали.

И крепло объятье оков.

Но Ёржик сражался: и сеть грыз зубами,

и ногтем узлы ковырял.

Барахтался, сильно пинался ногами.

Но сдавшись, смертельно устал.

И птичка порхая, рвалась и клевала.

Но тоже устала и задремала.

В конце же концов, они оба смирились,

что им суждено долететь до небес.

Знакомые дали совсем уже скрылись,

исчез перламутровый лес.

И Божья коробка, устав от полета

всё медленней к звездам ползла.

Мотор барахлил, подступала дремота,

и сон обнимал два крыла.

Но крылышки бились, сражались с пространством,

которое кстати сказать.

Бескрайнее было, холодное было.

Но разве в нём можно летать?

К тому же лететь без скафандра иль шлема

совсем опрометчивый шаг!

Коробочка мёрзла. И Ёржик мёрз тоже.

Уже покрывалась ледышками кожа.

Он стал откровенно сказать, отморожен.

Точнее, пожалуй, сказать заморожен.

И бабочка тоже замерзла, похоже.

И сетка замерзла.

Что дальше?

О боже.

Не уж то, в ледышки теперь обратятся,

и больше на родину не воротятся?

Останутся в небе в мороженом виде?

Приклеятся к космосу, словно к окну.

Так словно снежинки, кружась на ветру,

на стеклышко липнут узором чудесным.

Так Ёржик с коробочкой влипнут совместно

в пространство и время. И на спасенья

не будет и шанса…

Но что за движенье?

Ах, птичка проснулась! Да это понятно.

Конечно, в бородке ей было тепло.

И вот потому-то, и лишь потому-то

мороз не окутал её.

Она посмотрела, она оглянулась,

и клюнула ёржика в нос.

Наверное, больно. Но Ёржик-ледышка,

практически Ёржик Мороз,

не чувствовал боли. И только два глаза,

что Ёржик ещё не закрыл,

молили о помощи. Птичка же сразу,

насколько хватало ей сил.

Вспорхнула с бородки в бескрайнее небо,

исполнила аксель тройной,

рванула до сетки, что тоже замерзла.

А если замерзла, то стала похожа

По прочности со скорлупой.

Клюёт сеть, как дятел, отчаянно птичка.

А нужно отметить – она невеличка.

Чуть меньше синички и меньше колибри.

И вправду, размер у неё не завидный.

За то по упорству с ней может сравниться,

наверное, только большая куница,

и то если этой кунице присниться,

что стала она карасём.

Согласны, сравненье сравни небылице,

но мы знаем точно, что сниться кунице.

Мы в этом однажды смогли убедиться,

когда пообщались с конём.

А птичка от сетки далёко взлетает!

О, кажется, скорость она набирает.

И вот, отлетев три длины бегемота,

она совершает безумное что-то!

Вернее заметить, пятьсот поворотов!

Пятьсот поворотов, и разворот.

И вертится, крутится, будто юла.

И мчится на сеть, словно пуля стремглав.

Насквозь эту сеть пролетает.

Крылом эту сеть задевает.

И сеть затрещала, и сеть загудела,