Сокровище Беаты бесплатное чтение

ГЛАВА 1. Предыстория. У всякой тайны свой час.

Стоял жаркий июльский день. Полуденный зной раскалил черепичные крыши городских построек и камни выщербленных мостовых. Нагретый воздух трепетал мелкой рябью, искажая контуры зданий и покосившихся уличных фонарей. По узким тротуарам медленно передвигались фигурки измождённых невыносимой жарой прохожих. Навьюченные лошади обречённо тащили тяжёлые повозки, доверху гружёные поклажей. Их понурого вида хозяева прятали свои головы под соломенными шляпами и время от времени прикладывались к кожаным флягам, глотая из горлышка ледяную родниковую воду. Даже дворовые собаки притихли, скрываясь в тени от косых навесов у распахнутых настежь подъездов. Всякое живое существо пыталось отыскать себе укромный уголок, где можно было бы надеяться на спасительную прохладу. Кипучая городская жизнь замедлила своё шумное течение под палящими лучами ослепительного июльского солнца. Пышущее жаром пекло, словно в жерле раскочегаренной печной топки, расплавило повседневную суету, наводнившую с утра славный город Валенсбург, и утихомирило его беспокойных обитателей. И вот средь этой унылой картины, меж вялых, размякших от жары тел, нарушая общий «ползущий» порядок, по одной из городских улиц, не чуя под собой ног, несётся наш герой – шустрый мальчуган лет одиннадцати отроду с выгоревшими русыми волосами, запечённым и обветренным на летнем воздухе лицом, в застиранной льняной рубахе, кое-как заправленной в широкие штаны с оттопыренными карманами, и потрёпанной кепке с надвинутым на лоб махристым козырьком. Он проскочил мимо портняжной мастерской, ловко перепрыгнул через пятно растрескавшейся грязи – остатки иссохшей лужи, миновал центральный перекрёсток, обогнав телегу лудильщика, и, преодолев без малого пятьсот ярдов по широкому прямому проспекту за какие-то две-три минуты, ухватился за фонарный столб, чтобы с разбегу не промахнуть мимо знакомой двери, ведущей в местную пекарню. В людях с подачи какого-то остряка её шутливо прозвали «Заведение мадам Буланже». Возле этого невысокого, одноэтажного строения, как обычно, сильно пахло ванилью, корицей и ягодным джемом. Чарующий, приторно-сладкий аромат, доносившийся изнутри, всегда притягивал сюда городских сладкоежек, коим, несомненно, являлся и наш персонаж. Блаженно закрыв глаза и вдохнув полной грудью волшебные запахи, мальчуган размашисто отворил входную дверь и ввалился в лавку. Мелодично зазвенел китайский колокольчик, подвешенный справа, над дверным косяком. Закопчённые стены и тронутые гарью потолки пекарни на первый взгляд производили мрачноватое впечатление. Что уж тут поделаешь – таков удел всякого заведения, где с раннего утра и до позднего вечера полыхает в печи огонь, скоблятся от нагара сковороды и шкворчит раскалённое масло. Как ни странно, но на этот раз никто не отозвался на зов колокольчика, громко заявившего о появлении покупателя. Дело в том, что сразу за торговым прилавком находилась перегородка, сложенная из ровного камня, которая отделяла магазинчик от кухни. Перегородка имела в себе арочный проход, достаточно широкий для того, чтобы через него можно было свободно проносить поддоны с пирогами и прочими лакомствами. В этом тесном помещении, заставленном стеллажами и заваленном почти до самого потолка мешками с мукой, не покладая рук, священнодействовала хозяйка заведения. На самом деле её звали Макбет Досон. Она была уроженкой маленького провинциального городка на задворках королевства Квитония и прибыла в Валенсбург в числе тех переселенцев, что решили попытать счастья на новой земле, когда король Бенедикт Премудрый объявил о своём намерении заселить северные окраины собственных владений, доселе пустовавшие. Но пришедшая из ниоткуда беда, которую в народе прозвали «Чёрной смертью», вынудила её и ещё с дюжину таких же приезжих покинуть только-только обжитую местность и укрыться в стенах упомянутого города, ибо его благословенный порог бубонная чума, по счастью, обошла стороной. У неё был племянник по имени Питер, оставшийся сиротой после смерти матери. Матушка Питера приходилась Макбет родной сестрой, и когда её душа по воле Господа отправилась на Небеса, сердобольная родственница взяла к себе единственного племянника на содержание. Сама же тётушка была незамужней и бездетной, потому питала к пасынку болезненную привязанность и всячески ограждала его от нежелательных уличных знакомств, от чего сам Питер откровенно страдал и неоднократно высказывал свою претензию чрезмерно заботливой попечительнице. Ростом он был чуть выше своих сверстников, немного худощав, темноволос, с неулыбчивой миной на лице, усеянном мелкими, как манка, едва приметными конопушками. К нему-то сейчас и спешил со всех ног общеизвестный городской непоседа по имени Николас Флетчер. На прилавке грибной шляпкой торчал ещё один звонок, и запыхавшийся посетитель по-свойски ударил по нему растопыренной пятернёй аж три раза. За стеной послышался чей-то приглушённый, невнятный голос. «Ага, значит, кто-то есть», – подумал Николас. Несмотря на строжайший запрет хозяйки, он всё же рискнул заглянуть в святая святых мадам Буланже. Эта женщина объёмистой комплекции прославилась на весь город не только умением стряпать отменную выпечку, но и сердитым, подчас даже суровым характером. Она строго на строго воспрещала посторонним совать любопытный нос в свой кулинарный отдел. Её заведение всегда приятно удивляло покупателей чистотой и идеальным порядком. Хозяйка проявляла исключительную заботу о репутации пекарни, и потому внешняя опрятность, рачительность в делах и любовь к чистоте так полезно сочетались в ней с грозным темпераментом. Иначе в этом непростом деле, впрочем, как и во всяком другом, удержать всё под контролем было невозможно. Так что при случае она вполне могла приложить не только крепким словцом, но и съездить деревянной мешалкой по любознательной голове одного из тех дворовых мальчишек, что слетались на сладостный аромат кипящего в тазике джема, как дикие пчёлы на мёд. Обычно хозяйка сама встречала своих покупателей, но поскольку её пышные формы так и не появились в проёме под аркой, это означало лишь одно – Макбет Досон в пекарне не было. Тем не менее, сдавленный хрип и странная возня за стеной не прекращались. Николас осторожно заглянул в кухню, где его глазам предстала картина жуткого беспорядка: по столешнице была разбросана перевёрнутая вверх дном посуда, из опрокинутых на полках кулей тонкими струйками сыпались на плиту манка и соль, а в луже разлитого по полу молока утопали глиняные черепки разбитого кувшина. Справа, из-под груды мешков с мукой, наваленных друг на друга, торчали носками вверх два ботинка – оттуда и раздавался тот самый таинственный звук. Николас пробрался за мучной склад и в предполагаемом месте нахождения головы «погребённого» попытался один из них откинуть в сторону. Первая попытка оказалась неудачной, и пятидесятифунтовый упрямец всей своей тяжестью навалился на голову бедолаги, которая в тот же миг что-то жалобно промычала. Тогда, обойдя мешок с другой стороны и ухватившись покрепче за узел, Николас снова изо всех сил потянул его на себя. Не в силах больше сопротивляться крепким мальчишеским рукам, пыльный толстяк, наконец, сдался и беспомощно перевалился на другой бок.

– Наконец-то! – откашлявшись, выдавил из себя осипшим голосом Питер Досон. – Я уж думал, задохнусь здесь!

– А мне и невдомёк, кто тут потрошит хозяйские припасы, – улыбаясь во весь рот, ответил Николас. – Как будто слон порылся в посудной лавке. Оказывается, это старина Питер решил порадовать дорогую тётушку генеральной уборкой. Сам сможешь встать? Давай руку.

Белый, как мел, Питер ухватился за протянутую руку товарища и, отпихивая ногами мешки, выкарабкался из-под завала. Его взлохмаченные волосы свалялись в муке, а голова была обильно усыпана сморщенным изюмом.

– Ну ты и кекс, однако! – осматривая «припудренную» фигуру приятеля, потешался над ним Николас.

– Тебе смешно, а тётка скоро вернётся с базара. Тут такое начнётся! Уж лучше б меня мешком пришибло, – сокрушался Питер, отряхивая рукава.

– Какой же нечистый дух заманил тебя на эту гору? – спросил его Николас, оглядывая закрома Макбет Досон.

– В том-то всё и дело. Видишь ли, тётушка помешана на чистоте. Любит, чтобы на кухне всё блестело и сверкало ярче звёзд на небе – её любимая поговорка. При виде пыли у неё глаза наливаются кровью, как у быка на корриде. У меня такое чувство, что кухня – это всё, что ей по-настоящему дорого в жизни. – Питер на короткий миг призадумался. – Ну, может, ещё огород.

– А ты? Ведь ты же её единственный племянник. Она должна тебя любить.

– Ха! Конечно, любит. Если б ты знал, какой это рабский труд. Да здесь за жалование так вкалывать никто не согласится. А я это делаю за бесплатно! Вечно всем недовольна, ворчит да рычит: «Почисть-помой-протри-подмети…» А тут ещё, как назло, паутина нарисовалась под самым потолком. Вот я и забрался наверх, чтобы её смахнуть. И всё бы ничего, да только мешок, на котором я пристроился, начал съезжать вниз. Ну и… в общем, навернулся я вместе с посудой. Куча заваливалась набок и меня придавило. Хорошо хоть на полу мешки с сахарным песком лежали, и я на них плюхнулся. Да ты вот подоспел. Иначе пиши-пропало…

И тут звякнул дверной колокольчик. За стеной послышался запыхавшийся голос миссис Досон:

– Ф-ух! Ну и жарища! Корзины еле донесла. Спасибо молочнику – подобрал на полпути. Питер! Корзины-то занеси, а то уж я совсем из сил выбилась.

Питер застыл ни живой-ни мёртвый. Горячим приливом кровь ударила по щекам перепуганного племянника, обдавая их пожаром жгучего стыда. В немом оцепенении он смотрел на своего приятеля, а парализовавший его страх потихоньку стал пробираться и в душу Николаса. Теперь уже оба застыли, как вкопанные, ожидая незавидной участи. Но, к счастью, снова скрипнула дверь – очевидно, хозяйка вышла за оставленными снаружи корзинами. Николас ткнул локтем в рёбра остолбеневшего товарища и кивнул головой на приоткрытое окно.

– Ну что, рвём когти? – предложил он Питеру. – Переночуешь пока у меня. Пусть тётка ночь поворочается – куда это её единственный племянник запропастился? А там, глядишь, остынет.

– Нет. Пожалуй, так будет ещё хуже. Лучше уж сразу, – обречённо пробормотал Питер.

– Ну, как знаешь. Тогда я дёргаю. – Николас запрыгнул на подоконник и распахнул оконную створку с сильно закопчённым стеклом. – Потом расскажешь. Держись, брат! – бросил он напоследок приятелю и нырнул в пролёт окна.

И вот уже Николас, глубоко вдыхая грудью сухой воздух городских улочек, перекрёстков и развилок, мчится навстречу плетущимся по жаре скрипучим повозкам, ловко петляя между дорожными указателями и фонарными столбами. Ноги сами разгоняли его на пологих спусках и притормаживали перед очередным поворотом. Базарный день на единственной рыночной площади города, откуда только что возвратилась тётка Питера, был в самом разгаре, несмотря на палящее солнце. Николаса всегда удивляла выносливость этих стойких, настырных торговок, которые и в жару, и в ледяную стужу часами могли торчать у своих прилавков в надежде на вожделенный барыш. И хотя сегодня на рыночной площади было не слишком многолюдно, как обычно бывает в такие дни, тем не менее, ряды не пустовали. Горожане суетливо толкались возле длинных дощатых столов под покатыми навесами: кто-то бойко торговался, пытаясь сбить цену, кто-то спорил до хрипоты, доказывая исключительное качество своего товара, а кто-то с любопытством наблюдал со стороны, чем закончится это упрямое противостояние. Отовсюду раздавались наперебой вялые голоса разморённых зноем зазывал-лоточников. Сквозь этот гомон откуда-то доносились звуки скрипки. Должно быть, музыкант Теодор Гримс развлекал толпу где-то на краю рыночной площади, поодаль от беспокойной толкотни. Лавируя между снующими покупателями и ремесленниками, волокущими свой товар на скрипучих тачках и в плетённых корзинах к «прикормленным» местам, Николас наконец-то отыскал знакомый прилавок. Посреди колоритных базарных тёток,

– Привет, Беата! – громко окликнул подружку Николас. – Как нынче торговля?

– О! Явился чёрт из табакерки, – отозвалась первой недовольная торговка с перевязанной платком головой, очевидно, мучимая мигренью. – А я свой «качан» ломаю, с чего сегодня на улице такое адское пекло.

– Поэтому вы его платком повязали? – сострил в ответ Николас.

– Ну, ты ещё погруби мне… – огрызнулась та, беззвучно прожевав губами остаток фразы из отборной, площадной брани.

– Привет, Николас, – дружелюбно поздоровалась Беата. – Если б не жара, возможно, дела продвигались бы лучше. Постоянно приходится опрыскивать цветы, иначе они увянут ещё до окончания базарного дня. А ведь я говорила матушке, что сегодня не будет торговли, но она всё же настояла на своём.

Тут автор вынужден сделать небольшое отступление. Дело в том, что главная героиня нашей истории по имени Беата Эклунд проживала на другом конце города вместе со своей матушкой Софией Эклунд, которая выращивала в домашней оранжерее цветы на продажу. Глава семейства, Ларс Эклунд, известный на весь город кузнец, плотник и столяр, бесследно пропал несколько лет тому назад. С тех самых пор другого источника дохода у матери с дочерью не было. В зимнее время они перебивались случайными заработками, нанимаясь к состоятельным жителям Валенсбурга в прачки или горничные. Время от времени София перешивала чьи-нибудь вещи, принимая заказы на дому. С потерей кормильца благосостояние Эклундов сильно пошатнулось. Было тяжело, но всё же они не унывали. Спасало занятие любимым делом, и с наступлением долгожданной весны в оранжерее снова зацветали сиреневые флоксы, распускались разноцветные чашечки анемон, и на тонких веточках поблёскивали жемчугом миниатюрные колокольчики серебристых ландышей.

– А где же Питер? – поинтересовалась Беата. – Помнится, он обещал навестить меня сегодня. Я уже привыкла к его сладким гостинцам. Каждый раз какой-нибудь новый сюрприз.

Николас немного смутился от того, что явился с пустыми руками и ему нечем порадовать подружку.

– Хочешь, я помогу тебе отвезти корзины домой? – предложил он, угнетаемый угрызениями совести.

– Спасибо, это было бы здорово. Тем более, что мама сегодня взяла очередную работу на дом, и мне не хотелось бы её отвлекать. Можно даже выдвинуться пораньше, всё равно торговли не будет. Так что же Питер?

– Если я тебе начну рассказывать, ты сильно рискуешь сесть со смеху на свой кактус.

Беата оглянулась и обнаружила, что пузатый кактус, торчавший из глиняного горшка, своими острыми иглами зацепил сборку на её платье. Она аккуратно сняла нанизанный на колючки подол и отшагнула в сторону.

– Ты меня спас, спасибо. Ещё немного и точно уселась бы. Ну и что же там случилось? – переспросила она, уже захваченная интригующим вступлением.

– Представляешь, захожу я сегодня в пекарню и…

Николас с упоением начал было пересказывать о том, что приключилась с Питером, но его рассказ неожиданно прервал поднявшийся посреди базара переполох. По рядам прокатилась волна беспокойства:

– Меро! Едет Меро! – передавали друг другу по цепочке торговцы.

Кто-то судорожно принялся прятать свой товар под прилавок.

– Расступитесь! – донеслось из толпы.

В сутолоке невозможно было что-либо разобрать. Но по мере приближения важной персоны к цветочной лавке, толпа быстро редела, уступая дорогу кортежу из трёх всадников. Впереди мерной поступью вышагивал золотисто-огненный мерин, в седле которого покачивался стражник, облачённый в гладкие кожаные доспехи. За его спиной, на широком ремешке, перекинутом через плечо, маячила деревянная балестра. Слева к седлу крепился колчан, набитый стрелами с белым оперением. С правой стороны, на поясном ремне с блестящей бляхой покачивался в металлических ножнах красавец Эсток – двуручный меч с длинной, кручёной крестовиной. Натянутая конская сбруя поскрипывала в такт мерному шагу скакуна, а натруженные мускулы сильного, упругого тела позволяли ему держать уверенную и гордую осанку. Николас с восхищением разглядывал амуницию стражника, провожая его зачарованным взглядом. Он так увлёкся изучением боевого снаряжения, что не заметил, как другая лошадь, следующая за вооруженным всадником, потеснила его. Николас отшатнулся в сторону, обернулся и тут же столкнулся с устремлённым на него, враждебным взглядом второго наездника, сутулая спина которого изогнулась коромыслом. На нём не было никакого снаряжения. Мрачный господин с тяжёлым взглядом был в чёрном облачении, несмотря на жаркую погоду. С его плеч спадала накидка, закреплённая на груди застёжкой-фибулой. Головной убор в виде берета с ушками был нахлобучен до самых бровей, руки обтягивали кожаные перчатки, а на ногах сидели сапоги с коротким, оттопыренным голенищем. Первое впечатление при виде этой согбенной, но крепко сбитой фигуры не оставляло и малейшего повода для симпатии. Черты его лица были довольно крупными, кожа на лбу и гладко выбритых щеках лоснилась, бледные губы плотно сжимались в нервную складку. Меро вонзил свои прищуренные глазки в растерявшегося мальчугана, словно иглы кактуса. Не выдержав такого агрессивного напора, Николас отвёл взгляд и потеснился в сторону. Замыкал кавалькаду пожилой, сухощавый писарь на пегой кобыле с узкой торбой наперевес. На груди у него болталась дощечка – прямоугольная подставка для письма и чернил. Все трое остановились напротив цветочного прилавка Беаты. Первым заговорил коренастый всадник в чёрном:

– Меня зовут Жак Меро. Я управляющий делами графа Готлиба. Это твои корзины? Отвечай, – приказным тоном обратился он к хозяйке цветника.

– Да, мои, – робко проговорила Беата.

– Сейчас мой писарь пересчитает каждый цветок в них. Ровно столько, сколько он назовёт, ты доставишь сегодня в замок, не позднее шести часов вечера.

– Господин Меро, – волнуясь, произнесла Беата, – возможно, я смогла бы предложить вам нечто более привлекательное. Дело в том, что здесь представлен далеко не весь оранжерейный выбор. Если вас не затруднит, вы могли бы проехать на восточную окраину города, в наш дом – там находится цветник моей матушки и, я уверена, она подберёт для вас…

– Приступай! – не дослушав Беату, приказал писарю управляющий.

Тот боязливо сполз с коня и принялся раскладывать на дощечке свою «канцелярию». Затем, подойдя к цветочным корзинам, он небрежно отстранил хозяйку и начал перебирать зелёные стебли, пересчитывая товар. Лошадь Меро нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, будто пытаясь избавиться от противного наездника, и от того он раздражённо ёрзал в седле. Его голова, посаженная на короткой шее, болталась, как у китайского болванчика, потому Беата, наблюдая за важным господином, закутанным в чёрный плащ, не смогла удержаться и прыснула неосторожным хохотком. Но даже это не ускользнуло от придирчивых глаз управляющего.

– Как тебя зовут, торговка? – грубо спросил он, устремив свой въедливый взгляд на хозяйку цветника в кружевном молочном переднике.

– Беата Эклунд.

– Не ты ли дочь того плотника, что сгинул в Дедвуде?

Беата, ничего не сказав в ответ, опустила глаза.

– Ты по-прежнему живёшь со своей матерью? – продолжал допытываться Меро.

– Мы живём вдвоём.

– Возможно, в скором времени мне понадобятся ещё цветы. Передай матери, что я навещу её.

– Хорошо, я обязательно предупрежу матушку о вашем визите.

– Чтоб тебя, колючий мерзавец! – прикусив палец, взвизгнул писарь.

Из горшка гордо торчал неприкасаемый, круглолицый кактус, растопырив свои острые, тонкие иглы, которыми он всё же сумел дотянуться до нерасторопного секретаря.

– Твоё растение небезопасно для покупателей, – обратился Меро к владелице цветочного прилавка. – Оно может причинить вред их здоровью или же повредить чьё-нибудь дорогостоящее платье. Во избежание подобных неприятностей я налагаю запрет на продажу этой дряни.

Сказав это, он кивнул стражнику, и тот, достав из ножен свой сверкающий меч, с размаху ударил им по горшку. Кактус с брызгами разлетелся на две половинки.

– Заканчивай и догоняй нас, – сухо приказал Меро секретарю и, пнув коня каблуками в бока, медленно двинулся дальше, по торговому ряду, тесня притихший городской люд. Писарь внимательно пересчитал все цветы, записал гусиным пером на пергаменте стоимость товара и, забравшись на худощавую лошадёнку, поспешил вслед за своим господином. Беата тут же хлопотливо стала собираться в дорогу.

– Ну вот, а я матушку упрекала, что сегодня торговли не будет, – приговаривала она, переставляя цветы из вазочек в корзины. – Поможешь мне, Николас?

– Конечно, – охотно согласился он. – А что нужно делать?

– Сходить ко мне домой и пригнать повозку. Матушка ведь только под вечер обещалась за мной заехать.

– Не беда, – вмешалась пожилая тётка, торговавшая по соседству огородной зеленью и пахучими приправами. – Коли уж у тебя сегодня такой благословенный день, возьмёшь мою подводу. Воистину, не знаешь, когда найдёшь, а когда потеряешь. София прямо как чувствовала.

– Спасибо, тётка Зельда, – поблагодарила Беата, срезая со стеблей завядшие лепестки. – В который раз убеждаюсь, что у матушки особое чутьё. Она и всякую опасность за версту чует.

– Такое чутьё есть у каждой женщины, дочка, – ответила Зельда, жуя листья петрушки. – Особливо у пожилой. А насчёт Софии ты права. Я про беду-то…

Тут торговка осеклась, поняв, что сболтнула лишнего. Беата на это ничего не ответила, а только молча склонилась над пышным бутоном ярко-красного пиона и закрыла глаза. Сердце Зельды сжалось при виде понурой девичьей головки. Ведь о том несчастье, которое постигло их семью, знал каждый в Валенсбурге. «Дура старая! – мысленно отругала себя торговка. – Да ещё этот хмырь сутулый полоснул по живому».

Когда-то Беата Эклунд жила в счастливой семье. Её отец мастерил добротную и недорогую мебель, поэтому горожане охотно обращались к искусному ремесленнику. Всё убранство в их доме, от пустяковой этажерки до детской кроватки Беатрис, было собрано умелыми руками её отца. Столярная мастерская располагалась в саду, там же, где и цветочная оранжерея матушки, только чуть поодаль. Маленькая дочь любила наблюдать за работой отца. В просторной мастерской всегда пахло свежей стружкой и древесной смолой. После окончания рабочего дня она помогала убирать мастерскую, сметая разбросанные по полу опилки в одну большую кучу и утрамбовывая их в корзину. Иногда на Беату нападало игривое настроение, и они вдвоём шалили, кувыркаясь в кудрявых древесных завитушках, за что ей нередко попадало от раздосадованной матушки. Отец не чаял души в своей единственной дочери и потому никогда не наказывал её за шалости. Всякий раз, когда надвигалась неотвратимая угроза со стороны рассерженной матери, хитрая, озорная бестия тут же пряталась за могучую спину отца-заступника. Тогда сильные руки столяра подхватывали её легкую фигурку за талию и подкидывали вверх, под самый потолок. При этом Беата так звонко голосила от восторга, что даже юный подмастерье по имени Дейв Фрост морщил своё запылённое лицо и затыкал пальцами уши. А она закатывалась от смеха и, показывая пальцем на ученика своего отца, весело кричала: -Смотрите, опять муху проглотил!

Ларс Эклунд любил повторять эту прибаутку, когда кто-нибудь изображал угрюмую мину на лице или же начинал занудно брюзжать без видимых на то причин. Словом, так бурно и искренне умеют радоваться только исполненные счастья детские души. Однажды… Впрочем, автор увлёкся и, чтобы продолжить повествование, ему необходимо сделать небольшой зигзаг с тем, чтобы описать ту местность, где случились все эти события. Сам город Валенсбург располагался посреди широкой холмистой долины Гринхиллс – долины зелёных холмов. Когда-то на её месте произрастал дикий и дремучий лес, получивший от людей название Стоутрут. Под своей сенью он давал прибежище зверям и птицам, кормил и укрывал их от опасности. Веками непроходимые дебри Стоутрута оставались нетронутыми. Но со временем высокие и могучие стволы деревьев, вросшие глубоко в землю своими крепкими, витыми корнями, стали привлекать сюда лесорубов, заготовителей строительного материала, дров и угля. Сперва исчез сосновый бор, затем сильно поредели осинник и дубовая роща. Дни напролёт, с утра и до позднего вечера здесь стучали топоры, елозили пилы и раздавался треск падающих стволов. Так, год за годом, густой лес понемногу исчезал, а на его месте ширилась бугристая долина, простирающаяся за необозримый горизонт. Позже понаехали земледельцы и животноводы, приспособив эти бескрайние просторы под пашни и пастбища. Как грибы, в полях повырастали ветряные мельницы. Появились фермерские хозяйства. На сочных лугах паслись бесчисленные стада коров и овец. Запряжённые в плуги тучные волы бороздили жирный чернозём, а после, в назначенный природой срок, золотыми колосьями всходили над равниной хлеба и доверху наполнялись отборным зерном житницы. Один за другим сюда стали съезжаться ремесленники из разных уголков королевства, вследствие чего подвинулась торговля. Поселение быстро разрасталось. Первые жилища города лесорубов были деревянными с соломенными крышами. Но однажды случился страшный пожар и почти все постройки выгорели дотла. После чего жители начали возводить фахверковые дома, а те, кто побогаче – из тесаного камня с черепичной крышей. Известняк для строительства добывали в каменистых почвах, непригодных для пашни, к юго-западу от городища, отчего некогда холмистая долина заметно подравнялась. С северо-восточной стороны от Валенсбурга раскинулось большое живописное озеро, которое, если наблюдать его свысока, напоминало по форме полумесяц или известное лакомство, изобретённое когда-то венскими кулинарами и теперь каждый день красовавшееся своей хрустящей корочкой на прилавке заведения Макбет Досон (круассан). Местные жители назвали озеро Грэйлэйк или Седое озеро, потому что каждым прохладным утром и остывающим вечером над ним стелился непроглядный белёсый туман и густо покрывал собой необъятную водную гладь. По этой причине рассмотреть в такие часы противоположный берег было невозможно. Посреди озера зеленел небольшой островок, на котором промысловые рыбаки держали коптильню и чинили сети. Там же они построили невысокую, уютную хижину, где, бывало, пережидали непогоду. Из-за вырубленных лесов иногда случались сильные ветродуи, поднимавшие клубы пыли, и по городским улочкам можно было передвигаться, только обмотав голову платком. В такие дни Валенсбург со стороны казался сплошным пылевым облаком. Но после того, как улицы вымостили булыжным камнем и засадили молодыми деревьями, пылевые бури остались в прошлом… Вот так, спустя годы, в тяжёлых, кропотливых трудах на месте непролазных чащоб, лохматых холмов и извилистых лощин вырос большой, процветающий город фермеров и ремесленных мастеров. Однако, Валенсбург по-прежнему считался городом лесорубов, да и по праву. Только теперь на лесозаготовки приходилось добираться на возу за несколько миль. Неподалёку от города, там, где солнце исчезает на закате, произрастал ещё один лиственный лес, непригодный для вырубки, поэтому топоры лесорубов его пощадили. Когда-то горожане использовали его девственные кущи, как щедрую природную здравницу. Женщины и дети отправлялись туда на сбор целебных трав, орехов, грибов и ягод, кои произрастали в нём в великом изобилии. На солнечных полянах, усеянных медоносами, теснились пчелиные ульи местных пасечников. Охотники расставляли силки и подстерегали дичь, реже били зверя, по большей части ради сомнительной забавы. А за соблюдением порядка в лесу следил лесничий, старик по имени… впрочем, кто помнит его имя. Он жил в маленькой хижине на берегу Лебяжьего озера, которое так называлось, потому что с незапамятных времён его облюбовали эти прекрасные и гордые птицы. Старик даже соорудил для них маленькие, симпатичные домики на воде. Но, пожалуй, главной достопримечательностью этого зажиточного края был старинный каменный замок, носивший загадочное название Каймангрот, который располагался к югу от Валенсбурга, примерно в миле от кольцевой дороги, опоясывающей город, и трёхстах ярдях от берега Седого озера. Замок этот насчитал уже более двухсот лет. Но несмотря на почтенный возраст, он до сих пор впечатлял своим размахом и даже издали смотрелся величаво и осанисто. Когда-то Каймангрот опоясывал глубокий водяной ров, через который перекидывался подвесной мост, ведущий к мощным дубовым воротам. Ходила стародавняя легенда, что на дне этого рва обитало исполинское чудовище, которое могло не только плавать, но и передвигаться по суши. Откуда оно появилось, никто толком объяснить не мог. Как-то один отчаянный разбойник, надумав заполучить несметные богатства хозяина замка, подговорил несколько таких же бродяг и отважился на штурм этих стен. Ранним утром, переправляясь на лодках через ров, они столкнулись с гигантским водоплавающим зверем, который сперва опрокинул разбойничий флот, а затем поглотил и самих разбойников, всех до одного. Поговаривали, будто главарь шайки сразился с невиданным животным и даже ранил его, но сам спастись не сумел – чудовище всё же утащило его вслед за собой на дно. И хотя история эта больше напоминала расхожую средь легковерных умов байку, какие придумывают местные жители с тем, чтобы позабавить заезжих торговцев, тем не менее, старинное предание и по сей день будоражило воображение местных мальчишек, которые не переставали между собой судачить и спорить о сражении разбойников с кровожадным монстром. С той далекой поры от рва не осталось и следа. Старожилы рассказывали, что по приказу хозяина, его засыпали. Подъёмный мост был устроен таким образом, что в вертикальном положении закрывал собой ворота. Он приводился в движение механизмами, спрятанными за стенами замка. От моста к подъёмным машинам тянулись мощные стальные цепи. Теперь об этой конструкции напоминали лишь узкие стенные проёмы над дубовыми воротами. Замок имел четыре круглые башни, расположенные по углам ограждения. Каждая указывала на один из полюсов, поэтому они так и назывались: Южная, Северная, Западная и Восточная. Соединялись башни между собой толстыми каменными стенами высотой в десять ярдов. За время своего существования Каймангрот сменил много хозяев. Удивительно, сколько секретов хранили в себе его многочисленные комнаты, петляющие коридоры и глухие подвалы: интриги, заговоры, преступления – много сплетен и слухов витало вокруг этого каменного исполина. Но оставим до поры тени былого…

Однажды столяру Ларсу Эклунду поступил срочный заказ: ему было предложено за хорошую плату выполнить работу по части столярно-плотницкого ремесла в доме герцога Кристофера Ллойда – так звали предыдущего владельца Каймангрота. С этого, собственно, и начинается трогательная предыстория, связавшая тесной дружбой маленькую девочку с городской окраины Беату Эклунд и бывшую хозяйку старинного замка, герцогиню Глорию Ллойд, что приходилась супругой господину Ллойду. И хотя дружба их длилась недолго, Беата сохранила память о той нежной привязанности в самом сокровенном местечке своего отзывчивого, искреннего сердца. Бывший владелец замка был человеком приветливым и гостеприимным. Высокий титул и привилегированное положение в обществе никак не определяли его характер и привычки. В общении с людьми он всегда держался одинаково просто и добродушно, вне зависимости от принадлежности собеседника к какому-либо сословию. Знатная семейная чета регулярно устраивала приёмы и балы, сопровождавшиеся щедрыми застольями, танцами до упаду и ослепительными фейерверками. Во время таких пиршеств всегда было много музыки. Неизменно желанным гостем в этом доме был одарённый скрипач по имени Теодор Гримс или Тео, как его дружелюбно называла миссис Ллойд. Виртуозное исполнение им популярных мелодий пленяло слух и благосклонного герцога, которого трогало за душу всё, что было мило его дорожайшей супруге, ведь он обожал свою ненаглядную Глорию. В доме Ллойдов всегда царили красота и безупречный порядок. Со вкусом подобранная мебель, яркий бархат портьер, витражи в оконных рамах с разноцветной мозаикой, старинные узорчатые канделябры, картины известных мастеров, коими были увешены стены просторной гостиной – обо всём этом позаботилась рачительная хозяйка, создавая для своего супруга согревающий домашний уют. Но всё же была эта семейная пара по-своему несчастна. Хотя жизнь внутри замка бурлила и кипела, наполняя каждый новый день бесконечными заботами и делами, посреди всей этой хозяйственной суеты не слышен был задорный детский смех. Дело в том, что герцогиня по врожденной неспособности своей не имела возможности подарить супругу наследника, хоть и мечтала о материнстве превыше всех благ на свете. Мистер Ллойд бесконечно жалел свою несчастную жену и потому всячески старался угодить ей. А герцогиня, терзаемая чувством вины, прилагала все усилия для того, чтобы её Кристоф не ощущал безнадёжное уныние в их сердечном союзе. Он помогал супруге устраивать частые приёмы, торжества и пиршества только для того, чтобы утешить её, отвлечь от горестных мыслей, пробудить интерес к жизни. А она полагала, что это единственный способ задавить тоску в мужском сердце, жаждущем продолжения рода. У Ллойдов был даже свой особенный календарь, в котором отмечались придуманные ими знаменательные даты. Например, день примирения, когда супруги признавались друг другу в каких-либо затаённых обидах, просили прощения, а затем угощали прислугу свежеиспечённым сладким пирогом. Инициатором таких празднеств, конечно же, была добрая госпожа…

И вот однажды после очередного шумного бала во время уборки горничная Агата Хадзис обнаружила, что верхние ступени парадной лестницы в гостиной как-то подозрительно скрипят и прогибаются. Она доложила об этом хозяину и тот распорядился прислать плотника для их починки. В семье Эклундов вставать было принято засветло. И хотя родители позволяли дочери понежиться подольше под тёплым, пуховым одеялом, Беата всякий раз, едва заслышав утреннюю возню на кухне, подрывалась с нагретой постели и босиком, в одной ночнушке выбегала из своей комнатки на мансардном этаже на крутую лестницу, ведущую в прихожую, готовая к аппетитному завтраку и предстоящей работе. Матушка с ранних лет приучала дочь к послушанию. Такой строгий подход к воспитанию ребёнка нередко становился причиной для споров между родителями: отец настаивал на том, что девочка ещё слишком мала для подобных уроков, на что матушка неизменно отвечала: «Я не хочу, чтобы моя дочь выросла избалованной неженкой». И вот в одно такое раннее утро, открыв глаза, Беата увидела рядом с кроватью сидящего на табурете отца.

– Ну что, соня, досмотрела свой сон? – взлохмачивая могучей пятерней волосы на голове дочери, поинтересовался мистер Эклунд.

– Ага-а-а, – морщась от розоватого света за окошком, протянула Беата.

– Ну, тогда поднимайся скорее. Нас сегодня ожидает нечто грандиозное.

– И что же это будет?

– Нам предстоит путешествие.

– Какое путешествие? – зевая спросонья, пробормотала Беата. – Помнится, вчера вечером ты мне ничего такого не обещал.

– Хотел сделать тебе сюрприз.

– И куда же мы отправимся?

– Всему своё время.

Беата всегда безгранично доверяла отцу и, надо признать, он никогда её не разочаровывал, давая обещание. Если уж мистер Эклунд сказал, что его дочь ожидает нечто удивительное и захватывающее, значит, так оно и было. Лёгкое платьице, сандалии на босую ногу, быстрый завтрак – и вот уже Беата готова спешить навстречу неизведанным маршрутам и невероятным приключениям. Они вышли вдвоём из дому и бодро зашагали по отсыревшей мостовой меж сонных домов в направлении триумфальной арки лесорубов на главном въезде в город. В руках отца был увесистый деревянный ящичек со столярным инструментом.

– Куда мы идём? – нетерпеливо спрашивала Беата. Её так и распирало изнутри от любопытства.

– Всему своё время. Наберись терпения. Ты же, в конце концов, моя дочь. А в моём ремесле терпение это первое, чему следует научиться. Сама посуди, ведь если я открою тебе тайну раньше времени, какой же в том интерес?

– Но она же всё равно откроется, только чуточку позже. Зачем же ждать?

– Пойми, исчезнет волшебство, волнительный момент ожидания, когда ты можешь себе позволить пофантазировать, помечтать. И возможно даже, ты догадаешься сама. А это намного приятнее, чем просто услышать разгадку от кого-то. Сделай зарубку на своём курносике: всякая тайна рано или поздно становится явью, но у каждой тайны есть свой час. Ты же помогаешь маме выпекать наш любимый домашний хворост. Что будет, если ты достанешь его из печи раньше времени? Разве он будет таким же вкусным, румяным и хрустящим, каким обычно получается?

– Я уже однажды поспешила и достала хворост из печи раньше, чем было нужно. Он был тягучим и липким. Бе-е! – растопырив пальцы, поморщилась Беата.

– Вот видишь! Так же и с тайной. Доставать её из печи нужно только тогда, когда она дозреет.

–И когда же она дозреет? – снова закапризничала Беата.

–Ты сама это поймёшь, – ответил отец, улыбаясь.

Так незаметно, за разговорами, они миновали пыльный разъезд, а затем пересекли и знаменитую арку, за которой простиралась необозримая равнина. Примерно в миле от границы Валенсбурга возвышались над горизонтом грозные башни замка Каймангрот, к которому вела просёлочная, изгибистая дорога. По ней-то и направились отец с дочерью.

– Дозрела! Дозрела! – вдруг выкрикнула Беата. – Я знаю, куда мы идём!

– Ну и куда же? – пряча на губах улыбку, поинтересовался отец.

– В замок! Мы ведь идём в замок?

– Ну ты же мечтала там побывать.

– Да! Только тогда я ещё совсем маленькой была.

– А теперь?

– А теперь хочу ещё больше! Интересно, там, внутри, очень красиво?

– А вот это уже другая тайна! – подогревая разыгравшийся азарт дочери, произнёс мистер Эклунд.

– М-м-м! – рассерженно насупив брови, прорычала Беата. – Опять-ять!

– Тогда прибавим ходу. Догоняй!

И едва докончив фразу, отец вдруг свернул с дороги и побежал по влажному полю, сбивая башмаками с осоки капельки утренней росы. Беата бросилась следом догонять отца, захлебываясь набегу от безудержного, восторженного смеха. Но как она ни старалась, как ни звала, надеясь на то, что Ларси – так иногда ласково называла супруга миссис Эклунд – обернётся, широкоплечая фигура отца продолжала стремительно отдаляться. И в какой-то момент Беата потеряла его из виду. Мистер Эклунд вдруг исчез, вот так, посреди поля, где и спрятаться-то было негде. Она растерянно застыла на месте, не понимая, куда это мог подеваться большой и взрослый папа на абсолютно ровном месте. От внезапно нахлынувшей тревоги сердечко Беаты уже было готово выпрыгнуть из груди, и с её губ само по себе сорвалось громкое: «Па-па-а!» Она бросилась вслед за собственным криком, заплетаясь ножками в цепких травах и стеблях диких цветов, но не успела пробежать и двадцати ярдов, как из плотных зарослей донника ей навстречу протянулись две руки и крепко ухватили за тонкую талию. От такой неожиданности Беата испуганно вскрикнула.

– Попалась! – прогудел нарочито грозный отцовский бас. – Кто ты? Большекрылая бабочка или неугомонный кузнечик-попрыгун? Тебя пленил король степных ветров, горькой полыни, мышей-полёвок и кротов-землероев. Согласна ли ты жить в моём королевстве?

– Хм! – обидчиво хмыкнула Беата. – Нет… Не согласна.

– Вот тебе раз! – удивился отец. – Это ещё почему?

– Потому… Потому что ты меня напугал, – в её больших, прозрачных глазах задрожали слезинки.

Отец привлёк дочку к себе и пригладил ладонью растрёпанные волосы на её головке.

– Я тебя никогда не потеряю, – шепнул он тихонько ей на ухо. – Я всегда буду где-то рядом…

Узкая дверца, встроенная в двустворчатые дубовые ворота скрипнула, и в оконце просунулась рябая физиономия охранника. Сперва он ощупал недоверчивыми глазками мастера с инструментальным ящичком, а после переместил их на Беату.

– Плотник что ли? – буркнула угрюмая физиономия.

– Угадали, – ответил мистер Эклунд. – А это моя дочь.

– Доброе утро, господин охранник, – вежливо поздоровалась Беата.

– Надо же… господин! – ухмыльнулся тот, удивлённый таким почтительным отношением к собственной персоне, и снова спрятал свою щербатую ряшку за смотровое оконце.

Лязгнул железный затвор, и входная дверь отворилась.

– Прошу, юная принцесса, – пропуская дочку вперёд, сказал мистер Эклунд. – Ваши придворные заждались вас.

И Беата, перешагнув через невысокий порожек, очутилась во внутреннем дворе старинного замка. Каймангрот, внешне всегда казавшийся мрачным и неприступным, изнутри выглядел совершенно иначе. Его просторный двор представлял собой прекрасный, цветущий сад, в дебрях которого звонко журчал фонтан. К нему вела широкая аллея, посыпанная красной гранитной крошкой. Фонтан являл собой настоящее произведение искусства. Он был выполнен в виде каменной чаши с волнистым краем. В центре этой чаши красовалась скульптура слонёнка, который по-цирковому привстал на двух задних, полусогнутых ногах и, изогнув зигзагом свой трубчатый хобот, выпускал из него прозрачные, искрящиеся струйки воды. Охранник указал рукой направление, где мастеру следовало разыскать горничную по имени Агата. Проходя мимо фонтана, Беата уловила своей тонкой кожей прохладу, исходившую от струящейся воды. Напротив этой удивительной инсталляции в тени коренастого дуба стояла красивая резная скамейка. Раскидистые ветви векового старожила стелили по земле продолговатые тени, укрывая от полуденного зноя аккуратно постриженные газоны и цветочные клумбы вокруг скамьи. Вдоль аллей, вымощенных по краям белым камнем, на деревянных конструкциях громоздились кашпо, в которых благоухали лобелии и вербены. Беата хорошо знала эти цветы. Они выглядывали своими пестрыми венчиками из глиняных горшков с египетским орнаментам, наслаждаясь ярким летним солнцем. Можно сказать, Беата выросла в цветочной оранжерее, ежедневно помогая матушке ухаживать за этими прекрасными дарами декоративной флоры. Их цветник был небольшой и потому вмещал не так много растений, как хотелось бы. Оказавшись в дивном саду, Беата даже слегка растерялась от такого разнообразия и разноцветья, окружавшего её со всех сторон.

– Кто же следит за всем этим хозяйством? – спросила она сама себя.

– Наверняка, здесь трудится не один садовник, – предположил Ларс Эклунд, зачарованный, как и его дочь, красотой цветущего палисадника.

Стены замка с внутренней стороны от основания и до самого верха были сплошь увиты плющом. Широкая аллея уводила вглубь сада, где росли аккуратно постриженные, конусообразные кипарисы. Вдоль переплетающихся между собой тропинок были расставлены каменные статуи, изображавшие юношей с обнажённым торсом, музицирующих на флейтах, мандолинах и прочих инструментах, и дам в белоснежных одеяниях, перебирающих струны арфы. Венчала эту композицию муза Эрато – богиня поэтического вдохновения для пылких влюблённых. Наконец, впереди показался фасад жилого здания – обители четы Ллойдов. Это был высокий каменный дом в два этажа с двухскатной крышей. К парадному входу примыкала летняя терраса, увитая виноградной лозой. Из-под её тенистого навеса свисали наливные гроздья сочной, спелой ягоды. Откуда-то доносился задорный птичий щебет. У Беаты от такого обилия красок, ароматов и звуков даже слегка закружилась голова. Разглядывая стройные фигуры каменных изваяний, она не заметила, как отстала от отца, который уже разговаривал в дверях с каким-то худощавым человеком. «Наверное, это управляющий, – подумала она, – уж больно сердито посмотрел на меня. Нет, точно не хозяин. Мама рассказывала, что хозяева замка люди добрые. А этот больше похож на ворчуна и скрягу».

– Прошу следовать за мной, – сухо проговорил важный господин.

– Ступай вперёд. – Отец слегка подтолкнул дочку ладонью в спину.

– Девочка останется снаружи, – выдал вдруг «ворчун», преградив ей путь.

– Простите, господин Готлиб, это моя дочь Беата, – обратился к управляющему Ларс Эклунд. – Уверяю вас, она не причинит никакого беспокойства, напротив, она старательная помощница и…

– Возможно, – перебил Готлиб, – но посторонним входить в дом строго запрещено хозяйкой. Так что девочка останется здесь.

Беата, глотая обиду, тихонько спросила отца:

– А как же я? Куда же я пойду? Так нечестно.

Отец присел на корточки и заглянул в глаза дочери.

– Эй, посмотри-ка на меня, – шепнул он ей ласково. – Обещаю тебе, как только я увижу хозяйку, обязательно закину за тебя словечко. Уверен, она позволит тебе войти. Ты пока подожди меня на той скамейке возле фонтана. Только никуда не уходи. Обещаю, что скоро вернусь за тобой. Идёт?

Беата в ответ доверчиво качнула головой, но чувство вопиющей несправедливости всё ещё не отпускало, и она обидчиво прикусила нижнюю губу. Отец вошёл в дом вслед за строгим управляющим, по-свойски подмигнув дочери перед тем, как прикрыть за собой дверь, после чего она осталась одна. Пытаясь унять в себе колючку-обиду, Беата, шаркая сандалиями по аллее, медленно побрела назад на шум фонтана. Дойдя, она взгромоздилась на высокую скамейку и стала терпеливо дожидаться возвращения отца. Хорошее настроение куда-то улетучилось. Время шло. Журчание серебристой воды в фонтане, тихий шелест листвы старого дуба, сладкоголосое чириканье, доносившееся из гущи зелёного сада, стали понемногу навевать сладкую дрёму. Беата, прислонившись к подлокотнику и подперев щеку кулачком, прикрыла глаза. Спустя мгновение подкравшийся на цыпочках сон подхватил своими призрачными ладонями маленькую девочку и закружил, словно пёрышко на ветру, в ярком калейдоскопе впечатлений и событий, сокрытых в глубоком тайнике её памяти. Лёгкий ветерок теребил светлые волосы на голове Беаты и щекотал кончик её носа спадающим вниз локоном. Но каким бы крепким ни был сон, непостижимое, караулящее чувство бдительно указывает нам на присутствие рядом постороннего человека или же на его пристальный взгляд со стороны. Сквозь обволакивающий туман дремотного забытья Беата ощутила лёгкое прикосновение чьей-то руки к своим волосам и это заставило её пробудиться. Рядом сидела незнакомая статная дама и внимательно рассматривала прикорнувшую соседку. Беату это смутило и она, подогнув ноги под скамейку, застенчиво прикрыла ладонями коленки.

– Прости, – обратилась к ней дама, – я не хотела потревожить твой сон. Как тебя зовут? -Меня зовут Беата, – робко проговорила она в ответ.

– Как же ты оказалась здесь?

– Я жду своего папу. Он сейчас чинит лестницу в этом доме.

– Тогда почему ты не вместе с ним?

– Меня не впустил господин в очках.

– Та-ак! – в голосе незнакомки послышалось негодование. – И что же сказал этот… господин в очках.

– Он сказал, что хозяйка распорядилась не впускать посторонних в дом.

– Это возмутительно! – вскипела вдруг дама, и её лицо мгновенно вспыхнуло алым пожаром. – Ох, уж этот несносный Вильгельм! Его старательность порой просто убийственна. Оставить ребёнка под палящим солнцем! Каким же олухом надо быть? Пойдём скорее в дом, милая. Там свежо и прохладно. К тому же твоё лицо уже слегка обгорело и тебе необходимо приложить охлаждающий компресс из мяты. Ох, уж эти мужчины! – сокрушаясь в гневе, повторилась она. – Ни капли сострадания! Знаешь, детка, один благочестивый монах как-то сказал: «Желаю женщинам побольше разума, а мужчинам – побольше сердца». Ну, если с первым ещё можно поспорить, то со вторым нельзя не согласиться.

Она ухватила Беату за руку и повела её в дом. Бодро прошагав под сенью живого навеса, пара очутилась перед двустворчатыми дверями с красивой узорной ручкой в виде дракона с изогнутым хвостом. Дама сама отворила тяжёлую створу и провела гостью в просторный холл. Беата сразу же ощутила приятную прохладу внутри. Она задрала голову кверху и застыла в изумлении: высокие потолки были расписаны фресками с изображением райского сада, по которому прогуливались птицы с золотым оперением. В центре висела огромная люстра, наверное, в сотню свечей. Очевидно, когда её зажигали, огни освещали фрески, и позолота оперения райских птиц начинала отливать ослепительно-ярким блеском. Полы украшал надраенный до сверкающей чистоты, гладкий паркет, устланный ворсистым персидским ковром. Дневной свет проникал через оконные витражи, расцвеченные мозаичным орнаментом. Сквозь приоткрытую створку бокового окна в холл прорывались утренние солнечные зайчики, которые резвились на многочисленных портретах, развешенных по стенам. На второй этаж уводила широкая, двухмаршевая лестница с массивными перилами, выкрашенная в кофейный цвет. На самом её верху, между резными балясинами Беата разглядела полусогнутую фигуру отца.

– Наш управляющий призвал мастера починить лестницу, – объяснила дама. – В последнее время её ступени стали невыносимо скрипеть. Похоже, твой отец знает своё дело.

– Да, он лучший столяр и плотник во всём городе, – не без гордости ответила Беата.

– Знаешь, мой отец тоже обожал мастерить мебель своими руками, хотя людям благородного сословия претит заниматься чёрной работой. Он никогда не считал это постыдным и очень гордился своими поделками. К сожалению, я сумела сохранить только одну вещицу, сделанную им когда-то специально для меня. В ту пору я была такой же, как и ты… Давай же поскорее поднимемся к твоему отцу и узнаем, как спорится его работа.

Возле верхних ступеней, разобранных до основания, сидел плотник Ларс Эклунд и что-то с озадаченным видом замерял. Вокруг был беспорядочно разложен инструмент, а это означало, что работа кипела вовсю. Беата помнила, что в такие минуты привлечь папино внимание было непросто.

– На то, как работает твой отец, можно любоваться бесконечно, – улыбаясь, сказала дама и тут же окликнула плотника, – простите, что отвлекаем вас.

Ларс Эклунд обернулся и, утерев вспотевший лоб, отложил в сторону складную линейку.

– Доброе утро, миссис… – запнулся он, приветствуя даму.

– Меня зовут Глория Ллойд. Я хозяйка этой лестницы.

– А я её лекарь, мастер Ларс Эклунд.

– И к тому же совмещаете обязанности отца этой девочки? – с ироничным укором осведомилась хозяйка.

– Совершенно верно, миссис Ллойд.

– Ну и как продвигаются дела по починке нашей «музыкальной» лестницы? Как скоро вы её настроите?

– Думаю, через пару часов, будет готова. «Старушка» серьёзно захворала. Нужно перебрать основание.

– Этот «клавесин» из двенадцати клавиш требует тщательной настройки.

– Вам не стоит беспокоиться. Всё будет в порядке.

– Я вас не тороплю, напротив… У вас времени столько, сколько понадобится. А насчёт дочки не переживайте. Я позабочусь о том, чтобы она не скучала. Как раз сейчас мы с Беатрис намереваемся выпить чаю. Тем более, что стрелки часов приближаются к полудню.

Беата спросила дозволения у герцогини подняться к отцу, и та с предостережением отпустила её руку.

– Ты не обиделась на меня? – вполголоса спросил Ларс Эклунд, пытливо заглядывая в глаза дочери. – Просто в доме никого не оказалось и попросить было не у кого. Кроме того, строгий господин в очках первое время не отходил от меня ни на шаг и внимательно следил за моей работой. Наверное, ему всё же надоело слушать стук моего молотка, и он испарился.

– Ты не любишь, когда у тебя стоят над душой, – напомнила отцу Беата.

Он прижал дочку к себе и шепнул ей на ушко:

– По-моему, хозяйка этого дома очень гостеприимная. Погуляй с ней немного. Уверен, здесь есть, на что посмотреть.

Беата обрадованно качнула головой и сбежала вниз по ступенькам к ожидавший её миссис Ллойд.

– Ну что, ты готова отправиться со мной в увлекательную экскурсию по замку Каймангрот? – спросила герцогиня.

Беата в ответ согласно кивнула.

– Превосходно. Тогда не будем нарушать установленный в доме порядок и для начала проследуем в столовую.

Миновав холл, они прошли длинным, узким коридором в трапезную. Оказавшись внутри этого просторного помещения, Беата первым делом обратила внимание на огромный обеденный стол, накрытый цветастой скатертью. Он занимал большую часть от общей площади столовой и был уставлен хрустальными вазочками с ягодным джемом, пирожными и фруктами. В центре красовался забавный чайный сервиз в полевых ромашках. Чопорный слуга в длиннополой ливрее усадил Беату на мягкий стул. Затем аккуратно разлил душистый чай по чашкам и по просьбе герцогини незаметно удалился. Столько сладостей на одном столе Беата не видела даже в заведении Макбет Досон. Радушная хозяйка, видя растерянность своей гостьи, пододвинула к ней вазочку с бурым земляничным джемом и серебряный поднос с кремовыми пирожными. Затем открыла железную коробочку и вывалила из неё на узорную салфетку горсть шоколадных конфет.

– А я люблю вот так, – молвила она и целиком закинула конфету в рот.

Беата, видя, что герцогиня не озабочена соблюдением нудного столового этикета и в своём обществе позволяет вести себя непринуждённо, по-домашнему, почувствовала некоторую раскованность и потянулась за пирожным со взбитыми сливками. Оно оказалось с ароматом ванили и незаметно растаяло во рту, оставив на языке сладкое послевкусие. Мало-помалу между двумя собеседницами завязался увлекательный и взаимоприятный разговор.

– Тебе понравились цветы в моём саду? – поинтересовалась у гостьи герцогиня.

– Да, они чудесны, – ответила Беата. – Я тоже помогаю маме выращивать цветы в оранжерее.

– У вас своя цветочная оранжерея?! Должно быть, ты хорошо в этом разбираешься. И какие же цветы ты любишь больше всех остальных?

– Мне нравятся гортензии.

– О, я их просто обожаю.

– У вас столько цветов, многие из них я даже никогда не видела.

– Да, у меня большая коллекция. Я заказывала семена из разных стран. Ты когда-нибудь слышала о баррингтонии или, скажем, ярко-красном мидлемисте? – Беата в отрицание мотнула головой. – Мидлемист мне привезли из далекого Китая, и я тебе обязательно его покажу, а вот баррингтонии растут на дереве и раскрываются только по ночам. Вообще, знаешь, я могу разговаривать о цветах бесконечно. Я и мужа изрядно утомила этой своей неистовой страстью…

Неизвестно, сколько бы ещё подружки щебетали на излюбленную цветочную тему, распивая душистый бордовый чай и позвякивая серебряными ложечками по тонкому фарфору пузатых чашек, если бы хозяйке не пришла в голову неожиданная идея.

– Я хочу показать тебе одну комнату, – перевела вдруг разговор она и резко поднялась из-за стола.

Это произошло так внезапно, что Беата даже забыла снять нагрудную салфетку, когда спрыгивала со своего стула. Они покинули трапезную и снова направились по коридору.

– Пусть тебе это не кажется странным, – сказала герцогиня.

– Что именно? – спросила маленькая гостья.

– У меня часто случаются такие перемены настроения. Особенно, если на улице дурная погода. Есть в этом доме место, которое может показаться тебе куда более привлекательным, чем хозяйские покои, набитые пуховыми перинами и подушками, читальня с её пыльными книжными полками и кабинеты с закопченными каминами и старинными канделябрами. А вот здесь находится бальная зала, – миссис Ллойд указала на двустворчатые двери с витражами. – Тут обычно собираются гости во время приёмов. И в этой комнате, кстати, находится мой клавесин. Ты когда-нибудь слышала, как звучит этот музыкальный инструмент?

– Как ваша лестница? – пошутила Беата.

Герцогиня звонко рассмеялась.

– Сходство определенно есть! Но всё зависит от того, кто на нём играет…

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они остановились перед закрытой дверью. Хозяйка достала из потайного кармашка ключ, вставила его в замочную скважину и, провернув два раза, лёгким движением толкнула от себя дверь.

– Ну же, не робей, – пригласила герцогиня Беату и та шагнула вперёд.

Очутившись внутри широкой, светлой комнаты, она будто приросла к тому месту, где стояла. Восторг и трепет охватили её душу. Комната, походившая на игровую, была сплошь заставлена куклами. Кого здесь только не было: маленькие девочки в нарядных платьицах с пышными бантами в волосах, благородные дамы в роскошных туалетах и разнообразных головных уборах, грозные воительницы в образе древних амазонок, метавшие стрелы и копья то ли в дикого зверя, то ли в жестокого поработителя, прекрасные феи с прозрачными крыльями за спиной и волшебной палочкой в руках. Принцесса с огненно-рыжими волосами в окружении дворцовых фрейлин указующим перстом властно повелевала исполнить распоряжение. А рядом, неуклюже свесив ноги, развалился на троне юный принц, но ему почему-то никто не прислуживал. Игрушки были повсюду: на полу, невысоком столике, подоконнике и даже детской кроватке. Посреди всего этого тряпичного хозяйства выделялась летняя золочённая карета с открытым верхом, где в величественной позе восседала сама королева. Позади, на запятках, примостились двое пажей в камзолах из красного бархата. Сопровождал королевский экипаж караул из нескольких всадников. Королева наблюдала за тем, как двое отважных рыцарей, закованных в латы, сошлись в смертельной схватке. А рядом раскинулся самый настоящий цирковой балаган под полосатым навесом. На его арене в забавной позе застыл лохматый клоун в пёстром, лоскутном костюме и колпаке с бубенцами. На перекладинах повисли отважные эквилибристы, а мохнатый пёс в чёрном ошейнике, задрав мордаху под купол, наблюдал за их трюками. Но, пожалуй, самым завораживающим зрелищем всего этого игрушечного королевства был роскошный замок, вырезанный и склеенный из дерева, с башнями и шпилями, обнесённый высокими стенами с крепкими воротами. Он был окрашен в тёмно-серый цвет – цвет камня, для придания ему большего сходства с настоящим. Мастер, что искусно изготовил макет старинного замка, похоже, взял за основу архитектуру Каймангрота – слишком много деталей совпадало. Впрочем, все замки той эпохи чем-то походили друг на друга. Беата будто бы очутилась в сказочном, волшебном мире.

– Нравится? – спросила герцогиня.

– Да-а… очень, – с придыханием ответила она.

– Это и есть тот самый подарок моего отца на День рождения. Мне тогда исполнилось всего десять лет.

Заметив робость Беаты, миссис Ллойд решила ей помочь.

– Ну что ж, настал момент познакомиться с обитателями этой комнаты. А вы что застыли, словно истуканы? – обращаясь к куклам, с надуманной сердитостью сказала она. – Итак, с кого же мы начнём? Дабы не отступать от установленных в благородном обществе правил, для начала предъявим тебя королеве. Ваше величество, позвольте представить вам мою гостью. – Сказав это, герцогиня изобразила изящный поклон. – Её зовут Беата Эклунд. Она приехала к нам издалека.

Беата всё ещё пребывала в замешательстве, не понимая, как ей реагировать на эту шутливую сценку.

– А впрочем, ты можешь выбрать себе любую из этих кукол, – неожиданно предложила хозяйка. – Пусть это будет мой подарок в знак нашей дружбы. Какая тебе больше приглянулась?

От волнения у Беаты в груди затрепыхалось сердечко. «Выбрать…» – легко сказать. Проще было переехать сюда и остаться навсегда в этой невероятной сказке. Вот было бы здорово! Самой сочинять сюжеты, придумывать своим героям имена, наряжать их и причесывать, устраивать балы, знакомить друг с другом… Словом, каждый день пробуждать к жизни целый мир, вновь и вновь погружаться в очередную увлекательную историю. Герцогиня, заметив смятение на лице Беаты, поняла, что слегка переусердствовала в своём желании порадовать это очаровательное дитя.

– Знаешь, о чём я подумала? – сказала она. – Пусть вся эта комната будет полностью в твоём распоряжении. Я попрошу разрешения у твоих родителей навестить меня ещё раз. И если они дадут своё согласие, ты сможешь играть здесь целый день.

– Простите, – застенчиво проговорила Беата, – но, наверное, это невозможно?

– Почему же? – спросила герцогиня.

– А кто спит на этой кровати?

– Никто, – тихо проговорила хозяйка, переведя свой взгляд на окно, задёрнутое полупрозрачным тюлем. – Когда-то мы с супругом мечтали о ребёнке и мне непременно хотелось дочку. Мы долго ждали этого благословенного дня и тщательно готовились к нему. Я часто представляла себе, как она будет гулять по цветущему саду, играть в этой комнате в куклы, любоваться с балкона на дивные просторы долины Гринхиллс. Всё это, – герцогиня обвела рукой комнату, – было приготовлено для неё. Но так уж сложилась судьба… Долгожданного события не случилось. Небо осталось безмолвным к моим молитвам. Я даже решила раздать все игрушки детям прислуги, но потом поняла, что сильно привязалась к этой комнате, а, точнее сказать, к своим мечтам. Знаешь, может, это звучит смешно из уст взрослой женщины, но находясь здесь, среди этих сказочных фей и отважных рыцарей, я как будто возвращаюсь назад, в те далекие дни, когда была такой же девочкой, как и ты. Тогда грусть исчезает, а вместо неё появляется надежда… Ты ведь любишь сказки? – герцогиня снова повернулась к Беатрис.

– Раньше мама мне часто рассказывала их перед сном.

– А что же теперь?

– Теперь я сама засыпаю. Если бы у меня были младшая сестрёнка или братик, я бы обязательно рассказывала им сказки на ночь.

– И много ты их знаешь?

– Кое-что я уже забыла, но одну помню очень хорошо.

– Интересно. И о чём же она?

– Про наш заколдованный лес Дедвуд, куда никто не ходит за хворостом и никогда не собирает там грибы и ягоды. Рассказывают, будто там на болотах, в бывшей хижине лесника поселилась злая ведьма. Она заколдовала этот лес и если кто в нём заплутает, то уже ни за что не сможет выбраться. А ещё бывает так, что под видом нищей старушки она бродит по нашему городу и высматривает, кого погубить.

– А не страшно тебе слушать такие сказки на ночь? Я бы после такого вряд ли смогла заснуть.

– Вообще-то мне рассказал об этом мой друг Николас. Он любит поболтать, и я не очень-то ему верю. Мой папа говорил, что когда-то в этом лесу пропадали люди, но только потому, что там много болот и крутых оврагов, а все тропы давно заросли, поэтому так легко заблудиться.

– Я тоже слышала эти истории. Я ведь нездешняя. Мой муж привёз меня сюда издалека. Бывает, что я очень скучаю по родным местам. Этот сад во дворе мне напоминает о них. У нас тоже было очень красиво. Извилистая река с берегами, поросшими дикой травой. Густой лес, холмы… просторные луга, на которых паслись рогатые коровы и кудрявые барашки. У нас была небольшая конюшня. А ты когда-нибудь расчёсывала лошадиную гриву?

– Да. У нас есть лошадь. Её зовут Адель. Она уже немолодая, но грива у неё все ещё густая…

Жара понемногу начинала спадать. Тень от южной башни медленно заползала в окно несостоявшейся детской. Неразлучная парочка снова спустилась в сад и отправилась кататься на качелях. Затем Глория и Беата прохлаждались в беседке, увитой плющом, где седой слуга угощал их лимонадом из запотевшего графина. За беспечной болтовнёй время летело незаметно. Хозяйка замка и её маленькая гостья любовались золотистыми брызгами фонтана, когда во дворе появился Ларс Эклунд.

– Ну вот, кажется, наша прогулка подошла к концу, – завидев плотника, произнесла гостеприимная миссис Ллойд.

Вид у мастера был уставший, но при этом весьма удовлетворённый, какой бывает у всякого человека после благополучно оконченной работы.

– Вижу, тебе не пришлось скучать без меня, – сказал отец, положив свою сильную руку на плечо дочери.

– Нет, мы не скучали, – ответила за неё хозяйка. – Мы с Беатой обошли весь замок вдоль и поперёк. Могу лишь предположить, что я слегка утомила её своими бесконечными расспросами.

– Благодарю вас, что позаботились о моей дочери, – обратился Ларс Эклунд к герцогине. – Признаюсь, я не ожидал, что работа затянется надолго. Слишком старая постройка. Лестница ещё послужит, но примите совет опытного плотника: вашему супругу стоило бы похлопотать об её замене.

– А я благодарю вас и не только за работу, – ответила миссис Ллойд. – И я обязательно передам супругу ваши рекомендации.

– Однако же, пора и честь знать, – сказал отец дочери. – Не будем докучать гостеприимным хозяевам этого дома своим затянувшимся визитом.

– Что вы! – поспешила возразить герцогиня, – Беата мне нисколько не докучала. Напротив, избавила меня от одиночества. Ведь супруг мой в отъезде и вернётся нескоро. А я, признаться, не люблю подолгу оставаться одна. – Герцогиня опустила глаза и крепко сжала пальцы в замок. Похоже, она решала что-то важное для себя. – Я собираюсь просить вас об одном одолжении, мистер Эклунд, – заметно волнуясь, выговорила она. – Беата рассказала мне, что ваш дом находится недалеко от Каймангрота. Не сочтите моё предложение за какую-нибудь безумную прихоть одичавшей от скуки бездельницы, просто мне хотелось бы знать… – она выдержала недолгую паузу. – Как вы отнесётесь к тому, чтобы ваша дочь иногда навещала меня? Теперь уже мистер Эклунд растерялся от внезапного предложения герцогини. Он нелепо переминался с ноги на ногу, не зная, что ответить на эту странную просьбу.

– Знаете, мне ведь действительно нечем занять себя, пока муж в отъезде, – пояснила герцогиня, – а тут такая взаимовыгодная возможность для нас обеих провести время с удовольствием и даже с пользой. Я бы могла преподавать Беатрис уроки музыки и танцев, обучать её грамоте.

– Что ж, я не против, – смущаясь, произнёс Ларс Эклунд. – Вам бы не в тягость.

– Что вы-что вы! – воскликнула радостно герцогиня. – Этим вы меня только обяжете. Теперь я буду нести ответственность за образование девочки и с меня весь спрос, если вдруг не справлюсь. Вы, наверное, слышали, что мы с супругом пытались открыть в городе школу, но, оказалось, родители неохотно отпускают своих детей на занятия, объясняя это тем, что им нужны помощники для работы в поле или на ферме. В итоге нам пришлось отказаться от этой затеи.

– Беата тоже помогает матери в оранжерее, – сказал мистер Эклунд. – Поэтому последнее слово будет за ней.

– О, не волнуйтесь об этом. Вы, должно быть, обратили внимание на мой скромный палисадник. Думаю, ваша супруга смогла бы пополнить свой цветник за счёт моей коллекции. И мой садовник любезно окажет ей такую услугу.

– Что скажешь, Беатрис? – отец посмотрел на дочь. – Ты хотела бы навещать миссис Ллойд?

Беата, светясь от счастья, одобрительно закивала головой.

– Вот и славно! – хлопнула в ладоши не менее счастливая герцогиня. – Я пришлю свой экипаж за девочкой, а потом, после занятий, он отвезет её обратно. И не возражайте. Вы и так делаете мне одолжение.

На том они простились. Глория ещё раз поблагодарила мастера за работу и взяла «честное слово» с Беаты, что та непременно навестит её не позднее завтрашнего дня.

На следующий день, в два часа пополудни, к дому Эклундов подкатил роскошный экипаж. Оказалось, что он весь был заставлен цветочными горшками. Садовник, сопровождавший экипаж, ещё не старый мужчина с подстриженными бакенбардами и сверкающей, облысевшей макушкой с важностью епископа в час торжественной мессы доставил до оранжереи весь ценный груз. Затем осведомился у оторопевшей Софии Эклунд, готова ли её дочь совершить поездку в замок Каймангрот по личному приглашению герцогини Ллойд. Получив положительный ответ, он застыл в многозначительной позе в ожидании гостьи. Нарядившись в своё единственное выходное платьице, которое когда-то на вырост пошила дочери миссис Эклунд, Беата шустро запрыгнула в экипаж и, помахав ей рукой, спряталась за откинутым верхом. Матушка, не привыкшая к тому, чтобы дочь куда-то надолго отлучалась без родительского пригляда, всплакнула вслед удаляющейся повозке, в душе упрекая себя за непростительное легкомыслие. «Кто знает, что творится в этих стенах, – тревожилась в раздумьях она. – Недаром замок пользуется дурной славой ещё с незапамятных времён. Построен был на деньги душегуба. И после его смерти никому там счастье не улыбалось».

С тех самых пор Беата стала частой гостьей в доме Ллойдов. Миссис Ллойд – так герцогиня просила свою ученицу обращаться к ней – после занятий часто приглашала её на прогулки по тенистому саду, где рассказывала об особенностях ухаживания за теми или иными экзотическими растениями, об их своенравных причудах. Оказалось, что миссис Ллойд превосходно танцует. Беату поразили её грациозные движения, и она захотела во что бы-то ни стало научиться так же блестяще вальсировать. Видя, как у девочки горят глаза, чуткая наставница решила преподать ей несколько уроков. Аккомпаниатором был известный городской музыкант по имени Теодор Гримс. Под волшебные звуки его скрипки Беата освоила первые в своей жизни танцевальные приёмы. Опытная и внимательная Глория обучала её не сбиваться с ритма и вести счёт во время танца. Как-то герцогиня решила похвастаться и встать на пальцы ног, чем вызвала неописуемый восторг своей подопечной. Беата с такой пылкой страстью отдалась новому увлечению, что, даже играя в детской комнате, показывала своим кукольным зрителям, как правильно делать реверансы, выпады и изящно выписывать вензеля ножками. После уроков танца они садились в коляску и ехали кататься. Каждый раз добродушная госпожа разрешала Беатрис брать с собой в попутчики какую-нибудь куклу. За короткий срок взрослую даму из благородного сословия и маленькую девочку-простолюдинку с городской окраины крепко связали тёплые отношения. Герцогиня прониклась искренней, сердечной симпатией к этой бесхитростной и доверчивой детской душе.

И в это же самое время, пока щедрая хозяйка, ничего не подозревая, беспечно прогуливалась в компании своей кроткой воспитанницы, за беззаботной и счастливой парой тайно присматривали внимательные глаза управляющего Вильгельма Готлиба.

Тут автор снова вынужден прервать повествование и поведать читателю историю о том, как, собственно, этот господин оказался в замке Каймангрот. А случилось это лет семь или восемь тому назад, глубокой осенью, когда уже первые морозцы на закате стали покрывать тонкой ледяной коркой городские лужицы. Однажды ночью в дождливую, ненастную погоду в ворота замка постучали. Дремлющий охранник принял стук за барабанную дробь дождя и, завернувшись плотнее в рогожу, снова погрузился в безмятежный сон. Во второй раз постучали громче. Охранник с трудом разлепил глаза, протяжно зевнул и, красноречиво поминая прародителя зла, поплёлся к воротам. Приоткрыв узкий лючок смотровой щели, он злобно бросил сквозь неё:

– Кого ещё черти принесли в такую погоду?

В кромешной темноте с другой стороны невозможно было разобрать что-либо. Бдительный страж поднёс фонарь ближе к оконцу и заметил, что снаружи маячит чья-то голова, покрытая намокшим капюшоном.

– Простите, что побеспокоили вас в такой поздний час! – послышался мужской голос. – Великодушно просим доложить хозяевам о нашем визите.

– О ком это ещё я должен доложить хозяевам?! – ёрничая, проворчал охранник. – Хозяева давно спят и вряд ли обрадуются такому визиту. Так что, если у вас что-то важное, приходите завтра, но не раньше полудня. Они всё равно раньше не примут. А теперь ступайте восвояси. И нечего зря тарабанить. Всё одно не открою.

Спровадив ночных скитальцев, хамоватый охранник захлопнул смотровую щель и побрёл обратно в свою сторожевую будку, бурча под нос привычную недовольщину:

– Ходят и ходят… чего ходят? Ни днём-ни ночью от них спокою нет…

Не дойдя до будки пары-тройки шагов, он снова услышал настойчивый, продолжительный стук. Взбешённый таким упрямством, охранник вернулся к воротам и, откинув лючок на привязи, гневно напустился на непрошеного гостя:

– Я вот сейчас кому-то постучу по темени. – При этом он поднёс свой увесистый кулак к оконцу и погрозил настырному нахалу.

– Доложите хозяевам немедленно! – раздался снаружи срывающийся голос. Теперь он звучал требовательно и даже угрожающи. – Завтра ваш хозяин узнает о моём визите, и я вам гарантирую серьёзные неприятности. Так что поторопитесь, любезный! Охранник слегка опешил от такого наката. «Может и впрямь какая важная птица, – пугливо спохватился он, – как бы не сглупить».

– Кто вы и зачем пожаловали? – спрятав кулак и вместо него подставив к щели изрытую червоточинами физиономию, спросил отмякшим голоском струхнувший охранник.

– Доложите хозяевам: граф Вильгельм Готлиб и его супруга, графиня Сабина Готлиб. Охранник понял, что напрасно так легкомысленно надерзил знатным особам и, виновато пробубнив: «Так бы сразу и сказали», – поспешил с докладом в дом. В узком окне второго этажа зажёгся тусклый свет. Вскоре лязгнул тяжёлый металлический засов и ворота со скрипом стали расползаться в стороны. Во двор въехал крытый экипаж. Кучером оказался тот самый господин, что назвался графом. «Как-то странно для человека с таким положением править заместо кучера?!» – немало удивился стражник. Граф открыл дверцу кареты и подал руку супруге. Женщина накинула капюшон на голову и осторожно сошла со ступеньки на вымощенную камнем дорожку. Из глубины двора к ним поспешала горничная Агата.

– Прошу следовать за мной, – запыхавшись, сказала она и повела ночных визитёров в дом, где в своём рабочем кабинете их уже ожидал хозяин замка, герцог Кристофер Ллойд.

Закутанный в тёплый домашний халат, он расположился в кресле за широким столом и чинил перо. Горничная помогла господам раздеться и, приняв их промокшие плащи, незаметно удалилась. Кабинет был хорошо освещён, и Ллойд смог внимательно рассмотреть незнакомцев. Мужчина был лет сорока пяти, сухощавого телосложения, с гладковыбритым подбородком. Поседевшие волосы на верхушке его головы сильно поредели и были зачёсаны набок, а на затылке спускались прямо, покрывая шею и стоячий ворот тёмно-серого сюртука, который хотя и был поношен, но всё же соответствовал моде и определённому положению в обществе. Его супруга – женщина возрастом чуть моложе, такого же худосочного сложения, с длинными руками, восковым лицом и тёмными волосами, собранными наверху в клубок. Лицо её имело красивые, тонкие черты, но из-за мёртвенно-бледного оттенка кожи казалось неживым. Мужчина вонзил свой острый взгляд в хозяина кабинета, словно пытаясь проникнуть в самую сердцевину его естества.

– Позвольте представиться, – заговорил он первым. – Граф Вильгельм Готлиб и моя супруга, графиня Сабина Готлиб.

– Кристофер Ллойд, – отрекомендовался герцог. – Я владелец замка Каймангрот. Прошу вас, присаживайтесь.

– Великодушно просим простить нас за доставленное вам беспокойство, – усевшись на стул, продолжил граф, – но отчаянное положение, в котором оказались я и моя супруга, вынудило нас пойти на этот шаг. Видите ли, наш путь лежал от земель Анкагора в Валею, где проживают мои родственники. Мы надеялись на милость короля Арнульфа и хотели просить места при дворе его величества.

– Что за нужда заставила вас отправиться в столь дальние края? – поинтересовался герцог Ллойд.

– Природная стихия. Пожар, который погубил наше поместье. Дело в том, что несколько лет назад я приобрёл крупные владения на юге, вложив в них все свои средства. Мы с супругой занимались коневодством, выращивали ячмень и просо. Большой дом, подсобное хозяйство, гумна, сенохранилища, три деревянные конюшни и в каждой по двадцать элитных, породистых скакунов – всё это окружали необозримые поля и пастбища. Дела наши медленно, но верно продвигались в гору, и мы не смели просить у судьбы большего. Но пришла беда, откуда не ждали, и всё наше состояние в одночасье обратилось в пепел. В то лето стояла нестерпимая, затяжная жара. Даже русло протекавшей неподалёку реки, куда мы сгоняли стадо на водопой, пересохло. Дождей не было около двух месяцев, и трава на пастбищах под палящим солнцем быстро превратилась в сухую солому. Необходимо было принять решительные меры по спасению нашей фермы. Я и четверо моих верных слуг отправились с обозом в соседнее селенье, чтобы пополнить запасы пресной воды. Супруга же моя осталась дома приглядывать за лошадьми. Заправив бочки водой, мы выдвинулись на ферму, но обратный путь обозу отрезал сильный, ураганный ветер, который сперва принёс с собой запах гари, а следом и пламя. Горели мои пастбища. Ветер раздувал пожарище всё сильнее. Огонь надвигался сплошной полыхающей стеной и стремительно приближался к повозкам. Лошади в упряжке, учуяв дым, испуганно пятились назад, не желая двигаться дальше. Тогда мы свернули с дороги, чтобы укрыться в сосновом бору. Там и переждали пожар. Всю ночь, не переставая, полыхали луга, заволакивая едким дымом округу. Ветер принёс с собой погибель, он же принёс и спасение. Ближе к утру небо затянули грозовые тучи и грянул проливной ливень. Пожар вскоре утих, дым развеялся и взору открылось жуткое зрелище: доколе было видно глазу простиралась выжженная земля, сплошь покрытая пеплом… – граф выдержал трагическую паузу и продолжил своё вдохновенное повествование. – Когда мы вернулись на ферму, то обнаружили на её месте только тлеющие головни. Невозможно объяснить словами, что я испытал в ту минуту, ведь вокруг не было ни души. По счастью, моя супруга Сабина уцелела, и спасение это я определяю для себя не иначе, как чудо. Мне удалось её отыскать у русла пересохшей реки. Она все ещё не отошла от пережитого потрясения. Из прислуги никто не пострадал, а вот наших породистых скакунов огонь не пощадил.

В эту минуту графиня в приступе болезненного недомогания прикрыла ладонью свой бледно-восковой лоб и с тихим стоном обмякла в кресле, обронив на пол кружевной платок.

– Снова обморок! – воскликнул граф, подскочив к супруге. – Уже второй за сегодня. Герцог тут же подорвался с кресла и заспешил к даме, впавшей в беспамятство. Обхватив запястье супруги, Готлиб нащупал её слабый пульс и с облегчением выдохнул:

– Жива!

Ллойд достал из шкафчика небольшой деревянный сундучок с лекарствами и, откупорив миниатюрный пузырёк с нюхательной солью, поднёс его к застывшему лицу графини. Вдохнув резко пахнущую смесь, Сабина Готлиб мгновенно очнулась, после чего хозяин распорядился послать в город за лекарем, а также велел горничной приготовить покои для супружеской пары.

– Покорнейше благодарю вас за заботу, – еле слышно пролепетала графиня ослабевшим голосом. – Но, право же, не стоит беспокоить господина лекаря такими пустяками. Обмороки у меня случались и раньше. Полагаю, сказалась долгая дорога. Бессонница истощила мои телесные силы. Уверяю вас, несколько часов безмятежного сна вернут мне прежнее бодрое самочувствие и тогда, вероятно, мы снова сможем продолжить наш путь.

– Я, конечно, не лекарь, но мне представляется, что одним сном тут дело не обойдётся, – промолвил герцог. – Как бы то ни было, завтра наш городской лекарь осмотрит вас и вынесет свой окончательный вердикт: стоит ли вам отправляться в дорогу или же придётся задержаться на некоторое время, чтобы как следует восстановить свои силы. А сейчас, прошу вас, отдыхайте.

– Благодарю вас. Ваши доброта и щедрость не останутся без награды, – проговорил в ответ сухощавый граф и согнулся в почтительном поклоне.

На утро прибыл лекарь. Звали его Бернард Тёрнер. Это был седовласый, широколобый, коренастый господин с идеально выбритым лицом, на вид разменявший седьмой десяток лет. Платье сидело на нём неказисто, из штанов выпячивало небольшое круглое брюшко, на горбатой переносице торчали очки в треснувшей оправе, а на гладкой макушке топорщились хохолком несколько непослушных волосинок. И вообще, впечатление он производил человека неряшливого, не придающего особого значения своему внешнему виду. Судя по всему, лекарь торопился, собираясь в дорогу. В сопровождении хозяина дома он вошёл в покои графини, где уже находились её супруг и герцогиня. Лекарь сухо поздоровался и тут же распорядился принести кувшин с водой, медный таз и утиральники. Затем он раскрыл свой кожаный саквояж и принялся раскладывать на столе всякие медицинские инструменты. Прежде, чем приступить к дотошному расспросу, Тёрнер попросил всех удалиться. Спустя какое-то время он снова допустил к пациентке ожидающих за дверью.

– Ну что скажете, господин лекарь? – с озабоченным видом спросил его герцог.

Тот ответил, что не видит повода для беспокойства и вероятно на самочувствии пациентки сказались усталость и сильное эмоциональное потрясение.

– Когда же я смогу отправиться в дорогу? – молвила немощным голоском графиня.

– Переутомление стало причиной вашего обморока, – пояснил лекарь. – Здоровый сон и хорошее питание благотворно влияют на восстановление сил. А также прогулки на свежем воздухе придают бодрое расположение духа и счастливое умонастроение. Думаю, три-четыре дня пребывания в спокойной, домашней обстановке вернут вам доброе здравие, и вы сможете уверенно продолжить своё путешествие. Но никак не раньше.

– Нам, право, неловко обременять излишними заботами гостеприимных хозяев этого дома, – заговорил граф Готлиб. – Мы и без того доставили им столько хлопот. Герцогиня Ллойд резко прервала его:

– Не спорьте с лекарем. Вы мужчина и переносить все тяготы длительных переездов для вас, вероятно, не так утомительно, как для вашей супруги. Трястись по пыльным дорогам в душной коляске под палящим солнцем несколько суток – это серьёзное испытание для всякого человека, а уж для женщины тем более. Я настаиваю на том, чтобы вы задержались у нас и позволили миссис Готлиб набраться сил. Доверьтесь слову лекаря. Спорить с мнением господина Тёрнера – неумная и пустая затея.

Пациентку вдруг охватило странное беспокойство. Услыхав фамилию лекаря, графиня посмотрела на него так, будто увидала призрака, и тут же резко отвела глаза в сторону. По её бледному лицу прокатилась едва заметная судорога. Чуткая герцогиня, уловив внезапную перемену в самочувствии гостьи, поспешила её успокоить:

– О, нет! Не нужно так волноваться. Мудрые люди говорят: «Тише едешь–дальше будешь!» Как только восстановите силы, мы вас подзаправим провизией и – в добрый путь.

Графиня, ничего не ответив, откинулась головой на подушку и закрыла глаза. Опытный лекарь тоже подметил странность в поведении дамы с восковым лицом и, быстро собрав свой саквояж, вежливо откланялся. Выйдя за дверь, он оставил кое-какие рекомендации, касающиеся здоровья пациентки и направился к выходу. Хозяин дома проводил господина Тёрнера до самых ворот, несмотря на то, что дождь не переставал лить, как из ведра. Забравшись в коляску, лекарь произнёс загадочную фразу:

– Ab aqua silente cave (Берегись тихой воды).

– Простите, не понял вас, – обратился к нему Ллойд.

– Это я так… о своём, – добродушно улыбнувшись, ответил Тёрнер. – Если вдруг состояние вашей гостьи ухудшится, прошу немедля меня оповестить. Желаю здравствовать.

Прошло три дня. Глория несколько раз порывалась призвать лекаря для подтверждения полного выздоровления графини, но та наотрез отказывалась от встречи с ним. За время пребывания постояльцев в замке две женщины так и не смогли сблизиться. Сабина Готлиб держалась холодно, отстранённо и неохотно вступала в разговор, чего нельзя было сказать об её супруге. Все эти дни граф старался не отходить от хозяина дома ни на шаг. Вместе они обсуждали текущие дела и назревшие бытовые проблемы. Дотошный Вильгельм Готлиб проявлял немалую осведомленность и практичность в хозяйственных вопросах. Он подолгу засиживался в кабинете герцога, ознакамливаясь с бумагами, затем отправлялся вместе с ним на совместные прогулки по окрестностям Валенсбурга осматривать владения. Сам Готлиб объяснял такое рьяное участие в делах четы Ллойдов своим желанием отплатить хозяевам за оказанный приём. И до того ловко у него это выходило, что всего за три скоротечных дня опытному глазу удалось в полной мере изучить положение дел в замке Каймангрот, в которых, увы, обнаружилось немало беспорядка и безотчётности.

– Ознакомившись с состоянием ваших дел на текущий момент, я пришёл к выводу, что учёт доходов и расходов до сих пор вёлся крайне небрежно, – сухим официальным тоном докладывал Вильгельм Готлиб герцогу. – Арендная плата за пользование земельными наделами предельно низкая, возвраты по долговым распискам просрочены, проценты за невыполнение обязательств не начисляются. Более того, долги порой вовсе не возвращаются. Торговые соглашения заключены на невыгодных для вас условиях. Словом, все те, кто считает возможным залезть в ваш карман, делают это беспрепятственно и, я бы сказал, не без удовольствия. Простите за откровенность, но при таких обстоятельствах вас скоро пустят по миру.

– Дорогой друг, я давно догадывался, что дела мои продвигаются не лучшим образом, – печально проговорил Ллойд. – Но что поделаешь… Ведь всё то, что вы перечислили, требует решительных ответных мер. А многие из тех, кого вы упомянули, и без того сводят концы с концами. И ужесточение условий по отношению к этим людям, вероятно, приведёт к их окончательному разорению.

– А вы не допускаете, что кто-то просто использует вашу доверчивость ради собственной выгоды?

– Конечно же, допускаю. Мне и супруга не раз об этом говорила.

– Женщины часто бывают неправы, но иногда и к их совету стоит прислушаться. Острый и находчивый ум моей супруги нередко был мне подспорьем в затруднительных обстоятельствах. Не хочу показаться самонадеянным, но, полагаю, мне удастся кое-что сделать для вас, дабы пресечь вседозволенность пройдох и вымогателей.

– Мне было бы неловко возложить на ваши плечи такую ношу, хотя, признаюсь, содействие опытного человека в подобных делах не помешало бы.

– Пусть это будет моей скромной платой за ваше гостеприимство. Я не привык оставаться в долгу.

– Безмерно рад вашему решению, друг мой. Однако, как же ваше предприятие?

– Торопиться нам некуда. Теперь мы не связаны никакими обязательствами. После пожара все наши работники разбрелись кто куда. Не думаю, что придворные вельможи короля Арнульфа ожидают двух бездомных чужеземцев с распростёртыми объятиями.

– Ну что ж, в таком случае остаётся только оповестить дорогих жён о принятом нами решении. А то ведь знаете как: мужья предполагают, а жены …

– Думаю, с моей стороны затруднений не будет. Сабина Готлиб достаточно благоразумна, чтобы не перечить своему мужу в том, что касается практической стороны нашей семейной жизни. Её советы выслушиваю охотно, но вздорный протест категорически не приемлю.

– Превосходно. В этом мы с вами едины. Однако… – Ллойд слегка стушевался. – Как бы это объяснить… Ваше нынешнее положение для человека с графским титулом…

– Вы хотите сказать, не будет ли оно для меня унизительным? – уточнил Готлиб. – Я начисто лишён предрассудков. Если дело стоящее, я не гнушаюсь и чёрной работой. И потом, в нашей ситуации привередничать глупо. Просто объявите вашей прислуге, что в доме новый управляющий.

– Думаю, это будет правильно, – немного поразмышляв, согласился герцог. – Тем более, присмотреть тут есть за чем…

Так в замке Каймангрот появился новый блюститель порядка, бдительное и неусыпное око которого не упускало из виду даже самую незначительную мелочь, будь то просыпанная горстка пшеницы или неверно взвешенный мешок овса. Буквально на следующий день прислуга, работные люди, а также торговцы, что доставляли всевозможные товары в замок, злоупотреблявшие излишней доверчивостью хозяина, ощутили на себе новые правила, установленные дотошным распорядителем, и вскоре проворачивать делишки за спиной герцога было уже некому. Те, кого уличали в мошенничестве, немедленно изгонялись со двора. При этом Готлиб накладывал на них денежное взыскание под угрозой огласки и судебного разбирательства. Мало-помалу дела семейства Ллойд пошли на поправку. Наконец, скинув с себя ненавистное бремя меркантильных расчётов, взыскания долгов и сбора арендной платы за пользование земельными наделами, герцог мог позволить себе уделять больше времени своей герцогине, чему та, конечно же, была несказанно рада…

Но вернёмся, однако, в жаркий летний день на базарную площадь, где Беата вместе со своим другом Николасом, оберегая цветочные корзины от снующих тут и там покупателей, проталкиваются через торговые ряды к стойбищу, где на привязи покорно дожидались своих хозяев запряжённые в повозки лошади. Старую клячу тётки Зельды можно было легко узнать среди множества разномастных кобыл в упряжи. Это была гнедая старушка с нестриженой гривой и длинным, мохнатым хвостом. Внешне она почти ничем не выделялась среди таких же грузных соседок, отмахивающих хвостом назойливых мух и рыскающих ноздрями в пыли в надежде раздобыть там что-нибудь съестное. Но была у неё одна отличительная примета, которая сразу же бросалась в глаза – бурое пятно неправильной формы с правого боку, как будто кто-то небрежно плеснул на него краской. Поговаривали, что в своё время эта кобыла была стройной, грациозной красавицей, за которой не могли угнаться даже самые резвые скакуны. Но из-за такой вот нелепости на правом боку, что так колоритно выделялась посреди равномерного красно-рыжего окраса, коллекционеры игнорировали молодую кобылицу, и потому блестящая состязательная карьера обошла её стороной.

– А вот и старушка Гельда, – приветливо сказала Беата, доставая из кармашка передника сладкий ранет.

Угостив лошадь, она водрузила корзины на повозку. Затем протянула одно яблоко Николасу и предложила ему угостить труженицу Гельду. Николас, расставив свои корзины по телеге, наотмашь шлёпнул кобылу по мощному крупу и властно приказал:

– Вези нас в Каймангрот, старая кляча!

Гельда встрепенулась, брезгливо фыркнула и с размаху стеганула обидчика по лицу своим мохнатым хвостом. Видя обескураженную физиономию приятеля, Беата не смогла удержаться от смеха.

– Тьфу! – сплюнул Николас. – А старуха-то с характером!

– Зачем ты так с ней, Николас? Она ведь хорошая, – жалеючи поглаживая гриву лошади, сказала Беата, – и очень красивая. Посмотри, какие у неё длинные ресницы. Ты же отвезёшь нас в замок, милая? – ласково обратилась она к Гельде.

– Да уж, – проворчал Николас, вытирая ладонью лицо, – соблаговолите оказать нам эту неоценимую услугу!

– И где ты нахватался таких выражений? – поинтересовалась у приятеля Беата, усаживаясь в повозку.

– Слышала бы ты хоть раз, как разговаривает Питер с покупателями в присутствии своей тётушки. Он мне рассказывал, как миссис Досон мучила его этими словечками, пока не приучила любезничать с каждым. Слушай, а почему их зовут одинаково?

– Кого? – переспросила Беата.

– Хозяйку и кобылу.

– С чего ты взял. Хозяйку зовут Зельда, а кобылу Гельда.

– Зельда-Гельда… Что та целый день на базаре траву жуёт, что эта.

Взгромоздившись на телегу, Николас ухватился было за поводья, но Гельда наотрез отказалась слушаться. Она демонстративно игнорировала властные команды извозчика-грубияна.

– Смотри, какая упрямая! – возмутился Николас. – Такой же скверный характер, как и у всякой базарной торговки.

– Зря ты так, – укорила его Беата. – Её хозяйка совсем не такая. Тётка Зельда любит посплетничать, но характер у неё добрый и отзывчивый. Просто Гельда девочка и поэтому с ней надо ласково.

– Ха! Девочка! – усмехнулся Николас. – Скорее уж бабка старая!

Тут надо бы отметить, что Николас Флетчер ничем не отличался от сотен таких же городских мальчишек, претендующих на все щедрые привилегии детской поры, брызжущей здоровьем и жизнелюбием, и потому внушающей высокомерное презрение ко всякому старческому брюзжанию и занудному причитанию.

– Давай-ка, я попробую, – предложила Беата и потеснила приятеля в сторону. Она легонько коснулась поводьями натруженной спины Гельды и мягким голосом скомандовала:

– Н-но! Вперёд, милая!

Лошадь послушно подалась вперёд, натянув постромки, и телега, кряхтя всем своим дряхлым остовом, покатила по каменным мостовым на выезд из города. Оставив позади узкие и душные улицы Валенсбурга, друзья выбрались на простор долины Гринхиллс, где приблизительно в двух милях от кольцевой дороги маячила конусообразная крыша самой высокой северной башни Каймангрота, над которой трепетал нанизанный на высокий шпиль флажок с изображением фамильного герба Готлибов. Николас в своём развитом воображении представлял себе замок пиратским фортом на одиноком острове, а холмы долины – вздымающимися волнами океана, омывающими его каменные стены. Пока повозка тряслась по пыльной дороге, друзья коротали время беспечной болтовней:

– Ты уже бывала в замке, – первым заговорил Николас. – Там и в самом деле так… по-девчачьи?

– Что значит, по-девчачьи? – переспросила Беата.

– Ну там… цветочки-лепесточки…

– Это было давно, но я помню до сих пор тот цветущий сад. Столько цветов и все разные!

– Не понимаю… – с серьёзной задумчивостью произнёс Николас.

– Чего ты не понимаешь? – полюбопытствовала Беата.

– Как можно было превратить настоящую боевую крепость в цветочную оранжерею. Если б я был хозяином Каймангрота, я бы в каждой бойнице установил пушку. Отец рассказывал, что во время сражения из одной такой бомбарды можно было запросто уложить десяток воинов на расстоянии 500 ярдов! А в стенах замка их 8 штук. Видно, тот, кто его построил, чего-то сильно опасался. Может быть, разбойников, которые покушались на его несметные богатства.

– Не знаю. Внутри он не казался таким грозным. Напротив, там всё было мило и …

– Мило?! Да, если хочешь знать, этот замок когда-то называли «Склепом», потому что в его подземелье была самая настоящая темница, куда сажали непокорных рабов – тех, кто отказывался подчиняться злому хозяину. Старики рассказывали, что он во время приёма знатных гостей заставлял своих слуг вымазываться белилами, забираться на камни и изображать статуи. Так они и стояли целый день в застывших позах на жаре, пока гости не улягутся спать. А на утро оп