Жить бесплатное чтение

Глава 1

Конечно же, это недоразумение. Этого не может быть! Почему это случилось именно со мной? Почему сейчас? У меня столько планов… Новогодние праздники, море… Черт! Все обязательно прояснится, и меня отпустят… Черт! Черт!!! Не может быть!

Сейчас, наверное, Маша звонит Иванычу. Он поможет. Он объяснит им, что я тут ни при чем, что они ошиблись. Нет, он прикажет им меня отпустить, и они отпустят. Кто посмеет перечить Иванычу? Он меня давно знает. Он хорошо меня знает. Он ценит мою преданность. Я его никогда не подводил и не подведу. Ему это хорошо известно. Наверняка! Он не оставит меня здесь.

Это чудовищно! Чудовищно несправедливо!

Они вытащили меня прямо из постели. Из моей теплой постели. Перепугали Машу. Затоптали всю квартиру грязными ботинками. Козлы вонючие! Ничего не объяснили! Не дали позвонить адвокату. Ухмылялись. Все время ухмылялись. Высокомерно так, гаденько. И торопили: «Давай, давай! Побыстрее! Оперативнее надо! Шевелите ластами, уважаемый! У нас еще два обыска!» Уроды, блин! Какие же они уроды!

А этот мерзкий обыск… Как будто меня голого разглядывают и ощупывают. Чужие люди трогают наши вещи, бесцеремонно их двигают, перекладывают, лезут в шкафы и тумбы, роются в бумагах. И все время что-то ехидно комментируют, как будто меня вовсе не существует, а они листают мой фотоальбом. Подчеркнуто пренебрежительное обращение… Унизительное отношение…

Я законопослушный гражданин, преданный своей стране! Я топ-менеджер государственной корпорации! Что они себе позволяют? Они не имеют права! Они ответят! Им придется ответить! Каждому, кто оказался причастным к моему задержанию.

О чем они говорили? Кажется, они сказали, что я задержан по подозрению в подготовке свержения действующей власти… или участии в какой-то преступной организации, имеющей такие цели… Какой еще организации? Что за чушь?! У меня не укладывается в голове… Это конец! Мне нечем дышать… Совсем мало воздуха…

– Эй, кто-нибудь! Мне плохо! Дайте воды!

В кабинет вошел человек в форменной одежде.

– Че орешь? Хорош прикидываться, мы здесь и не такое видали.

– Воды дайте!

– Не положено.

– В смысле?! Позовите начальника, ну или того, кто тут у вас принимает решения!

– Ага, щас.

В кабинет заглянул еще один сотрудник.

– Слышь, Вань, начальника ему подавай! Ты тут такой не один. Всему свое время.

– Вы, вероятно, не до конца понимаете, с кем имеете дело. Я вам советую доложить обо мне…

– А я вам советую, – вновь прибывший сотрудник вплотную подошел к Саше, обдав его несвежим дыханием изо рта, – успокоиться и вспомнить все, что будет иметь значение для изобличения преступной группы. Чистосердечное признание снижает срок наказания. – Он широко улыбнулся. – Будешь бузить – посадим в камеру. Да, Петь?

– Так точно, Вань.

– Вот уроды… Вы пожалеете. Вы очень скоро пожалеете!

Саша проследил за взглядом стоящего рядом с ним сотрудника и понял, что в кабинете установлена видеокамера. Тогда он развернулся к ней лицом и громко произнес:

– Вы все горько пожалеете! Иваныч разнесет вашу контору в пух и прах! Мы приглашены на награждение к Главе Государства как лучшие спортсмены года в международном рейтинге. Давайте-давайте, шевелитесь там! Проверяйте, сопоставляйте! Вы тут явно облажались, ребята…

Саша хотел еще что-то сказать, но услышал треск и, почувствовав резкую жгучую боль, потерял сознание. От удара электрошокером Сашино тело обмякло. Его тут же проворно подхватили сотрудники и опустили на пол.

В кладовке среди множества картонных коробок и пластиковых коробов, небрежно расставленных по стеллажам и полу, папок с документами, сваленных в кучу в углу, роликовых коньков, теннисных ракеток и другого, обычно имеющегося у каждой семьи, домашнего хлама, Маша отыскала свою старую дорожную сумку, с которой она ездила в путешествия. В ней был мобильный телефон устаревшей модели с разбитым стеклом. «Вот ведь, так и не починила», – она мысленно упрекнула себя.

Машин телефон изъяли во время обыска. На все ее возражения и просьбы сообщили, что вернут его после осмотра, если не найдут информацию, имеющую отношение к расследованию. Перед выходом Саша успел ей шепнуть, что в ванной он оставил номера телефонов Иваныча и Полковника. Маша подключила старый телефон к зарядке. Переписала на листочек цифры, нарисованные зубной пастой в нише за зеркалом, и набрала номер Иваныча.

Абонент был недоступен.

Маша набрала Полковнику. После продолжительных гудков трубка оживилась, послышался хриплый заспанный голос:

– Алло…

– Полковник, это Маша. Простите, что разбудила, но…

– Маша? Какая Маша?

– Супруга Саши. Простите, что звоню вам, но тут у нас… случилось… Я не знаю, что делать, и Саша просил с вами связаться.

– Гм, гм… Маша, успокойтесь. Давайте по порядку. Вы откуда звоните? Что это за номер?

– Я дома, но с другого телефона. К нам домой приехали люди из СТОЗА. Сашу арестовали и куда-то увезли. Они сказали, что он виновен в преступлении против общественной безопасности, против действующей власти. Какая-то там преступная организация… У нас весь дом перевернули вверх дном, забрали деньги и…

– Девушка, вы, видимо, ошиблись номером. Я не понимаю, о чем вы говорите. Извините, я кладу трубку.

Связь прервалась. Маша сидела на кровати, уставившись на вываленную из шкафа кучу одежды. Взгляд ее зацепился за старый носок с изображением мишени, разноцветные круги которой сходились в черную точку в центре.

Саша его никак найти не мог. А тут вот – прямо в яблочко…

Маша зажмурилась.

«Что же делать? Что делать? Иваныч недоступен, Полковник отморозился… Кому звонить? Отцу? Да, можно позвонить отцу. А надо? Я не знаю, что надо делать… Я могу наделать глупостей, – стучало в голове. – Мне нужна помощь, мне нужен совет…»

Она встала, прошла на кухню. Повсюду были следы беспорядка. Вернулась в спальню.

Антон, точно! Я могу позвонить Антону. Он наверняка что-нибудь придумает! Его новый номер я, кажется, записывала на полароидном снимке с дня рождения подруги. Мы тогда случайно встретились, договорились созвониться. А я ему так и не перезвонила… Где это фото?

Маша начала судорожно копаться в ящике стола, где хранила всякие мелочи.

Вот оно! И номер есть. Супер!

Схватив телефон, она стала звонить.

– Алло…

– Эээ… Антон?

– Да, слушаю.

– Тош, это Маша! Привет! Мне нужна твоя помощь, можем встретиться?

– Встретиться?

– Да, сейчас. То есть как можно быстрее.

– Ну-у-у, да, – голос в трубке звучал неуверенно. – У тебя что-то случилось?

– Да. Но я не хочу по телефону… А ты в Городе?

– Нет, но я смогу быть в Городе через полчаса. Говори адрес…

– Нет, давай лучше в парке, на нашем месте. Приезжай, пожалуйста, побыстрее.

Маша быстро скинула с себя домашний костюм, расчесала волосы, посмотрелась в зеркало.

«Помятая», – мелькнула мысль, и ей на смену вихрем влетела следующая: «Нет времени, пусть так».

Она натянула на себя серый свитер и джинсы. Вызвала такси, и уже в прихожей ее догнала тревога: «Что же теперь будет? Как же наша поездка? Бунгало на берегу океана? И спа? Ужас какой-то! Нереальный кошмар!»

Дверь захлопнулась. Ожидая лифт, Маша подумала: «Какая я сука…», и ее охватил страх. «А вдруг Антон не приедет? После всего, что я натворила, он не должен приезжать! С чего это я решила, что могу рассчитывать на него? Я не имею права просить его о помощи. Какая я все-таки… Как мерзко…»

Двери лифта окрылись. Зайдя в кабину и нажав кнопку, Маша натянуто улыбнулась крошечной камере в верхнем правом углу: «Пусть думают, что у меня все хорошо, просто не выспалась».

У подъезда уже ждала машина. Маша оглянулась по сторонам, заметила двух типов, всем своим видом кричащих об их принадлежности к СТОЗА.

«Вот уроды! Не спится им!» – пронеслось в голове.

Она села в такси и назвала адрес. Водитель начал медленно выруливать между припаркованных, засыпанных снегом автомобилей. Маша видела, как один из дежуривших у подъезда мужчин начал разговаривать по телефону.

Ага, надо доложить и инструкции получить. Молодцы, ребята! Вы отлично справляетесь с поставленными задачами! Механизмы бесчувственные! Болваны! Нет, болванчики! Болванчики-одуванчики!

Маша зло смотрела в окно, проезжая мимо типов из СТОЗА.

Наша служба нас бережет! Не спит, не ест, служит для укрепления правопорядка, защиты жизни и здоровья каждого члена общества! Жаль только, что лозунги эти как были лозунгами, заученными на многочасовых занятиях по строевой подготовке, так лозунгами и остались. Эти слова просто вывеска, ширма, под которой объединились люди, не имеющие ни собственного мнения, ни целеполагания, отличного от установленного уставом Службы. У них нет права иметь чувства, если эти чувства мешают работе. Дисциплина и подчинение! Жесткая субординация! Приказы не обсуждать, а выполнять! Но это тоже штампы. До тех пор, пока сотрудникам не начали делать прививки, ни обучение, ни тренировки, ни натаскивание и муштра не могли лишить их человеческой сущности: чувствовать любовь или ненависть, радость или грусть, сострадать или осуждать, быть свободными в своих мыслях, желать лучшего для себя и близких. В СТОЗА, если верить СМИ, работают только те, кому была сделана инъекция по блокировке чувств; а в Службе правопорядка – прививки пока не обязательны.

Правопорядок и безопасность – приоритетные ценности Государства во благо всех и каждого. Да уж. А меня, как отдельного члена такого оцифрованного государства, эти ценности, если честно, очень пугают. Мне становится страшно, когда я представляю себе жизнь в безопасности, но среди людей без чувств и без собственных желаний.

Интересно, а существует ли возможность обратной инъекции по разблокированию чувств? Я об этом ничего никогда не слышала. Надо бы поинтересоваться…

Блин, о чем это я? Какое мне дело до охранников режима? Арестовали Сашу, и мой мир разваливается на части. Это конец всему, а ведь у меня столько планов, столько желаний…

Мимо проплывала кованая ограда парка с завитками, орлами и стрелами, которая при всем величии присутствовавшей в ней символики, казалась очень легкой. Утро еще только собиралось наступить, робко вливая в темноту жиденький раствор света. Серая дымка во влажном воздухе мешала взгляду, тормозила его. Маша не могла разглядеть деталей, все казалось размазанным и унылым. Прямо под стать ситуации: никаких перспектив.

Такси остановилось у главного входа в парк. Других машин рядом не было. И людей тоже. Только ровный ряд фонарей, бессмысленно изливающих в пустоту электрический холодный свет.

«Странно устроено, – подумала Маша, – никогда не задумывалась, зачем до самого утра горят фонари, если их светом никто не пользуется?»

– Выходить будете? – обернувшись, спросил водитель.

– Да-да, простите… А можно мне воспользоваться вашим телефоном? Мне нужно сделать один звонок, я заплачу.

– Пятьдесят монет дополнительно. И недолго.

Водитель протянул Маше старенький, потертый аппарат.

– Да, конечно, спасибо.

Маша набрала номер Антона. Он тут же отозвался:

– Да, алло.

– Тош, это я. Ты далеко?

– Нет, подъезжаю. Но на улице промозгло, может, в кафе?

– Давай решим при встрече. Я в такси у входа со стороны трамвайных путей.

– Хорошо. Минут двадцать еще.

Маша вернула водителю телефон.

– С вас 650 монет по счетчику и 50, как договаривались, за звонок.

Она достала наличные деньги и протянула тысячную купюру:

– Сдачи не надо, спасибо. Я еще немного посижу.

Через какое-то время салон машины осветил свет фар. В подъехавшем стареньком «круизере» опустилось стекло со стороны пассажирского сиденья, и Маша разглядела лицо Антона. Она выскочила из такси и села к нему в автомобиль. «Круизер» тронулся и медленно поехал вдоль ограды парка.

– Привет.

– Тошка, привет! – Маша потянулась к щеке Антона и чуть коснулась ее губами. – Ты неумытый и небритый. Впрочем, я тоже не при параде. Но я очень рада, что ты приехал. Я сомневалась, захочешь ли?

Она внимательно вглядывалась в лицо Антона, пытаясь считать хоть какие-нибудь эмоции. Антон, как всегда, был собран и сдержан. Бросив на Машу пару быстрых взглядов, про себя он отметил ее помятость и суетливость. Вслух Антон спросил:

– Куда едем?

– В общем-то, без разницы. Лучше оставить машину и пойти погулять, – ответила Маша и, уловив недоумение Антона, добавила: – Я тебе все объясню.

– Ну, ок. Если так, то давай здесь ее и бросим. В парк мы не попадем, там закрыто, но можно по бульвару пройтись.

– Я не против. Только без телефонов.

Антон остановил машину на бульваре напротив запорошенного снегом памятника и, убрав телефоны в бардачок, направился вдоль улицы. Маша тут же взяла его под руку и решительно повела к увешанным иллюминацией деревьям, глядя на которые возвращались детские воспоминания о новогодних праздниках, волшебстве и чудесах. Здесь, несмотря на столь раннее время, были какие-то шумные, шебутные люди, производившие впечатление публики, изрядно уставшей от веселья.

Антон был выше Маши на голову, широкоплечий, подтянутый. Одет во все черное: толстовка, джинсы, бейсболка, ботинки. Распахнутый пуховик при ходьбе позвякивал замками молний. Он шагал уверенно и размашисто, что совсем не походило на прогулку.

Маша, едва поспевая за Антоном, начала быстро и отрывисто говорить:

– Тош, я очень виновата перед тобой. Я знаю, что не имею права рассчитывать на твою помощь. Но мне не к кому больше обратиться. Я очень боюсь. И я в замешательстве.

Она заглянула в лицо Антону и тихо произнесла:

– Прости меня, если сможешь.

– Давай не будем ворошить прошлое. Я готов тебе помочь, если это в моих силах. Выкладывай, что случилось.

Маша пересказала события ареста ее супруга. Упомянула, что звонила Полковнику, и тот сделал вид, что не понимает, о чем идет речь.

– Я могу обратиться к отцу, он мне точно не откажет. Но я не уверена, правильно ли впутывать его в эту историю. Сейчас все так сложно и непонятно. Не знаешь, чего ждать и с какой стороны прилетит. У меня такое ощущение, что все в чем-то виноваты. У нас на работе прямо из офиса забрали сотрудницу бухгалтерии. По ней поступила информация о неблагонадежности. Увели в наручниках. Никто, включая ее саму, не знает, от кого пришли эти сведения и в чем конкретно ее неблагонадежность выражается. Начальница запретила обсуждать данный инцидент, чтобы не сеять панику и самим не попасть под подозрение. Сказала, что все обязательно прояснится и, если человек не виноват, его отпустят. Но прошло уже больше двух недель, а на работе сотрудница так и не появилась…

– Маш, вспомни, что конкретно говорили сотрудники СТОЗА, пока были у вас в квартире? Может быть, что-то конкретное искали?

– По делу говорили мало. В основном о том, что Саша участвовал в подготовке какой-то операции по свержению действующей власти, что их преступная группа раскрыта. Все арестованы и дают показания. Спрашивали про деньги, какой-то бункер и оружие. Бред в общем. У Саши есть зарегистрированное оружие, все оформлено официально. А еще он играет в пейнтбол. Это тоже не запрещено! Даже международные чемпионаты проводятся! Какой заговор?! Какое свержение власти?! Забрали обе его винтовки, экипировку спортивную, грамоты за участие в соревнованиях, фотки какие-то, что-то из документов, как я поняла, на оплату оборудования, счета из гостиниц, телефоны мобильные и ноутбуки. Из сейфа деньги забрали – около трех миллионов монет… Мы собирались уезжать на новогодние праздники, – Маша едва сдерживала слезы. – Что же теперь будет, Антон?

– Тебе оставили копию протокола обыска? Какие-то контакты отдела, который занимается делом?

– Нет, ничего. Когда я вышла из дома, то у подъезда увидела двух типов. Мне показалось, что они из СТОЗА.

– Почему ты так решила? Они были в форме?

– Нет, но у них у всех одинаково туповатые, ничего не выражающие лица.

– Ладно, допустим, – Антон оглянулся по сторонам и, никого не заметив, предложил: – Пойдем в арку, там кафе. Капюшон накинь, чтоб лицо не засветить.

Они свернули с бульвара под плохо освещенную арку, ведущую во внутренний дворик, дошли до висящей на цепях вывески и, открыв низенькую тяжелую дверь, оказались в тепле и полумраке.

Небольшое помещение на пять столиков с барной стойкой в углу было абсолютно пустым. Тихо играла легкая музыка. Персонала тоже не было.

Антон прошел к угловому столику и начал снимать пуховик.

– Эй, есть кто живой? – его голос отозвался глухо в другом углу помещения.

За барной стойкой возник молодой человек, который неохотно произнес:

– Доброе утро. У нас кухня работает с девяти. Сейчас могу предложить только напитки.

– Нам два кофе, пожалуйста, – заказал Антон и, обращаясь к Маше, спросил: – Ты сказала, он играл в пейнтбол, а что это за клуб, знаешь?

– Да, «Витязь».

– А кто там руководитель? Других членов клуба знаешь?

– Да. Президент клуба – Иваныч. Он какой-то спортивный чиновник. Крутой дядька. Ему я первому позвонила, но он вне зоны доступа. А вообще я многих ребят знаю, и жен их. Я часто бывала с ними на соревнованиях… У меня есть номера телефонов некоторых. То есть они были в моем телефоне, но его у меня тоже изъяли. Саша близко общался со многими в команде. Это такое братство, понимаешь? Но я никогда не слышала от них никаких крамольных мыслей. Обычные разговоры про жизнь, про спорт, про работу. Я, конечно, не сильно разбираюсь в политике, но мне казалось, что эти «витязи» всячески поддерживают существующие порядки. Когда взрослые играют в командные игры с оружием в руках, они априори готовы подчиняться. Они команда: что хорошо всем – хорошо одному, а где одному не справиться – команда вытащит. И при этом каждый знает, что если для победы нужно пожертвовать именно им, то он покорно примет такую участь. Всегда считала, что игры в войнушку – это сублимация. Они просто не могут что-то получить в обычной повседневной жизни, поэтому идут на полигон и там реализовываются, выплескивая напряжение, побеждают кого-то, доказывая самим себе свою состоятельность…

– А чего не получал твой муж? – перебил Антон, глянув исподлобья на Машу.

– Ну… – она замялась.

– Ладно. Можешь не отвечать. Извини.

– Не стоит. Я думаю, это все из-за его работы. Чтобы тебя заметили и выделили, ты должен долго и много прогибаться, переступая через себя. Потом, когда ты принят в «топы», ты должен постоянно быть начеку, чтоб тебя не заменили на еще более гибкого и удобного. А пейнтбол – это по-честному: побеждает сильнейший. Что в этом может быть криминального?

– Скорее всего, ничего, если только они под прикрытием своих тренировок не вынашивали планы свержения действующей власти, не готовили акций устрашения населения или не собирались ограбить банк, – улыбнувшись, тихо сказал Антон.

– Зачем ты так? – резко спросила Маша. – Если ты злишься на меня – скажи, я пойму. Вот только ерничать не надо!

Антон еще раз извинился. В действительности он не очень понимал, чем может помочь Маше. Старые связи и контакты в Службе правопорядка он не поддерживал. К СТОЗА никакого отношения не имел и иметь категорически не хотел.

Он размышлял. Если Машиного мужа закрыли, значит, были основания. С учетом сегодняшних реалий арестовать по доносу просто, никаких сложностей у СТОЗА, как правило, не возникает. Самое интересное, что Антон не знал ни одного случая, который закончился бы освобождением задержанного. Возможно, такие истории бывали, но они не предавались огласке, чтобы не навредить безупречному авторитету СТОЗА как организации исключительно компетентной.

– Ты говорила, что могла бы позвонить отцу. А чем он может помочь? – спросил Антон после недолгой паузы.

– Может быть, ты забыл, но мой отец имеет связи с высокопоставленными чиновниками из первого эшелона власти. Он, наверное, мог бы кого-то о чем-то попросить за Сашу.

– Как мило, – усмехнулся Антон. – Машунь, вспомни, в какое время мы живем. Любой, оказывающий содействие лицу, подозреваемому в совершении преступления против государственной безопасности, сам в нем виноват. Ты сейчас уже совершаешь преступление: ставишь под сомнение обоснованность действий тех людей, которые призваны охранять наш покой и сон, чему они отдаются без остатка, со всей преданностью и даже некоторым фанатизмом во имя всеобщего блага.

– Ты что, боишься? – Маша с недоумением посмотрела на Антона.

– Я? Нет. Мне, в общем-то, нечего терять, кроме моей свободы. А как это – терять свободу, мне известно. Малоприятно, но жить можно. В нынешних условиях жизни – свобода не бог весть какая ценность. Я в данном случае говорю о тебе и тех людях, которым ты доверишь свои сомнения…

Маша перебила Антона:

– Я не хочу слушать это бла-бла-бла. Мне этого и так вполне хватает из телевизора. Я не знаю, что делать. Мне нужен совет, помощь… Я думаю, что отец, используя свои знакомства и не подставляя себя, может, по крайней мере, что-нибудь выяснить. А ты сам не мог бы связаться с Полковником?

Антон, видимо, мог бы, но совсем не хотел этого делать. Он колебался. В голове всплыло суровое лицо Полковника, его густые брови, которые были объектом шуток всего отдела, разрезанный глубокими морщинами лоб, темные глаза-сверла. В их последнюю встречу – перед задержанием Антона сотрудниками собственной безопасности – Полковник своим зычным голосом говорил ему соответствующие моменту фразы. Антон, слушая их, не верил в искренность ни одного слова. Он ощущал, что, произнося их, Полковник делает свою работу, ту, которую Антон как раз больше делать не хотел, за что и поплатился. Антон чувствовал, что по-человечески Полковник его не осуждал, и именно это Антону в тот момент показалось действительно важным. Антон принял решение:

– Хорошо, я встречусь с ним. А ты постарайся пока больше никого в эту ситуацию не вовлекать. Свяжись со мной, если что-то произойдет. Я тебе позвоню, как только будет информация.

Антон попросил счет и достал портмоне.

– Спасибо, Тош. А можно я задам тебе личный вопрос? Он до сих пор не дает мне покоя.

Антон кивнул:

– Задавай.

– Почему ты отказался тогда себя защищать? Почему прогнал моего адвоката?

– А зачем? Я не видел в этом никакого смысла…

– Как не видел? Ты же не был виноват в том, в чем тебя обвинили.

– Ну, это как посмотреть. Конкретно в том, в чем обвинили, – точно не был, но я делал много другого, за что вполне мог быть наказан. Просто система устроена так, что своих нарушений она не замечает, а свои интересы защищает до конца. И все сотрудники, зная об этом, в какой-то момент перестают обращать внимание на формальные запреты или ограничения, руководствуются только ведомственными неписанными правилами. Именно эти правила – и есть непререкаемый закон. Нарушать его нельзя, потому что тогда тебя сдадут. Система сдаст. Собственно, поэтому и наказание воспринималось мной как совершенно справедливое последствие не совсем праведных поступков, а иногда даже совсем незаконных действий, которые я совершал, будучи на службе.

Он помолчал и продолжил:

– И потом, как я мог защищать себя? Моя защита могла строиться только на разоблачении внутреннего устройства системы. Начав говорить, я мог навредить своим же ребятам, поставить их под удар. Мне этого делать не хотелось. Да и кому я мог рассказать всю правду? Суду, прокурору? Они и без меня в курсе. У них точно такая же система – только под другой вывеской. Если ты помнишь, процесс был закрытым, поскольку затрагивались вопросы негласной оперативно-розыскной работы. В таких условиях моя правда, не имеющая никакого практического смысла, могла помочь только в одном: не дожить до приговора. А признание вины гарантировало сохранение жизни и искупление грехов, совершенных мной вольно или невольно для обеспечения существовавшей на тот момент системы правопорядка.

– Ты говоришь: «существовавшей тогда». Мне кажется, в системе ничего не поменялось…

– Ну не скажи. – Антон покачал головой. – Если раньше стражи порядка, заточенные пресекать, раскрывать и расследовать, делали свое дело безыдейно, без души, воспринимая работу только как работу и получая за это не очень достойную зарплату, то сейчас под прикрытием Концепции безопасности и в условиях нагнетания всеобщего страха у правоохранителей появился идейный смысл. Их призвание – спасти мир и человечество от терроризма, экстремизма, бандитизма и прочих «вредизмов». На их плечах – безопасность населения. В их руках – щит, которым они укрывают от зла всех беспомощных и беззащитных. В их головах – убежденность в том, что только они способны обеспечить людям нормальную жизнь, избавить их от потенциальных угроз и передать в руки правосудия тех негодяев, которые посмеют пролезть сквозь искусно расставленные заградительные кордоны. Их служба высоко ценится и хорошо оплачивается. Я думаю, блокировка чувств освобождает их не только от озлобленности и страха, что неизбежно присутствует в работе правоохранителей, но и от угрызений совести, оставляя холодным рассудок, – они мыслят только черно-белыми категориями. Ты – злодей, если есть основания тебя таковым считать. Если оснований нет, тебя для них вообще не существует. Все измеряется статистическим цифрами, за которыми не видно человека. Предотвращение глобальных угроз и общественная безопасность – вот что имеет значение. По крайней мере, мне именно так представляется сегодняшнее положение вещей. Еще будут вопросы? – улыбнулся Антон.

Маша покачала головой:

– Пока нет. Хотя мне бы хотелось с тобой о многом поговорить. Но я не буду злоупотреблять.

Антон расплатился за кофе, и они вышли из кафе.

Глава 2

Пять лет назад Антон работал в отделе по контролю за оборотом наркотиков Службы правопорядка. Однажды за сбыт наркотиков они задержали восемнадцатилетнего парня, которого подставил информатор, а Антон отказался оформлять документы для привлечения его к уголовной ответственности. Почему он повел себя именно так, Антон точно не знал, ведь за время службы он провел немало таких задержаний, за что постоянно получал грамоты и благодарности, и в свои молодые годы уже имел звание майора. Но в тот день с самого утра что-то пошло не так.

Собираясь на службу, Антон на экране телевизора увидел бегущую строку о том, что на свободу отпущен Бизнесмен – известный и влиятельный предприниматель. Суд отказал следователю в ходатайстве о заключении Бизнесмена под стражу, указав на необоснованность подозрения о его причастности к организации преступного сообщества, распространяющего наркотики. Далее, со ссылкой на адвокатов Бизнесмена, сообщалось, что он не намерен чинить каких-либо исков к государству из-за незаконного задержания. Антон оторопел.

Должно быть, это какая-то ошибка. Может, утку запустили? Подготовкой операции по задержанию Бизнесмена отдел занимался около года, было получено достаточно оперативной информации, подтверждающей не только его участие в деятельности преступного сообщества, но и непосредственную руководящую роль. На совещании по итогам операции руководитель управления – Полковник – сообщил, что наверху остались довольны проделанной работой. И это несмотря на то, что в ходе задержания Бизнесмена были ранены двое сослуживцев Антона. У одного из них – Кирилла – месяц назад родился сын, второй – отец двух малолетних детей. Их состояние оценивалось врачами как крайне тяжелое. По факту покушения на жизнь сотрудников правопорядка было возбуждено уголовное дело. Все СМИ раструбили об успешной операции по пресечению деятельности преступной организации, контролирующей весь рынок наркоторговли в Государстве, скромно умолчав и о пострадавших сотрудниках, и о том, что стрелявшим удалось скрыться. Почему вдруг сегодня Бизнесмена выпустили? Что случилось?

Антон взял телефон и набрал Борису:

– Борь, здоров! Ты в отделе? Новости последние знаешь?

– Да, Антох, приветствую. Слышал уже…

– Ты можешь что-нибудь объяснить?

– Ну, как тебе сказать-то помягче… Э-э-э, правосудие это. Недостаточно оснований, тебе ж сказали. Херово мы, значит, работали: не добыли убедительных сведений, указывающих на необходимость и обоснованность заключения Бизнесмена под стражу. Это закономерный итог нашего раздолбайства: суд защитил право на личную свободу добропорядочного гражданина. Нам, кстати, приказано рапорты писать с объяснением того, почему мы так непродуманно действовали, рисковали своими товарищами, доброе имя известного человека замарали…

– Не понял… Так сверху же вроде было одобрение?

– Ну да, вроде было… Но теперь-то это уже не важно. Сегодня с утра в отделе побывали сотрудники собственной безопасности – злые, дерзкие; ходили по кабинетам, информацию собирали… Строгим выговором пахнет. А может, даже и увольнением. Так что, подъезжай, есть чем заняться. До встречи.

Борис отключился.

Антон набрал номер жены Кирилла, хотел узнать о его здоровье. Никто не ответил. Тогда он быстро оделся и направился в отдел. Сидя за рулем, он переключал радиостанции, стараясь найти новостные передачи и услышать комментарии умников-экспертов о произошедшем: все ж таки не каждый день суды отказывают в заключении под стражу подозреваемых по громким делам. Но в новостях данная тема отсутствовала.

В отделе была назначена служебная проверка. На совещании у начальника управления никаких подробностей получить не удалось. Полковник, не глядя в глаза подчиненным, излишне учтиво, что лишь подчеркивало чрезвычайность ситуации, попросил всех не чинить препятствий в проведении служебной проверки, сухо пресек попытки озвучить витающие в воздухе вопросы, по-отцовски посоветовал «покрепче сжать ягодицы» и переключился на текущие рабочие моменты, в числе которых, в связи с освобождением задержанного ранее Бизнесмена, остро вставал вопрос о количестве зарегистрированных за отделом дел.

Во второй половине дня Антон, Борис и еще двое ребят из их отдела вышли на улицу, захватив из столовой пирожки и чай в одноразовых стаканчиках. Очень хотелось обсудить происходящее.

Прямо перед зданием Службы правопорядка был небольшой пруд, который облюбовали утки. Неторопливо плавая парочками, они то и дело подныривали под воду, выпячивая кверху короткие треугольные хвостики. Жители близлежащих домов приходили на берег с пледами, книжками, колясками, и к середине дня его берега становились плотно усеяны полуголыми людьми, которые подставляли солнцу свои тела, кажущиеся особенно белыми на фоне сочной молодой травы.

Сели прямо на землю возле пруда. Новости из больницы были неутешительными: состояние раненых ребят оставалось стабильно тяжелым. Борис, являясь начальником отдела, знал, очевидно, чуть больше своих товарищей, в связи с чем именно он инициировал выход на природу. Как выяснилось, за Бизнесмена вступились какие-то влиятельные силы, для которых он являлся одним из звеньев в бизнес-цепочке, и его арест грозил им потерей финансового благополучия и стабильности. Всем сотрудникам, готовившим операцию и участвовавшим в ней, надлежало признать свои ошибки и недоработки. Он, Борис, по максимуму постарается взять все на себя под некие договоренности обойтись малой кровью. Пострадавших ребят, если с их стороны не будет недопонимания, обещали вылечить и выходить за государственный счет, выдать денежную компенсацию. Вот такой в общих чертах получился монолог.

Антон, слушая непосредственного начальника – молодого, чуть старше самого Антона, темноволосого парня, думал не о себе и своих неприятностях на службе. Он вдруг подумал о Кирилле и его новорожденном сыне. Антон с Кириллом дружили еще с армии, потом вместе поступили в школу Стражей правопорядка и окончили ее, вместе пошли работать в один отдел по контролю за оборотом наркотиков. Кирилл очень ждал этого ребенка. У них с женой долго не получалось. И когда они перестали надеяться, случилось чудо. Кирилл после работы летел домой, возился с малышом и был, казалось, абсолютно счастлив, несмотря на постоянное недосыпание и массу дополнительных забот.

Вряд ли Кирилл вчера мог предполагать, чем для него закончится задержание Бизнесмена. Теперь он в реанимации, а жена и сын одни дома, им его точно не хватает, и у них нет никакой уверенности в том, что он выкарабкается. Ради чего Кирилл вчера получил пулю? Неужели он, добросовестно выполняя свою работу, заслужил того, чтобы сегодня ее результаты были так запросто кем-то перечеркнуты? Когда смываешь с пола кровь, он становится чистым, но в помещении, особенно маленьком, еще надолго остается запах, такой тошнотворный, приторно-сладкий.

«Если вылечить Кириллу рану, – думал Антон, – сможет ли он, смогу ли я не чувствовать горечи предательства? Как скоро это чувство пройдет? Каким образом нужно проветривать голову, чтобы каждый раз, отправляясь на очередные оперативные мероприятия, не помнить того, что твоей жизнью и твоим здоровьем система может легко манипулировать в зависимости от тех или иных обстоятельств, не связанных напрямую с пресекаемым преступлением?»

– Антох, ты что скажешь? – спросил Борис, пытаясь поймать взгляд Антона.

– Да, я что-то отвлекся и все прослушал. А какое общее мнение?

– Общее мнение – признать свои ошибки и получить выговор. А вот прямо сейчас – ехать на задержание какого-то малолетки по наводке информатора. Данное мнение, по-моему, единственно правильное в сложившейся ситуации.

Борис, поднимаясь, хлопнул Антона по плечу:

– Выше нос, Антоха, прорвемся!

В кабинет Борис принес бумажный конверт, пинцетом достал из него пакетик с куском вещества зеленовато-коричневого цвета, который опустил в свой карман. Подошел информатор и написал заявление, что его знакомый продает наркотики. Оформили необходимые бумаги, выдали информатору деньги для проведения проверочной закупки. Нашли дежурных понятых и направились в один из спальных районов Города.

Подъехав к девятиэтажному панельному дому, сотрудники с понятыми вошли в подъезд, стены которого наглядно отражали настроения и нравы его обитателей, распределились по лестничным пролетам. Чуть позже появился информатор и позвонил в квартиру своего знакомого. Послышался звук открывающегося замка. Парни перебросились приветствиями. Информатор показал деньги, стянутые резинкой в тугую трубочку. Хозяин квартиры ненадолго скрылся за дверью, а когда снова вышел, протянул информатору небольшой сверточек, перемотанный черной ниткой. Информатор передал ему деньги и предложил покурить. Они спустились на лестничную площадку к окну, закурили. В этот момент к ним подошли Борис с Антоном, третий сотрудник остановился рядом с квартирой, снимая происходящее на видеокамеру телефона. Борис представился, махнул служебным удостоверением и потребовал у информатора показать содержимое карманов. Антон контролировал второго парня. Информатор с готовностью достал сверток с наркотиком, положил на подоконник и пояснил, что купил его у Ильи.

– Это твое? – спросил Борис, обращаясь к Илье, теребившему в руках давно потухший окурок.

Парень замялся. Он вытянулся вдоль стены и как-то заискивающе и сбивчиво стал объяснять:

– Мое. Ну, то есть нет, не мое. Не совсем мое. Я сейчас объясню. Это не то, что вы подумали. Вы все неправильно поняли…

Дальше от Бориса посыпались стандартные вопросы:

– Где взял? У кого? Есть ли еще? А если очень надо, достать сможешь?

Парень был в ступоре. Как заведенный, он твердил одно и то же, что он этим не занимается, что он первый раз, что ему просто нужно было вернуть деньги. В разговоре Борис, закрывая парня спиной от видеокамеры, незаметно положил ему в карман привезенный из отдела пакетик с наркотическим веществом и со словами «Ну, мы все это легко выясним», кликнув понятых, начал проводить личный досмотр. У Ильи были изъяты переданные ему информатором денежные купюры и внушительного размера пакетик, ему не принадлежавший.

Дальше парню предложили проехать в отдел. По дороге его раскручивали на контакты сбытчиков, предлагали сотрудничать, используя в качестве убедительного аргумента изъятый при досмотре пакет, который в зависимости от поведения его владельца мог либо появиться, либо не появиться в официальных документах.

Уже в отделе при даче письменных объяснений Илья отрицал, что ему принадлежит увесистый кусок неправильной формы. Более того, он не знал сбытчиков, наркоманом не был, употреблял всего пару раз за компанию. А то вещество, что он продал информатору, сам приобрел двумя днями ранее у их общего знакомого, но денег в тот момент у него при себе не было, поэтому обещал рассчитаться в ближайшее время. Деньги в итоге так и не смог найти, вот и решил продать траву информатору после того, как тот позвонил с вопросом: нет ли у Ильи «раскуриться». Похоже, парень говорил искренне. Когда появился знакомый всему отделу адвокат, Антон, выходя из кабинета, бросил взгляд на задержанного: чистые голубые глаза, полные отчаяния и страха, прыщавое лицо, зажатая поза.

Парень, похоже, начинал понимать, во что он вляпался. Сбыт наркотиков в особо крупном размере – это от восьми до двенадцати лет лишения свободы. А за что ему это? Почему именно он? Почему моими руками?

Антон курил на улице. Было уже темно и прохладно. Ко входу в здание Управления быстрым шагом подошла женщина с короткими растрепанными волосами. Она тяжело дышала. Антон узнал в ней мать задержанного. Когда Илью увозили, она была дома: кричала, возмущалась, требовала каких-то постановлений. Сейчас, обращаясь к Антону, женщина спросила:

– Не подскажите, как мне найти моего сына? Его сюда должны были привезти.

– Ваш сын – Федин? – коротко спросил он.

– Да, Федин Илья. Я могу с ним поговорить? Я совершенно ничего не поняла. За что его задержали? При чем тут наркотики?

– Поговорить вам не дадут, не положено. Он ведь уже неделю совершеннолетний. Информацию можете получить у дежурного.

Антон отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но когда женщина протянула руку к двери, он окликнул ее:

– Простите… Советую вам как можно быстрее нанять адвоката. Он должен убедить сына стоять на том, что наркотик ему подкинули. Если провести экспертизу, она подтвердит, что проданное им вещество не то же самое, что у него изъяли при досмотре. А еще лучше, если вашему адвокату удастся получить материалы дел в отношении Котовского, Быстрова и Сидорова. Там все как под копирку, и вещество везде одинаковое. Еще раз простите.

– Ой, подождите. Я ведь ничего не запомню. Дайте запишу хотя бы фамилии, – женщина стала судорожно рыться в своей сумке.

Антон развернулся и пошел в сторону шоссе. Ему не хотелось возвращаться в отдел. Он знал все, что там происходит и будет происходить в ближайшее время. Он поймал такси и поехал к Маше.

Она, одетая в коротенькую детскую пижаму, открыла дверь – такая милая, сонная, домашняя. Войдя в квартиру, Антон отключил телефон, не раздеваясь, повалился на кровать и сразу заснул.

Рано утром его разбудила взволнованная Маша. Она успела поговорить с Борисом, обнаружив в своем телефоне несколько пропущенных от него вызовов. Борис разыскивал Антона.

Антон притянул Машу к себе и поцеловал.

– Нет, ты мне ответь, – попросила, отстраняясь, Маша, – ты что там натворил? Почему мне звонит Борис? Твой телефон недоступен. Они тебя с вечера не могут найти. Ты какие-то бумаги должен написать или подписать…

Антон вспомнил, как он, не прощаясь, уехал с работы, и спросил:

– Маш, как ты думаешь, что страшнее: знать, что ты подлец, но быть на хорошем счету на службе, или жить по совести, но остаться без работы?

– О чем ты? Я не поняла вопроса… Да что случилось-то? Ты можешь все толком объяснить?

Антон молчал. Он не знал, как сказать этой девочке, не видевшей грязи и знавшей о его работе только то, что он борется с преступниками, что не такой уж он и хороший парень, как показывают в кино. Да и зачем ей это объяснять? Зачем ей знать, как на самом деле устроена эта система? Он сказал:

– Не волнуйся, Машунь. Все в порядке. Я сейчас позвоню Борису и все решу. А со службы я уволюсь. Буду твоим личным водителем и телохранителем.

Когда Антон подъехал к зданию Службы правопорядка, на парковке его уже ждал Борис. Он был вне себя. И его можно было понять: Антон не подписал документы по Федину и наболтал лишнего его матери.

– Здравия желаю. Прибыл подать рапорт об увольнении, – сразу заявил Антон, не дожидаясь всего того, что ему предстояло услышать от Бориса.

– В смысле? – не понял Борис. – Ты бухой, что ли?

– Абсолютно трезвый, – отрезал Антон.

– Тогда с чего вдруг рапорт? Это тактика такая, да? Чтобы от предъяв откосить?

– Нет, Борь, я серьезно. Знаешь, мне что-то так противно, прямо вот тошно. Больше не могу. И не хочу.

– Ну постой, не гони! У нас служебная проверка по Бизнесмену, конец квартала, геморрой на геморрое, и тут ты еще со своим увольнением! – Борис был в ярости: – Давай пройдемся?

Они пошли в сторону пруда.

– Объясни, что противно, что не можешь?! – начал Борис.

– Знаешь, Борь, вот все противно. Все то, чем мы в последнее время занимаемся: ловим реального наркоторговца, его отпускают, а мы огребаем по полной за хреново подготовленную операцию. А потом притаскиваем в отдел пацана, покурившего из интереса на дне рождения, закрываем его за сбыт наркоты в особо крупном размере и получаем свою квартальную премию. Я вчера вдруг понял, что в этой системе я лишний. А когда еще про Кирилла вспоминаю, так вообще себя дерьмом чувствую. Ты предлагаешь молчать, проглотить очередное стотысячное оскорбление и прессовать дальше подростков по липовым наводкам. А я не вижу в такой работе смысла. Это даже не говно убирать. Это хуже! Это – говно жрать! Каждый день на завтрак, обед и ужин. Вот, смотри, сначала мы не того мужика посмели в оперативную разработку взять, потом показатели по отделу не выполнили, а в довершении – жизнь нормальному парню сломаем. Я больше не хочу, честно! Пойми!

Борис еще какое-то время пытался объяснять, что так устроена система, что ее нельзя переделать, что своим уходом Антон ничего не изменит, что они делают много действительно полезного и нужного для общества, и все в таком духе.

Антон возразил только одно:

– Я же не призываю тебя последовать за мной! И я не собираюсь бороться с этой системой! Я просто хочу уйти и больше не принимать в этом участия.

Борис, поняв, что его доводы не действуют, зашел с другой стороны:

– Ну, ты же должен понимать, что твой уход сейчас совсем не ко времени. К тебе есть вопросы, у тебя куча информации… Они тебя так просто не отпустят…

– Да брось. Не убивать же меня! – Антон постарался улыбнуться.

Конечно, Борис был прав, и Антон все это прекрасно понимал. И был готов. Свой выбор он сделал еще вчера.

Перед входом в здание Борис придержал Антона и шепнул:

– Ты хотя бы причину своего ухода не объясняй никому. Ложись в больничку, получи заключение о профнепригодности. Зачем тебе лишний шум?

Советом Бориса уйти по состоянию здоровья Антон не воспользовался, а подал рапорт об увольнении. Это послужило формальным основанием для проведения в отношении него проверки. При сдаче дел обнаружилось, что некоторые составленные им документы имеют признаки фальсификации. Возбудили дело о служебном подлоге и злоупотреблении должностными полномочиями. Полковник советовал признать вину и по-тихому получить условный срок. Антон понимал, что, если он будет защищать себя, ему придется рассказать многое о том, как устроена работа, а это может зацепить ребят из отдела. Самое главное, он четко осознавал, что его правда никому не нужна и она никак не повлияет на результат по его делу, который был предрешен еще с момента инициирования служебной проверки. Машина будет ехать дальше, маховик будет крутиться. Тогда зачем?

Он признал вину. Суд приговорил его к четырем годам лишения свободы, не найдя оснований для условного осуждения.

Антон отбыл в колонии весь срок. Он не просил об условно-досрочном освобождении. Ему не к кому было возвращаться: Маша вышла замуж и на воле его больше никто не ждал.

Машу, которая сделала ему нестерпимо больно, Антон не осуждал. Нет, сначала, конечно, он ее возненавидел, мысленно осыпал оскорблениями и упреками. Как только представлял ее с другим мужчиной, к горлу подкатывал комок, становилось тяжело дышать, давило в груди. Как-то, стоя под холодным душем, он просто присел на корточки и, схватившись за голову, завыл от злости. Он злился на Машу и выл громко, по-звериному. Услышав производимый им дикий и одновременно молящий звук, Антон, разозлившись уже на себя и на свою слабость, рывком вскочил и стал со всей силы бить кулаками в шершавую стену. Разбил костяшки, выступила кровь. Он подставил саднящие окровавленные руки под воду. Вода на сером кафеле на полу сначала окрасилась розовым цветом, а уже через минуту, поглощаемая ржавой решеткой, стала прозрачной. Вот так утекла от него Машуня, его любимая девочка.

Со временем злость иссякла. Рассудок раз за разом задавал один и тот же вопрос: а что еще должна была сделать молодая красивая девушка, для которой жизнь представлялась увлекательным приключением, полным драйва и позитива? Антон смог принять сделанный Машей выбор. В конце концов, пусть она будет счастлива. О том, что ей хорошо, он понял из Машиного последнего письма, написанного как-то сбивчиво, сквозь стыд, с просьбой о прощении. Он отпустил ее.

Находясь на зоне, Антон получал новости из газет и по телевизору. Конечно, он был знаком с Концепцией безопасности, принятой на всенародном референдуме, и каждый день слышал убедительные рассказы о необходимости чрезвычайных мер. Поскольку жизнь Антона была полностью подчинена режиму исправительного учреждения, он не сильно задумывался о том, как вводимые на воле ограничения сказываются на обычной жизни граждан. Сама мысль оказаться вне зоны была для него благостной и желанной.

«Там, безусловно, несравненно лучше!» – думал Антон, и именно с таким ощущением он покинул колонию.

Освободившись, Антон переехал за город в дачный домик родителей, устроился работать в автосервис, не искал встреч и не пытался восстановить старые знакомства. Единственным человеком из прошлой жизни, с которым Антон поддерживал отношения, была жена Кирилла. Сослуживец не перенес операцию и умер в больнице, так и не придя в сознание после ранения. Женщина одна воспитывала сына и, как показалось Антону, даже по прошествии нескольких лет не смогла смириться с утратой.

За время отсутствия Антона многое изменилось и в Городе, и в Государстве в целом. Первое, что вызвало удивление, – это бесчисленное количество видеокамер, которыми были напичканы улицы, площади, дома и их подворотни, подъезды и лестничные пролеты, транспорт, магазины и кинотеатры, парикмахерские и прачечные, вокзалы и общественные туалеты. Антона сначала не покидало ощущение, что он не уехал с зоны, а был переведен в другую, с более мягким режимом содержания.

«Сколько же это должно стоить, если все камеры действительно работают? – размышлял Антон. – А если они работают и собирают информацию, то где все это хранится, как и кем обслуживается?»

В первый же день прибытия по месту жительства Антону надлежало явиться в отдел Службы правопорядка и зарегистрироваться. На месте старой обшарпанной постройки стояло современное здание, по периметру забора тянулась колючая проволока. Антон внутренне улыбнулся: «Ну, слава богу, а то я уж начал сомневаться, сюда ли мне». У стражей правопорядка была не только новая форма, но и, как показалось Антону, новые инструкции. Стены первого этажа были увешаны информацией для граждан, повсюду стояли комнатные цветы в вазонах. В окошке дежурной части девушка в форме вежливо попросила подождать сотрудника, который в ближайшее время спустится.

Антон осмотрелся. Яркий свет, чистый пол, работающая рамка-металлоискатель, мягкие кресла для ожидающих, кулер с водой и одноразовыми стаканчиками, пара столиков с чистой бумагой и авторучками, на стенах плакаты: «Граждане! Будьте бдительны!», «Ваша безопасность – наша забота!»

Антон присвистнул: «Ничё себе! Все гораздо лучше, чем я ожидал».

Часовая беседа с сотрудником, который занимался надзором за отклонившимися от нормальной жизни элементами, притупила восторг Антона.

Методы не поменялись: предлагают сотрудничать с органами, держать руку на пульсе, вовремя сигнализировать, не допускать ничего, что могло бы хоть как-то дискредитировать исправленного Государством члена общества. Сколько раз раньше он сам говорил такие или похожие слова тем, кто был на крючке и кого можно было использовать…

Глава 3

После встречи с Антоном Маша вернулась домой. Их с Сашей двухуровневая квартира в элитной одноподъездной четырехэтажке – подарок ее отца на свадьбу – холодно встретила хозяйку. Маша забыла закрыть окно на кухне, где при составлении протокола много курили. Уличный морозный воздух, пробравшись внутрь помещения, не только напрочь уничтожил запах табачного дыма, но и вытравил все обитавшее в нем тепло.

Захлопнув окно, Маша разделась и пошла в душ. Ей хотелось смыть с себя впечатления последних нескольких часов жизни. А еще хотелось ясности. В стаканчике на раковине Маша увидела Сашину дорогую черную зубную щетку.

«Щетка в деловом костюме настраивает на рабочий лад», – шутил он, выбирая именно ее в специализированном стоматологическом магазине.

– А вечером или в выходной день на что она тебя настраивает? – интересовалась Маша.

Саша, чуть задумавшись, отвечал с улыбкой:

– Напоминает о том, что я самый топовый менеджер самой крутой государственной корпорации.

Им было весело тогда.

«Как он сейчас? Что с ним?» – пронеслось у Маши в голове.

Ее знобило то ли от волнения, то ли от выстуженной квартиры.

Приняв душ, Маша попыталась собрать и как-то упорядочить хаотично рассыпающиеся вопросы. Антон сказал, что позвонит, как только что-то узнает. Когда это будет? Сколько ему понадобится времени? И что мне делать все это время? Как там Саша? Дают ли ему что-нибудь поесть? Знает ли о произошедшем Иваныч?

Маша еще раз набрала его номер – абонент, как и прежде, был недоступен.

Черт! Как мне сообщить ему о Саше? Может, на рабочий телефон позвонить?

Маша принялась искать в интернете контакты клуба «Витязь». Нашла, позвонила. Трубку никто не брал.

«Вымерли они там, что ли?» – про себя выругалась Маша.

Слушая в трубке гудки, она вспомнила довольных ребят из Сашиной команды, которые всего три дня назад вернулись с международных соревнований. Она встретила их в аэропорту. Шумной толпой пейнтбольная команда вывалилась к ожидавшим их родственникам и друзьям; были даже репортеры. Все радовались, обнимались, звучали поздравления. Ребята позировали перед фотокамерами, выкрикивая какие-то командные кричалки. Они вернулись победителями и не скрывали своих эмоций. Иваныч, распираемый гордостью, раздавал интервью, поглядывая на команду…

И где он теперь, когда он так нужен?

Маша отложила телефон.

Если Полковник бросил трубку и не стал со мной разговаривать, я, наверное, не могу по этому поводу позвонить отцу? Но я могу заехать к нему вечером, когда он вернется с работы. Да, могу навестить его. Ок, я так и сделаю. Иначе я сойду с ума.

Решение было принято.

Побродив по пустой квартире, затоптанной грязной обувью, залапанной чужими руками, Маша решила не вызывать клининговую службу, а отмыть все самой, чтобы освободить голову от навязчивых и тревожных мыслей.

Отец Маши – Судья Высшего суда Государства – в последние несколько лет проживал в загородном доме, недалеко от Города. Если ехать по выделенной для спецтранспорта полосе, дорога занимала всего пятнадцать минут. Маша, сев в машину, прижала к лобовому стеклу пластиковую карточку для считывания ее статуса «близкой родственницы особого государственного субъекта», позволяющую пользоваться спецтрассой.

Добралась быстро. Въехала в поселок, минуя двойной кордон охраны, и медленно подкатила к глухим воротам отцовского дома. Весь поселок был ярко освещен. Вокруг стеклянных, зажатых в чугунные плафоны, фонарей медленно и лениво вальсировали снежинки. Вдалеке лаяла собака. Со стороны детской площадки доносился плач ребенка. За соседским забором, видимо, чистили снег: был слышен глухой скрежет лопаты. Все это Маша успела уловить, пока ждала ответного «колокольчика», сообщающего об открытии калитки. Она волновалась и пыталась, как учат психологи, сосредоточиться на окружающих ее конкретных предметах и звуках.

Калитка щелкнула металлическим замком и открылась. Маша прошла на участок.

Прямо на дорожке стоял дом с высоким крыльцом и колоннами, увитыми новогодними гирляндами, излучающими теплый свет. Входная дверь перед Машей распахнулась и на пороге возникла прислуга, отец обращался к ней исключительно по имени-отчеству – Алевтина Петровна.

Отец был дома, в своем кабинете. Маша вбежала на второй этаж, поскреблась в дверь и, услышав родное «Входи, милая», вошла. Он поднялся ей навстречу из-за большого стола, заваленного бумагами, среди которых стоял открытый ноутбук. Массивная мраморная пепельница была заполнена окурками.

Отец Маши, одетый в хлопковые брюки спортивного кроя и синее поло, выглядел, как всегда, безупречно. Худощавый, немного сутулый, с аккуратно зачесанными назад седыми волосами. Его почтенный возраст выдавали многочисленные морщины на лице, пальцы с узловатыми суставами, чуть замедленные движения и низкий с хрипотцой голос.

Маша была поздним ребенком. В детстве отец ее баловал, возможно, компенсируя таким образом недостаток личного общения. Он много работал, часто возвращался за полночь, когда дочь уже спала. На следующее утро на тумбочке возле своей кроватки Маша обязательно находила какие-то мелочи: мыльные пузыри, шоколадку, пушистый брелок, позже стали появляться косметика и живые цветы. Потом Маша узнала, что все эти отцовские подарки закупались Алевтиной Петровной, которая жила в их семье и работала няней, поваром, помощницей по хозяйству, а после переезда отца в загородный дом стала полноправной домоправительницей.

Отец сделал блестящую, как Маше казалось, карьеру. Начав со следователя, продолжив помощником прокурора, он довольно быстро получил должность судьи в небольшом суде, защитил диссертацию, и, двигаясь поступательно по карьерной лестнице, был назначен Судьей Высшего суда Государства.

Насколько Маша могла вспомнить, отец всегда имел дорогие машины, часы, костюмы и прочие статусные вещи. То время, когда, с его слов, он перебивался макаронами и консервами, ходил в единственном пиджаке, затертом на локтях до дыр, Маша не застала и, находясь в атмосфере роскоши, с трудом верила в рассказы о тяжелой юности.

Именно отец настоял на том, чтобы Маша поступила на юридический факультет и получила диплом юриста. Он хотел, чтобы она продолжила профессиональную династию. После окончания школы Машу совершенно не тревожили мысли о ее будущем, она не имела четкого понимания, кем бы хотела работать и чем заниматься, поэтому согласилась с мнением отца, тем более что ей было гарантировано поступление в самый лучший университет. Учеба не тяготила. Маша успевала все: сдавать зачеты и экзамены, заниматься спортом и танцами, тусить в ночных клубах, участвовать в немыслимых проектах по спасению редких видов животных, путешествовать по миру. Она всегда была легкой на подъем, увлекающейся и жизнерадостной.

На последних курсах университета, после прохождения практики в прокуратуре и в учреждениях, оказывающих бесплатную юридическую помощь, Маша начала понимать, что в действительности система по защите прав граждан в Государстве устроена крайне неэффективно. Она столкнулась с безразличием и каким-то формалистским подходом должностных лиц, прямой обязанностью которых был надзор за соблюдением законов, к их непосредственной работе. Складывалось ощущение, что чиновники руководствуются не законами, а иными, негласными правилами учреждения, в котором царила практика отписок, пересылок жалоб по инстанциям без решения их по существу. Какие-то бесчисленные отчеты, бесконечные совещания. Важнейшим критерием эффективности считалось соблюдение сроков и процедур. Требовалось зарегистрировать обращение заявителя, присвоить ему номер, передать на рассмотрение руководителю, получить от него визу о том, кто будет исполнителем, потом передать исполнителю, который и направит заявителю ответ в установленный срок. Ответ дан. Вот бумажка. Вот исходящий номер. А в ответе, кроме фразы о том, что ваше обращение рассмотрено и передано для принятия решения в орган, действия которого вы обжалуете, более ничего. Зато в установленный срок.

Адресованные отцу вопросы об ущербности и нежизнеспособности существующих механизмов защиты прав людей не находили прямых ответов, утопая каждый раз в витиеватых и довольно пространных рассуждениях о несовершенстве мира.

По окончании университета Маша точно знала, что юриспруденцией она заниматься не будет. И несмотря на возражения и даже гнев отца, Маша, получив диплом, тут же подала документы на факультет дизайна.

«Хочу создавать красоту!» – так она объяснила свое решение и с головой ушла в мир художественных образов и творческих абстракций.

– Привет, милая! – отец крепко прижал Машу к себе. От него исходил теплый, едва уловимый запах подаренного дочерью парфюма. Она невольно улыбнулась, было приятно, что отцу пришелся по душе ее выбор.

– Почему без звонка? Что-то случилось? Ты одна? – отец сыпал вопросами.

– Да, я одна. Именно поэтому без звонка. Хотела поговорить без свидетелей.

Отец поднял брови, отстранил Машу на расстояние вытянутых рук и заглянул ей в глаза:

– С мужем поссорилась?

– Ну, как сказать, – замялась Маша. – Давай выйдем на улицу?

– Давай. Вот только переоденусь.

Медленно прогуливаясь по очищенным от снега дорожкам, Маша рассказала отцу об утреннем происшествии, сообщила о звонке Полковнику и встрече с Антоном. Отец задавал уточняющие вопросы по формулировкам того подозрения, которое фигурировало в постановлении на обыск, по изъятым вещам и документам, не упустил возможности упрекнуть Сашу за его беспечность и отсутствие серьезного подхода к жизни – в выражениях отца это звучало как «мажорство». Он хмурился, поджимал губы, несколько раз принимался стряхивать с Машиной куртки снежинки, выкурил пару сигарет. Было похоже, что он нервничает, но старается не подавать виду.

– Я правильно понял, что тебе не звонил ни Саша, ни кто-либо из официальных лиц?

– Не звонили. А должны были?

– Должен – не обязан, – усмехнулся отец. – Поговорка есть такая.

Он остановился и повернулся к Маше лицом.

– Если это обвинение против государственной безопасности, то ни адвоката, ни свиданий у него еще долго не будет. Но тебя должны уведомить, по какому обвинению он задержан и где содержится, а также взять подписку о неразглашении сведений, имеющих отношение к расследованию. После этого общаться по поводу Сашиного дела мы с тобой формально больше не сможем. А пока, Маш, не суетись и не привлекай к себе внимание.

Отец приобнял дочь за плечи, прижал к себе. Его голос звучал тихо и спокойно:

– Ему понадобятся теплые вещи, трусы, носки, зубная щетка. С этим, я надеюсь, справишься. Собери сумку, и как только будет понятно, где он содержится, передачу я организую. Ничего не могу тебе пообещать… Будь аккуратнее, сейчас особенно.

Маша отстранилась от отца и спросила:

– Ты же понимаешь, что все это обвинение – бред. Ты это понимаешь?!

– Возможно, ты права. Скорее всего, ты действительно права. Но нельзя исключать, что…

– В смысле?! – Маша вскрикнула. – Исключать что?! Отец, ты прекрасно знаешь Сашу! Какое свержение власти?! Да он мухи не обидит!

– Тише, милая, тише, – ласково попросил отец.

Маша перешла на шепот:

– Объясни мне, как такое возможно? Среди ночи человека вытаскивают из постели, обвиняют не пойми в чем, увозят в наручниках неизвестно куда, не пускают к нему адвоката. А я вместо того, чтобы его защищать и действовать, должна просто тихо сидеть и ждать? И чего ждать? Приговора?! Расстрела?!

Маша больше не могла сдерживать себя, по ее щекам потекли слезы. Она, всхлипывая, уткнулась в плечо отца. Он снял перчатку и погладил ее по голове как в детстве.

– Милая, все, что я могу тебе сказать, вряд ли тебе понравится. Сейчас тебе нужно просто успокоиться. Я постараюсь что-то выяснить, и уже тогда мы сможем принимать какие-то решения.

Они вернулись в дом, такой нарядный и ярко подсвеченный гирляндами, теплый и уютный, как будто застывший в ожидании праздника. Маша вдруг почувствовала злость на этот вычурный комфорт и на всю торжественную атмосферу отцовского дома.

Тогда, когда Саша в тюрьме…

Она отказалась остаться на ужин. Отец передал ей корзинку, заполненную контейнерами с домашними вкусностями, приготовленными Алевтиной Петровной, и чмокнул в лоб, изображая подобие улыбки.

Маша шла к машине и беззвучно плакала. Ее мир рушился, а она была просто наблюдателем.

Проводив дочь, Судья Высшего суда поднялся к себе в кабинет. Он действительно нервничал, ощущая какой-то неприятный холодок, пробежавший по спине, а щеки, наоборот, горели огнем. Закурил. И несмотря на то, что он был практически уверен в своей безупречности – слишком долго находился в системе, стал перебирать бумаги в нижнем ящике стола, закрывающемся на ключ. Какие-то из них разорвал, сложил в предварительно очищенную от окурков пепельницу и поджег. С особой внимательностью осмотрел содержимое сейфа и, оставшись удовлетворенным, вернулся к столу. Там среди документов он отыскал маленький невзрачный кнопочный телефон, набрал номер и после формального приветствия попросил о встрече завтра утром, до работы.

Судья погасил свет, подошел к окну и, чуть приоткрыв его, запустил в кабинет свежий воздух. Он размышлял: «В последние дни активизировались негласные проверки среди судейских. Отдел кадров направил в СТОЗА запрошенные сведения о родственниках судей, их доходах и имуществе. Какая-то очередная чистка рядов? Сейчас никто не захочет высовываться и подставляться, дабы не привлекать к себе внимание и быть обвиненным в пособничестве».

Из окна кабинета был виден темный лес, из общей картины выбивались только отдельные верхушки сосен. Они заметно раскачивались из стороны в сторону, стремясь каждый раз, как только стихали порывы ветра, вернуться в строго вертикальное положение.

«Эти деревья крепкие, но гибкие. Подставляя стихии свою крону, они сохраняют корни. А корни – это то, что позволит выжить после любой бури», – подумал Судья.

Вернувшись к столу, он аккуратно сложил бумаги и папки, вытряхнул пепельницу и выключил ноутбук. Сел в кожаное кресло и развернувшись к окну, откинулся на высокую спинку.

Маша, безусловно, права, задавая вопросы о том, как такое возможно. Но такова реальность. Да, такое возможно.

На совещании Высшего суда Государства какой-то высокий чин из СТОЗА в очередной раз решительно требовал искоренить волокиту по уголовным делам, связанным с безопасностью Государства, усилить контроль за сроками рассмотрения дел нижестоящими судами, исключить возможность уклонения преступников от ответственности вследствие каких-то формальных нарушений, допущенных при расследовании. Но за последние три года судебный процесс и так максимально упростился, что было предопределено духом Концепции безопасности.

По делам, расследуемым СТОЗА, приговоры выносятся быстро и по одному шаблону, если судебное разбирательство происходит без присяжных. Когда дела слушаются с участием присяжных заседателей, процесс растягивается во времени, но результат тоже всегда предсказуем. Судьи от народа все еще помнят ужасы терактов, волной накрывших Государство, и, воспринимая СТОЗА как подлинных защитников безопасности, не хотят сомневаться в выполненной ею работе, приведшей на скамью подсудимых тех, кто посягал на всеобщее благополучие.

Суд фактически превратился в простого оформителя бумаги, именуемой приговором.

Я, судья, лишен не только возможности усомниться в представленных СТОЗА материалах, но и в праве мыслить, анализируя и сопоставляя доказательства, и давать им оценку иную, чем та, которая изложена прокурором в обвинительном заключении.

Я стал простым оформителем… Да уж, высшая канцелярская должность в государственном конвейере искалеченных судеб…

Уфф, что за мысли?

Судья тряхнул головой и, закрыв окно, вышел из кабинета.

Глава 4

Уполномоченный по тотальной защите государства, общества и человека – руководитель СТОЗА – поднимался на лифте на второй этаж отреставрированного особняка, который раньше был купеческой усадьбой. До недавнего времени в этом здании – памятнике архитектуры, находившемся в крайне обветшалом состоянии, располагался реабилитационный центр для спортсменов. Когда начались реставрационные работы, спортсмены исчезли, вместо них появились строители и, не будучи обремененными историко-культурными знаниями, быстро приспособили один из флигелей под производственно-бытовые нужды. Такое варварское отношение к объекту культурного наследия было вопиющим нарушением договора на реставрацию, чем не преминул воспользоваться Уполномоченный.

Ежедневно добираясь до места службы по проспекту Памяти Вождя, он стал все больше присматриваться к усадьбе. Видимый из-за забора фасад основного здания преображался: появился восьмиколонный ионический портик с треугольным фронтоном, изящные капители и лепнина. Изучив историческую справку, информацию по строительству, в том числе проект реставрации, и побывав на месте, Уполномоченный просто влюбился в это здание. Он организовал внеплановую проверку объекта культурного наследия на предмет соблюдения правил ведения реставрационных работ. Выявленные в ходе ее проведения грубейшие нарушения стали основанием для одностороннего расторжения договора с подрядчиком. Уполномоченный тем временем предложил Главе Государства предоставить купеческий особняк под нужды СТОЗА в качестве штаб-квартиры. Предложение было одобрено, в проект внесены дополнительные коррективы, предусматривающие, помимо восстановления усадьбы, реновацию парковой зоны с фонтанами и ротондой.

И вот уже около полугода Уполномоченный свое рабочее время проводил в старинных интерьерах, богато декорированных позолотой и оснащенных всеми техническими новшествами – от бесшумного лифта до спутниковых линий связи. Особо приближенные сотрудники СТОЗА располагались на первом этаже особняка, а также занимали один из флигелей – правый; левый же был обустроен для проведение важных оперативных совещаний на цокольном этаже и торжественных мероприятий на первом.

Уполномоченный вышел из лифта и по мягкой ковровой дорожке, минуя стойку с адъютантом, проследовал в свой кабинет. Адъютант, что-то сосредоточенно печатавший на компьютере, при входе Уполномоченного вскочил и отдал честь. Уполномоченный снисходительно кивнул и скрылся за тяжелой темной дверью.

В своем кабинете он снял пальто и расположился за столом, над которым в позолоченных рамах висели фотография Главы Государства и титульный лист Концепции безопасности, стилизованный под старинную грамоту. Адъютант принес на подносе ароматный чай в фарфоровой чашке с долькой лимона на блюдце и бесшумно удалился.

Уполномоченный сделал глоток чая, закурил, откинулся в кресле и, закрыв глаза, выдохнул. Этот ритуал, если не мешали чрезвычайные обстоятельства, он соблюдал уже пару лет. В такие минуты Уполномоченный чувствовал свою силу и даже свое величие. Он как будто возносился над землей, наблюдая сверху за этим суетным миром. За то время, пока он пил чай и выкуривал сигарету, он успевал вспомнить события своей жизни: от комнаты с тараканами в бараке где-то на задворках цивилизации до текущего статуса спасителя человечества с неограниченными возможностями. Сначала его захлестывало чувство гордости, такое жгучее, острое, будоражащее, а потом накрывало умиротворение, и он – решительный, жесткий, неуязвимый – разрешал себе расслабленно качаться на его волнах. Через десять минут он возвращался из грез в кресло всесильного Уполномоченного по тотальной защите государства, общества и человека и приступал к работе.

В тот день до обеда в расписании стояли доклады руководящих сотрудников, оперативные совещания-летучки. На вечер был запланирован визит к Главе Государства, повестка совещания – обсуждение успехов, достигнутых Службой за год, прогнозируемых угроз и планов по их предотвращению. После обеда Уполномоченный запросил сводный отчет по месяцам и углубился в его изучение, делая пометки. Главе Государства проект доклада доставили двумя днями ранее, и он мог задать уточняющие вопросы. Нужно быть безупречно подготовленным и осведомленным в деталях, на этом обычно все прокалываются.

После согласования с Главой Государства Уполномоченный должен будет выступить с докладом на Государственном совете по безопасности, трансляция которого ежегодно ведется в прямом телевизионном эфире.

Три года назад в Государстве была принята Концепция безопасности. Каждое слово и каждую запятую в этом документе Уполномоченный по тотальной защите государства, общества и человека знал наизусть. Ему и его команде стоило немалого труда получить всеобщее одобрение данной Концепции от государственных чиновников, научных деятелей, всевозможных представителей общественности, правозащитников, и самое главное – населения.

Концепция была принята в следующем виде:

«Мир изменился. Мы столкнулись с глобальными вызовами, угрожающими основам существования Государства, безопасности и благополучию общества, жизни и здоровью каждого человека.

Мы должны принять решительные меры, организовать тотальную защиту и продемонстрировать этой неосязаемой гидре, раскинувшей свои щупальца по всему миру, нашу силу и готовность противостоять любым действиям и замыслам, которые могут помешать нормальному существованию общества, подорвать спокойствие простых граждан, угрожать стабильности и благополучию.

В этой связи в Государстве вводятся чрезвычайные меры. Они носят временный характер. Однако с учетом сложившейся ситуации и невозможности в настоящий момент предусмотреть определенный срок их применения, в интересах защиты Государства и всех его граждан чрезвычайные меры вводятся без установления конкретного срока и подлежат отмене на основании специального указа Главы Государства или всенародного референдума.

В целях полномасштабной и эффективной реализации Государством своей первостепенной функции – обеспечения всеобщей безопасности – создается Служба тотальной защиты государства, общества и человека (сокращенно – СТОЗА). Службу возглавляет Уполномоченный по тотальной защите государства, общества и человека. С учетом уровня и масштаба угроз на службу в СТОЗА набираются граждане Государства, имеющие опыт в военной, разведывательной, правоохранительной сферах, добровольно изъявившие желание получить экспериментальный препарат, повышающий рациональные способности человека за счет снижения его эмоционально-чувственной сферы. Сотрудники СТОЗА состоят на полном государственном обеспечении и имеют повышенное материальное довольствие.

СТОЗА, наряду с текущими задачами защиты Государства, осуществляет ежемесячный мониторинг изменения уровня глобальных угроз и эффективности принятых чрезвычайных мер, что фиксируется Уполномоченным СТОЗА в соответствующих отчетах об оценке уровня безопасности и ежегодно предоставляется Главе Государства.

Глава Государства, являющийся гарантом Основного закона Государства, в условиях действия чрезвычайных мер выступает одновременно гарантом абсолютной безопасности для каждого гражданина Государства. Именно данное обстоятельство позволяет Главе Государства в период чрезвычайных мер приостановить действие ряда положений Основного закона, затрудняющих работу по эффективной тотальной защите.

К числу таких чрезвычайных мер относятся общегосударственные и специальные.

Общегосударственными мерами обеспечения безопасности являются:

– обеспечение граждан электронными паспортами, фиксирующими всю личную информацию о человеке в единой электронной базе данных;

– всеобщая дактилоскопия;

– повсеместное внедрение системы распознавания лиц;

– обеспечение доступа в места массового скопления людей (аэропорты, вокзалы, стадионы, рынки, торговые и бизнес-центры, школы, больницы), а также в государственные учреждения по электронным пропускам – QR-кодам;

– мониторинг перемещений граждан по территории Государства;

– введение ограничений на выезд за пределы Государства, что предполагает получение соответствующего разрешения в СТОЗА и обязательное ношение электронного браслета, фиксирующего местоположение гражданина за пределами Государства;

– сбор информации о частной жизни граждан, включая сведения о телефонных и интернет-соединениях абонентов, прослушивание телефонных переговоров, просматривание почтовой и интернет-переписки (с обеспечением сохранности информации в течение 25 лет).

Данные меры вводятся без дополнительного оповещения граждан по мере готовности соответствующих технических средств.

Специальными мерами обеспечения безопасности являются:

– признание преступлением мыслей (намерений) о совершении деяний, направленных против безопасности Государства и всеобщего благополучия;

– предоставление СТОЗА полномочий на применение превентивных мер в виде ограничения части свобод граждан, в отношении которых имеются объективные сведения об их неблагонадежности, и помещение их под административный надзор на определенный срок, либо по решению суда – бессрочно;

– наделение СТОЗА полномочиями по расследованию всех уголовных дел о преступлениях против государственной безопасности и всеобщего благополучия;

– предоставление СТОЗА полномочий на применение физической силы при задержании лиц, подозреваемых в совершении преступлений против безопасности Государства и всеобщего благополучия;

– запрет на участие адвоката по уголовным делам, находящимся в ведении СТОЗА, до окончания их расследования;

– запрет на свидания с родственниками для подозреваемых по уголовным делам, находящимся в ведении СТОЗА».

Когда впервые были озвучены идеи о необходимости ограничения свобод человека, затрудняющих Государству выполнение возложенной на него миссии по обеспечению безопасности, проводились многочисленные общественные дискуссии, всевозможные конференции и круглые столы. Возражали чиновники, ссылаясь на дополнительные расходы бюджета. Возражали ученые и правозащитники, апеллируя к криминологическим исследованиям и историческому опыту. Возражали журналисты и деятели культуры, цитируя изречения мудрейших о человеке как высшей ценности. Общество, обремененное кредитами и развращенное их доступностью, загонялось на работе, а потом просаживало заработанное в торговых центрах, участвуя в выгодных акциях и скидочных программах, либо увлеченно залипало в гаджетах, либо выпивало на кухнях под жужжание телевизоров. Большая часть населения не участвовала в общественном обсуждении допустимых пределов ограничения своих свобод.

Потом странным образом в нескольких городах Государства произошло один за другим несколько терактов в общественном транспорте. По телевизору ежедневно транслировались жуткие кадры с мест происшествия: на фоне воя сирен и мелькающих красно-голубых вспышек маячков машин экстренных служб выжившие окровавленные люди стонали от боли с перекошенными лицами, трупы лежали в каких-то несуразных позах, везде мелькали фрагменты человеческих тел, носилки, бинты, белые халаты. Этот хаос старательно и детально демонстрировался средствами массовой информации. Корреспонденты совали в лица пострадавших микрофоны, задавали вопросы и настаивали на ответах. Кто-то рыдал, выл, голосил, кто-то отчаянно матерился на журналистов, правоохранителей, террористов. Одни исступленно орали, другие что-то бессвязно бормотали. Были те, кто растерянно хлопали глазами, застыв в оцепенении, и не могли вымолвить ни слова.

Оперативный штаб не успевал реагировать, координировать, анализировать. Чиновники в погонах сначала кинулись заверять, что ситуация под контролем. Они скупо и односложно комментировали происходящее: цель террористических актов – свержение государственной власти, исполнители – внешние враги и примкнувшие к ним оппозиционеры. Докладывали о принятых мерах, повышающих безопасность. Давали рекомендации населению быть бдительными, создавать общественные патрули, обо всех подозрительных людях и предметах сообщать в Службу правопорядка.

На улицах заметно выросло количество людей в серой форменной одежде Службы правопорядка, которые проверяли документы и объемные сумки, досматривали граждан и транспортные средства. В аэропортах, на вокзалах, в метро, где уже давно были установлены рамки металлоискателей и сканеры для багажа, ввели тотальный досмотр, что привело к многочасовым пробкам на входе и парализовало всю транспортную систему. На маршрутах городских и пригородных автобусов появились кинологи с собаками, а на въездах в населенные пункты – блокпосты.

Население охватила паника. Люди боялись пользоваться общественным транспортом, отказывались посещать массовые мероприятия, перестали водить детей в школы и детские сады, старались, прикидываясь больными, не ходить на работу. В маленьких городках и поселках начались перебои с поставками продуктов питания и лекарств.

Правоохранительная система даже с привлечением военных захлебывалась от нагрузки. Телефоны Службы правопорядка разрывались от шквала звонков ответственных граждан. Для отработки всех сообщений катастрофически не хватало сотрудников, даже несмотря на то, что они работали без выходных и спали урывками прямо на работе. Изоляторы временного содержания и камеры для задержанных по административным делам были переполнены: нарушителей перестали оформлять, их просто закрывали там без каких-либо судебных решений.

В этот период ответственные лица от служб правопорядка сменили риторику, вместо мантры «все под контролем», стали все громче звучать высказывания о недостатке полномочий и излишних ограничениях реальных возможностей правоохранительных органов.

После третьего теракта для снижения напряжения в обществе СМИ перестали демонстрировать пострадавших и крупные планы с мест происшествия, минимизировали информацию о количестве жертв. Вслед за этим общество, заметившее данные перемены, стало еще более подозрительным и истеричным, направив свои претензии непосредственно Государству. Стали собираться митинги и пикеты с требованиями защитить население от террора и отправить в отставку всех руководителей правоохранительного блока, а заодно и Главу Государства.

После четвертого теракта, который опять произошел в столице, последовало введение по всей стране комендантского часа, запрещающего передвижение в ночное время, а также проведение любых собраний, представляющих собой потенциально удобные мишени для террористов.

На следующий же день в одном из ближайших к столице регионов прозвучал взрыв в междугороднем автобусе, повлекший гибель 36 человек. Скрыть или замолчать данный факт оказалось невозможно из-за лавинообразного распространения информации через интернет, в обход официальных каналов связи.

С призывом принять Концепцию безопасности, позволяющую эффективно выстроить работу по защите населения, выступил Глава Государства в телевизионном обращении к гражданам. Он высказал соболезнования всем родным и близким погибших в террористических атаках, заявил о личной ответственности за произошедшее, пообещал найти и наказать всех причастных к этим жутким преступлениям, озвучил суммы компенсаций для пострадавших. А далее, делая паузы, чтобы подчеркнуть не только трагичность сложившейся ситуации, но и всю сложность предлагаемых к немедленному принятию решений, он изложил основные тезисы Концепции безопасности и, объявив дату проведения референдума, который из-за существующих угроз должен пройти с помощью электронного голосования, призвал население во имя светлого и надежно защищенного будущего поддержать его инициативу.

Население проголосовало в едином порыве в поддержку всех предложенных ограничений своих прав. Концепция безопасности была принята и введена в действие. Теракты прекратились. Средства массовой информации стали сообщать исключительно о разоблаченных террористах и предотвращенных злодействах. Началась масштабная работа по созданию официально разрешенных систем учета, слежки и контроля за населением. Параллельно с ней активно велась информационно-разъяснительная деятельность, призванная повысить бдительность граждан, их инициативность в оказании посильной помощи СТОЗА и направленная на формирование позитивного восприятия в общественном сознании введенных чрезвычайных мер. Они вынужденные, но неизбежны и необходимы во имя всеобщего блага.

Уполномоченный СТОЗА закончил работу с докладом, откинулся на спинку кресла и, положив ноги на стол, закурил. Он был удовлетворен. На сегодняшний день в сфере безопасности были достигнуты ощутимые результаты: снизилась бытовая преступность и наркопотребление, повысились производительность труда и налоговые поступления в бюджет, существенно сократилось число критиков власти, выросло доверие населения государственным органам.

«Конечно, – рассуждал он, – имеются определенные трудности, но они неизбежны. Уже сейчас очевидно сокращение доли частного бизнеса на рынке и его замещение государственным. Такие сферы, как общепит, бытовые услуги, развлечения существенно сжались. Но в целом ничего страшного не произошло. Напротив, таким образом расширяется сфера государственного контроля в экономике. Да, заметно сократились крупные иностранные инвестиции в технологические проекты, в строительство. Но и здесь все работает. Пока… И да, безусловно, все еще острой остается проблема борьбы с коррупцией».

Уполномоченный знал об обещаниях Главы Государства изжить это порочное явление, подрывающее основы экономической безопасности. Дорожа доверием, оказанным ему избирателями, проблему коррупции Глава Государства держал на постоянном контроле.

Коррупция, мда… Низовая коррупция, мелкое взяточничество практически ликвидированы. Сейчас мало кто дает взятки за получение водительских прав либо при нарушении правил торговли или строительства. Там все фиксируется в электронном виде. Чего не скажешь о коррупции в высших эшелонах власти. Там, где есть государственные деньги, – коррупция непобедима. Бюджетные потоки – это мышеловка. Выполнение любого государственного заказа сопряжено со множеством задач, решение которых требует неформальных доверительных отношений между государственным заказчиком и подрядчиком.

В условиях рыночных отношений, конкуренции и существования честных тендеров Государство не смогло бы выполнить ни единого запланированного проекта. Ни строительства социальных объектов, ни ремонта дорог, ни поставок для школ и больниц.

Ведь у нас как? Чтобы бюджетные деньги не были похищены, подрядчик получает авансом только 30 % от общей сметной стоимости контракта, а все остальное – по мере выполнения работ – после их приемки государственным заказчиком. Как только подрядчик приступает к проекту, тут же выясняются не учтенные, а значит, не заложенные в смету обстоятельства, вынуждающие его выполнять дополнительные работы, нести дополнительные затраты. И чтобы не работать себе в убыток, он должен согласовать новые объемы с заказчиком, пройти государственную экспертизу увеличения сметной стоимости. При существовании многочисленных контролирующих и надзирающих инстанций это может занять не один и не два месяца. Здесь, конечно, все под контролем, процесс жестко регламентирован, чтобы не допустить разбазаривания государственных денег. Пока идут согласования, подрядчик должен либо остановить работы, но продолжать платить зарплату и нести прочие расходы по объекту, либо выполнять все дополнительные работы на собственные средства в надежде, что они будут-таки учтены в новой смете.

А ведь еще и сроки нужно соблюсти. Любой простой подрядчика чреват срывом предусмотренных контрактом сроков, а это штрафы, и совсем немаленькие. А зачем подрядчику штрафы, если он не по своей вине работы не выполняет, если он ждет согласования новой сметы с фактическими объемами? Значит, нужно договариваться с заказчиком еще и об увеличении сроков выполнения работ. Вот и получается, что это только по условиям государственного контракта – заказчик и подрядчик вроде как стороны самостоятельные, а по факту они, как иголка с ниткой, прочно сцеплены и взаимозависимы. А если уж государственному заказчику и зависеть от подрядчика, то лучше уж от своего, с которым всегда можно договориться о взаимоприемлемых и взаимовыгодных условиях сотрудничества. А подрядчику и подавно: он будет вкладываться в работы только при условии полного доверия заказчику. Иначе – швах! Обдерут его как липку за разные прегрешения.

А у нас все подрядчики процветают, зарабатывают и развиваются: и рабочие места создают, и налоги платят. Потому что между государственными заказчиками и подрядчиками полное взаимопонимание, все свои, прикормленные. Ну да, возможно, качество страдает, но и над этим мы работаем, у нас не один доверенный подрядчик, а два или три, у них тогда настоящая конкуренция появляется.

В общем, и с коррупцией можно было бы нормально жить и работать. Так даже удобнее: все коррупционеры под колпаком, все связаны и повязаны, а потому управляемы и послушны.

Но вот нет же! Корысть и зависть! Зависть и корысть! Человек вообще по своей природе слаб и тщеславен. Ему мало иметь то, что он имеет. Ему нужно больше, чем у соседа, лучше, чем у партнера. И искушение велико. Вот отсюда все зло. Начинают доносить, подставлять друг друга. И вытаскивают на поверхность всю грязь подноготную. А нам приходится доводить дело до суда. Расследовать-то там особо нечего, и так все и про всех заранее известно.

У Главы Государства вопросы по борьбе с коррупцией, конечно, будут. Нужно, наверное, отдельной справкой дать статистику по суммам конфискованного у осужденных коррупционеров имущества, которое пойдет в доход Государства. Там такая внушительная цифра получится, что она выгодно подчеркнет эффективность нашей работы.

Он снял трубку и дал соответствующие распоряжения адъютанту.

Глава 5

Ведение дела о разоблачении заговора против действующей власти было поручено Главному управлению по расследованию особо опасных преступлений СТОЗА.

В результате первичных следственных мероприятий был получен внушительный объем информации, который только предстояло детально изучить, но общий вектор стал очевиден еще до начала расследования. По сообщению оперативного сотрудника, подкрепленного явкой с повинной Иваныча – президента клуба «Витязь», под видом спортивно-патриотического клуба была создана вооруженная преступная организация с жесткой субординацией и распределением ролей между входящими в нее членами, задачей которой было участие в координируемой из-за рубежа деятельности, направленной против безопасности Государства. Конечной же целью являлась смена существующей власти, в том числе устранение отдельных высокопоставленных политических деятелей.

Изначально Иваныч появился в поле зрения СТОЗА тогда, когда им по поддельным документам на территорию Государства были ввезены медицинские препараты, стимулирующие выносливость человека, но вследствие тяжелых побочных эффектов, запрещенные к обороту. Груз задержали по чистой случайности: на таможне в тот день оказался стажер, который, строго следуя ведомственным инструкциям, вскрыл коробки и, изъяв образцы, отправил их на исследование. Получив заключение о запрещенных веществах и установив хозяина груза, он включил данные сведения в ежедневный отчет, который в онлайн-режиме формируется по всей таможенной службе Государства и к которому есть доступ у СТОЗА. Пока стажеру объясняли, что занесение информации в электронный отчет требует предварительного согласования от руководства, а он, ссылаясь на строгое следование инструкции, которая данных требований не предусматривала, сгорал одновременно и от стыда, и от несправедливости предъявленных к нему претензий, СТОЗА немедленно включилась в проверку возможной диверсионной деятельности, направленной на вывод из строя заслуженных спортсменов, чтобы подорвать спортивный престиж Государства.

Инцидент был исчерпан после того, как в процесс вмешалось Министерство охраны здоровья, которое представило актуальное научно-обоснованное заключение, базирующееся на новейших исследованиях современной мировой медицины. Выводы сводились к тому, что от применения данных веществ никакого вреда здоровью спортсменов не будет. Тем не менее с тех пор на Иваныча было заведено дело оперативного учета. Электронная система обеспечения безопасности, действующая в Государстве, была устроена так, что после появления человека в картотеке СТОЗА вся информация, его касающаяся или связанная с ним, как размещенная в публичном поле, так и полученная негласным путем, автоматически стекалась в базу данных СТОЗА.

Файл «Иваныч» постепенно наполнялся мегабайтами информации.

Иваныч вел активную публичную деятельность, будучи одним из значимых функционеров в сфере молодежного спорта, а в качестве приносящего неплохой доход бизнеса развивал пейнтбол. Он создал первый в Государстве спортивно-патриотический пейнтбольный клуб «Витязь», а в последующем организовал и возглавил спортивную федерацию пейнтбола, добившись ее государственного софинансирования.

Для Иваныча все сильно изменилось тогда, когда отставной генерал из разведки, покровительствующий байкерам, под эгидой формирования позитивного восприятия обществом введенных в Государстве чрезвычайных мер стал вытеснять пейнтболистов из государственного финансирования. Байкеры как представители особой субкультуры всегда выделялись из общей массы, эпатировали публику своей черной кожаной экипировкой, обильно увешанной множеством цепей и браслетов, ослепляли хромом и оглушали ревом железных коней. И незаметно сообщество поклонников мотоциклов – любителей свободы, которым чужды навязанные правила и нормы, из нонконформистов переросло в активных сторонников действующей власти, популяризирующих идеи всеобщей безопасности. Благодаря своей мобильности байкеры были способны проводить акции по всей территории Государства, совершая мотопробеги с запада на восток и с севера на юг. Они устраивали фееричные шоу и зрелищные мотофестивали.

Иваныч чувствовал, что его кусок бюджетного пирога стал тоньше, но уступать не хотел. Он изо всех сил старался быть заметным, и главное – полезным.

На последнем международном соревновании, трансляцию которого осуществляло государственное телевидение, бойцы клуба «Витязь» продемонстрировали верх мастерства, зрелищно разгромив всех соперников. Иваныч произнес полную пафоса речь, красной нитью которой была неотступная забота Государства о безопасности своих граждан, его безмерная поддержка спортивных организаций и новых молодежных объединений, нацеленных на здоровое развитие тела и духа подрастающего поколения.

Вечером того же дня ему неожиданно позвонил референт Главы Государства, поздравил с победой и уведомил о принятом решении вручить пейнтбольной команде государственные награды.

Иваныч ликовал. От накатывающего волнами возбуждения у него тряслись руки. Он не мог усидеть на месте. Воображение рисовало картины возвращения его старенького, изрядно потрепанного суперкара, вытесненного сборищем волосатых байкеров на обочину скоростной трассы, в большую гонку. К большим деньгам. Иваныч физически чувствовал зуд. Выпил два стакана виски. Не отпустило. Тогда он решил собрать всю команду и поделиться умопомрачительной новостью.

В уютном ресторанчике Иваныч, продолжая накачивать себя алкоголем, сначала еще раз похвалил ребят за самоотдачу и преданность игре, клубу, Государству, а потом сообщил о предстоящем награждении. Теперь ликовали все: чокались, обнимались, обсуждали размер денежного поощрения, которое добавлялось к награде.

Иваныч, захмелев, наконец-то смог расслабиться. Сидя во главе длинного стола, он осоловело смотрел в одну точку, хлопая тяжелыми веками, и улыбался каким-то своим внутренним мыслям. Он выиграл этот раунд, не прибегая к помощи услужливых посредников, предлагающих порешать любой вопрос за баснословное вознаграждение. Он опять получит государственное финансирование, возобновит стройку отеля на побережье, наконец-то внесет последний взнос за новую яхту и вплотную займется виноградниками.

По возвращении в Город в аэропорту Иваныч не скупился на елейные речи в адрес Главы Государства, благодарил за доверие и оказанную поддержку, а по пути домой, прямо на трассе, был задержан СТОЗА по подозрению в создании и руководстве преступной организацией, готовившей захват власти.

Саша открыл глаза и увидел серый потолок с забранной под решетку тусклой лампой. Сел на нарах и потер запястья, сохранившие следы от наручников. От удара электрошокером на груди, ближе к правой подмышке, ощущалось легкое покалывание. В камере Саша был один. Он встал и с отвращением помочился в дыру в полу, прикрытую жестяным тазом без ручек. Вымыл холодной водой руки и лицо.

И что теперь?

На него словно напрыгнули вчерашние воспоминания: безучастные лица, какие-то звания, должности, кабинеты, коридоры, металлический грохот дверей. Проносились обрывки фраз: «Ваш заговор раскрыт! Мы вам советуем чистосердечно во всем признаться… Ваши подельники уже дают признательные показания…» Пришло ощущение своей беспомощности и чувство отвращения. И еще злость: «Все ложь! Бред! Подстава!»

Он начал ходить по камере. Его ультрамодные кроссовки, лишившись шнурков, при каждом шаге соскакивали с ног. Пришлось передвигаться наподобие лыжника, подволакивая ноги. Пять шагов от стены до стены. Серая, с подтеками засохшей краски железная дверь, на уровне живота прорезь в форме окошка, плотно закрытая снаружи, повыше – круглое сквозное отверстие размером с блюдце, прикрытое с другой стороны. Прикрученные к полу нары с грязным матрасом, сбившимся комьями. Рядом металлический стул и стол, тоже прикрученные. В углу раковина и дыра в полу. На противоположной от двери стене, почти под самым потолком, за решеткой – узкое горизонтальное окно.

Саша не знал, который сейчас час, и не понимал, сколько он проспал. Когда его наконец-то привели в камеру, он повалился на нары и, подумав о том, что вряд ли сможет заснуть в таких условиях, тут же уснул.

Хотелось есть. Когда он ел последний раз? У оперов ему предлагали чипсы, которыми те громко хрустели, запивая их растворимым кофе из немытых кружек. В кабинете Следователя он отказался от недоеденного треугольничка пиццы, одиноко лежавшего в огромной картонной коробке. На входе в изолятор ему сообщили, что на ужин он не успел, и предложили чай с сахаром. Но чай он, видимо, тоже проспал.

Еще хотелось понимания. И это желание было сильнее голода, злости и ощущения лютой несправедливости.

Как следовало из скудных обрывочных комментариев тех, с кем Саше пришлось эти пару дней пересекаться, спортивный клуб «Витязь» оказался втянут в какие-то разборки из-за государственного финансирования. Поначалу ему казалось, что его отпустят, как только выяснится, что лично он, Саша, никакого отношения к деньгам не имеет, не владеет информацией, каким образом формируется и как тратится бюджет клуба. Он честно рассказал, как структурно устроена организация, кто руководит и определяет стратегические цели, кто отвечает за тренировки и соревнования, а кто – за материально-технические вопросы. Отдельно интересовались Иванычем, администратором клуба, бухгалтером и тренером команды.

Следователь, к которому Саша попал уже во второй половине дня после утреннего задержания, ознакомившись с его показаниями, добродушно сказал:

– Александр, нам известно, что вы честный и порядочный человек. По всей видимости, вы не знали о том, что под вывеской вашего клуба была сформирована вооруженная организация, имеющая не просто криминальные, а сугубо антигосударственные цели. Сейчас от вас, от вашей искренности зависит ваше дальнейшее будущее. Если вы будете сотрудничать с нами, то сможете вернуться домой к вашей красивой жене в статусе лица, неосведомленного о планах организованной преступной группы. В противном случае, на ближайшие несколько лет вам придется сменить место жительства и переехать из элитной квартиры в казенные палаты. Надеюсь, вы меня услышали и сможете принять правильное решение.

Закончив монолог, Следователь придвинулся к столу, на котором стоял открытый ноутбук, и начал что-то печатать.

– Подождите, – Саша пытался привлечь его внимание. – Я ничего не понимаю. О какой вооруженной организации идет речь? Меня целый день спрашивали про спортивный клуб «Витязь». Я больше не вхожу ни в какие организации.

– Верно, – Следователь, не поднимая глаз, продолжал стучать по клавиатуре, – о «Витязе» и пойдет речь.

– Но… я не понимаю, при чем тут антигосударственные цели?

– Значит, Александр, сотрудничать не будете? – Следователь оторвался от экрана ноутбука и наигранно сурово глянул на Сашу.

– Почему не буду? Я готов помогать следствию. Я просто не могу понять, что от меня требуется. Что я должен сообщить? Про вооруженные преступные группы мне ничего не известно.

– Александр, давайте мы вот как с вами поступим. Я буду задавать вам вопросы, а вы будете на них отвечать. Не спешите, ваши ответы я записываю в протокол. И помните про искренность. Начнем. Что вам известно о закупках «Витязем» огнестрельного оружия и боеприпасов?

Саша был шокирован. Он совершенно растерялся. В голове проносились какие-то бессвязные мысли, одна абсурдней другой.

Он, запинаясь, спросил:

– Оружия? Мы не используем оружие. Для игры в пейнтбол используются пейнтбольные маркеры. Это же, по сути, пневматические, работающие за счет газа пистолеты. Это не оружие в смысле боевого оружия…

Следователь оборвал Сашу:

– Я повторю вопрос. Что вам известно о закупках огнестрельного оружия?

– Да ничего мне об этом не известно.

Следователь зафиксировал ответ и задал следующий вопрос:

– Кто в вашем клубе занимается закупкой снаряжения и экипировки?

– У всех спортсменов имеется собственное снаряжение. Я точно знаю: что-то закупается для коммерческого использования, чтобы сдавать в прокат. Для новичков также все предоставляет клуб. Но я не знаю, кто конкретно этими вопросами занимается.

– Кто закупает имитационную пиротехнику?

– Тоже не знаю. Есть администратор, обычно он решает вопросы по снабжению. Но я не могу сказать наверняка, вы его и спросите.

– Вам известно о существовании бункера № 3?

– Да, это одна из площадок, оборудованная для проведения тренировок.

– Как часто в этом бункере проводятся тренировки?

– По-разному бывает. У нас нет постоянного расписания. Это зависит от коммерческой загрузки. Бункер иногда сдавался в аренду.

Следователь закончил стучать по клавиатуре, глянул на Сашу и участливо спросил:

– Есть хотите? У меня пицца осталась.

– Спасибо, откажусь. Я рассчитываю вернуться домой и нормально поесть. Я ответил на все вопросы?

– Мы только начали. Настройтесь на длительную беседу, Александр.

Саша заерзал на стуле и спросил:

– А разве мне не положен адвокат?

– Вам – нет. В соответствии с действующим законом, подозреваемым в совершении преступлений против безопасности Государства адвокат предоставляется только после окончания расследования.

Смысл слов Следователя не сразу дошел до Саши. Он повторил про себя услышанное, и его окатила горячая волна паники. Сразу стало трудно дышать.

Саша произнес вслух:

– Вы намекаете на то, что я являюсь подозреваемым в преступлении против безопасности Государства?

Следователь, молодой темноволосый парень, с широкими скулами и неестественно узким подбородком, что делало его лицо похожим на репку из детской книжки, откинувшись в кресле, отчетливо проговорил:

– Александр, я вам ни на что не намекаю. Я ответил на ваш вопрос о том, почему наше общение происходит без адвоката.

– Но подождите. В начале нашего разговора вы сказали, что я могу остаться в статусе свидетеля, а вот только что объяснили отсутствие адвоката подозрениями в каких-то жутких преступлениях. Я пытаюсь понять, в качестве кого я здесь нахожусь? Какие у меня есть права? И вообще, что все это значит?

– У вас излишне много вопросов, Александр. А вопросы здесь задаю я. Давайте не будем отвлекаться.

В этот момент на столе зазвонил телефон. Следователь поднял трубку и, выслушав звонящего, поднялся:

– Нам необходимо прерваться.

Он выглянул в коридор. В кабинет вошли двое в штатской одежде и, надев на Сашу наручники, вывели его из кабинета.

Совещание по «Витязю» проходило на пятом этаже Главного управления СТОЗА. В кабинете руководителя собралось несколько человек – следственно-оперативная группа, в числе которых был и Следователь, допрашивавший Сашу. Требовалось актуализировать полученные сведения. Каждый из присутствовавших кратко доложил о проделанной за день работе, акцентируя внимание на информации, имеющей значение для расследования.

Руководитель подытожил. Всего в управление доставлено 24 человека, проведены обыски, практически у всех задержанных по месту проживания изъято охотничье оружие, в том числе нарезное. В подземном бункере № 3, принадлежащем спортивному клубу «Витязь», обнаружен склад огнестрельного оружия: винтовки, автоматы и патроны к ним, гранаты. Ключи от бункера, помимо поста охраны, были изъяты также из квартиры администратора и загородного дома Иваныча. На территории клуба обнаружена взрывчатка, упакованная в коробки из-под пиротехники. Все спортсмены клуба из первого дивизиона прошли специальную подготовку по тактической стрельбе и ведению ближнего боя. Финансирование ряда мероприятий осуществлялось за счет полученных из-за границы денежных средств. Иванычем написана явка с повинной с подробным описание схемы функционирования преступной организации, имеющей целью свержение действующей власти; с остальными задержанными работа только началась.

– Ребята, теперь важно не облажаться, потому как совсем не простую тему мы с вами зацепили. Нужна предельная концентрация и полная отдача. Сохраняется режим тишины. В 20:00 еще раз собираемся здесь. После я делаю доклад Уполномоченному. Будет хорошо, если явка с повинной Иваныча будет подтверждена и другими задержанными.

Ближе к вечеру следующего дня Следователь еще раз вызвал Сашу. До этого момента его переводили из одних кабинетов в другие, о чем-то спрашивали, предлагали что-то подписать. Он очень устал и хотел спать. Заснул сидя на стуле, когда его на какое-то время оставили в покое, предварительно пристегнув наручниками к батарее.

Следователь, выглядевший не таким лощеным, как при их первой встрече, видимо, сказывался недосып, стал задавать Саше вопросы об изъятых у него из квартиры винтовке и гладкоствольном ружье, об увлечении охотой и участии в международных соревнованиях по пейнтболу. На все вопросы Саша старался отвечать кратко, поскольку не очень понимал, куда клонит Следователь. Распечатав набранный на компьютере текст, именуемый протоколом допроса, Следователь передал его Саше на подпись.

– А я должен это подписывать?

– Ну, это же ваши ответы. У нас ведется аудиопротоколирование. Содержание ваших ответов, помимо бумаги, зафиксировано на аудиозаписи. Даже если вы не подпишите протокол, наша беседа имеет объективное подтверждение. Вы чего-то опасаетесь?

– Я просто не совсем понимаю, что тут происходит. Вернее, я совсем не понимаю, что я тут делаю вторые сутки. Почему вы не хотите меня услышать? Я первый раз оказался в такой ситуации. И я действительно не знаю, что я могу и должен делать. А чего делать не должен.

Саша демонстративно оттолкнул лежавший перед ним документ.

– Ваш протокол я подписывать не буду. Ничего личного, извините.

– Ну, как я понял, признаваться вы не собираетесь. А зря, – Следователь сочувственно вздохнул, делая какую-то отметку в протоколе. – Ваш заговор раскрыт, и это дело техники облечь имеющиеся у нас сведения в процессуальную форму. У вас есть время подумать до завтра. Завтра я вас снова вызову. Доброй ночи.

Глава 6

Антон смог встретиться с Полковником только через два дня после Машиной просьбы. Полковник почти не изменился.

«Как все-таки должность влияет на человека!» – подумалось Антону.

Несмотря на свой солидный возраст, Полковник был крепок и бодр. Одутловатое лицо с выступающими вокруг носа красными ниточками капилляров выдавало его старую, но верную привычку снимать напряжение алкоголем. Твердое рукопожатие и отеческое похлопывание по спине. Он так же смотрел прямо в глаза собеседнику, говорил отрывисто и конкретно, приправляя свою речь матерком. На что Антон обратил внимание, так это на количество пауз. Казалось, что Полковник тщательно обдумывает свои слова, прежде чем их произнести.

«Или старческая мудрость, или страх сказать что-то лишнее», – так для себя определил Антон отмеченные изменения.

Полковник гулял в сквере с немецкой овчаркой, когда к нему подошел Антон. Казалось, что Полковник ничуть не удивился встрече, отстегнул поводок, отпустив собаку, и они медленно двинулись с Антоном по расчищенной дорожке. Поскольку для обоих прогуливающихся было очевидно, что их встреча не случайна, после нескольких дежурных фраз Антон сразу же перешел к делу. Он сообщил о задержании Машиного мужа, который оказался хорошо знаком Полковнику. Вопрос Антона о том, можно ли что-то сделать, повис в морозном воздухе. Полковник позвал собаку, потрепал ее за ушами и оттолкнул в сторону:

– Гуляй! Гуляй!

Пес без особого желания все же нырнул в темноту. Полковник, проваливаясь в сугроб, последовал за собакой, увлекая за собой Антона. Они приблизились к заваленной снегом скамейке, расположившейся вдали от дорожки, в окружении темных елей. Снег перед скамейкой был примят множеством ног тех, кто, несмотря на холодную погоду, искал уединения. Стоявшая рядом урна, не вмещая излишки праздного времяпрепровождения, возвышалась над грудой остатков еды, пустых бутылок и пакетов. Собака тщательно все обнюхивала, поднимая носом из снега примерзшие кучки, и как будто чихала: содержимое ей, кажется, совсем не нравилось.

– Погон, отставить! – рявкнул Полковник, и пес послушно сел рядом с хозяином.

Из внутреннего кармана куртки он извлек термос, открутил туго сидящую крышку, и, налив в нее чай, протянул Антону:

– На травах, исключительно полезная вещь. Врачи рекомендуют.

Антон, не желая показаться невежливым, взял из рук Полковника пластиковую емкость, от которой поднимался пар, и сделал пару глотков. Вкус был необычный, чуть горьковатый. Тепло потекло внутрь. Допив, он вернул Полковнику крышку от термоса.

– Антон, ты женат? – спросил Полковник, наливая себе чай.

– Не-а, как-то не сложилось.

– А дети сложились?

– Нет, откуда?

– Да мало ли, так бывает…

– Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно.

– Ладно, – Полковник подул в парящую чашку и сделал глоток. – Отменный чай, а?

Антон кивнул: «Так точно, отменный!»

Собака, поднявшись, навострила уши и через секунду рванула с места.

Полковник продолжил:

– Знаешь, что отличает солдата от человека?

Антон отрицательно покачал головой, а про себя подумал: «Ну, понеслось. Философия кирзовых сапог. Есть, товарищ Полковник! Так точно, товарищ командир!»

Полковник внимательно посмотрел на Антона:

– У солдата есть долг перед Родиной и, защищая ее, служа ей, он служит всем тем, кого любит. И своей матери, и своей жене, и своим детям. Только любит он их опосредованно – через служение делу. Обычный человек сначала заботится о своих близких, а уже потом вспоминает про Родину. И вот ты, Антон, солдат довольно неплохой. Я бы даже сказал – хороший солдат. Был. Что с тобой произошло?

Антон молчал, не улавливая нити разговора.

– Молчишь.

Полковник тоже помолчал и налил еще чаю.

– В последнее время я все чаще думаю, может быть, мы не тому служим? Или не так любим? Знаешь, чем дальше, тем больше я начинаю сомневаться в понятных мне с юных лет истинах. Но у солдата не может быть сомнений. У него есть долг и приказ командира. Именно так солдат менее уязвим. Чем больше служения, тем меньше отвлечений на посторонние темы, тем легче совершать поступки, необходимые для общего дела, общей пользы. Что скажешь, Антон?

Антон потер начавшие замерзать руки. Попросил отменного полковничьего чая. Он не знал, как поступить: в его планы не входило ни обсуждение личной жизни, ни выслушивание умозаключений бывшего начальника. Но поскольку он ожидал помощи, то не мог просто отмахнуться от предложенного формата общения. Значит, нужно поддерживать беседу.

Антон сказал:

– Однажды я почувствовал, что я человек. А солдат – это всего лишь роль. С тех пор у меня нет сомнений в том, что первично. Я это точно знаю. Да, у меня нет детей. Но когда у меня появится сын, я точно не буду говорить ему о необходимости служения всеобщему благу. Про это ему и без меня расскажут в школе, в армии, по телевизору. А я буду стараться научить его быть человеком.

Антон чуть замялся, глянул на Полковника, и продолжил:

– Быть человеком не в тренде. Сейчас как никогда ценится служение. Вот я и не тороплюсь с детьми. Зачем подвергать ребенка опасности только потому, что он не думает так, как принято думать? Почему он должен чувствовать то, что кем-то считается необходимым? Почему он должен бояться быть таким, какой он есть, если он не такой, каким его хочет видеть Государство? У меня нет иллюзий относительно всеобщего процветания в мире, в котором правит страх. Я убежден, что страх – это сильнейшее из человеческих чувств, используя которое человеком можно манипулировать, можно даже заставить его забыть о том, что он человек. Костер страха будет гореть тем сильнее и ярче, чем больше в него будут подкладывать дрова – реальные или мнимые опасности. Для меня, – Антон допил остывший чай, – по-настоящему страшным видится ответ на вопрос: контролируют ли пламя те, кто его раздувает? Что будет, если вдруг неожиданно поднимется сильный ветер и пламя разойдется на много километров вокруг? Кто-то или что-то сможет потушить неуправляемый пожар, пожирающий не только бренные тела, но и идеи о спасении?

Полковник встал со скамейки, стряхнул снег, налипший на добротную непромокаемую куртку.

– Да ты философ, блин, – и, заглянув в лицо Антону, тихим охрипшим голосом произнес: – А я в тебе не ошибся. Знаешь, в чем разница между тобой и мной? – Полковник не ждал ответа и продолжил. – Ты смог выпрыгнуть из несущегося поезда, а я все еще еду в долбаном мягком вагоне со всеми удобствами. Да, иногда дует из окон, иногда не работает обогреватель или сортир. Да, уже не я определяю направление движения и конечную точку маршрута. Но при этом, и здесь ты абсолютно прав, я живу с постоянным чувством страха потерять место в этом теплом вагоне. Вот так-то! Мне хватает мудрости это признать.

Полковник похлопал Антона по спине, вылил из термоса остатки чая и сказал:

– У меня нет права на сомнения. Я всегда должен точно знать правильное решение. И странным образом я его всегда знаю. Пусть оно иногда не совпадает с моим внутренним, как ты говоришь, человеческим голосом. Тем не менее, у меня есть правильное решение. А вот чего у меня действительно нет – так это удовлетворения от него. Я занимаюсь тем, чем мне приказано заниматься. А в это время настоящие злодеи перебрались в высокие кабинеты или получили покровительство тех, кто уже давно сидит в этих кабинетах. И знаешь, вот еще. У меня нет радости от жизни. И дело не в хронической язве желудка. Иногда мне кажется, что лучше сделать прививку, будет проще и спокойней. – Он вскинул брови и поджал в сомнении губы. – У меня уже два внука, и они, ты не поверишь, каждый раз из меня – солдата – вытаскивают меня – человека.

Антон молчал. Полковник взял его под руку, свистнул собаке и направился к освещенной дорожке.

– Про Сашу-Машу сказать ничего определенного не могу. Информации пока минимум. Был доклад о разоблачении организованной преступной группы, действующей под видом спортивной команды. Человек двадцать арестовано. У них изъяли оружие, взрывчатку. Кто-то из них начал говорить. Конечные цели деятельности вооруженной банды еще не установлены. Но их, как ты понимаешь, обязательно установят. Они этим своим «Витязем» кому-то дорогу перешли. Тема не наша, материал в Главном управлении СТОЗА. Излишний интерес с моей стороны вызовет подозрения.

Отца Машиного я знаю очень хорошо. И парень этот, Саша, неплохой, и вроде должен быть доволен жизнью. Но это не исключает возможности дурного влияния на него компании. Стрельбы их – дисциплина почти военная… Зачем нормальному мужику с пукалкой бегать? Семейному к тому же? Тише нужно быть, незаметней. А у него одних выездов за границу в год больше, чем у меня за десять. Что туда так тянет? Родина не мила? Кто оплачивает? Тесть?

В общем, ты понимаешь, с ними работают сотрудники СТОЗА. Работают по полной. И сейчас все будет зависеть от крепости духа каждого члена этой спортивно-преступной группы и сговорчивости их командира. Если окажутся не идиотами, отделаются десятью годами колонии. Ну, а если упертые и принципиальные, то будет показательный процесс разоблачения государственных преступников, и тогда лет на двадцать могут уехать.

Антон понял, что Полковник владеет большей информацией, чем ему полагается знать по службе, значит, наводил справки. Если ничего сразу не сделал, значит, не мог светиться. Полковник подтвердил, что у истории есть заказчик, а это означает, что заказ будут отрабатывать по полной. Чуть помедлив, Антон сказал:

– Ясно. И последний вопрос. А у вас не осталось контактов Адвоката?

– Адвоката? – медленно, как будто что-то припоминая, проговорил Полковник. – Да, да, есть номер телефона. Но мы давно не общались. Насколько я знаю, он бросил практику и переехал в горы. Кстати, это мысль! Давай я тебя с ним свяжу. Вдруг он заинтересуется?

– Буду признателен.

– Тогда завтра в это же время.

Маша восстановила сим-карту из изъятого на обыске телефона, но ни от Саши, ни о Саше никаких вестей не было. Шли третьи сутки с момента его ареста. Отец на связь тоже не выходил. Маша не спала и практически ничего не ела. Она не ходила на работу и, оставаясь дома, не могла себя ничем занять. Все мысли – одна страшней другой – были о Саше. Она собрала ему вещи для передачи и каждый раз, проходя мимо оставленной в прихожей сумки, начинала что-то перекладывать, добавлять или убирать.

«Зачем ему белые футболки? Там, наверное, грязь, они быстро испачкаются», – рассуждала Маша и укладывала в сумку черные футболки. «Черная футболка, черные штаны – это прямо траур какой-то. Нет, так не надо», – была следующая мысль. И она снова вынимала Сашины вещи, несла что-то другое, складывала и представляла, как Саша получит свою сумку и станет ее разбирать. «Что он подумает? Что почувствует? Останется ли доволен?»

К горлу подкатывал комок, из глаз выступали слезы. Маше представлялось, что сейчас раздастся звонок в дверь, она откроет и увидит на пороге Сашу. Он скажет, что все случившееся – это просто недоразумение, досадная оплошность, сбой в системе. Он никого не станет винить, никому не станет предъявлять претензии. Он будет рад снова оказаться дома. Он схватит Машу в охапку и закружит по комнате. Потом они заберутся в горячую ванну и будут пить ледяное шампанское, весело болтая и посмеиваясь над своими переживаниями. И, конечно же, улетят на море. И будут свободны и счастливы.

Звонков не было ни в дверь, ни по телефону. В мессенджере писали коллеги и заказчики, валился рекламный спам, пришло уведомление о штрафе. И тишина. Машу как будто поместили в банку, заполненную тревогой, которая забивалась в уши, глаза и нос, липла к рукам, давила на голову.

Вечером позвонил Антон, позвал выпить кофе в той же кафешке на бульваре.

Маша приехала первой и, ожидая Антона, смотрела новостную передачу по телевизору, висящему под потолком. Диктор торжественно сообщил, что завтра будет транслироваться доклад Уполномоченного СТОЗА на Совете безопасности.

«Так странно, – подумала Маша, – с тех пор как Государство озаботилось всеобщей безопасностью, лично я стала чувствовать себя более уязвимой. Я живу с постоянным ощущением, что за мной следят как за каким-то преступником, я все время боюсь что-нибудь нарушить, не то сказать, не так сделать. Люди вокруг словно с ума посходили, разоблачают врагов, террористов, а на самом деле попросту стучат или, как принято говорить, сигнализируют. Подозрения рождают страх. Угрозы безопасности видятся уже не только в поступках или действиях, но и в словах. Это как масляное пятно, расплывающееся на воде. Чем больше движений, тем шире площадь его поверхности.

Двойные смыслы. Нет, это уже целое искусство интерпретации смыслов…

А в самом искусстве как раз все наоборот: полный застой. Ни новых образов, ни интересных решений, потому что страшно быть неправильно понятым. Все художники пережевывают жвачку исторически одобренного соцреализма. В театре – традиционная выверенная классика, в кино – сплошь подвиги героев, готовых жертвовать собой во имя светлого будущего. Искусством стали парады и демонстрации в поддержку действующей власти. Вот уж где организаторам можно развернуться, сделать монументально, гротескно и скрепно. Так мощно, что аж давит. Начинаешь чувствовать себя маленькой и никчемной.

А эти ночные байк-шоу: факелы как во времена инквизиции, знамена, барабаны, суровые бородатые лица здоровенных мужиков и ярко-красные губы затянутых в латекс длинноногих девиц, звуки каких-то маршей, заглушаемые грохотом двигателей. Мурашки по коже».

Пришел Антон, заказали кофе. На экране телефона он написал: «Ни о чем не спрашивай», стер и убрал в карман. Минут через десять они вышли из кафе и, оставив телефоны в машине, переместились к автобусной остановке. Зашли за торец, чтоб не попадать под камеры.

Антон рассказал Маше о встрече с Полковником, сообщил, что попробует связаться с Адвокатом.

– Кстати, Полковник сказал, что знаком с твоим отцом. Давно?

– Насколько я понимаю, со времен работы отца в органах правопорядка.

– Я не знал. Ты мне не говорила.

– Так ты и не спрашивал. И к отцу моему, насколько я помню, у тебя было презрительное отношение. Что-то про невозможность честным путем заработать такое положение в обществе… Я, кстати, съездила к нему, все рассказала.

– Как он отреагировал?

– Ну, он тертый калач. Знаешь, он настолько системный, что я иногда и сама теряюсь, можно ли мне его просто обнять или сначала нужно подать ходатайство, – Маша вздохнула. – Он ничего не знал, новостями моими был недоволен, но делал вид, что все под контролем. С тех пор не выходил на связь.

– Странно как-то все. Если бы это было резонансное дело, СМИ бы уже оповестили население об очередных подвигах правоохранителей. Если молчат, значит – дело рядовое. Но почему тогда тебе до сих пор не сообщили о задержании мужа и о его местонахождении? Что-то тут не складывается.

Глава 7

Доклад Уполномоченного СТОЗА на Совете безопасности был, как всегда, четок и конкретен. Приводимые им сведения были подкреплены статистическими данными, что, с одной стороны, сложно воспринималось на слух, но с другой – не оставляло никаких сомнений в достоверности излагаемой информации. Статистика с недавних пор была в ведение СТОЗА, и это исключало какие бы то ни было неоднозначные толкования.

Уполномоченный СТОЗА – статный, под два метра ростом, с небольшим животиком, почти незаметным под строгим кителем, с открытым чуть вытянутым лицом, высоким лбом и седыми редеющими волосами – блистал на протяжении всего выступления, оставляя впечатление знающего и ответственного профессионала своего дела. Он пользовался уважением у населения. Ему верили. Этот человек стоял в авангарде борьбы с самыми тяжкими преступлениями, результаты деятельности его Службы по тотальной защите общества и Государства были очевидны многим. А само ведомство отличалось дисциплиной и исполнительностью. Во многом безупречная репутация СТОЗА была обусловлена обстоятельствами ее формирования, в числе которых не последнее место занимало вакцинирование всех сотрудников специально разработанным препаратом, блокирующим чувственную сферу.

Изначально, еще задолго до появления СТОЗА, работа над вакциной проводилась одной из государственных научно-исследовательских лабораторий в качестве средства снижения чувствительности человека в экстремальных ситуациях, когда от него требовалась максимальная концентрация физических сил и активизация мыслительных способностей для выживания. В качестве потенциальных потребителей препарата рассматривались спасатели. Это был своего рода допинг временного действия. Адреналин, вырабатываемый организмом как реакция на смертельную опасность и повышающий его физические способности, позволял человеку действовать скорее инстинктивно, чем разумно. Такое решение не всегда оказывалось правильным. Блокировка страха и паники позволяла не отключать голову в ситуации, угрожающей жизни или здоровью.

Из-за полной секретности проводимых разработок данное средство было известно только узкому кругу лиц даже на этапе первой фазы клинических испытаний на малочисленной группе добровольцев. В последующем удовлетворительные результаты, полученные учеными, расширили сферу их исследовательских интересов, обозначив в качестве новой задачи – разработку препаратов искусственного подавления иных человеческих чувств, что могло быть востребовано в лечении психических или пограничных расстройств личности. Пациенты, годами находящиеся на медикаментозной терапии, получили бы возможность вернуться к нормальной полноценной жизни без применения препаратов. Была создана исследовательская группа, включающая помимо биохимиков, фармакологов и фармацевтов, еще психиатров и психологов. Научные изыскания проводились в направлении изучения возможности блокировать чувства вины, тревоги, стыда, гнева, зависти.

Работой лаборатории случайно заинтересовалась Служба государственной безопасности, и после ознакомления с результатами доклинических исследований было выделено целевое финансирование для создания препарата, который бы блокировал чувства лиц, выполняющих особо важные государственные задачи. Повышенный интерес к работе секретной лаборатории проявлял один из генералов, входивший в число руководителей Службы государственной безопасности. Он, пройдя длительный путь практической работы в правоохранительной сфере, изнутри знал обо всех ее недостатках и рассчитывал с помощью нового препарата существенно повысить качество работы и, самое главное, обеспечить доверие общества к правоохранительным органам.

Задачей последних во все времена была охрана правопорядка. Для этих целей они наделялись широкими полномочиями, позволяющими беспрепятственно входить в любые помещения, запрашивать и получать любую, недоступную для других информацию, требовать от граждан подчинения, применять к нарушителям или предполагаемым нарушителям правопорядка силу и спецсредства, ограничивающие их свободу. Сама же работа правоохранителей была сопряжена с конфликтными ситуациями, непредсказуемостью, опасностью, риском и осуществлялась в условиях жесткой регламентации их деятельности, постоянного дефицита времени и повышенной ответственности за полученные результаты. Совокупность данных факторов неизбежно приводила к эмоциональному истощению и физическому переутомлению сотрудников, снижению их служебной мотивации, что, в свою очередь, негативно отражалось на качестве их работы в диапазоне от полного безразличия, до вседозволенности и злоупотребления властными полномочиями. На фоне информационной доступности новостей о подкупе сотрудников правоохранительной сферы и распространяемых с помощью сарафанного радио возможностях заказных уголовных дел, чтобы свести счеты с конкурентами и неприятелями, население не доверяло правоохранителям, а в обществе господствовало резко отрицательное отношение к их деятельности.

В корне изменить эту ситуацию было невозможно без глобальной реформы самой правоохранительной системы. Генерал это прекрасно понимал, вполне приспособившись к существующей. Вместе с тем, он вполне отдавал себе отчет в том, что менять только правоохранительную систему без изменения судебной, имело так же мало смысла, как и подвесить к телеге с лошадью реактивный двигатель. Повозка, управляемая извозчиком, не разовьет космическую скорость. Она будет двигаться в привычном и комфортном для человека режиме. На ее скорость будут влиять такие простые и банальные факторы, как качество дороги, состояние лошади, запрос пассажира и, не в последнюю очередь, самочувствие самого извозчика. Суперсовременный двигатель со временем разболтается, лишится части деталей, и в конце концов, как ненужный балласт будет разобран на запчасти, продан, пропит или приспособлен для утилитарных бытовых нужд.

Тогда-то генерал и озаботился проблемой повышения стрессоустойчивости сотрудников и добился выделения государственного финансирования для проведения необходимых исследований, а дальше неотступно курировал данный проект, получая отчеты о ходе работ.

Чтобы сохранить секретность, клинические исследования препарата проводились в одной из экономически отсталых стран под видом гуманитарной миссии. Протоколы исследований не отправлялись на этическую экспертизу, а полученные результаты нигде не публиковались. По завершении полуторагодовой работы были получены данные, подтверждающие эффективность препарата. После вакцинирования добровольцы становились менее чувствительными к внешним факторам. Грубые оскорбления, обычно вызывающие обиду и злость, воспринимались как вербальные выражения, не соответствующие общепринятым правилам общения. Нападающий с ножом человек расценивался как лицо, которое может причинить вред здоровью, что требовало оборонительных действий. Даже обычный дождь был всего лишь погодным явлением, не затрагивающим чувства – он не раздражал и не радовал, но побуждал человека открыть зонт.

По предварительным расчетам длительность действия препарата составляла два года. Для окончательных выводов требовались дополнительные клинические исследования, в том числе, чтобы подтвердить его безопасность для организма человека, так как фиксируемые побочные явления на текущем этапе работы не были достаточно информативными. Однако из-за острой государственной потребности в препарате, власти приняли решение разрешить его применение на ограниченном контингенте лиц, продолжив необходимые научные исследования.

Не обошлось без эксцессов. Профессор Синявский, руководивший разработками, выступил категорически против применения на людях препарата, не прошедшего всех этапов клинических испытаний.

– Использовать экспериментальные образцы в качестве полноценного медицинского препарата – неэтично и негуманно. Это противозаконно, в конце концов! Это противоречит всем международным принципам медицинских исследований с участием человека, когда таковой является объектом исследований! Я медик, а не шарлатан!!! – срываясь на крик, заявил он, стоя перед государственной комиссией, призванной решить дальнейшую судьбу препарата. – Мы не должны! На этом этапе исследований мы не имеем ни юридического, ни морального права допускать полученный препарат к использованию!

На следующий день по дороге в лабораторию профессор умер от сердечной недостаточности. Сотрудники Службы государственной безопасности предложили возглавить работу над проектом заместителю профессора, некоему Круглову, – амбициозному молодому ученому, изначально включенному в группу исследователей по указанию спецслужб. Уровень секретности был повышен до максимального. Сотрудникам лаборатории недвусмысленно намекнули, что саботаж поставленных Государством задач независимо от того, вызван он гуманистическими, медицинскими или какими-то личными соображениями, неизбежно приведет к фатальным последствиям для каждого из них. Работа над препаратом была продолжена.

Как-то Круглова вызвали к генералу с докладом. Он волновался как школьник, опасаясь, что если работу лаборатории признают неэффективной, то проект закроют, и он лишится внушительного ежемесячного дохода, позволившего ему за каких-то полгода купить новый автомобиль. Свой доклад он читал по бумажке, прижав ее ладонями к поверхности стола, чтоб скрыть дрожь в руках, и лишь изредка поднимал глаза на сурового человека в погонах. Через пару минут генерал его прервал:

– Я все понимаю, вы хотите поделиться со мной важными и подробными деталями. Но я не специалист и не понимаю ничего из того, что вы мне здесь зачитали. Давайте попроще как-то. Своими словами, доступными для обывателя, – он постарался улыбнуться, но взгляд его оставался тяжелым.

– Хорошо. Конечно, давайте так, – засуетился Круглов, торопливо сворачивая свои бумаги. – Попроще, да. Вы правильно заметили. Мы очень хотим… Нам очень хотелось досконально, так сказать, в подробностях…

Генерал нахмурил брови, от чего над переносицей появилась глубокая вертикальная складка, и в нетерпении начал постукивать пальцами по столу. Руководитель проекта осекся, сглотнул и начал еще раз:

– Препарат, который мы получили, если не вдаваться в медицинскую терминологию, представляет собой средство эмоциональной защиты человека от психотравмирующих воздействий. Но принцип его действия иной, нежели чем и у нейролептиков, и у препаратов, направленных на…

Генерал закашлял.

– Ну да, это опять детали. Извините.

Круглов вытер выступившие над губой капельки пота и продолжил:

– Наш препарат начинает в полной мере работать через пять дней после его введения в организм человека и запускает процесс перераспределения импульсов, поступающих в головной мозг… – он осекся, видя недовольство на лице генерала, и снова начал торопливо говорить: – Прививка действует в течение двух лет, далее требуется ревакцинация. Исследования по сроку действия повторной вакцины пока не проведены, но по прогнозам ученых также составит два, возможно, три года. На сегодняшний день работа ведется в направлении определения количества допустимых ревакцинаций, поскольку имеются побочные эффекты в виде гормональных изменений организма. Нам необходимо проверить возможность минимизировать побочные действия, либо дополнительно поработать с дозировками препарата. Вероятно, вакцинируемым потребуется какая-то дополнительна терапия… Также нужно проверить, как быстро восстанавливается и восстанавливается ли вообще нормальный обмен веществ после полного выведения препарата из организма…

– Я понял. Это уже нюансы. Об этом можно предупреждать вакцинируемых и брать у них соответствующее согласие. У меня практические вопросы. Первое. Каков срок годности препарата?

– Ну, – замялся Круглов, лихорадочно листая свои бумаги, – поскольку исследования еще в полной мере не завершены, то сейчас… более-менее уверенно можно говорить о… о двух годах…

– Ясно. Следующее. Что вам необходимо для начала производства препарата в промышленных объемах? На первоначальном этапе нам потребуется, я полагаю, не менее десяти тысяч доз.

– Нужна производственная площадка, нужен обученный персонал и финансирование.

– А что со сроками?

– Сейчас затрудняюсь сказать. Поймите, многое будет зависеть от технологической готовности производства, технической оснащенности…

– Ясно. Тогда я в течение двух суток жду от вас подробное техническое задание с изложением всех требований к производству, прогнозируемым объемам выпуска и расчетами стоимости. Я отправлю к вам нарочного, и после изучения подготовленных документов будем планировать встречу в расширенном составе. Благодарю за службу. До свидания.

Генерал встал и протянул руку Круглову, судорожно застегивающему свой портфель и едва успевшему выставить вспотевшую ладонь для прощания.

В тот период, когда экспериментальные образцы препарата были готовы, разразился террористический беспредел, погрузивший Государство в состояние абсолютной беспомощности. Именно тогда генерал Службы государственной безопасности предложил создать отдельную службу по тотальной защите, деятельность которой будет лишена всех присущих правоохранительным органам недостатков. Новое ведомство в восприятии общества должно будет стать реальным стражем всеобщего порядка. Люди должны поверить в то, что сотрудники СТОЗА в форме цвета слоновой кости – это ангелы-хранители их спокойствия и безопасности, способные в решающий момент жестко и мгновенно реагировать на любые действия, несущие угрозу общественному благополучию. Сотрудники данной службы, в свою очередь, будут пользоваться доверием и уважением в обществе. Предложение генерала было внесено в Концепцию безопасности, и он возглавил новую структуру в должности Уполномоченного по тотальной защите государства, общества и человека.

Началось формирование СТОЗА. Как оказалось, количество желающих поступить на службу в данную структуру, даже несмотря на необходимость подвергнуться экспериментальной прививке, было чрезмерным. Штат формировали лучшими из лучших. Отбор проводился не только по физическим данным и служебным характеристиками, но и по интеллектуальному критерию.

На протяжении уже трех лет существования СТОЗА ее деятельность не вызывала никаких нареканий. Абсолютная прозрачность всех получаемых сведений за счет введения электронных способов фиксации и сбора информации, профессионализм сотрудников и ощутимые результаты в виде снижения количества преступлений против всеобщей безопасности за счет их своевременного предотвращения, не могли не повлиять на общественное мнение. Службе действительно доверяли.

За последнее время статистика фиксировала увеличение количества уголовных дел о покушениях на совершение преступлений против государственной безопасности. Это, с одной стороны, свидетельствовало об эффективной работе СТОЗА: не допустили наступления тяжких последствий, пресекли в зародыше, не дав монстру расправить крылья. Но с другой стороны – и это не могло не настораживать Уполномоченного – люди инициативно сообщали в СТОЗА о любых отклонениях от безопасного, как им казалось, поведения. Сотрудники СТОЗА вынуждены были отрабатывать заявления на соседей, бывших жен и любовников, водителей трамваев и продавцов в магазинах.

Проявляя требуемую в работе исполнительность, в любом обращении можно было разглядеть потенциальную угрозу общественной безопасности. Например, сосед по лестничной клетке – неработающий молодой человек – два раза за год сменил автомобиль, пользуется дорогим парфюмом, от которого «в лифте просто нечем дышать». Возможно, он завербован иностранными спецслужбами, собирает для них информацию и живет на получаемые от них же деньги. Начиналась негласная проверка, в ходе которой выяснялось, что этот человек заказывает еду из дорогих ресторанов, посещает престижный фитнес-клуб и светские мероприятия, одевается в брендовых магазинах. Его подтвержденные доходы не соответствовали выявленным расходам. Конечно же, возникали сомнения. Но предъявить на основании собранных сведений обвинения в совершении преступления против безопасности Государства было невозможно.

В такой ситуации человеку просто присваивали статус неблагонадежного. Количество таких лиц в Государстве неуклонно росло. Они получали ограничения в правах на определенный срок, в течение которого должны были отмечаться в Службе правопорядка и не совершать противоправных действий. Им запрещалось менять место жительства, ограничивался доступ в интернет и общественные места, контролировалось их передвижение, а также телефонные переговоры, почтовые отправления.

Проявление неблагонадежными своего недовольства сглаживалось отчасти тем, что по истечении определенного срока и при отсутствии каких-либо претензий к их поведению все ограничения с них снимались, и они возвращались к обычной жизни. Нарушение же наложенных запретов могло повлечь либо пожизненное признание неблагонадежным, либо возбуждение уголовного преследования о покушении на совершение преступления против государственной безопасности. Именно здесь проходила очень тонкая грань, на которой, Уполномоченный это точно знал, требуется искусно балансировать. Чтобы количество неблагонадежных не достигло критической массы и не превратилось во что-то действительно опасное и радикальное, когда людям больше нечего терять, требовалась постоянная подпитка населения достигнутыми победами в борьбе со злом и феноменальные результаты по предотвращению угроз жизни и здоровью людей. Общество должно искренне верить в правильность избранного им пути развития в современном мире. В этом случае оно будет безоговорочно одобрять мандат на защиту всеобщего правопорядка, выданный возглавляемой им Службе.

Глава 8

После окончания официального доклада на Совете безопасности Уполномоченный СТОЗА провел пресс-конференцию для журналистов, где заявил о разоблачении особо опасной преступной организации под руководством одного из государственных чиновников.

Зал зашумел, затрещали фотокамеры, посыпались многочисленные вопросы.

– В настоящее время в интересах следствия я не могу сказать больше того, что уже озвучил. Ведется расследование. Но судя по имеющейся у Службы объективной информации, этот заговор координировался иностранными спецслужбами и имел своей целью свержение действующей власти.

Маша не слушала доклад. Ее вызвали на работу, и она, оценив неординарный запрос клиента, с головой углубилась в новый проект. Телефонный звонок вернул ее в реальность. Входящий номер не определился.

– Алло, – Маша напряженно выдохнула в трубку.

– Мария, вас беспокоит СТОЗА. Оставайтесь в офисе, к вам сейчас поднимется сотрудник.

Абонент отключился.

Маша вскочила с кресла, подошла к двери кабинета и, резко развернувшись, направилась к своему столу. Сердце бешено колотилось. Она стала судорожно щелкать мышкой, закрывая все открытые на ноутбуке сайты и программы. В дверь коротко постучали, и на пороге кабинета появился человек в форме сотрудника СТОЗА.

– Мария?

Маша кивнула. В горле пересохло. Она откашлялась:

– Да, входите.

Но посетитель не нуждался в приглашении. Он уже прошел к столу и, достав из черной папки документы, уселся на стул, широко расставив ноги.

– Мне необходимо вручить вам уведомление о задержании вашего супруга по подозрению в совершении преступления против государственной безопасности, – сотрудник подвинул Маше бланк с текстом. – Вам нужно расписаться с расшифровкой подписи. И дату поставьте.

Маша взяла документ. Буквы прыгали, и она никак не могла прочесть текст. Сотрудник СТОЗА ровным голосом заметил:

– У вас будет достаточно времени для изучения этого документа. Сейчас от вас требуется просто поставить подпись на моем экземпляре. Вот здесь, – и он указал на пустующую графу.

Маша расписалась и вернула бумагу.

– Мне также необходимо взять у вас подписку о неразглашении данных предварительного расследования, включая любые сведения о вашем супруге. С сегодняшнего дня вам запрещено обсуждать с кем бы то ни было сведения, которые вам известны или станут известны в ходе уголовного дела, по которому задержан ваш супруг. Вот здесь вам нужно полностью указать ваши фамилию, имя, отчество и поставить подпись.

Перед Машей появился еще один бланк с текстом. Она начала подписывать и остановилась.

– Что значит, я не могу ни с кем обсуждать? А адвокат? Если я обращусь к адвокату, я же должна буду ему объяснить ситуацию…

– Согласно данной вами подписке вам запрещено обсуждение любых обстоятельств с кем бы то ни было, включая и адвоката.

– Но как? Право на защиту, кажется, гарантировано Основным законом?

– Верно. У вас его никто не отнимает. Когда расследование будет завершено, вы получите уведомление об этом и сможете начать поиски адвоката для защиты вашего супруга в суде.

– Я не понимаю. Помощь адвоката моему мужу требуется уже сейчас. А тогда, когда будет закончено расследование, она, возможно, уже станет бесполезной.

– Таковы требования Концепции безопасности. И вы обязаны их соблюдать.

Поставив подпись в подписке о неразглашении, Маша вернула документ сотруднику СТОЗА. Все происходящее казалось ей жуткой несправедливостью. Ее охватила паника. Голос задрожал, когда она спросила:

– А я могу увидеть своего мужа?

– Нет, свидания вам не разрешены.

– А где он находится? Как мне передать ему вещи?

– Все сведения изложены в уведомлении о задержании. В ближайшее время вас вызовут на допрос, так что не покидайте Город.

– Меня на допрос? – глаза Маши расширились. – Но я даже не понимаю, в чем подозревают моего мужа. О чем меня можно допрашивать?

– Это решает следователь. Моя компетенция исчерпывается доведением до вашего сведения только что озвученной информации.

– Но я не понимаю, объясните, – Маша начинала злиться. – А как же свидетельский иммунитет? Как же право не свидетельствовать против своего супруга? Оно тоже отменено Концепцией безопасности?

– Послушайте, я вам советую вести себя поспокойнее. Ваши права вам разъяснит следователь на допросе. Право не свидетельствовать против супруга гарантировано Основным законом, поэтому оно действует, но с определенными ограничениями, введенными Концепцией безопасности, которую вы обязаны соблюдать.

– Вы себя слышите? Я обязана то, обязана это! У меня есть права! – Маша почти кричала.

– Извините, – прервал ее сотрудник СТОЗА, – я еще раз предлагаю вам вести себя благоразумно. Наш с вами разговор фиксируется на видео. Уверен, вам не нужны неприятности.

Маша замерла: «Фиксируется на видео? Но где камера? А, черт!!! Видимо, где-то она у него закреплена… Ну фиксируется, и что? Что я такого неблагоразумного говорю? А-а-а-а… Стоп, Маша. Лучше действительно ничего не говорить, чтоб не сказать лишнего».

– Ок, я вас услышала. Что-то еще? – она постаралась придать голосу твердость.

– Да, – спокойно продолжал сотрудник СТОЗА, – я должен вас уведомить о том, что с сегодняшнего дня все ваши телефоны, включая рабочий, будут прослушиваться нашей Службой. Также у нас будет доступ к вашим смс-сообщениям, мессенджерам и электронной почте. Помимо этого, я должен надеть на вас браслет, с помощью которого мы сможем в круглосуточном режиме контролировать соблюдение вами условий подписки о неразглашении данных предварительного следствия.

Он извлек из своей папки прозрачную плоскую коробочку с черным браслетом.

– Дайте вашу руку.

Маша уставилась на этого человека, по-хозяйски расположившегося у нее в кабинете, как будто его только что увидела. Она не знала о существовании таких браслетов. Но это же будет очевидным вторжением в ее личную жизнь, и она не понимала, как ей поступить. Почему отец не предупреждал об этих браслетах? Может ли она отказаться? Как она сможет помочь Саше, если 24 часа в сутки будет под наблюдением?

Пауза затянулась. Маша, помня о ведущейся видеозаписи, тем не менее все же решилась попытаться хоть что-то выяснить:

– Я ничего не знаю об этих браслетах. Вы не могли бы разъяснить, на каком основании они применяются?

– На основании инструкции СТОЗА. Лица, у которых взята подписка о неразглашении данных расследования, обязаны носить средства контроля, следящие за выполнением возложенных на них обязанностей.

– А как же право на частную жизнь? Это же прямое нарушение Основного закона. Этим браслетом вы контролируете не только то, как я соблюдаю вашу подписку. Вы и меня полностью контролируете: чем я занимаюсь, с кем и о чем говорю, какую музыку слушаю… Да все, абсолютно все! Вся моя жизнь на экране ваших мониторов или наушников, я не знаю, что там у вас…

Говорить спокойно не получалось. У Маши не укладывалось в голове, что такое может происходить в действительности. Но она видела перед собой реального человека, аккуратно перебирающего в руках пластиковый тонкий ремешок с маленьким экранчиком.

Ее возмущение как будто не беспокоило сотрудника СТОЗА. Он монотонно продолжил:

– Концепция безопасности позволяет ограничивать право на частную жизнь в пределах, необходимых для защиты всеобщего блага, на основании инструкций СТОЗА.

– А я могу отказаться его носить? Что на этот счет говорит ваша инструкция?

– Нет, не можете. Это обязанность любого законопослушного гражданина. В случае вашего отказа я уполномочен вас задержать, ввиду вашей неблагонадежности, и передать в отдел для решения вопроса о привлечении к ответственности.

Маша чуть не плакала. Она ни в чем не была виновата. Так же, как и Саша, она в этом нисколько не сомневалась. Но вдруг в один миг в их жизнь ворвалось нечто, прикрывающееся какими-то инструкциями, отменяющими их права и лишающими их не только нормальной жизни, но и возможности себя защищать.

– Последний вопрос. – Маше очень не хотелось, чтобы сотрудник СТОЗА видел ее слезы. Она заморгала и глубоко вздохнула. – А если мой муж не виноват? Вашей инструкцией предусмотрено возмещение нам тех унижений, которым мы были подвергнуты во время следствия?

– Да, вопросы, связанные с компенсацией вреда, причиненного незаконным или необоснованным ограничением прав лиц, в отношении которых были применены принудительные меры в ходе расследования уголовных дел против всеобщей безопасности, регламентированы соответствующей инструкцией.

– Я могу с ней ознакомиться?

– Нет. Это документ для служебного пользования. При наличии соответствующих оснований для возмещения вреда, вы будете об этом уведомлены.

От безнадежности и какой-то обреченности, охватившей Машу, на ее лице появилась саркастическая ухмылка:

– Понятно. У меня больше нет вопросов.

– Хорошо, что вы смогли устранить все имевшиеся у вас сомнения.

– Я не устранила. Нет, – устало проговорила Маша, качая головой. – Я просто исчерпала весь запас здравого смысла, чтобы понять суть происходящего.

– Ну, как знаете. Давайте вашу руку, – сотрудник СТОЗА защелкнул на Машином запястье черный ободок, ввел на экране браслета какие-то цифры и, достав свой телефон, дождался ответного сигнала. – Все в порядке. Подпишите расписку о том, что вам было передано государственное оборудование и вы обязуетесь сохранять его целостность.

Маша не удержалась от сарказма:

– Иначе что, тюрьма?

– В случае выхода из строя оборудования проводится соответствующее расследование, и в зависимости от причин, вызвавших его порчу, судом определяется мера воздействия на нарушителя.

Сотрудник СТОЗА, сложив в свою папку бумаги, попрощался с Машей и вышел.

Услышав из новостей по радио о задержании большой преступной группы, готовившей захват власти, Антон долго не мог связаться с Машей. Она не отвечала на телефонные звонки, и он предположил, что ее телефон поставили на прослушку. Явиться к ней домой – тоже не вариант, да и номера квартиры он не знал.

Вечером 31 декабря Антон, нарядившись в костюм Деда Мороза, вошел в подъезд Машиного дома и столкнулся с консьержем. Тот, судя по витающему в его каморке алкогольно-чесночному амбре, уже начал провожать уходящий год. Антон сообщил, что пришел к Маше по просьбе ее коллег по работе, выпил предложенную добродушным старичком стопку водочки, пожелал здоровья и множества благ. После этого консьерж, не теряющий на посту бдительности, позвонил Маше и доложил о подготовленном для нее сюрпризе. Получив согласие, он пропустил Антона, назвав номер нужной ему квартиры.

Когда Антон вышел из лифта, в открытой двери одной из квартир стояла Маша и с интересом разглядывала посетителя. Она узнала Антона и на ее лице появилась улыбка. Тут же, спохватившись, что происходящее на площадке фиксируется видеокамерой, Маша громко произнесла:

– Здравствуйте, Дедушка Мороз! Какой приятный и весьма неожиданный сюрприз!

Она вытянула руку, ухватившись за край входной двери, и глазами показала на тонкий браслет на своем запястье. Антон перехватил ее взгляд. Маша еле заметно покачала головой.

Войдя в квартиру, Антон стал басовито произносить дежурные поздравительные фразы. А Маша, неловко прислонившись к стене и зажав себя руками так, что на кистях проступили вздутые вены, судорожно соображала, как предупредить Антона о свойствах браслета и сообщить ему новости о Саше, да и о своем нынешнем положении. Можно было только писать. Но Маша не была уверена в том, что в квартире не появились еще и видеокамеры.

После того как ей надели браслет, Машу не покидало ощущение, что за ней постоянно следят. Она представляла черные, чуть прищуренные глаза сотрудника СТОЗА, сидящего перед монитором в каком-то полутемном помещении. Он предельно сосредоточен. Он пристально наблюдает за Машей. Он выжидает, сохраняя хладнокровие. Это его работа. Он умеет отлично выполнять свою работу. Маша не могла избавиться от этого навязчивого, преследующего ее образа…

«Так, Маша, давай! Думай! Думай! У тебя не будет другой возможности», – стучало в голове.

Тем временем Антон закончил свою долгую и излишне громкую речь и, протянув ей обернутую в блестящую бумагу коробку, уставился на Машу. Она очнулась и, схватив подарок, наигранно радостно защебетала слова благодарности.

– Ой, вы, наверное, замерзли. Может быть, я не знаю, как у вас принято… Ну, может быть, вы со мной выпьете шампанского?

– Вообще-то нам не положено, – замялся Дед Мороз.

– Просто в этот вечер я осталась совсем одна, и праздник у меня в общем-то никакой. Может быть, в порядке исключения? Ну, или в качестве новогоднего подарка одинокой женщине?

– Да ладно уж! Не стоит меня уговаривать. Что я, не человек, что ли? Я с радостью выпью за здоровье милой девушки. Несите свое шампанское.

– Проходите, пожалуйста.

Маша проводила Антона в большую светлую гостиную, усадив в кресло перед изящным журнальным столиком.

В комнате не было ни елки, ни иных атрибутов праздника. Горел приглушенный свет. Вся обстановка показалась Антону неестественно безжизненной, как будто фотография в глянцевом журнале. Никаких небрежно брошенных вещей, раскрытых книг, забытых тапочек, крошек или пятен от кофе. Только большая спортивная сумка в прихожей явно выбивалась из царящей в квартире идиллии порядка.

Маша принесла бутылку шампанского и два бокала. Пока Дед Мороз откупоривал бутылку, Маша, не переставая рассказывать про свои детские впечатления от ежегодных встреч с Дедом Морозом, вернулась к холодильнику, открыла дверцу и, продолжая говорить, застыла там как замороженная. Антон видел только Машины ноги. Пробка не поддавалась, и Антону пришлось встать, чтобы с ней справиться. Он обошел столик с другой стороны и увидел, что Маша в холодильнике что-то пишет.

Раздался хлопок.

– Охо-хо! – забасил голосом Деда Мороза Антон, разливая шампанское по бокалам. – Приглашаю вас, милая девушка.

Маша вернулась к столику с коробкой конфет. Ее лицо выражало испуг, глаза бегали. Взяв свой бокал, она сказала:

– Знаете, я никогда не думала, что в моей жизни может произойти то, что произошло. А то, что произошло, – это какая-то ужасная ошибка. Я не могу ее исправить. И я начинаю сомневаться в том, что хоть кто-то может. Я бы предложила выпить за здравый смысл! Но, увы, здесь скорее потребуется чудо. Поэтому за чудо!

– Давайте за чудо!

Они чокнулись бокалами, и Маша выпила свой до дна.

Провожая Деда Мороза, Маша всучила ему пакет с недопитой бутылкой шампанского, сославшись, что одна она его допивать не станет, и извлеченными из холодильника мандаринами.

Сидя в салоне такси, Антон раскрыл пакет и обнаружил среди мандаринов написанную карандашом записку:

«Саша в изоляторе СТОЗА. Он подозреваемый. У меня подписка о неразглашении. Браслет фиксирует все разговоры. Все прослушивается. Может, уже и камеры в квартире есть. Буду ходить на работу. Отец молчит. Мне страшно».

«Так вот зачем этот спектакль, – подумал Антон. – Значит, она не только не может говорить по телефону, она вообще не может говорить, чтобы это не стало известно СТОЗА. Мой подарок окажется в тему. Будет возможность писать».

В подарочной коробке, врученной Маше Дедом Морозом, был мобильный телефон, зарегистрированный в другой стране, без сим-карты, но с оплаченным интернет-трафиком. В короткой инструкции говорилось, что использовать этот телефон нужно только для связи с Антоном по указанному номеру.

Глава 9

На новогодние праздники Антон заказал тур в один из регионов Государства. При заполнении анкеты указал: рекомендован горный воздух в связи с наличием легочного заболевания.

По прилете он разместился в санатории и, не теряя попусту время, направился к дежурившим у входа таксистам. Антону нужен был внедорожник в аренду на пару дней.

– А тебе куда надо-то? – развязно поинтересовался хмурый мужик в надвинутой на глаза вязаной шапке.

– Да так, хочу покататься, подышать воздухом. Ну, может, за перевал сгонять.

– Так там же нет туристических объектов. Ты что там делать-то будешь?

– Говорю же, посмотреть хочу, подышать. Первый раз в горы попал.

– Тебе тогда местный сопровождающий нужен, иначе оттуда можешь и не выбраться. Там нет ни связи, ни электричества, изредка можешь наткнуться на домики пастухов.

– Спасибо за беспокойство, но я разберусь. Машину сможешь найти?

– Да, найду, найду. Не суетись.

На следующий день, ближе к вечеру, Антон оплатил аренду видавшего виды внедорожника, получил ключи и ранним утром отправился в горы. Облака, накрывшие долину, постепенно расступались. Показалось голубое небо. На белых склонах гор, освещенных солнечными лучами, проступали неровные пятна хвойной растительности. Чем выше Антон поднимался, тем более насыщенными и яркими становились цвета. Снег был не просто белым. Он искрился, мигая то там, то здесь разноцветными вспышками.

Антон надел солнцезащитные очки. Миновав перевал, он съехал с идущей вдоль обрыва дороги и вышел из машины. Глубоко, всей грудью вдохнул морозный воздух. Вокруг не было ни души. Перед ним открывался вид на долину. От бескрайности пространства захватывало дух. Облака, цепляясь за горные вершины, парили на уровне глаз. Где-то далеко внизу можно было разглядеть редкие постройки с белесыми крышами, сквозь дымку различалась тонкая, как будто нарисованная, нитка дороги. Антон прислонился к машине и закрыл глаза. Прислушался. Ему показалось, что он слышит тишину. Она обволакивала его и кружила голову. Она нашептывала что-то мягкое, а потом отступала и рассыпалась, просачиваясь сквозь мельчайшие клетки мозга, оставляя при этом едва уловимое ощущение необыкновенной легкости.

Антон открыл глаза и глубоко вдохнул. Ему хотелось вместить в себя, подольше сохранить это необычное состояние, но нужно было двигаться дальше. Он достал из кармана телефон. Мобильная связь и интернет отсутствовали. Антон развернул бумажный атлас горного района, сверился.

К полудню он добрался до одиноко стоящего каменного дома в окружении высоких сосен. Рядом за сеткой-рабицей располагались хозяйственные постройки, к которым вела выложенная камнями дорожка.

Антон постучал в дверь. Никто не отрыл.

– Есть кто? – спросил он громко и еще раз с силой постучал.

Откуда-то сбоку послышался шум, и из стоящего чуть поодаль строения, напоминающего сарай, появился высокий мужчина в черной шапке и ярко-желтой расстегнутой безрукавке. Антон вглядывался в его лицо, пытаясь отыскать знакомые по фотографиям из интернета черты известного столичного Адвоката. Мешала борода. Стоящий перед ним немолодой мужчина с раскрасневшимся обветренным лицом, некогда гладко выбритый и представительный, сейчас походил на деревенщину. Его руки, высовывающиеся из закатанных по локоть рукавов байковой рубахи, были перепачканными чем-то черным. Он медленно приближался, вытирая ладони о замусоленную ветошь, извлеченную из кармана штанов.

– Вы Адвокат? Я Антон из Города, мы с вами разговаривали, – Антон протянул руку для приветствия. – День добрый.

– Добрый, добрый. Быстро вы. Как добрались?

Адвокат толкнул дверь в дом, приглашая Антона.

– Все в порядке, спасибо.

Антон вошел и огляделся. Хозяин переобулся в меховые чуни и выдал Антону домашние тапки.

– Проходите. Здесь можно помыть руки, – он указал на умывальник. – Мы с вами раньше не встречались?

– Вряд ли. В прошлой жизни я был простым опером в наркоконтроле. Потом четыре года был обычным зэком. Сейчас посредственный слесарь в небольшом автосервисе.

– Вы работали под руководством Полковника?

– Так точно, в его управлении.

– За что сидели?

– За дело, – не задумываясь сказал Антон и тут же, смутившись, решил добавить: – Злоупотребление должностными полномочиями, служебный подлог, если официально. А если по правде, то мне в какой-то момент дико разонравилась служба, а система никогда не поощряла вольнодумцев, поэтому отплатила по полной. Но я без претензий. Все заслуженно.

Антон замолчал, ожидая следующих вопросов насчет себя. Но Адвокат, тщательно вымыв руки, спросил:

– Чем могу быть полезен?

– Я прошу вас заняться защитой парня, арестованного по подозрению в совершении преступления против безопасности Государства.

Адвокат усмехнулся:

– Я уже несколько лет не слышал этих слов. Какой я защитник? Вы же сами видите, как далеко я от этого всего забрался. Я больше не занимаюсь адвокатской практикой.

– Да, мне Полковник сказал. Но все же я хотел лично с вами поговорить. Возможно, в моем случае вы бы сделали исключение, – запинаясь начал Антон, но Адвокат его оборвал:

– Не теряйте времени, молодой человек. Я не хочу показаться невежливым, но мне не интересно ничего из того, что вы мне хотите рассказать.

– Ясно… – Антон замолчал, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу. – Тем не менее, я так долго к вам добирался, и сейчас как-то глупо мне просто взять и уйти. Даже если я покажусь вам навязчивым, я все же попрошу вас меня выслушать. Это касается дела «Витязей», сейчас только об этом все говорят и пишут.

Антон, сидя за столом напротив Адвоката, рассказал то немногое, что ему было известно по Сашиному делу. Адвокат не прерывал, не задавал вопросов, лишь пару раз что-то быстро записал на оборотной стороне какой-то квитанции, извлеченной из-под пыльной рамки с фотографией водопада. Когда Антон закончил, Адвокат встал, подошел к двухкомфорочной плите, включил газ и поставил на огонь металлический красный чайник в белый горошек. Вернувшись за стол, он стал задумчиво поглаживать свою бороду. Антон затаил дыхание и ждал, боясь помешать раздумьям Адвоката. Чайник вскоре зашумел и стал обрывочно повизгивать, а потом разразился настойчивым свистом.

«Это из прошлой жизни. У бабушки такой был», – подумал Антон.

Адвокат тем временем поставил на стол две чашки с чаем и пиалу с медом.

– Угощайтесь. Такого меда вы точно никогда в жизни не пробовали. Только не спешите его глотать, дождитесь, когда он растечется по языку. Если в этот момент вы закроете глаза, прижмете язык к верхнему небу и медленно покатаете его вперед-назад, то сможете почувствовать аромат горных цветов, а потом ощутите растворенную в сладости, едва уловимую горчинку. Пробуйте, – он пододвинул к Антону пиалу с янтарного цвета содержимым.

Сам он сделал маленький глоток и задумчиво спросил:

– Знаете, почему я сюда переехал?

Антон отрицательно покачал головой.

– Здесь можно быть собой. Это первое. И второе, здесь не нужно бояться… м-м-м… людей. Когда большая часть населения, испытывая ужас от произошедших терактов, поддержала введение чрезвычайных мер и одобрила предпринимаемые, якобы в их интересах, шаги по ограничению прав и свобод, я принял решение уехать. Глядя на обнародованные цифры поддержки Концепции безопасности, я почувствовал настоящий страх за свою жизнь. Я это очень хорошо помню. Когда объявили результаты, я, сидя у себя в конторе, буквально задохнулся от беспомощности. «Ну как же так?!» – вопрошал я беззвучно и обреченно. «Слепцы! Глупцы!» – я злился и неистово обвинял народ в тупости и невежестве. Это были эмоции.

Конечно, головой я понимал, что люди, будучи напуганными, действуют не разумно, а инстинктивно, в сложившихся обстоятельствах им хотелось спокойствия и безопасности, и их меньше всего волновали абстрактные категории неотчуждаемости их личных прав. Если Основной закон гарантирует право на жизнь, то почему их жизни обрываются массовыми терактами? Если Основной закон гарантирует право на свободное перемещение, то почему они вынуждены сидеть дома, опасаясь взрывов? Они безоговорочно отказались от претензий на свое личное пространство, тайну частной жизни во имя обещанной безопасности.

Но лично я не мог дальше оставаться в этой новой, очерченной флажками реальности. Для меня очевидна истинность утверждения о том, что никакие цели высшего общественного блага не могут достигаться за счет чрезмерного ограничения прав отдельной личности. Я убежден, что рано или поздно наступит день, когда люди начнут это понимать. А понимать они это начнут тогда, когда окажется, что государственные органы и службы, отвечающие за безопасность, не будучи поставленными под контроль общества, обладая массой специальных полномочий, позволяющих отступать от установленных правил в угоду обеспечения высшей ценности, сами превратились в угрозу для каждого члена общества.

Размышляя тут, на природе, – Адвокат откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и чуть улыбнулся, – я пришел к следующему умозаключению. Причиной того, почему так много людей готово принести свои права и свободы в жертву безопасности, является вовсе не невежество, как мне раньше казалось. Хотя и его я полностью не списываю. Я думаю, все дело в спокойствии. Такой ценой каждый стремится купить себе уверенность в том, что его жизнь или жизнь его близких не будет разрушена из-за терактов, взрывов, расстрелов. Люди не хотят умирать или страдать из-за чьих-то разборок, амбиций, обид. Они просто хотят жить. И их нельзя за это осуждать. Это естественное желание любого человека. И тогда люди сознательно отказываются от части своих свобод, замещая эту часть ощущением защищенности. В таком случае им куда легче свалить ответственность на правительство или соседа, природные явления или сложившиеся обстоятельства, и тем самым даже тогда, когда они окажутся жертвой, у них будет право требовать сатисфакции: если не защитили, то возместите, компенсируйте, восстановите утраченное ощущение защищенности.

Оглянитесь вокруг, послушайте людей в метро или в очереди в поликлинике. Они же просто жаждут патернализма. Они готовы подчиняться Государству в обмен на обещание заботиться о них и удовлетворить их основные, базовые потребности, в том числе и в безопасности. Для того чтобы не лишиться государственной опеки, они становятся лояльными и послушными. Они привыкают рассчитывать не на свои силы, а на помощь со стороны Государства. И даже тогда, когда они не получают заявленных благ, они ведут себя как малые дети. То есть что делают? Начинают жаловаться на конкретного чиновника Пупыркина в надежде, что их обидчик будет наказан. И Пупыркина этого, скорее всего, действительно накажут, чтобы выполнить этот примитивный общественный запрос. Потом назначат нового чиновника, которого в случае необходимости можно будет также легко уволить. И так до бесконечности. Желающих занимать государственные должности у нас всегда было с избытком.

Я, впрочем, отвлекся. Так вот, жаловаться, судить и критиковать всегда проще, чем что-либо делать самому для изменения ситуации.

Делать самому – это самостоятельность. А самостоятельность – это ответственность. Это позиция свободного, уверенного в себе индивида. Но если человека с самого детства убеждают в том, что Государству виднее как для него будет лучше и правильнее, то он рано или поздно теряет инициативность, перестает мыслить критически. Человек начинает отождествлять себя с массой и занимать позицию пассивного выжидания. Плохое настоящее, к которому он уже как-то приспособился, приобрел необходимый для выживания опыт, а иногда даже научился получать удовольствие от такого существования, представляется несравнимо лучшим, комфортным и безопасным, чем непредсказуемые результаты от самостоятельно принятых решений.

Почему ни у кого не возникает вопроса о том, что мы уже многим пожертвовали ради безопасности, но преступления все равно совершаются, и кто-то всегда страдает. Может быть, дело вовсе не в том, что у правоохранительных служб мало полномочий? Может, у этого явления иные причины? Отказываясь от свободы быть человеком мыслящим, люди начинают жить верой в чудо. Может быть, не стоит с такой легкостью доверяться громким лозунгам и невыполнимым обещаниям? Может быть, нужно вспомнить о том, что общество – это не стадо баранов, которые по воле пастуха пасутся на лужайке, огороженной проволокой, и возвращаются на ночлег в загон, своевременно получают ветеринарную помощь и подставляют бока под стрижку, а в положенное время – отправляются на убой?

Безопасность барана до поры до времени, конечно же, обеспечена пастухом-хозяином и его собаками. Он заинтересован в том, чтобы баран ел и пил, набирал вес, отращивал шерсть, спаривался и давал потомство. Это тем не менее не исключает того, что баран будет укушен каким-то насекомым, простудится или его съедят волки. В остальном именно пастух имеет неограниченную власть над жизнью барана, поскольку только от его воли и желания зависит, когда закончится жизнь барана, до этого тщательно оберегаемая. В конечном счете, как мне видится, именно пастух представляет для безопасности барана наибольшую угрозу, но баран-то этого не понимает, потому что он баран.

При этом, заметьте, баран, живущий на воле, имеет ровно такие же внешние угрозы жизни, что и домашний баран, в том числе его может убить охотник, пожелавший порадовать себя шашлычком или просто забавы ради. Вот и люди, стремясь обезопасить себя от случайных угроз, меняют свою свободу на загон и прививки. Им просто в какой-то момент кажется, что так спокойнее и безопаснее. Им так проще жить, они не принимают самостоятельных решений и не несут ответственности за случившиеся негативные события. Этот самообман они воспринимают как нормальное, должное до тех пор, пока на них, если вернуться к образу стада баранов, не падет выбор пастуха быть поданным на обед для дорогих гостей или для собственного пропитания. Я вас не утомил? – Адвокат обратился к Антону.

Антон опять затряс головой. Во рту у него пересохло, и он глотнул остывшего чаю.

– Давно ни с кем не разговаривал, простите, – Адвокат откашлялся и продолжил: – Я сейчас в роли наблюдателя, и эта роль меня вполне устраивает.

– То есть вы сейчас ничего не делаете и просто ждете?