Ваше Сиятельство 12 (+иллюстрации) бесплатное чтение

Глава 1. Бездна в ее глазах

Кто из четверых собравшихся Сладкий Харис, я догадался сразу. Здесь как бы ума много не надо, чтобы понять, кто в этом бандитском гнезде самая важная птица. Харис сидел у дальнего края стола в огромном кожаном кресле. Этакий солидный с виду мужчина лет сорока с усиками, в темно-сером костюме, с аккуратным треугольником платка, торчавшего из нагрудного кармана как символ респектабельности. Его темные с зеленцой глаза с неповторимым изумлением смотрели на меня, сам он будто окаменел. Трое других тоже замерли в безмолвной тревоге. Мои менталисты, наверное, даже обалдели от силы эмоционального посыла криминального квартета.

Я бросил взгляд на черноволосого парня со связанными руками, лежавшего на полу. Похоже, он был ацтеком – в последнее время из развелось много в Лондоне. На его рваной одежде проступали пятна крови, засохшей и еще свежей. Физиономия распухла от побоев. Без сомнений, именно его проклятия разрывали ментальную ткань тонкого плана, когда я сканировал эти помещения из игорного зала.

Первым ожил приятель Хариса в клетчатом сюртуке, он вопросительно глянул на Сладкого и, видя его растерянность, резко перевел взгляд на меня. Рука его потянулась к поле сюртука. Я догадался: под ней скрывался пистолет или остробой.

– Что за хуйня?! – спросил он. – Убрать их, господин Флетчер?

Ответа Хариса он не успел услышать: я выбросил правую руку вперед – удар акцентированной кинетики вышел точным и сильным. Голова незадачливого храбреца разлетелась точно спелый арбуз. Осколки черепа и куски мозга уделали безмятежный морской пейзаж, висевший на стене за ним.

– Господин Флетчер, надеюсь теперь у вас нет иллюзий, что мы зашли к вам по серьезному вопросу? – спросил я, обходя стол с противоположной стороны – не хотелось переступать через свежий труп.

Серьезность нашего визита подтвердила Элизабет:

– Бум! Бум! – раздались выстрелы «Кобры» Элиз.

Я лишь на миг повернул голову и увидел, как упал в коридоре тот, что по ментальной установке Наташи мнил себя псом. Этот парень весьма натерпелся от двух баронесс: сначала схлопотал ногой в пах, потом ему разбили лицо, затем ощутил забавное влияние Бондаревой, следом почувствовал дротики в заднице. И вот его настиг печальный финал служения Харису – стал мертвым. Совсем мертым.

– Наташ, будь любезна, вместе с Сэмом заберите оружие у этих пакостников, – попросил я, подходя к Сладкому Харису. – Не хочется снова проливать кровь.

Бабский первый с большим рвением бросился исполнять мою просьбу. Подскочил к рыжеволосому, схватил его за чуб, и очень внятно попросил быть послушным. Я же, дойдя до Хариса, стал позади его, твердо положил руки ему на плечи и сказал:

– А я к тебе по делу, мерзавец. По очень важному делу. Твои люди…

Я не договорил, в коридоре появилось еще несколько людей Сладкого. Стрельцова была готова их уложить, но я успел остановить:

– Элиз, стоп! Этих пока не трогай! Попытаемся обойтись без лишних смертей! – затем нажал на плечи Хариса и потребовал: – Скажи своим, чтоб не мешали нашей беседе! Скажи, чтоб никто сюда больше не совал нос! И чтоб никому не взбрело вызывать полицию! Вы же не любите бобиков, господин Флетчер? – я сдавил его толстую шею, дотягиваясь пальцами до горла.

– Нет! Полицию мы не любим! – прохрипел он и крикнул своим: – Не лезьте сюда! Все вон! Полицию не вызывать! Не заходить без моего позволения! Скажите, Крюку!..

Я распознал его хитрость и резко сдавил горло со словами:

– Не надо ничего говорить Крюку! Это точно вам не поможет! Если желаете остаться в живых, то обойдемся без бобиков, Крюка и прочих ваших людишек! Как их там называют, гориллы или макаки? Пусть кофе попьют.

– Хорошо, – прохрипел наркоторговец. Видно это слово далось ему нелегко.

– Вот и отлично. Наконец-то мы можем перейти к нашим делам, – я погладил его по зачавшейся проплешине. – Дело у нас такое, господин Флетчер: один из ваших идиотов взломал ячейку в камерах хранения и сбежал вместе с нашими вещами. Случилось это ровно сегодня на вокзале Майл-Энд. При чем случилось это в мое присутствие. Вы же не будете отрицать, что теперь наши вещи находятся у вас? Особо замечу: вещи очень-очень ценные. Их ценность намного выше, чем ваша жизнь, жизнь всех ваших горилл и всей наркоты в этом мире. Знаете, зачем я так это говорю?

Он промычал что-то неразборчивое. Я разжал пальцы на его горле и пояснил: – Затем, чтобы вы уяснили, что если я немедленно не получу то, что принадлежит нам, то я вас убью. А ваш клуб со всем содержимым превращу в пепелище. И нет ни одной силы в Лондоне способной остановить меня! Ясно тебе, ублюдок?!

– М-м-м!.. – в этот раз Сладкий Харис выдал что-то еще более неразборчивое, похожее на мычание коровы.

– Ты что, не хочешь со мной говорить?! – мне не понравилось его упрямство, и я обратился к Стрельцовой: – Элиз, прострели ему, пожалуйста, руку. Может этому говнюку нужен стимул, для общения с нами.

Баронессу не требовалось просить дважды. Она повернулась, вскинула «Стальную Правду» и, почти не целясь, нажала на спуск. Сделала это так небрежно, что мне довелось пережить мгновение маленького страха. Ведь я стоял позади Флетчера и несколько сантиметров отклонения дротика могли бы вызвать неприятные эмоции вовсе не у моего собеседника, а у меня.

После стального щелчка остробоя Харис дернулся и взвыл, откидываясь на спинку кресла, корчась. Да, когда дротик пронзает бицепс, это очень больно!

– Ну так как, беседа состоится? – полюбопытствовал я.

– Да! Да! – проорал он, извиваясь от боли точно гадюка.

– Отлично! Еще раз: мне нужны наши вещи, которые ваш человек украл из ячейки на Майл-Энд! Верните их поскорее, если не хотите, чтобы Элиз прострелила вам вторую руку! – я перевел взгляд на Бондареву, передернувшую затвор «Karakurt-10V».

Штабс-капитан, обезоружив одного из приятелей Хариса, заняла место рядом с высоким стальным сейфом – пожалуй, лучшее место в этой комнате, если придется отражать атаку из коридора. Молодец, девочка, хоть и менталист, видно, иные полезные навыки спецподразделения «Грифон» ей не чужды. Бабский стал у противоположной стены, сжимая в руке тяжеленький «Silver Hook». Двое за столом сидели неподвижно и безмолвно как истуканы. Их лица были серыми от страха и непонимания происходящего. Наверное, всем им казалось такое невозможным. Как это так, чтобы какие-то очень странные люди врывались к самому господину Флетчеру, сеяли смерть с демонической легкостью и требовали какие-то вещи?! Лишь ацтек, лежавший связанным на полу, зашевелился и оскалился в кривой усмешке окровавленного рта.

– Ваши вещи не здесь, господин… С кем имею честь? – голос Хариса был надрывным от боли.

– Господин Макграт. Виконт Макгарт, – назвался я, понимая, что мы всей группой уже засветились так, что нет никакого смысла скрывать наши имена, значившиеся в поддельных документах. – Где вещи, сука?!

– Да, ваша милость. Теперь я понимаю… Боги, блядь, какая боль! – он, заскрипел зубами. – Вещи принес мне Зевс. Эти идиоты перепутали ячейки. Ваша милость, блядь, какая же боль! А-а-а! Мне нужен врач!

– А этому, который на полу, разве не нужен врач? Вы его до такого состояния довели? – я рывком наклонил голову Хариса, чтобы тот видел ацтека, страдавшего точно не меньше от множества побоев и ран. – Где вещи, ублюдок?! – я встряхнул Хариса, призывая его к ответу.

– У меня дома, ваша милость! – заорал он. – Все в полной сохранности! И деньги, и эйхосы и бумаги какие-то! Клянусь вам, ничего не пропало! Позвольте, пошлю Кероса – он немедленно привезет все сюда?!

– Не позволю, – холодно сказал я. Позволить ему отправить некого Кероса домой за нашими вещами, пожалуй, было неразумно. У меня был чуть иной план на этот счет. И я пока обдумывал его.

– Господин!.. Можно выпить виски? Несколько глотков виски! Мне нужно виски, иначе сойду с ума от боли! – застонал Флетчер.

– Потерпишь. Этому человеку на полу тоже больно. И вряд ли ты поил его виски, – заметил я и попутно напомнил свой вопрос: – Ты не ответил: ацтека вы так отделали?

– Он это заслужил, – неожиданно подал голос рыжеволосый, тот, которого разоружал поручик Бабский. – Он и Профессор: наших убили, деньги забрали и ключ от камер хранения. Из-за него Зевс перепутал вашу ячейку с нашей. Этот виноват, что ваши вещи у нас, – он указал на ацтека. – Чику, его звать. Воришка, поножовщик из банды Костлявого и редкий идиот!

– Верно он говорит? – удерживая Сладкого, я повернулся к ацтеку. Подумав, что за сегодня уже слышал упоминание прозвища Чику и Костлявого. Даже успел схлестнуться с его бандой в Уайтчепеле.

– Я уже сказал: не убивал ваших! – огрызнулся Чику в сторону рыжего. – Котенок это сделал с дуру! Он не знал, куда лезет!

– Котенок? – переспросил я. Именно это прозвище называл Танос, после того как Элиз расстреляла шайку местных неудачников.

– Котенок, – ацтек облизнул разбитую губу. – Он же Профессор. Я его так назвал. Выглядит как профессор.

Как и при разговоре с Таносом, во мне снова шевельнулось чувство, что это важно и может быть как-то связано с Майклом. И я спросил его:

– Как настоящее имя этого «Котенка»?

– Эй, господин, заберите меня у них? – Чику поднял взгляд ко мне потом покосился на Флетчера. Ацтек понимал, что единственный способ ему выжить – это уйти с нами, если только он сможет идти. – Я все расскажу! – заверил он, не обращая внимание на злобный шепот рыжеволосого. – Про Котенка, про Синди и про Хариса могу очень многое! Клянусь, блять! Они меня убьют, хотя моей вины нет! Это все, идиот Котенок! А он уже получил свое – я его пристрелил! Его и эту шлюху!

– Слышал, что я спросил: как настоящее имя того, кого вы называете Котенком? – повторил я.

– Майкл его звали. Он даже барон, если не врал. Он был конченым идиотом, похвалялся, что за ним может прийти какой-то великий маг. Из-за него я теперь страдаю, господин Макгарт! Заберите меня, прошу! Я могу быть полезен! – Чику оторвал голову от пола.

Я видел, как при слове «Майкл» встрепенулась Элизабет. Баронесса даже перестала держать внимание на двери в коридор и повернулась к ацтеку:

– Как выглядел тот Майкл? – дрогнувшим голосом спросила Стрельцова.

– Как я могу вам сказать, мэм. Выглядел будто приличный. Из-за этого наша шлюха Синди притянула его домой. Волосы у него светлые, глаза серые, как у вас. Мне трудно что-то сказать про внешность, – Чику со стоном повернулся набок.

– И ты убил его? Где?! Где это произошло?! В комнате на втором этаже на Мэйпл-стрит? – зрачки Элизабет превратились черные острия.

– Да, мэм. Пристрелил его, как собаку вместе с его шлюхой! – известил Чику, при этом его разбитая физиономия в этот миг выглядела так, будто сам он ждал одобрения со стороны Элизабет.

***

То, что перед ним не обычная женщина, а сама Гера, барон Милтон понял почти сразу. Хотя он никогда не молился ей, много раз он видел образ Величайшей в храмах, домашних залах богов и в информационной сети The Royal Archivist, с которой много работал. Вокруг богини сейчас не было золотистого свечения, что делало ее малоразличимой с обычной женщиной. Вернее, божественно красивой женщиной.

Майкл растерялся. Что могли означать ее слова: «Иди ко мне»? Если Гера имела в виду, что он должен войти в бассейн, то…

Комок воздуха застрял в груди Майкла Милтона. Несколько долгих секунд он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, гадая как ему поступить. О том, что граф Елецкий, общается с небесными так же легко, как с людьми, Майкл знал. Но вот то, что подобное доведется когда-то ему, барон даже представить не мог.

– Майкл! – произнесла богиня и протянула к нему руки. – Ты боишься меня? Я думала, ты воспитал в себе достаточно смелости! Думала, ты стал равен к мужчине, который нужен мне! Я наблюдала за тобой и мне нравились перемены в тебе. Далеко не каждый человек способен в такой короткий срок преодолеть свои самые глубокие собственные слабости и так удивительно измениться! Но что я вижу сейчас? Снова прежнюю робость?

– Я не боюсь, Величайшая, – отозвался барон Милтон. – Это не страх, но… – он не сразу смог подобрать верные слова, чтобы выразить спутанные мысли: – Во мне сейчас такая сумятица! Голова идет кругом, и я мало что понимаю. Позволь спросить, я сейчас на Небесах? – он медленно спустился по ступеням и вошел в бассейн по колени.

– Ты у меня в гостях, Майкл. Догадываешься, как попал сюда? – Гера облокотилась о бортик бассейна, при этом ее полная грудь под прозрачной тканью выступила очень рельефно. – Ты почти умер, – продолжила богиня, понимая, что барон Милтон не может знать ответа на ее вопрос. – Чтобы спасти твою жизнь, пришлось призвать Асклепия и перенести тебя в мои владения.

– А Синди все-таки умерла? – Майкл сделал еще два шага, намочив халат, погружаясь в теплую воду – она источала легкий аромат сирени.

– Да, умерла. Разве ты не хотел расстаться с ней? Я слышала некоторые твои мысли, – супруга Громовержца с милой улыбкой разглядывала его. Ей нравилось смущение в его лице. Теперь дочь великого Кроноса еще больше понимала, чем он очаровал графиню Елецкую. Вернее, она понимала это не понимая, потому как это очарование сложно описать словами: оно просто есть. Люди называют это флюидами, маги считают это явление частью таинственной ментальной ткани, а боги… Боги не всегда склонны к хитростям классификаций и могут просто наслаждаться приятным для них явлением.

– Хотел, но только не такой ценой. Мне очень жаль, – барон Милтон погрустнел, отведя взгляд к пламени, горевшему в чаше на треноге.

– Мне тоже жаль. Но не в моих силах заботится о жизнях сразу всех людей. Я вынуждена выбирать лишь некоторых. И я выбрала тебя. Подойди ближе, Майкл. Ближе! Нет ты, все-таки боишься! – Гера рассмеялась и брызнула на барона водой, набрав ее в пригоршню.

– Я не боюсь, но… – Майкл заглянул в себя, понимая, что сейчас он несколько фальшивит: страх в нем все-таки был – выглядывал из своей норки, и даже собирался вылезти из нее, если дать ему волю. – Прости, Величайшая, мне просто неловко. Ты – богиня, а я здесь перед тобой… да еще так…

– Майкл, если я тебе позволяю это, да «еще так», значит на то моя воля. Подойди ближе настолько, насколько у тебя хватит смелости, – Гера неотрывно смотрела на него.

Барон Милтон сделал еще несколько шагов, погружаясь в воду по грудь. Подошел к ней. Подошел так близко – до Геры теперь можно было дотянуться рукой. И сделал еще один шаг – теперь его грудь почти касалась ее темно-розовых, острых сосков.

– Это достаточно смело, – признала богиня. – Только почему ты, войдя в бассейн, не снял халат? Здесь не прачечная, Майкл. Сними его!

– Мои извинения, Величайшая! Я – всего лишь человек, не знающий божественных правил. Я растерялся, – барон, хлюпая водой от неловких движений, принялся развязывать узел пояска – тот не поддавался. Кое-как напряженные пальцы Майкла справились, и уже не так торопливо барон снял халат. Стоя перед Герой бессовестно обнаженным, англичанин вертел головой – искал куда положить вымокшую одежду.

– Просто брось его. Нимфы уберут, – подсказала богиня, с улыбкой и удовольствием оглядывая любовника графини Елецкой. Его член не был сейчас возбужден так, как того бы хотелось Гере, но она не сомневалась, что ее женские чары уже достигли цели, и этот милый мальчик так сдержан, потому что скован огромной робостью. Его робость тоже нравилась богине. – Майкл, что ты сейчас желаешь больше всего? – спросила она, положив ладонь ему на плечо.

Барон Милтон не отвечал с минуту. Мысли рывками метались в его голове. То они касались почти обнаженного тела богини и ее невозможной близости; то госпожи Елецкой; то видения, в котором была Элизабет и самых последних событий, почти убивших его.

– У меня очень много желаний, Величайшая. Я не хотел бы озадачивать тебя ими, – наконец произнес он. Его взгляд опустился к ее груди, потом к ее глазам, смотревшим на Майкла так, что у того остановилось дыхание. Барону захотелось будто невзначай податься вперед на несколько дюймов, чтобы острые соски богини коснулись его груди. Майкл лишь на миг представил каким сильным может быть это ощущение. Этого хватило, чтобы его член тут же налился неудержимой силой. И случилось это столь стремительно, что он вскочил и ткнулся богине в бедро.

– Раз я спросила, значит, хочу их знать. Говори, барон! – рассмеялась супруга Громовержца.

– Хочу отомстить Чику за Синди! Хочу найти его и поквитаться с ним! – выпалил Майкл, стараясь увести внимание от своей куда более насущной проблемы – телесной.

– Это за тебя сделает Элизабет. Не беспокойся, Чикуту уже получил свое. Он тяжело страдает в подвале Флетчера. Твоя сестра, узнав, что Чикуту стал причиной твоих ран, вряд ли оставит его в живых. Ты же знаешь, какой бывает Элизабет в гневе? – Гера погладила его по голому плечу. – Говори, что еще желаешь прямо сейчас, – повелела она.

Неожиданно, другая рука Геры поймала в воде твердую плоть Майкла. Пальцы богини сжали ее с приятной силой. Барон едва удержался, чтобы не застонать от ощущений.

– Говори!.. – прошептала Величайшая, заглядывая в его глаза.

Майклу показалось, что, глядя в ее зрачки, он падает в бездну.

Глава 2. Моя кровожадная детка

Элизабет едва смогла унять первый порыв: убить ацтека! Немедленно убить! Рука ее дернулась, чтобы навести на него «Кобру» и несколько раз нажать на спусковой крючок. Сейчас баронессе до дрожи хотелось, чтобы от ее выстрела голову негодяя разнесло на куски. Она очень сожалела, что пули не так сильны, как сокрушительная магия ее возлюбленного демона. И Саша, конечно бы, сделал для нее все, если бы она лишь попросила: вытянул бы жилы из корчившегося у ее ног ацтека, содрал бы с него кожу! Но Элизабет должна была наказать негодяя сама!

В эти секунды, пролетевшие для всех остальных как одно мгновение, чеширская баронесса успела вспомнить все, что случилось с ней особняке Джозефа Уоллеса. Случилось в тот проклятый вечер, когда другой ацтек истязал ее тело и готовился принести ее в жертву на алтаре одного из их кровавых богов Теотекаиль! Все это промелькнуло перед мысленным взором баронессы, рождая в ее сердце боль и ожесточение. Эти мгновения оказались столь насыщенными эмоциями и пережитыми ранее ощущениями, что Стрельцовой показалось, будто по ее телу прошел высоковольтный ток. Элизабет не представляла, что бы случилось с ней и что она бы сделала дальше, если бы в нескольких шагах от нее не стоял граф Елецкий. Лишь спокойный и глубокий взгляд глаз ее демона вернул баронессе самообладание и даже укрепил его.

– Ты ацтек? – с улыбкой змеи спросила она, убрав в кобуру остробой и переложив пистолет из правой руки в левую.

– Да! – ответил Чикуту, на мгновение забыв даже о боли. – Сын страны Сияющего Солнца! – он поморщился – от неосторожного движения что-то то жутко заболело справа под ребрами. – Мои боги сильны! – с необъяснимой злостью выговорил ацтек. – Эекатлль всегда покровительствует мне!

– А знаешь, как я ненавижу ваших богов и самих ацтеков?! – наклоняясь пониже, прошипела Стрельцова. Она видела, что Бондарева и Бабский вполне контролирует обстановку, а значит сейчас она может на минуту-другую отвлечься для необходимого общения, которое требовала ее душа.

– Почему? – упираясь локтем в пол, простонал Чикуту.

– Есть причины. А хочешь услышать перед смертью очень неожиданную для себя новость? – у Элиз не было ни капли сомнения, что сейчас она его убьет, и ее демон не будет возражать против этого.

Да, было бы полезным и может важным узнать от негодяя с желтоватыми, злыми глазами каким образом Майкл оказался в Уайтчепеле и что его связывало с этим людьми, но все это можно выяснить потом у самого Майкла. Сейчас самым важным для нее стала смерть этого ублюдка, лежавшего у ее ног и пока не понимавшего происходящего.

Для Элиз оставался лишь один вопрос: как она его убьет. Мысль о том, что можно выпустить в него все оставшееся содержимое магазина «Кобры», раздробить ацтеку суставы и кости, Стрельцова тут же отвергла. Она хотела убить его своими руками. Именно руками! Так, чтобы чувствовать кончиками пальцев, как вершится ее святая месть за возлюбленного брата.

Элизабет неторопливо присела на корточки. Демон в ее сознании беззвучно шепнул: «Делай это! Просто делай правой рукой!».

Баронесса откинула край куртки Чикуту. По-прежнему с улыбкой змеи глядя ацтеку в глаза, положила ладонь на его грудь.

– Мэм! Не надо, мэм! – сердце Чику застучало молотом, он выгнулся, мотнул головой. То ли каким-то неведомым образом он понял, что сейчас произойдет; то ли его просто обуял безотчетный страх.

– Так вот, насчет неожиданной для тебя новости… – она выждала еще миг, наслаждаясь его страхом и непониманием. – Новость в том, что Майкл жив. Да, да, к счастью, жив! И я – его родная сестра! – очень внятно произнесла Элизабет.

Сказав это, баронесса резко вонзила ногти в его тело. Она сама не поняла, как вышло так, что ее не такие уж сильные пальцы смогли пронзить мышцы на груди Чикуту, словно это были не пальцы, а когти тигрицы! Все та же неведомая сила вела ее дальше! Эта сила была ей самой! Пальцы Элиз, став липкими от крови, смогли протиснуться между ребрами ацтека, возможно даже сломали их!

Ацтек заорал. Жутко! Так что его вопль могли услышать на улице.

Встрепенулся даже улыбчивый Бабский. Бондарева нахмурилась, не совсем понимая происходящее и сделав шаг к столу.

Хотя граф Елецкий никогда не рассказывал, что не так давно он вырвал сердце у одного из банды «Стальных Волков» за Айлин; не рассказывал и о том, что в прошлых жизнях неоднократно поступал именно так со своими врагами, перед Элизабет промелькнул именно этот карающий образ ее возлюбленного. Ее демон – Астерий, делал это с помощью магии, называемой «Хаурх Дарос», что в переводе с древнего языка означало «Хватка Смерти». Однако, баронесса Стрельцова не обладала магией. По крайней мере, той высокой магией, которой с божественной легкостью пользовался ее возлюбленный. Инструментом отмщения Элизабет стала лишь ее рука. И эта рука протиснулась глубже в тело ацтека.

Разрывая межреберные мышцы под истошный вопль Чикуту, Стрельцова дотянулась до его сердца.

В безумном порыве ацтек смог освободить связанные руки: то ли развязался недостаточно крепкий узел, то ли этот мерзавец все-таки порвал путы. Захрипев, он вцепился в руку Элизабет, однако это ему никак не помогло. Даже его отчаянной силы не хватило, чтобы остановить сестру Майкла Милтона. Все так же холодно и смертельно улыбаясь под жуткий крик Чику, Элизабет ощутила пальцами мягкое, трепещущее сердце.

Это были непередаваемые ощущения! Одинаково сильные и безумные! Они ворвались баронессу, словно порыв дикой бури в плохо закрытое окно. Стрельцова испытала нечеловеческую радость. Радость от того, что может наказать этого негодяя именно так! Одновременно, она почувствовала страх. Ее собственный страх оттого, что она испытывает эту грязную радость убийства другого человека столь жестоким образом. Вихрями непередаваемых ощущений наполнили Элиз от того, что почувствовали пальцы ее руки.

Чикуту бился, орал, выплевывая зубы, которые сломались под давлением отчаянно сомкнутых челюстей. Он пытался остановить ее руку и, наверное, даже сломать, однако не мог справиться с неизбежным.

– Отправляйся к своим проклятым богам! – произнесла Элизабет и вырвала сердце из его груди.

В ее руке оно дернулось еще несколько раз, брызгая фонтанчиками кровью из разорванных артерий.

Раззявив рот, Чикуту смотрел в иной мир остывающими глазами.

В зале повисла мертвая тишина, словно смерть ацтека вышла из его тела и заполнила все вокруг холодным онемением.

– Элиз, детка… – прошептал граф Елецкий.

Стрельцова встала и повернулась к нему.

***

На вопрос богини Майклу так и хотелось ответить: «Хочу тебя! Прямо сейчас хочу тебя!». И ее рука, поигрывавшая с его крупным и твердым отростком, так и вытягивала именно этот ответ. Но смел ли он, сказать такое самой Гере. Величайшей, чей супруг – сам Громовержец! Это было бы кощунством! Но, с другой стороны, зачем она призвала его в бассейн? Отчего стоит перед ним в таком откровенном виде? И почему делает с ним то, что вряд ли посмела бы сделать какая иная женщина с незнакомцем, не говоря уже о женщине замужней. Барон Милтон был прекрасно осведомлен, что на Небесах, чуть иные порядки, и там бывает очень много воли в отношениях. То, что неприемлемо на земле, там может быть вполне в порядке вещей. К примеру, Кронос женился на родной сестре – Рее. Да и Гера изначально была замужем за своим братом – Зевсом. Так что постыдные игры Майкла с Элизабет с точки зрения вечных, вовсе непредосудительны, а измены богинь мужьям со смертными – случаи более чем частые.

При мысли, что о происходящем может узнать Перун, Майкл ощутил заметное движение страха. Причем страх этот был не маленьким зверьком, выглядывавшим из норки, а зверем покрупнее – именно с таким барон Милтон боролся в себе, когда шел на опасный разговор с Пижоном. Что ж, это был вызов, и может быть именно поэтому Майкл сказал:

– Я хочу тебя, Величайшая! Хочу всем сердцем и телом!

– Именно этой частью тела, – рассмеялась Гера, поигрывая его членом, нежным на ощупь, приятно-упругим и полным силы. – Мне нравится твой ответ. Он честный и смелый. Именно такой, какой я ожидала услышать. Иди ко мне, Майкл, – богиня обвила его руками и притянула к себе.

Поглаживая спину барона, Гера разглядывала его красивое лицо, чувствуя, как сама борется с искушением немедленно отдаться ему. Ей даже стало жарко, она почувствовала сладкий зуд в своей волшебной пещерке. До предела возбужденный жезл Майкла, был готов порвать тончайшую ткань одежды богини. Представляя, как это могло бы быть, жена Громовержца, развела бедра чуть шире и запрокинула голову, глядя на звезды, роняя в воду тяжелые волосы. Она шумно выдохнула, словно он уже вошел в нее.

– Величайшая, ты сводишь меня с ума! – простонал Майкл, чувствуя, что не в силах неподвижно терпеть ее мучительную близость. На секунду он вспомнил о графине Елецкой, но другая часть его сознания тут же подсказала ему, древний принцип богов: любовь земная и небесная – это разные чувства и их не надо смешивать. Об этом много раз говорила Афродита: отдаваясь земным мужчинам, ее вовсе не тяготили мысли о небесном муже, хромом и неприглядном.

Майкл обхватил божественное тело искусительницы, принялся целовать ее плечи, шею.

– Майкл! Майкл! Остановись! – прервала его Величайшая, отталкивая от себя. – Ты слишком быстрый! Мне приятна твоя страсть, приятно твое желание, но есть еще кое-что… Есть кое-какие вопросы, интересующие меня…

– Да, Величайшая! Прости! Я не должен быть таким несдержанным, – тяжко дыша, барон Милтон разжал руки.

– Ты не боишься моего мужа? – Гера лукаво прищурилась.

– Страх попасть в немилость богам, тем более самому Громовержцу есть в каждом человеческом сердце. Но если мы не будем переступать через свои страхи, то станем похожи на ничтожных существ, жизнь которых мало чего не стоит, – барон Милтон с нежностью провел по крутому изгибу бедер богини, восторгаясь их формой.

– Хитрый ответ. Или мудрый? – Гера рассмеялась, позволяя себя ласкать. – Успокою тебя: его не бойся его. Перун давно не появляется здесь – я запретила. Он наказан и есть за что. Недалек тот день, когда его воля, его желания, гнев или милость не будет иметь никакого значения. По крайней мере для нас с тобой. Тебе нравится у меня? Скажи, ты хотел бы здесь остаться?

Этот вопрос стал неожиданным, и Майкл не нашел на него быстрый ответ. Барону, безусловно, нравилось все то, что он успел увидеть за недолгое время пробуждения. Разве могут не нравиться владения богини?! Величайшей из богинь! Прежде Майкл видел небесные земли лишь как фантазии некоторых художников. Хотя в The Royal Archivist было десятка два фотографий садов Афродиты, владений Гермеса, Деметры и даже самого дворца Геры, но ходило мнение, что эти фотографии ненастоящие. Куда больше Майкла смущал другой вопрос. Что значит «здесь остаться»? Остаться на день, два, неделю? Остаться навсегда?

– Мне очень нравится здесь, хотя я успел увидеть лишь стены комнаты, в которой проснулся, твою террасу и этот бассейн, – ответил Майкл. – Нравится, потому что здесь ты. Но я не могу не помнить о своей сестре и женщине, которую люблю – графине Елецкой.

В вот теперь ответ Майкла Гере не понравился.

– Майкл, – мягко она произнесла его имя, – я знаю о твоих отношениях с Элизабет. Знаю, что она для тебя была больше, чем сестра и ты, наверное, до сих пор в тайне желаешь ее. Ведь ни одна женщина после нее не дарила тебе таких сильных ощущений, как Элизабет. Я права?

– Да, это было очень сильно. Самое первое, что было в моей жизни, – нехотя признал барон Милтон, испытывая стыд за прошлое. – Теперь у меня есть другая женщина. При чем здесь Элиз сейчас? И, пожалуйста, скажи важное: Элиз в самом деле на свободе? Я слышал ее плачь и голос, полный страданий, в эйхосе – мне давали послушать ее послание ко мне.

– Тебя обманули. Они подделали голос твоей сестры. До недавнего времени она оставалась в России. Сейчас в Лондоне с графом Елецким. Но это не важно, Майкл. Важнее твои отношения с графиней Елецкой. Ты в самом деле так сильно ее любишь. Мне думается, любишь ты ее не слишком, ведь у тебя была недавно Сидни Стефанс, – Гера хотела добавить, что и Елецкая думает не только о Майкле, и вполне возможно, что к ней вернется ее прежний любовник. Однако, решила пока не говорить об этом – не стоило спешить. Ведь очень важно, чтобы этот милый мальчик принял правильные решения сам. Не только умом, но своей душой. Только тогда он сможет стать по-настоящему ее мужчиной, ради которого, не жалко будет потратить «Кархан Насли Бонг» – «Камень Нового Бога». Камень бога, который, кстати, должен быть в Тайной Комнате не один. Если верить древнелемурийскому писанию, то таких вещиц имелось не менее семи. Увы, об этом Гера узнала лишь сегодня вечером с большим опозданием. Если бы скрижаль «Тархи Комма Турсаи» оказалась у нее чуть раньше, то она бы совсем по-другому построила разговор с Астерием.

– Синди… Мне очень жаль, что она погибла. Я ее не любил никогда. Я даже хотел сбежать от нее. Ты, наверное, знаешь все это, – сказал барон Милтон, мысли его снова начали метаться от Элизабет к графине Елецкой, потом к Чику и всему тому, что произошло. Мыслей стало так много, что казалось им тесно в голове. – Синди больше нет. Даже если бы она была, я бы всеми силами стремился вернуться в Россию, к графине Елецкой, – уверенно заключил он. Недавно нахлынувшее возбуждение сошло, и сейчас, стоя перед богиней голым и говоря о других женщинах, Милтон чувствовал себя очень неловко.

Гера почувствовала это и сказала:

– На этом закончим с купанием. Мы и так слишком близко познакомились друг с другом. Это знакомство мы можем продолжить, но для этого тебе, Майкл придется сделать очень важный выбор. Я не буду тебя торопить с ним, и даже пока говорить о нем. Идем на террасу, продолжим беседу там.

Вдруг Величайшая насторожилась и сказала резко:

– Спрячься! Бегом за кусты!

Взмахнула рукой, облачая себя в сверкающие одежды. К ней явно спешил Гермес. Хотя она ждала его с важной вестью, он мог быть не один.

***

Меня трудно удивить – за свои многие жизни я видел всякое. Но Элизабет смогла. Самое странное, что я до сих пор не понимал, как она это сделала. Моя милая чеширская кошечка не могла засунуть свою лапку в грудь этого мерзавца. Физически это невозможно, и даже если бы Элиз обладала невероятной силой, то все равно это было бы невозможно сотворить, не нанеся серьезные травмы кисте руки.

Тем не менее баронесса стояла передо мной, держа в скрюченных пальцах сердце ацтека. Вырванная мышца дернулась еще пару раз, брызгая кровью на рыжеволосого. От глубокого обалдения, я даже забыл, что хотел сказать Стрельцовой в первый миг. Лишь повторил прежние слова:

– Элиз, детка… – потом добавил: – Ты сегодня очень кровожадна. Тебя могут испугаться эти люди. Но я тебя такой особо люблю!

– Спасибо, мой демон, – Элизабет вся расцвела, довольная моими словами и собой. Затем, бросив сердце на средину стола, сделала несколько шагов к Сладкому Харису и сказала: – Ты следующий, ублюдок! Следующий, если только не поторопишься вернуть наши вещи!

– Мэм! Но как! Как, скажите, мэм! – заголосил господин Флетчер, забыв о боли в раненой руке.

Мне показалось, он порываться встать с кресла, чтобы упасть перед ней на колени.

– Не смей называть меня «мэм»! – гневно сказала Стрельцова Харису, затем, глядя на меня, вытерла окровавленную руку о костюм рыжеволосого и спросила: – Как нам удобнее, чтобы он это сделал?

– Полагаю, удобнее всем вместе поехать в гости к господину Флетчеру, – решил я. – Вы же сегодня гостеприимный хозяин и приглашаете нас?

– Да, господин демон! Да! – он повернул голову ко мне и старательно ей потряс. Его лицо выражало бесконечные страдания и такую же бесконечную преданность.

Меня едва не разобрал смех: неужели он, услышав обращение Элизабет ко мне, всерьез решил, что я – демон? Я же просто Астерий!

– Тогда поступим так. Здесь нам делать больше нечего… Вы же, Натали, сегодня не собираетесь играть в покер или рулетку? – когда Бондарева, заулыбалась и качнула головой, я продолжил: – Оставим этих милых господ здесь живыми. Прихватим лишь Флетчера и поедем к нему в гости. Ваш эрмимобиль здесь, на стоянке?

– Да, господин де… Макграт, на стоянке! Новенький «Lotus Ultra» к вашим услугам! Готов в любую точку Лондона как ваш личный драйвер! – выпалил Сладкий Харис.

– А мы с дуру эрмики в извозе нанимали! – рассмеялся Бабский. – Вам, господин Флетчер, будет слишком неудобно возить нас с раненой рукой?

– Я справлюсь! Клянусь вам! – заверил Сладкий Харис и точно преданный пес глянул на меня.

– Тогда едем! Вы двое, остаетесь здесь. В ближайшие десять минут это помещение не покидать! – распорядился я, позволяя Харису встать с кресла.

– И если хоть какая-то дрянь посмеет преследовать нас, привлекать на помощь каких-либо людей, то мы с Элизабет снова появимся здесь или, хуже того, придем в ваши сны! – сказала Бондарева. Произнесла она это тихо, но так, что ее слова услышали все, и мне показалось, что это может быть ее ментальной установкой.

Через оба зала мы прошли в тишине, если не считать перешептываний посетителей клуба и музыки из бара, которую тут же выключили.

Впереди шел господин Флетчер, постанывая. Его раненая рука висела жалкой плетью. За ним шла Элизабет, держа наготове «Кобру» и остробой. Я сразу за ней, переведя часть внимания на тонкий план и сканируя ближайшее пространство на возможные опасности. Пока все было спокойно. Люди Сладкого Хариса застыли в напряженном ожидании.

Глава 3

Чудовище

Вернулись мы на Кэмброк-роуд 112 далеко за полночь. Нет смысла в подробностях расписывать поездку к господину Флетчеру – в ней было мало интересного. Скажу лишь, что на первом же повороте я настоял, чтобы Бабский занял место Хариса за рулем – этот нарко-мудак едва не покалечил нас. Он не справился с управлением, и мы пролетели в нескольких дюймах от грузового «Бурунга». Все-таки управлял он одной рукой, а она дрожала так, что казалась эта вибрация передается не только новенькому «Лотосу», но и всей улице.

Уже дома, Харис отдал нам все содержимое ячейки с Майл-Энд. По настоянию штабс-капитана, он открыл огромный сейф, сделанный явно по спецзаказу – этакий огромный шифоньер из толстой стали, в большом количестве наполненный деньгами, оружием и пакетами со «сладостью». Наташа потребовала всю наркоту незамедлительно спустить в канализацию, что господин Флетчер и сделал собственной рукой, дрожавшей при этом злодеянии еще сильнее, чем на руле эрмимобиля. После очищения его сейфа от наркоты, мы покинули дом Сладкого Хариса. Уходя, Бабский пообещал приглядывать за господином Флетчером, хотя это обещание было откровенной ложью с его стороны.

За этот сумасшедший день я очень устал. Без сомнений, не меньше меня устала Элизабет, госпожа Бондарева и поручик Бабский. Было потрачено много сил: физических, умственных, магических. А эмоций столько, что с лихвой хватило бы на самую суматошную неделю. Перед сном с Элиз мы все-таки приняли душ вдвоем. Честное слово, просто душ. И отправились спать. Опять же, честное слово, просто спать. Уснули, наверное, едва наши головы коснулись подушки. Я даже не успел поговорить с баронессой о том, что меня интересовало последние два часа: о том, как ей удалось засунуть руку в грудь ацтека.

Проснулся я от того, что мне кое-что померещилось. Опасно так померещилось, что я даже вздрогнул и сразу открыл глаза. Видение было очень реальным, будто со мной в постели лежит вовсе не Элиз, а Гера. Вот с чего мне в голову прилетела такая хрень? А ведь Величайшая может насылать видения и подсовывать свои мысли, так будто они твои собственные. Правда моя ментальная защита высока даже во сне. И зачем это Гере? Скомпрометировать меня перед Артемидой? Так скомпрометировать пред богиней можно лишь правдой. Скорее всего видение было пустым кусочком сна, не имеющим никакого отношения к реальности и так же не имеющим отношения к проекциям будущих событий.

Элизабет еще спала. Я с минуту мучился соблазном, глядя на восхитительные обводы ее задницы – они проступали под покрывалом. Я приподнял покрывало, мигом возбудился, представляя, с каким удовольствием мог бы вонзить своего бойца между этих тугих, налитых силой страсти полушарий. Помечтал и решил не будить мою кровавую кошечку – вчера у нее был очень трудный день. Одна нервотрепка с Майклом чего стоит!

Тихонько встав, я накинул халат и пошел в ванную. Еще толком не обсохнув, схватил пакет с нашими вещицами, изъятыми у Сладкого Хариса и отправился на кухню, где собирался под кофе разобраться со всем тем, чем наградили нас люди графа Варшавского.

Может кто-то улыбнется, но правда такова, что мне сложно вспомнить, когда я, граф Елецкий, последний раз варил сам себе кофе. Тут, уж извините, пришлось задействовать опыт Астерия. Специальной посуды для варки кофе я не нашел: взял самую маленькую кастрюльку, отмерил в нее шесть чайных ложек темно-коричневого порошка из пачки «Morning of the Gods», налил два стакана воды и почувствовал пристальное внимание на собственном затылке.

– На вас, Наталья Петровна, готовить? – не поворачиваясь, полюбопытствовал я – уж ментальный почерк штабс-капитана я успел изучить.

– Готовьте, корнет. Интересно знать, на что вы способны на кухне, – штабс-капитан прошла к столу. На ее лице не было ни капли косметики, и может быть от этого она казалась еще прекраснее.

– Вчера заметила, вы с Элизабет душ вместе принимали. А когда рядом Ковалевская, то сразу втроем? – полюбопытствовала она, и мне показалась, что в ее голосе кроется тонкая нотка обиды.

– Втроем… Нет, не пробовали. Разве это плохо, Наташ? Плохо, что душ вместе? Ведь это взаимно полезно, в том числе и для тебя с Бабским: мы сэкономили вам время – не задерживали санузел, – я положил три чайных ложки сахара, бросил несколько крупинок соли и поставил кастрюлю на плиту. – Хочешь, приму душ с тобой? – я с улыбкой повернулся к ней. – Передам опыт, как это можно делать для максимального удовольствия.

– Придержи свои фантазии, корнет! Этого никогда не будет! – фыркнула Бондарева и отвернулась к окну.

– Наташ… – я подошел к ней сзади, положил руки на ее талию и притянул ее к себе. – Наташ, я знаю, что ты ревнуешь. Мне это нравится, – я зарылся лицом в ее волосы.

– А мне не нравится! Мне очень не нравится, что происходит между нами! Я чувствую… – она попыталась вырваться, но точно, так же как прошлый раз, сделала это слабо, словно сама не понимая, хочет ли она этого или нет.

– Ну, договаривай, что ты там чувствуешь? – прижимая баронессу к себе, я сдал ее ладонь, пуская в нее «Капли Дождя». Помимо покоя и расслабления, эта магия может работать как серьезный элемент обольщения. И если так, то с моей стороны это был бы нечестный ход. Но Бондарева менталист – она в состоянии распознать, что несет тот или иной ментальный поток, и принять его или отклонить.

– Ничего! Пусти, сейчас Бабский зайдет, – прошептала она, убирая мою руку со своего живота. – Пусти! Он в коридоре!

– И в чем проблема? Наташ, ты непоследовательна, то при нем набрасываешься на меня с поцелуями, то, видите ли, Бабский зайдет, увидит, Рыкову доложит, – я повернул ее к себе.

– Я не доложу! Я вообще иду в душ. Иду туда сам! – раздался из коридора голос поручика. Причем на слове «сам», он сделал особый акцент, давая понять, что мои купания с Элизабет его тоже не оставили равнодушным. – Шалите дальше! – на миг в дверном проеме появилась довольная физиономия виконта и тут же исчезла.

И я обнаружил, что у пуделя императрицы очень хорошо с ушами, ведь поначалу мне не были даже слышны его шаги, а он смог услышать наш разговор.

– Вот видишь, он не доложит. Все, расслабься, – я поцеловал ее в подбородок, в шею, и, хотя она вертела головой, наконец, в губы, опустив руки на ягодицы и с крепким желанием прижимая к себе. – Так что ты там чувствуешь, поделись? Что тебе такое не нравится или, наоборот, нравится?

Она молчала, глядя мне в глаза своими, зелеными, какие бывают у ведьм.

– Наташ! – я слегка встряхнул ее, думая, как сложно с ней: с ее недоговорками, капризами, затаенными обидами. И я еще Ольгу Борисовну считал капризной! Да Ковалевская просто ангел! Я люблю мою княгиню! Люблю ее все больше! А Наташу… Наташу я хочу. И хочу все больше.

– Мне не нравится. Ты играешь со мной. Хитро так играешь, то прячешь свой ментал, то наоборот выставляешь его напоказ, намеренно насыщаешь его своими желаниями относительно меня. Ты… – она снова замолчала, и когда я хотел ее спросить: «Что «я»?», продолжила: – Ты всеми играешь. Ладно, с Элизабет все понятна: она твоя каждой клеточкой тела, каждой эмоцией твоя – ты ее просто околдовал. Но ты играешь Ольгой Борисовной. Я это поняла по твоему сообщению ей. Ты даже богинями играешь, точно людьми. Мы все для тебя все здесь ненастоящие, будто куклы! А ты, граф Елецкий, на самом деле вовсе не граф…

Она снова замолчала, пронзительно глядя на меня. Я замер, теряясь в догадках, что же она скажет дальше. Надо признать, Бондарева умеет играть на нервах и делает это мастерски. Даже если не брать в расчет ее ментальные способности, то она умеет играть интонациями, когда что-то говорит. Я ждал, удерживая на лице безмятежную улыбку. Наконец она выдохнула мне в лицо мятной свежестью:

– Ты – чудовище! Вот кто!

Надо же какой поворот! Хотя не слишком уникальный. В подобном меня обвиняли много раз, правда случалось это в иных жизнях. И самое неприятное в том, что Бондарева отчасти права. Права она в том, я играю в эту жизнь, ровно так, как играл во все прежние. Однако, Наташа не понимает кое-чего очень важного: любая жизнь и есть игра, если смотреть на происходящее с точки зрения Вечности. Ведь когда умираешь и оглядываешь свое прошлое, все то, что происходило с тобой и людьми вокруг, то начинаешь понимать, что все это на более, чем мышиная возня. Это так потому, что не только жизнь и смерть не имеет большого смысла и значения с точки зрения вечности; не имеет смысла становление и гибель империй, и даже рождение и гибель целых миров – все это не имеет смысла. Это сложно понять человеку, никогда не смотревшему достаточно долго на Бытье из Пустоты. И когда ты это понимаешь во всей глубине, и перед тобой встает вопрос: «А лично для тебя дальше то что?». А дальше вот что: у тебя есть лишь два взаимоисключающих выбора. Либо навсегда остаться в Пустоте и наслаждаться вечным покоем, как Хархан Тум, Жарсли или Будда; либо принять правила Большой Игры Бытья, стать ее частью, но на своих условиях, потому что ты уже знаешь, как вырваться из Колеса Перерождений. Да, ты вырвался, но от этого все вокруг не перестало быть бесконечной Игрой.

Я играю в эту игру честно. Я играю в нее всей душой. Я отдаюсь ей так, будто это вовсе не игра. Скажу более, я даже не часто вспоминаю, что это все игра. И я на самом деле всем сердцем люблю Ольгу Ковалевскую, люблю Элиз и Артемиду, хотя знаю, что любовь с точки зрения Вечности, лишь очень-очень мелкая игра, как бы не превозносили ее глупые поэты. Да, вот так все сложно и одновременно цинично. Для большинства людей противоречиво и даже непостижимо, особенно для тех, кто слишком погряз в Игре, которую некоторые в древности называли Майей. Не верите мне? Ваше право – живите дальше в своих возвышенных и пустых иллюзиях.

Что я мог ответить госпоже Бондаревой? Ведь объяснить все это в нескольких словах нельзя. Нельзя за дни, даже вряд ли за годы.

– Смотри в меня! – сказал я ей. – Смотри в мой ментал, я открою тебе всю глубину, куда ты так стремилась заглянуть. Ты же знаешь, там нет лжи и это нельзя выдумать, – выйдя на тонкий план, я очень осторожно снял слои своей защиты с некоторых областей. Это быль опасное действие для меня, потому как любой сильный менталист мог этим воспользоваться, но Наташе я доверял.

Прошло минут десять. Когда я глаза открыл, Бондарева замерла передо мной приоткрыв рот. Она была не одна. За ней стояла Артемида, и на кухне крепко пахло подгоревшим кофе – оно залило плиту.

***

Утром проблемы с парковкой возле Багряного дворца не было. Графиня не представляла сколько придется ей ждать аудиенции с императрицей и приехала пораньше. И как же хорошо, что Елене Викторовне вспомнилась ее хорошая знакомая – графиня Лескова, которая была в родственных связях с первым камердинером императрицы. Та любезно обещала помочь и пока Елецкая завтракала, порадовала ее сообщением:

«Приезжай, Лен! К десяти тридцати! Она сегодня вроде как принимает. Поставили тебя самой первой в списке. Но сразу говорю: это Глория! Она может все отменить».

Уже у входа во дворец Елецкую охватил огромное волнение. При живом муже она бывала здесь. Не слишком часто, но заходила с Петром. Даже к самому императору заходила, и все как бы без нервов, а сейчас… Сейчас все было иначе. И причина вполне понятна: с тем вопросом, который графиня собиралась задать Глории, можно не то, что попасть в ярую немилость, а кое-куда подальше, например, в Северно-островную губернию. Перед тем как войти во дворец, Елене Викторовне невыносимо захотелось закурить сигарету. Конечно, все это были нервы. Нервы, накрученные со вчерашнего вечера.

Если так разобраться, то даже лицезреть настоящую богиню, не каждая женщина вынесет без многократных приемов успокаивающих зелий и обращений к менталистам. Но Елецкая это вполне вынесла, и сейчас даже устояла перед соблазном покурить, еще раз собраться мыслями, верно построить разговор с Глорией. Хотя, сколько его можно строить? Строила несколько раз перед сном, даже записала кое-что в блокнот. Строила за завтраком, представляя, как все это будет происходить.

Кивнув лакеям у входа, Елецкая вошла в открытую для нее дверь и направилась в северо-западное крыло дворца. Под безжизненным взором мраморных статуй поднявшись по широкой лестнице, она свернула направо и скоро вышла янтарный зал. Еще полсотни шагов и перед графиней возникла дверь, сторожимая рослыми гвардейцами.

– Мне к императрице. Графиня Елецкая. Подавала прошение через камердинера, – сказала она.

Однако, гвардейцы как стояли молча и без движений, так и остались стоять. Только сейчас до Елены Викторовны дошло, что к ним с таким вопросам обращаться бессмысленно. Нужно ждать Льва Григорьевича, через которого продавала прошение Лескова или кого-то из иных камердинеров – кажется их имелось у императрицы пять. В зал заглянул какой-то мужчина в длинном фраке цвета бордо, что-то сказал себе под нос и исчез. За ним появился еще кто-то. Елецкая присела на диван, и принялась ждать, листая старые сообщения на эйхосе. На низком столике лежали свежие выпуски газеты «Дворцовые Вести» и какой-то журнал, графиня было протянула руку к ближайшей газете, но поняла, что не сможет отвлечься чтением – слишком громкие мысли проносились в ее голове. О Майкле, о том, что происходит сейчас с ним, и том Гера, так и не сказала, когда вернет Майкла. Но самыми громкими были мысли о ее сыне.

Елецкая лишь представляла, как он заходил в эту высокую, украшенную золотой резьбой дверь, и сердце ее заколотилось. Саша… Из еще недавно послушного юноши, он неожиданно быстро превратился в мужчину, играющего с самыми острыми опасностями в этом мире. Порою он поступает настолько неразумно, что Елецкую переполняло удивление и прямо-таки огненное возмущение. Но, с другой стороны, все, что делал ее Саша каким-то невероятным образом ему удавалось, и оказывалось вполне правильным. Именно поэтому, Елене Викторовне все чаще приходило на ум, что ей нужно чаще доверяться сыну, а хвататься изо всех сил за его жизнь и пытаться переделать ее на свой лад.

Елецкая глянула на часы – было всего лишь 9:53. До назначенного времени оставалось более получаса. Все-таки она слишком погорячилась, что приехала так рано. Встав в нетерпении с дивана, графиня прошлась по залу, подошла к окну, и стояла там, поглядывая в сад.

Неожиданно, высокие двери за ее спиной открылись. Было слышно, как гвардейцы щелкнули каблуками. Елецкая обернулась и увидела Глорию.

– Ваше Величество! – произнесла графиня и присела в глубоком книксене.

Императрица с безразличием глянула на нее, выпуская из покоев седовласого старичка. Но потом вдруг вернулась к ней взглядом и, нахмурившись, спросила:

– Вы, кажется, Елецкая?

– Да, ваше величество! Графиня Елецкая. Просила о вашей аудиенции по очень важному вопросу. Важному не только для меня! – подчеркнула Елена Викторовна, выпрямившись и смело глянув на императрицу.

– Зайдите, – сказала Глория, возвращаясь в свои покои.

Молча императрица провела ее через зал для приемов дальше, уже входя в комнату между библиотекой и спальней сказала:

– Гадаю, что привело вас ко мне. Интересно, угадаю или нет? Графиня Елецкая… как ваше имя, кстати. У меня оно даже записано в недавних бумагах, но вот как-то вылетело из головы, – Глория остановилась, повернувшись к гостье.

– Елена Викторовна, – отозвалась Елецкая, оглядывая небольшую по дворцовым меркам комнату с двумя диванами и столиками на резных ножках с позолотой. Здесь резко пахло каким-то снадобьем: валерьянкой, гвоздикой, мятой. Наверное, запах исходил из флакона, стоявшего на столике справа.

– Не нравится запах? – усмехнулась Глория. – Мне тоже он очень не нравится. Не спала почти всю ночь. Пришлось пить успокоительное. С моим Филофеем совсем плохо. И смею вас заверить, я хоть императрица, но я тоже человек. Садитесь, Елецкая, – она небрежно махнула рукой в сторону дивана.

– Извиняюсь, значит, я очень не вовремя. Может, зайти мне позже? – графиня сделала шаг к дивану и остановилась. – Назначьте, пожалуйста время. Мне очень нужно с вами поговорить.

– Нет уж. Я в состоянии вас выслушать. Быть может даже хорошо, что вы зашли. Садитесь! – настояла Глория.

Елена Викторовна села, помещая ноги под близко стоявший столик. Все, что она собиралась сказать, все, что готовила в мыслях и писала на бумаге, в один миг будто кто-то стер из памяти. И была там лишь жутковатая пустота. Однако, начать разговор с чего-то следовало, ведь речь шла о ее сыне, а значит любое проявление робости здесь просто преступно.

– Я насчет Саши. Александра Петровича Елецкого, – твердо произнесла графиня и со скрытым вызовом глянула на императрицу.

– Догадываюсь. Иначе, какие еще вопросы могут быть, между нами. Ну, и дальше? – Глория устроилась напротив нее. – Говорите, графиня. Какие именно вопросы, касающиеся Саши, вас принесли в столь ранний час во дворец?

После того как Глория произнесла имя его сына так просто «Саши», у Елецкой исчезли последние сомнения: Гера не обманула ее, ни капли ни схитрила. Между Глорией и ее сыном в самом деле были те самые постыдные отношения, о которых сказала богиня. Увы…

Елена Викторовна опустила глаза вовсе не потому, что не могла выдержать давящий взгляд императрицы, а потому что стало тяжело на душе и даже страшно. За Сашу.

– Мне известно, что вы – его любовница, – не поднимая глаз сказала Елецкая. – Вы же понимаете, что это значит?

Глория с минуту молчала, шурша краем своего платья. Казалось, что это молчание режет слух сильнее пронзительного крика.

– Кто это вам сказал? Елецкий не мог такое сказать! – императрица встала, едва не смахнув со столика чайную чашку. – Кто сказал?!

Глава 4. Разящая в Сердце

– Я, наверное, здесь лишняя, – штабс-капитан попятилась к двери, давая место богине.

– Будет хорошо, если ты оставишь нас и позаботишься, чтобы сюда никто не заходил, – сказала Небесная Охотница, позволяя ей выйти. – Астерий, ты меня злишь постоянным вниманием к… – она проводила недовольным взглядом Бондареву.

Я хотел было возразить, напомнить ей о разделении отношений земных и небесных, но Артемида прервала меня, вскинув руку и прижав пальцы к моим губам, так что едва не вышел шлепок.

– Знаю, помню! Но то, что у меня на душе, я выразить вправе! – громко произнесла она, не дожидаясь, когда Наташа закроет дверь. – Это чтобы и ты знал и помнил о моем отношении! Но спешила я к тебе не за этим! Есть кое-что посерьезнее, чем твои забавы замужними женщинами!

– Арти! – я снова хотел возразить, сделать это мягко, обняв ее.

– Молчи! – резко прервала меня богиня. – У нас мало времени! Ты же знаешь, я не могу быть здесь долго! Тем более это не Россия, где мои храмы!

– Ну, говори, – я все-таки обнял ее.

– Гера что-то замышляет. Мне очень тревожно. Мне и Афине. И многим, с кем она не в ладах. К Гере начал часто являться Гермес. Хотя с Вестником все понятно – он всем готов услужить. Говорят, вчера она провела больше часа у Вечной Книги и громко поскандалила с Громовержцем. Даже посмела сказать ему, что Зевс был умнее его, и она его больше любила. Ее эринии что-то делали в вашем мире, что-то искали. Несколько дней назад она наведывалась в Индийское Семицарствие в древний храм Шамус Хунтам. Жрецы поднесли ей там какую-то важную вещь. Что-то происходит, Астерий! Да, кстати, что для тебя особо важно!.. – богиня положила мне руку на грудь. – Гера была у твоей матери. Вчера вечером. И задержалась у нее надолго. Я теряюсь в догадках. Афина сейчас пытается узнать, что она делала в индийском храме, но это не так просто. Гера слишком хитра – умеет не оставлять следы.

Вот теперь уже разволновался я, после того как она сказала о визите Геры к Елене Викторовне. Вернуться к этому я решил чуть позже, сейчас же, сохраняя спокойствие, сказал:

– Вчера она вертелась возле меня, конечно, не весь день, но неожиданно много побаловала вниманием. Сообщила много полезного для нашей миссии в Лондоне. Серьезно помогла мне на вокзале. Но ее помощь вполне объяснима: ей важно, чтобы я добился здесь успеха и случилось это поскорее. Причин ее спешки я не знаю. А под вечер, уже в ее владениях на нее что-то нашло: начала проявлять странные капризы, сердиться. В общем, перед тем как мы вернулись в Лондон, я успел подпортить с ней отношения. Но, ладно, последнее мало имеет отношения к делу. Ты хочешь, чтобы я с ней поговорил? – я отошел к плите, глядя на остатки кофе в кастрюльке – его еще вполне можно было пить и он даже был горячим.

– В первую очередь, я хочу знать, что ты пообещал ей принести из Хранилища Знаний! Думай, Астерий! Что это может быть?! – она, чуть сведя брови, строго смотрела на меня. – Может, ты пообещал ей такое, что уничтожит нас всех? Она странно себя ведет. Будто чувствует за собой какую-то силу. Не считается даже с Громовержцем! Она всегда легко играла им, но сейчас прямо дает ему понять, что он для нее перестал иметь значение! Понятно, что она злится из-за того, что Лето заняла ее место и своим поведением мстит Перуну, но это точно еще не все. Она что-то замышляет. Очень важно, чтобы ты сказал, что она хочет получить из Хранилища Знаний!

– Уже говорил тебе: она сама не знает, название этой вещи. Или делает вид, что не знает. О ее назначении она так же не говорит. Еще раз повторю, условия моего договора с ней таковы: эту вещь я достану ей в том случае, если она не нанесет вреда ни лично тебе, ни моей стране, и никому из моих близких, – напомнил я Охотнице то, что говорил раньше и добавил: – Насколько я помню ее слова, Гера сказала, что это не оружие и не имеет никакой пользы для людей. Использовать этот артефакт могут только боги. Вот и все, что мне известно. Сведения скудные.

– Астерий, ну как ты мог на это пойти?! Ты же никогда не был легкомысленным в таких вопросах! Я не помню, кому-то удавалось тебя раньше перехитрить? Кажется, нет. Гера будет первой?! – с колкостью спросила она. – Нашел с кем заключить договор!

– Я заключил с ней вполне нормальную сделку, и если бы ситуация повторилась, то поступил бы точно так же, – ответил я, тоже начиная сердиться, что Артемида так несправедливо поворачивает этот вопрос. – Ты прекрасно знаешь, что тогда мы были во власти Посейдона, и на кону стояла моя жизнь. И черт бы с ней, с какой-то там жизнью, но со мной была Ольга! Это одно. Второе… – я взял чашку на столе. – По условиям сделки, эта вещь не должна представлять опасности, ни для тебя, и ни для кого из близких мне людей, – вынуждено повторил. – Если окажется, что Гера обманула меня на этот счет, то и я буду в праве обмануть ее. Будь уверена, я – не бездумная игрушка в ее руках, и просто так не отдам ей эту вещь. И есть еще кое-что…

– Мне ты кофе не предлагаешь? – Артемида смягчилась, и лицо ее стало тут же милее.

– А ты такое будешь? – удивился я, и поймав ее кивок и даже слабую улыбку на лице, достал из серванта еще одну кофейную чашку. Наверное, Арти поняла, что без причин нажала на меня и решила таким милым способом исправиться.

– Ты сказал, есть кое-что еще. Что ты имел в виду? – спросила Охотница.

– Еще это кое-что, – я рассмеялся, наливая кофе. – Аппетит у Геры разгорается, и она ровно вчера попросила еще об одной веще. Все оттуда же – из древнего Хранилища Знаний. Правда в этот раз все проще: она желает, как бы в дополнение к первому артефакту, название которого упорно скрывает, штуковину, называемую «Кархан Насли Бонг». И я вынужден помочь ей с этим, потому как, если честно, она мне очень помогла на вокзале Майл-Энд. Причем помогла не без вреда для себя: получила пулевые ранения и еще засветилась, нарушая едва ли не все Небесные правила.

– Что такое «Кархан Насли Бонг»? – Охотница нахмурилась, принимая исходившую паром чашку кофе.

– «Кархан Насли Бонг» в переводе с моего почти родного языка означает «Камень Нового Бога» – древний, еще долемурийский артефакт. Если верить легендам, с его помощью из любого человека можно сделать бога, изменяя его энергетику и наращивая число тонких тел то ли до двенадцати или даже до восемнадцати, – я сделал глоток кофе. – Кстати, то ли в шутку, то ли всерьез она предлагала «Кархан Насли Бонг» использовать для трансформации в бога меня. Да, да, я бы мог пополнить ваш небесный сонм. Сама понимаешь, что я ответил. Если говорить об этих камешках то, опять же по легенде, их имелось не менее семи штук – все разной силы. Полагаю, «Кархан Насли Бонг» ей нужен для того же, что и первая вещь. Остается гадать для чего. Подумай над этим с Афиной. Да, и… есть еще кое-что…

Я замолчал, намеренно испытывая терпение богини. Она была такой милой сначала в своей серьезности, а теперь в легкой растерянности. Глядя на ее чистое, истинно божественное лицо, я сделал глоток кофе. Мне было сладко. Сладко от ее близости, от созерцания ее красоты.

– Астерий, ты издеваешься? – не выдержала Охотница. – Ты же знаешь, я не могу задерживаться здесь долго! Выкладывай скорее! Хочешь мою стрелу между ребер?

– Арти, но я – эгоист. Мне приятно, когда ты рядом, – я наблюдал, как она тоже глотнула кофе и скривила губы. – Мне приятно за тобой наблюдать. Даже когда ты сердишься и когда тебе что-то не нравится.

– Горькое! Говори, Астерий! – Охотница начала сердится всерьез.

– Хорошо. Но это можно произнести только на ушко. Слишком велика важность, – отставив чашку, я подошел к ней, обнял и почти касаясь мочки ее уха в серебристых волосах, прошептал: – Когда я давал Гере обещание, то пустился на одну хитрость. Поцелуй меня, и я скажу дальше…

Она это сделала. Торопливо, небрежно. Но и на том спасибо. И я продолжил:

– Так вот, когда я давал обещание, то немного запутал ее словами и сказал так: «добуду для тебя одну вещицу из Хранилища Знаний, при условии, что вещица будет именно там». Понимаешь? Я не сказал, что принесу именно ту вещь, которая ей нужна, но оставил за собой право принести «одну вещицу» оттуда, то есть любую вещь из древнего Хранилища, которую сочту нужным.

– Астерий! – Охотница сдавила меня так, что я подумал, не пришел ли мой последний миг в этом теле.

И тут же мы слились в поцелуе.

– Давай я тебя дерну? Арти, ну давай, прямо здесь на столе! – я оторвал ее от пола и усадил на стол и рывком задрал юбку, оголяя божественные бедра – уж я-то знал, как волшебен их плен.

– Нет! Астерий! Нет! Не смей здесь! – она все-таки вырвалась. – Все, я не могу больше у тебя находиться! Поспешу к Афине, обрадую ее!

– Раз так спешишь, можно тогда я дерну Афину. Можно? – спросил я, все-таки отпуская ее.

– Хорошо, – сказала она, отступая от стола и тут же одумалась: – Нет! Ах ты хитрец! Не смей так со мной!

– Ты уже разрешила, Арти! Ты же сказала «хорошо»! Будь верна своему слову! – рассмеялся я.

– Не смей из меня делать дуру! – она раскраснелась.

– Дорогая, ну ты же для меня всегда будешь самой первой на Небесах. Я тебя люблю! Арти, ты самая, самая!.. – я снова обнял ее, и она размякла в моих руках.

– Когда-нибудь все женщины, с которыми ты так играешь, соберутся и накажут тебя! И я постараюсь при этом присутствовать и быть первой среди них! Соберутся все, все, которые от тебя пережили обиды и страдания! – шепча эти милые угрозы, она с желанием ответила на мой поцелуй.

– Ты говоришь про тех женщин, которые пережили со мной много радостей и море удовольствия? – переспросил я.

– Узнаешь, когда наступит этот час! С Афиной, прошу, не заигрывайся слишком. Знаю, что ее к тебе очень влечет. Она, единственная с которой я так близка, и ее я еще могу потерпеть с тобой. Но обещай, что Светлоокой не будет больше, чем меня. Нет-нет, даже не так. Пусть ее будет намного меньше, – она заглянула мне в глаза, своими серебряными, полными лунного света.

– Обещаю, что ты будешь всегда самой-самой среди небесных, – я положил руку на ее животик, где тихонько рос наш ребенок. – Это я тебе очень твердо обещаю!

– Пойду… – она отстранилась.

– Арти, стой! – как же я мог забыть за всей этой болтовне о Елене Викторовне? Я схватил Охотницу за руку раньше, чем она успела сделать портал. – Очень прошу, узнай, что от моей мамы хотела Гера! Навести графиню сегодня же! Расспроси обо всем, что связано с Герой и помоги, чем возможно!

– Обещаю! – заверила Разящая в Сердце и шагнула в светящийся овал.

***

Глория нервно заходила по комнате. Этот вопрос был слишком серьезен, чтобы не разобраться в нем до конца. То, что такое мог сказать своей матери сам Елецкий, императрице не верилось. Такого просто не могло быть! Она не сомневалась, что молодой граф умеет держать язык за зубами – убеждалась в этом ни раз, многое зная о нем. К тому же, он вовсе не из тех мужчин, которые любят похваляться своими нескромными «победами».

– Не молчите, графиня! Мне важно знать от кого вы об этом узнали! – Глория остановилась напротив Елецкой, по-прежнему непочтительно сидевшей перед ней на диване.

– И вы даже не будете отрицать, что между моим сыном и вами так?.. – Елена Викторовна тоже встала, хотя сделала это с огромным опозданием.

– Милая моя, вы немного путаете! Вопросы здесь задаю я! – повысила голос англичанка.

– Мне сказала об этом Гера, – вот здесь, Елецкая позволила себе улыбнуться. Совсем чуть-чуть, краешками губ. – Богиня Гера! – подчеркнула она, видя на лице императрицы непонимание и даже легкую растерянность.

– Что вы несете! Каким образом богиня могла вам такое сказать? – не сводя глаз с Елецкой, Глория подумала, что учитывая появление в ее покоях Перуна и трех богинь при молодом графе, нельзя исключить, что боги могут баловать визитами и его мать.

– Конечно вам в такое трудно поверить, но это именно так. Мне об этом сообщила Гера. Была у меня вчера вечером. Обещала свое покровительство. Мне и моему сыну, – сказала Елена Викторовна. – Вы же, ваше величество, тоже мать. К тому же вы старше меня. Как вы могли? Саше еще очень молод!

– Вот это не надо ставить мне в упрек! Или ты очень плохо знаешь своего Сашу, или… – императрица с раздражением перешла на «ты». – Или плохо знаешь мужчин. Хотя в последнем я очень сомневаюсь. Знаешь ли, слухи о тебе, графиня Елецкая, докатывались до дворца и даже моих ушей. Ты точно не была святой даже при своем муже. Да, я была с твоим сыном. Была, хотя он младше моего. И я не жалею о том, что происходило между нами. Скажу более… Сядь! Чего мы стоим друг против друга? – Глория вернулась на прежнее место – под ней скрипнули пружины в туго натянутой подушке. – Мне очень нравится твой сын. Вот так просто – нравится и все! Он мне нужен, и он будет приходить ко мне. Могу тебя успокоить: я его ничем не обижу – не стоит за него волноваться. Тем более, уж Елецкий точно не из тех людей, кого можно обидеть – это ты должна знать не хуже меня. Я вообще не понимаю: причину твоих волнений. Должна была тихо радоваться, а не бежать ко мне с обвинениями!

– В том-то и дело, ваше величество: я очень хорошо знаю Сашу. Он бывает слишком безрассудным, и он все становится все больше склонным к опасным поступкам. Он не думает, чем все это может кончиться! Вы понимаете, что будет, если об этом узнают Ковалевские? – Елена Викторовна расстегнула сумочку, чтобы достать сигареты, но спохватилась – все-таки находилась в покоях самой императрицы.

– А вот это должно стать твоей заботой! Не распускай язык и очень постарайся, чтобы никто об этом не узнал. Я здесь мало чем рискую, учитывая состояние Филофея, а вот Саша… Я очень не хочу ему неприятностей, – Глория сплела пальцы рук. – Ни от Ковалевских, ни от кого из дворцовых. Тем более от Дениса. Могу успокоить, что с моей стороны об этом никто не узнает.

– Есть еще кое-что… – мысль, мелькнувшая вчера в сознании Елецкой, сейчас снова вернулась и стала теперь яснее, однако графиня пока не знала, как подать ее англичанке и стоит ли это делать. Еще она подумала, что следовало все-таки посетить храм Артемиды и просить ее помощи. Обратиться к их родовой покровительнице с самой сильной молитвой, на которую способна ее душа – пусть даже это наперекор желанию Геры. Как бы ни было, Небесная Охотница всегда отвечала лишь добром.

– Говори! – Глория наклонилась к ней.

– Гера… именно она во вчерашнем разговоре подбросила мысль, что об этом могут узнать Ковалевские и тогда браку Саши с Ольгой не быть, – наконец произнесла Елецкая. – И я думаю, не может ли Величайшая сама или через кого-то донести эту весть до Ковалевских. У меня такое нехорошее ощущение, что Гере это может зачем-то потребоваться. Или она может это использовать, чтобы держать меня и, возможно, вас в повиновении.

Глория нахмурилась. Мысль графини была очень неприятной.

– Что ей может быть нужно? – спросила она, вспоминая потрясший ее визит Величайшей при Елецком.

– Я не могу знать. Когда она уходила, то сказала, что я буду должна ее отблагодарить за ее заботу о моем сыне и еще об одном человека. Пока не сказала как, – ответила Елецкая, стараясь вспомнить слова богини в точности.

– То есть она тебя делает зависимой, – Глория усмехнулась: уж кому как не ей были знакомы подобные игры. – Увы, здесь я ничем не могу помочь. Что касается моих отношений с Сашей, разумеется, я все это буду отрицать. Можно даже придумать, что это чьи-то наговоры, кто-то желает меня опорочить. Если потребуется я могу найти «виноватых», – императрица грустно усмехнулась. – Когда вернется твой сын? Он что-то говорил? Посвящал в свои планы?

– Нет, – отозвалась графиня, повернув голову к двери – к ней приближались быстрые шаги.

– В чем дело? – Глория глянула на вошедшего камергера и поняла все почти сразу без слов.

– Мои извинения, ваше величество! – тот поклонился, низко-низко, роняя на лоб седые волосы. – Филофей… Император скончался! Только что!

– Пойдите! Пойдите туда! – Глория вскочила, нетерпеливо отсылая его взмахом руки. – Денису скорее сообщите! Я приду сейчас! Нет… – она покачала головой, враз став бледной, печальной. – Скажите, что я приду позже.

Глава 5. Камни Новых Богов

Камергер спешно ушел, а Глория медленно опустила глаза к персидскому ковру на полу, будто изучая его сложный орнамент. В эту минуту, грозившую значительными потрясениями не только во дворце, но и всей России, Елена Викторовна почувствовала себя крайне неловко. Ей захотелось скорее исчезнуть из покоев императрицы и вообще из дворца.

– Видишь, как повернулось: теперь я – свободная женщина, – раздался голос Глории, холодный, похожий на звуки расстроенной виолончели. – Не знаю, что ты сейчас думаешь, но поверь, я не рада смерти Филофея. Хотя во дворце и среди князей многие будут думать обратное. Филофей был мне дорог. На самом деле очень дорог. Он – один из немногих мужчин, кто по-настоящему меня любил и поддерживал все эти годы. Особенно самые первые, тяжелые годы, когда я каждый день была на грани нервного срыва. Вот теперь не стало человека, который был мне самой надежной опорой. Ты тоже не так давно потеряла мужа, но в тот момент ты была в кругу близких тебе людей. Я же здесь большей частью одна. Те люди, которые окружают меня и делают вид, что расположены ко мне, почти все лгут – они корыстны, двуличны. Мне больше нечего делать здесь, в России. Увы, ваша империя для меня так и не стала мне домом. Кстати, именно твой сын говорил мне об этом. Он говорил на удивление мудрые вещи: о том, что вся проблема в том, что Россия не стала мне домом, и в этом весь корень зла. Саша очень быстро понял меня в отличие от самых властных людей империи.

Елецкая молчала удивленная, даже потрясенная, теперь уже не столько трагической новостью камердинера, сколько неожиданными откровениями императрицы. Глория откупорила флакон со снадобьем дворцового лекаря и хотела было налить, но передумала. Встала.

Тут же подскочила с дивана Елецкая.

– Ты сиди, – остановила ее императрица. – Хочу, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. Лучше посторонний, чем из дворцовых… Как ни странно, от тебя я чувствую больше тепла, чем от них. Надо бы послать за Эдуардом, – она глянула на дверь, потом потянулась к кнопке говорителя, но остановила палец в нескольких сантиметрах от бронзового диска. – Эдуард у меня очень чувствительный – будет плакать. Это я плакать почти не умею, – сказала она, и когда снова повернулась к Елецкой, графиня увидела, что ее глаза мокры. – Багряный дворец, да и вся Москва – чертово место. Здесь слишком много людей ненавидят меня. Вот, к примеру, Ковалевские… – Глория подошла к шкафчику, закрытому дверкой с инкрустацией яшмой, повернула ключ и открыла ее. Взяла там откупоренную бутылку с шотландским виски. Неожиданно повернувшись к Елецкой, спросила: – А знаешь, какой у меня сильный соблазн? Уходя отсюда, громко хлопнуть дверью! У меня много таких возможностей, еще больше поводов! Например, я могу открыто признать, что твой сын – стал моим любовником! Представляешь, какая буря поднимется?! Как это разозлит цесаревича! И брак твоего Саши с Ольгой станет вряд ли возможным! Я могу сделать очень больно Ковалевским!

– Ваше величество, пожалуйста не делайте этого! – темными, расширившимися зрачками Елена Викторовна смотрела на нее, медленно бледнея.

– Не делать? Ведь если бы я была дрянью, как многие считают, то я должна бы так поступить. Почему я не должна так делать? Вы все привыкли считать меня английской гадюкой, только и занятой тем, как устроить очередную подлость! Некоторые мне приписывали, что я желаю извести Филофея и якобы несколько раз травила его! Странно как-то: травила, травила, а он дожил до шестидесяти восьми, и жил бы еще, если бы слушал целителей и меня. Меня оговаривали с первого дня появления в Багряном дворце! Обо мне сложили сотни грязных сплетен! Мне плевали в душу! И я плевала в ответ! На боль, причиненную мне, я умею отвечать болью! Но, знай, графиня! – держа в одной руке бутылку с виски, Глория вытянула вторую к Елецкой: – Я никогда не была жестокой и подлой с людьми, которые мне близки! Твой Саша мне близок, и я желаю ему счастья, пусть даже его счастье в браке с Ковалевской!

– Спасибо вам, ваше величество, – тихо произнесла Елена Викторовна, чувствуя, что она начинает уважать эту женщину, которую в самом деле ненавидит большая часть знати в столице.

– Вижу, хочешь от меня поскорее сбежать? – императрица опустилась на диван, заставляя жестом Елецкую снова сесть.

– Полагаю, в эти трагические минуты мое присутствие здесь неуместно. Вам сейчас точно не до меня, – ответила Елена Викторовна, видя, как Глория наливает виски в две рюмки.

– Сейчас отпущу тебя. Выпьем немного. Мне это нужно – иной раз помогает лучше, чем микстура Кочерса. Как только Саша вернется, сразу направь его ко мне. Есть о чем с ним поговорить. Последние два дня, я очень много думаю о нем. И вот еще… запиши номер моего эйхоса. Он есть у твоего сына, пусть будет и у тебя, – Глория продиктовала ряд цифр, почти весь состоявший из нулей. – Обязательно сообщи мне, что желает от тебя Гера. Возможно, это будет касаться и меня. По пустякам уж не беспокой, а по серьезным вопросам можешь обращаться, – Глория подняла рюмку и произнесла: – По вашей традиции: за понимание!

Несколько минут она молчала. Елецкая тоже молчала, отставив рюмку с остатком виски и теперь вертя в руке эйхос. Хотя у нее было много вопросов, графиня не хотела нарушать тяжелую тишину.

– Ступай! – наконец сказала императрица. – Мне надо переодеться в темное – пойду к своему мужу, – на ее глаза начали наворачиваться слезы.

***

– Я могу зайти? – Бондарева приоткрыла дверь.

Госпожа-менталистка, без сомнений знала, что на кухне Артемиды уже нет, и вопрос Наташи был адресован мне. Странно вообще-то: чего она у меня вдруг спрашивает позволения?

– Наташ, первый опыт с кофе вышел неудачным. Давай, теперь ты посуетись у плиты, – я демонстративно поднял с плиты кастрюльку с темными, подгоревшими потеками. – Может и завтрак сделаешь? Я понимаю, не дворянки это дело, но мы тут все виконты, баронессы и прочие графья.

– Вы, Александр Петрович, неправильного обо мне мнения. Я готовить умею и люблю, – она открыла холодильный шкафчик. – Могу предложить на завтрак яичницу. Или омлет. Ах, вот здесь еще что: кусочек засохшего сыра. Значит, омлет с тертым сыром. Такое устроит его сиятельство?

– Отлично, приступайте, ваша милость, – я присел на табурет и принялся выкладывать из очень тяжелого пакета все те прелести, которые мы отняли у Сладкого Хариса. – Не терпится спросить, Наталья Петровна, вам удалось заглянуть в меня достаточно глубоко? Заглянуть, туда, куда вы так старательно пытались влезть много раз.

– Мне готовить завтрак или отвечать? – она повернулась, держа в левой руке картонную коробку с яйцами.

– Разве это сложно совмещать? Хотя бы главное скажи: чудовище я или нет? И на самом ли деле я люблю Ольгу? Ведь сама понимаешь, в ментале нельзя сфальшивить, – я разложил на столе эйхосы – их было три, достал блокнот с записями и два запечатанных сургучом конверта. Оружие доставать не стал – с ним пусть разбирается Элиз и Бабский.

– Если я буду говорить, то не смогу готовить завтрак. Но хорошо, – она подошла к краю стола, поставила на него картонную коробку с надписью «Teddy Farm Products» и сказала: – Ты – не чудовище. Ты – демон. Не знаю даже, лучше это или хуже. В самом деле демон! Ты – не человек, Саш! Я думала, Элизабет так называет тебя в шутку. Теперь знаю, что нет. И сама она, наверное, тоже не человек, после того, что твоя любовница сделала вчера, у меня до сих пор холодок на сердце, хотя я за свою не столь длинную жизнь успела увидеть немало смертей и редкой жути. Вчера я промолчала, но мне хотелось орать. Сначала на весь клуб господина Флетчера. Потом на всю улицу. Люди не бывают такими как ты и она! Но ней я говорить не хочу. А вот о тебе очень даже интересно. Откуда в тебе это все? Ольга… Бедная Ольга! Она тебя не боится? Или она всего этого не понимает?

– Послушай, дорогая, дай ручку! – я потянулся к ее ладони.

– Нет! – она отдернула ее.

– Наташ, ты же менталист, черт возьми! – я улыбнулся ей самой доброй своей улыбкой.

– А, давай без чертей? – она улыбнулась в ответ, как-то очень ехидненько.

– Так вот, ты – менталист. Очень хороший менталист. И поэтому должна хорошо понимать, что если так строго разграничивать, то ты тоже не человек. Или, скажем, не совсем человек. Впрочем, как и Бабский. И как твой муж – Рыков, и другие из Коллегии. В каждом из нас ментальное тело заметно отличается от ментальной конструкции обычного человека. Но эта грань настолько размыта, что трудно сказать, где обычный человек становится человеком необычным. Я – просто хороший маг. Я не демон хотя бы потому, что у меня меньше энергетических тел, взамен мои тела сильнее и универсальнее. Уверен, ты никогда в жизни не сталкивалась с настоящими демонами, раз говоришь такую ерунду. Твои выводы, если они, конечно, серьезные не могут быть верны. Вот и все. На этом поставим точку в определении моей принадлежности!

– Если говорить о Коллегии, то ты будто объединил в себе их всех. Ты не просто маг, – Бондарева оперлась на край стола, чуть наклонившись надо мной.

– Ой, да ладно тебе. Я же сказал: я – просто маг, сильный маг. Но если надо, утру нос всей Верховной Коллегии. Только этого не надо, правда? Главное мне скажи: веришь теперь, что к Ольге у меня отношение искреннее? Я на самом деле ее люблю, – я поднял взгляд к баронессе.

– Пора заняться завтраком, – она взяла картонную коробку и направилась к плите.

– Наташ! – окликнул я ее. – Я, кажется, спросил. Мне небезразлично как ты меня воспринимаешь!

– Да, ты ее любишь. Ты всех любишь! Любвеобильный такой! Только что обнимался здесь с Артемидой! – баронесса загремела сковородой. – Сразу набросился на нее, как только отпустил меня.

– Тебя это злит? – бросив на стол эйхос я встал, подошел к Бондаревой и властно повернул ее к себе.

– Да, злит! Я так не привыкла! Мне это… – она не смогла договорить – я закрыл ей рот поцелуем, и в этот раз Наталья Петровна была куда более терпима к моим вольностям. Даже когда сжал ладонями ее ягодицы и жутко возбудился, она уже не пыталась вырваться.

Мы бы простояли так намного дольше, если бы на кухню не вошел Бабский: как всегда веселый, держа на плече полотенце и роняя капли влаги с мокрых волос.

– Яичницу или омлет? – краснея и отталкивая меня, спросила Бондарева и тут же пояснила: – Других продуктов нет – вечера же никто не позаботился.

– Кстати, Леш, сходи. Тут напротив лавка «Holiday Every Day». И еще есть какая-то за углом, – попросил я.

– Ах, да, я понимаю, вы тут очень заняты. Конечно, Сэм, как преданный слуга, решит все проблемы молодой четы Гилфордов, – посмеиваясь он назвал нас той вымышленной фамилией, которую Бондарева использовала при прохождении пограничного контроля. – Еще будут какие-то приказы, пожелания?

– Купи хороших шоколадных конфет, – попросила баронесса. – Лучше наших, с карибских поставок.

Едва Бабский удалился на кухню зашла Элизабет, что вызвало почему-то у Бондаревой смех.

***

Войдя в полутемную комнату, Гера присела за стол, стянула бархатистую ткань с хрустальной сферы. Око Нексимы тут же ожило – золотистые блики заметались по стенам, словно огненные птицы, яркими искрами мелькнули на лице богини. Этой непростой вещице было множество тысячелетий. Быть может даже сотни тысячелетий. Величайшая не помнила в точности, как артефакт попал к ней, и кем из древних мастеров он был сделан.

Протянув руки к хрустальному шару и неотрывно глядя в его глубины, богиня снова задавалась вопросом, на который никак не удавалось получить ответ – уж слишком хорошо постарались маги герцога Уэйна.

– Ключ Кайрен Туам… Где Ключ Кайрен Туам?! Где?! Где Ключ?! – вопрошала богиня, собирая все внимание и ожидая, что в мерцающих глубинах хрусталя появится хоть какая-то внятная подсказка. Однако светящийся шар по-прежнему был глух к ее вопросам. Око Нексимы выручало богиню много раз, но не теперь.

Оставалась лишь надежда на Гермеса. Крылатый бог очень задолжал ей. Только за последние годы Величайшая десятки раз помогала ему, решала проблемы Вестника с Перуном. Теперь пришла пора ему отдавать долги, а значит он должен был известись, но помочь ей. Гера знала, что он старается: день и ночь пытается добыть для нее необходимые сведения, нарушая небесные законы сует свой нос, куда не следовало бы богам. Если не справится Гермес, то был в запасе еще один непростой ход, но для этого снова бы пришлось обращаться к Посейдону, а Величайшая этого очень не хотела.

Не хотела она так же того, чтобы Держатель Вод узнал, что она носит под сердцем его ребенка. Это пока удавалось скрывать от него и от Перуна. Но такое не могло длиться слишком долго. И одну глупость Гера уже допустила: когда была на эмоциях, проболталась о ребенке перед Астерием. Теперь очень сожалела об этом, и утешала себя лишь тем, что Астерий не болтлив и ему мало дело до произошедшего. Из-за этих причин Гера начала торопить события: Ключ Кайрен Туам ей нужен был поскорее. Вернее, не столько ей, сколько все тому же несносному хитрецу Астерию, которого в некоторые минуты Величайшей хотелось жестоко убить! Надо признать, случались и другие минуты, когда Гера сожалела, что Астерий не стал ее мужчиной и вряд ли теперь когда-нибудь станет. Величайшая была достаточно умна, чтобы не строит несбыточных планов на великого мага и понимала, что ей никакими силами его не удержать, поэтому для ее целей следует выбирать мужчин проще, покладистее.

Накрыв хрустальную сферу, она с улыбкой глянула на стражниц – двух гарпий, сидевших на мраморных пьедесталах. Они походили на мраморные статуи: такие же белые и неподвижные, как камень под ними. Неподвижные до того момента, пока здесь не появится незваный гость. Такое случалось очень редко, но бывало. Например, семь лет назад слугам пришлось мыть пол и стены от крови и собирать осколки костей одной из нимф – дурочка ошиблась дверью.

Пройдя через короткий коридор с мозаичными стенами, Гера оказалась в небольшом зале, который был продолжением ее сокровищницы. Помимо редчайших предметов из золота, серебра, редких металлов и камней, которые прости не встречались на земле, здесь были вещицы с виду, не выделявшиеся особой красотой. Как например эти три камня, черных с красноватыми прожилками и глубокими трещинами. Один чуть побольше, два других поменьше – размером с гусиное яйцо. Назывались они «Карханс Насли Бонг». Как перевел с древнего языка Астерий: «Камни Нового Бога». Пока их имелось у Геры три, но скоро должен был появиться четвертый. Как минимум еще один находился в Хранилище Знаний. Его должен будет добыть для нее Астерий – все, к сожалению, вертелось вокруг него. Неплохо было бы получить все семь Камней – именно столько по древним свидетельствам существует из на земле. Величайшая рассчитывала на это, потому как число мужчин, интересных ей было никак не меньше семи. И на каждого из них хотелось потратить по такому Камню.

Мужчин Величайшая выбирала не только по внешней привлекательности для нее, но исходя из понимания, насколько сильны будут в них будущие божественные энергии; насколько они будут соответствовать ее требованиям и будущим задачам в новом для них мире.

Взяв с полки один «Кархан Насли Бонг», тот, что продолговатый и покрупнее, Величайшая подумала, как только Астерий исполнит договор, все для нее станет другим. Наконец настанет время, о котором она давно мечтала. Придет новый справедливый мир, в нем законы будет издавать она – и никто другой без ее особого позволения. Мир, в котором, вовсе не женщина вынуждена подчиняться мужчине, но станет ровно наоборот: мужчины-боги будут сидеть у ее ног, в ожидании ее милости или повеления.

Сжимая Камень в руке, Гера чувствовал тепло, исходящее из его глубин, за которым стояла огромная сила. Ее мысли перенеслись к последнему из определенных ей мужчин – к Майклу Милтону. Поначалу, Величайшая не была уверена, что он подходит для ее целей, но с каждым днем наблюдения за ним, ее мнение менялось. Теперь ей казалось, что именно барон Милтон может стать самым желанным из ее будущих мужчин, хотя до недавнего времени среди всех остальных она выделяла графа Оршанского. Последний был на удивление хорош в постели – никакого сравнение со скучным и ленивым Аполлоном. Ведь права Афродита: земные мужчины дарят куда больше радости и силы ощущений, чем зазнавшиеся небесные ленивцы.

Из коридора донеслись голоса служанок, и Гера догадалась, что они пытаются остановить кого-то спешащего к ней. Положив Камень на место, она направилась в обратный путь. Прошла через свои спальни и остановилась в зале приемов.

– Впустите! – властно сказала она.

Дверь распахнулась, на пороге появился Гермес.

– Что в этот раз?! – в нетерпении спросила Величайшая.

– В этот раз получилось! – лицо крылатого бога засияло.

– Ключ Кайрен Туам?! – спросила она.

– Да! – выдохнул Гермес.

Величайшая подбежала к нему, обняла со всей божественной силой.

Этот день радовал ее! Очень радовал. Остатки вчерашнего мрачного настроения, нахлынувшего под вечер, растворились без следа.

Она даже была готова прямо сейчас поспешить к Астерию.

Глава 6. Труды и искушения

Наш завтрак затянулся почти до полудня. Отчасти виной тому Бабский. Его, видите ли, не удовлетворили продукты, купленные в «Holiday Every Day», и он отправился в другую лавку – она находилась где-то под Curlock Tower. Все это время мы со штабс-капитаном разбирали записи в блокноте используя ключ шифрования графа Варшавского. Хотя записей в пухлой книжице было много, подавляющая их часть оказалась совершенно пустой, устаревшей много дней назад. Если бы моя рука дотянулась, я бы отвесил крепкую затрещину тому мудаку-агенту нашей Службы Внешних Слежений, который подсунул нам эту галиматью, не позаботившись ее предварительно почисть, хотя бы вырвать потерявшие актуальность страницы. Ничего, вернусь в Москву – будет что сказать императорскому конфиденту. Нет, я не стукач, но когда из-за чьей-то лени приходится терять время и делать при этом дурную работу, то такое без реакции оставлять нельзя.

Работала над интерпретацией записей в основном Бондарева, я же поглядывал на скучавшую, которая сидела напротив меня. Иногда я трогал ее голую коленку, и тогда чеширская кошечка тут же оживала, в ее серых глазах мелькали озорные искры. Мне даже хотелось оставить Наталью Петровну здесь одну, возиться с трудами нашей агентуры, самому уединиться с англичанкой для более приятных исследований.

Наверное, это было бы несправедливым, невежливым по отношению к госпоже Бондаревой, но, с другой стороны, то, что сейчас делала штабс-капитан имело мало смысла: ведь Гера сказала, что информация в ячейке будет большей частью ложная. При этом мы все равно должны были отработать полученную информацию для полноты картины. И еще потому, что боги тоже могут заблуждаться. Даже если данные Службы Внешних Слежений неверны, то нам будет полезным иметь представление, как и в чем нас пытаются ввести в заблуждение.

– Я вскрываю конверты? – спросила Бондарева, сделав несколько пометок на листке и отложив блокнот.

– Вскрывай, – согласится я.

– Сразу могу сказать: здесь деньги, – Наташа положила ладонь на конверт лежавший слева. – А здесь последняя информация по данным о цели, – второй рукой она накрыла другой конверт. – И кажется мне, эта информация близка к истине. Величайшая могла не знать об этом информационном дополнении – его положили в ячейку в день нашего прилета.

– Наташ, но вы же тут с Бабским менталисты – информационная составляющая висит на вас. А я… Я здесь просто любуюсь красивыми женщинами и между делом принимаю решения. Ах, да, еще курю иногда. Дамы, позволите? – я потянулся к коробочке с «Никольскими».

– Откройте пошире окно, корнет, – с недовольством проговорила Бондарева. Ей так нравилось упоминать мое звание, подчеркивая, что она в этом вопросе выше меня.

– Есть, ваша милость! – встав, я для потехи щелкнул каблуками. Хотя я много шутил, дальнейшими планами по нашей операции, был я озабочен не меньше Бондаревой, только, думая над ними, не делал столь серьезное лицо.

Пока я наполнял кухню сырым воздухом британской столицы, Наташа вскрыла оба конверта, уронив на стол кусочки сургуча, бросив поверх несколько крупных купюр. Деньги дополняли содержимое ячейки вовсе не по причине нашей финансовой необеспеченности, а прилагались как бы на всякий случай – ход таких операций редко идет по плану, что уже многократно доказал вчерашний день.

Наташа открыла второй конверт и пока я прикуривал и пускал клубы табачного дыма, водила пальцем по строкам извлеченного листка. Сверялась с шифр-ключом. Хлопнула дверь, послышались шаги на лестнице. Элизабет тут же встрепенулась, вопросительно глянула на меня.

– Бабский, – коротко пояснил я, чувствуя приближение поручика.

Он зашел с двумя тяжелыми пакетами и тут же начал что-то нести насчет английских коров – я даже не сразу понял, что это шутка.

– Здесь указание на место нашей цели. По мнению информаторов вероятность, что Ключ и Таблички Панди в данной точке близка к 100%, – с возбуждением выдохнула Бондарева, не обращая внимание на Бабского. – Датируется пятнадцатым июня, то есть вчерашним днем. Причем время сообщения 23:17. И на данном этапе в истинность этих сведений я верю. Поручик, немедленно сюда карту! – снова раскомандовалась Наталья Петровна.

– Есть! – как-то так вышло, что Бабский тоже щелкнул каблуками, спешно освободившись от сумок с продуктами.

– Элиз, прелесть моя, разберись, пожалуйста, с пакетами, – попросил я. – А то видишь, как наши менталисты заняты.

– Я могу попробовать что-то приготовить, – отозвалась англичанка. – Готовила иногда себе, когда училась в колледже. И для Теодора, кстати готовила несколько раз.

– Только не делай это так, как для Теодора. Знаю же, ты мечтала его отравить! – чуть не поперхнувшись табачным дымом, напомнил я.

Теперь все были при деле: я курил; Элизабет думала, что она может приготовить из разложенных возле плиты продуктов; Бабский с Бондаревой пытались разложить карту Лондона на обеденном столе. Когда я затушил окурок, наши менталисты, посовещались, соединили руки, образуя замкнутый контур, начали сканировать город. Метод этот довольно эффективен, когда карта является образом реального городского пространства. Я сам пользовался подобным приемом сотни раз, правда справлялся с этим сам, без сторонней подпитки. Энергетика, что у Натальи Петровны, что у Бабского оставляла желать лучшего. Впрочем, это не их вина – это вина современных магических школ данного мира.

– Помочь? – полюбопытствовал я, любуясь раскрасневшимся от напряжения личиком Наташи.

– Кое-что проступает… И очень похоже, что последняя запись в конверте указывает на верное направление, – не открывая глаз, сказала штабс-капитан. – Ну, помоги, если так хочешь, – добавила она, отпуская левую руку Алексея Давыдовича.

– Правую тоже отпусти, – сказал я, давая понять Бабскому, что не собираюсь делать треугольник, а намерен занять его место.

Когда мы с Наташей сплели пальцы, она попросила:

– Только медленно. Я пока не могу к тебе привыкнуть.

– Очень медленно и не на всю глубину. Буду нежен как с девочкой, – пообещал я.

Элизабет прыснула смехом, роняя на стол картошку.

– Дурацкая шуточка, корнет! – сердито глядя на меня, штабс-капитан до боли сжала пальцы.

– Да успокойся ты. Шутка как шутка. У Алексея Давыдовича шутки не лучше. Все, поехали: ты сканируешь; я – просто батарейка, – я закрыл глаза и расслабил руки, давая больше свободы баронессе для манипуляций над картой.

Бондарева успокоилась, сосредотачиваясь, после недавнего опыта, с явной настороженностью готовясь принять мою энергию. Я не стал мучить баронессу – пустил поток, не перегружая ее каналы. Прошло минут десять прежде, чем она произнесла:

– В общем, подтверждаю то, что в конверте – истина. Ясно вижу цель на Whipps Cross. Это замок… Да… справа от дороги не доезжая прудов. Там очень серьезная охрана. Не менее десятка магов высокого уровня.

– Howard Stein's Castle? – поглядывая на карту, произнес Бабский.

Я открыл глаза, выискивая это место на плане британской столицы. Помня слова Геры, я понимал, что это скорее всего ловушка, устроенная менталистами герцога Уэйна для наших менталистов, которые будут сканировать по проекции, как это сейчас делала Бондарева. Однако, полностью исключить, что Наташа была права нельзя. Все это очень сложная игра, в которой якобы ложная цель на самом деле может быть целью настоящей. И по-хорошему самым лучшим способом найти истину было бы мое внетелесное путешествие в этот замок на Уиппс Кросс.

Такое, как я делал это с помощью Родерика, когда наведывался в гости к Гере. Только кто в этот раз может заменить Родерика? Точно не Бабский. Наташа? Очень спорный вопрос. И он даже не в доверии, но в том, что она – прекрасный менталист, но у нее нет тех необходимых навыков, которые были у Родерика. И второе: дело в том, что она – именно прекрасный менталист. Пока меня не будет в теле, значительная часть меня для нее будет открытой книгой, ведь ментальная проекция меня останется на какое-то время на физическом теле графа Елецкого. Есть там много такого, чего я очень не хотел бы показывать ей. Например, все свое прошлое. Хотя я показал ей сегодня кусочек себя, это было очень дозированным, щадящим. Если Наташа увидит больше, она просто сойдет с ума. Родерику это не угрожало, потому что он не менталист и не может смотреть так глубоко, а вот госпожа Бондарева может туда влезть. Эффект будет такой, как случайному человеку оказаться в полной темноте внутри трансформаторной будки – высоковольтный ток может несчастного не пощадить.

– Наташ, ты когда-нибудь частично выходила из своего тела? – полюбопытствовал я. И улыбнулся, предвкушая ответ.

***

Возвращаясь из Багряного дворца графиня нарушила, наверное, с десяток правил. На Казанском мосту, гневно сигналя, за ней даже увязался синий «Буцефал», но Елецкая потянула бронзовый рычажок, давая своему стальному зверю больше силы. Стрелка указателя скорости поползла вправо, быстро достигла отметки «130», и «Буцефал» затерялся где-то позади.

Елена Викторовна снова подумала о Саше. В этот раз ее мысли были иными: она представила, что Сын, если бы был сейчас с ней рядом, непременно, бы поругал за такую сумасшедшую езду. Саша!.. Ведь он же совсем, совсем, взрослый! И это надо как-то признать… Но как это признать?! Боги, у него в любовницах императрица! У него странные, необъяснимые отношения с самими богами. Да он сам почти как бог! Но он ее сын! Елецкая подумала, что она очень-очень не хочет думать о нем как-то по-другому, кроме как о Своем Саше. И любая женщина, которая появляется рядом с ним будет вызывать в ней нервную реакцию и не очень приятные мысли. Исключение составляет лишь Ольга Ковалевская. Неизвестно почему так, но Ольгу графиня Елецкая приняла сразу и хотела видеть с сыном ее и только ее.

Сворачивая по Центральной через Резники, Елена Владимировна вспомнила вчерашнее послание от Ольги и сразу на сердце стало легче. Она подумала, что как только вернется домой, то первое, что сделает – это наговорит сообщение Оле и заглянет в зал богов, чтобы помолиться Артемиде. Неожиданно запищал эйхос. Елецкая сбавила ход, перестраиваясь вправо и ища место, чтобы остановиться – сообщение могло быть важным, а за рулем она никогда не пользовалась эйхосом.

Остановиться получилось лишь ближе к скверу Южных Механиков. Там графиня припарковалась у цветочной лавки и включала эйхос. На крошечном экранчике тут же высветилась желтая строка: «Евклид».

– Боги, ну за что? – Елена Викторовна слабо улыбнулась, помедлила, глядя в окно на солидного мужчину, бегущего через улицу с огромным букетом роз.

Потом нажала боковую пластину. Из прибора задался чуть искаженный голос Евстафьева: «Леночка, прелесть моя! Весь вечер, весь вечер был в мыслях о тебе! Мне так приятно, что вчера между нами произошло. Ты можешь сказать, что ничего не было и ты даже выставила меня за дверь, но для меня… Для меня все было! Были твои манящие глаза, твои губы, твое теплое дыхание! Как мне его последнее время не хватает!..»

Елецкая нажала на паузу и уронив голову на мягкий подголовник, подумала: «Почему же ничего не было… Было. Было какое-то безумие…». Ведь вчера он ее действительно раздразнил, что ей пришлось помучить себя дилдо. И хотя она представляла Майкла, Евклид тоже мелькнул в ее нескромных фантазиях несколько раз. А потом появилась Гера. Какой позор!

Графиня густо покраснела, нервно открыла сумочку и достала коробочку «Госпожа Аллои». Продолжила она слушать барона лишь после того, как прикурила: «Леночка! Я сегодня почти не спал. Не мог уснуть, потому что, закрываю глаза, а перед ними ты. Ходил после полуночи по террасе, вспоминал, как мы целовались с тобой за кустами сирени, а в это время Петр ходил рядом. И Саша твой там же бегал с моей Талией. Боги, какие это были времена! Как я хочу их и тебя! Давай встретимся сегодня, Лен! Я очень тебя прошу, приезжай ко мне на ужин! Хочешь я на колени встану!» – раздался какой-то шорох, потом звон разбитой посудины. И снова голос барона: «Лен, любимая моя, я стою на коленях. Уронил китайскую вазу, ту, что из Цзянси с золотыми утками. Даже смешно. Лен, я прошу тебя! И очень жду ответа!».

– Какой же ты нудный, Евклид! – отозвалась Елецкая. – Нудный, но все равно милый.

Ей даже захотелось побаловать его. И если бы не мысли о Майкле, то Елецкая согласилась бы – поехала к нему на ужин. А там… Нет, там, скорее всего без всяких продолжений. Хотя она могла бы не устоять.

Как знающая себе цену женщина, Елена Владимировна решила сразу не отвечать. Неторопливо докурила длинную сигарету и повела новенький, красно-бронзовый «Енисей-8» к дому.

Когда графиня зашла, у дверей гостиной стоял дворецкий, и парень из охраны, имя которого она не знала. Денис, смеясь через слово, рассказывал им двоим какой-то анекдот про поляков.

– Здравия вам, ваше сиятельство! – приветствовал ее молодой коренастый охранник.

– Все смеетесь? – графиня строга глянула на них и столь же строго известила: – Император скончался час назад. Я только что из дворца.

Все замолчали. Тот молоденький охранник полушепотом произнес:

– Извините, ваше сиятельство…

Елецкая не ответила, направилась было к лестнице, но вдруг передумала и свернула направо, к залу богов. Войдя, она плотно закрыла тяжелую дверь, хотя здесь было душно, от пламени, горевшего в чашах на треногах, исходил жар. Оставив сумочку на табурете, графиня прошла вперед, бросила взгляд на статую Перуна. Высеченная из темно-желтого алтайского мрамора, она возвышалась почти до свода, и была в зале самой большой. Не потому, что Елецкие особо почитали верховного бога, но потому, что так было положено тысячелетним указом.

Опустившись перед ним на колени, графиня сложила руки на груди и подумала, что к вечеру надо будет отправить Антона Максимовича в храм на Казанскую площадь – пусть принесет дары на жертвенник и молитву за душу Филофея. Она праведная дворянка и теперь это ее первый долг.

Елецкая теснее прижала ладони к груди – молитва как-то не шла. Мысли не слушались ее и уплывали куда-то в сторону. Если она думала об императоре, то почему-то мысли он нем тут же вытесняла Глория, а за ней Саша. Наконец, она выдавила из себя:

– Держатель Небес, Заступник земель наших! Громовержец и несравнимый Победоносец! Прими душу великого императора Филофея! Одари его своей милостью и божественным утешением! Он был добрым человеком. Во всем праведным, чтящим Небесные законы и Имперское право! Прошу, будь добр и снисходителен к прегрешениям, если таковые когда-то были! – произнесла она, думая, что вышло нескладно, и молитва сказана не во всей полноте. Постояла еще на коленях минуту, сожалея, что не подложила коврик.

Встала и направилась к статуе Артемиды. Вчерашние слова Геры зазвучали в памяти с новой силой. Такой, что казалось Величайшая снова здесь и повторят их вслух: «Молись мне у домашнего алтаря и ходи в мой храм. Делай это чаще. Тогда и ты, и твой сын будете под моей защитой. Слышала меня, милая? Молись мне, а не Артемиде!».