Скарфинг. Книга вторая бесплатное чтение

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

– Мы дошли до 69-го градуса южной широты, когда я увидела вдалеке кромку ледяной стены. Высотой эта стена была никак не меньше версты и тянулась в обе стороны насколько хватало глаз…

Говорит Ида Павловна размеренно, не торопясь, а голос у неё словно у самца – низкий и с хрипотцой. На её грузное расплывшееся тело напялен камзол с накладными карманами, золочеными пуговицами и капитанскими эполетами. На ногах у старшей сестры – короткие бутылочного цвета суконные панталоны, белые чулки и крепкие из свиной кожи башмаки с квадратными мысами. У нее обветренное, кирпичного оттенка лицо. Двойной подбородок, маленькие, утонувшие в подушках щек, глазки и прямой крупный нос, как у всех Брошель-Вышеславцевых. Её рыжие выгоревшие на солнце волосы заплетены в короткую косицу.

– Я бы так хотела взглянуть на эту ледяную стену! – восклицает София.

Она сидит под другую сторону стола и не сводит восторженных глаз с сестры.

– Южные широты совершенно непригодны для жизни, – продолжает Ида Павловна, обводя всех собравшихся в гостиной немигающим взглядом. – Холод там просто адский и дуют пронизывающие ветра. Покуда мы шли вдоль стены, такелаж судна оброс коркой льда. А самогон застыл от мороза и сделался густым, как холодец, что его впору было резать ножом. Члены экипажа стали сходить с ума. Наверное, не было дня, чтобы кто-то не бросался за борт…

Ида Павловна глухо кашляет, лезет в карман камзола и достает кисет и выточенную из пеньки трубку. Крепкими короткими пальцами она принимается не торопясь набивать трубку табаком.

– Что еще сказать? Прохода через льды я так и не нашла, – старшая сестра высекает искру вечным огнивом. – Я сделала пару дюжин снимков, завтра отправлю в лабораторию на печать. Но тебе, наверное, невтерпеж, Софи? Хочешь посмотреть негативы?

– Еще как, – говорит София Павловна, и становится похожей на маленькую девочку.

– Только не разбей, как в прошлый раз.

На столе подле Иды Павловны стоит небольшой сундучок. Старшая сестра отпирает замок и откидывает крышку. София торопливо обходит стол. Она склоняется над сундучком и осторожно достает стеклянную пластину негатива и смотрит на свет.

Под потолком гостиной горит матовый шар. На столе, застеленной льняной белой скатертью, стоит медный ведерный самовар с нагревательным контуром, вазочки с вареньем и блюдо с пирожками. Сестры Брошель-Вышеславцевы пьют чай. Поодаль возле буфета стоит экономка в строгом темном платье и муниципальный раб Гелий. За высокими распахнутыми на улицу окнами смеркается.

– Эта ледяная стена кажется такой… Такой устрашающе отвесной, – говорит София Павловна. – Ей невидно конца… Даже не верится!

Она достает из сундучка один негатив за другим, и пытливо вглядывается в стеклянные платины.

– Ида, мы все ужасно рады, что ты вернулась домой в добром здравии, – Евдокия Павловна ставит фарфоровую чашку на блюдце. – Я понимаю, эти экспедиции чрезвычайно важны для географического общества и Великой Тартарии. Но твой следующий прожект совершенно нас разорит.

Ида Павловна задумчиво глядит на сестру своими маленькими глазками. Потом она делает знак экономки, и Татьяна Измаиловна наливает в её чашку еще заварки и кипятка. Экономка пока что не допустила Гелия прислуживать за столом. Он должен внимательно следить за Татьяной Измаиловной и учиться.

– А тебе разве не хочется узнать, в каком мире мы живет? – спрашивает сестру София.

Но Евдокия Павловна ей не отвечает. Она щелкает крышкой портсигара и принимается разминать в пальцах папироску.

– А ты выглядишь усталой, Дося, – замечает Ида Павловна. – У тебя круги под глазами.

– Я скверно спала, – Евдокия Павловна невесело усмехается. – Да и на службе не ладится. У меня никак не выходит распутать одно дело… Впрочем, все это вздор.

– Ну, коли вздор… – Ида Павловна опирается рукой о столешницу и тяжело поднимается на ноги. – Ты права Дося, мои прожекты обходятся слишком дорого. И все же, мне придется выйти в море еще один раз. Торжественно обещаю, это будет моя последняя экспедиция.

Она проходит через гостиную к старой карте, висящей на стене в тяжелой потемневшей от времени раме.

– Это карта составлена неким Орландо Меркатором-Глиссоном, о котором нам решительно ничего неизвестно, – рассказывает старшая сестра и постукивает мундштуком по стеклу. – Датировка указанная в нижнем углу не совпадает с летоисчислением принятым в Тартарии и лишена для нас всякого смысла… Карта квадратная, и северный полюс расположен в самом её центре. А вместо Антарктиды мы видим ту самую ледяную стену. Вот она, проходит по самому краю… Все мои экспедиции подтверждают достоверность и удивительную точность карты Меркатора-Глиссона, – неторопливо говорит Ида Павловна, посасывая пеньковую трубку. – Что нам известно об этом мире? Сказать по правде, немногое. И, вероятно, куда меньше, чем тем, кто жил здесь прежде нас… История Тартарии насчитывает от силы пару сотен лет, а дальше мрак неведения сгущаться, покуда не обступает нас со всех сторон…

– Бим-бом! Бим-бом! – звякает колокольчик, висящий в прихожей над входной дверью.

– Это не иначе, Мария Аркадьевна, – говорит София. – Она обещалась зайти.

По знаку экономки Гелий выходит из гостиной, чтобы отпереть дверь и встретить гостью.

– Кстати, Дося, хотела спросить а откуда у нас взялся этот раб?

– Это муниципальный раб, – отвечает Евдокия Павловна. – Мы его в лотерею выиграли.

– Как же я обожаю варенье из жимолости! – говорит Мария Аркадьевна. – А у вас оно всегда какое-то особенно вкусное… Кстати, Идочка, я принесла вам те самые порошки, которые помогают от хандры.

Порывшись немного в кожаном саквояже, она находит нужную склянку и протягивает старшей сестре.

– Машенька, я так тебе благодарна, – Ида Павловна принимает у докторши склянку с порошком. – На суше на меня вечно нападает хандра. Наверное, недели не пройдет, как на душе опять станут кошки скрестись.

– Может, сыграем в мельницу? – предлагает София Павловна.

– Я хотела предложить одно занятное развлечение, если никто не против, – говорит докторша. – Мне в руки совершенно случайно попала книга по гипнологии. Я думаю, этой книжке больше века… Кто-нибудь из вас слышал про регрессивный гипноз?

– Постой-ка, Маша! Постой, – неожиданно перебивает докторшу Ида Павловна. – Только не обижайся, бога ради, но ты как будто поправилась…

– А что, уже так заметно?

– Ты на каком месяце?

– Нет, еще и месяца не прошло, – немного смущенно отвечает Мария Аркадьевна.

– Послушай, такого попросту не может быть, – качает головой Ида. – Ты выглядишь так, будто беременна уже полгода.

– Странно это как-то, – соглашается средняя сестра.

Теперь даже Гелий замечет, что у госпожи Каратыгиной появился округлый животик, которого прежде не было. И этот животик у Марии Аркадьевне не получается спрятать даже под просторным платьем, в котором она явилась в гости.

– Да-да, это странно! – соглашается докторша, и ее глаза вспыхивают, как бывает у кошек в темноте. – Плод развивается чрезвычайно быстро. Моя подруга, очень хорошая акушерка, говорит, что ничего подобного не видела! Она считает – все дело в семени.

– И чего только на свете не бывает, – замечает на это Татьяна Измаиловна.

– Мария Аркадьевна, вы хотели предложить какое-то развлечение, – напоминает София.

Докторша смеется, и на ее щечках появляются две симпатичные ямочки.

– Вы меня совсем заболтали, я уже и позабыла, – Мария Аркадьевна цепляет на нос очки, а потом, порывшись в саквояже, достает потрепанную и довольно толстую книгу. – Здесь написано, что с помощью регрессивного гипноза можно вспомнить свои прошлые жизни. Мне показалось, это будет занятно. К тому же техникой гипноза я владею вполне прилично.

– Я в такие глупости не верю, – говорит категорично Евдокия Павловна. – Но я вовсе не против. Твоя правда, может, нас это развлечет.

– Можно, я буду первая! – София Павловна поднимается со стула. – Вы просто чудо, Мария Аркадьевна! Если регрессивный гипноз сработает, можно будет заглянуть в прошлое? Ведь так?

– А ты, Ида, что скажешь? – спрашивает докторша.

– У меня странное предчувствие, – говорит задумчиво Ида Павловна. – Однако, валяйте, посмотрим, что из этого выйдет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

– Сделай глубокий вдох и выдох, – говорит докторша Софии Павловне. – И еще раз глубокий вдох… И выдох… Закрой глаза… Ты дышишь спокойно и ровно. Ты погружаешься в зеленую мглу… В теплую и темную воду… Тебе нечего бояться, Софи, это самое безопасное место на свете. Все что тебя тревожило, осталось на поверхности. Все твои обиды и беда ушли. Их больше нет… Ты сейчас в материнской утробе… Ты помнишь это место, Софи?

– Да, помню, – отвечает Софи тихим, но внятным голосом. – Я была здесь прежде.

Евдокия Павловна поднимается из-за стола и, выйдя на балкон, достает из портсигара папироску.

– Софи, тебя ждет самое увлекательно приключение в твоей жизни. Ты готова отправиться в путь?

– Да, Мария Аркадьевна.

– Славно… Ничего не бойся и слушай мой голос, – докторша перелистывает пожелтевшую страницу в книге и поправляет очки. – Сейчас ты покинешь материнскую утробу и отправишься к свету прежней жизни…

– Куда мне идти? – спрашивает София Павловна.

Её голос звучит немного тревожно.

– Время течет сквозь тебя и тянет за собой. Ты чувствуешь движение времени, как если бы стояла в посреди реки. Ты слышишь меня, Софи?

– Да…

– Умница. А теперь ступай против течения.

– Я иду… Мария Аркадьевна мне боязно! Мне кажется, меня вот-вот не станет.

– Тебе нечего бояться, Софи. Твоя душа бессмертна… Ты идешь по темноту полю. Ты видишь, как впереди, над кромкой леса поднимается солнце. Это последний закат твоей прежней жизни… Солнце поднимается все выше и освещает весь мир. Где ты теперь, Софи? Расскажи мне, что это за место? Софи, ты меня слышишь?

Софи сидит неподвижно, откинувшись на спинку стула. У нее белое, как мел осунувшееся лицо. Барышня неровно и часто дышит, будто напугана чем-то.

– Ответь мне Софи! – требует докторша.

София Павловна молчит. Ее глаза плотно закрыты и видно, что под тонкой кожей век ходят из стороны в сторону глазные яблоки, как бывает у спящих.

– Что с ней такое? – спрашивает шепотом Ида Павловна.

– Сама не пойму, – так шепотом отвечает докторша.

Евдокия быстро уходит с балкона. Она останавливается подле стола и хмуро глядит на младшую сестру, потом оборачивается к Марии Аркадьевне.

– Сейчас же ее разбуди, – велит Евдокия Павловна.

– Да, разумеется… Дося заверю тебя, гипноз совершенно безопасен!

Докторша хочет уже щелкнуть пальцами, когда София Павловна судорожным рывком поворачивает голову в её сторону.

– Неправда, – говорит она холодным и отрешенным голосом.

– Что неправда, Софи? – спрашивает ее госпожа Каратыгина.

– Здесь ничего нет. Вы меня обманули, Мария Аркадьевна.

– Не бойся, Софи, – повторяет докторша. – Иди по темному полю на свет. Твоей бессмертной душе ничто не может причинить вреда.

София Павловна нехорошо улыбается Марии Аркадьевне. Улыбка получается кривой, словно у нее парализовала половина лица.

– А вы лгунья, каких еще поискать, – говорит она все тем же неживым голосом, отчетливо выговаривая каждое слово. – Говорю же, здесь ничего нет! И нет у меня никакой бессметной души. Я теперь знаю, кто я такая.

Худенькие плечи Софии Павловны дрожат, словно от лютого холода. Она лязгает зубами, ее голова валится на грудь.

– Маша, сделай что-нибудь! – велит Евдокия Павловна.

– Да-да… – Мария Аркадьевна щелкает пальцами.

Тело Софии Павловны вздрагивает. Она судорожно всхлипывает и открывает глаза.

В эту минуту над крышами Тобола в темном небе со свистом и треском распускается цветок праздничного фейерверка. София вытирает платком мокрые от слез глаза и смотрит по сторонам удивленным и недоверчивым взглядом.

– Расскажите, что со мной было? – пытает София Павловна докторшу. – Я ничего толком не помню.

Евдокия Павловна переглядывается с докторшей.

– Софи, девочка, ты уж прости, – говорит Мария Аркадьевна. – У меня ничего не вышло…

– Ах, как жаль, – вздыхает София и поднимается со стула. – А что же вы сидите? Идемте скорее смотреть фейерверк! Ида, это же в твою честь! Сегодня вся столица празднует возвращение нашей путешественницы! Вы только посмотрите, какое чудо!

И София Павловна выбегает на балкон.

Между тем, новые соцветия распускаются в темном небе над городом. Отсветы фейерверка ложатся на мостовую и стены особняков, отражаются в оконных стеклах. У причала возле подножия Алафеевской горы стоит потрепанное океанскими штормами экспедиционное судно «Гамаюн». Паруса свернуты, на борту не горит ни единого огонька. Все члены экипажа получили увольнительные и разошлись по домам.

– Я испортила вам праздничный вечер этим глупым сеансом. Но я и представить не могла, что может произойти нечто подобное, – говорит негромко Мария Аркадьевна. – Я думала, это нас развлечет…

– Перестань, Маша, – строго говорит Евдокия Павловна. – Тебе вовсе не за что извиняться.

– Машенька, в конце концов, ничего дурного не случилось, – замечает Ида Павловна.

– Да, вы, наверное, правы и все же…

Фейерверк с треском вспыхивает в небе над Тоболом, и осыпается колдовскими зелеными искрами.

– Ещё чаю? – спрашивает экономка. – Или может, заказать что-нибудь на фабрике-кухне?

– Нет уж, голубушка, увольте, – говорит Евдокия Павловна. – Мне с утра на службу. Так что я, пожалуй, откланяюсь… Идочка, как же я рада, что ты вернулась! Машенька, до свиданья! Славно, что вы к нам заглянули.

Попрощавшись со всеми, Евдокия Павловна выходит из гостиной.

– Татьяна Измаиловна, у вас глаза слипаются, – говорит Ида. – Шли бы вы почивать, в самом деле. Сами знаете, мы с Машенькой те еще полуночники.

Экономка признается, что хочет спать, так, что сил нет.

– Приберешь со стола, – говорит она Гелию. – А если что будет не так, я утром с тебя шкуру спущу.

Пожелав всем покойной ночи, Татьяна Измаиловна выходит из гостиной.

– Попробуем еще раз, – говорит Ида Павловна негромко.

Докторша возбужденно смеется и обнимает себя руками за плечи.

– Согласись, это было очень странно? Странно и жутко! Ты же знаешь, Идочка, как я обожаю всякую чертовщину.

– Я, пожалуй, на диванчик прилягу. А то уже замаялась за столом сидеть…

Ида Павловна снимает камзол и вешает на спинку стула. Оставшись в белой сорочке и панталонах бутылочного цвета, она проходит в угол гостиной, опускается на старый диван и пристраивает под голову подушку.

Мария Аркадьевна придвигает стул к изголовью и садится подле. Обеими руками она откидывает волосы назад и поправляет очки.

– Ида, я тебе обещаю, если что-то пойдет не так…

– Машенька, в каких я только переделках не бывала, – улыбается Ида Павловна. – Вот давеча, один раб на судне хотел проломить мне голову багром… Ты за меня не беспокойся.

С балкона в гостиную заходит София Павловна и останавливается у докторши за спиной.

– Ида, ты тоже хочешь попробовать?

– Мне стало любопытно, сестренка, – говорит Ида Павловна и закрывает глаза.

– Когда я щелкну пальцами, ты проснешься, – говорит Мария Аркадьевна и щелкает пальцами. – Вот так… Ида, сделай глубокий вдох… И выдох… И снова вдох и выдох… Твое дыхание глубокое и ровное…

 Ида Павловна входит в состояние транса и вскоре попадает в материнскую утробу.

– Время похоже на полноводную реку, – говорит Мария Аркадьевна, заглядывая в книгу по гипнологии. – Течение времени сносит тебя назад. Иди против течения… Ида, ты меня слышишь?

– Слышу, – отвечает ровным, лишенным интонаций голосом Ида Павловна. – Я иду вверх по реке…

– Ты все делаешь правильно… Ты покинула материнскую утробу… Ты стоишь в темном поле… Над кромкой леса поднимается солнце, его свет заливает все вокруг. Это свет твоей прежней жизни. Осмотрись по сторонам, Ида. Где ты сейчас?

– Нигде, – отвечает глухим и ровным голосом Ида Павловна.

– Иди через темное поле, – повторяет докторша. – Ты на пороге своей прежней жизни.

Ида Павловна неподвижно лежит на кушетке. У нее ровное, глубокое дыхание, кажется, что она спит.

– Ида, ты меня слышишь?

– Здесь ничего нет… Какая-то серая мгла, словно туман…

На безмятежном лице Иды Павловны медленно проступает выражение страдания и тоски.

– Да и меня самой как будто нет. И не было никогда… Знаешь, а это довольно жутко… – внезапно она начинает смеяться неестественным деревянным смехом. – Вот что Машенька, давай возвращаться.

– Мне не по себе, – говорит негромко София Павловна.

– У меня самой мурашки по спине бегут, – сладко улыбается Мария Аркадьевна и щелкает пальцами.

Ида Павловна приходит в себя. Открыв глаза, она лежит на диванчике, сложив на животе руки, и глядит в потолок.

– Вот теперь я вспомнила, – говорит, заметно волнуясь, София Павловна. – Вспомнила. Я висела посреди пустоты, и мне было страшно, что я вот-вот исчезну. Совсем исчезну.

– Хочешь я дам тебе успокоительные капли! У меня есть чудесные капли…

– Ах, Мария Аркадьевна, миленькая, я вас умоляю! Не нужны мне ваши капли…

Ида Павловна садится на диванчике. Она зевает и прикрывает ладонью рот.

– Как странно, Машенька, – говорит она задумчиво. – Нельзя сказать, что регрессивный гипноз не работает…

– Признаться, я обескуражена, – соглашается докторша. – Я не могу понять, что все это значит.

– А давайте загипнотизируем Гелия, – предлагает София Павловна.

Она стоит у стола и ест варенье из вазочки.

– Не понимаю, какой в этом смысл? – удивляется Мария Аркадьевна.

– Нет, смысл в этом все-таки есть, – замечает Ида Павловна, и ее маленькие глазки весело поблескивают сквозь табачный дым. – Дело в том, Машенька, что ты еще не подвергала регрессивному гипнозу самца.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

– Нет, – качает головой София Павловна. – Я не могу утвердить план дипломной работы.

– А что не так? – спрашивает Гелий.

Он стоит возле стола в пустой аудитории и любуется Софией Павловной. Из широких окон падает мягкий монохромный свет, все вокруг кажется черно-белым, и только рыжие волосы доцента Вышеславцевой пылают, словно языки костра.

– Генератор атмосферного электричества… Что это вообще такое?

– Это тема моего диплома.

София Павловна поднимает голову и смотрит на Гелия своими чудесными серыми глазами. И у Гелия замирает сердце. С одной стороны лицо Софии Павловна освещено льющимся из окон зимним светом, а другую половину лица скрывает мягкая серая тень. Линия терминатора проходит точно по прямому длинному носу Софии Павловны. Гелий обожает этот нос, эти серые глаза, эти рыжие, рассыпанные по плечам волосы. София Павловна кажется Гелию невероятно красивой, особенной, не похожей на других женщин. Он всерьез увлечен доцентом Вышеславцевой.

Встретившись взглядом с Гелием, София Павловна опускает очи долу. София Павловна улыбается. София Павловна еще раз пролистывает отпечатанные на машинке странички.

– Но это же… Это что-то вроде вечного двигателя, – говорит она не очень уверенно. – Это какая-то фантастика! Невозможно получить электричество просто так – из атмосферы. А у нас серьезный ВУЗ, между прочим…

– А как же тороидальный генератор Стивена Марка?

– Первый раз слышу.

– А как же Никола Тесла?

– Так… Идем дальше, – София Павловна постукивает карандашиком по бумаге. – В плане дипломной работы должен быть список научной литературы и теоретически обоснованная модель…

– Я могу сослаться на статьи Ацюковского. Еще есть Митцкевич… Можно указать работу Фарадея по экспериментальным исследованиям электричества… Потом я нашел уйму книжек на английском языке – Вильям Томсон, Оливер Хевисайд…

– А сама модель?

Гелий вздыхает, страдальчески морщит лоб и глядит за окно.

– Так что с моделью? – интересуется доцент Вышеславцева.

– Я… Я над ней работаю.

– Ага, – говорит София Павловна.

Она бросает карандашик в стакан, складывает странички в папку и поднимается из-за стола. Сегодня доцент Вышеславцева одета в черный джемпер с высоким воротом, расклешенные вельветовые брюки и теплые зимние сапожки. Постукивая каблуками, София Павловна подходит к окну и, сложив на груди руки, смотрит, как институтский двор заносит снегом. Гелий бредет за Софией Павловной следом. Гелий никак не может решиться сделать первый шаг, он попросту трусит и из-за этого ужасно на себя злится.

– Я люблю снегопад, – говорит София Павловна. – В этом есть ощущение праздника, что-то из детства…

– София Павловна, я хотел с вами посоветоваться, – говорит Гелий. – Я уже несколько раз просчитывал теоретическую модель. И у меня всякий раз что-то не сходится. Я словно хожу по кругу… Может быть, если вы не очень заняты… Так сказать, свежим взглядом…

– Хорошо, я посмотрю, – обещает София Павловна, а сама не сводит взгляда с летящего за окном снега.

– А может, сделаем так, – говорит Гелий, цепенея от собственной смелости. – Я живу на улице Свердлова, недалеко от кремля. Может, мы заедем ко мне, попьем чаю, а я покажу вам расчеты…

София Павловна тихо смеется. Она откидывает рукой, упавшие на лицо, витые рыжие пряди, и оглядывается на Гелия.

– Ты приглашаешь меня в гости? – спрашивает она. – На чай?

София Павловна и Гелий стоят в вагоне трамвая и держатся за поручень.

– Положим, существует тайная организация, стоящая над государствами и правительствами, – увлеченно рассказывает Гелий. – Цель этой организации – тормозить развитие науки. Все открытия, которые могут привести к технологическому скачку, дискредитируются. Их обрекают на забвение. А авторов отлучают от науки, или того хуже…

– Нет, не верю, – говорит София Павловна. – Уж очень это похоже на паранойю.

Трамвай проезжает мимо сквера Менделеева, потом мимо драмтеатра.

– Тут в пору стать параноиком, – усмехается Гелий. – Все научные труды Вильгельма Райха были уничтожены. А сам он закончил жизнь в тюрьме… Никола Тесла умер в одиночестве, нищете и полном забвении. Большая часть его патентов изъята американским правительством… Работы Николая Козырева о сущности времени засекречены. Козырева едва не расстреляли, он провел в Сибири двадцать лет и был отлучен от науки… Может статься, что в каждом техническом ВУЗе, в каждом патентном бюро есть люди, которые работают на организацию. Назовем их, кураторы. Задача кураторов – закрывать «опасные» изобретения и тем самым тормозить научный прогресс…

– И что у тебя только в голове? – спрашивает с улыбкой София Павловна и касается пальцем его лба.

Трамвай сворачивает с Комсомольского проспекта. Вагоны, кренясь на бок и лязгая сцепкой, идут по кольцу. Доцент Вышеславцева не может удержаться на ногах и прижимается к Гелию. Это происходит словно само собой. Гелий целует Софию Павловну в мягкие приоткрытые губы и удерживает ее за талию. София Павловна охотно отвечает на поцелуй. Трамвай выезжает с кольца на улицу Семена Ремезова.

 – А я все ждала, когда же ты решишься, – смеется доцент Вышеславцева.

В ее серых глазах пляшут чертики.

– София Павловна…

– Запомни, друзья зовут меня Соней. Хотя, София Павловна, это, конечно, мило.

– Соня? – переспрашивает Гелий и повторяет. – Соня. Я запомню.

Он снова хочет поцеловать Софию Павловну, но она упирается ладошкой Гелию в грудь.

– Мы же не школьники, чтобы целоваться в трамвае.

И кстати, когда нам сходить?

Гелий растерянно глядит за окно. Сперва он не может понять, где едет трамвай, но потом видит ограду Завального кладбища. За кладбищем строят новый микрорайон. Сквозь снежную пелену видны яркие огни, горящие на башенном кране.

Трамвай останавливается, и двери вагона с шипением и скрипом открываются.

– Чуть не проехали, – говорит Гелий.

Он улыбается глупой счастливой улыбкой и ничего не может с собой поделать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

– Пару лет назад бабушка умерла, и я переехал из общежития в эту квартиру, – рассказывает Гелий. – Квартирка конечно маленькая и дом совсем старый, крыша вон течет. Зато, какой вид на Иртыш!

Остановившись на пороге, София Павловна обводит взглядом комнату. На полу лежит старый, порядком выцветший ковер. На ковре выткан лев и косули на водопое. В углу стоит широкая кровать со спинкой из латунных прутьев с шарами. Письменный стол Гелий придвинул к окну. На столешнице лежит толстый лист оргстекла. Под листом – календарь, расписание занятий и периодическая таблица элементов Менделеева.       Над столом на полках теснятся книги, учебные пособия и тетради. К стене пришпилены кнопками вырезки из газет, фотография Николы Теслы, гербовый щит с черным василиском на желтом поле и плохого качества ксерокопия карты Меркатора. Рядом с картой София Павловна видит постер из зарубежного фетиш-журнала. На постере – длинноногая девица в черном латексном комбинезоне и маске. Как этот журнал попал в Тобольск, остается только гадать.

На одной из полок София Павловна замечает черно-белую фотографию в рамке. На фотографии двое мальчишек, стоящих возле подъезда блочного дома.

София Павлова снимает фотографию с полки.

– Это ты? – спрашивает она Гелия, показывая пальцем на худенького лохматого мальчишку.

Гелий молча кивает.

– А другой мальчик, кто он?

– А это мой старший брат, – говорит Гелий. – Наум.

– Он совсем на тебя не похож. Какой-то угрюмый… Ты с ним еще видишься?

– Наум погиб.

– Ох, прости…

– Как раз в тот год. Это последний снимок.

Гелий берет из руки Софии Павловны фотографию в рамке и всматривается в лицо старшего брата.

– Как же глупо все получилось, – говорит Гелий. – У нас неподалеку от дома была заброшенная стройка. Мы туда вечно лазили… В тот раз я забрался по строительным лесам на самый верх. Я как сейчас помню, сперва что-то заскрипело, настил у меня под ногами пошел в сторону и вдруг рассыпался. Я стал падать, но ухватился за какую-то балку. Я мотался, как сосиска на этой балке и чувствовал, что у меня соскальзывают руки. А внизу был залитый бетоном фундамент и какие-то железяки…

– И как ты выбрался?

– Это Наум меня вытащил. А потом сам сорвался с лесов. Он разбился насмерть… Я долго не мог в себя придти. Наум был моим самым близким другом. Мы все делали вместе, у нас вся жизнь была на двоих. И когда его не стало, от меня словно отрезали половину.

Гелий ставит рамочку с фотографией на полку.

– Хочешь горячего чая? – спрашивает он Софию Павловну. – У меня есть мята. И чабрец.

– Да, я очень хочу горячего чаю, – говорит доцент Вышеславцева.

– Я сейчас заварю… Подожди минутку!

– Ты хотел, чтобы я посмотрела…

– Да, да! Я и позабыл уже, – говорит Гелий и смеется. – Сейчас… Вот эта тетрадь.

Он выдвигает ящик стола, достает растрепанную общую тетрадь и протягивает Софии Павловне.

– У меня ничего толком не выходит, – признается Гелий. – Не могу понять почему…

Они снова целуются, потом София Павловна говорит Гелию строго,

– Принеси мне чаю. Я продрогла, пока мы шли от остановки. С Иртыша такой ветер.

– Я мигом, – говорит Гелий и уходит на кухню.

София Павловна слышит, как Гелий набирает воду в чайник, и как с грохотом опускает его на плиту. На краю стола лежит растрепанная книга с заглавием «The Art of Sardax». На обложке какой-то странный рисунок, выполненный в темных тонах. Книга выглядит весьма загадочно, и Софии Павловне хочется взять ее в руки, но дело на безделье не меняют. Рассеянно улыбаясь, она пролистывает тетрадь с черновыми расчетами. Чтобы было сподручнее читать, она зажигает настольную лампу. Но Софии Павловне нет причин тревожиться. Пытаясь изобрести генератор атмосферного электричества, Гелий бьется, словно рыба об лед. Как и другие беспокойные умы, он заперт в клетку бессмысленной и выхолощенной физики.

Глядя сквозь завесу медленно падающего снега, София Павловна думает, что Гелий, как будто без ума от нее. И как же сладко с ним целоваться! И какие у Гелия красивые руки! Доцент Вышеславцева представляет, как Гелий душит её этими красивыми большими руками, как его длинные пальцы сжимают ей горло. Она видит его лицо, склоненное над собой, немного испуганное, хмурое и эту растрепанную чулку… Или пускай он сделает это не руками, а ремнем. И неважно, что останутся следы! У нее есть сплетенный из кожаных полос мягкий ремешок…

София Павловна чувствует, как у нее пылают щеки. Она тяжело вздыхает и проводит прохладной рукой по лицу.

– Соня, ты не скучаешь? – спрашивает Гелий из кухни.

– Немного, – отвечает София Павловна, едва сдерживая смех.

– Чайник уже вскипел. Я сейчас.

Гелий приносит в комнату чашки с чаем и ставит их на стол.

– Соня, может, ты хочешь варенья?

– Нет, не хочу.

– А хочешь вафель?

– Гелька, перестань уже суетиться, – говорит ему София Павловна. – Я не люблю суетливых и беспокойных мужчин.

– Я запомню.

София Павловна берет чашку со стола. Она смотрит на Гелия огромными серыми глазами, дует на чай и делает маленький глоток, чтобы не обжечься.

– Как руководитель твоей дипломной работы, я рекомендую тебе найти другую тему, – говорит София Павловна. – Если ты, конечно, хочешь защититься и получить диплом.

– Мне казалось, я вот-вот решу эту задачку. Я как будто понял принцип…

– Давай честно, – предлагает София Павловна. – У тебя нет теоретически обоснованной модели.

Гелий вздыхает и ерошит рукой волосы.

– Слушай, может, я не права. Может, нужно еще раз все хорошенько…

– Нет, ты права, – Гелий делает глоток чаю, обжигается и ставит чашку на стол.

– Я и сам вижу, что ничего не получается, но ведь уперся, как баран.

Он убирает тетрадь в ящик стола.

– С глаз долой. Сколько времени я впустую потерял, подумать страшно.

– Ты ведь большой мальчик? Ты не будешь плакать? – спрашивает его с тревогой доцент Вышеславцева.

Она тоже ставит чашку на стол и обнимает Гелия.

– Я тебя утешу, – обещает София Павловна.

Сперва она целует Гелия осторожно, в уголок рта, словно пробуя его на вкус, а потом поцелуи Софии Павловны становятся все более настойчивыми и жадными. Горьковатый терпкий запах ее духов кружит Гелию голову. Они стоят, обнявшись, подле стола, а потом вдруг оказываются на полу, на старом ковре с тигром и косулями. Гелий стаскивает с Софии Павловны черный джемпер и со второй попытки расстегивает лифчик. У него дрожат руки, и звенит в голове. За окном в серых сумерках метет снег, и Гелию мерещится, будто он оказался внутри новогодний игрушки – огромного стеклянного шара. Он целует маленькие острые груди Софии Павловны и слегка покусывает соски цвета молочного шоколада. Спохватившись, Гелий принимается расстегивать джинсы…

– Подожди… Постой… – шепчет София Павловна.

– Что не так?

София Павловна смеется и тут же закусывает губу.

– Я хочу тебя попросить… Попросить об одном одолжении.

Доцента Вышеславцеву немного смущает пристальный и беспокойный взгляд Гелия. София Павловна прижимается к нему и трется о грудь острыми сосками. 

– Это жутко меня заводит, – шепчет София Павловна на ухо Гелию. – Тебе же не трудно? Сделай девушке приятно…

– Что мне сделать? – спрашивает Гелий.

– Придуши меня… Только не бойся, я знаю, что делать… Ничего со мной не случится.

– Придушить?

– Да-да, – шепчет ему в самое ухо София Павловна и возбужденно смеется.

Она торопливо расстегивает пряжку и выдергивает из шлевок брюк плетеный кожаный ремешок.

– Вот, – говорит она. – Вот этим ремнем… Затяни ремень у меня на шее. Затяни сильнее, так чтобы я начала задыхаться…

– Я видел такое в каком-то фильме, – говорит Гелий задумчиво и берет у Софии Павловны ремешок из рук.

– У нас в школе все играли в удушение, – шепчет ему на ухо София Павловна. – В старших классах… Я видела, как мальчишки душат друг друга до потери сознания. У них вставал член… Мы с подружками тоже попробовали… А у тебя не было такого?

– Я в другой школе учился, – усмехается Гелий. – Нет, прошло мимо меня… А, как это работает?

– Мне тоже было интересно, и я стала читать. Я так понимаю все дело в нехватке кислорода. Ты инстинктивно борешься за жизнь. Мозг реагирует на импульсы боли и страха, и в кровь выбрасываются эндорфины и дофамин. Сознание гаснет, подкорка растормаживается…

София Павловна затягивает на своей шее ремень.

– Конечно, лучше использовать шарф. Но мне нравится, когда душат ремнем.

Наполовину раздетые они стоят на коленях на ковре. Большие серые глаза Софии Павловны возбужденно блестят.

– Это опасно? – спрашивает Гелий.

София Павловна пожимает плечами и смотрит в сторону.

– Соня, я сделаю, как ты скажешь, – говорит Гелий. – Мне просто чудно немного…

Он берет рукой за кончик ремня и тянет Софию Павловну к себе и целует ее в губы.

– Пожалуйста… Придуши меня… Ничего не бойся… – шепчет она в промежутках между поцелуями.

– Хорошо.

Гелий расстегивает пряжку и снимает ремень с шеи Софии Павловны.

– Что ты делаешь?

– Только сперва я хочу попробовать сам, – говорит Гелий. – Мне любопытно, что ты чувствуешь.

София Павловна, прищурившись, всматривается в его лицо.

– Ты боишься?

– Немного, – признается Гелий. – Но это меня заводит.

– Ты плохой мальчик, – говорит доцент Вышеславцева, затягивая на шее Гелия кожаный ремешок.

Она возбужденно смеется, ерошит челку Гелия и шлепает его ладошкой по щеке. София Павловна толкает Гелия и тот послушно валится навзничь на ковер. София Павловна садится ему на грудь. Она наматывает ремень на руку и затягивает петлю на шее у Гелия. Её рыжие волосы светятся в сумраке.

– Ты, правда, никогда раньше не пробовал?

Гелий качает головой. 

– Знаешь, а я даже немного тебе завидую, – говорит София Павловна и принимается душить его ремнем. 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

– Ты хоть понимаешь, что вытянул счастливый билет? – спрашивает Катерина Осиповна.

Она не сводит с Наума пристального взгляда своих холодных и прозрачных, как льдинки глаз.

– Да, госпожа, – отвечает Наум.

Он лежит в смотровом кресле голый, пристегнутый браслетами за запястья и щиколотки. Ноги Наума задраны вверх и разведены в стороны.

– Я думала отослать тебя на ртутный рудник, – продолжает Катерина Осиповна ровным голосом. – Таким как ты на руднике самое место.

– Да, госпожа, – соглашается Наум, а сам со страдальчески выражением на лице следит за Ефросиньей Ивановной.

Натянув латексные перчатки, докторша подкатывает к креслу ларь на колесиках. Она откидывает тяжелую крышку, и Наум видит наклонную панель из орехового дерева с гальванометром, лампочками, хромированными тумблерами и гнездами для подключения насадок различного назначения.

Ефросинья Ивановна щелкает крайним тумблером, и машина оживает. На панели вспыхивают лампочки, по кабинету плывет низкий тревожный гул.

– Однако, тебе сказочно повезло, – говорит Катерина Осипова с недоброй усмешкой. – Ты теперь игрушка госпожи Музиль-Арельской. Ты на особом положении… Как у нас дела, Фрося?

Докторша выдвигает ящик расположенный пониже приборной панели.

– Можешь меня поздравить, у нас наконец-то была эрекция.

– Так ты полагаешь…

– Да. Я запустила сперматогенез, – докторша торжествующе улыбается. – Простата еще увеличена, но это мелочи…

– Значит, успели, – говорит Катерина Осиповна, нисколько не изменившись в лице.

Она поднимается с кушетки, проходит по кабинету, постукивая каблучками, и останавливается подле окна. Сложив на груди руки, Госпожа Потехина смотрит на песчаные барханы, тянущиеся до горизонта.

Ефросинья Ивановна достает из выдвижного ящичка металлический электрод толщиной с палец. Электрод закреплен на деревянной рукоятке. К рукоятке присоединен длинный тонкий кабель в оплетке, на конце кабеля, словно жало поблескивает тонкий металлический разъем.

– Ты просто волшебница, Фрося.

– Я всю жизнь на Ферме, – отвечает Ефросинья Ивановна. – Я кое-чего в этом деле понимаю.

 Она вставляет разъем питания в одно из гнезд на панели.

– Перво-наперво диета. Ну и гальваническая машина по три сеанса на дню.

– Да-да, – кивает Катерина Осиповна. – Разумеется.

Она достает из кармашка жевательную смолку, разворачивает фантик и бросает в рот.

Пощелкав тумблерами, Ефросинья Ивановна выставляет необходимую силу тока. Смазывает электрод густой смазкой и подходит к креслу.

– Катенька, я совсем позабыла про кляп! Вы не могли бы… А то, не ровен час, язык себе прикусит.

Катерина Осиповна берет кляп из стоящего на столе лотка. Кляп сшит из толстой спиной кожи, скрученной в несколько слоев. Кляп уже не новый, на коже остались отпечатки множества зубов.

Катерина Осиповна останавливает подле кресла. Наум послушно открывает рот и закусывает кожу.

– Умница, – говорит Ефросинья Ивановна и хлопает Наума по бедру рукой в перчатке. – Это для твоего же здоровья. Да и не сильно оно жжется…

Наум неразборчиво мычит что-то сквозь кляп.

– Ну, вот и славно, вот и славно…

Докторша склоняется промеж разведенных в стороны ног Наума и, не торопясь, вводит в анус поблескивающий от смазки электрод. Наум лежит в кресле, крепко сжав в зубах кожаный кляп, и глядит в потолок. У него застывшее, будто окаменевшее лицо.

– А когда прилетает судья? – спрашивает докторша.

– Завтра.

Ефросинья Ивановна цокает языком.

– Я бы подождала еще пару деньков.

– Поликсена Егоровна ждать не станет, – качает головой госпожа Потехина. – Она грозилась еще вчера прилететь на Ферму. Я еле отговорила.

– Ишь, нетерпеливая какая, – смеется докторша и нажимает на клавишу на рукоятке электрода.

Слышен электрический треск. Тело Наума изгибается на смотровом кресле. Ноги дергаются в металлических подколенниках. Кольца браслетов впиваются в кожу.

– Терпим-терпим… – говорит строго докторша. – Чай, не первый раз.

Она неторопливо двигает электродом вперед и назад. Потом отпускает клавишу, и электрический треск смолкает.

Наум, прикрыв глаза, лежит в смотровом кресле и дышит, как загнанная лошадь.

– Фросенька, скажи, – спрашивает Катерина Осиповна. – А почему у кресла ножки стеклянные?

И она стучит мыском туфельки по изогнутой, отлитой из стекла ножке.

– Зачем это тебе? – удивляется Фрося. – И потом, ты уже спрашивала.

– Не зачем, – отвечает госпожа Потехина. – Просто любопытно.

– Любопытство кошку сгубило. Катенька, стекло это диэлектрик, понимаешь? Если не изолировать ножки кресла, электрический флюид не будет скапливаться в теле самца, а уйдет под землю.

– Ни слова не поняла, – признается госпожа Потехина. – А вообще, что происходит, когда ты бьешь самца электрическим током?

– Тут видишь, какое дело. Механическая дойка нарушает равновесие электричества в теле. Отсюда все болезни. А я просто это равновесие восстанавливаю, – Евфросиния Ивановка повернувшись к ларю, щелкает тумблерами, поднимая напряжение, идущее на электрод.

– Готов? – спрашивает докторша.

Наум мычит, зажав кляп во рту, и мотает головой из стороны в сторону.

Докторша ласково улыбается Науму и нажимает на клавишу.

Раздается треск электрического разряда. Тело Наума изгибается в кресле. Широко распахнутыми бессмысленными глазами он глядит сквозь стены кабинета в пустоту. В уголках его рта появляется пена. Катерина Осиповна наблюдает за лечебной процедурой, кривя тонкие губы в усмешке.

Когда докторша отключает ток, госпожа Потехина склоняется к изголовью кресла.

– Слушай меня очень внимательно, потому что от этого зависит твоя жизнь, – говорит госпожа Потехина негромко. – Завтра Поликсена Егоровна прилетит на Ферму, чтобы немного развлечься. Если ты её ублажишь, она заберет тебя в свое поместье на берегу Гирканского моря. Говорят, в этом поместье у судьи небольшой гарем… И не дай бог, Поликсена Егоровна вернется в столицу недовольная. Я тебя пороть не стану. Я тебя в мусорную шахту сброшу. Живого. Ты меня понял?

Наум несколько раз кивает. Он тяжело и часто дышит. Его лицо блестит от пота.

– Ублажить госпожу Музиль-Арельскую вовсе не сложно, – продолжает Катерина Осиповна. – Если сделаешь все, как я тебе скажу, увидишь Гирканское море. Запомни, Поликсена Егоровна желает, чтобы с ней обходились особым образом. Беда в том, что не у каждого самца хватает на это духа…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Зажав в зубах пеньковую трубку, Ида Павловна сидит подле стола и смотрит еще не проснувшимися стеклянными глазами за окно. Над крышами Старого посада медленно поднимается бледное осеннее солнце.

– Татьяна Измаиловна сейчас доит раба, – жалуется София. – Опять придется самой заказывать завтрак… Ты будешь кофе? А хочешь, оладьи со сметаной?

– Нет, сестренка, спасибо. Только кофе.

София Павловна идет к кухонному шкафу, составляет заказ и отправляет его на фабрику-кухню. Заложив руки за спину, она подходит к карте Глиссона-Меркатора, висящей на стене в тяжелой потемневшей раме.

– Значит, на северный полюс?

Ида Павловна пожимает плечами.

– Видит бог, я откладывала эту экспедицию, как могла.

– Но почему?

– Это будет моя последняя экспедиция, Софи. Если у меня получится добраться до северного полюса, обратно я уже не вернусь.

– Я не понимаю…

Ида Павловна молча улыбается младшей сестре и принимается выколачивать из трубки пережженный табак.

София Павловна оборачивается к карте.

– Тобол у нас здесь… Теперь идем вверх по Ирию… Ирий впадает в Инд… Поднимаемся выше по Инду. По правому берегу – земли, где живут самоеды. По левому – Золотая баба. Входим в Карское море… – пальчик Софии Павловны скользит по стеклу. – Мимо Тазаты, мимо Новой Земли… Я вижу четыре больших острова на самом севере, разделенные проливами.

– Два из них обитаемы, – замечает Ида Павловна. – Говорят, на этих островах живут скрилингеры, то есть пигмеи по-нашему.

Прищурившись, София Павловна читает мелкий пояснительный текст, написанный на одном из четырех северных островов.

– Океан, пробив девятнадцать проходов между островами, имеет четыре пролива, которые непрерывно текут на север. На вершине мира, под неподвижной полярной звездой существует отверстие в тверди земли, там воды из проливов устремляются по кругу и сходят в подземное царство…

– Путешественники рассказывают, что течение в проливах настолько сильное, что каждый корабль, войдя в проход между островами, не сможет повернуть обратно и будет затянут в водоворот.

Звякает колокольчик, и дверцы кухонного лифта распахиваются. София Павловна достает из лифта поднос с кофейником, молочником, чашками и миской с оладьями. Барышня относит поднос к столу и наливает кофе.

– Спасибо, Софи, – благодарит её Ида Павловна.

Она осторожно бреет с подноса хрупкую фарфоровую чашку. Рука у нее крупная, как у самца, а пальцы короткие и толстые.

– А что это за черная скала на самом полюсе? – спрашивает София и берет из миски оладью.

– Это и есть магнитный полюс, – отвечает Ида Павловна. – Говорят, скала состоит сплошь из магнитного камня. Это на неё указывает стрелка любого компаса.

– А это отверстие в земной тверди?

– Что-то вроде слива в ванной. Через это отверстие сливаются воды мирового океана. Если повезет, водоворот вынесет меня наружу…

Услышал шаги в коридоре, Ида Павловна замолкает. В гостиную в маске и узких кожаных трусах заходит Гелий.

– Прогуляемся немного по городу? – спрашивает старшую сестру София.

Гелий нерешительно подходит к столу и обращается к Иде Павловне.

– Госпожа, позвольте спросить.

Ида Павловна с недоумением глядит на раба, а потом снисходительно кивает.

– Ну, спрашивай.

– Я и мой брат… Мы хотели угнать виман для полетов в стратосферу, – рассказывает Гелий. – Он стоит недалеко за городом, на старой верфи. Это тот самый виман…

– Построили только один виман для подъема на большую высоту, – перебивает его Ида Павловна. – Именно на этом вимане я и поднималась в стратосферу. Сколько же лет с тех пор прошло… Так что же, вы его не угнали?

– На вимане не доставало одного движителя. И я побоялся, что мы не сможем удержать судно в воздухе. А потом… Потом на верфь заявилась Тайная канцелярия.

София Павловна отодвигает в сторону тарелку. Подперев ладонью подбородок, она со странным выражением на лице слушает Гелия.

– Верно. Помниться, один из вихревых движителей вышел из строя, и мы садились на трех, – говорит Ида Павловна. – Я одного не могу понять, зачем вам сдался этот виман?

– Мы хотели сбежать, – отвечает Гелий. – Мой брат говорил, что если мы будем подниматься все выше и выше, то доберемся до края…

Сестры Брошель-Вышеславцевы переглядываются друг с дружкой.

– У тебя была мерцающая эпилепсия? – спрашивает негромко Ида Павловна.

– Они называют это падучей, – поправляет её младшая сестра.

– Да, госпожа. И у меня и у моего брата этим летом случилась падучая. В один день, в одну и ту же минуту, – говорит Гелий.

Он вспоминает, как остановился посреди заводского двора, потому что вокруг сделалось необычайно тихо. А потом с неба стал валить снег. Снега было так много, что у Гелия закружилась голова. Стоящий неподалеку Наум выронил из руки тяжелый инструмент. Он смотрел по сторонам изумленным медленным взглядом, и тогда Гелий понял, что старший брат видит то же, что и он. Сквозь снежную завесу угадывались очертания города, знакомого и в то же время чужого, и где-то вдалеке горели холодные синеватые огни. Гелию захотелось выйти за заводские ворота, но он успел сделать лишь пару шагов. А потом его сознание погасло, словно кто-то задул пламя свечи, и Гелий, как кукла повалился в раскаленную полуденным зноем пыль…

– Вот же удивительная история, – качает головой Ида Павловна. – Я еще не слыхала, чтобы приступ случался у двух людей разом.

Она высекает искру вечным огнивом и принимается раскуривать трубку.

– Так ты хотел спросить о той экспедиции?

– Да, госпожа.

– Что же, я расскажу… Мы поднялись на высоту немногим меньше ста верст, когда виман на полном ходу врезался в небесный купол. Удар был такой силы, что я боялась, как бы корпус не треснул. Корпус остался целым, но один движитель вышел из строя. А в иллюминаторах потрескались стекла… Вот тогда-то мы и узнали, какая под куполом стоит адская жара! Теперь я понимаю, что по-другому и быть не могло, – ворчит Ида Павловна. – Во-первых, горячий воздух поднимается наверх. И потом, там же ходит солнце… Насколько я могу судить, солнце не слишком велико. Такой раскаленный пышущий жаром колобок.

– Значит, мой брат ошибся, – говорит Гелий. – На вимане отсюда не сбежать.

– Я уже пробовала, – невесело усмехается Ида. – Зато теперь мы знаем, как обстоят дела. Наш маленький мир накрыт сверху стеклянным куполом, будто крышкой. А по краям его окружает отвесная ледяная стена. Нас словно заперли в этом месте…

– Как ты посмел разговаривать с госпожой? – спрашивает экономка, заходя в гостиную. – Ида Павловна, простите, этот раб совершенно не обучен этикету. И вдобавок глуп, как пробка. Как я его не луплю – все без толку. Простите, если он вам досаждал…

Ухватив Гелия за кожаную петлю, пришитую к маске, Татьяна Измаиловна выводит муниципального раба в коридор. Ида Павловна затягивается трубочкой и задумчиво смотрит Гелию вслед.

– Я же говорила тебе, не смей открывать рот! Мало я тебя порола? Вижу, что мало… – доносится из коридора голос экономки и цоканье ее каблучков.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Со смотровой площадки открывается замечательный вид на Нижний посад, похожей не кучу тлеющего мусора, на рыжую пустошь и ленту Ирия вдалеке.

– Я хотела сказать, что нисколько на тебя не в обиде, – говорит София. – Я понимаю, почему ты открылась мне только сейчас. Я была такая не сдержанная и глупая. Я обязательно проболталась бы Досе, а там, сама знаешь, чем бы все кончилось.

– И все равно я чувствую себя виноватой, – отвечает Ида Павловна. – Ты сходила с ума, а я не знала, как тебе помочь. А потом я отправилась в экспедицию, а Дося отдала тебя в Заведение.

– Это, наверное, было самым большим везением в моей жизни. В Заведение я узнала, что ни одна такая. И что я вовсе не сумасшедшая.

– А вот я думала, что такая одна, – вздыхает Ида Павловна.

– Скажи, откуда у тебя столько выдержки? Все эти годы, ты жила так, будто с тобой ничего не случилось.

– У всего есть своя цена, сестренка. Я расплачиваюсь черной меланхолией. У меня случаются дни, когда нет сил, чтобы подняться с постели. Я расплачиваюсь обжорством. Посмотри на меня, я же толстая, как корова! У меня одышка. У еле таскаю ноги… Если хочешь знать, меня до чертиков страшит это место! Иногда мне хочется завыть от ужаса, забиться в угол и крепко-крепко зажмурится. Чтобы успокоиться я ела медовые коврижки. За свою жизнь я съела, наверное, тысячу медовых коврижек.

– Я не смогла к этому притерпеться, как ни старалась, – жалуется сестре София Павловна. – Почему, скажи на милость, здесь все сделано так криво, что тошно смотреть?

– Но ведь кроме нас этого никто не замечает, – отвечает старшая сестра.

– Я хочу показать тебе одно место. Пойдем. Это недалеко.

Сперва сестры идут по Яровой, удаляясь от Кремля, потом сворачивают в переулок. Ида Павловна шагает в тени домов, сложив за спиной руки и выставив вперед поместительный округлый живот. Стройная и худенькая София Павловна рядом с ней кажется подростком.

– Я была тихим и скрытным ребенком, – рассказывает старшая сестра. – Ни матушка, ни экономка не видели, как со мной случился приступ эпилепсии. Но с этого самого дня весь мир превратился для меня в кошмарную и бессмысленную декорацию. Я думала, что сошла с ума. Я жила в постоянном страхе… Понимаешь, Софи, мне нужно было найти какое-то объяснение, пускай не очень умное и не очень складное. А иначе, я угодила бы в Заведение, как и ты.

– И что же ты придумала?

Они впервые разговаривает по душам, как две взрослые барышни. Софии Павловне кажется, что она перелистнула страницу, и с этого самого дня началась новая глава ее жизни.