Ветер перемен бесплатное чтение

Глава 1. Проявитель

1940

Дверь лаборатории закрыта плотно, ни одного лучика света извне, чтобы коварный свет не проник сквозь щели. Снаружи на двери висела штора из плотной чёрной ткани. Сергей удовлетворённо кивнул и начал работу.

Предстояло проявить плёнку, на которой ещё с прошлогодних каникул оставались неотправленные матери фотографии. Кто же знал, что они с деканом их факультета бывшие однокашники и тот недавно навещал родные края? А потом после разговора с его матерью устроил выволочку студенту Ивченко от всей широкой деканской души.

Зарядив плёнку в барабан и поставив её в бокс, плотно прикрытый крышкой, Сергей включил слабую красную лампочку и посмотрел на бутылку с проявителем. Увиденное заставило вполголоса выругаться словами из разряда тех, за которые невоспитанным детям моют рот с мылом. Жидкости было едва на донышке.

Так… Сергей лихорадочно вспомнил состав и бросил взгляд на стоящие на столике часы – у него было семь минут, целых семь. Он заметил на лабораторном столе алебастровый флакон с красивой пробкой, на которой был выгравирован прямоугольный треугольник с горизонтальной чертой. «Интересно, кто из девчонок такие модницы? Блин! – мысленно треснул себя по затылку студент, – чем я только думаю? Учили же – замена ингредиентов! Только бы духи оказались не масляные!»

Взяв в руки флакон, осторожно ладонью погнал на себя воздух.

«Фух! Пронесло! Спирт. Работаем!»

Наморщив лоб, вспомнил нужные пропорции. Руки уже делали привычное дело, растворяли, смешивали. Наконец новый раствор был готов.

Достав через некоторое время плёнку из бачка, с огорчением убедился, что на ней остались всего два снимка, остальные засвечены. Первый – настраивал фотоаппарат, снимал во дворе дома собаку. Второй – перед приездом домой по маминой просьбе сфотографировал бывший особняк Фроловых. Для собаки Сергей выбрал мелкий лист фотобумаги длиной в ладонь, а для здания чуть побольше. Получились очень чёткие снимки. Правда, собака на фото вышла немного в другой позе, чем была на негативе, но Сергей быстро убедил себя в том, что ему просто показалось. И сделал запись в дневнике: «Никогда не надо сдаваться! Сегодня проявлял фото, не обнаружил в лаборатории проявителя. Пришлось вспоминать состав и всё делать самому, но вместо спирта позаимствовал чьи-то духи (простите девочки!). Опыт удался, фотографии яркие и очень чёткие».

Решив не оставлять в лаборатории остатки самопального проявителя, Сергей аккуратно слил жидкость из бокса в пустую бутылку из-под запрещённой к распитию в стенах университета наливки и завинтил крышкой. Погасил лампу, извлёк из бокса плёнку. Привычно завернув её в тёмную бумагу, отправил её также в широкие недра портфеля. Со вчерашнего дня начались каникулы и сегодня он со спокойной душой отправлялся на вокзал, чтобы сесть в поезд, идущий до его деревни. По пути можно будет навестить сестрёнку в библиотечном техникуме на Лиговском. Эх, скоро последний курс, а после выпуска он будет вольной птицей – геохимиком, трудящимся на благо страны. Пора собирать чемодан.

Лиду он застал сажающей деревья в компании однокурсниц и не удержавшись, уж больно ракурс был хорош (сестра как раз склонилась, придерживая саженец), щёлкнул затвором фотоаппарата. Этого хватило, его услышали. Быстро попросив товарок подменить её, она подбежала к Сергею и повисла у него на шее.

– Привет, братишка! – и обратила внимание на чемодан у его ног. – Ты домой?

– Ты будто нет, – хмыкнул Сергей, любуясь белокурой, розовощёкой красавицей сестрой. И очень удивился, когда она помотала головой.

– Мы с девочками записались на курсы при медицинском институте. Ты передай родителям, что я их люблю и всё такое, но приехать не смогу.

– А ты, выросла, кнопка, – с уважением сказал он.

– Сам ты дылда, вот увидишь, я стану хорошей медсестрой.

– Самой лучшей, – поддержал брат. – Ну, я пошёл, а то там тебя уже заждались, – кивнул Сергей на подруг Лиды.

– Стоять! – сестрёнка повернула руками его голову, и смахнув что-то невидимое с щеки брата, поцеловала.

– Вот так, теперь иди. Да, фотографию как проявишь, никому не показывай, ну, кроме мамы.

– Раскомандовалась! – прищурился Сергей. – Ладно.

Удовлетворённо кивнув, девушка, подпрыгивая, вернулась к подругам. Посмотрев ей вслед, Сергей поднял с земли чемодан и поспешил на вокзал.

По приезде домой любимый сын получил по загривку, потом был прощён, зацелован и накормлен. Вырвавшись из-за стола, Сергей, потрепав Радку метнулся, в сарай, там у него была оборудована лаборатория. Повесив на дверь табличку «Не входить», он плотно завесил щели старыми одеялами. Ну вот, теперь можно работать. Перелив в бачок остатки проявителя из бутылки, выждал некоторое время. Когда достал плёнку, у него от обиды дрогнули губы. Как так? Все кадры засвечены. А, нет, один, вроде есть. Точно, это Лидка, её попа!

Сергей развеселился и пинцетом выбрал для этого снимка самый большой лист, нашедшийся в лаборатории. Он остался с тех времён, когда они с другом печатали плакаты. Большой, квадратный.

1975 г.

Женщина в строгом чёрном платье с кожаной сумкой через плечо шла от остановки, старательно огибая лужи, весело блестевшие радужными пятнами. После недавнего дождя дорогу развезло, а ещё не высохшая трава кружила голову одуряющим запахом. Нужный ей дом, некогда справный пятистенок с полуразвалившимся деревянным забором, она нашла быстро.

– Хозяева, – крикнула она от калитки, посматривая в сторону собачьей будки. Но оттуда, вот странность, никто не вылез.

В окне, отодвинув занавески, показалась сухощавая старая женщина в чёрном платке и трикотажной коричневой кофте.

– Входите, – прокаркала она, – не заперто.

Впустив в дом гостью, она придирчиво рассматривала её на свету. Никак Оленька? – прищурившись решила она.

– Я, Нина Михайловна.

– Большая стала, в городе живёшь? Ты проходи, проходи в горницу-то, счас чайку выпьем. Ты чай-то будешь? А то у меня кофе есть, настоящий! Друзья Лиды иногда привозят, не забывают.

– Кофе, если можно, а о ваших знаменитых пирожках, до сих пор вся наша группа вспоминает. Те, кто выжил, конечно, – рассмеялась Ольга, обнимая пожилую женщину. Сидя за широким накрытым столом на чешских стульях, она оглядывалась. В доме было чисто. Белёная государыня-печь занимала половину горницы. Несомненным украшением избы были старый пузатый комод красного дерева с ручками, похожими на перевёрнутые ракушки, старинный резной сундук и стенные часы в чёрном футляре. Над комодом в большой застеклённой деревянной раме, укрытой белоснежным рушником, висели фотографии. Вот старая на плотном картоне. На ней Нина Михайловна – ещё молодая, в строгом белом платье под горло, и длинных башмаках с пуговками, стоит, опираясь на руку молодого мужчины, в чёрном костюме с щеголеватыми усиками. В руках у него модное по тем временам канотье. Рядом висит пожелтевшая с ятями вырезка из газеты об открытии новой финской школы. А на этом снимке вроде дом? Точно, кирпичное двухэтажное здание с балкончиками и барельефами. Дальше Лида и брат с родителями. Серёжа гладко причёсан и наряжен, но видно, что ему скучно стоять перед фотографом, глаза тоскливые-тоскливые. Рядом фото Лиды, та ещё совсем девочка лет двенадцати не больше, в домашнем платьице, стоит у куста черёмухи. А это собака, поджидающая хозяина. Смешная какая! На одном ухе прицепился репей, но видно, что вот-вот хвост заметается из стороны в сторону. А этот снимок, ну, конечно, это Нина Михайловна на школьном дворе. А в другой рамке что за плакат? Она взглянула на фото, и сердце её забилось чаще. Ольга узнала двор библиотечного техникума. В девушке, опускающей саженец в яму, без труда угадывалась Лида. А вот и другие девчонки Рая, и Света, эти после войны улетели на Дальний Восток, и сейчас от них изредка приходят письма.

Нина Михайловна проследила её взгляд.

– Серёжина работа, – сдержанно похвалилась она. – Ну, рассказывай, как вы там живёте-можете.

– Да что рассказывать, Нина Михайловна? Я замужем, двое детей. Работаю инженером вместе с мужем. То я, то он, по командировкам мотаемся. Дети уже в старших классах, они у меня погодки. Недавно вот собирались с нашими ребятами. Мало нас осталось. Лиды вот недавно не стало. Вы простите, что я к вам только сейчас пришла.

Нина Михайловна сгорбилась и утёрла слезу уголком платка.

Ольга помедлила и сообщила цветку, расправившему свои белоснежные лепестки на скатерти.

– Мы с ребятами решили в техникуме музей сделать. Можно у вас фотографию Лиды взять? Ту, где мы на субботнике? Паша и Дима, наши мальчики, завтра подъедут, помогут вам крышу перекрыть, забор поправят и вообще.

– Что вообще? – отставив чашку, с неожиданной силой спросила Нина Михайловна. – Думаешь, мне здесь помочь некому? Крышу перекроют, – передразнила она Ольгу. – Да мне наш председатель сколь раз предлагал рабочих прислать! Я не хочу.

– П-почему? – гостья не поднимала глаз от скатерти, рассматривая нехитрую вышивку.

– Потому, – упрямо наклонив голову, ответила Нина Михайловна, – у нас на селе хуже люди живут. Вот им и помогайте, а мне не надо!

Длинные сухие пальцы с аккуратно подстриженными ногтями сжались в кулаки. Отодвинув стул, она встала и, высоко подняв подбородок, пошла к комоду. Долго возилась с деревянной рамой, аккуратно вынимая снимок из-под стекла.

– На, возьми, – протянула она фото, виновато смотрящей (ну точно собака побитая), подруге дочери. Та, бережно приняв, аккуратно уложила его в сумку и стала благодарить.

Нина Михайловна отмахнулась.

– Парней своих, когда поедешь куда, присылай. Всё веселее будет.

Запись из дневника Лидии Ивченко

«Что происходит? Я абсолютно точно помню, что я уснула в ординаторской после того, как ассистировала профессору, во время сложнейшей операции на сердце. А проснулась уже здесь. Всё опять как раньше, мы с девчонками сажаем деревья, договариваемся о том, как пойдём на курсы медсестёр, до войны ещё целый год. Каждый раз, когда я держу саженец, жду что вот, вот раздастся щелчок фотоаппарата и этот сон кончится. Только он не раздастся уже никогда. Братик погиб, и всё, что мне остаётся, проживать этот день снова и снова, надеясь, что случай разомкнёт этот круг. Как бы я не искала выход, даже если оказываюсь в реальном мире, то не могу покинуть пределы техникума, где висит моя фотография. Странно, что меня никто не видит. Ощущаю себя привидением. Может так и есть? Что же ты наделал, братец?»

2002

– Тише, второй курс, – похлопала в ладоши Ольга Александровна, привлекая к себе внимание. Галдёж на задних партах постепенно стихал. Сегодня в их небольшой аудитории сидело аж два потока. Пришлось сдвинуть парты, пожертвовав проходами и открыть в конце аудитории окно, чтобы можно было хоть как-то дышать, ну, да ладно.

Куратор терпеливо подождала, пока утихнут последние переговоры, поправила слегка сбившуюся чёлку, одёрнула манжет и хорошо поставленным голосом начала:

– Близится к середине второй год обучения. В нашем техникуме есть славная традиция посвящения первокурсников в студенты. Обычно это проходит в форме концерта, который, как правило, проходит в актовом зале.

На этом моменте Ташка отключилась, читая возмущённые смски одногруппниц. Некоторые студентки приглушённо ворчали. В самом деле, сколько можно? И учительница риторики, и куратор за последние две недели уделяли пятнадцать минут от своей лекции расписывая, какие раньше в стенах техникума были капустники. И вот опять! Ташка украдкой поглядела на других студентов, многие приехавшие к первой паре откровенно зевали.

– Поэтому, – донёсся до неё голос Ольги Александровны, – старосты, до большой перемены ждём от вас список выступающих.

«Чего?», – перепугалась она и отправила сообщение Карине.

От подруги пришёл ответ с началом фразы куратора, «Поскольку самовыдвиженцев у нас нет, то актёрский состав решено формировать с помощью старост».

«Офигеть, – торопливо набрала Ташка, – и что мне делать? Народ, кто-нибудь хочет выступить?» и несколько раз нажала кнопку, отправляя сообщение одногруппницам.

Посыпались текстовые смайлики с обратной скобкой, означающие печаль; с буквой Е после двоеточия – откровенный оскал, мол, отвали! Хорошо, что телефон на виброрежиме! Наконец, среди этого винегрета мелькнула улыбчивая буква D, потом ещё одна и ещё. И ещё один смайлик с прямой чертой. Озадаченность? Нерешительность? Поди разбери! Хорошо уже то, что это не явный отказ.

К назначенному сроку Ташка с облегчением подала Ольге Александровне список из пяти фамилий.

В опустевшей после уроков аудитории для мозгового штурма собрались Ташка, Саша, Карина, Люда и Вика. Было решено, чтобы первачки знали, на что идут, показать им пародию.

– Там обязательно должны быть песня и стихи, – заметила Ташка.

– Да это-то понятно, и что чужие брать нельзя, тоже ясно, – кивнула Саша, присаживаясь на исписанную несколькими поколениями студентов парту и взъерошила волосы. Всегда подтянутая, она ходила в джинсах и тёмных футболках с интересным принтом. В данный момент у неё на груди удобно устроился боевой дикобраз.

– А если мелодия знакомая, а слова свои? – задумчиво спросила Вика, накручивая на палец тёмные вьющиеся волосы и озабоченно посмотрев на часы.

– Давайте попробуем, – мягким сопрано предложила модница Карина, доставая из рюкзака щётку и зеркальце. – Кстати, – продолжала она, поправив светлую чёлку и заколку на хвосте, – у меня есть идея, на какую тему будет пародия.

– Ну, – поторопила её Саша, – какая?

– Мы сейчас что по зарубежной литературе проходим? Какой автор у нас уже в печёнках сидит?

– Гомер, – расплылась смуглянка Люда в шкодливой улыбке, оделяя всех присутствующих домашними пирожками с капустой. – Саш, декорации нарисуешь?

– О, спасибо! Не вопрос, – откликнулась одногруппница, лихо откусив полпирожка сразу, – надо только понять, какие?

– Чур, я отвечаю за стихи, – вызвалась Ташка, подняв надкушенный пирожок.

– А за песню все вместе, – кивнула Вика. – Мм, объедение! Люда, твоя мама замечательно готовит!

– Спасибо, я передам.

– Очень вкусно! Спасибо! Колитесь, – вытирая губы салфеткой поинтересовалась Карина, – музыканты среди нас есть?

Люда и Саша переглянулись,

– Гитара считается? – спросила Саша.

– Ещё и как!

– Я тоже могу на гитаре, но я самоучка, – призналась Люда, тряхнув своей «купеческой», как она её называла, стрижкой.

– Ай, можно подумать, тебе в Большом Театре выступать! Тащите завтра инструменты, после уроков порепетируем.

На том и разошлись.

Репетиций было несколько. Разумеется, одногруппники пытались выспросить, что же будет на концерте, но актёры молчали как партизаны на допросе, отвечая с загадочной улыбкой: «увидите».

Глава 2. Фотография

И вот наконец момент икс. Пришла пора показать своё творение в актовом зале. Он напоминал театр в миниатюре: откидные кресла, обитые вишнёвым бархатом, высокая сцена, на которую вели поскрипывающие ступени. Здесь даже занавес был такой, как ему положено – бордовый с тяжёлыми золотыми кистями. Как всегда перед началом концерта, у дверей зала было столпотворение.

Еле протиснувшись сквозь толпу, доморощенные артисты вошли через боковой вход и, хихикая, стали переодеваться в костюмы, попросив у распорядителей концерта опустить занавес.

Сдвинув две парты, студентки водрузили на них стул. На него уселась Карина, замотанная в простыню. Осторожно пристраивая себе на причёску, бумажную корону с надписью, «Зевс». Карина несколько раз пыталась сделать серьёзное лицо, но её то и дело пробивало на смех. Тогда она скорчила грозную мину.

− Во, вот так хорошо, замри, − попросила Люда.

Саша и Вика сбежали со цены, подав знак распорядителям, и тяжёлый занавес пополз вверх.

Студенты зашушукались, увидев «Зевса». За это время, Вика в костюме цыганки (для неё специально подобрали яркое платье с маками, повязали кучу платков на бёдра и увешали бусами), расстелила в проходе у сцены платок, погремела браслетами и небрежным жестом бросив на платок колоду карт, возвестила:

С помощью вихрей, пронзающих воздух и время,

Мы призываем, Вас вестник богов, на собранье.

Праздник великий у нас, посвященье в студенты.

Молви Оракул, что ждёт их? И что им готовит Фортуна?

Ташка в восторге слушала свои стихи. На репетиции у Вики выходило не так хорошо, зато сейчас её карие подведённые тушью глаза сияли. А вьющиеся волосы, казалось, жили своей жизнью. Выбившись из-под цветастого платка, они закручивались в спирали и падали на спину и плечи.

По-стариковски шаркая, на сцену вышла Люда. Рассмотрев её, народ в зале развеселился. На ней были банные тапочки, старые потёртые джинсы и белый мешковатый свитер, на который актриса накинула белую шаль. Голову Люды украшала повязка из кленовых листьев. На носу были большие роговые очки, которые постоянно сползали.

Держась за поясницу, она пробубнила:

− О, Жевш, опять пророшествовать! Ну, школько мошно? У меня все жубы выпали!

Зевс-Карина грозно посмотрела на неё, стараясь не заржать, и кинула в непокорного оракула сапожной молнией, зажатой в кулаке.

Среди студентов началась истерика. Они тыкали пальцем на сцену, восторженно смотря на Карину, изящно задрапированную в белую занавеску.

− О, молния меня поразила, речь мою просветила, − привлекла внимание к себе оракул Люда. − Теперь я могу пророчествовать! Сейчас я вам всё скажу! Никто не уйдёт от моего всевидящего ока! − она демонстративно поправила очки.

Студенты взвыли от смеха, некоторые, весьма впечатлительные сползли с кресел и тихо подвывали на полу.

Ташка утёрла слёзы и обернулась в сторону двери. Там стояли преподавательницы риторики, зарубежной литературы, а рядом с ними какая-то белокурая девушка в полосатой футболке со шнуровкой. Она так смеялась, что не заметила, что тугая шнуровка разошлась и ворот приоткрылся. Была в этой студентке какая-то неправильность. Ташка всмотрелась. Люда и Саша на сцене обнявшись пели под гитару. До того Люда в стихотворной форме наобещала новопосвящённым студиозусам, что во время учёбы им не будет ни дна, ни покрышки.

«Вот, − поняла Ташка, – у неё причёска, как у моей бабушки была в молодости, я ж помню её довоенный снимок». Юбка девушки была в земле, а сама она очень бледная со слегка сероватой кожей, точно сошла с фотографии.

С фотографии?

Поняв, что Ташка её заметила, девушка с упрёком посмотрела на неё и выскользнула из актового зала. При этом ловко избежав столкновения с плечами с директором. Ольга Михайловна стояла у двери и улыбалась, глядя на сцену.

До конца представления Ташка еле досидела, яростно кусая шоколадный батончик, завалявшийся в кармане рюкзака. После них выступали ещё три группы. Наконец после того, как артисты вышли на поклон, их отпустили. Ташка пообещала подругам нагнать их. Дождалась, пока они уйдут, и пошла на третий этаж. Проходя мимо стенда, где была фотография студентов, сажающих деревья, она задержалась. Вроде всё, как обычно, что же её так зацепило? Она нашла белокурую девушку. Раньше, она стояла над ямой склонившись, с лопатой в руках, это Ташка помнила точно. А сейчас улыбаясь держала тонкий саженец какого-то растения. Возможно, Ташка бы так и ушла, решив, что всё это ей померещилось, если бы не одно, но – ворот футболки у девушки, в отличие от её товарок, был слегка приоткрыт.

– Щукина, – окликнули её сзади. Она обернулась. Ну точно, сладкая парочка – Глеб и Илюша. Два парня, невесть как затесавшиеся на библиотечный факультет, который в народе называли не иначе, как факультет невест. Да ещё и ухитрившиеся попасть в одну группу, стояли напротив.

– Вам чего?

– Ты домой собираешься? – поинтересовался Илья, неприятно ухмыляясь.

– А как же, – откликнулась Ташка, стараясь, дышать пореже, даже от папы хоть он и курил каждый день, пахло не так сильно. – Только моё пальто из гардероба уже Карина забрала, а вы свои куртки получать когда думаете?

Ухмылку Ильи точно сдуло. Он нервно дёрнул головой, и на его тёмную рубашку опустилось несколько белых крупинок.

– Блин! Глеб, гони сюда свой номерок! Я побежал, встретимся в гардеробе!

Когда тот скрылся за углом, широкоплечий Глеб подошёл ближе и мотнул головой в сторону фотографии.

– Интересно, я о таком только в книжках читал.

– Ты о чём? И кстати, где вы с Ильёй ползали? У тебя весь свитер в пыли. Да и дружок твой не чистенький.

– Нашли в библиотеке старую кладовку, хотели посмотреть, что там хранится, – смущённо пояснил тот, взъерошив жёсткую чёрную шевелюру.

– И как, – ехидства в голосе Ташки было хоть отбавляй, – посмотрели?

Глеб неожиданно рассмеялся, и продемонстрировал дырку на локте серого свитера.

– На нас каталожные ящики рухнули. Ох, нас и ругали, сказали, что пока всё не поставим как было, не выпустят. Ну мы и старались, недавно закончили. А как ваш спектакль?

– А заодно протёрли собой всю пыль, – покивала одногруппница, на всякий случай делая шаг назад. – Кладовка, наверное, сияет, хоть бы в туалет зашли, почистились, а спектакль нормально.

– Были уже, – насупился Глеб. – Там нет платяных щёток. Но ты это, – его карие глаза потемнели, – держись от этой фотографии подальше!

Ташка потрясённо уставилась на собеседника, ей показалось, или этот тютя пытался ей угрожать?

– Чего смотришь? – шалея от собственной наглости, спросил Глеб. – Быстро отошла!

– Глебушка-а! – угрожающе пропела Ташка, и на всякий случай сняла с плеча рюкзак. – Ты не оборзел ли, родимый? Где хочу, там и стою, понял? Тебе эта фотография, что жить мешает?

– Мешает, – неожиданно мирно согласился Глеб. – Она всё время чуть-чуть другая. Я не знаю, что с ней не так. Но я не хочу, чтобы ты к ней подходила!

Неожиданно для себя Ташка улыбнулась, и протянула руку к фотографии дразня одногруппника. Почему-то захотелось поставить зарвавшегося «жениха, (а, похоже, на роль бойфренда тот и метил) на место. И уж точно она не ожидала того, что произойдёт дальше. Пальцы Глеба сомкнулись на запястье с неожиданной силой, заставив развернуться и согнуться буквой зю. Не ожидавшая такой подлянки, одногруппница выпустила лямку, рюкзак плюхнулся на пол.

– Сказано же тебе! – пропыхтел Глеб. – Двигай отсюда!

– Ты совсем ошалел, урод? Пусти!

– Уйдёшь, отпущу!

– Да уйду, я уйду, псих ненормальный!

Глеб резко убрал руку, и Ташка упала перед рюкзаком на колени, рассматривая серо-чёрный линолеум.

– Ой, Наташ, извини, я не хотел, – стал извиняться Глеб, – тебе помочь встать?

– Лучше уйди отсюда. – прикрыв глаза, сквозь зубы попросила одногруппница. – Или я за себя не отвечаю.

Повторять дважды не пришлось, Глеб моментально вылетел на лестницу.

Прислушиваясь к его шагам, Ташка медленно встала. Отряхивая штанины, подняла с пола листок бумаги, сунула в карман джинсов. И стала спускаться в гардероб, разглядывать фотографию расхотелось.

Карина, уже одетая, в ладно приталенной синей куртке сидела на банкетке и читала книжку, около неё лежало серое пальто.

– Наконец-то, – увидев спускавшуюся подругу, она с шумом захлопнула учебник по библиографии, и сунула в пакет, – Ты всё на свете забыла со своей библиотекой! Пошли, а то скоро техникум закроют, будем мы тут куковать. Все наши уже ушли! Ой, а почему ты такая бледная, что случилось?

Ташка помянула Глеба про себя незлым тихим словом, а вслух сказала,

– Голова болит, Карин, и зубы. Зря я ту шоколадку съела. Не до библиотеки сейчас. А медкабинет уже закрыли, только зря в коридоре простояла. Ты меня не жди, я на автобус, поеду сдаваться стоматологу.

В глазах подруги заплескался священный ужас, но она усиленно закивала.

– Позвони, как домой вернёшься хорошо?

– Договорились, – криво улыбнулась Ташка, напяливая шарф, пальто и цепляя на плечи рюкзак.

– Ну всё, пока-пока, я побежала.

Подруга помахала рукой и выскочила наружу. Для того, чтобы выйти на улицу, надо было пройти метров двести до арки, которая отделяла тихий дворик, где расположено здание техникума, от шумного проспекта. Через две минуты Галина Николаевна выразительно звякнула ключами, закрывая гардероб. Ташка вздохнула и пошла на выход. На улице моросило,

«Надо было сегодня брать куртку», – поёжилась девушка, ускоряя шаг.

В ноябре темнеет рано, и пока она добралась до метро, уже зажглись фонари. Нырнув в тёплый зев станции и слегка отогревшись на эскалаторе, проезжая мимо очередного светильника, отогнула рукав блузки.

«Фух, синяка нет, – выдохнула Ташка. – И на том спасибо. Глеб сегодня действительно озверел, что с ним случилось?»

В предпоследний вагон электрички её запихнули и сжали так, что не пошевелиться.

«Повезло, ещё, что к стенке прижали, – философски подумала Ташка, обеими руками прижимая к себе рюкзак. Она знала, что ближе к конечной народ рассосётся и можно будет со спокойной душой плюхнуться на сиденье. Хотя, сидеть одну остановку это издевательство. Людей в вагоне становилось всё меньше. Вот уже и сиденья радуют глаз наличием свободных мест. В носу у Ташки засвербело. Она чихнула и полезла за платком в карман джинсов. Попутно рука нащупала вместе с платком какой-то листок. Утерев нос, девушка посмотрела на пожелтевший лист, явно вырванный из тетради. На нём каллиграфическим почерком было написано: «Мне нужна помощь». Схематично изображён какой-то дом, а под ним бисерными буквами написан адрес. Смазанные чернила скрыли первую часть надписи, удалось разобрать что-то вроде «…олово дом 5, Лидия Ивченко» и цифры 1939.

Глава 3. Цензоры времени

Глеб ворвался в гардероб торпедой. Молча выхватил у ухмыляющегося Ильи куртку и потопал к выходу, показав приятелю кулак. Тот сначала офигел, а потом помчался за ним. Карина потрясённо наблюдала эту сцену, прикрывшись учебником, а потом расплылась в ехиднейшей улыбке, кажется, в рядах мальчишек раскол, интересно из-за чего? Ну, да с этим можно подождать, но где её носит, эту Щукину? Что можно делать в их библиотеке так долго? Она слегка поддёрнула рукав куртки и взглянула на маленький циферблат на позолоченном браслете. Половина шестого? Однако!

Одногруппница появилась бледная, краше в гроб кладут. Выслушав её оправдания, Карина успокоилась и даже пожалела подругу, действительно, зубная боль не шутки. Договорившись о созвоне, она распрощалась с подругой и поспешила на метро.

Она бежала так быстро, что, когда пробегала под аркой, не заметила тёмную фигуру, при её приближении метнувшуюся в сторону.

Это был Илья, прикрывавший ладонью нос. Между пальцев капало, и он не хотел, чтобы его кто-то увидел.

Плюха, прилетевшая от всегда покорного робкого одногруппника, его ошеломила. Когда он догнал Глеба, и рванув его за плечо, решил потребовать объяснений, ему в лицо прилетел кулак, остальные удары были по корпусу, бил Глеб неумело, но сильно. Илья изумился и сначала впал в ступор, а потом рассвирепел и пару раз двинул этого невесть что возомнившего щенка ногой. Глеб проехался по грязному снегу, с головы слетела шапка. Боль отрезвила его. Не став больше связываться с приятелем, он кое-как встал и поспешил на автобус.

Проездной, с огорчением понял он, кое-как протиснувшись в салон, и сунув руку в карман куртки, вылетел во время драки. С другого конца автобуса уже пробирался усатый контролёр. Пассажиры недовольно ворчали, но вынужденно подвигались, пропуская вперёд работника автотранспорта. Глеб проинспектировал карман джинсов, в котором после посещения столовой вроде бы оставалась какая-то мелочь, торопливо пересчитал монеты. Уф, повезло! На проезд хватает.

– Готовьте ваши билеты, граждане, – в который раз за день повторил контролёр дежурную фразу и бросив взгляд в сторону Глеба поинтересовался:

– Обилечиваться будем, молодой человек?

– Будем, – кивнул Глеб, и протянул контролёру зажатую в кулаке мелочь.

Оторвав от висевшей на плече бобины билет, тот потопал дальше, заунывно повторяя:

– Готовьте ваши билеты, граждане, готовьте билеты.

Глеб пробился к окну и прижался к холодному стеклу лбом. Оправдания случившемуся он не находил. Что на него нашло? Поднял руку на девушку! Набил морду своему другу! Глеб вспомнил удивлённое лицо Щукиной, когда вывернул ей руку, и застонал. Ну он же совсем не хотел, думал вот, удобный случай поговорить наедине, а получилось? Как по одному из протухших сценариев Ильи, которые тот, с ухмылочкой пересказывал зелёному дружку. А зная характер одногруппницы, обходить её теперь придётся десятой дорогой.

Домой добрался уже когда стемнело. Хорошо ещё родители были в театре, иначе пришлось бы как-то объяснять рваную и грязную одежду. Захлопнув дверь, он стянул с себя куртку и брюки, проверил карманы, скатал одежду в большой ком, загрузил её в стиральную машину и запустил стирку. Войдя в свою комнату, открыл шкаф и стал рыться на полке с одеждой. Мельком бросив взгляд в зеркало на дверце, заметил на бедре большую гематому.

«Хорош, – иронично подумал он, – докатился, сын интеллигентных родителей!»

Стараясь не слишком тревожить больную ногу, натянул новые джинсы и надел футболку. Пройдя на кухню, он увидел на столе записку.

«Сын, мы в Мариинском дворце. Мама изъявила желание послушать «Аиду». Будем поздно. Книги, которые мы с тобой вчера обсуждали, на столе в твоей комнате, завтра доспорим». Ниже была приписка от мамы «Глебушка, котлеты в холодильнике. Обязательно разогрей! Не ешь холодные! Картошка в кастрюле на плите. Лимонад в графине. И хотя бы сегодня не читай до полуночи, береги зрение. В буфете – зефир. Не съедай весь, оставь нам с папой! Целую, мама».

Прочитав записку, сын проигнорировал мамино замечание и, достав из холодильника блюдо с готовыми колетами, стал упоённо жевать, не заморачиваясь с разогревом. Что-что, а котлеты мама умела делать такие, что они и холодными были такими вкусными, что язык проглотишь. После парочки котлет и доброго глотка лимонада в голове у Глеба прояснилось. Он взял со стола мобильник и набрал номер.

Долгое время шли гудки, и он уже хотел повесить трубку, когда вместо приветствия в динамике раздалось:

– Похоронное бюро слушает.

– И тебе добрый вечер, – хмыкнул Глеб. – Шуточки у тебя.

– Кому добрый, а кому и последний, – продолжали ёрничать в трубке.

– Виталь, я серьёзно, помощь нужна.

– Что я слышу? Ты таки поддался на уговоры предков и таки решил поступать на физико-математический? Задачка не сходится?

Глеб засмеялся.

– Нет, родителей я уже переубедил. Маму просто попросил представить мои муки среди возвышенных математиков, а папу… Папу почти… Просто – подсунул ему несколько книг по археологии.

– Тогда я не понимаю, какой помощи ты от меня ждёшь, о, юный падаван, если ты с блеском разрулил сию непростую ситуацию.

– Ну у тебя вроде нет проблем с противоположным полом?

– Вроде на меня пока не жалуются, – признал очевидное собеседник.

– В общем, у меня ситуация… непростая, – решился Глеб и рассказал Виталию о происшедшем.

– И? – голос Виталика стал серьёзным, – от меня-то ты что хочешь? Чтобы я твоему дружку морду набил?

– Не надо, – помотал головой Глеб, – я уже. А вот что мне со Щукиной делать?

– А вот тут я тебя утешать не буду, – помолчав сказал друг, – подожди я в комнату перейду.

В трубке послышались торопливые шаги и наконец поскрипывание дивана.

– Так вот, – продолжил Виталий, – ты влип и крепко. Насколько я понял, от этой девицы ты простым «извините» и конфетками не отделаешься.

Глеб второй раз за день почувствовал, как на него накатывает ярость.

– Она не такая! – прорычал он в трубку.

– Ясное дело, раз ты её до сих пор по имени назвать боишься, – согласился Виталик и тоже зарычал, – охолонись, придурок! Что ты ей сказал перед тем, как вы сцепились?

– Велел, чтобы она не подходила к фотографии, – буркнул Глеб.

– К какой фотографии, кретин? Мне, что из тебя всё клещами вытаскивать надо?

– На втором этаже в техникуме, фотография без стекла, – пояснил Глеб, – она старая, мутная, но разобрать можно. Там студентки нашего техникума что-то сажают. Так вот, я заметил, что некоторые детали на ней меняются. Сначала просто не придал значения, а потом подумал, что этот снимок из разряда тех, о которых ты мне рассказывал.

– Что?

– Точнее, не мне, ты со своим другом беседовал, а я случайно за дверью стоял и всё слышал.

– Голову откручу, – пообещал Виталик совершенно серьёзно. – Так, быстро родителям записку оставил, что у меня ночуешь, и дуй ко мне! По телефону такие вещи не обсуждают, – в трубке коротко запищало.

Глеб огляделся, машинка только что закончила стирку. Быстро развесив вещи, он черкнул пару строк на той же записке, что лежала на столе. Со вздохом открыл стоящую на письменном столе копилку, выгреб мелочь. Предстояло поймать такси.

Через полчаса он был на Горьковской. Виталий жил на Кронверкском проспекте, около Ленфильма.

Дверной звонок не успел затихнуть, как дверь, обитая коричневым дерматином, распахнулась. На пороге возник хозяин в джинсах, чёрной футболке и удобном коричневом кардигане крупной вязки, длинные волосы стянуты резинкой, и молча втолкнул Глеба внутрь.

– Я надеюсь, ты никому не сообщал о том разговоре? – поинтересовался он, пока младший брат раздевался в широкой прихожей, вешая шапку и куртку на вешалку из оленьих рогов.

– Виталь, – потрясённый Глеб оглянулся. Старший брат полюбовался видом кузена, стоящего как цапля на одной ноге и держащего в руках разношенные шлёпанцы.

– Ты чего? Когда я тебя выдавал?

– Так вот, дорогой родственничек! Я тебя по-хорошему предупреждаю: если проболтаешься, об археологии можешь забыть. Ты меня понял? Лично позабочусь, чтобы тебя на физмат засунули, а интегралы по ночам в кошмарах снились!

– Да что я такого… – попытался спросить Глеб, но Виталик перебил:

– Пока ничего, – и выразительно повторил, – пока.

– Ладно, топай в комнату, я сейчас приду. Хорошо хоть, ума хватило мне позвонить.

Глеб, пыхтя как сердитый ёжик, раздвинул занавеску из пластиковых трубочек и прошёл в комнату кузена. Войдя, огромным усилием подавил желание хлопнуть дверью так, чтобы африканская маска со стены сорвалась. Жалко, раритетная вещь, всё-таки. Поэтому дверь он аккуратно прикрыл и стал рассматривать фотографии над диваном. Интересно, зачем Виталию старые материалы из журналов? Вот фотография календаря майя, другая – фото с раскопок в Александрии. На третьем какое-то тропическое растение, а это что? А, точно, мумия Тутанхамона. Судя по приглушённым обрывкам слов, доносившимся из коридора, двоюродный брат с кем-то разговаривал по телефону. Почитать, что ли? Наугад вытащив книгу из книжного шкафа, он присел на диван. Открыл обложку и пропал. В себя он пришёл от громкого хмыка над ухом и разочарованно вздохнул, увидев сумрак Питера. А ведь только-что приходилось щуриться от палящего солнца Египта! Глеб недовольно посмотрел на брата, тот всплеснул руками:

– Нет, вы посмотрите на него, он ещё дуется! Тебе объяснить, что чуть было не произошло?

– Если ты о том, что я подслушал разговор…

– За это я тебе чертей потом дам, – пообещал кузен, взлохматив шевелюру. – Подслушиваешь, так подслушивай до конца. Я о той ситуации со старым снимком, – пояснил он.

Глеб заинтересованно кивнул.

– В общем, если кратко, молодой студент Ленинградского университета Сергей Ивченко страстно увлекался фотографией. А так как он был лаборантом на факультете… Да-да, он был химиком и, думается, весьма неплохим. Если бы не война, возможно стал бы гениальным учёным. Как ты понял, отсутствие проявителей и закрепителей в магазинах для него проблемой не являлось, он мог изготовить их сам, были бы нужные ингредиенты. А купить их в магазине химических реактивов – пара пустяков.

В голосе брата послышалась гордость за давно почившего вундеркинда. Но, очевидно, стоять над развалившимся на диване младшим он не хотел, потому что, оглянувшись, придвинул кресло и с комфортом уселся, положив ногу на ногу.

– Так вот, точные обстоятельства неизвестны, но ему удалось перед войной создать… М-м, необычный проявитель.

– Что необычного может быть в проявителе? – изумился Глеб. – Это же не платок фокусника, а химия!

– Много ты понимаешь в работе иллюзиониста, – хмыкнул Виталий. – Их инструменты тоже с секретами. Не суть. Наш фотолюбитель, скорее всего использовал особый ингредиент, превращающий фотографии во временные червоточины.

Глеб обалдело переварил слова кузена, старательно представив себе этот кошмар.

– Жуть, – поёжился он, – а откуда ты об этом знаешь, братец?

Виталий помолчал.

– Ты знаешь, что такое альтернативная история? – вопросом на вопрос ответил брат.

– Ты про попаданцев или про многовариантность событий? Ну, миры, например, где Крымская война до сих пор продолжается, или сильно развилась техника, как в мирах стимпанка?

– Проникновение через червоточины в прошлое более реально, – задумчиво рассматривая Глеба, ответил брат. – Как думаешь, что случится, если кто-то из будущего попытается повлиять на события в прошлом?

– У него ничего не получится, – мотнул головой Глеб. – Максимум себе навредит.

Виталий печально покивал. У Глеба холодок прошёл между лопаток.

– А что были прецеденты?

– Некоторые «энтузиасты», – скрипнул зубами кузен, – пытались отменить восстание декабристов. Это тот случай, когда страж времени (а наша служба существует почти во всех временах) просто не успел изолировать червоточину. Пятеро горе-студентов с истфака, обнаружили червоточину, ведущую в 1825 год.

– И? – Глеб подался вперёд, решив, что про стражей расспросит позднее.

– И… Знаешь анекдот? Декабристы разбудили Герцена. Герцен разбудил Ленина. Ленин разбудил революцию, и теперь все ходят невыспавшиеся и злые?

– Кто ж его не знает, – хохотнул Глеб, выжидательно смотря на кузена.

– Правильно, эти недоумки решили, что если декабристов не будить, все будут спокойно спать. И не нашли ничего лучше, чем сунуться на Сенатскую площадь, куда стягивались полки. И попробовать поговорить с солдатами Измайловского полка, которые уже все были настроены за Константина и конституцию. Результат – студентам намяли бока, потащили к начальству. Офицеры, послушав бред о будущих временах и грозных последствиях, сдали этих олухов в дурку. Там с ними тоже не церемонились. Однако, к их бреду начали прислушиваться. А вот этого допустить нельзя было никак. И до визита высокопоставленной персоны стражу времени удалось вернуть студентов в их время, разумеется, слегка подправив воспоминания. Правда, без последствий для них это не прошло. Один по контракту ушёл в армию, двое – в монастырь, ну, а остальные с тяжёлым расстройством психики угодили в больницу. Итак, вместо пятерых специалистов имеем то, что имеем.

– То есть получается, что вы, – начал соображать кузен, – что-то вроде специальной службы?

– Цензоры, – кивнул Виталий. – Следим, чтобы не нарушался естественный ход времени. А информация в научных кругах соответствовала бы м-м. Степени готовности общества эту информацию принять. И поверь, те, кто надо, в курсе нашего существования. А что касается случайностей, вроде той, о которой я тебе рассказал, может быть и другой расклад.

– Ну?

– Я тебе что, лошадь? Следи за своей речью, Глеб, – слегка обиделся кузен и продолжил:

– Если червоточину сделали из фотографии, как в случае с нашим талантливым студентом, то получается ровно наоборот. В реальности человек умирает, а его изображение на фотобумаге с частичкой души продолжает жить. И нет, умереть оно не может. Во всяком случае, самостоятельно самоубиться не получится. А вот уговорить кого-то, заметившего изменения на снимке, чуть-чуть изменить историю – это запросто. Поэтому тебе, дорогой мой, крупно повезло, что ты отделался кратковременным, хм, умопомешательством.

И потребовал:

– Я должен взглянуть на эту фотографию, немедленно!

Глеб покрутил пальцем у виска.

– Ночь на дворе, Виталь, какое немедленно?

– До наступления ночи, – кузен посмотрел на часы, – ещё два часа двенадцать минут. Вполне справимся. А если, ты о том, что у учебного заведения бывает охрана, то я как бы в курсе, и это предусмотрено. Так что поднимай свою ленивую задницу и пошли.

– Куда?

– Для начала одеваться, на улице холодно, – просветил его кузен. – А потом ты меня очень обяжешь, если не будешь задавать лишних вопросов.

И рявкнул:

– Вставай!

Глава 4. Абитуриенты

Выйдя из дома, они пересекли двор и нырнули в тёмную арку. Виталий, надевший шляпу и кожаную куртку со множеством карманов, подсвечивал фонариком. Выбравшись на тротуар, где снег уже был более утоптанным благодаря прохожим они, вопреки ожиданиям Глеба, пошли не на остановку, а завернули за угол дома, где их поджидала серенькая «Лада». Виталий открыл дверцу и мотнул подбородком, приглашая садиться. Кузен не заставил себя упрашивать и с удовольствием полез в тёплый салон на заднее сиденье. Виталий устроился на переднем. Широкоплечий водитель, тоже в кожаной куртке, но без шляпы, с капюшоном, жестом попросил подождать и, взяв скребок, пошёл отчищать лобовое стекло от подтаявших капель дождя, смешавшихся с первыми снежинками. Наконец результат его удовлетворил. Кивнув Виталию, он сел за руль. Ехали они недолго, но за всё время пути водитель не произнёс ни слова. Привыкший к болтовне таксистов или хотя бы включённому в салоне радио, Глеб удивился путешествию, прошедшему в почти полной тишине, если не считать шум ночного города, естественно. Кузен молчал, будто воды в рот набрал, даже не смотрел на брата.

«– Ну и пожалуйста», – обиделся Глеб и стал смотреть в окно на заснеженные деревья у трамвайной линии.

Машина затормозила у арки. Водитель выпустил пассажиров и поехал в сторону Московского вокзала, предварительно обменявшись жестами с Виталием.

– Что он сказал? – не выдержал Глеб, когда они шли под аркой. – Он глухой?

– Нет, – рассеянно ответил Виталий на последний вопрос, думая о своём, – Этаж какой?

– Третий, – накуксился Глеб.

– Пошли, хныкать после будешь. Да не ко входу, бестолочь! Иди за мной.

Они обошли техникум с другой стороны. На садовом участке рядом со зданием росли тополя.

– То, что нужно, – с энтузиазмом сказал Виталий. – Полезли и перестань сопеть!

Глеб обречённо вздохнул, облапил дерево и полез. С трудом добравшись до первой развилки, он решил передохнуть. Да и руки от соприкосновения с шершавым мокрым стволом замёрзли.

– Нам выше, – заметил кузен, присаживаясь рядом с ним.

– Сейчас, ещё немножко! – попросил Глеб.

Виталий покачал головой,

– Ты так быстрее замёрзнешь, двигаться надо. Не трусь! Ещё немного осталось.

Потрепав брата по плечу, он встал и легко подтянувшись полез вверх.

– Не отставай!

Когда они были на уровне третьего этажа, Глеб оценил толщину веток, свой вес:

– Я дальше не полезу. Чревато.

– Говорил я тебе, спортом надо заниматься? – беззлобно ругнулся Виталик, доставая из кармана цепочку, и бросая на землю.

На глазах у изумлённого Глеба, словно из-под земли, до их ветки выросла подъёмная платформа с корзиной. Вроде тех, в которых ездят маляры и ремонтники.

– Так, ты это мог с самого начала! – задохнулся Глеб. – Зачем же мы на дерево?

– Разработка ещё сырая, долго не простоит, это во-первых, – пожал плечами кузен.

– А во-вторых, – с подозрением спросил Глеб?

– А во-вторых, как я уже сказал, спорт полезен. Лезь давай!

Дав себе обещание набить морду кузену, как только сможет посостязаться с ним в ловкости, Глеб спрыгнул в корзину. Виталий последовал за ним. Окно было закрыто. Виталий тщательно обследовал старую деревянную раму на предмет датчиков. Затем, прижал к стеклу круглую металлическую блямбу на цепочке.

– Нейтрализатор, – пояснил он, – перехватив взгляд брата. – Шум нам не нужен. Теперь можно открыть окно.

Он провёл ребром нейтрализатора по раме, форточка распахнулась. Виталий сунул руку внутрь, повернул защёлку, затем продел длинный шнурок в цепочку, и закинул прибор в окно. Секунды две ничего не происходило. Затем кузен вытащил нейтрализатор и не развязывая шнурок сунул его в карман.

– Прошу, – сказал он и толкнул раму внутрь.

В пустой аудитории было темно, только лунный свет белым пятном падал из окна на пол. Глеб зажёг фонарик.

– Ох и наследили мы, – вырвалось у него, когда луч выхватил из темноты подоконник, с которого они только что, спустились.

– Ч-чёрт, не подумал! – выругался Виталик. На секунду застыл, кивнул своим мыслям и достал салфетку. Обычную белую салфетку, которых полным-полно в любой столовой. И провёл по подоконнику, возвращая ему первозданную чистоту. Затем поочерёдно протёр подошвы своей обуви и пол.

– Держи, – бросил он салфетку брату, – протри свою обувь.

Луч фонарика метнулся. Глеб подхватил абсолютно чистую салфетку, обмахнул подошвы, увидев, как исчезает грязь, кроссовки стали выглядеть словно только что купленные.

– Настоящее волшебство, – восхитился он.

– Никакого волшебства, – буркнул Виталик, закрывая окно. – Обычные технологии будущего и, кстати, верни салфетку, такие вещи строго подотчётны.

– На, – разочарованно протянул брат. Ему явно хотелось оставить такую замечательную вещь себе.

– Что ж ты тогда их с собой таскаешь, – не удержался он.

– Я их не таскаю, как ты изысканно выразился, – ответил Виталий, прикладывая нейтрализатор к двери, явно послужившей не одному поколению студентов и преподавателей, о чём говорили натёртые до блеска бронзовые ручки. – Мне их выдают, когда в том возникает надобность.

Глеб вспомнил шофёра.

– Водитель, да?

Виталий предпочёл проигнорировать вопрос, распахнул дверь, и вышел в коридор.

– Да здесь у вас целая галерея, – оценил он количество снимков, – который?

– А то, – горделиво хмыкнул подошедший брат, и указал фонариком. – Этот, что без стекла.

– Понял, – протянул Виталик. Присел перед фотографией на корточки. Вынул из кармана два металлических шарика, и приложил их к бокам деревянной рамы. Между шариками появилась искра. Она становилась всё шире и шире, и наконец исчезла. В раме, теперь было такое же стекло, как на остальных снимках.

– Дело сделано, уходим, – скомандовал кузен.

– Опять через окно? Я же дверь захлопнул! – возмутился Глеб.

Виталий полюбовался его мордашкой и хлопнул по плечу.

– Ладно, не ной! Пойдём через главный вход.

Охранника они отвлекли хлопнувшей дверью. Пристроившемуся посмотреть очередной сериал усатому детине пришлось с руганью подниматься наверх, а братья под шумок проскользнули на улицу.

– Метро уже не работает, – заметил Глеб, когда они вышли из-под арки. – Я у тебя переночую?

– Естественно, – кивнул кузен, – но я хочу предупредить…

– Мне никто не поверит, – понимающе кивнул брат. – И я не хочу попасть в дурку. Подозреваю, ваше ведомство с меня теперь глаз не спустит?

– Соображаешь, – похвалил Виталий. – Только в следующий раз, дай договорить, не перебивай.

Он помахал рукой с зажатым в ней фонариком и вскоре к ним подъехал автомобиль с молчаливым водителем.

На эскалатор растерявшуюся Ташку занесла недовольная толпа. Пропустив мимо ушей ругань рядом стоящих, между которых, щедро раздавая тычки и толчки пробирались спешащие пассажиры, девушка доехала до самого верха. Когда она вышла из станции, и посмотрела отсутствующим взглядом на остановку, какая-то часть мозга, не впавшая в прострацию, приняла решение. Девушка перешла дорогу и пошла пешком по направлению к дому. Идти было недалеко, всего-то три остановки, но это быстрым шагом. Сейчас она шла медленно и холодный влажный ветер трепал волосы, норовя пробраться за поднятый воротник пальто. Потерпев неудачу, он с досады швырнул в лицо девушке горсть мокрых снежинок. Получив холодную плюху, та очнулась.

«– Ну, наконец-то! – ожил внутренний голос. – Пришла в себя, барышня кисейная! Развезло из-за какой-то писульки. Можно подумать, это первая странная фотография в твоей жизни.»

«– Не хами! – привычно огрызнулась Ташка. – Лучше посоветуй, что делать?»

«– Я ж говорю, мозги на место встали, – проворчал внутренний нахал. – А делать… Сегодня уже ничего, а вот завтра с утреца, по-быстрому, можно и в архив сбегать».

«– Точно, – вспомнила девушка. – Завтра же всего четыре лекции. Ох, есть то, как хочется!»

Она сглотнула, представив себе тарелку горячего борща со сметаной, свиные котлеты, которые мама обещала навертеть сегодня, и прибавила шагу.

Дома её ожидал сюрприз. Во-первых, с порога она уловила ароматы зимней кухни и с удовольствием поняла, что к настоящему зимнему ужину мама сварила свой фирменный кисель. А во-вторых, на диване лежала новенькая кожаная куртка с отстёгивающимся утеплённым капюшоном. Ташка с удовольствием примерила обновку и покрутилась перед настенным, в четверть её роста, зеркалом. То, что сама куртка внутри тоже была отделана искусственным мехом, добавило ей прелести.

Улыбающаяся мама показалась на пороге кухни. Дочь довольно улыбнулась, махровый халат на молнии, купленный ею со стипендии, маме подошёл идеально.

– Ну что, промёрзшая команда, есть будешь? Всё давно готово!

– Мам, – Ташка обняла родительницу и чмокнула в щёку, – спасибо!

– Вот ещё, телячьи нежности! – довольно сказала мама, стараясь отстраниться, но было видно, что ей приятно.

– Мой руки и марш на кухню.

– Уже бегу!

Уже из ванной крикнула.

– Папа ещё не пришёл?

– Только что позвонил, у них неожиданно халтуру подкинули, – вздохнула мама. – Опять придёт голодный и замёрзший.

Отец Ташки работал слесарем-сантехником на заводе, а поскольку платили мало, брался за любую подработку и частенько приходил домой за полночь.

Терпеливо подождав, пока отшумит вода, сообщила:

– Лена открытку прислала, пишет, что у неё всё хорошо, только на работе аврал, но к Новому году обещала приехать.

Старшая сестра после техникума вышла замуж и укатила в другой город. Звонила редко, чаще писала и по праздникам приезжала навестить родных. Ташка видела, что мать скучает и ждёт этих писем как манну небесную. Но всё, что она могла сделать, это быть рядом. Вот и в этот раз она просто обняла маму и повела её на кухню, заставив сесть за стол и поужинать вместе с ней.

Отдав должное наваристому борщу и буквально тающим во рту котлетам, лениво откинулась на спинку стула и пока мама разливала по бокалам кисель поделилась:

– Завтра хочу на работу к Зинаиде Васильевне съездить.

Мамина знакомая работала в архиве, раньше они жили в одном доме и дружили семьями.

– Зачем это? – удивилась мама.

– Преподавательница наша своих родственников ищет, – пояснила Ташка.

И, отхлебнув киселя, прикрыла глаза,

– М-м, вкуснотища!

– Возьмёшь банку маринованных огурчиков и пачку конфет, – велела родительница.

– Ну, ма!

– Не ма́кай! Отвезёшь как миленькая! И привет Зинаиде Васильевне передавай, сколько времени не виделись.

Глава 5. «Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать…»

Ташка недовольно кивнула, ехать с таким грузом не хотелось. Впрочем, подумав о том, что оттягивать руки тот будет только полпути, она повеселела. Быстро вымыв посуду, остаток суток провела за чтением, пока не уснула. Смотреть телевизор не было ни сил, ни желания.

С утра в архиве посетителей было немного. На приёме работали две сотрудницы в хлопковых синих халатах. Миловидная девушка с иссиня-чёрными волосами, «японка что-ли?» – подумала про неё Ташка, и стройная пожилая женщина с весёлыми карими глазами, которая искренне обрадовалась, увидев посетительницу.

– Наташенька, привет, дорогая!

– Доброе утро, Зинаида Васильевна! – улыбнулась Ташка, передавая пакет, – Это вам от мамы.

– Ой, как неудобно! Передавай ей большое спасибо!

– Обязательно! А я к вам за помощью.

– За какой?

Ташка опять пересказала версию о преподавательнице, разыскивающей родственника по адресу на старом конверте.

– Что за адрес?

– Анна Геннадьевна говорит, там написано было мелко не разобрать, что-то типа Толово.

Зинаида Васильевна подумала и хмыкнула,

– Дел-то куча, тут рядом совсем. Иди сюда! – она приглашающе махнула рукой. Подошла к своему столу, и набрала запрос на компьютере.

– Смотри, – показала она на карту, раскрывшуюся на всю ширину экрана

Ташка вопросительно подняла брови, и проследила за пальцем маминой подруги.

– Не Толово, а Никитолово, небольшой посёлок. Недалеко от Грузино и Куйвози. Входил в состав Гарболовского сельсовета. Гарболово, значит, – кивнула своим мыслям Зинаида Васильевна. – Примечательное место.

– Чем?

– Там братское воинское захоронение, – пояснила она, щёлкая клавишами. – После войны в Куйвозово и окрестностях было много воинских кладбищ. Потом останки погибших стали перезахоранивать в большие братские могилы. В Гарболово захоронено много бойцов и офицеров. Кто погиб, кто уже в госпиталях умер. А во время самой войны там находился штаб одной из дивизий, воевавшей в составе Ленинградского фронта. Так и передай своей учительнице, если интересно, может съездить на выходных.

– Ага, спасибо, сегодня и передам, – заверила Ташка. – Мне пора, а то на пару опоздаю.

– Беги давай! Спасибо, что навестила. И матери спасибо передай!

– Обязательно! – подтвердила девушка и заторопилась. К третьей паре она уже не успевала.

Высоченная белая дверь обиженно скрипнула от рывка Ташки, и приоткрылась. Уже объявившая тему лекции Эльмира Закировна обернулась, и поморщилась.

– Щукина? Рада видеть, проходите, садитесь, только не шумите. Итак, мы остановились на том, что в XVII века Европа становится центром культурной жизни. Отчасти это связано с развитием мореплавания, торговли. Из курса истории вы должны помнить, что именно в те времена Северную Америку вслед за торговцами начали обживать европейские колонисты.

Проходя по центральному проходу, Ташка принципиально не заметила свободного места рядом с Глебом. Кстати, интересно, куда подевался его дружок? Пройдя почти в самый конец, она ощутила, как её кто-то дёрнул за рукав свитера. Обернувшись, увидела Карину, которая призывно махнула, указывая на свободный стул.

– О, спасибо! – шёпотом обрадовалась Ташка, присаживаясь и вытаскивая тетрадь из рюкзака. – А ч-чёрт, ручка не пишет, замёрзла! А карандаш нам на что, ха!

– Щукина, потише, – тоном недовольной королевы-матери попросила Эльмира Закировна. – Пишем дальше, студенты. XVII век не получил в истории такого яркого названия, как Возрождение, или Просвещение, тем не менее в развитии культуры это несомненно новая эпоха.

– Вот шпарит, – уважительно сказала Карина, сокращая слова. – Интересно, за ней хоть кто-нибудь успевает записывать?

Ташка мотнула головой, ставя очередной условный знак в тетради.

– Проверено уже, – сообщила она пианиссимо. – Все наши потом её лекции расшифровывают. Ей бы в разведшколе преподавать.

Карина фыркнула и закрыла рот ладошкой. Эльмира Закировна на неё покосилась, но проскрипций не последовало.

– А чего ты сегодня такая встрёпанная, проспала?

– В этом нет ничего ужасного, – прошипела Ташка, согнувшись над тетрадью. – У нас метро закрыли, станцию ремонтируют.

– Понятно, автобус?

– Причём я в него еле влезла, много было желающих.

Карина сочувственно кивнула.

С третьей парты с преподавательницей заспорил Глеб,

– Вот вы говорите, что в основном барочное настроение – это ощущение непрочности, зыбкости и суетности. Но, если верить тем барочным текстам, которые я успел прочесть, копаясь в библиотеке, они очень даже радостные. Там, насколько я понял, прославляется жизнь. Взять хотя бы английскую поэзию. Того же Джона Дона.

– Именно! – подняла палец педагогиня, улыбнувшись старательному студенту. – Запомните, – обратилась она к группе, – барокко не знает золотой середины, в нём соседствуют яростный бунт и абсолютное смирение, аскетизм и чувственность.

– Блин, я обожаю Глебушку, – заявила Карина, когда по просьбе Эльмиры Закировны тот стал пересказывать то, что прочёл в библиотеке. – Хоть бы он подольше болтал.

– У него, в отсутствие Ильи, гражданская сознательность проснулась, мозги заработали, – ядовито заметила Ташка.

– Ой, да ты же не в курсе, – подруга захихикала.

Ташка повернулась и вопросительно приподняла бровь.

– Он Илюхе морду набил.

– Ты шутишь? Этот рохля! Да он и драться-то, наверное, не умеет, хотя…

Ташка передёрнула плечами.

– Попытался набить, – поправилась Карина, – так точнее. Один раз двинул Игорьку по сопатке, получил от него, конечно. Но, по-моему, мозги Глеб своему приятелю на место поставил, сегодня тот ни на одной паре не был.

– В смысле? У нас же всего две пары.

Карина покрутила пальцем у виска, – не сегодня же! Через неделю!

Ташка икнула.

– Конспекты дать? – понятливо спросила подруга.

Обречённо кивнув, её визави схватилась за голову.

«Ничего себе, коленкор, от обычного письма так крыша поехала».

«И часто, ты обычные письма с просьбой о помощи с пола подбираешь?» – ехидно поинтересовался внутренний голос.

«Та девушка с фотографии, там что-то не так. Глеб же пытался меня предупредить, а потом повёл себя… неадекватно. Это как надо тронуться, чтобы пытаться Илье морду набить? Он же в армии служил! Если верить его трепотне».

«Ну наконец-то мозги на место встали, не прошло и года», – проворчал внутренний нахал.

«Знаешь, что…»

«Знаю! Конспекты спрячь, умница! Успеешь ещё обо всём подумать после уроков», – голос замолчал.

Протянув подруге плитку шоколада, купленную с утра, Ташка заверила, что конспекты вернёт уже завтра.

– Так завтра воскресенье, – удивилась подруга.

– Дел-то, до твоего дома прокатиться. У вас домофон есть?

– Сейчас нет, меняют, – кивнула Карина.

– Ну вот, значит, звякну тебе с утра, выйдешь и заберёшь.

– Лучше брось в почтовый ящик, заберу вместе с газетами, с утра поспать хочется, – попросила подруга.

– Договорились.

Переписывание конспектов заняло почти весь вечер. Ленивая Карюха не утруждала себя подробным расписыванием, в её записях была куча сокращений. Разобравшись с этим, Ташка потянулась, зевнула и посмотрела на громко тикающий будильник. Десять часов, однако! Но нужно было решить ещё одну задачу. Ташка включила ноутбук, и посмотрела интересующую её информацию. Ага, ну всё ясно! В дверь постучали, Ташка оглянулась, на пороге стояла мама.

– Ты спать собираешься, полуночница?

– Сейчас, – сладко потянулась Ташка, – смотрела, как завтра добраться до места встречи.

– Куда-то собираетесь?

– Да, договорились с девчонками, в Гарболово съездить, погулять. Вот электрички смотрела.

Мама фыркнула.

– На кой вам электрички? Туда от Девяткино автобус бегает. Со мной женщина оттуда работает, почему знаю. Она говорила, что на дорогу всего полчаса уходит. Жаловалась правда, что они всегда битком набиты.

– Не, – помотала головой Ташка, – автобус не вариант. Лучше уж мы спокойно на электричке до Грузино, а оттуда придётся автобусом. Десять минут в толчее уж как-нибудь потерпим.

– Во сколько вы встречаетесь?

– На вокзале? Договорились в десять, чтобы не в самую рань.

Мама подумала и кивнула каким-то своим мыслям,

– Я тебе бутерброды сделаю. Вас сколько будет?

– Пятеро. Мам, только не делай на всю компанию, я тебя умоляю! Девчонки с собой наверняка, что-то брать будут.

– В большой компании бутерброды лишними не бывают, – не согласилась мама.

– Мам!

– Цыц, а то ещё термос с кофе с собой потащишь! – пригрозила мать.

– Ты невыносимая!

– Физкультурой надо заниматься, руки тощие, как две макаронины, выключай ноутбук и брысь в ванну!

Ташка возвела глаза к потолку, ткнула кнопку выключения и поспешно выскочила из комнаты, чтобы мама не заметила её ликующую улыбку.

Глава 6. Медиум?

Выйдя с кучей других пассажиров из переполненного вагона на площади Ленина, Ташка облегчённо вздохнула. Но стоило посмотреть в сторону неторопливо от сознания собственной важности ползущего эскалатора на людскую очередь, как её словно иглой прошил запоздалый страх.

«И куда я лезу? Взрослость свою доказать захотела? В историю с ожившей фотографией поверила? Да, меня разыграли, как … лохушку последнюю», – вспомнила подходящее слово Ташка.

«Нехилый такой розыгрыш, – поддакнул внутренний голос, – и бумагу состарили, так что не придерёшься. И адрес попросили пером написать. Очевидно, директора, потому что ваш набор каллиграфии не учили. Тебе не кажется, что у тебя мания величия? Хочешь сказать, что тебя разыгрывают преподаватели?»

«Что ты предлагаешь?»

«Для начала успокоиться и позвонить подругам, пока ещё есть время, чтобы они прикрыли тебя перед мамой. Случись что, она же их обзванивать будет».

«Точно», – Ташка внезапно успокоилась и пошла на эскалатор. В вестибюле она нашарила в карманах джинсов мобильник. Первой позвонила Саше и намекнув, что едет на прогулку с молодым человеком, попросила в случае чего прикрыть перед мамой.

– Сделаю, только ты там поосторожней, в общем, лады?

– Обещаю, всё будет в порядке, – заверила Ташка. Сашка хмыкнула и отключилась.

Почти такие же предостережения она услышала от Люды и Вики. А Карина просто сказала:

– Удачи, Таш! Проверь своего донжуана на вшивость. Если полезет – сам козёл! Будет возможность – звони.

Ташка с облегчением пообещала и повесила трубку.

Войдя в тамбур электрички, чуть не прослезилась от никотинового амбре и поспешила пройти в вагон, где с облегчением плюхнулась на свободную скамейку, выбрав местечко у окна. Пакет с приготовленными мамой бутербродами для «девочек» она поставила в ногах и порадовалась правильности своего решения, когда рядом с ней села бабулька в тёмно-синей куртке, из-под которой выглядывала серая юбка до пят, а вокруг головы была плотно повязана косынка. Её морщинистый нос оседлали роговые очки. Смерив девушку придирчивым взглядом, старушенция, сопя, стала размещать на сиденье и под ним объёмистые сумки. Самую широкую, кожаную она плюхнула рядом с Ташкой. По вагону поплыл запах удобрений. Ташка сморщила нос и задержав дыхание, вежливо обратилась к попутчице:

– Простите, не могли бы вы это переставить?

– Куда это? – упёрла руки в боки бабка. – Не ндравится, поищи себе другое место, фря!

– Слышь, мать, – прогундосил, старательно дыша ртом, плечистый мужчина в спортивном костюме, сидевший напротив в компании друзей с рюкзаками. – Ты б себе сама другое место поискала! Возле тамбура, ага. А я помогу. Мы тут твою вонь нюхать не нанимались!

Остальные пассажиры с противоположной лавки одобрительно загудели.

– Да как же это, – всплеснула руками старушенция, – там местов нету, а за билет уплочено, мне ехать далеко.

– Щас будут, – пообещал мужик, – и внезапно рыкнул, подкрепив своё требование непечатным ругательством, – а ну, меняйся!

– Ишь, шустрый какой, – не испугалась бабка. – Сам проваливай, тля зелёная!

К месту ссоры уже спешил проводник, в новеньком синем кителе.

Он отважно прервал самозабвенно сварящихся пассажиров:

– Гражданка, предъявите билет!

Внимательно изучив выданный ему талончик, прикрывая нос рукой, кивнул на сумки:

– Что везёте?

– Дак это, удобрения, значит… Прикупила, для огорода, – пояснила смиренным тоном бабка.

– Ясно. Вам придётся пересесть ближе к выходу.

– Там местов нету! – старушка воинственно шагнула вперёд, её очки сверкнули.

– Я договорился с пассажирами, они согласны поменяться, – не испугался проводник и посмотрел на мужчину и его компанию,

– Помогите бабушке! Если что, я в соседнем вагоне.

– Вот это дело! – мужчина от души пожал руку проводника.

Двое из его приятелей, стараясь не дышать, уже подхватывали бабкины сумки, а третий открывал окно.

Ташка с наслаждением вдохнула свежий влажный воздух, ворвавшийся в окно, и ощутила каплю на своей щеке. Кажется, снаружи шёл дождь.

С другого конца вагона доносилась воркотня старушенции, но это уже никого не волновало. Соседями девушки теперь были широкоплечий подтянутый мужчина в чёрной косухе и дымчатых очках, а рядом с ним сидели молодая мать с дочерью. У малышки на коленях лежал раскрытый журнал. Рыженькая девчушка водила пальчиком по журналу, где был нарисован лабиринт и старательно искала выход. Мама что-то читала в планшете, искоса посматривая на малышку. Улыбнувшись им, девушка перевела взгляд за окно. Там мелькали телеграфные столбы, ощетинившиеся кустарники, меж которых, сиротливо подняв к небу голые ветви, стояли белоствольные берёзы. Дождь убаюкивал. Но памятуя о том, что в электричке лучше бы не дремать, если нет надёжных попутчиков, которые бы следили за вещами, она вслушалась в стук колёс и попыталась поймать ритм. Колёса стучали, словно проговаривая: