Отделение 9 бесплатное чтение

Вход без выхода

В этой больнице отделения не имели привычных названий. Здесь всё было иначе: одно отделение занимало целый этаж и называлось просто – номером этажа. С первого взгляда невозможно было понять, какие болезни лечат в каждом из них.

Здание состояло из девяти этажей – девяти отделений. Всем пациентам перед началом лечения необходимо было пройти через регистратуру. Однако мне сказали сразу подниматься на девятый этаж.

Подойдя к лифту, я нажал на кнопку вызова и шагнул внутрь. Панель этажей выглядела обычно… до одного странного момента. Кнопка с цифрой «9» отсутствовала. Последний доступный этаж – восьмой.

Я ощутил лёгкий укол тревоги, но решил не зацикливаться. Возможно, девятый этаж закрыт для обычных пациентов, и туда поднимают только сотрудники. Или, что вероятнее, лифт просто не работает на последний этаж. Я нажал кнопку «8».

Лифт плавно поехал вверх, раздалось приглушённое гудение. Когда двери открылись, передо мной оказался коридор восьмого этажа. Всё выглядело привычно: светлые стены, чистый линолеум, полумрак больничного освещения.

Я вышел из лифта и направился к лестнице, надеясь подняться пешком. Но когда я дошёл до её края, сердце сжалось от необъяснимого страха.

Лестница обрывалась.

Никаких ступеней вверх.

Просто ровная стена.

Я замер, чувствуя, как по спине пробегает холод.

– Вас уже ждут, – раздался голос за спиной.

Я резко обернулся.

Передо мной стояли двое. Люди в медицинских халатах. Их лица были спокойны, почти доброжелательны. Они жестом пригласили меня следовать за ними.

Я колебался. Что-то было не так.

Но выбора не было.

Меня повели дальше, но не по основному коридору, а через узкий проход между стенами. Ширина его не превышала метра – если бы нам навстречу шёл кто-то ещё, разминуться было бы невозможно. Пространство давило, воздух казался застоявшимся.

После короткого пути нас встретила ещё одна лестница. В отличие от чистых и современных интерьеров больницы, эта выглядела заброшенной. Старая, облупленная краска, истёртые каменные ступени, слабый, дрожащий свет от двух тусклых лампочек. Здесь не было окон, и казалось, что воздух пропитан затхлостью и временем.

Над дверью, ведущей в отделение, висела чёрная табличка. На ней алела кроваво-красная цифра 9.

Меня передёрнуло.

Один из сопровождающих открыл дверь, и я вошёл.

Меня встретил высокий худощавый мужчина лет шестидесяти. Его лицо казалось неестественно растянутым в широкой улыбке, отчего-то не вызывающей никакого чувства спокойствия.

– Добро пожаловать в девятое отделение, – произнёс он бодро.

Это был заведующий.

Он не предложил мне присесть, не спросил, как я себя чувствую. Сразу перешёл к делу.

– Здесь есть всего три правила, – сказал он всё тем же ровным голосом.

Первое. Говорить с врачом может только пациент. Но не наоборот.

Второе. Таблетки принимаются без пропусков.

Третье. Покидать отделение до полного выздоровления запрещено.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но он мгновенно прервал меня лёгким движением руки.

– Ваше согласие или отказ не имеют значения. Правила есть правила.

Я сглотнул.

– А что случается с теми, кто их нарушает? – рискнул спросить я.

Но ответа не последовало.

Заведующий лишь жестом указал на медсестру, и меня тут же сопроводили в палату.

Палата оказалась стандартной для больницы – белые стены, три койки. Окна отсутствовали.

Но ведь снаружи здания я точно видел, что на каждом этаже есть окна!

Я почувствовал, как внутри что-то ёкнуло.

В палате уже находились двое пациентов. Один выглядел ровесником заведующего – около шестидесяти. Второй был гораздо старше – худой, истощённый старик, больше похожий на ходячий скелет.

Я попробовал заговорить, но оба молчали, не поднимая глаз.

Тишина была удушающей.

Меня усадили на свободную кровать и велели ждать врача.

Он появился почти сразу, сопровождаемый медсестрой – женщиной примерно его же возраста.

Без лишних слов она подошла ко мне, взяла за палец и начала забор крови. Всё шло как обычно… пока в какой-то момент она достала пипетку и капнула чем-то на свежую ранку.

Я вздрогнул.

– Что это?..

Но врач и медсестра ничего не ответили. Они просто быстро вышли из палаты, захлопнув за собой дверь.

Через несколько минут меня начало клонить в сон.

Но ведь я пришёл сюда утром…

Последнее, что я успел сделать, – это лечь на кровать.

А затем сознание выключилось.

Начало лечения

Я проснулся, потянулся за телефоном, но карманов на моей одежде не оказалось. Собственно, и самой одежды, в которой я пришел, тоже не было. Вместо неё на мне была та же форма, что и у двух моих соседей по палате. Всё, что принадлежало мне, исчезло.

– Вернут ли мне вещи после выписки? – спросил я у соседей, но они лишь синхронно покачали головами и, не проронив ни слова, снова легли на кровати.

Через некоторое время в палате появилась медсестра. Она молча схватила меня за руку, взяла кровь из вены и ушла, не удостоив меня даже взгляда. Спустя несколько минут нам принесли еду. Каша, кусок хлеба и чай. Судя по скудному рациону, это был завтрак. Значит, сейчас утро.

Соседи сели и начали есть. Абсолютно синхронно, словно так было задумано. Я последовал их примеру. На вкус еда была как вода, даже хлеб, будто лишенный всякой плотности и вкуса. Я надеялся, что обед окажется лучше.

После завтрака снова пришла медсестра и поставила мне капельницу.

– Что это? – спросил я, но она лишь молча продолжила своё дело и, не ответив, покинула палату.

Через некоторое время меня стало клонить в сон. Я пытался бороться с этим, но веки наливались тяжестью, и вскоре я провалился в темноту.

Когда я снова открыл глаза, передо мной стоял поднос с едой. Соседи уже ели – так же синхронно, как и утром. Я удивился, ведь казалось, что я просто моргнул, а не спал. Но раз принесли еду, значит, прошли часы? Я решил, что, вероятно, проспал целый день, и, не раздумывая, взялся за ложку. Но пища не изменилась: каша, хлеб, чай.

После еды в палату зашел врач и жестом пригласил меня следовать за ним. Он молча провел меня через коридор, показывая туалет и душевые. Во всём отделении царила гнетущая тишина. Казалось, кроме нас двоих здесь не было ни души.

Вернувшись в палату, я попытался снова заговорить с соседями, но они синхронно приложили палец к губам, давая понять, что говорить нельзя.

Спустя какое-то время тишину нарушил пронзительный звук, похожий на писк в ушах. Мои соседи встали и одновременно вышли из палаты. Я последовал за ними.

Выйдя в коридор, я увидел, как десятки пациентов двигались в одну сторону – к туалету. Все шли ровными рядами, слаженно, будто механизмы одного большого механизма.

Открыв дверь, я замер. Здесь не было кабинок, не было разделения на мужской и женский туалеты. Вдоль стен стояли два ряда унитазов – по пятнадцать штук в каждом. На сливе каждого лежали аккуратно сложенные пять салфеток. Люди молча занимали свои места.

Я заставил себя подчиниться общему ритму.

Когда снова раздался короткий сигнал, все поднялись и так же синхронно двинулись к душевым. Они располагались вдоль стен, по пятнадцать в ряду, но самого душа не было – лишь тридцать сливов в полу.

Люди без единого слова разделись и встали спиной к стене. Появилась та же медсестра и, взяв в руки пожарный шланг, начала поливать нас ледяной водой.

После короткого сигнала все развернулись, и поток воды обрушился уже на переднюю часть тела.

Длительный сигнал. Люди оделись, даже не обращая внимания на то, что с них стекает вода, и разошлись по палатам.

Вскоре снова принесли еду. Я был уверен, что это обед, ведь с момента пробуждения я больше не засыпал. Но на подносе вновь оказалась та же каша, тот же хлеб, тот же чай.

Я понятия не имел, который сейчас час, день или ночь. Это начинало пугать меня всё больше.

Разговор с соседями по палате

Я не знал, что делать. В голове царил хаос, а тело ощущалось странно легким, будто меня выдернули из реальности и забросили в другое измерение. Вдруг по всему отделению заиграла едва слышная классическая музыка. Тихие звуки рояля растворялись в стенах, создавая иллюзию спокойствия.

Я вздрогнул, когда почувствовал, как кто-то резко дернул меня за руку. Повернув голову, я увидел своего соседа по палате – мужчину лет пятидесяти или шестидесяти. Его лицо было бледным, испещренным глубокими морщинами, а глаза смотрели на меня с холодной решимостью. Напротив, на своей койке, неподвижно сидел второй сосед, наблюдая за мной с выражением, в котором смешивались усталость и настороженность.

Они оба одновременно приложили пальцы к губам, требуя тишины. Затем, наклонившись ближе, мужчина, который дернул меня за руку, заговорил – едва слышно, шепотом:

– Говори только тихо. И только когда играет музыка.

Я непонимающе кивнул, а он продолжил:

– Сегодня воскресенье. Ты здесь уже три дня.

Эти слова прозвучали неожиданно. Я смутился и спросил, как он это понял. Вместо ответа мужчина просто указал на стену.

Я проследил за его взглядом, но ничего необычного не увидел. Бесцветные стены, точно такие же, как везде. «Псих», – мелькнуло в голове. Очередной пациент, видящий то, чего нет. Но он, заметив мои сомнения, тихо пояснил:

– Это не стена. Это окно. Просто замаскированное.

Я прищурился, вглядываясь в указанное место. И вдруг заметил – едва уловимый, почти неощутимый проблеск света. Узкие, тонкие лучи пробивались через едва заметные трещины в краске.

– Как ты понял, что сегодня воскресенье? – спросил я.

– Я здесь давно, – его голос был спокоен, но полон горечи. – Я знаю этот район. Здесь неподалеку есть храм, и каждое воскресенье перед службой, ровно в восемь утра, звенят колокола.

Я напряг слух, но кроме музыки ничего не услышал. Он, заметив мою попытку, слабо усмехнулся.

– Музыка включается не для нашего спокойствия. Она заглушает звон, чтобы пациенты не могли определить, какой сегодня день и какое время суток. Но если хорошо прислушаться, можно уловить отдалённый звон.

Я снова напряг слух… и вдруг понял, что он прав. Где-то на самом краю слышимости, под гнетущими нотами пианино, пробивались слабые металлические переливы.

Потрясённый этим открытием, я сглотнул и решил спросить соседей, почему они здесь. С каким диагнозом их положили в эту больницу?

Ответ последовал мгновенно.

– Это уже не важно, – ровно произнёс мужчина. – Мы здесь до конца.

После этих слов он встал, подошёл к замаскированному окну и замер, будто пытаясь впитать в себя призрачные звуки колоколов.

Я хотел что-то сказать, но в этот момент ко мне приблизился второй сосед – тот, что всё это время молчал, наблюдая за нашей беседой. Теперь он стоял рядом и, склонившись ближе, прошептал:

– Я здесь больше двадцати лет. Видел многих… Тех, кто приходил, и тех, кто уходил.

В его словах мне почудилась надежда.

– Уходили? – переспросил я. – Значит, выписка возможна?

Он на мгновение задержал на мне взгляд, в котором не было ни радости, ни отчаяния – только безразличие.

– Возможно.

Я хотел спросить, почему он сам здесь так долго, но он опередил меня:

– Я просто действую аккуратно.

С этими словами он лег на свою койку, отвернувшись лицом к стене.

Эта фраза застряла у меня в голове.

Что значит – «действовать аккуратно»?

Я ещё не знал, но чувствовал: мне предстоит это выяснить. И, возможно, не самым приятным способом.

Первое предупреждение

Следующий прием пищи отличался от предыдущих. Теперь к привычному набору добавился стаканчик с лекарствами: две капсулы – голубая и красная. Только в отличие от фильма Матрица, выбора у меня не было. По правилам больницы, я должен был выпить их обе. Какое наказание последует за отказ, выяснять на собственном опыте не хотелось.

Я не знал, от чего лечат моих соседей по палате, но таблетки у них были точно такие же. Как узнать у врача подробности лечения, если по правилам отделения я не могу с ним разговаривать? Стоило мне только об этом подумать, как дверь палаты открылась, и внутрь зашел врач. Он подошел ко мне и спокойно произнес:

– Пейте таблетки, соблюдайте правила больницы, и все будет хорошо.

После этих слов он развернулся и направился к выходу. Меня такой ответ не устроил.

– Сколько мне здесь… – начал я, но не успел договорить.

В палату вошла медсестра, без слов схватила меня за руку и вколола что-то в плечо. В следующий миг я провалился в сон.

Когда я снова открыл глаза, на краю моей кровати сидел врач. Он монотонно повторял одно слово:

– Правила, правила, правила…

Заметив, что я пришел в себя, он замолчал и покинул палату.

– Это было первое предупреждение, – шепотом произнес сосед по палате и отвернулся к стене.

Мысли в голове путались, казалось, что сознание ускользает от меня. Но кое-что я никак не мог понять. В отделении не было времени подъема, времени приема пищи, времени отбоя. Здесь вообще не существовало никакого расписания. Никто не разбудит тебя к еде, никто не скажет, когда идти в туалет. Как это поможет вылечить мой «психический недуг»?

Я читал в интернете, что подобные расстройства лечат групповой терапией, но здесь все было иначе. И самое страшное – ни у кого за пределами больницы не было возможности связаться со мной. Никто не знал, что я здесь. Я и сам не мог предположить, что все обернется именно так…

Путь в неизвестность

Всё началось с банальной депрессии. Жизненные проблемы накатывали одна за другой. На работе меня использовали – переработки доходили до двойной нормы, а доплачивали за них копейки. В итоге я решил сменить сферу деятельности, отучился, но за полгода так и не смог найти новую работу. В личной жизни тоже было всё сложно.

На самом деле корень проблем уходил в детство. В школе мне трудно давалось общение, я сталкивался с буллингом, постоянными переездами, а развод родителей лишь усугубил ситуацию. Вместо поддержки я получил обвинения: оба родителя считали, что именно я виноват в их разрыве. В результате мне пришлось скитаться по улицам и жить у знакомых.

Бывали моменты, когда хотелось всё закончить. Я думал о том, чтобы выйти в окно, но страх высоты не позволял даже подойти ближе. Со временем во мне укоренилось недоверие к людям. Я стал ждать подвоха в каждой ситуации, даже там, где его не было, а временами во мне просыпалась пассивная агрессия.

Понимая, что дальше так жить нельзя, я решил обратиться к психологу. Честно говоря, был уверен, что она просто назначит бесконечные сеансы, вытянет из меня деньги, а в итоге ничем не поможет. Однако после того, как я рассказал ей свою историю, она лишь вздохнула и сказала, что не может мне помочь. И если не может, то и денег за приём брать не вправе.

Вместо этого она посоветовала мне обратиться в больницу. Причём не просто в больницу, а сразу в отделение №9. Более того, она настояла, чтобы я отправился туда немедленно, прямо после сеанса.

Я должен был насторожиться. Должен был хотя бы задуматься.

Но понял всё слишком поздно.

Неожиданная процедура

Прошло уже несколько приемов пищи с начала лечения, а значит, больше двух дней. Однако я не чувствовал никакой разницы до и после приема таблеток. Возможно, это был просто психологический трюк или доза мне не подходила. Спрашивать врача я не мог, да и особого желания не возникало – учитывая мои внезапные провалы в сознании после уколов и капельниц. Любые попытки заговорить с соседями по палате заканчивались молчанием. Они общались со мной только тогда, когда сами этого хотели, и исключительно во время включения музыки по всему отделению. А это происходило лишь раз в неделю – каждое воскресенье, не больше чем на 15 минут.