Марсианская магия бесплатное чтение

В болезненном бреду душа может оказаться там, где фантомные боли тела подтверждаются его физическим состоянием. Так и произошло с Симоном Петровичем. Наяву он страдал от сильной головной боли, от ломоты в костях, от ноющих ощущений во всём теле, как если бы его долго били палками и камнями. Он весь содрогнулся от гадкого грубо взревевшего голоса:

– Подъём! Выходим на утреннюю поверку!

– Какой подъём?! У меня нет сил пошевелиться!! – сжался от ужаса Симон Петрович и тут же вскочил от жестокого удара ногой в бок.

Рослый мужик в зловещем обмундировании тычками по рёбрам загнал Симона Петровича в строй измученных болезнями и непосильным трудом доходяг.

Сознание путалось и никак не могло припомнить, каким образом Симон Петрович оказался в этом проклятом месте. Их строй палками, как скотину, погнали в каменоломню. Там Симону Петровичу сунули в руки тачку. Механически следуя за теми, кто знал, что следует делать, Симон Петрович подкатил тачку под загрузку. Когда тачку наполнили камнями, он покатил её вслед за другими. Неразогретые мышцы содрогались от перегрузки, дыхание сбивалось, сердце колотилось уже под горлом, в глазах темнело, а выстроившиеся цепью охранники подбадривали работников палками. Тех, которые падали, они забивали насмерть и сбрасывали в пропасть на съедение грифам, слетевшимся к карьеру и усевшимся на скалистых выступах в ожидании свежих трупов.

Поздно вечером работников погнали обратно. Завтрак-обед-ужин уместился в плоской алюминиевой миске. Баланда была безвкусной, но организм уже отвык от еды. Спали на каменном полу, вповалку. Многие вскрикивали во сне, тихо выли, стонали. Иные громко храпели. Некоторые умерли во сне, не дожив до утра, до поверки, до нового трудового дня в каменном карьере.

Утро было солнечным и тихим. Больничные персонал заботлив. Утренние процедуры, обход лечащего врача.

– Как себя чувствуете? – взгляд врача вселял веру в скорое выздоровление. – Этой ночью у Вас был кризис. Теперь Вы пойдёте на поправку, а мы Вам в этом поможем.

– Спасибо, доктор.

После обхода лечащего врача Симон Петрович надел очки, взял из тумбочки тетрадь с авторучкой и продолжил писать реферат о квантовых флуктуациях вакуума и о том, как эффект Казимира может быть использован на микроскопическом уровне при создании новых моделей микроэлектромеханических роботов.

На въезде в незнакомый населённый пункт стоял дорожный указатель. На нём по белому фону было написано чёрными буквами название: х. Времяворотный. От этого странного названия веяло каким-то мистическим холодом.

– Вернись, не въезжай туда, – подсознание сдавило сердце плохим предчувствием.

– Поверил старой кликуше, подававшей руками знаки не сворачивать на эту объездную дорогу? – усмехнулся бойцовский характер, и Илья смело пересёк невидимую черту, из-за которой веяло зябкой потусторонней опасностью.

Илья почти физически ощутил, как при прохождении какой-то незримой преграды он будто бы высвободился из защитной оболочки своей ауры, оказавшись уязвимым для грозных виртуальных атак.

В момент перехода в пространство «Х» Илья резко провалился в пустоту, как не раз случалось с ним при попадании в воздушные ямы во время авиаперелётов, но после воздушных ям мир оставался прежним, а теперь это был другой мир. Воздух вокруг стал другим, земля другая, всё стало иным, незнакомым, «древним».

Автомобиль у Ильи заглох. Илья вышел выяснить причину неисправности, и автомобиль вдруг исчез. Сознание покачнулось, теряя опору своей устойчивости. Чья-то злая воля решила поиздеваться над незваным пришельцем в эту заповедную глушь. Илья уже готов был повернуть назад, чтобы не дразнить свою судьбу, «не дёргать её за усы», но дорога, по которой он въехал сюда, исчезла. Илья попытался сообразить, в каком направлении выход их этого обманного пространства, но рассудок беспомощно закружился, как стрелка компаса в иных аномальных зонах.

– Что, горемычный, ищешь, как выбраться из нашего времяворота? – появился перед Ильёй рослый бородатый мужик разбойничьего обличья. – Нет отсюда выхода никому. Здесь всё, как в речном водовороте: кружит и затягивает всё глубже, во всё более древние времена.

– Не слыхал я про такую чертовщину, – изумился Илья.

– А кто бы о ней рассказал? Кто не побывал здесь, тот о ней ничего не знает, а кто побывал, тому в рассказчики путь закрыт, – понуро ответил «разбойник».

В самом малом возрасте дети помнят свои прошлые жизни.

– Бабушка! Я хочу рассказать тебе, как я там побывал, откуда выхода нет! – сделал «страшные глазки» Толянчик.

– Расскажи, мой сладенький, я послушаю, прижала к себе внучка его бабушка – автор многочисленных научных трудов по детской психологии.

– Когда я был большим, у меня был автомобиль. Я поехал на нём по дороге. Ехал, ехал и заехал туда, откуда назад никто никогда не возвращался. И мне стало страшно-страшно! Мне и сейчас даже страшно вспоминать, что там было!

– А ты не бойся, мой золотой! Таких мест на земле не бывает!

Он приходил по ночам. Дашенька боялась его и жаждала его, как жаждала глотка свежего воздуха, когда в детстве тонула в реке, как алкала глотка воды, когда возвращалась с поля после прополки сорняков под палящим солнцем. Он приходил лишь тогда, когда она мысленно начинала не просто звать его, а умолять о приходе, стиснув зубы, чтобы не завыть во весь голос, как может выть только баба, возжелавшая, чтобы её разрывающимся от желания телом мощно и властно, без томительно долгих прелюдий, овладел неутомимый мужчина.

Он делал всё именно так, как хотело того её тело. Он угадывал и тут же реализовывал все её тайные желания, в том числе и такие, которых она стыдилась даже перед самою собою, и от того он был ей особенно дорог. Она хотела бы слиться с ним и душой, и телом, навечно, не расставаться с ним ни на мгновение, но он исчезал перед рассветом, как только начинали перекличку первые петухи.

Он сразу предупредил её:

«Не смей рассказывать обо мне никому. Я узнаю, если ты проболтаешься, и больше никогда к тебе не приду».

О! Какая это мука для женщины – хранить что-либо в тайне от подруг!

Но потерять его навсегда – это ещё мучительней!

А подружки догадывались о том, что у Дашеньки кто-то есть и пытались подловить её, поймать врасплох, когда Дашенька, разболтавшись о том – о сём, проговорится им о своей главной сердечной тайне.

«Какие ж они жестокие в этом своём упорстве!» – злилась Дашенька на подруг, которых разжигало их неуёмное девичье любопытство, подобное гормональным цунами.

Но нет ничего тайного, что однажды не стало бы явным, и две Дашенькины подружки сговорились подсмотреть за её домом, чтобы выведать, кто приходит к ней в гости ночами.

Несколько ночей они напрасно караулили тайного гостя, прячась в кустах сирени, и вот в одну из лунных ночей, ровно в полночь, в дверь Дашенькиного дома тихо-тихо, особым условным образом постучался мужчина. Они никогда не видели его прежде. Он был не из их села. Это ещё более воспламенило любопытство тех подружек, и они решили проследить за ним, куда он пойдёт потом.

Незнакомец вышел от Дашеньки, когда село огласилось первой перекличкой петухов. Он бесшумно прошагал по улице, чёрной тенью приблизился к старому пересохшему колодцу и… нырнул в него вниз головой.

Ужас охватил двух подружек.

Они знали тайну этого колодца: по ночам в том колодце открывался вход в преисподнюю.

Дашенька открыла дверь на заполошный стук своих подруг. Они вихрем ворвались к ней в дом и истерично, перебивая друг дружку, стали рассказывать ей, какой ужас открылся им, когда они проследили, где исчез её ночной гость.

Дашенька слушала их, раскаляясь от вскипевшего в ней гнева:

– Сами вы черти поганые! Не смейте так говорить о нём!

– Они никому ничего не скажут, – властно произнёс неизвестно откуда появившийся среди них Дашенькин мужчина. – Они сейчас тихо, спокойно разойдутся по своим домам, лягут спать, а проснувшись, ничего не вспомнят о том, как всю ночь прятались в кустах сирени, дожидаясь моего прихода в этот дом, как потом следовали за мною до моего исчезновения из села и как прибежали сюда спасать свою подругу от встреч со мною.

Всё так и произошло, как предсказал Дашенькин мужчина.

Дашенька и без подсказки этих подруг догадалась, кем был её мужчина. Поэтому она боялась его. Но он околдовал её своею страстью, своим угадыванием всех тайных её желаний, в том числе и таких, которых она стыдилась даже перед самою собою, и от того он был ей особенно дорог. Она хотела бы слиться с ним и душой, и телом, навечно, не расставаться с ним ни на мгновение, кем бы он ни был на самом деле, вопреки её страхам, вопреки её здравому смыслу.

Как много женщин погибли от такой безоглядной любви!

Как много женщин ещё погибнет!

Игорю нравилась сослуживица. Хуже того, он знал, что с ней, и только с ней, у него могла бы сложиться идеальная семейная пара. Но и он, и она уже сделали когда-то свой выбор по созданию семьи, и это был выбор в пользу других партнёров. Теперь каждый из них сросся душой и телом со своим коконом бытия: дом, семья – работа, и взламывать эти коконы поздно.

Иногда Игорю мучительно хотелось подойти к этой своей сослуживице, взять в ладони её манящее его личико, пронзить её пылающим взглядом и медленно-медленно начать сладостное сближение лица к лицу, глаза к глазам, до тех пор, пока её взгляд сломается, начнёт пугливо метаться, обретёт беспомощность и покорность. Тогда можно будет спонтанно переходить к следующему атакующему воздействию.

Но Игорь не сделает этого никогда.

Зачем?

Ведь за этим ничего не последует. Они оба загнаны в застенки своих жизненных коконов. Это в юности была пора обретения и оттачивания всех видов оружия обольщения и преодоления психологических преград. Опытному мужчине, имеющему весь арсенал такого вооружения, опробованного в «реальных боях», такие поступки уже не к лицу. Опыт – это пора ответственности уважающего себя мужчины.

Дина каким-то неведомым «верхним чутьём» угадывала в своём шефе всё, что сокрыто от обычного взгляда мелкими, трудно различимыми деталями. Например, в опрятности его одежды она видела холостяцкую пунктуальность, не согретую женской заботливостью. Видимых признаков этого физическим зрением не отыщешь, но женское чутьё подсказывает больше, чем видит око. А на дно его глаз осела застарелая, стылая печаль, и в тембре его голоса фонит нехватка воздействия женской нежности. Поэтому Дине хочется обнять его и обогреть своей лаской, но разве она посмеет подступиться к нему со своими чувствами, забыв о субординации? Ведь он начальник, а она его секретарша.