Взгляд из-за прицела: Ира в сердце войны бесплатное чтение

Глава 1. Ира

Медленно, но, верно, я выздоравливала. Первые дни после пробуждения в госпитале прошли как во сне, или, правильнее и честнее будет сказать, что во сне они как раз и прошли, так как просыпалась я только для того, чтобы поесть, а также для процедур. Но потом дело пошло на поправку. Головная боль, вызванная ударом камня по голове, прошла, все мелкие царапины и ссадины затянулись, синяки также стали сходить на нет. Из проблем оставалась только левая рука, но на нее еще в первые дни наложили гипс, главный врач, по словам Тимура, давал хорошие прогнозы. Это придавало сил и, наверное, где-то через неделю, стала чувствовать себя по-настоящему здоровой.

Моими основными источниками новостей были Тимур и Дима. Йося старался заходить так часто, как мог, правда времени у него было не так много, как хотелось бы. Парня повысили в звании – из старшего сержанта Давыдов стал старшиной, в подчинении у него снова был взвод, что накладывало определенные обязанности. Я все понимала, но каждый раз искренне радовалась, когда ему удавалось приходить ко мне. Йося давно перестал быть для меня просто другом.

Тимур, который, в отличие от Димы, был военфельдшером, а значит работал в госпитале, где я и находилась, заходил гораздо чаще. Он честно выполнял все свои должностные обязанности, но довольно часто приходил уже после отбоя для того, чтобы поговорить. Тимур вообще очень любил говорить, а учитывая его начитанность, беседы были очень приятными, хотя иногда от его потока мыслей наступала усталость.

А однажды, между нами, с Тимуром произошло то, что невольно сблизило нас сильнее. Случилось это на шестой день моего пребывания в госпитале. Из-за воздушной тревоги нам довольно сильно задержали обед, поэтому в палату из столовой я возвращалась позже обычного. Госпиталь занимал одну из школ города, и моя палата находилась в небольшом помещении, которое раньше было каптеркой. Место было мало, зато я была одна. Хотя в полку или, вернее, в том, что от него осталось, я была и не единственной девушкой, но нас все равно было немного. И такому уединению была благодарна.

           Зашла в свою палату, аккуратно затворив дверь, и застыла, как громом пораженная. Около моей кровати на коврике, которого раньше здесь не было, сидел Тимур. И говорил на незнакомом мне языке. Речь текла очень мелодично. Закончив фразу, он отвесил земной поклон, выпрямился, но подниматься на ноги не встал. Парень был так увлечен… молитвой, – вспомнила я правильное слово, – что даже не заметил, как я вошла. А я… я не знала, как реагировать.

           Наконец Тимур закончил молиться, поднялся со своего коврика и, наконец, заметил меня. На какую-то долю секунды на его лице возник страх, – будто тень пробежала – но исчез он также быстро, как и появился.

– Ты…, – фельдшер запнулся. – Ты давно здесь?

– Недавно, – ответила я, все еще не до конца понимая, что делать с новым знанием. – Не знала, что врачи бывают верующими.

– Я татарин, – чуть грустно улыбнулся Измайлов. – Мусульманин то есть. В Аллаха и пророка его Мухаммеда верую. Только… только ты никому не говори, ладно?

– Не скажу, – пообещала я. И слово свое сдержала. Конечно, мне казалось, что Йося тоже знает о вере Тимура, но даже при нем я ни разу не упомянула об этом происшествии.

           Иногда в те дни, когда Дима был у меня, получалось проводить время с нами и Тимуру. Эти моменты были нечастыми, ведь у парней времени было очень мало, но, когда мы сидели втроем, время пролетало незаметно. Мы обсуждали последние новости, просто разговаривали на отвлеченные темы, просто хорошо проводили время.

           Спустя семь дней моего пребывания в госпитале ко мне после завтрака подошел Тимур и сказал, что меня вызывает к себе главный врач госпиталя.

– Товарищ военврач второго ранга, сержант Ковальчук по вашему приказанию явилась, – доложила о своем приходе, зайдя в кабинет директора школы, где и располагался главный врач госпиталя.

– Мне надо тебя осмотреть, – ответил мне Олег Артемович.

           Осматривал он меня довольно долго: заставил и носа касаться, глаза при этом должны были быть закрыты, и на одной ноге стоять, и пальцами на сломанной руке шевелить, благо, они были не в гипсе. Закончив процедуры, сел на место и задумался. Я сидела на стуле напротив и ждала вердикта. Наконец он устало произнес:

– Не вижу смысла вас здесь держать больше, товарищ сержант. Последствий травмы головы у вас нет, да и несерьезной она была, в остальном тоже все хорошо, а что рука в гипсе… Но левая, нерабочая. Да и перелом там не самый серьезный, трещина. Держите ее в покое и через недели три повторно придете ко мне… Или к другому врачу… Остальное я напишу, справки в нескольких экземплярах сделаю, командирам отдадите. Так что можете быть свободны. Сегодня еще побудете в госпитале, а завтра с утра вернетесь в роту.

– Спасибо вам, товарищ военврач второго ранга, – искренне поблагодарила я, жалея, что не могу отдать честь – пилотки на мне не было.

– Вы свободны, – кивнул он.

           А вот вечером беседа у меня, Димы и Тимура получилась очень тяжелой. Нет, узнав о том, что меня выписывают, оба парня были искренне рады, а потом Дима нахмурился.

– Бумага и карандаш с собой? – спросил он у Измайлова.

– Обижаешь, – заморгал Тимур на Йосю. – Конечно с собой!

– Тогда надо написать письмо, – старшина вздохнул и взял у фельдшера протянутую бумагу с карандашом.

– Надо, – тихо согласился татарин.

– Кому? – повисшая тишина давила невидимым грузом, а ответ… я предугадала заранее, но это нужно было услышать. Эти слова должны будут прозвучать вслух.

– Маме Алексея Журавлева, – посмотрел на меня Йося. Я слегка поежилась, внезапно осознав, что в комнате стало как-то прохладнее. Видимо, поняв, что я чувствую, Дима, и так сидевший близко, подсел еще поближе ко мне, позволив прижаться к нему вплотную. Теперь, когда я ощущала поддержку парня, мне стало немного легче.

– Расскажи нам…, – Давыдов замялся, отвел взгляд, вздохнул и продолжил. – Расскажи нам, как он погиб.

– Хорошо, – кивнула и пересказала парням все, что произошло в день, когда мы прикрывали отход войск. Парни молчали, лишь иногда переглядываясь.

– Что будешь писать? – спросил у Йоси Тимур, когда я закончила рассказ.

– Правду, а как иначе? – пожал плечами старшина. – И… предложу помощь.

– Помощь? – удивленно подняла глаза на парня.

– Он добровольцем вызвался, – пояснил Дима. – В тот отряд вступил. Конечно, многие из нас это сделали б, но Алексей… Мы пытались с Тимуром его отговорить, но не смогли. А у него мама больная и сестра маленькая в Уральске остались.

– Я знаю, он мне рассказал. В ночь перед боем.

– Он приходил ко мне в госпиталь, – продолжил Дима. – Мы попрощались, но он позаботиться… просил… о сестре и маме.

– Мы пообещали, что выполним его просьбу. Но сначала хотели узнать, как именно он погиб. Прежде, чем писать, – произнес Тимур.

           Повисла тишина. На нас всех невидимым, но очень тяжелым грузом давила потеря. Потеря если не друга, то очень хорошего товарища, хорошего человека. Это ощущалось иначе, чем потери, которые были до этого, как и в самом начале войны, так и во время обороны Харькова. И я знала, чувствовала, что эта рана останется на сердце навсегда, сколько бы еще потерей не было.

– Ладно, заканчиваем на сегодня, – произнес Дима и поднялся. – Тебя из госпиталя выписывают завтра, день непростым будет, да и у тебя тут, – он посмотрел на Тимура. – Дел явно немало. И мне идти надо. В караул завтра заступаю. Отбой всем.

– Есть, – кивнул Тимур и ушел. Дима быстро приобнял меня на прощание и тоже вышел из палаты.

           На следующий день, вскоре после завтрака, я со всеми документами вышла из госпиталя и, предварительно узнав, куда идти, отправилась к командиру полка, а там меня ждал приятный сюрприз. Командиром нашего пятьсот восемьдесят девятого стрелкового полка стал Александр Сергеевич Лис, который теперь был в звании подполковника.

– Товарищ подполковник, сержант Ковальчук, представляюсь по случаю прибытия к месту службы, – отрапортовала я.

– Присаживайтесь. Абрамов, выйди, покури, – отпустил Лис радиста. Тот со скоростью пули исчез из кабинета – штаб, где находился командир нашего полка, занимал одну из комнат в детском доме, который эвакуировали из Воронежа на Урал еще в первые месяцы войны. Так что сейчас мы сидели в бывшей классной комнате. – Как себя чувствуешь? – поинтересовался подполковник.

– Спасибо, не жалуюсь, разве что рука…, и форма из-за этого выглядит не очень, – ответила. – Но по мере возможности готова к прохождению службы.

– Хорошо. Останешься в третьем взводе второй роты. Командовать будешь первым отделением, ну и помкомвзвода у старшины Давыдова станешь. Почти так, как было в начале, – на лице у Александра Сергеевича появилась тень улыбки. – В связи с рукой послабления у тебя определенные будут, но, – командир слегка склонил голову на бок.

– Понимаю, – кивнула. – И готова. Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Разрешаю. Иди, Ирина, – кивнул он.

           Началась ставшая уже почти привычной жизнь в городе, который находился на военном положении. Правда, если быть до конца точной, жили мы все же не в самом городе, а в его пригороде, в селе Масловка. Это было большой удачей: размещались мы в домах, ведь жители, в основном, уехали во время эвакуации, либо находились в действующей армии. Наш взвод также расположился в небольшом одноэтажном доме и в сарае рядом с ним. В них солдаты построили нары и жили по принципу «в тесноте, да не в обиде». Меня приняли легко, ведь со многими из взвода я уже служила и жила, с неудобствами быстро смирились.

           Сломанная рука радости не добавляла, однако пришлось привыкнуть и приспособиться. Да, были послабления: меня не заставляли одеваться за сорок пять секунд, разрешалось не ходить на зарядку, да и к не особо аккуратно заправленной постели относились легче, но в остальном было почти как у всех. Даже на занятия по стрельбе я ходила со всеми, правда либо стреляла из пистолета «ТТ», который полагался мне, как снайперу, либо метала ножи под руководством Димы. Времени что у него, что, несмотря на все послабления, у меня было немного. В те редкие свободные деньки навещали Тимура в госпитале, благо идти было недалеко.

           Начало ноября выдалось снежным, что принесло небольшое облегчение – стало теплее, а вот занятость, наоборот, увеличилась. Из штаба пришла информация о приезде вышестоящего руководства, поэтому новобранцев, и просто тех, кто не умел, требовалось срочно обучить красиво маршировать. Меня к этому особо не привлекали – сломанная рука мешала и в этом. Однако, все остальные задачи командира взвода, которые я могла выполнять, легли на плечи в полном объеме. Но Йосе все же было сейчас гораздо сложнее.

– Давно так не уставал, – устало выдохнул Давыдов, когда мы, дождавшись пока все уснут, устроились пить чай на моей кровати. – Большинство из них добровольцы, в армии от силы пару недель, маршировать, понятное дело, не учили, – он отхлебнул из кружки. – Ненавижу строевую. Еще со срочной. Меня так этим тот сержант доставал! А теперь и я не лучше себя чувствую… Еще и чертов снег, – парень вздохнул.

– Ты не виноват, – произнесла, желая хоть как-то его утешить. – А они научатся. Мы же научились.

– Знаю, – горько усмехнулся парень. – Но усталости это не отменяет. Да и представляю, как они меня ненавидят…

           Тут уже настала моя очередь вздыхать, ведь я не знала, что на это ответить. Когда нас на курсах радистов учили строевой, мы если и не ненавидели Диму и Никиту, то злились на них точно. Уж больно тяжелое это дело.

           Незаметно подошло седьмое ноября – важный праздник для всего советского народа – день Октябрьской революции. И начался он для нас с сюрприза, так как подъем в этот день был раньше обычного. Стоило нам только привести себя в порядок и построиться, как прозвучала команда «По машинам».

           Нас привезли на главную площадь города – на площадь XX-летия Октября. А дальше нас разделили: Дима и еще часть ребят из роты отправились строиться отдельно, я и те, кто не освоил строевую в настолько хорошо, чтобы показывать ее перед начальством, отправились за ограждения. Должна сказать, что было нас немного – из всех рот всего по три-четыре человека, некоторые, судя по повязкам на головах, также как я, лечились недавно в госпиталях.

           А дальше нас ожидал сюрприз. Даже не сюрприз, а самое настоящее потрясение. Ведь оказалось, что нас привезли не на смотр войск, а на парад. Те, кто не принимал непосредственное участие, а, также, как и я, стоял отдельно, запереглядывались, зашептались. Ведь все были уверены, что в этом году привычной демонстрации, посвященной революции не будет.

           Парад прошел торжественно и быстро. Прошли три наших дивизии, которые располагались в Воронеже и его пригородах: 327-я, 47-я и 227-я. Открыла шествие 327-я во главе с полковником Иваном Михайловичем Антюфеевым. Затем прошли курсантские стрелковые бригады, артиллерия, мотоциклетные отряды. Была даже техника и танки в белой маскировке. А завершился парад стотысячной демонстрацией воронежцев.

           Когда парад закончился, те, кто не участвовал в параде, пешком вернулись на места дислокации. Настроение было разным. Конечно, царило воодушевление, парад, на который многие ходили во время мирной жизни, которого не ждали, повысил боевой дух, но также были и другие мысли. Прошла новость, что марширующие части после прохода прямиком отправятся на фронт под Москву. Многие им завидовали. Лично я переживала лишь то, что не успела попрощаться с Димой. Бои за Москву шли тяжелые, поэтому я надеялась, что, если его и отправят туда, он сможет послать мне хотя бы весточку.

           К счастью, мои страхи не оправдались. Дима, а также еще двое солдат из нашего взвода вернулись обратно к ужину. Увидев меня, парень улыбнулся. Искренне, светло. Почувствовала, как страх, что я еще не скоро получу весточку о нем, бесследно тает.

– Я переживала, – начала, когда Дима пришел ко мне после отбоя. Сейчас он мог делать это почти свободно – в доме, не считая нас, было всего пара человек.

– Знаешь, я тоже, – задумчиво произнес Йося. – Мы с площади отправились прямо к вокзалу. И когда было распределение я переживал, что не успею попрощаться с вами, но, отправили назад, как видишь.

           Говорил парень спокойно, голос звучал почти равнодушно, но я слишком долго общалась с парнем, поэтому на перемену в его настроении отреагировала.

– Ты…, – запнулась, подбирая правильное слово. – Недоволен?

– Да, – ответил старшина. – Ты же сама читаешь газеты, слушаешь сводки. На Москву фашисты наступают. Надо ехать туда и бить этих гадов, а я остаюсь тут. Да и за Ле… Алексея отомстить хочется. И не только за него, за всех, кто погиб под Харьковом.

– Понимаю тебя, – кивнула. Я и сама чувствовала нечто подобное, когда вспоминала Кощея… Мне довольно часто снилась его гибель, врезалось, впечаталось в память предсмертное выражение на его красивом лице. И очень не нравилась собственная беспомощность. Поэтому я тешила себя мыслью, что скоро мне снимут гипс, и уж тогда я поквитаюсь. За Сережу Михалюка, Петю Шукшина, Алексея Журавлева. За всех них убью так много фашистских гадов, как только смогу. Самое главное – не идти на поводу у ярости, а ненавидеть холодной ненавистью. И сейчас, не имея возможности полноценно служить как снайпер, я растила эту ненависть у себя в груди. – Я тоже хочу вернуться в строй как полноценный снайпер, но пока не могу, поэтому жду. Придет мое время.

           Дима молча смотрел на меня. Лицо непроницаемо. Через некоторое время он произнес.

– Знаешь, спасибо. Мне действительно стало легче после твоих слов. И мое время придет, повоюю еще. Жаль, что не под Москвой, но значит я пока нужен здесь.

– Нужен, – снова повисла тишина, а потом я рискнула задать тот вопрос, который беспокоил меня с утра. – Йося, а если так случится, что нас разлучат… Что придется в дальнейшем служить на разных фронтах… Что будет?

– Я тоже об этом думал, – задумчиво произнес Давыдов. – Будем служить. Разумеется, я буду тебе писать. И ждать тебя, но…, – он замолчал, а потом произнес очень серьезно. – Я не буду заставлять тебя клясться мне в верности. И не потому, что я не уверен в своих чувствах или в твоих, а потому что я не хочу связывать тебя такими обещаниями. Что будет, то будет, время покажет. Если вдруг… Если вдруг ты встретишь кого-то другого, с кем будешь готова остаться после войны, значит так тому и быть. Но я буду ждать тебя, – он опять ненадолго замолчал. – Если же… Если я встречу кого-то, с кем захочу провести жизнь после войны, то обещаю, обещаю тебе Ира, я буду с тобой честен. И честно во всем признаюсь. А если мы все же потом будем вместе, но на войне что-то с кем-то будет кроме тебя, то честно тебе признаюсь. А уж дальше решай сама.

– Спасибо, – прошептала, понимая, насколько парню тяжело было об этом думать и насколько дорого для меня это признание. – И я обещаю быть с тобой честной, и не удерживать тебя, если вдруг ты встретишь другую. И честно расскажу, если сама встречу другого. Хотя я уверена, что этого не будет, – тряхнула головой, отчего волосы, которые успели отрасти до подбородка, закрыли глаза. Убрав непослушные пряди, продолжила. – Уверена, потому что люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – в полумраке мне было прекрасно видно, что эти слова Дима произнес с улыбкой. – Все, отбой давно уже был, спать пора. Устал я сегодня…, – парень зевнул и зашевелился, собираясь уйти.

– Останься, – попросила, чувствуя, как розовеют щеки. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

           Дима замер, что-то прикидывая в голове, а потом кивнул:

– Ладно, но не увлекайся. Все же устав это нарушает.

           Удобно устроившись на одной кровати: несмотря на то, что нас кормили, из-за нагрузок как физических, так и моральных, похудели и я, и он; заговорили снова. Вернее, заговорила я, решив задать один вопрос, перед тем как Дима уснет.

– А Тимур? Он ведь тоже участвовал в параде в составе медицинской роты. Я видела, он шел ближе всех к нашим трибунам.

– Тоже остался в госпитале. Здесь то есть. И тоже недоволен этим фактом.

– Спасибо. Может это и неправильно, но я рада, что он тоже остался.

– Да, я тоже рад, – протянул Давыдов и снова зевнул. Потом вдруг, чуть наклонившись, легко поцеловал меня в лоб. – Все, спим.

– Спим, – согласилась я и вскоре провалилась в сон. В этот раз смерть Алексея мне не снилась.

Глава 2. Ира

           Чуть больше месяца прошло после моего ранения и две недели после парада, который был одним из трех парадов, проводимых в нашей стране в это тяжелое время, мне наконец-то сняли гипс. Тимур, которого я встретила сразу после этого события, был искренне рад за меня.

– Услышал Аллах мою дуа, – пробормотал парень, когда я поделилась с ним этой новостью. – Но ведь тебе теперь предстоит нелегкая работа, – он нахмурился, внимательно глядя на меня.

– Да, мне сказали, – кивнула. – Нужно разрабатывать мышцы.

– Тогда не буду тебя задерживать, да и я сам на дежурстве, – парень сделал было пару шагов в сторону одной из палат, но остановился. – Вы придете после отбоя?

– Я приду, Дима… не уверена, он сейчас ведь еще для новобранцев уроки по радиосвязи проводит, времени мало, сам понимаешь. Подготовить людей надо и быстро, часть из них скоро под Москву отправляется, бои там тяжелые идут.

– Да, газеты я читаю…, – Тимур нахмурился. Я знала, что оба парня до сих пор жалеют, что их не отправили после парада столицу защищать, однако приказ есть приказ, а за невыполнение могли и под трибунал отправить. – Ладно, побегу. Но буду рад, если придешь.

           Опять побежал за днем день, однако теперь дел у меня прибавилось. Кроме обычных, связанных с делами во взводе в целом, и в подчиненном мне отделении в частности, приходилось еще уделить время восстановлению былой физической формы. Конечно, носила я его не очень долго, однако мышцы успели отвыкнуть от былой нагрузки и винтовку держать было гораздо труднее, чем раньше, а это довольно сильно сказывалось на результатах стрельбы, что мне, разумеется, не нравилось.

– Ну чего ты так переживаешь? – на лице у Йоси возникла снисходительная улыбка, когда я в очередной раз пожаловалась парню на свои неудачи в стрельбе. – Чуть больше недели прошло, как тебе гипс сняли. Восстановишь ты свою форму.

– Знаю, – вздохнула. – Но хочется побыстрее…

– Побыстрее снова начать стрелять, или ты надеешься, что после восстановления тебя снова на фронт отправят? – чужому человеку показалось бы, что Дима спросил это почти с издевкой, однако я слишком давно общалась с ним, чтобы не уловить в этом другое чувство. Боль.

– На фронт, – прошептала, понимая, что парню сейчас нужен был честный ответ.

– Так и думал, – старшина отвернулся на пару секунд. – И я помогу тебе восстановить твою физическую форму, – теперь он снова смотрел на меня. Чуть улыбнулся. – Да и мне это тоже будет полезно.

           Вместо ответа я с благодарностью потерлась щекой о его плечо. Парень чуть вздохнул, а потом обнял чуть крепче. Я уткнулась лицом к нему в грудь, вдыхая запах, который уже стал родным. Как хорошо…

           Давыдов сдержал свое обещание: теперь он будил меня за полтора часа до общего подъема и занимался со мной. Я ругалась под нос всеми словами, которые девушки знать не должны, но выполняла все упражнения вместе с Димой. Не сразу, но это принесло свои плоды. К концу ноября мои результаты в стрельбе снова были такими же, как и раньше. До ранения.

           Между тем, и с фронтов стали приходить если не радостные, то воодушевляющие вести. Наступление немцев замедлилось, потом и вовсе остановилось, а в самом начале декабря наши войска, отчаянно сдерживающие натиск врага под Москвой, перешли в контрнаступление, заставив фашистов перейти в оборону. Да, это была не победа в войне, однако по всем фронтам эта новость произвела настоящий фурор. Не отдали наши товарищи Москву, отстояли столицу.

           Даже необычайно холодная зима не могла уменьшить нашего воодушевления. С каким трепетом, затаенной надеждой мы ждали вестей с фронта, как переживали, читая новости о поражениях наших товарищей. Да, может быть наш полк и не участвовал в этих кровопролитных боях, но душой и сердцем мы были с ними. С ними праздновали и эту немаловажную для всей страны победу.

           Однако, это была еще не победа в войне. Война продолжалась. Хотя наша жизнь текла довольно размеренно. Наш полк все еще находился в резерве и в активных боевых действиях не участвовал, хотя личный состав менялся постоянно. Из госпиталей прибывали красноармейцы, кого-то отправляли на фронт. Именно об этом и была моя первая мысль, когда Дима сообщил мне, что нас ждут во дворце пионеров, в котором у нас обычно проходили политические занятия. Судя по молчанию, которое хранил парень, пока мы шли к этому дворцу, он думал о том же. Однако, пройдя в актовый зал, мы немало удивились, увидев, что на скамьях сидят такие же, как и мы, представители младшего командирского состава. На нас не обратили особого внимания, чему я немного порадовалась, – все-таки зимняя форма, которая скрывала мои очень скромные женские прелести, делала меня похожей на парня. Дима хмыкнул, поняв, чему я так обрадовалась и сел на скамейку, пожал руки некоторым своим знакомым. Одного из них я знала – он лежал в одной палате с Йосей. Однако, это знакомство было настолько шапочным, что позволило мне лишь коротко кивнуть ему, прежде чем я села рядом со старшиной.

– Смирно! Равнение на середину! – раздалась чья-то команда, заставившая нас всех подняться со своих мест. На сцену поднялись командиры полка: Александр Сергеевич Лис, его помощник Илья Васильевич, политрук нашего полка Михаил Алексеевич и еще один майор, имени которого я не знала, однако видела его на параде.

– Вольно, – скомандовал Александр Сергеевич и начал свою речь – Как вы все знаете, не так давно наши войска остановили войска фашистских захватчиков под Москвой, заставили их засомневаться в своей непобедимости, отступиться от столицы. Однако, нелегко далась нам эта победа. Много наших товарищей полегло под столицей, а война еще не закончилась. Она еще идет. И, в связи с этим, нашей армии нужны командиры. Офицеры. Для этого я и собрал вас, отличников боевой и политической подготовки, – подполковник перевел взгляд на политрука. – Продолжайте, Михаил Алексеевич.

– Спасибо, – политрук вышел вперед. – Как сказал товарищ подполковник, приказом командования при штабе будут организованы краткосрочные трехмесячные курсы подготовки младших лейтенантов, по окончанию которых вы сможете получить соответствующее воинское звание. А преподавателем у вас будет майор Ворона Владимир Ульянович, – майор тоже вышел вперед. Он сразу мне понравился. Округлое лицо казалось добрым, чуть уставшим. По возрасту немногим старше Лиса. – Ну, Владимир Ульянович, знакомьтесь с курсантами, а нам с командиром пора возвращаться к делам.

– Спасибо, – козырнул майор. Снова прозвучала команда «Встать, смирно», подполковник вместе с помощником и политруком ушли, а майор спустился со сцены, медленно подошел к ее центру и присел на краешек. – Вольно, садитесь, – разрешил он нам. – Итак, как уже было сказано, зовут меня Ворона Владимир Ульянович. Я буду преподавать вам все, что должен знать и уметь младший лейтенант Красной Армии. Я не буду говорить вам, что это не только престижное воинское звание, но еще и большая ответственность как перед вашими товарищами, которых вы поведете за собой, так и перед Родиной… Вы и так все это поймете на фронте…, – он помолчал. – Однако, я очень вас попрошу отнестись к этому с максимальной серьезностью. И тем, кто считает себя неготовым – выйти из этого зала сейчас. И не тратить ни мое, ни ваше время. Да, вас выбрали, но сейчас выбор есть и у вас. На фронте в звании его уже не будет.

           По рядам прошелся шепоток, однако из зала никто не вышел. Владимир Ульянович улыбнулся и удовлетворенно продолжил:

– Что ж, тогда для начала мне нужно с вами познакомиться. Сейчас каждый из вас по очереди, для упрощения по номеру роты, ну а внутри по номеру взвода встанет и назовет свою звание, фамилию, имя, воинскую специальность, если таковая есть.

           Я не сдержала легкого вздоха, понимая, что сейчас все увидят и услышат, что я – девушка. Все же, хотя девушки были и в медицинской, и в хозяйственной роте, а также здесь были радистки, но вот среди стрелков девушкой я все еще была единственной. И меня все еще это несколько смущало.

– Командир третьего взвода второй роты, старшина Давыдов Дмитрий, – представился Йося, дождался кивка от майора, сел на место, успев, однако послать мне полуулыбку. Как ни странно, но это сейчас было то, что нужно.

– Помкомвзвода третьего взвода второй роты, старший сержант Ковальчук Ирина, – сказала, поднявшись с места, стараясь не обращать внимания на шепот за спиной.

– Девушка…, – задумчиво протянул майор. – Неожиданно. И кем же вы служите в этом полку?

– Снайпер, – за спиной снова раздался шепот.

– Хорошо, – склонил голову майор. – Можете садиться. И тишина! Обсуждения продолжите за дверью этого зала.

– Молодец, – прошептал мне Дима, стоило мне сесть на место.

           В своем предположении я оказалась права. Майор преподавал умело, да и сам был человеком добрым, но справедливым. В нем чувствовался хороший командир, и эту тонкую науку он старался передать нам. Все же офицер, в первую очередь, хороший командир, а потом уже все остальное. И научиться быть хорошим командиром очень и очень непросто, это стало понятно с первых же занятий. Однако, мне эти курсы очень нравились, да и Диме, я это точно знала, тоже. В свободную минуту, когда нам удавалось заходить к нему в госпиталь, мы рассказывали обо всем Тимуру, который сильно жалел, что не может посещать эти курсы с нами. Парень, как военфельдшер, подчинялся несколько иным правилам, чем мы – рядовые стрелки. Но слушал он нас с большим интересом.

– Знаешь, а из него бы вышел неплохой командир, – сказал мне однажды Дима. Он как раз только что пришел из госпиталя. Я в этот день была дежурной по роте и не могла навестить друга вместе с ним. – Есть в Тимуре что-то такое…

– Да, у него особый склад ума, – согласилась я. – Даже жаль, что он не может посещать эти курсы с нами.

– Действительно, жаль, – кивнул Дима. Мыслями он был где-то далеко. Я не рискнула его отвлекать, сама понимая, о чем он думает.

           Пришел первый месяц весны. На фронте сейчас было затишье. Контрнаступление наших войск, к нашему большому разочарованию, захлебнулось, однако и немцы больше не предпринимали попыток взять Москву. Все ждали окончания весенней распутицы, именно она покажет куда дальше пойдут фашисты, в какую сторону сместится фронт. Это понимала даже я. А вместе с этим в воздухе царила и легкая напряженность. Курсы тоже подходили к концу, а значит… значит вскоре после них мы могли получить новые назначения. И кто знает, сможем ли мы и дальше воевать плечом к плечу или нас раскидает по разным фронтам.

           Ответ на этот вопрос пришел внезапно. Всего через несколько дней после того, как мы получили аттестаты, по которым нам в дальнейшем могли присвоить звания. Нас с Димой вызвали к командиру. Сердце у меня в тот момент ушло, упало куда-то вниз. Но приказ есть приказ. Поправили форму и отправились в штаб.

– Садитесь, – разрешил нам Александр Сергеевич, едва мы с Йосей вошли к нему в кабинет и, как и положено, представились. Переглянувшись, мы приняли его предложение.

– Получил я недавно два запроса. Начнем по порядку, – подполковник посмотрел на меня. – Приказом народного комиссариата обороны в поселке Вишняки организованы краткосрочные курсы инструкторов-снайперов. И туда очень нужны люди, которые уже имеют опыт участия в боевых действиях. Желательно, женского пола. Старший сержант Ковальчук, мой выбор пал на тебя. Поедешь туда. Два дня есть на сборы. Приказ понятен?

– Есть! – отозвалась, поняв еще раньше, чем это произнес подполковник. Диму туда же не отправят.

– Старшина Давыдов, – перевел взгляд на парня подполковник. – Со старшим лейтенантом Исаевым знаком?

– Так точно, – кивнул Йося. Голос ровный, по лицу также эмоций не разобрать.

– Приказ пришел. Подо Ржев нужны люди. Из нашего полка туда отправляют четыре роты. Пятая одна из них, но старшему лейтенанту замком роты нужен. Пойдешь к нему?

– Пойду, – старшина снова кивнул. – Когда?

– Вместе со старшим сержантом, но позже, чем она на два часа. Вы свободны.

– Есть, – отозвались мы и вышли из штаба. Сердце у меня билось где-то в горле, а на глаза предательски наворачивались слезы. Я старалась не смотреть на Диму, а до конца дня мы почти не разговаривали. Я, потому что боялась разрыдаться, Дима, полагаю, испытывал нечто похожее.

           Однако, я практически не удивилась, когда вскоре после отбоя, парень пришел ко мне. Подвинулась, чтобы он мог лечь рядом, а стоило ему только устроиться так, чтобы было удобно, прижалась к нему, уткнувшись лицом в грудь. Из глаз потекли слезы, пришлось приложить все усилия, чтобы не плакать вслух и не разбудить тем самым больше никого из роты. Йося гладил меня по волосам, однако успокаивать не пытался, видимо, понимая, что мне надо выплакаться.

– Дима, – наконец-то успокоившись прошептала я.

– Не надо, я все понимаю, – ответил парень. – Ты помнишь наш разговор? В ночь после парада?

           Кивнула.

– Хорошо, но повторю. Я не стану брать с тебя обещания. Всякое в жизни может случиться. Только одно. Если… если вдруг, – парень замялся, но я и без его слов поняла, что значит «если». – Напиши мне. Только правду. Сама знаешь, лучше уж горькая правда. Правду я принять смогу…

– Обещаю, – прошептала я. – А ты… ты пообещай мне, что останешься жив.

– Сама знаешь, я не могу такое обещать, – вздохнул Давыдов.

– Нет, ты пообещай, – упрямо возразила я. – Пожалуйста, пообещай мне это. Пожалуйста.

– Ладно, – сдался парень. – Обещаю… Я сделаю все возможное для этого. И ты, Ира, тоже. Останься живой. Пожалуйста.

– Обещаю.

           Заснуть мне этой ночью так и не удалось. Мы лежали рядом друг с другом и разговаривали. В какой-то момент диалоги стали совсем несерьезными, но мы будто решили наговориться на года вперед. Кто знает, когда мы еще увидимся. Но в том, что мы увидимся я не сомневалась.

           Следующий день и последний перед отъездом пролетел максимально стремительно. Дел было очень много: мы приводили в порядок личное оружие, собирали остатки вещей. Вечером, правда, все же удалось найти время и сходить в госпиталь, где мы попрощались с Тимуром. Измайлов очень сожалел, но из госпиталя его не отпускали. Слишком нужным человеком он там был, как посмеивался сам татарин, однако ему было грустно, это чувствовалось.

           Ночь перед отъездом прошла еще быстрее, а в двенадцать часов дня отходил мой эшелон. Он уже стоял на вокзале, но, пока не прозвучали гудки паровоза, мы с Димой стояли рядом с вагоном. Обнявшись. И молчали.

– Я успел! – из этого состояния нас вывел голос Тимура. Парень подбежал к нам. – Думал, что из-за обхода больных не успею попрощаться с вами, – лицо друга озарила улыбка.

– Хорошо, что ты пришел, – кивнула.

– Я узнал, что с нашей дивизией будет, – внезапно нахмурился фельдшер.

– И что же? – поинтересовался Дима, как мне показалось, с легки заявлением разрывая объятия.

– Нас в Новороссийск переводят. Правда, только через месяц, но служить будем там.

– Да, раскидывает нас по фронтам, – задумчиво протянул Йося. В этот момент прозвучал первый гудок. До отправки оставалось еще два, однако старшина отступил от меня на пару шагов и тихо сказал:

– Тебе пора.

– Да, наверное, – кивнула, глядя парню прямо в глаза. Он легонько покачал головой, мол, не надо ничего говорить. Все уже сказано, а что будет дальше… жизнь покажет.

– Удачи тебе, – пожал мне руку Тимур. – Может, еще повоюем.

– Может, – кивнула я. Прозвучал еще один гудок и, ощущая легкую дрожь, я вошла в вагон. Дима и Тимур остались на перроне. Три минуты, которые оставались до отъезда, пролетели как одна. Вот паровоз тронулся, поехал. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, набирая ход. И вот уже вокзал и Воронеж остались позади. Вздохнув, я отошла от двери и присела около стены. Ехать мне было недолго, если обойдется без налетов, то десять часов. Снова почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Сжала руки в кулаки. Нет, я не буду плакать. Сделала два глубоких вдоха, успокаиваясь, а потом, чувствуя непреодолимое желание, достала из кармана записку, написанную знакомым почерком.

«Пятая рота, сто тринадцатый стрелковый полк, тридцать вторая Краснознаменная стрелковая дивизия, пятая армия. Старшина Давыдов Д.В.»

Глава 3. Дима

Эшелон уже минут пять, как скрылся из виду, но Дима никак не мог перестать смотреть в ту сторону, куда уехал поезд. Он знал, что ему нужно взять себя в руки, но тело будто одеревенело, не слушалось его. Последний раз… последний раз он ощущал себя подобным образом тогда, когда Ира приняла решение остаться в группе прикрытия. Тогда было очень больно осознавать, что скорее всего она не вернется.

Решение командира полка собрать небольшой поисковый отряд стало тогда для парня лучиком надежды. Поэтому в отряд он вызвался добровольцем один из первых. А вот решение Тимура вступить в этот отряд немного удивило его. Профессор был не из тех, кто будет рисковать собой, а решение пойти назад и попытаться найти своих было максимально рискованным. Ведь там могла поджидать немецкая засада, и был большой шанс, что они не вернутся. Когда они шли обратно, Йося аккуратно поинтересовался у фельдшера зачем он тоже вызвался добровольцем.

– Не могу по-другому, – серьезно ответил парень. – Есть клятва Гиппократа. Правда, ее после окончания института дают, но не так важно. Один из ее принципов – обязательное оказание помощи больному. А там, возможно, остались наши раненые товарищи. Как я мог не пойти?

Давыдов молча кивнул. Несмотря на набожность, которую Йося, как комсомолец, осуждал, Тимур был прирожденным медицинским работником. И когда война закончится, его ожидает большое будущее в медицине.

Очень тяжело было, когда они нашли тело Алексея Журавлева. Приказ командира отряда был предельно ясен – быстро осматриваем позиции, ищем живых, если их нет, то отступаем, мертвых не хоронить, тела их не забирать. Кто-то тогда попытался возразить, однако его возражение было отбито короткой фразой: «Отомстите потом.» Но они с Тимуром простояли над телом довольно долго. Запоминали. Все запомнить хотели.

Когда они рядом нашли Иру: раненую, без сознания, но живую, для Димы это было почти чудом. Она была жива! Она поправится, и они и дальше будут служить вместе. Биться с фашистами бок о бок. Это очень много значило для Давыдова.

Но вот сейчас… сейчас их разлучили приказом. И… он ведь мог… Мог отказаться и остаться служить в этом полку, не ехать подо Ржев, но не стал. И даже знал почему. Парень любил Иру, но после всех новостей про битву за Москву, после того как они спасли Ковальчук, после того как они увидели Леху… вернее, его тело… Но особенно после того, как им написала мать Журавлева. Она благодарила их с Тимуром за то, что «Алешенька» пусть и не на долго нашел таких друзей, как они. И вроде ничего не было написано в письме, женщина даже от помощи отказывалась, однако в каждой строчке чувствовалось горе матери, потерявшей сына. После всего этого Дима просто не мог остаться в запасном полку. Даже если они скоро передислоцируются в другое место, как рассказал Тимур. Парень хотел попасть на фронт. Отомстить за товарищей, которых он уже потерял. И не дать фашистским гадам продвинуться дальше. Остановить их. Раз уж не вышло под столицей, Родине он послужит, но в другом месте.

– Что ты будешь делать с щенком? – голос Тимура вернул Йосю к реальности.

– Что? – слегка растерянно переспросил парень. – А, ты про щенка… Не знаю, наверное, поговорю со старшим лейтенантом, может, он разрешит его оставить.

– А если нет? – Измайлов нахмурился.

– Тогда поговори с подполковником. Он знает, что тогда провернули мы с Алексеем. Поможет, наверное.

– Надеюсь, вон там, кажется, твой лейтенант?

– Старший, – машинально исправил Дима.

– Старший, – покладисто согласился фельдшер. – Идем, поговорим, что ли. Вместе, все же мы с тобой оба в эту кашу втянуты.

На лице у старшины невольно, но появилась улыбка, и он вместе Тимуром направились туда, где на платформе стоял старший лейтенант Исаев. Подойдя к нему, оба козырнули.

– Старший лейтенант Исаев, разрешите обратиться?

– Обращайтесь, – кивнул Исаев. Он был молод, всего лет на семь-восемь старше самого Димы. Почти одного роста с ним. Довольно широкоплечий и слегка худощавый с добрым круглым лицом, однако серые глаза смотрели серьезно, почти строго. Зато на щеках и на носу была отчетливо видна россыпь веснушек.

Дима коротко и по делу: все же срочная служба, да и война приучила его говорить именно так, рассказал о щенке. Старший лейтенант выслушал старшину, не перебивая.

– Значит, хочешь собаку забрать с собой, – внезапно он повеселел. –  Ну что ж, старшина Давыдов, кажется, да?

– Так точно.

– А зовут как?

– Дмитрий. Можно Дима.

– Ну что ж, пойдем, покажите, что у вас за зверь живет, а там поглядим.

Увидев щенка, Исаев повеселел, и поглаживая пса по спине, кивнул:

– Я не против. Давай заберем его с собой. Команды он какие-нибудь знает?

– Знает, – за Диму ответил Тимур. – Лежать, сидеть, место. Я научил.

– Спасибо, – поблагодарил фельдшера старший лейтенант. Они отвязали пса от будки и повели на станцию, а вскоре, тепло попрощавшись с Измайловым и обменявшись с ним адресами, Дима зашел в вагон. Обычная теплушка, в которой раньше возили скот, но сейчас здесь были сооружены нары. Теперь здесь перевозят солдат.

– Ну как ты, приятель? – тихо пробормотал Йося, когда после ужина дал щенку котелок с остатками своего ужина. Тот, не привередничая, начал есть, видимо, успев проголодаться. Легкая улыбка тронула губы старшины, – все же он тоже любил животных, правда, больше кошек, но была у него такая слабость – и он начал поглаживать пса по спине.

– А фельдшер-то не соврал, пес действительно ученый, – к Диме подошел старший лейтенант, коротко покачав головой, увидев, что Давыдов собирается встать. Йося склонил голову в знак благодарности и подвинулся, освобождая место для командира.

– Поговорим? – предложил Исаев. – Неформально, разумеется.

Дима лишь пожал плечами, показывая, что он не против разговора.

– Откуда родом?

– Из Сызрани, – ответил Дима. – Это город…

– В районе Куйбышева, слышал о таком.

– Неожиданно, – для Давыдова это действительно было сюрпризом – Сызрань была маленьким городом, поэтому мало кто знал о ее существовании, особенно на фоне уже довольно крупного города Куйбышева.

– Да, я сам-то из-под Рязани, Сасово, не слышал о таком?

– Нет, – покачал головой Дима.

– Ну, я верю, что еще услышишь. А вот старшая сестра и жена моя с дочуркой в Куйбышеве сейчас. Я их сам в эвакуацию отвез, а потом прямиком на фронт. А вот мать из дома уезжать отказалась… А ты как на фронт попал?

– Добровольцем. К другу со срочной службы ездил. Война началась, ну я прямиком и в военкомат пошел. Сначала на краткосрочные курсы радистов попал, потом уже на фронт.

– А где успел повоевать?

– Харьков защищали. А вы, товарищ…

– Александром зови, – поправил его Исаев. – Все ж неофициально.

– А вы где побывать успели?

– Под Курском стояли. Наш фланг разгромили тогда, из окружения пришлось выходить, – задумчиво протянул Александр. – Вот тех, кто жив остался по разным частям и раскидали. Вот я сюда и попал, – командир погладил щенка по голове. Тот, уже давно съев еду из котелка, смирно лежал рядом с нарами.

– А фельдшер действительно научил его командам, – в голосе слышалась улыбка. – А зовут как?

– Не знаю, – честно ответил Дима. – Мы не успели имя ему придумать. Вернее, мой друг… старшина Журавлев… может и звал как-то, но как – я не знаю.

– Предлагаю его назвать Смелым. Ну, пес, как на это смотришь? – Исаев снова потрепал пса за ухом. – Я поговорю с поварами, поставим красноармейца Смелого на довольствие, еще несколько команд полезных разучим, так что будет он у нас настоящим бойцом. Не подрывником, конечно, – поспешил заверить Йосю старший лейтенант, увидев, как нахмурился Давыдов. – Что ж, надеюсь мы с тобой сработаемся, а теперь отбой всем, – командир ушел к своему спальному месту.

Дима тоже вытянулся на своих нарах, укрывшись шинелью и достал из кармана две бумаги. На первой довольно крупным, но аккуратным почерком было написано:

“Поселок Вишняки, школа инструкторов-снайперов, старший сержант Ковальчук И.С.”

Перечитав адрес Иры еще пару раз, Дима убрал его в нагрудный карман, туда, где хранил еще адрес. Именно с него он и получил это письмо, однако прочитать в спешке и занятости последних дней, не успел. Это письмо пришло к нему из его родного города, что стоял на реке Сызранка. Это было письмо от его родителей. Дима тихо вздохнул и погрузился в чтение. Как же он все-таки скучал… Ведь последний раз парень видел своих родителей в тот роковой июнь тысяча девятьсот сорок первого года.

Глава 4. Ира

           На часах только-только пробило десять утра, а я уже стояла перед воротами, которые отделяли меня от нового места службы. Поправив форму, подошла к молодому красноармейцу, стоящему в карауле перед входом. Он, увидев мои лычки, козырнул.

– Товарищ старший сержант, ваши документы? – с полувопросительной интонацией произнес парень. Я молча протянула ему свои документы. Быстро посмотрев их, парень открыл калитку и крикнул:

– Сергей Петрович, проводите!

– Пойдем, парень, провожу тебя, – ко мне навстречу пожилой мужчина, лет пятидесяти на вид. Одет он был не в форму: потрепанный полушубок, черные штаны из неизвестного мне материала, кирзовые сапоги. От одежды веяло духом махорки и еще какого-то табака. Меня слегка удивило, что такой человек забыл на военном объекте, однако вопрос задать я не успела, мужчина рассказал мне все сам.

– Сторож я местный, – произнес он. – Давненько тут обитаю. Здесь же раньше усадьба была. Графья Шереметьевы жили, тут я и родился значит-ся. Раньше у них в конюшенных ребятах бегал, потом как царя скинули, а в усадьбу советы пришли, сторожем стал. Ну и когда сюда недавно военные приехали, меня выгонять не стали. Вот и служу тут уже годков сорок как. А вот мы и пришли. Ну, ладно, пойду я. А ты, ничего, зови, коли помощь понадобится.

           Сергей Петрович ушел, а я позволила себе улыбнуться. Все же меня устраивало, когда незнакомые люди думали, что я парень. Хотя на дворе уже был месяц март, на улице по-прежнему стояли холода, и мы носили зимнюю форму, хоть и аккуратно, однако она все равно была довольно бесформенной и скрывала все, что отличало меня от мужчин. Вздохнув, я оглядела здание, к которому подвел меня местный сторож.

           Оно было большим. Трехэтажный дом п-образной формы невзрачного серого цвета. На больших окнах крест-накрест были наклеены белые полоски. Резные двери, сделанные, как мне показалось, из дуба, с массивными ручками, украшенными резьбой по дереву. Аналогичные украшения слегка выделялись и на самом здании, однако серый цвет делал их практически незаметными. И он настолько не подходил этому величественному зданию, что у меня закралась мысль, что его перекрасили специально. Еще раз поправив форму, я зашла внутрь.

           Кабинет начальника этой школы располагался на третьем этаже. Там же находились и жилые помещения для командиров. Второй этаж был отдан под учебные классы, а вот на первом предстояло жить будущим курсантам, а также солдатам из роты противовоздушной обороны. Все же мы находились почти на территории Москвы, а немцы, хоть и не смогли взять столицу, обстреливали ее регулярно. Оказавшись перед кабинетом командира, я вздохнула, чтобы немного успокоиться, и, взяв себя в руки, постучала в дверь.

– Войдите!

– Товарищ капитан, старший сержант Ковальчук. Представляюсь по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы.

– Капитан Чегодаева Нора Павловна, начальник краткосрочных трехмесячных курсов снайперской подготовки, – за столом сидела невысокая, однако широкоплечая и коренастая женщина лет сорока на вид. Смотрела строго, сразу видно: свое дело знает. – Ирина, кажется? Как добралась?

– Нормально, – коротко ответила я. Поездка прошла действительно нормально, даже несмотря на то, что я оказалась в мужском вагоне. Однако и тут зимняя форма пришла на выручку – на меня никто не обратил внимания. Да и налетов по пути не было.

– Значит так, курсанты прибудут послезавтра утром. Все они прошли снайперскую подготовку в той или иной степени, некоторые из них также, как и ты уже были на фронте. Из таких мы и наберем командиров, взводов и отделений. Рота у вас будет одна. Тебя я определила в третий взвод. Будешь командиром. Опыт уже был?

– Помкомвзвода была.

– Вот и отлично, значит дело знакомое. Да, все командиры-офицеры живут, как тебе уже, наверное, сказали, на третьем этаже, а уж вам придется пожить вместе с курсантами. Пойдем, я покажу тебе казарму вашей роты. В час обед, до него, думаю, успеешь освоиться немного. В столовую сегодня и завтра сходишь вместе с офицерами, потом уже поставим на общее довольствие с курсантами. Сегодня-завтра, пока все только-только приезжают осмотрись на территории, а уж потом начнется работа. Все ясно?

– Так точно, ясно, – капитан действительно рассказала все четко и по делу.

– Тогда не будем терять время, – Нора Павловна вышла из кабинета. Я последовала за ней.

           К вечеру я уже более-менее представляла, что из себя представляет место, в котором организовали курсы по подготовке снайперов. Кроме главного здания, здесь находилось еще несколько строений: баня, оружейный склад, под который была переделана конюшня, еще один дом. Для чего раньше он служил – я не знала, но сейчас на первом этаже в нем располагалась столовая, второй же этаж использовался под гауптвахту. Часть территории, где раньше находился сад, полностью очистили от деревьев, подготовив место для полигона, а внушительной расстояние между главным корпусом и столовой теперь стало плацем и спортивной площадкой. По периметру бывшего поместья стояли зенитки, караульная служба неслась круглосуточно, курсантам, как сказала мне Нора Павловна, тоже придется ходить в караулы.

           Вскоре, как и сказала начальник объекта, прибыли и курсанты, когда их только-только построили на плацу, я даже слегка удивилась. Насколько мне казалось, как портила меня форма, однако на них она смотрелась еще нелепее и страннее. Видно было, что они только-только ее одели и не привыкли еще к брюкам, сапогам и шинелям. Повязки с шапок-ушанок у многих были завязаны не под подбородком, как полагается, а за ушами. Команды «Равняйсь, смирно, равнение на середину!» выполняли неумело. Неужели и Йося тоже с нами так мучался? С ума сойти…

           Нора Павловна, впрочем, казалось, ничуть не смутилась нелепому виду курсантов. Сказав короткую напутственную речь, она представила всех офицеров школы: кроме нее был еще майор Крепс, который станет нашим инструктором по огневой подготовке, а также старший лейтенант Пащенко, ему предстояло проводить тактические занятия. Потом представила и нас, командиров взвода. Прозвучала команда «Разойтись!».

           Поднялся шум и гам, девчонкам не терпелось пообсуждать все, что они только что услышали, однако на это времени не было. Честно сказать, я сильно нервничала, однако пришлось взять себя в руки. Не сразу, но мне удалось построить взвод. До казармы мы дошли если не образцово-показательно, но вполне прилично по военным меркам.

           На первых порах жизнь здесь мало чем отличалась от краткосрочных курсов радистов, которые я закончила перед тем, как попасть в запасной полк, а далее на фронт. Исключение было одно – теперь командиром была я, и мне приходилось многому учить девушек, а ведь часть из них была даже старше меня… Первые пару дней пришлось тяжко, но в конечном итоге мне удалось завоевать их авторитет. А ведь учиться им пришлось и много, хотя практические занятия еще толком и не начались.

           Правильно заправлять постель, одеваться, пока горит спичка, знать устав Красной Армии, соблюдать дисциплину…. Это лишь часть того, чему чуть меньше года назад училась я, и чему сейчас учились они. Правда, мне было все же немного полегче, чем Диме: часть девушек также, как и я была отозвана с фронта, поэтому некоторые уже что-то знали и умели, но вот тем, кто пришел по доброй воли, или кого мобилизовали недавно приходилось туго. Особенно много проблем доставляли портянки. Да, если по правде, я и сама их терпеть не могла, но что делать, если надо? Вот и терпела, и учила, стиснув зубы.

           Как только курсантки более-менее выучили устав, обязанности и все остальные вещи, которые необходимы в самом начале пути, они приняли присягу. Было очень волнительно как им, так и мне. На нас стояла ответственная задача: вынос знамени школы. В назначенный час командир первого взвода, которую начальник школы выбрала знаменосцем, и мы, командиры второго, третьего и четвертого взвода, чеканя шаг, вынесли знамя. Курсанты, – я это не видела, чувствовала, – смотрели на нас с восхищением. Затем присяга. К слову, ее принимали не все, а только те из курсантов, кто до этого момента не был на фронте. Потом был внутришкольный парад, небольшой концерт.

           После присяги начались занятия. Очень большое время уделялось практическим навыкам. Почти сразу стали ходить на полигон, оборудованный неподалеку. Сначала подготавливали его к практике: рыли окопы, оборудовали огневые точки, учились как их правильно маскировать, как делать ложные позиции, как находить такие же позиции врага… Не знаю, что чувствовали остальные, я же начала ощущать настоящую панику – оказалось, что я не знала очень много всего, что так необходимо снайперу. Да, майор Лис довольно неплохо меня успел обучить, но чем больше я узнавала чего-то нового, тем сильнее казалось, что я не знала ничего. Чуть позже паника слегка ушла, стало легче, но первоначально это заставляло даже тихонько плакать по ночам. Иногда приходила мысль, что знай я все это раньше, старшина Журавлев остался бы жив.

           Как только полигон был готов, начались практические занятия по стрельбе. Этому уделялось больше всего времени. Нет, политические и тактические занятия не ушли, просто занятий стало больше. На полигон уходили рано утром, возвращались поздно вечером. И стреляли, стреляли, стреляли. Кроме винтовок нас научили пользоваться автоматами, пистолетом-пулеметом Шпагина, пистолетами, даже пулеметами, но чаще, разумеется, стреляли из винтовок. Как только результаты стали приличными, всем выдали винтовки со снайперскими прицелами. Как же я была рада, когда снова взяла в руки свою винтовку, да и результат заметно улучшился.

           Да, занятий было много, уставали все и сильно. Очень много времени в школе уделялось нашим физическим навыкам, ведь работа снайпера требует не только силы воли, но и большой физической выносливости. Да и на фронте бывает разное. Хотя сейчас почти на всех фронтах что мы, что враги перешли к обороне, нас готовили и к наступательным боям. Были и походы, и марши, и кроссы. Уставали невероятно, однако это не мешало нам кроме занятий заниматься и самодеятельностью. В каждом взводе была стенгазета, над оформлением которой очень старались, периодически устраивали небольшие концерты, обменивались опытом.

            Иногда все озорничали. Уходили и в самоволку, и не выполняли приказы. В такие моменты проявлялась составляющая армии, с которой я уже сталкивалась на курсах радистов и когда была в запасном полку, но всегда ее не любила. За провинности девушек, довольно часто страдали их командиры. Ну и я не была исключением. Как же хорошо я теперь понимала Диму.

           А учеба продолжалась. Несмотря на то, что учеба на краткосрочных курсах требовала крайнее напряжение сил, кроме самодеятельности, мы также успевали устраивать какие-то свои внутренние мероприятия. Чаще всего это было чтение писем из дома. Я своих не читала. От бабушки письма мне прийти не могли, – если она и была жива, то все еще находилась под оккупацией, а те несколько, которые получила от Димы и Тимура, считала довольно личными.

           Не забывали мы и про дни рождения своих товарищей. Узнав заранее, когда и у кого, мы за пару дней до даты, собирали, в тайне от именинника общую кассу денег, на которую тот, кто мог ходил и покупал скромный подарок, обычно конфеты и еще небольшие приятные мелочи. Чаще всего за подарками ходила я – курсантам позволяли покидать школу только по увольнительным, а их, учитывая, что времени на освоение всех навыков у нас было мало, давали не часто. У меня, как и у остальных из младшего комсостава были свои привилегии. Поэтому на свой день рождения я ничего не ждала, и очень сильно удивилась, когда девочки вручили мне скромный подарок – небольшой кулек конфет марки «Бабаевский» и чудесный букетик сирени, которая только-только зацвела. Это было так неожиданно и приятно, что я даже растрогалась.

           Правда, в том, что я не ждала подарка, была и еще одна причина. Может, из-за того, что мы с папой жили вдвоем, и из-за этого на мои плечи довольно рано легло немало обязанностей, может, я просто была такой по характеру, но я ни с кем особо не сближалась. Со всеми общалась ровно, положением командира взвода не злоупотребляла, но держалась особняком, не заводя ни с кем из девушек близкую дружбу. За одним единственным исключением.

           Галя. Она же Галина Чернова, мой помкомвзвода, была самой старшей. В январе ей уже исполнилось двадцать семь лет. Как и я, она на фронте была почти с самого начала войны. Служила санитаркой в прифронтовом госпитале, но как только узнала о формировании курсов, пошла в военкомат. Ходил больше двух недель, в итоге военком сдался и зачислил настойчивую девушку на курсы снайперов. Первое время наше общение было как у командира с подчиненным, однако в один день все изменилось.

           Произошло это примерно через две недели после присяги. В тот день я получила письмо от Йоси. Оно было очень коротким, в нем лишь говорилось о том, что парень удачно доехал до нового места службы, и там все будет непросто. Вроде больше не было написано ничего, однако… однако письмо настолько вывело меня из колеи, что я решила пойти прогуляться. До отбоя было еще немного времени, и это были очень редкие минуты, когда можно было побыть наедине со своими мыслями.

           Ночь была на удивление прекрасно: легкий ветерок, на улице по ощущениям градусов десять, апрель уже перевалил за половину, и в воздухе ощущался дух весны. Я настолько ушла в свои мысли, что не сразу заметила, что рядом со мной кто-то идет.

– Гуляешь?

           Я вздрогнула от неожиданности, и только сейчас обнаружила, что рядом со мной стоит мой помкомвзвода.

– Как-то ты легко испугалась, – голос у девушки был с легкой хрипотцой, что было очень необыкновенно, и по вечерам, когда она что-то рассказывала, заставляло заслушиваться, уносило вдаль. – А вроде снайпер должен быть всегда начеку.

– Должен, – согласилась я, признавая свою ошибку. – Ты что-то хотела?

– Ничего особенного, – ответила Галя. – Просто тоже погулять до отбоя. Но ты, я смотрю, не просто так погулять пошла.

           Я задумалась на пару секунд, рассматривая Галю. Она была довольно высокой, под сто восемьдесят сантиметров роста. Худая, с короткими светлыми волосами. Красивая, глядя на нее никто бы не подумал, что до войны она жила в селе и работала в колхозе, закончив до этого лишь семилетку и рано выскочив замуж. Те, кто ее увидел бы впервые, подумал бы, что это – профессорская дочка, не меньше. Тихо вздохнув, я решилась.

– Да, не просто так. Думала, поможет. Плохо мне.

– Ну, до отбоя еще время есть, пошли пройдемся. Я, так понимаю, дело в письме, которое ты получила.

– Да, – мы медленным шагом пошли в сторону двух беседок, которые заменяли нам курилки. Ими активно пользовались бойцы из роты зенитчиков, среди же курсанток курильщиц практически не было.

– Родные пишут? – полюбопытствовала Галя.

– Не совсем… друг…, – слегка неуверенно ответила я.

– Значит, друг, – задумчиво протянула девушка. Повисло молчание, в котором мы дошли до беседок. – Но явно не просто друг, если тебя так письмо взволновало.

– Это сложно немного, – я почувствовала, что краснею, стоило мне подумать о Диме. – Я в начале войны на курсы радистов попала, служили там вместе, он моим командиром взвода и отделения был. Потом в запасном полку и под Харьковом воевали вместе. И в Воронеже тоже вместе были. И.. почти не расставались, а сейчас он на другом фронте.

– И что пишет? А то ты после письма совсем кислая, не похоже на тебя совсем.

– Сложно у них там, фрицы так и прут. Не могу я здесь быть, Галя, да и не хочу. Мое место там, на фронте. Я ведь и повоевать еще толком не успела. Ранение под Харьковом получила, только поправилась и сюда.

– Плюнь, – искренне и плохо посоветовала Галя. – Нам меньше месяца осталось до экзаменов. Да и, – она усмехнулась. – Тебя ведь не одну с фронта отозвали. У меня тоже счет имеется.

– А что…, – я не договорила, задумавшись, стоит ли спрашивать, что же произошло у помкомвзвода. Мы медленно двинулись обратно к казарме, до отбоя оставалось уже совсем немного времени.

– Хочешь спросить, что произошло? – угадала Галя. – Да все просто. У меня никого не осталось, кроме мужа.

– Бомбили? – предположила.

– Расстрел, – слово прозвучало коротко и жестко. – Мы недалеко от границы жили, в июле практически все мужики на фронт ушли, а нас на сенокос отправили. Не отдавать же гадам урожай. А пока мы в дальнем колхозе были, в деревню нашу и зашли фрицы. Согнали всех старых, больных и детей в овраг. И из пулемета. Из всей деревни один только уцелел, сын одной из доярок, и то его лишь случай спас. А моя мать и два сына, – она махнула рукой и сплюнула на землю. – Я, как узнала, так сразу из того колхоза пешком в город пошла, ну и военкомат. А дальше написала мужу, попала в госпиталь, а как узнала про эти курсы, пошла в военкомат. Вот скоро сдадим экзамены и уж отомщу я фрицам проклятым за маму и за детишек своих.

           Больше до отбоя мы поговорить не успели, однако потом, когда уже оказались в казарме, я услышала шепот девушки.

– Ира… Ира, ты спишь?

– Нет, – тихо ответила я. Нары, на которых лежала девушка, находились слева от меня, так что можно было поговорить еще немного.

– Я спросить хотела. Не сочти грубой, но почему тебе никто из родных не пишет?

– А ты не слишком любопытная для снайпера? – поддела ее я, невольно улыбнувшись, вспоминая, как один раз, в начале войны сама повела себя излишне вызывающе, решив доказать, что не просто так на фронт именно в качестве снайпера просилась и стрелять хорошо умею.

– Нам же еще и внимательными надо быть, вот я понаблюдала, – не растерялась Галя. – Так ответишь?

– Отвечу. Отца у меня нет, а в деревню, где бабушка живет, фашисты в начале августа пришли. Она тоже от границы недалеко. Вот и не попишешь ничего.

– А мать где?

– Умерла давно, я ее и не помню. Отца во время Финской убили. Офицером был.

– Понимаю, тяжела судьба дочки офицера.

– Тяжела, – я невольно улыбнулась. – Ну все, отбой Чернова.

– Есть.

           После такого внезапного откровения, наши отношения слегка изменились. Нет, близкими подругами мы все еще не стали: все же разница в возрасте и характерах накладывала определенные ограничения, но все же сблизились. И даже решили, что если удастся после экзаменов попасть в один полк, то попробуем образовать снайперскую пару. Даже начали находить друг у друга сильные и слабые стороны во время походов на полигон. Галя была все же чуть внимательнее, чем я. Правда, девушка утверждала, что это лишь в силу возраста, но какие-то мелкие детали она иногда подмечала лучше. Я же стреляла точнее.

           А жизнь и учеба продолжалась. Про праздники и проказы тоже никто не забывал. Одна из девушек ушла в самоволку, за что досталось и мне «Как это, ты, командир, и не уследила», и ей – беднягу отправили на гауптвахту – самое унизительное, что может быть в армии, на мой взгляд. А первого мая отметили Первомай со всем размахом, которые могли себе позволить: был и общешкольный парад, где нам впервые выдали юбки зеленовато-коричневого цвета и новые пилотки, правда лишь в том плане, что их выдали нам, а не в том, что они только что с завода. В свободное время мы вручную перелицевали и пилотки, и юбки. Форма получилась как новая. После парада было выступление самодеятельности, а вечером собрание комсоргов со всех курсов, даже комсорга зенитчиков пригласили. Я, являясь кроме командира взвода, еще и комсоргом, с большим удовольствием выслушала слова благодарности, хотя благодарили не только меня. Но с собрания ушла очень довольная.

           А в середине мая от нас потребовалось все напряжение сил не только физических, но и моральных. Начались экзамены. Приехало высокое командование. Нас проверяли и на знание уставов, и на знание политической обстановки. Очень большое внимание уделялось то, как мы будем действовать в военной обстановке: мы должны были продемонстрировать умение ползать по-пластунски, маскироваться, окапываться, оказывать первую медицинскую помощь, разбирать и собирать винтовку, стрелять по движущимся и стоящим мишеням как при свете дня, так и ночью, пользоваться противогазом…Проверяли серьезно, все же шла речь об участии в боевых действиях.

           Экзамены все сдала на отлично, и, хотя, всем отличникам, а таких во взводе нас было семеро, включая меня и Галю, присваивали звания младших сержантов, я повышении в звании не ждала. И довольно сильно удивилась, когда получила звание старшины. Некоторым, по результатам учебы и экзаменов присваивалось звание ефрейторов.

           После экзаменов мы все еще жили по строгому расписанию: в шесть подъем, в десять отбой, однако свободного времени было больше. Мы проверяли винтовки, подготавливали обмундирование, писали письма близким. Готовились ехать на фронт.

           Незадолго до выпускного мне пришло еще одно письмо от Димы. Тут уже я не выдержала и написала рапорт с просьбой отправить меня подо Ржев. Но от капитана получила вежливый, но твердый отказ. Однако из ее кабинета я все же вышла в неплохом настроении. Отказавшись от ее встречного предложения остаться учиться дальше на инструктора, она сказала, что два взвода из нашей школы, в числе которых и мой, поедут на Северо-Кавказский фронт под Новороссийск. Именно там сейчас воевал полк, в котором раньше служили мы с Димой, и в котором в составе медицинской роты служил Тимур.

           В последний день в школе состоялся торжественный ужин, на столах появилось вино. Пришли зенитчики поздравить нас и попрощаться. Было много торжественных речей, слез, обещаний писать письма. Ночью, как мне казалось, не спал никто. По крайней мере я спать не могла. А утром нас построили на плацу. Последние напутственные слова, пожелания. Звучит команда «Направо! Шагом марш!», и колонна во главе со знаменем курсов и духовым оркестром двинулась к вокзалу. Шли молча, в полной военной выкладке. Шли солдаты. Нас было сто тридцать человек. Десять девушек приняли решение остаться в школе в инструкторской роте.

           Пришли на вокзал, где нас ждало два военных эшелона – часть из нас отправлялись на Северо-Западный фронт. Последние слова напутствия. Прозвучала команда «Второй, третий взвод по вагонам!». Грузимся в теплушки. Я практически сразу устроилась на нарах, которые были ближе всего к выходу. Прощай Москва. Прощайте курсы. Я снова ехала на фронт, а нагрудный карман приятно оттягивало недавнее письмо от старшины Давыдова.

Глава 5. Ира

Ехали мы долго, все же от Москвы до Новороссийска путь не близкий. В пути все было уже по-фронтовому: спали на наспех сколоченных не нами нарах. О матрасах, даже набитых соломой, которые были у нас на курсах, и речи не шло – спали на голых деревяшках, положив одну половину под себя, укрывшись второй полой. Питались тоже скудно: варили по очереди на чугунной печке-буржуйке нечто среднее между супом и кашей, сосали сухари  несладким чаем и кипятком. Вздыхая, вспоминали, еду, которую нам давали в школе – кормили нас тогда по-настоящему хорошо: трехразовое питание, обязательно с мясом.

Не обошлось и без приключений: пару раз налетали бомбардировщики, но не причинили сильного вреда. Хуже было, когда налетел вражеский истребитель. Один вагон, прошитый его очередью, загорелся. Погибло несколько молодых ребят и два зенитчика. Девчонки рыдали, и я их понимала – ужасно погибнуть в таком молодом возрасте, даже не доехав до фронта.

Наконец-то прибыли в Сочи. Это был не просто город на военном положении. Он одновременно служил и своеобразным госпиталем, и запасным полком. Дальше нас снова ждало перераспределение. Некоторые из девушек предпочли остаться в госпитале, одну девушку там оставить пришлось – ранили ее во время налета на поезд, рана так и не зажила, воспалилась. Пришлось ей остаться. Весь второй взвод отправлялся в Севастополь. Мы по-доброму им завидовали – судя по новостям под Севастополем сейчас воевала Людмила Павличенко – самая лучшая из снайперов на текущий момент.

Наконец-то за нами приехали полуторки, покрытые брезентом. Погрузились, поехали к Новороссийску. Дорога была плохая: вся в выбоинах, рытвинах и ямах, – хотя активные боевые действия и не велись, но город и территории регулярно обстреливались немцами. Стреляли и наши. Я держала винтовку навесу и больше всего боялась за чувствительный к ударам снайперский прицел.

Спустя несколько часов дороги, наконец-то, прибыли к нашему новому месту службы. Время было уже позднее, начался ужин, поэтому с нами особо не церемонились. Распределили по ротам и взводам, и велели отправляться к месту приема пищи – солдатская столовая находилась прямо на улице. Жили же мы не в самом Новороссийске, а недалеко от него, в районе поселка Абинский, где проходил один из важнейших железнодорожных узлов. Нас поселили подальше от передовой, в двухэтажном доме. Зато, к моей большой радости, мы жили недалеко от госпиталя, что давало шанс видеться с Тимуром, по которому я искренне соскучилась.

Кроме меня в третий взвод пятой роты попала Галя. Правда, тут была чисто наша заслуга – мы подсуетились на распределении, и еще несколько девушек, с которыми мы приехали: сестры Тихоновы, которые выглядели почти как две капли воды, несмотря на то, что Лена была старше Алисы на два года, и Женя Соколова, настоящая красавица, однако с довольно несносным характером. Именно такой компанией мы и пришли на ужин.

Но едва успели усесться, как немцы начали минометный обстрел. Девчонки перепугались. Я, если честно, тоже. Со времен Харькова уже и позабыла, какого это. Побросав приборы, еду, побежали прятаться. К счастью, обстрел продлился недолго, однако каша с мясом, которую нам дали на ужин, успела остыть. Сели доедать остывшую еду, проклиная немцев.

Посмеиваясь, к нам подошли два молодых солдата, судя по виду, на пару лет старше нас. Оба рядовые. Увидев наши петлицы: я была старшиной, а Галя младшим сержантом, они козырнули, и сели рядом Женей.

– Привет новоприбывшим, – улыбнулся один из них. – Я рядовой Шенаев. Никита. А это, – он указал на товарища. – Димиденко Женя. Приятно с вами познакомиться. Из медицинской роты, – в голосе вопроса не звучало, парень был уверен в своей правоте.

– Нет, – спокойно ответила я, спокойно глядя на парня. – Мы – снайперы.

Женя от неожиданности поперхнулся компотом, но сказать ничего не успел. К нашему столу подошли еще два парня. Оба довольно высокие, под метр восемьдесят ростом. Один старшина, второй младший лейтенант. Старшина был более широкоплечим, с квадратным лицом, при этом обладающим красивыми, мягкими чертами. Из-под пилотки выбивалась прядь вьющихся волос. Глаза темно-синие.

– А он ничего, – прошептала Галя, сидевшая справа от меня.

Лейтенант тоже был широкоплечим, однако чуть выше и худее, чем старшина. Лицо овальное, черты тоже мягкие, а глаза синие, однако более светлыми, чем у старшины. Очень красивый. Я невольно сглотнула, разом позабыв обо всех правилах приличия.

– Где так задержались? – спросил Никита, обращаясь к лейтенанту.

– У командира, мы же только что с нейтральной вернулись, – спокойно пояснил младший лейтенант. – На их сторону пока не пускают, довольствуемся тем, что есть, – потом он перевел взгляд на нас. – Насколько я вижу, салют сегодня был в честь наших новеньких. Снайперы, если не ошибаюсь.

– И как ты все знаешь? – в голосе Никиты прозвучало отчетливое раздражение.

– По долгу службы, – с обаятельной улыбкой ответил лейтенант с легкой улыбкой на губах. – Тебе бы тоже научиться подмечать незаметное не помешает. Мозги есть, вот только не стараешься.

– Да я… да что ты…, – начал было Шенаев, но лейтенант его перебил коротким “Отставить!”, а потом обратился к нам:

– Мы с товарищем не успели представиться, когда сюда пришли. Я командир роты взвода разведчиков младший лейтенант Максим Леднев, а этом мой помкомвзвода старшина Игорь Зубов. Приятно с вами познакомиться.

– Взаимно, – коротко кивнула я. – Старшина Ковальчук Ирина, снайпер.

Остальные девушки представились без моей команды. Остаток ужина прошел в тишине, правда я то и дело ловила себя на том, что нет-нет, да и посматриваю на Максима. Галя бросала такие же взгляды на Игоря.

После ужина, назначив одну из девушек дежурной, я решила пойти в госпиталь. В штабе нашего полка сейчас было совещание, но младший комсостав на нем не присутствовал, поэтому у меня появилось несколько часов свободного времени. Галя решила пойти со мной.

– Ира, привет, рад тебя видеть, – Тимур занимал комнату на первом этаже. Как и в Воронеже, под госпиталь отдали местную среднюю школу, и то место, которое занимал Тимур раньше было комнатой сторожа.

– Привет, – я с большим удовольствием пожала руку парня. Все же я искренне по нему скучала. – Как видишь, я не одна.

– Да, я очевидную вещь заметил, – в голосе прозвучали знакомые нотки. – Приятно познакомиться, я Тимур Измайлов.

– Галя Чернова, – девушка пожала фельдшеру руку, потом, сняв пилотку, взъерошила свои уже успевшие немного отрасти волосы. Чуть прищурила глаза, глядя на парня.

– Чаю не предлагаю, но вот кипяток с сахаром имеется, – парень отошел к столу за кружками.

– Не откажемся, да, Ира? – Галя рассмеялась чуть хрипловатым смехом и села на краешек кровати, склонив голову набок и внимательно наблюдая за Тимуром. Я, почувствовав, что краснею, сама не понимая от чего, села рядом с ней.

Полтора часа пролетели незаметно, однако странно. Галя и Тимур практически не замолкали. Но если к тому, что парень любил поговорить я привыкла, и с удовольствием слушала его рассуждения на тему философии, точных наук, просто его взгляд на разные события, то вот поведение моей подруги казалось мне странным. Будто бы было в нем что-то неправильное… Непривычное… Слегка пугающее.

– Галя, – не выдержала я, когда мы уже были в доме, в который закрепили за нами. Устроившись на соседних кроватях, мы решили еще немного пошептаться, да и остальные девушки не торопились спать, хотя команда отбой уже и была, делились впечатлениями.  – Что это было?

– А что было? – изобразила удивление девушка. – Не понимаю о чем ты.

– Понимаешь, – раздраженно воскликнула я. – Сначала в столовой, потом в госпитале! Тебе же похоронка на мужа полторы недели назад как пришла.

– Вот именно, мне пришла похоронка. Мужа больше нет. Детей и мать убили фашисты, отец давно умер. Я – свободный человек и могу делать то, что захочу. Вот и делаю.

– Но… но…, – не сразу я подобрала слова. – Но не с двоими же сразу! Ты весь ужин не сводила глаз с Игоря. Да, я это заметила, а потом… потом… в госпитале, – я опять почувствовала, как краснею.

– Ира, ты хоть и старшина, но еще маленькая девочка, а я уже взрослая двадцатисемилетняя тетка, – тихо рассмеялась Галя. – И многое на свете повидала. Вот скажи, какие примеры любви ты видела?

– Мой отец, – сглотнула. – Мой отец всю жизнь любил только маму.

– Да, так бывает, – склонила голову Галя. – Но это один случай. У меня же мнение другое. Пока я свободна – я могу делать то, что захочу. И буду делать то, что захочу. А уж если снова выйду замуж, то тут останется только муж.

– Так говоришь, будто уже определилась, – недовольно прошипела я в ответ. Щеки пылали. От стыда. То, что сейчас говорила Галя казалось самой настоящей дикостью, варварством, развратом. Такое должно было твориться в борделях, которые существовали раньше, но… но не у меня под носом!

– Ну… еще не до конца, все же на это нужно время, но… Тимур подходит для души. Хотя… с Игорем, я еще не общалась. Возможно, что Тимур будет как раз для тела. Восточные парни… они… горячие… Кстати, откуда он родом?

– Из Казани, – прошептала я, стараясь не выдать своих чувств. Теперь пылали не только щеки, но и уши. Да и вообще все тело. Как же мне было стыдно! – Все, кончаем разговоры, – и добавила чуть громче. – Всем спать, отбой давно уже был.

Галя тихо рассмеялась, а я отвернулась к стенке. Сон не шел. В голове крутилось то, что только что мне сказала Галя. Для тела и для души. Как можно быть такой… Такой… развратной. Нет, это неправильно. Так не бывает. Так не должно, так не может быть! Я покрепче зажмурилась, но тут подсознание мне изменило. Перед глазами возник образ. И это было совсем не то, к чему я привыкла. Довольно часто, особенно после писем мне снился Дима. Иногда снился Кощей, все же его смерть на всю жизнь впечаталась мне в память. Но сейчас… Сейчас перед глазами стоял Максим. Я снова и снова смотрела в эти глаза удивительного цвета, вроде бы синие, именно такими они показались мне за ужином, однако только сейчас я поняла, что не могу дать название этому оттенку.

Каким же он был все-таки красивым! Я смотрела в лицо разведчика и не могла им налюбоваться. Одновременно с этим пришла совсем непрошенная мысль: “А как же Дима?”. Эта мысль хоть и была сейчас не к месту и не ко времени, но подействовала ушатом холодной воды. Р-раз и черты лица, смотрящего на меня изменились. Теперь передо мной стоял Йося. И его взгляд… В серых глазах была грусть.

– Дима, прости! – вскрикнула я и… проснулась. Хорошо хоть никого не разбудила… вроде. Посмотрела на Галю, но та лишь слегка вздрогнув, повернулась на другой бок и продолжила спать.

Вздохнув, легла на спину, глядя в темный потолок. Судя по свету, который еле-еле пробивался через занавешенные окна, еще только раннее утро. Своих часов у меня не было, однако, оглядевшись повнимательнее, я увидела настенные. Половина пятого. Если все пройдет тихо, то до подъема у меня есть еще полтора часа. Можно поспать. Но… сон не шел, поэтому, взяв сапоги в руки и, стараясь идти максимально тихо, чтобы никого не разбудить, вышла из дома и замерла на крыльце.

И куда мне идти? Далеко -нельзя: город находился на военном положении, по улицы ходили патрули, около стратегических объектов стоят караулы. Если поймают, может и до трибунала дойти. Вздохнув еще раз, решила никуда не ходить, а просто посидеть на крыльце и насладиться тишиной. Одиночеством. Я совершенно не тяготилась такими мгновениями, привыкшая к частым отъездам отца в командировки, но с тех пор как я добровольно пошла в армию, такие минуты покоя и тишины были настоящей редкостью.

Сидя на крыльце я задумчиво наблюдала за тем, как встает солнце. Море отсюда видно не было, однако я представляла, насколько оно должно быть сейчас красивым. Ведь небо же красивое: еще не такое светлое, как это бывает днем, но уже и не серое, а горизонт окрашен в розовые с желтым цвета восходящего солнца. На небе не было ни единого облака, а с моря тянулся прохладный бриз. Я вдохнула полной грудью. Мы с папой были однажды на море, когда он был в командировке в Одессе, но это было давно, мне едва исполнилось восемь, и я не могла ощутить всю эту красоту. А сейчас природа, которая окружала меня ощущалась по-особому. И после всех звуков войны, к которым я уже привыкла, тишина, окружавшая меня сейчас, практически оглушала, не давая думать. И это ощущение мне нравилось. Как хорошо!

Я бы сидела и дальше, однако время шло неумолимо. Часы в доме пробили шесть утра. Вздохнув, встала и вернулась в дом. Да, хотелось посидеть еще немного, но дисциплина есть дисциплина, особенно в военное время.

– Мы вчера так поздно приехали, неужели нельзя было дать поспать нам подольше, – попыталась поныть Галя.

– Отставить, – коротко сказала я, но, не удержавшись, вздохнула. – Я тоже не люблю такие ранние подъемы, но делать нечего. А накажут в случае чего не вас, а меня.

Девушки вздохнули, но спорить никто не стал. Наведя порядок в доме, отправились к месту построения нашей роты – как девушкам, нам выделили отдельный дом, благо место расположения полка позволяло это сделать. Солдаты нашей роты уже построились и громко переговаривались, однако, когда мы подошли ближе, все разговоры стихли.

– Ну надо же! – присвистнул один из красноармейцев. – А слушок-то оказался правдой.

– Детский сад какой-то прислали, – послышался другой голос. – Девочки, вы школу-то закончили?

Галя недовольно уставилась в сторону говорившего, однако прозвучала команда: “Командир, смирно!”. Мы поспешили встать в строй, все разговоры разом стихли, как отрезало.

К нам подошел мужчина лет тридцати-сорока на вид. Выше меня, но роста он был невысокого, Дима, Алексей, да и наш командир Лис точно были выше, чем он. Полноватый, на округлом лице видны следы оспы. Увидев нас в строю, он нахмурился, явно думая о том, где место представителям слабого пола в этом время.

– Как я вижу в составе нашей роты пополнение, – произнес он. Голос у мужчины был высоким и каким-то неприятным, скрипучим. – Что ж позвольте представиться, я командир пятой роты капитан Ямогуров Владимир Михайлович. Обращаться ко мне строго по уставу. А сейчас напра-во! Вперед шагом ма-арш!

Как и полагалось, строем, мы пошли на завтрак. Как и вчера сели с девочками рядом, на этот раз в окружении своего взвода, хотя старшину Зубова я тоже заметила – он сидел в своей роте, среди разведчиков. Леднева не было, капитан Ямогуров тоже ушел – для их трапезы была отдельная, офицерская столовая. нам присоединиться к ней не предлагали, хотя, в самом начале, когда мы с Димой после курсов радистов прибыли в запасной полк, у меня возможность такая была. Тогда я отказалась сама – слишком боялась быть оторванной от друга. Теперь девушек в полках, в том числе и в стрелковых стало больше, некоторые привелегии сошли на нет.

Завтрак прошел во вполне дружелюбной обстановке. Мы познакомились с ребятами из нашей роты. Приняли нас довольно радушно, если не считать мелких подколок и замечаний. Переглянувшись с девочками, решили, что будем переубеждать всех недоверчивых. Ведь не зря же во время курсов, когда мы ходили в увольнительные в Москву, солдаты и офицеры патрульных служб, с которыми мы сталкивались, удивлялись и восхищались нашей выправке. Параллельно, завтракая, мы также узнавали как и чем сейчас живет полк.

Хотя мы и находились в обороне, однако полк, как и дивизия, как и вся сорок седьмая армия, под началом которой мы служили, были в полной боевой готовности. Солдаты попеременно несли боевые дежурства в окопах. Обменивались редкими визитами авиация, устраивали друг другу “салюты” и артиллеристы, ходили также друг к другу “в гости” разведчики. Такими же визитами предстояло обмениваться и нам. По соседству справа в такой же обороне стояла пятьдесят седьмая армия. В остальном распорядок дня был знакомым. Регулярные занятия: как стрелковые, так и тактические, и политические, обязательные караулы около схронов с оружием, складов с боеприпасами, утренние и вечерние поверки, обязательное наведение порядка в домах, где мы жили, а также патрули как по поселку, где мы сейчас находились, так и по самому городу. Изредка бывали и увольнительные, когда можно было съездить в Новороссийск и отдохнуть.

Сразу после завтрака капитан Ямогуров, повел меня, Галю и Лену на передовую, дав нам лишь немного времени, чтобы подготовиться: надеть маскхалаты и взять оружие. По пути к окопам, Шпала, как ласково называли капитана в роте, сказал, что, согласно приказу командира, у нас есть три дня, чтобы как следует изучить наш участок обороны, участок обороны противника и выбрать удобные позиции для ведения огня. Едва только мы оказались в окопе, у меня по телу прошла дрожь. Я испытывала одновременно и страх: все же опять буду рядом с противником, случиться может всякое, а память услужливо и, как всегда, четко показала знакомую до боли картину смерти Кощея, но и предвкушение. Наконец-то я снова на передовой. Теперь-то и поквитаюсь с гадами. За все поквитаюсь.

Обратно в дом мы вернулись затемно. И тут меня ждал сюрприз. Женя, которая оставалась дневальной, сообщила, что заходил незнакомый ей фельдшер и передал мне письмо. Чувствуя радость, я сменила девушку. Да, по званию в обычное время, в дневальных бы я не стояла, однако во время войны приходилось это делать всем, и не важно кто ты: старший сержант, старшина или, например, младший лейтенант. И, хотя это многим и не нравилось, но необходимость все понимали. Во-первых, дисциплина, а, во-вторых, самая банальная гигиена, которой в армии также уделялось немало времени, особенно если была возможность, как сейчас.

С делами я закончила ближе к утру. Мыть неокрашенные деревянные полы, особенно так, как этого требовал устав дело нелегкое. До подъема оставалось еще немного времени. Как и вчера, я вышла из дома на крыльцо, однако красота южного рассвета сейчас волновала меня меньше всего. Все мои мысли занимал аккуратно сложенный треугольник в нагрудном кармане гимнастерки. Устроившись на крыльце, я достала письмо, развернула его и погрузилась в чтение строчек, написанных таким родным аккуратным мелким почерком. Почерком Димы.

Глава 5. Дима. Письмо.

           Ира! Не уверен, будешь ли ты еще в своей школе, когда это письмо дойдет до нужного адреса, поэтому отправлю его Тимуру с первой оказией. А уж он потом отправит тебе. Читать не будет, я в нем уверен. Профессор хоть и сноб иногда, но очень честный человек, да ты и сама это знаешь.

           Очень прошу тебя при первой возможности написать мне и рассказать, как прошли твои экзамены. Я уверен в тебе, ты все сдашь, однако… волнуюсь я за тебя. Так что напиши, успокой меня. И, как только будет возможность, напиши с нового адреса полевой почты. Буду ждать твоего письма.

           Очень рад, что тебе понравился мой скромный подарок. И спасибо тебе за твой. Не ожидал я. Знаешь, расслабился я за все месяцы, что служил с вами. И отвык уже от того, что могу остаться один… Но, не волнуйся, сейчас уже легче. Я служу с очень хорошими людьми, отважными и настоящими товарищами. Не поверишь, но я даже встретил одного парня, который служил со мной в одной части, когда я был на срочной службе. Правда, в другой роте он был, а вот сейчас встретились и в одной теперь служим. Да, вот так бывает. А еще я познакомился с некоторыми ребятами из Куйбышева. Помнишь, рассказывал тебе об этом городе на Волге, рядом с которым находится и мой родной город, Сызрань? Очень приятно служить с земляками. Отстоим вместе родной край, не пустим фашистов дальше, к Поволжью.

           Ты спрашиваешь, как у нас тут дела. Скажу честно, недавно было жарко, а сейчас тихо-тихо. Не очень люблю я такие моменты затишья перед бурей, но что тут сделать? Вот и остается только ждать и готовиться. Правда, дел у меня хватает. Да, непросто быть заместителем командира роты. Сержантом было как-то попроще, когда только взводом или отделением командовал, а сейчас совсем по-другому, больше ответственность, однако командир мне сильно помогает. И он в меня верит. Говорит, что у меня тоже есть лидерская жилка, что тоже смогу до командира и даже выше вырасти. Не сильно верится, правда. Вот скажи мне, только правду, хорошим командиром я был?

           Очень я был рад, когда ты написала, что тебя выбрали комсоргом. И скажу честно – ты справишься. Я же видел, как ты старалась, когда была моим помкомвзвода. Ты очень ответственная и серьезная Ира, но, ты помнишь, когда была у меня моим командиром отделения? Так вот, скажу, как твой бывший подчиненный – за тобой приятно идти. И, да, не бойся. Ты со всем справишься. Я в тебя верю так, как не верю в себя. Ты все сможешь, и будешь не просто хорошим комсоргом, но и хорошим командиром, а после экзаменов тебя им и сделают, поверь, я это точно знаю. Не снимут тебя с этой должности, раз ты уже командуешь. И экзамены на это никак не повлияют, не волнуйся. Но, повторюсь, я уверен, что ты их тоже сдашь.

           Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Что на твой вопрос я так и не ответил. Скажу честно – физически я в порядке, но вот душевно… иногда накатывают моменты одиночества. Я уже писал выше, что привык к вам, что встретил хороших людей, но… Но как же мне не хватает Тимура. Хочется прийти к нему в свободное время, обсудить какую-нибудь новость, которую недавно опубликовали в «Правде» да просто выговориться, выслушать его совет или дать совет ему (да, такое тоже было, хоть и нечасто!). Таких моментов не хватает.

           И по тебе я скучаю, Ира, очень скучаю. Как же мне хочется снова увидеть тебя, услышать твой голос и… обнять тебя. Так не хватает твоего тепла, доброго взгляда твоих карих, глубоких, как лесные озера, глаз. Жаль, что мы ничего не можем изменить… Но, утешаю себя мыслью, что победим мы гадов, тогда и встретимся. Ты верила в это, когда уезжала, и веришь сейчас… Я тоже стараюсь в это верить. Но… надеюсь ты уговор помнишь. Чтобы не было, быть честными друг с другом.

           Иногда и Алексея я вспоминаю. Пусть и не долго, но хорошим он командиром был, да и товарищем верным. Одному он меня точно научил. Знаешь, после срочной службы я считал, что хорошо умею скрывать то, что чувствую… Да ты и сама помнишь, что тогда со мной было… Ты и свидетелем моих кошмаров была… Но вот когда я познакомился с ним, понял, что мне еще учиться и учиться этому искусству. Сейчас понимаю, что не прошли даром те уроки. Усвоил я их… Поговорить иногда с ним очень хочется, но… уже никогда не поговорим. Но и за него отомщу я. Знаю, ты не раз говорила, что ждешь возвращения на фронт ради этого. Не дадим спуску этим гадам!

           Никита, Тамара и Катя тоже мне пишут. Катя и Тамара служат вместе, где конкретно – сказать не могу, но ты, вроде, говорила, что тоже переписываешься с ними, значит скорее всего и без меня все знаешь. От них тоже приятно письма получать. Знаешь, раньше я, кажется, не понимал, насколько масштабной может быть дружба, теперь понимаю. А Молчун наш молодец. Многого достиг. Не ожидал, честно скажу, что не ожидал, но могу за него порадоваться.

           А недавно я узнал про судьбу Селезнова. То, что ты его помнишь, я даже не сомневаюсь. В штрафбат он попал. Как точно – не знаю. Катя мне рассказала… Да и тебе она, наверное, напишет, но я все же решил сказать то, что узнал от нее. После того случая в поезде под Москву его отправили. Ранение он там получил, попал в госпиталь и… очень нехорошо поступил с одной санитаркой. А она дочерью подполковника оказалась. Ну и, как говорится, нашла коса на камень. Так что он нем мы с тобой больше точно не услышим. Должен сказать, я доволен. Да и все наши тоже. Сама помнишь, не только мы с тобой от него пострадали, Кате и Тамаре тоже было несладко. Все, не будем больше о нем. Плюнули и забыли.

           Родители мне тоже пишут. Папа на заводе работает. Много заводов эвакуировали в нашу область сейчас, сильно вырос по численности населения как мой город, так и Куйбышев. Отрадно слышать такие новости. А мама моя, как и прежде, работает в школе, а в свободное время в детском доме помогает. Недавно мне фотографию прислала: выпускники школы пригласили фотографа. Решили запечатлеть свой класс, ведь сразу после экзаменов они все в военкоматы пойдут и по разным фронтам разъедутся… Но как же я был рад, получив эту фотографию и увидев свою маму. Как она постарела, Ира! Я… я чувствую себя очень виноватым перед ней. Два года мы не виделись до этого и… неизвестно когда увидимся… да и увидимся ли вообще. Прибавилось у нее из-за меня и волос седых, и морщин на лице… Да, непутевый я сын, наверное… Попытался успокоить ее как мог, надеюсь, получилось… Ради нее, ради папы… Тоже буду бить я фашистов.