Бойня в Риогале бесплатное чтение

© Вит Вешйаб, 2025

ISBN 978-5-0065-6029-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бойня в Риогале

Восточный Травэль.

Порывы тёплого ветра сбегали с высоких горных пиков и, посвистывая в ущельях, неслись к волнующемуся морю, плескавшему своими водами у подножия серых исполинов. Ночное небо, сквозь редкие прорехи в густых облаках, блекло и едва заметно отсвечивало звёздным светом от незыблемых белых корон каменных великанов. Ветер несся дальше: к бесконечным просторам океана, спотыкавшегося о чёрные контуры земной тверди, в неровных очертаниях которой сияло оранжевое пятно. Красное око, заигрывавшее с небом, окружало серый зрачок бухты. И чем ближе ветер нёс свою песню, тем разительнее око разделялось на множество маленьких оранжевых звёзд. То были огни небольшого городка. Добравшись до него, ветер, перебравшись через серую стену, завывал среди неопрятных домиков, разбрасывая мусор по грязным улицам, срывая тряпки с голов полупьяных моряков и пытаясь затушить огни городских светильников.

Это была печально известная Риогала – портовый город, не раз сожжённый и разграбленный, но всегда возвращавшийся к жизни, ибо в скалистых берегах Травэльских гор риогальская бухта являлась единственной дверью горного королевства к внутренним морям и пересекавшим их путям международной торговли. И вот опять, не прошло и двух десятилетий с тех пор, как город был в очередной раз разорён и сожжён, он снова жил и бурлил, с каждым годом разрастаясь всё более. Снова в гавани теснилось множество кораблей, загнанных туда надвигавшимся штормом. Всё так же, будто не было залитых кровью улиц, по городу сновали многочисленные моряки. Скованные изменчивой погодой, они носились по городским трактирам в поисках лекарства от скуки и, благодаря своим стараниям, находили его в виде дешёвой местной медовухи или не менее паскудного эля. А довольные трактирщики, как и в старину, втихую моля Творца о длительном продолжении шторма, гребли деньги лопатами.

В одном из таких заведений, не отличимом от своих коллег, кутили, не ведавшие о надвигающемся на них роке, вынужденные тунеядцы в паре с бойкими местными пьянчугами. У сдвинутых вместе столов у главного входа в задымленную залу трактира буйствовало чуть более дюжины моряков. Хотя буянили они не особо – трактирщик был мужиком толковым, цены за выпивку высокие не драл и за шум да гам не пенял. Так что и морячки не позволяли себе лишнего. Покрикивали, постукивали, да служанку миловидную пощупывали, но без фанатизма, ибо трактирщик был парнем свойским, а вот король Вайр Миротворец, владыка Травэльских гор, как раз наоборот. Он-то за малейший беспорядок наказывал молниеносно, да без лишних церемоний. Своровал – подавай руку, насильничал – подавай фаллос, убил – подавай шею. Да и стража, регулярно осаждавшегося и подвергавшегося набегам, портового городка была бдительна и опытом не обделена. Да и сам народ Восточного Травэля был не из трусливых, нахрапом да на испуг его не брали даже налетчики из соседнего Белого королевства. Потому все моряки знали, что можно было в других портах, то в травэльских городах – ни-ни, а то живым не уйдёшь. Потому они сидели пусть шумной и весёлой компанией, но вполне цивилизованной. Хотя явно не все так думали.

Неподалёку от шаловливой морской братии расположилась группка из троих мужей преклонного возраста и одного пацанёнка. Они то и дело презрительно морщили носы при чуть более громких криках веселящихся парней, но, милостиво смирившись, не возражали.

Один из них был тощим и высоким, как тростинка. С квадратным лицом он смотрелся совершенно обыкновенным местным горцем, да вот одежда его была далека от традиционных высокогорных мехов и стали. На нём, как влитой, сидел новенький, с иголочки, лёгкий камзол зеленоватого цвета, сшитый и украшенный по последней моде Далорского королевства. Ну а поверх камзола развевался подходивший ему в тон дорогой плащ, скреплённый золотой застёжкой.

Напротив этого необычного горца расселся мужчина, разительно отличавшийся от собеседника своей фигурой. Толстый и грузный, маленького роста и с широкими плечами, да смуглый такой, будто под солнцем пролежал всё лето. В общем и целом, его можно было смело отнести к гостям с южных побережий Восточного Материка и не ошибиться. Но с высоким горцем, столь не похожим на товарища телом, его всё же объединяла одна общая черта – и он был одет в новенький костюм, блиставший золотом по обычаям вольных городов Илуона. Не требовалось особой дедукции, чтобы заключить, что это была пара купцов, обсуждавшая вопросы общих барышей.

Рядом с ними примостился старик, выделяющийся на фоне молодившихся торгашей. Когда-то давно, почти в доисторические времена, он являлся красивым образцом чванливых Марейских рыцарей. Крепкая кольчуга сидела на нём просто идеально, а тяжёлая кираса, застёгнутая поверх неё, казалось, не беспокоила его вовсе. С головы снятый кольчужный капюшон с войлочной подкладкой, болтавшийся на плечах, открывал взору прорезанные широкой лысиной седые волосы. А из-под носа свисали длинные, седые усы, явно пережиток моды его юности. По левую руку от древнего рыцаря примостился юный малец. В бедной, но вполне пригодной для путешествий одежде он с завистью смотрел на полупустой бокал своего старого господина, рядом с которым валялась пара кольчужных перчаток. В ногах юный служка держал тяжёлый треугольный щит с едва различимым рисунком на нём – то ли вороны, то ли просто кляксы. Дополнял образ старого воина притороченный к поясу длинный рыцарский меч, смесь кузнечного брака имперских кавалерийских мечей и тяжёлых северных клейморов. Вся внешность старика вопила: это пожилой странствующий и безземельный рыцарь, определенно видавший лучшие дни, ибо из-под кольчуги высовывались ободранные рукава древнего кафтана, а плащ, сложенный на скамье, болтался по полу дырявым тряпьём. Теперь этот рыцарь пытался заполнить пустоту своего кошеля, стараясь убедить купцов в своей пригодности для найма им на службу.

В толпе ничем не примечательных местных, заполнивших трактирную залу, сидел ещё один интересный тип. Закутанный в полы длинного плаща, как будто под ним и вовсе никого нет, он скорчился и прикорнул у окна. Застыв неподвижной грудой полотна, казалось, он и вовсе успел издохнуть. Но нет. Изредка от полотна отделялась рука и, приобняв пальцами бокал вина, скрывалась в тёмной бездне под капюшоном, где, скорее всего, имелся рот. Собственно именно это действие привлекло к нему внимание блуждавших по трактиру серых грустных глаз.

Глаза эти принадлежали одному, поистине примечательному своей ординарностью мужчине. В самом расцвете сил он загнивал раньше времени, как и всякий человек, пожертвовавший жизнью ради страсти к выпивке. Он был настолько ужасен, что в переполненном трактире за один стол с ним не пожелал усесться ни один уважающий себя человек. Его одежда, грязная и мятая, болталась на истощенном теле. Волосы, свалявшиеся сальными лохмотьями, свисали на исхудавшие плечи. Лицо, грубое и обветренное, и вовсе было украшено пятнами подозрительной грязи. Ну а запах от него шёл такой резкий и ужасный, что скорее подошёл бы мертвецу, чем живому и мыслящему человеку. Но никто из местных завсегдатаев ему особо не докучал. Трактирщик не гнал его, торгаши усиленно не замечали, а моряки занимались своим весёлым делом. Причиной такого милосердного отношения была сеть частых и зачастую жутких шрамов, избороздивших его лицо и руки, оголённые до локтей.

Этот злосчастный урод, навалившись на стол в вялых попытках свалить его, допивал медовуху прямо из кувшина, не утруждаясь даже тем, чтобы приподнять голову. Он лишь наклонял глиняный кувшин, вливая пойло в раскрытый рот, и слизывал пролитые на столешницу капли. Лишь его взгляд, не считая размеренно действующей руки, оставался живым. Полупьяно блуждая по внутренностям питейной, ни на чём конкретно не останавливаясь, он оглядывал толпу. В самом же взгляде читались лишь скука, одиночество и презрение ко всему, а главное – к его владельцу, типичному алкоголику. Чему-то ухмыльнувшись, этот пьянчуга снова наклонил кувшин, попутно глянув на его содержимое. Увиденное явно оказалось не по нраву его душе, что отразилось подёргиванием скулы на умиравшем лице. Однако, решив исправить это неудачное стечение обстоятельств, он зашевелился и даже удосужился оторваться от стола. Затем, всё тем же скучающим взглядом, он принялся выглядывать в толпе что-то определённое.

Миловидная, хотя и простоватая девушка как раз принесла новый бочонок морякам, к их общей искренней радости, которую они не замедлили выразить громкими возгласами и даже щипками округлого женского зада. Кое-как отбившись от наглых и дерзких, но вполне цивилизованных приставаний моряков, она шмыгнула к следующим клиентам. Внимательно выслушав местных остряков, она бойко засеменила к трактирной стойке, за которой лениво протирал бокалы грузный трактирщик. Вдруг её шустрый марш был наглым образом остановлен грязной рукой, железной хваткой вцепившейся в девичий локоть. Не успела служанка ойкнуть, как из тёмного угла, спрятавшегося под лестницей на второй этаж, высунулось облезлое, мало чем схожее с человеческим лицо, хрипло прошептало:

– Ещё, – и снова скрылось в тени.

«Опять этот пьянчуга», – промелькнуло в сознании девушки. Непостижимым образом для неё он всё ещё обитал в трактире и пользовался всеми дарами её отца. Она, конечно, ценила и уважала своего папу и втайне гордилась его щедростью, но никак не могла понять и принять его снисходительность к этому забытому Творцом уроду. Тем более что тот не слабо пугал её саму, да и многих клиентов, ибо в нём было что-то зловещее, какая-то аура безрассудной жестокости потерявшего всё человека. Отец как-то объяснил ей причину своего снисхождения: де он и сам побывал как-то на войне и понимал горе ветерана. Однако для неё это не было достаточно веской причиной для милосердия, особенно учитывая, что этот типчик, которого звали вроде как Бенедом, давно уже простаивал с оплатой за крышу над головой и выпивку. Тем не менее, вспомнив наставления местного епископа и назидания отца о благе смирения, хоть и выдернув руку и раздражённо зашагав дальше, она всё же прошептала:

– Если будет, то принесу.

Бенед лишь ухмыльнулся в ответ на презрительный взгляд трактирщицы. Выражение её лица не могло сказать ему что-то новое. Он никогда и никому не лгал, особенно себе, и хорошо понимал, что давно свалился на самое дно, но ему было совершенно наплевать на это. Ему было достаточно хорошей выпивки, а на деле вовсе любой, и его совершенно не беспокоило, что он лишь бледная тень себя былого. Хотя если бы эта служанка видела его при дворе марейского императора Нотолария Гивиродского или во время награждения его лаврами Мелинорского чемпиона, наверняка бы тогда кувыркалась с ним на сене и смотрела бы совсем другими глазками, как и многие её мелинорские товарки. Но Бенед сам был виноват в том, что потерял те возможности и привилегии, как и многое другое. В какой-то мере он даже был виновен в смерти своей семьи, ведь жена просила его уехать и увезти семью из столицы на время поветрия Чернушки. Но ведь нет, он же не мог бросить императорский двор и весь тот почёт, что окружал его – тогдашнего личного телохранителя венценосного монарха. И то, что Бенед оказался без гроша в кармане, но с полным брюхом бухла в захудалом провинциальном порту, было закономерным и заслуженным последствием его глупости. По этой причине, пытаясь заглушить вновь наплывшие горькие воспоминания, он снова наклонил кувшин, из которого полились последние капли прокисшей мендовухи. Закончившаяся выпивка его разозлила, и, схватив кувшин за горлышко, он поднялся и нетвёрдой походкой заковылял к трактирщику.

Зал наполнился вязкой тишиной. Купцы ошарашенно смотрели на неведомое существо, словно явившееся из жутких кошмаров педанта. «Да, вот такое вот я чудище», – хмыкнул про себя Бенед, – «смотрите все, ибо более жалкого типа вы не увидите». Словно услышав его мысли, моряки тоже замолчали, но лишь на мгновение, чтобы сразу разразиться новым громким смехом в честь какой-то шутки. Бенеду показалось, что он расслышал, как кто-то бросил слово «склизкий спрут». Это было благодушней, чем слова кого-то из толпы о том, что таких надо бы вешать. Но Бенеду было совершенно наплевать на всех, потому что у него кончилась выпивка.

– Чего тебе? – спросил трактирщик, когда Бенед всё же доковылял до него.

– А ты не знаешь? – проскрипело посмешище всего зала, грохнув кувшином об стойку. – Давай то пойло, что ты зовёшь медовухой.

Бенед услышал, как кто-то за спиной пробубнил «пьянь», но это его не обидело, ведь он действительно был пьянью. За живое его задел ответ трактирщика:

– Нет.

– Не понял, – нахмурился Бенед.

– А что тут понимать? – взъярившись, забубнил трактирщик. – Я и так держу тебя даром уже неделю. Всё, хватит, мне семью содержать надо.

– Да я что, должен платить ещё за то пойло и объедки, что ты мне даёшь, или за стойло в конюшне, что ты мне уступил?! – Бенед начал закипать, ибо насмешки насмешками, но выпивку зажимать не стоило.

– Ба, посмотрите на него. А кто ты такой, чтобы не платить? – всплеснул руками трактирщик, но, слегка смутившись своего праведного раздражения, всё же умудрился сменить тон на утешительно-назидательный. – Слушай, ты же воин, во всяком случае был когда-то. Так хватит уже пить. Вон господин в зелёном собирает отряд, чтобы провести товар через горы, ступай с ними и начни по новой.

Бенед кратко глянул в сторону торговцев. Человек в зелёном явно был ошарашен таким предложением и совершенно шокирован возможностью взять такого типчика к себе на службу. Из-за этого Бенед, окончательно разозлившись, повернулся к трактирщику и попытался схватить его за шкирку, но тот, видимо, был готов к такому повороту событий и успел отдернуться к стенке. Тогда Бенед заорал во всю мощь своих попорченных выпивкой лёгких и глотки:

– Да ты, шлюхин сын, знаешь, кто я такой?! – Схватив кувшин, он занёс руку для броска и краем глаза заметил испуганно ойкнувшую служанку. – Я, твою мать, Бенед Громовой Волк, и я был Импер…

– Да по барабану мне, кем ты был! – праведным криком перебил трактирщик, так что Бенед замер от удивления. – Я вижу, кто ты сейчас, и с меня хватит, сволочь неблагодарная! И так неделю терпел. Всё, задолбал меня, мерзость ходячая. Проваливай отсюда, а вещи твои пойдут в уплату долга.

– А ты заставь, – Бенед заулыбался жестокой улыбкой.

– А мне и не придётся, – усмехнулся трактирщик и, обратившись к народу за спиной Бенеда, прокричал на весь затихший трактир, – Эй, моряки! Ставлю бочонок, если вышвырнете эту тварь!

– Не вопрос, – тут же раздался дружный ответ под звуки отодвигаемых скамей.

Бенед заулыбался безумной ухмылкой и, довольно разворачиваясь к залу, через плечо бросил трактирщику:

– Ща вернусь.

От сидевших моряков отделилась тройка крупных, видимо самых буйных, образин. Их пьяные шаги пока ещё были твёрдыми, плечи широкими и крепкими, а кулаки – в тускневших старых синяках. В общем, они смотрелись довольно грозно, но Бенед давно уже потерял всю свою человечность, а вместе с ней страх и инстинкт самосохранения. Он превратился в зверя, и даже хуже – в убогую тварь, летящую к своей смерти на крыльях ветра судьбы. Поэтому, угрожающе глядя на моряков, он лишь улыбался.

– Слышь, сам свалишь или мы всё-таки развлечёмся? – спросил самый громоздкий из них, почесывая крепкие кулаки.

Ответ не заставил себя ждать: кувшин полетел ему в голову. Моряк оказался расторопным и пригнулся к полу. Однако кувшин не успел долететь до купцов, как Бенед, со звериным рыком, кинулся на самого крайнего противника, удачно боднув его головой. Ошеломлённая столь резкой сменой обстановки, жертва алкаша мало что успела предпринять. Бенед, не теряя времени, обхватил моряка одной рукой, другой нанёс несколько хлёстких ударов по корпусу и один, крайне крепкий и удачный, по морде ошалевшего соперника. Но на этом удача его покинула: что-то, похожее на железные цепи, схватило его руку, не дав развить первый успех. Едва Бенед обратился к обнаглевшему третьему моряку и занёс другую руку для удара, как в неё тут же вцепился успевший выпрямиться расторопный гигант. В паре с другом они скрутили Бенеда и развернули его лицом к уже пришедшему в себя товарищу, который, видимо разозлившись из-за кровоточившего носа, начал под подбадривающие крики остальной компании избивать скрученного уродца.

– Давайте, тащите его на улицу, нечего клиентам мешать, – пробурчал трактирщик, сочувственно взирая на спившегося ветерана.

Моряки поняли слова хозяина заведения буквально и, дружно подхватив ослабевшего под градом ударов Бенеда, потащили его к выходу. За ними потянулась и немалая часть их товарищей, желавшая развлечься весёлым зрелищем.

Бенед же не желал быть тряпкой для битья и принялся усиленно вырываться, но руки у моряков не только выглядели сильными, и сколько он ни дёргался, вырваться у него не получалось. Зажатый между двумя живыми столбами, он даже не мог воспользоваться ногами. Всё, чего он добился своим трепыханием, – это того, что разозлил своих мучителей.

– Он мне нос разбил, сучёныш, – проговорил подвергшийся натиску моряк, когда его коллеги вытащили-таки жертву в центр небольшого дворика, закрытого со всех сторон забором и хозяйственными пристройками.

Сверкая нешуточной злобой в глазах, моряк быстро приблизился и нанёс пару ударов по лицу Бенеда, так что у того голова качнулась слева направо и обратно. Моряк снова отступил, обернулся к своим товарищам и поднял руки в поисках одобрения своего мастерства. Со стороны входа в трактир раздались дружные поздравительные крики. Бенеда эта ситуация ну никак не радовала, и он снова попытался вырваться. Заметив это, его мучитель с разбегу и со всего маха треснул его своей «живой кувалдой». Редко Бенеду доводилось получать такие удары. В скуле что-то хрустнуло, рот наполнился кровью, и даже из носа забурлила красная жижа, а в глазах разом засверкали красные звёзды. В безвольной попытке удержать сознание, он прислонился головой к руке скрутившего его моряка.