Кабура бесплатное чтение

«Надо спускаться всё ниже, всё

ниже и ниже, если хочешь однажды

подняться».

Бернар ВЕРБЕР.

Жизнь не предполагает наличие воли. Мы с криком вырываемся из материнского лона в неизвестность, вначале принимая её, как волю. Первый глоток воздуха – порция свободы, отмеренная нам при рождении. Тот, кто думает, что свободен, волен поступать по своему усмотрению и хотению, глубоко заблуждается. И эта великая иллюзия всех времён ублажает уставший ум, не позволяя соскочить с паутины, которой окутаны все, без исключения. Не будь этой паутины, миром правил бы ещё больший хаос. Свобода и справедливость – это всего лишь блажь в головах отдельных индивидов, которые вскорости будет съедены или своими сородичами, или неким пауком, которого никто доселе не видел. Он только подразумевается, ибо есть паутина. Или её сами и придумали, удобства ради или в целях безопасности. Само мироздание существует на принципе подчинения, подавления. Сопротивление смерти подобно. Сама Земля в вечном плену у Солнца, Солнце – всего лишь пылинка во Вселенной. И так до бесконечности.

Не нами и не сегодня придумана вся система. Все житейские установки тесно переплетены с божьими и придумываемыми людьми законами. Хотя те и другие создаются умом человеческим. Никто и не помнит, о чём было то начальное слово божье, с чего и пляшем.

Паутина на то и паутина, где тонко, там и рвётся. Латают без конца, да толку мало. Кого не устраивает условность клетки жизни, закрывают в клетку со стальными прутьями. От греха подальше – с глаз долой, из сердца вон. Миллиарды умов иначе не заставишь мыслить в нужном русле.

И так изо дня в день, из года в года – задумано, что так будет всегда. Каждый, однажды посетивший эту грешную землю, оставляет свой камень, который при жизни был порой непосильной ношей, для некоей пирамиды – бессмысленного строения, стремящегося ввысь. Все его чаяния, думы в момент отчаяния вписываются в мозаику, создаваемой параллельно, чтоб замылить само существование пирамиды. Если вынуть хоть один камень из строения, убрать лишь один мазок из мозаики – может рухнуть не только вся конструкция, но и его облачный дубликат. Эффект домино и вновь восцарится хаос и смута. Сумрак несоизмерим с полной Тьмой, что нас окружает, но это, несомненно, будет началом Конца. Нет вотчины без воеводы, суда без судьи, тюрьмы без надзирателя. Неволя – тот каркас, без которого пирамида рухнет. Отсутствие свободы – гарантия жизни, залог гармонии.

Но речь пока не об этом. Мы будет говорить только о нескольких камнях, которым уготована особая ниша в той пирамиде. Те, кто выжили в пору беспредела, беззакония и хаоса, уподобятся камню-кремню.

Пока фейс не обезображен интеллектом

Тогда ему только исполнилось двадцать лет. Вроде бы совершеннолетний, но ещё рано начинать играть по-настоящему. Пока ещё можно баловать себя, делая всё понарошку. Черновик жизни стерпит некоторые несовершенства. Многое всерьёз не считается, не претендуя даже на одну строку в беловике. Это всего лишь репетиция той большой жизни, спектакля, в котором тебе уготована ключевая роль.

Если всё же что-то пойдёт не так, ты можешь всегда прикрываться другими. Фраза «как все» выручает, впрочем, не только в молодости. Пока ветер в голове, фейс ещё не обезображен интеллектом, ты можешь играть по своим правилам.

Ночь с 16 по 17 января 2002 года. Нижний Бестях, Якутия. В январе самые холода. Из дому выходят только по крайней нужде. Сезонный комендантский час соблюдается безо всяких пререканий. Позади праздничный марафон. Самое время отдохнуть от отдыха. Одна забота – чем заняться долгими зимними вечерами, не выходя из дома.

Нижний Бестях, являясь важнейшим транспортным узлом региона, всегда был местом неспокойным. Это не город, но и не деревня. Посёлковая молодёжь по менталитету сильно отличается об обычных ребят из других якутских деревень. Прежде всего, тем, что они почти не говорят на своём родном языке. Следовательно, и думают они на чужом языке. Хотя русский – какой он нам чужой. Четвёртый век с ними бок о бок – обрусением никого не удивишь. Бывает, наоборот, русские свой язык забывают.

Жизнь бестяхской молодёжи начинается после отбоя. И в дождь, и в снег, или когда мороз, тут у нас вечная движуха, вот такая, брат, житуха. Они обычные ребята, но в то же время почти такие же, как и те, кто в одинаковых кожанках, в шапках-ушанках цвета «чёрный бриллиант». В ту ночь они отдыхали впятером в хате. Выпивали, угорали, наслаждались жизнью. Всего было много, но, как всегда, под конец стало мало. Недогон – это вам не бесогон. Весьма весомый аргумент в пользу любой движухи. Только вот слишком организованно для банальной пьянки. Чтоб найти пару бутылок для продолжения банкета необязательно обсуждать это столь детально, как эти пятеро. Можно догадаться, проворачивают дела братки не первый день. Но у них всё весьма цивильно – они же не будут отбирать водку у кого-то конкретно, или вскрывать для этого хату. Просто тупо нужны бабки. Хотя какие бабки среди ночи в такой собачий холод? Бабки и в нормальную погоду на дороге не валяются. И не будут они искать их наудачу среди ночи. Есть конкретная цель, как и план по достижению цели.

Потому они организованной толпой пошли на дело. То есть, вышли и растворились в тумане. Туман в мороз гуще, где обилие выхлопного газа. В такие морозы ничего не разглядеть – глаза тоже мёрзнут. Ещё немного, могут и мозги отказать. Можно сказать, что ноги сами привели к КамАзу, двадцатитоннику. То-то они в хате говорили о дальнобойщиках. После изнурительной трассы Большой Невер – Якутск водители, обычно, немного расслабляются в Нижнем Бестяхе перед столицей республики.

Как ожидалось, оба водителя спали. В салон привычно нырнул Русич. Никакого сопротивления, даже шевеления. Во всём виновата синька, а не местная братва. Валяющаяся недопитая водяра тому доказательство. Пьяные дальнобойщики не заметили, как парень нежно их обчистил, забрал все наличные, не побрезговав и мелочью. Если что, они ни причём – мимо проходили, да руки зачесались. Скорее, нос.

Деньги разделили по-братски, часть отложили для общака. На оставшиеся шальные деньги решили гульнуть по-настоящему. Та же синька готова обернуться ещё большими неприятностями.

Наш герой – один из этих парней. В то время его родственник работал в нижнебестяхском кафе «Уникум». Он и предложил подельникам посидеть в том кафе, тем идея не очень понравилась. Зачем делать лишние телодвижения, если уже есть хата.

– Туда, так туда, – наш человек с виду немного ботанистый, потому, будем считать, покладистый.

Везунчики через мгновение оказались на другом конце посёлка. Они в таком возрасте, когда море по колено. Это касается и количества выпитого, дозы употреблённого. Сколько бы они ни выпили, кажется, что мало. У них пока не заработал внутренний дозиметр. Литрами в себя вливай – это всё будет без последствий. Они, будто полые, готовы принять в себя всё, что угодно, уподобиться при этом хоть богу, хоть чёрту. Пустой сосуд – никто вовремя не подсуетился наполнить его чем-то значительным, хотя бы слегка приличным. В такие моменты, когда море по колено, весь мир в кармане, все вокруг вдруг оказываются обязаны. Люди – лохи, по умолчанию им уготована участь быть в обслуге. Не пойман, не вор – с каждым разом тебе кажется, что поднимаешься на новый уровень. В тебе сила, остальное неважно. То, что ты уже на стороне Зла, это большой плюс. Это значит, что за тобой сила, крыша и таких, как ты, много…

Что-то заставило компанию опять нырнуть в ночь, в туман. Идут уверенно и быстро, будто кто невидимый ведёт за собой, освещая им путь несуществующим фонариком.

Подходят к тому же КамАзу. Вроде бы с кого раз сдерёшь шкуру, того не пострижёшь дважды. До этого они дальнобойщиков просто обчистили, теперь же пришли за данью. Они же по их территории ездят, за всё надо платить. Налогов можно не платить, а дань – это святое. Иначе никак. Вот, чем промышляют они, всё чинно, почти законно. Но деньги проезжающих в карманах не оседают, всё идёт, куда надо. Это не вам не государственная кормушка.

На этот раз инициативу проявляет Сёгун. Это он стучится в кабину спящим дальнобойщикам.

– Что надо? – те, наконец, просыпаются.

Только вышел один из бедолаг, Сёгун одним ударом валит дальнобойщика. Остальные начинают пинать лежащего на снегу русского. В это время Русич начинает грузить второго шофёра прямо в кабине. Наш человек садится за руль. Всё происходит, как в кино. Быстро. Заводит большегруз. Шофёр через него спрыгивает на землю. Наш – за ним. Тот начинает размахивать монтажкой, мол, подойдёте, убью. Тут подбегают и остальные, окружают дальнобойщика, да тот не первый день живёт, отбиваясь монтажкой, вырывается и бежит в сторону милицейского поста. Расклад меняется в одну секунду. Парни садятся в машину. Один из них – Кирпич – за рулём. Выезжают прямиком на Неверскую трассу, газуют в сторону Нюрки (Нерюнгри). КамАз не пустой, надо весь товар выгрузить. Потому сворачивают на Хатассы.

Была просто шайка, за одну ночь превращается в банду. Всё у них написано на лицах. Возбуждение одного передаётся другому – пошла цепная реакция. Синдром мини-толпы. Потому поздняк метаться. Соскочить уже невозможно. Один неистово рулит, второй следит по боковому зеркалу за дорогой, вдруг сзади кто за ними гонится. Остальные на низком старте. Они готовы на всё! Да по дороге мотор глохнет – солярка закончилась. Матом машину не завести, пинками не заставишь ехать на одном воздухе. Вот и голову ломают, а головка у всех бо-бо – побаливает. Среди ночи в тайге где ты солярку добудешь. Выходит, вся эта движуха была зря? Хотя бы товар надо спасать.

Открывают контейнер и начинают выгружать товар. Там чего только нет – коробки с макаронными изделиями, пряниками, и целая гора тех самых чёрных кожаных курток, в которых пол-Якутска ходит. Если всё это продать… Встроенный калькулятор пока не работает. Они заняты выгрузкой. Как какие-то муравьи в потёмках.

Вдруг темень разрезает свет нескольких фар.

– Мусора!

Где можно наживиться, там они и нарисуются. Парни врассыпную в сторону леса. Снега по пах, это не помеха, когда погоня. Но по застывшему от стужи и ужаса лесу далеко не убежишь. Наш человек решил затаиться, хотя бы чтоб отдышаться. Зарылся в снег и даже не дышит. Менты за остальными по лесу.

– Стоять! – они совсем рядом.

Вдруг выстрел – наш парень вовсе замер. Впрямь, не верится. В такие моменты мозг отказывает верить в происходящее. Ты себя, как бы, видишь со стороны. Потому блокируется страх, мобилизуется организм.

Между тем, судя по отдельным окрикам, погоня отдаляется. И сколько ему лежать в снегу? Так и замерзнуть можно. Пронесло? Если даже прибегут обратно, вряд ли его искать будут в темноте. Кинологи только в кино имеются. Только при свете дня могут выследить. И найдут окоченевший труп, если он будет до тех пор в снегу лежать.

Встав, озирается по сторонам, чтобы убедиться, на всякий случай, что всё чисто.

– Чисто! – выдаёт белое безмолвие.

КамАз на месте. Никого. Менты, наверное, парней словили. Не стоять же ему истуканом в такой жуткий холод. Надо валить. В городе можно было затаиться в какой-нибудь хате, а тут только один вариант – отсидеться дома. Пока всё не уляжется, дома и стены помогают. У них уговор пацанский. Кто первым попадётся, тот вину берёт на себя. Остальное дело техники. Не пойман, не вор.

Пока шёл домой, немного успокоился. Может, и вправду пронесёт. Чего заранее паниковать. Вся хмель куда-то испарилась. Мыслит вроде, как никогда, трезво, по существу. За короткое время столько всего передумал, всё в голове прокрутил. Мать, наверное, спит. Конечно, ни о чём таком не подозревает, привыкшая к ночной жизни уже взрослого сына. О том, чем именно сын всегда так занят, думать при этом необязательно.

Как только её блудный сын, решив всё же перекусить, стал резать хлеб, в дверь резко постучали. Ну, вот и всё.

– Давай, собирайся, – как и ожидалось, доблестная милиция.

Что так резко? Кого сломали, как на него так сразу вышли? Ему, конечно, невдомёк, что поймали одного Русича, тот всех и выдал.

– Зачем? Куда? Я дома спал, – отнекивается парень.

– Поехали! – сотрудникам тоже домой охота.

– Зачем? – парень хлопает невинными глазами.

– Вот приедем, узнаешь. Одевай то же самое, в чём ночью был.

Так у него другой зимней одежды нет, кроме дублёнчатой куртки, унтов и новой норковой шапки-ушанки. Не пешком же идти, но раз надо, так надо. Парня посадили в милицейскую машину. Никто из домашних при этом не проснулся. Пусть мать поспит, побудет в неведении, впрочем, как всегда.

Его доставили в отдел. В дежурке всех пятерых и собрали. У подельников одинаковые растерянные лица. Как так-то? Но никто ничего не сказал. И без слов ясно, что худо дело.

Наш человек вскоре приходит в себя. Маякнул пацанам, мол, меня с вами не было. Те на пальцах отвечают, мол, всё, поняли. В камере минут десять обдумывал, как, что сказать ему самому.

Шаги оперов не спутаешь – будто целое стадо погнали по коридору. Они в своей стихии – надо будет, камень заставят говорить. За ним пришли, а наш человек держится молодцом, ибо у него уже есть своя правда.

Заводят в кабинет с обшарпанными стенами. Усаживают на стул, руки к ножкам стула пристёгивают наручниками. При желании можно вместе со стулом рвануть. Это так, на прикидку, чисто теоретически.

Музон на всю катушку. Пахнет бухлом. Наверное, удачную ночную охоту начали уже обмывать. Наш человек в этом кино зритель или сам задействован?

«Сделка»

Вот он уже внутри этого самого фильма. Ему отведена роль груши. Резко оказывается вместе со стулом на полу. Пора прощаться с почками. Хоть морально он был готов к такому повороту, но боль всегда превосходит ожидаемое. Не впервой, но каждый раз это, мягко сказать, неприятно.

Статья УК РФ. Принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля путем применения угрозы, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или лица, производящего дознание – наказывается лишением свободы на срок до трёх лет; те же деяния, соединённые с применением насилия, издевательств или пытки – наказывается лишением свободы на срок от двух до восьми лет.

Это в теории, а в реале это была всего лишь прелюдия.

– Колись давай! – пошло давление. – Русич выдал вас с потрохами. Рассказал в подробностях со всеми нюансами. Отрицать бессмысленно.

Гадать нет времени – Русич ли сломался, ментовская уловка ли. Ломать человека, тем более, русского Русича, раз плюнуть.

– Делов не знаю. Я был дома. Мать подтвердит.

Мать всегда за сына. Такое алиби выеденного яйца не стоит. Отводят обратно в камеру. Самое время отрубиться, как-то обнулиться, чтоб собрать себя заново. Думать только по существу, чтоб никакого самоедства. Но что-то гложет изнутри. Нет, это не угрызения совести, мы не в книге, а в кино. Страх? Страха особого нет. Сам в шоке от себя самого, от того, что спокоен, как удав. Пока всё в норме. С какого бодуна ему каяться? Они никого не убили, даже не покалечили, товар и то не успели сплавить. Зло в зародыше злом не считается. Вся правда в силе. Право первого удара, дальше, как карта ляжет. Кому подфартило, не прилетело, тот и прав. Так-то оно так, но всё равно хреново. Скорее, пугает неизвестность. Непонятка с пацанами. Надо было с самого начала на всякий случай придумать единую версию, да кто знал. Ад только начинается, страх надо глушить. «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца» – пусть будет, что будет, только побыстрее.

На другой день увезли в райцентр в Майю. В ИВС. Всех пятерых, но врозь. Внутренний ад уже не беспокоит. Мыслит яснее. На клочке бумаги пишет ту самую единую версию, которую надо было заранее придумать. Хоть они в лапах зверя, ещё не поздно отмотать назад. В самом деле – ничего такого они и не совершили.

Хоть в не совсем тюрьме, а в предбаннике, обычную рутину никто не отменял. Утром, пока вели к умывальнику, он успел засунуть в каждый кормяк по «мальку». Теперь он точно спокоен. Каждый в курсе, что говорить на допросе. Надо всем говорить одно и то же, а там само пойдёт.

На другое утро, пока чистил зубы, спросил одного своего подельника с погремухой Шериф, как да что.

– Всё понял?

– Да, братан, всё нормально, – Шериф успокаивает другана.

Так же проверяет Русича и остальных по очереди.

– Я гружусь только за угон, – тот хватается за соломинку.

Из них только Сёгун по-якутски базарит:

– Может, скажем всё, как есть?

Правдоруб, хренов. Правда не ко двору всегда и везде, у всех она не в почёте. Если раньше за правду умирали, сейчас за неё убивают. Правда всегда неудобна. К счастью, вместе с Сёгуном в камере был старый волк. Погремуха Мастер. Надо ему взять тесное шефство над Сёгуном.

– Поговори с ним, – Мастер уж постарается.

И пусть Сёгун засунет свою правду себе в задницу. Тут ради них стараешься, голову ломаешь, чтоб придумать дельную версию, а он со своей правдой. Будет носиться с ней, как с писаной торбой, до самого конца? Закроют же надолго, и что он с этой правдой будет делать в зоне? Ломать надо самим, раз так, пока другие не сломали…

Нашего героя уважили тем, что одного в камере держат. В камере номер один он совсем один. Честь и уважуха за всю ту движуху. Всё вроде не так уж плохо. Вдруг устаканится? Само. Остаётся только ждать.

Постепенно привыкаешь и к своему подвешенному состоянию, и к убогости вокруг. Довольствовался бы малым, да и того нет. Такая досада, что на воле этого не ценил.

День начался с допроса. На этот раз следователь жонглировал фактами, перетасовывая правду вместе с неправдой. Его цель – не вывести его на чистую воду, а выжать признание, неважно, в чём именно.

– Ты за главного. Не будешь же отрицать. Мы знаем, что это ты затейник, – начал следак.

Впрочем, это ожидаемо. Наш человек к этому себя и готовил.

– Делов не знаю, – на нет и суда нет.

Следователь листает показания других фигурантов дела.

– Дело пахнет 209-й, – он в курсе, что молодой человек весь УК в голове держит?

– Бандитизм. От пятнадцати и более лет. По крайней мере, не меньше десятки, – озвучил про себя новоиспечённый подозреваемый.

Он библию сроду в руках не держал, а уголовный кодекс пришлось выучить назубок. Десять лет! Охренеть, расклад.

– Давай, я подумаю.

Следователь и не торопит. Что тут думать, от этого срок не уменьшится. Возвратившись в камеру, оказывается один на один со своими мрачными мыслями. По мотивам одних этих мыслей можно целый том сварганить, что никакое уголовное дело рядом не стояло. Но всё это зря, никакие гениальные мысли не вывезут. Наш человек решился на сделку, чтоб хоть как-то облегчить свою участь.

Точка невозврата

18 февраля 2007 года, Ленск. В то время не было ещё опции «УФСИН-Письмо». Да всё, о чём здесь говорится, из другой жизни.

«Находясь на свободе, так же, как и многие другие, я не так часто задумывался о своём будущем. Оно казалось мне далёким, призрачным. Я продолжал жить одним днём легко и беззаботно. Молодо-зелено. Сколько вокруг соблазнов? Я шагал по жизни, нисколько не задумываясь о последствиях… Не собираюсь отрицать того, что «то», чем я тогда занимался, было противозаконным. В тот момент мне казалось, что поступаю правильно. Я же был не один, за мной были другие».

(Отрывок из письма).

Январь 2002 года, Большая Марха. Таким образом, наш человек всю вину взял на себя. Сотрудники, типа, поверили ему на слово. На него повесили целых четыре статьи! Тяжкие статьи – и он один в ответе. Стоило оно того? Пацан сказал, пацан сделал. Иного расклада, как казалось, нет и быть не может.

Статья 116 УК РФ – неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения (угон); часть 4 – совершённые с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения насилия; пункт «а» – совершённые группой лиц по предварительному сговору.

Статья 163 УК РФ – вымогательство; часть 3 – совершённое организованной группой.

Статья 158 УК РФ – кража; часть 2 – совершённая группой лиц по предварительному сговору.

Статья 112 УК РФ – умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью.

Это очень удобно, слово пацана на руку органам. Со спокойной совестью можно закрыть дело, передать, куда надо, и жить дальше. Это – рутина, ничего личного. Подельников отпустили с подпиской о невыезде. Наш человек – человек слова, поступил по-пацански. И что? Стоило оно того, когда на кону собственная жизнь? Об этом рано думать. Он не созрел ещё до этого.

Его этапируют в Большую Марху, откуда и начинается новый этап жизни. После Мархи мало кому удавалось отмотать назад. Эта самая Марха давала путёвку в другую жизнь. Там сортируют по рангам, по понятиям. Менты ни при чём. Слово – за бывалыми. Только они решают дальнейшую судьбу арестанта. На воле мало кто готовит себя к этой иной жизни, а стоило бы. Не подготовленным на первых порах тяжко. Один неверный шаг и ты – изгой. Какой там шаг, за одно неправильное слово можно угодить в такую яму, о которой знать нам необязательно. Одним словом, Большая Марха – точка невозврата для одних, точка отсчёта для других.

Вначале два дня на карантине в так называемой «привратке». Ворота в ад, это ещё не сам ад. В стакане, в конуре этой 18 человек. Сразу отдаёт таким «аммиаком», что вначале дышать не можешь. В такой конуре собаку совестно держать, а людей можно. Когда глаза привыкают к полумраку (одна тусклая лампа стыдливо не даёт вглядываться в этот срач), можно хоть как-то разглядеть силуэты людей. Они живые, на том спасибо. Человек способен выдержать всё или почти всё, ибо он имеет способность приспосабливаться ко всему.

Сидя на корточках, умудряются без конца варить чифир. Это та ещё чайная церемония. Была бы 300-граммовая кружка и две-три столовые ложки чёрного чая. Дело не в самом чае, а в церемонии. За этим чаем и проходят первые «смотрины». В тесноте да не в обиде – 18 человек и сколько-то огромных крыс. И чем они питаются, чтоб дорасти до таких размеров? На одном чифире даже крыса долго не протянет. Будто всё спецом, чтоб ломать человека, вытравить в нём остатки человеческого.

В таком стакане такое людское «ассорти», и всем охота пройти чистилище. Говорят, большинство якутских парней проходят такую школу жизни, лучшие года проводят в местах, не столь отдалённых. До таких мест ещё дожить надо. Чтоб дожить, надо пройти чистилище, отбор.

Итак, мы там, где нас не должно быть. В параллельной реальности, которая нас вроде не касается. Но кто даст гарантию, что твоя «нормальная» реальность тебя не выплюнет, не выставит. Судорожно хватаешься за УК? Не смеши мои тапки, не всё так однозначно. Сегодня ты герой, может, только перед самим собой, а завтра уже изгой.

Живой флюгер

Здесь день, непонятно, за сколько считается. Всё зависит от твоих внутренних часов. Они не должны совпадать с обычными. Иначе ты свихнёшься.

На третьи сутки нашего героя переводят в «транзит». То есть в муравейник. Этот человечник, если глянуть сверху, похож на уродливую пирамиду. Если рутина считается серой, то в человечнике её можно назвать беспросветной тьмой. Тьма проглотит тебя целиком, и, наверняка, навсегда. Она пропитает тебя насквозь, проникнет во все поры, заселится в мозгу, что век не отмоешься. Выдерживают единицы, в ком сила, взращённая в себе, кто выстроил свой мир, куда не проникает ничего извне.

Говорят, Бог не даёт испытаний больше, чем человек может выдержать. Тут и не таких ломали, но всё же ты в силах постоять за себя, за место под небом в клетку – в человечнике.

Его определили в камеру № 57. Как бы стрёмно тут ни было, одно утешает – это временно. Здесь, как себя поведёшь, так и весь срок проведёшь. Каждому транзитному «пассажиру» тут вручается билет в иную реальность. И не дай бог, выйти отсюда с волчьим билетом. Неважно – на волю или дальше по этапу.

Обычная камера – два на пять. Человечник – всё же изолятор, та же тюрьма. Сначала он покажется днищем. Мол, полный отстой, безнадёга. Как обычно, первое впечатление обманчиво. Это просто другой мир со своими законами, сводом правил. Вот где скрывается искомая справедливость. Каждому по способностям, оценка по поступкам. Если ты в обычной жизни волен делать всё, что душе угодно, быть последним негодяем, бессовестным ублюдком, то внутри системы такого беспредела не потерпят.

У человечника свои секреты, система связи. Все камеры связаны между собой. Оказавшись даже в изоляторе внутри изолятора, ты не останешься в полной изоляции. Стены камер спецом продырявлены для обмена мальками (записками). Дырка называется кабурой. Кабура может быть и на полу, и на потолке. 57-я камера, куда поместили нашего героя, связана с соседней 56-й общей кабурой. Над ними 90-я, соответственно связана с ними тоже кабурой.

Человечник или СИЗО в Большой Мархе – это трёхэтажное большое здание. Есть ещё пристрой, где располагаются с 14 по 90 камеры. Пока наш человек ходит под вопросом. Под него копают, сам ничем себя ещё не проявил. Неизвестно, сколько ему быть в таком подвешенном состоянии.

Смотрящий над всем пристроем в 90-й камере, что над ними. Лысый русский мужик – Никитич. Говорят, весь в наколках, с золотыми зубами. Он в курсе, что этап пришёл. Через кабуру кричат:

– Уру-ру-ру! На кабуру!

Все, кто в 57-й камере, подходят к кабуре.

– Откуда этап? – интересуются сиплым голосом.

– С ИВС Майи, – отвечает наш пацан.

– Подвопросники, рамщики есть?

Это ты перед следаком можешь ломать комедию, тут такие номера не проходят. Есть косяк – держи ответ. Вот для чего нужна репутация. На воле ты можешь юлить, мутить, не подозревая, что вся твоя жизненная история где-то фиксируется, и предъявляется по первому требованию.

С ними парень сидит. С виду совсем ребёнок. Нос горбинкой, вьющиеся чёрные волосы – на цыганчонка походит. Судьба этого мальца с Зырянки висит пока на волоске. Говорят, есть слушок, что, когда жил в Биробиджане, снюхался с петушками. Мало ли что говорят, на каждый роток не накинешь платок, но это на воле. Тут каждое слово имеет свой вес, любая деталь может перечеркнуть твою судьбу. Снюхался, значит, ел из одной посуды с опущенными, и ничего более. Но и это здесь считается западло. Петухи не есть люди. Хуже собак, одним словом. Теперь всё зависит от самого цыганчонка. Его слово против чужого слова. Или сам себя утопит, или выпутается как-нибудь.

Нашему пацану в этом отношении повезло. За ним ничего такого не числится. На пятый день их распределяют по другим камерам.

Корпусный:

– С вещами готовься! – ему кричит.

Вещей таковых нет. Провели через весь человечник, ибо его определили на третий этаж.

– «Красный» или «чёрный»? – интересуется корпусный.

– «Чёрный», – уверенно отвечает наш пацан.

«Чёрный» – значит, всё по жизни у него ровно.

Поднимаются на третий этаж. Ему заселяться в 104-ю камеру, что в самом конце. Придётся всё по новой себя проявлять.

В новой камере один у кабуры стоит. Он же первым среагировал на появление нового чела:

– О, откуда будем?

– С Майи, – начало есть.

Усадили за стол. Молча начинают готовить чифир по новой. Обычная камера. Двуярусные плоты (нары). Сверху спускается один важный чел. На плечах наколка в виде паутины. У этого сахаляристого (полукровки) сам паук в паутине. Это – Песок собственной персоной.

– Я смотрящий, отвечаю за ход людской в камере. По жизни всё ровно?

– Всё ровно, – отвечает новенький.

– До этого где срок мотал?

– В первый раз.

– Пряник, значит.

Ну, пряник, но суть в его начинке. Нутро гнилое или всё, как он сам говорит, ровно – пока не ясно. Молчание не прокатит. Надо себя правильно представить, иначе, неизвестно, чем обернётся.

– По какой статье заехал?

Неважно, как тебя зовут, важно – по какой статье здесь оказался. Номер статьи – это ключ к новому будущему. Наш пацан по нормальной статье заехал. Это уже хорошо. Приближённые Песка Кристалл, Борец и Зёма – все по стальным статьям. Потому имеют вес.

Показывают, где его шконка. Тут Зёма:

– Иди-ка сюда. Что-то покажу.

Тут наш пацан увидел сидящего на полу в углу одного бедолагу, которого и человеком-то назвать трудно. Зачуханный, зашуганный, сразу понятно, что опущенный. От него вонь на всю камеру.

– Он в хате ответственный за парашу. И всё остальное тоже он делает. Можешь отдать бельё, он постирает. Погремуха – Мокрый.

Вот тебе и рабсила. Да он молодой совсем. Глаза голубые. Это хорошо, что есть, кому всё делать. В тюрьме вроде бы делать нечего, да делать особо ничего не хочется. Человек быстро привыкает к ничегонеделанию. Мокрого ещё в ИВС опустили. Парень сломался на ровном месте. Никому не советую оказаться на его месте. Наш пацан снял с себя всё грязное, отдал Мокрому, чтоб постирал. Жалко парня, но он не подал виду. Мараться об какое-то чмо, не солидно, да и чревато.

Новоприбывший достаёт свой майдан. Три килограмма сахара в общак. Сахар тут ценится, ибо брага без него не делается. Начинается чайная церемония. Не спеша разговоры ведут. Куда им торопиться?

Марат, городской русский парень, подчёркнуто с ним обходителен.

– Кого въ… ли? – спрашивает он прямо.

– Дальнобойщиков приподняли, – рассказывает в деталях.

Детали – это важно.

– Что за товар?

Начинает нахваливать товар, как будто свой собственный.

– На общак уделить хоть что-то было желание?

– Конечно, если бы всё срослось, мы бы уделили.

На нет и суда нет, а за намерения – очко.

– Базара нет. Есть свои люди?

И тут блат – сертификат на лучшую жизнь. Потому на воле надо успевать обзавестись нужными людьми из этого круга.

– Есть, – ну, и слава богу.

Один в поле не воин – и на воле, и в неволе.

– Ну-ка, кого имеешь в виду?

– Айдар…

– Ну…

«Базара нет», – всё с ним ясно. Кто Айдара тут не знает. Он давно прописался в 76-й хате.

– Откуда Айдара знаешь?

– Бывшей жены родной брат.

Стоп! Пацан у нас успел в женатиках походить? Это уже интересно. Как это мы пропустили? Жену, хоть и бывшую, оставим на потом.

– К вечеру дорога откроется. Черканёшь корешу пару строк, – типа, для подтверждения слов, что ли.

Придётся сочинить «малёк». Он с маркировкой «В хату 76 с хаты 104. Айдару». «Малёк»-самокрутка едет по кабуре, пока не дойдёт до адресата.

Кабура – это невидимый коридор человечника, кровеносная система этого организма. Без неё всё вмиг рухнет. Вся почта, все последние новости – благодаря кабуре. Бывает, даже любят с помощью кабуры. Если повезёт, если твоя хата рядом с женской, то через кабуру какая-нибудь «краля» дать потискать свои сиськи. Говорят, услуга эта платная. Любовь она везде продажная. Такие малые радости, вполне невинные шалости как-то скрашивают арестанский быт. Человек так устроен, что в аду умудрится учудить, или в раю всё изгадить.

Некоторых кабура спасает, поднимает с самого дна, других приговаривает к такому, что судебное решение рядом не стояло. Была бы в камере кабура, всё наладится, раз судьба добра…

В некоторых закоулках человечника, где нет кабуры, тянут за окошком «конь» (канат). Например, между 96-й и 94-й хатами оперская комната. Зачем кабура операм – чтоб стучать на самого себя? Потому плетут «коня», натягивают этот канат с 96-й до 94-й, минуя оперское окно. Почту катают в мешочке. «Малёк» по воздуху передаётся, куда надо. До этого один раз дёргают за «коня» – значит, берите почту, она в пути. Два раза дёрнут – «подождите чуток» или «пальба».

В 76-ю уходит «малёк». В 75-й хате обитают «бродяги». Это значит, там сам смотрящий за всей тюрьмой, смотрящий за малолетками и ответственный за всю эту движуху. Это – особый контингент. Для них здесь везде зелёный свет. Одним словом, элита, высшая каста, серьёзные люди.

Тут приветствуется не только «правильная» статья, безупречная репутация, нужные навыки, но и наличие ума. Если на воле можно вполне комфортно себя чувствовать и при отсутствии ума, то в этом мире без него будет весьма проблематично выжить. Интеллект поможет скрасить время, которого тут слишком много. Пытливый, изобретательный ум будет востребован по полной. Креатив также приветствуется, как и харизма. Желательно, чтобы со здоровьем было всё в порядке. Твои душевные качества, духовное начало будут бонусом для себя самого. Ты весь должен перестроиться, переобуться в воздухе, чтобы тупо выжить. Если даже не сдохнешь, уподобиться Мокрому тоже не комильфо. Короче, ты должен быть живым флюгером, хамелеоном, хищником одновременно. Это не врождённые умения и навыки, а приобретать их на воле проблематично. Но кто в здравом уме будет готовить себя ко всем возможным бедам и несчастьям? Кстати, искусство переобувания в воздухе – навык на все случаи жизни во все времена. Жаль, что на воле долго втирали в уши так называемые ценности, которые в реальной жизни вряд ли пригодятся. Называть вещи своими именами, не юлить, не ходить вокруг да около не принято на воле. Перевёртыши, мастера по скоростному переобуванию в воздухе, ябеды, перевоплощающиеся в стукачей, не были примерами для подражания, а жаль. Хотя последние в почёте только за периметром. Попробуй, настучи на кого-нибудь внутри человечника, от тебя мокрого места не останется. Хотя и тут не всё так однозначно. Времена меняются. Ты должен быть максимально гибким – умом и сердцем, душой и телом.

До вечности рукой подать

3 апреля 2007 года, Ленск. «Если честно, устал от этой жизни тюремной. Эти жевки, понятия, интриги, каждый божий день грызут друг другу кадыки. А для чего?».

(Отрывок из письма любимой)

2004 год, Большая Марха. У коридорного одна пара глаз да ушей. Он понятия не имеет, что творится в камерах. Да он и не хочет ничего знать. Или делает вид, что не знает. Везде и всюду у всех свой интерес. Можно и бдительность монетизировать.

Деньги, как и везде, тут играют ключевую роль. Без денег ты и здесь никто. Бесплатно откуда появится анаша, даже золото можно достать, не покидая человечник. Тут не только брагу пьют. При желании и наличии денег можно любое бухло достать. Если в зону можно снаружи что-то кинуть, человечник по-другому устроен. Да и в зону вряд ли водку кидают. Всё решается деньгами. Всё в мире продается и покупается. Торг иногда уместен.

Статья 290 УК РФ. Получение взятки. Получение должностным лицом лично или через посредника взятки в виде денег, ценных бумаг, иного имущества наказывается штрафом в размере от семисот до одной тысячи минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от семи месяцев до одного года либо лишением свободы на срок до пяти лет с лишением права занимать определённые должности или заниматься определённой деятельностью на срок до трёх лет.

УК – самое популярное чтиво в человечнике. На воле мало кто знает наизусть все статьи уголовного кодекса, если только спецом не учил.

Коридорный должен следить за всей движухой. Только вот за ним самим тоже следят. На горлышке бутылки прикрепляют маленькое зеркальце. И через кормяк следят за каждым движением коридорного. Сам коридорный, конечно же, в курсе, что он под круглосуточным колпаком. Работа такая, что тут сделаешь.

Статья 317 УК РФ. Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов наказывается лишением свободы на срок от десяти до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы. Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов, военнослужащего, а равно и их близких в целях воспрепятствования законной деятельности указанных лиц по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности либо из мести за такую деятельность.

Он – нужный винтик огромного механизма. Его надо смазывать, чтоб не заржавел, проверять на устойчивость, чтоб не отлетел. Его крышуют, чтоб крышевал других. Мы все не только под одним небом ходим, ну, ещё и под богом, ещё под кем-то, а они, в свою очередь, под другими.

В СИЗО делать нечего, но есть, чем заняться. У каждого свои обязанности. Кто за кабуру отвечает, кто за коридорным следит. И так по очереди – кто за «почту», кто за «стрём» ответ держит. Контингент меняется. Каждого вновь прибывшего надо сканировать, всю жизненную историю запросить, вплоть до родословной. Тем, кто под вопросом, приходится крутиться. Надо, чтобы кто-то за них поручился. Для этого одного «малька» явно мало.

Это на воле никто ни за что не отвечает, за содеянное ничего не прилетает. И ты прёшь, как танк, по жизни, не задумываясь, ты в стане «красных» или «чёрных». Это спорный вопрос – придётся ли держать ответ на том свете. На этом можно откупиться. Кому-то можно всё, что остальным нельзя. Доверься решалам, и всё само пойдёт. Ответ держать реально только в предбаннике ада. Для этого вовсе необязательно умирать. Если даже ты по жизни «чёрный», всё у тебя ровно, за тобой косяков нет, это не значит, что для тебя включится зелёный свет. Тебе самому не без помощи других придётся это обосновать. Вот для чего мозги. На воле вполне можно обойтись и без них, отсутствие серого вещества даже не заметить, а тут пустоголовым несдобровать. Шестерить и то не доверят. Придётся ставить кабуру выше телевизора, ибо только она правду в «мальке» доставит, куда надо.

Большая Марха считается ещё пригородом, но огни большого по здешним меркам города всё равно рядом. Могло ведь сложиться совсем иначе. Зимой контролировали федеральную трассу, летом дежурили у паромной переправы. Это живые деньги, в совокупности большие деньги. Делать ничего не надо. Да особо напрягаться не нужно, ибо это неписаный закон – чтоб ехать дальше без проблем, люди сами деньги отдают. До материка сколько таких точек, знают, наверное, сами дальнобойщики.

Сказано, напрягаться не надо, но это не совсем так. Прежде всего, нужно терпение, машин ещё дождаться, дождавшись, дожать надо. Вот зимой самое то, на стоянках собрать, раз плюнуть.

Это только одна сторона медали. Как мы уже заметили, ребята почти универсалы. Дань – это одно, не всё в их карманах оседает. При случае можно и шапку у кого-то снять, срезать телефон, да и другого барахла много, как бог даст. Это добро надо ещё сбыть. Те ещё хлопоты, одна головная боль. Посредники, перекупщики – проверенные люди, но риск всё равно есть. Это тебе не синдикат, а неустойчивая, сомнительная конструкция. Хочешь заработать, не работая в известном смысле слова, приходится быть гибким, крепким и циничным. Такова пацанская участь. Бабы передком бабки пилят, да и то там риск, сплошной адреналин.

Люди делятся на лохов и дельцов. Лохов ещё искать надо, ибо им приходится на своих проколах учиться. Могут тебя самого переплюнуть в этом деле. С детства все талдычат, что воровать это плохо. То, что это весьма почётно, познаётся в процессе. Всё вышеперечисленное – это воровством и не считается. Своровать у соседа по мелочи, это, конечно, плохо. Отнимать у лохов лишнее, в этом нет ничего зазорного. Это своего рода игра – чем выше ставки, тем больше шанс быть не пойманным. Это подобие рулетки, только дуло направлено не на самого себя. Повезёт – будешь в шоколаде, честь тебе, хвала. Нет – ну, так бывает. Зато пройдёшь курсы повышения квалификации. Не пойман – не вор. На это и рассчитывают. Были бы лохи, остальное дело техники.

Вольному воля – бухло, затем девки, опять бухло. На это всё нужны бабки. Потому приходилось крутиться.

Ехал он домой как раз после такой ночной суматохи. Глаза слипаются, хоть спички туда вставляй. На обочине стоят три девушки. Явно это голяк. Да ну, совсем дети. Не сидится, не спится дома, упились детки пива. От пивного перегара боковые окна запотели. Дал слово развести всех по домах. С зеркала заднего вида три пары глаз его изучают, обернётся – смачно все улыбаются. Пока ветер в голове, лови кайф от всего. Из них одна всё же выделяется. Не только потому, что светленькая, полукровистая. Что-то в ней цепляет, поневоле именно на ней взгляд задерживается.

Девушками глазами сигналит, наш человек время зря не теряет. Есть контакт, дальше дело техники. Первыми высадил её подруг. Она, оказалось, дальше всех живёт. За окном – огни ночного города. Как прекрасен этот мир, особенно, когда ты едешь на ярмарку, а не возвращаешься с неё. «А вдруг?» – маячат прекрасные глаза. «А что», – отвечает глазами он. Девушка смущена, ибо её явно вычислили. Вот бы так ехать вечно, убаюканные ночною мглой, навстречу утренней заре или в самую неизвестность. В предвкушении чего-то нового, доселе незнакомого.

Познакомились. Разговорились. Молодой девушке-школьнице рассказывать особо нечего. Разговор ни о чём бывает крайне приятным, особенно когда с такой очаровательной малолеткой. Наш пацан не сильно старше, но слов на ветер не бросает, прежде трижды подумает, чем что-то скажет. В таком возрасте девушки очаруются ребятами постарше. Да, чтоб их очаровать, ничего и делать надо. Всё само произойдёт.

Какое это блаженство – дотронуться до юной груди, прильнуть к губам юной Розы… Она робка, а парень скромен, нетороплив. Он говорит только по-русски, она отвечает на своём родном. Её дивным девичьим голосом это словно песня. Парню вначале показалось странным, что она так хорошо говорит по-якутски. У неё только внешность славянская, а так она оказалась истинной якуткой. Всё в ней так. От такого не отказываются…

В этом возрасте девушка вся в предвкушении. Она во всём видит тайные знаки. Её взгляд будто вопрошает: «Это он?». Как не ошибиться, угадать в доселе чужом человеке того самого, единственного? В ожидании любви, в грёзах о любви, в самой любви главное предназначение женщины. Но в столь юном возрасте легко обмануться, принять желаемое за действительное. С каждой минутой близится тот самый момент, о которой страшно думать… Опытные властные руки не оставляют шанса. Женщина – вечная добыча в руках охотника. Нет на свете охотника, который бы довольствовался одним трофеем.

Таинство появления настоящей розы из бутона. Когда улыбаешься так некстати. В тебя вселилось нечто, что не даёт дышать, думать о чём-то другом. Смутные ожидания бутона с примесью тоски ничто по сравнению с этим новым состоянием. Весь мир затмил один конкретный человек. И неважно кто он, какой он. Желание раствориться в этой неге уж очень похоже на тоску. То, что было до этого, можно назвать смутными предчувствиями чего-то всепоглощающего, всепожирающего. Оно было всего лишь тоской о тоске. Когда тоска её настигла, уж не знает, куда себя деть. Отныне всё неважно, есть только он и она сама, которой больше нет. Она растаяла в этой непонятной сладости, пока ещё не страсти. Если прелюдия так опасна, что с ней будет потом? И так будет всегда, всегда. В этом возрасте до вечности рукой подать.

«Недостаток пространства, возмещённый избытком времени»

18 февраля 2007 года, Ленск. «В людях более всего ценю простоту, уверенность в себе, искренность, ну и конечно преданность».

(Отрывок из письма)

Сколько ночей прокручивала в голове ту первую и единственную ночь Роза? С утра вновь вся в надеждах, как в прозрачных одеждах, к вечеру – вся в сомнениях. Она уже сама не рада, но прежнюю себя уже не вернуть. Пытаясь в грёзах из ничего сотворить нечто, умом понимая жестокую реальность, в которой оказалась по воле судьбы. Мимолётное, залётное принимать за что-то другое, уж больше нет сил.

Редко кто решается на преступление в трезвом уме и здравой памяти. Всё происходит спонтанно. Руки делают, а ты как бы ни при чём. «Преступление и наказание» высосано из пальца. Какой идиот будет думу думать, прежде, чем кого-то укокошить? Если только по заказу или же по приказу больного воображения, и то думают по существу, по делу, а всякие эти психологические трюки, философские раздумья – это плод фантазий автора, который вынужден дистанцироваться от своего героя, или для усиления драматизма. Это, как лирическое отступление, чтоб разбавить жесткач признаками гуманизма. Хотя, воровать надо с умом. Чтоб не поймали, а не для успокоения души. Угрызения совести, эмоциональные заскоки – сказки для лохов. Человек так устроен, что не будет сам себе вредить, толкать в яму, заниматься самоедством на пустом месте. У всех своя правда. Каждый в коконе своих собственных иллюзий. Утратить установки, чтобы угробить себя? Признать вину можно, но не из-за душевных страданий, а чтоб облегчить свою участь, скосить срок, чтоб заключить затем сделку. В то, что кто-то каялся в содеянном искренне, как на духу, с трудом верится. Могут сломать, взять на себя чужую вину, каяться на камеру, в письмах, которые вскрываются. Это только на публику, в угоду другим. При этом человек в глубине души остаётся при своём мнении.

Человечник точно не то место, где очеловечивают. Скорее, он создан для расчеловечивания. Расчеловечивание – путь к иной свободе. Ты освобождаешься от оков ненужных установок. Больше не нужно распылять себя по пустякам. Хотя в черепную коробку каждого не заглянешь. Могут быть и исключения. Зачастую в выигрыше не тот, за кем сила, а тот, у кого мозги на месте. Всё в тебе самом. Истинная свобода – это умение мыслить не так, как все, смотреть поверх голов, чувствовать себя в моменте не здесь и сейчас.

Тут поневоле вспоминается слова поэта Иосифа Бродского: «Короче, вас приводят в камеру. И когда меня в первый раз в жизни привели в камеру, то мне, между прочим, очень там понравилось. Действительно, понравилось! Потому что это была одиночка». Не путать с одиночками в СИЗО, куда сажают в наказание. Где шконка убирается в 5-30 утра, где радио крутят на полную катушку, естественно, не классическую музыку. Так по интерьеру особой разницы нет. «Кирпичные стены, но они замазаны масляной краской – если не ошибаюсь, такого зелено-стального цвета. Потолочек белый, а, может быть, даже серый, я не помню. Вас запирают. И вы оказываетесь тет-а-тет со своей лежанкой, умывальничком и сортиром. Восемь или десять шагов в длину. Что же в ней было? Тумбочка, умывальник, очко. Очко – это такая дыра в полу, это уборная. Окно, сквозь которое вы ничего не можете увидеть. Потому что там, кроме, как полагается, решётки, ещё снаружи намордник. Сразу объясняю: это такой деревянный футляр, чтобы вы не могли высунуться, скорчить кому-нибудь рожу или помахать ручкой. И вообще чтобы вам было максимально неприятно. Лампочка висит, вделанная в потолок. И она тоже забрана решёткой, чтобы вы не вздумали её разбить. В двери, естественно, глазок и кормушка».

В таких условиях кому ум помогает выжить, хоть как-то скрасить время, которое в избытке, а кому устраивает персональный ад. Многие писатели грешат тем, что иногда в сердцах говорят, уж лучше в тюрьму, где не говорят, или мечтают устроиться смотрителем маяка. В человечнике собственный ум служит таким маяком, и то не всегда.

Правда, есть альтернатива. Тот же Бродский об этом: «В тюремной камере можно было вызвать надзирателя, если с вами приключался сердечный припадок или что-то в этом роде. Можно было позвонить – для этого существовала такая ручка, которую вы дёргали. Беда заключалась в том, что если вы дёргали эту ручку второй раз, то звонок уже не звонил. Но в психушке гораздо хуже, потому что вас там колют всяческой дурью и заталкивают в вас какие-то таблетки. Вам вкалывают серу. Тогда даже движение мизинца причиняет невероятную физическую боль. Это делается для того, чтобы вас затормозить, остановить, чтобы вы абсолютно ничего не могли делать, не могли пошевелиться. Обычно серу колют буйным, когда они начинают метаться и скандалить. Но кроме того санитарки и медбратья таким образом просто развлекаются. Я помню, в этой психушке были молодые ребята с заскоками, попросту – дебилы. И санитарки начинали их дразнить. То есть заводили их, что называется, эротическим образом. И как только у этих ребят начинало вставать, сразу же появлялись медбратья и начинали их скручивать и колоть серой. Ну каждый развлекается как может. А там, в психушке, служить скучно, в конце концов. Бывает, вынимают вас из станка, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется «укрутка». Вообще было довольно противно. Довольно противно… Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма. Между прочим, «от сумы да от тюрьмы не зарекайся», да? Ну это было в другое время… Кормёжка в дурдоме лучше: иногда белый хлеб дают, масло, даже мясо. Но в тюрьме, по крайней мере, вы знаете, что вас ожидает. У вас срок – от звонка до звонка. Конечно, могут навесить ещё один срок. Но могут и не навесить. И в принципе ты знаешь, что рано или поздно тебя всё-таки выпустят. В то время как в сумасшедшем доме ты полностью зависишь от произвола врачей. Подвергают вас совершенно чудовищным экспериментам. Это всё равно, что вскрывать часовой механизм колуном. То есть, вас действительно могут бесповоротно изуродовать. В то время, как тюрьма – ну что это такое, в конце концов? Недостаток пространства, возмещённый избытком времени». Бродский считал, что тюрьму можно более или менее перетерпеть. «Ничего особенно с вами там не происходит: вас не учат никого ненавидеть, не делают вам уколов. Конечно, в тюрьме вам могут дать по морде или посадить в ШИЗО».