Правило 24 секунд бесплатное чтение

Школьное стекло

© Артеева Ю., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

Маша

– Маня! – раздается над моим ухом пронзительный детский визг.

И следом на меня приземляется пятнадцать килограммов бодрости. Издав болезненный вопль, пытаюсь стащить с себя сестру, но она уже вцепилась в меня, как обезьянка, и орет:

– Вставай! Встава-а-ай! Пора в садик!

– Ася, – рычу преувеличенно кровожадно, – я сейчас тебя покусаю! Ам!

Прикусываю ее круглую щечку, и она хохочет мне в ухо, скатываясь на постель рядом со мной.

– Господи, зачем только я завожу будильник?

– Я твой будильник! – заверяет мелкая и звонко чмокает меня в плечо.

Потом перекатывается на пол и бежит в коридор, откуда я все равно прекрасно ее слышу:

– Мам, Маша встала! Можно мне блинчик? Вася, ты уже кушаешь?

Закрываю лицо ладонями и протяжно стону. Этот ребенок – даже не батарейка, это гоночный болид, ракета, вечный двигатель. Пять лет, а дает жару за всех нас, а нас тут, знаете ли, немало.

Проверяю телефон и с сожалением отмечаю, что будильник зазвенел бы только через девять минут.

– Блаженные девять минут, – бормочу горько и зажмуриваюсь.

С порога снова раздается вопль:

– Маня, ты встаешь?!

– Встаю! – рявкаю, стукнув кулаками по постели.

Но мелкую совсем не беспокоит мой тон, она жизнерадостно сообщает «хорошо» и снова убегает, отбивая босыми пятками задорный ритм по нашей плитке в коридоре.

Сажусь на постели и снова растираю лицо ладонями. Как же тяжело просыпаться рано утром! Если бы можно было выбирать, после учебы, всей долгой и утомительной учебы, я нашла бы такую работу, где не надо подрываться в семь утра.

– Соизволила встать? – раздается насмешливый мальчишеский голос из дверей комнаты.

Убрав руки, смотрю на брата, который стоит в пижаме с Капитаном Америкой и одной ногой чешет другую.

– Вы закончитесь все или нет? – интересуюсь тоскливо.

– Уже закончились. Васек вряд ли у тебя что-то спросит.

Я хмурюсь и строго говорю:

– Егор.

– А че?

– Ниче, – передразниваю, – иди умываться.

– Умылся уже!

– Врешь же! Сейчас проверю! – я делаю вид, что поднимаюсь с кровати, и брат тут же сматывается.

Усмехнувшись, приземляюсь обратно. Просто бродячий цирк, ну как тут жить нормально?

Еще пару минут даю себе на раскачку. Зеваю, потягиваюсь, разминаю шею. В уме перебираю контрольные и самостоятельные, которые мне сегодня предстоят. Всего три, не так уж и много, тем более что я знаю – напишу их без единой ошибки.

Но, снова зевнув, я все равно морщусь. Ненавижу проверку знаний. Я всегда нервничаю и пытаюсь этого не показывать, боюсь насмешек над моими отличными результатами и делаю вид, что меня они не трогают. Просто стресс на стрессе.

Стягиваю витую резинку с запястья и откидываю свои рыжие волосы за плечи. Их я тоже ненавижу. Ну что за дешевый цвет?!

Собираю пучок на макушке и наконец поднимаюсь с постели. Выхожу в коридор и сразу прислушиваюсь, не занята ли ванная.

У нас их две, но мне нужна большая, в которой лежит моя косметичка. Кажется, там свободно. Берусь за ручку двери и бросаю взгляд в кухню. Вижу, как мама поднимает с пола ошметки еды, а Ася кидает ей на спину недоеденный блин. Как Егор закатывает глаза и запихивает в рот дольку яблока. Как Вася, наш самый младший, сосредоточенно смотрит в стену, запуская в кашу свою ладонь.

Ну цыганский табор же! Дайте мне карты таро или позолотите ручку.

Скрываюсь в ванной, пока сестра не заметила мое приближение. И, наконец обретя личное пространство, расслабляюсь. Замок хрупкий, но в уборную мы друг к другу не ломимся, слава Богу, так не делает даже Ася.

Я умываюсь и смотрю на себя в зеркало. Рыжие волосы, бестолковый вид, вы, должно быть, Уизли? Фыркаю своей же шутке и качаю головой. А что? Разве не так? Нас много, и мы все рыжие, один в один шумная семейка из вселенной Гарри Поттера.

Чищу зубы, одновременно проверяя соцсети. Наш девчачий чатик разрывается сообщениями со вчерашнего вечера. Все ждут новеньких, которые уже успели обрасти слухами так же, как корабль Дейви Джонса моллюсками. О, я обожаю практически все пыльные франшизы, это очевидно, да?

Честно говоря, мне до новеньких дела нет, но необходимо поддерживать статус, потому я активно включаюсь в переписку. Фонтанирую идеями, почему, на мой взгляд, этих пацанов могли взять на учет в милицию, и даже завести на них дело. Или всего на одного из них, в деталях я все еще путаюсь.

Зажав щетку зубами, строчу сообщения, особо не задумываясь над их смыслом. Мне просто нужно присутствовать в обсуждении. Что за парни к нам сегодня придут, мне абсолютно по фиг.

В дверь стучат, а затем мамин голос глухо вопрошает:

– Маш, ты скоро?

Сплевываю пасту в раковину и кричу:

– Не накрасилась даже! Что там?

– Егор не умывался.

– Он сказал, что умылся!

– Он не…

Вспыхнув раздражением, отпираю дверь и выговариваю:

– Не понимаю, в чем проблема, пусть идет в другую ванную!

Мама вздыхает и просительно изгибает брови:

– Солнышко, ты знаешь, он не любит там.

– Блин! – я захлопываю дверь прямо перед ее носом.

Полощу рот, наскоро умываюсь, забираю с собой косметичку, флакон с тоником и ватные диски. Каждое движение сопровождаю раздраженным ворчанием. В этой семье невозможно построить планы или хотя бы элементарно привести себя в порядок!

Распахиваю дверь и рычу:

– Пожалуйста! Все ради вас!

– Спасибо, солнышко, – мама говорит мягко, но я только возвожу глаза к потолку.

Ее солнышко в этом доме – чистая терпила. Все лучшее – детям, верно? А я давно уже таковой не являюсь. Примерно лет двенадцать, как Егор родился.

У себя в комнате быстро крашусь, стараясь игнорировать детские вопли с кухни. Рисую фиолетовые стрелки, чтобы мои зеленые глаза смотрелись ярче, и собираю волосы у лица в высокую «мальвинку». Свободные пряди мягкими густыми волнами ложатся мне на плечи. На самом деле мне нравятся мои волосы, вот если бы только не их дешевый медный цвет…

Я надеваю брюки палаццо, короткий топ, а белую рубашку сверху застегиваю на все пуговицы. Ее после выхода из дома я, конечно, сниму. Но родителям знать об этом необязательно.

– Маня, мы готовы! – орет мелкая.

– Тогда ждите, я еще не поела, – отвечаю ворчливо, двигаясь в сторону кухни, а потом замечаю, в каком виде сестра сидит у порога, – ты в пижаме еще, Ася!

– Я так пойду.

– Нет, так ты не пойдешь. Быстро одеваться.

– Я так пойду! – она хмурится, и голос ее приобретает одновременно агрессивную и плаксивую окраску.

Поймав взгляд мамы, которая ложкой выплясывает умоляющий танец у рта Васи, я спокойно, но твердо сообщаю:

– Ася, в пижаме ты не пойдешь. В сад нужно одеваться по-другому, все дети там придут в нормальной одежде, а ты вот так… разве это красиво?

Беру с ближайшей тарелки еле теплый блинчик и наблюдаю за тем, как сестра хмуро кивает.

– Давай лучше выберем что-то нарядное, – я продолжаю и тут же спохватываюсь, – в меру! Что-то повседневное и красивое. Чтобы ты выглядела суперклассно, и все девчонки хотели за тобой повторять.

Мгновенно светлея лицом, Ася подрывается и несется в детскую.

– Спасибо, Машунь, – мама говорит очень устало, но искренне.

Пожимаю плечами и заталкиваю остаток блинчика в рот. Когда дети начинают разговаривать, договариваться с ними становится легче. Мне кажется, я могла бы работать переговорщиком, так сильно прокачала этот навык со своими младшими.

С Васей только никак не выходит. С этим парнем вообще пока все сложно.

Я беру голубую кружку с Эльзой из мультика и отпиваю чай. Еще теплый, какая удача.

Мама уворачивается от детской руки, перемазанной кашей, и говорит рассеянно:

– Я тебе не положила? Сейчас сделаю, подожди.

– Сиди, мам. Мы пойдем уже скоро, и я наелась.

В подтверждение своих слов хватаю второй блинчик и торопливо откусываю.

– Ну как наелась? Васюш, давай, открывай ротик. Ам? Ам? Маш… что я говорила?

Секунду изучаю мамин затуманенный взгляд. Вздыхаю, стараясь делать это не так громко и разочарованно. Улыбаюсь и говорю:

– Я в порядке. Если Егор умылся, забираю их?

– Да, спасибо.

Тогда я иду собирать младших. Асю контролировать нужно более пристально, но и Егор порядком осложняет мне жизнь. Сначала удирает по коридору в другую сторону, потом мечется по своей комнате, швыряясь в стену предметами.

Кричит:

– Задрала школа!!! Не пойду, поняла?! Никогда в жизни не пойду туда больше!

Через двадцать минут мы все каким-то чудом собраны. Я натягиваю Асе снуд повыше на шею и подталкиваю в спину. Мама вручает мне два мешка, один розовый, другой цвета хаки. И в последний момент я вспоминаю, что не собрала свой рюкзак. Прямо в кедах несусь в комнату, быстро закидываю какие-то тетради, почти не глядя, и возвращаюсь к своим, которые уже расползлись в разные стороны как жуки.

Дальше стандартно. Пока едем в лифте, Егор недовольно пыхтит, Ася воркует с куклой. На улице я сама себе напоминаю пастушью собаку, притом достаточно опытную. Сначала в садик отводим сестру.

– Я не хочу ждать, – стонет Егор, – зачем мне тут торчать?! Я сам пойду, я не маленький!

– А ну тихо! – рявкаю, не сдерживаясь. – Тут стой, понял?

Надувшись, брат отворачивается и начинает пинать бордюр. Я покрепче перехватываю мешок с вещами Аси и звоню в домофон детского сада, пока сестра стучит головой куклы о кирпичную стену. Смотрю через стеклянные двери, как к нам идет воспитательница и борюсь с чувством вины. Я не люблю кричать на младших, но иногда мне просто не хватает терпения. Егору нужно подождать всего пару минут, пока у нас забирают Асю, мы отдаем ее на пороге и даже не раздеваем, но в целом он прав. Я сама не понимаю, почему он не может идти в школу сам. Просто так сказали родители, а с ними мы не спорим. Особенно с отцом.

– Машуля, здравствуй! – радостно говорит воспитательница, распахивая дверь и тут же переключаясь на сестру. – Ася, принцесса моя, доброе утро.

– Я с Эльзой! – радостно сообщает сестра, размахивая куклой.

Я передаю женщине розовый мешок с чистыми вещами и целую мелкую в макушку на прощание, едва успевая перед тем, как она уносится вглубь сада к шкафчикам.

Поворачиваюсь и говорю примирительно:

– Егор.

– Че надо? – буркает брат.

– Извини, не хотела кричать. Идем?

– Извинения свои знаешь куда засунь, – бросает он пренебрежительно, но все же идет со мной в сторону школы.

Перевожу дыхание и наконец расслабляюсь. Самая напряженная часть утра прошла, теперь можно достать наушники и, раз уж брат со мной не разговаривает, просто послушать музыку.

Вставляю наушник только в правое ухо и скольжу взглядом по голым ветвям деревьев, которые покрылись молодыми почками.

TEMNEE, Клава Кока – Без мозгов

В текст вслушиваюсь отстраненно, но на строчках «твоя любовь сквозь одежду достает и берется за душу» все же думаю о том, что не очень понимаю смысла этих слов. Таких отношений у меня пока еще не было, и я не уверена, что они вообще бывают. Наверное, их придумывают только для книг, фильмов и песен?

Глава 2

Маша

В школе мы с Егором расходимся, и он даже не прощается, только недовольно дергает плечом, когда я пытаюсь что-то ему сказать.

Да и ну его на хрен. Это происходит практически каждое утро, пора перестать психовать в ответ на их детские истерики.

Когда поднимаюсь и захожу в кабинет, сразу попадаю в эпицентр обсуждения новеньких.

– Ма-а-аш! – кричит Ира и машет мне рукой. – Прикинь, что?!

– Да тихо ты! – шикает на нее Яна.

– Да что? И так все знают!

Я кидаю рюкзак на пол и сажусь с девчонками, пристроив локти на спинку стула.

Интересуюсь, закатив глаза:

– Ну, что такое?

– Ой, не делай вид, что тебе не интересно!

– Просто бесит, что вокруг них такой ажиотаж.

Яна цокает и качает головой. Толкает меня в плечо:

– Зай, тебе по статусу не положено, мы поняли. Но ты только представь, они человека пырнули!

Вздохнув, я начинаю:

– Да откуда вы…

– Инфа сотка! – перебивает Ира. – А еще знаешь что? Говорят, рынок год назад из-за них горел!

– Какой рынок? – спрашиваю рассеянно, листая в телефоне ленту новостей.

– Ну наш. Ярмарка около парка.

Закусив губу, киваю в знак согласия. Ярмарка выходного дня и правда горела, и слухи ходили на этот счет странные. Ковыряя пальцем парту, перевожу взгляд за окно. Если верить всему, что говорят об этих двоих, то выходит, что учиться мы будем с настоящими демонами. Совершенно непонятно, почему они до сих пор ходят в школу, а не сидят где-то в местах, не столь отдаленных. Или не варятся в адских котлах.

– Короче, я вчера не выдержала, кинула одному из них заявку, – тараторит тем временем Яна.

– Какую?

– Ну в друзья!

Я снова вздыхаю и верчу в воздухе раскрытой ладонью:

– Мы же так и не разобрались, их это профили или нет. На аватарках вообще ничего не видно.

– А чьи еще? Маш, опять окно открывать придется, душнишь невероятно.

Прикусив язык, я тут же беспечно смеюсь.

– Ладно, сорри, девчонки. Конечно, мне тоже капец как любопытно, – перехожу с веселого тона на заговорщицкий, – только не рассказывайте…

– Доброе утро, мой любимый класс, – перебивает нас историчка.

Размашистым шагом она пересекает помещение, кидает на стол рюкзак и сдувает с лица темную челку.

Мы здороваемся и довольно бодро расходимся по своим местам. Алевтина Борисовна крутая и, несмотря на молодой возраст, каким-то образом заполучила и наше доверие, и уважение. Лучшего классного руководителя нет ни у кого.

Историчка роется в своем рюкзаке, достает учебники и пособия, рассеяно ведет рукой по короткому ежику волос от шеи до затылка.

Говорит:

– Господи, где оставила-то?

– Очки? – уточняет Сема Аверин. – У вас на лбу.

Алевтина Борисовна обеими руками обшаривает свою голову, уже в том месте, где темные пряди длинные и лежат в идеальном порядке.

Смеется и восклицает:

– Супер! Вот это я растяпа. Ладно, приступим.

Глядя на то, как она резкими движениями перекладывает на столе свои вещи и открывает ноутбук, улыбаюсь. Потом подпираю подбородок ладонью и скучающим взглядом утыкаюсь в учебник. Сейчас будет маленький тест, всего на пять вопросов, так классная держит нас в тонусе. И все равно я их не люблю, хоть проверка безобидная, а моя память позволяет мне вообще не напрягаться. Не эйдетическая, конечно, и это даже не гипертимезия, но термины и большие объемы текста, как вы понимаете, даются мне очень легко. Отдельная гордость моего отца.

Беру распечатанный лист из рук исторички и тут же вписываю первый правильный ответ. Она всегда делает шесть разных вариантов, чтобы у нас не было возможности списать, но Яна все равно оборачивается ко мне с парты впереди и умоляюще сдвигает брови.

– Сокольская, – тут же говорит историчка, – а ну обратно к себе. Вот знаете же, что не подсмотреть ни у кого, а все равно начинаете эти свои кручения-верчения.

Развожу руками и пожимаю плечами. Девчонки знают, что я всегда помогаю, если есть возможность, но историчка реально держит руку на пульсе, при том очень крепко.

Тут дверь класса открывается широко и решительно. На пороге стоят два парня. Они, без шуток, одинаковые.

Мы знали, что к нам переходят два брата, предполагали, что они могут быть двойняшками, но…

Приоткрыв рот, смотрю на новеньких. Они полностью в черном – в джинсах, футболках и накинутых сверху рубашках. Темно-русые волосы лежат в таком идеальном беспорядке, на который, по ощущениям, было потрачено очень много времени. На двоих у них проколоты четыре уха и два крыла носа. Сияя похожими наглыми улыбками, они даже стоят зеркально друг другу.

Сраженные тяжелой аурой этих парней и флером слухов, которыми они обросли, мы молчим всем классом.

А потом один из них, тот, что ближе к партам, поворачивается и смотрит прямо на меня.

Бам.

От его карих глаз ко мне будто тянется какая-то незримая нить, и я вязну в этой сцепке, как в болоте, отстраненно ощущая, что моя сердечная мышца сходит с ума от аритмии.

Я точно помню, что это патологическое состояние, при котором нарушается частота сердцебиения, ритм и последовательность сокращения сердца. Все признаки в наличии.

– Е-мое, – говорит историчка озадаченно и снова проходится ладонью по коротким волосам на шее, – как же я вас отличу?

– Разные способы есть, – ухмыляется новенький, наконец отводя от меня взгляд, – можем поближе познакомиться.

От нахального тона Алевтина Борисовна не теряется ни на секунду. Улыбается и широким шагом устремляется к моей парте, от чего я оказываюсь как раз посередине их диалога. Классная слева, новенькие справа, а я, сцепив между собой подрагивающие пальцы, прямо в центре.

– Давайте, – голос ее звучит мелодично, но строго, – Алевтина Борисовна, учитель истории, ваш классный руководитель. Ценю субординацию, всегда защищаю своих и терпеть не могу придурков. Представитесь?

– Если вы классный руководитель, должны быть в курсе, – отзывается второй брат-близнец.

– Даю вам возможность проявить вежливость.

Пару секунд парни смотрят на историчку, не мигая. Потом коротко переглядываются и улыбаются так, будто только что обсудили между собой какой-то прикол. Разными уголками губ, но тем не менее – одинаково.

И тот, что стоит ближе, и по какой-то причине заставил мой организм только что пережить сильнейший стресс, говорит:

– Гордей Наумов.

– Ефим Наумов, – подхватывает его брат и добавляет, – ценим красивых девчонок и моменты, когда мяч прямо в кольцо идет, но своих тоже всегда защищаем.

– А субординация хрень собачья.

– Даже с тренером? – интересуется историчка, пропустив мимо лексику, но схватившись за деталь, которая, видимо, кажется ей важной.

Братья усмехаются, снова переглянувшись, и Гордей ленивым движением закатывает рукава на своей рубашке.

Уставившись на его руку, всю изрисованную мелкими татуировками, мимо которых вьется крупная детально прорисованная змея, почти не слышу, о чем говорят рядом со мной. Почему-то мне кажется, что если прямо сейчас не отведу глаза, то увижу, как она медленно двинется по коже Наумова, бликуя чешуей.

Моргаю и снова смотрю на свои переплетенные пальцы. Дрожь потихоньку сходит, и я успокаиваюсь. Не знаю, что это было, и знать не хочу. Как сказала Сокольская, мне по статусу не положено.

Когда поднимаю голову, историчка и братья Наумовы выглядят довольными друг другом. Алевтина Борисовна указывает мне за спину своими же очками и говорит:

– Пока садитесь сюда, за Машей Гордеевой.

Братья издают два характерных смешка, и Ефим говорит, усаживаясь на свое место:

– Смотри-ка, Гордый, у тебя тут даже своя Маша есть.

– Маша-а-а, – тихо тянет его брат, – мы твои медведи.

Передернув плечами, поджимаю губы. От звука его голоса по плечам рассыпаются колючие мурашки, и меня начинает это злить. Накидываю на себя рубашку и чуть поворачиваюсь вбок, чтобы бросить пренебрежительно:

– Цирковые, надеюсь? На велике кататься умеете?

– Я тебя прокачу, не сомневайся, – Гордей переходит на хриплый шепот, и они с братом заходятся громким смехом.

– Наумовы, – высекает наша классная строго, – первое предупреждение.

Закусив губу, раздраженно отвечаю на оставшиеся вопросы теста. Не люблю, когда так нахально ведут себя при учителях, особенно если это Алевтина Борисовна. Чувствую себя некомфортно. Ну, зато теперь вообще не удивляюсь сплетням о том, что они что-то там подожгли или кого-то порезали.

Твердо решив держаться подальше от обоих, остаток урока я на их провокационные реплики не реагирую. К тому же им хватает всего двух замечаний от исторички, чтобы заткнуться. Даже такие идиоты со скрипом, но принимают ее авторитет.

Глава 3

Маша

Когда звенит звонок, я стараюсь собраться максимально быстро, но на выходе меня останавливает голос учителя.

Замираю, услышав свою фамилию и поворачиваюсь к ней.

– После уроков зайди ко мне.

Пожевав губу, согласно киваю и все же решаюсь уточнить:

– А насчет чего?

Классная подходит ближе и говорит уже значительно тише:

– Насчет физкультуры.

– Папа звонил?

– Маш, просто зайди. Обсудим.

– Ладно, – вздыхаю и улыбаюсь ей.

Знаю, что она на моей стороне, но о чем там можно разговаривать, я понятия не имею. У меня выходит чистая, абсолютно заслуженная тройка. Единственная в моем аттестате. Классно, да?

Заталкиваю в рюкзак учебник и иду на выход, стараясь не смотреть в сторону новеньких. Один из них пялится на меня, и я почти физически ощущаю, как его взгляд блуждает по моему телу. Не потому, что это неприятно. Просто странно на уровне ощущений.

К тому же теперь я не понимаю, кто именно из двоих смотрит, они же одинаковые.

Проходя мимо, слышу:

– Рыженьких у тебя еще не было.

– И не будет, – огрызаюсь на ходу, даже не поворачивая головы.

Пока братья провожают меня громким смехом, выскакиваю за дверь и наконец вижу его. Своего парня.

– Слава! – выдыхаю радостно.

Стараясь не бежать, быстрым шагом приближаюсь к нему и утыкаюсь носом в его плечо, пока он крепко меня обнимает.

Смеется приглушенно, спрашивает:

– Соскучилась, малышка?

Киваю и поднимаю голову навстречу его поцелую. Слава целует сразу с языком, хоть и знает, что я это не люблю. Неловко, что все вокруг это видят, и к ощущениям я пока не привыкла, но отзываюсь послушно, чтобы не ругаться.

Сзади раздается тихий свист, и один из Наумовых говорит:

– Гордый, а она занята. По ходу реально не будет.

– Посмотрим, – насмешливо отвечает второй.

Слава отстраняется от меня, чтобы посмотреть на новеньких. Убирает свои длинные светлые волосы назад и уточняет:

– Это кто?

Я почему-то торможу. Оглядываюсь назад, будто бы проверяя, о ком именно он спрашивает. Скольжу взглядом по обоим братьям, отмечая, что их улыбки становятся вызывающими, а позы – напряженными. А еще теперь вижу, насколько они оба высокие. Намного выше меня, и даже значительно выше моего парня.

– Новенькие, – вдруг приходит мне на помощь Яна.

Сокольская чмокает Славу в щеку и доверительно понижает голос до свистящего шепота:

– Помнишь, которые в автобусе человека пырнули.

Я смотрю на своего парня и успеваю заметить странную эмоцию на его лице. Сказала бы, что это похоже на страх, но Слава Ковалев ведь никого не боится, разве нет?

– Нет, подзабыл, – фыркает он, – не такая уж важная инфа.

И тут же отворачивается, увлекая меня дальше по коридору. Я улыбаюсь и спешу за ним. От этих слухов вся школа гудела, вряд ли он забыл, но очень круто дал понять, что парни его не интересуют. Бросаю восторженный взгляд на Ковалева. Всегда хотела так же быстро и точно находить правильные реплики в спорах. Но у Славы мозг иначе заточен, он стендап-комик, и импровизирует просто виртуозно.

Когда доходим до подсобки, он вталкивает меня внутрь и тут же прижимает к стене, глубоко целуя. Закидываю руки ему на шею и автоматически принимаю весь его напор. Но когда Ковалев запускает руки под ткань моего топа, я пытаюсь увернуться и бормочу:

– Слав…Слава, стой.

– Малышка, ну что такое? – он прислоняется своим лбом к моему и тяжело дышит. – Что не так?

– Мы же в школе.

– Моя ты отличница, – смеется он тихо и целует меня в губы, коротко, но крепко.

– Лиана делает все, чтобы я не была отличницей, – бормочу тихо, поправляя одежду.

– Кто?

– Лиана.

– Забей, Маш, у нее климакс шарахнул, наверно, ее просто бесят девочки, – Слава смеется, а потом вдруг достает телефон и открывает заметки, – это, кстати, может быть забавно.

– Ковалев, блин! Можешь хоть раз серьезно выслушать?

Он дописывает предложение, блокирует экран телефона и берет меня за лицо, прижимая волосы к щекам:

– Я серьезен! Я су-у-упер серьезен, Маш! Через две недели у меня родители уезжают, сможешь остаться у меня?

Застываю, глядя в его светло-голубые глаза. Концентрируясь на зрачках, проваливаюсь в пучину противоречивых эмоций. В третий раз отказаться я уже не могу, он точно меня бросит. Соврать родителям? Они уже отпускали меня на ночевку к Ире. И так ли важно это все, если я еще не решила, готова ли. Мы встречаемся всего три месяца. Я люблю Славу, но его настойчивость меня немного… отпугивает..

– Останусь, – отвечаю едва слышно.

Просто не могу иначе. Знаю, что он ждет от меня именно этого. Разве я могу отказать?

Ковалев улыбается, снова целует меня, а потом отступает назад и говорит:

– Беги, малышка.

Тыльной стороной ладони вытираю губы и берусь за ручку двери.

– Маш!

– А? – оборачиваюсь, когда уже видна полоска света из коридора.

– Новенькие норм? Не пугают тебя?

Растягиваю губы в улыбке и качаю головой:

– Нет. Совсем нет.

И выхожу, не желая признаваться в том, что меня гораздо больше пугает перспектива провести со своим парнем ночь.

Глава 4

Маша

Забегаю в туалет, чтобы проверить макияж и заново накраситься прозрачным блеском. Потом салфеткой вытираю губы и наношу малиновый тинт. Не хочу, чтобы было видно, что я целовалась, поэтому скрываю все ярким цветом.

Когда подхожу к кабинету математики, Ира хватает меня за локоть и отводит к окну:

– Сосались?

– Блин, Карпова! – шиплю уязвленно, стреляя глазами по сторонам.

Подруга только смеется:

– Ты всегда потом губы красишь, я тебя уже знаю.

– Наша умняшечка врать не умеет, – радостно подключается Яна.

– Девчонки, ну хорош.

– Это Ковалев твой хорош, – кривляется Ира, но потом сдается и понижает голос, – ничего про новеньких не сказал?

– А должен был?

Она пожимает плечами:

– Не знаю, мне показалось, он все слышал.

– Что «все»?

– Ой, Маш!

Я подаюсь назад и прислоняюсь бедром к подоконнику. Складываю руки на груди и смотрю за окно. На улице стоят Наумовы и курят одну электронную сигарету на двоих. Рукава рубашек закатаны, и я вижу, что одна рука у обоих чистая, а вторая покрыта татуировками. Интересно, как им разрешили? С другой стороны, если они такие… ну, как о них говорят, то в этом нет ничего удивительного. Может быть, они вообще из неблагополучной семьи. Иначе какие нормальные родители позволят детям делать то, чем занимаются эти двое?

Один из них поднимает голову наверх, скользит взглядом по окнам и находит место, где я стою. Отсюда непонятно, видит он меня или нет, но я снова покрываюсь мурашками. Слишком пугающий за ними тянется флер. Задерживаю дыхание, глядя с высоты третьего этажа на красивое лицо Наумова.

Они, наверное, никогда не уговаривали девушку провести с ними ночь. Наверняка даже не спрашивали. Мне стоит быть благодарной за то, что Слава ведет себя так деликатно.

Моргаю и отвожу взгляд.

Поворачиваюсь к девочкам и говорю с беспечной улыбкой:

– Слава ничего не сказал. Ему до них дела нет.

Яна вздыхает:

– Похоже на Ковалева. Когда у него эфир?

Возвожу глаза к потолку, подсчитывая, потом отвечаю:

– Либо в эту пятницу, либо в следующую, либо уже в конце месяца. Он дня за четыре только узнает.

Девчонки активно кивают. Знаю, что немного завидуют, но стараются это не показывать. Если Ковалев выбрал меня, значит, с этим никто не смеет спорить. Переключив внимание на математика, указываю подругам на него подбородком. А сама бросаю вороватый взгляд за окно. Там пусто.

Испытывая то ли разочарование, то ли удовлетворение, я хмурюсь. Сжимаю лямку рюкзака и иду вместе со всеми к кабинету. Наверное, мне просто приятно внимание. До того, как Слава предложил мне встречаться, никто из парней не был всерьез мной заинтересован. Скорее всего, эти двое просто вскрывают какую-то мою заветную потребность в том, чтобы быть заметной.

Сажусь на свое место и, закусив губу, рассеянно листаю тетрадь. Мне нравится, как шуршат исписанные страницы. Звук успокаивает.

Нельзя вечно гнаться за чужим одобрением. Или можно? Разве Ира с Яной не в той же самой гонке вместе со мной?

Смотрю на место справа от себя. Пустует уже четыре недели, и мое сердце каждый раз неприязненно сжимается при мысли об этом.

Отвлекаюсь на то, как резко распахивается дверь. Уже стоя на пороге, братья Наумовы показательно стучат в дверной откос.

– Можно? – интересуется один из них.

И почему-то мне кажется, что это Ефим. То ли у него лицо чуть более узкое, то ли взгляд менее тяжелый, но я будто на мгновение улавливаю отличие. А потом тут же утрачиваю, когда они встают в одинаковую стойку, засунув руки в карманы джинсов.

– О, – весело отзывается Виктор Валентинович, – тангенс и котангенс. Прошу!

Близнецы фыркают, а затем смеются, но не издевательски, что меня порядком удивляет, потому что математик наш очень крутой преподаватель, но явно на своей волне, и не заметить это невозможно. А Наумовы похожи на парней, которые будут гнобить людей, стоит им только почуять первую каплю крови.

Они снова садятся за мной, а я автоматически свожу вместе полы рубашки и концентрируюсь на учителе.

– Машу, – шепчет один из них, делая ударение на последний слог.

Я молчу, записывая тему урока, но меня снова догоняет тяжелый шепот:

– Машу.

Обернувшись через плечо, шиплю:

– Меня зовут Маша.

– Машу, – повторяет он упрямо, – это твой парень?

– Виктор Валентинович? – не удерживаюсь от тупой шутки. – Нет, это наш математик.

– А чувак с волосами до пола?

Разозлившись, поворачиваюсь к ним и агрессивно обвожу взглядом обоих. Понятия не имею, кто из них кто.

Говорю тихо, но твердо:

– Это не ваше дело. И не надо так о нем говорить.

– Не скоро ты распечатаешь рыженьких, – притворно вздыхает один из них, который до этих пор молчал.

Я закатываю глаза и возвращаюсь к своей тетради. Честно говоря, просто не могу им достойно ответить, поэтому делаю вид, что не собираюсь с ними разговаривать в принципе. У меня есть парень. Ему бы это не понравилось.

И больше не реагирую на то, как Гордей, а я теперь уверена, что это именно он, на разные лады повторяет за моей спиной «Машу». С ударением на последний слог.

Мы пишем контрольную, и я решаю сосредоточиться на важном.

Глава 5

Маша

На последнем уроке литературы близнецы почему-то отсутствуют, и я вздыхаю спокойно. Слушаю про Ахматову и сдерживаюсь от ненужных критичных комментариев. Я точно знаю, как себя надо вести и что писать в сочинениях, чтобы получать «отлично». Одного тройбана по физкультуре мне достаточно, поэтому со своим мнением я не лезу.

После звонка прощаюсь с девочками и отправляюсь к Алевтине Борисовне как на голгофу. Не знаю, что она мне предложит, но ощущаю себя в очереди на смертную казнь.

Когда захожу в кабинет, с удивлением обнаруживаю там обоих Наумовых.

– …и я надеюсь, что мы друг друга поняли, – договаривает наша классная, – Ефим теперь свободен, а Гордей задержится.

Неловко замираю на пороге, два раза стучу в открытую дверь:

– Можно?

Замираю в ожидании, пока историчка задумчиво изучает того Наумова, который остался. Как будто бы не уверена в том, кто из них ушел. Гордый смотрит в ответ насмешливо, развалившись на своем стуле.

Алевтина Борисовна наконец переводит взгляд на меня и говорит:

– Да, заходи, конечно.

Выдерживая дистанцию, я присаживаюсь на другой ряд и устремляю на классную внимательный взгляд.

Она по своему обыкновению передвигает предметы на столе, открывает ежедневник, листает его бездумно. Потом захлопывает так, что звук отдается эхом по кабинету.

Выпрямляю спину и смотрю на историчку в покорном ожидании. Эта тройка, конечно, жизнь мне не испортит, а вот аттестат – вполне вероятно.

Она говорит:

– Маш, я с твоим отцом говорила.

– Лиана просто, – начинаю запальчиво и тут же сбиваюсь, – то есть Лиана Адамовна… она не очень меня любит.

– Господи, Гордеева, я это, знаешь, сколько раз слышала? А я тут не так уж долго работаю!

Историчка хлопает в ладоши, от чего я моргаю:

– Короче, Лиана Адамовна согласилась изменить оценку, если ты сдашь нормативы по списку, – она прислоняет к губам пальцы, а потом растирает все лицо, не обращая внимания на косметику, – там непросто, я сразу скажу.

Я киваю без особых эмоций. Мне вообще без разницы. Спорт от меня так же далек, как Хогвартс. Для меня любые нормативы – это капец как сложно, а уж список, который заготовила для меня наша ведьма-физручка… Но классная уже переключается на Гордея:

– Теперь с тобой, друг мой. Я знаю, что твой электронный дневник мониторит тренер. И, – она делает паузу, одаривая его выразительным взглядом, – тебе нужны хорошие оценки, чтобы вернуться к тренировкам. Так?

Краем глаза вижу, как Наумов сжимает зубы, от чего на его лице проступают желваки, и следом кивает:

– Так.

– Отлично, – сообщает историчка скорее себе, чем нам, – тогда предлагаю вам следующую схему. Вы подтягиваете друг друга по нужным предметам. У Гордеевой хромает физкультура, у Наумова крайне плохо с химией, русским, литературой и, как ни странно, историей. С остальным, прямо скажем, тоже не очень, но это уже вторично. Так что даю вам две недели на подготовку, потом начнете сдаваться, и посмотрим на результат. Если его не будет, боюсь, другого шанса может не представиться.

Втягивая воздух через раскрытые губы, я оборачиваюсь к Гордею и встречаю его крайне самодовольный взгляд.

Крайняя степень возмущения заливает жаром мое лицо.

– Меня все устраивает, – говорит Наумов, глядя на меня из-под челки.

Я же прижимаю к груди рюкзак и, стараясь звучать не слишком агрессивно, уточняю:

– Могу идти?

– Да, свободны. С вашими родителями согласовано, все считают эксперимент жизнеспособным. Маш – твои нормативы, Гордей – это список работ, которые нужно сдать.

Алевтина Борисовна раздает нам распечатанные листы, и я свой хватаю, не глядя. Подскакиваю на ноги и из класса вылетаю пулей. Пробегаю мимо Ефима и лечу по коридору. Но меня быстро догоняет задорный мальчишеский смех, а потом и сами братья близнецы. Пристраиваясь с обеих сторон от меня, идут в ногу. При этом каким-то образом я почти бегу, а они расслабленно шагают.

– Рыженькая разозлилась? – спрашивает Ефим.

Я тут же огрызаюсь:

– У меня имя есть.

– Фим, у нее имя есть, – говорит Гордей с откровенным весельем в голосе, которое маскирует притворно назидательным тоном.

– Простите, Мария! Вы злитесь, миледи?

Молчу и натужно гоняю воздух. Вдыхаю, выдыхаю. Эти двое меня смущают. И выкручивают напряжение, моральное и физическое, просто на максимум. Чувствую себя как сжатая пружина, только тронь, и выстрелю куда-то в небо.

– Классная сказала, что мы должны подтянуть друг друга по разным предметам. Я теперь личный тренер Машу, – поясняет Гордей брату.

Краем глаза вижу, как они переглядываются и ржут.

Торможу и с возмущением смотрю на Гордого, как зовет его Ефим. Закидываю рюкзак на плечо и цежу:

– Тебе не кажется, что мы не в равных условиях? У тебя только физра, а у меня хренова туча предметов! Ты наверняка тупой как валенок, как я тебя научу?!

Братья снова заходятся смехом. Ефим хлопает меня ладонью по плечу и сочувственно сообщает:

– Тяжело же тебе придется, подруга.

– С каких пор мы друзья?

– Видимо с тех, когда ты получила задание обучать моего тупого братца.

Смотрю то на одного, то на другого. Скуластые узкие лица, нахальные взгляды, сережки-кольца блестят в крыльях носа. Я странно себя чувствую рядом с ними, и мне это не нравится. Совершенно точно робею, ужасно смущаюсь, все остальные эмоции описанию и какому-либо понимаю не поддаются. Из-за смятения огрызаюсь:

– Может, вы сядете скоро, и учить никого не придется.

Об этой вспышке жалею сразу же. Вижу, как застывают оба. Карие глаза темнеют, желваки прочерчивают косые линии по лицам. Мне казалось, они знают о своей репутации, и что их это забавляет в некотором смысле. Что они куражатся из-за этих слухов. Но, возможно, их история чуть сложнее, чем мы с одноклассниками себе придумали.

Гордей наконец кивает, глядя на меня бесстрастно, и говорит:

– Да, может быть. Немного осталось подождать.

И, переглянувшись, они уходят, будто за этот короткий зрительный контакт успевают обсудить, что со мной им ловить больше нечего.

Я остаюсь стоять посреди школьного коридора, сжимая лямку рюкзака. Чувствую себя виноватой. Вдруг все, что говорят о Наумовых, неправда? Вдруг я их только что сильно обидела?

Глубоко вздыхаю и начинаю двигаться. Иду к лестнице, на ходу достаю телефон. Пишу Славе, что закончила, но он не отвечает. Знаю, что Яна с Ирой уже ушли в торговый центр за покупками, так что я с ними уже не успеваю. Пока доеду, уже нужно будет идти за Асей.

Когда спускаюсь на первый, какое-то время еще топчусь на лестничной клетке. Хватаюсь рукой за поручень и выстукиваю нервный ритм большим пальцем. Гипнотизирую взглядом одну галочку на своем сообщении. Ковалев даже не читает.

Тогда, испытывая, ко всему прочему, еще и острое разочарование, иду одеваться. Егор обычно возвращается из школы сам, я его только отвожу. Его обратный путь мама прослеживает по часам с геолокацией. Я забираю брата только по вторникам и четвергам, когда он задерживается допоздна на секции по баскетболу.

Поэтому выхожу на крыльцо одна и вдыхаю холодный весенний воздух полной грудью. Нечасто у меня получается остаться в одиночестве. Вдеваю наушники в уши, включаю случайный выбор, сбегаю по ступеням и иду домой.

Всю дорогу отчаянно наслаждаюсь всем вокруг. Тем, как красиво и отчаянно быстро пробуждается после зимы природа, но в большей степени тем, что вокруг меня не орет ни один ребенок. Роскошь, учитывая весь наш цыганский табор. Ну вы помните.

Телефон вибрирует, и сердце с ходу начинает стучать нервно и радостно. Слава прочитал и хочет встретиться?

Слав, я закончила, ты где? Может, увидимся?

Малышка, я с пацанами. Тебе будет неинтересно. Завтра уже.

Конечно. Что делаете?

Проверяешь?

Нет, просто спрашиваю. Не сердись

Две галочки сообщают о том, что Слава сообщение прочел, но ответить нужным не посчитал. Ничего нового.

Остановившись посреди дороги, я еще какое-то время смотрю на окошко нашего диалога в ожидании того, что он хоть что-то напишет. Достаточно хорошо уже знаю Ковалева, но каждый раз надеюсь на то, что он начнет относиться ко мне чуть более трепетно. Все внутри неприятно сжимается. Отношения со Славой это не то чтобы американские горки, но… не знаю, я просто как будто все время сижу голым задом на вулкане.

Блокирую экран и убираю смартфон в карман. Снова чувствую себя виноватой. Стараюсь быть идеальной девушкой, но постоянно косячу.

Настроение неуловимо портится, и я уже не рада своему одиночеству.

Глава 6

Маша

Вечером я читаю Асе книжку, сидя на ее кровати, застеленной постельным бельем с изображениями героев из «Холодного сердца». Под моей рукой маленький Олаф, и я периодически неосознанно глажу смешного снеговика.

Сестра молчит, сопит сосредоточенно и сонно, изучает иллюстрации. Ася, конечно, сгусток чистейшей энергии, но некоторые правила она соблюдает беспрекословно. Например, не перебивать, когда я читаю ей.

– Конец, – мягко говорю я, закрывая книгу.

– Пить, – тут же реагирует Ася.

Подаю ей стакан, смотрю, как медленно и обстоятельно она пьет, поглядывая по сторонам, вероятно в раздумьях, чем бы еще отсрочить отход ко сну.

Потому произношу строго:

– Все, ложимся.

– Ты не ложишься, – бубнит обиженно, тем не менее укладываясь на подушку.

– Я старше, Ась.

– Когда вырасту, вообще не буду спать.

– Договорились, – целую сестру сначала в одну нежную щечку, потом в другую.

Поправляю одеяло, включаю ночник и гашу верхнее освещение. У порога сестра меня окликает.

– Маня.

– Да?

– Я тебя люблю.

Улыбаюсь и заверяю тепло:

– Я тебя тоже. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Прикрываю за собой дверь и иду к Егору. В комнате темно и тихо, но это меня не обманывает. Подхожу к кровати и протягиваю руку:

– Телефон.

Он молчит, из последних сил изображая крепкий сон. Я не сдаюсь и повторяю:

– Егор, телефон.

Брат резко выдыхает, возится, достает из-под подушки смартфон и припечатывает его к моей ладони.

Выдает обиженно:

– Я не маленький!

Подхожу к его письменному столу, подрубаю гаджет к зарядке и сообщаю спокойно:

– Конечно, не маленький. Ты удивишься, но даже взрослым нужно спать. Папа вон тоже ложится.

– Папа встает в пять утра.

– Даже раньше. Не ругайся, Егор, просто ложись, ладно?

Он вздыхает, отворачивается к стене, закутавшись в одеяло. Бубнит оттуда:

– Ладно.

Я подхожу и целую рыжую макушку, слышу, как он снова вздыхает. А потом произносит очень тихо, все еще на волне возмущения, но уже сбавив обороты:

– Спокойной ночи, Маш.

– Спокойной, – говорю и добавляю в последний момент, – люблю тебя.

В коридоре ненадолго останавливаюсь. Смотрю на свои ноги в теплых носках на белой плитке в черных прожилках. Думаю о том, что иногда с младшими удивительно легко, а порой невыносимо сложно. Но я совершенно точно люблю их всем сердцем. Стараюсь быть для них хорошей старшей сестрой, но все время кажется, что не дотягиваю. Недо, недо, недо. Недостаточно хорошая сестра, дочь, ученица и девушка для своего парня.

Нахмурившись, смаргиваю эти размышления.

Надеюсь, мелким хватает моей любви и внимания. А я еще научусь вести себя правильно, время есть.

Иду на кухню и на пороге снова замираю.

Папа в синем пушистом халате сидит за столом в очках и с кружкой чая. Листает какую-то книгу.

Жду, когда он поднимет на меня взгляд.

– Спят?

– Нет еще. Но легли.

– Мама, кажется, уснула вместе с Васей, – сообщает он, откинувшись на спинку стула.

– Пусть отдохнет.

Папа кивает, потом возвращается к книге и говорит как будто между прочим:

– Алевтина Борисовна сказала, что есть шанс исправить оценку?

Я подхожу к шкафу, достаю стакан и наполняю его водой. Только сделав первый глоток, неохотно подтверждаю:

– Есть. Мне дали список нормативов.

– Она сказала, – не сдается папа, – что есть мальчик, который поможет подготовиться?

– А она не сказала, какие слухи вокруг него ходят? – интересуюсь, поджав губы.

– Иногда слухи – это просто слухи, Маша.

– А иногда не просто.

– Вот и проверишь. Ты умная девочка, разберешься.

Делаю еще несколько глотков и снова наполняю стакан, чтобы вернуть прежний уровень воды.

Вздыхаю и говорю:

– То есть неважно как, главное просто достичь цели?

– Слишком сложный вопрос, дочь. И обращен не к тому человеку. Мне всегда важно достичь цели.

Папа встает, устало разминает шею и добавляет уже не так строго:

– Просто подтяните с одноклассником друг друга по нужным предметам, это не страшно. Пойду спать.

Не дожидаясь ответа, он уходит. Я смотрю на книгу, которую он оставил на столе. Она на английском, и я узнаю только слово surgery (операция). Было бы здорово, если бы папа хоть иногда отдыхал, но он всегда собран, всегда готов, как служба быстрого реагирования. Его рабочий телефон вечно вздрагивает от новых сообщений и периодически загорается незнакомыми цифрами. Я бы хотела злиться, но у меня не всегда получается. Он спасает чужих детей, отнимая время у собственных. И разве это такая уж большая плата?

Убираю за папой кружку с остатками ромашкового чая и выключаю свет. Чувствую себя старым дворецким, который делает обход перед тем, как лечь спать. Проверяю, закрыта ли входная дверь. Прислушиваюсь к звукам за закрытыми дверьми спален. Все тихо.

Чувствую, как телефон в кармане домашних штанов вибрирует. Слава ответил? Все внутри радостно отзывается на эту мысль. Но оказывается, что это совсем не мой парень.

Гордей Наумов хочет добавить вас в друзья

Возьми завтра форму, злючка.

Зачем?

Хочу заценить твою фигурку.

Придурок.

Есть уговор, рыжик. Мне нужны хорошие оценки – и мои, и твоя. Как я понял, тебе тоже. Верно?

Допустим.

Но, во-первых, у меня есть имя, а во-вторых, тогда тебе придется меня слушать.

А ты будешь в очках и узкой юбке, Машу?

Не знаю, как тебя учить, очевидно, что все твои мозги утекли в трусы!

Вот видишь, только первый день знакомства, а ты уже думаешь о том, что у меня в трусах.

Заливаясь краской, я откидываю телефон в сторону. Он тяжело приземляется на одеяло, а я думаю о том, как рассказать Славе, что у меня появился репетитор и ученик в одном лице. А потом гоню от себя мысль о том, что Ковалеву это может быть вообще неинтересно.

Переодеваюсь в шорты и маечку из тонкого шелка и забираюсь под одеяло. Закрываю глаза, но сон не идет. Возбужденный мозг перебирает события прошедшего дня и никак не хочет расслабляться. Сказала бы, что меня одолела бессонница, но моя голова слишком хорошо помнит и это определение, соответственно, знает, что оно не подходит.

И в момент, когда начинаю мысленно перебирать, какие бывают диссомнии у человека, я наконец проваливаюсь в сон. Я хорошо запоминаю термины, но, к сожалению, совсем в них не заинтересована. Жалко, что мой отец никогда не сможет этого принять.

Глава 7

Маша

На следующий день в школу я прихожу в отвратительном настроении. Ася сдана в детский сад, а Егор снова со мной не разговаривает, потому что я психанула и наорала на него еще дома. В итоге идем, глядя в разные стороны, в угрюмом молчании, но будто на привязи. Вот бы ему действительно разрешили ходить в школу одному, в конце концов, он уже давно не малыш.

В холле расходимся, не проронив ни слова. Я слишком раздражена, а Егор слишком упрям. Уверена, собрался молчать лет до восемнадцати минимум.

Слава так больше и не писал, а я сама не решилась. Может быть, это глупо, ведь мы в отношениях, но я стараюсь лишний раз его не злить. А он иногда расценивает мои сообщения как излишнее давление. Особенно, когда он с пацанами или пишет материал для монолога.

Забегаю в туалет, чтобы немного модифицировать свой образ. Юбку поднимаю с бедер на талию, чтобы сделать ее короче, полы свободной рубашки завязываю узлом, а волосы распускаю. Густые волнистые пряди ложатся на плечи, и я морщусь, снова отмечая их дешевый цвет. Даже если перекрашусь, веснушки с кожи никак не отмыть. Они рассыпаны не только по моему лицу, но помечают еще и мои плечи. А несколько особо упрямых скатываются аж на кисти рук.

Взбиваю волосы у корней, кидаю последний оценивающий взгляд в зеркало и выхожу. Тороплюсь на химию, когда вдруг за очередным поворотом кто-то перехватывает меня за талию и резко дергает на себя. Коротко взвизгиваю и тут же радостно выдыхаю:

– Слава!

– Привет, малышка, – успевает сказать он перед тем, как меня поцеловать.

На все движения его языка реагирую привычно послушно и старательно. Следую ритму, который он задает, а сама думаю – может быть, это я какая-то не такая?

Когда Ковалев лезет мне под рубашку, дергаюсь и шепчу:

– Ты чего, увидят же.

– Маша-а-а, – тянет он, оставляя еще один поцелуй у меня на губах, – такая ты правильная. Заводит.

Смеюсь, выворачиваясь из объятий Ковалева, и бросаю на него кокетливый взгляд, проверяя, не раздражен ли. Но он улыбается, убирает назад волосы. Стягивая с запястья резинку, собирает их в аккуратный хвост. Чмокает меня в щеку и сообщает тихо:

– Через две недели все в силе? Я тебя очень жду.

Стараясь смотреть не слишком затравленно, я киваю.

Потом говорю:

– На химию опаздываю, Слав.

– Беги, моя отличница.

Приподнявшись на носочки, целую его в губы и говорю, стараясь звучать уверенно:

– Я еще рассказать хотела, нас с одним из новеньких в пару поставили.

Ковалев смотрит в телефон, что-то пишет, потом хмурится и спрашивает, не глядя на меня:

– В какую еще пару?

– Вроде как подтянуть по предметам. Я его по химии, он меня по физре. Наша Алевтина с родителями уже договорилась.

– По физре? А у тебя там что?

– Слав, – говорю неуверенно, – я же рассказывала про Лиану. И тройку.

– Точно, – он блокирует телефон и улыбается, – ну хорошо. Сдавайте свои зачеты. Мне есть о чем переживать?

– Нет. Конечно, нет.

– Хорошо. Скажи, если что-то будет смущать, окей?

– Окей, – соглашаюсь озадаченно.

Мой парень снова переключает внимание на телефон и, кивнув мне, первым уходит. Какое-то время остаюсь стоять посреди коридора. Слушаю звонок, но даю себе пару секунд передышки. Три месяца на вулкане, а я все еще не привыкла.

Это вообще достаточный срок? Ну, понимаете, да? Через две недели у нас будет почти четыре месяца. Наверное, Слава прав, и мне нужно подтвердить свою любовь?

Когда меня таранит плечом какой-то младшеклассник, я наконец прихожу в себя. Придерживая лямку рюкзака на плече, несусь к нужному кабинету. Кажется, опаздываю всего на минуту, но все равно внутренне сжимаюсь. Учитель на меня даже не смотрит, и я торопливо падаю на свое место. Боковым зрением отмечаю, что парта за мной пустует. Конечно, вряд ли братья Наумовы настолько дисциплинированы, что будут приходить к первому уроку вовремя.

Быстро раскладываюсь и устремляю к доске внимательный взгляд. Для поступления в медицинский этот предмет мне нужно сдать на отлично, и у меня, конечно, есть репетитор, но и в школе я сачковать не намерена.

Ко мне поворачиваются Ира и Яна, и мы обмениваемся воздушными поцелуями. Девчонки классные, с ними весело проводить время, но я как будто все время чувствую себя в напряжении. Мы точно не лучшие подруги, но я однозначно рада тому, что мы близко общаемся.

До девятого класса я была просто тихой отличницей, притом достаточно полненькой. Еще и рыжая, прикиньте? Это такое непаханое поле для буллинга, мечта любого школьника. А потом мы переехали, за лето я немного вытянулась и похудела, и в новую школу пришла уже немного другой. А когда Слава предложил мне встречаться, мой статус очень сильно изменился. Ира с Яной приняли в свою компанию, да и в школе в целом зауважали. Никогда не думала, что такой парень, как Ковалев, может обратить на меня внимание, конечно, но…

Дверь распахивается, и вереница моих рассуждений разваливается, как дженга, из которой неудачно вытащили брусок. По коже ползут мурашки, холодные спазмы охватывают все тело в рандомных местах – затылок, плечи, грудная клетка. Выпрямляю спину и утыкаюсь взглядом в тетрадь. Просто не буду смотреть.

– Можно? – слышу знакомую наглую интонацию.

Тут же, не в силах бороться с собой, я вскидываю взгляд на ее обладателя. Сейчас уверена, что это Гордый. Вопрос он задал химичке, но смотрит на меня. И я снова вязну в нашем зрительном контакте, на этот раз ощущая его не болотом, а чем-то более чистым, но ужасно пугающим. Как будто стою на вышке над обрывом, а в ушах ветер свистит. Да, определенно похоже на «горную болезнь». Наумов чуть наклоняет голову и продолжает сверлить меня взглядом из-под челки. Меня размазывает. Не могу отвести глаз, просто не могу. Тогда он подмигивает и улыбается только одним уголком губ. Чувствую, как щеки теплеют.

Ничего необычного, просто гиперемия. Это всего лишь значит, что сосуды кровеносной системы какого-то органа или области тела переполнены кровью.

Черт, все мои области тела под угрозой, это точно. Усилием воли заставляю веки опуститься, а голову повернуться. Записываю в тетради дату, старательно выводя каждую цифру. Пытаюсь сморгнуть странное ощущение, которое Гордей накинул на мое тело, словно тяжелое одеяло.

Я не хочу все это ощущать. Мне страшно и стыдно. Не знаю точно, от чего, но предчувствие у меня плохое.

Пока Наумовы садятся на свои места за моей спиной, я старательно концентрируюсь на чем угодно, только не на голосе Гордого, который едва слышно тянет:

– Машу, взяла с собой шортики?

Выдыхаю через сжатые зубы и неосознанно встряхиваю головой, стараясь выкинуть дурные мысли и закинуть туда желание учиться. Снова смотрю на доску, бездумно переписываю в тетрадь все, что там вижу.

Идиотские Наумовы. Идиотский Гордей. Чтоб он провалился вместе со своими проникновенными взглядами. Снова кошусь на пустое место за моей партой. Боже, дождаться бы.

Весь урок старательно концентрируюсь на том, что говорит химичка. Игнорирую собственные эмоции и то, как периодически печет то мой затылок, то место между лопаток. В эти моменты точно знаю, что это Гордей на меня смотрит. Объяснить не могу, но осознание очень четкое. В итоге весь урок пролетает мимо меня. Через сорок пять минут остаюсь раздраженной и странным образом изможденной.

Глава 8

Маша

Оставшийся день я сражаюсь с собственными эмоциями. Стараюсь отвлечься на болтовню с Карповой и Сокольской и ловлю редкие моменты близости со Славой, когда удается пересечься с ним где-то в школьных коридорах. И получается вполне удачно.

Но после последнего урока возмездие догоняет меня. Гордей ловит меня за локоть в коридоре и говорит:

– Рыжик, я ответа не услышал. Форму взяла?

– А что?

Он ухмыляется:

– Ты знаешь, что. Поразглядывать хочу.

– Наумов, – шиплю предупреждающе.

Мы стоим слишком близко, я чувствую тепло от его тела, а его пальцы до сих пор сжимают мой локоть. Стыдно, безумно стыдно признаваться самой себе в том, что все эти ощущения – приятные. Против воли ловлю их каждой клеточкой своего организма. Это ведь ничего? Я же ничего плохого не делаю?

Но, представив в аналогичной ситуации Славу, я внезапно трезвею. Моргаю в попытке разрубить этот чудовищно эмоциональный зрительный контакт. Аккуратно выворачиваюсь из захвата Гордея и отступаю на шаг.

Произношу максимально ровно:

– Форму взяла. Мы сегодня занимаемся?

Наумов смотрит на меня сверху вниз, какое-то время молчит, видимо, оценивая смену моего настроения. Потом чуть откидывает голову назад и улыбается.

Отвечает с иронией:

– Занимаемся.

Я снова чувствую, как предательски теплеют щеки. Никогда еще не встречала такого, чтобы люди смотрели вот так. Как будто он с меня не только одежду глазами снимает, но и всю кожу, слой за слоем.

Вздыхаю преувеличенно тяжело и говорю:

– Слушай, окей. Давай поможем друг другу с уроками. Но усмири свои тестостероновые шуточки. Дай мне список работ.

Протягиваю ладонь и нетерпеливо трясу ею в воздухе. Гордый достает из спортивной сумки лист бумаги и протягивает его мне, но в последний момент отдергивает.

Говорит:

– Обменяю на список твоих нормативов.

– Справедливо, – соглашаюсь угрюмо.

Какое-то время изучаем задания друг друга, так и стоя посреди коридора.

Я долго блуждаю взглядом по перечню, с трудом концентрируясь. Когда у меня выходит, почти задыхаюсь от возмущения. Поднимаю взгляд на Гордея, и он интересуется:

– Ну что, ты в афиге?

– Это несправедливо! Твой список гораздо длиннее!

– Я еще не видел, как ты отжимаешься, мандаринка.

– У меня, – рычу, с хрустом сжимая бумагу в кулаке, – есть имя!

Наумов начисто игнорирует мою ремарку и продолжает:

– Возможно, я в гораздо худшем положении.

– Придурок, – выдыхаю сердито.

Но остаюсь стоять на месте. Почти ненавижу себя в этот момент, потому что мне рядом с Гордеем приятно и очень волнительно, интересно, интригующе и безумно страшно. Уговариваю себя, что это только ради задания и нормальной оценки в аттестате. Глупо будет испортить стройный ряд пятерок одной тройкой по физре, верно?

С высоты своего роста Гордей наклоняется ко мне и понижает голос:

– Ну что? Пойдем? Позанимаемся?

Последнее слово у него выходит особенно двусмысленным. Я дергаюсь и говорю укоризненно:

– Я предупреждала. Насчет шуток.

– Это не шутка, Машу.

Отворачиваюсь и сдержанно выдыхаю. Прижимаю к груди рюкзак, как единственную свою защиту.

Говорю, откашлявшись:

– У меня есть время до семи вечера. Потом нужно забирать брата.

– У тебя есть брат?

– Не твое дело, – огрызаюсь, потому что он снова двигается чуть ближе, и меня опаляет жаром, – большой спортзал занят, но в маленьком сегодня нет занятий. Встретимся там. Дорогу сам найдешь.

Развернувшись на пятках, устремляюсь к лестнице. Бегу зачем-то наверх, хотя мне нужно этажом ниже. И там прячусь в первом туалете, который попадается мне на пути. Закрываюсь в кабинке и забираюсь на унитаз с ногами. Зажмуриваюсь, все еще притискивая к груди рюкзак, и упираюсь лбом в его лямку.

Боже. Боже. Боже.

Что это? Временное помутнение? Может, просто любопытство? Или тяга к чему-то уродливому и губительному? Как авария на дороге, которую ты зачем-то начинаешь рассматривать.

Он почти уголовник. Преступник. Незнакомец. Я ничего о нем не знаю! У меня есть парень, в конце концов! И я его люблю!

Через какое-то время успокаиваюсь. Неловко соскакиваю с унитаза и разминаю затекшие ноги.

Ладно! Ладно. Все в порядке. Я просто напугана. Братья Наумовы действительно выглядят устрашающе. А меня смущают все люди, у которых есть смелость пересекать общепринятые границы. Гордей вообще не имеет понятия ни о каких границах. Но мне нужно смириться и просто перетерпеть. Я сдам свои нормативы, он сдаст свои работы, и мы разойдемся, как в море корабли.

Смачиваю холодной водой руки и прикладываю их к щекам. Затем провожу ладонями по волосам. Так лучше. Мне просто нужна была пауза.

Я медленно спускаюсь на второй и иду в раздевалку. Переодеваюсь и, скрестив руки на груди, выхожу в зал. Там на матах уже сидит Гордей.

Когда вижу его, сердце пропускает удар. Злюсь на собственное тело за эти странные реакции и совсем не хочу все это чувствовать.

Парень одет в тайтсы, баскетбольные шорты и широкую футболку. Сосредоточенно смотрит в телефон и большим пальцем листает что-то на экране. Преступно привлекателен. Может быть, его проблемы с полицией заключаются именно в этом?

Прикрываю глаза на мгновение, а потом говорю громко:

– Я готова.

Гордый поднимает голову и обшаривает все мое тело оценивающим взглядом. Делает это нарочно медленно и обстоятельно. Я крепче стискиваю руки и переминаюсь с ноги на ногу. Нервно смотрю за тем, как Наумов оглядывает мои ноги в велосипедках. Смущаюсь. Вспоминаю, как меня дразнили в старой школе. Хорошо, произошла какая-то перестройка организма, и я все-таки похудела. Смотрел бы на меня сейчас так Гордей, если бы я весила как раньше?

Я жду от него какую-нибудь скабрезную шутку, но парень почему-то говорит серьезно:

– Отлично выглядишь.

– Спасибо, – отвечаю тихо.

– Начнем?

Киваю, глядя на то, как он поднимается на ноги. Высокий, поджарый, небрежным движением поправляет челку и кидает телефон на маты, туда, где до этого сидел.

– С чем у тебя проблемы? – спрашивает, снова без всяких шуток.

Фыркаю, наконец расцепляю руки и развожу их в стороны:

– Со всем? Я…я вообще не спортивная.

– Просто у тебя был плохой тренер.

Наумов подмигивает и указывает рукой направление:

– Отожмешься? Нужно двадцать раз.

– Шутишь? Пять – мой максимум.

– Сделай, я посмотрю.

– С колен?

Он отрицательно качает головой:

– Нет.

Тяжело вздохнув, опускаюсь на пол, принимаю упор лежа и начинаю отжиматься. Первые пять идут бодро, но потом тело резко сдает. Как и всегда рядом с Наумовым, но теперь уже по другой причине.

Он опускается рядом со мной и отрывисто командует:

– Таз ниже. Напряги пресс.

Я злюсь, одновременно стараясь выполнять его инструкции. Руки дрожат, и все тело ходуном ходит, лицо горит, и мне очень хочется просто сдаться.

– Соберись, – говорит Гордей отрывисто, – не жалей себя.

Снова опускаюсь и на трясущихся руках поднимаюсь. В пиковой точке замираю, потому что, кажется, больше не могу. Сгибаю локти и мешком валюсь на пол. Прижимаюсь пылающей щекой к прохладному полу. Чувствую себя уязвленной. Мне как будто снова лет десять, и одноклассники улюлюкают, когда я крайне медленно преодолеваю тридцатиметровку.

– Девять раз, почти половина, рыжик.

– Я не сдам, – выдавливаю глухо.

Закрываю глаза, все еще лежа на полу. Мне уже почти плевать на эту тупую тройку. Пусть останется, разве это так важно? Папа не занимается спортом, но проводит сложнейшие операции. И что, ему разве помогают мышцы или хорошая оценка по физре в школе? Я иногда из любопытства читаю разные форумы, там родители больных детей на моего отца буквально молятся. Ну вот и при чем тут отжимания?

– Сдашь, Джинни.

Распахивая глаза, я даже чуть приподнимаюсь, чтобы посмотреть на Гордея. Спрашиваю удивленно:

– Ты смотрел?

– Читал, – улыбается он уголком губ.

– Ого.

Собираю свое тело в кучу и сажусь, обхватив руками колени. Наумов пожимает плечами и поднимается на ноги.

Говорит:

– Что тебя так удивляет? Что я знаю алфавит?

– Нет, просто… – немного теряюсь, – не знаю, мало встречала парней, кто читал «Гарри Поттера».

– Не с теми общаешься, Машу. Подтянешься?

– Чего? – выдаю с возмущением.

Он кивает на перекладину турника около шведской стенки:

– Давай, покажи мне.

– Этого вообще нет в нормативах!

– В твоих – есть.

– Чего? – повторяю тупо.

– Машу, и ты еще называла меня тупым? Нужно подтянуться два раза.

– Два? – переспрашиваю с надрывом, как будто мы в спектакле.

Наумов смотрит на меня с откровенным весельем во взгляде. А когда улыбается, я замечаю, что у него на щеке появляется полукруг. Как будто дополнительный смайлик.

Отвожу взгляд и заявляю твердо:

– Я не смогу.

– Придется смочь, – Гордей берет меня за локоть и тянет наверх.

Послушно поднимаюсь на ноги и замираю, глядя ему в глаза. Если бы не знала анатомию, решила бы, что мое сердце увеличилось в размерах и тяжело толкается в ребра, завоевав все место в грудной клетке. Из-за непривычной физической нагрузки. Точно.

Наумов отпускает меня и первым отходит. Устанавливает турник на такой высоте, чтобы я могла достать и делает приглашающий жест рукой.

В сотый раз за день тяжело вздыхаю и тоскливо смотрю на перекладину. Какое-то непрекращающееся унижение. Почему физкультуру нельзя сдать в теории? Я бы что угодно выучила!

– Давай, Джинни, – ободряюще говорит мне новоиспеченный тренер, – запрыгивай.

– Слишком высоко, – отвечаю упрямо и вытягиваю наверх руку.

Смотрю на Гордея с непонятным даже для себя самой вызовом. Я бы достала, если бы действительно постаралась. Но Наумова это не смущает. Без раздумий он подходит, обхватывает с обеих сторон мою талию под ребрами, и отрывает от земли. Делает это так легко, как будто я вешу не больше баскетбольного мяча.

Ладони у него теплые и крепкие, а прикосновение жжется даже через футболку. На автомате цепляюсь за перекладину турника и висну на ней, как безвольный мешок.

Гордый смотрит на меня внимательно и сообщает:

– Ты просто висишь.

– А что еще мне делать? – пыхчу, чувствуя, как пальцы соскальзывают. – У меня руки слабые.

– Дело не в руках.

И он вдруг сам хватается за тот же самый турник и повисает на нем, прямо напротив меня. Наши тела соприкасаются по всей площади. Задыхаюсь.

Наумов тем временем говорит спокойно:

– Я покажу. Обхвати ногами.

Напрягаю шею, чтобы отвести свою голову максимально далеко. Ошарашенно смотрю ему в глаза, в шоке от собственных ощущений. Все огнем горит. Очаги там, где он меня касается. Спрашиваю непослушными губами:

– Как?

– Закинь ноги на талию.

Делаю, как Гордей говорит, и он смотрит мне в глаза. Контакт убийственный. Какие, к черту, красные кровяные тельца? Не кровь, а магма течет по венам.

Он напрягает мышцы и подтягивает наверх нас обоих. Животом чувствую кубики его пресса. Боже, кажется, умираю. Или жива еще?

Под моими бедрами его косточки, и я про себя проговариваю – верхняя передняя подвздошная кость. Только тут немного трезвею.

Наумов говорит мне:

– Не руки тянут наверх, задействовано все тело. Попробуй почувствовать лопатки, они должны работать.

Но работают не мои лопатки, а Гордей за нас двоих. Дает мне инструкции, спрашивает:

– Понимаешь?

А я вообще ничего не понимаю. Просто стараюсь делать хоть что-то, чтобы ему не было слишком тяжело поднимать и свой вес, и мой.

– Давай, рыжик, подтягивай себя спиной. Я же чувствую, что ты ничего не делаешь. Руки в конце дотягивают уже. Пресс напряги.

– Да нет у меня пресса! – выдыхаю раздраженно.

Все злит. Его спокойный и назидательный тон, мои собственные эмоции и главное – физиология. Организм беснуется.

Но я всеми силами стараюсь уловить смысл того, что говорит Гордей. Пытаюсь следовать указаниям и вдруг с удивлением обнаруживаю, что у меня что-то получается. Если делать упражнение правильно, оно, оказывается, выглядит уже не таким невыполнимым. Конечно, без Наумова я бы не подняла вес собственного тела на руках, но впервые понимаю, что не безнадежна. Он подтягивает нас еще несколько раз, сопровождая все комментариями, а потом ступает на пол и помогает мне спрыгнуть.

Гордый смотрит прямо на меня, а я старательно обшариваю взглядом все вокруг. К такой близости я была не готова.

Он заключает ровно, почти даже не сбившись дыханием:

– Умница. Бег покажешь?

– Ты на просмотре, что ли?

– Машу, не мешай собирать пазл. Это зал для маленьких, пробегись.

– Когда сядем делать уроки, – шиплю раздраженно, – тебе конец.

Наумов только хмыкает:

– Договорились.

Он гоняет меня еще полтора часа, и я совсем выбиваюсь из сил. К концу этой странной тренировки ненавижу не только спорт, но и самого Гордея. В этом есть жирный плюс – прикосновения Наумова больше меня не волнуют. Мне просто хочется, чтобы он от меня отстал. Он, Алевтина Борисовна, мой отец и ведьма-физручка. Просто отвалите и дайте прилечь где-нибудь в углу!

Глава 9

Маша

Когда расходимся по раздевалкам, я уже на пределе. И физическом, и эмоциональном.

Поэтому, когда Гордый вдруг вспоминает про свое офигенное чувство юмора, я срываюсь.

Он кидает мне в спину:

– Помочь переодеться, рыжик?

Оборачиваюсь и рявкаю:

– Я просила! Шутки свои запихни в самое темное место своего организма! У меня парень есть, ясно?!

– А что, – он подходит непозволительно близко и склоняется к моему уху, – если меня это не волнует?

Открываю рот и пытаюсь вдохнуть, но, кажется, забываю, как именно это делается. Только через какое-то время я со всхлипом втягиваю в себя воздух. Сдвигаю брови и сиплым от возмущения голосом выдаю:

– Что это значит?

– Я тебя заберу-у-у, лисий хвост, – говорит с такой интонацией, будто рассказывает детскую страшилку у костра.

Я концентрируюсь почему-то только на новом прозвище. Оно кажется мне таким дурацким и одновременно милым, что я застываю и просто смотрю, как Гордый скрывается за дверью своей раздевалки.

Пугающий и самонадеянный. Я таких не люблю, потому что совсем не понимаю, как с ними общаться. Я другая, я вообще не думаю, что у нас может получиться какое-то человеческое общение, потому что мы слишком разные.

Смотрю на себя в зеркало и пораженно качаю головой – вид у меня дикий. Растрепанная и красная, а в глазах такое выражение, какого я у себя еще не видела.

Приходится потратить много времени на то, чтобы привести себя в порядок.

А когда выхожу в коридор, то с удивлением обнаруживаю там Наумова. Одетый с иголочки, расслабленный и спокойный, он сидит на полу и сосредоточенно смотрит в телефон. Заметив меня, вытаскивает из уха наушник и говорит:

– Ну что, идем брата забирать?

– Какого? – интересуюсь как умалишенная.

– Ну, – он чуть хмурится и задумчиво говорит, – так как Фим сейчас на тренировке перед важной игрой, остается твой младший?

– Вы играете в одной команде?

– О, рыжик проявляет интерес? Первый вопрос о личном! Осторожнее, скоро втянешься и жить без меня не сможешь.

Гордей поднимается с пола, отряхивает свои джинсы и закидывает на плечо спортивную сумку. Смотрит на меня иронично и вместе с тем выжидающе.

Если близнецы играют вместе, но Гордый отстранен от тренировок… наверное, ему сейчас непросто. Внимательнее вглядываюсь в его лицо, пытаясь отыскать признаки душевного смятения, и он, будто чувствуя, закрывается. Выражение лица становится показательно хамским, а взгляд – стеклянным.

Тогда я медленно проговариваю:

– Мой брат заканчивает через двадцать минут. Тебе совсем необязательно ждать.

– Я подожду, – перебивает он.

Потерянно молчу. Нам незачем общаться вне тренировок и занятий. Мне нужно сказать о том, что я справлюсь сама. Но вместо этого почему-то киваю.

Следующим движением головы обозначаю направление, и первая иду вперед. Он просто проводит, ничего страшного не произойдет. В конце концов, мне не так уж часто предлагают помощь. Может, Егор притихнет хотя бы в компании незнакомого парня.

По крытому переходу идем в другой корпус и останавливаемся у дверей раздевалок.

Говорю тихо:

– Надо здесь подождать.

– Это большой спортзал?

– Да, когда будет физкультура, посмотришь. И на Лиану тоже, – добавляю, поджав губы.

– Черт, – Гордей смеется, – что ж там за физручка, мне уже интересно.

– Увидишь.

– А тренажерка у вас есть?

Делаю маленький шаг в сторону, чтобы движение не было таким уж очевидным, и прислоняюсь спиной к стене. Не хочу стоять близко к нему, мозги туманом заволакивает. Надо запомнить, и на экзамене отсесть в другой конец кабинета. Или на другую планету.

– Мандаринка? – зовет он.

Отвечаю сердитым взглядом, но про то, что у меня есть имя, больше не ору. Очевидно, что он не собирается звать меня Машей, как все адекватные люди.

Качаю головой:

– Только пара тренажеров, которые ты видел.

– Отведу тебя в клуб, там потреним.

– В какой? – кошусь на Наумова с подозрением.

– В баскетбольный. В наш с Фимом.

– Тебя разве не отстранили от тренировок?

Повернув голову, наблюдаю как под его кожей желваки приходят в движение. Потом Гордый хмыкает и отвечает:

– Помещения посещать могу.

Мы замолкаем, и я отворачиваюсь. Стыдно, что ковырнула незажившее. Пропускаем раскрасневшихся мальчишек, которые покидают раздевалки, и наконец видим Егора.

Он выходит с заранее заготовленным выражением претензии на лице. Разумеется, ведь он «не маленький», и встречать его было не нужно.

Но, когда брат видит Гордея, то как-то меняется. Прищуривается и подходит к нам, говорит:

– Привет.

Смотрит то на меня, то на Наумова, как будто проверяя, вместе мы пришли или нет.

– Привет, – отвечаю, – это…

– Здорово, – перебивает меня новенький и протягивает брату раскрытую ладонь, – я Гордей.

– Здаров, – отзывается Егор с крайне серьезной мордашкой и отвечает на рукопожатие, – Егор.

Мысленно усмехаюсь, но показать свое веселье не смею, не хочу спугнуть.

Наумов кивает в сторону зала:

– Спортсмен?

– Баскетболист. А ты? Ты не ее парень.

Гордей наклоняется ниже и доверительным шепотом сообщает:

– Я ее будущий парень.

Округлив глаза, смотрю на самодовольного Наумова с возмущением. Что он себе позволяет?!

– А, – отзывается Егор, засунув руки в карманы, – понятно. Ну удачи.

– Она пригодится. Пойдем, расскажешь по дороге про баскет.

Брат снова прищуривается и спрашивает:

– А тебе-то что?

– Слышал про БК «Черная База»?

Я громко фыркаю, и эти двое поворачиваются на меня. Мило, что соизволили заметить мое присутствие! Закатываю глаза:

– Что за пафосное название? База? Еще и черная!

– Мань, вообще-то это птица, – говорит Егор таким тоном, как будто это он старше.

Наумов же приобнимает моего брата за плечо и сообщает:

– Полегче со своей сестрой, малой. Я там играю, могу на матч провести. Если, разумеется, будешь хорошо себя вести.

Брат энергично кивает и начинает засыпать Гордого вопросами. Я смотрю, как они идут по коридору, и недоуменно молчу. Может, я не в своем уме? Что, если Гордей действительно кого-то поранил? Мне бы самой держаться от него подальше и к младшим его не подпускать тем более.

Тут новенький оборачивается ко мне с сияющей улыбкой.

– Мань! – специально закидывает мое семейное прозвище. – Чего встала? Догоняй.

Глава 10

Гордей

Утром просыпаюсь от вибрации телефона. Сначала накрываю голову подушкой, а потом думаю, вдруг это Маша?

Проверив сообщения, хмыкаю. Долго пацан держался, но не вытерпел.

Егор Гордеев хочет добавить вас в друзья.

Реал на игру можешь провести?

Не забудешь?

А ты в баскетбольной школе?

Не, уже по молодежке двигаемся.

Проведу, не ссы.

Если уговоришь сестру пойти с тобой

Хочешь, чтобы я тебе помог?

Сечешь, малой.

Улыбаясь, убираю телефон. Очень полезное знакомство я случайно приобрел. Но вообще-то мальчишка хороший. В сложном возрасте просто, кусается, это я очень хорошо понимаю.

Смотрю на постель брата, она пустая и аккуратно застелена. Потом перевожу взгляд на пол, куда он свалил с компьютерного кресла мои шмотки. Педант хренов.

Еще раз заглядываю в телефон. Гордеевой в сети нет. Рыжая бестия, хоть слово бы написала.

Наконец поднимаюсь, прихватываю с собой пару вещей с пола и иду сразу на кухню, откуда раздаются голоса. На ходу комкаю футболку и швыряю брату в голову. Ангельским тоном толкаю вдогонку:

– Доброе утро, Фимочка.

– Гордей, какая же ты с-с-с-скотина!

Эту свистящую «с» Ефим тянет очень долго и, как обычно, переобувается в воздухе, натолкнувшись на предупреждающий взгляд нашей матери.

– Умница, сыночек.

– Литературное вообще-то слово хотел сказать, – ворчит брат.

– Ну охренеть ты литератор, – я срываюсь на откровенный ржач.

– Гордый, я тебе в личку таких эпитетов сейчас накидаю, ошалеешь.

Запускаю руку в волосы и тяну:

– Режим ожидания активирован, Фим.

Мама со стуком ставит на стол кружку и одергивает:

– Ну-ка, ша!

Мы послушно притихаем. Переглядываемся с Ефимом, как всегда, улавливая мысли друг друга. Договариваемся стопорнуть шутливую перепалку.

Мама обводит нас ироничным взглядом и сообщает саркастически:

– Ну просто мальчики-зайчики, такое раскаяние в глазах. Почти искреннее. Гордей, вареные яйца и салат положить или справишься?

– Справлюсь.

– Хорошо, я побежала.

– А че так рано? – тянусь к миске с салатом, но она шлепает меня по руке.

– Вечером уйти надо раньше. Иди умойся, Дюш.

Она отпивает чай из большой кружки и выуживает из кармана брюк телефон. Зажимает его между плечом и ухом, пока достает для меня тарелку. Говорит в динамик сосредоточенно:

– Да? Ничего страшного. Давайте там, хорошо. Гордей точно сегодня не нужен?

По ходу беседы и по тому, как меняется голос и выражение лица, понимаю, с кем разговаривает, и мрачнею. Смотрю на брата, который отвечает мне таким же тяжелым взглядом.

Мама тем временем прощается, убирает телефон и закрывает лицо ладонью. Глядя на ее сгорбленные плечи, испытываю острое чувство вины. Не за то, что было, а за то, что так ее расстроил. Она опирается о столешницу руками и низко склоняет голову. Глухо говорит:

– Господи, отец в гробу просто волчком вертится.

Это замечание просто подрывает меня. Чувствую, как грудная клетка каменеет, и глаза непроизвольно сужаются.

– Не вертится, – замечаю цинично, – от него там уже ничего не осталось.

Ефим накрывает:

– Скелет остался. Но вряд ли он сможет перевернуться, даже если сильно нами недоволен.

Мама поднимает голову и награждает нас неодобрительным взглядом. Поначалу нам неслабо прилетало за такие разговоры. А потом какой-то долбанный психолог сказал ей, что это защитная реакция, и она перестала с нами ругаться, только смотрит вот так.

– Адвокат звонил? – спрашиваю.

– Да, – мама наливает себе воды в стакан, выпивает целиком и добавляет с невеселой усмешкой, – вы бы так отца подвели, у него бы такие проблемы из-за вас были.

Сжав зубы, тяжело сглатываю. Взгляд заволакивает пеленой гнева, и я чувствую, как стремительно утрачиваю контроль над собой. Только открываю рот, но брат успевает раньше.

Говорит с вызовом:

– Да, мам, повезло, что папа умер и больше в структуре не работает, верно?

Ефим кладет ладонь мне на грудь и легко толкает в направлении коридора. Произносит тихо:

– Иди умойся, Гордый.

На первом толчке еще сопротивляюсь, на втором, более ощутимом, разворачиваюсь и ухожу в ванную.

Чищу зубы, вынимаю кольца из ушей и носа, протираю антисептиком и возвращаю обратно. Уложив волосы, наконец выхожу.

На кухне пусто, но мама сидит у входной двери на мягком пуфике. Опустив сцепленные ладони между коленей, смотрит на меня мягко. Говорит:

– Извини. Я просто нервничаю.

– Мы все нервничаем.

– Все будет хорошо, Дюш.

– Знаю.

Тогда она вздыхает, ободряюще мне улыбается и жестом подзывает к себе. Подхожу, чтобы получить от нее поцелуй в щеку.

– Ну пока. Ефим, я ушла! – кричит в глубину квартиры, берет свою сумку и идет к выходу.

Но в дверях сталкивается с Алисой и Боссом. Все втроем бестолково мельтешат, пытаясь обойти друг друга.

– Стоять! – наконец командует мама, и замирает не только ротвейлер, но и сестра.

А она смеется, наклоняется, чтобы скинуть с ноги петлю поводка, и говорит:

– Так. Я тучи развела руками. Пока, дочки-сыночки-собачки.

– Гуляй, Босс, – говорит Алиса собаке, которая так и стоит неподвижно, – о, кто поднялся, привет.

– Привет.

– Помоешь ему лапы?

– Не, это без меня. Позови нашего чистюлю.

– Ефим! – повышает голос сестра. – Помой собаку!

Я сажусь есть и залипаю в телефоне на новом выпуске спортивного шоу. Краем уха слушаю, как Фим и Алиса вяло переругиваются о чем-то.

Включаюсь только в момент, когда сестра говорит, имея в виду Босса:

– Вечером он ваш.

Интересуюсь:

– С хрена ли? Сегодня твой день.

– Тебе жалко? Я на день рождения иду.

– К кому? – поднимаю глаза от телефона.

Брат подключается:

– И куда? Поздно вернешься?

Алиса тяжело вздыхает, заканчивает красить губы яркой помадой, глядя в зеркало. Потом закидывает тюбик в необъяснимо маленькую сумочку. Поворачивается к нам и говорит:

– К Леле. У нас тур по барам. Останусь на ночь у нее.

Смотрю, как Ефим проверяет ее сумку и спрашивает:

– «Перец» где?

– Вон два моих самых жгучих перца.

Встаю со своего места и подхожу к ним. Произношу строго:

– Алис.

– Да блин, вот он! Видите! В кармашке.

– В каком кармашке, на хрен, ты как его оттуда доставать собралась?

Алиса закатывает глаза, потом дважды звонко чмокает воздух и машет на прощание:

– Это я раньше родилась, а не вы. Вы бы такими рассудительными были, когда я вас из отделения забирала чаще, чем из школы.

Хмыкаю, качнув головой. Рассудительными мы никогда не были, а вот тревожными стали шесть лет назад.

Достаю телефон из кармана треников и вижу наконец то, чего так ждал. Сообщение от Маши. Ощущение такое, как будто все внутри горячим медом облили. Печет, но так сладко.

Привет. Я подумала, давай я просто сделаю для тебя работы по списку, а ты их сдашь.

Нет, рыжик. Во мне проснулась ужасная тяга к знаниям.

Умираю, как хочу, чтобы ты меня учила.

Блокирую экран и иду одеваться. Кажется, Рыжая бестия испугалась и собралась соскочить. Но счетчик в голове уже мотает привычные двадцать четыре секунды.

Глава 11

Гордей

Сегодня мы с Ефимом снова в одинаковом. Широкие черные джинсы, простые белые футболки и в несколько рядов чокеры из разноцветных бусин, среди которых вплетены нецензурные слова. Вообще это просто прием, чтобы смутить окружающих, которые видят нас в первый раз. Так-то мы обычно свой гардероб не сверяем. А носили одно и то же только в детстве, потому что из-за разных футболок начинали скандал и потасовку.

Близкие отличают нас без проблем, иногда даже со спины. Маме, Алисе, тренеру и парням из команды мы совсем не кажемся одинаковыми.

Забавно, но мне думается, что и Гордеева уже смутно уловила отличие. На меня она смотрит иначе, даже когда мы с братом вдвоем.

– Фим, – говорю, когда выходим из подъезда, – дай завтра вместо тебя сыграю.

– Гонишь? Тебе Дед таких люлей вломит, разминку не успеешь начать.

Я ржу:

– Попробовать стоило.

Перешагиваю низкий заборчик, которым асфальтовая дорожка отделена от газона у нашей девятиэтажки, и по пути легким движением касаюсь угла дома. Трижды стучу по стене указательным пальцем, когда Фим сообщает:

– Он сказал, чтоб ты был на игре.

– Знаю, у меня от Деда триста сообщений по этому поводу.

– Ты ответил?

– Нет.

– Гордый, че ты как маленький?

Морщусь и отмахиваюсь:

– Я разберусь.

– Да, как же.

Ефим качает головой и достает наушники, показывая, что разговор окончен. На самом деле мы любим тренера, и он, конечно, совсем не старый. Кажется, лет на пять старше отца, а прозвище выросло из фамилии – Дедулин. Мы к нему в баскетбольную школу пацанами пришли, а когда папу убили, он нам в каком-то смысле его заменил. Исключительно на тренировках, но и это было уже неплохо.

Только теперь вот, пожалуйста, – иди-ка ты в жопу, Гордей, раз у тебя проблемы с законом.

Не знаю, чего Дед добивается. Наказывает, мотивирует или просто высказывается по поводу ситуации, но ощущения паршивые в любом случае.

Я достаю свой кейс с наушниками и следую примеру брата. Вообще-то он тоже не зайчик. И в том замесе мы были с ним вместе.

Потом все-таки хлопаю Ефима по плечу и, дождавшись его взгляда, спрашиваю:

– Как дела у Кирича?

– Узнаешь, если перестанешь ныкаться как идиот.

Я цокаю языком:

– Что ж ты за собака такая, можешь просто ответить?

– Нормально дела. Мамка на ушах, с нашей постоянно на телефоне, до сих пор не отошла. А так в поряде он. Чат сними с мьюта.

Я киваю и отворачиваюсь. Включаю случайное воспроизведение, и какая-то с первых нот ванильная песня почему-то цепляет меня.

TEMNEE, Клава Кока – без мозгов

На строчках «я еще так никого и никогда, твой приход самый сладкий, боюсь представить, какие могут быть отхода» добавляю трек к себе и надеюсь, что Ефим не застебет меня при первой же возможности за это. Уже на подходе к школе замечаю две рыжие головы и ускоряюсь. Чувствую, что и брат делает то же самое, словив мое намерение.

Догоняю Гордеевых и говорю весело:

– Опаздываете?

Глаза Егора тут же загораются любопытством, хоть внешне он и напускает на себя безразличный вид. Протягивает мне ладонь для рукопожатия. А когда с другой стороны Ефим выдает радостное «привет», взгляд пацана становится максимально охреневшим. Он смотрит то на меня, то на моего брата, и мы смеемся.

– А ты тоже баскетболист? Тоже с «Черной Базы»? Вы близнецы? – тарахтит Егор.

Я глазами показываю Ефиму, чтобы он встал рядом с мальчишкой, и мы быстро меняемся местами так, что я наконец оказываюсь рядом с Гордеевой. Она дергается и локтем прижимает к своему боку рюкзак, будто хочет отгородиться от меня.

Наклоняюсь к Маше, и ноздри щекочет запах ее волос. Какой-то необычный парфюм. Она пахнет нагретой на солнце кожей и морской солью.

Говорю:

– Привет, Рыжик.

Девушка сосредоточенно глядит себе под ноги, потом бросает косой взгляд на наших братьев, которые оживленно болтают, и только тогда поворачивается. Смотрит на меня своими сумасшедшими зелеными глазами, как у кошки, и произносит:

– Привет.

– Что-то болит сегодня?

– В смысле?

– Мышцы. Болят? – забалтываю, хочу, чтобы расслабилась хоть немного.

– Да, слегка.

Вижу, что то ли правду не говорит, то ли не привыкла себя жалеть. Я хоть и сказал ей в зале этого не делать, но имел в виду совсем другое. Пожалуй, такими фразами бросаться больше не буду.

– Завтра игра у Ефима, не хотите сходить? С Егором.

Гордеева закусывает губу, и у меня все тело простреливает, через макушку молния бьет сверху до низу. Дыхание сбивается, как после тренировки. Моргаю, стараясь себя не выдать, и демонстрирую очередную наглую улыбку. За таким фасадом эмоции надежно спрятаны.

Маша снова смотрит на наших братьев. Знаю, что в замешательстве. Хочет порадовать Егора, одного его не отпустит, но и сама идти желанием не горит. А вот почему – это мне только предстоит выяснить. И по возможности исправить.

Наконец выдавливает тихо:

– Я подумаю.

– А ты не думай, Лисий хвост. Иногда нужно выключать голову.

Гордеева вдруг прыскает от смеха и зажимает рот ладонью. Потом качает головой и говорит словно сама себе:

– Класс. Новенький пришел научить меня отжиманиям и выключать голову. Как включить-то потом, ты знаешь?

– Это ты должна знать, – произношу ровно, зачарованный весельем в ее звонком голосе.

Дальше она идет, с улыбкой глядя куда-то в сторону. И я не выдерживаю. Зову тихо:

– Маш.

Гордеева вскидывает на меня удивленный взгляд, и я ловлю его. Мысленно захлопываю дверь, запирая нас в зрительном контакте. Хочу, чтобы тонула, но хваталась именно за меня. Вместе выплывем, я же знаю.

Смотрю, как Рыжая бестия приоткрывает нежные губы, почти вижу воздух, который она втягивает в себя. Сползаю взглядом на аккуратную ямочку на ее подбородке, к которой нестерпимо хочется прикоснуться.

Может быть, в ней весь смысл? В этой девушке. Пап, в ней? Или я путаю?

И картинка вдруг разбивается некрасивой «паутиной», когда я слышу откуда-то спереди:

– Малышка, привет!

Перевожу взгляд на худощавого блондина. Ублюдский Слава.

Горячие волны гнева бьют в голову и раздувают грудную клетку. У него есть то, что мне нужно.

Слышу, как Маша выдыхает немного растерянно, но вместе с тем радостно:

– Слава!

Ускоряет шаг и оказывается в его объятиях. Парень тянется, чтобы поцеловать Гордееву, но она чуть отклоняется и шепчет ему что-то на ухо. Должно быть, напомнила про младшего брата.

Стреляю глазами в сторону, замечаю, каким агрессивным взглядом маленький Егор сверлит парня своей сестры. А когда ему на плечо ложится ладонь Ефима, враз становится спокойнее и увереннее. Откидывает голову, улыбается нахально и говорит:

– Что, не получилось язык ей в рот засунуть?

И вся моя злость рассыпается, уступая место громогласному смеху. Ефим ржет тоже, прижимает к себе мальчишку ближе, треплет по рыжей голове.

Смеемся искренне и громко, как настоящая банда, как будто объединенные общей эмоцией. В этот момент точно решаю написать Киричу.

Маша поворачивается к нам, и я вижу, как краска залила ее щеки, от чего веснушки на щеках и переносице просто горят. Красиво.

Запускаю руку в волосы и произношу лениво:

– Кажется, кто-то злится. Егор, уже пора бежать?

Мальчишка хихикает:

– Не, это предупредительный взгляд. Бежим на следующем.

Слава неодобрительно оглядывает всех нас, но почему-то молчит. Только кладет руку Маше на живот и прижимает ее спиной к себе. А потом все-таки открывает свой проклятый рот:

– А почему эти двое в твоем классе, малышка? Они же ровесники твоего брата?

Скинув с лица улыбку, отвечаю враждебным взглядом. Еще слово, и весь мой контроль отлетит к чертям собачьим. Смотрю на бледную руку на животе Гордеевой и чувствую, как начинает мутить.

Ефим, не отпуская пацана, двигается ближе и обхватывает мое плечо тоже. Поворачивает голову, как будто хочет просто окинуть взглядом дорогу за нами, а сам шепчет:

– Тормози.

Цепляюсь за его взгляд, концентрируюсь на точках зрачков. Сглатываю вязкую слюну. Брат докидывает:

– Одной уголовки достаточно.

Моргаю и шумно выдыхаю. Он прав, конечно. Сейчас совсем не время искать новые неприятности. Мне бы разобраться с тем, что уже есть, и хотя бы вернуться к тренировкам. Даже если играть не буду.

Навешиваю на лицо привычную наглую ухмылку и поворачиваюсь к Славе. Говорю:

– Да, нам одиннадцать. Жопа, сиськи, многочлен.

– Пестики и тычинки, – подсказывает Ефим.

Я киваю:

– И это тоже.

А потом брат подталкивает меня вперед, и мы втроем, обнявшись, идем к школе. Какое-то время молчим. Я сосредоточенно дышу. Пытаюсь не думать о чужих длинных пальцах на животе девушки, которая мне нравится.

Двадцать четыре секунды.

Глава 12

Маша

Выворачиваюсь из рук Славы и улыбаюсь, заглядывая ему в глаза. Взгляд хмурый и какой-то стеклянный. Я тараторю, стараясь звучать беспечно:

– Новенькие странные, не обращай внимания, Слав. Правда дураки, как мой мелкий. Не обижайся на него.

– Не обижаюсь. Я ему не нравлюсь?

– О… – немного теряюсь, – я не знаю. Вы не общались, он, наверное, просто так сказал. Достает меня, вот и все.

– А почему новенькие с ним общаются? – Ковалев смотрит на меня внимательно.

Отвожу взгляд и смеюсь:

– Да не общаются они. Просто встретились по дороге. Про баскетбол начали говорить, вот Егор и клюнул.

Слава берет меня за руку и ведет к воротам школы. Проводит рукой по волосам, приглаживая их до хвоста.

Спрашивает рассеянно:

– Ему баскетбол нравится?

От вопроса испытываю какое-то глухое разочарование. Ну я же сто раз говорила. Может быть, голова Ковалева занята другим? И на дурацкие мелочи просто не хватает оперативной памяти? Ему же нужно текст для выступлений запоминать. Или… ему просто все равно?

Проговариваю ровно:

– Он на секцию ходит в нашей школе. Не особо серьезно занимается, но просто очень увлечен.

– Понятно. У меня эфир в эту пятницу. С пацанами хочу посмотреть у Владюхи.

Я киваю, глубже проваливаясь в уныние. Для Славы всегда на первом месте сначала стендап, затем пацаны, а потом уже я.

Но он вдруг спрашивает:

– Придешь?

– К Владу? – уточняю удивленно.

– Ну да.

– Конечно!

Улыбаюсь и прижимаюсь щекой к рукаву его куртки. Если он зовет меня на тусовку с друзьями, значит, я и правда ему важна. Славу не первый раз будут показывать по телевизору, но в этот раз он наконец-то хочет, чтобы я была рядом. Это же очень круто!

-.. . .-. …– .. … -..-

В холле, когда переодеваемся, Ковалев притягивает меня к себе за талию и все-таки целует. Не могу понять, что же со мной не так. Это мой парень, почему я реагирую на его поцелуи так… вяло? Почему вижу в них только физиологический процесс, не самый приятный обмен слюной? Впервые сама прерываю этот контакт. Улыбаюсь кокетливо, смотрю из-под ресниц. Кладу ладонь Славе на грудь и говорю:

– Ковалев, хочешь, чтобы меня твои фанатки прокляли до седьмого колена?

Он наконец смеется и коротким крепким поцелуем запечатывает мои губы. Произносит со смешком:

– Придется привыкнуть, Маш.

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд. Все еще не понимаю, почему он со мной встречается. Какая моя ценность в этих отношениях?

Машу рукой и иду на урок. Успеваю за пару секунд до звонка, сегодня мы и правда припозднились. Раскладываю на парте свои вещи и вдруг поворачиваюсь назад. Не знаю, какой бес меня ведет, но я смотрю на Гордея. Ловлю его выжидающий взгляд и торможу, потому что сама не очень понимаю, что хочу сказать.

Очень бы помогло, если бы он вкинул одну из своих идиотских шуток, но Наумов молчит. Смотрит своими карими глазами как-то открыто и искренне.

Откашлявшись, спрашиваю:

– Егор ушел на уроки?

– Да, – он чуть склоняет голову и улыбается, – но ты, вроде бы, видела.

Отвожу глаза и мычу что-то невразумительное, снова прочищаю горло. Смотрю на ладонь Гордого на парте. Из-под рукава рубашки, который чуть задрался, видно две татуировки. Острие какого-то длинного кинжала и странные изломанные линии, похожие на сухие ветви.

– Угу, видела. Как заходили в школу, – говорю скорее его кисти, не поднимая взгляда.

– Не переживай, мы не съели его где-то под лестницей, все ок.

Наконец снова смотрю Гордею в глаза и с улыбкой замечаю:

– Боюсь, подавились бы.

– Скорее всего. Егор парень не промах.

В голосе сквозят какие-то теплые нотки одобрения, и я чувствую гордость за младшего брата. Он и правда классный.

– Сегодня после уроков встретимся в столовой?

Наумов откидывается на спинку стула и хитро смотрит на меня из-под ресниц.

Уголок губ ползет наверх, рисуя на щеке тот самый дополнительный смайлик. Он уточняет:

– Это свидание?

– Это репетиторство, придурочный!

– Свидание с репетитором, – тянет он, – а я хорош!

Возмущение во мне борется со смешливостью, и в конечном итоге проигрывает. Я фыркаю от смеха и говорю, качая головой:

– Идиот.

Уже поворачиваюсь к себе, когда он тихо говорит мне в спину:

– Пусть идиот. Но ты смеешься, рыжик.

Улыбаюсь, глядя в свою тетрадь. Все внутри приятно волнуется. Интересно, можно ли спросить у Наумовых напрямую о том, что на самом деле случилось? Может, не такие уж они плохие, и мы могли бы просто общаться. Ну, иногда, как одноклассники. Или как друзья. Может быть, и на игру к Ефиму можно было бы сходить, я точно знаю, что Егор будет в восторге.

Дверь класса открывается, прерывая мои размышления, и, когда я вижу на пороге знакомый силуэт, сердце начинает радостно тарабанить.

– Джип! – ору я и кидаюсь к другу, сшибая на пол соседний стул.

Влетаю в него и обнимаю поперек тела. Руки не сходятся на объемной фигуре, но я сжимаю его изо всех сил. Прижимаюсь щекой к мягкой груди парня и смеюсь. Саня Фокин – самый лучший человек в мире! Боже, как я рада, что он вернулся!

Последнее, кажется, неосознанно выдаю вслух.

– Я тоже рад, Машулик, – отвечает он и чмокает меня в волосы, говорит уже остальному классу, – всем привет!

– Гордый, у тебя, похоже, даже не один соперник.

Саня продолжает обнимать меня одной рукой, а пухлым указательным пальцем второй тычет в Наумовых:

– А это кто? Предупреждаю, за своего Машулика буду драться!

Близнецы переглядываются и смотрят на моего друга с улыбками и любопытством в одинаковых глазах.

Фокин тем временем поднимает стул и продолжает болтать:

– Так чего, тут разберемся или на ринге? Я знаю ушу и боевые искусства монахов Шаолиня. Капоэйра? Тоже владею, утанцую вас до потери пульса.

Он усаживается и, отдуваясь, оборачивается к братьям. Улыбается и протягивает им руку, представляясь:

– Джип.

– Почему Джип?

– Я подумал, что круто звучит.

Я тоже сажусь, пока они обмениваются рукопожатиями и называют свои имена. Саня действительно сам придумал себе прозвище, и каким-то чудом оно прижилось.

Удивительный человек, я же говорю.

Когда в класс заходит учитель, и Саша поворачивается к себе, я еще раз прижимаюсь щекой к его плечу.

Шепчу:

– Я скучала, Санич.

– Я тоже, дурында.

Смеюсь и открываю тетрадь. Вот теперь все хорошо. Вот теперь все на своих местах. Смотрю на Фокина с улыбкой, и он отвечает мне тем же.

Глава 13

Маша

После урока Саша поворачивается и говорит:

– Пойдем поболтаем?

– Думала ты не спросишь! – фыркаю, притворно округлив глаза.

Хватаю свои вещи. Обхожу парту, чтобы потянуть Джипа за рукав уже с другой стороны. От нетерпения почти пританцовываю.

Останавливаюсь только в тот момент, когда мимо проходит Гордей и рукой чуть двигает меня в сторону. Без шуточек и пошлостей просто чуть надавливает ладонью на мое плечо, чтобы он мог пройти. Обычный жест, но я замираю, а в грудной клетке все как будто с воплями с обрыва летит. Не глядя на Наумова, делаю шаг в сторону, пропуская его.

– Хьюстон, у нас проблемы?

– А? – поворачиваюсь к Джипу с растерянным видом.

Он резюмирует:

– У нас проблемы. Погнали, расскажешь.

Беру друга под локоть, и мы идем в библиотеку. Обитель Ларисы Петровны и по совместительству наш укромный уголок. С Саней мы подружились сразу и крепко, еще в старой школе. Как два аутсайдера, мы отчаянно нуждались в поддержке и нашли ее друг в друге. И так вышло, что сначала я перевелась сюда, а через год он. Мне удалось похудеть, а Джипу – наплевать на общественное мнение, поэтому мы больше не были забитыми школьниками, но дружить не перестали.

Не знаю, может быть, наша библиотечная владычица в своей школе тоже была не на первых ролях, но мы с ней сразу нашли общий язык. Лариса Петровна любила книги, сплетничать с завхозом и дремать в подсобке. А еще шоколадки, которые мы с Джипом регулярно ей носим. А мы любили библиотеку за то, что это самое непопулярное место во всей школе. Здесь можно спокойно разговаривать и не бояться, что кто-то услышит.

– Саша! – восклицает сухонькая женщина в круглых очках, как только мы переступаем порог.

Фокин широко улыбается и протягивает ей две плитки шоколада:

– Здрасьте! Из Германии вам вез.

– Спасибо, дорогой! Господи, тарабарщина какая, что за язык у них такой, – она щурится на шоколадку на вытянутой руке.

– Я вам переведу, – строит он серьезное лицо, – тут написано «для самого лучшего библиотекаря».

Пока Лариса Петровна отмахивается и хихикает, я закатываю глаза.

– Скажешь тоже… Ладно, проходите. Давно вас не было.

Улыбаюсь ей и заверяю:

– Теперь будем почаще появляться.

Мы садимся за наш привычный стол у окна, который удачно отгорожен от общего помещения стеллажами с книгами. Вообще-то библиотека у нас хорошая, и, кроме учебной литературы, тут даже есть Гарри Поттер, например. Естественно, я проверяла.

– Почему не рассказал, что придешь сегодня? – налетаю на друга сразу с вопросом.

– Хотел сюрприз сделать.

– Получилось, блин! Чуть сердце не выпрыгнуло.

Кидаю рюкзак на пол и складываю ноги на соседний стул. Обмахиваюсь ладонями, пока Джип говорит:

– Зато какая неподдельная радость, дружочек. Теперь я точно знаю, что ты меня любишь. Последняя проверка пройдена!

– Ой, иди ты, проверяльщик.

Саня смеется и достает контейнер с огурцами, нарезанными соломкой. С радостью запускаю туда руку. Этого мне тоже очень не хватало. Он с детства обожает их, а я обожаю воровать у Фокина еду.

– Показать новый гаджет? – спрашивает он.

– Давай заценю.

Друг задирает футболку, и я изучаю прямоугольник с гладкими краями на его животе. Одобрительно заключаю:

– Санич, ты теперь почти киборг.

– Я и был киборгом! А теперь я Оптимус Прайм.

– Да? А по виду скорее Бамблби.

Джип, смеясь, грозит мне пальцем, и тут же говорит:

– Ну, рассказывай. Я-то из своих больничек тебе все новости передавал, а ты пожадничала.

– Да как-то нечего было, – я почему-то смущаюсь, но тщательно это маскирую задумчивым взглядом, – новостей особых не было. Про учебу я тебе все рассказывала. У Славы новый эфир в эту пятницу, он меня позвал посмотреть. Вместе с ним и его пацанами.

– Вы со Славиком еще не расстались? – Фокин хрустит огурцом и делает вид, что удивлен.

Поджав губы, отвечаю укоризненным взглядом.

Он улыбается:

– Ну все, все. Новый эфир, класс, я понял. Куда позвал?

– К Владу.

Друг вытягивает губы трубочкой и шумно втягивает воздух. Потом сдержанно сообщает:

– Спорная компания.

– Сань!

– Я молчу.

– Ты не молчишь, Джип.

Он наклоняется через стол и успокаивающе гладит меня по запястью.

Говорит:

– Дружочек, не будем ссориться, ладно? Расскажи лучше про новеньких в нашем серпентарии. Что за типы?

Отвожу взгляд и пытаюсь перестроиться. Фокину никогда не нравился Слава. Друг слишком уважительно относится ко мне, чтобы открыто высказывать свое отрицательное мнение о моем парне, но отпечаток недовольства и легкие шутки я ловлю от него постоянно. На старте отношений с Ковалевым мне было легко противостоять этому, но теперь мнение Джипа только больше меня путает. Хочется защищать своего парня, но я сама слишком потеряна в эмоциях и мыслях.

Беру еще одну огуречную палочку и задумчиво жую. Рассказываю все, что знаю о близнецах по слухам и все, что успела понять сама.

– Спроси у Гордея, – безапелляционно говорит Саня, – глупо слушать курочек из нашего класса и отголоски по углам школы.

– Думаешь, можно?

– Конечно. И на игру сходи.

– Думаешь?

– Машулик, ты хочешь, чтобы я тебя уговорил?

Насупившись, отворачиваюсь и ворчу:

– Нет. Зачем?

– За тем, что я тебя знаю, – говорит он мягко, а потом зовет, – Маш.

Я вздыхаю, обреченно поворачиваю голову и смотрю Фокину в глаза.

Спрашиваю:

– Ну что?

– Нравится тебе новенький?

– Их там двое, – сражаюсь из последних сил.

– Да, – он постукивает палочкой огурца себя по носу, – одинаковые капе-е-ец. Даже родинка над губой, я вообще в шоке, что такое бывает. Одинаковая родинка!

– Она разная, – вырывается у меня вдруг.

Тут же поджимаю губы, сожалея об утечке информации. Теперь мне точно не отвертеться. Тру лоб ладонью, со смирением ожидая издевательского вопроса. И Саня, конечно, тут же интересуется с чудовищной иронией:

– Разные родинки?

– М-м-м…Там, да. У Гордея она другой формы и чуть выше, вот здесь, – указываю пальцем в нужное место на своем лице, – а у Ефима не такая крупная, и э-э-э… пониже.

К концу фразы голос мой совсем глохнет, а лицо клонится к столешнице. Покорно жду реакции друга, и он начинает смеяться.

Громко, со вкусом, разок прикладывая ладонь об парту.

Выдавливает наконец:

– Дурында… Господи, какая же ты дурында.

Я обиженно соплю. Но, глядя на то, как Джип хохочет, то и дело срываясь на тонкое хихикание, сама начинаю улыбаться. Словно со стороны чувствую, как плечи вздрагивают, и вот я уже тоже смеюсь.

– Он мне не нравится, – говорю, когда мы оба успокаиваемся.

– Как скажешь.

В голосе Фокина снова сквозит ирония, так что я проговариваю упрямо:

– У меня есть парень, и я его люблю.

– Славик, – подсказывает он, – я помню.

– Просто я… – вздыхаю, стараясь подобрать слова, – странно чувствую себя рядом с Гордеем. Иногда.

– Иногда?

– М-м-м… – мычу, разглаживая складки на плиссированной юбке, – почти всегда. Но это ничего не значит.

– Маш, если он тебе нравится…

Я с возмущением пытаюсь перебить:

– Он мне не!..

Но Джип чуть повышает голос:

– Если он тебе нравится, в этом нет ничего плохого.

Молчу, обкусывая губы изнутри. Смотрю в окно. Сегодня небо серое, как бывает весной, когда ты все ждешь солнца, но оно никак не пробьется через тучи, а снег до конца не сходит. Две птицы своим полетом рисуют плавные полукружья, как будто в догонялки играют.

Произношу тихо:

– Я не собираюсь ничего делать.

– Тебе и не придется.

– В смысле?

– Давай пока просто подождем, хорошо?

Саня убирает в рюкзак контейнер и встает. Я поднимаюсь следом, а он дергает меня за прядь волос и говорит:

– А вообще-то лучше не слушай меня. Слушай себя.

Я улыбаюсь и киваю, все равно ощущая внутреннее смятение. Когда друг по-настоящему болеет, как-то неловко делиться с ним своими идиотскими душевными метаниями.

Глава 14

Маша

После уроков я провожаю Джипа до холла первого этажа и крепко его обнимаю. Оглядываясь, вижу, как Гордей заходит в столовую, бросив на меня взгляд из-под челки. Приоткрыв рот, вдыхаю. Выдыхаю дробно. Да что за чертовщина?!

Поворачиваюсь к Фокину и смотрю на него жалобно.

– Ну, что? – интересуется он со вздохом.

– Как мне сейчас сидеть рядом с ним?

– На жопе, Маш.

Он чмокает меня в щеку и дважды повелительно машет рукой, будто выгоняет. Сам движется к выходу.

– Предатель, – говорю ему в спину.

– Ага!

Застыв, провожаю взглядом Сашу. Понимаю, что нет смысла оттягивать, тем более что я сама позвала Наумова. Учиться. Позвала учиться. Поэтому я сейчас просто пойду, разберу с ним план работы и буду вести себя сдержанно и спокойно.

Сосредоточенно киваю собственным мыслям. Покрепче берусь за лямку рюкзака на плече обеими руками и решительно направляюсь в столовую. В дверях оглядываю помещение и сразу вижу Гордого. Сидит у окна с двумя кружками.

Подхожу, сажусь напротив и сразу достаю ежедневник.

Говорю:

– Так, давай для начала посмотрим…

– Ты что любишь? – перебивает он как ни в чем не бывало.

Сбившись, я замираю рукой над исписанными страницами:

– А?

– Что любишь? Чай или кофе?

Смотрю на два стакана на столе. Он предлагает мне выбрать? Поднимаю на Гордея взгляд и молчу. Пауза затягивается, но он почему-то не торопит.

– Чай.

Наумов двигает ко мне одну из кружек. Я снова листаю ежедневник, но как-то бесцельно, больше чтобы занять руки. Нахмурившись, снова смотрю на Гордого.

Спрашиваю:

– А там что? Кофе?

– Да, не знал, что ты пьешь, взял на выбор.

– А ты любишь кофе? – уточняю немного нервозно. – Потому что, если нет, можем поменяться.

Он смеется и качает головой:

– Маш, пей свой чай, пожалуйста.

– Мне теперь неловко.

Откинувшись на спинку стула, Гордей изучает меня с таким видом, будто я сказала что-то страшно забавное. От его прямого взгляда я почти готова залезть под стол, потому что весь организм начинает сбоить. Дышится странно, температура тела неестественная, все системы отправляют в мозг нечитаемые сигналы.

Хочется хотя бы разозлиться, чтобы вывести общение в привычную и безопасную плоскость, но повода нет.

Наумов говорит ровно:

– Можешь просто сказать «спасибо». Если я так сделал, значит был готов к тому, что буду пить то, что останется. Но, вот удача, я действительно люблю кофе. К тому же это школьная столовая, а не дорогой ресторан. Теперь тебе не так неловко?

– Спасибо, – говорю растерянно.

Он указывает на ежедневник:

– Так что там?

– Да, – спохватившись, снова листаю, – так, я посмотрела, тут ничего сложно. По русскому и литературе ты должен сдать пару эссе, темы я выписала. Я помогу, ошибки проверим, сдашь чистые работы. По химии только презентация и лабораторная, тоже делать нечего. Тест по истории проблемный, придется подучить, но мы такой уже писали, я вопросы помню. Алевтина Борисовна делает шесть вариантов, так что я не знаю, какой тебе достанется, но…

Подняв голову от ежедневника, замечаю наконец, что Гордей сидит, подперев подбородок ладонью и смотрит на меня с улыбкой.

Кашлянув, уточняю:

– Все понятно пока?

– Все предельно ясно.

– Э-э-э, – я снова буксую, блуждая взглядом по странице, – вариант может быть другой, но… я уже знаю…Господи, ну что ты так смотришь?!

– Как?

– Никак! – отрезаю раздраженно. – Не знаю! Странно.

– Просто ты красивая.

Замираю, пойманная в ловушку его карих глаз и этой простой фразой. Красивая? С веснушками и рыжими волосами?

Спрашиваю недоверчиво:

– Ты прикалываешься?

– Нет, конечно. Тебе ведь уже говорили, что ты красивая?

Снова смотрю на Наумова молча. Говорили, конечно. Джип говорил. Мама, папа. А парни? Никак не могу вспомнить. Но Слава постоянно делает мне комплименты. Правда, как-то по-своему. В любом случае вопрос этот несерьезный, наверняка риторический.

И я пытаюсь вернуться к нужной теме:

– Неважно. Тест по истории. Я уже знаю, на что обратить внимание, так что подготовимся. Я выписала, чем нужно заняться в первую очередь.

Вырываю лист со списком и двигаю по столу в сторону Гордея.

– Рыжик, чай остынет, – произносит он спокойно.

Я машинально беру кружку и делаю несколько больших глотков. Ставлю ее на место и говорю:

– Я даты расписала, обрати, пожалуйста, внимание.

– Обратил. А что со спортом?

– А что с ним? Будем заниматься, как скажешь. Постараемся все успеть.

– Карт-бланш? – спрашивает Гордый, приподнимая уголок губ.

– Нет! То есть да. Но только по части тренировок, – говорю поспешно и добавляю с некоторой долей смущения, – я тебе доверяю. Эту сферу. Ты, вроде бы, нормально все объясняешь.

– Вот спасибо! – он смеется, снова откидываясь на спинку стула. – Пока это самые приятные слова от тебя в мой адрес.

Закусив губу, смотрю на него. Спросить сейчас? О том, что произошло. Или это неуместно? Как будто момент неподходящий.

Но тут Гордей вдруг интересуется:

– Джип твой друг?

– Да. Лучший.

– Кажется, он крутой.

Улыбаюсь и с гордостью подтверждаю:

– Он самый лучший.

Снова берусь за чай и кошусь в сторону ежедневника. Кажется, уже можно расходиться, мы ведь все обсудили. И не так уж плохо все прошло.

– Придешь на игру? С Егором?

Прячусь за кружкой и судорожно соображаю. Мы же не в лес идем, а на баскетбол. В этом вообще нет ничего зазорного, а Егор будет рад. Не уверена только, что Слава правильно поймет.

Равнодушно пожимаю плечами:

– Может быть. А во сколько?

– В семь. Давай, рыжик, это не больно.

– Я спрошу у родителей.

Наумов хмыкает, и я чувствую, как вся сжимаюсь. Может быть, ему кажется это глупым, но у нас так заведено. Зря я вообще это ляпнула, ясно же, что с такими татуировками ему мнение семьи вообще до одного места.

Но он говорит:

– Спроси. Если хочешь, могу зайти за вами, поедем вместе. Ну, и расскажу твоим, что я не бармалей.

Против воли улыбаюсь. Спрашиваю:

– А это точно?

– Ну давай проверим.

Все внутри сжимается так сладко и так больно. Слышу себя, но слушать не хочу. Это неправильно. Так нельзя.

Откашлявшись, поднимаюсь и захлопываю ежедневник. Говорю:

– Я пойду.

– Я провожу.

– Зачем? – спрашиваю испуганно.

Я сбежать от него хочу, покинуть зону поражения, причесать свои мысли. Мне его компания в этом вообще не поможет.

Говорю:

– Еще даже не поздно.

– Мне по пути.

– Ты ведь не знаешь, где я живу.

– Знаю, – заявляет Гордей уверенно, – по пути к моему дому.

– Наумов! – одергиваю резко. – У меня парень есть. Ему не понравится.

Пусть обидится на мой тон, мне все равно, только бы не шел со мной. Я даже на это надеюсь. Меня и так достаточно размотало.

Гордый морщится, а потом беспечно кидает мне:

– Помню. Только я его здесь что-то не вижу.

И идет к выходу. Спохватившись, я догоняю и говорю:

– Он занят, ясно? И это вообще не твое дело.

– Конечно, не мое. Это ты мне своим парнем тыкаешь. Боишься забыть про него?

– Что за бред?

– Ну тогда шагай, Лисий хвост. Я провожу.

– Мне не надо! – выдаю агрессивно.

– Да, я понял. Мне надо, ладно?

Глава 15

Гордей

По улице идем медленно. Я торможу сознательно, потому что действительно не знаю, где живет Гордеева. Вдруг где-то совсем рядом? Не хочется, чтобы прогулка закончилась через пять минут. А она просто приноравливается к моему темпу.

Поначалу молчим. Я как-то подсознательно чую, что давить на эту девочку не нужно. По крайней мере, не сейчас. Хочу, чтобы перестала так меня шугаться, чтобы доверилась хоть немного. Точно знаю, что у нее миллион вопросов, и жду хотя бы маленького и незначительного, чтобы он потянул за собой все остальные, более весомые. Не уверен, что готов на все ответить, но если в ней весь смысл, стоит и самому чем-то пожертвовать.

Поэтому просто жду. Ловлю ее пугливые косые взгляды и иногда прикасаюсь. Когда мимо пробегают дети, я придерживаю Машу за локоть, чтобы они ее не задели. Не убили бы, конечно, просто очень хочется ее потрогать, пусть даже через куртку.

Не знаю, что за желание, почти первобытное какое-то. Тянет страшно, едва держусь. Останавливаемся на какое-то время, глядя друг другу в глаза. Потом Гордеева моргает и забирает свой локоть, как будто он в любой момент сдетонировать может.

– А где Ефим? – наконец задает она первый вопрос. Тот самый, незначительный.

– На тренировке.

– Он только на первом уроке был, – озвучивает Маша то, что я и так знаю.

– Да, у Фима тоже есть некоторые… обязательства. Так что он ходит на те уроки, на которые может. А потом летит на базу. Балансирует, короче.

Смотрю на Гордееву. Отмечаю то, как красиво смотрятся волнистые рыжие волосы на фоне черного бомбера. Помолчав, она снова интересуется:

– А вот у вас так много татуировок… ваши родители не против?

Я смеюсь:

– А что они сделают, рыжик? Мочалкой отмоют?

– То есть вы не спрашиваете?

– Разрешения? Нет. Просто делаем.

– А в салоне не нужно как-то подтверждать свой возраст? – интересуется она озадаченно.

– Во-первых, не везде и не всегда, во-вторых, мы почти не ходим в салоны.

– Это как?

Я задираю рукав и демонстрирую ей изображение маленького грустного привидения.

Произношу с улыбкой:

– Эту, например, мне Фим сделал.

Гордеева округляет глаза и отшатывается, как будто я только что в убийстве сознался. Спрашивает:

– Сам?!

– Ну да. Машу, ты с какой планеты? Я брату тоже парочку татух набил. Хочешь, и тебе сделаю, – докидываю с ухмылкой, рассчитывая на бурную реакцию.

И Гордеева, конечно, оправдывает мои ожидания. На повышенных тонах выпаливает:

– Нет!

Я ржу. Слишком она искренняя в своих реакциях, совсем другая, нежели с подружками из класса или со своим долбанутым парнем. Если правильно ее подловить, сразу становится настоящей.

На кураже заверяю:

– Не бойся, насильно я тебе татуировки делать не буду. А то так испугалась, как будто я сейчас тебя наручниками пристегну и машинку достану.

Гордеева вцепляется тонкими светлыми пальчиками в лямку рюкзака. Все время от меня им отгораживается. Отвечает ворчливо:

– Вот и нет.

Я легко соглашаюсь:

– Как скажешь.

Мне все нравится. И эта неспешная прогулка, и прохладный воздух, в котором тем не менее отчетливо слышится весна, и Маша.

– А чтобы делать татуировки, надо уметь рисовать?

Я усмехаюсь:

– Надо. Мы умеем немного. Даже в художку ходили, потом, правда, на баскет отвлеклись.

– Может, я бы и хотела одну, – вдруг задумчиво выдает рыжая бестия, глядя куда-то наверх, – маленькую.

– Поверь мне, Джинни, очень сложно остановиться на одной.

– Почему?

Ловлю взгляд ее зеленых ведьминых глаз, в которых любопытство смешано с осторожностью. Наклоняюсь к Маше и понижаю голос:

– Тебе понравится. А зачем тормозить, если что-то в кайф?

Слежу за ее дрожащими ресницами, как маньяк. Смотрю, как моргает, как приоткрывает губы, как дергает головой потом, разрывая наш контакт.

Говорит тихо:

– Затем, что это может быть неправильно.

Против воли я хмурюсь. Мы все еще про татуировки говорим?

Спрашиваю:

– Как может быть неправильным то, что тебе нравится?

– Да? – по тону слышу, что начинает злиться. – А если мне людей убивать нравится?

– Мы же с тобой в рамках разумного мыслим. Зачем проваливаться в крайности.

– Потому что вопрос надо изучать со всех сторон, – говорит Гордеева назидательно.

Хмыкаю:

– Пока ты будешь один вопрос под микроскопом изучать, жизнь пройдет.

– Но не лететь же сразу, не подумав!

– Я обычно так и делаю.

– Да, я уже поняла. Неудивительно, что… – тут она сбивается и смотрит на меня круглыми глазами.

Хорошее настроение сдувает, как семена-парашютики с перезревшего одуванчика.

Смотрю на Машу исподлобья и уточняю:

– Неудивительно что? Что я котят по подвалам мучаю и ожерелье из пальцев ношу? Или что я забитый татухами уголовник? Или что для слухов обо мне нужно отдельное посадочное место?

Дальше идем молча. Я злюсь. Не знаю, на что конкретно. Я в курсе своей репутации, и в целом не могу сказать, что длинные языки по району передают совсем уж вранье. Мы с Ефимом за шесть лет успели дел наворотить, и я не ждал, что кто-то будет разбираться в мотивах. Просто, наверное, мне впервые неприятно это слышать. Потому что именно Маша напоминает мне о косяках, даже сама толком их не зная.

– А это правда? – спрашивает она почти шепотом.

– Что?

– Слухи. Правда?

– Не знаю, Маш. Если ты ждала благоприятного момента, то это был не он.

Отворачиваюсь и борюсь с гневом, который вязкой темной волной поднимается из самого нутра. Гордеева ничего и не сказала толком, чтобы меня обидеть. Да и мне некого обвинить в том, что у нее такое мнение обо мне. Кроме себя.

Хулиган, дебошир, преступник. Разве это так далеко от правды?

И тут Маша вдруг вкидывает вопрос, которого я не ожидал:

– Тебе нравятся «Пираты Карибского моря»?

– Ну да, – отвечаю, немного растерявшись.

– Старый же фильм.

– Ну и что? У нас отец любил, мы смотрели всегда вместе.

Она сосредоточенно кивает, а потом поднимает на меня взгляд, уточняя:

– Любил?

Черт. Подставился на ровном месте, долбач.

Этот факт, конечно, не тайна. А подробности легко можно найти в интернете, правда, только если знать, что именно искать. Например, чтобы отыскать инфу о конкретном сбитом самокатчике, вам придется перелопатить сводки за несколько лет.

А много ли оперуполномоченных, которых зарезали около продуктового магазина? Не на службе, а вечером, когда он просто вышел за детским йогуртом, вот ведь ирония, а? Сколько их? Миллион? Две сотни? Один? Один-то точно есть.

От всей молочки до сих пор воротит.

Я глубоко вдыхаю, потом шумно выдыхаю. Знаю, что подробностей Маша от меня сейчас не требует. Но даже на то, чтобы подтвердить:

– Любил, – мне нужны все мои силы.

Глава 16

Гордей

Гордееву провожаю до подъезда. С десяток последних метров она все пытается попрощаться, как будто не хочет подпускать меня слишком близко к своему дому. Все ее попытки меня слить я успешно игнорирую, и в итоге мы останавливаемся у стеклянной двери.

Маша смотрит себе под ноги и произносит едва слышно:

– Извини.

– За что? – удивляюсь искренне.

– Я… я так думаю, что задавала вопросы, которые не стоило озвучивать.

Снова смотрю на ее ресницы. Кажется, они светлые, но сейчас тщательно прокрашены тушью.

– Все в порядке, рыжик, – говорю максимально мягко, стараясь задвинуть свои эмоции подальше. Потому что давно уже знаю, если их не перекрыть, быть беде. Поэтому провожу по лбу рукой и, опустив ее, нервно обтряхиваю пальцы друг о друга. Надеюсь, что жест не выглядит подозрительным.

А Маша вдруг вскидывает на меня взгляд, пронизывающий до костей. Вцепляется в мои зрачки и оттуда начинает свое путешествие внутрь моего организма. Все огнем заливает.

Гордеева твердо заявляет:

– Не в порядке.

Я зашториваю лицо привычной наглой ухмылкой и спрашиваю:

– Тогда, может, поцелуешь? В качестве моральной компенсации.

– Ты совсем дебил? – выпаливает она.

– А в щечку?

– Наумов, – шипит, отшагивая назад, – ты вообще без мозгов.

– Повторяешься, ласка моя.

– Гордей! – одергивает она с возмущением, забывая, что только что извинялась.

– Машу, это не измена. Просто коснись губами, – заканчивая предложение, только тут соображаю, что почти ее упрашиваю.

Но мне уже все равно. Вот она стоит, совсем рядом, и нас обоих колошматит, я же вижу. Как можно это сдерживать, я вообще не понимаю.

Исступленно смотрю ей в глаза. Осознаю, что веду себя странно, но мне уже все равно. Ну что такого в прощальном поцелуе в щеку, черт бы драл всех, кто Гордееву загнал в такую непроницаемую колбу.

Знаю, что мог бы сам это сделать. Просто чмокнуть в щечку. Но мне надо, чтобы инициатива была ее. Просто чувствую, что так нужно. Хоть чуть-чуть ее выманить.

– Или я не уйду, – выдвигаю предупреждение.

И Маша вдруг поднимается на носочки, тянется ко мне, и я едва успеваю склонить голову ей навстречу. Мажет губами по моей щеке, разворачивается, и как Флэш, скрывается за дверью подъезда.

Благодаря тому, что весь первый этаж жилого комплекса Гордеевой выполнен в стекле, вижу, как она вызывает лифт. Как сжимает кулаки. И как влетает в едва раскрывшиеся двери кабины, не глядя на меня.

Даю себе фору в несколько минут. Стою на прежнем месте как идиот. Знаю, что она не вернется, но уходить мне не хочется. Просто ловлю отголоски первого поцелуя, пусть он и пришелся сантиметров на семь левее, чем мне бы того хотелось.

Наконец заставляю себя повернуться лицом к дороге. Засовываю руки в карманы джинсов и глубоко вздыхаю. Интересно, сколько осталось от двадцати четырех? Девятнадцать? Меньше?

Постояв еще с минуту, иду наконец домой. Не разуваясь, кричу вглубь квартиры:

– Босс! Ко мне!

Слышу, как пес соскакивает с чьей-то кровати и появляется в коридоре, сонно щурясь на меня. Команду, тем не менее, выполняет беспрекословно. Подходит и садится около моей левой ноги.

Щелкаю карабином поводка и бросаю Боссу:

– Пойдем.

Поднимается тут же. Так вышло, что папа собаку взял незадолго до смерти. Успел выдрессировать с кинологом на работе, но ушел, в полной мере не узнав, что наш ротвейлер – самый умный пес на планете.