Вы не авторизовались

Этой ночью я сгораю бесплатное чтение

Скачать книгу

Хиты зарубежной эпической фэнтези

Katharine J. Adams

TONIGHT, I BURN

Печатается с разрешения автора и литературных агентств

Baror International, Inc., Armonk, New York, USA и Nova Littera SIA.

Иллюстрация на обложке dead white square

Ничего хорошего мне не светило. Она могла бы и не говорить мне об этом

– Что же мне делать?

– Сгори.

Я помотала головой.

– Мы ходим по Смерти в одиночку. Элла уже там. Не могу я сгореть.

– Придется, или твоей сестры нам не видать. Смерть ее не отпустит.

– Не могу! Правила…

Вдруг на меня накатила паника. Мысли метались между всем тем, что могло бы пойти не так. Если наши с Эллой линии жизни перепутаются, она будет бесцельно блуждать по пустыне Смерти. Никто не укажет ей путь за Предел. И со мной произойдет то же самое. Либо мы запутаемся в завесе, как это случилось с Хейли, и нам на помощь отправят Золоченых. Мы напрочь забудем о том, кто мы такие и зачем мы здесь, – мы просто растворимся в тумане и мгле. От нас не останется ничего, кроме голода, который будет обращен на завесу.

Слегка нахмурившись, Прядильщица наблюдала за тем, как я паниковала. Она покачала головой.

– Правила не для тебя, Пенни.

Я уставилась на нее. Почему любимица Смотрителя так откровенно велит мне ослушаться его? Вдруг это проверка, чтобы убедиться в моей преданности?

– Никто мне не поможет.

Мой голос напоминал карканье. Ее – звучал слегка раздраженно.

– Сгори сама. Ты должна отыскать Эллу. Это вопрос жизни и смерти.

– Я…

Как же мне хотелось отказаться… Гореть в одиночестве – это невыносимо даже представить.

Взгляд Прядильщицы смягчился, словно она говорила мне «прости». Однако в нем не было ни сочувствия, ни жалости – лишь некая смиренная уверенность. Не знаю почему, но от этого я поверила ей.

Кто она, эта девушка, в глазах которой сияла полночь? Кем она была в прошлом? Однако я не стала ничего спрашивать. Вместо этого я прошептала:

– Когда?

Она мягко улыбнулась.

– Сегодня.

Пролог
Сказка о первых королевах-ведьмах

Темной ненастной ночью, когда почти все люди затворяют окна, на вершине утеса теплился крошечный огонек. Его поддерживала девушка: она разжигала тлеющее пламя при помощи похищенных чар. Рядом с ней стояли еще четыре девушки. На шее у каждой висел кристалл. В каждом из них также были заключены похищенные чары.

Юбки развевались на ветру. Мокрые края подолов хлестали девушек по икрам. Капли дождя покалывали кожу и ранили плоть.

До появления магии все было гораздо проще. Никто не умирал, не старился и не воевал. Магия пришла рука об руку со Смертью. Вместе они пробудили злобу в сердцах людей.

Смерть пахла грязью, гнилью, илом в пересохшем русле. Когда недуг охватил первого жителя деревни, все списали на некое досадное недоразумение. Однако потом расхворались и другие. С годами кожа стала выдавать возраст, как и хруст пальцев. Воспоминания тускнели, разум притуплялся. Испустив последний вздох, человек переставал дышать.

– Куда они ушли, когда глаза их остекленели, а сердца остановились? – вопрошали в молитвах богам выжившие.

Чародей ответил:

– К Смерти.

– Как нам это остановить? – взмолились люди.

Темная Мать ответила:

– Откажитесь от магии.

Однако магия оказалась слишком большим соблазном, а мужчины всегда были склонны заключать сделки со Смертью. Тогда они принялись перешептываться, строить планы и козни. Они обращались к зельям, травам и некромантии. Но когда у них ничего не вышло, они обратились к ней.

Они должны были принести жертву Смерти. Так им повелели старейшины. Ею должна была стать любая девушка, молодая и энергичная, полная сил и жизни. Это было прекрасное подношение. Вот только та девушка не собиралась поддаваться.

Остальные ковены сделали то же самое – выбрали девушек и провозгласили их своими спасительницами.

Но девушки не хотели умирать. Они умоляли богов смилостивиться, и боги ответили им:

– Разделите магию, и мы возведем вас на королевский трон.

Чародей дал им нож, такой острый, что им можно было разрезать воздух, а Темная Мать направляла их руку. Пять девушек выслушали их и согласились. Они похитили все чары и сбежали.

Вместе они оказались перед морем и грозой, которую сами же вызвали. Они могли бы выбросить чары в бушующее море, и тогда снова настал бы мир. Однако боги предложили им по короне, а перед властью так сложно устоять… Так что они взялись за руки и шагнули прямиком в грозу.

Они втягивали ее все глубже и глубже в свои сердца, пока в их глазах не засверкали молнии, а море не подняло над утесом огромную волну. Скалы дрожали и тряслись. Ветер стих. По склонам холма раскатилась тишина. Вокруг все загорелось.

В знак предупреждения из-за завесы раздался рев Смерти.

Девушки сложили похищенные чары на землю. В кучке сверкающих радужных кристаллов была заключена магия всего мира. Девушки разделили ее ножом Чародея и рукой Матери. Пять кучек волшебных кристаллов сияли красным, синим, зеленым, желтым и фиолетовым светом.

Уголь, гроза, прилив, руда и шипы.

Девушки вернулись в свои ковены, чтобы заявить права на власть, обещанную им богами.

За собой они оставили лишь выжженную тлеющую траву. В ней лежали два кристалла – черный, как полночь, и яркий, как радуга. Кинжал Чародея был воткнут глубоко в землю.

Глава 1

Сегодня сгорит одна из ведьм.

В этот раз не я.

В этот раз мне предстоит зажечь спичку.

Целый ковен ведьм мог бы придумать способ получше для того, чтобы разжигать огонь. Взмах руки – и с кончиков наших пальцев могли бы разлетаться искры. К сожалению, мы так не делали. Мой ковен, обладающий терновой магией, напрямую связан со Смертью. А угольные ведьмы не любят делиться. Уж точно не с нами.

С первого раза чиркнуть спичкой по коробку не вышло. Искры рассыпались и угасли на лету. А со второй попытки все удалось. Искры стекли в крошечный огненный шар, а затем вспыхнули. Блеклое дерево скручивалось и чернело. Огонь пожирал спичку.

Я взглянула на сестру. Вот кто должен дрожать, ведь это ее собирались сжечь заживо по приказу Смотрителя. Однако Мила уже много лет ходила по Смерти. Она была самой старшей из нас – трех наследниц Терновой королевы.

Сестра одарила меня ослепительной улыбкой. Той самой, с которой она по привычке взъерошила бы волосы, если бы не была прикована к железному столбу.

– Пенни, осторожнее, а не то обожжешься!

Отовсюду раздались приглушенные смешки двенадцати ведьм.

Только не мой. Мне не до смеха.

Я бросила спичку прямо в кучку соломы, сложенную у основания погребального костра. Ее тут же охватило пламя. Это дань уважения угольных ведьм нашему ковену.

Как же мне хотелось, чтобы был способ попроще… И чтобы он не был столь же бессмысленно жесток. Но если бы оставалось тело, это усложнило бы весь процесс. Не уверена, что такое вообще было возможно. В книгах заклинаний говорится, что горение – самый действенный способ пересечь завесу для тех, кто хочет вернуться. С другой стороны, все доступные нам книги заклинаний предварительно одобрялись Смотрителем или его советом стариков-садистов. В лучшем случае до нас доходят расплывчатые трактовки истины. Но я знаю, что в Холстетте истины не было и нет.

Улыбка Милы дрогнула и слегка поблекла. Она изменилась.

Боль была все ближе. Она это знала. Она уже так делала. Но этим вечером впервые разжигала костер я. Старшая сестра стала первой ведьмой, которую мне предстояло сжечь.

Дым клубился вокруг соломинки. Призрачные пальцы поднимались, чтобы обхватить лодыжки Милы.

От волнения босые пальцы ее ног едва заметно вжались в помост. Все мы это почувствовали, ведь все мы связаны.

Элла взяла меня за руку. В этом сестринском жесте выражалось наше единение.

– Дыши, Пен, – прошептала она. – Все будет хорошо.

Затем началось песнопение, которое поднимало завесу между Жизнью и холодными равнинами Смерти. В ушах раздался низкий гул магии. Я присоединилась к их голосам. Эти слова я выучила еще в детстве, и мне хотелось бы никогда их не произносить. И все же я повторяю их каждый вечер с тех самых пор, как тринадцать лет назад нас привезли в Холстетт.

Я не хотела быть странницей Смерти. Но я ею стала. Как говорила наша бабушка, невозможно побороть свою истинную сущность – мы лишь выбираем, как с ней поступить. Хотя выбор у нас был невелик. После заточения в стенах Коллиджерейта у тех, кто обладал особой силой вроде нашей, было всего два пути: служить Верховному Смотрителю в качестве странниц Смерти или примкнуть к его бездушной армии Золоченых. Других вариантов не было.

Бабушка протянула мне руку. Ее глаза засверкали тем самым королевским блеском, которого я не видела с тех пор, как Золоченые уволокли нас из деревни.

Когда-то бабушку уважали. Она была нестареющей красавицей и бесстрашно оберегала Смерть от тех, кто пытался бросить ей вызов. Теперь же она крепко схватила меня за руку узловатыми пальцами, и у костра замкнулся круг. Тепло покалывало ступни, хотя плиты под ними оставались холодными, как лед зимой. Запах паленого хлопка заполнил нос и горло.

Мила загорелась. Ее ноги покрывались волдырями, дым поднимался от обуглившейся кожи, и мне прямо в кожу когтями впивался обжигающий жар.

И все же мы продолжали шептать. И все же мы пели.

Я наблюдала за тем, как умирает моя сестра. Это жутко, почти как если бы я наблюдала за самой собой. У нас с Милой и Эллой было всего несколько лет разницы и почти одинаковый цвет волос, так что нас часто путали. До тех пор, пока они не стали странницами. Свет в их глазах померк, кожа потускнела и побледнела, а тела словно съежились.

Темно-рыжие волосы мерцали в огне. Граница между силуэтом Милы и языками пламени стерлась. Ее серебряные глаза закрылись, а пальцы впились в столб, к которому она была прикована.

Моя сестра горела, и мысленно мы горели вместе с ней. Вместе мы становились сильнее. Каждую секунду боли мы разделяли на тринадцать ведьм. Я представила, как ужасно было бы пройти через это в одиночку, без ковена, который облегчил бы переход.

Мила не кричала. Никто не кричал. Для нас Смерть должна была наступать тихо, без каких-либо эмоций. Крики пробуждают мертвецов. Страх вызывает туманных призраков, которые жаждут крушить и уничтожать.

Вместе с болью совершался переход.

Тихо вздохнув, Мила ушла.

Моя сестра умерла. Но это был обычный дозор – обход границы между Жизнью и Смертью. Дальше она не пойдет. Терновые ведьмы редко отходят далеко от завесы. Она вернется к утру. И тогда, завтра вечером, мы сделаем это снова. Это неестественный, жестокий образ жизни. Он постепенно забирает у нас по частице души каждый раз, когда мы туда отправляемся. И все равно, лучше уж так, чем стать Золочеными. Все лучше, чем быть ими.

Через два дня мне исполнится двадцать один год. И тогда впервые будет отдан приказ о моем сожжении.

Согласно ритуалу, ведьма, которая зажигала спичку, должна остаться. Она обязана снять со столба кандалы и удостовериться, что завеса за сгоревшей ведьмой опустилась. Но поскольку я еще не достигла совершеннолетия, я пока не ощущала завесу. Так что сегодня Элла взяла на себя эту роль.

Она слегка нахмурилась и кивнула, подтвердив, что переход Милы прошел нормально. Я осторожно сняла кандалы. Они укоризненно зазвенели по столбу – конечно, мне стоило быть аккуратнее. Элла по-прежнему хмурилась. Я бережно положила ключ на невысокий деревянный верстак в углу и стерла золу с кончиков пальцев о подол юбки.

Зал, предназначенный для сжигания, находился глубоко под крылом Коллиджерейта, в котором мы жили. Через вентиляцию сюда проникала свежесть осенней ночи. Она же фильтровала запах горелой плоти в клубах дыма, который поднимался по трубе к самому небу. Таким образом наша ежедневная кончина не помешает ежевечерней прогулке Смотрителя.

Элла сморщила нос, подернутый веснушками.

– У тебя на лодыжке пепел Милы.

Схватила со скамейки клетчатую тряпку и протерла ногу.

Я мечтала о ванне, о небольшом утешении – о тихом, уединенном уголке. Я бы окунулась в воду, закрыла бы глаза и представила бы себя где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Интересно, исчезнет ли это ощущение уюта, когда я стану странницей… Какая частица моей души останется там, когда я впервые пройду по Смерти?

Элла выдернула тряпку из моей руки. Глаза у нее как-то странно заблестели, и мне это совсем не нравилось.

– Пен, у меня к тебе просьба.

– Что за просьба?

Она потерла локоть, прижав к сгибу большой палец, и задумалась точно так же, как раньше, когда Мать давала нам зелья на пробу. Вдруг ее нахмуренные брови разгладились. В пристальном взгляде читалось удовлетворение.

– Помнишь, как мы раньше сбегали?

Мое сердце замерло, а мечты о ванне улетучились.

– Ты о том времени, когда мы были маленькими и из всех грозивших нам наказаний худшим был нагоняй? Да, помню. А что?

– Я кое-что забыла в библиотеке.

Элла скомкала тряпку и швырнула ее обратно на скамейку.

– Нам же нельзя в библиотеку, – запротестовала я, но она уже вытолкнула меня за дверь.

– Можно!

Она быстрее обычного побежала вверх по лестнице, а затем по коридору мимо дверей в бани.

– Что же там такое, что до завтра не подождет?

– Книга.

Я разочарованно фыркнула.

– Ладно, как скажешь.

Элла остановилась так резко, что я влетела ей в спину.

– Я не вру.

Совершенно точно, так оно и было.

– Просто экономишь правду?

Мы оказались у входа в крыло Тернового ковена. Перед нами возвышалась арочная дверь из серого полированного дерева. На золотых заклепках, образующих ромбовидный узор, отражался мерцающий свет лампы. В двери виднелась замочная скважина, ключа от которой в нашем ковене ни разу не видели. Я и не думала, что ее вообще запирали. За ней находились коридоры Коллиджерейта.

Серебряные глаза Эллы вызывающе засверкали. Такой моя сестра была еще до того, как впервые пошла за завесу. Когда мы постоянно тайком сбегали.

– Боишься, Пен?

– Нет.

Мой ответ был скорее непроизвольным, чем взвешенным. Пойти в библиотеку после звона колокола, который обозначал начало комендантского часа, – ужасная идея.

– Так ты со мной?

По тону Эллы и дерзко вздернутой брови, которая словно бросала мне вызов, стало ясно: дело куда серьезнее, чем поход в библиотеку. Я пожала плечами.

– Кто-то ведь должен за тобой присматривать. Кто знает, в какие неприятности ты вляпаешься в одиночку.

Элла ухмыльнулась, сверкнув белыми зубами и ямочками на щеках.

– Далеко не отходи. Как только начнется комендантский час, до следующего обхода стражи у нас останется ровно десять минут.

Не успела я спросить, откуда она это узнала, как Элла уже выскользнула за дверь. У меня не осталось другого выбора, кроме как следовать за ней.

Дверь захлопнулась за моей спиной под звон колокола. В ответ на этот сигнал по всему коридору померкли лампы. Потускнела и магия тлеющих углей в стеклянных фестончатых бра, висевших высоко на стенах. За окнами сгущалась и ползла по карнизам ночь. Звон колокола эхом раскатывался по каменным плитам до самого потолка; туда не проникал свет ламп. Когда колокол зазвонит в следующий раз, любой, кто окажется в коридоре без разрешения, будет отдан на милость Золоченых. Вот только милость и Золоченые несовместимы.

Все сооружения комплекса Коллиджерейт располагались на вершине холма посреди крепостной стены города Холстетта. Вторая стена окружала подножие холма, третья – сам Коллиджерейт. Думаю, когда-то здесь было святилище – место знаний и обучения. Но было это задолго до того, как Смотритель объявил истину вне закона и исказил историю, чтобы приукрасить собственный образ.

Точно по центру комплекса находилась библиотечная башня. От нее, словно нити паутины, расходились в разные стороны семь коридоров. У каждого ковена был отдельный коридор, ведущий к одному из пяти крыльев с башней.

Шестой коридор был шире и гораздо вычурнее. Устланный золотым ковром, он вел в роскошный дворец Смотрителя. Там он держал взаперти свою супругу и главную любимицу среди своих последователей. Этот коридор обогревался зимой и охлаждался летом. Здесь мы, три сестры – Мила, Элла и я, – прятались за гобеленами, когда в нашем крыле от холода немели пальцы. Как-то раз тетя Шара поймала нас, когда мы завернулись в гобелен и хихикали. Она преподала нам урок, который мы запомнили надолго: взяла нас с собой на ближайшее заседание суда, чтобы показать во всех подробностях, как могут наказать Золоченые, если обнаружат нас. До сих пор помню звук, с которым капли крови падали на каменные плиты во дворе, и шок на лице женщины, которая смотрела на собственный палец на земле.

И все же мы снова оказались вне закона. Святая Темная Мать, Элле стоило бы это понять! Как и мне.

Она замедлила шаг, вытянула руку назад и пальцем указала мне держаться ближе к стене. Мы оказались в кругу на перепутье коридоров Коллиджерейта. Если бы нас где-нибудь и поймали, скорее всего, это было бы здесь, у седьмого коридора. Он вел во двор за казармами Золоченых и за амфитеатром, где хранилось вечное пламя.

Я ненавижу это пламя, как и любая другая из знакомых мне ведьм. Холстетт был возведен там, где завеса истончалась. Там, где горит пламя, она тоньше всего. В этом месте магия перетекает от Смерти к Жизни. Она раздирает нашу кожу и проползает по линиям жизни, словно жук-падальщик, вгрызающийся в труп.

Мы укрылись в тени между лампами и прислушались. В абсолютной тишине мне все казалось резче: едва слышный стук сердца в ушах, шорох хлопковой ткани по ребрам на вдохе, а на выдохе – легкое хрипение, которое оставалось у всех нас после сожжения.

Элла сжала мою руку один раз. Это был знак ждать, не двигаться и не дышать.

Издалека послышался стук сапог, мужской смех и ответный низкий голос. Дворцовую стражу я представляла себе как пауков, которые ползали по нитям паутины в поисках добычи. Хоть бы это оказалась стража, а не Золоченые.

Мы прижались друг к другу. Я почувствовала запах дыма, который пропитал нас. Если Золоченые уловят этот аромат в сухом воздухе Коллиджерейта, они обратят на нас внимание. Когда они выходят на охоту, добыче от них не уйти. Золоченые способны воздействовать на линии жизни и управлять разумом. Так что заключенных они держали в сознании, даже когда приводили в исполнение наказания по приказу Смотрителя. Для тех, кто оказался в их руках, смерть становилась призрачной надеждой… несбыточной мечтой.

Они свернули за угол, и звук шагов растворился в тишине ночи. Оставшийся до библиотеки путь мы пробежали.

За все эти годы у Эллы появлялись плохие идеи, но эта была одной из худших. В тени при входе в библиотеку я прошипела ей на ухо:

– Что дальше, мудрила?

– Мы туда зайдем.

Элла достала из кармана ленту. К банту из черного бархата был привязан ключ размером с мизинец. От неожиданности у меня округлились глаза.

– Где ты достала…

– Не спрашивай, и мне не придется врать.

Она была так уверена в себе, настолько полна решимости – меня все это ужасно бесило. Я терпеть не могла, когда мне что-то недоговаривали, и Элле это хорошо известно.

Заметив мой хмурый взгляд, она смягчила тон.

– Сказать тебе по секрету?

По секрету? А не перебор ли это – убеждать меня обещанием раскрыть какой-то там секрет? Раз она зашла так далеко, значит, я ей нужна сильнее, чем она дала понять.

– Надеюсь, он того стоит.

– Еще как, – сказала она и замолкла. – Пожалуйста, Пен?

Я неохотно кивнула, и она открыла дверь.

Вместе мы вошли в царившую в библиотеке тишину. Я закрыла глаза, наслаждаясь запахом книг. Даже воздух здесь источал почтение, трепетное благоговение, которое было бы уместно в церкви или храме. А еще это единственное место во всем Коллиджерейте, куда не ступала нога Смотрителя и его Золоченых. Здесь мы в безопасности, в том числе и от Смотрителя с его приказами. Хотя бы на некоторое время.

Элла взяла меня за руку и сняла с крючка у двери фонарь. Прикоснувшись к нему пальцем, она активировала заклинание тлеющих углей. Вокруг все залило светом. Он озарил библиотечную стойку регистрации – островок из полированной вишни посреди моря черно-белых мраморных плиток на полу.

Библиотека принадлежала всем нам.

А некоторые из нас принадлежали библиотеке. Чтение – это религия, что требует восприятия письменной речи в святилище знаний и воображения. Истории питали мою душу. А слова могут быть острее ножей, если овладеть ими – и научиться слушать.

Здесь чары взаимодействовали между собой, даже если ведьмы, которые ими обладали, этого не делали. Бабушка говорила, что ковены питали друг к другу ненависть, и я ни разу не видела подтверждений обратного. Наши деревни были разделены лесом, водоемами и обширными дикими пустынями. В мирные времена мы собирались всего раз в сезон. Тогда, во время заседания совета, главы ковенов обменивались магией. Как все происходило во время войны, я не знаю. В единственной войне на моем веку мы потерпели поражение. У истории есть скверная привычка стирать со своих страниц тех, кто проиграл.

Однако ковены не собирались впадать в забвение. Магия руды была вплетена в камни библиотечной башни. Она переливалась в лунном свете и воплощала в завораживающую реальность невероятные спирали лестниц и площадок. Магия угля мягко сияла в дремлющих лампах вокруг каждой площадки. Магия грозы переливалась в стеклянных окнах, сквозь которые струился лунный свет. А магия приливов тихо гудела в вентиляции, вытягивая влагу из воздуха, чтобы сохранить древние фолианты. Здесь не было лишь терновой магии. Даже библиотека не рада Смерти.

Черные ступени чередовались с белыми и по спирали вели на самый верх круглой башни библиотеки. Во тьме над нами возвышались девять этажей. Мы прислушивались и молились, чтобы нас не заметили те, кто в ночи переставлял книги с полки на полку. Но ничего не услышали, и по короткому кивку Эллы мы тихо поднялись по лестнице на первый этаж. Здесь хранились пособия с заклинаниями для начинающих, а юные ведьмы собирались тут после занятий. Мы двигались осторожно. Легкие шаги едва отдавались на полукруглой площадке, ведущей к следующему лестничному пролету.

Полки на втором этаже заставлены сказками. Их так много, словно тут собраны сказки со всех уголков света. Каждый корешок был темного оттенка, наиболее близкого к одному из основных цветов радуги. Я задумалась о том, было ли известно Смотрителю и его советникам, что в библиотеке не следуют запрету на яркие цвета. Кожа темно-бордового, бутылочно-зеленого и темно-синего оттенка с тиснением из серебра и золота обрела яркость, которой у нее не было до того, как этот закон вступил в силу. Кожаные переплеты дороги, но образы, скрытые под ними, – бесценны.

Когда-то я мечтала жить в сказке. Теперь мне хотелось бы выиграть еще немного времени до того, как я начну ходить по Смерти и навсегда забуду о сказках.

Мила ходила туда целый год, прежде чем растеряла всю радость от рисования. Однажды она отложила кисть – и с тех пор больше не брала ее в руки. Элла продержалась чуть дольше. Она по-прежнему любила библиотеку, но перестала читать ради удовольствия. Я так и не свыклась с мыслью о том, что постепенно лишусь прибежища на страницах книг.

Подойдя к лестнице на цыпочках, мы с Эллой крепко взялись за руки. На этом этаже находился вход в кабинет мисс Элсвезер, украшенный розами. Она курировала занятия по литературе. Если этим вечером она задержалась допоздна и поймала бы нас, оправдываться перед ней за ночные блуждания было бы почти так же мучительно, как попытаться найти выход из той истории с бабушкой.

На третьем этаже Элла заторопилась и потянула меня за собой, хоть я и не знала почему. Это был самый скучный этаж. Большую часть этого дня я провела здесь, стоя на коленях у книжных шкафов и перебирая книги по военной истории при правлении Верховного Смотрителя – неточно задокументированной, с недостоверными деталями. Все книги были уныло-коричневого цвета. Названия на них проштампованы черными чернилами. Сюда никто и никогда не заходил, кроме заплутавших дворцовых стражников и библиотекарей, которые занимались уборкой. Сестра нервничала и заглядывала в каждый проход между стеллажами. Мне показалось, она даже не дышала, пока мы не добрались до четвертого этажа. На полках, с которых тщательно стерли пыль, были расставлены книги заклинаний в открытом доступе для всех ковенов.

Среди книг зияли пробелы. В некоторых сериях недоставало томов. На страницах, прошедших цензуру Смотрителя, целые строки были вымараны густыми черными чернилами. Книги, которым цензура только предстояла, были нетронуты и безупречны. Их надежно заперли от нас в кабинетах цензоров вдоль задней стены. Из кабинетов прямо к печи был проведен желоб, закрытый стальной крышкой. Здесь в дневное время работали последователи Смотрителя с тусклыми глазами. Они брали слова из книг и выкидывали их. Я ненавидела этот этаж, наполненный тем, что мы могли и должны были знать. Грубые рваные края выдранных страниц – словно раны на нашей магии. Раны, которые вряд ли когда-нибудь заживут.

На пятом этаже воздух стал тяжелее. Тьма становилась все чернее и гуще. Столы отбрасывали резкие, безобразные остроконечные тени. Стеллажи дрожали так, будто в них хранилось нечто большее, чем аккуратные ряды книг. Здесь бок о бок были расставлены сборники легенд, книги по истории заклинаний и мифологии. На полках не было обозначений, как и никакой системы хранения. Книги стояли там, где им самое место. Богато украшенное издание «Баллад о хребте Виверны» стояло рядом с «Передовыми методами пиромантии», а ветхий экземпляр «Эпидемиологии магии» с порванным переплетом прислонился как пьяный к блестящему твердому переплету книги «Знаменитые бури Западного побережья», с виду не читанной.

Я попыталась высвободить руку из хватки Эллы, но она потянула меня к лестнице. Я никогда не поднималась выше пятого этажа. Туда открыт доступ старшим библиотекарям. В прошлый раз, когда меня застукали в нише, где меня не должно было быть, с книгой, которую мне не было дозволено читать, мне закрыли доступ в библиотеку на целый лунный месяц. Вполне возможно, это было одним из самых действенных наказаний из всех, что мне назначали. Однако я сопротивлялась не только из-за страха перед последствиями. Мне не хотелось тревожить то, что обитало на верхних этажах. Элла говорила мне, что все это чепуха. Но все мы знали: там что-то есть. Нечто, созданное при помощи магии и заклинаний либо заключенное в них.

От страха у меня по шее пробежал холодок. Я не могла ступить ни на шаг вперед.

– Элла, остановись. Пожалуйста. Во что бы ты ни играла, все зашло слишком далеко.

Даже в свете фонаря она казалась бледной.

– Так ты хочешь открыть этот секрет?

– Не настолько.

Элла фыркнула, отпустила мою руку и оперлась на перила. В лунном сиянии ее волосы приобрели серебристый оттенок. Зеленая позолота на книжных переплетах отражала свет луны и выглядела так, словно из тени за нами наблюдали крошечные глазки.

– Это очень важно, Пен.

Я оперлась о перила рядом с ней так, что они вжались мне в позвоночник.

– Что значит важно?

– Я…

Она осеклась. Я подтолкнула ее локтем.

– Ни шагу наверх не сделаю, пока ты не объяснишь, зачем это мне.

– От тебя мне нужно только одно – посветить.

– Зачем?

Во имя Темной Матери, как же она меня бесила!

С нервным смешком Элла повернулась к лестнице на шестой этаж.

– Я кое с кем познакомилась.

Тут она сглотнула. Ухмыльнулась. И побежала.

– Черт возьми, Элла, – прошептала я. Не могу же я позволить ей подниматься туда в одиночку! Да и фонарь остался у нее… Я сделала вдох и поспешила за ней, перепрыгивая ступеньки через одну и стараясь не думать о правилах, которые нарушаю.

– Постой! С кем ты познакомилась?

Мы обежали по кругу площадку шестого этажа. Понятия не имею, какие книги здесь хранятся. Ни у одной из них на корешке нет названия. Нигде нет ни меток, ни надписей – от них исходило лишь завораживающе мерцающее сияние. Цвет его переливался от зеленого к оранжевому, от фиолетового к розовому, затем обратно к зеленому. Но у меня нет никакого желания ничего выяснять. Я вообще не хочу здесь находиться.

Элла с легкой одышкой остановилась на седьмом этаже. Никто не доходил до восьмого. Выше него находился девятый, и что бы там ни скрывалось, этого было достаточно, чтобы отвадить Смотрителя и не пускать туда Золоченых. Как-то раз я спросила мисс Элсвезер, что же там скрыто. Она ответила, что знание подобно пламени: в зимнем очаге оно не причинит вреда, но в преисподней принесет одну лишь погибель. За стенами Холстетта знание превратило весь материк в пустошь и уничтожило наш родной край.

Однако что бы там ни скрывалось, временами я это слышала. Когда я внизу выкладывала книги в кабину подъемника, из шахты лифта доносился скрипучий тихий шепот. Он звал меня по имени.

Седьмой этаж заполнен пыльными томами. Все они прикованы к полкам и заперты на висячие замки. На обшивке собрался толстый слой пыли, которая даже пахла иначе. Здесь суше, меньше книг и больше волшебства. Вероятно, тут собраны книги заклинаний, слишком мощные для того, чтобы Смотрителю было под силу их уничтожить во время магической чистки. Я взглянула на Эллу. Она не сводила глаз с семерки, что была отчеканена золотом на стене, обшитой панелями из черного дерева.

В цифру была вплетена крошечная паутинка, на которой сидел паучок. Его зеленые глазки сверкали в необычном свете. То ли здесь было светлее, то ли темнее становилось наверху – наверняка я сказать не могла.

– Постой здесь, – сказала Элла. Голос у нее шелестел, как рисовая бумага.

– Ты же это не всерьез?

Элла хотела отдать мне фонарь, но я его не взяла. Если бы я его взяла, она поднялась бы дальше, а ей не стоило этого делать. Она в отчаянии затрясла фонарем. На корешках позолоченных книг с тщательно выведенными, но неразборчивыми названиями заплясали тени.

– Подержи фонарь. Я быстро.

– Ты же не собираешься туда подниматься? Последний, кто туда ушел…

– Не вернулся? – закончила она за меня. – Ложь нужна им для того, чтобы держать нас в страхе.

– А кто-то вернулся?

Я увидела серебряный пояс ковена, обнаруженный после того, как пропала Скайла. Тогда еще говорили, что ступени на девятый этаж были залиты чернилами.

– Пенни, прошу тебя!

Вдруг мне стало ясно, что Элле хотелось находиться в этом месте не больше меня.

– Просто объясни мне, в чем дело, – сказала я, пристально глядя ей в глаза.

Элла рассеянно теребила родинку на внутренней стороне предплечья, вглядываясь в темноту наверху.

– Лучше тебе не знать.

– Если ты хочешь меня взять на слабо…

Я не стала продолжать, поскольку была уверена, что она не настолько глупа.

– Староваты мы для этой ерунды.

– Ладно, – сказала Элла. Она развела руки и расправила плечи, но от этого словно стала меньше. – Мне вообще не стоило тебя в это втягивать.

– Да во что втягивать? – чуть ли не закричала я.

Лифт лязгнул. Мы обе замерли, прислушиваясь к его эху. Затем все стихло.

С самого верха библиотеки темноту прорезало мигающее зеленое свечение. Может, освещение в лифте было неисправно? Иногда такое случалось. Чары для его запуска давно состарились, а заклинания были слишком мудреными.

В приглушенной тишине, среди книг, Элла наклонилась ко мне и прошептала:

– Может, так настраивают механизм?

Я сглотнула.

– Наверняка.

Но прозвучало это неубедительно.

Она сунула мне фонарь. Внутри меня все кричало схватить сестру за руку и бежать вниз по лестнице из библиотеки обратно, в относительно безопасное Терновое крыло. Но вместо этого я взяла фонарь и пробормотала:

– Не вернешься до того, как зазвонит колокол, – пойду за тобой.

Элла сжала мое плечо и кивнула, а затем развернулась и побежала вверх по лестнице, пока я не передумала.

Казалось, она растворилась среди теней, когда добралась до следующего этажа. Даже подняв фонарь повыше, я ее не увидела. Не было слышно ни шагов по ступеням, ни стука, ни шарканья… ничего. Она словно растворилась в воздухе. Чтобы держать себя в руках, я принялась считать вдохи и выдохи. Скоро зазвонит колокол, но уже не в знак предупреждения: на этот раз он обозначит начало комендантского часа.

На площадке выше засверкало что-то зеленое. Свет фонаря отражался от книги заклинаний или зеленой стеклянной чернильницы. Что бы это ни было, меня это встревожило. Я часто заморгала и прикрыла фонарь рукой, чтобы затемнить его. Но рука у меня дрогнула, и свет погас. Библиотека погрузилась во тьму. Она была настолько непроницаемой, что это действовало мне на нервы.

Наверху разбилось стекло. Я выронила фонарь.

Элла задыхалась.

Сердце у меня заколотилось так сильно, что мне стало плохо.

Присев, я лихорадочно пошарила руками по полу в поисках фонаря. Без света мне не добраться до лестницы, а мне нужно попасть к Элле. Пальцы нащупывали лишь пустоту. От этого хотелось кричать.

Я крепко зажмурилась и сделала вдох. «Понюхай розу, – говорила мне мама, когда паника начинала сжимать в тисках. – А теперь выдохни». Я выдохнула и щелкнула пальцами. Под ногами засиял фонарь, озарив теплым светом трещину на стекле и Эллу.

Она стояла внизу лестницы и смотрела прямо на меня… сквозь меня. Остекленевшие глаза широко распахнулись, а губы слегка приоткрыты.

Она молча протянула мне руку. Я схватила ее и потащила за собой.

Я была слишком напугана, чтобы заговорить с ней. А вдруг Элла не ответит? Я прочитала слишком много сказок о монстрах в облике друзей и слишком часто видела, как Золоченые похищали моих близких. Я не могу потерять еще и Эллу. Только не так.

Всю дорогу до первого этажа Элла молчала. Она не проронила ни слова, пока я вешала фонарь на крючок и тянула ее за дверь. Элла ее заперла и положила ключ в карман. Держась за руки, мы на цыпочках пробирались от тени к тени, а когда услышали голоса в коридоре, ведущем к казарме, укрылись в одной из ниш. Пальцы у Эллы были ледяные, но хотя бы начали дрожать. Даже такой признак жизни стал для меня облегчением.

Элла покачала головой с неизменным выражением лица. Ее пальцы по-прежнему дрожали.

– И далеко ты зашла?

Вместо ответа она просто посмотрела на меня. Взгляд постепенно фокусировался, но был слегка отстраненным, так что я ничего не могла понять.

Меня снедала тревога.

– Расскажешь мне обо всем завтра, Изабелла Олбрайт.

Бабушка называла ее полное имя, когда сердилась. Это ее напугало, и наконец, наконец-то Элла откликнулась. Между нахмуренных бровей пролегла борозда.

– Не буду, – грубо ответила она. – Не могу. Это сильнее меня.

Это я поняла примерно тогда, когда погас свет. Но этим вечером мне не хотелось слишком давить на нее, такую бледную. Я тихонько подтолкнула ее локтем.

– Ты обещала открыть мне секрет, но пока что рассказала лишь о том, что тайком с кем-то встречаешься. Завтра расскажешь мне, кто это и как вы познакомились в этом богом забытом месте. А заодно и о том, что ты будешь делать, когда бабушка обо всем узнает.

– Договорились, – ответила Элла. Она повернулась и уже было отправилась к себе в комнату, но вдруг остановилась. Я ни разу не видела ее такой серьезной. – Мне так жаль, Пен. Зря ты сегодня со мной пошла.

– Элс, что стряслось? – спросила я сжавшимся от волнения голосом.

– Ничего, – тихо сказала она в ответ. – Все в порядке. Все будет хорошо.

Она легонько поцеловала меня в щеку, а затем ушла, закрыв за собой дверь, и оставила меня в холле одну и в полной растерянности.

Элла играла с огнем. Влюбляться странницам по Смерти запрещено. Если бы нашим возлюбленным грозила смерть, у нас могло бы возникнуть искушение вмешаться в ее планы. Неизменным напоминанием о нашем долге по защите завесы между Жизнью и Смертью служили татуировки в виде бражника мертвая голова на плече. Нам говорили, это знак почета, символ нашей мнимой свободы. Когда мне было четырнадцать, я сказала, что все это чушь собачья, и получила от бабушки подзатыльник. Уж лучше татуировка и клятва, чем стать Золоченой, как все остальные ведьмы с серебряными глазами. Мы последний ковен странниц по Смерти – последние терновые ведьмы со свободной волей, хоть мы ею и не распоряжаемся.

Это место – тюрьма, но даже предполагать такое наказуемо. Мы – «почетные гости». Уйти мы не можем. Но я все равно мечтала о зеленых лугах и голубом небе, о пикниках на солнышке и об украденных мгновениях в сумрачном лесу, который сверкал светлячками. Я тосковала по дому, по тому, каким я до сих пор его помнила. По нашей деревне на краю леса и звенящему ручью, который вился посреди нее.

Теперь там не осталось ничего, кроме золы и пепла. Лес превратился в пустыню. Наш ковен стал личной стражей Смотрителя перед лицом Смерти. Мы охраняем его от разгневанных душ, которые сопротивляются притяжению Предела на линии жизни, и устраняем любой ущерб, какой они только способны причинить.

Такова правда о том, как мы здесь очутились и почему не были позолочены, как другие ковены ведьм, ходивших по Смерти, когда нас окружили и привели сюда. У каждого есть линия жизни – невидимая нить, которая тянется из груди. Она пронизывает Жизнь и ведет к Смерти, за последний ее Предел. И так у всех, кроме Смотрителя. Его линия привязана к завесе. Он подпитывает завесу своей жизненной силой. Если он умрет, завеса превратится в стену, которую не сможет преодолеть ни одна душа. Живым будет никак не умереть. Их души освободятся от тел и обернутся туманными призраками. Мертвые поглотят жизнь.

Ответственность за завесу была долгом Смотрителя. Но он был ранен, и его здоровье пошатнулось. Так что теперь каждую ночь мы платили за его просчет, сжигая по одной ведьме из нашего ковена. Магия бабушки сохраняла ему жизнь. Терновый ковен стал его щитом.

Верховный Смотритель – наш дар народу Холстетта. Бессмертный тиран, которому нельзя погибнуть.

Глава 2

На следующее утро холод отчетливо ощущался даже на солнце. За окном все затянула не по сезону морозная дымка. Еще не рассвело, а я уже выбралась из теплой постели и наспех оделась. Когда я непослушными пальцами заплетала волосы, раздался легкий стук в дверь.

Не успела я ответить, как в мою комнату просунула голову Мила. Меня охватило смешанное чувство досады из-за вторжения и облегчения от того, что сестра вернулась из Смерти целой и невредимой. Я спросила в замешательстве:

– Ты чего так рано?

Бабушка настаивала, чтобы после ритуала сожжения мы проводили все утро в постели для восстановления сил.

– Карлотта была на дежурстве.

– Ну и что?

Я перевязала косу черной лентой и закинула за спину. Но рыжие кудри уже успели выбиться наружу, и мне придется заколоть их шпильками перед тем, как отправиться на завтрак.

– С утра ей нездоровится. Мы пойдем вместо нее.

– Вдвоем?

Все обязанности по сбору крови обычно возлагались на одну ведьму.

Мила ухмыльнулась и поставила на мою кровать деревянный ящик.

– Да, в город.

Я так удивилась, что нечаянно поранилась заколкой.

Раньше мне уже приходилось заниматься сбором крови. Регистрация детей, рожденных в семьях ведьм, и сбор капель их крови – одна из повседневных обязанностей Тернового ковена. Это же стало одной из причин, по которым наш ковен особенно невзлюбили все остальные. Но мне было запрещено выходить за стены Коллиджерейта до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год. Хотя, судя по гиперопеке бабушки, сомнительно, что меня выпустят даже после этого. Через пару дней после того, как мне исполнилось восемь, мой мир сузился до паутины на подворье Верховного Смотрителя в Коллиджерейте.

Мила взяла у меня шпильку и поправила мне локон.

– Не волнуйся, Пен. Я за тобой присмотрю. А еще у нас будет конвой. Все будет хорошо.

Я нахмурилась. Меня смутили не только покровительственные нотки в ее заверении, но и упоминание о конвое. Это означало лишь одно: Золоченые.

Мила ухмыльнулась еще шире. Очевидно, этим утром она и не думала страдать.

– Рано или поздно к ним придется привыкнуть. Мы же действуем сообща.

Разумеется, она права. Золоченые содействуют нам по обе стороны завесы. Их странницы по Смерти, все их полки тоже могли пересекать эту границу. Они действовали иначе. Любое повреждение завесы могло бы стать непоправимым, если с ними не было бы терновой ведьмы, способной все починить. Но даже самой Смерти было не избежать Золоченых.

– Все будет как в старые добрые времена. Мы же так давно ничего не делали вместе, только ты и я! – продолжала Мила.

Я заколола последнюю шпильку.

– Только ты, я и этот чертов конвой.

– А ты не обращай на них внимания.

– Раньше мы никогда не занимались сбором крови по деревням.

– Ну, не совсем как в старые добрые времена…

– И мы должны будем сюда вернуться, когда закончим.

Лицо Милы омрачилось.

– Я хотела тебя порадовать. С таким трудом убедила бабушку… Ты столько раз намекала, что хотела бы посмотреть город за стенами Коллиджерейта, а ведь завтра у тебя день рождения.

Она перекатывала вверх и вниз по запястью тонкую фенечку. Раньше она была розово-белой. Я сплела ее для Милы, когда мне было десять. Для Эллы она сплела зеленую, а Элла сплела для меня желтую. Когда под запрет Смотрителя попали любые цветные вещи за исключением поясов нашей униформы, мы не стали снимать фенечки, а покрасили черными чернилами, украденными с бабушкиного стола. Спустя несколько недель чернила стерлись, но мы по-прежнему носили фенечки на запястьях. Свою я прятала под рукавом кардигана.

Может, Мила действительно не хотела ничего усложнять, и я сама все восприняла в штыки.

– Извини. Я просто устала.

Мила подняла бровь.

– Ну еще бы.

Сердце подскочило в груди. Она узнала о нашем с Эллой ночном приключении? Я пристально на нее посмотрела, но не заметила ничего особенного. И все же в последнее время я уже не знаю наверняка, с какой Милой общаюсь: с родной сестрой или с наследницей Терновой королевы.

– Погоди, пока не сходишь за завесу, Пен. Вот тогда узнаешь, что такое настоящая усталость.

По всему телу пробежало облегчение. Она ничего не знала.

Всю дорогу к главным коридорам, и даже уже проходя по ним, Мила болтала без умолку. Она рассказывала мне о том, как прошел ее вчерашний дозор. Это были факты, не связанные между собой. Я слушала, но все мои мысли вертелись вокруг девятого этажа и того, что там могло произойти.

Больше всего мне нравилось думать, что там хранятся самые могущественные гримуары. Во время чистки магических предметов Смотритель приказал их уничтожить, но книги не поддались. Он приказал бросить их в волшебное пламя в амфитеатре, но огонь выплюнул их, даже не повредив. Он приказал разорвать их в клочья самым сильным из своих воинов, но книжные переплеты оказались прочнее. Он приказал их закопать, но крупицы земли скатывались с обложек. Когда книги попытались утопить, море выбросило их обратно на берег. В отчаянии Смотритель запер их все на девятом этаже и запечатал его заклинанием, которое невозможно было снять. И больше никогда не заходил в библиотеку.

Мне нравилась эта история. Мысль о книжном бунте вызывала у меня улыбку.

А вот мысль о том, для чего Элле понадобился могущественный запретный гримуар, – совсем наоборот.

Через главный вход в Коллиджерейт обычно попадали только советники Смотрителя – мужчины, которые укрепляли основы его правления и соглашались с каждым его словом. Это была лестница для богачей. Каждая из белых ступеней отполирована до такого блеска, что в ней отражались низко клубившиеся облака. Во дворе нас уже ждал транспорт – сверкающий черный экипаж с лунями. Окна по обе стороны закрыты тонкими белыми шторками. По углам предусмотрены подножки для конвоя Золоченых, а сиденье кучера возвышалось ровно посередине крыши.

На каждом углу сидел болотный лунь. Четыре огромные птицы с когтями длиной с предплечье наблюдали за нашим приближением. В их блестящих черных глазах читалось презрение. Крылья у них были серебристо-черные, с блестящими перьями великолепного синего цвета; их размах превосходил вдвое самого высокого среди Золоченых. Птицы были запряжены в экипаж. Острые как бритва клювы были перевязаны золотыми лентами. На сиденье кучера между ними восседала грозовая ведьма. Синий пояс ее ковена сочетался с оперением птиц. В руках у нее покоились мерцающие синие ленты, прикрепленные к упряжи луней. Она смотрела на нас с Милой с таким же презрением, как и ее птицы.

Впереди, уставившись на землю, держали якорные канаты два дворцовых стражника в серебряных мундирах. Рядом с ними нас ожидали двое Золоченых. Золотые нагрудники сияли даже в столь облачное утро.

Они созданы Смотрителем. У сколоченной им бездушной армии не было собственной воли – ею обладал только он. Кисти в золотых перчатках сжимали рукояти мечей. Левая часть лица у каждого из них покрыта золотом. Они сверкали и казались непреклонными. Никто не смотрел Золоченым прямо в лицо. Возможно, потому что за золотыми полумасками скрывались глаза тех, кого мы знали раньше. В этих пустых глазах не осталось и следа прошлой жизни. Радужки в их глазах окружала волшебная темная кайма с серыми пятнами. Я на них не смотрела, но от этих ледяных взглядов волосы все равно встали дыбом.

Наш отец стал Золоченым. Однако мы не должны признавать это во всеуслышание. Когда я видела его в последний раз, его бездыханное тело утащили от нас.

Мила заблуждалась, если думала, что эта вылазка хоть чем-то меня обрадует.

Когда мы подошли к экипажу, один из конвоиров протянул руку. Это напоминало грубый извращенный фарс, в котором джентльмен помогал даме сесть в карету. Совсем как на иллюстрации к сборнику сказок, который я прочитала на прошлой неделе. Вот только в той сказке путь указывали лебеди, и там не было скотов в золотых масках, с мертвенно-пустыми глазами, которые следили за тем, как дама себя поведет. Я бы посмеялась над тем, насколько все это было нелепо. Однако при малейшем проявлении недовольства Золоченого я рисковала остаться без пальцев, а я к ним весьма привязана. Так что я забралась в кабину без посторонней помощи.

Золоченый, который протягивал мне руку, задернул шторки и занял свое место, схватившись за ручку. Внутри было темно. Даже несмотря на то, что прозрачные занавески колыхались на легком ветерке, меня охватил приступ клаустрофобии.

Мила села на черную лакированную скамью против движения. Ногой задвинув под сиденье ящик для сбора крови, она достала из кармана блокнот.

– Переживать нормально. В первый раз и мне было страшно. Но все это совершенно безопасно.

Ее покровительственный тон вызвал у меня раздражение. Она обращалась со мной, как с наивной маленькой девочкой, хуже бабушки!

– Я так уже ездила.

Она похлопала меня по тыльной стороне руки, приговаривая:

– Вряд ли.

– Мы с тобой и Эллой приехали в таком же экипаже. Ты что, забыла?

С совершенно растерянным видом Мила нахмурилась и отдернула руку. Зря я это сказала. Мне хотелось всего-то поддразнить, а не напоминать ей обо всем, что она забыла, став странницей Смерти.

Наши конвоиры встали на подножки: двое охранников впереди, двое Золоченых сзади – и экипаж дернулся вверх. От взмахов крыльев луней шторки сдуло внутрь кабины. Ткань облепила мне лицо и шею, как саван. С неимоверными усилиями мне удалось из нее выпутаться. Грозовая ведьма на крыше хохотнула и призывно свистнула. Вся эта махина вздрогнула и затряслась – взмахи крыльев болотных луней стали более мерными. Слегка заваливаясь, мы продвинулись к воротам Коллиджерейта и вылетели за них.

Мне хотелось отодвинуть шторки в сторону и выглянуть наружу, но я не осмелилась из-за близости Золоченых. Так что я довольствовалась тем, что мельком, сквозь сетку наблюдала за тем, мимо чего мы пролетали. И все-таки я вдыхала воздух за пределами Коллиджерейта и видела город Холстетт, который раскинулся до самого моря. Оттуда веял соленый бриз. Я скучала по этому аромату, да и по многим другим. По запахам усыпанного листвой леса за деревней и влажного тумана, который окутывал все побережье, и по свежести отступающего прилива.

В стенах Коллиджерейта нас окружали камни, дым и блеск металла. Отдушиной для меня стала библиотека с ароматами пчелиного воска и книгами. И, конечно же, ядовитый сад матери.

Почему-то мне казалось, что стены подворья были грифельно-серыми. Однако снаружи зубчатые стены с бойницами и узкими оконцами для лучников были покрыты золотом. В утреннем свете Коллиджерейт сиял, словно маяк, обозначая собой самую высокую точку на многие мили вокруг. Холм, на котором он стоял, был совершенно голым. На нем не было земли, и ничего на нем не росло. Здесь не было ни лиственного леса, ни покрытых росой лугов. Я думала, что под сенью крепостных стен раскинулись крестьянские угодья, но их тоже не оказалось.

Мы остановились в ожидании того, чтобы нас пропустили через нижние крепостные ворота в город, и я опустила взгляд на руки. Мне совсем не хотелось смотреть на стены с болтающимися на них телами повешенных.

От того, как карандаш заскрипел по бумаге, я вздрогнула. Этот звук показался мне таким резким – достаточно громким, чтобы привлечь внимание Золоченых. Но когда я осмелилась выглянуть, они были заняты лишь тем, что луни взлетели слишком высоко.

Мягким карандашом на свежей странице блокнота Мила написала:

«Мне нужна помощь. Их слишком много».

Я нахмурилась. Слишком много кого?

Мила провела линию вдоль носа и прижала руку к щеке. В детстве мы придумали такой знак для Золоченых.

Я нахмурилась еще сильнее.

«Конвоиры, их слишком много. Он встревожен», – вывела она идеально круглые и ровные буквы. Я всегда немного завидовала ее почерку. Мой выглядел так, будто голубь вляпался в чернила и принялся танцевать чечетку по всей странице.

Беззвучно, одними губами я спросила:

«Кто?»

Мила закатила глаза и написала:

«Смотритель! Может, мне еще и картинку нарисовать?»

Я фыркнула, выхватила у нее карандаш и указала на блокнот. Мила одарила меня самым выразительным из всех своих хмурых взглядов, но все же отдала его. Первым делом я стерла слово «Смотритель». Если нас поймают на том, что мы пишем о Высшем Смотрителе Холстетта, мы рискуем лишиться одного-двух пальцев. Я аккуратно вывела: «Какого черта?» и вернула ей блокнот.

«Прикрой меня! Мне нужно доставить послание», – написала Мила.

Она передала блокнот мне, и я написала:

«Кому?»

Мила криво ухмыльнулась – наконец-то, искренняя улыбка моей сестры!

«Бабушкиному поставщику».

«А ребенок вообще есть?»

«Родился вчера вечером», – написала Мила. У меня округлились глаза. Обычно мы ждали, пока детям не исполнится несколько месяцев, и только тогда регистрировали их.

«Так ты отвлечешь их или нет? Бабушке нужна имбирная трава для Карлотты, а ему как раз доставили новую партию».

Имбирная трава росла в лесу неподалеку от нашей деревни, но так и не прижилась в ледяной пустыне, которую оставили за собой Золоченые после волны завоеваний и разрушений. Даже в теплице матери не удавалось вырастить эту траву. Чтобы регулировать лунные циклы и фертильность, мы обращались на черный рынок. Это давало нам хотя бы некоторый контроль над жизнью, в которой все решено за нас.

Мила положила мне на колени блокнот, и я написала всего два слова:

«Само собой».

За последний год нашей кузине Карлотте пришлось многое пережить. Прошлой зимой ее сестру Хейли постигла ужасная смерть: в дозоре она повстречала туманного призрака и запуталась в завесе. После этого их мать так и не оправилась. Казалось бы, любая терновая ведьма хорошо знакома со Смертью. Совсем другое дело, когда тот, кого ты любишь, проходит точку невозврата и следует за Предел. После несчастного случая с Хейли все мы были опустошены. Я до сих пор горько тосковала по ней. Но Карлотте было гораздо тяжелее.

Мы облегчили ее ношу и избавили ее от самых трудных из наших обязанностей. Не от сожжения – от него нас не защитила бы даже моя бабушка, Терновая королева. Однако мы постоянно пополняли Карлотте запасы засахаренного миндаля и позволяли ей выбирать любые из наших общих заданий на день. А в последний раз, когда я оказалась у нее в комнате, то увидела на столе карандаши всех запрещенных цветов радуги.

Мила тщательно вымарала нашу переписку и припрятала блокнот в кармане. Мы держались за руки, прикрыв их юбками. Я гадала, знала ли она, как мне было страшно из-за завтрашнего сожжения. По словам бабушки, за всю историю Тернового ковена не было ведьмы строптивее меня. Когда я была маленькой, она говорила это с любовью, нежно потягивая меня за косичку. Но в последнее время это стало звучать как оскорбление или изъян, которому настало время положить конец.

Карета неслась по широким улицам через центр города. Я крепко держала сестру за руку и про себя радовалась, что в этот день со мной Мила, а не тетя и не двоюродная сестра. А еще тому, что мне повезло побывать за стенами Коллиджерейта до первого сожжения.

Все улицы были увешаны серебряными флагами, закрученными вдоль застекленных витрин. На сверкающей подставке за стеклом лавки сапожника была выставлена идеально отполированная туфелька на каблуке. Витрина галантерейного магазина была искусно выложена рулонами ткани всех мыслимых оттенков серого, а за стеклом лавки молочника возвышались огромные вощеные круги заморских сыров. Все лучшее из-за границы откладывалось для трапезной Смотрителя. Часть товаров скупали семьи торговцев, которые жили в престижном квартале у подножия холма. То немногое, что оставалось, расходилось среди горожан.

Когда мы проезжали мимо статуи Смотрителя, экипаж замедлил ход. Позолоченная статуя на постаменте завораживала точно воссозданными точеными мускулами, широкими плечами и волевым подбородком. Я уловила дрожь Милы и почувствовала, как по спине пополз холодок. Эта статуя изображала человека, которому перевалило за несколько веков, но тень возраста не омрачила его взгляд. До того как его поразил недуг, он был совершенен и ужасен в своей бескрайней жизненной силе. Мы ни разу не видели его без золотой маски, и мне стало любопытно, изменилось ли скрытое за ней лицо.

Мы плавно притормозили перед какой-то лавкой. За стеклом небольшой витрины виднелась черная шляпа. Надпись на табличке гласила: «Джолтс и Вара, шляпных дел мастера. Только по записи. Номер в торговом реестре: 72/21». Прямо перед лавкой на улице виднелась статуя легендарного Чародея, вырезанная из полированного желтого камня. Фигура казалась настолько живой, оборки его мантии словно колыхались на ветру. У него была тонкая переносица и высоко посаженные глаза. Они были полностью серебряные – ни белков, ни зрачков. Он уставился на меня, как только один из Золоченых конвоиров широко распахнул шторки экипажа.

Мила прошептала:

– Когда я дам тебе иглу, брось ее.

Я кивнула и последовала за ней в лавку. Внутри царила духота, воздух был спертый. По стенам были рядами развешаны шляпы всех оттенков от почти черного до почти белого. На них не было ни узоров, ни перьев, ни украшений. И никакого цвета.

Внезапно меня охватило разочарование. Я и не надеялась на буйство ярких и радостных радужных красок, но здесь вполне могли бы остаться какие-то цветные клочки. Хотя бы розовая ленточка, обрезок зеленого атласа или цветок из фиолетового шелка.

Мы поднялись по лестнице в задней части магазина и попали в крошечную комнатушку. В ней на низком диване сидела женщина. Рядом с ней в колыбели из хвойной древесины спал младенец. Это была ведьма. Взглянув на нее, я удивленно заморгала: она пристально на меня посмотрела. Темные волосы были перевязаны серой клетчатой лентой. На загорелых плечах блестели капли пота. На ней было простое прямое платье из серой шерсти. Когда мы с Милой протиснулись в комнатку, там едва осталось место для одного Золоченого.

При виде Милы мать повела бровью, а затем перевела взгляд на Золоченого, который встал поперек дверного проема. Она подалась вперед и немного подвинулась, чтобы оказаться между нами и ребенком. Идеальная маленькая ножка высунулась из-под одеяла, но мать ее укрыла.

Мила достала блокнот с деловым видом, словно не собиралась отвлекаться по мелочам. А я глаз не могла отвести от матери. Что это за ведьма? Почему она не примкнула ни к одному из ковенов Коллиджерейта и ее не заставили пройти церемонию золочения? Как этого не заметили Золоченые? Выдавали ее выразительные изумрудные кольца вокруг радужки. Она была приливной ведьмой. Мила с силой ткнула меня в ребра карандашом. Я вытянулась по стойке смирно, схватив блокнот и карандаш.

– Фамилия? – спросила Мила.

Тихо, чтобы не разбудить малыша, мать ответила:

– Вара.

– Имя ребенка?

– Мэ-ри-лин, – произнесла она по слогам, чтобы я записала имя правильно.

– Пол, присвоенный при рождении?

– Женский.

Младенец зашевелился, протянул крошечную ручку, чтобы сжать палец мамы, и зевнул, округлив ротик.

Мила понизила голос.

– Цвет глаз.

Мать сжала челюсти. На щеке дернулся мускул.

– Зеленый.

Услышав это, все мы выдохнули. Зеленый считался безопасным цветом. Некоторые дети рождались с нежданным серебром в глазах. У большинства сереброглазых ведьм будущее было незавидным. Но и скрыть это тоже невозможно: эта магическая мутация позволяет нам ходить по Смерти.

– Зеленый, – повторила Мила, но не стала ничего проверять, как это следовало сделать. Я бросила быстрый взгляд на Золоченого, но он стоял к нам спиной. Перегородив дверной проем, он не оставлял нам ни единого шанса на побег. Я все аккуратно записывала, следя за тем, чтобы руки не дрожали.

– В вашем роду были признаки магии?

Мать помотала головой.

– Ни разу после моей прабабушки. Ни у одного из ее потомков не проявилось никаких признаков.

Это была вопиющая ложь. Эта женщина, которая так нежно укачивала в люльке свое дитя, с легкостью могла пустить по лестнице такой бурный водопад, что он унес бы нашего позолоченного конвоира за входную дверь.

Мила пристально посмотрела на меня, стоящую с открытым ртом.

– Так и запиши, Пенни.

Так я и сделала. И тут она протянула мне иглу, которую принесла с собой. Я взяла ее. И выронила.

Мила громко выругалась:

– Черт побери, Пенни! Где запасная?

Я почувствовала, что Золоченый обратил на меня внимание. От его ледяного взгляда по шее пробежал холодок. Мне даже не пришлось притворяться, что я испугалась и сожалела об этом.

– У меня ее нет.

– И чего же ты ждешь? Сходи и принеси!

Мила подмигнула мне, и я поспешила вниз по лестнице, на свежий воздух.

Золоченый следовал за мной до самой входной двери. Экипаж находился там же, где мы его оставили. Дворцовая стража держала якорные канаты, второй Золоченый стоял по стойке смирно и наблюдал за грозовой ведьмой, которая заплетала поводья на коленях. Я уверенно шла по мостовой. Ведьма не сдвинулась с места, но скользнула по мне взглядом. Ее пальцы дернулись. Птица, которая была ближе всех к шляпной мастерской, широко расправила крылья и взлетела в воздух.

Нисходящий порыв ветра отшвырнул меня назад, прямо в Золоченого у меня за спиной. Экипаж заходил ходуном, и охранники закричали, хватаясь за якорные канаты. Руки в золотых перчатках схватили меня за плечи. Холодные пальцы впились прямо в кожу. Сердце сжалось, но Золоченый оттолкнул меня и пронесся мимо, чтобы удержать экипаж. Из дверного проема я видела, как он запрыгнул на подножку. Под его весом экипаж вернулся на землю. Грозовая ведьма на крыше махала поводьями и выкрикивала извинения. Клянусь, когда она успокаивала свою злодейскую птицу, разглаживая ее взъерошенные перья, то одарила меня отчасти вопросительной улыбкой. Лунь повернул голову и смотрел прямо на нее, клювом к носу, а она нежно почесывала его между глаз.

Экипаж выровнялся на мостовой. Стражники закрепили якорные тросы, а Золоченый спустился с подножки, хоть и не выпустил из рук заднюю ручку. Самый большой Золоченый повернулся ко мне. Я быстро опустила глаза, до того как он заметил, что я за ним наблюдаю.

– Хватит! – рявкнул он на ведьму, которая извинялась уже в пятый раз, и снова обратился ко мне: – Возьми то, что нужно.

Они наблюдал за мной через плечо, пока я искала ящик, который Мила оставила под сиденьем. В суматохе он съехал на сторону и застрял в дальнем углу, так что мне пришлось залезть внутрь и шарить по полу на коленях, чтобы вытащить его. Я возилась с защелкой на ящике, делая вид, что роюсь в его содержимом. Я перекладывала множество крошечных стеклянных трубок, маленьких острых лезвий и пакетов с иглами, чтобы дать Миле как можно больше времени, пока один из Золоченых не постучал рукой по крыше кареты так, что я чуть не подскочила до потолка.

Он что-то сказал, и, хоть я ничего не расслышала, смысл его слов был предельно ясен. Время, которое я могла выиграть для Милы, истекло.

Я схватила ящик и поспешила назад. Мила и мать остались в тех же позах, но по легкому наклону головы я поняла: она исполнила то, ради чего сюда явилась. Она сунула руку в карман, затем пригладила его и протянула руку к ящику.

Мне ничего не осталось, кроме как уколоть идеальную пяточку малышки, собрать крошечную каплю крови во флакон из тонкого стекла и забыть об этой семье. Уже сев в кабину экипажа, я задумалась о том, где отец ребенка и почему его не было рядом с матерью. Надеюсь, у нее был хоть кто-то – муж или партнер, который разделил бы с ней бремя появления ребенка в Холстетте и сокрытия ее магии.

– Ни слова, – прошептала Мила, когда мы снова поднялись в воздух. – Ни Элле, ни кому-либо еще. Обещай мне.

– Не одна и никому, – не раздумывая ответила я, используя наш тайный обет молчания из детства.

Мила покраснела. Я натянуто улыбнулась ей.

Шторки нам снова задернули. Меня сбило с толку, что Мила выполняла загадочные поручения, связанные с приливной ведьмой под прикрытием. А то, что все это происходило с ведома бабушки, вообще не имело смысла. Мила никогда не нарушала правила, а бабушка никогда не выступала против правил Смотрителя.

Кажется, секреты есть не только у Эллы.

Глава 3

Только я села за обеденный стол, как мне в лицо бросились два правила Смерти. Они были вырезаны на черной мраморной стене столовой ковена прямо над местом во главе стола, на котором восседала бабушка. Буквы высотой в тридцать сантиметров были обведены серебром.

Правило первое: ходить только в одиночку.

Правило второе: никогда не оглядываться назад.

Они были неразрывны и нерушимы.

На стеклянной витрине под правилами лежали кристаллы ковена – сверкающая горка розовых и фиолетовых самоцветов под защитой бабушкиных оберегов.

Наши жизни были связаны с этими тщательно отполированными камнями. Когда мы ходили по Смерти, на них держались наши линии жизни. Линия жизни каждой из нас ощущалась по-своему. У матери она всегда была мягкой, как теплые объятия. Но сегодня, когда она уселась рядом с бабушкой, линия казалась смятой и резкой. Линия жизни бабушки была цепкой, совсем как трава, семена которой пристали к моим юбкам по пути домой. Но этим вечером она казалась такой же колючей, как ошейник с серебряными шипами на шее бабушки. А линия жизни Милы была похожа на ежика – то нежная и любопытная, то острая и колючая.

Больше никто этого не заметил. Никто и не должен был ощущать линии жизни по эту сторону завесы между Жизнью и Смертью. Но я чувствовала их, как едва заметное прикосновение волоска. Или как невидимую нить, которая туго натягивалась, когда мои сестры ходили по Смерти. Иногда мне казалось, что за это бабушка меня ненавидит.

В первый раз я спросила ее о линиях жизни, когда мне было пять лет. Той ночью она отправила моего отца в Смерть, чтобы он создал для меня кристалл. Бабушка вынудила меня смотреть, как отца сожгли заживо. Она крепко держала меня за руку. Жар от костра высушил мне глаза, во рту пересохло. Долгие годы во снах меня преследовал образ умирающего отца с зажатой в кулаке каплей крови. Бабушка до сих пор с яростью вспоминала тот миг, когда он вернулся с обсидианом, выросшим из моей крови в песках Смерти.

Прямо за ней в золотистом вечернем свете, струящемся из окна, мерцали кристаллы ковена. Как и у всех потомков Терновой королевы, из моей крови должен был получиться аметист темного глубокого оттенка. Но этого не произошло. В действительности мой кристалл оказался невероятно редким обсидианом. По всей видимости, его хотел бы заполучить Верховный Смотритель. Так что я понятия не имела, где он. Я знала лишь то, что он находился в безопасном месте. Бабушка спрятала там кристалл, как только мой отец вернулся из Смерти. С тех пор я не видела свой кристалл.

Этим вечером бабушка почти так же непреклонна, как и тогда. Взгляд ее затянула мрачная пелена. Тяжелая белая коса была перекинута через плечо, побледневшие губы вытянулись в тонкую линию. Рядом с ней сидела наша мать. От волнения у ее серебряных глаз собрались морщинки. Наша мать была самой красивой женщиной во всем этом мрачном безбожном городе, в котором нам не повезло оказаться. Темные волосы, обрамлявшие ее сердцевидное лицо, сзади перевязаны серебряной лентой из нежного плюща. По скулам у нее рассыпаны веснушки, как и у меня.

Мать не сводила взгляда с кристалла, который висел на шее у бабушки. Поверх черного вязаного кардигана виднелся блестящий самоцвет глубокого фиолетового оттенка. Бабушка надевала его только тогда, когда ее вызывали для обработки раны Смотрителя. В последнее время это происходило слишком часто. Она отправится к нему сразу после вечернего сожжения.

Сегодня предстоит сгореть Элле. Это объясняло, почему ее взгляд так хмур, но я так и не поняла, почему она смотрела на мать так, будто вынуждала ее что-то сказать. Я очень люблю маму, но было бы здорово, если бы она не так беспрекословно подчинялась бабушке. Мне бы хотелось проводить с ней больше времени.

– Они весь день о чем-то спорили, – сказала Мила, попивая чай. – Но вот о чем – никто не знает.

Элла отложила вилку, даже не прикоснувшись к еде на тарелке. В этот вечер нам подали пирог из теста фило и курицу в бледно-сливочном соусе с крошечными кусочками сладкой кукурузы на гарнир.

Я не знала, откуда бралась наша еда. Она появлялась на столе, но я нигде не видела ни полей, ни крестьян. А наша сегодняшняя поездка в город еще больше сбила меня с толку. Я думала, где-то в стенах Коллиджерейта был склад, доверху набитый собранным урожаем. С башен ковена его не было видно. Повсюду простиралась серая скалистая пустошь без единой зеленой травинки. Помимо птиц в орлином гнезде на вершине башни грозовых ведьм, кошки мисс Элсвезер по кличке Джемайма и крыс, которых она держала, чтобы кошка на них охотилась, никаких других животных в Холстетте не водилось.

Я даже не знаю, кто и где готовит нам еду. Нам не разрешают разговаривать со слугами, которых мы время от времени видим в залах. Когда мы собирали кровь у детей, их приводила к нам стража. Когда я спрашивала маму, где находится кухня, она бормотала что-то неопределенное, а тети отмахивались от меня, когда я приходила с расспросами. За все годы, что я здесь прожила, и во всех коридорах, которые я осмотрела, мне ни разу не попалось и намека на плиту, прачечную или сад под открытым небом, где росли бы травы вроде зеленого эстрагона, который темнел в лужице соуса, застывшей на моей тарелке. Для ядовитого сада матери к мастерским пристроили теплицу, но она была предназначена для выращивания трав под строгим контролем, а не для еды.

Кажется, никого не волновало, откуда в наших ящиках взялась чистая, аккуратно сложенная одежда или откуда брался огонь. Всем было дело лишь до того, чтобы все шло своим чередом. С другой стороны, с наступлением комендантского часа я часто не могла заснуть, думая о том, откуда у нас взялись дрова. Ведь нам говорили, что за пределами стен Холстетта не осталось ничего живого, да и в нем самом не было ни намека на лес. Наверное, дрова привозили по морю?

У меня голова кругом от того, как мало я знаю о месте, которое нам было велено называть домом.

Аппетит пропал не только у Эллы. Я вытерла пальцы о салфетку, аккуратно положила вилку на тарелку и бросила взгляд на бабушку. Все ее внимание было по-прежнему сосредоточено на маме. Тогда я тихо сказала:

– Ты же будешь осторожна?

Мила проткнула вилкой последний кусок кукурузы и помахала им в мою сторону.

– Элла всегда осторожна. Она ни разу не ошибалась. Что тебя так встревожило?

Элла ткнула меня локтем.

– Она просто нервничает по поводу завтрашнего дня! Правда, Пен?

Я посмотрела на нее.

– Не знаю, Элс. Может, это все же из-за вчерашнего вечера?

Мила дожевала и проглотила кусок.

– А что произошло вчера вечером?

– Кое-что, чего не одобрила бы Терновая наследница, – лукаво ответила Элла.

Веселые огоньки в глазах Милы померкли.

– Ну и пожалуйста. Можешь не говорить. Только не приходи ко мне плакаться, когда натворишь дел.

Она со скрипом отодвинула стул и вышла из столовой, оставив свою тарелку нам с Эллой. Мы отнесли ее к тележке у двери, вышли из столовой и последовали к лестнице за Милой, но на безопасном расстоянии.

– Это было ни к чему, – прошипела я себе под нос.

– Думаешь? – грустно улыбнулась мне Элла. Чем больше времени Мила проводила с бабушкой, тем больше они с Эллой друг от друга отдалялись. Я скучала по былым временам, но казалось, что Элле их не хватало еще сильнее.

– Она у бабушки в кармане, Пен. Если бы она узнала, где мы были вчера вечером…

– Докуда ты поднялась? – выпалила я. Здесь не лучшее место для таких вопросов, но мне нужно услышать ответ до того, как она сгорит.

Элла оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что поблизости нет других ведьм из ковена.

– Хватит переживать! Я добралась только до восьмого. Со мной все будет в порядке.

– Откуда тебе знать?

Более того, почему она так чертовски спокойно об этом говорит? Ей предстоит сгореть на костре, после чего она может не вернуться. Однако, помимо ковыряния в тарелке, она не выказала никаких признаков тревоги. Это у меня в голове не укладывалось. Вот бы мне завтра так же спокойно спуститься по лестнице в Палату Пламени и Дыма… Временами я так горжусь своими сестрами, их смелостью перед лицом пламени и самоотверженностью в защите Жизни от туманных призраков, которые стремятся все уничтожить.

Но иногда я думаю о том, что лучше бы мы дали Холстетту сгореть, даже если за это мы будем прокляты.

Тревога по поводу завтрашнего дозора снова набрала полную силу. Я подумала: а что, если сестры сговорились отвлечь меня таким способом? Может, вчера вечером в библиотеке Элла так со мной играла? Она же знала, что я напугана… И все же вылазка на девятый этаж в неурочный час – это уж слишком. Гораздо менее рискованным способом отвлечь меня стала бы игра в карты.

Комната Милы была за стеной от моей, поэтому я не сомневалась, что она слышала мои крики в кошмарных снах. Ее я тоже временами слышала. Но устроить настоящую поездку в город? Не думаю, что даже Мила с ее привилегиями наследницы бабушки могла бы себе такое позволить.

Казалось, наша мать знала обо всех нас троих даже то, чего мы ей не говорили. Однако ее намерения были более чем очевидны. После того как мы вернулись из города и передали собранную кровь на хранение бабушке, остаток дня я бегала по ее поручениям.

У меня болели ноги. Я как минимум трижды прошла каждый квадратный метр Коллиджерейта. Я побывала в крыле каждого ковена и поднялась во все башни, чтобы передать сушеный паслен и белладонну для зелий и заклинаний. Смотритель пользовался ими для оплаты заморских товаров. Я отнесла банку, наполненную чем-то дурно пахнущим, в крыло Смотрителя, передала ее Золоченому стражнику у двери и поспешила прочь. Но худшим из поручений была доставка пасты для лечения ожогов после церемонии золочения и настойки от лихорадки в казарму. Видимо, заболел кто-то из дворцовых стражников. Вряд ли у Золоченых осталась хоть толика человечности, которая могла бы заболеть.

Единственным местом, куда мать меня не отправила, была библиотека, и я была этому рада. Однако это означало, что до ужина Элла могла бы чертовски эффективно избегать меня.

Когда мы дошли до лестницы в комнату, я ее ущипнула.

– Ты обещала открыть мне секрет.

Элла нащупала своими пальцами мои и сжала их.

– Ты и понятия не имеешь…

– Ты хотя бы нашла… то, что искала?

– Нет.

– Не возвращайся туда, Элс. Это небезопасно.

Она сжала мою руку так крепко, что костяшки пальцев захрустели.

– Бесполезно. Я… – Она резко остановилась, не договорив то, что собиралась сказать. – Держись подальше от верхних уровней, Пен. Дай мне слово.

– Во-первых, я бы и близко к ним не подошла, если бы не ты!

Элла закрыла рот и кивнула в сторону лестницы. Там, скрестив руки на груди и прислонившись к двери зала, стояла Мила. Рядом с ней виднелась надпись на латыни: «Flammae ac fumo». Пламя и дым. Моя мать вывела каллиграфическим почерком эти серебряные буквы, когда Терновый ковен осознал свое предназначение. Такова была наша судьба. Эта надпись стала первой попыткой сделать это место нашим домом. Однако об обратном напоминала табличка, прибитая ниже: «Посторонним вход воспрещен». Эти слова были написаны по трафарету красной краской на белой доске.

Мила приподняла бровь и спросила Эллу худшим из всех возможных театральных шепотов:

– Пен сказала тебе, что сегодня мы ездили в город?

Глаза Эллы округлились. Она явно понятия об этом не имела. Это было из ряда вон. Обычно все наши обязанности записывали на лист пергамента и прикрепляли его булавками к доске, висевшей в коридоре. Так кто угодно мог увидеть, где мы, и отыскать любую из нас. Это и раздражало, и давало надежду – в зависимости от того, насколько опасной была задача или сколько правил предстояло нарушить в любой отдельно взятый момент.

Мила продолжала, так громко, чтобы всем было слышно:

– Мы ездили на сбор крови, и она справилась. С нами отправили двух Золоченых. В прошлый раз был всего один.

– А сейчас? – Позади нас раздался голос бабушки, спускавшейся по лестнице. Мила вздрогнула. Все трое прижались к стене, чтобы пропустить ее. Она пронеслась мимо нас, молча распахнула дверь зала и, придерживая ее, сказала:

– Все внутрь!

Мы послушались, чувствуя себя как дети, пойманные на краже печенья из банки. Выстроились перед ней в ряд, понурив головы, с руками за спиной, и ждали. Бабушка встала в самом центре Палаты Пламени и Дыма и спросила Милу:

– Двое Золоченых?

Мила резко кивнула. Наши плечи соприкасались, и я чувствовала, как она напряжена.

– И все же ты не стала упоминать об этом в отчете?

Мила то открывала, то закрывала рот, но не проронила ни звука.

– Увидимся в моем кабинете, Мила. Сразу после сожжения.

Лицо Милы побледнело. Мне хотелось сжать ей руку и сказать, что все будет хорошо. Бабушка ничего не сделает Миле. Вряд ли. Ведь она была бесценной Терновой принцессой, наследницей разбитой короны.

Когда мы были маленькими, бабушка была совсем другой. Она неизменно оставалась королевой. С одной стороны, будучи абсолютно непреклонной, она так и не прогнулась под обстоятельства, в которых мы оказались. Однако нам и только нам, ее внучкам, принадлежала совсем другая ее частица. По-моему, она сгорела вместе с нашей деревней. Та самая бабушка, которая готовила нам горячий шоколад, укутывала нас в шали с фиолетовой бахромой и выводила из дома, чтобы показать нам звезды. Она перечисляла названия созвездий, рассказывала о них и пела их песни. А мы засыпали у нее на коленях, слушая, как она нашептывала в наши сны волшебство. Так было раньше. До того, как мы оказались здесь и все пошло не так.

Почти невозможно было поверить, что женщина, которая приветствовала других членов ковена, входящих в зал, чтобы посмотреть на то, как сгорит ее внучка… эта же самая женщина, которая завтра зажжет костер в честь моего дня рождения, когда-то дула нам на разбитые коленки и угощала ячменным сахаром. Эта же ведьма, которая проверила карманы и руки Эллы, а затем защелкнула на ее запястьях черные железные кандалы, – наша бабушка, которая так ловко пришила глаз моей любимой куколке, когда мне было пять лет.

Слава Темной Матери, этим вечером не мне придется разводить огонь. Сжечь Милу мне не под силу. Да и с Эллой у меня ничего бы не вышло. Эта обязанность легла на Карлотту. Когда она чиркнула спичкой, Элла улыбнулась, но эта улыбка была натужной и беспомощной. От рыданий меня удерживали лишь крепкие объятия мамы и Милы. Мне хотелось взмолиться, чтобы Элла прекратила…

Но вместо этого я слушала и ощущала все, даже боль, вместе с ней. Я принимала ее боль и разделяла с ней. Я пела, чтобы поднять завесу. Этим вечером я услышала вдали слабый отзвук – тихий, напоминающий журчание водопада глубоко под землей. Я хотела резко задернуть завесу. Я хотела сбежать и забрать Эллу с собой. С каждой минутой приближалась полночь. За ней меня подстерегал день рождения. Уже завтра мне предстояло услышать рев завесы во всем ужасающем величии.

Про себя я молилась Темной Матери, которая создала всех нас, сплела линии жизни для того, чтобы вести нас, и вдохнула тепло в наши тела. Я молилась о том, чтобы Элла вернулась из дозора в целости и сохранности. И чтобы все, в чем бы она ни запуталась и что привело ее на девятый этаж библиотеки, оказалось не таким ужасным, как я думала. Но даже мысленно подбирая слова молитвы, я сомневалась, что меня слышит хоть кто-то.

Темная Мать покинула нас, как и Чародей, памятники которому мы видели в городе. Если бы она существовала, она бы помогла своим детям. Она защитила бы нас от Смотрителя и его деспотичных правил. А если бы существовал Чародей, он защитил бы завесу, которую якобы создал. Магия, которую он нам подарил, помогла бы нам сбежать.

Боюсь, никто не слышит наши молитвы, чаяния и мечты – наши мольбы о лучшем будущем. Все лучше, чем быть ковеном плененных ведьм, быть прикованными к тирану, которому мы не можем дать умереть. Но я все равно молилась за душу Эллы, потому что больше ничего не поделать.

Как Чародей закрепил завесу

Первый осколок волшебства пробил крышу Дворца обучения и молитв, а затем попал в библиотеку. Не без некоторой доли везения (а может, благодаря божественному вмешательству) осколок не задел ни одну книгу. Он пронзил палисандровый стол библиотекаря, ввинтился в кафельный пол и стал уходить по спирали все ниже и ниже. Он углублялся в землю, пока не коснулся краеугольного камня всего мира, и там остановился.

В темноте под землей он начал расти. Неведомый кристалл постепенно поднимал дворец ввысь над всем городом, пока здание не оказалось на вершине идеально симметричного холма. Его исследовали ученые, о нем вели споры философы, а сказочники сочиняли небылицы.

Тогда появился Чародей. Он уколол палец, пролил на кристалл каплю крови, и тот закровоточил. Из него сочились чары; они вплелись корнями в землю под континентами и морями. Силовые потоки кристалла соединяли горы и ручьи, города и святыни. Они устремились повсюду, под каждое жилище и под бесплодную почву, пока паутина магии не распространилась под каждым клочком земли. Из этой паутины сквозь землю, море и воздух поднялась завеса – невидимая и непреодолимая, отделяющая Жизнь от Смерти. Она разделила живых и мертвых.

Итак, Чародей закрепил завесу на своей линии жизни, дабы следить, чтобы больше она никуда не сместилась. А чтобы она никогда не подвела, он защитил ее синим пламенем.

«День, когда магия упала с неба: мифы для детей до 12 лет»

Одобрено Высшим советом во второй год роста.

Выставлено на втором этаже Большой библиотеки.

Автор: Элспет Элсвезер.

Глава 4

День рождения начался с такой тишины, от которой страх пронзил меня до самых костей. Тревога щекотала нервы, отчего каждый звон утреннего колокола на часовой башне Коллиджерейта отдавался еще резче. Он словно обернулся вокруг меня, пока я вылезала из кровати, накидывала на плечи прямое платье из черного хлопка и подвязывала его серебряным поясом, который обозначал, что я – терновая ведьма. Я завозилась с узлом. Пришлось дважды его перевязывать, пока я не разобралась с несовпадающими концами и узелками на шелковом шнуре, которые могли бы привлечь внимание бабушки.

Мать всегда говорила, что я слишком много волнуюсь. Но я чувствовала: что-то пошло не так. Я слышала это в отзвуках шагов по коридорам крыла Тернового ковена, в шепоте из-под рук, прикрывавших рты, в голосах, которые приглушали все проходившие мимо моей двери. Я ощущала это той частью сердца, которая была связана с сестрой.

Мать постучала в дверь трижды, тихо и нерешительно.

Я не хотела откликаться. Ответ наделил бы мое беспокойство именем. Но имя у него и так уже было.

– Элла, – пробормотала я. По-прежнему пытаясь убедить себя, что я все это придумала, я вытащила из комода ленту, поспешно завязала ею косу и открыла дверь.

– Пенни? – устало и напряженно позвала меня мать. Всю ночь она провела в ожидании возвращения Эллы. Как и всегда, когда Мила или Элла уходили в дозор. Этим вечером она будет ждать меня.

Неизменно прямые плечи ссутулились от бессилия, серебряные глаза блестели. Белки вокруг радужки покрылись тонкими красными прожилками – как стекло, потрескавшееся после пожара.

– Это все Элла, – тихо сказала она. Голос у нее был напряжен, словно она пыталась проглотить комок в горле. – Пен, Элла не успела.

У меня перехватило дыхание.

– Терновые ведьмы никогда не задерживаются.

Этого и вовсе не стоило говорить, как часто бывает с правдой. Но Элла должна была уже вернуться. К рассвету она должна была быть здесь.

Взгляд матери заострился. Губы, похожие на бутон, растянулись в тонкую улыбку и слегка подергивались одним из уголков.

– И все же Элла опоздала.

Я потянулась к ней, но она отступила. От волнения вокруг ее рта расходились морщины.

– Сегодня утром состоится церемония золочения. Бабушка просит, чтобы ты ей помогла.

Сердце подпрыгнуло так, что застучало в диафрагме.

– Это же…

– Обязанность Эллы, – закончила за меня мать. – Но поскольку Эллы больше нет с нами, все перераспределили. Не подведи бабушку. Не сегодня, Пен.

Я кивнула и пробормотала что-то вроде обещания очень постараться, но в голове эхом раскатывались ее слова «больше нет с нами».

Мать считает, что Элла мертва. Не опоздала. Не попала в беду.

Умерла.

Ну уж нет. Этого не может быть.

По кристаллу Эллы станет ясно, что с ней. Кристаллы не лгут. Если Элла осталась в живых, в ее кристалле будет кружить радуга.

Я закрыла дверь спальни и поспешила в столовую за матерью, выпрямившей спину.

Кристалл Эллы висел рядом с моим. Ярко-розовый оттенок сочетался с темно-радужной сердцевиной. Слабые завитки серебряного тумана вились и клубились внутри него, словно дым от наших костров.

Напряжение, свернувшееся твердым комком под ребрами, ослабело.

Линия жизни Эллы привязана к кристаллу. Она мерцала и подрагивала, но не оборвалась. Она трепетала по краешку всех моих чувств, словно бражник, взмахивающий крыльями.

Я проскользнула на свое место. Мила бросила на меня взгляд. Глаза у нее покраснели так, будто она плакала.

Мила никогда не плакала.

Пустое место Эллы за столом зияло, словно зубастая пасть, которая угрожала съесть нас заживо, если мы будем слишком много на нее глазеть. Элла в беде, и мы ничем не можем ей помочь. По Смерти мы ходим в одиночку, иначе наши линии жизни перекрутятся. А спутанные линии жизни при пересечении завесы порвутся от натяжения. Интересно, кто сформулировал первое правило и так ли оно нерушимо на самом деле? Разумеется, если бы мы проявили осторожность…

Мила подвинула ко мне завтрак. От запаха сосисок и бекона у меня скрутило живот. Пересилив себя, я принялась жевать, но проглотить кусок бекона так и не удалось – он застрял у меня в горле. От беспомощности у меня сжималось нутро, все нервы от отчаяния были натянуты как струны… Однако завтрак шел своим чередом, словно никакой Эллы никогда и в помине не было.

Как быть дальше?

Кто знает…

Позабыв о дне рождения, я оставила бекон остывать на тарелке. Яичный желток превратился в оранжевое пятно. Все были в подавленном настроении. Я переводила взгляд с одной ведьмы на другую, а затем, сжав руки на коленях, произнесла:

– Она не умерла.

Эти слова прозвучали тише, чем я рассчитывала, но и так произвели должный эффект. Все, кто сидел за столом, окаменели, совсем как на картине. Под тяжестью взглядов одиннадцати пар серебряных глаз мне хотелось съежиться.

Бабушка отодвинула тарелку и натянула на плечи кружевную шаль, чтобы укрыться от прохлады ранней осени, проникавшей сквозь арочные окна.

– Не умерла?

Предупреждение во взгляде лишь подчеркивало вызов в ее голосе.

– Элла. Кристалл по-прежнему ее удерживает. Она не умерла…

Я замолкла. Раз мне предстоит помочь бабушке с церемонией золочения, у меня впереди целое утро вместе с ней. Возможно, мне стоило сказать это ей наедине, а не в присутствии всего ковена, чтобы бабушка не потеряла лицо в статусе Терновой королевы.

– Элла пропала. Нам ничего не остается, кроме как молиться, чтобы она ушла за Предел.

– Элла – твоя внучка!

– Как и твоя двоюродная сестра, – огрызнулась она. – Молитесь, чтобы Элла не устроила такой же бардак, как Хейли.

При упоминании сестры на другом конце стола нахмурилась Карлотта. Бабушка говорила так, будто наш ковен был не семьей, а какой-нибудь безделушкой на разок. Единственным, о ком она когда-либо действительно переживала, был ее сын, но об отце мы больше не вспоминали. Бабушка покачала головой и разгладила невидимую складку на скатерти.

– Эллы больше нет. К ночи она пересечет Предел.

Мать вздрогнула. Мила обхватила себя руками; с ее ножа на пол капал бобовый соус. Карлотта резко проткнула вилкой гриб. Я так крепко стиснула зубы, что челюсть заболела. После истинной смерти за Пределом обратного пути не было. Об этом нам говорили снова и снова, еще до того, как научили нас зажигать спички. Мы ни за что не должны приближаться к свету. Никогда. Только не доходить до самого конца. Если душа окажется за Пределом, оттуда ей больше не вернуться.

Невзирая на то что бабушка старалась не заострять внимание на участи Эллы, ее страх чувствовался весь день, пока она раздавала поручения. Когда она подошла ко мне, в ее глазах сквозило недоверие.

– Сегодня утром ты поможешь мне с золочением, Пенелопа. А после этого снова отправишься в библиотеку и работать будешь с улыбкой на лице. Ни слова о нашей ситуации за дверями ковена.

Я облегченно выдохнула. В библиотеке у меня будет время все обдумать в тишине, без посторонних. Я придумаю, как помочь Элле.

Я уже было встала, чтобы уйти, но вдруг мать едва уловимым движением взяла меня за запястье. Ее плетеный серебряный пояс небрежно завязан на талии, узкие плечи напряжены. В дозоре по Смерти она могла одним ударом уничтожить туманного призрака, созданного из магии и песка. Одним движением пальцев она могла изгнать призраков за Предел. Но сейчас она казалась такой хрупкой, будто ее переломил бы сильный порыв ветра.

– Не усложняй, Пен. Твои пререкания с бабушкой ничем не помогут.

С гораздо большей уверенностью в голосе, чем было во мне самой, я ответила:

– Элла не умерла.

– Пенни…

Мать покачала головой. Серебряные глаза были подернуты серой пеленой печали.

– С днем рождения.

– Она вернется.

Я бережно убрала с запястья ее руку и поспешила за бабушкой.

Казарма Золоченых косо смотрела на двор. Закрытые окна напоминали улыбку с выбитыми зубами. Вход зиял, как костлявая носовая полость; двери сужались кверху. Со всех стороны размещались Золоченые. Их линии жизни действовали мне на нервы – громоздкие и ломкие, все в зазубринах зловещих шипов, как напоминание об их силе.

Догнав бабушку, я опустила глаза и последовала за ней вверх по лестнице.

Согласно надлежащей истории, одобренной советом Смотрителя, процедуру золочения разработал Чародей. Она стала методом устрашения и контроля над заключенными, владеющими магией, без издержек на казнь.

Но вместе со своими Золочеными созданиями Чародей передал Смотрителю слишком много силы. Вот поэтому Смотритель и изгнал его прямиком в Смерть. После изгнания божества репутация Верховного Смотрителя стала еще более ужасающей, хотя он в этом не очень-то и нуждался. Но каким бы могущественным он ни был, это был всего лишь человек – обыкновенный мужчина, который писал книги по истории. А с бумагой и чернилами можно создать все что угодно. Ведь если легенду записать, она обретет жизнь благодаря тем, кто будет передавать ее из поколения в поколение. Даже не знаю, существовал ли вообще этот прославленный сказочный Чародей. А если он все-таки был, то как Смотрителю удалось его изгнать…

Думаю, Смотритель сам создал Золоченых.

До того как отравленная рана стала угрожать его линии жизни, у Смотрителя была возможность это сделать. По приезде в наш новый дом стольких ведьм позолотили… Тогда ему еще не помогали терновые ведьмы. Все началось не с них. И Чародея тогда тоже не было. Так что, вероятнее всего, это сделал Смотритель. Все остальное – полная чушь.

Двери казармы со скрипом открылись. Я прошла по вестибюлю с прямой спиной, выпрямив ноги в коленях и не показывая страх. Нас этому обучали для защиты от туманных призраков в Смерти. Но такое поведение защищало от чудовищ и по эту сторону завесы.

Золотые двери напротив входа поднимались ввысь под своды потолка, больше похожего на пещеру. Под грудиной – там, откуда тянулась моя линия жизни, – все дрожало. За этими дверями находился амфитеатр, посреди которого горело вечное пламя.

Я задержала дыхание, пока не оказалась за дверью мастерской ковена. Там было темно, но бабушка зажгла спичку и поднесла ее к фитилю светильника. Лампа горела ослепительно-ярко, освещая самую девственно-белую комнату, которую я когда-либо видела в своей жизни. На полках стояли серебряные канистры. На металлической поверхности были отчеканены алхимические символы. На столешнице уже были разложены измерительные приборы. В свете ламп сверкали весы и гири, а рядом с ними – шеренга скальпелей, таких острых, что они могли бы и душу разрезать ровно пополам.

Раньше я бывала на церемониях золочения, как и все мы. Бабушка называла это напоминанием о том, от чего она нас спасла. Но я понятия не имела, чего ожидать по другую сторону процесса. Элс никогда не говорила о том, чем занималась с бабушкой перед золочением.

Миниатюрным серебряным кинжалом к стене был прикреплен листок пергамента. Он был такой идеальной формы, что я задумалась, не применили ли к обычному свитку уменьшающее заклинание. По пергаменту тянулась вереница имен, выведенных тонким почерком Эллы. Рядом с каждым из них рукой бабушки отмечена магическая принадлежность. По стойке смирно у каждого имени выведены цифры. Три имени вверху списка перечеркнуты черными линиями. Четвертое принадлежало тому, кому предстояло стать Золоченым сегодня: Аарон Эдсон – 963 – семнадцать лет.

Бабушка ходила по комнате, шелестя черными юбками и звеня серебряными цепочками. Она разложила на деревянной разделочной доске пестик и ступку, взяла с полки канистру и рявкнула, чтобы я развела огонь и протерла мраморные столешницы, которые и так уже были отполированы до совершенства.

Когда я закончила, они засияли еще ярче. Под котелком размером не больше моего кулака горел крошечный огонек, который озарял отблесками пламени столешницу вокруг себя.

Бабушка одарила меня легчайшей улыбкой и жестом указала на дверь в задней части комнаты.

– Отопри ее, постучи четыре раза, и мы приступим.

Дверь была разделена надвое, совсем как ворота сарая в нашей бывшей деревне, но на этом сходство заканчивалось. Эта дверь была сделана из гладкого плоского железа: очевидно, к ее созданию приложила руку рудная ведьма. Щель между двумя половинками едва виднелась; по всему металлу гудели чары. Я осторожно отодвинула засов, постучала костяшками четыре раза и отступила назад. Из-за двери раздался скрежет шестеренок, а из-под нее повеяло жаром.

Бабушка прижала руки к столешнице, и температура упала. Наше дыхание стало морозным, как у дракона из детской сказки.

– Пенелопа, будь добра, займись костью.

Она произнесла мое имя так, будто оно поранило ей язык, и протянула мне небольшой деревянный сундучок. Затем она приступила к делу: открутила крышку канистры и аккуратно вытащила то, что было внутри. Это оказался живой бражник. Бабушка зажала его между большим и указательным пальцами. Чешуйчатые крылья дрожали, а усики на пушистой головке скручивались, пока бабушка прикалывала его и измеряла с помощью штангенциркуля.

Я моргала, чтобы не смотреть на это, но была не в силах отвернуться. Бабушка прошипела себе под нос:

– Пенелопа, кость! Ты с ума сошла, девчонка? Измельчи кость!

Она дважды проверила свои измерения, прикладывая мизинец, но из-за опухшего сустава он не мог выпрямиться.

– Для этого хватит всего одной, самой маленькой.

Задумавшись о мертвом бражнике, я отвернулась и открыла коробку. На черном бархате лежали три кости пальцев, высветленные добела. Я бросила в мраморную ступку самую маленькую из них и размеренно дышала, стараясь не думать о том, чей палец я вот-вот перемелю в порошок. От стука кости о камень я вздрагивала, словно от крика крошечного человечка. Когда я закончила и чаша была наполнена мелким желтовато-белым порошком, от этого звука у меня звенело в ушах.

От запаха паленых волос я сморщилась и едва удержалась от того, чтобы чихнуть. Бабушка бормотала заклинание. Маленького бражника поглотило мерзкое черное смолистое месиво, кипящее в котелке.

Затем в ход пошла измельченная кость. При погружении в котелок она зашипела. Черное месиво замедлилось, стало более жидким и обрело стойкий блеск. Над его поверхностью проскочила красная искра. За ней другая, на этот раз оранжевая. Следующая была рыжей, как осенний лист. Чары бабушки отступали. Температура колебалась от чересчур низкой до обжигающе высокой. В помещении за двустворчатой дверью заскрипели меха. Воздух наполнился горьким металлическим запахом расплавленного золота. Пот стекал по спине, от него на сгибах зудели локти.

Бабушка осторожно взяла котелок и понесла его к двери. Он пузырился, как вишневое вино.

– Открой, Пенелопа.

Я поспешила выполнить ее приказ. В зале для золочения была только рудная ведьма, одетая в толстый кожаный комбинезон. Она склонилась над тиглем, который переливался белым и зеленым. На стене у горнила с огнем висела форма в виде полумаски. Она смотрела на меня невидящими глазами. Я задержалась в дверях. Спину освежала прохлада нашей мастерской. Я ждала, пока бабушка соберет свои вещи, и готовилась приступить к делу.

В полумраке мерцал острый взгляд медных глаз рудной ведьмы. Пот блестел на черной коже и выступил капельками на изумруде, вставленном в ее висок. Угольная ведьма в бледно-серой тунике раздувала огонь. Чары клубились у нее прямо из пальцев, словно кристаллизованный дым. Не глядя на нас, она взяла котелок. Обычно ковены держались особняком. Рудные ведьмы с ногтями и зубами, облицованными металлом, не работали бок о бок с помеченным пеплом Угольным ковеном. Зловещие приливные ведьмы не объединялись с грозовыми. К счастью, церемония золочения была единственным регулярным поводом, по которому мы были вынуждены взаимодействовать в стенах Холстетта.

Посреди комнаты стоял железный стол с металлическими оковами, закрепленными в положенных местах. Мне не хотелось смотреть на стол. Я не желала быть свидетелем всего этого.

Я не знала мальчика, которого предстояло позолотить. Но наблюдая за тем, как бабушка вычеркнула его имя в списке черными чернилами, я все равно болела за него всем сердцем.

Бабушка отложила ручку и выбрала скальпель. Натянутая улыбка, предназначенная для меня, даже не коснулась ее глаз.

– Сегодня можешь посмотреть, Пенелопа. В следующий раз займешься делом.

Я не хотела никакого следующего раза. Мне хотелось, чтобы Элла вернулась домой.

Мы ждали в душном зале для золочения. Улыбка на лице бабушки была словно приклеенная. В кипящее золото добавили сверкающее смолистое зелье. Опустевший котелок стоял рядом с тиглем, приютившимся у печи. От нее шел такой жар, что у меня закрутились волосы на руках.

Трое Золоченых вошли из дверей с противоположной стороны зала. Между ними шагал мальчик на пороге взрослой жизни. Его шаг был нетвердым, а глаза остекленели. Линия жизни безвольно плыла позади него. Она была слегка расплывчатой, как тельце бражника, которого сожгла бабушка.

Он из тех счастливчиков, у которых в семье достаточно денег, чтобы заплатить за седацию и провести церемонию в тайне. И о нем настолько заботились, что были готовы расстаться с этими деньгами. Многих из рожденных с искрами магии вокруг радужки бросали, как только они впервые открывали глаза. Всего лишь месяц назад Миле не повезло: ей выделили место на публичной церемонии золочения. В тот день позолотили троих – двух девочек и мальчика. Седация им не полагалась, как и возможность попрощаться. Проститься им было не с кем.

Аарон, накачанный наркотиками безропотный мальчик, даже не сопротивлялся, когда Золоченые приковывали его к столу. Я гадала, было ли ему страшно, пытался ли он сбежать… Некоторые так и делали, но далеко уйти еще никому не удалось.

– Смотри внимательно, Пенелопа, – прошептала бабушка тихо, даже не пошевелив губами.

По моей шее скользнули костлявые пальцы. Колючая линия жизни бабушки пульсировала в такт с ее сердцебиением.

– Мы стольких потеряли на этих церемониях… Одно неверное движение – и они ни на что не годны, – сказала бабушка с отрешенным видом. – Говорят, когда-то существовал такой острый нож, что он мог рассечь душу ровно пополам. Его лезвием можно было управлять силой мысли. Но нож исчез вместе с Чародеем, который его выковал.

Она вздохнула.

– Тем хуже. С ним церемония была бы куда более эффективна.

Ее пальцы замерли у меня на затылке. Я попыталась представить, что в другой ее руке был нож еще острее скальпеля. Сверкающее лезвие и без того казалось настолько гибельно острым, что у меня ничего не вышло.

Аарон молчал. Одним взмахом пальца рудная ведьма направила форму к столу. Полумаска нависла в воздухе над лицом мальчика. Когда угольная ведьма поднесла к нему тигель, он даже не вздрогнул. Бабушка присоединилась к тем, кто стоял вокруг стола.

Угольная ведьма поймала мой взгляд и приподняла бровь с тремя выжженными шрамами. На талии ее черная рубашка была перехвачена красным поясом. Волосы были коротко подстрижены, а в мочке уха виднелся пламенно-яркий гвоздик. Он мерцал, когда она поворачивалась к стоявшей рядом рудной ведьме.

Рудная ведьма с усмешкой щелкнула большим пальцем, заостряя ноготь. Я вздрогнула, хоть и не подала вида. Скрывая испуг, я с безразличным видом сосредоточила внимание на Аароне.

За секунду до того, как расплавленное золото полилось в форму, он встретился со мной взглядом. На его ресницах блестела одинокая слеза гнева. Он все понимал, даже под столькими седативными и обезболивающими. Это был осознанный и дерзкий взгляд. Мне хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы их остановить и не участвовать во всем этом. Здесь и сейчас я ненавидела бабушку за то, что она превратила нас в марионеток, поддерживающих режим Смотрителя.

Затем бабушка вытащила из складок платья свой кристалл. Ярко-фиолетовая сердцевина потемнела. Она провела костлявым пальцем вниз по груди Аарона и нащупала выемку, где седьмое ребро соединялось с грудиной. Отсюда тянулась его линия жизни. Когда лезвие коснулось его кожи, я почувствовала, как он задрожал и как она замерла и напряглась.

Одним движением скальпеля она отсекла свободу его воли. Одна-единственная капля сплава из тигля сожгла его связь с собственной душой и перевела его под власть Высшего Смотрителя. Золото, смешанное с бабушкиной магией, текло в форму, пузырясь и шипя. Зал наполнился удушающим запахом паленой плоти.

Жестоко оборванная линия жизни Аарона корчилась и извивалась, а затем сократилась и затвердела. Я ощущала, как она заострилась. На ней, как на стебле розы, проросли шипы.

Когда форму сняли, из-под ресниц Аарона пролилась последняя слеза. Золоченый под номером 963 открыл бездушные, мертвенно-опустевшие глаза. К лицу прилегала идеальная полумаска – зловещая золотая насмешка над чертами его лица.

Аарона Эдсона больше не существовало.

Он был уничтожен с таким же успехом, как если бы его убили.

И совершить это помогла я.

Глава 5

Бабушка велела мне помыться и переодеться в чистое платье, которое не пахло бы тлеющей плотью и разрушенными жизнями. Я молча повиновалась. Она осталась со мной в банной комнате. Я передала ей свое платье, чтобы бросить его в корзину с грязным бельем, села в ванну и сжалась в комок, прижав колени к груди. Перед глазами стоял взгляд этого мальчика, холодный и пустой. А ведь всего за несколько секунд до этого он был наполнен теплом и жизнью… Процедура золочения по своей сути необратима. Связь, разорванную таким образом, восстановить невозможно.

Как же я хотела, чтобы нашелся способ все исправить… Я задумалась о том, пытался ли хоть кто-нибудь это сделать. Раньше я так глубоко не размышляла, потому и не беспокоилась. Возможно, мне стоило бы переживать обо всем этом. Но при мысли о Золоченых я вспоминала об отце, и эти воспоминания причиняли мне боль.

Однако теперь мне стало не все равно. А что, если есть способ вернуть наших близких и восстановить связь с их душами? Я так сильно впилась пальцами в голени, что на коже остались глубокие следы в виде полумесяцев от ногтей.

Со скрипом в коленях бабушка опустилась на пол у ванны. По этому движению я заподозрила, что она поняла, какие воспоминания пробудила во мне церемония золочения. Легко касаясь пальцами моей косы, она развязала ленту и разгладила спутанные волосы.

– В первый раз с Эллой было то же самое. Потом станет легче.

Сомневаюсь, что мне это нужно. Если от такого станет легче, я превращусь в чудовище вроде Смотрителя и Золоченых… или вроде бабушки. Всякий раз, как ее призывали для лечения Смотрителя, она возвращалась оттуда, отрезав напрочь очередную нить сострадания. Возможно, ее смягчило бы возвращение отца. Если бы мы могли повернуть золочение вспять, может быть, нам удалось бы исцелить и бабушку, и Милу, и мать. Мы снова вдохнули бы жизнь в их медленно угасающие глаза. А что, если тот невероятный нож, о котором говорила бабушка, был у Смотрителя и он втайне использовал его, чтобы бабушка потеряла свое я? Это могло бы столько всего о ней объяснить – хотела бы я, чтобы это оказалось правдой… Но мысль о Смотрителе, владеющем таким оружием, страшила меня до дрожи даже в горячей ванне.

Бабушка заметила, как я дрожу, и положила руку мне на плечо.

– Ты неплохо справилась утром, Пенелопа. Гораздо лучше, чем я ожидала, если вдуматься.

А еще я не уверена, что жду от нее одобрения. И я точно не хочу, чтобы она была со мной в банной комнате. Но спорить с бабушкой – все равно что говорить со стеной. Если я попрошу ее уйти, она пробудет здесь еще дольше.

Она нежно провела большим пальцем по моему виску, совсем как в детстве. Зимой я сворачивалась калачиком у нее на коленях в кресле-качалке у горящего очага и мы слушали отцовские истории. Его сказки были окрашены в оттенки моего детства: цвета весенних нарциссов, летних персиков и бескрайнего голубого неба. В те времена запах древесного дыма был предвестником сказки, а не ежедневного сожжения одной из ведьм моего ковена.

У меня до сих пор сохранились ощущения от отцовских сказок. Я до сих пор вижу образы, которые он рисовал перед моим мысленным взором при помощи слов, но прикоснуться к ним не могу. Когда я погружаюсь в воспоминания, в глубине души я пробую печенье, которое мама с Милой нагрели на печи. Огонь в ней был разведен на чарах угольной ведьмы. Мы купили банку с этими чарами на зимней ярмарке объединенных ковенов и понесли домой в небольшой лодочке – ее приводили в движение штормовые ветра, запертые в зачарованной серебряной шкатулке.

Мила и Элла сидели у папиных ног на тростниковой циновке, которую соткали наши тети. Хейли и Карлотта прокрались к нам через сад с травами, разделявший наши дома, и спрятались под одеялом. Их босые ножки были покрыты росой и пахли вытоптанной мятой и тимьяном. Мы слушали рассказы отца о том, как тысячу лет назад королевы-ведьмы собрали развеянные чары и объединились, чтобы создать из пустошей леса, а из песка – океаны. Небеса были расписаны солнечным светом и украшены луной ради того, чтобы услышать, как об этом рассказывал отец.

Он создал настолько сказочную картину былых времен, что я очень долго верила: такое снова может произойти. Теперь же я не верю, что такая идиллия и гармония вообще существовала – как же все до этого докатилось? Ковены питают друг к другу ненависть, ведьм держат в заточении, и всеми нами правит тиран. Магия – одна из наших врожденных особенностей, а вовсе не дар божий.

Однако теми долгими зимними вечерами, рассказывая свои фантастические истории, отец открыл мне одну простую истину. Хоть он и бывал в Смерти чаще многих других, он так и не растерял частицы своей души и способность мечтать, когда отправлялся в дозор. Я и представить не могла его улыбку без этой искры жизни. Но когда его позолотили, всему пришел конец.

Я думала о том, опустели ли его глаза так же, как у Аарона, когда все закончилось. А еще о том, была ли ему проведена седация, если у бабушки была возможность заплатить за его удобство.

Бабушка заправила мне за ухо волосы. От раздражения я сжала челюсти: мне двадцать один год, а не двенадцать! Может, когда я пойду в дозор от нашего ковена, она наконец начнет принимать меня за взрослую, какой я, в сущности, уже и была.

– Элла… – начала она.

– Она вернется.

Раньше я не прерывала бабушку. Да и никто не смел.

– Возможно.

В ее голосе слышались нотки сожаления: за суровым фасадом скрывалась все та же бабушка. Со вздохом, обозначавшим, что этот разговор еще не окончен, она наконец оставила меня в одиночестве. Как только дверь захлопнулась, я задрожала от радости. Меня больше не тяготит ее удушающая компания.

Как только я закрыла глаза, передо мной возникло лицо Аарона с текущей по щеке слезой. Но я ведь не могла все прекратить… Я делала то, что мне было велено. То, что произошло с Аароном, было не в моей власти. Согласно доктринам Верховного Смотрителя, он был рожден, чтобы стать Золоченым. Его к этому готовили. Он принадлежал Смотрителю, так оно и было.

А как же Элла? Я не позволю, чтобы судьба Эллы оказалась вне моей власти. Я быстро вытерлась и оделась, чтобы поскорее попасть в библиотеку.

Библиотечная тишина встретила меня, словно старый друг. Я тихо выдохнула и вошла внутрь. Позволила дыханию скинуть напряжение с моих плеч и порадовалась, что днем библиотека не утратила ни капли покоя после того, как мы без разрешения заявились сюда прошлой ночью. За стойкой регистрации из вишневого дерева сидела мисс Элсвезер. Это была невысокая женщина, напоминавшая обтянутый кожей скелет. Своей пыльной бледностью она напоминала забытый том, который давным-давно забросили на самую дальнюю полку. Однажды, когда мне было одиннадцать, она нашла меня, зажатую между двумя книжными шкафами, и с тех пор присматривала за мной.

Сквозь ее тонкие завитые серебристые волосы просвечивала кожа. Очки в виде полумесяца опасно покачивались на кончике узкого носа, а пальцем она пробегала по странице. Не поднимая глаз, она произнесла:

– Второй этаж, Пенни. Проходы с тридцать седьмого по пятьдесят второй.

С этими словами она толкнула по столу в мою сторону банку пчелиного воска и ярко-желтую тряпку. Я положила банку в карман платья и, крутя тряпку в руках, направилась на второй этаж.

С каждым шагом вверх по ступеням банка с пчелиным воском стукала по бедру. Пока я добралась до второго этажа, так туго скрутила тряпку пальцами, что она свернулась в спираль. Поднявшись наверх, я остановилась, перегнулась через перила и посмотрела еще выше. Девятый этаж все так же скрыт в темноте, несмотря на полуденное солнце. С одной стороны библиотечной башни выстроились в ряд окна. Грозовое стекло смягчало дневной свет, но не перекрывало его. Все остальные этажи просматривались, а девятый – нет.

Взглянула на часы, которые назойливо тикали над арочными дверями. Ковен сообщит, если появятся новости об Элле. Может, она вернулась и кто-то уже спешит об этом рассказать? Но если бы она вернулась на равнину жизни, я бы об этом знала. Однако в той части моего сердца, которая была занята сестрой, воцарилась тишина.

Я протирала нижнюю полку в тридцать восьмом ряду, стоя перед ней на коленях в хлопчатобумажной юбке. Вдруг передо мной возникли сапоги. Они принадлежали военному и были натерты до такого блеска, что я видела в них отражение желтой тряпки, которая мерцала в моих руках, словно пламя.

– Странница Смерти Пенелопа Олбрайт?

От отрывистого громкого голоса, раздавшегося в тишине, я подскочила, а затем посмотрела в самые темные глаза, которые когда-либо видела. Надо мной возвышалась дворцовая стражница. Стража – одно из военных отделений на службе Смотрителя, но в ней никто не обладает магическими способностями. Запястье стражницы обвивала татуировка в виде полосы из переплетающихся серебряных треугольников. Такой браслет нельзя стереть, как и бражника на моем плече.

Я узнала ее. Кажется, мы с ней примерно одного возраста и прибыли сюда одновременно. Хотя из-за того, что она из военных, а я – ведьма, учились мы не вместе. Это было еще в те времена, когда нас отлавливали и приводили сюда силой, а затем проводили испытания и разделяли нас по способностям.

Самые сильные ведьмы приливов и гроз создали ковены, которые расположились в других крыльях Коллиджерейта по обе стороны от нашего. Они тоже колдуют по велению Смотрителя. Им подвластны ветер, течения и море. Ни одна капля дождя не может упасть без дозволения Смотрителя, ни одна волна не обрушится без его одобрения. Из-за того, что они попали в плен, повсюду распростерлась пустыня. Без их магии после пожаров земля превратилась в песок, из которого появилась. Также лучшие ведьмы из Рудного и Угольного ковенов получили крылья, которые могли бы считать своими. Рудные ведьмы выдолбили зал для сожжения ведьм нашего ковена и перепроектировали Коллиджерейт по плану Смотрителя. Угольные заставляют огонь плясать под его дудку. Оба этих ковена помогали создавать Золоченых.

Ведьмы, чары которых оказались недостаточно сильны, были позолочены. Они сотнями поступали в магическую армию Смотрителя. Тем временем за ними полыхал весь континент. Тех, кто провалил магические тесты, но хорошо владел клинком, заставили пройти военную подготовку.

Все остальные, кого не приняли на военную службу и кто не владел магией, были выброшены на улицы Холстетта. Там им пришлось всеми возможными способами зарабатывать себе на жизнь. Я гадала, как та приливная ведьма из комнатки над шляпной мастерской ухитрилась избежать кандалов Смотрителя и скольким еще удалось от него ускользнуть.

Год назад ходили слухи, что Золоченые сожгли последнюю деревню и Смотритель собирался отправить свои войска в далекие заморские края. Жители тех земель не владели магией. Они торговали с Холстеттом сахаром, чаем и шелком в обмен на зачарованные предметы. Взамен у приливных ведьм они брали волшебные зеркала, у грозовых – чары, влияющие на погоду, у угольных – семена огня, а у рудных – кварцевые стержни для поиска воды. Я с трудом верила, что во время войны против чародеев Золоченые уничтожили все за пределами стен Холстетта. Нам стоило дать им отпор еще раньше.

Однако в слухах, вероятно, есть доля правды. Больше сюда никого не приводили.

Интересно, было ли стражнице жаль меня, стоящую на коленях на полу библиотеки?

И знала ли она, что мне ее жаль?

Она щелкнула пальцами.

– Вставай, терновая ведьма. Тебя вызывает Прядильщица.

Вот черт. Что от меня нужно Прядильщице? Я тихо сглотнула.

– Насчет Эллы?

Стражница сузила глаза. Мне не следовало этого говорить.

Я спустилась вслед за ней по библиотечной лестнице и остановилась у стойки. Мисс Элсвезер пожала мне руку, а затем забрала тряпку и пчелиный воск.

– Все в порядке? А куда подевалась Элла?

Я выжала из себя улыбку и сказала:

– Я в порядке. Элла поздно вернулась из дозора. Она придет к вам завтра.

Мисс Элсвезер почувствовала, что я солгала, и сжала губы в нитку. Она была не терновой ведьмой, а одной из тех немногих не-ведьм и не-военных, кто занял собственную нишу внутри Коллиджерейта. Я понятия не имею, как она получила эту должность и кем она была раньше. Однако она осведомлена о терновых дозорных и знает, что к рассвету мы либо возвращаемся, либо нет.

– Будь осторожна с теми, кому доверяешь, Пенни, – произнесла она. Ее голос звучал ласково, как шелест страниц.

Я кивнула и поспешила за стражницей, которая не оглядываясь удалялась от дверей библиотеки.

Никогда не оглядываться назад.

Даже дворцовая стража следует этому правилу.

Дверь Прядильщицы ярко расписана красными цветами, пестревшими на зеленых лугах. Цветущие ветви окунались в сверкающий речной поток. По его берегам рассыпаны небольшие домики с радужными дверями и крышами из пальмовых листьев. Ведьма за этой дверью предвидит судьбу. Она ткет гобелены мечты и вышивает на них видения шелками цвета драгоценных камней. После столь долгого срока, проведенного в мире без красок, эти цвета кажутся ошеломительными.

На лестничной площадке по обе стороны от двери Прядильщицы стояли на страже двое Золоченых. Они закрывали собой свет, падающий из решетчатого окна. Про себя я подумала: они сторожат саму Прядильщицу или не пускают к ней других? Их доспехи и вооружение указывают на то, что за раскрашенной дверью скрывается нечто большее, чем провидица и любимица Смотрителя. Его диковинка. Всего лишь ведьма с ткацким станком.

Когда мы приблизились к Золоченым, они кивнули стражнице и пропустили нас. Она постучалась в дверь Прядильщицы и притянула меня поближе. Наверное, так она удерживала меня, чтобы я не удрала, хоть я и не поняла, как далеко, по ее мнению, мне бы удалось убежать. Золоченые схватили бы меня раньше, чем я поставила бы ногу на верхнюю ступеньку.

За дверью послышались шаги. Взгляд стражницы выдавал ее почтительный трепет. Прядильщицу боялись все. Стража верила, что она управляет будущим и играет с прошлым. Но если их страшило вмешательство, то ведьмы опасались узнать правду о том, что будет дальше. Бывает так, что лучше этого не знать.

Дверь открылась, и по коридору разлился аромат кардамона. Рука в металлической перчатке толкнула меня в окутанные дымом владения Прядильщицы. В центре стоял ткацкий станок Прядильщицы – внушительное, древнее, сложное устройство, которое приводила в действие магия. Основа ткалась из кошмаров, туго натянутых поперек. Челнок летал туда и обратно с неумолимым щелканьем. Из снов его нить пряла саму жизнь.

Я подавила кашель, и сквозь дымку раздался низкий смешок. Я не сразу заметила Прядильщицу. Она сидела на стуле с высокой спинкой и смотрела на меня как скорпион, оценивающий свою добычу. У нее были черные глаза – такие темные, что казалось, зрачки поглотили радужки, а на десерт принялись есть белки. Серебристо-светлые волосы обрамляли стройные плечи в черном облачении. На талии ее платье перевязано золотой тесьмой. Она выглядела как моя ровесница, но в то же время была старше на целую вечность. Нежные руки сновали, рисуя узоры и направляя неугомонное движение челнока по станку. Из-под раскачивающихся широких рукавов у нее на запястьях виднелись золотые браслеты – знак того, что она принадлежит Верховному Смотрителю.

Так будет и со мной, если он обнаружит, что в нашем ковене скрывается ведьма с черным кристаллом.

Тут до меня дошло, что и она окинула меня с ног до головы таким же оценивающим взглядом. Танец ее рук прекратился. Челнок замер посреди ее работы без конца и края.

– Пенни.

У нее оказался настолько обыкновенный голос, что от неожиданности я не смогла скрыть свое изумление. Прядильщица печально улыбнулась и сказала:

– Присаживайся.

Дар речи, с которым мы обычно были в ладу, покинул меня, и я осталась один на один с Прядильщицей.

Я села. Я смотрела. Я ждала.

Она удовлетворенно кивнула.

– У тебя были вопросы?

Нет. Да. Так много…

– О твоей сестре?

– Элла? Ты знаешь, где она? Она…

«В порядке» – не совсем то, что я хочу выяснить. Очевидно, что все совсем не так, иначе утром на завтраке она сидела бы за столом вместе с нами. Однако я не осмелилась спросить, умерла ли Элла. Ведь если она была мертва, я бы не вынесла такого ответа.

– Ей нужна помощь, чтобы вернуться.

Обсидиановый взгляд Прядильщицы отбросил все лишнее с моего разума и проник прямо в душу. Я обнажена перед ней, и ее станок раскрывает тайны будущего, которое я не хочу видеть. Шелк темнеет, как ночь, забирая цвет у мира в сумерках.

– Что же мне делать?

– Сгори.

Я помотала головой.

– Мы ходим по Смерти в одиночку. Элла уже там. Не могу я сгореть.

– Придется, или твоей сестры нам не видать. Смерть ее не отпустит.

– Не могу! Правила…

Слегка нахмурившись, Прядильщица наблюдала за тем, как я паниковала. Она покачала головой.

– Правила не для тебя, Пенни.

– Никто мне не поможет.

Мой голос напоминал карканье. Ее – звучал слегка раздраженно.

– Сгори сама. Ты должна отыскать Эллу. Это вопрос жизни и смерти.

– Я…

Как же мне хотелось отказаться… Гореть в одиночестве – это невыносимо даже представить.

– Когда?

Она мягко улыбнулась.

– Сегодня.

Что такое книжные спрайты и как они появились

Задолго до того, как появились ведьмы, во времена, когда магия еще не озаряла собой мир, а о Смерти не было ни малейшего представления, на самом краю Восточного побережья, где каждое утро солнце встречалось с небом и каждую ночь из моря появлялась луна, жила с Чародеем Темная Мать. Их единение плавно проплывало по всему свету, раскрашивая его цветами рассвета. От их счастья в ночном небе загорались новые звезды. Пока Темная Мать сеяла семена жизни и роста во всех мирах, Чародей уселся в тишине и принялся писать.

Он писал о потрясающих деревьях, на которых росло семь видов плодов, об алмазах, покоящихся в недрах гор, о кротах с нежным бархатным мехом, которые рыли под землей ходы, и об изогнутой в небосводе радуге. Темная Мать брала его слова, чтобы воплотить их в жизнь.

Наконец, они создали людей – миниатюрные копии самих себя. Темная Мать следила за ними с такой заботой, прилежанием и любовью, что при виде ее обожающего взгляда Чародей воспылал ревностью. Они повздорили. Из-за облаков доносились раскаты грома, по морям проносились ураганы. В порыве ярости Чародей расколол горный хребет.

Охваченный гневом, он разорвал надвое созданный ими мир, разделил его выросшей из-под земли завесой и половину забрал себе. Он рассеял с небес чары и одарил ими людей, чтобы переманить их на свою сторону. Однако Чародей забыл, кто его создал. Темная Мать появилась раньше всего остального. Она прокляла его половину мира, и она стала холодной безлюдной пустыней. Только лишь ручки составляли ему компанию, а бумага была его единственным другом. Поэтому он сам создал себе спутников из чернил. Это были призрачные существа, в которых вдохнули жизнь его слова. Чародей провел мост от Смерти к Жизни и отправил спрайтов обретаться по библиотекам, оберегая книги, истину и знания. Там они и остались по сей день.

«Мифология для широкого круга читателей: Истории о Сотворении».

Автор неизвестен.

Издание обнаружено на втором этаже Большой библиотеки.

Глава 6

Ужин проходил в тишине. Туман все так же клубился внутри кристалла Эллы, скручиваясь и разворачиваясь, только радуга потускнела. Глубокий цвет лепестков розы сменился персиковым. Проходя мимо застекленного шкафа, тетя Шара взглянула на кристалл и села за стол рядом с моей матерью. Мила закрыла глаза словно в молитве. У меня едва не вырвались слова, что это – напрасное занятие.

Пока мы ели, все наше внимание было сосредоточено на кристаллах. Мы ждали хоть какого-то изменения или знака. Я была рада, что мой кристалл – фальшивка, а настоящий хранится где-то в другом месте. Если я буду сожжена этим вечером, никакой радужный туман не выдаст мой переход.

Поверить не могу, что обдумываю это. Бабушка будет в ярости, если я пойду наперекор первому изначальному правилу Смерти. Я наблюдала, как за такое она выносила приговор. Я видела, как она разбивала кристаллы и бесстрашно выдавала Золоченым перебежчиков. Странница Смерти без кристалла подобна лодке, которой не при-швартоваться. Она дрейфует по течению, пока не сядет на мель среди скал. Так она будет скитаться без цели и смысла, пока ее разум не разрушится и она не потеряет себя.

Но я была внучкой своей бабушки. Она со мной так не поступила бы, а жизнь Эллы в десять раз дороже ее гнева.

Шатаясь, я закинула в рот последний кусок пирога с картофелем и сыром, а затем отодвинула тарелку.

– Пенни? – прошипела мать.

Черт! Она говорила со мной, а я все прослушала. Все вокруг уставились на меня. К шее и голове прилила кровь, и щеки вспыхнули румянцем.

– Прости, я…

– Не слушала? – продолжила мать смягчившимся голосом. – Я сказала, мне жаль, что нам пришлось отложить твой первый дозор.

Я попыталась принять разочарованный вид.

Бабушка видела меня насквозь. Ее голос прозвучал так же резко, как в тот раз, когда она приказала мне наблюдать за процедурой золочения:

– Пенелопа и не хотела отправляться в дозор. Она почувствовала облегчение.

– Ну уж нет. Только не за счет Эллы, – ответила я.

Взгляд бабушки ожесточился.

– Совсем скоро ты пойдешь в дозор.

Поджав губы, она продолжила:

– Элла была одной из лучших среди нас. Нам будет очень ее не хватать.

– Она не умерла! Мы можем за ней пойти!

Тихий гул болтовни за столом стих, совсем как за завтраком.

Мила покачала головой.

– Первое правило…

– Мы знаем правила, – оборвала ее бабушка.

Она старалась не хмуриться, но я уже давно научилась считывать ее настроение. Легкое подергивание челюсти выдавало, что бабушка недовольна.

– Тебя вызывала Прядильщица?

Не ожидала, что для упоминания об этом ей потребуется так много времени. В ответ я кивнула.

– Чего она хотела?

– Ничего.

Конечно, такой ответ бабушка не приняла.

– Прядильщица никого не вызывает просто так.

– Я дала ей обет молчания.

Бабушка оставила свои попытки не нахмуриться и со скрежетом отодвинула стул.

– Идите спать, – произнесла она угрожающе тихо. – Все вы. Нам с тобой, Пенни, давно пора немного побеседовать. С утра ты первым делом явишься в мой кабинет.

Весь ковен встал. Мы вышли, шурша подолами черных мантий по плитам. В столовой остались лишь мать и тетя Шара, сидевшие по обе стороны от бабушки. Уже в дверях я оглянулась, хотя делать этого не стоило. Это была дурная привычка, от которой мне придется избавиться, если я отправлюсь в дозор сегодня.

Мать уронила голову на руки. У моей сильной, несокрушимой, непоколебимой матери перехватило дыхание и затряслись плечи.

Я развернулась и зашагала прочь. Спички. Мне нужно найти спички.

Кабинет бабушки находился на четвертом этаже узкой башни в самом конце крыла Тернового ковена. Спички хранились там же, в запертом ящике. Но замки не представляли для меня особой сложности. Отец научил меня взламывать их вскоре после того, как вырастил мой кристалл. Помню, как в пять лет я крепко сжала в одной руке висячий замок, а в другой – шпильку. В тот день, потерянный во времени, как лицо моего отца, ветви цветущей вишни танцевали на ветру. Руки помнили тот урок, а в волосах у меня как раз была шпилька.

Я не рискнула зажечь свет. Вместо этого я подкралась к окну и отдернула шторы, чтобы выглянуть наружу. Ночь укутала Коллиджерейт в подернутую морозцем тишину. Обычно в это время года было тепло, однако теперь стены покрыты инеем, который нарядил плиты в сверкающие призрачные одеяния. Час назад колокольный звон возвестил об отбое. Во дворах нет ни души. Оттуда доносилось лишь звяканье сапог со стальными носами: дворцовая стража патрулировала Коллиджерейт всю ночь. Я задумалась, ходил ли ночной патруль по улицам города, раз те, кто живет за стенами, в плену точно так же, как и мы.

Под окном прошагали два стражника. Серебряные нагрудники сверкали в сиянии фонаря, которое растворялось в тенях между ними.

Я не то чтобы нарушила границы, однако мне не полагалось находиться в этом месте. Но я видела, как наказывали и за меньшие провинности, так что подождала, пока патруль не ушел из поля зрения, а затем опустила штору на место и поспешила к бабушкиному столу. Отец гордился бы тем, как быстро я справилась с механизмом замка. Я взяла всего один спичечный коробок – если взять больше, скорее всего, это заметят.

Я спускалась по лестнице, как вдруг до меня донеслось шипение и высокий шепот:

– Кто идет?

Вот черт! Нельзя, чтобы меня увидели. Только не со спичками в кармане: это запрещено. Если это Золоченый, мне, как и Элле, придет конец. Паника пронзила меня до костей, но я ее подавила. Если мне удастся убедить того, кто бы это ни был, что я выполняю поручение бабушки, мне все еще может сойти с рук.

Сердце бешено колотилось, но я свернула за угол. На лестничной площадке этажом ниже, глядя прямо на меня, стояла стражница, который провожала меня к Прядильщице. Она прислонилась к двери. Одета она была в свободные черные брюки с карманами в боковых швах и облегающий черный свитер. Она забрала волосы с лица в небрежный пучок. Сейчас она не при исполнении.

Узнав меня, она сузила глаза.

– Ты!

Она всем телом перегородила мне проход на лестничную площадку и скрестила руки на груди. Однако с ее телосложением никак не закрыть все пространство. Если я правильно все рассчитала, то смогла бы пройти мимо нее. Но пока я отсиживалась на занятиях о Смерти, слушая лекции о туманных призраках и обучаясь магии, ее так же усердно натаскивали в казарме. Она набралась сил и выносливости, освоила мастерство владения мечом и легко вывела бы меня из строя. Я тоже неплохо владею мечом, но у меня его нет. Стальной взгляд предупредил, что мне мимо нее не проскользнуть.

– Тебя здесь быть не должно.

Я скрестила руки совсем как она и сделала вид, что у меня есть какое-никакое преимущество: я стояла на лестнице выше нее.

– Тебя тоже не должно здесь быть. Ты же не при исполнении.

Вдруг откуда-то снизу башни послышались шаги.

На лице стражницы промелькнула нерешительность. Секунда колебания, за которую я было подумала о том, чтобы развернуться и сбежать обратно в кабинет бабушки, спрятаться там и надеяться, что меня не найдут. Я могла бы вернуть спички и скрыть улики. Но не успела я улизнуть, как она крепко схватила меня за руку и боком втащила в ту самую дверь, на которую только что облокачивалась.

Я уловила щелчок от поворота ключа, отчего сердце забилось еще быстрее.

– Что…

Она зажала мне рот ладонью. Острие клинка кололо меня с левой стороны, между пятым и шестым ребром. Одно движение руки – и стальное лезвие пронзит мне сердце.

– Тихо, – прошептала она. Это прозвучало как приказ, но в конце она словно запнулась.

Она была напугана.

Она оттолкнула меня к стене, отпустив руку и прижав предплечье к моей груди. Я по-прежнему ощущала лезвие ее меча и не стала сопротивляться.

Я ничего не слышала, кроме ее дыхания возле моего уха и своего собственного, слегка учащенного. От нее пахло хозяйственным мылом и жасмином. Чьи-то ботинки простучали по каменной лестнице и остановились на площадке.

Я моргала в темноте. Мы слушали, как стихал звук шагов. Каждый стук стальных носов по камню был тише предыдущего. Она отпустила меня и отступила назад вместе со своим острым клинком и ароматом жасмина.

На головке спички вспыхнул огонек, которым она коснулась фитиля свечи. Между нами задрожало коптящее пламя. Оно лишь подчеркнуло тревогу в ее глазах. Оказалось, мы были в чулане. Все полки были заставлены тяжелыми банками с травами. На нижней полке стоял деревянный ящик с этикеткой, на которой почерком моей бабушки было выведено: «Спички». Я запомнила это на потом; взломать чулан было гораздо безопаснее, чем кабинет бабушки.

Тишина затянулась. Дело плохо. Просто ужасно. Причем для нас обеих. Если ее застукают в чулане с ведьмой, она будет наказана. Я ждала, пока она заговорит.

– Пенни, – произнесла она. – Тебя ведь так зовут, верно?

Я не ответила, даже не шелохнулась.

Она выпрямилась, пронзив меня взглядом. При свете свечи он казался еще темнее. Прядь черных волос выпала у нее из пучка и слегка закрутилась, словно танцевала в мерцании огонька. Когда она вновь заговорила, ее голос зазвучал по-армейски, как в нашу прошлую встречу.

– Доложи о цели своего визита.

Я по привычке опустила глаза.

– Я проверяла, закрыла ли бабушка свой кабинет.

– И как, закрыла?

Я кивнула.

– А что бы ты сделала, если бы он был не заперт?

Стражница окинула взглядом мои руки, бедра, талию, карманы, на которых не было выпуклостей от ключей, выпирающих сквозь ткань, – и в одном из которых я спрятала украденные спички.

– Сказала бы ей, чтобы она сама его заперла, – сказала я тихо, но твердо и через силу подняла взгляд.

Она знала, что я лгала. А я знала, что здесь ей не место. Если она меня отпустит, то окажется в моей власти. Я буду знать. Не так уж много, но достаточно, чтобы остановить ее. Я не знала ее имени, но узнала ее номер, звание и полк.

– Призови тьму, – прошептала она. Это был не совсем вопрос, но в то же время она будто что-то спрашивала. Я в растерянности покачала головой, и она натянуто улыбнулась.

– Нам бы пригодилась еще одна терновая ведьма.

– Кому это – вам?

Она посмотрела на меня оценивающим взглядом.

– Сопротивлению. Нас весьма заинтересовала твоя встреча с Прядильщицей.

– Ну конечно…

Смотритель пресек бы сопротивление в зачатке задолго до того, как оно набрало бы силу.

– Мне пора. Если меня застукают…

Она прервала меня с застывшей улыбкой:

– Тебя уже застукали. Вот же я.

С такой же улыбкой я ответила ей:

– И поэтому мы прячемся в чулане?

Я пошла на огромный риск. Но так у меня появился шанс на спасение. Хотя бы сейчас.

Она прищурилась, а затем открыла дверь, выглянула на лестницу и отступила, чтобы пропустить меня.

– Убирайся отсюда. И ни слова…

Но не успела она договорить, как я уже бесшумно сбежала вниз по лестнице, все ниже и ниже, пока не добралась до нижней площадки. Я проскальзывала по коридору от тени к тени, стараясь избегать света, льющегося от ламп, пока не оказалась у себя в комнате.

Я тихо закрыла дверь, и на меня накатило облегчение. Здесь я в безопасности. В этой комнате едва хватало места для кровати и приставного столика, но она была моей. Под кроватью аккуратными стопками с ровно совмещенными корешками лежали книги. Стены были сплошь покрыты картинами, которые я рисовала углем и черной тушью. Деревья и птицы, озера и ручьи – настоящее буйство обрывочных воспоминаний, лишенных красок. Я скучала по нашему миру. Мне не хватало воды и света, но больше всего мне не хватало красок.

Когда я улеглась в кровать, у меня задрожали руки. Никак не получалось унять мысли о Сопротивлении. Неужели кто-то пошел против Смотрителя? На такое и надеяться страшно. Это похоже на сказку, только куда более невероятную, чем в любой из тех книг, что я находила на втором этаже библиотеки. Надежда наполнила все мое сердце, пустила в нем корни и продолжала расти.

А что, если это правда?

Вдруг надежда во мне сдулась, словно корочку пирога прокололи ножом. В голове раскатывались слова Прядильщицы:

«Ты должна отыскать Эллу. Это вопрос жизни и смерти. Сегодня».

Я сунула руку в карман и схватила спички – мой талисман от страха, и вышла из комнаты, пока не передумала, потому что замысел этот был просто нелепым. Вниз по коридору, вниз по узкой лестнице, к деревянной двери с надписью «Flammae ac fumo».

Заперев дверь, я осмелилась зажечь свет. В этом зале, погребенном глубоко под землей, не было окон. Костер был сложен. Все было готово к тому, чтобы разжечь огонь. Увидев это, я мысленно запротестовала.

Я настолько сосредоточилась на том, что мне нужно сделать, что даже не думала о том, как я это сделаю. Глядя на почерневший от дыма шест, я поняла: принять решение – одно дело, но довести все до конца – совсем другое. Каким-то образом мне нужно было приковать себя, зажечь спичку и распевать в одиночку и при этом не кричать.

Мне нужна была помощь.

Единственным человеком, способным мне помочь, была та, ради поисков которой я нарушила правила. Это была Элла.

Я не знаю, под силу ли мне это. Я прошептала ее имя – мой оберег от сомнений.

Если сперва разжечь костер, я не смогу на него взойти. Но чиркать спичкой руками в кандалах ничуть не легче. Да и я бы не решилась приковать себя к шесту, чтобы утром бабушка нашла меня в зале, где мне не следовало быть, с контрабандой в кармане.

Сначала надо развести огонь – так будет безопаснее всего. Затем я надену на себя оковы и буду молиться, чтобы мои нервы выдержали – и что я приковала себя достаточно крепко, чтобы не сбежать. Таков был план. Не очень хороший, но ничего лучше я не придумала.

Пока я не успела себя отговорить, зажгла первую спичку. Огонь занялся, вспыхнул и потух. Второй я чиркала так, что красная головка стерлась до бумажной палочки. От разочарования загорелась третья.

Я бросила ее в солому, и голодное пламя принялось лизать сухой хворост. Поскольку этим вечером сожжения не предстояло, утром никто не занимался уборкой зала. Если все пройдет как надо, я представила, как окажусь здесь после возвращения из-за завесы. По сравнению с этим прибраться и заново заложить костер будет куда легче.

Под ребрами тугим клубком свернулся страх. Я дрожала так сильно, что мне едва удалось проложить себе путь мимо взявшегося огня и взобраться на помост. Во имя пресвятой Темной Матери! У того, кто придумал правила перехода в Смерть, явно было садистское чувство юмора. Мне удалось застегнуть первый наручник на запястье в ту же минуту, как меня покинули последние крупицы смелости. Стальные оковы туго защелкнулись. Пути назад нет. Я оставила ключ на столе у двери.

Меня охватила паника. А что, если у меня ничего не выйдет? Что, если я забуду слова?

А вдруг мне не хватит сил, чтобы в одиночку пройти за завесу между Жизнью и Смертью?

Под ногами нагревался железный помост. В воздухе сгущался дым.

Я закашлялась, но прошептала слова, которые должны были пропустить меня. Они застряли в горле как комок, который появляется перед тем, как заплакать.

Огонь лизал лодыжки, пожирая меня заживо. С каждым вздохом жар обжигал легкие.

Однако в моей крови, словно ледяная вода, текла магия. Я устремилась к Смерти, и под влиянием моих слов, в точности так, как говорилось в книгах, раздвинулась туманная завеса.

Подол платья загорелся, кожа зашипела, но я продолжала нашептывать.

И я горела.

Горела.

Горела…

Боль была всепоглощающей. Она не прекращалась.

Из легких вырвался крик, но я его проглотила.

Если я закричу, то пропаду. Так же, как Элла.

Что я натворила? Мне не пережить этого в одиночку.

Вдруг раздался рев. Я зажмурилась. И передо мной предстала она – граница между Жизнью и Смертью. С бескрайней высоты в бездонную пропасть ниспадал серый туман. Я оказалась так близко к завесе, что могла протянуть руку и прикоснуться к ней. А еще в ней был зазор, ровно такого размера, чтобы я сквозь него проскользнула.

Мне нужно всего лишь сделать шаг.

Сперва мне необходимо отделиться от собственного тела и оставить его гореть в огне. Вот только душам не по нраву покидать бренные оболочки. Тела им нравятся не меньше, чем сама жизнь. Моя душа крепко вцепилась в тело, как и я. Пальцы вцепились в постамент. Один из ногтей сломался под корень, но я этого почти не почувствовала. Я боролась с желанием открыть глаза. Если я сделаю это, зазор захлопнется, и у меня не хватит ни сил, ни времени, чтобы запеть снова.

Я вырвала душу из тела со звуком, напоминающим глухой стук и резкий треск расколотого надвое бревна. От завесы исходила прохлада. Она несла освежающее облегчение после смерти в языках пламени. Меня охватило непреодолимое желание обернуться к своему горящему телу, чтобы попрощаться с ним.

Я зажмурилась еще крепче.

Не смотри назад. Не смотри назад!

Я сделала еще один шаг.

Глава 7

Замерев на пороге между Жизнью и Смертью, я заморгала в тусклом свете загробного мира. Внутри меня, как и снаружи, воцарилась тишина. Ребра вздымались, но воздух не наполнял легкие. Сердце за диафрагмой стало тяжкой ношей. Оно лежало мертвым грузом, освобожденным от прямых обязанностей. Меня тревожило и то, что привычных ударов пульса не было слышно.

Я осмотрела свою руку. Ногтевые ложа выглядели нежно-розовыми, но едва заметный шрам на ладони – напоминание о поражении на тренировке с Милой – разгладился и исчез. Даже кожа очистилась от прошлого.

Я думала, что знаю чего ожидать от Смерти. Но сколько бы книг я ни прочла, к реальности все равно оказалась не готова. В книгах Смерть описывали безмолвной. Однако меня окутала такая гробовая тишина, что у нее даже был свой собственный странный звук – легкий, пронзительный гул пустоты. В некоторых главах ландшафт подробно описывали как бесплодную пустыню с серым песком и прохладным неподвижным воздухом. Но у этого серого цвета было множество приглушенных оттенков радуги. Спокойствие двигалось без малейшего ветерка. В воздухе витали ароматы сосновой хвои, мха и только что прошедшего дождя. Это были воспоминания о следовавших мимо душах.

Это были пустоши эха и несбывшихся мечтаний. Они существовали вне времени, не ветшая и не изменяясь. Тишина липла к коже желанной лаской небытия. Она означала, что те, кто сегодня пересек завесу, приняли свою кончину.

Недавно почившие души следовали мимо меня. Вот прошаркала рука об руку пожилая пара: по мере ходьбы их шаги становились все увереннее. Молодая женщина с белокурыми волосами укачивала крохотное дитя. Вслед за ними скакала маленькая девочка, окутанная шелковистым туманом. Она сверкнула мне улыбкой. Глубокие впадины под острыми скулами позволили мне предположить, что голод сожрал ее заживо.

Я следила за тем, как они направляются прямо к Пределу, мерцающему вдалеке. Белое сияние превращало серые дюны в серебристые волны. Я наблюдала за тем, как они исчезали, и решила проверить свою связь с Жизнью. Призрак моего кристалла висел на шее на серебряной цепочке. Линия жизни вела к нему, и я с облегчением выдохнула. Я привязана: другой конец прикреплен к моему кристаллу в Жизни.

До сих пор мне удалось безошибочно пройти четыре этапа: я сгорела без крика, открыла завесу, отделила собственную душу от тела без посторонней помощи и удержала свою линию жизни, не оборвав ее. Это хорошее начало.

Но это только начало.

Завеса сверкала вдаль в обе стороны – безмолвный водопад, сотканный из тумана. Каждая нить была текучей и переменчивой. Если бы я ушла в дозволенный дозор по Смерти, я бы свернула налево и держала бы завесу закрытой, осматривая ее на предмет повреждений, пока в Жизни не наступил бы рассвет. Возможно, мне бы пришлось иметь дело с потерянной или сопротивляющейся душой и отправить их все за Предел, куда им и дорога. Ведь не все души спокойно идут по направлению к истинной смерти. Некоторые из них нужно подтолкнуть, чтобы они не поддавались искушению и не оглядывались назад.

Если же они оглядывались, то превращались в туманных призраков, и задачей Тернового ковена было изгнать их. Сегодня мне совсем не хотелось выяснять, чем это на деле отличается от описанного в книгах.

Представила себе черную униформу вроде той, которую военные носили не при исполнении. Одна магическая вспышка – и вместо платья на мне уже камуфляж. Приятно наконец-то воспользоваться чарами. Я зарылась пальцами ног в прохладный и влажный песок, совсем как на берегу реки в нашей деревне на рассвете. Затем опустилась на корточки и торопливо нарисовала кончиком пальца изогнутый кинжал. Удерживая в сознании его образ, я снова прибегла к магии, и настоящее, осязаемое оружие легло мне прямо в руку.

Одетая и вооруженная должным образом, я сосредоточилась на недостающей частице себя – Элле. Ее линия жизни тянулась вдаль от завесы. Она была почти невидимой и слабой, как взмах крыльев бражника в пустой комнате. Я последовала за ней, хотя оставлять завесу за спиной было крайне безрассудно. Я шла медленно и осторожно. Если наши линии жизни перепутаются, мы обе погибнем.

Линия жизни Эллы трепетала. Ее вибрации эхом разносились в тишине камер моего сердца. И тогда я пустилась бежать. Шаги отдавались по сырому песку, волосы развевались по ветру. Мне бы стоило их заплести, чтобы убрать с лица. При этой мысли волосы заплелись в тяжелую косу, которая спускалась по спине. Я улыбнулась. Несмотря на ту боль, что мне пришлось пережить, оказаться здесь, на свободе, стало в своем роде утешением.

В этом нет ничего удивительного. Во всех книгах о дозорах по Смерти, которые я прочитала, говорилось, что терновым ведьмам смерть необходима точно так же, как угольным ведьмам необходимо пламя. Без нее мы пропадем. Впервые за многие годы я почувствовала, что оказалась на своем месте.

Линия жизни Эллы вела меня вперед, все дальше и дальше по нескончаемому морю серого песка. Я остановилась, чтобы сориентироваться – осторожно, не оглядываясь через плечо – и осмотреть Предел, оценивая медленное течение душ. Все они выглядели слабыми и тонкими, ни одна из них не казалась плотной или старой.

Вдруг на песчаные дюны легла тень – какое-то пятно возникло посреди пустоты. Я заморгала и протерла глаза. Это мираж? Игры моего разума? Стая призрачной нежити мчится к завесе? А может, ко мне? Но я ни в чем не нарушила правила. Я не оглядывалась назад, не выказывала ни сомнения, ни страха…

Сердце в груди задрожало, словно забыв, что здесь в нем нет нужды. Я сжала кинжал покрепче. Мне стоило бы создать оружие побольше, поострее и пострашнее. Я вышла из себя в нарастающем приливе чувств.

Я осторожно двигалась к темному участку. Он не отступал, но и не приближался. Он не сдвинулся с места, но определенно был реален. С каждым моим шагом он приобретал все более четкие очертания. Он становился все явственнее, камень за камнем, пока примерно в ста метрах от меня не выросла черная крепость.

Я снова остановилась, сопротивляясь желанию присесть на корточки и уменьшиться, и смотрела на то, чего здесь не должно быть. Черные стены вздымались вверх из самой пустыни. За ними сверкала зелень, а над ней возвышались блестящие красные вершины, увенчанные рваными черными флагами. Здание в Смерти. Деревья за стенами. Я сильно ущипнула себя за руку, едва сдержав писк. Что бы это ни было, оно реально – и совсем не то, что создала бы я при помощи воображения и чар.

В стенах нет ни ворот, ни входа, ни дверного проема. Внутрь не попасть. Но линия жизни Эллы вела прямо туда. Она насквозь пронизывала сплошной черный камень. Голова шла кругом от того, насколько все это невероятно: стены, которых быть не должно, запертая за ними Элла и дверь, которой нет. Дерзость зеленой дымки листьев по ту сторону стены – дерзость жизни в Смерти.

Вдруг по стенам разнесся крик, взбаламутив песок у моих ног. Линия жизни Эллы извивалась и дрожала.

– Элла! – выкрикнула я ее имя и тут же зажала рот рукой.

Моя привязь к Жизни натянулась в знак предупреждения. Там приближался рассвет – а значит, мое время в Смерти истекло.

Мне хотелось броситься к Элле. Я хотела стучать по стенам, пока меня не пропустят внутрь, и греметь зачарованными камнями, посаженными в песок. Если бы я могла нарисовать нужную вещь, воплотить ее в жизнь, у меня получилось бы создать свой собственный дверной проем. Но мне нужно было действовать осторожно, а не очертя голову. Мне следовало быть умнее, а не вспыльчивее. Я понятия не имею, что там, и если бы я туда попала, это могло бы еще больше навредить Элле. И у меня нет времени. Только не сейчас. Скрепя сердце я отвернулась.

Я бросилась к завесе, но меня настиг очередной крик.

«Не оглядывайся», – прошептала я себе, когда крики Эллы стихли. Пусть мне этого и хотелось.

Когда я приблизилась, туман взревел, но я пробормотала слова, которые позволили мне пройти обратно. На этот раз завеса ощущалась на коже не прохладной, как шелк, а липкой, как патока из кастрюли на плите. Струйки тьмы и света цеплялись за пальцы, впивались мне в горло, обхватили запястья и талию.

Я сделала что-то не так. Наверняка так и есть. От паники у меня свело мышцы. Пульс остановился, и испуг пронзил меня насквозь, как ледяная вода.

Смерть не хочет меня отпускать. Домой, мне пора возвращаться домой… Я держала в уме это слово и шаг за шагом пробиралась обратно к жизни. Моя линия жизни вибрировала от напряжения. Боль пронзила грудь. Недолго думая, я схватила линию жизни, чтобы уменьшить давление. На мгновение ока она возникла в поле зрения. Она была черной и сверкала. Я изумленно моргнула, и она исчезла.

Я пробралась сквозь туман и упала в темноту. Вернулась к жизни, но бросила Эллу.

Глава 8

Я совсем забыла. Возвращаясь обратно к жизни, нам положено представить себе свою кровать, но из-за паники это вылетело у меня из головы. Когда я проснулась от того, что пыль щекотала нос, сквозь дрему послышался шепот матери с мягким упреком:

«Не паникуй, а не то пропадешь, Пенни».

Я запаниковала и почти пропала. А может, так оно и было? Я оказалась не в своей кровати, а на твердых половицах. Это не моя комната.

Здесь царит кромешная тьма, а воздух застаивался десятилетиями. Однако в нем таятся знакомые запахи кожи, бумаги и пчелиного воска.

Книги.

Я попала в библиотеку.

Это плохо, но могло быть хуже.

Тени слева от меня рассекла зеленая искорка. Другая сверкнула справа. Раздался тихий шелест, словно кто-то перевернул страницу. Должно быть, у меня разыгралось воображение. Попыталась встать, как вдруг что-то дернуло меня за подол. Я вздрогнула и задела стопку книг. Они упали на пол и рассыпались с таким грохотом, что у меня сердце в груди замерло. Тени рассыпались по полу к стеллажам, и тьма немного рассеялась.

Моя линия жизни натянулась, а значит, близится рассвет. Мне нужно проникнуть в кабинет мисс Элсвезер, где хранятся запасные ключи, и вернуться в Терновое крыло, чтобы меня не застукали.

Изумрудные искорки сверкали в темноте, а не в моем воображении – в этом я была почти уверена. Они мерцали, освещая нарисованную на стене восьмерку и отполированные до блеска перила. Я стояла в самом низу лестницы, ведущей на девятый этаж. Неужели я думала о девятом этаже, пересекая границу? Почему я здесь оказалась?

Я бросилась вниз по лестнице. Вдруг кто-то прошептал мое имя, умоляя меня вернуться, оглянуться назад.

Элла пропала после попытки попасть на девятый этаж. Нельзя, чтобы то же самое произошло и со мной.

Свернув на второй этаж, я прошмыгнула в кабинет мисс Элсвезер. Ключи от библиотеки хранились в верхнем ящике ее стола. Я схватила один из них и побежала вниз по последним пролетам, перепрыгивая через ступеньки. Я ощутила укол вины, но собиралась вернуть ключ уже завтра и надеялась, что она ничего не заметит.

В пустом голубом небе за арочными окнами таял рассвет. Я молча мчалась по коридорам. Колокол на часовой башне Коллиджерейта прозвонил шесть раз. В любую минуту из-за угла появится утренний патруль дворцовой стражи.

Я забежала в крыло Тернового ковена, когда последний звон эхом раскатился в ушах. Дверь захлопнулась за моей спиной, я с облегчением выдохнула и поспешила к себе в комнату. Меня не застукали. Никто не знает, что я в одиночку ходила по Смерти. И теперь я знаю, где Элла.

Сердце колотилось. Свернулась калачиком на кровати и зарылась в одеяло из гагачьего пуха, чтобы согреться от холода, пронизывающего до костей. Я и не думала, что смогу уснуть, но настолько вымоталась, что вскоре забылась во сне. В этот раз сновидения меня не потревожили.

Я проснулась от того, что щеку щекотали темные волосы. Надо мной с обеспокоенным видом склонилась мать. Когда я открыла глаза, она выпрямилась.

– Ты заболела?

– Я… Нет?

Я пыталась найти другие слова, но на ум так ничего и не пришло.

– Ты пропустила завтрак.

Это звучало как ненавязчивое требование объясниться.

– Мне жаль, я…

Я искала правдоподобное оправдание, но в голове у меня было пусто.

– Вставай, Пенни. Вчера вечером кто-то ворвался в зал для сожжения, и теперь ваша бабушка жаждет крови. Она хочет тебя видеть.

Тонкие морщинки вокруг маминых глаз стали резче от чего-то вроде подозрения. Я пыталась не показывать, как была напугана, ведь после сожжения я забыла убрать за собой пепел. Как я могла забыть такую незначительную мелочь?

Мать покачала головой и отвернулась.

– Будь осторожна. Сегодня утром ей еще исцелять Верховного Смотрителя.

Из всех ведьм только матери и бабушке доверено следить за раной нашего безликого повелителя. Немногие в Холстетте желали бессмертия. Смерть пела сладкие песни на голодных задворках. Если Смотритель умрет, не будет ни спасения, ни выхода, ни конца. Ни для кого из нас.

Поэтому мы хранили его жизнь, хоть и не могли его исцелить. И по мере того, как усугубляется его загадочный недуг, о котором нам запрещено говорить, завеса страдает от недуга вместе с ним.

Я сбросила с себя одеяло.

– Элла? Она что…

Мать прервала меня, печально покачав головой. Она сдалась, очевидно. Мне хотелось рассказать ей обо всем, что я делала прошлой ночью, и дать ей надежду. Но я обошлась объятиями. Я уткнулась лицом ей в плечо и почувствовала ее дыхание с ароматами ландыша и душистого горошка. Она была у себя в теплице. Надеюсь, она была не одна.

Мать нежно разгладила пальцами мои кудри.

– Одевайся, мой лепесточек. Не заставляй бабушку ждать.

Она ушла. Я осторожно выбралась из постели. Желудок протестующе заурчал из-за того, что я пропустила завтрак. В остальном же я чувствовала себя вполне нормально.

Я ходила по Смерти. Я нарушила первое правило, и ничего страшного не произошло.

Я быстро оделась в черное хлопчатобумажное платье с длинными рукавами и подолом в пол, а затем подвязала его серебряным поясом. Через приоткрытое окно повеяло ледяным горным воздухом, так что я захватила плащ, висевший с обратной стороны двери. Завязав волосы черной лентой, я поспешила в кабинет Терновой королевы. Заставлять бабушку ждать всегда выходило себе дороже.

Бабушка сидела за столом, в который я залезла вчера вечером. При виде меня взгляд ее стал резче. Мама молча стояла в углу. Мила сидела у окна, скрестив руки. Судя по выражению ее лица, ее уже допросили и она выдержала это с честью.

Бабушка жестом подозвала меня к себе. Когда-то волосы у нее были такими же рыжими, как у меня и у моих сестер, но теперь они потускнели от возраста и поседели от хождения по Смерти. Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– Ты побледнела, Пенелопа. Где ты была прошлой ночью?

Я ждала этого вопроса, я к нему готовилась, но солгать бабушке в лицо было почти невозможно. Поэтому я ответила уклончиво:

– Мать сказала, кто-то ворвался в зал для сожжения.

– У него был ключ. Тот, кто зажег костер, оставил этот ключ на столе.

Бабушка наблюдала за моей реакцией, но я себя не выдала.

– Что-то сломали?

– Он нарушил закон, – ответила она. – Кто бы это ни был, он прошел за завесу.

Я постаралась раскрыть глаза пошире, но не переусердствовать. В этом я была до ужаса слаба, так что бабушка сузила глаза. В отчаянии я бросила взгляд на мать, затем на Милу.

– А что насчет Эллы? Она… Никто не пострадал?

– Нет, Пенелопа, никто. Но колебания завесы были, так что этим утром Смотрителю потребовалось мое присутствие.

Бабушка поджала губы, бросила на меня еще один пронзительный взгляд и отпустила меня.

От облегчения я едва не обмякла. Если бы она что-нибудь заподозрила, мне пришлось бы рассказать все и о стенах, и о крике Эллы. А это звучало нелепо даже для меня, хоть я это видела. В Смерти нет зданий. Возможно, за Пределом они есть, но никто из тех, кто туда ушел, так и не вернулся, чтобы раскрыть эту тайну.

Бабушка отпустила меня, махнув рукой в сторону двери.

– Иди есть. Тебе оставили тарелку с завтраком.

– А как же мои обязанности? А библиотека?

Дрожь пробежала по спине, когда я подумала о шепчущих огнях возле девятого этажа.

Бабушка покачала головой.

– Тебя вызвала Прядильщица.

Мать оттолкнулась от стены.

– Снова? Матушка, это неслыханно!

Терпеть не могу, когда мать так ее называет. Это слово кажется слишком родным, словно их связывает нечто большее, чем то, что мать вышла замуж за сына бабушки.

Каждый год из шестидесяти восьми бабушкиных лет проявился на ее лице, когда она сказала в ответ:

– Я в курсе, Агата. Но перед приказами Прядильщицы я бессильна. Пока она продолжает ткать будущее, Смотритель потакает ее прихотям. Скажи против нее хоть слово – и он обратит свой взор на нас. А Пенелопа и так привлекает достаточно внимания, чтобы я еще выводила из себя любимицу Смотрителя.

Тут бабушка хмуро уставилась на меня, будто не понимая, почему я до сих пор не ушла.

– Иди же! Дворцовая стража ждет тебя, чтобы сопроводить. Я не стала освобождать тебя до того, как прозвонят одиннадцать, так что у тебя всего пятнадцать минут. Там остались блины.

– Блины?

Она кивнула и снова махнула рукой на дверь.

Удача, которая уберегла меня от неприятностей с бабушкой, длилась недолго. В коридоре ждала та самая стражница, которая заперлась вместе со мной в чулане. Я не посмела взглянуть на нее, боясь того, что могу увидеть. Вдруг она разозлилась, что я узнала ее секрет? Или волновалась, что я о нем кому-нибудь расскажу? А может, опасалась последствий, если я это сделаю?

Я следовала за ней по сверкающим мраморным коридорам, которые заледенеют, когда зима войдет в полную силу. Ковены тоже замерзнут, и всем придется сгрудиться у огня, которого было недостаточно для обогрева наших великолепных комнат. Все это было насмешкой над нами.

Когда я приподняла юбки, чтобы подняться по лестнице, стражница тихо сказала:

– Спасибо.

Она была выше меня ровно настолько, что мне пришлось запрокинуть голову. Мы встретились взглядами. Я пожала плечами, не осмелившись ответить.

– Ты не сказала, – сказала она, снова пытаясь начать разговор.

– И ты тоже, – ответила я тоном, пресекающим дальнейшие расспросы, и опустила глаза. Было утро, в залах было людно, а она слишком сильно мной заинтересовалась. Мне не стоит привлекать к себе внимание.

Вдруг она отвлеклась на топот сапог со стальными носами по камню. К нам приближался патруль. Она так резко повернула голову, что у нее хрустнула шея. Глаза смотрели четко вперед, плечи выпрямились, шаг стал твердым – и тут я поняла, как сильно отличались ее повадки, когда мы шли вместе, от четких движений, принятых у военных.

Я сцепила руки на подоле перед собой. Мимо прошагали двое Золоченых. Мы обе проявили покорность, и на одну бредовую секунду мне показалось, что мы участвуем в каком-то спектакле забавы ради.

Но нет, все это абсолютно реально. Нарушение правил влечет за собой губительные последствия. Поэтому меня мучил вопрос: зачем она вообще со мной заговорила? Ради чего стоило рисковать нашими шкурами?

Мы зашли в устланное коврами крыло Смотрителя. На стражу его покоев отбирали Золоченых чудовищных размеров. На плечах их черных туник закручивались петли золотых шнуров, отполированные золотые нагрудники сияли, а на поясах висели кинжалы.

Стражница прошла вперед, чтобы о чем-то пошептаться с Золочеными. Один из них посмотрел на меня. Зрачки в серебряных радужках сузились. Золотая полумаска мерцала. Он приподнял бровь, и от этого у меня по рукам пробежали мурашки.

– Сейчас она тебя примет, – сказал стражник так, словно это я просила об аудиенции, а не была призвана сюда по прихоти Прядильщицы.

Дверь со скрипом отворилась, и меня снова втолкнули внутрь. Споткнувшись, я ощутила раздражение. Я бы и так послушно зашла, можно было просто подождать.

В темной комнате были задернуты шторы. От аромата благовоний запершило в горле; глаза защипало, они заслезились. Как она это все выносит, еще и взаперти, без солнца?

– Мне нравится темнота, – проскрипела Прядильщица из угла.

Ткацкий станок клацал и щелкал. Он ткал не переставая.

Мой вопрос прозвучал слишком громко:

– Наверное, тебе не хватает солнышка?

Прядильщица, посмеиваясь, вышла из тени и направилась к своему стулу, чтобы на него взгромоздиться. Сегодня она куда меньше похожа на скорпиона – скорее, на змею, которая свесилась с ветки и гипнотизировала добычу своим завораживающим взором.

– Какая ирония, правда? Даже несмотря на то, что ты связана со Смертью, ты стремишься к солнечному свету. А я, накрепко связанная с Жизнью, нахожу утешение в темноте.

Это прозвучало как вопрос, на который нет правильного ответа, так что я промолчала. Я неловко шарила взглядом по комнате, чтобы не смотреть ей в глаза.

На полке в нише возле камина были разложены безделушки: серебряная шкатулка с крохотной замочной скважиной, синяя, как сапфир, книжка, название которой было отпечатано золотыми буквами, и фарфоровая пастушка в сиреневом платье.

Прядильщица следила за моим взглядом. Улыбка смягчила ее черты, но пальцы продолжали свой легкий танец.

– Даже не взглянешь? – кивнула она на ткацкий станок, с которого сходил яркий гобелен. – Почему?

– Он предназначен для Смотрителя, а не для меня.

– Как хорошо ты научилась лгать. Почему, Пенни? Почему ты не смотришь? Другие продали бы душу, чтобы взглянуть хоть одним глазком.

– А ты им позволишь?

– Продать души? О, они их и так продают, но не мне. Мое дело – жизни, а не души. Так почему же?

Я покачала головой.

– Я не хочу этого видеть.

– И все же ты последовала моему совету и отправилась прямо в Смерть.

Прядильщица, с угловатыми конечностями, в черных развевающихся шелках, соскользнула со стула и преклонила колени перед переплетениями нашей жизни.

– Я этого не делала.

– Ты снова лжешь. К тебе прилипла Смерть. Ты ходила в дозор.

Прядильщица пропустила сквозь нежные пальцы ткань, которая казалась мягкой, как масло. Она перекладывала ее с руки на руку, ища что-то, а затем взяла так, чтобы я все видела.

– Ты это видела?

Она похлопала по полу рядом с собой, и я встала на колени, но по-прежнему не смотрела на узоры. Я не могла.

Ничуть не смутившись, она принялась описывать особняк с черными стенами посреди моря серого песка. Это было здание, которого не должно было там быть.

Я неохотно кивнула.

Ее вздох был легким, как поцелуй крыла бабочки.

– Ты туда вернешься.

– Я…

Я запнулась. В глубине души я сгорала от желания рассказать ей, что видела летнюю зеленую дымку деревьев над черными стенами – оазис среди унылого пейзажа Смерти. Мне хотелось рассказать ей о сердцебиении Смерти и о том, как оно пульсировало сквозь песок под моими ногами. Мне хотелось сказать ей, что слышала крик Эллы.

– Я не знаю, к кому она попала, – ответила она, хотя я и не спрашивала. – Все, что происходит за стенами, скрыто от моего взгляда.

Она встала на ноги и протянула мне руку. Я взяла ее, и ее прохладные пальцы обхватили мои. Вдруг по венам пробежал сигнал. Мы с ней оказались близко. Так близко, что за приторными благовониями я разобрала ароматы весеннего солнца и первоцветов. Ее зрачки расширились, и глаза стали как полуночное небо, усеянное серебром звезд. В этих глазах можно было утонуть и не вынырнуть на поверхность даже затем, чтобы набрать воздуха. В этом не было нужды.

Я была совершенно сбита с толку. Когда я пришла к ней в первый раз, то ожидала увидеть чудовищное создание, которое удерживала лишь сила Смотрителя. А увидела девушку, от которой у меня перехватило дыхание. Она была не менее привлекательна, чем стражница, с которой мы столкнулись в башне прошлой ночью. Прядильщица сделала медленный вдох, словно вдыхала меня саму. Интересно, почувствует ли она запах могильной земли и пепла?

– Лилии, – произнесла она. – Лилии и зимние ночи, пропитанные древесным дымом.

Она прочитала мои мысли? О, Святая Темная Мать! А вдруг она услышала мои мысли о том, как она привлекательна? Или мои подозрения о том, что она – чудовище?

– Может, перестанешь уже?

Она отшатнулась, будто я дала ей пощечину, и прошелестела обратно к стулу.

– Ты отправишься туда снова. Этим же вечером.

От ее приказного тона во мне вспыхнул гнев.

– Гореть в одиночку? Ты не представляешь, чего требуешь. Мне нужна помощь, но никто не пойдет против Терновой королевы.

– Ты уже пошла, Пенни. Посмотри вокруг повнимательнее. Ты слишком долго скрывалась. Нам нужно вернуть твою сестру.

Прядильщица откинулась назад, словно моя компания ее утомила. Бледные волосы ниспадали на талию. Один завиток выбился на лицо и зацепился за густые ресницы. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что огрызнулась на нее.

Она казалась такой молодой и уязвимой… Хотя это может быть частью созданного ею образа. Прядильщица – порождение Смотрителя. Но если бы не она, я бы ни за что не сгорела прошлым вечером. Она дала Элле надежду. Возможно, эта девушка с полуночью в глазах на нашей стороне. Может, она так же сильно нуждается в ком-нибудь близком, как и я. Раньше у меня не было друзей не из Тернового ковена.

– Я попробую. Но если меня поймают…

– Завтра, – сказала Прядильщица, скривив лицо в ироничной улыбке. В ее темном как смоль взгляде отражалась печаль. – Вернись ко мне завтра. Я пошлю за тобой.

Я сглотнула, тщательно подбирая слова для ответа.

– Ты привлекаешь ко мне внимание. Если я буду выделяться, ходить по Смерти станет невозможно.

В ответ она сказала нараспев, будто читала стихотворение:

– Вместе мы сила. Разделимся – падем. Раньше мы были сильными, Пенни. Он разделил всех нас.

Прядильщица посмотрела на свои запястья в широких золотых наручниках. Ее чары подчинялись им точно так же, как Золоченых контролировали их полумаски. Не так жестоко, но не менее действенно. Одну ведьму подчинить легче, чем легион.

– Меня звали Алиса. Смотритель отобрал мое имя. Не дай ему забрать твое. Береги его, Пенни.

Она закрыла глаза. Черные ресницы опустились на щеки и больше не распахнулись. Казалось, что она заснула, но ее пальцы по-прежнему танцевали, а ткацкий станок продолжал трещать, пока шелк переплетал мои мечты в кошмары.

– До свидания, Алиса.

Я тихо постучала в дверь, чтобы стражники выпустили меня, и услышала довольный прощальный вздох.

Я собиралась пойти туда снова этим же вечером. Но как? В Палату Пламени и Дыма больше не попасть. Пока я ела блины, до меня донесся невнятный разговор о том, что бабушка наложила на дверь в зал запечатывающие чары. Никому из терновых ведьм не было разрешено ходить в дозор, пока Элла не вернется либо пока свет в ее кристалле не погаснет. У нее будет еще день-два, чтобы уйти за Предел, как это было с Хейли. Если же она не уйдет сама, изгонять ее отправится поисковый отряд Золоченых, а устранять повреждения – одна из терновых ведьм. Утрата Хейли стала для меня незаживающей раной. До сих пор было больно даже думать о ней. Мне страшно ее не хватало.

Завесу необходимо защитить любой ценой, но я не могу допустить, чтобы этой ценой стала Элла.

Я приведу ее обратно. Осталось только придумать способ сгореть.

Глава 9

После обеда обязанности в библиотеке стали моим благословением и проклятием. Если бы меня все-таки допустили к дозору по Смерти, весь оставшийся день мне предстоял строгий постельный режим. И теперь я начинаю понимать почему. В глаза будто попал песок, и за десять минут я трижды сдерживала зевоту. Дрожащими пальцами я устало складывала в тележку книги, которые надо было вернуть на третий этаж.

Серебряные колеса тележки зацепились за шаткий подъемник. Я чертыхнулась себе под нос и посильнее толкнула тележку бедром. Она с грохотом опрокинулась в зарешеченную кабину, и по полу рассыпались книги с распахнутыми кожаными переплетами и смятыми страницами. Глаза защипало от слез. Я присела и попыталась сгладить урон, аккуратно перекладывая книги и морщась при виде уголков, загнутых из-за моего нетерпения.

Дверь в виде гармошки из сплетений металла скользнула и бесшумно вернулась на место. Она не издала ни звука, даже когда я подергала ее, заперев снаружи. Десять кнопок расположились вдоль стенки. Цифры были отмечены потертой серебряной краской. Я нажала кнопку третьего этажа. От цифры «3» осталась только половинка в виде перевернутой буквы «С».

Вдруг к моему локтю прикоснулась легкая рука. Мисс Элсвезер сверкнула мне улыбкой.

– Тебе не повредит чашечка чая.

– Некогда. Я только что отправила тележку на третий этаж.

Она похлопала по плечу младшего библиотекаря, незнакомого мне темноволосого мальчика. Он испугался. Его глаза наполнились страхом, а скулы с ложбинками словно стали еще острее. Интересно, откуда он? Я не стала спрашивать. Иногда лучше ничего не знать.

Мисс Элсвезер что-то ему сказала так тихо, чтобы я ничего не расслышала, и он убежал вверх по лестнице.

– Он займется книгами. За пять минут работа никуда не убежит.

Большую часть двери кабинета мисс Элсвезер занимали две панели из матового стекла. Их разделяла табличка с напечатанной на ней надписью «Наблюдатель за исследованиями литературы». В кабинете чайник на дровяной горелке издавал тонкий свист. Пар валил в полуоткрытое окно.

Она махнула рукой, указывая мне на золотое кресло с жесткой спинкой, которое знавало лучшие времена еще в прошлом веке, и принялась наливать воду в заварочный чайник из белого фарфора.

– Итак, – начала она, сунув мне в руку блюдце. – Ты из-за визита к Прядильщице выглядишь так, будто Смерть тебя разжевала и выплюнула? Или дело в чем-то еще, Пенни?

Чай выплеснулся в блюдце. От удивления я села прямо.

– Просто я не выспалась.

Она приподняла бровь.

– Помощь рядом, но тебе самой решать, просить ли о ней.

– Я… Спасибо?

Я старалась не показывать своего замешательства. Мне всегда нравилась мисс Элсвезер, но я внезапно поняла, что не знаю, стоит ли ей доверять.

– Элла была ценным активом для библиотеки.

Я сделала глоток чая, и он обжег мне горло до самого желудка. Меня взбесило, что она говорила так, будто Элла пропала навсегда. Даже у матери пропала надежда. Но Элла по-прежнему была привязана к своему кристаллу – это я проверила за завтраком, а потом еще и в обед. Линия жизни Эллы потускнела и истончилась, но никуда не делась.

Мне нужна помощь, и мисс Элсвезер никогда меня не подводила. Я сделала вдох, подумала еще немного, а затем сказала:

– Я нашла ее.

Мисс Элсвезер пристально посмотрела на меня поверх своих очков-половинок. Казалось, она ничуть не удивлена.

– Ты туда ходила.

Я уставилась на свой чай.

– И мне нужно пойти еще раз, но из-за бабушки теперь это невозможно.

Мисс Элсвезер выдвинула ящик, порылась в нем и прижала ладонь к столу.

– Допивай чай и возвращайся к работе. – Она провела рукой по дереву, и что-то царапнуло столешницу.

– Оставь себе ключ от библиотеки. Элла что-то искала, Пенни. Если тебе удастся это найти, дай мне знать. Призови тьму.

У меня расширились глаза. Прошлым вечером в чулане дворцовая стражница сказала то же самое.

Мисс Элсвезер заговорщицки улыбнулась мне и ушла, взмахнув юбками из лавандового и серого хлопка. На столе, там, где она провела ладонью, лежал свернутый в трубку клочок пергамента.

Задумавшись, я допила оставшийся чай, пока он не остыл. Терпеть не могу холодный чай. Затем я развернула пергамент, и на блюдце зазвенел серебряный флакончик. Он был теплым на ощупь, с металлической крышкой вместо пробки, которыми бабушка обычно закрывала флаконы. На его основании тончайшими, изящными потускневшими линиями была выгравирована роза. Флакон я положила в тот же карман, где лежал ключ. На пергаменте была схематически изображена карта библиотеки. Место, на котором я сидела в кабинете мисс Элсвезер, было отмечено крестиком. За ним, на месте стены, была нарисована лестница, ведущая глубоко под землю.

Посреди маленькой комнатки у подножия лестницы было написано: «Сожги меня». Я задумалась, что она имела в виду: записку или меня саму?

За ужином каждая вилка риса застревала у меня в горле. С обеда кристалл Эллы выцвел, а ее линия жизни мало чем отличалась от потрепанной нити. Она уходила все дальше. Если я не найду ее сегодня, она пропадет навсегда.

Если бы был хоть малейший шанс на то, что бабушке удалось бы вернуть Эллу домой, я рассказала бы ей все, не боясь последствий. Но она бы этого не сделала. Огонь, горевший в сердцах ведьм моего ковена, давно угас. Я силилась разглядеть в женщине, сидящей под радугой наших кристаллов, Терновую королеву моего детства, которая правила всеми ковенами Восточного побережья. В те времена она была великолепна. Она восседала на терновом троне со сверкавшей на огненно-рыжих волосах обсидиановой короной. А теперь она пытается удержаться за власть, которой ее наделил Смотритель.

Лучшее, что я могу сделать, – отыскать помещение, отмеченное на карте мисс Элсвезер, и молиться, чтобы флакон, который лежал у меня в кармане, отправил меня прямиком в Смерть.

Костер в Терновом крыле был единственным одобренным в Коллиджерейте способом пересекать завесу. Однако были и другие способы сгореть: яды, выжигающие тело изнутри, и зелья, от которых в венах загоралась кровь. Надеюсь, мисс Элсвезер дала именно то, что мне было нужно.

Потому что в другое место, где я еще могла бы сгореть, мне не попасть. Это вечное пламя в яме посреди казармы Золоченых.

Я вышла из столовой последней. Мать, проходя мимо, погладила меня по плечу и легко поцеловала в волосы.

– Ложись пораньше. Если зачитаешься допоздна и не уснешь, Элле это не поможет. Ты выглядишь измученной.

Я выдавила из себя улыбку и пожелала матери спокойной ночи. Прозвучало это так, словно я прощалась навсегда. Но мать была слишком рассеянна, чтобы это заметить.

– Люблю тебя, – произнесла она, не отрывая глаз от витрины с кристаллами. Было непонятно, кому она это сказала – Элле или мне.

– А я люблю тебя, – прошептала я, когда за ней закрылась дверь.

Вопреки теплу, исходящему от фонарей, по коридорам распространялась ночная прохлада. Тени плясали на стенах, словно сломанные марионетки, у которых были подрезаны нити. Колокол на часовой башне зазвонил в знак предупреждения. Прошло два часа с наступления комендантского часа. Если меня поймают за пределами Тернового крыла, у меня не найдется никаких оправданий, кроме нечестно добытого ключа и серебряного флакона, из-за чего обвинения станут еще более тяжкими.

Впереди за углом загрохотали сапоги: дворцовая стража патрулировала коридоры. Я проскользнула в нишу. Дыхание эхом отдавалось в ушах, а сердце стучало о ребра так громко, что разбудило бы и покойника. Но топот сапог отдалялся, даже не приблизившись ко мне. Когда он растворился в тишине, я бросилась к библиотеке. Остаток пути я бежала.

Ключ повернулся с тихим щелчком, и дверь беззвучно распахнулась. Я прокралась внутрь. Вот бы уменьшиться и стать не такой заметной! Лампы не горели, свечи на окнах были потушены. Библиотека окутана мраком. Окутана. Я прикусила губу. Это слово вызвало в воображении образы гнусных существ, которые стерегли давно забытые пыльные фолианты, изъеденные временем.

Я подняла глаза. На девятом этаже сверкнул свет – зеленая искорка в темноте. Другая искра вспыхнула на восьмом, еще одна – на седьмом.

Вдруг все они погасли.

Я замерла, колеблясь между борьбой или бегством. Спасать собственную шкуру или искать Эллу?

Ради Эллы. Я повторяла это про себя, как благословение. Не успев дрогнуть, я пустилась бежать, хватаясь за полированные перила, но запнулась на первых же ступенях.

– Пенни.

Мое имя скрипом разнеслось по пыльной полуночной библиотеке.

Я перескочила последнюю ступень и упала на площадку первого этажа. Над подъемником со звоном загорелась лампочка. Стрелка указывала на цифру девять. На самом верху библиотеки открывались и закрывались дверные решетки. Под звуки вихря и грохот стрелка подъемника со скрипом передвинулась к цифре восемь.

Изумрудное сияние освещало весь девятый этаж. Блестящие глаза выглядывали сквозь перила. По спине пробежал холодный пот, и я бросилась вверх по лестнице. У меня галлюцинации, не иначе.

Добралась до площадки второго этажа. Стрелка подъемника дернулась к цифре пять. Со сбившимся дыханием я помчалась к кабинету мисс Элсвезер. Я влетела в дверь, когда подъемник со скрипом открылся и из щели под ним выползло что-то, повторяющее мое имя.

Я возилась с ключом в замке. Зеленое сияние расползалось по матовому стеклу. Я уперлась руками в дверь, ожидая, что ручка задребезжит. Но ничего не произошло. Только тихим шепотом, напоминающим шелест страниц, меня снова и снова звали по имени.

Наверное, лучше бы я пошла в казармы Золоченых. По крайней мере, чудовища вроде них мне хорошо знакомы.

С колотящимся сердцем я повернулась к шепоту спиной и на цыпочках пошла по ковру к книжному шкафу. На его месте на карте мисс Элсвезер была отмечена лестница.

Я нажимала на книги, снимала их с полок, но ничего не менялось. В отчаянии я стучала по книжному шкафу. Хоть что-то должно было произойти. Не могу же я вернуться в библиотеку, где зеленый свет с каждой секундой становился все ярче. И на ковре в кабинете мисс Элсвезер я тоже не могла сгореть.

Провела дрожащими кончиками пальцев по полкам, следуя за резным узором колючих стеблей к распустившемуся бутону розы. Один из лепестков на ощупь оказался более гладким и отполированным, чем все остальные. Я нажала на него, и весь книжный шкаф выехал наружу. За ним зияла бездна.

Из-под двери кабинета раздался вздох, и свет погас, погрузив меня во тьму. Дверь заскрипела. Я открутила крышку флакона, вылила в рот его содержимое и шагнула в темноту, успев закрыть за собой книжный шкаф. Шагнула мимо верхней ступеньки и споткнулась.

Когда я упала, изнутри меня охватило пламя.

С дымящейся кожей я спустилась по лестнице и едва успела выдавить из себя слова, чтобы раздвинуть завесу перед тем, как мне обожгло горло. Тело превратилось в пепел, и душа вырвалась на свободу.

В кабинете мисс Элсвезер разбилось стекло. Послышался сухой, как бумага, шелест моего имени. Кто-то следовал за мной в Смерть.

Глава 10

Я умерла слишком быстро. От шока все чувства притупились.

Я горела желанием оглянуться.

Я присела, погрузила пальцы в прохладный песок и прислушалась к пустыне, заставив себя сосредоточиться. От внезапного безмолвия сердца звенело в ушах, но я ничего не чувствовала. Никаких линий жизни. Эллы нигде нет.

Наконец я ее почувствовала, словно вдалеке запорхал мотылек. Линия жизни Эллы стала слабеть и распадаться. Мне стоило бы нарисовать себе оружие или другую одежду, но руки дрожали слишком сильно.

Я еще глубже погрузила пальцы в песок и замерла. Из-под рук причудливой паутиной тьмы вырвались темно-серые струйки. От ужаса у меня по спине побежали мурашки. Струйки стали черными, как эбеновое дерево. Я видела такое на картинках в учебниках: под песком проснулись туманные призраки.

Я была напугана, и Смерть учуяла мой страх.

Паутина сжималась и разгоралась, заливая пустыню тенями. Тишину разорвал пронзительный визг.

Я вскочила на ноги, отвернулась от завесы и побежала еще дальше в Смерть, следуя за линией жизни Эллы.

Если бы мое сердце по-прежнему билось, оно бы заколотилось сейчас. Если бы мне нужно было дышать, легким не хватало бы воздуха. Но Смерть заключается во многом, и иногда она проявляет доброту. Она бывает милосердной. В этом месте я могла бежать без остановки, даже не напрягая мышцы. Черные юбки запылились и слились с песком, а рыжие волосы потускнели в ответ на мои мольбы стать невидимой.

Я взобралась на дюну. У ее подножия в пустыне возвышались черные стены. Я скатилась вниз. Чем ближе я подходила, тем выше они становились. Камни усеивали песок, и мне приходилось их обходить.

Я бежала, а дюны колыхались. Они поднимались и опускались, скрывая меня на бегу.

Смерть бывает обманчивой.

Земля накренилась, и я упала вперед. Зыбучие пески тут же поглотили мои руки по запястья. Они засасывали их и затягивали еще глубже, но мне удалось высвободиться.

Из песка просачивался туман. Он схватил мою лодыжку чем-то вроде пальцев. Содрогнувшись, я вырвалась из него и вскочила на ноги.

Иногда Смерть бывает голодна.

Из пустыни поднимались темные фигуры наподобие человеческих, только кривые и угловатые. Песок прилипал к конечностям туманных призраков, вырывающихся из дюн. Я думала пробраться за стены, обойти их по периметру и найти вход. Но передо мной выросли огромные ворота с подъемной решеткой, вбитые глубоко в песок. Постучаться в главные ворота было моей последней надеждой. Тем самым я отдавалась на милость тому, кто (или что) был за стенами.

Я потрясла решетку ворот.

Иногда у Смерти есть план.

Ворота подняли, когда меня настигли призраки тумана. Костлявые пальцы схватили меня за платье. Мне следовало создать себе оружие, надо было раньше об этом подумать. Ткань порвалась, и я нырнула под ворота. Они с грохотом опустились. Я была спасена, но оказалась в ловушке.

Мне хотелось оглянуться через плечо на призраков тумана. Раньше я не видела ни одного, не считая цветных картинок в энциклопедии.

Не оглядывайся назад.

От страха я не могла встать с четверенек. Послышались приближающиеся шаги. Перед моими руками остановились черные отполированные сапоги для верховой езды. Я попыталась подняться, чтобы встретить свою судьбу, но в затылок ударила боль, а в глазах почернело.

Меня разбудил солнечный свет, проникающий в широко открытое окно. От яркого света жгло в глазах. Когда я попыталась сесть, вокруг все закачалось и поплыло. Я была в гостиной. Яблочно-зеленые кресла стояли возле незажженного очага. По обоям вилась цветущая сирень, а на низком столике стояла ваза с алыми розами. Должно быть, мне это снилось. Свет и краски нахлынули на меня со всех сторон, и я зажмурилась.

Но когда я открыла глаза, комната никуда не исчезла. Пыльца шептала на ветру, который плясал на серебристом тюле, расшитом розами.

Это не сон. Сны так приятно не пахнут. И во сне не бывает больно, а у меня болит голова.

Я сделала медленный вдох и снова попыталась сесть, но череп пронзила такая боль, что у меня вырвался всхлип. Мои попытки встать прервал тихий мужской голос, в котором сквозило легкое любопытство:

– На твоем месте я бы еще немного полежал. Ты сильно пострадала.

– Ты меня ударил!

В голове пульсировало в такт сердцу. Мысли спутались, я была сбита с толку: я же в Смерти, у меня не должно биться сердце…

Я почувствовала на груди прохладу кристалла и прикоснулась к нему. Линия жизни не повредилась.

– Бить женщин не в моих правилах.

Обладатель голоса приблизился ко мне, до ужаса тихо проскользнув по бархатному ковру в тех самых сапогах. На фоне окна вырисовался силуэт широкоплечего мужчины.

– Ударом по затылку твой череп обязан туманному призраку и довольно большому камню.

Легким движением мужчина уселся на низкую кушетку, закинув на спинку руку, в которой лениво крутил стакан. Мужчина был ненамного старше меня и безупречно одет. Черная рубашка свободно заправлена в темные брюки; закатанные рукава обнажали мускулистые предплечья. Серебряные спирали обвивали его запястья, как браслеты.

Это самый идеальный из мужчин, которых я когда-либо видела. Если бы меня попросили изобразить мужскую красоту, я бы нарисовала его.

Как он здесь очутился? Ведь в Смерти никто не жил. И тем более ни у кого здесь нет гостиной с занавесками, вышитыми розами! В Смерти был способен жить только легендарный Чародей, создавший ее. А я в него не верю… или уже верю?

Но это невозможно! Терновые ведьмы не могли годами патрулировать Смерть и не заметить в пустыне даже ряби, указывающей на то, что здесь обитает кто-то настолько могущественный. Однако его особняк раньше тоже никто не замечал.

Мы встретились взглядами. У него были темные глаза, в них таилась угроза. На его губах медленно расползлась улыбка.

Тут до меня дошло, что я на него засмотрелась, и у меня покраснели щеки.

– Спасибо. За то, что впустил меня.

– Было бы невежливо поступить иначе. Тебя преследовало не меньше семи туманных призраков.

Он скользнул взглядом по моим губам и шее, немного задержался на кристалле и снова посмотрел мне в глаза. Что-то в нем было не так, чего-то не хватало, но я не могла понять, чего именно.

– Скажи мне, что тебя подвигло привести нежить, вопившую у меня за дверями?

Я села, не обращая внимания на то, что голова у меня раскалывалась, а комната вращалась перед глазами.

– Я ищу свою сестру.

– О! Должно быть, это Изабелла?

Он сделал глоток из стакана, не сводя с меня глаз. «Он опасен!» – раздался крик в уголке моего сознания, который отвечал за выживание.

– Изабелла совершила досадную ошибку. Но поскольку сейчас я в добром расположении духа, то позволю тебе увидеться с ней.

Я покачала головой.

– Элла не допускает ошибок.

Его улыбка стала напряженной.

– Изабелла оглянулась, и ты наверняка знаешь, что это означает. Не так ли?

Второе первоначальное правило Смерти было нарушено. Если душа оглянется назад, то обернется туманным призраком, а если это сделает терновая ведьма, Смерть овладеет ею полностью и навсегда. Тогда станет невозможно ни пересечь Предел, ни вернуться за завесу.

– Отпусти ее.

Он издал сухой горький смешок.

– И это все, на что ты способна? Ты нашла сестру в плену, в особняке, которого быть не должно, из всех возможных мест в Смерти, и первым делом просишь отпустить ее? Ох, Пенелопа… Изабелла о тебе рассказывала. Когда ты появилась у меня на пороге, я думал хоть немного развлечься, но это… это так скучно. Я думал, ваш Верховный Смотритель пришлет кого-нибудь позанятнее. Девушку с искрой, а не какую-то заурядную пустышку.

– Я не пустышка!

– И все же я не собираюсь тратить на тебя свое время. Убирайся.

Я склонила подбородок. Упрямство пересилило страх.

– Ты сказал, что я могу повидаться с Эллой.

– Я передумал.

– Нет.

– Нет?

Он встал и двинулся ко мне. Я тоже заставила себя встать. Мы встретились на середине пути. Он возвышался надо мной, мрачный и грозный, с точеными мускулами и пронзительным взглядом, под которым я старалась не съежиться. Не для того я рисковала навлечь на себя гнев Терновой королевы, чтобы меня так просто выгнали. И не затем я дважды в одиночку сожгла себя заживо, чтобы замяться у него на глазах. Я выпрямилась как струна и ждала.

Глубина его глаз ужасала. Они были нечеловеческими: черными, как у Алисы, но дикими, как море после шторма. У меня сжался желудок. Если он и был Чародеем – тем самым, который считался создателем Смерти и был в нее изгнан, – он мог превратить меня в прах, привидение или нечто похуже.

С раздраженным вздохом он схватил меня за руку и развернул к двери. Сопротивляться бесполезно. Возможно, даже опасно. Но я все равно боролась и извивалась, чтобы попасть ему локтем в ребра.

– Без нее я не уйду.

– Тогда можешь остаться с ней здесь.

Он держал меня так, чтобы я до него не дотянулась. Крепко сжав мою руку, он вывел меня в просторный коридор с белыми завитушками лепнины, которая украшала потолок. Сверкающие канделябры рассеивали радужные блики солнечного света на бледно-желтых стенах.

Я дергала рукой, пытаясь вырваться на свободу, но уперлась спиной в стену. Он поставил руки по обе стороны от моей головы. Поймав меня таким образом, он меня успокаивал.

– Что ж, в тебе действительно есть огонь.

Голос у него был убийственно нежным. От него пахло дождем, темным шоколадом и горьким миндалем в коричневом сахаре.

– Когда твоя сестра появилась у меня на пороге, я думал, это она. Но, как оказалось, ваш Смотритель прислал мне еще и тебя.

Его острый взгляд хитро заблестел. Я вжалась в стену: он был таким большим, а я такой маленькой. Его присутствие подавляло и опьяняло: мне одновременно хотелось оттолкнуть его и прижаться к нему. Но вместо этого я посмотрела прямо ему в глаза.

За кого он меня принимал? С чего он взял, что я подчинялась Смотрителю? И почему он до сих пор не избавился от меня?

– Прекрасно, Пенелопа. Ты меня заинтересовала. Но я соблюдаю законы Смерти, а твоя сестра их нарушила. Взыскание за это – одна жизнь. Одна из вас может уйти. Я позволю тебе решить, кого из вас отпустить.

Я и думать не стала. Линия жизни Эллы не продержалась бы до конца ночи – моя же была прочной. У меня есть время – у Эллы уже нет. Я сама добралась до Смерти и я смогу вернуться.

Скачать книгу

Этой ночью я сгораю бесплатное чтение

Ничего хорошего мне не светило. Она могла бы и не говорить мне об этом

ПрологСказка о первых королевах-ведьмах

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Пролог
Сказка о первых королевах-ведьмах