Инкунабула. Первая книга бесплатное чтение

Lupus pilum mutat, non mentem.

Волк меняет шерсть, а не натуру.

Пролог

До полуночи оставались считанные минуты. Почти вся стая, кроме дозорных у ворот, собралась на укромной лесной поляне, в центре которой лежал большой плоский камень.

Полная, идеально круглая луна поднялась над лесом, заливая все вокруг безразличным холодным светом.

У камня босыми ногами на голой земле стояли двое.

Жених в широких портках и свободной рубахе хмуро вглядывался в темноту, словно ожидал от леса подвоха.

Невеста же была удивительно спокойна.

Босая, с распущенными волосами, в простом белом платье с традиционной обережной вышивкой на подоле и вороте, она казалась удивительно хрупкой и сильной одновременно. Упрямо вздернутый подбородок, янтарный огонь во взгляде, прямая спина и расправленные плечи.

Не смиренная невеста, а воин.

Мужчина рядом с ней выглядел слишком… просто.

Не было в нем ни привычного лоска, ни гонора. Только отчаянная злость. И именно она пугала.

Луна тем временем достигла пика, высвечивая на алтарном камне глиняную чашу и стилет. В руках жениха блеснула сталь, в нос ударил соленый запах горячей крови, и стая подхватила чуть испуганный вздох. Еще один взмах клинка, снова нарастающий гул в голове.

Короткая острая боль пронзила запястье.

А потом невеста сорвалась с места и побежала. Стая взревела.

Жених замер, готовый к охоте.

В лунном свете мелькнули белые клыки, толпа расступилась, и он помчался следом.

Прошло не меньше часа, прежде чем в окнах на втором этаже погас свет, и терем ожил. Хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, раздался резкий окрик дядьки Еремея, следом – испуганный ответ коридорного мальчишки. За домом взревел мотор, с пронзительным скрипом нехотя поехали в сторону тяжелые обитые металлом дубовые ворота. Яркий свет прожекторов вспорол высившийся за околицей темный лес, метнулся по границе усадьбы, разгоняя полночную тень, и всего на мгновение высветил крепко сбитую фигуру Еремея Зарайского, появившегося на высоком резном крыльце.

– Тишка, Гришка! Со мной! – рыкнул дядька и, ухватив за шкирку мальчонку лет десяти, почти бегом спустился к ожидавшей его машине. – Остальные, с Гордеем! И увижу, что кто-то на рожон полезет, лично выпорю!

Щенок в его руках тоненько пискнул, и свора ожила, отхлынула, пропуская вожака. Дядька Еремей швырнул пацаненка на заднее сиденье огромного внедорожника, сам забрался в салон следом. Тихон, здоровый и лохматый, затянутый в кожу детина, закрыл за ними дверь и сел за руль. Григорий, его лысую башку я узнал бы даже в кромешной темноте, устроился на пассажирском месте впереди. Ворота качнулись и замерли, внедорожник, взвизгнув тормозами, сорвался с места. За ним почти вплотную выехал второй.

Погасли прожекторы, ворота закрылись с глухим скрипом, и усадьбу поглотила сонная тишина.

Но я, отлично зная, с кем имею дело, просидел в густых зарослях ежевики еще час, не меньше, прежде чем рискнул выбраться из убежища.

Потянул носом воздух, принюхался. Пахло скисшим молоком и тестом. В усадьбе остались только бабы. Все-таки Еремей был слишком самоуверен и при этом любил пустить пыль в глаза, а потому на передачу заложника потащил с собой почти все стаю.

Я осторожно выбрался из колючих зарослей, смахнул с одежды сухие листья и неспешно направился к крыльцу. Дядька ждал меня с задания к завтрашнему полудню, и мне пришлось изрядно постараться, чтобы никому не попасться на глаза раньше времени. К счастью, тетушка меня искренне любила, и я беззастенчиво пользовался ее добротой, а потому безмятежно проспал в ее покоях до ужина, а потом выскользнул в сад, оставив окно приоткрытым.

Я остановился у крыльца, руками, затянутыми в перчатки, ухватился за побеги дикого хмеля, и, упираясь ногами в стену, легко добрался до окна, распахнул его, подтянулся и перевалился через широкий подоконник. Тетушка спала, разметавшись по кровати. Одеяло сбилось, ночная сорочка задралась, обнажив молочно-белые полные бедра, и я смущенно отвел глаза. Торопливо пересек хозяйскую спальню, приоткрыл дверь и выглянул в узкий коридор. Пусто. От заветной двери меня отделяла всего пара шагов. Тетушка что-то забормотала во сне, и я, задержав дыхание, рванул вперед. Замок, вопреки ожиданиям, поддался легко, я толкнул дверь и вошел в кабинет дядьки Еремея.

Где искать книгу, я знал.

Проблема заключалась в том, что ключ от потайного барского шкафа, дядя всегда носил с собой. И мне пришлось отчаянно попотеть, чтобы сделать слепок. На все приготовления ушло несколько месяцев, но вот сейчас я стоял у тяжелого, вырезанного из цельного дуба, секретера, и не мог решиться на последний шаг.

Дрожащей рукой я потянулся к цепочке на шее, достал из-за пазухи ключ и осторожно вставил его в массивный, тщательно смазанный навесной замок.

Повернул, дождался тихого щелчка, еще раз повернул, и замок поддался, дужка поползла вверх. Я осторожно вытащил замок из петель и раскрыл створки шкафа, за которыми оказалось несколько ящиков различной величины. Я замешкался, пытаясь вспомнить, который именно мне нужен, потом решительно потянул на себя самый тонкий.

Она была там.

Древняя книга в кожаном переплете, инкрустированная черными агатами.

Инкунабула моей стаи.

Руки задрожали.

Но не успел я коснуться сокровища, как в комнате резко вспыхнул свет и насмешливый голос дядьки Еремея раздался прямо у меня над ухом:

– Горжусь тобой, мой мальчик! Если бы Ольга не пришла ко мне, перепуганная твоим поведением, я бы и не заметил. Мол, чахнет парень от неразделенной любви! Но так глупо погореть из-за бабы, Мстислав! Будет тебе урок.

Я не смел дышать.

Спина уже горела от неминуемой расплаты. Рука у дядьки была тяжелая и розог он не жалел.

Но больше прилюдной порки я боялся, что никогда больше не смогу подержать в руках драгоценную книгу – наследство, принадлежащее мне по праву рождения.

– Почему молчишь, мой мальчик? – обманчиво мягко спросил Еремей и рукой с отрощенными волчьими когтями ухватил меня за подбородок, заставляя смотреть в его янтарно-желтые глаза. – Со страху язык проглотил? А если прикажу его отрезать?

Я судорожно сглотнул. Волчья сила разлилась по комнате, обволакивая и подавляя, и я сгорбился под ее тяжестью, ожидая наказания. А дядька вдруг расхохотался, отпустил меня и крепко хлопнул по спине. Кивнул на трехногий табурет в углу, на который я послушно опустился, а сам остался стоять. Заговорил медленно и веско, все еще продавливая меня волей вожака.

– Через три дня ты должен быть в Печорах. Там у самой границы есть небольшая твердыня. В ней живет девица. Девчонка непростая, Мстислав. Моя воспитанница и невеста Ярослава. До полнолуния осталась неделя. За это время ты должен доставить ее Козельск. Живой и невредимой, Мстислав. Справишься, получишь свое наследство. – Он кивнул на инкунабулу и веско добавил: – И свободу.

Я хмуро уставился на дядьку и, напрочь забыв о приличиях, позволил себе горькую усмешку.

– Не веришь, значит? – Еремей недовольно покачал головой, а потом взял со стола тонкий стилет и рассек ладонь. Скривился так, будто съел горький огурец, и произнес: – Клянусь!

Сила вожака давила, и руки не слушались. Я больше не смел поднять на дядьку Еремея взгляд. С трудом отрастил коготь и провел по запястью, срывающимся голосом ответил:

– Принимаю клятву.

Горячая кровь капала на выскобленный деревянный пол. В напряженной тишине было слышно, как тикают настенные часы с кукушкой. Но вот Еремей зашипел и с силой сжал кулак. В тот же момент на моем запястье проступило багровое клеймо Зарайских.

Кровная клятва была принесена.

Глава первая

Стремительно темнело. Припарковавшись у обочины, я выбрался из машины и с хрустом потянулся. Оглянулся – вокруг ни души. Ни голосов, ни чужого дыхания, ни машин. Совершенно точно, я был совсем один.

Стоял непривычный для ноября крепкий морозец, хотя даже здесь, севернее родного Зарайска, еще не выпал снег.

Я скинул пальто и ботинки, поежился, коснувшись холодной земли голыми ступнями, принюхался, пытаясь уловить незнакомые запахи. Пахло осенним лесом – прелой листвой и падалью. До города было еще далеко, а дорога, ведущая к старой крепости, уходила чуть в сторону, и я все никак не мог решить, стоит ли мне сразу отправиться за девчонкой, или сначала наведаться в Печоры, разузнать, что да как.

От Тихона, правой руки дядьки Еремея, я узнал, что Ясна Изборская такая же сирота, как и я. Что стаю ее вырезали волколаки больше десяти лет назад, восьмилетняя девочка уцелела только чудом, а потом ее среди развалин крепости нашел вовремя подоспевший Еремей. Хитрый волчара принял, как водится, сироту в свой род, навел в твердыне порядок, что уцелело после набега – прибрал к рукам, приставил к девчонке стражу и пару нянек и был таков.

Больше от Тихона я ничего добиться не смог.

Тяжело вздохнув, я в сотый раз посетовал на судьбу, на быстро разделся, перекинулся и легкой рысью направился к Изборску. В теле волка бежать было легко, только думать – гораздо сложнее.

Старая твердыня выглядела внушительно. На высоком, поросшем жухлой травой холме высилась мощная каменная стена, за которой виднелись красные крыши усадьбы. У подножья холма друг к другу жались крошечные, жалкие на вид, полуразрушенные домишки. Где-то недалеко из-под земли били ключи, застыло под тонкой коркой льда озеро.

Потянув носом воздух, я потрусил вдоль стены, надеясь найти в ней прореху. Но не тут-то было. Крошечный Изборск оказался неприступным для волка. Даже такого мелкого, как я. Пришлось возвращаться к машине.

К тому моменту, когда я подъехал к массивным воротам, совсем стемнело. Внизу в деревне только в одном доме горел свет. Я даже подумал напроситься туда на ночлег, но потом решил, что лучше сразу представиться девчонке. Тогда у нее будет целая ночь, чтобы переварить новость. А то, кто знает, что в голове у этих девиц?

Однако увидеть Ясну мне не позволили. Худая как жердь, высохшая старуха встретила меня в сумрачной стражницкой, смерила презрительным взглядом, недовольно поцокала языком и прокаркала:

– Объявился-таки ирод проклятый, прислал волчонка за моей девонькой.

Я хмыкнул. Дядька Еремей явно подкинул мне непростую задачку.

Широко улыбнувшись, я шагнул вперед и отвесил шутовской поклон, за который дома тотчас бы огреб по шее. Отросшая темная челка упала мне на глаза, скрывая голодный блеск, полы черного шерстяного пальто разошлись, обнажая набедренные ножны и узкий стилет со знаком стаи на рукояти.

– Позволь переночевать, добрая женщина, – как можно мягче проговорил я и словно бы невзначай прошелся языком по выпирающим клыкам. – Уже стемнело, и я такой же верный слуга нашего хозяина, как и ты.

Старуха недовольно зафыркала. Из-за ее спины выступил парень, совсем мальчишка, высокий и неуклюжий, но уже раздавшийся в плечах. Он смешно склонил голову на бок и уставился на меня янтарными глазами. Я тихо зарычал, выпуская зверя, и парень склонился, попятился, признавая силу старшего.

– А ну хорош мне здесь молодняк пугать! – возмутилась старуха и даже рукой махнула, будто хотела отходить меня полотенцем, да вовремя вспомнила, кто перед ней. – Вижу, что не враг. Да не уверена, что друг.

– Не враг, – согласился я. – И зла на тебя не держу. А в том, что не пускаешь к девице чужих, вижу только верную службу.

– Иди уже, друже. Негоже в полночь волку за порогом оказаться.

Я не заставил себя упрашивать и пошел следом за старухой. Молодой стражник тщательно проверил замки на низко вырубленной прямо в воротах двери и в два широких шага догнал нас.

Усадьба была еще меньше, чем казалось снаружи. Узкий, усыпанный щебнем двор, несколько хозяйственных построек – погреб, банька, дровяной сарай, покосившийся пустой навес для автомобилей да колодец. Сам княжеский дом с толстыми каменными стенами и узкими окнами-бойницами больше походил на небольшой рыцарский замок. Крошечный, но хорошо укрепленный.

Пока я осматривался, пытаясь понять, как волкодлакам удалось взять крепость, старуха заговорила:

– Ясна рано ложится. В сумерках еще. Прикажешь поднять, барин?

– Поздно, пускай спит, – смилостивился я. – Только если завтра утром не будет ее в усадьбе, пеняй на себя. Никого не пощажу, услышала меня?

– Услышала, как не услышать, – недовольно прошелестела старуха. – Злой ты волчонок, не будет ей с тобой счастья.

– А она и не для меня, добрая женщина, – ответил я, про себя позабавившись такому предположению.

– Вижу, что для тебя! – запричитала старая ведьма. – Много боли ты ей принесешь, волчонок!

– Не для меня! – упрямо повторил я, а сам против воли сжал в кармане пальто дядькино письмо.

– Как знаешь, барин! В бане тебе постелю.

– В бане так в бане, – согласился я.

– И еды велю подать. Голодный же, по глазам вижу.

Я сердито обнажил клыки. Но старуха только рукой махнула и бодро заковыляла в сторону небольшого рубленного пятистенка.

Я решил не торопиться. Спрятав руки в обширных карманах пальто, я привычно потянул носом воздух и шумно выдохнул. До полной луны оставалось меньше недели. Бесконечный черный небосвод был усеян яркими ледяными звездами. Вдруг до боли в груди захотелось поймать хотя бы одну, сжать в ладони, чтобы почувствовать острые словно лезвия грани и пробирающий до костей холод иномирного кристалла… Я вспомнил, как когда-то давно, еще в прошлой жизни, мы с отцом ловили звезды в пруду, и я, будучи совсем еще несмышленым щенком, никак не мог понять, почему нельзя зачерпнуть их простым ведром.

Отец тихо посмеивался в бороду, но ничем не мог мне помочь.

– Иди, барин. Продрог ведь… – раздались из баньки причитания старушки.

– Мстислав я, добрая женщина, – зачем-то сказал я.

– Имя твое мне без надобности, волчонок. И свое тебе не скажу.

– Дело хозяйское, – усмехнулся я и, пригнув голову, переступил через высокий порог.

В баньке было тепло и сухо. Пахло сеном и цветочным мылом. А еще молоком и свежим хлебом. Пахло так сильно, что в животе заурчало, а рот наполнился слюной.

Старуха скрипуче рассмеялась, поставила на пол масляную лампу и, пробормотав что-то неразборчивое, ушла.

Я огляделся. Тесный предбанник с узким окошком под самым потолком вел в парную. В печи тихо потрескивали березовые поленья. Не для жара – для тепла. В дальнем углу я заметил две деревянные кадки, в любой из которых легко мог поместиться крупный мужчина.

На широкой лавке стояла накрытая накрахмаленной салфеткой плетеная корзина. Рядом высилась стопка тонких шерстяных одеял и жесткое даже на вид полотенце.

Я скинул пальто, стянул через голову колючий свитер. Закатал длинные рукава сорочки и зачерпнул из кадки пригоршню воды. Умылся и недовольно зафыркал, когда холодные капли попали за воротник. Подхватил полотенце, промокнул грубой тканью лицо и почти рухнул на лавку, вытянув вперед ноги в тяжелых ботинках. Хотя ступни отчаянно ныли, разуваться не хотелось. Кто знает, в чем именно заключается гостеприимство Изборской крепости, но убегать из нее в личине волка, трусливо поджав хвост, мне совершенно не хотелось.

В корзине обнаружился глиняный кувшин парного козьего молока, головка сыра и еще теплый ржаной хлеб. Забыв об осторожности, я вонзил зубы в добычу и даже застонал от удовольствия. Я нормально не ел уже почти двое суток. Так, безвкусные перекусы на редких заправках. А прошлой ночью, недалеко от Торжка, я позволил поохотится волку. Это придало мне сил, но сытым так и не сделало.

Хлеб оказался удивительно душистым, молоко – чересчур прозрачным, а сыр – немного пресным. Изборская крепость, если и не жила впроголодь, но явно испытывала проблемы с продовольствием. Вряд ли дядька Еремей всерьез опасался девчонки-сиротки, скорее просто лишний раз не хотел прикармливать остатки ее стаи.

От незатейливого, но сытного ужина, да и просто от усталости, меня разморило. Я поставил корзину на пол, расстелил на лавке одеяло, второе положил под голову и лег. Глаза слипались, я отчаянно боролся со сном.

И проигрывал.

Природа все-таки взяла свое.

Разбудил меня тихий шорох. И следом в нос ударил запах чужака – удивительно нежный, весенний, совсем не подходящий полуразрушенной крепости на краю земли. И следом пришло любопытство зверя. Я открыл глаза и медленно сел, стараясь не спугнуть незваного гостя.

Точнее, гостью.

Девчонка застыла в дверях.

Босая и простоволосая.

Тонкую фигуру скрывала белая рубаха до пят с обережной вышивкой на подоле. Темные пряди обрамляли бледное лицо, на котором янтарным пламенем горели волчьи глаза.

Я спрятал когти и поднял вверх руки, позвал, добавив голосу силы вожака:

– Ясна…

Девчонка зарычала по-звериному, оскалилась, обнажив клыки, и подалась назад. Но не ушла, только слегка пригнулась, против воли уступая.

Я протянул руку вперед и приказал:

– Подойди.

Она недовольно мотнула головой и попятилась, споткнулась о высокий порог, пошатнулась.

Я подался вперед и перехватил ее за запястье, дернул на себя, заставляя подчиниться. Кожу закололо искрами протеста.

Сильная.

Я позволил зверю вести, и девчонка задрожала. Волчья сила затопила тесное помещение, спертый воздух загудел, в оконцах под низким потолком зазвенели стекла. Ясна отчаянно зарычала, дернулась и поникла, принимая мое право.

Я прижал ее к себе, зарылся носом в темные пряди, почти до хруста стиснул хрупкие кости.

Позвал:

– Ясна…

И услышал в ответ сдавленное:

– Отпусти…

– Отпущу, если обещаешь не делать глупости, – ответил я и, не удержавшись, скользнул клыком по ее щеке.

Черт… Черт! Черт!!!

Девчонка обещана Ярославу!

Я не имел права ставить на ней свои метки.

Ясна испуганно замерла. Я слышал, как бешено стучит ее сердце, как несется по венам кровь.

Она пахла так, что мой волк сходил с ума от желания повалить ее на пол и сделать своей.

Навсегда…

Неимоверным усилием воли я подавил возбужденного зверя. Напоследок втянул носом ее запах и отпустил. Оттолкнул почти грубо, и девчонка упала на лавку, подобрала ноги, обняла колени и подняла на меня перепуганные человеческие серые глаза.

Я шумно выдохнул, пытаясь унять дыхание, сердито рыкнул на зверя и наконец заговорил:

– У меня письмо от твоего опекуна. Еремей велел доставить тебя в Козельск к ближайшему полнолунию.

– Козельск? – облизав губы, переспросила Ясна, и от этого простого действия у меня заныло в паху.

– Это земля его сына. Ярослава.

– Ясно… – выдохнула девчонка и забрала из моих рук письмо. – Ты меня сейчас отпустишь…

– Иди, – я посторонился, открывая путь к двери. – Будь готова к полудню. И не вздумай бежать, слышишь? Я тебя легко найду.

– Я знаю…

Она спустила ноги на пол, и в темноте парной мелькнули и тут же исчезли под рубахой округлые коленки. Девчонка тряхнула волосами, расправила плечи и медленно, словно ступая по осколкам, направилась к двери, но вдруг обернулась и всё-таки спросила:

– Кто ты?

– Мстислав Боровский, – ответил я. – Второй по крови наследник Еремея.

Глава вторая

Нахальный солнечный луч скользнул по моему лицу. Я недовольно зашипел и перевернулся на бок. Спина затекла, все-таки ночевать практически на голых досках мне приходилось нечасто.

На улице кудахтали куры, лениво брехал старый сторожевой пес. Зазвенела цепь, когда кто-то опустил в колодец ведро. Я услышал недовольный голос вчерашней старухи и заливистый мужской смех в ответ.

Вставать отчаянно не хотелось.

В забытой всеми богами древней крепости время как будто остановилось. Даже электричества, похоже, здесь не было. Всего на мгновение, я представил, что могу остаться здесь навсегда. Приберу к рукам нахальную девицу, сделаю своей женой, и дядьке Еремею придется смириться. Изборск вполне способен выдержать долгую осаду, если подойти к делу с умом, а моей силы вполне хватит, чтобы противостоять дяде в честном бою. До тех пор, пока он не захватит Боровск, в котором совершенно точно найдется несколько щенят с сильной кровью. И тогда…

Дядя умел быть беспощадным.

Наручные часы показывали без четверти одиннадцать.

Я широко зевнул и поднялся. Сладко потянулся, разминая застывшие мышцы, стянул сорочку и подошел к кадке, чтобы умыться. За ночь огонь в печке потух, и вода оказалась ледяной, зато бодрящей.

На то, чтобы собраться, мне потребовалось не больше пяти минут. Я оделся, зашнуровал ботинки, проверил ножны и, набросив на плечи пальто, вышел на улицу.

Казалось, во дворе собралась вся крепость.

Несколько парней тренировались под внимательным взглядом мужика лет пятидесяти – матерого волка без сильной крови. Такие особенно опасны в ближнем бою. Молодняк же наоборот показался мне излишне игривым и не нюхавшим еще настоящего пороху, хотя едва ли они были младше меня больше, чем на пару лет. Наверняка, парни здесь надолго не задерживались – дядька Еремей следил за тем, чтобы у Изборской сироты не появился ближний круг.

На скупом ноябрьском солнце под присмотром молодой женщины резвились трое малышей. Старшему было от силы лет пять, младшая – еще не ходила. Я потянул носом, принюхиваясь. От девчонки веяло силой. Ее мать, почуяв меня, встрепенулась и покорно склонила голову в знак приветствия. Я подошел ближе, пригляделся к щенкам.

– Присматриваю, пока другие на озеро пошли белье прополоскать, – смущенно произнесла молодая волчица и снова потупила взгляд.

– Не бойся, – ответил я как можно тише. – Не трону. Ни тебя, ни детей.

Она попыталась улыбнуться, но не вышло. Только сжала дрожащими руками подол шерстяного платья.

– Без электричества живете? – спросил я.

– Внизу в деревне есть, а у нас нет. Из-за стены.

– Волколаки?

Она нехотя кивнула.

– Часто нападают?

– Последний год редко. Только в полнолуние слышим вой.

– Родилась здесь?

– За мужем приехала.

Я перевел взгляд на того мужика, что возился с парнями, указал на него рукой.

– Он?

– Он.

– Не стар для тебя?

– Как будто меня спрашивали! – фыркнула женщина и залилась краской.

Да какая женщина! Совсем еще девчонка!

– Дочь у тебя сильная вырастет. Береги ее, – заметил я и добавил громче: – А где тут можно раздобыть завтрак?

– Что расшумелся-то? – раздался с каменных ступеней хозяйского дома знакомый голос. – Проспал все на свете. А теперь девок пугает! Блины чай остыли…

– Блины, – мечтательно протянул я и выразительно посмотрел на часы.

– Успеешь, – хмыкнула старуха и махнула рукой, приглашая в дом.

Хозяйский дом оказался темным и холодным. Ни намека на уют, только толстые стены, когда-то, вероятно, завешанные коврами, и узкие окна-бойницы. Как вообще здесь вообще могла жить девочка-сирота? Одна, среди чужих, в разграбленном доме, в твердыне, у стен которой свободно гуляют волколаки.

Однако кухня оказалась на удивление просторной и светлой. По-настоящему живой.

С блинами я расправился быстро. Запил горячим травяным настоем после того, как старуха под моим пристальным взглядом сделала глоток. Уж больно явно чувствовался в отваре черносмородиновый лист и душица.

Снова посмотрел на часы.

Без десяти двенадцать.

Придет? Или уже удрала…

– Готова ли Ясна? – спросил я, допивая отвар.

– Во дворе ждет тебя. Прощается.

Я удивленно вскинул брови.

– Думал, сбежит? – усмехнулась старуха. – Так это успеется еще. Только боюсь, что ее появление далеко не всем стаям придет по вкусу, а?

– Ярослав только наследник, – осторожно начал я.

– И ты тоже.

– Глупости говоришь, – огрызнулся я и обнажил клыки.

– Ярослав хвор.

– А ты откуда знаешь? – Я угрожающе сощурился, а рука сама потянулась к ножнам на бедре.

– Все знают… – старуха беззаботно пожала плечами.

– Твердыня приняла его! – напомнил я.

– Это говорит лишь о том, что зверь его силен.

Я хмыкнул:

– Разве этого недостаточно?

– А сам-то как думаешь? – ласково спросила старуха, и я увидел, как в ее выцветших глазах мелькнуло и сразу погасло волчье пламя. – Сбереги девочку, Мстислав. Тяжелая у нее судьба.

– Как будет угодно нашим богам, – холодно ответил я и поднялся.

Сердце бешено колотилось. Зудящий клык оцарапал щеку изнутри, и соленый привкус крови немного остудил мой разум. Ясна – мой единственный путь к свободе, и я не должен ставить ее судьбу выше судьбы моей твердыни.

Девчонка действительно уже была готова. Стояла посреди двора в окружении домочадцев и изо всех сил старалась выглядеть спокойной.

На ней было длинное темное платье под горло и легкое шерстяное пальто, стянутое на тонкой талии поясом. На ногах – мягкие полусапожки. Иссиня-черные волосы заплетены в две толстые косы, подвязанные узкими лентами. У ног Ясны стояла небольшая сумка – потертый кожаный кофр.

Я подошел ближе и отпустил силу. Где-то за спиной охнула старуха, молодняк заскулил, расступаясь, местный старшина ощерился, обнажая клыки, но спину согнул.

Только Ясна стояла, гордо задрав подбородок. Губы ее дрожали, руки тряслись, а в глазах полыхал раскаленный янтарь.

Я чуть склонил голову в учтивом поклоне, как равный равному, и положил ладонь на рукоять стилета. Заговорил, глядя ей в глаза.

– Мое имя Мстислав Боровский. И я приехал, чтобы исполнить волю твоего опекуна, княжна. Готова ты следовать за мной?

– Готова!

Ее голос предательски зазвенел и все-таки сорвался.

Я чуть ослабил давление, и люди за моей спиной облегченно выдохнули.

– Это все? – Я указал на кофр.

Ясна покраснела и кивнула.

– Приданое-то давно Еремей уволок, – сварливо напомнила старуха.

– У тебя есть пять минут. Я буду за воротами, – шепнул я Ясне, поднял с земли кофр и обернулся к старухе. – Благодарю за гостеприимство, добрая женщина.

– Девочку мою сбереги! – буркнула она в ответ.

Ждать долго не пришлось.

Ясна появилась почти сразу за мной. Шагнула за ворота, дождалась, пока за ее спиной лязгнул засов, и широко раскинула руки, радуясь мнимой свободе.

И ей было так хорошо, что я не удержался и ядовито спросил, скривив губы в усмешке:

– Думаешь, в Козельске тебе будет лучше?

– В Козельске? Это вряд ли. Но до встречи с женихом у меня есть еще целых пять дней.

– Звучит как угроза, – заметил я.

– Может быть, это она и есть?

– А ты полна сюрпризов, да, Ясна? – Я хмыкнул. – Идем, моя машина внизу, у подножья холма.

Мой внедорожник – громоздкий, черный и весь заляпанный грязью – ее напугал.

– Не нравится карета? – не удержался я от очередной издевки.

– Не нравлюсь я? – парировала девчонка.

– С чего бы?

– Да так… показалось…

Щелкнув брелоком, я открыл машину и придержал переднюю дверь для Ясны. Та неуклюже забралась на сиденье. Как школьница сложила руки на коленях. Совершенно не к месту вспомнился сумрак бани и молочно-белая кожа под грубой тканью рубахи.

– Пристегнись, – напомнил я. Девушка вздрогнула и заозиралась.

Я протянул ей ремень и захлопнул дверь.

Она возилась с ним, пока я обходил машину и устраивался за рулем, даже головы не повернула, когда, тихо рыкнув, заурчал мотор, но так и не справилась с простой задачей.

Я деланно вздохнул, одной рукой сжал тонкие девичьи запястья, а другой осторожно перехватил ремень и натянул. Щелкнул замок. Ясна дышала часто-часто, и я не выдержал и мягко коснулся ее своей силой, но все равно переборщил. Она задохнулась, задрожала, заскулила по-волчьи, и я тут же отпустил ее. Положил руки на руль и прохрипел:

– Прости.

Она ничего не ответила.

Только сморгнула слезы обиды и как можно тише шмыгнула носом.

Около получаса мы ехали молча, пока наконец не выбрались на Псковское шоссе.

Навстречу стали попадаться машины и современные дома. Ясна не выдержала. Прильнула к окну, жадно всматриваясь в непривычный для нее пейзаж.

– Ты когда-нибудь выезжала за пределы Изборской твердыни? – спросил я на всякий случай. Ее интерес был слишком велик, и это могло стать проблемой.

– Один раз, – ответила она и смущенно покраснела. – Когда еще отец был жив. Но я ничего не помню.

– А потом?

– Только к озеру спускалась.

– Сколько тебе лет?

– Только исполнилось восемнадцать.

– Мог бы и сам догадаться, – хмыкнул я. – И сколько из них ты провела взаперти?

– Двенадцать…

– Великие боги!

– А в твоей стае не так?

– Не так. – Я потряс головой и сдул упавшую на лоб челку. – Усадьба Еремея – она как вот эти дома. Находится недалеко от города и дорог. У нас есть электричество, машины, интернет.

– И женщины могут покидать твердыню?

– Мы не живем в крепости, Ясна. Мы живем, как обычные люди. Может быть, чуть более замкнуто и богато. И женщины могут покинуть усадьбу, когда захотят… Наверное…

Я вспомнил тетушку Ольгу и сам засомневался в своих словах. А была ли она на самом деле свободна?

– Но ты родился не в его стае.

Не вопрос – утверждение.

– Мать я почти не помню, а отец ушел на перерождение, когда мне было двенадцать. Дядька Еремей забрал меня к себе. Только меня. Мою стаю не тронули.

– Почему ты не вернулся, когда вырос?

– Вассальная клятва, – ответил я просто.

– И ее никак не обойти?

– Только если вожак отпустит.

– А он может?

– Если захочет. – Я позволил себе горькую усмешку.

– А ты?

– Что я?

– А ты хочешь уйти?

– А должен?

– Ты сильный. Ты вожак. С тобой не поспоришь. Неужели тебе хорошо рядом с ним?

– Вот ты и ответила на свой вопрос, Ясна. Только это не твое дело.

Девчонка обиженно фыркнула, скрестила на груди руки и снова уставилась в окно.

Смешная. Дикая. И совсем не знает жизни.

Глава третья

К Великому Новгороду мы подъехали уже в темноте. Серый безликий пригород, исписанные граффити заборы, железнодорожные пути, обшарпанные пятиэтажки, темные подъезды, унылые дворы – осень беспощадна к подобным пейзажам. Ближе к центру на светофоре образовался затор, и в тусклом свете уличных фонарей можно было разглядеть уставшие лица спешащих домой самых обычных людей. На детской площадке играли дети, в сквере неподалеку пожилой мужчина выгуливал мохнатую косолапую собаку, несколько подростков забрались на лавочку с ногами и о чем-то болтали, громко смеясь и не обращая никакого внимания на возмущенные взгляды прохожих.

– Здесь все иначе, – заметила Ясна. – А твой… город, он такой же?

– Нет, – ответил я и улыбнулся. – Боровск – моя твердыня – гораздо меньше. Но там есть место и людям, и стае. А это…