Перепутья бесплатное чтение

Пролог (Джоселин Росс)

Это была дорога в один конец.

Она знала это, когда парни из Багряной Десницы с ноги вынесли дверь в ее кабинет. Она знала это, когда после успешного испытания машины времени институтом Макса Планка, уровень реальности стремительно полетел вниз, а концепция замкнутых времениподобных кривых перестала существовать навсегда.

В сущности, она знала это последние лет пять своей жизни и такой финал выглядел совершенно предсказуемым. Они проиграли еще до того, как пришли на бой. Они проиграли до того, как осознали, что бой вообще ведется.

Все, что они делали, только помогало заполнить дыру внутри, оставленную неимоверным ужасом от неизбежного столкновения с Ничем – и не имело в конечном счете никакого смысла. С тем же успехом, они могли всем составом Совета подать в отставку, и отправиться на Майорку, доживать эти последние два года в тепле у моря.

Никто бы даже ничего не понял.

Шаги эхом отражались от обшитых панелями стен. Парни из Багряной Десницы, сейчас ставшие простыми конвоирами, даже не смотрели в ее сторону. Легко и непринужденно чеканя шаг, они вели ее по дороге в один конец. Такой другой, но такой похожей.

В конце той дороги маячило абсолютное, всепоглощающее и непознаваемое ничто. В конце этой – бронированная дверь допросной.

Джоселин предпочитала первому второе.

Когда посреди захлестнувшего их отчаяния возник Советник Риттер со своим предложением делегировать разработку машины времени его старым коллегам, ей казалось, что на горизонте замаячил лучик света. Они не могли заняться этим сами, силами Фонда. Попытка неизбежно спровоцировала бы вопросы. Вопросы – необходимость дать на них ответы. Правдивые ответы уничтожили бы последний шанс на спасение – и лишили бы их даже самого понимания, что они медленно умирают.

У подрядчиков был один несомненный плюс. Они просто делали свою работу, не задавая лишних вопросов.

Реальность быстро помножила на ноль все робкие надежды.

Они были обречены, и никаким попыткам изменить это по определению не мог сопутствовать успех.

Конвой остановился у очередного поста службы собственной безопасности. Альфа-1-К, – Энлиль, – протянул дежурному флешку. Джоселин не знала ни его настоящего имени, ни как выглядит его лицо, ни даже был ли этот Энлиль тем же самым Энлилем, что две недели назад руководил ее задержанием. Одно из многих ограничений, казалось бы, всемогущей должности Советника.

На лице появилась кривая улыбка.

Всего немного везения – и ее голова уже завтра окажется на плахе, избавляя ее от необходимости лицом к лицу столкнуться с Ничем.

Сил на то, чтобы продолжать вставать раз за разом просто не оставалось. Не только у нее – ни у кого из них. Последние несколько лет высосали их полностью, а Багряная Десница просто забила последний гвоздь в крышку гроба.

Их общего гроба.

Колонна спокойно продолжила движение, из чего Джоселин заключила, что с разрешениями у Энлиля все было в порядке. Кто бы ни инициировал этот переворот, он провернул все с ювелирной точностью.

Следующей остановкой стала допросная. Энлиль легким толчком распахнул ее дверь, а остальные оперативники Багряной Десницы расступились, пропуская Джоселин.

– Туда, – без единой эмоции буркнул из-под маски Мардук, мягко подтолкнув ее в направлении двери.

В ответ она пожала плечами и переступила порог обшитой металлическими листами комнаты со скрытым односторонним окном.

Единственной мебелью внутри были металлические стол и два стула, привинченные к полу. На одном из стульев сидел невысокий худой мужчина в халате Фонда. Стоило ему оторвать голову от планшета, Джоселин сразу его узнала.

Йоханн Сариола. Так вот, кто стоит за всем этим фарсом.

Дверь за спиной захлопнулась и писк замка оповестил о том, что она закрыта. Джоселин села на свободный стул и выжидательно уставилась на доктора Сариолу.

– Пожалуйста, представьтесь, – ровным голосом сказал он, – Это нужно для протокола.

Она без обиняков ответила:

– Джоселин Эмили Росс. Член Совета. Кодовое имя О5-6.

Сариола кивнул и, низко склонившись над планшетом, принялся что-то в нем строчить. По правую руку от него лежал диктофон, приветливо помигивающий зеленым индикатором.

Закончив с планшетом, Сариола снова посмотрел на нее:

– Доктор Йоханн Сариола. Руководитель подразделения транслиминальной ритуалистики. Я буду вести ваш допрос.

– Я поняла, – хмыкнула Джоселин.

– Это нужно для протокола, – равнодушно отозвался Сариола, – Ну что ж. Давайте приступим. Советник Росс, вам знаком этот документ? – он выложил на стол толстую многостраничную пачку бумаги, по всей поверхности испещренную словами и формулами.

– Знаком, – с легкой улыбкой на лице согласилась Джоселин, – Это контракт с институтом физики общества Макса Планка на разработку рабочего прототипа машины времени. Там из интересного только последние пара десятков страниц с расчетами, остальное – чисто юридические формальности.

Сариола кивнул:

– Хорошо. Пойдем дальше. Вам знаком некий Серхио Кальдерон, подпись которого стоит под этим документом?

Джоселин помотала головой:

– Не знаком.

Сариола удивленно вздернул одну бровь:

– А название фирмы Timbersys Вам о чем-нибудь говорит?

– Разумеется, – не стала спорить Джоселин, – Доктор Сариола, вы же прекрасно знаете, что для взаимодействия с внешним миром у нас есть около двух сотен разных юридических лиц, и это – одно из них. К чему эти глупые вопросы?

– Протокол, – без единой эмоции на лице Сариола продемонстрировал ей свой планшет.

Джоселин хмыкнула. Надо же, целый план написал.

– Советница Росс, вы принимали участие в составлении этого документа? – Сариола откинулся на спинку стула.

– Да.

– Тогда скажите мне пожалуйста, Вам известно, что замкнутые времениподобные кривые, созданные за пределами горизонта событий черной дыры, являются мощнейшим фактором дестабилизации реальности? – смена темы была неожиданной.

Голос Сариолы звучал вкрадчиво, с нотками торжества. Так, словно он специально расставил эту ловушку и сейчас был уверен, что Джоселин попала в нее обеими ногами с разбегу.

Ей не удалось сдержать смешка. Сариола вздернул бровь снова, но она предпочла выдержать театральную паузу, прежде чем уточнить:

– Доктор Сариола, а напомните мне, какой у Вас уровень допуска? Запамятовала. Сами понимаете, возраст.

Одно из несомненных преимуществ старости – на возраст можно списать все что угодно.

– Пятый общий, – хитро прищурившись, ответил Сариола.

– Пятый общий, – повторила она, словно пробуя слова на вкус, – И неужели Вы за столько лет службы у нас не заметили, что с каждым повышением Вашего уровня допуска документация, доступная Вам, меняется? Извините, мне что-то мало в это верится.

Бинго. Лицо Сариолы вытянулось, и он подвинулся к столу, укладывая руки в замок на столешницу. Похоже, он наконец-то начал ее слушать, а не только бездумно швыряться надуманными обвинениями.

– Что Вы имеете ввиду?

– Пятый общий – далеко не самый высокий из всех имеющихся уровней допуска. Информация, которая доступна Вам сейчас – не истина в последней инстанции, – в глазах Джоселин плясали веселые искорки, – Мне терять уже нечего, поэтому я могу сказать Вам всю правду. Замкнутые времениподобные кривые, сами по себе, не представляют никакой опасности, как за горизонтом событий, так и вне его. У нас на содержании стоит около десятка объектов, которые так или иначе их генерируют, и мы никогда не наблюдали никакого негативного влияния на уровень реальности или другие параметры структурной целостности.

– Но… А почему тогда…? – неопределенно выдавил из себя Сариола.

Джоселин победно улыбнулась:

– Почему эта информация так засекречена? – Сариола рвано кивнул, – Потому что она представляет прямую опасность для существования Фонда. Представьте себе, доктор Сариола, что случится, если эта технология попадет в руки наших противников? Один возврат в прошлое – и на Земле царят аномалии, а нас нет и никогда не существовало. Или Вы считаете, что этой причины недостаточно?

– Но… Подождите, – Сариола поднял один палец вверх и спустя мгновение выложил на стол еще одну толстую папку с распечатанными документами, – Вот, ознакомьтесь, – он подвинул папку в ее сторону, – Время провала уровня реальности до критически низких значений до миллисекунды совпадает с временем запуска прототипа машины времени в лаборатории института Макса Планка. Как Вы это объясните?

– Post hoc non est propter hoc, доктор Сариола, – улыбка на лице Джоселин стала только шире.

– Простите, что? – Сариола удивленно отпрянул.

– После не значит вследствие. Это латынь. Машина времени не имеет никакого отношения к провалу уровня реальности. Это был не первый тест, и во время предыдущих никаких отклонений замечено не было. Дело совершенно в другом.

Сариола быстро отошел от ошеломления и теперь снова смотрел на нее с хитрым прищуром:

– А в чем же тогда? Не просветите меня?

Все веселье ушло, словно его и не бывало. Джоселин тяжело вздохнула и машинально пригладила седые волосы рукой:

– Я могу рассказать Вам все как есть, доктор Сариола, однако это не имеет никакого смысла, поскольку Вы все забудете в ту самую секунду, как я дойду до сути. И Ваша запись Вам совершенно не поможет.

– В смысле? – с недоверием переспросил Сариола.

– Смею предположить, что, как ритуалисту, Вам мало что известно об объектах с антимеметическими свойствами?

Сариола отрывисто кивнул, и кивок его был больше похож на судорогу. От его спокойствия не осталось и следа, хоть он и пытался это скрыть всеми силами.

– Тогда позвольте мне немного вас просветить. Антимемы, доктор Сариола, это такая разновидность идей, одним из базовых свойств которой является то, что они по своей природе препятствуют своему распространению. Неаномальные антимемы Вы и без меня прекрасно знаете. Пароли к учетным записям, коды, различные идеи, которые сложно передать словами даже если у Вас есть самое четкое их понимание. Аномальные антимемы отличаются от обычных тем, что они на базовом уровне препятствуют своей фиксации. Их невозможно запомнить, невозможно записать, любая попытка фиксации на любом носителе, от человеческой памяти до блокнота заканчивается только одним – все, что проконтактировало с этой идеей либо утрачивает информацию об этом контакте, либо – исчезает навсегда. Что-то вроде квантового ластика, только на уровне информации и концепций.

Взгляд Сариолы стал серьезным. Достаточно серьезным для того, чтобы поселить в душе сомнения и заставить почувствовать укол совести.

– И зачем мне эта информация? – после продолжительной и тяжелой паузы спросил он.

– То, что стало причиной падения уровня реальности, пусть и не является антимемом в чистом виде, но обладает некоторыми его свойствами. Поэтому. У нас с Вами, доктор Сариола, есть два варианта. Первый – я, ничего не тая, рассказываю вам все, что нам удалось выяснить по поводу разрушения реальности и не только. Последствия этого, как и последствия любого контакта неподготовленного человека с антимемом, непредсказуемы.

– А второй? – голос Сариолы сорвался. Маска спокойствия окончательно упала с его лица.

– Второй – Вы мне не под запись говорите, что Вы ожидали от меня услышать, я повторяю это под запись, и мы расходимся без малейшего риска для Вас. Мне в любом случае терять нечего, нам всем конец – и не имеет никакого значения, расскажу я Вам почему или нет. Выбор повлияет только на Вас и, вероятно, Ваших знакомых, следовательно, – Джоселин развела руками, – Выбирать тоже Вам.

Сказав это, она расслабленно откинулась на спинку стула. Доктор Сариола изменился в лице и не спешил с ответом. Она спокойно ждала. Не было никакой нужды его подгонять, рано или поздно он все равно сделает свой выбор.

В какой-то момент, спустя маленькую вечность, на лице доктора Сариолы промелькнула решительность, и он скороговоркой, словно опасаясь в любую секунду передумать, выпалил:

– Я выбираю первое.

– Ну что ж, – Джоселин улыбнулась и оперлась ладонями о стол, – В таком случае, мне, пожалуй, следует начать с самого начала. Вам что-нибудь известно о так называемом «сектанте из Бирмингема»?

Сариола на секунду задумался, а затем отрицательно помахал головой.

– Неудивительно, – сказала она и поднялась со стула, почувствовав внезапное желание размять ноги, – Согласно сохранившейся документации, этот человек был захвачен около сотни лет назад. Строго говоря, даже не нами. Нас тогда еще не было.

– Но… – перебил ее Сариола. Она слегка склонила на бок голову, ожидая, пока он сформулирует вопрос, – Как это не было? Мы существуем с конца девятнадцатого века…

– В этой итерации – несомненно, – кивнула Джоселин, – Но эта документация не относится к нашей итерации. В сущности, мы понятия не имеем, из какой она итерации. Равно как и понятия не имеем, сколько их было до нас. Для сверхсекретной организации, цель которой – борьба с любыми аномальными проявлениями, мы вообще ужасно мало знаем не то, что о мире вокруг – даже о самих себе. Удивительно, правда?

Брови Сариолы поползли вверх в искреннем удивлении. Возможно, она действительно отнеслась к нему слишком строго и, не разобравшись, по умолчанию посчитала его виновным в том, к чему он не имел никакого отношения.

Не желая еще сильнее его шокировать, Джоселин быстро свернула эту тему:

– Но это я отвлеклась, прошу меня простить, в моем возрасте это бывает. Вернемся же к сути дела. Неизвестное количество итераций назад, примерно в конце двадцатого века, в Бирмингеме произошла серия ритуальных убийств. Все по классике – сначала бесследно пропали несколько десятков человек. Потом поползли слухи о том, что в городе орудует маньяк – и только спустя несколько месяцев его удалось поймать.

– И что тут такого? – Сариола вздернул бровь, – Мы не занимаемся маньяками.

– Обычными – нет. Но этот не был обычным. То, что он делал с пропавшими людьми, напоминало некий неизвестный, но несомненно темный ритуал. На одежде, в которую он был одет, не было ни единой бирки, и она совершенно ничем не была похожа на современную, скорее – на экспонаты археологических музеев. Язык, на котором он говорил, не удавалось идентифицировать ни с одним современным для тех, кто вел расследование. Можете представить себе, каким кошмаром стал для агентов его допрос.

Сариола хмыкнул, однако к нему быстро вернулся мрачный настрой:

– Пока похоже на маньяка-шизофреника. Вы серьезно решили тратить мое время на этот бред?

– Терпение, молодой человек. Если Вы дадите мне закончить рассказ, Вы все поймете, я Вам обещаю. Так вот. Его задержали, через какое-то время с трудом, но допросили. Во время допросов он нес какой-то параноидальный бред про “пожирателя миров” и “битву” с ним неких “древних богов”, поэтому экспертиза быстро признала его невменяемым. Дело закрыли, его упекли в психдиспансер, из камеры которого он бесследно испарился уже спустя несколько дней. Ни следов побега, ничего подобного. Осталась только отобранная у него сумка с ритуальными принадлежностями.

– Пока в моей версии все сходится, – Сариола недобро ухмылялся, – Маньяк-шизофреник. А побег… Мало ли чего там эти агенты не нашли несколько итераций назад? Неубедительно, Советник Росс.

– Терпение, – повторила Джоселин, поднимаясь со стула. До сути дела оставалось совсем недолго и сидеть на месте она больше не могла, – Я продолжу?

– Валяйте, – махнул рукой Сариола.

– Спасибо. Так вот. Эта документация манифестировала на полках архива Вашего отдела где-то около двадцати-двадцати пяти лет назад. Тогда она не вызвала никакого ажиотажа. Следуя протоколам, Ваши коллеги воспроизвели зафиксированные в деле ритуалы в нескольких карманных необитаемых реальностях. Ничего не произошло. В связи с этим документация была помечена как не содержащая сведений об аномалиях и перенесена в архив. Спустя… – она нахмурилась и на доли секунды замолкла, – Спустя несколько месяцев связь с затронутыми ритуалами карманными реальностями была утеряна.

Опустив голову и заведя руки за спину, Джоселин меряла шагами комнату, не решаясь посмотреть в лицо Сариоле. Она уже ступила на очень скользкий и тонкий лед. Лед, в котором зияли несколько огромных дыр, когда-то бывших ее друзьями и коллегами.

Память непрошено подсовывала неприятные воспоминания, одно за другим, но она продолжала говорить:

– Связь с затронутыми ритуалами карманными реальностями была утеряна, часть сотрудников, связанных с их проведением бесследно пропала, другая часть очутилась в других отделах, без памяти о произошедшем. Никто даже не обратил на это внимания. Не мог обратить на это внимания.

Она тяжело вздохнула, и, так и не решаясь оторвать взгляд от пола, продолжила:

– Это дело попалось на глаза мне уже после того, как меня назначили в Совет. Никому попросту не пришло в голову показать его нам, отделу антимеметики, раньше. Мне сразу показалось, что что-то тут не чисто. Знаете, если работаешь очень много лет с одним конкретным типом объектов, начинаешь их буквально нутром чувствовать, – губы растянулись в усмешке, – Поначалу я не могла представить масштабы катастрофы. Ну антимем и антимем, ну перестали из-за его воздействия существовать несколько десятков сотрудников. Обычный вторник в моем родном отделе. Единственным, что не давало мне спокойно забыть об этом сектанте и продолжать жить дальше, было то, что я не видела, что может обладать антимеметическими свойствами.

Сариола не издавал ни единого звука – и мурашки стройной колонной шагали по ее спине. Возможно, границы антимеметического эффекта простилались далеко за те рамки, которые они сами себе выдумали – и ее уже никто не слушал, потому что некому было слушать.

– Сами реальности? Нет, они были созданы нами и изучены вдоль и поперек. Ритуалы сектанта? Нет, с их фиксацией как на бумаге, так и в сознании не было никаких проблем. Но что тогда? Лучше бы я никогда не узнала ответа на этот вопрос, – мрачный смешок сорвался с ее губ, – Что толку знать, если ничего не можешь поделать, правда, доктор Сариола?

Молчание стало ответом. Ее передернуло, по спине пробежал холодок, но оторвать глаза от пола и поискать Сариолу взглядом она не решилась.

– Меня не покидала эта мысль и я сделала, наверное, самую большую глупость в своей жизни. Я приказала отделу ритуалистики воспроизвести эти ритуалы еще раз, с одним маленьким отличием. Во все задетые реальности были засланы дроны, снабженные квантовыми устройствами связи. Благодаря им, мы и зафиксировали Его. Внепространственное заражение. Оно уничтожало все, с чем контактировало, будь то материальное или нематериальное. Элементарные частицы, идеи, концепции, базовые физические константы. Одно взаимодействие – и на их месте оставалась только огромная дыра. Абсолютное ничто.

Она замолчала довольно надолго. Ни один звук, кроме ее собственного тяжелого дыхания не нарушал тишины.

– Это было катастрофой, которую никто не осознал. Разом перестали существовать несколько отделов Фонда, всем составом. Многие сошли с ума, многие внезапно оказались в других отделах, а то и вовсе гражданскими, не сохранив ни крупицы памяти, но большинство просто испарилось. Я до сих пор не знаю, что уберегло меня от этой участи. Я до сих пор не знаю, есть ли в этом мире хотя бы еще один человек, который помнит то же самое, что и я.

С каждым разом паузы между ее словами становились все больше, сформулировать свои мысли становилось все сложнее и сложнее. И то, что Сариолу совсем не было слышно, отнюдь не добавляло ей энтузиазма.

– После этого все… Усугубилось. Я пробовала зафиксировать то, что помнила, на бумаге. Пробовала записать на любой электронный носитель. Все заканчивалось тем, что, стоило мне отвернуться, все исчезало. Мы посмотрели в бездну, и бездна теперь смотрела на нас, уничтожая любые следы своего существования.

Сариола не издавал ни единого звука, и с каждым мгновением уверенность в том, что его больше не существовало, только росла. Заглушить совесть уверениями, что он сам выбрал первый вариант, получалось плохо.

– То, что происходит с нашей реальностью последние несколько лет, в точности совпадает с процессами, которые мы наблюдали в подопытных реальностях. С одним-единственным «но» – из-за масштабов и технических ограничений процессы в них протекали словно в ускоренной перемотке. То, что занимало там часы, в нашей реальности растягивалось на годы, десятилетия, возможно даже столетия. Я до сих пор не знаю, как именно, но ритуалы сектанта словно повесили на нас табличку “еда”. То, что пришло на нее, медленно уничтожало нашу реальность с того самого момента. Когда я это поняла, было уже слишком поздно. Мы подошли вплотную к краю этого обрыва задолго до того, как осознали, что он существует.

Годы давали о себе знать. Колени начинали неприятно ныть от однообразных движений. Так же, не отрывая глаз от пола, она вернулась к столу и села на свой стул.

– Каюсь, я проигнорировала все должностные инструкции, как Совета, так и отдела антимеметики, когда рассказала обо всем своим коллегам. Но и Вы меня поймите, один на один с такой информацией я бы просто сошла с ума, а разрушение реальности все равно уничтожило бы нас, рано или поздно. Я пошла ва-банк и не прогадала.

Она грустно усмехнулась. Тогда ее обуревала радость. Тогда ей казалось, что теперь они все в месте точно разберутся что к чему и придумают, как остановить неизбежное. Тогда жизнь, пусть и на время, но снова обрела краски.

– После ряда экспериментов нам удалось установить, что процесс пересек точку невозврата примерно лет 50-60 назад, и дальнейший план действий стал очевидным. Нам, всем Советом, необходимо было оказаться раньше этого момента. Переместиться в прошлое лет на 70-80, с тем, чтобы, бросив все силы Фонда на решение этой задачи, придумать рабочее решение. Очень простой план, но он с треском провалился. Однако, я полагаю, с этой частью истории Вы и без меня хорошо знакомы.

Она закрыла глаза и зарылась руками в свои ладони.

– Знаете, доктор Сариола, я очень давно живу с ощущением, что я в ловушке, но еще никогда оно не было настолько сильным. Я… Не знаю, что делать дальше. Мы все не знаем, что делать дальше.

Смахнув рукой выступившие слезы, она резко подняла голову, но, едва моргнув, снова закрыла глаза.

– Подождите, – раздался хриплый голос. Сперва ей показалось, что она его не узнает, однако стоило мужчине продолжить говорить, все встало на свои перепутанные места – Вы говорите, что ритуалы сектанта запутали нас с чем-то на квантовом уровне?

Сариола. Он был здесь. Он все услышал, но с ним ничего не случилось.

Робкая надежда подняла голову и крепла с каждым мгновением. Как только она окрепла достаточно, Джоселин резко распахнула глаза.

Доктор Сариола сидел напротив нее с самым обеспокоенным и взбудораженным видом.

– Вы не знаете, с чем? Вы… Может быть, Вы фиксировали что-то? Пытались получить к нему доступ? – Сариола продолжал лихорадочно накидывать вопросы, но смысл его слов доходил до Джоселин с запозданием.

– Запутали? На квантовом уровне? – заторможено вздернула бровь она, – Откуда Вы это взяли? Я такого не говорила.

Сариола отпрянул и уставился на нее широко раскрытыми глазами:

– Но… Я… Вы сказали про ритуалы и… И я подумал про квантовую запутанность, – он натянуто улыбнулся и только профессиональная выдержка удержала ее от того, чтобы подозрительно нахмуриться.

Что-то здесь было не чисто.

– Ладно, ладно, – Сариола спешно подскочил и подхватил со стола свои вещи, – Я Вам верю. Но… Сами понимаете, пока расследование не завершено, я не могу отпустить Вас на свободу.

Джоселин откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.

– Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы оно завершилось как можно быстрее, – тараторил Сариола.

– Спасибо, – кивнула Джоселин.

Простая вежливость, не более того.

– Допрос окончен, – спохватившись, сказал в диктофон Сариола.

Бронированная дверь тут же открылась, впуская вовнутрь Энлиля и Мардука. С все той же дежурной улыбкой, Джоселин поднялась со стула.

Ее надеждам на легкую смерть в очередной раз не суждено было сбыться, но с души все равно словно упал огромный и тяжеленный камень.

Парни из Багряной Десницы вернулись за ней быстрее, чем она могла надеяться. Не прошло и нескольких дней, дверь в ее камеру снова распахнулась. Энлиль привычно скомандовал: “На выход”, и Джоселин пошла за ним.

То, что что-то было не так, она поняла не сразу. Коридоры сменяли коридоры. Одинаковые, обшитые металлическими панелями и совершенно неотличимые друг от друга. Сначала ей казалось, что они идут к командиру местной службы собственной безопасности. Процедура освобождения из-под стражи была длительной и обязательно включала в себя его посещение.

Однако они прошли мимо его кабинета даже не притормозив.

Энлиль вел ее вглубь комплекса и даже не думал останавливаться.

– Куда мы идем? – в конце концов, не выдержав, спросила Джоселин, но он не удостоил ее ответом. Только выразительно махнул автоматом, прозрачно намекая на то, что с ним лучше не спорить.

По спине пробежал холодок. Что бы ни было у него на уме, он явно не собирался отпускать ее, несмотря на их уговор с Сариолой.

Тогда…

Точно так же, как и несколько дней назад, они остановились у металлической двери. Точно так же, ее мягко подтолкнули в спину. Точно так же она переступила порог, оказавшись внутри обшитой металлическими панелями комнаты.

Комнаты, внутри которой уже были все двенадцать ее коллег – и остальные оперативники Багряной Десницы. Комнаты, в которой не было совсем никакой мебели.

Она сглотнула.

Ответ на вопрос “что здесь происходит” был слишком очевиден.

– К стене, – без единой эмоции бросил Энлиль.

Они с коллегами растерянно переглянулись.

– К стене, – повторил Энлиль и вскинул свой автомат.

Он наводил дуло на каждого из них по очереди, пока они не выстроились в ровную линию вдоль противоположной стены.

Дверь снова открылась, пропуская вовнутрь доктора Сариолу. Хмурый и заросший щетиной, сейчас он выглядел куда менее дружелюбно, чем во время допроса. В руках у него была толстая папка.

– Приказ выполнен, – отсалютовал ему Энлиль.

– Спасибо, – кивнул Сариола, – На позиции.

Багряная Десница выстроилась напротив них. Тринадцать на тринадцать. Только в руках у Багряной Десницы были автоматы.

Тем временем, Сариола открыл свою папку и начал читать с листа:

– Совет О5. За служебную халатность, повлекшую за собой неизбежную реализацию события класса ZK, “Разрушение реальности” вы приговариваетесь к расстрелу. У вас нет права на последнее слово. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.

Никаких сил удивляться у нее больше не осталось.

Парни из Багряной Десницы вскинули автоматы. Сариола закрыл папку и, посмотрев ей в глаза, победно ухмыльнулся. В его взгляде читалось неприкрытое торжество.

Неожиданное осознание – и рот непроизвольно приоткрылся, а брови поползли вверх.

То есть…

– Огонь, – коротко скомандовал Сариола.

Тишину прорезали выстрелы.

И ее не стало.

Ученик (Марк Лепид младший I)

С неба, смывая последние остатки недавнего тепла, накрапывал противный весенний дождь. Он шел вот уже второй день, то ослабевая, то усиливаясь, и постепенно превращал улицы небольшого, но весьма состоятельного городка, что раскинулся между подножием вулкана и морским побережьем, в подобие каналов.

Взрослые непрерывно недовольно бухтели по этому поводу, обвиняя во всем магистратов, запустивших состояние стоков до такой степени, но Марка, как и всех остальных мальчишек и девчонок это ни капли не волновало. Что его волновало – это то, что дождь превратил пролесок, который они с Публием Сципионом, его другом, облюбовали для строительства штаба, в огромное непролазное болото.

А это значило, что им нужно было искать новое место, или ждать, пока дождь закончится и все высохнет. Ни тот, ни другой вариант их категорически не устраивал.

Марк раздосадовано пнул камень, что валялся под ногами, и тот шмякнулся в лужу, поднимая волну грязных брызг. Эффект превзошел все его ожидания – водой окатило даже идущую дальше по улице незнакомую престарелую матрону.

Реакция последовала незамедлительно.

– Ты что творишь?! – возмущенно вскричала матрона. Как будто до этого она не была мокрой с ног до головы.

Губы Марка сами по себе растянулись в нахальную ухмылку, что не ускользнуло от ее цепкого взгляда:

– Ах, ты еще и скалишься, паршивец невоспитанный?!

Марк всегда обладал удивительным чутьем на неприятности. Конечно, оно никогда его не останавливало, но момент, после которого его совершенно точно начнут бить или, как минимум, потащат за ухо к бате, он еще никогда не пропускал.

И именно сейчас такой момент наступил. От неизбежного возмездия его отделяла только улица, превратившаяся в грязную реку, но “когда эта старая карга разберется как через нее переправиться” было только вопросом времени.

Не давая ей ни одного мгновения на раздумья, Марк круто развернулся и со всех сил рванул вперед по улице, поднимая еще больше брызг и зачерпывая полные сандалии воды, смешанной с грязью. Карга где-то сзади кричала, что такие малолетние паршивцы, как он, должны получать розг оптом и без очереди, и что она найдет его отца и проследит за тем, чтобы тот его как следует наказал.

От неожиданности последней фразы Марк запнулся о высокий бордюр и упал на мостовую, выставив руки вперед. Свитки, которые он держал, разлетелись в разные стороны.

– С-с-сволочь старая! – в сердцах ругнулся он.

Сама того не осознавая, карга ткнула своей палкой прямо в самое больное.

“Найду твоего отца и прослежу, чтобы он тебя как следует наказал”.

Марк был готов даже чтобы ему отрубили руку, – да хоть бы и эта самая карга, – только бы батя после этого нашелся, но чудеса в этой жизни, если когда и случались, то не с ним, не с Марком Эмилием Лепидом.

За спиной раздавались приближающиеся шаги и старческая ругань. Марк разъяренно скрипнул зубами. Упавшие в лужу свитки, окончательно размокли, а это значило только одно – составленную с таким трудом речь придется снова переписывать и на этот раз быстро. Выступление должно было состояться уже послезавтра.

Продолжая нарочито громко ругаться последними словами, Марк поднялся на ноги, и, подхватив мокрые свитки, побежал дальше по петляющим узким улочкам, позволяющим так легко оторваться от кого угодно, тем более от какой-то там медленной старухи.

Подгоняемый противным дождем и ощущением погони, он быстро оказался на пороге своего дома.

Дверь хлопнула за его спиной, и только после этого он смог наконец-то перевести дух. Ругани и шлепающих по лужам тяжелых шагов за спиной больше не было слышно. Оторвался. Отлично. Не хватало ему еще, чтобы эта старушенция его перед матерью отчитала.

– Ма-ам! – снимая промокшие до ниток сандалии, крикнул Марк, – Мам, я дома!

Никто не отозвался. Оставляя на полу мокрые грязные следы, он вошел в пустынный атрий.

И куда только все подевались?

Квинт, его младший брат, конечно мог убежать гулять, несмотря на дождь, а мама – могла уйти к кому-то в гости, хоть последние пару месяцев это и было для нее нехарактерно. Но куда пропали все рабы?

Ответ если где-то и был, то не в безлюдном атрии.

– Мам?! – еще раз прокричал в воздух Марк, – Клио?! Коттилий?! – ничего – Да что за… – неосознанно, он перешел на шепот.

Он заглянул на кухню, – рабы обычно ошивались там, когда им нечего больше было делать, – в триклиний, высунул голову в сад. Все без толку.

Кроме него дома не было ни души.

По спине побежали непрошенные мурашки.

– Если это какой-то прикол, то это не смешно! – прокричал Марк в воздух.

Неожиданное озарение не заставило себя ждать.

– Квинт, это ты, мелкий говнюк, всех подговорил, да?! А я повелся, как лошара, – гоготнул он, – Ну все, все, ты победил, можешь вылезать и начинать ржать.

Ничего не произошло. Марк нервно сглотнул. Терпение никогда не было коньком Квинта.

– Продолжаешь со мной играть? Ну ладно, будь по-твоему, – веселье в голосе звучало наиграно даже для него самого.

Дождь на улице усиливался. Стараясь не издавать ни единого звука и оставаться под крышей портика, Марк подкрался к подсобному помещению. Квинт с самого детства любил там прятаться, когда что-нибудь натворит.

Он резко распахнул дверь и, пытаясь скрыть волнение, закричал:

– Ага!

Слова “попался, говнюк!” застряли в горле.

Квинта в подсобке не было. В подсобке вообще ничего не было. Даже самой подсобки.

Прямо за дверным проемом начиналась плотная чернота, простирающаяся в бесконечность. Марк ошарашенно моргнул. Чернота никуда не пропала. Словно завороженный, он медленно потянул к ней руку, но за мгновение до того, как пальцы коснулись ее поверхности, его сковал страх. Сердце бешено заколотилось в груди.

Чернота была готова поглотить его. Поглотить их всех. Чернота хотела этого больше всего на свете, а его пальцы были к ней слишком и слишком близко.

Очнувшись, Марк резко отдернул руку, с силой захлопнул дверь и привалился к ней спиной, тяжело дыша.

Чернота была неправильным словом. Неправильным определением. Оно подразумевало, что за дверью что-то было. В то время, как за дверью на самом деле не было ничего.

Марк прикрыл глаза, пытаясь как-то унять сковывавший его страх.

– Марк, сынок? – раздался мамин голос, и Марк вздрогнул, – Ты уже вернулся?

Он резко открыл глаза.

Мама стояла в проеме между садом и атрием и удивленно его разглядывала.

Как она там оказалась…?!

– Странно, я не заметила, как ты вошел, – растерянно сказала мама, – Чего ты такой бледный? Что-то случилось?

Марк нервно сглотнул, и, вместо ответа, медленно развернулся и нерешительно приоткрыл дверь. Страх внутри него, что кричал “что ты творишь, идиот?! Оно же там!”, едва удалось заткнуть на несколько коротких мгновений, – и разбрасываться ими не стоило.

Скрипнув, дверь открылась – и его взору предстало такое знакомое, заваленное разными ящиками, метлами и прочей утварью, подсобное помещение.

Черноты больше не было. Чернота ушла, не оставив и следа.

Или ему просто показалось?

Пытаясь отогнать морок, Марк потряс головой.

– Сынок? – раздался мамин голос из-за спины. Краем глаза он видел, что она подошла и тоже заглянула в подсобку, – Сынок, что случилось?

Хороший вопрос. Жаль, что такой сложный.

– Не, ничего, – натянуто улыбнулся Марк. Голос его немного дрожал, – Все нормально. Мне просто показалось.

– Что показалось? – мама повернулась к нему и обеспокоенно посмотрела ему в глаза.

Пусть на короткое мгновение, но она снова стала похожа на маму. Такую, какой она была до. До того, как батя пропал в неизвестном направлении.

Не зная, как описать словами то, что он только что увидел, Марк махнул рукой. Они помолчали – и было в этом молчании что-то очень по-домашнему уютное. И забытое.

– А чего это ты такой грязный? – нарушила тишину мама, словно только что заметив темные разводы, что прокрывали его руки, ноги и даже белоснежную тунику.

– А. Споткнулся и в лужу упал. Только ты никому не рассказывай, – Марк поднес палец к губам, – Особенно Квинту.

Мама понимающе кивнула:

– Пойди искупайся и переоденься.

Обеспокоенность пропала с ее лица, словно и не бывало. На смену ей пришла привычная отстраненность и равнодушие.

Марка покоробило. Все хорошее имело свойство быстро заканчиваться. Пусть он и не мог ожидать, что та, старая, знакомая и любимая мама, что на мгновение вернулась, останется с ним навечно, этот миг все равно был слишком и слишком коротким.

Хотелось кричать, пинаться и обвинять всех вокруг во всем, но Марк только разочарованно кивнул.

С тех пор, как отец не вернулся с заседания коллегии понтификов прошло всего каких-то несколько месяцев, однако Марк уже начинал забывать ту прошлую, нормальную жизнь.

Тяжело вздохнув, Марк поплелся в домашние термы, по дороге стягивая грязную тунику. Все-таки в чем-то мама была права – ему нужно было сходить искупаться, хотя бы и для того, чтобы охладить голову. А то посмотрел в темную каморку и такого себе вообразил, что ни на какие уши не напялишь.

Пустота, которая поглощает мир. Какой бред!

Когда он вышел из терм, барабанивший по крыше дождь сразу оповестил его, что поход в гости к Публию откладывается на неопределенный срок. Разгулявшаяся стихия несла с собой потоки воды, достаточные для того, чтобы промокнуть до нитки за несколько мгновений.

Размокшие свитки все еще лежали на столике в атрии. Взгляд Марка скользнул по ним, и раздосадованный вздох сорвался с губ. Столько работы, и все коту под хвост.

Однако судьба решила, что на сегодня с него хватит неприятностей. Развернув намокший папирус, он к огромному удивлению обнаружил, что, несмотря на влагу и грязь, его работа все еще оставалась вполне читабельной, за исключением нескольких особо пострадавших мест.

Впрочем, сдавать даже высохший свиток в таком виде не стоило – и в голове быстро родился новый план.

– Клио? – позвал Марк рабыню – девочку чуть старше него.

Дверь на кухню была открыта, и он видел, что она сидела там и чистила овощи для повара.

Услышав его, она отложила нож и выглянула из проема:

– Да, хозяин?

– Ты Аристомаха не видела? – спросил Марк вдогонку.

– Недавно заходил, а что?

– Позови его, а? Мне тут помощь нужна.

– А… – Клио покосилась в сторону грузного повара-испанца.

Марк все никак не мог запомнить его имени. Они купили его недавно, после того, как от сердца умер их предыдущий повар – старик-вольноотпущенник Теос, с которым Марк был знаком всю свою жизнь. Даже когда отец подписал ему вольную, он все равно остался работать у них на договорной основе.

Очередная попытка вспомнить имя нового повара провалилась, и Марк крикнул:

– Эй! Ээй! – пытаясь привлечь его внимание.

Не получилось – повар не отвлекся от своего занятия ни на секунду. Марк перевел взгляд на Клио и развел руками:

– Не слышит. Короче, если что спросит – вешай всех собак на меня, я с ним поговорю, уговор?

– Уговор, – улыбнулась Клио и, поднявшись со своего места, исчезла из виду.

Поиски Аристомаха не заняли у нее много времени. Стоило им обоим появиться на пороге атрия, Марк вручил Аристомаху намокшие свитки, приказал переписать все начисто, оставив пробелы на месте испорченных грязью кусков, – и одной проблемой стало меньше.

Капли, пусть и с меньшей резвостью, чем недавно, падали в имплювий, создавая круги на воде. Высовывать нос на улицу в такую непогоду не хотелось, но и дома делать было совершенно нечего. Даже Квинта было не позадирать – словно предчувствуя обострение вредности у Марка, он предусмотрительно куда-то запропастился.

Дождь – или неиллюзорный шанс к вечеру умереть со скуки. Выбора, в сущности, никакого и не было.

Марк переобулся в сухие сандалии, накинул на плечи плащ и крикнул вникуда:

– Если что – я у Сципиона!

На звуки его голоса из подсобки высунулся привратник:

– Хорошо, хозяин, я передам госпоже Юнии.

Примерно на полпути к дому Сципиона дождь снова зарядил с полной силой, поэтому когда Марк переступил порог, вода лилась с него потоком. Даже капюшон плаща промок насквозь, и теперь мокрые волосы липли ко лбу, как щупальца скользкого и холодного кальмара, и жутко мешали.

– Я к Сципиону, – хмуро буркнул Марк привратнику Сципиона.

Привратник кивнул и сказал:

– Молодой хозяин в атрии, проходи.

– Ага, спасибо, – кивнул Марк.

Молодая рабыня со шваброй вытирала лужи воды с пола прихожей. На мгновение Марку даже стало ее жаль – с таким ливнем работать ей до заката, в лучшем случае.

Мокрые следы на полу вели в атрий, создавая полное ощущение, что здесь недавно пробежало стадо слонов после купания. Он последовал за ними, и причина небольшого потопа тут же стала очевидной – в атрии собрались все его друзья, такие же промокшие и растрепанные, как и он сам.

Стадо слонов. Это определение прекрасно для них подходило.

Марк хотел было крикнуть им «привет, придурки!» – но не успел и рта открыть, как с улицы раздался леденящий душу вой. Он замер не месте, напрягся всем телом и превратился в одно большое ухо. Как всегда.

Вой прорезал небо Геркуланума ежедневно, по несколько раз на дню, последние несколько недель – и пусть сам по себе он не был опасен, Марк все равно при первых же его звуках каждый раз замирал, скованный необоснованным страхом.

Радовало только одно – он был такой не один. В атрии мигом прекратились любые разговоры, и его друзья видимо напряглись.

Вой скоро затих, – точно так же, как и всегда, – и Марк сразу отмер:

– Эээ, ну привет, народ, – неуверенно поздоровался он.

– Здорово, – первым отозвался устроившийся на бортике имплювия Луций Маммий Максим. Сын местного всадника, он был самым старшим в их компании.

Публий Сципион, что сидел на стуле недалеко от него, потряс головой, отгоняя оцепенение, и приветственно помахал рукой:

– Привет, Марк! Ты чего так долго? Договаривались же встретиться в восьмом часу.

– Вот этого вот засранца искал, найти не мог, – кивнул Марк в сторону замершего у стены Квинта. Тот немедленно бросил на него колкий взгляд и обиженно надулся, – А он, понимаешь, у тебя сидит. Ну чего, вы решили уже что-нибудь? – он с размаху плюхнулся на последний свободный стул возле своих друзей.

Ответить Публию не дал Кабрий – галльский мальчишка, и по совместительству единственный раб в их компании. Даже он сам не знал ни сколько ему лет, ни где он родился. Публий Лентул, отец Сципиона, просто купил его после завоевания Галлии Цезарем. Все они, включая Сципиона, тогда были еще слишком маленькими, чтобы помнить хоть какие-то подробности.

Как и когда он затесался в их компанию, ни Марк ни Публий тоже не помнили. Казалось, он просто всегда дружил с ними.

– Б-б-боги. Что это было? – испуганно пробормотал Кабрий.

Он вернулся в Геркуланум после долгого отсутствия только вчера – и вой был ему в новинку.

– Да кто его знает? – растерянно пожал плечами Сципион, – Пару недель уже так воет. Вулкан, наверное, пробуждается. Как бы нам скоро не пришлось отсюда сматываться.

– Нет! – внезапно вскричала Нония – дочь вольноотпущенника, – что сидела по правую руку от него, – Вы же обещали мне помочь!

– Тише! – шикнул на нее Сципион, – Не хватало, чтобы нас мама или рабы услышали, – его голос опустился практически до шепота, – И я не это имел в виду! Мы не собираемся отказываться от своих слов. Просто, если это действительно вулкан…

– Погоди, погоди, – перебил его Марк, тоже шепотом. Он чувствовал, что начинает терять нить разговора и не собирался с этим так просто мириться, – Что вы обещали? Что-то случилось?

Повисла долгая тишина.

– Отец, – в конце концов ответила Нония и голос ее сошел на нет.

На помощь ей пришел Луций Маммий:

– Нонний Бальб три дня назад отправил Филона к Везувию с отрядом, выяснить что это за вой, и они до сих пор не вернулись. Как и та пара отрядов, что ушла до них. Ну, ты же знаешь.

Марк кивнул:

– И что?

– Вчера в лесу нашли несколько трупов. Говорят, похоже, что волки загрызли. Филона среди них вроде нет, но совет все равно решил остановить поиски. Ну, Нонний Бальб так матери Нонии сказал. Мол, все очевидно.

Нония тихо всхлипнула. Марк раздосадовано покачал головой.

– Можешь не продолжать, – он жестом прервал Луция, – Дай угадаю – завтра мы идем искать Филона?

Публий стиснул зубы и энергично кивнул:

– Завтра после школы собираемся возле амфитеатра, – как раз не будет никаких представлений, там никого не будет – и выдвигаемся в лес. Если кого спросят – вы идете в гости ко мне. Пока так. Там дальше разберемся, по ситуации, – он выдержал практически театральную паузу, собираясь с мыслями, и в итоге добавил, – Возьмите с собой чего-нибудь пожевать – подозреваю, до вечера мы не обернемся.

Все, кроме Кабрия, согласно кивнули.

– Неужели вы все не понимаете, насколько это опасно? – шепот Кабрия звучал практически как крик отчаяния, – Уже десяток взрослых ушел в леса – и никто из них не вернулся!

– И что с того? – спросил Публий, – Мы с Марком вон тоже пару дней назад по лесам шатались – и как видишь, ничего с нами не случилось.

– Значит, вы не там шатались! – Кабрий чуть было не сорвался на крик, но сдержался.

– Или слухи сильно преувеличены! – а вот Публию удержаться не удалось, – Кабрий, я понимаю, ты родился где-то в галльских лесах и для тебя это в новинку. Но просто поверь мне – у нас все не так, как у вас. У нас слухи имеют мало общего с реальностью. Папа мне как-то рассказывал, что однажды в год консульства Кальвина и Руфа1, прямо в разгар беспорядков, кто-то пошутил, что начались проскрипции. И что ты думаешь? Через полчаса весь Город был уверен, что на форуме резня и половину сената перебили давно. Массовое бегство началось! Помпей потом всех в Город несколько дней назад собирал. А все из-за какого-то неудачливого шутника.

– И что с того? – нахмурился Кабрий.

Сципион развел руками:

– Опыт, Кабрий, опыт. Вот лично я достоверно знаю только то, что пропал отец Нонии и из каких-то своих соображений совет решил приостановить поиски. И все. Кто там еще пропал, не пропал, напился и уснул в луже по дороге домой – я не в курсе.

Публий собирался сказать еще что-то, но его на полуслове перебил воодушевленный Квинт:

– Кабрий, тебе что, не интересно?

Помрачневший Марк слушал их перебранку в пол-уха. Для себя он все уже давно решил. Даже если Кабрий сейчас всех отговорит, – плевать. Он тогда один пойдет. И или вернется с Филоном, или не вернется вообще.

Два месяца назад в аналогичной ситуации ему никто не протянул руку помощи. Он слишком хорошо знал это дерьмовое ощущение для того, чтобы бросить Ноннию с ним один на один.

Организатор (Гай Цезарь I)

Шумные и многолюдные улицы Субурры пахли дымом, гарумом2 и влагой. Многочисленные лужи еще не успели просохнуть после вчерашнего ливня, но влажный душный воздух уже намекал на то, что его продолжение не за горами.

За последние годы здесь ничего не изменилось, разве что пара кабаков, в которых раньше любили устраивать собрания представители различных коллегий3, теперь сверкала заколоченными дверьми и общей запущенностью. Единственный островок стабильности в постоянно меняющемся мире.

Кучка местных зевак следовала за ними попятам, то и дело пополняясь прохожими. К счастью, они держались на расстоянии и не могли подслушать их разговора.

– Слушай, а что насчет заседания? – шепотом спросил Луций Марций Филипп и обеспокоенно оглянулся назад, – Что-то прояснилось?

Вопросительно вздернув бровь, Гай проследил за его взглядом, но ничего необычного не заметил, разве что пару гладиаторов, что выходили из борделя Галлы.

– Почти весь Сенат разбежался из Города и залег на дно. Оба консула мертвы, городской претор сбежал в неизвестном направлении, не вступивший в должность консул-суффект официально лишен огня и воды4. Сам-то как думаешь? – Гай хмыкнул.

– Не придуривайся, ты прекрасно понимаешь, о чем я, – зачем-то продолжавший шептать Филипп производил впечатление заправского заговорщика.

– Пока никакого прогресса, – сдался Гай, – Если что-то изменится, я тебе первому сообщу.

От мимолетного веселья не осталось и следа. Четыре года проскрипций и войн сделали свое дело – большинство его социальных связей были безвозвратно разрушены. Их восстановление продвигалось медленно, и как следствие, он мало кому мог доверить деликатное дело посредничества в переговорах с напуганными отцами отечества5.

Даже в начале гражданской войны все обстояло лучше, чем сейчас.

– Ну, рано или поздно они все равно вернутся и выборы все равно будут. Кстати о. Ты собираешься выдвигать свою кандидатуру? – продолжал Филипп. Глаза его испуганно бегали и складывалось ощущение, что он пытается скрыть свое волнение за разговором.

– Ты издеваешься? – Гай усмехнулся, – У меня глаз дергается каждый раз, когда я мимо курии прохожу. Дай отдышаться хоть немного.

В каждой шутке была только доля шутки, но именно на нее и обратил внимание Филипп.

– Это я издеваюсь? – он скептически ухмыльнулся. Обеспокоенное выражение на мгновение пропало с его лица.

– Ну ладно, ладно! – Гай поднял руки в сдающемся жесте, – Хочешь правду? На тебе правду. Я не могу себе позволить очередное консульство. Я нищий, – если бы на тунике были карманы, он бы демонстративно их вывернул, но на тунике карманов не было, – С моим имуществом ничего не понятно. Мои деньги у Антония6, и я готов поспорить на что угодно, что он уже давно спустил все до последнего асса.

– Что, думаешь совсем все? – недоверчиво нахмурился Филипп, – Там же астрономические суммы были.

– Ты плохо знаешь Антония, – скептически отозвался Гай, – Дай ему казну, он и ее за пару месяцев потратит.

Филипп не нашелся, что возразить. Повисла тишина и в этой тишине он снова обеспокоенно оглянулся. Гай повторил за ним.

Ничего нового и необычного, разве что следовавшая за ними толпа приросла парой новых лиц.

– Что-то не так? – на всякий случай уточнил Гай.

Филипп вздрогнул от неожиданности, а затем лихорадочно кивнул.

– Видишь во-о-он того типа? – скороговоркой выпалил он и ткнул пальцем в ничем не примечательного мужичка в коричневом плаще, что шел за ними вместе с остальными.

– Вижу, – поддавшись стадному инстинкту, Гай тоже опустил голос до шепота.

– Он идет за нами с самого Паллатина, – округлив глаза, сказал Филипп.

Гай пожал плечами:

– Ну и что?

– Как, “что”? – округлил глаза Филипп, – Это подозрительно! Чего он за нами тащится?

– Филипп, он, как и все они, только что увидел призрака. Дай им время привыкнуть, – отозвался Гай.

Сказать было гораздо проще, чем сделать. Он и сам до сих пор не мог привыкнуть к бурному удивлению, которое каждый раз сопровождало его появление на публике.

– Да нет же, я тебе говорю! – каким-то образом Филипп ухитрялся кричать шепотом, – Я его где-то уже видел. Может, все остальные и тащатся за нами, чтобы посмотреть на тебя, но этот тип точно здесь за мной.

– А, по-моему, у тебя просто разыгралась паранойя, – констатировал Гай, – В таких плащах сейчас половина Города ходит, может это вообще разные люди.

Филипп еще раз оглянулся. Теперь на его лице читалось сомнение.

Городские ворота маячили за поворотом, а за ними виднелась зелень рощи.

– Знаешь, Филипп, я тут кое-что понял. А ведь жизнь только что сделала полный круг, – задумчиво протянул Гай.

– В смысле? – не понял Филипп.

– Ну я снова на Субурре и снова нищий7. Наверное, это судьба. Может, зря я с ней пытался спорить? – запас наигранной серьезности быстро подошел к концу, и смешок сорвался с губ.

Филипп прыснул в кулак.

– И что будешь делать? Банду сколотишь и бордели крышевать начнешь?

Гай поднял брови в притворном удивлении:

– Как ты догадался? А ну перестань читать мои мысли!

Не выдержав, Филипп рассмеялся вслух. Выдержки Гая тоже не хватило надолго.

Собирая на себе еще больше недоуменных взглядов, они вышли за ворота, в приятную свежесть рощи. Пусть над Городом все еще светило яркое солнце, на горизонте уже собирались грозовые облака. До начала очередного ливня оставалось совсем немного времени.

Шум Города остался позади, и все веселье словно сняло невидимой рукой.

– Слушай, а может давай я сам? – неуверенно предложил Филипп, – Ну, я имею ввиду… После всего, что случилось…

– Да брось ты, – махнул рукой Гай, – Ты хотел развеяться? Вот и иди развейся где-нибудь. Здесь так себе место.

Роща Либитинии8 была худшим местом для того, чтобы отвлечься от мыслей о смерти, которое только можно было придумать. Хуже было бы только сразу пойти в фамильную гробницу поговорить с урнами.

– Филипп, я все еще официально его приемный отец. Я обо всем договорюсь, не беспокойся, – Гай сразу отрезал все возможные возражения, – А тебе нужно проветриться. Только не оставляй пожалуйста Атию одну надолго.

Филипп кивнул:

– Да я понимаю. Но она все время лежит в спальне, никуда не выходит, не хочет со мной разговаривать. Как будто не домой прихожу, а на кладбище. Это очень давит на мозги.

– Она только что потеряла сына, дай ей время.

– Я вот думаю… – начал было Филипп, но осекся и только внимательный взгляд Гая заставил его продолжить, – Может быть, ей поможет смена обстановки? Может быть, стоит ее вывезти куда-нибудь из Города?

Гаю понадобилось некоторое время на то, чтобы ответить:

– Мне кажется, она не захочет пропускать похороны Октавия, как бы ужасно это ни звучало. Но идея хорошая. Попробуй обсудить ее с ней.

– Она не станет меня слушать, – грустно хмыкнул Филипп.

– Не попробуешь – не узнаешь.

Сильный порыв ветра побеспокоил кроны деревьев и заставил Гая поежиться. В совокупности с влажностью, прохлада пробирала до костей.

Они были уже почти на месте. Сероватая кладка храма Венеры проглядывала из-за деревьев. Единственное живое место во всей роще.

Несмотря ни на что Филипп все никак не собирался уходить.

– Слушай, Цезарь, я давно хотел тебя спросить, – он неуверенно почесал затылок.

– М-м-м? – вопросительно протянул Гай.

– Помнишь, когда мы с Атией первый раз к вам пришли? Ну, сразу после той сходки.

– Помню.

– Почему ты так удивился, когда ее увидел? Я думал, тебя прямо там удар хватит.

– Я был уверен, что ее нет в Городе, – очередная ложь во благо. Он не мог просто взять и сказать Филиппу, что Атия должна была умереть три года назад – и стала для него таким же призраком, каким он сам был для всех окружающих.

– А, – кивнул Филипп. Сложно было понять, удовлетворил ли его такой ответ, но дальнейших вопросов не последовало.

К голосу разума Филипп прислушался только тогда, когда они вплотную подошли к храму.

– Ладно, давай, увидимся, – неуверенно усмехнулся он, – Удачи.

– Увидимся, – кивнул Гай перед тем, как ступить на каменные ступени.

Переговоры с распорядителем прошли быстро. Устраивать для Октавия пышные похороны с играми и актерами не было ни сил, ни желания. Прошедшего времени не могло хватить для того, чтобы превратить реальность в смазанное воспоминание, не вызывающее никаких эмоций.

Записав все его пожелания в длинный свиток, распорядитель перевел на него внимательный взгляд:

– И последнее. Что по поводу посмертных масок?

Гай цокнул языком:

– Возьмите маски предков его родного отца. Я еще не успел распутать все бюрократические клубки, но усыновление было незаконным, а значит Октавий все еще относится к его роду.

Не более, чем удобоваримое и законное прикрытие реальной причины.

Распорядитель кивнул, сделал еще несколько пометок в свитке, и пошел в основной зал храма, увлекая Гая за собой.

– Тело в его доме на Паллатине, – продолжал Гай. Они вышли из тишины кабинета распорядителя в шумное помещение, над которым нависала колоссальная статуя Венеры, – И моя личная просьба. Хотелось бы управится со всем побыстрее.

Кремировать и забыть, пока чувство вины не сожрало его целиком.

– Понимаю, – кивнул распорядитель.

Громкий звук удара чего-то тяжелого о мозаичный пол прервал их размеренный разговор. От неожиданности Гай рефлекторно вздрогнул и оглянулся. Виновник был обнаружен быстро. В дверях храма стоял немолодой мужчина. Под ногами у него валялся открывшийся от удара ящик, из которого на пол просыпались какие-то инструменты.

Шокированный взгляд мужчины был прикован к Гаю.

– Это кто? – Гай вопросительно посмотрел на распорядителя и кивнул в сторону мужчины.

Ответ не заставил себя ждать – лаконичный и вместе с тем абсолютно бесполезный:

– Аспер.

Услышав свое имя, мужчина словно ожил. Вздрогнув, он быстро наклонился и принялся рваными движениями собирать инструменты обратно в ящик.

– И что это с ним? – спросил Гай, подозрительно прищурившись.

– Он… – распорядитель замялся, – Короче, он был одним из тех, кто готовил твое тело к похоронам.

Заметно разнервничавшийся, он тут же ухватил Гая за предплечье и настойчиво потащил в сторону выхода. Мужчина, не поднимая больше головы, собирал инструменты. Стоило Гаю поравнялся с ним, он на мгновение оторвался от своего дела – и их взгляды встретились.

В глазах либитинария читался сильнейший испуг и удивление.

По спине побежали холодные мурашки.

Не дав Гаю задать ни одного вопроса, распорядитель быстро выставил его за дверь, только умножая растущие подозрения.

Они знали что-то, чего не знал он. Они знали что-то, чем решили с ним не делиться.

Вариантов, что это за “что-то” было гораздо меньше, чем он позволял себе признать.

Двери храма с грохотом захлопнулись за спиной. Те из либитинариев, что были на улице, бросали на него косые взгляды, но стоило ему обратить на них внимание, тут же отводили глаза.

Борясь с желанием натянуть на голову несуществующий капюшон, Гай быстро пошел прочь. Договоренности были достигнуты, никакой необходимости находиться в этой давящей на голову обстановке больше не было.

В храме Весты его ждал совсем другой прием. Шушукавшиеся у подножия длинной лестницы молодые девушки-весталки, стоило им заметить его, тут же замолчали и уставились на него в упор широко раскрытыми в удивлении глазами.

– Фабия здесь? – поравнявшись с ними, спросил Гай.

Весталкам понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что именно он спросил, после чего одна из них, на вид – самая старшая, ответила:

– Она наверху.

– Спасибо, – кивнул Гай, прежде чем ступить на длинную лестницу, что вела в круглое здание храма.

Цепкие взгляды весталок ощущались на спине, и только подгоняли вперед. Вверх. Поближе к делу и подальше от очередного водопада скопившихся вопросов.

– Гай Юлий? – сбоку раздался удивленный голос, и он обернулся.

Словно ожидая его появления, Фабия стояла между описывающих круг колонн. Верховная весталка. Одна из немногих социальных связей, которые оказалось не под силу разрушить последним беспокойным годам.

Хотя многие весталки и предпочитали выходить в отставку сразу же, как только им исполнялось тридцать лет, Фабия к ним не относилась. Может быть, двадцать лет назад Гай и сожалел об этом, но не сейчас.

– Чем обязаны? – Фабия сделала несколько шагов в его сторону и приветливо улыбнулась.

Гай ответил ей тем же. Они не виделись больше года и этого времени оказалось более чем достаточно для того, чтобы соскучиться.

– Я бы хотел сказать, что просто зашел узнать, как у вас дела, но, к сожалению, это было бы ложью, – хмыкнул он. Начинать встречу с вранья было неуместно, – Может, пойдем вовнутрь?

Уточнения Фабии не потребовались. Если кто-то в этом Городе и умел увидеть деликатную ситуацию за несколько миль – так это она.

Они прошли вдоль колоннады, к одной из запасных дверей храма. У любого другого человека, тем более – мужчины, были бы проблемы с тем, чтобы попасть сюда, а если бы ему и удалось – обвинения не заставили бы себя ждать, но должность великого понтифика – бывшего ли, настоящего ли, не важно, – предоставляла Гаю некоторые привилегии.

В данный момент – возможность поговорить с верховной весталкой с глазу на глаз и не привести ни себя, ни ее на плаху9.

Фабия закрыла за ними дверь и пригласила его садиться.

В небольшой комнате не было никого кроме них, но через стенку до них доносились звуки обычной суеты из основного зала храма.

Они устроились в креслах и Фабия выжидательно посмотрела на него:

– Ну так что у тебя за дело?

Вот так сразу? Без расспросов и удивлений?

– Мне нужно изъять завещание Гая Октавия, – Гай принял ее предложение и перешел сразу к делу, – Похороны будут через несколько дней, а Луций Марций хочет увезти Атию из Города сразу после них, так что тянуть не стоит.

Фабии понадобилось несколько мгновений на размышления, прежде чем ответить:

– Ты же все еще его приемный отец? Я ничего не пропустила?

– Нет, – Гай помотал головой, – Меня тут такой лавиной бюрократии накрыло, что я пока до этого вопроса не добрался.

– Это отлично, – просияла Фабия, – Тогда вообще никаких проблем. Подожди здесь, я сейчас принесу.

Как будто у него был какой-то выбор. Даже раньше, когда он все еще был великим понтификом, ему не было хода в священные помещения храма, а сейчас – так и подавно.

Фабия обернулась быстро. В руках она несла сверток, запечатанный печатью и несколько обычных.

Сверток с печатью она положила на столик, а один из обычных протянула ему.

– Ну, все по стандарту.

Гай кивнул и быстро расписался в акте изъятия. Фабия забрала у него свиток и подтолкнула завещание в его сторону.

– Держи, это тебе.

– Спасибо, – Гай сунул завещание за пояс, так, чтобы его не было видно под тогой, – Ну что, как вы тут без меня?

– Да как обычно, – пожала плечами Фабия, снова устраиваясь на кресле, – Семпрония собирается на пенсию через три месяца. Нужно подбирать девочку ей на замену, а Лепид10 куда-то пропал. Даже не знаю, что делать. Я пробовала уговорить ее остаться, но она ни в какую.

Семпрония… Двоюродная сестра Децима Брута и правнучка Гая Гракха. Ее отец изначально отдал ее в весталки против ее воли и в таком решении не было ничего удивительного.

– Боюсь, у меня для тебя плохие новости, – Гай грустно усмехнулся, – Лепид не пропал. Лепида… – он замялся. Лицо Фабии исказилось беспокойством, – В общем, есть большая вероятность, что Лепида убили.

– Убили? – глаза Фабии округлились, – Кто? Когда? Почему?

– Октавий. Где-то в январе. Слушай, я пока сам не знаю, что там произошло. Пытаюсь разобраться. Но если подтвердится, что он мертв, сама понимаешь… – он развел руками, – Похороны. Перевыборы. Можем не успеть.

– Боги… – Фабия прикрыла рот ладонью, – Но почему?

– Любая твоя догадка так же хороша, как и моя, – Гай пожал плечами.

– А ты? – неожиданно спросила Фабия.

– А что я?

– Ну ты же жив. Должность великого понтифика пожизненная.

– Да. Только другие люди, занимавшие эту должность, не возвращались из мертвых, – хмыкнул Гай, – Новый прецедент. Пока мы будем разбираться с тем, как его урегулировать, Семпрония не то, что на пенсию выйти – состариться и умереть успеет.

Фабия прыснула.

– Кроме того, – Гай снова стал серьезным, – Я не хочу инициировать эти обсуждения, пока мы не нашли тело Лепида. Нужно устроить ему нормальные похороны.

От одной мысли о том, что тело его друга могло не первый месяц гнить без должного погребения становилось дурно.

– Я понимаю, – кивнула Фабия.

Конец ее фразы утонул в мощном раскате грома. Надвигающееся ненастье было совсем близко.

– Ладно, спасибо за помощь, – Гай улыбнулся и поднялся с кресла, – Мне пора, у меня еще куча дел.

– Не за что, – улыбнулась Фабия, – До встречи. Ты только не забывай про нас надолго, хорошо?

Гай коварно ухмыльнулся:

– Если это намек, то ты опоздала лет на двадцать. Я уже слишком стар для авантюр, где на кону моя голова.

Фабия прыснула в кулак:

– Ты неисправим.

– Даже не сомневаюсь, – хмыкнул он.

Она никак не могла знать, какая именно доля правды содержалась в этой шутке.

У подножия храма переминался с ноги на ногу мужчина в простой тунике. Едва завидев Гая, он улыбнулся и помахал рукой:

– Цезарь?! Я Каллимах, раб Августа. Ну… Бывший. Не знаю. Короче, меня твоя жена прислала с сообщением.

На грани поля зрения мелькнула молния. Через несколько секунд раздался раскат грома.

Гай спустился с постамента храма и, поравнявшись с Каллимахом, спросил:

– Что за сообщение?

– Она говорит, что Педий прибыл и ожидает тебя дома.

– Понятно, – кивнул Гай.

– Передать ей что-нибудь? – не унимался Каллимах.

– Нет, я и так домой собирался, – смерив недоверчивым взглядом небо, сказал Гай.

– Я, пожалуй, с тобой, – задрав голову вверх, констатировал Каллимах.

Поднявшийся ветер разрушил все его планы. Вместе с собой он принес стену проливного дождя, плотную настолько, что дальше вытянутой руки все люди и здания превращались в нераспознаваемые пятна. Молнии сверкали все ближе и ближе, а от раскатов грома закладывало уши.

К счастью, они с Каллимахом не успели отойти от форума далеко.

– Сюда, – крикнул Гай, пытаясь перекричать очередной раскат грома.

Пятно, похожее на Каллимаха, последовало за ним – и превратилось обратно в Каллимаха, мокрого с ног до головы, уже под крышей базилики Эмилия.

Стихии удалось приостановить обычную деловую жизнь внутри. Позабыв о своих делах, люди таращились в окна и выглядывали из-за приоткрытых дверей, с интересом наблюдая за плотной стеной дождя и попытками тех несчастных, что оказались на улице, с ней справится. Тех немногих, кому удалось добраться до спасительного здания, встречали разве что не аплодисментами.

– Еще парочка таких дождей, и я куплю лодку, – пробурчал Гай себе под нос. Намокшая до нитки тога весила, казалось, целую тонну. Хоть снимай ее и бросай прямо здесь.

– Не поможет. Еще парочка таких дождей, и нам всем придется отращивать жабры, говорю тебе, – фыркнул мокрый Каллимах.

– Похоже, сюда уже пол-Города смыло, – оглянувшись, хохотнул Гай.

Пестрая толпа, собравшаяся в базилике, не дала бы ему соврать.

Каллимах мотнул мокрой головой, – брызги полетели во все стороны, – и выглянул на улицу сквозь приоткрытую дверь.

– В принципе можно здесь окапываться. Это надолго, – констатировал он.

Не поверив ему, Гай выглянул наружу через его голову.

Пусть стена дождя и ограничивала видимость до нескольких футов, не рассмотреть свинцовые тучи, обложившие Город со всех сторон, было невозможно. Оценка Каллимаха была недалеко от правды. Педию придется подождать.

Несмотря на то, что в базилике было тепло, холод от мокрой тоги пробирал до костей. Недолго думая, Гай принялся ее разматывать. Каллимах долго наблюдал за его попытками освободится от тяжелой ткани, хихикая в кулак, прежде чем предложить:

– Тебе помочь?

– Было бы неплохо, – сразу же согласился Гай.

Стоило избавиться от веса и холода тоги, давившего на плечи, жить сразу стало проще.

Вода понемногу начинала заливать вход в базилику, и они переместились вглубь обрамленного колоннадой зала. Людям постепенно надоедало наблюдать за стихией, и они начинали возвращаться к прерванным делам.

Из располагавшихся на втором уровне залов суда доносились отдаленные споры по поводу чьего-то наследства. Быстро сориентировавшиеся продавцы зазывали случайных покупателей к себе в магазины, и глаза их блестели алчностью в предчувствии неожиданно большой прибыли. И только такие случайные зеваки, как они с Каллимахом, сидели между магазинов, и усиленно пытались обсохнуть.

– Слушай, ты говорил, что ты – раб Октавия? – спросил Гай, отвлекаясь от праздного разглядывания прохожих.

Сама того не ведая, Фабия закинула ему в голову идею – и сейчас она уже проросла и превратилась в план действий.

– Ну да, – Каллимах кивнул. Брызги снова полетели во все стороны.

– Ты не знаешь, что случилось с Лепидом?

Каллимах отвел взгляд и сложил руки в замок, перед тем как начать говорить:

– Ничего конкретного. Октавий всегда все свои грязные делишки делегировал германцам, я с ними не общался. Странные они какие-то. Но знаешь, кажется, я знаю, кто может тебе помочь. Если ты, конечно, заставишь его говорить.

– И кто же? – тут же зацепился за соломинку Гай.

– Аймар. Светлый тип с длинными усами, – отозвался Каллимах, – Когда Филипп с Атией все выяснили, Филипп собрал нас всех в атрии и начал допрашивать. А он втихую сбежал. Это не просто так, я тебе говорю. Он точно что-то знает. Кроме того, его дружок, Рикхад, пропал где-то в середине января. Если это никак не связано, я свои сандали сожру, вот серьезно.

– И где он сейчас?

– Понятия не имею, – Каллимах пожал плечами, – У него есть какие-то дружки на Субурре, но больше я ничего не знаю. Говорю же, мы не общались.

Какая-никакая, а зацепка. Еще утром у Гая не было и такой.

Только через несколько часов дождь ослаб достаточно для того, чтобы стало возможным выйти на улицу. Первые робкие лучи света пробивались из-за свинцовых туч, что давили на и без того тяжелую голову.

К чести Педия, несмотря на длительную задержку, он все-таки дождался. Один из немногих людей, которым Гай все еще мог доверять. Единственный, кто подходил для переговоров с Антонием.

Завидев его, Педий быстро попрощался с Кальпурнией, что развлекала его все это время, и проследовал за ним в таблинум.

– Ну что, где там твое письмо? – спросил он, когда раздвижная дверь за ними закрылась.

– Где-то здесь было, – неопределенно отозвался Гай.

Беспорядку на его столе мог позавидовать даже такой “творческий” человек, как Джузеппе. Незаконченные проекты законов валялись вперемешку с письмами, как написанными так и недочитанными, и где-то внизу этого безобразия прятался свернутый планшет. Рабы, может быть, и не задавали лишних вопросов, но в распространении самых невероятных слухов им не было равных.

Пока было не ясно, кому из них можно доверять, шифроваться приходилось даже дома.

– А официальных предложений пока никаких нет? – пока Гай искал свиток с письмом, Педий ни на мгновение не позволял себе отвлечься от дела.

– Откуда бы? – отозвался Гай, проверяя очередной свиток, – Даже с учетом всех тех, кого Матий уже уговорил вернуться в Город, у нас не набирается не то, что кворума – половины кворума.

– Засада, – резюмировал Педий, – Так просто Антоний может не согласиться говорить.

– Согласится. Куда он денется? – Гай выудил еще один свиток, из-под будущего закона об отмене проскрипций, и воскликнул, – О. Нашел.

Он запечатал письмо своей восковой печатью, и только после этого протянул его Педию.

– Только будь поаккуратнее. Если я что-то знаю о Клеопатре, а я что-то знаю о Клеопатре, – Педий криво усмехнулся. Пусть в слухах было больше слухов, чем правды, они были очень живучими, – Она попробует, обманом или силой, а скорее всего – и тем, и тем, заполучить это письмо. Не ведись. Его нужно передать Антонию лично в руки.

– Понял, – Педий энергично кивнул.

Гай проводил его удаляющуюся спину взглядом, пока двери таблинума не захлопнулись, закрывая обзор.

Все-таки стоило указать его наследником первой линии тогда, но хорошая мысль, как водится, пришла в голову с запозданием. Пусть Педий и не был настолько талантливым, как Октавий, у него было одно неоспоримое преимущество – ему никогда не пришло бы в голову утопить Италию в крови ради захвата власти.

Дверь таблинума отъехала в сторону и вовнутрь заглянула Кальпурния.

– Гай, там к тебе Антистий пришел, – сказала она.

– Антистий? – нахмурился Гай, – А что он здесь забыл?

Старый врач был его хорошим знакомым и никогда не славился обилием свободного времени, или желания ходить по гостям.

– Я его позвала, – призналась Кальпурния, – Ты же говорил, что у тебя что-то с ребром.

– А, это, – Гай махнул рукой, – Ничего серьезного, наверное, просто ушиб. Оно уже даже почти не болит, – для убедительности он постучал себя по ребрам. Те отозвались слабой ноющей болью, – Видишь?

– Все равно, пусть лучше он посмотрит, – помотала головой Кальпурния.

– Да что он сможет сказать? У него рентгена нет. Он даже не знает, что это такое, – усмехнулся Гай.

– Гай, не заговаривай мне зубы, – Кальпурния мгновенно раскусила его план, – Пусть он посмотрит, мне так будет спокойнее.

Спорить с ней было бесполезно.

Правда все-таки оказалась на его стороне – отличить перелом от ушиба или трещины на глаз Антистию оказалось не под силу.

– Ну, я ничего серьезного не вижу, – резюмировал в итоге Антистий, – Скорее всего, просто ушиб.

– А теперь пойди и скажи это Кальпурнии, – усмехнулся Гай, натягивая обратно тунику.

– Ну уж нет. Твоя жена, ты ее и успокаивай, – Антистий хохотнул, но собирать свои вещи обратно в сумку не спешил.

Гай смерил его вопросительным взглядом. Антистий ответил тем же. Эта игра в гляделки могла продолжаться сколь угодно долго, если бы Гай не сдался первым.

– Что-то еще? – вздернув бровь, спросил он.

Глаза Антистия бегали. Так, словно он хотел что-то сказать, но никак не решался.

Тяжелый вздох сорвался с губ. И почему информацию из всех приходилось цедить буквально по капле? Сначала распорядитель, теперь вот Антистий.

– Слушай, ну я же вижу, что ты что-то хочешь сказать. Давай, выкладывай.

– Да если бы я знал, как это сказать, – Антистий усмехнулся и посмотрел Гаю в глаза.

– Словами. Через рот, – невозмутимо отозвался Гай.

Антистий прыснул:

– Нет, ну это точно ты.

– А что, были какие-то сомнения? – Гай вздернул бровь в притворном удивлении.

Реакция Антистия, однако, оказалась неожиданно серьезной:

– Ну как бы тебе сказать… – он растерянно почесал шею, – Понимаешь, четыре года назад я осматривал… ну… те… того человека, которого похоронили вместо тебя.

Гай сразу же понял, куда он клонит.

– И? – стараясь не выдавать беспокойства, спросил он.

– Ну… – Антистий замер и с шумом втянул воздух, – В общем… Гай Юлий, я помню все как будто это было вчера. И… Это был ты.

Повисла гробовая тишина. Попытки совладать с волнением полностью провалились – и Гаю понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки.

– Ч-что? – было единственным словом, которое он смог выдавить из себя.

– То! – голос всегда умиротворенного Антистия неожиданно сорвался на крик, – Это был ты. Аид меня забери, если это не так! Даже раны были там же, где у тебя сейчас шрамы. Что вообще здесь происходит, Цезарь?!

Если бы он только знал…

Странности накапливались с колоссальной скоростью – и игнорировать их больше не было никакой возможности, как бы ему ни не хотелось обратного.

Мертвый Лепид. Живая Атия. Принявший титул Августа раньше срока Октавий. Живые Децим и Марк Бруты.

Мертвый он сам.

Никакого рационального объяснения. Ни единой зацепки для возможного рационального объяснения.

– Я… – теперь пришла очередь Гая запинаться после каждого слова, – Я не знаю. Я думал, Антоний просто подсунул всем труп какого-то похожего мужчины.

– Исключено, – отрезал Антистий, – Раны на теле были прижизненными.

– С него станется сделать так, чтобы были, – мрачно усмехнулся Гай, – Ты же его знаешь.

– Ну да, – на короткое мгновение на губах Антистия появилась улыбка, но затем он снова стал предельно серьезным, – Но это ничего не меняет. Это был ты.

– Я не знаю… – Гай обхватил голову руками и повалился на ближайшее кресло, – Может, тебя просто подводит память? Сам посуди, я же тут. Живой и теплый.

– Да вижу я, вижу, – в голосе Антистия звучало легкое раздражение, – Это-то и странно.

Был только один способ проверить слова Антистия. Он проводил осмотр тела официально, а значит – в архиве должен был сохраниться протокол.

Единственная зацепка.

Единственный шанс определить, кто сошел с ума – он, Антистий, или весь мир вокруг.

Мать (Атия I)

Ничего больше не имело никакого смысла.

Солнечный свет едва пробивался из-за закрытых ставен. Отдаленные звуки напоминали о том, что где-то там, за толстыми стенами, у кого-то продолжается жизнь. У кого-то – но не у нее. Где-то там – но не в ее темной спальне.

Сил пошевелиться не было. Мир казался пустым и нереальным. Словно все за пределами этой небольшой комнаты было не более, чем тенями на стене.

Атия не хотела никого видеть. Ни Луция, что настырно и назойливо пытался ее расшевелить каждый раз, когда возвращался домой, провоцируя только чувство щемящей боли где-то в груди. Ни рабов, которые выглядели слишком живыми, слишком нормальными, так, словно мир не перевернулся с ног на голову по одному-единственному щелчку пальцев.

Она не хотела видеть даже Октавию – свою единственную дочь. Только заслышав о случившемся, та бросила все и примчалась в Город вместе с мужем – а Атия не могла ее даже видеть. На словах она скорбела о брате не меньше Атии, но в ее глазах читалось облегчение, от которого становилось совсем невыносимо.

Но хуже всего было, когда приходил Цезарь. Постепенно затягивающиеся ссадины и желтеющие синяки на его лице и руках служили немым напоминанием о том, о чем она не хотела бы знать никогда – и вызывали жгучее, невыносимое чувство в груди.

Не стоило им с Луцием лезть в дом к сыну.

Не знай она всей правды, не видь того, что увидела, было бы намного легче. Можно было бы злиться на того человека, который занес меч. Ненавидеть его. Винить во всем. Придумать тысячи объяснений случившемуся с Цезарем. Выплеснуть боль хоть куда-то.

Но, к сожалению, она видела то, что видела, и знала то, что знала – и боль копилась внутри, не находя никакого выхода.

Цезарь мог тысячи раз говорить о том, что сын был уже взрослым мужчиной и сделал выбор сам, о том, что она, Атия не несет и не может нести никакой ответственности за его поступки. Цезарь мог быть даже тысячи раз прав. Но это не меняло ничего.

Она воспитала его таким. Она сознательно отгораживалась от любых тревожных звоночков, пытаясь избежать боли от осознания и признания.

Она упустила тот момент, когда Гай превратился из серьезного сообразительного мальчишки в человека, способного на все ради власти. Для того, чтобы пробиться сквозь выстроенную ею стену отрицания не хватило ни проскрипций, ни убийств без суда и следствия, ни залитой кровью Италии.

Для того, чтобы правда пробилась сквозь выстроенную ею стену отрицания понадобилось, чтобы от рук сына пострадал ее родной дядя.

Дверь скрипнула – и Атия зажмурилась от непривычно яркого света. Пусть того и была только тонкая полоска, но и этого было достаточно.

– Атия, привет, – раздался голос Луция.

Она никак не отреагировала. Раздались шаги и тихий скрип кресла.

– Атия, я хочу с тобой поговорить, – голос Луция был непривычно серьезным. Если раньше он пытался делать вид, что ничего не произошло, теперь словно что-то изменилось, – Я тут подумал. Как ты относишься к тому, чтобы сменить обстановку? Поехать куда-нибудь на месяц-другой. Скажем, в Байи?

Его слова заставили ее распахнуть глаза и посмотреть на него в упор. Кресло, в котором сидел Луций, стояло совсем близко к ее кровати. На его лице читалось неприкрытое беспокойство.

– Зачем? – голос Атии прозвучал глухо. Она слишком давно ни с кем не говорила.

Луций протянул руку и взял ее ладонь в свою.

– Здесь все напоминает о том, что случилось. Нам нужно отвлечься. Перезагрузиться. Посмотреть на мир вокруг, – отозвался он.

– А как же похороны? Гай… Он… – слова застряли в горле.

Если бы Луций сейчас сказал, что ее сын не заслужил нормального погребения, она бы восприняла это как что-то бесконечно болезненное, но должное. Тому, что сделал сын, – тому, что делал сын все последние годы, – не могло быть никаких оправданий, как бы ни больно было это признавать.

Но Луций сказал совсем другое.

– Цезарь обо всем договорился. Похороны будут послезавтра. Публичные, со всеми почестями, – тихо отозвался он, покрепче сжав ее руку.

Ее глаза широко распахнулись в удивлении.

– Дядя? – тихо сказала она, опасаясь поверить в свои слова, – Но… Но почему? После всего?

Луций кивнул:

– Пойми, Октавий, может быть, и наворотил дел, но… Он ведь хотел как лучше.

По лицу Луция она никак не могла понять, говорит ли он то, что на самом деле думает. Словно не замечая ее ошеломленного взгляда, Луций продолжал:

– Его поколению просто очень не повезло. Они родились, когда все начало разваливаться11. Все их детство прошло под аккомпанемент бесконечных беспорядков, уличных банд и отсутствия хоть какого-то нормального функционирования государства. Их подростковые годы выпали на гражданскую войну. Атия, они не знают, как можно по-другому. Они не верят, что можно по-другому, они никогда этого не видели. В этом нет ничьей вины, так просто вышло.

– Но… Но… – Атия пыталась найти хоть что-нибудь, чтобы ему возразить.

– Это не твой провал, как матери. Это не наш общий провал как родителей. Так просто сложились обстоятельства12, – сказал Луций.

Слова, желание услышать которые она давно спрятала за десятки замков.

– Но… Секст Помпей? – последняя попытка возразить, – Он…

– Ничем не лучше своего старшего брата, – грустно улыбнулся Луций, – Разве что хотя бы пытается врать.

Рука Луция переместилась ей на плечо, и спустя какое-то мгновение, он заключил ее в объятья.

– Я с тобой. Все будет хорошо.

Плечи содрогнулись – и горячие слезы полились по щекам. В отчаянной попытке их сдержать, Атия резко села на ложе. Луций подтянул ее ближе к себе – и она сдалась. Уткнувшись ему в плечо, она просто отпустила всю скопившуюся внутри боль наружу.

Когда слезы закончились, ей словно… стало легче.

Она отодвинулась от Луция. Подсохшие дорожки, оставшиеся на память, стягивали кожу.

– Спасибо, – тихо сказала она, улыбнувшись одними уголками губ.

Луций ответил ей мягкой улыбкой. Они помолчали – и было в этой тишине что-то очень уютное.

– Так что насчет поездки? – первым нарушил молчание Луций.

– Мне нужно подумать, – отозвалась Атия.

Тревога пришла ближе к следующему вечеру – и заполнила собой то место, что еще недавно занимала в груди пустота. Черная столла, которой удалось пролежать не побеспокоенной всего каких-то четыре года, легла на плечи слишком тяжелым для такой легкой ткани весом и, когда они с Луцием в сопровождении рабов под крики беспокойных чаек вышли в раннее утро, осознание навалилось на нее со всей силы.

Она шла на похороны своего единственного сына.

Как мать, она обязана была присутствовать там, но ставшие ватными ноги никак не хотели нести ее навстречу неизбежности.

Октавия с болезненно бледным Марцеллом присоединились к ним по пути. Недомогание, сразившее зятя недавно, никак не хотело отступать – и было одной из причин, по которой они удалились из суеты Города на одну из загородных вилл. Похоже, это ему не помогло.

Обменявшись дежурными вежливостями, они продолжили путь в такой же скорбной тишине.

К их прибытию возле дома сына уже собралась целая толпа. Завидев их, люди перешли на шепот, так, что, если не прислушиваться специально, их слова было легко игнорировать. Вряд ли они говорили о чем-то хорошем. Вряд ли Атии действительно стоило слышать их слова.

Луций только подтвердил ее подозрения, когда взял ее за руку и мягко, но настойчиво, провел вглубь дома, в атрий. Туда, где с самого раннего утра выполняли свою работу либитинарии.

В ближайшем ко входу углу актеры примеряли одежды и посмертные маски предков. На небольшом расстоянии от них толпились молчаливые гости, – знакомые и незнакомые лица вперемешку. А посередине атрия, на ложе из слоновой кости, лежало тело сына. Возле него сидела Скрибония, весь вид которой кричал о том, что она не спала всю ночь, возможно – даже не одну.

Словно завороженная, Атия сделала несколько шагов в сторону ложа. Страх и слабо осознаваемая тревога, что сжимали ее в плотных тисках, неожиданно начали отступать.

Она боялась этого момента. Ожидала, что не выдержит. Что упадет. Что расплачется.

Почему-то ничего из этого не произошло, а сжимавшая ее сердце невидимая рука словно ослабила свою хватку. Как будто появилась какая-то определенность. Бесконечно тоскливая, но все-таки определенность.

В дальнем углу, скрытые от взоров широкой публики за тенью колонны, негромко общались Котта и Цезарь. Стоило Атии подойти к последнему ложу сына, они замолчали и Цезарь, переглянувшись с Коттой, подошел к ней.

– Привет, – улыбнулся он, словно извиняясь, – Ты как?

Такой простой вопрос, но он ухитрился поставить Атию в тупик на несколько мгновений.

– Не знаю, – после непродолжительного молчания, выдохнула она, – Не пойму.

Цезарь кивнул и взял ее за руку:

– Слов не хватает для того, чтобы описать, да?

В его взгляде мелькнуло что-то. Что-то непонятное, но вызывающее глубокое ощущение, что он говорил со знанием дела.

Атия неуверенно кивнула.

– Твой сын был достойным мужем, – продолжал Цезарь, – Мне жаль, что так вышло.

Атия сомневалась в том, что он сам верил в свои слова. Но правда сейчас была бы лишней. Правда часто бывала лишней – и делала только хуже. Что-то, что некоторые так и не смогли понять.

Котта поравнялся с ними и просто молча обнял ее. Многословный в сенате, в ситуациях личного характера дедушка всегда становился молчаливым.

Либитинарии занимались последними приготовлениями. До начала церемонии еще оставалось время – и Атия не могла потратить его ни на что, кроме последнего прощания с сыном. Иное было бы… Неправильным.

Она подошла к ложу, – взгляд скользнул по умиротворенному лицу сына, и сердце защемило, – подтянула к себе кресло и села напротив Скрибонии. Та не нарушила скорбного молчания ни на мгновение. Так диктовала традиция, но на самом деле в их браке никогда не было любви, только чистый расчет – и вряд ли она могла понять Атию.

Вряд ли хоть кто-то здесь мог понять Атию.

Она и сама не могла себя понять.

Люди прибывали в дом, и дежурные соболезнования сыпались со всех сторон, однако в сравнении их было очень немного. Сын не успел обрасти связями как следует, а в свете последних событий и те немногие из существовавших были подвергнуты серьезному испытанию и не все из них его выдержали.

В этом не было ничего удивительного – сын только-только успел начать свой политический путь, – но ей, как матери, было очень грустно это осознавать.

Многие из присутствующих, так и вовсе пришли сюда только из уважения к ним с Луцием, Цезарю или Котте.

Зато в зеваках недостатка не было. Недостатка в зеваках никогда не было.

Шло время, атрий заполнялся скорбящими, – пусть и для вида, – людьми, но среди них Атия не видела лучших друзей сына – Марка Агриппу и Гая Мецената. Она не слышала ни об одном из них с того самого дня, и складывалось ощущение, что они погибли, если бы не одно “но” – их имена не числились в соответствующих списках.

– Кого-то выглядываешь? – Цезарь оказался рядом неожиданно, и от звука его голоса Атия вздрогнула.

– Агриппу и Мецената, – после короткого промедления ответила Атия.

Цезарь не смотрел на нее – его взгляд был прикован к телу сына. По каменному выражению его лица невозможно было понять, о чем он думает.

– Пойдем, проветримся, – неожиданно предложил Цезарь и махнул рукой, – До начала еще куча времени.

Посмотрев на умиротворенное лицо сына еще раз, Атия поднялась. Кресло напротив давно пустовало – родственники Скрибонии по материнской линии тоже пришли на похороны и теперь она была вместе с ними.

Цезарь увлек ее за собой, в пустынный сад.

– Я не хотел говорить при всех, – сказал он, устало облокотившись на стену, – Агриппа и Меценат сбежали, еще тогда, сразу после сходки. Думаю, они решили, что мы их убьем. Просто испуганные дети.

– А вы? – быстро выпалила Атия.

Цезарь перевел на нее вопросительный взгляд, и она пояснила:

– Ну, вы бы убили?

Цезарь пожал плечами.

– Хочешь по-честному?

После недолгого замешательства, Атия кивнула.

– Зависело от ситуации, – сказал Цезарь, – Если бы Агриппа действительно пошел за третьим, как предполагал Бальб, и вступил бы с нами в бой, у нас могло просто не остаться выбора.

– То есть… Они не бросили Гая? – Атия перевела на дядю полный надежды взгляд.

Цезарь отрицательно покачал головой.

– Как мне говорили, Агриппа даже пытался защитить Октавия. Но не успел, все произошло слишком быстро. А Мецената там просто не было.

Он говорил именно то, что хотела слышать Атия – и уже это вызывало определенные подозрения. Она гнала их от себя подальше. Иногда правда ранила куда больше любой лжи.

Они помолчали. Цезарь смотрел куда-то вдаль, словно бы и на одну из статуй, стоявших на другой стороне сада, но одновременно с этим сквозь нее.

– Дядя… – первой нарушила тишину Атия, – Что он с тобой сделал?

Самый страшный, важный и беспокоящий вопрос в ее жизни – и наконец-то она смогла найти в себе силы его задать.

– Шантажировал, – Цезарь пожал плечами.

– А… – не найдя слов, Атия просто указала на его лицо пальцем.

– Ерунда, – отмахнулся Цезарь, – Это мне еще на форуме наваляли, когда я жертвоприношения сорвал. Не разобрались.

Впервые за прошедшие дни Атия смогла вздохнуть полной грудью.

– Но… Зачем? – второй самый страшный вопрос в ее жизни.

Цезарь достал откуда-то из складок тоги что-то похожее на длинную бумажную трубочку, набитую чем-то коричневым, и задумчиво покрутил ее в руках.

– Он испугался.

– Испугался? – Атия удивленно посмотрела на Цезаря.

– Испугался, – кивнул тот, – Испугался, что сейчас потеряет имя – и вместе с ним потеряет все.

Атия смотрела на Цезаря и не понимала, были ли опасения сына обоснованными. Возможно, и были. С жертвоприношениями он действительно перегнул палку – и тогда она просто предпочла об этом не думать.

– Но зачем же так?

Цезарь грустно усмехнулся. В его руках мелькнуло что-то, раздался щелчок, и кончик трубочки, которую он держал во рту, загорелся.

– Война имеет свойство ломать людей. Гражданская война – вдвойне. А он оказался на ней совсем еще мальчишкой, да еще и с огромным грузом ответственности за плечами.

– Мы с Луцием пытались его отговорить, – сказала Атия.

– Не сомневаюсь. Потому что вы взрослые. А он подросток13. У него в жилах бурлила злость, ненависть и чувство несправедливости. Ядреная смесь, она полностью заглушает голос разума. А потом… Спираль насилия легко раскрутить, но очень сложно остановить. Хуже того, она ожесточает все стороны. Потом, в какой-то момент, на тебя просто падает пелена – и ты больше не видишь другого выхода, даже не рассматриваешь возможность другого выхода, кроме продолжения насилия.

Цезарь выдохнул облачко дыма, ветер подхватил его и понес прямо на Атию. Слезы брызнули из ее глаз.

– Это не вина Октавия. Это его трагедия.

Цезарь сжал то, что осталось от трубочки в ладони и спрятал назад в складки тоги. Взгляд его все так же смотрел на статую вдалеке – и словно сквозь нее, на что-то видное только ему.

– Дядя, прости меня, – едва слышно сказала Атия.

Цезарь вздрогнул, как будто очнувшись ото сна, и удивленно посмотрел на нее.

– За что?

Процессия выдвинулась на Форум около полудня и этому предшествовала небольшая заминка, связанная с тем, кто понесет ложе на последнем отрезке их траурного маршрута.

Традиция требовала, чтобы это делали сыновья или друзья усопшего, но детей у сына не было, а оба его настоящих друга, испуганно поджав хвосты, сбежали из Города в неизвестном направлении.

В итоге было решено, что ложе понесут Цезарь, Луций и несколько вольноотпущенников сына.

Великолепнейший повод для бесконечного нытья на следующие несколько дней был Луцию обеспечен – и мысль об этом была настолько несвоевременной, что Атия даже ей усмехнулась. Странно и совсем не к месту.

Плакальщицы рыдали где-то впереди, следом за ними шли актеры и музыканты, а все остальные, кто пришел попрощаться, замыкали колонну длинным неровным траурным строем.

За то время, что ушло у них на то, чтобы добраться с Паллатина на форум, Атия едва сказала несколько слов, не считая дежурных ответов на соболезнования. Что говорить дальше, когда придет ее черед произнести речь над телом, она даже не знала. По лицам окружавших ее людей и атмосфере, повисшей в воздухе, складывалось ощущение, что, что бы она ни сказала, никто в Городе не воспримет этого.

Сын успел нажить слишком много врагов и, к сожалению, слишком мало друзей. Даже его солдаты однозначно предпочли ему дядю – а она чувствовала, как ее разрывает на куски.

Установленное на временном помосте ложе. Рассевшиеся вокруг актеры в посмертных масках предков. Немногочисленные – родной отец Гая происходил из незнатного, пусть и богатого рода.

За помостом, Цезарь тихо переговаривался с Луцием. Атия не стояла рядом с ними, но расстояния было недостаточно для того, чтобы она не могла разобрать их слов.

– Как его зовут? – Луций.

– Аймар. Знаешь такого? – Цезарь, – Каллимах говорит, он пропал как раз в тот день, когда убили Октавия.

Атия вздрогнула, но сумела удержать себя в руках.

– Не, не знаю, – отрицательно помахал головой Луций, – И как ты собираешься его искать?

– Развесить везде ориентировки, пообещать солидную награду за любую информацию, – Цезарь пожал плечами.

Распорядитель похорон поднялся на помост и начал свою речь, но его слова проносились мимо ушей Атии не задерживаясь.

– Ага, – хмыкнул Луций, – Он тебе потом спасибо скажет за то, что ты ему фору дал. Не, здесь нужен кто-нибудь со связями на Субурре. Хорошими такими связями, у меня таких нет.

– У меня есть один знакомый примпил, – после непродолжительного молчания, начал Цезарь, – Бывший примпил, в десятом служил. Он сейчас как раз на Субурре живет. Можно попробовать подключить его. Даже если у него у самого нет связей, он по-любому знает кого-то, у кого есть. Не знаю только стоит ли. Вопрос слишком деликатный. Мы не знаем, что там случилось, но я не удивлюсь ничему.

О чем это они?

Луций серьезно кивнул и оглянулся. Его взгляд встретился со взглядом Атии, и он толкнул Цезаря локтем в бок. Тот осекся на полуслове.

О чем бы они ни говорили, Луций не хотел, чтобы она это слышала.

Может быть, он был прав.

– Ладно, все, я пошел, – казалось, его часть тоже давалась Цезарю нелегко, пусть он и сдерживал свои эмоции несоизмеримо лучше, – Ты следующий.

– Хорошо.

Пока Цезарь поднимался на помост, Луций подошел к ней, взял ее под руку и повел на положенные им места. Он ничего не говорил, – и она была ему за это благодарна. Сейчас слова сделали бы только хуже.

Они заняли свои места и Луций, так же молча, ее обнял.

Все-таки зря она к нему так. Пусть иногда он и бывал совершенно невыносим, но куда чаще от одного его присутствия ей становилось лучше. Даже сейчас.

Голос Цезаря разносился над замолкшим форумом.

– Молодость – это пора горячных и спонтанных поступков. Они не всегда рациональны, не всегда благопристойны или даже приемлемы. Они продиктованы чувствами в большей степени, чем чем-то иным. Но что, скажите мне, квириты, имеет большее значение? Внешняя форма или внутренние мотивы? Чувства, что побудили поступить так, или иначе? Праведный гнев. Беспокойство за судьбу раздираемого противоречиями Отечества. Искреннее желание справедливости.

Цезарь сделал паузу, и собравшаяся толпа отозвалась неопределенным гулом.

– В таком юном, неопытном и безусловно эмоциональном возрасте на плечи Октавия упала тяжелая ноша, вынести которую под силу далеко не каждому взрослому, но он не отказался от нее. Не убежал. Не спрятался на Родос, бросив всех и вся, отгородившись от всех невзгод Отечества толстой стеной из денег. Наоборот, он встретил надвигающийся шторм с гордо поднятой головой. Попытался вернуть порядок и спокойствие Отечеству. Согласитесь, квириты, для того чтобы просто решиться на это, в восемнадцать лет, не имея за спиной ничего, требовалась недюжинная смелость. И его у нее было с лихвой.

Толпа отреагировала неуверенным, но все-таки одобрительным гулом, а на Атию навалилась усталость, но одновременно с ней и какое-то успокоение.

– Безусловно, он совершал ошибки, но разве кто-то из нас, квириты, их не совершал в столь юном возрасте? Разве кто-то из нас, квириты, родился с абсолютным знанием?

Сын не был плохим человеком, нет. Неопытным юношей, на которого свалилась слишком тяжелая ноша, которая в принципе не должна была на него свалиться так скоро и при таких обстоятельствах.

И он не выдержал испытания. Могло случиться с каждым.

Скорбь никуда не пропала, но больше ее не раздирало на куски. Наоборот – пришел долгожданный покой.

Луций случайно поймал ее взгляд и его глаза округлились в удивлении. Наверняка он ожидал, что ей станет только хуже. Она и сама этого опасалась только этим утром. Но этого не произошло, и даже она сама не могла ответить себе на вопрос “почему?”.

Атия не знала, говорил ли Цезарь искренне. Это вообще не имело никакого значения. Его слова каким-то образом смогли унять не затихавшую бурю в ее душе – и за одно это она была ему благодарна.

Как только все закончили свои речи, в дело снова включились либитинарии. Они выстраивали процессию обратно в приличествующий традициям порядок. Они отдавали команды горнистам и мимам. Их ликторы выводили особо буйных зевак.

Они заведовали всем.

Процессия следовала на Марсово Поле.

Момент, когда она увидит сына в последний раз неумолимо приближался.

За воротами к процессии, помимо городских зевак, присоединились ожидающие отставки легионеры. Неожиданный, а оттого удивительно приятный сюрприз. Они не отвернулись от сына. То, что случилось, было следствием разногласий – и не более.

Похоронный костер уже был готов и, когда носильщики поставили ложе на землю, она подошла к нему, продираясь через толпу. Просто один последний взгляд.

Ее сын.

Ее мальчик.

Мужчина, который наворотил дел, но которого она, несмотря ни на что, любила материнской любовью.

Рука легла ей на плечо, но она даже не обернулась.

Через траурную столлу она отчетливо ощущала глубокий шрам на ладони.

Либитинарии перенесли тело сына на костер.

Огонь объял его, скрывая от взглядов присутствующих.

Горячие слезы текли по щекам. Уже давно, но только сейчас она обратила на это внимание.

Костер равнодушно горел, забирая с собой не только тело сына, но и какую-то частичку ее самой.

Костер горел невероятно долго – и вместе с тем погас до ужаса быстро. Она бы так и стояла, таращась невидящими глазами на пепелище, если бы Луций не взял ее под руку и мягко, но настойчиво, не увлек за собой. Прочь с Марсового, вглубь лабиринта улочек, где продолжалась жизнь.

Внезапно навалившаяся усталость словно обволакивала ее. Она пропустила момент, когда их нагнал Цезарь, не заметила, когда из ниоткуда появились Октавия с Марцеллом в компании Котты, едва услышала, как к Цезарю подбежал незнакомый раб и сообщил, что все заинтересованные уже в сборе.

Странное наваждение покинуло ее только тогда, когда они завернули в противоположную от их с Луцием дома сторону – и пришли туда же, откуда и вышли сегодня в полдень в составе похоронной процессии.

– Луций, что происходит? – шепотом спросила Атия у мужа.

– Цезарь забрал завещание Октавия, – так же тихо ответил он, – Нужно его вскрыть.

– Но он же… – Атия нашла спину Цезаря и впилась в нее взглядом.

– Формально, он все еще его приемный отец, – пояснил Луций, – Коллегию понтификов по этому вопросу еще не созывали.

Атия молчала, продолжая следить за спиной Цезаря.

– Слушай, если не хочешь, можешь не… – начал было Луций, но она его перебила:

– Все в порядке, – губы растянулись в печальной улыбке, – Он мой сын, Луций, я не могу это пропустить.

Луций не нашелся, что на это возразить.

Людей, собравшихся в атрии бывшего дома сына, было меньше, чем она ожидала. Только близкие росдтвенники, несколько незнакомых лиц и примкнувший к ним непонятно зачем Бальб.

Только убедившись, что все в сборе, Цезарь сорвал восковую печать со свитка и быстро пробежал по нему глазами.

– 75% имущества отходят Марку Випсанию Агриппе, – читал он вслух, – 25% – Гаю Цильнию Меценату. Всем участникам битвы при Филиппах надлежит выплатить по 400 сестерциев . Из оставшихся – 50% отходят Агриппе, 25% – Меценату, а 25% уходят в казну.

Никому из присутствующих сын не оставил ничего. Грустная улыбка, застывшая на губах Атии, превратилась в усмешку.

Почему-то она не была ни капельки удивлена.

– И что нам с этим делать дальше? – недоуменно спросил Котта, разглядывая свиток в руках Цезаря.

– Пока не знаю, – Цезарь задумчиво потер подбородок, – Выплаты легионерам нужно произвести в любом случае, оснований лишать Агриппу с Меценатом их долей тоже, вроде бы, нет, но я не собираюсь бегать за ними по всему Средиземноморью, чтобы лично вручить им причитающееся.

Донельзя серьезный Бальб вмешался в их разговор неожиданно:

– Погоди. Там же половина – собственность проскрибированных. Вторая – твоя. И как с этим быть? – он смерил Цезаря внимательным взглядом.

Сердце Атии пропустило несколько ударов. Пока ничего вокруг не напоминало о содеянном сыном, она чувствовала себя почти нормально. Грустно, невыносимо тоскливо, но нормально. Но стоило хотя бы чему-то намекнуть…

Цепкий взгляд Цезаря скользнул по ее лицу, и он оборвал Бальба на полуслове.

– Потом разберемся. Сейчас не время.

Атия едва смогла выдавить из себя усталую, но благодарную улыбку.

Казавшийся бесконечным и невозможным день наконец-то подходил к концу.

Идиот (Альберт I)

Потолок и пол постоянно норовили поменяться местами. Ал давно потерял счет времени, не мог отличить реальность от своих нездоровых снов и привык к постоянной качке, но никак не мог свыкнуться только с одним.

Чертовы потолок и пол постоянно норовили поменяться местами.

Все было как в тумане. Он засыпал и просыпался. Его бесконечно тошнило. Обеспокоенное нечеткое пятно, лишь издалека напоминавшее Джузеппе то появлялось, то исчезало, внося нездоровую толику паники в его и без того неприятное существование.

Потолок и пол упорно продолжали меняться местами.

Он не знал, сколько прошло времени до того момента, как туман ушел. Просто в какой-то момент он открыл глаза после очередного беспокойного сна, уставился на влажные деревянные планки над головой, понял, что что-то не так – и это стало первой внятной мыслью за долгие дни беспамятства.

Осознание, что именно, заняло еще какое-то время.

Потолок и пол больше не пытались поменяться местами. Гравитация больше не пыталась его обдурить.

Корабль медленно и мерно покачивался, но тошноты больше не было. Не веря своему счастью, он потянулся к затылку и нащупал плотную повязку на месте, куда пришелся вырубивший его удар. Затем, с опаской сел, свесив ноги с плотного тканевого гамака.

Ничего не изменилось – и только после этого он облегченно выдохнул.

Все-таки он был невероятно везучим идиотом. Несколько ранений, удар по голове, явная черепно-мозговая травма, никакой медицины вокруг – и все равно он каким-то образом ухитрился выжить.

Дуракам везет, не иначе.

Ироничный смешок сорвался с губ – и это не осталось незамеченным.

Тряпка, накинутая на гамак напротив, пришла в движение, и спустя несколько секунд из-под нее показался осоловевший и сонный Джузеппе.

– Ал? Ты очнулся? – отчаянно зевнув, спросил он.

– Нет, я сплю, ты спишь, и у нас коллективная галлюцинация, – иронично отозвался Ал, словно пробуя слова на вкус.

Речь тоже была в порядке.

Джузеппе усмехнулся:

– Вижу, ты оклемался.

– Ага, похоже на то, – неуверенно ответил Ал. Слишком быстрая смена состояния пусть немного, но все-таки настораживала, – Слушай, Джузеппе, где мы? Что вообще происходит? Ничерта не помню.

– Короче смотри, расклад такой, – живо начал Джузеппе. От его сонливости не осталось и следа, – Нас и еще кучку жителей Китеры захватили пираты. Я им навешал лапши на уши, что мы не местные, потерпели недавно крушение. Я – гражданин Рима. Ты – мой знакомый, служил во вспомогательных войсках. Тебя контузило на войне, и теперь ты плохо слышишь. Остальных мы толком не знаем, ни кто они, ни откуда. Мы просто плыли вместе.

– Остальные? Какие остальные? – Ал потер переносицу рукой только для того, чтобы обнаружить затянувшуюся ссадину под пальцами, – Они разве не успели спрятаться за стенами?

– Успели, но не все, – отозвался Джузеппе, – Короче, кроме нас с тобой схватили Пауля, Яну, – это моя соседка по каюте, – Франсуа и Малкольма, не знаю, кто он такой.

– Дерьмо, – констатировал Ал.

– И не говори, – легко согласился Джузеппе.

– И куда нас теперь?

– Как я понимаю, их – на рабский рынок. Тебя – возможно тоже. За меня будут требовать выкуп, – грустно хмыкнул Джузеппе.

– Не понял, – Ал покачал головой, и на секунду мир снова утратил свою устойчивость.

Стоило ему сконцентрироваться, все несанкционированные движения прекратились.

– Ал, я не мог соврать им, что мы все – граждане Рима, – Джузеппе не смотрел ему в глаза, уставившись на свои босые ноги вместо этого, – Они же не дебилы, они бы не повелись. Вы даже по-гречески с трудом говорите, я уже молчу про латынь. А у пиратов с добычей разговор простой – ты попался, значит теперь ты раб, и плевать что ты там и кто ты там был раньше. Исключение – только граждане Рима, никто не хочет схлопотать себе на голову нового Кретика14 или Помпея.

Ни одно из названных Джузеппе имен не было знакомо Алу, но он предпочел сделать вид, что все понял. Иначе очередной длинной и вдохновленной лекции было не избежать.

– И куда нас везут?

– Насколько я понял, к Агенобарбу15. Он после Филипп поджал под себя всех местных пиратов. Готов поспорить, что вся работорговля сейчас тоже под ним, – очередная лекция закончилась, не успев и начаться.

Джузеппе выглядел непривычно тихим и грустным, и несложно было догадаться почему. Вины в том, что они вообще оказались здесь, больше всего лежало именно на нем.

Ал оглянулся. Каюта, в которой они находились, была маленькой и в ней не то, что не было больше ни одного человека – не оставалось места больше ни для одного человека.

– А где остальные? – спросил он.

– На палубе, – отозвался Джузеппе, – Здесь мало кают, и всех, кто не из команды, не почетный пленник, не ранен и не болен, держат на палубе.

Ал бросил на него недоверчивый взгляд:

– Ну я-то ладно, я ранен, а ты тогда что тут делаешь?

– Я для них – гражданин Рима, они будут трясти за меня выкуп. Считай, что почетный пленник, – по грустной усмешке Джузеппе было понятно, что он не питал никаких иллюзий касаемо того, что произойдет, когда правда вскроется.

Неожиданная идея появилась в голове – и Ал потянулся к поясу. Рука нащупала только пустоту. Он перевел удивленный взгляд на Джузеппе и растерянно спросил:

– А где?

– Что “где”? – не понял Джузеппе.

– Моя сумка где? – Ал похлопал себя по бедру, там, где она должна была быть.

– Нас всех обыскали перед тем, как загрузить на борт, – пояснил Джузеппе, – Все отобрали, не только сумки и рюкзаки, даже наручные часы и у некоторых пояса.

Ал начал было громко и протяжно материться, но Джузеппе резко одернул его, чуть не свалившись в процессе со своего гамака.

– Ты дурак, Ал? – раздраженным полушепотом спросил он, – Здесь полно пиратов. Если мы начнем орать среди ночи и кого-нибудь из них разбудим, нам кранты.

– У меня в сумке был комм, – уже намного тише пояснил Ал, – Если ее найти, мы можем позвонить, да хотя бы Марии. Может быть, она и ее новые друзья что-нибудь придумают?

Чем дольше он говорил, тем больше его план напоминал бред, однако Джузеппе, похоже, так не считал.

– Слушай, а точно! – воодушевленно воскликнул он. Вышло слишком громко. Он опасливо оглянулся, прежде чем продолжить, на этот раз заговорщическим шепотом, – Так-так-так… – протатараторил он, щелкая пальцами, – Есть идея. Сейчас, конечно, ничего сделать не получится, – если мы начнем ночью шляться по кораблю и всех будить, нам не поздоровится, но завтра я могу разнюхать, куда они дели наши вещи.

– Джузеппе, ты серьезно? – Ал смерил его подозрительным взглядом.

Джузеппе его не услышал, и продолжал рассуждать:

– Тебе лучше сидеть здесь, прикидываться больным, иначе тебя тоже кинут на палубу и закуют в кандалы, а это сразу труба, один я ничего не смогу сделать. Значит….

– Джузеппе, остынь, – шикнул на него Ал, – Чем Мария вообще сможет нам помочь?

Джузеппе резко осекся и удивленно уставился на него:

– Но… Ты же сам предложил!

– У меня черепно-мозговая, я ляпнул не подумав, – признал Ал.

– Нет-нет-нет, – Джузеппе быстро пришел в себя, – Все равно стоит попробовать. Мы не связывались с Римом больше недели, там все могло совсем поменяться. Чем черт не шутит, может они и Цезаря уже нашли? А это уже совсем другой расклад, если да.

Глаза Джузеппе горели воодушевлением, а Ал не мог найти никаких контраргументов, поэтому быстро сдался.

Остаток ночи прошел в напряженном ожидании, сопровождающемся аккомпанементом пустого живота Ала. Все, что он ел до этого, покидало его желудок не задержавшись, и теперь он был зверски голоден. К утру голод сменился острой болью – застарелый гастрит не нашел лучшего времени, чтобы обостриться, – и ему даже больше не нужно было прикидываться больным.

– Я принесу тебе чего-нибудь поесть, – глядя на скорчившуюся от боли фигуру Ала, сказал Джузеппе.

– Не поможет, – сквозь сцепленные зубы простонал Ал, – Таблетки нужны. Они у меня в сумке.

– Черт, – Джузеппе схватился за голову, – Даже если я узнаю, где она, я же один ее не достану!

– Тогда хотя бы что-нибудь горячее принеси, – простонал Ал, – И еды все-таки тоже.

Голода уже не было, более того – ему казалось, что его стошнит при попытке поесть, но сейчас себя нужно было просто перебороть.

– Хорошо. Я быстро. Держись!

Джузеппе скрылся за старой скрипучей дверью, оставив Ала с болью наедине.

Время тянулось как старая жвачка. Пираты то и дело заглядывали в каюту, но одного беглого взгляда на него им доставало для того, чтобы убедиться в том, что он все еще болен и оставить его в покое. Боль в животе постепенно становилась все менее и менее острой – и к тому моменту, как вернулся Джузеппе, Ал уже был в состоянии сесть.

На лице Джузеппе сиял свежий фингал, а рукав его туники был порван.

– Горячего ничего нет, извини, – сказал Джузеппе, поставив на небольшой столик между их гамаками глубокую тарелку, – Еда вот, с завтрака спер.

– Да черт с ней, с едой, – Ал попытался усмехнуться. Получилось ужасно, – Что у тебя с лицом?

– Малкольм, – односложно отозвался Джузеппе, – Я едва от пиратов отбрехался, чего это он на меня бросается.

Нет, поесть все-таки стоило.

Ал подтянул тарелку к себе. Сыр, оливки, какое-то вяленое мясо. Негусто, но вряд ли можно было ожидать чего-то иного от античного корабля посреди моря.

– Малкольм? Чего это он? – Ал взял с тарелки кусок мяса и кинул его в рот. Желудок отозвался ожидаемым спазмом.

Джузеппе сел на свой гамак:

– Они все считают, что я крыса, – грустно усмехнулся он, – Пристроил свою жопу в тепле, пока они там мерзнут на палубе в ожидании рабского рынка.

Кусок застрял у Ала в горле, и он закашлялся. С такой стороны он на этот вопрос еще не смотрел.

– Да черт! – внезапно воскликнул Джузеппе, – Думаешь, мне самому не тошно? Мне вот где оно все сидит, – он красноречиво провел указательным пальцем по горлу, – Но я не мог по-другому. Я не могу по-другому. Одно подозрение, что мы вообще непойми кто непойми откуда, с минимальным знанием языка – мужиков всех сразу в расход отправят. Кому нужен товар, за который никто не заплатит?!

Ала немного покоробило. Джузеппе мог подобрать слова поделикатнее, но, по сути, он был совершенно прав.

– Мужиков в расход, а Яну? – с опаской уточнил Ал.

Он, конечно, догадывался, каким будет ответ, но все равно тот стал немного шоком:

– В бордель, – мрачно отрезал Джузеппе, – Там говорить не надо.

Пытаясь скрыть беспокойство, Ал скептично цокнул языком:

– Нет, так не пойдет. Нам надо что-то придумать. Кстати о. Ты не узнал ничего про мою сумку?

– Узнал, – быстро и с радостью переключился Джузеппе, – Всю нашу мелочевку капитан пиратов утащил к себе в каюту. Сорока, а не человек. На двери, конечно, есть замок, но, по-моему, он всегда открыт, так что в принципе, если его там нет, и никто не видит, можно смело лезть.

– Всегда открыт? – недоверчиво переспросил Ал.

– Я сначала тоже удивился, – хмыкнул Джузеппе, – А потом подумал и понял. Тут все свои. Мы посреди моря. Если какой-то самоубийца у него что-то и сопрет, то его быстро вычислят и за борт.

С такой точки зрения действительно выходило вполне логично.

– Хорошо, – легко согласился Ал, – Тогда какой план?

Джузеппе пожал плечами:

– Да простой. Капитан почти не торчит в каюте, разве что ночью, так что в принципе можем идти хоть сейчас. Я постою на стреме и заболтаю ему мозги в случае чего, а ты иди за сумкой.

– Почему я? – голова Ала все еще отказывалась варить с прежней мощностью.

– Тебя ударили по голове, не меня. Если что – говори на любом непонятном им языке и делай вид, что полностью дезориентирован.

– А меня за борт не выкинут? – скептически переспросил Ал.

– Не, – помотал головой Джузеппе, – Ты пока в бреду валялся, так уже делал. Они тебя скрутили, притащили сюда и оставили молодого пацаненка прикладывать тебе к голове холодное, пока ты не угомонишься.

Ал присвистнул:

– Такая забота… Неожиданно.

– Нет, ну а что? – отозвался Джузеппе, – Мы все им нужны живыми, а не мертвыми. Мертвых в рабство не продашь и выкуп за мертвых не затребуешь. Все логично.

Действовать они решили без промедления. Корабль очень удачно шел под парусами, гребцы по такому случаю разбрелись с нижних палуб, наслаждаясь каждым моментом отдыха, и лучше времени было не найти.

Им удалось пробраться к каюте капитана незамеченными. Джузеппе прислонился к стене у ведущей наверх лестницы, а Ал, воровато оглянувшись, с опаской потянул на себя дверь. Та скрипнула, – от неожиданности Ал вздрогнул, – и открылась.

Каюта была захламлена сверх всякой меры. Так, словно на съемочной площадке исторического фильма все личные вещи актеров вперемешку с реквизитом за каким-то чертом закинули в одну каморку. Под единственными источником света – окном под самым потолком, – стоял стол, на котором вперемешку лежала всякая мелочь, вроде сумок и кошельков. Самый центр стола был расчищен и на нем лежал чей-то варварски расколупанный планшет, всеми микросхемами наружу, а рядом с ним покоилось орудие преступления – нож.

Не просто патологический накопитель, но исследователь?

Прислушиваясь к каждому звуку и стараясь ничего не зацепить, Ал прокрался к столу и принялся колупаться в сумках. Впопыхах, они оставили в лагере слишком и слишком много вещей – и сейчас это превратилось в проблему.

Снаружи раздались шаги, и он замер с очередным планшетником в руках. Скрипнула половица – и из-за двери раздался голос Джузеппе. Он говорил на латыни, и из его беглой речи Ал понимал в лучшем случае одно слово из десяти. Отвечавший ему мужчина звучал раздраженно.

Затаив дыхание, Ал стоял так, пока голоса не начали удаляться и не стихли полностью. Смахнув выступивший на лбу пот, он шумно выдохнул и принялся с утроенной скоростью копаться в сумках. Времени оставалось в обрез. Вряд ли Джузеппе сможет отвлекать капитана долго.

По закону подлости, его сумка оказалась в самом низу внушительной кучи. Спрятать ее было некуда, поэтому, надеясь на лучшее, Ал так же тихо прокрался к выходу и открыл предательски скрипнувшую дверь.

На палубе не было ни души.

Пронесло.

Джузеппе вернулся в их каюту через какое-то время, растрепанный и взволнованный. Перед тем, как захлопнуть дверь, он обеспокоенно оглянулся и только потом шепотом спросил:

– Ну что, нашел?

Ал кивнул и достал сумку из-под покрывала.

– Сейчас звонить будем?

Мягкий лунный свет падал на них сквозь небольшое окошко под потолком. Судя по времени года, сейчас должно было темнеть достаточно рано, но как это влияло на распорядок дня на корабле он не имел ни малейшего понятия.

– Давай, – кивнул Джузеппе, – Команда скоро пойдет спать, мы же не хотим их разбудить?

Ал подвинулся, освобождая для него место рядом, и трясущимися руками достал из сумки комм. К счастью, очумелые ручки капитана еще не успели до него добраться.

Ал едва успел нажать на кнопку включения и подумать о том, что надо бы настроиться на волну комма Марии, когда комм в его руках разразился трелью входящего сигнала. Даже не глянув на экран, Ал тут же нажал на кнопку приема. Плевать, кто это – лишь бы пираты не услышали шума.

Сердце пропустило несколько ударов, но никаких подозрительных звуков из-за двери не было слышно.

– Ал? – раздался голос из динамика. Хорошо знакомый голос человека, который сейчас никак не мог ему звонить просто потому, что не мог. Ал невольно моргнул. Какого черта? – Ал? Ты меня слышишь?!

– Мик?! – удивленно воскликнул Ал. Джузеппе тут же ткнул его пальцем в ребра. Вышло слишком громко.

– Ал, это какой-то кошмар, – усталый голос Мика звучал так четко, словно тот сидел сейчас рядом с ними. Расстояния не имели значения для квантового коммуникатора, – Мы… Мы ошиблись. Надо было оставаться с тобой.

– Мик, что происходит? – стараясь кричать как можно тише, спросил Ал, – Вы же еще черти когда вышли в варп. План Стива не сработал?!

Какой-то противный голосок внутри так и подмывал его выпалить “А я же говорил, что план – говно”, но Ал старательно его игнорировал.

Судя по голосу, Мик был на грани депрессии или истерики – одно из двух.

– Если бы просто не сработал, – грустно хмыкнул динамик голосом Мика, – Варп-двигатель вышел из строя, люди как будто рехнулись…

– Погоди, погоди, давай сначала, – Ал потер виски, – Что у вас там случилось?

Динамик на какое-то время замолчал, а затем Мик тяжело выдохнул:

– Не знаю. Наверное, все началось, когда мы вышли в варп. Я не очень в курсе, если честно, меня Фло в лазарете держала, но мне рассказывали, что первой свихнулась Дженкинс. Ну, сопровождающая школьников. Как по щелчку пальцев. Раз – и все. Начала бредить, говорить на языке, который никто не понимал. Пыталась выйти в шлюз. Бросалась на людей с ножом.

Снаружи скрипнула половица, и Ал чуть было не подпрыгнул на месте. Больше никаких звуков не последовало. Одними жестами он показал Джузеппе, чтобы тот следил за дверью, и сбавил громкость комма до минимальной.

– Мы ее сдали в лазарет, – продолжал Мик, – Фло сказала, что похоже на острый психоз. Три недели в замкнутом пространстве, не каждая психика выдержит, все такое.

С той стороны комма раздался какой-то невнятный шум, и отдаленный голос Мика ответил кому-то “Ага, сейчас”, прежде чем снова стать четким:

– Так, о чем это я? А. А потом случилось… Что-то. Никто не знает что. Если судить по логам мессенджера, ночью весь корабль слышал какой-то странный звук со стороны космоса.

– Мик, вы там совсем все рехнулись? – перебил его Ал, – Звук в вакууме не распространяется.

– Я в курсе, – хмыкнул Мик прежде, чем снова стать серьезным, – Но в логах написано то, что написано. Лично я не знаю, что там было, я тогда спал, но прикол не в этом. Прикол в том, что никто ничего не запомнил. Я шлялся по всему кораблю, показывал всем их же посты – ты бы видел их глаза! Ни проблеска узнавания, ничего.

Мик замолчал – и в тишине стало слышно завывания ветра снаружи.

– Потом… Стив провел нас мимо этой чертовой черной дыры.

– Сам что ли?! – удивленно воскликнул Ал, за что удостоился очередного тычка от Джузеппе.

– Прикинь, – хохотнул Мик, – Я сам до сих пор в шоке. Первый самостоятельный полет – и такой маневр. В общем, через неделю Дженкинс совсем поплохело, еще у пары человек начали проявляться такие же симптомы, и мы решили, что надо тормозить, связываться с ближайшим космопортом и садиться у них.

– Я так понимаю, у вас не вышло? – вопрос прозвучал больше как утверждение.

– Ага, – согласился Мик, – И это еще очень мягко сказано. Я… Я даже не знаю, как это описать. Когда мы затормозили, мы не увидели ничего. Только сплошная чернота. Ни звезд, ни галактик, никакого света. Я даже подумал было, что у нас парус не вышел и мы до сих пор в варпе, но нет. Скорость досветовая, варп двигатель заглушен, идем на маршевых – а там ничего. Потом оказалось, что не везде так. Кое-какие звезды было видно, но все равно слишком и слишком мало. Совпадения с астрокартами процентов на 25, не больше. Естественно, ни связи, ничего. Стив впал в жуткую истерику. Прозванивал все частоты, включая зашифрованные военные. Ничего. Пустота.

– Погоди-погоди… – Ал ухватился за голову, чтобы остановить несанкционированные движения каюты. Не получилось, – Как на 25 процентов? Почему?

– Если бы я знал, – грустно хмыкнул Мик, – Надо было мне блин захватывать корабль и разворачивать назад еще в варпе. Вот хотел же, но не решился…

– Так сейчас разворачивай, чего ты тупишь? – шепотом сказал Ал в динамик.

– Как?! – обреченно вскричал Мик, – Я же тебе говорю, двигатель не заводится. Все системы в порядке, все хорошо, но он просто не реагирует ни на что. Как будто… Хотя нет, это бред какой-то.

Из динамика раздался второй, отдаленный голос:

– Да скажи ты. Хуже уже не будет.

– Мик? Мик, говори, – присоединился к голосу Ал.

И только после этого Мик сдался:

– Короче, мне кажется, что тут просто не работают какие-то законы физики. Как будто… Реальность истончается, становится все менее и менее реальной. Психи говорят, что они ее видят. Расползающуюся между пальцев структуру. Я не знаю. Сходят с ума обычно поодиночке, а у них связный и непротиворечивый одинаковый бред.

– И эта чернота перед нами постоянно увеличивается! – второй голос теперь звучал четче и Ал смог опознать в говорившем Таво, – Каждый чертов день минус 2-3 звезды! Это ненормально, Ал!

Ал не знал, что можно на это ответить.

– Мик, Таво… – неуверенно начал он, но закончить не успел.

С той стороны динамика раздался лязг и быстрые шаги по металлическому полу.

Голос Мика прокричал:

– Ал, у нас ЧП, психи ломятся!

И связь пропала.

Ал таращился на замолчавший комм неверящими глазами, пока Джузеппе не спросил:

– Ч-что это было? – непривычно высоким голосом.

– Мик, – беспомощно отозвался Ал и перевел на него взгляд.

В звенящей тишине они таращились друг на друга, позабыв обо всем. Сколько прошло времени до того, как Джузеппе встрепенулся и робко сказал: “Ну что, давай звонить?”, Ал не знал и не был уверен, что хотел знать.

Несколько нажатий на кнопки – и комм перешел в коротковолновой режим связи. Несколько напряженных минут ожидания – и той стороны раздался усталый голос, слегка искаженный помехами:

– Audio. [Слушаю.]

Ал растерянно уставился на экран, а затем на Джузеппе. Ошибки быть не могло, он точно звонил на комм Марии, но Мария вряд ли могла говорить мужским голосом на латыни.

Джузеппе пожал плечами и, наклонившись над коммом, спросил:

– Quis est? [Кто это?]

– Caesar16. Giuseppe, esne tu? [Цезарь. Джузеппе, это ты?] – отозвался потрескивающий комм. Ал перевел удивленный взгляд с него на Джузеппе и обратно.

Глаза Джузеппе округлились и только после тычка в бок он соизволил сказать:

– Это Цезарь.

После чего пришла очередь Ала удивляться.

– Джузеппе, ты там не один? – раздалось из динамика уже на английском с легким акцентом, – Тебя плохо слышно.

Часть слов тонула в треске и непредсказуемо обрывалась, но разобрать их все еще удавалось. Очевидно, на каком-то из участков, разделявших их и Рим была плохая погода. Очень невовремя.

Джузеппе выхватил у не сопротивляющегося Ала комм из рук:

– Так лучше?

– Лучше.

– Отлично. Нет, не один, со мной Альберт. Ну, капитан корабля.

– А где Мария? – услышав свое имя, Ал отмер.

– Не знаю, спит, наверное, – отозвался комм.

По лицу Джузеппе легко читался весь огромный список вопросов, который тот был готов вывалить “на гора”, но неожиданный шум за дверью поставил крест на этом желании. Звуки многочисленных шагов и возбужденные разговоры заставили сердце Ала уйти в пятки, и по тому, как резко побледнел Джузеппе, было очевидно, что не только его одного.

– Слушай, – тихо и испуганно начал Джузеппе. Комм отозвался треском, – Похоже, у нас очень мало времени. Нам нужна помощь. Нас захватили в плен пираты, куда везут – не знаю, но я пару раз слышал имя Гнея Домиция Агенобарба. Крайне вероятно – продавать. Я им соврал, что я – гражданин Рима, и они вроде как повелись, но с остальными такое не прокатило.

– Понял, – голос Цезаря больше не звучал устало, – Давай по порядку. Ты как представился и кого назвал патроном?

– Сказал, что я Публий Цестий Карр, – отозвался Джузеппе, – Про патрона они пока не спрашивали, я и не говорил. Думаю, Поллиона назвать, как вопрос встанет. Как думаешь, прокатит?

– Прокатить-то прокатит, но толку не будет, – обрубил его надежды Цезарь, – Поллиона убили и довольно давно, об этом уже каждая собака должна знать, – динамик на какое-то время замолчал. Ал с Джузеппе переглянулись, но не успели ничего сказать друг другу, как тот снова ожил, – Давай так. Называй Пизона, который Луций Кальпурний Пизон Цезонин. Я с ним договорюсь, организуем тебе выкуп.

– Ясно, – кивнул Джузеппе, – А остальные?

Комм отозвался невнятным треском, из которого нельзя было теперь разобрать ни единого звука.

Шум за дверями нарастал и, пусть Ал едва понимал быстрый разговор на повышенных тонах, было очевидно, что произошел какой-то конфликт.

Или он слишком сильно наследил в каюте капитана и тот теперь искал виноватых.

Хотелось верить в то, что первое.

Обрывки слов и фраз едва пробивались через помехи – и понять, что пытался им сказать Цезарь было невозможно.

– Гай? Гай, ты меня слышишь? – Джузеппе потряс комм, но это не помогло. Динамик последний раз прохрипел что-то неразборчивое и затих окончательно.

– Cazzo! – в сердцах воскликнул Джузеппе, и кинул ставший бесполезным комм на гамак.

– Погода где-то испортилась, – буднично констатировал Ал, подбирая комм и нажимая на кнопку сброса соединения, – Коротковолновые передатчики очень чувствительны к этому. Позже перезвоним.

– Не перезвоним! – Джузеппе говорил шепотом, но от того не менее явно кричал, – Слышал этих за дверью?

– Слышал, – не стал отнекиваться Ал, – Но ничего не понял.

– Они ищут того, кто шарился по каюте капитана, – Джузеппе ухватился за голову и взлохматил свои и без того лохматые волосы, – Нам надо избавляться от улик.

– Почему? – Ал удивленно посмотрел на него.

– Потому что или за борт полетит твоя сумка, или мы с тобой! – раздраженно прошипел Джузеппе.

– Но ты же сам говорил…

– Да плевать, что я говорил! – шепот Джузеппе все-таки сорвался на крик, – За воровство у капитана даже у члена команды будут проблемы, а уж у пленников, за которых еще не запрашивали деньги – еще быстрее.

С этими словами, он спрыгнул с гамака на пол, схватил сумку Ала и попытался выдернуть комм у него из рук. Не получилось.

– Джузеппе, ну как они поймут, что комм сперли у капитана? – намертво вцепившись в комм, с абсолютным спокойствием сказал Ал, – Они даже не знают, что это такое.

– Да элементарно! – взмахнул руками Джузеппе, – Нас всех обыскали. Когда нас сюда кинули, у нас не было ничего, кроме одежды. А теперь появилась сумка с какими-то странными вещами, и, вот совпадение, в тот же самый день, когда кто-то шарился в каюте капитана!

Ал тяжело вздохнул и выпустил комм из рук, позволяя Джузеппе его забрать. В его словах было больше правды, чем хотелось себе признавать.

– Дай сумку на секунду, – попросил он, протянув руку.

Джузеппе смерил его недоверчивым взглядом, и, пусть и с опаской, но все-таки протянул ему сумку. Ал быстро достал из заднего кармана пачку с таблетками и тут же вернул сумку Джузеппе.

– Если у меня действительно начинается обострение, мне без них кирдык, – пояснил он.

На лице Джузеппе отразился весь спектр сомнений, но в конце-концов он неуверенно кивнул:

– Хорошо, только спрячь получше.

И сумка, вместе с коммом, полетели в узкое окошко под потолком. Раздался громкий всплеск, и вместе с ним утонули все надежды Ала.

К тому моменту, как дверь их каюты распахнулась от сильного удара, больше ничего не напоминало о недавно совершенном преступлении.

Теоретик (Такахаси I)

Несчастный седан, не предназначенный для езды по бездорожью, подпрыгивал на каждой кочке, создавая полное ощущение турбулентности. Однообразный пейзаж из сосен и грязи то и дело разбавляли клубы раскаленного пара, что вырывались из-под земли вдалеке, а серые, словно свинцовые тучи, сдавливали голову будто тисками.

Когда-то здесь пролегала довольно оживленная для национального парка в такой заднице мира, как Вайоминг, дорога, но сейчас на сотни километров вокруг Юля была единственным человеком на поверхности. Ничто не нарушало первозданной тишины, кроме редких порывов ветра и рева мотора машины, что казался практически оглушающим.

Три.

Территория комплекса осталась далеко позади, но закрепленный на передней панели счетчик Канта все еще показывал стабильные 20 Юм.

Пальцы отбивали неровный ритм по рулю. На навигационной панели маленькая красная стрелочка, обозначавшая ее автомобиль, медленно, но верно приближалась к границе зоны действия якорей реальности. Все должно было решиться через каких-то несколько километров. Или пан, или пропал. Или письмо окажется чей-то дурной шуткой, или…

О втором «или» даже думать не хотелось.

Два.

Юля помотала головой и включила радио. Слабый сигнал с трудом пробивался через помехи, но все еще не пропал полностью. Лучше, чем ничего. Забить голову дурацкой музыкой, чтобы в ней не осталось места для тревожных мыслей.

Один.

Взгляд намертво прилип к навигационной панели. Красная стрелочка вплотную приблизилась к серому краю зоны покрытия и…

Ноль.

Пересекла его. Юля непроизвольно вздрогнула и на долю секунды выпустила руль из рук.

За окнами автомобиля не изменилось ничего. Тяжелый камень упал с плеч несмотря на то, что логика подсказывала, что это не показатель.

Взгляд метался между лобовым стеклом и счетчиком Канта. До появления первых дорог в этой глуши оставалось не меньше тысячи лет, и совсем не смотреть вперед было рискованно даже на такой черепашьей скорости.

Число на экране счетчика изменилось, и сердце ушло в пятки.

19 Юм.

18 Юм.

Уровень реальности неумолимо полз вниз, обрубая на корню все робкие надежды.

15 Юм.

13 Юм.

Деревья сменились низкой блеклой травой, и она вдавила педаль газа в пол. В этом не было никакой необходимости, – якоря реальности остались далеко позади, а счетчику просто требовалось время на определение правильного значения, – но она продолжала жать на газ до тех пор, пока на приборной панели не загорелся индикатор низкого уровня бензина в баке.

Остановив машину, она заглушила мотор и вышла наружу. Глоток свежего воздуха был ей просто необходим.

Тяжелые тучи давили на голову. Холодный ветер пробирал до костей.

Значения на экране счетчика Канта быстро и неотвратимо ползли вниз. До того момента, как изменения замедлились, а затем и вовсе остановились прошло всего каких-то 10 минут. Она не хотела смотреть на предательский экран. Не хотела знать. Но все равно залезла обратно в машину и усилием воли заставила себя перевести взгляд на прибор.

0.5 Юм.

На грани погрешности измерения.

Мир вокруг, словно издеваясь над ней, выглядел совершенно нормальным, но это не значило ничего.

– Бред какой-то… – пробормотала она себе под нос, роняя голову на руль.

Как там она говорила Федерико? «Привыкай, у нас тут по-другому не бывает»? Кажется, ей самой сперва нужно было привыкнуть.

Дорога обратно прошла как в тумане. Красная стрелочка снова пересекла серую границу – и уровень реальности тут же пополз вверх, но число “0.5 Юм” продолжало гореть у нее в голове как немой и равнодушный приговор. В любое другое время, выяснив что-то подобное, она тут же побежала бы к Йоханну, но в письме Брайт был предельно однозначен. Никому, кроме тех, кто прошел проверку аналогичным мемагентом.

Такой информации о Йоханне у нее не было.

Счетчик Канта снова равнодушно отображал значения в 20 Юм. Обшарпанные и словно заброшенные маск-здания приближались, постепенно проявляясь из-за сосен. Грязь под колесами сменилась потрескавшимся асфальтом. Она завернула на парковку, заглушила мотор и вышла из машины в необычную и пугающую тишину, что не вызывала никакого желания оставаться снаружи надолго.

Посильнее закутавшись в куртку, она быстро пересекла парковку и нырнула в маск-здание. Ее шаги отражались от тонких и гулких стен пока она спускалась в подвал.

Тяжелая гермодверь со скрипом отъехала в сторону и она, тяжело вздохнув, вошла вовнутрь. На посту охраны не было никого, кроме высокого черного парня, который ошарашенно пялился в экран телефона и совсем не замечал ничего вокруг. Она подошла к нему поближе. Взгляд скользнул по тексту на экране его телефона, но она не успела прочитать ни слова.

Парень вздрогнул, перевел взгляд на нее и быстро прикрыл телефон рукой.

– Вы кто? Что вы здесь делаете? – ошарашенно спросил он. На груди у него висел бейджик, на котором было написано имя. “Лоренс Меррит”.

– Доктор Юлия Такахаси, начальник отдела исследований, – представилась Юля.

– Доктор Такахаси? – взгляд Лоренса стал куда более осмысленным, чем был мгновение назад. Он нахмурился, – Доктор Такахаси, я боюсь, Вам придется пройти со мной.

Юля вопросительно вздернула брови:

– А в чем, собственно, дело?

– Пройдемте, – руки Лоренса тряслись, резко контрастируя с его сосредоточенным и подозрительным выражением лица.

Кое-как засунув в карман телефон, он поднялся и подошел к ней вплотную.

– Я никуда не пойду, пока Вы не объясните мне, в чем дело, – нахмурилась Юля.

Что бы здесь не происходило, оно совершенно ей не нравилось.

Лоренс смерил ее оценивающим взглядом и, после непродолжительной паузы, сдался. Тяжело выдохнув, он устало спросил:

– Где Вы были, доктор Такахаси?

Какой… Неожиданный интерес к ее скромной персоне.

– Дышала свежим воздухом, а что? – невозмутимо отозвалась Юля.

– Три часа?

– Люблю прогуляться по лесу, знаете ли. А что, это запрещено? – Юля невинно хлопала глазами.

– На машине? – подозрительно прищурился Лоренс.

– Почему бы и нет? Гулять я люблю, а бизонов боюсь, – быстро нашлась Юля.

По выражению лица Лоренса читалось, что он не верил ей ни на йоту. Однако никакого внутреннего запрета сотрудникам гулять или ездить по прилегающей к комплексу территории не было, равно как и у него не было никакого основания ее задерживать.

– Хорошо, – он отошел в сторону, освобождая ей дорогу, – Проходите.

Она не замедлила воспользоваться его великодушным предложением.

Разрушение реальности или нет, накопившаяся гора работы не могла больше ждать, если она не хотела умереть погребенной под кучей документов едва открыв дверь в свой кабинет.

Следующее письмо от вируса, запущенного Брайтом, пришло вечером. Юля только-только вышла с очередного совещания, затеянного Йоханном, как телефон в кармане разразился трелью, оповещая о новом сообщении. Приди оно хоть на несколько минут раньше, странные претензии службы безопасности к ней вполне могли бы стать обоснованными, но в этот раз удача ей улыбнулась.

Бегло глянув на экран, она спрятала телефон обратно в карман лабораторного халата. Читать письмо прямо здесь, в коридоре, утыканном камерами и датчиками под завязку, было бы опрометчиво.

Лаборатория пустовала. Часы недавно пробили полночь и даже имевший обыкновение задерживаться на работе Федерико уже ушел домой – только его компьютер одиноко светился экраном посреди полутьмы ночного освещения. Она зашла в свой кабинет, закрыла дверь на ключ и только после этого открыла письмо.

Голова отозвалась гулом в качестве реакции на проверочный мемагент. Сильнее, чем в прошлый раз. Для адекватного восприятия этих данных, по мнению Джека, требовался более высокий уровень сопротивляемости.

Под картинкой снова было письмо. На этот раз – совсем короткое:

Во вложениях к этому письму приложено дело так называемого “сектанта из Бирмингема”. Не удивляйтесь непривычным названиям и определениям – эти документы не принадлежат ни к нашей, ни к одной достаточно близкой к нам итерации. Я бы хотел помочь Вам еще чем-то, я бы даже мог помочь Вам еще чем-то, если бы эффект амнезиаков не являлся необратимым даже для кого-то похожего на меня. К сожалению, это не так.

Перед тем, как Вы начнете читать, я хотел бы чтобы Вы поняли одно. Это – Альфа для нашей Омеги. Начало нашего конца. Неизбежного – если нам так и не удастся найти выход.

Все началось именно тогда. Когда такого явления, как итерации, еще не существовало.

В чертовом Бирмингеме.

Никогда не любил чертов Бирмингем.

Юля сглотнула и пролистнула письмо вниз. Несколько десятков вложений. Сканы рукописных документов. Она переместилась за стол, открыла ноутбук и с опаской выкачала их все на зашифрованный раздел диска. Может быть, у нее уже развивалась паранойя, но так было спокойнее.

Первый файл оказался фотографией выцветшей картонной обложки дела.

“Управление внутренней безопасности королевства Британия” гласили слова сверху. Поверх номера дела красовалась не менее выцветшая, чем обложка, фиолетовая печать: “Совершенно секретно”, а внизу обычной синей ручкой было дописано “Кодовое имя: сектант из Бирмингема”.

Юля хмыкнула и открыла следующий файл. Заявление о пропаже человека и досье, составленное сотрудниками полиции. Вверху досье простой канцелярской скрепкой была приколота фотография молодой женщины.

Взгляд скользил по строкам вниз.

Энн Таунли, студентка второго курса химического факультета Университета Бирмингема…

… Пропала в ночь с 16 на 17 ноября 1992 года…

… По показаниям очевидцев, покинула здание университета около 18.00, после чего направилась на железнодорожный вокзал, на пригородный поезд Бирмингем-Реддитч, время отправления 18.45, однако на поезд так и не села…

… Со слов матери, домашняя девочка, отличница, никогда раньше не пропадала, не предупредив родителей. Парня нет. И надпись простой шариковой ручкой на полях: “Хорошая девочка пошла вразнос? Эндрю, надо проверить общежитие, если там нет – прочесать все бары и больницы в городе.”

Протоколы опроса свидетелей. Осмотры предположительных мест исчезновения. Еще одна надпись на полях: “Работорговля?”. Бесконечные зацепки, ведущие следствие в никуда и как закономерный финал – надпись на полях “Эндрю, это висяк”.

Юля отхлебнула холодный чай из кружки, позабытой на столе еще днем. Пока ничего странного в документе она не видела. Люди, как ни прискорбно это было признавать, часто исчезали в никуда – и совсем не обязательно в деле были замешаны аномалии или даже банальный криминал.

Следующие двенадцать файлов оказались такими же досье.

Джейк Хоукинс, 34 года, клерк. Пропал 18 ноября 1992 года, предположительно в районе Сметвик..

Лука Ньюмен, 57 лет, музыкант. Пропал 23 ноября 1992 года.

Иви Бакстер, 43 года, домохозяйка. 24 ноября 1992 года.

Эмили Пауэлл…

Райан Грин…

От имен рябило в глазах, а сухие канцелярские формулировки протоколов читались и воспринимались куда хуже, чем живые заметки следователей на полях. Начиная с пятого прочитанного ею документа, среди последних начали все чаще попадаться пометки: “Маньяк?”.

Мужчины, женщины, разного возраста, профессии, внешности, не связанные никак и ничем, пропадали в Бирмингеме и окрестностях с 16 ноября по 24 декабря 1992 года. Кроме места исчезновения их не объединяло больше ничего – и некий Эндрю со своим загадочным напарником просто бились головами о толстую стену.

Следом за досье на пропавших шло заявление от некоей Сары Симпсон, пенсионерки и жительницы одного из пригородов Бирмингема. Ничем не примечательная жалоба на то, что по участку ее переехавшего в другой город соседа по ночам кто-то шляется, а из его гаража тянет зловонный смрад, поданная в канун Нового Года.

Протокол опроса.

Фотографии вскрытого гаража изнутри. Странные руны, потеки чего-то бурого, похожего на кровь, разложенные в причудливом паттерне тела. Ровно тринадцать штук. У обычного человека подобные фото могли бы вызвать рвотный рефлекс, но работа в Фонде накладывала свой неизгладимый отпечаток, и Юля могла смело констатировать, что за свою карьеру видела вещи и похуже, закусив изображения печеньем.

Дальше шли протоколы экспертиз. Списки жертв, личности которых удалось установить. Все тринадцать имен из списка пропавших.

Снова фотография гаража, только теперь на месте тел красовались обведенные мелом силуэты. Руны на полу и стенах больше ничего не закрывало. Результаты экспертизы сообщали, что они начертаны кровью. Свидетельств хватило даже для следователей – и на следующей же странице они пришли к тому же выводу, что и она. Неизвестный кровавый ритуал.

Фоторобот предполагаемого маньяка, составленный со слов соседки, написавшей заявление.

Протокол задержания. Фотография и описание, составленные следователем:

Мужчина, скандинавской внешности, рост 5’ 6’’, русые волосы, карие глаза, на левой надбровной дуге глубокий шрам, нанесенный предположительно холодным оружием. На момент задержания одет в серую длинную рубаху и коричневые штаны из похожего на мешковину материала. Никаких лейблов и бирок на одежде не обнаружено. При задержании у подозреваемого была изъята кожаная сумка с примитивным закрывающим механизмом. В сумке обнаружены инструменты непонятного назначения и неустановленный тотем.

Не говорит на английском языке.

И на полях:

“Эндрю, а на чем он говорит? Я вообще ни черта не понимаю. У нас в отделении никто ни черта не понимает. Надо вызывать лингвистов, пусть расшифровывают.”

Стенограмма допроса.

П. – подозреваемый

С. – старший следователь Снайдер, второе управление полиции Бирмингема

С.: Ну теперь-то вы меня понимаете?

П.: <кивает головой>

С.: Отлично. Ваше имя?

П.: Нат-Йен.

С.: Прошу прощения?

П.: Нат-Йен.

С.: Хорошо, так и запишем. <записывает в блокнот> Кто вы?

П.: Избранный Ухаззар-Каа.

С: Простите? Ухаззар-Каа?

П: <снисходительно ухмыляется> Ухаззар-Каа. Великий Заградитель. Стена, что защищает нас от Того-Чье-Имя-Не-Может-Быть-Известно.

С.: <бормочет> Псих какой-то… <громко> Поясните.

П.: А что пояснять? В текущем цикле Ухаззар-Каа избрал именно меня из десятков и десятков послушников для несения Его священной миссии. Это великая честь и великая ноша – и я вынес ее с достоинством.

С: И что же это за миссия такая?

П: Защита нашего благословенного мира от происков Того-Чье-Имя-Не-Может-Быть-Известно. <ухмыляется> Ты не сможешь понять замысел Великого Заградителя, даже не пытайся. Никто из вас не сможет его понять. А даже если и сможет, что вы сделаете? <смеется> Вы, всего лишь пыль под Его ногами. Всего лишь одна из планок Заграждения.

С.: Что за чушь… Почему вы убили всех этих людей?

П.: Тот-Чье-Имя- Не-Может-Быть-Известно рыщет в ночи. Он голоден. Ему нужна пища. Он слеп. Он не знает, где ее найти. Ему нужно указать дорогу. Они приняли свою смерть во имя благой цели. Во имя спасения мира.

С.: И от чего же нужно спасать наш мир?

П.: Кто вам сказал, что ваш? <скалится>

Допрос завершен досрочно, поскольку подозреваемый отказался от дальнейшей дачи показаний.

Если самые первые документы были довольно рутинной криминальной сводкой, сейчас она напоминала бред сумасшедшего.

Юля потрясла головой и потянулась к тарелке с печеньем. Это дело могло бы послужить неплохой основой для фильма ужасов, но какое отношение оно имело к разрушению реальности?

Она перелистнула дальше.

Прим. д-р. М. Рейнфорд: по результатам радио-изотропного анализа оригинала документа его возраст составляет от 300 до 400 лет. Представляется вероятным предположение, что документ принадлежит одной из предыдущих итераций, в которой, по какой-то причине отсутствовал аналог Фонда. Рекомендовано: отделу ритуалистики – воспроизвести ритуалы в карманной реальности. Если аномальная активность не будет установлена, сдайте документы в архив и забудьте уже о них. Мало ли в мире психов.

Вывод, резко контрастирующий с выводами Джека. И дописанная простой шариковой ручкой надпись:

По какой-то причине? Мы манифестировали неизвестно откуда и неизвестно как после первой смены итерации. Джоселин, ну почему я? Неужели не проще было дать Рейнфорду все необходимые доступы и не отвлекать меня от работы?

Пусть ее автор и не подписался, не узнать почерк Джека Юля не могла. Имена, упомянутые им, ни о чем ей не говорили.

Закинув в рот еще печенья, она перешла на веб-оболочку их базы данных в поисках результатов поставленных отделом ритуалистики экспериментов, но не успела ввести и пары слов в поле, как в дверь постучали.

– Секунду, – на автомате отозвалась она.

Телефон в кармане завибрировал, уведомляя о новом сообщении. Потом.

Она поднялась из-за стола, открыла дверь и выглянула из кабинета. В полумраке лаборатории неуверенно топтался немолодой бородатый мужчина, в котором она тут же опознала одного из Советников. Брови непроизвольно поползли вверх.

– Прошу прощения за столь поздний визит, – начал мужчина, – У меня к Вам есть один деликатный и, возможно, неожиданный разговор. Можно мне войти?

Юля махнула рукой, приглашая его, и открыла дверь пошире.

– Большое спасибо.

– Я совру, если скажу, что не удивлена. Чем обязана? – спросила она, вернувшись обратно за стол.

Советник устроился на диване, стоящем в углу, и начал:

– Доктор Такахаси, возможно Вам это покажется бредом, но… Вчера я получил прелюбопытнейшее сообщение на свой внутренний адрес почты. Подписанное неким «Доктором-О-Боже-Нет». Вам это ни о чем не говорит?

– Говорит, – не успел пройти первый шок, как на смену ему тут же пришел второй. Юля ожидала от этого разговора чего угодно, но только не этого.

Обеспокоенное лицо Советника тут же просветлело.

– Уф, простите меня пожалуйста, – нервный смешок сорвался с его губ, – Я опасался, что и это письмо, и тот список, что пришел мне несколько часов назад – чья-то дурная шутка, – он замолк на несколько секунд, улыбка медленно сползла с его лица, не оставляя даже тени, – Хотя, если подумать, лучше бы это было чьей-то дурной шуткой.

– Я тоже так думала, – Юля грустно усмехнулась, – К сожалению, мне нечем вас обрадовать, – Советник бросил на нее вопросительный взгляд, и она поспешила пояснить, – Помните, что автор письма предлагал сделать для проверки того, разрушается ли реальность? – Советник кивнул, и она продолжила, – Так вот, я это сделала. Сегодня утром. Выехала за пределы действия якорей. И… Лучше Вы сами посмотрите.

Она достала из ящика стола счетчик Канта, включила режим истории и протянула его Советнику.

Возможно было опрометчиво доверяться ему так просто, но она больше не могла оставаться с этой информацией один на один.

Его лицо вытянулось, стоило ему взять в руки прибор.

Повисла тишина.

– На уровне погрешности измерения, – сдавленным голосом сказал Советник после продолжительной паузы, а затем поднял голову и как-то беспомощно посмотрел на нее.

– Именно так, – кивнула Юля, не зная, что еще добавить.

Но Советник ее не слышал. Его невидящий взгляд снова впился в экран равнодушного счетчика – и прошло много времени прежде, чем он отмер и сказал:

– По нашим с доктором Ченгом подсчетам, за время, прошедшее с реконфигурации, уровень реальности должен был подняться до 2-3 Юм, если факторов дестабилизации не осталось. Последний из них, корабль, который летел по рейсу Аркадия-Земля, по нашим данным покинул Солнечную Систему и вышел в варп три недели назад. Если уровень реальности до сих пор болтается на таком низком уровне, возможны два варианта. Или наши расчеты не верны, – чего быть не может, я лично их несколько раз перепроверял, – или…

– Фактор, дестабилизирующий нашу реальность, не устранен, – закончила за него Юля.

Советник дергано кивнул. На его лице застыла неуверенная и какая-то растерянная улыбка, а беспомощный взгляд впился в Юлю, вынуждая ее отвести глаза.

– Получается… Они все погибли зря… – тихо сказал он, – Если реальность до сих пор разрушается, они все погибли зря.

Его голос сошел на нет перед тем, как сорваться на отчаянный крик:

– Мы убили их всех, доктор Такахаси, Вы понимаете?! Мы… Думали, что спасаем вселенную. Мультивселенную. Что, еще месяц промедления и некому уже будет обвинять нас в нерешительности. Не останется никого и ничего способного нас обвинить. Мы… Думали, что иначе никак нельзя… Или так, или полное исчезновение всего и вся…

Юля пыталась заставить себя смотреть ему в глаза, но ничего не получалось – и ее взгляд раз за разом ускользал в любом другом произвольном направлении. У каждого из них была своя трагедия – и сейчас они вступили в прямой, непримиримый конфликт.

Советник продолжал, словно не замечая ее попыток:

– Поймите… Пожалуйста, поймите. В теории доктора Сариолы все сходилось просто идеально. Расчеты. Протоколы экспериментов. Мы перепроверили все тысячи и тысячи раз перед тем, как принять это решение. Других вариантов просто не было…

Нужно было сказать что-то, чтобы его поддержать, но слова застревали в горле комом – и никак не хотели звучать.

– Может, и Совет был тут ни при чем… – едва слышно проговорил он и замолк.

Только сглотнув скопившийся ком, Юля наконец смогла спросить:

– Что Вы имеете ввиду?

– Еще каких-то полтора года назад в креслах Совета сидели совсем другие люди, – тихо начал Советник, – Их… Сместили после провала уровня реальности в феврале прошлого года. Тогда расследование доктора Сариолы показало, что он случился из-за запуска машины времени, созданной по их заказу. Доктор Сариола утверждал, что они, пытаясь спастись от неизбежного, погубили нас всех, но… Но сейчас я вижу, что в этой истории концы с концами не сходятся. Не пойму только…

Голос Советника сошел на нет, и Юля неуверенно переспросила:

– Что не поймете?

– Почему они не защищались? – тихо и растерянно спросил Советник.

Юля так и не могла заставить себя посмотреть ему в глаза.

– Странно. Очень странно, – пробормотала она себе под нос, разглядывая собственные колени.

– И я о том же, – подхватил Советник, – Представьте себе, в Вас швыряют обвинения, которые не имеют ничего общего с реальностью, но Вы не оспариваете их. Наоборот – даете признательные показания, полностью совпадающие с мнением обвинения, и так же спокойно потом принимаете амнезиаки, разом перечеркивая всю свою жизнь.

– Нет-нет, я не об этом, – Юля помотала головой.

– Простите, тогда я не вполне вас понял, – Советник осекся.

– Понимаете… – начала она и замялась.

– Айзек, – он сразу понял причину ее замешательства, – Айзек де Ройтер. Простите пожалуйста, я совсем не подумал, что вы не можете знать моего имени.

– Очень приятно, – кивнула Юля, – Так вот, понимаете, Айзек, дело в том, что я знаю Йоханна очень давно. Можно сказать, мы с ним знакомы с того дня, как пришли работать в Фонд. И он ни словом при мне не обмолвился. Все, что Вы сейчас рассказали, для меня новость. И это очень странно.

Повисла напряженная задумчивая тишина, в которой висел ровно один вопрос.

Почему Йоханн молчал?

Ответа на него не было, и, в итоге, Юля сдалась:

– Ладно, – Айзек вздрогнул от звука ее голоса и поднял голову, – Вы упоминали, что вам прислали какой-то список?

Айзек вяло кивнул:

– Да. Да. Список людей, которые прошли такую же проверку, как я, – отозвался Айзек, – Так я и вышел на вас.

– И сколько нас там? – отчасти с опаской, отчасти с надеждой переспросила Юля.

– Боюсь, что всего четверо. Вы, один молодой человек из МОГ Эта-10 и молодой человек из охраны. Ну и я, разумеется.

Юля ободряюще улыбнулась:

– Я еще утром считала, что я совсем одна. Четверо звучит намного лучше.

– Не могу не согласиться, – криво улыбнулся Айзек.

– А больше Вам ничего не приходило?

– Нет, – Айзек помотал головой.

Юля удивленно хмыкнула:

– Получается, алгоритм рассылает сообщения в разное время? Мне буквально несколько часов назад пришел следующий кусок паззла, и я пока не знаю, что с ним делать. Хотите ознакомиться?

Айзек энергично кивнул, и она пригласила его к себе за стол. Подслеповато щурясь, он долго читал документы. Она успела несколько раз заварить им кофе, полностью разорить запасы печенья в отделе и даже вздремнуть, до того, как он оторвался от экрана и задумчиво сказал:

– Не нравится мне этот ритуал. Еще и усиленный кровью…

– Что Вы имеете ввиду? – Юля встрепенулась, отгоняя сон, и на автомате потянулась к чашке кофе.

Пусто.

– Мне незнакомы эти руны, но то, что он начертал их своей кровью, смешанной с кровью жертв, вызывает… Опасения.

Юля бросила на него вопросительный взгляд, и он пояснил:

– Подобные техники обычно применяются в ритуалах привязки. Изменения по паттерну, если будет угодно. Тотем – фокальная точка. Элемент концентрации силы. Жертвоприношения – катализатор. К сожалению, больше я навскидку ничего сказать не могу, я слишком давно отошел от чистой ритуалистики в сторону административной работы, – Айзек виновато улыбнулся, – Но, если мы примем слова загадочного автора этих писем за правду, я бы сказал, что этот странный джентльмен привязал нас к чему-то, к чему он сам имеет непосредственное отношение, и это что-то медленно разъедает нашу реальность с тех самых пор.

Юля сглотнула.

– И что потом?

– Не знаю, но думаю, что ничего хорошего. Когда это в нашей работе бездействие заканчивалось если не чем-то хорошим, то хотя бы чем-то не слишком разрушительным? – он грустно усмехнулся.

Этой ночью Юля так и не добралась не то, что до кровати – до дивана в своем кабинете. Им с Айзеком слишком многое нужно было обсудить. Слишком многое нужно было обдумать.

Толку от этого не было никакого.

Они словно бились в толстую бронированную стену головами в безумной надежде проделать в ней даже не дыру – маленькую щелочку, которая позволит понять. Разобраться. Отменить неизбежное.

К утру безумная, иррациональная надежда ушла, оставив после себя неприятное послевкусие на губах – и отчаянное желание найти амулет Джека. Повесить его на кого угодно – и трясти Джека за грудки, крича “Что я тебе такого сделала?! За что ты взвалил это на меня?!” пока тот не потеряет сознание.

Реальность оставалась глуха к ее желаниям.

Сыщик (Марк Лепид младший II)

Дождь наконец-то закончился прошлой ночью, однако тяжелые темные тучи продолжали бродить над городком, словно намекая на то, что его продолжение не за горами – и Марк надеялся только на одно. Что очередной ливень повременит с превращением окрестных лесов в непролазное болото хотя бы до вечера. Сейчас каждая минута была на счету, и любое промедление грозило стать роковым.

Возле пустынного амфитеатра они были одни. Марк, что, подперев стену, нервно оглядывался по сторонам, и Луций Максим, вальяжно развалившийся на широких ступенях рядом. Они договорились встретиться здесь сразу как закончатся занятия, но ни Квинта, ни Ноннии, ни Сципиона до сих пор не было видно, что не добавляло уверенности.

– Ну и куда они подевались? – нервно спросил Марк, вглядываясь в такую же пустынную, как и площадь перед амфитеатром, улицу.

С каждым мгновением подавлять желание отлипнуть от стены и начать мельтешить туда-сюда становилось все тяжелее.

– Марк, прошла всего четверть часа, – сонно зевнув, Максим откинулся назад, – Сейчас придут.

Марк посмотрел на него в упор и обеспокоенно спросил:

– А что, если нет? А что, если их не отпустили?

– Откуда, со школы? – хохотнул Максим, – Да ну, ты как будто плохо знаешь Ификрата. Он же ни на минуту дольше положенного в жизни не проработает, ленивая задница.

– Может кто-то проболтался родителям и их переловили по дороге, – не сдавался Марк.

– Ага, именно поэтому ты сейчас тут, а твой младший брат – нет, – скептически отозвался Максим, – Слушай, Марк, выдохни. Мало ли где они задержались. Чего ты вообще так нервничаешь?

Марк промолчал и, отвернувшись от него, продолжил сверлить взглядом улицу.

Через какое-то время сбоку раздалось сопение. Максим с утра жаловался на бессонную ночь, и сейчас сон наконец взял над ним верх. Раздосадованный Марк опустился на ступени рядом с ним и положил голову на сложенные на коленях руки. Еще немного, и весь их план пойдет коту под хвост.

Четыре детские фигуры появились на горизонте неожиданно, и тут же вернули Марку надежду. Едва завидев их, он встрепенулся и потряс Максима за плечо:

– Луций! Луций, просыпайся! Мелкие нашлись.

Максим вздрогнул, резко открыл глаза и осоловело спросил:

– Где я? – чем тут же породил в голове идею.

– Как, ты что, не помнишь?! – с притворным испугом воскликнул Марк, – Нас с тобой пираты поймали и продали в рабство. Быть нам с тобой теперь гладиаторами!

– А? – Максим смотрел на него с таким неподдельным ошеломлением, что удерживать испуганное выражение лица с каждым мгновением становилось все сложнее и сложнее.

Промучившись несколько мгновений, Марк сдался.

– Ви… видел бы ты свою рожу сейчас! – с трудом выдавил он сквозь прорвавшийся наружу смех.

На глазах выступили слезы, и сквозь пелену Марк видел, как изменившийся в лице Максим замахнулся с явным намерением заехать ему по морде. Он не успел отреагировать, но этого и не понадобилось. Кулак Максима, едва приблизившись к нему, остановился – и угроза миновала.

Разжав кулаки, Максим выругался и только потом добавил:

– Ты что, долбанутый?! Зачем так пугать?!

– Ты бы видел свою рожу! – сквозь смех воскликнул Марк, – Готов поспорить, будь я на твоем месте, а ты на моем – ты бы тоже не удержался.

– Придурок ты все-таки, – уже совсем беззлобно буркнул Максим себе под нос.

– Ага! – Марк горделиво подбоченился, но надолго его не хватило – и он снова сорвался на смех. Максим не выдержал, и присоединился к нему.

За перебранкой они оба пропустили момент, когда четверка поравнялась с ними.

– Чего ржем? – с усмешкой спросил Сципион, привлекая их внимание.

Марк с Максимом замолчали и загадочно переглянулись. Пусть теперь гадают.

– А, забей, – махнул рукой Максим. На его лице застыло коварное выражение, – Вас где так долго носило?

– За Кабрием зашли, – Сципион смерил единственного среди них галла осуждающим взглядом, – Ну нас мама и застукала. Короче, Марк, мы все сейчас у тебя, просто чтоб ты знал.

– Супер, – скептично отозвался Марк.

Не могли придумать что-нибудь получше… Да мать Сципиона весь Геркуланум на уши поднимет, если он не вернется домой засветло, а, спасибо их медлительности, шансы на это стремительно таяли.

Фантазия раскручивалась, дюжинами подкидывая ему варианты того, что могло пойти не так, но, несмотря на их поразительное разнообразие, заканчивались они одним и тем же – нагоняем и запретом на выход из дома без присмотра рабов. Смертельно опасный для отца Ноннии исход, если, конечно, он все еще был среди живых.

Одно-единственное зыбкое и пессимистичное "если" не стоило риска – а значит им нельзя было попадаться.

Решение было принято, и Марк деловито осмотрел их компанию, мгновенно примерив на себя роль лидера, которую ему, в общем-то, никто и не предлагал:

– Взяли с собой что-нибудь перекусить?

Никто не стал спорить с его самостоятельным назначением. Наоборот, все дружно кивнули головами в ответ, а Кабрий даже демонстративно ткнул в небольшой мешочек, висящий у него на поясе.

– Ну, тогда выдвигаемся, – резюмировал Марк и первым пошел направо. Туда, где за полукруглыми стенами амфитеатра виднелась кромка леса.

Каждая минута была на счету.

Радоваться закончившемуся дождю было слишком рано – это стало ясно сразу же, как только они вышли за пределы мощеных улочек Геркуланума и свернули в пролесок. Сокрытому тучами солнцу было не под силу высушить ни глубокие лужи под размашистыми кронами деревьев, ни вязкую грязь, в которую превратилась земля даже на протоптанных тропинках.

Пройдя буквально на несколько футов в глубь леса, Марк уже ухитрился заляпать белоснежную тунику до самой задницы, и радовало его только одно – остальные недалеко от него ушли. Кроме Кабрия. Каким-то невероятным образом, он один ухитрялся выглядеть прилично, что пробуждало смутное желание немного подтолкнуть его в сторону остальной компании.

Кабрий не замечал коварного взгляда Марка на своей спине. Он аккуратно ступал вперед во главе колонны, словно отвоевав у Марка право на лидерство, но пока не пытался руководить их действиями, и Марк не спорил.

Пока не спорил.

– Я надеюсь, вы хотя бы немного ориентируетесь в лесах, городские дети? – неожиданно спросил Кабрий, не остановившись ни на мгновение, и даже не оглянувшись в их сторону.

Марк недоуменно переглянулся со Сципионом и Ноннией.

Да что там ориентироваться? Если не знаешь, как выйти назад – иди вперед, скоро выйдешь или к дороге, или к поселению.

Так и не дождавшись никакого ответа, кроме потрескивания веток и хлюпанья грязи под их ногами, Кабрий все-таки остановился и обернулся.

– Что я такого сказал? – его вопросительный взгляд скользнул по их недоуменным лицам.

– Кабрий, ну ты как будто в чаще какой вырос, а не в Городе, – хохотнул Публий и хлопнул его по плечу, – Нет у нас ничего похожего на ваши заросли. Нигде нет. Тут невозможно потеряться.

Они снова двинулись вперед.

– А все те отряды? – не сдавался Кабрий.

– А ты уверен, что все действительно настолько плохо, как об этом говорят? – вопросом на вопрос ответил Максим. Прогулка разбудила его и теперь он выглядел довольно бодро.

Выражение лица Кабрия резко посуровело, и он кивнул.

– Да ну, – беспечно махнул рукой Максим, – Слухи это все. Потерялась пара человек – а раздули из этого не пойми что. А может даже и не потерялась, а сбежала.

– Взрослые мужчины? Свободные? – со скепсисом в голосе переспросил Кабрий, – Куда? Зачем?

– А мне почем знать? – Максим пожал плечами, – Может, они в кредитах погрязли настолько, что проще потеряться, чем платить.

Лукавая усмешка на его лица красноречиво свидетельствовала о том, что он не воспринимал происходящее всерьез.

Марк шагнул вперед. Под ногой что-то неприятно хрустнуло. Резко остановившись, он посмотрел вниз.

На земле валялась пожеванная кем-то дохлая ворона. Было в ней что-то необычное, но удалявшиеся голоса друзей и нежелание остаться посреди леса в одиночестве не оставили Марку времени на раздумья.

Аккуратно вытерев сандалий о мокрую траву, он бегом догнал друзей и без предупреждения вклинился в их бессмысленный треп:

– Народ, нам нужен план, – разговор тут же сошел на “нет”, и пять пар глаз уставились на него, – Если мы будем просто идти туда не знаю куда, мы так никого никогда не найдем.

– И что ты предлагаешь? – спросил Сципион.

– Пока не знаю, – покачал головой Марк, – Разбить лес на квадраты и прочесывать каждый по очереди?

– Прямо сейчас? – Сципиона его идея не впечатлила.

Пожалуй, в ней действительно был изъян.

– Нет, в следующий раз, – Марк, может быть, и признал свое поражение, но совсем отказываться от своей идеи был не намерен, – А пока можем хотя бы делать зарубки на деревьях. Иначе будем ходить по кругу и удивляться, чего это ничего не находится.

Вторая идея тоже не нашла поддержки у его друзей.

– Чем? – спросил Максим. Квинт деловито кивнул, обозначая, что он с ним полностью согласен, – Или у кого-то здесь есть нож?

Все, включая Марка, отрицательно помотали головами.

– Ну, значит, как в следующий раз пойдем, надо будет взять, – и снова Марк не собирался сдаваться, – Иначе так можно бесконечно ходить.

Неожиданно, Нонния остановилась и, посмотрев вниз, с отвращением протянула:

–Фу-у-у!

Марк напрягся:

– Что там? – спросил он.

– Птица дохлая, фу! – ответила Нонния, скривившись, и ткнула пальцем куда-то себе под ноги.

Марк нагнал ее в несколько прыжков.

Среди травы, грязи и мелких веток на земле лежала сова, не подающая признаков жизни. Такая же потрепанная и странная, как та ворона, которую он видел раньше.

– И там валяется, смотрите! – Квинт ткнул пальцем куда-то в сторону.

Только хорошенько присмотревшись, Марк увидел под деревом еще одну дохлую ворону.

– Странно, – пробормотал он себе под нос.

Недостаточно тихо, потому что стоявший к нему ближе всех Сципион обратил на него внимание:

– Что «странно»? – переспросил он.

– Пока мы шли, я тоже ворону видел, – отозвался Марк, – Дохлую. Пожеванную. И какую-то странную. Столько дохлых птиц в одном месте… Это подозрительно.

– Тут точно завелся какой-то хищник, – со знанием дела заметил Кабрий, – Нам надо быть осторожнее. А еще лучше – вообще сваливать отсюда и без вооруженных взрослых не возвращаться, – с каждым словом он распалялся все больше и больше, – Не знаю как вы, а я не хочу стать обедом для какого-нибудь волка! Я пошел, народ.

Он уже развернулся, явно намереваясь отправиться восвояси, когда его оборвал Сципион, жестко и холодно:

– Кабрий, я пока еще твой хозяин. И если я хочу, чтобы ты остался тут, ты останешься тут, тебе это ясно?

Повисла тишина.

Кабрий замер и уставился на Сципиона так, словно видел его первый раз в жизни. Марк недоуменно переглянулся с Квинтом. Пусть ни для кого и не было секретом, что Кабрий – раб Сципиона, вспоминать об этом в их компании было не принято ни в Риме, ни здесь. Своего рода негласная договоренность, которую Сципион нарушил только что впервые за все время их знакомства.

И, самое главное, почему? Потому что Кабрий захотел слиться? Всего лишь?

Сципион продолжал сверлить Кабрия ледяным взглядом, до тех пор пока последний не кивнул с самым обреченным видом и не поплелся вперед, не дожидаясь очередного приказа.

Остальные переглянулись – и потянулись за ними.

Они шли. И шли. И шли. Сделали перерыв на перекус. Пошли дальше. Ничего не происходило. Одни деревья сменялись другими, густые заросли сменялись опушками. Неизменным оставалось только одно – странные и потрепанные тельца птиц вокруг. Кабрий и присоединившийся к нему Квинт уже дергались чуть ли не от каждого звука в ожидании, что то, что убило этих птиц, сейчас выпрыгнет из кустов и перекусит уже ими, но ничего не происходило.

Они просто шли по лесу по уши в грязи. Где-то за тяжелыми тучами солнце медленно клонилось к закату – и вместе с его лучами растворялись последние надежды Марка на то, что им сегодня улыбнется удача.

– Нам нужно успеть дотемна. Предлагаю возвращаться, – предложил он в какой-то момент.

Перепуганная Нонния посмотрела на него самым умоляющим взглядом, который он видел в своей жизни, вызывая противное, грызущее чувство вины. Чтобы заглушить его, он тут же предложил вдогонку:

– Вернемся завтра с утра. Прогуляем школу, возьмем с собой нож и карту.

Если выражение лица Ноннии и стало немного менее отчаянным, то он этого не заметил.

– А ты точно знаешь, куда это «возвращаться»? – с желчью в голосе спросил Кабрий. После выходки Сципиона он был сам не свой и теперь кидался на всех.

– Знаю, – отрезал Марк. Потом задрал голову. Потом осмотрел окрестности. И только после этого, ткнув рукой куда-то налево и немного назад от себя, сказал, – Туда.

Леденящий душу вой поглотил его слова. Не сговариваясь, они замерли, не в силах пошевелиться. Мир сузился до оглушающего, бьющего по ушам, звука.

На землю рухнуло черное пятно. Потом еще одно. И еще одно. И еще.

Вой то затихал, то усиливался, вызывая ни с чем несравнимое желание бежать, но Марк не мог пошевелить ни одним мускулом.

Вой стих так же неожиданно, как и начался, и ему на смену пришла не менее оглушающая тишина.

Лес словно вымер.

– Э-э-э-это что т-т-такое б-было? – Сципион неожиданно начал заикаться.

Марк не нашелся, что ему ответить. Он сглотнул вставший в горле ком и осторожно, словно боясь побеспокоить какое-то жуткое чудовище, сделал несколько шагов в сторону.

– По-моему, тут громче слышно, чем в городе, – вторым отмер Квинт, – Вам так не кажется?

Марк перевел взгляд себе под ноги. На земле лежали птицы. Дохлые птицы. Штук, наверное, десять, если не больше. Его догадка подтвердилась.

– Д-д-да, кажется, – выдавил из себя Сципион. Заикание все никак не хотело его отпускать.

За деревом мелькнуло что-то черное и бесформенное – и Марк замер на месте.

– Эм… Простите, что вмешиваюсь, – неуверенно начал Максим. Марк не смотрел в его сторону и едва прислушивался к его словам, но все-таки слышал их, – Кажется, у нас тут проблема. Птицы. Эта черная непонятная фигня, что падала с неба. Это были птицы.

За деревьями мелькнуло еще что-то. И еще.

– То есть, их убивает этот звук? – недоуменно спросила Нонния.

– Не знаю, – отозвался Максим, – В городе я ничего такого не видел. Но это не главное.

– А что главное? – подключился Кабрий.

– Чем эти птицы отличаются от тех, что мы видели раньше? – спросил Максим в ответ и не дожидаясь реакции, продолжил, – Я вам скажу чем. Все те были… Покусанные. Как-будто их кто-то жевал, но его что-то спугнуло и не дало доесть.

Что-то метнулось из-за дерева в сторону Марка. Он попятился назад и, зацепившись за корягу, упал на задницу прямо в лужу.

Друзья сразу же обернулись к нему.

Черное бесформенное непонятно что смотрело на них из-за деревьев, не издавая ни единого звука.

– Ч-ч-что это? – голос Сципиона звучал как девчачий.

Марк смог только ошарашенно помотать головой в ответ. Кто-то протянул ему руку, и, уцепившись за нее, как утопающий за соломинку, он поднялся. Его взгляд был прикован к существу.

Существо дернулось – и открыло огромную пасть, полную острых, как иглы, одинаковых зубов. Сбоку, словно из ниоткуда, появилось еще одно такое же бесформенное нечто.

– Бежим! – отчаянный и громкий крик Кабрия прорезал тишину – и они сорвались с места в одно мгновение. Словно всем, чего им не хватало, была единственная команда. Общая мысль, озвученная вслух кем-то одним.

Они бежали. Спотыкались. Падали носом в бесконечную грязь. Поднимались. Снова бежали. Неудачно зацепившись об какую-то корягу, Квинт подвернул себе ногу. Марк заметил это не сразу, но, когда заметил – ни на мгновение, не задумавшись о возможной опасности, вернулся назад и подобрал его.

Висящий на плечах, плачущий от страха и боли брат не добавлял скорости и легкости передвижений – и Марк быстро потерял спины друзей из виду.

Страх гнал его вперед. Воздух в легких заканчивался, темнота опускалась на ставший зловещим и негостеприимным лес.

Огни города виднелись впереди.

Беззвучные, ужасающие шаги существ чудились сзади.

– Марк, я боюсь… – всхлипнул Квинт.

– Ща… – на выдохе с трудом выдавил из себя Марк, – Ща. Мы почти на месте. Почти…

Он поднажал – и через каких-то несколько минут без сил повалился на брусчатку возле пустынного амфитеатра. Квинт слез с его спины и, застонав, упал рядом.

– Дай отдышаться, – Марк перевернулся на спину, жадно хватая ртом воздух, – Сейчас… Отдышусь… И дальше пойдем.

– Но… – попытался возразить Квинт.

Яркий свет фонарей разгонял тени – и вместе с ними страхи.

– Здесь мы в безопасности, – голос Марка звучал уверенно.

Грудь вздымалась и опускалась под мокрой туникой. Сердце колотилось как сумасшедшее.

– Марк, – тихо сказал Квинт, и он обернулся, – Марк, что это было? Там, в лесу.

– Понятия не имею, – отозвался Марк.

Дыхание постепенно успокаивалось, и уже скоро он смог сесть. Квинт сидел рядом, вытянув раненную ногу.

– Только маме чур ни слова, – сказал Марк, – Иначе она нас больше на улицу одних не отпустит.

Квинт всхлипнул, но все равно кивнул.

– Ладно, давай, – Марк поднялся с брусчатки и протянул ему руку, помогая подняться, – Держись за меня.

И они медленно поплелись домой.

Желающих гулять по городку в темноте были считанные единицы, и они, мокрые и грязные с ног до головы, даже не привлекли к себе никакого ненужного внимания.

“Что это было?”

Вопрос Квинта продолжал крутиться у Марка в голове, но он не находил на него никакого ответа. Те образы существ, что отпечатались в его памяти, были словно сотканы из той же самой густой черноты, что вчера смотрела на него из каморки дома, но, чем дальше они отходили от леса и ближе подбирались к дому, тем больше он сомневался в своей памяти.

Мертвые птицы в лесу были больше похожи на работу мелкого падальщика. Звук убивал их, и совершенно естественным было то, что кто-то потом приходил полакомиться легкой добычей.

В абсолютной тишине, нарушаемой только всхлипываниями Квинта, Марк постучал в тяжелую дверь дома. Привратник впустил их и тут же захлопнул дверь, стоило Марку затащить Квинта вовнутрь и пройти в атрий. Находившийся там Аристомах, услышав шаги, встрепенулся и ошарашенно уставился на них.

Марк поднес указательный палец к губам и только дождавшись ответного кивка, шепотом сказал:

– Слушай, тут Квинт ногу подвернул. Можешь посмотреть?

Аристомах снова рвано кивнул и спросил:

– Но, хозяин, что случилось?

– Да, ерунда. Не забивай себе голову, – Марк на мгновение задумался, и выпалил первое, что пришло в голову, – Играли в прятки. Я Квинта сдуру напугал, а он побежал. Запнулся о камень, и вот.

– В пря… – начал было Квинт, но Марк быстро ткнул его пальцем в бок и тихо шикнул. По скептичному выражению лица Аристомаха было ясно, что от его взгляда это не ускользнуло.

Расскажет маме. Как пить дать расскажет маме…

А и собственно, что?

Неожиданно светлая мысль словно окатила потоком холодной воды. А ведь действительно, что?

Марк совершенно точно знал, чем все закончится. Аристомах расскажет все маме, мама отстраненно спросит “с ними все в порядке?” и, получив утвердительный ответ, не сделает больше ничего. Даже не спросит у них, где они были и что делали. С одной стороны, было хорошо, что им не грозили никакие наказания.

Но с другой – почему-то было до боли обидно.

– Ладно, – махнул рукой Аристомах и шагнул им навстречу, – Квинт, пойдем, посмотрю твою ногу.

Квинт наконец-то отлип от его плеча и тут же вцепился в плечо Аристомаха. Марк не смог сдержать облегченного вздоха. Квинт зыркнул на него, и он, ухмыльнувшись, сообщил:

– Худеть тебе надо, жирдяй, насилу тебя допер!

Быстрее, чем до Квинта дошел весь смысл сказанного, он проскользнул в сад и направился в термы. Еще немного, и грязь впиталась бы настолько, что стала бы второй кожей, и ему просто необходимо было хорошенько откиснуть.

Мама даже не выглянула посмотреть, что происходит.

В внезапно накатившем приступе ярости, Марк со всей силы пнул стену. Босая нога отозвалась отрезвляющей болью.

А чего он еще ожидал? Что от того, что они немного задержались, мама вдруг станет прежней мамой?

Чудеса если когда и случались, то только не с ним.

Этой ночью Марк практически не спал. Стоило ему задремать, в сон тут же проникал проклятый вой, падающие с неба птицы и какая-то темная фигура, не похожая ни на человека, ни на зверя, пожирающая их. Закончив свою трапезу, она поднималась и уходила в плотную черноту, после чего чернота начинала быстро поглощать все, и он неизменно просыпался в холодном поту.

Никакого наказания за их вчерашнюю выходку, как он и подозревал, не последовало. Когда он вышел утром завтракать, мама уже выходила из триклиния. Как обычно, она кивнула ему, задала несколько дежурных вопросов про школу, и снова потеряла всякий интерес.

Вряд ли Аристомах совсем ничего ей не рассказал, а это значило только одно – ей просто не было до них никакого дела. Целы – и ладно.

Почему-то от этого осознания хотелось выть и лезть на стену.

Тяжелый камень упал с сердца, когда они с Квинтом подошли к школе и увидели рядом с ней Максима, Сципиона и Ноннию. Похоже, это чувство было взаимным.

– Заставили же вы нас понервничать! – Сципион искренне улыбался во весь рот, – Что случилось-то? Мы выбежали из леса, смотрим – вас нет.

– Я о корягу запнулся, – недовольно буркнул Квинт, пытаясь вывернуться из объятий обрадованной Ноннии, – И ногу подвернул. А Марк за мной вернулся.

Марк кивнул:

– Ага. Пока я за ним ходил, вы уже успели удрать. Вам бы в олимпийских играх участвовать, – смешок сорвался с губ, – Ладно. Теперь серьезно. Сегодня, я думаю, нам надо бы отлежаться. У Квинта нога болит, у меня плечо, да и ты, Публий, зашибся, по-моему, – Сципион кивнул и, отодвинув край туники, продемонстрировал всем бордово-фиолетовое колено, – Вот. Сегодня, может завтра еще, отлежимся, а послезавтра… – он задумался. Идти еще раз без плана? – А послезавтра предлагаю начать вот с чего. Так, как вчера, мы Филона никогда не найдем. Даже если будем делать зарубки и разобьем лес на квадраты. Он слишком большой, а нас слишком мало. Поэтому. Луций, ты говорил, что люди Бальба нашли в лесу задранные волками трупы?

– Ага, – подтвердил Максим.

– Вот. Нам нужно выяснить, где. Не у самого Бальба, разумеется, станет он детям рассказывать, как же. Может быть его младший сын что-нибудь слышал. А если не слышал, то наверняка может узнать. Я с ним сегодня поговорю. Если что получится выяснить – послезавтра пойдем в лес по его наводке. Не сможем – ну тогда будем думать. Как вам такой план?

Марк ожидал воодушевления. Критики. Оживленных споров. Радости. Но никак не того, что все, кроме Ноннии, виновато уставятся куда-то себе под ноги.

– Что случилось? – недоуменно спросил он.

– Марк, это все замечательно, но мы не можем, – первым отозвался Максим, – Мы под домашним арестом.

И весь план полетел коту под хвост.

Изгнанник (Марк Агриппа I)

Лошади все время были на грани. На тонкой грани, отделяющей и их самих, и их всадников, от смерти. Они пытались обогнать. Новости ли. Неизбежность ли. Судьбу ли. Агриппа не знал. Они нигде не останавливались на срок дольше минимально необходимого для восстановления сил – и даже всегда спокойный и расхлябанный Меценат быстро заразился этой спешкой и тревогой.

Они переоделись в простецкие одежды. Огибали любые виллы, как свои, так и чужие, словно все они были прокляты. Логика подсказывала, что уже на второй день пути это стало излишним – их лица просто не успели стать достаточно известными, чтобы их узнавали даже на таком отдалении от Города, – но Агриппа настаивал на мерах безопасности раз за разом.

Липкое, противное ощущение, что за ними попятам идет погоня, не покидало его ни на мгновение. Может быть, это была паранойя, может быть – здравый смысл.

А может быть он просто знал, что будь он по другую сторону баррикад – он бы поступил именно так.

Незаданный, тяжелый вопрос висел над головами как дамоклов меч. Простой, и одновременно с этим невероятно сложный.

А что дальше?

Слабый свет фонарей впереди выхватил из темноты невысокое здание, чуть в стороне от брусчатки Аппиевой дороги. Не зная, куда именно им идти, они тем ни менее двигались на юг. В противоположную сторону от Калена17, что занимал Цизальпийскую Галлию вместе с десятком легионов и выжидал первый подходящий момент для совместной с Антонием атаки. Туда, где было проще найти моряков, готовых, заслышав звон монет, закрыть глаза на их текущий статус и переправить их…

А куда?

Ответа на этот вопрос не было.

– Смотри, гостиница, – от взора Мецената тоже не ускользнуло здание впереди, и он ткнул в него пальцем, – Может, переночуем хоть раз по-человечески? У меня уже спина отваливается на земле спать.

Агриппа цокнул языком в такт цоканью копыт лошади:

– Рискованно.

– Да кто нас там узнает? – Меценат умоляюще посмотрел на него.

Изнеженный творческий человек, что с него взять?

Ветер дул, принося нежеланную прохладу со стороны моря. Погода портилась. Начало ливней, а вместе с ними и шторма было только вопросом времени. Времени, которым они не располагали. Их имена уже красовались на том самом месте, на которое еще совсем недавно они вывешивали имена своих врагов – в этом не могло быть никаких сомнений, – и наточенный клинок мог поджидать их за каждым углом.

Пристальный взгляд Мецената с каждой минутой становился все более и более отчаянным.

– Кто угодно, – отрезал Агриппа, – Это слишком опасно, Гай. Выберемся из Италии, потом отдохнем.

Поникший, Меценат лишь коротко кивнул в ответ.

Они проехали мимо гостиницы, не сбавив скорости. Освещенное здание скрылось в темноте – и Меценат горестно вздохнул.

Рабы в очередной раз разбили для них лагерь на огороженной стеной редких деревьев опушке вдалеке от дороги. Спешка-спешкой, а отдых оставался необходимостью.

Костер трещал, вторя пению весенних птиц. Рабы занимались готовкой, а Агриппа сидел на земле, поджав под себя ноги, сверлил взглядом огонь, и… Хотелось бы сказать, что напряженно размышлял, но на самом деле в его голове не было ни единой мысли. Ни толковой, ни бестолковой.

Понурый Меценат сидел рядом и вяло помешивал головешки в костре.

– Что будем делать дальше? – неожиданный вопрос прозвучал как раскат такого нежеланного сейчас грома.

Растерянные слова прозвучали – и незаданный вопрос стал заданным.

Агриппа вздрогнул и затравленно оглянулся. Во взгляде Мецената читалась ставшая уже привычной потерянность.

– Не знаю, – Агриппа нахмурился и отвернулся назад – к такому успокаивающему и умиротворяющему огню.

Если бы Август был с ними, он бы точно что-нибудь придумал. Он бы уже знал, что им сейчас делать. Он всегда знал. Пусть Агриппа не всегда и не во всем был с ним согласен, это никак не отменяло самого факта.

У Августа всегда был план. Без него – они бежали, как затравленные крысы с тонущего корабля. Без цели, без перспектив, ведомые одним только страхом.

С этим нужно было что-то делать – и делать прямо сейчас.

– Ну смотри, какие у нас есть варианты? – Агриппа начал думать вслух, – Антоний сразу нет. Нам нечего ему предложить, кроме того – мы для него потенциально опасны. Он нас убьет быстрее, чем мы успеем рот открыть.

Потенциальный шанс повторить судьбу Помпея-старшего выглядел до ужаса реальным. Их с Меценатом головы словно бы уже катились по египетскому песку под хохот Антония – и никому не было до них никакого дела. Их потенциальные преследователи не пролили бы по ним ни единой слезы – не говоря уж о чем-то большем18, в этом Агриппа совершенно не сомневался.

– Дальше. Секст Помпей, – продолжал рассуждать он. Меценат внимательно смотрел на него, словно ждал, пока он озвучит единственно верный идеальный вариант, – Не знаю. Не уверен.

– А по-моему Помпей – наш шанс, – пожал плечами Меценат. В его глазах промелькнуло что-то до боли напоминавшее надежду, – У нас с ним почти нет взаимных претензий. Да, он был в проскрипционных списках, но туда его занес Антоний и, я думаю, он об этом знает.

– С ним может быть и нет, но с теми, кого он приютил? – Агриппа невесело ухмыльнулся, – Почти все проскрибированные, кто успел сбежать, укрываются у него. Даже если он сам будет не против и примет нас, они быстро перережут нам глотки и выкинут в канаву.

– Но… Но мы ведь… – Меценат переменился в лице, и его голос дрогнул. Он явно не хотел признавать своего поражения.

– Гай, ну ты же знаешь, что это не так, – Агриппа мрачно ухмыльнулся.

– Но мы можем так сказать! – воскликнул Меценат, – Кто нас раскроет? Август мертв.

Теперь Агриппа смотрел поверх костра, куда-то в непроглядную темноту леса. Казалось, что еще чуть-чуть – и темнота уставится на него в ответ.

– Я не готов так легко предать память своего друга, – отчеканил он.

Повисла тишина, и в этой тишине он быстро пришел в себя. Помотав головой, он отогнал морок и обычным, спокойным голосом продолжил:

– Дальше.

– Дальше? – удивленно переспросил Меценат.

– Лабиен19, – не обращая на него никакого внимания, продолжил Агриппа.

– Ты с ума сошел?! – очередное восклицание заставило его оглянуться.

Теперь в глазах Мецената читался неподдельный испуг.

– Нет, я абсолютно серьезно. Все не так безнадежно, как кажется, – продолжал Агриппа, – Его даже не было при Филиппах. Между нами нет ничего личного.

– Его может и не было, но остальные-то были! – взвился Меценат, – Да они нас еще быстрее в канаву отправят, чем проскрибированные Помпея!

– Не знаю, – Агриппа покачал головой, – Не думаю. Между нами была война. Мы победили, они проиграли. Ничего личного, просто такие правила.

Горечь поражения и страх загнанных зверей невозможно было сравнивать. Слишком разные эмоции. Слишком разные последствия.

Кто бы мог подумать, что роли поменяются настолько быстро.

– Это ты так думаешь, – резонно заметил Меценат и снова потянулся к палке чтобы помешать потускневшие угли в костре, – А теперь представь себя на их месте. Посреди диких парфян и бесконечных песков, без единого шанса когда-либо вернуться домой. И они точно знают, кто виноват в их положении.

В его словах было больше правды, чем Агриппа был готов признать.

– Мы, – невесело закончил мысль Агриппа, переводя взор на звездное небо над головой.

– Именно, – усмехнулся Меценат, а затем, переменившись в лице, добавил, – И откуда он нам только на голову свалился? Все же так хорошо шло…

Дополнительные пояснения не требовались – Агриппа сразу же понял, кого Меценат имел ввиду.

– Не знаю, – усмехнулся он, – В той истории, что он озвучил Августу, не вяжется слишком многое. Невозможно просто потеряться на четыре года, когда тебя в Италии каждая собака знает в лицо. Мог бы придумать хоть что-нибудь получше, или он нас совсем за идиотов держит?

Меценат усмехнулся и уставился на огонь.

– А кто мы, если не идиоты, Марк? – после продолжительной паузы, сказал он.

Повисла тишина, нарушаемая только треском костра, стрекотанием сверчков и тихими разговорами рабов, заканчивавших с приготовлением ужина.

Все не должно было быть так. Не могло быть так.

– Люди, такое ощущение, что с ума посходили, – первым нарушил тяжелое молчание Меценат, – Ты не заметил?

– М-м-м? – вынырнув из своих, не самых радужных мыслей, отозвался Агриппа, – Нет. Ты о чем?

На своем пути они проехали через многие большие и маленькие города, но, погруженный в мрачные размышления, он мало обращал внимание на окружение. Меценат всегда был куда более наблюдательным.

– Да так, – неопределенно отозвался Меценат, – Где ни проезжаем, только и разговоров о злых духах, гневе богов и конце времен.

В ответ Агриппа только пожал плечами.

– Ну а что ты хотел. Война только закончилась, Помпей блокирует торговые маршруты, еще чуть-чуть – и начнется голод. Мертвые возвращаются к жизни. Похоже на конец времен, не находишь? – хмыкнул он.

Люди всегда и везде видели знамения и свидетельства воли богов – и до недавнего времени это было им только на руку. Быстро раскусив фишку, они втроем практически смогли провернуть то, что доселе было немыслимым.

Но и это не помогло.

Мертвые должны были оставаться мертвыми, но одному конкретному мертвому это забыли объяснить.

– Да, есть такое дело, – Меценат хмыкнул, – У меня у самого такие мысли нет-нет, да и появляются иногда, если честно.

– Немудрено, – Агриппа грустно ухмыльнулся.

Их разговор продолжился утром, под тяжестью дождевых туч, с первыми лучами невидимого солнца. Зевающий Агриппа только успел взобраться на лошадь и легонько ударить ее по бокам, как Меценат нагнал его и с отчаянной надеждой спросил:

– Может быть, все-таки к Помпею? – так, словно и не было этого многочасового перерыва на сон, отдых и мрачные раздумья.

Задумчивый взгляд сонного Агриппы уткнулся в покачивающиеся на ветру кроны деревьев.

В их игре было ровно два пути. Победа или поражение. Строить планы имело смысл только для первого. Для второго не должно было и не могло наступить никакого “после”. Два года назад, под мрачным небом Филипп20, он твердо решил для себя, что поражение равно смерть и придерживался этой парадигмы с тех самых пор.

Оказалось, в ней был один фундаментальный изъян.

Меценат продолжал, все больше и больше распаляясь с каждым словом:

– Просто смотри. Вот допустим, мы присоединимся к Лабиену и нас даже не убьют. И что дальше? Какой у него план? Программа? Перспективы? – Меценат хмыкнул и демонстративно развел руками, – Набегать на Сирию, грабить и убегать обратно под пяту к парфянским хозяевам? Я не такого себе хотел. Готов поспорить, ты тоже.

Не сдержавшись, Агриппа тоже хмыкнул. Список Мецената можно было продолжать до бесконечности.

Никогда не вернуться ни в Италию, ни тем более в Рим. Всю жизнь прожить предателями римского народа, – не формальными, которыми они наверняка уже являлись, но настоящими. И бесконечно ненавидеть себя. За непредусмотрительность. За медлительность. За неправильный выбор. За каждое его последствие.

Ему не оставалось ничего, кроме как печально кивнуть. Меценат был прав – пусть эта правда и была такой, что признавать ее не хотелось.

Дождавшись хоть какой-то реакции, тот воодушевленно продолжил:

– А с другой стороны у нас Помпей. Я не знаю, есть ли у него план, но у него есть один огромный плюс. Он еще не проиграл. Лабиен проиграл, мы проиграли, а он – нет. Всяко лучше, чем лизать пятки парфянам и вымещать бессмысленную злобу на одну-единственную провинцию, потому что больше ни до чего не дотянуться, как ни старайся.

– Ты абсолютно прав, Гай, – слова застревали в горле и никак не хотели звучать, – Лабиен – это тупик. Он может нас принять, может не принять, но его дело – это тупик. Помпей… – Агриппа протянул имя, словно пробуя его на вкус, – Помпей точно не пойдет на соглашение с Цезарем. С кем угодно, но не с тем, кого он винит в смерти своего отца. Значит – как минимум, он нас не продаст. Он не настолько закостенел в своей ненависти и желании мести – значит, из его дела еще что-нибудь может вырасти. Но…

Это проклятое “но”.

– Но? – Меценат внимательно на него посмотрел.

– Он мятежник на территории Италии, Гай, – сдался Агриппа, – Мятежник, который не пойдет ни на какие переговоры. Будет война. И… – он развел руками, – Я не уверен, на кого бы в ней поставил.

Пустые рассуждения. У них не было выбора, на кого поставить. Жизнь сделала выбор за них.

– Знаешь… – начал Меценат. В его взгляде появилась мрачная решительность, – Я думаю, лучше погибнуть в бою, чем прожить долгую жизнь под пятой парфян.

И этим выбором был Помпей.

– Значит, решено, – резюмировал Агриппа, – Поехали в Регию.

Они снова отправлялись в путь, навстречу рассветному солнцу, но на этот раз – у них был четкий план.

Регия встретила их шумом и столпотворением, обычным для любого портового города. Пусть затеряться в таком было нетрудно, Агриппа все равно продолжал настороженно оглядываться, ища в лицах встреченных людей признаки враждебности до тех самых пор, пока не подошла их очередь и они не поднялись на судно, что должно было переправить их с материка на остров.

Любой раб мог оказаться предателем, любое письмо могло быть перехвачено – и их визит к Помпею должен был стать неожиданностью.

… но не стал.

Не успели они ступить на сушу Сицилии, как с ними тут же поравнялся кучерявый загорелый грек. Приветливо улыбающийся, он производил приятное впечатление. Даже слишком. Словно собирался им что-то впарить за тройную цену.

Но потом он открыл рот, и сердце Агриппы рухнуло в пятки:

– Марк Випсаний Агриппа и Гай Цильний Меценат, если я не ошибаюсь?

Агриппа нервно сглотнул и сдавленно кивнул.

Откуда он мог…

– Мое имя Гней Помпей Менекрат, – представился грек, – Магн отправил меня встретить вас.

– Н-н-н-но как? – с трудом выдавил из себя Меценат.

Беспомощный взгляд Агриппы, скользивший по разглядывающим их людям, остановился на капитане судна. Улыбка на его лице давала однозначный ответ на вопрос Мецената.

– Если вы не против, я предпочел бы не раскрывать секретов Магна, – слегка склонив голову на бок, вкрадчиво сказал Менекрат, тут же обозначая границы дозволенного, – Идемте. Я вас провожу.

Его слова звучали так, словно Помпей находился где-то рядом. В Мессине, в каких-нибудь нескольких кварталах от порта. Но ощущение оказалось обманчивым.

На дорогу ушло несколько дней, полных неопределенности. Менекрат упорно не хотел раскрывать их место назначения и только лукаво улыбался в ответ на каждый заданный ими вопрос. Тугая пружина где-то в груди, появившаяся неизвестно откуда, с каждым днем сжималась все сильнее и сильнее – и к тому моменту, как они добрались до Лиллибея, Агриппа уже мысленно прощался с жизнью.

Их проводники, что сейчас больше походили на конвой, вели их вверх, на застроенный богатыми домами холм. Как и следовало ожидать, тот из них, что выглядел наиболее помпезно, и оказался их точкой назначения.

Менекрат постучал в дверь, и оттуда выглянул еще один грек – запыхавшийся и взмыленный.

– Метиох, я привел наших дорогих гостей, – фальшивая улыбка прилипла к губам Менекрата.

Агриппа переглянулся с Меценатом. На лице того тоже застыло беспокойство, а это значило только одно – ему не показалось.

Метиох страдальчески закатил глаза:

– Ну почему именно сегодня? Вы не могли, не знаю, в Мессине отдохнуть? У меня тут три новых группы беглых рабов, легат Луция Антония, сицилийцы, прошлогодние магистраты, – из глубины атрия раздался возмущенный смутно знакомый голос, и Метиох скривился, – А, да, и Нерон. Как я мог забыть.

Менекрат хмыкнул:

– Все требует фасцы?

– И как ты только догадался? – скептично протянул Метиох.

– Ну всяко лучше, чем рабом в Неаполе, – пожал плечами Менекрат.

Метиох усмехнулся:

– Я уже не так в этом уверен. Там-то что, знай – носи письма хозяина по назначению. А здесь у меня мозг уже закипает, и обрати внимание – не от жары.

Яркое южное солнце пекло в макушку, и Агриппа мог бы с ним поспорить, если бы тугая пружина не подпирала горло, лишая его возможности говорить.

– Ладно, проходите, устраивайтесь, если, конечно, найдете место, – Метиох открыл дверь и приветственно махнул рукой.

Агриппе хватило одного беглого взгляда, брошенного вовнутрь, для того чтобы понять, что он не преувеличивал. В атрий пусть помпезного, но небольшого, дома набилось куда больше людей, чем он мог вместить. Все они галдели, размахивали руками и переговаривались друг с другом настолько активно, что у него тут же начала болеть голова.

Менекрат проскользнул вглубь дома и пропал из виду, а они с Меценатом принялись искать хоть какой-то свободный пятачок.

Люди прибывали и убывали, создавая плотное течение из постоянно сменяющихся лиц. Сперва Агриппа пытался разглядывать их и выискивать знакомые лица, но даже это нехитрое занятие быстро начало провоцировать новые приступы головной боли, и он сдался.

В какой-то момент поток новых людей остановился, толпа начала уменьшаться – и, когда закат окрасил атрий в красноватый цвет, они остались одни.

Хотел ли Помпей их как следует вымотать, хотел ли просто показать им их новое место – и то и другое ему удалось.

– И что на него нашло, Марк? – неожиданно спросил Меценат, нарушив такую хрупкую тишину.

Агриппа встрепенулся. Усталость брала свое, несмотря на все переживания, и его порядком клонило ко сну.

– М-м-м? – протянул он, обернувшись к Меценату, – Ты о чем?

Меценат сверлил взглядом закрытую раздвижную дверь таблинума, из-за которой доносились приглушенные голоса. Словно вторя им, он тоже перешел на шепот:

– Что на Августа нашло? Зачем он это все сделал? – на его лице читался весь спектр эмоций, от искреннего любопытства до леденящего ужаса.

– Тебе официальную версию, или нет? – уточнил Агриппа.

– А какая разница?

– В искренности первой я намного сильнее сомневаюсь, – Агриппа печально усмехнулся.

Молчаливые дни, проведенные в дороге, подточили глиняные ноги колосса его самоубеждения – и тот рухнул, оставив после себя только пустоту и неуверенность.

– Давай сначала первую, потом вторую, – после непродолжительной паузы, выбрал Меценат.

Агриппа пожал плечами. Пусть будет так.

– Ну ты же знаешь. Республика больна. Буквально находится при смерти. Если мы хотим выжить, нам нужны радикальные изменения. Снос старой системы и строительство поверх того, что осталось, новой. Иначе цикл закончится и снова начнется, но уже без нас.

Меценат прервал его, не дав закончить мысль:

– Марк, я в курсе. Но какое отношение это имеет…

Одним жестом Агриппа вернул инициативу обратно в свои руки:

– Я как раз собирался к этому перейти. Цезарь не понимает этого. Не видит этого. Цезарь никогда бы не смирился с отведенной ему ролью – и поэтому он должен был уйти. К сожалению, после того, что он устроил на иды, сделать это тихо было невозможно.

Меценат горько усмехнулся:

– Скажи мне, Марк, ты в это веришь?

После короткой паузы Агриппа покачал головой:

– Верил когда-то. Сейчас… Даже не знаю. Скорее нет, чем да.

– А вторая?

Агриппа отвел взгляд, уставившись на проем в потолке, через который на мозаичный пол падал мягкий свет заката.

– У нас просто не было другого выбора, – тихо сказал он, – Мы собирались принести ему в жертву триста граждан Рима. Задумайся, Гай. Триста граждан Рима. Если бы тебе кто-то принес в жертву триста граждан Рима, ты бы стал разговаривать с этим человеком?

– Не знаю, – пожал плечами Меценат, – Зависит.

Агриппа хмыкнул:

– А Цезарь бы не стал. Гай, я видел его глаза. Он не просто так назвал Августа тогда Фурином. Он демонстративно, на глазах у всего народа, собственными руками порвал соединяющую их связь. Абсолютно целенаправленно. Думаю, он нас презирал. До сих пор презирает.

Меценат собирался ответить ему что-то – неразборчивый звук успел сорваться с его губ прежде, чем хлопнула дверь таблинума, сводя все разговоры на “нет”.

Усталый Метиох одним жестом пригласил их входить. Второго приглашения не потребовалось.

Не менее усталый Секст Помпей встретил их вымученной улыбкой. Казалось, что та просто намертво прилипла к его лицу за этот длинный день – и он не смог бы избавиться от нее, даже если бы захотел.

На его рабочем столе, равно как и во всем таблинуме, царил полный беспорядок.

– Прошу меня простить за столь долгое ожидание, – Помпей поднялся с кресла, – У меня в последние дни очень плотный график, не хотел ограничивать нашу встречу по времени, – к огромному удивлению Агриппы, вместо того чтобы предложить им садиться, он сам вышел из-за стола, – У вас еще не затекли ноги сидеть? Может, прогуляемся?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Агриппа. Меценат кивнул, соглашаясь с ним.

Они вышли из душного таблинума в прохладный освежающий сад. В опустившихся на город сумерках он выглядел завораживающе.

– Чем обязан такому неожиданному визиту? – Помпей сразу перешел к делу, – Я думал, мы с вами враги, – на его губах появилась усмешка, – Мне ждать удара в спину?

Агриппа покачал головой:

– Все изменилось, Помпей, – сказал он, – Ты еще не в курсе?

– Не в курсе чего? – Помпей вопросительно вздернул бровь.

– Цезарь вернулся, – Агриппа сразу достал из рукава крапленый кубик.

Лицо Помпея вытянулось. Усталое и слегка удивленное выражение сменилось непониманием и недоверием.

– Если это шутка, то она совершенно несмешная, – отчеканил он, – А если вы просто заговариваете мне зубы, пытаясь выиграть время, чтобы придумать, как меня прикончить – этот дом хорошо охраняется, вы не сможете уйти отсюда живыми.

В подтверждение своих слов, он кивнул куда-то в сторону, и из тени портика показались несколько воинов вспомогательных войск.

– Я не шучу, Помпей, – голос Агриппы звучал предельно серьезно и твердо, – Цезарь вернулся. Тот самый, о котором ты сейчас подумал.

– И что же вы тогда здесь делаете? – в голосе Помпея звучали нотки стали. От напускного дружелюбия не осталось и следа.

Агриппа тяжело вздохнул перед тем, как начать рассказ. Ворошить ошибки недавнего прошлого, да еще и выкладывать их вчерашнему врагу было ужасно неприятно и даже в каком-то смысле мерзко, но другого варианта вынудить Помпея им поверить просто не существовало.

Он говорил долго. К чести Помпея, тот не перебивал даже тогда, когда его уносило в малозначимые детали или оправдания. Просто молча слушал – и чем дальше, тем мягче становилось выражение его лица.

Стоило Агриппе закончить, Помпей облегченно выдохнул:

– Люди говорят, ты фактически единолично задавил восстание Луция Антония. Скажи мне, Агриппа, они не врут?

Верность и чувство солидарности с погибшим другом требовало от него сказать другое, но честь и гордость быстро победили в этой неравной схватке, и Агриппа кивнул.

– Знаете, – теперь Помпей уже обращался к ним обоим, – Я тут подумал. А может быть боги действительно есть?

Агриппа вопросительно на него посмотрел, но Помпей продолжал, словно не обратив на него внимания:

– Я даже не смел мечтать о том, что мне когда-нибудь представится шанс отомстить за отца. А вон как жизнь повернулась.

Агриппа потихоньку начинал понимать куда он клонит. Предсказуемо, но тем ни менее камень с плеч упал только сейчас.

– Будет война. И, знаете, мне немного спокойнее понимать, что вы оба будете со мной по одну сторону баррикад. Добро пожаловать.

Сенатор (Гай Цезарь II)

Первые робкие лучи солнца проглядывали из-за отходящих от Города туч. Мелкие капли дождя, – последнее напоминание о ночном ненастии, – больше не отбивали неровный ритм по крышам, и Город постепенно начинал оживать после вызванной непогодной последних дней спячки.

Но этого все равно было недостаточно.

Три раба, позаимствованных у Пизона, устало переглядывались между собой. В очередной раз мучимый бессонницей, Гай поднял их прямо на рассвете – и вплоть до этого момента один из них зачитывал ему письма, а двое других – записывали ответы. Но, несмотря на все их усилия, гора на столе перед ним не уменьшалась.

Бесконечная вереница посланников и рабов который день толпилась в атрии дома Пизона, неся с собой все больше и больше новой макулатуры. Каждую из ее составляющих нужно было прочитать, на каждую – ответить, и это занимало куда больше времени, чем он мог предположить даже в самых пессимистичных прикидках.

Раб-чтец сорвал печать с очередной записки, и, бегло пробежав по тексту глазами, не начал читать вслух, но молча протянул ее Гаю.

Тит Статилий Тавр, претор по делам иноземцев, созывает заседание Сената на завтра в храме Юпитера Наилучшего Величайшего21.

Смелое решение, и что самое любопытное – неожиданное. Надеяться на кворум было слишком рано, несмотря на все предпринятые для возвращения разбежавшихся отцов-сенаторов усилия, а это значило, что…

Что он не понимал, чего Тавр хочет добиться этим заседанием.

Гай смерил вымотанных рабов взглядом, и кивнул:

– Хватит на сегодня. Передадите Тавру мой ответ, и можете быть свободны, – лица рабов просветлели.

Подтянув к себе чистый папирус, он быстро написал несколько коротких слов, и, запечатав записку печатью, отдал ее одному из рабов.

– Вашему хозяину я сам сообщу, что я вас отпустил. А, и еще, – собиравшиеся было уходить рабы оглянулись, – Пусть кто-нибудь из вас сходит к Скрибонии и в Общественный Дом. Ищите все касаемо проскрипционных списков.

Пусть мотивы Тавра и оставались неясными, кто-то в любом случае должен был предложить к обсуждению вопрос отсутствия консулов и фактического безвластия в Городе в числе первых.

Его решение напрямую зависело от того, оформлял ли Октавий добавления в проскрипционные списки документально, или просто дополнял их новыми именами, не заморачиваясь вопросами законности.

– Держите, – он быстро написал еще одну записку и передал рабам, – Покажете Скрибонии, если у нее возникнут вопросы.

Рабы скрылись в атрии, а он снова вернулся к горе бумаг. Одно и то же. Вопросы, фальшивая радость, заверения. И как ложка меда в бочке дегтя – коллективное письмо от отставников десятого, выражающих желание вернуться в строй при необходимости. Что-то подсказывало ему, что необходимость возникнет в ближайшее время – и отделаться от этого ощущения было невероятно сложно.

Ответа от Антония среди кипы бумаг снова не оказалось, но ничего удивительного в этом не было – если погода на море была такой же паршивой, как и на суше, то Педий наверняка до сих пор даже не добрался до Египта, застряв где-нибудь на островах в ожидании конца шторма.

Разгрести накопившуюся гору писем сегодня снова было не суждено – не прошло и получаса, как дверь, ведущая из атрия в сад, снова открылась, пропуская вовнутрь Кальпурнию, а следом за ней – Марию.

В руке Кальпурния сжимала несколько простых, не заверенных печатью, свитков.

– Гай, тут тебе попросили передать, – сказала она, протягивая ему свою ношу.

– Спасибо, – Гай забрал у нее свитки, – Не знаешь, от кого?

– От Скрибонии, – отозвалась Кальпурния, – Сказали, что по поводу какого-то раба, – в ее голосе сквозило недоумение.

Развернув свиток, он быстро пробежал по тексту взглядом:

– Помнишь Леарха? – Кальпурния недоуменно посмотрела на него, и он тут же пояснил, – Ну, того раба, что пришел предупредить вас с отцом перед сходкой?

Ее лицо тут же просветлело:

– А, его. Помню конечно.

– Так вот. У меня с ним была договоренность, – Гай взял из стопки чистых свитков один и принялся писать, – Он предупреждает вас, а я, как все утрясется, организую ему освобождение. Пришло время выполнить свою часть.

Кальпурния понимающе кивнула, а Мария посмотрела на него с недоумением. Так, словно даже не знала, как задать вопрос.

Гай избавил ее от необходимости ломать себе мозги:

– Скрибония “продала” его мне. Сейчас подпишу вольную, и все, – конец фразы утонул в зевке, который не удалось сдержать.

Бессонная ночь не была первой, усталость постепенно накапливалась и брала свое. Шальная мысль пришла в голову неожиданно, и, лукаво ухмыльнувшись, он спросил:

– Мария, слушай… А у тебя правда нет кофе или энергетиков, или ты мне тогда соврала?

Ни один мускул не дернулся на ее лице, из чего Гай, с разочарованием, сделал вывод, что она говорила правду:

– Нет. Я не любитель кофе в банках.

– Жаль, – ухмылка сползла с лица. Синеватые круги под глазами, что смотрели на него из зеркала каждое утро, не дали бы ему соврать.

– А спать ты не пробовал? – с издевкой переспросила Мария.

– Пробовал. Не получается, – парировал Гай.

Неожиданно, в глазах Марии промелькнули искорки:

– Слу-у-у-ушай, – загадочно начала она, – Кофе же в Африке растет? Вы же торгуете с Африкой?

– Ну, допустим, торгуем, – Гай недоуменно вздернул бровь, – Но что с того?

– Кажется, у меня появилась идея, – всем своим видом Мария теперь излучала энтузиазм, – Смотри. Обжарка – это несложно. Для того, чтобы варить кофе, не нужно никакой специальной аппаратуры. Наладить поставки, арендовать помещение и…

Интересно, сколько времени она вынашивала эту мысль до того, как озвучить ее ему?

– Бизнес-план? – усмехнулся Гай, – Хочешь попробовать?

Оставшаяся не у дел, Мария явно скучала с тех самых пор, как все вернулось в относительную норму. Положа руку на сердце, он хорошо ее понимал. Однажды втянувшись в безумный ритм жизни, перестроится на размеренное ленивое ничего не деланье было просто невозможно.

– Хочу, – энергично кивнула она, – Можешь дать мне денег в долг? Отдам как заработаю.

Гай хохотнул:

– Откуда я их возьму? Я сам нищий. Попроси у Пизона, может согласится.

Не сказать, что состояние тестя поражало воображение, но как минимум оно у него было и было доступно прямо сейчас. В отличие от…

– Ладно, – Гай закончил с документом, и, скрепив его печатью, поднялся с кресла, – Пойду отдам Леарху бумаги. Вы его не видели?

– Вроде бы, на кухне ошивался, – пожала плечами Кальпурния, – Кажется, ему понравилась одна из моих рабынь, он от нее ни на шаг не отходит.

Гай лукаво ухмыльнулся и уже собирался уходить, когда его окликнула Мария:

– Погоди, а ты мой комм зарядил?

Гай отвесил себе увесистую мысленную оплеуху.

– Еще вечером, пойдем, отдам, – он махнул рукой, приглашая Марию следовать за ним, – Только… Слушай, тут такое дело…

– Только не говори мне, что ты его расколотил… – не дослушав, с угрозой протянула Мария.

– Не, – помотав головой, Гай тяжело вздохнул.

Пересказ ночного разговора вышел коротким.

– Mierda… – резюмировала Мария, когда он закончил, – И что теперь делать?

Они вошли в спальню и Гай достал из тумбочки ее комм, все еще подключенный к термобраслету.

– Джузеппе соврал, что он римский гражданин. Подождем, пока за него запросят выкуп, и отследим, куда их увезли.

– Но… Их же могут за это время купить! – воскликнула Мария.

– Если у тебя есть план получше, предлагай, – Гай развел руками.

Мария осеклась и поникла. Никакого плана получше у нее, разумеется, не было.

– Держи, – Гай отсоединил комм от браслета и протянул его ей, после чего, немного покрутив последний в руках, нацепил его себе на запястье.

Прятаться бесконечно все равно не представлялось возможным, пусть привыкают.

Мария внимательно наблюдала за его действиями.

– Это вот это вот твой термобраслет? – спросила она в итоге, – Я слышала про такие штуки, но… Кому они вообще нужны, когда везде розетки и арендные аккумуляторы?

– Мне. Я собирался удариться в бега, – смотря куда угодно, но только не на Марию, пояснил Гай.

Увести хвост Фонда как можно дальше, так, чтобы они никогда не нашли выход – и его личное кладбище наконец-то прекратило расти.

Мария не нашлась, что на это ответить.

Леарх действительно ошивался на кухне. Сейчас, проведя некоторое время в доме у Пизона, он больше не напоминал запуганного зверька, но наоборот, как и говорила Кальпурния, активно заигрывал с одной из молодых рабынь. Та заливалась хохотом в ответ на какую-то его шутку, и прерывать эту идиллическую картину было даже немного неудобно.

– Леарх, – позвал Гай, отвлекая раба от его увлекательного занятия. Тот вздрогнул от неожиданности и обернулся, – У меня для тебя кое-что есть. Держи, – Гай протянул ему свиток, еще не скрепленный восковой печатью.

Леарх неуверенно потянулся к свитку, но остановился, едва его пальцы коснулись шершавой поверхности папируса.

– Держи-держи, – легко улыбнувшись, заверил его Гай.

Только после этого Леарх забрал свиток. Лицо его вытягивалось по мере того, как он читал.

– Отпускаешь? – оторвавшись от папируса, ошарашенно спросил он.

– Ну да, – Гай пожал плечами, – Я же тебе обещал. Ты помогаешь мне, я организую тебе свободу. Вот. Поздравляю, теперь ты свободный человек.

Рабыня Кальпурнии отшатнулась и уставилась на Леарха так, словно видела его в первый раз в жизни.

– То есть… Я могу вернуться в Грецию? – сдавленно спросил Леарх, словно не веря в свое счастье.

– Можешь, почему нет?

Остальные рабы, имевшие привычку собираться на кухне в свободное время, с любопытством наблюдали за разворачивающейся сценой, обступив их плотным кругом. Слишком плотным кругом.

Сердце заколотилось быстрее. На лбу выступила холодная испарина.

На короткое, практически незаметное мгновение, он снова перенесся назад. Холодные, полные ненависти удары должны были посыпаться со всех сторон… Прямо сейчас.

… но ничего не произошло.

– Интересно, сестра меня еще помнит? – спросил Леарх, и вопрос легко выдернул Гая из этого странного состояния.

Отгоняя остатки морока, он помотал головой и натянуто улыбнулся:

– Теперь тебе ничто не мешает проверить.

Несмотря на открытые окна, воздуха на кухне словно бы стало меньше, и, сославшись на неопределенные срочные дела, Гай ретировался, оставив рабов наедине с радостью Леарха.

Воздуха сразу стало больше.

– Цезарь! – окликнул его кто-то и он обернулся на звук. Улыбающийся Каллимах стоял в дверном проеме, отделявшем внутренние помещения дома от атрия, – Ты меня вызывал?

Вызывал…? А, да, точно.

Сглотнув застрявший в горле ком, Гай кивнул:

– Вызывал-вызывал. Пойдем, дело есть.

Каллимах кивнул и с все той же улыбкой проследовал за ним, в таблинум. Пизон предпочитал работать по утрам, и сейчас таблинум пустовал.

Только плотно закрыв раздвижную дверь, Гай начал:

– Это по поводу того раба, про которого ты говорил. Аймар, кажется? – он устроился на кресле и жестом пригласил Каллимаха садиться.

– Да, – кивнул Каллимах, приняв его приглашение.

– Можешь описать, как он выглядит?

Каллимах задумался:

– Ну… Невысокий такой, плотный, глаза светлые. Усы у него есть, длинные такие.

С таким описанием далеко не уедешь. Половину Субурры можно переловить, и все равно не найти.

Идея пришла в голову неожиданно.

– Скажи мне, Каллимах, – Гай сложил руки в замок перед собой и серьезно посмотрел на раба, – Ты умеешь хранить секреты?

– Смотря что мне предложат взамен, – быстро сориентировался Каллимах, принимая правила игры.

– Как у тебя с грамотностью? – Гай перебросил шарик обратно на его сторону.

– Да нормально, не жалуюсь, а что? – хитро прищурился Каллимах.

– Что если я предложу тебе поработать моим секретарем? Скажем, пару лет, а потом я тебя освобожу. А ты взамен не будешь трепаться о том, что сейчас увидишь?

На лице Каллимаха отразился весь спектр эмоций, прежде чем он сказал:

– Я даже боюсь предположить, что ты имеешь ввиду.

– Даже не пытайся, не угадаешь, – хмыкнул Гай, – Ну так что, по рукам?

Каллимах ответил не сразу, но ответ его был положительным:

– По рукам.

Гай облегченно выдохнул и достал из-под кипы свитков, покоившихся на одной из полок, свернутый планшет. На попытку включения тот отреагировал миганием индикатора низкого заряда батареи. Каллимах внимательно наблюдал за его движениями, но никак их не комментировал.

– Сейчас, – Гай достал с той же полки короткий провод и подключил планшет к браслету на своей руке. На экране тут же отобразился логотип производителя.

Глаза Каллимаха округлились.

– Давай так, – Гай уселся обратно, прикидываясь, что ничего не заметил, – Ты описываешь мне Аймара, как можно более подробно. По этому описанию я генерирую картинку, а ты смотришь и говоришь, похоже или нет.

– Это еще что такое? – Каллимах отмер и ткнул пальцем в планшет. Тот только что загрузился и теперь отображал стартовый экран.

– Планшетный компьютер, – абсолютно точный и абсолютно бесполезный для Каллимаха ответ.

– И где ты его взял?! – из всех возможных вопросов, в голову Каллимаху почему-то пришел именно этот.

Гай тяжело вздохнул:

– Это очень длинная история. Раз ты пообещал не трепаться, я тебе ее расскажу, только учти, что правды не знает никто, кроме Бальба, Пизона, Кальпурнии, Квинкции и Калавия. Поэтому, кроме них – никому.

Каллимах кивнул, наполовину энергично, наполовину ошарашенно.

– Отлично, – резюмировал Гай, – Тогда слушай.

Рассказ занял у него, по ощущениям, не один час и к делу они с Каллимахом вернулись только тогда, когда заходящее солнце осветило небо красноватым цветом. Встроенный в планшет искусственный интеллект справился с задачей составления фоторобота намного лучше, чем мог бы любой раб-художник – и в конечном итоге игра стоила свеч.

Но вся она не имела бы никакого смысла без следующего шага.

Найти каупону, в которой остановился Калавий, не представляло особого труда. Некоторые заведения на Субурре пережили его один раз и имели все шансы повторить свой успех во второй – и выбранное Калавием в качестве временного пристанища оказалось именно из таких.

Во всяком случае, Гай помнил эту каупону с самого детства.

Несмотря на открытую дверь, в большом зале на первом этаже все равно стояла стойкая вонь перегара. Доступные цены приводили к тому, что ближе к вечеру здесь невозможно было протолкнуться от желающих выпить.

В арендованной комнате Калавия не обнаружилось, поэтому Гай вернулся на первый этаж и, в попытке смешаться с местным контингентом, заказал себе вина, украдкой поглядывая на приветственно распахнутую дверь и придерживая свободной рукой сумку с планшетом. Здесь всегда хватало любителей поживиться всем, что не приколочено к полу, а уж тем более – тем, что висело на поясе у зазевавшегося типа в тунике с двумя красными полосами.

Чем больше проходило времени и меньше становилось людей в зале, тем более неприязненные взгляды на него бросал хозяин каупоны. За весь вечер Гай едва выпил две чаши вина, чем явно не удовлетворил его завышенных ожиданий.

До закрытия нижнего зала каупоны, Калавий так и не объявился, и Гаю пришлось уйти ни с чем. Однако, удача не покинула его в этот день окончательно – дома его ожидал один из отправленных утром к Скрибонии рабов, с набитой свитками сумкой в руках:

– Вот. Все, что смог найти. Там столько имен, что у меня в глазах уже рябит.

– За последнее время что-то есть? – Гай перевел на него настороженный взгляд.

Раб кивнул:

– Все. Оформлено так, что носа не подточишь.

Гай задумчиво почесал подбородок. Если уничтожить совсем все, это будет выглядеть подозрительно, но что, если…

– Давай сюда, разберемся, – Гай отобрал у раба сумку, – И можешь быть свободен.

Что, если не замахиваться на все?

Утро перед первым заседанием сената ознаменовалось невероятным столпотворением. Оно началось еще с атрия дома Пизона, продолжилось после того, как они с последним, кое как собравшись, все-таки вышли на улицу, и достигло своего пика возле храма Юпитера на Капитолии. Сенаторы и авгуры, что спешили в храм после обязательного жертвоприношения, терялись среди огромной массы зевак.

Реальность превзошла все самые смелые ожидания, и созванное Тавром заседание произвело настоящий фурор.

Широко распахнутые двери храма, – двери, что целый год снились ему заколоченными навсегда, – были совсем близко, но одновременно с этим очень далеко. Плотная стена людей расступалась крайне неохотно. Все считали своим долгом обязательно переброситься с ним хотя бы парой слов, что замедляло продвижение еще сильнее.

Даже в его бытность диктатором, было как-то поспокойнее, сейчас же все словно сума посходили.

Запыхавшийся и раскрасневшийся Бальб появился из ниоткуда. Вынырнул из-за очередной кучки зевак, и, смахнув пот со лба, без лишних формальностей сказал:

– Ну и народу собралось, насилу к вам пробился, – после чего по очереди поздоровался с ним и Пизоном.

Гай хмыкнул и оглянулся в поисках хотя бы какой-то бреши в рядах зевак.

Такой ажиотаж все-таки был редкостью. За свою долгую карьеру, он мог припомнить только два заседания, спровоцировавших подобное оживление – в начале его первого консульства22, когда рассматривался первый аграрный закон, и за десять дней до декабрьских ид в год консульства Цицерона и Гибриды23, когда решалась судьба сподвижников Катилины.

Остальные проходили в куда более спокойной обстановке.

– Как думаете, что Тавр так хочет обсудить? – спросил Бальб, выдергивая его из воспоминаний.

Ему ответил Пизон:

– У нас нет консулов, осталась всего пара преторов, а на юге сидит мятежник, готовый в любой момент ударить. Дай угадаю. Наверное… – он потер подбородок в притворной задумчивости, – Цены на зерно. Точно, их.

Гай прыснул в кулак, а Бальб хмыкнул:

– Да кто его разберет. Может и цены на зерно.

Пизон покачал головой, а затем встрепенулся, когда Гай ткнул его локтем в бок и указал на просвет между людьми, из-за которого виднелся храм.

Ликторы Тавра, что оттискивали толпу от дверей, без вопросов пустили их вовнутрь. Оживление снаружи создавало ощущение, что и внутри яблоку негде было упасть – но оно было ошибочным. Больше половины мест пустовали. Многие из тех отцов-сенаторовв, что все же решились прийти, разбились по кучкам и настороженно переговаривались между собой.

Но и это был прогресс. Если бы они совсем ничего не делали все эти дни, на заседание едва удалось бы заманить и сотню человек.

Губы сами по себе растянулись в улыбке. Все снова было нормально. Все снова было так, как и должно было быть.

Они не успели отойти от входа далеко. Стоило первому из сенаторов обратить на них внимание, зал словно очнулся ото сна – и уличное столпотворение повторилось. Отцы-сенаторы жаждали узнать все из первых уст, и, к тому моменту как с бесконечными разговорами было покончено, в горле словно поселилась стая кошек, непрерывно точащих когти.

Люди продолжали прибывать тонкой струйкой, и разговоры повторялись по кругу – малозначимые и важные, увлекательные и вызывающие зевоту. Знакомых лиц среди присутствующих было куда меньше, чем Гай надеялся, но куда больше, чем он опасался. Последние годы, какими бы беспокойными они ни были, не успели децемировать24 всех.

Они заняли места во втором ряду, сразу за Публием Сульпицием Руфом. Знакомый Гаю еще с Галлии, тот успел в прошлом году побывать в должности цензора, и теперь выглядел настолько важно, что мог заткнуть за пояс даже известного напыщенного индюка Цицерона.

Руф обернулся и приветственно помахал им рукой, несмотря на то что они говорили всего каких-то несколько минут назад.

Гай бросил быстрый взгляд в центр зала. Созвавший заседание Тавр все еще нарезал нервные круги вокруг курульных кресел. Времени должно было хватить на то, чтобы переброситься с Руфом парой слов.

Постучав Руфа по плечу, Гай привлек его внимание и заставил снова обернуться назад.

– Послушай, а что у нас с коллегией понтификов? Я что-то никого кроме тебя не заметил.

– Да то же, что и со всеми, – саркастично хмыкнул Руф в ответ, – Кто в бегах, кто на войне, кто на островах пересиживает. Если половина наберется, за счастье будет. Кроме того, ну ты же в курсе про Лепида.

Едва подавив грустную усмешку, Гай серьезно кивнул. Руф просто не мог представить себе, насколько он был в курсе про Лепида.

– А тебе… – начал было Руф, но спустя мгновение его лицо просветлело, – А, я понял. Завещание аннулировать хочешь.

– Ты просто читаешь мои мысли, – фыркнул Гай.

Руф развел руками и собирался было что-то сказать, но двери храма с грохотом захлопнулись, заглушив его слова. Тавр перестал мельтешить вокруг кресел и со знанием дела рявкнул:

– Тихо! – во всю мощь легких.

Повисла звенящая тишина. Отцы-сенаторы не знали как реагировать на такую наглость какого-то там “нового человека”, поэтому просто молчали, медленно багровея от ярости.

Тавр словно этого и ждал. Как ни в чем ни бывало, он обвел собравшихся взглядом, и начал:

– Спасибо, отцы-сенаторы. Сегодня я бы хотел вынести на ваше рассмотрение вопрос, не терпящий никаких отлагательств. Думаю, вы догадывались какой именно, но вынужден сообщить вам, что не далее, чем вчера, мне стало известно о проблеме куда более срочной и неотложной, чем необходимость избрания консулов.

Расслабившийся было Гай тут же напрягся. Обернувшийся Руф смерил его растерянным взглядом – в ответ он только пожал плечами.

По залу пронеслись обеспокоенные шепотки.

– Новости об обезглавленном состоянии Республики вселили смелость в наших врагов – и они нашли в своих трусливых душонках достаточно отваги для того, чтобы нанести удар. Исподтишка, тогда, когда мы не можем обрушиться на них со всей мощью и скоростью в связи с внутренними распрями.

Возмущенный крик перебил его речь:

– Хватит тянуть кота за яйца! – Котта поднялся со своего места в другом конце зала, – Я от старости помру быстрее, чем ты дойдешь до сути, – по залу пронеслись смешки, и кто-то недалеко от Гая насмешливо сказал: “Ну, это совсем недолго ждать осталось”, – Что случилось?

– Квинт Лабиен уничтожил армию Луция Децидия Саксы, – отрезал Тавр, – Мы полностью потеряли контроль над Сирией – и, пока мы с вами говорим, квириты, ее разоряет сын царя царей Пакор, а Лабиен наслаждается победой и примеривается к Киликии и Малой Азии.

Зал затих. Гай переглянулся с Бальбом, и тот развел руками:

– В Македонии сейчас проконсулом сидит Луций Марций Цензорин, но он ничего мне не писал.

– Тогда тут только два варианта. Или он сам еще не знает, или ему уже не до того, – мрачно резюмировал Гай.

Возобновление конфликта на восточных границах было только вопросом времени – но сейчас время было совсем уж неподходящим.

– А что сам Сакса? – крикнул кто-то сзади.

– Убит, – парировал Тавр, – Ко мне вчера прибыла делегация из Киликии, и я бы хотел, чтобы вы, отцы-сенаторы, заслушали их, дабы убедиться в правдивости моих слов.

Робкие возражения быстро затихли. Ликторы Тавра завели в сенат несколько человек в траурных одеждах. Их полная мольбы и ужаса речь растянулась надолго, и с каждым их словом атмосфера в храме словно тускнела на глазах.

Если верить им, Лабиен захватывал один город за другим. Не имея сил к обороне, большинство сдавалось без боя, а те же, кто решил сопротивляться, очень горько об этом жалели потом. Они преувеличивали, вне всяких сомнений, но даже если отнять все риторические преувеличения, ситуация выглядела… Печальной, если не сказать большего.

Стоило посланникам закончить свою речь, с задних рядов раздалось возмущенное:

– Квириты, а какое нам вообще до них дело? Восток отошел к Антонию. Киликия и Сирия – его проблема. Тавр, зачем ты их сюда притащил?!

Согласный гул слабыми, но все равно заметными волнами пронесся по залу. Гай нахмурился. Подобные заявления звучали и раньше, но тогда они получали куда меньше поддержки. Сейчас раскол пролегал еще глубже.

– Хочу обратно в Галлию… – шепотом простонал Бальб.

– Будет тебе Галлия, – хмыкнул Гай. Бальб перевел на него недоуменный взгляд, – Только пустынная и на востоке. У меня есть план.

– Ты… – Бальб ошарашенно оглянулся, – Ты хочешь, чтобы…

– Погоди, увидишь, – коварно усмехнулся Гай.

Если и существовал какой-то способ склеить этот разлом в обществе – так это война с общим врагом. Сам того не осознавая, в порыве своей слепой ярости и ненависти, Лабиен создал прекрасный предлог.

– Тишина! – снова рявкнул Тавр.

Ликторы проводили посланников прочь из храма, и когда дверь за ними захлопнулась, Тавр все-таки сел в одно из пустующих курульных кресел.

– Слово предоставляется… – его взгляд скользил по залу, выискивая присутствующих цензориев, – Луцию Аврелию Котте.

Котта энергично подскочил со своего места напротив, так, словно только этого и ждал.

– Тавр, погоди. Я правильно тебя понял? Ты предлагаешь обратить наш взор на восток, в то время, когда у нас здесь, в самом сердце Республики, нет ни консулов, ни преторов, кроме тебя и Каниния? Тебе не кажется, что ты путаешь приоритеты? Сперва стоит навести порядок дома, а затем уже ввязываться в очередную войну.

Одобрительный гул смешался с возмущенным, но все-таки первый преобладал. План в голове Гая начинал обретать все более и более четкие контуры, но времени, чтобы его обдумать было предостаточно – Котта только начинал разгоняться, а по протоколу Тавр не мог предоставить ему слово до того, как будут заслушаны все цензории.

Разве что не подпрыгивающий от нетерпения в ожидании своей очереди Руф не давал повода усомниться в том, что дискуссия будет жаркой.

Так и вышло. Обсуждение быстро свернуло в сторону от проблем восточных провинций к выборам консулов-суффектов, и звучащие идеи с каждой итерацией становились все более и более безумными. Когда распалившийся Руф заикнулся о том, чтобы отменить закон Антония, упразднявший диктатуру, Гаю даже пришлось его осадить.

Не понять, на что он намекает, было невозможно – но для новых дырок на Гае просто не оставалось никакого места.

– Слово предоставляется консуляру Гаю Юлию Цезарю, – объявил Тавр, и до того шумный зал погрузился в гробовую тишину.

– Спасибо, Тит Статилий, – Гай поднялся со своего места и, прищурившись, обвел взглядом присутствующих, – Отцы-сенаторы, многое уже было сказано вами о первоочередной необходимости восстановления нормального функционирования государства. Как ярко продемонстрировал приведенный Титом Статилием пример, у нас есть огромное количество врагов, которые только и ожидают удачного момента для нанесения удара, и любое наше промедление только играет им на руку и подогревает их самоуверенность.

Сенаторы неуверенно загудели, не понимая, куда он клонит.

– Однако, представшая перед нами проблема отсутствия высших магистратов не является настолько неразрешимой, как многим из вас показалось, – Гай поднял вверх одну раскрытую ладонь, призывая собравшихся к тишине, – Как всем вам, должно быть, известно, ранее Луций Корнелий Бальб был избран консулом-суффектом на этот год.

– Но он же… – в средних рядах напротив поднялась фигура. Гаю пришлось прикрыть левый глаз для того, чтобы понять, что это был Филипп.

– Проскрибирован? – переспросил Гай, – Я как раз хотел перейти к этому моменту. По достоверно известной мне информации, отцы-сенаторы, все добавления в проскрипционные списки, осуществленные после Перузинской войны, никак не оформлялись Гаем Октавием документально. Закон Педия довольно однозначен в своих определениях, и в нем нигде не упомянута подобная возможность.

Зал взорвался удивленными возгласами. Тавр пытался осадить неожиданно возбудившихся отцов-сенаторов всеми силами, но вернуть тишину больше не представлялось возможным.

Последние указы о расширении проскрипционных списков догорели еще вчера вечером. Гай ходил по тонкому льду, с единственным расчетом на то, что никто из присутствующих не выиграл от них больше, чем проиграл.

И он не прогадал. Отцы-сенаторы удивлялись безалаберности Октавия, радовались за родственников и знакомых, просто расслабленно выдыхали – и никто не поднял голос возмущения за свои новые земельные или денежные приобретения, напрямую связанные с этими указами.

– …нам достаточно сейчас принять один указ – и уже завтра у нас будет консул. А дальше дело техники. Я все сказал.

Царица (Клеопатра I)

Легкий ветер с гавани нес приятную ночную прохладу. Корабли – маленькие светящиеся точки в черноте моря, – словно мотыльки собирались на свет маяка и испуганно прибивались к порту. Солоноватый воздух опутывал, принося спокойствие и уверенность, что все страхи беспочвенны и надуманы.

Клеопатра бы давно погибла, если бы доверяла подобным ощущениям.

– Сирия? Антоний, ты серьезно? – сложно было сказать, чего было больше в ее голосе – сарказма или злости.

Легкой улыбке и горячему поцелую не удалось не только остановить ее, но и даже смягчить хотя бы немного.

– Если ты думаешь, что твое перемирие с этими так называемыми коллегами продлиться вечно, ты глубоко ошибаешься, – холодно отрезала она, – Стоит тебе зазеваться, они тут же на тебя набросятся.

– Луций справится, – легкомысленно махнул рукой Антоний.

– То, что он твой брат и с ним твоя жена еще ничего не значит! – воскликнула она, ловко уворачиваясь от его очередной попытки заткнуть ее поцелуем.

– Да ладно тебе! – Антоний все еще не воспринимал происходящее всерьез, – Я быстро разберусь, вернусь, и будем продолжать готовиться к войне.

– А что, если нет? – злость переполняла ее и находила выход только в виде сарказма, что сочился с ее языка как яд, – А что, если ты завязнешь в этих зыбучих песках? А что, если…

Антоний рассмеялся:

– Все будет хорошо, успокойся. Это вредно для ребенка.

Она положила ладонь на только начавший увеличиваться живот. Второй плод их с Антонием любви, – как думал он, – или же разумного политического хода, – как считала она. В этом мире не существовало средства лучше для того, чтобы привязать к себе мужчину, чем родить ему сына. И она жалела только об одном.

Что с Цезарем такой трюк не сработал.

Тяжело дыша, она откинулась на подушки. Раскрасневшийся, потный, но все равно такой красивый Антоний упал на бок рядом. Все-таки даже в статусе почетной пленницы были приятные моменты – и этот был одним из них.

– Будь осторожнее. Тебя могут заметить, – шепотом, сказала она.

Горячий поцелуй заглушил ее слова.

Она не знала откуда, но точно знала, что именно в эту жаркую ночь месяца, что римляне называли квинтилием25, был зачат Птолемей Цезарион.

Через какой-то год после его рождения Антоний предложит выдать его за сына Цезаря, чтобы как-то легитимизировать свою позицию. Через какой-то год после его рождения, она согласится на это, считая, что так только увеличит его – и одновременно с этим свои – шансы на победу.

А через каких-то три года Антоний бросит их обоих и убежит спасать этого идиота Саксу так, словно больше ничего не имеет значения.

– Ты не можешь просто бросить нас на растерзание своим коллегам! – ее разъяренный голос многократно отражался от стен, становясь из громкого оглушительным, – Снять всю армию и перебросить ее в Сирию? Ты о чем вообще думаешь?!

Уговоры и мольбы не помогли и теперь других вариантов просто не оставалось.

– Успокойся! – рявкнул Антоний, ухватив ее за руки. В его голосе не было ни тени привычной расхлябанности и веселья, – Это вопрос безопасности нашего государства и я не могу и не собираюсь пускать его на самотек!

– Какого государства? – яд сочился с ее языка вместе со словами, – Того, которое спит и видит тебя на погребальном костре? Очнись, Антоний! Ты заберешь всех своих воинов в Сирию – и уже через неделю твои так называемые “коллеги” будут здесь!

Он резко отпустил ее и отступил на два шага назад.

– Я все решил. Если тебя что-то не устраивает – это твои проблемы.

В чем-то он был прав. Теперь это действительно были ее проблемы.

– Моя царица? – голос Анем, одной из ее многочисленных рабынь, раздался сзади неожиданно.

Едва заметно вздрогнув от неожиданности, Клеопатра обернулась и кивнула ей, давай разрешение продолжать.

– Молодой фараон отказывается ложиться спать. Требует тебя. Мы никак не можем его уговорить.

Упрям, прямо как его отец.

– Я сейчас приду, – ровным тоном ответила Клеопатра и жестом указала рабыне, что она может идти.

Возвращаться в стены дворца, что до сих пор сохраняли остатки дневной жары, не хотелось, но было необходимо. Если уж Птолемей уперся, он не будет спать хоть всю ночь, пока не получит того, чего хочет.

Ему шел всего четвертый год, но он характером уже был так похож на своего отца. Что же будет дальше?

Маленький Птолемей XV Цезарион сидел в своей кровати и громко плакал. Рабы суетливо бегали вокруг. Одни пытались отвлечь его от истерики игрушками, другие пытались рассказывать истории, третьи просто корчили смешные рожицы. Ничего не помогало, он продолжал рыдать навзрыд и требовать, чтобы пришла мама.

Сейчас еще нельзя было понять, в кого из родителей он пошел внешностью, и ей оставалось только молиться богам, чтобы он взял как можно больше от нее и как можно меньше от Антония. Вся придуманная ими легенда держалась только на том, что Птолемей был сыном Цезаря, и поддерживать ее стало бы невозможно, если бы он вырос похожим на Антония.

Только богам было известно, какие последствия принесло бы это откровение.

Стоило Птолемею заметить ее, истерика прекратилась мгновенно, словно ее и не было.

– Ну, все-все, мама здесь, – мягко сказала Клеопатра по-египетски, присаживаясь на край кровати.

Птолемей перевел на нее взгляд честных-честных глаз.

– Расскажи еще про Одиссея, – на хорошем для своего возраста греческом сказал он.

Как она и рабы-воспитатели ни старались, он никак не хотел говорить по-египетски. Прекрасно все понимал – но упорно продолжал отвечать только по-гречески. Египетский фараон не признавал языка своего народа. С этим нужно было что-то делать, пока не стало слишком поздно.

Но каков же маленький хитрюга! Устроил такое представление только для того, чтобы она пришла и рассказала ему историю.

Чем-то он все-таки пошел в нее, и это не могло не радовать.

Клеопатра тепло улыбнулась сыну и тоже по-гречески спросила:

– Напомни, на чем я закончила в прошлый раз?

Дурные вести разминулись с Антонием буквально на несколько дней. Его след еще не успел простыть, когда испуганный Элпид, что командовал ее войсками, несмотря на все запреты, вломился в ее покои прямо ночью.

В любое другое время этого было бы достаточно для того, чтобы он распрощался со своей должностью, и возможно – даже жизнью, но сейчас она предпочла его выслушать прежде, чем предпринимать хоть что-нибудь.

– Моя царица! Пришли вести из Рима. Луций Антоний потерпел поражение, – скороговоркой выпалил бледный, как мел, Элпид.

И все остальное перестало иметь значение.

– Когда? Как? Где? – ничто в голосе Клеопатры не выдавало бушующих внутри переживаний.

– Несколько недель назад. Его заблокировали в Перузии и Октавиан разбил его в бою. Сожалею, но это все, что мне известно. Новости только что пришли, – Элпид низко склонил голову, не решаясь посмотреть ей в глаза.

– Наведи все справки. Узнай, чем нам это грозит. У тебя семь дней. Свободен, – со сталью в голосе отчеканила она.

Все, что угодно, только бы не выдать разразившейся внутри бури.

Очередной план Антония в очередной раз провалился с оглушительным треском. Возможно, она все-таки поставила в этой гонке не на того скакуна.

Ровно через семь дней, ранним, но жарким утром, судьба нанесла ей следующий удар.

Время выделенное Элпиду на сбор информации, закончилось накануне и сегодня Клеопатра ждала его с отчетом. Рабы докладывали, что он прибыл и ожидает ее в тронном зале. Рабыни бегали вокруг нее, приводя ее в приличествующий для царственной особы вид. Глухое беспокойство клокотало внутри и ее так и подмывало, не обращая внимания на весь церемониал, сразу пойти на встречу с Элпидом, но она не могла и не хотела нарушать традиций.

Бритый евнух Каунос перехватил ее во дворике дворца, на полпути к тронному залу. Как и подобает, он упал перед ней на колени и скороговоркой выпалил по-гречески:

– Моя царица, там посланник!

Одним властным жестом руки она разрешила ему встать. Так он, немедля ни мгновения, и поступил.

– Что за посланник? Ко мне? – ровно спросила Клеопатра, смотря на него снизу вверх, несмотря на то, что он был на полголовы выше.

Каунос отрицательно помотал головой:

– Нет, к Антонию. Из Рима, – сердце пропустило несколько ударов, но ни одна мышца не дрогнула на ее лице, – Я не стал ему говорить, что Антоний отправился в Сирию, сразу к тебе побежал.

– Правильно, – кивнула она, – Он не говорил, зачем ему Антоний?

– Нет, моя царица, – ответил Каунос, – Но он выглядит как-то возбужденно. Мне кажется, там что-то важное.

– Хорошо, – кивнула Клеопатра, – Иди к нему, скажи, что мы ожидаем его в тронном зале.

– Но…? – Каунос осекся на полуслове и недоуменно оглянулся.

– Мы, – с нажимом повторила Клеопатра, – Ему нет никакой необходимости знать о том, что Антония тут нет. Понял?

Каунос молча кивнул в ответ.

– Хорошо. Тогда просто приведи его ко мне, – приказала она, – Выполняй.

Кивнув еще раз, Каунос споро засеменил в сторону двери во внутренние помещения. Его тучная, мокрая спина уже успела скрыться в тени портика, когда она снова окликнула его:

– Погоди! А он не представился?

Каунос оглянулся и немедленно ответил:

– Представился. Его зовут Квинт Педий, если тебе это о чем-нибудь говорит.

Квинт Педий…

Она махнула рукой, отпуская евнуха.

Квинта Педия, которого Клеопатра знала, – того, что фигурировал в завещании Цезаря наследником второй очереди, – уже не было в живых. Этот Квинт Педий наверняка был его сыном.

Его сыном, который прибыл от Октавиана к Антонию.

Вопрос оставался только один.

Ультиматум или предложение договора?

Несмотря на удушающую жару, Клеопатра почувствовала, что ее обдало холодом.

Антоний неспроста сбежал в Сирию. А может быть вовсе и не в Сирию. Может быть, он уже пришел к соглашению со своими коллегами и сейчас намеревался принести ее царство в жертву их обновленному союзу. А Сакса и парфяне всего лишь служили благовидным предлогом для того, чтобы вывести из Египта войска.

Сердце постепенно замедлялось, возвращая возможность мыслить трезво.

Возможно, она просто искала в темной комнате черную кошку, которой там даже не было.

В любом случае, ей нужно было узнать, с чем прибыл Педий – и отталкиваться уже от этого.

Несмотря на открытые нараспашку окна, в тронном зале стояла почти такая же жара, как и на улице. Когда Клеопатра вошла вовнутрь, вся следовавшая за ней свита отстала – и до трона она дошла уже в гордом одиночестве.

Голова невыносимо пекла под проклятым немесом. На улице он великолепно защищал от жара и пыли, но в душном помещении, куда не проникало ни единого дуновения ветерка, вреда от него было больше, чем пользы.

К сожалению, он был частью облачения царей, и снять его на людях было все равно, что обнажиться перед ними.

Элпид сразу же дернулся и подскочил к трону. Она коротко кивнула ему, мол “я тебя вижу, позже”, и он вернулся на свое место.

Посланник к Антонию из Рима был куда важнее любой информации, которую Элпид мог собрать.

Совсем скоро Каунос, в сопровождении нескольких мужчин, чья одежда выдавала в них римлян, показался на пороге тронного зала. По случаю жары и штиля, дверь стояла открытой, но даже это не помогало создать внутри хотя бы какое-то движение воздуха.

– Моя царица, – Каунос снова бухнулся перед ней на колени и поклонился. Римляне смерили его презрительным взглядом. “Свободные граждане республики”, конечно же.

Губы чуть дернулись. Ей удалось скрыть презрительную усмешку, что так и просилась наружу.

Молодые, самодовольные идиоты. Как дети, решившие, что они знают все лучше взрослых. Сколько таких было до них – и все они ушли вникуда. Пусть сейчас Египет переживал не лучшие времена, у нее не было никаких сомнений в том, что он выстоит. Выстоит, и останется свободным.

Вопрос заключался в том, выстоит ли она.

Словно не чувствуя их взглядов, Каунос подскочил на ноги и без запинки представил прибывшего посланника:

– Квинт Педий, квесторий, моя царица. Прибыл по важному делу к Марку Антонию.

От кучки римлян отделился мужчина со свитками в руках. Довольно молодой на вид, если и старше ее самой, то ненамного. Точно сын. Тот Педий, которого Клеопатра знала, был ровесником Цезаря.

– Царица, – кивнул Педий в знак приветствия. Никаких манер. Но что с него взять – римлянин, – Прости, мне сказали, что Антоний тоже здесь, – настороженный взгляд скользнул по ее лицу, – Но я его не вижу. Где он?

– Он не может сейчас присутствовать, – как можно более нейтрально парировала Клеопатра, – Однако ты можешь передать свое послание через меня.

– Мне сказано передать Антонию лично в руки, – Педий нахмурился еще сильнее и пошарил свободной рукой под тогой. Наверняка в поисках ножн.

Напрасно. В отличие от беспечного Цезаря, Клеопатра никогда не подпускала к себе никого без предварительного обыска – подданый или посланник других народов, не имело значения.

И даже это не гарантировало полной безопасности.

– Не беспокойся, я передам все Антонию лично в руки. В нетронутом виде, – Клеопатра улыбалась, но голос ее оставался холодным и сосредоточенным, – Или ты, квесторий, мне не доверяешь?

– Доверяю, – жестко ответил Педий, даже не пытаясь изобразить доброжелательность, – Но ты меня тоже пойми. Мне было сказано, что письмо необходимо передать Антонию лично в руки. Я не могу и не хочу подводить человека, приславшего меня. Поэтому. Где Антоний? Мне нужно его увидеть.

Некоторое время они с Педием молча смотрели друг другу в глаза. Убеждать его отдать послание по-хорошему изначально было провальной затеей. Уперся. Уперся, как баран. Нет, даже хуже – как Антоний.

Римляне…

Ну что ж. Он сделал свой выбор. Ей нужно это письмо – и она его получит.

Не важно, по-хорошему или по-плохому.

Клеопатра натянуто улыбнулась:

– Антония сейчас нет в Александрии. Он получил письмо от наместника Сирии, Децидия Саксы, об атаке парфян, и отправился ему на помощь. Ты с ним буквально на несколько дней разминулся. Если поторопишься – может, еще успеешь его догнать.

Упорство Педия переводило смутное подозрение, о том, что Антоний и Октавиан решили заключить союз за ее спиной, в категорию доказанных фактов. Облегчение, отразившееся на его лице после ее слов, зацементировало это убеждение.

Ну уж нет. Она не позволит этому сбыться. Она больше никогда не будет карманной царицей римлян.

Египет останется свободным. А она – его полноправной, никому не подчиняющейся царицей.

Чего бы это ни стоило.

– Спасибо. Именно так я и поступлю, – отозвался Педий.

Улыбка Клеопатры стала еще шире.

Ну попробуй. Попробуй.

Педий со спутниками едва успели скрыться за дверями тронного зала, когда Клеопатра одним жестом подозвала к себе Еврикрата. Если ради блага Египта требовалось провернуть какое-то не очень приятно пахнущее дельце – более подходящего для этого человека найти было невозможно.

– Видел? – одними глазами, она указала в сторону двери, за которой скрылась римская процессия.

Проследив за ее взглядом, Еврикрат утвердительно кивнул.

– Педий не должен покинуть Александрию, – без обиняков закончила свою мысль она.

Еврикрат оглянулся и рот его растянулся в понимающей улыбке.

– Будет сделано в самом лучшем виде, – отозвался он, – Еще что-нибудь, моя царица?

– Да. Принеси мне то письмо, что он должен был передать Антонию. Как именно ты это сделаешь, меня не волнует, однако никто не должен ничего узнать, – Клеопатра понизила голос буквально до шепота.

Все стены имели уши, даже стены ее собственного тронного зала.

Еврикрат кивнул. Глаза его светились коварством и это было достаточным подтверждением того, что он уже точно знал, как именно выполнит ее приказ.

Отпустив Еврикрата, Клеопатра заслушала доклад Элпида и, приказав никого больше не впускать в тронный зал, послала за другими близкими советниками. В свете открывшейся информации, она больше не могла делать все ставки на Антония. Нужно было прорабатывать альтернативные варианты.

Бурные обсуждения кипели до самого заката, однако итог их был неутешителен. Они могли набрать еще войск. Могли заполучить в союзники царей тех окрестных царств, что все еще оставались независимыми. Но даже все вместе они не могли выставить в противовес Риму достаточные силы.

Если Антоний собирался переметнуться, они не смогли бы сопротивляться дольше нескольких жалких месяцев.

На удивление, Еврикрат справился со своей задачей быстро. Уже следующим утром, он, к огромному удивлению Клеопатры, встретил ее на пороге покоев. Будучи одним из немногих придворных, которым было позволено входить во внутренние помещения дворца, он всегда активно пользовался этой привилегией.

– Все готово, моя царица. Как и обещал, в лучшем виде, – с коварной улыбкой сообщил Еврикрат и театральным жестом приподнял край ткани, что закрывала его ношу.

Голова. Черноволосая, голубоглазая голова. Пусть смерть и искажала черты лица, не узнать Квинта Педия было невозможно.

– Отлично. И что же с ним случилось? – спросила Клеопатра, вздернув брови в притворном удивлении.

Еврикрат с легкостью подыграл ей:

– О, несчастный случай. Перебрал вечером в кабаке, полез в драку, один на толпу. Ну а дальше сама понимаешь.

– Никто никого не видел и ничего не запомнил, я надеюсь? – заговорщически спросила она.

– Обижаешь. Конечно же нет, – Еврикрит скривился в притворном неудовольствии и накрыл голову тканью снова. Правильно. Даже здесь, в безопасности ее покоев, рисковать не стоило.

Желание разносить слухи не было чуждо даже рабам.

– Отлично. Что насчет моей второй просьбы?

– Вот, – Еврикрат, ловко перехватив свою ношу, вынул свободной рукой из-за пояса свиток и протянул ей.

Отлично. Просто отлично.

– Спасибо, – кивнула ему Клеопатра, – Можешь быть свободен.

Не прекращая улыбаться, Еврикрат слегка склонился в поклоне, но уходить не спешил.

– А… эм… – недоуменно покосившись на голову, неопределенно промычал он, – С этим что делать?

– Скормите крокодилам, – равнодушно отрезала Клеопатра.

Если тебе нужно кого-то убрать так, чтобы его тело никогда не нашли – скормить крокодилам верное средство.

Ради этого письма Клеопатра отложила все дела, разослала рабов уведомить ожидающих приема о том, что она задержится на неопределенное время и даже отмахнулась от рабыни, которая прибежала к ней и сообщила, что Птолемей снова закатил истерику и требует маму.

У нее не было на это времени. Возможно, сейчас решалась судьба всего их государства. И уж совершенно точно –судьба ее самой и ее сына. Двоих сыновей – маленького Птолемея, и еще нерожденного мальчика.

Пока она разворачивала папирус, ее сердце пропустило несколько ударов.

Гай Цезарь Марку Антонию

Что? – пронеслось у нее в голове, а глаза уже бежали дальше по строчкам. Ровным строчкам латинского текста, написанным знакомым почерком из прошлого.

Марк, я понимаю, в это сложно, практически невозможно поверить, но я жив. Как так вышло – расскажу при личной, – надеюсь, скорой, – встрече. Сам понимаешь опасность.

К делу.

За последние дни в Городе произошло слишком многое, но я постараюсь обрисовать ситуацию вкратце. Гай Октавий, называвший себя Императором Цезарем Августом, мертв. Убит в ходе народного бунта. Оба консула убиты Октавием ранее, но ситуация пока под контролем. В должность вместо убитых консулов вчера вступил Бальб, на апрельские иды назначены комиции для выборов второго суффекта. К тому моменту, как ты получишь это письмо, они уже пройдут и, смею надеяться, пройдут без беспорядков.

Не знаю, что у вас с Октавием и Лепидом были за разногласия, но, полагаю, что они все уже не актуальны. Нахождение в Городе больше не представляет для тебя никакой опасности, и я надеюсь, что в скором времени ты вернешься и мы сможем переговорить с глазу на глаз. Многие вещи настолько запутаны, что их проблематично описать в одном письме.

В качестве подтверждения своей личности прилагаю к письму зашифрованную часть. Ключ в последнем письме из нашей предыдущей переписки.

Рим, через семь дней после апрельских календ

Клеопатра перечитала письмо несколько раз. Закрыла глаза. Открыла. Перечитала еще несколько раз. Текст, словно насмехаясь над ней, никак не хотел меняться на хоть сколько-нибудь менее невероятный, оставляя после себя неприятное послевкусие – и один единственный вопрос.

Да что, к Аиду, там происходит?!

В Риме безвластие? Октавиан мертв?

Цезарь жив?

Цезарь жив и хочет как можно скорее встретиться с Антонием? Зачем? Чтобы закончить войну… или… чтобы лишить ее любовника головы, а ее – трона?!

Пусть это и не было широкоизвестной информацией, – иначе все их с Антонием дело закончилось бы даже не успев начаться, – навряд ли Цезарь по сей день пребывал в неведении о том, что Антоний знал о заговоре, который, как оказалось, так и не смог его убить. Знал и использовал его в своих интересах. И все бы у него получилось, если бы не этот самодовольный мальчишка Октавиан.

Сердце бешено колотилось в груди, а в голову настырно лез образ Птолемея. Они с Антонием могли водить за нос александрийцев, греков, даже некоторых римлян.

Но Цезарь… Цезарь совершенно точно знал, что у него с ней ничего не было в последние семь лет, а значит Птолемей никак не мог быть его сыном.

От одной мысли о последствиях ее бросило в холодный пот.

Нет… Нет, Антоний должен был увидеть это письмо. Антоний должен был об этом узнать.

Они были с ним в одной лодке. На этот раз взаправду.

И ей была как никогда нужна его помощь.