Последний поцелуй жнеца бесплатное чтение

Пролог

В глубине забытого леса, скрытый под пеленой тумана и теней, стоял разрушающийся храм. Когда-то он был местом поклонения древним богам, но теперь лежал в руинах, а его разрушенный алтарь мрачно напоминал о былой славе. Именно здесь женщина, одетая в рваный плащ, опустилась на колени, и сердце ее заколотилось в груди.

Она опустила голову, сложив дрожащие руки в молитве, и произнесла голосом, полным надежды и отчаяния:

– О могущественные богини – Морана, Верна, Жель, Карна и Ладис, я молю вас! Нет любви сильнее, чем жгучее желание моего сердца, ибо оно жаждет воссоединиться с тем, кто был мне дорог.

В ее голосе звучала призрачная мелодия, словно сами слова были наделены непреходящей силой. Она взяла в руки букет засушенных белых лилий, символ чистоты и невинности, и бережно положила их на разрушенный алтарь.

– Мое близнецовое пламя, известное только мне, было отнято у меня, и я умоляю вас, всемогущие богини, использовать вашу божественную мудрость и силу, чтобы вернуть мне его. В смерти я верю, что наша связь останется нерушимой, что она переживет вечную зиму и станет свидетелем первого рассвета весны.

Девушка решительно прижала к ладони небольшой острый кинжал. Медленно провела лезвием, и на девственные лепестки лилий упали пунцовые капли.

– Этим подношением жизни я умоляю вас проявить свою высшую волю и вернуть мне моего суженого. Через истинную любовь, печаль и плач – превратятся в радость. Благословите нас воссоединением и даруйте нам дар нерушимой любви. Ни одно путешествие не будет слишком долгим, ни одна засуха не станет слишком обширной, ни одна гора не будет слишком высокой, если я буду иметь ваше божественное наставление и благословение.

Как ни звучала ее мольба в пустом храме, женщина стояла с непоколебимой решимостью. Ее заплаканные неделями глаза осматривали сумрачное помещение, освещенное бледным лучом света луны, пробивавшимся сквозь полуразрушенный купол.

– Это мое последнее желание, обращенное к вам! Объедините нас еще раз узами, скрепленными Небесами. Верните мне моего дорогого неживого… жениха… Я прошу простить меня за мою дерзость, ибо я хочу, чтобы наша связь преодолела горе и печаль, и даже саму смерть!

Тишина опустилась, как саван, и в воздухе повисла клятва, произнесенная шепотом.

– …Если мое последнее желание останется неисполненным, если вы не сможете подарить мне это воссоединение, я возьму дело в свои руки. Я выслежу тех, кто посмел вмешаться в нашу судьбу, кто оторвал его от меня. Я превращу для них дневной свет в кошмар. И если понадобится, я сама вознесусь к богам.

Словно в ответ на ее заявление, небеса разверзлись, и дождь хлынул с неумолимой яростью. Слова женщины были унесены бурей, но ее решимость осталась непоколебимой.

Она поднялась с места и бросила последний взгляд на алтарь, испачканный ее слезами и кровью.

Ливень продолжался всю ночь, и белые лилии, к которым прикоснулась ее треба, начали чудесным образом преображаться. Лепесток за лепестком они приобретали глубокий багровый оттенок, яркий и завораживающий. А когда утреннее солнце окрасило горизонт своим золотым блеском, лилии расцвели заново, свидетельствуя о том, что в них была заложена незримая некая сила.

Через туманный лес, в одинокий особняк, окутанный серой пеленой, вернулась та отчаявшаяся женщина, не подозревая, какое чудо произошло после ее сокровенной мольбы. Она не знала, что на оставленном ею алтаре теперь красуется красный символ надежды – знак того, что ее просьба была услышана.

Ледяной, зловещий ветер проносился по узким улочкам Дэсмура, луна скрылась за густыми облаками, набросив жуткую тень на древний сумрачный город. В воздухе витало ощущение надвигающейся гибели, словно сам дух смерти пронизывал каждый уголок.

В самом центре города стоял старый трактир, чёрные кирпичные стены которого были покрыты густым слоем плюща. Вывеска над входом скрипела, ее ржавая цепь звенела о деревянную балку. Это было пристанище, где многие жнецы искали утешения после долгой ночи, проведённой за заключением контрактов по доставке душ в загробный мир.

Внутри тускло освещенного заведения молча сидели завсегдатаи, на их изможденных лицах отражалась усталость. Звук капающей воды за окном эхом разносился по залу, нагнетая атмосферу запустения.

В двухстворчатую дверь, петли которой протестующе застонали, шагнула высокая фигура.

Это был Эскар Тамасви, молодой жнец, широко известный в заинтересованных кругах своим умением провожать страждущие души к месту их упокоения, безболезненно и быстро. Его иссиня-черные волосы в беспорядке спадали до плеч, подчёркивая бледный цвет лица и напряженность обсидиановых глаз. Присутствие этого жнеца в трактире требовало внимания и уважения, ведь он нес в себе многовековую престижную родословную ремёсла жатвы.

– Господин Тамасви? Я вас везде ищу! – раздался грузный голос сзади.

Обернувшись, Эскар увидел спешащего к нему мужчину с расширенными от волнения глазами.

– …Причина? – спросил жнец, пренебрежительно махнув рукой запоздалому трактирному половому, отказываясь от его помощи раздеться.

Бесцеремонно скинув свой черный кожаный плащ на табурет, мужчина наконец удостоил взглядом толстенького мужичка, который все это время поспешал за ним.

Мой взгляд остановился на скорописи на каменной стене таверны над широким камином. Она была здесь столько, сколько я помню корни моей чистокровной семьи – очень долго.

«Vivamus, moriendum est», – Давайте жить, раз уж нам суждено умереть, – гласила надпись.

Я мрачно ухмыльнулся, проводя рукой по намокшим от дождя волосам.

– Знаете, господин Тамасви… К вам заходят люди, запрашивают об ваших услугах. – неизвестный мне мужчина, вероятно, новый писарь, заикался на заднем плане. – Но вас никогда нет у себя наверху! Что же я должен им говорить?!

Я останавливаюсь, и мой взгляд падает на ладони – абсолютно гладкие, без каких-либо жизненных линий, которые могли бы быть у простых смертных. У меня этого нет. Как и у других, кто собирает души – слуг извечного тёмного круговорота, лишенных роскоши иметь свои собственные линии судьбы. С губ сползает легкая усмешка.

– Передай этим людям – я пожну их души, когда буду располагать большим временем.

– Но… Но когда же это будет, господин, могу ли я спросить? Ведь это ваша прямая обязанность – помогать отчаявшимся покинуть эту мерность! Но вы, хороший господин, игнорируете их письма с запросами и не появляетесь в своем кабинете уже целую неделю! – возмущенно восклицает мужчина, его пышные усы подрагивают в свете масляных ламп.

Я стиснул зубы и медленно повернулся к упёртой пиявке.

Лысый, непривлекательно полноватый, лет сорока: мгновенно заглядывает мне в глаза. В его взгляде плещется множество эмоций, и главная из них – лесть и корысть.

– …Ты, очевидно, здесь совсем недавно. – я делаю медленный шаг к раскрасневшейся потной пиявке. – Так и быть, я дам тебе одну большую подсказку, как правильно обращаться и разговаривать со мной в следующий раз. Если такой вообще будет. – делаю еще один шаг с неизменным выражением лица. Я буквально чувствую, как его жилетка все больше намокает от испарины, а маленькие поросячьи глазки бегают из стороны в сторону в поисках запасного пути.

– …Простите, ггг-осподин Тамасви! Я не знал!… Не знал!… – он начинает заикаться, и я поднимаю бровь. – Н-не знал, как правильно с Вами разговаривать, мой господин!… Как должен был! Я искренне прошу прощения за это невежество!

Намеренно медля, я наконец позволяю когтям своей темной ауры отступить, отпуская его. Неохотно киваю своей несостоявшейся жертве.

– Молодец. Ответ, который я ожидал услышать.

Сегодня полный зал. Трактир «Чёрная Лилия» переполнен, и мне едва удается сохранять глаза открытыми сквозь табачный дым, а уши – вменяемыми от всей этой тарабарщины на разных диалектах туманных графств, громко звучащих повсюду.

– Боже мой… Я так скучала, – сладко шепчет мне на ухо брюнетка-халдейка.

Положив одну руку на ее поясницу, смотрю в ее карие глаза, словно ища там чего-то стоящего… И ничего не нахожу. А что я вообще ожидал там увидеть?…

Вскоре другая халдейка-официантка незаметно появляется у меня под боком, скользя по мне ощутимо вызывающим взглядом.

– Ну привет… – блондинка улыбается, наклоняясь ко мне. Она красивее первой, но разве это имеет значение?… Когда все, что они могут сказать мне, это сладкие, пропитанные похотью три слова.

Эти яркие фантики, конечно, приятно иметь в кармане… Но пустота, скрывающаяся за их привлекательной внешностью, в последнее время начинает сильно раздражать. Особенно сейчас, когда я должен был вернуться к своим обязанностям жнеца после… После кончины отца.

Я поворачиваюсь, чтобы шепнуть что-то на ухо брюнетке и отправить ее к чужому кошельку, но внезапное многочисленное аханье толпы останавливает меня.

Пытаясь различить источник их массового удивления, я переключаю свое внимание туда.

Проходит немного времени, и я еле распознаю женщину, лежащую без сознания на полу посреди собравшейся вокруг нее толпы.

На первый взгляд она кажется мне молодой: длинные темные волосы, закрывающие лицо, и кажется, что она просто уснула посреди этого хаоса.

Время останавливается, когда я думаю о такой нелепой возможности – только я и эта странная девушка, мирно спящая в этом безумии. Ее бледная кожа и миниатюрные запястья с тонкими изящными пальцами усыпаны драгоценными украшениями: кольцами, браслетами…

– Одна из твоих девочек, Эс? – кто-то небрежно трогает меня за плечо.

Эльвира… Одна из тех, кто работает в этом трактире столько, сколько я себя помню. И столько же, сколько я себя помню, мы были друзьями… Иногда с привилегиями.

– Мои в обморок не падают.

– Как это? – ее темные глаза игриво блестят.

Выдыхаю, поворачиваюсь к ней.

– Я не даю им впасть в бессознательное состояние, когда они со мной. Даже если прелестные на грани потери рассудка от блаженства.

– Темный лорд, Тамасви! Никто не просил таких вульгарных описаний! – восклицает Эльвира, целясь в меня тряпкой с барного стола.

– Будь достаточно смела, чтобы признать, что ты ждала именно этого описания.

– Никогда.

– Ну и отлично.

Эльвира изображает безразличие, но в конце концов начинает хихикать, когда уходит, чтобы помочь той бессознательной бедолаге, которую вот-вот поглотит толпа.

– А эта дамочка точно не одна из твоих поклонниц? – спрашивает Хью – пожилой мужчина, работающий здесь поваром. Старый знакомый моего отца.

– …Ты считаешь, я не способен различать между ними, Хью?

– Я просто подумал, что эта особенно красива на личико, чтобы привлечь твое внимание! И все. – он бросается объяснять, собирая со столов грязную посуду.

– Нет. Таких… У меня и так полно.

– Бедная, хорошенькая барышня… Наверное, собиралась подать заявку на контракт. Как думаешь?

Я мысленно вспоминаю внешность несчастной, так как сейчас уже ничего не видно в толпе. Она определенно не принадлежит к местному контингенту нашего заведения…

– Хорошенькие – самые несчастные, Хью. – опустошив свой стакан Сикеры, я поворачиваюсь, чтобы понаблюдать за сборищем. Но понимаю, что все ищу хотя бы ещё один намёк на эту бледную, необычную женщину.

– Да… И, думаю, у нее немало денег! Только посмотри на ее шелковую одежду и эти изящные цацки… Туманное Око, да одно ее кольцо стоит, небось, мешок пентаклей! Она вполне может оказаться одной из тех утонченных огнепоклонниц, которые прислуживают оракулам из храма Мандир на гала-концертах и торжествах!… – Хью покраснел от всех мыслей, пронесшихся в его повидавшей голове.

– Похоже, девица тебя успела околдовать, старик. Признай это.

– Хватит болтать чепуху, мальчик мой! У меня есть жена и здоровяки сыновья. Они – моя жизнь и бремя!

– О, старик Хью… Сколько тебе – двадцать? Пора бы уже научиться различать сарказм в диалоге! – смеюсь, передразнивая его старомодный Дэсмурский акцент.

– Это не сарказм, сынок! Это… хрень полная, я так тебе скажу! – Хью хмурится и удаляется в свою кухонную каморку.

Продолжаю бездумно рассматривать толпу, пытаясь уловить хотя бы ещё один взгляд на ту загадочную женщину.

Сегодня вечером я комфортно устроился в баре, чтобы выпить столь необходимую порцию финикового пива. Тускло освещенное заведение было идеальным местом для моих блуждающих дум. Я еще не знал, что вечер примет новый оборот, когда ко мне подсядет моя давняя знакомая.

Эльвира Птаха́, хитрая, как лисица, и грациозная, как кошка, – женщина, не теряя времени, бросила вызов моим взглядам на спокойное окончание дня.

Взмахнув рукой, она разложила по барному столу колоду Таро «Висконти-Сфорца» в виде веера.

– Может, хватит зацикливаться на бессмысленном отрицании своей сущности и работы, Эскар? Карты говорят, что ничем хорошим твоё сопротивление Порядку не закончится, – защебетала подруга.

– Ах, ну, раз твои карты так болтают, то, наверное, я всё-таки одумаюсь где-то на днях. – закатив глаза, я осушил свой бокал. – …Долго думала над планом запугать меня своей картонной колодой, пташка? – ухмыльнувшись, я откинулся назад, устремив взгляд на дождливую унылую улицу за окном.

– И что же мне тогда с тобой ещё делать, скажи на милость? – Эльвира наклонилась вперед, ее глаза сверкали озорством. – Кем ты себя возомнил?

– На сегодня у меня три роли, дорогуша. Две хорошие, а одна так себе, как и во всех баснях о морали.

Она приподняла бровь, отрываясь от карт.

– И какие же?

– …Во-первых, я один из лучших жнецов столицы, если и не самый. Во-вторых, я незабываемый партнёр в постельных делах, но, ты это уже и так знаешь, не так ли, пташка?

Она прищурила потешающиеся глаза, а на ее щеках появился легкий румянец.

– …И, в-третьих, – невозмутимо продолжил я, и в мой голос попала щепотка мрака. – Внутри я ужасное существо, особенно когда не высыпаюсь. А это каждый день, черт возьми! Так что, пожалуйста, пташка моя, – мой тон был спокойным, но с оттенком усталости. – С уважением ко мне, удались из моего пространства. И не забудь свои вуду-штучки!

Не дожидаясь ответа, я поднялся со своего места и стал пробираться к лестнице, ведущей в частные квартиры на втором и третьих этажах.

Голос Эльвиры последовал за мной, наполненный одновременно разочарованием и дружеской заботой:

– …Ты знаешь, что иногда я больше всего во тьме ненавижу твой поганый язык, Тамасви?

– …Да, – прошептал я, голос был едва слышен. – Меня многие ненавидят, пташка. Но, обожают только лучшие. Так что, тебе стоит пересмотреть свои искренние чувства ко мне!

Я не удержался и злорадно ухмыльнулся, в моих острых чертах проступила смесь прежней надменности.

Бросив последний оценивающий взгляд на бар, я поднялся в свое убежище на третьем этаже – просторную квартиру под самым чердаком.

Дождливой ночью я шел по тускло освещенным переулкам города, где тени, казалось, танцевали и шептали секреты. Вонь трущоб грозила перебить все мои чувства обоняния, но я продолжал двигаться вперед, прикрывая лицо краем пальто от гнилостного воздуха. Грязь прилипала к каждой поверхности улочек, напоминая о том, до каких глубин может опуститься отдельный класс общества, когда о нем забывают.

Я шел по этим переулкам не ради какого-то извращенного удовольствия, испытывая свою толерантность к отвращению, а по более личной причине.

Где-то в этих темных закоулках лежал путь к городскому кладбищу, месту, где покоились останки одного дорогого мне когда-то человека – отца.

Пробираясь по лабиринту переулков, я почувствовал внезапную тягу, как будто невидимая рука дернула меня за штанину. Я глянул вниз и увидел обветренную, грязную руку, схватившую носок моего ботинка.

Из тени вылез нищий в рваных лохмотьях, едва прикрывавших его истощенную фигуру. Его водянистые, залитые пеленой глаза вторили о безысходности, отражая измученную душу, находящуюся на грани безумия.

– Пожалуйста…, – прохрипел он, его голос едва дошёл до моих ушей. – Я прошу вас, господин!

Я отдернул ногу с отвращением.

– Чего ты хочешь? – рявкнул я, выдавая своим тоном раздражение от такого дерзкого обращения ко мне.

Нищий, отброшенный моим ударом к стенке, сразу пополз обратно ко мне, глаза его теперь блестели маниакальным отблеском.

И тут он заметил на моем большом пальце сверкающее серебряное кольцо с замысловатым узором, напоминающим песочные часы и косу для жатвы. В его ошарашенном взгляде появилось узнавание.

– Ты… Вы Гр… Мрачный… Жнец, господин? – приступ кашля прерывал его слабые попытки сформулировать мысль.

– Да, – лишенный эмоций ответ.

Осознание его инвалидности удивило меня – это был человек без ног.

Во мне зародилась странная для меня жалость, которая, однако, быстро сменилась презрением. Он напоминал мне червяка, беспомощного и ничтожного на фоне великой схемы бытия.

– Пожалуйста, добрый господин! Я умоляю вас! – взмолился он, и его ослабевшее тело снова рухнуло к моим ногам. – Заключите со мной контракт! Помогите мне сменить эту проклятую мерность, почтенный господин!

Я наклонился чуть ближе, изучая отчаяние, написанное на его бледном лице.

– …Заключить с тобой контракт? – размышлял я вслух, в моем тоне звучали отголоски жестокого веселья. – Да, наверное, можно… Но разве ты не ведаешь, дорогой мой, что даже смерть надо заслужить?

В глазах нищего промелькнула растерянность, заслоненная непреодолимым желанием вырваться из своего жалкого существования.

– …За…заслужить? Но… Как я могу заслужить смерть?

Жестокая ухмылка заиграла в уголках моих губ.

– Смерть – смена мерности. Жизнь испытывает нас на прочность, лепит из нас тех, кем мы должны стать. Проходя через испытания этой мерности, люди определяют свою последующую роль во плоти. – я прищурил глаза, изучая удивление червяка. – Переход не может быть дарован по прихоти. Смерть должна быть заслужена прожитой жизнью. И, теперь скажи мне. Не думаешь ли ты, что там, куда я отправлю твою душу, тебе будет гораздо-гораздо хуже?… Ведь, для уже опустившихся в самый низ, дно, может оказаться бездонным и преследующим их вечную душу, в любой из новых мерностей.

Пьедестал жнеца

В древнем городе Дэсмур, где царит тьма, и процветают тени, я – жнец, оказался погружен в новую эпоху, где встречи со смертью ищут легко и поспешно.

Прошли те времена, когда кончина от револьвера была желанной и благородной участью на дуэли. Смертные слабаки этого времени теперь жаждут более чистого и быстрого конца. Они ищут утешения в чашке утреннего чая с цианидом, который в считанные минуты положит конец их существованию.

Как служитель Порядка круговорота, я наблюдаю эту нездоровую тенденцию и не могу отделаться от чувства скуки, проникающего в мои кости. Смерть стала обыденной, лишенной какого-либо волнения или вызова.

На протяжении веков мы, жнецы, предлагали свои услуги этим несчастным людишкам. Не в их природе причинять вред друг другу, а тем более лишать себя жизни. Подобные действия были бы столь же абсурдны, как попытка змеи взлететь, или голубя поплавать. Это немыслимо, ведь наш Творец задумал, чтобы Его творения жили и процветали, созерцая, набираясь опыта.

И все же в трудные времена Он создал жнецов как последнюю надежду для страдающих душ.

Но позвольте отвлечься. В наш век все ищут легкого выхода, лишенного боли и страданий. Как немощные слабаки, они стремятся вырваться из несправедливой, по их мнению, жизни. Они даже не представляют себе, какие муки испытывает человек, потерявший близкого человека или больной на грани. Ни один мыслящий не будет добровольно подвергать себя такой боли.

Вот и стекаются они к нам – мастерам по смене мерности.

Однако, наши услуги выходят за рамки личной кончины индивидуума. Смертные, движимые жадностью или местью, также могут попросить прервать чужую жизнь. Но за такую привилегию придется заплатить немалую цену, которую определяют души, участвующие в кармическом контракте. Плата варьируется, и проситель вправе назвать свою цену. Если она удовлетворит весы Порядка, сделка скрепляется кровью, и контракт выполняется. Если нет, то в дело вмешиваются руки судьбы, определяя достойную цену.

Однажды я столкнулся с молодым человеком, желающим ускорить получение наследства от состоятельного отца. Он был готов заплатить любую цену, лишь бы поскорее его папаша ушёл из жизни. Он еще не знал, что его жадность слишком дорого ему обойдется…

Спустя годы, когда этот же человек захотел создать собственную семью, он узнал, на какой жестокий поворот обрекла его судьба с уплатой за сделку. У него отняли способность иметь своих детей. И только тогда он в полной мере узнал о природе последствий своего поступка.

Именно такие неожиданные последствия пугают и настораживают большинство смертных, не позволяя им частить с заказами по чью-то душу. Страх перед отложенной расплатой тяготит их, заставляя сомневаться в желании отомстить или получить выгоду.

Поэтому мы, мрачные жнецы, в основном работаем с просьбами о самоликвидации. Эти 'малодушники', как мы их называем между собой, слишком поглощены собственной борьбой внутри, чтобы задуматься о смысле своего проявления в данной мерности и уж тем более о Великом замысле Творца для всего зримого и незримого. Нет, души их слишком молоды или попросту непростительно архаичны, чтобы поразмыслить шире своих границ развития.

Реальность такова, что тех, кто обращается к нам за услугами, волнуют только их собственные страдания, их собственное спасение из иллюзорного мира, который породили они сами же. Еще не было ни одной души за все туманное существование Восьми графств, которая пожелала бы расстаться с этой мерностью ради существования другой души. Не все даже знают, что такая услуга входит в список наших потенциальных возможностей. Что уж говорить о бренных смертных, если даже не все из жнецов владеют подобной информацией. Я же осведомлен об этом исключительно благодаря переданным мне от отца познаниям.

Если бы только сами жнецы обладали властью запросить о своей собственной смерти. Увы, мы связаны долгом на теневом плане, обречены служить "малодушникам" для поддержания Порядка. Это наш долг, до тех пор, пока наши временные тела не одряхлеют, как это бывает со всеми смертными, а после пепел наших тел будет высыпан в единый накопитель для всех когда-либо существовавших пожинателей. И когда наши подневольные души вернутся снова сюда, чтобы найти себе следующее воплощение на еще одно столетие, ЦСП Дэсмура – Центр Сброса Памяти сам выберет подходящее для нас тело и заложит в него частичку от единого пепла знаний.

Я лежу неподвижно, устремив взгляд в бездну мрачного потолка моей спальной комнаты; со стороны может показаться, что я просто почиваю. Но моя душа парит над телесной скорлупой, обособленная и необъятная. Мой взгляд не бесцелен, он обращен в бескрайние просторы темных Небес, в стремлении найти ключи к ответам на вопросы, терзающие меня все эти века моего бытия…

Такова безотрадная картина, в которой пребываю я, слуга, терзаемый мистериями мироздания, обремененный вечным служением бессмертию и неустанно стремящийся получить доступ к знаниям, которые способен дать лишь Он.

Полная луна высоко парила на черном небосводе города, когда я осторожно пробирался к кладбищу. Покосившиеся надгробия и поникшие кроны деревьев отбрасывали тени, пляшущие при каждом мерцании лунного света. Это было мое излюбленное место, невзирая на всю его природную затхлость. Для меня это было своеобразным пристанищем, в котором я уединялся от монотонной службы.

Как жатвенник, я был связан с Советом Восьми, – тайным обществом нетленных, которое контролирует наши туманные просторы. Мы, пожинающие, не похожи на обычных людей, которые могут запросто призвать смерть по своему хотению. Наша же кончина требует более запутанной процедуры, и лишь Великий Совет Восьми обладает полномочиями принимать решения о том, подлежит ли мрачная душа жнеца тотальному разрушению. Исключительно в их руках вершится дальнейшая участь нашего непреходящего бытия, не предполагающего возможности реинкарнации, как это происходит со смертными, которых мы провожаем в затуманный мир.

Подойдя ко входу в Некрополь, я ощутил, как по коже скользит призрачный сгусток энергии мертвых. Кругом царило гробовое молчание, нарушаемое лишь перешептыванием ветра, поглаживающего надгробные стелы. Здешняя тьма казалась еще гуще, словно в ней содержались чересчур сокровенные таинства, чтобы раскрывать их. Но этой ночью я пытался укрыться в ее глубинах, отвлечься от сковывающей бюрократии жатвы.

Прежде чем двинуться дальше, я все же решил развязать шнурки на своих ботинках, как дань уважения к покоившимся под землей. Ибо в наряде усопшего вы не найдете ни одного узла или кружева. Смертные отчего-то верят, что дух умершего может запутаться в шнуровке. Право, как наивно! Но к традициям я питаю уважение.

Замечаю книгу в черном переплете, которая случайно выпала из моей сумки. Она взывала ко мне, напоминая о моем происхождении и избранном пути.

Стоило мне поднять ее, как знакомый груз навеял ностальгию. Это был мой первый самоучитель по искусству жатвы, драгоценный путеводитель отца, который сподвиг меня на это неблагодарное ремесло.

К горлу подступила тошнота, и я согнулся пополам от гнусных ощущений.

Поморщившись, вспомнил, что это эффект медленно действующего яда, который курсировал по моим венам. Жнецы – мастера в ядах. Это наш основной инструмент, который мы используем теперь. Но чтобы стать мастером в чем-то, нужно прочувствовать инструмент на себе полностью, стать его частью. Спирт на травах был моим единственным утешением, способом заглушить совесть, но и смягчить последствия употреблений ядов. Это был рискованный цикл – сегодня мне нужна была ясность, а не забвение.

Покачиваясь на нетвердых ногах, я размышлял о разновидностях используемых нами ядов. Белладонна, известная как "смертельный паслён", змеиный яд, яд болиголова, стрихнин и множество других летальных веществ..... Для смертных они были безвредны в любой дозе, но вот в руках жнеца они превращались в убийственные зелья. В этом и заключалась ирония нашего промысла – страшная сила, вверенная в чумовые руки.

Проведя пальцами по нержавеющей стали своих клинков – сверкающих в лунном свете смертоносных инструментов, – я вздохнул.

Каждое лезвие рассказывало свою историю, храня секреты бесчисленных душ, которых я проводил в последний путь.

Извращенная улыбка искривила мои губы, а по венам пробежала волна восторга. Пожалуй, в церемонии жатвы была своя изысканная прелесть, темный трепет, напоминавший мне, что среди хаоса я все еще обладаю рычагами воздействия.

Но сейчас моя рука задержалась на одном конкретном лезвии, любимом клинке отца. Не задумываясь, я сунул нож в рукав.

Завернувшись в черный плащ, я двинулся дальше в кромешную тьму, кладбище манило меня своим безмолвным призывом.

По мере того, как я углублялся, до моих ушей доносился тихий шепот. Казалось, сами духи признали мое присутствие и присоединились к тайному начинанию. Как часовые, стояли усыпальницы, отмечая места упокоения тех, кого такие же, как я, успешно провели через Лету – туманную реку забвения.

Лунный свет указал мне путь к алтарю, украшенному осыпавшимися черными розами.

Опустившись на колени перед алтарем, я зашептал имена недавно ушедших – ритуал в честь их смены мерности. Воздух загудел от волнения, как только я бережно вытащил из рукава свой клинок. Отблеск керосиновой лампы, казалось, усилился, словно призывая к действию.

Твердой рукой и целеустремленным взглядом я прочертил на земле вокруг алтаря замысловатые узоры.

Сырая земля затрепетала от моего прикосновения, и по кладбищу прокатилась волна энергетического подъема. Вокруг меня заклубилась мгла, словно пробудилась сама ее сущность. Это был тончайший танец, равновесие между жизнью и смертью, и я был в нем дирижером.

Как только лезвие еще раз соприкоснулось с землей, из него вырвались нити теней и обхватили мое запястье. Энергия устремилась сквозь меня, переплетаясь с моей внутренней силой.

Я почувствовал на себе бремя всех отправленных душ, их голоса эхом отдавались в моем сознании. В этот момент я был одновременно и их предвестником, и связующим звеном с этой мерностью.

В потоке неземного света духи начали просыпаться из своих погребений, их полупрозрачные формы являли собой поистине захватывающее зрелище. Они кружились в хороводе призрачного сияния, их гомерический смех смешивался с тихим плачем ночи. Это было хрупкое единство, эфемерное представление, державшее меня в плену.

На какое-то мгновение я позволил себе поддаться красоте всего этого, забыть о тяготившем меня долге. В этом городе я был не только посредником Смерти, но и свидетелем заключительных стадий Жизни.

Как только последний дух растворился в ночи, я почувствовал, что моя передышка подошла к концу. Совет Восьми скоро обнаружит мое бездействие на работе и устремит свой Всевидящий Глаз на сломанный вентиль в их изощренном механизме. Они вознамерятся изгладить меня, стереть остатки моего пребывания. Так как те неупокоенные души, которые были обетованные им для дальнейшего перерождения в Цикле туманных земель, я каждую ночь высвобождал на этом кладбище посредством древнего обряда, идущего вразрез с программой Ребалансировки. Мне было неведомо, куда они попадают, но я был уверен в одном. Уж лучше быть независимым от этих темных владений, от мучений перерождений и страданий. Здесь, где не умеют радоваться от души и любить всем сердцем, никто и вовеки не познает мира.

А у души, ведь, цель одна – искать покой внутри себя......

И все же, находясь в тишине Некрополя, я явственно ощутил, как во мне просыпается твердая уверенность. Я был не просто пожинателем, подвластным диктатуре Совета Восьми. Я был творением Тьмы и неповиновения, негасимым факелом, требующим пожара от неравнодушных сердец.

И с каждым шагом на пути к выходу меня наполняло внутреннее освобождение. Луна все еще парила высоко, освещая мой путь мягким сиянием. Исчезая в ночи, я уносил с собой воспоминания о кладбище, о духах, танцующих в неземной гармонии. О моем отце, который, так и не успел освободить свою душу....

– Сегодня твой счастливый день. – прошипел я сквозь стиснутые зубы, опускаясь на колено подле нищего.

Червяк валялся на боку, привалившись лицом к стене, вокруг него был разбросан всякий хлам.

– Быть может… какие-то заключительные слова? – обратился я к старику. Но, к моему удивлению, в ответ было лишь молчание.

Я приподнялся и нахмурился, в голове замелькали вопросы. Возможно ли, что нищий был уже мертв?

В моих глазах появился блеск азарта. Холодная рукоять ножа приятно лежала в ладони.

Подавив отвращение, я вновь опустился рядом с нищим и неспешно дотронулся до его плеча.

Ничего… Он был совершенно неподвижен. А энергия жизнеобеспечения не читалась в телесном сосуде. Неужели червяку и в самом деле пришел конец?

Угрюмо скривившись, я перевернул попрошайку на спину и всмотрелся в его лицо. В полумраке переулка разглядеть что-либо было невозможно, даже для глаз пожинателя. Мне нужен был свет.

Я нащупал в кармане спичечный коробок.

Крошечное пламя мерцало, создавая вокруг тревожное марево. Сделав глубокий вдох, я вгляделся в черноту.

Зрелище, представшее передо мной, заставило бы любого другого выругаться или завопить от ужаса. На моем лице же возникла маска стоицизма, пока я рассматривал то, что лежало в луже.

Спичка догорела, но я не обращал внимания на ее обжигающий накал, созерцая физиономию нищего. Вернее, ее отсутствие.

Там, где должны были находиться черты лица, был лишь гладкий, безжизненный участок плотной кожи. Ни глаз, ни носа, ни рта. Чистый холст, устремленный в никуда.

Меня пронзила неприятная досада. Это выходило за рамки всего, с чем я сталкивался раньше. Мой рассудок рыскал в поисках рационального объяснения, цепляясь за любое подобие нормальности. Но ничего не поддавалось логике.

В этот момент ко мне подкралось предчувствие, что за мной кто-то наблюдает. Волоски на затылке встали дыбом. Тьма, казалось, становилась все плотнее, смыкаясь вокруг меня.

Неприятное чувство кольнуло, но я отогнал его прочь, решив докопаться до сути. Я знал, что за зверской кончиной нищего кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

Попытка пролить свет на ситуацию не удалась, и я снова чиркнул спичкой.

Когда пламя затрепетало с новой силой, воздух наполнился свистящим шепотом, едва слышным, но отчетливым. Духи призывали меня уйти.

Но я зашел слишком далеко, чтобы ретироваться. Спичка догорела, и я вновь погрузился во тьму.

Во власти ночного месива я оказался опутанным паутиной неразберихи.

Адреналин бурлил в крови, пока я пытался разобраться в отвратительной картине, на которую наткнулся. Передо мной безжизненно лежал бесприютный мужчина, его тело было залито гротескным количеством крови. Был ли он жертвой свирепого нападения? Но кто еще способен на убийство, если не жнец?… Или здесь действовало нечто более пагубное?

Решив докопаться до истины, я быстро смываю кровь с рук в корыте прачечной за углом. Темные капли, падающие на гладь воды, служат ярким напоминанием об увиденном этой ночью.

Уже дома я разглядываю свое отражение в старом, испещренном трещинами зеркале и перебираю в памяти варианты ответов на загадку из трущоб.....

Когда прикасаюсь к своей щеке, меня вдруг озаряет: кровь принадлежит не только тому бездомному. Она принадлежит и мне.

От мысли о том, что его кровь смешалась с моей, меня охватывает нешуточный гнев. Стал ли я неумышленной причиной его погибели? Виноват ли я в его агонической кончине? Мог ли я хоть на долю секунды не владеть своим разумом в ту ночь?…

Очевидно было одно – немощный не сменил мерность, как мечтал. Кто-то сделал тело старика нежизнеспособным, и подверг его измученную душу стиранию.

С чувством неотложности я выбегаю из своей квартиры на тускло освещенную улицу Дэсмура.

Преисполненный решимости найти подтверждение своим подозрениям, я пробираюсь сквозь темень в сторону Безымянного переулка. Тени нависают надо мной, создавая на редкость жуткую, почти сюрреалистическую атмосферу. Сердце неприятно щемит в груди, предвкушение и нетерпение смешиваются в каждом ударе.

Однако мои искания истины были прерваны появлением керосинового светильника. Его желто-красный отблеск на долю секунды заставил меня зажмуриться, и, прежде чем я успел среагировать, чьи-то цепкие руки схватили меня за запястья, обездвижив.

Послышались зычные голоса и брошенные в мой адрес обвинения.

– Это же жнец! – восклицает один из них, в его голосе сквозит командирская интонация.

Становится ясно, что меня задержали градозащитники – спайдеры. Обвинения в убийстве бездомного, найденного в том самом Безымянном переулке, который я пытался исследовать до зари, нашли свою конечную в моем лице.

Злость вспыхивает во мне, подстегивая к сопротивлению. Я требую ответов, сомневаясь в правомерности моего задержания. Но ответ, который я получаю от одного из спайдеров, звучит весьма противоречиво.

– Мы не вправе разглашать подобную информацию. Но при всем уважении к вашему покойному отцу, господину Тамасви..... Должен уведомить вас, что на месте злодеяния было найдено ваше фамильное кольцо.

Несмотря на то, что я был ошарашен этим фактом, на меня снизошло озарение. Стало окончательно ясно, что я нахожусь на верном пути, приближаясь к разгадке, скрывающейся за тремя найденными в Безымянном переулке безликими телами за этот год.

Да, нищий, с которым я столкнулся, был не первым, кого постигла такая участь. Безымянный переулок и раньше был свидетелем подобных зверств.

Кусочки головоломки начали складываться в единое полотно, и я решил, что должен продолжить свое расследование.

Когда меня ведут, закованного в паутину неразрываемой лески, я нахожу спокойствие в том, что, несмотря на все улики, выдвинутые против меня, мое преследование правды остается непоколебимым. Силы Ордена Дахмы, которому прислуживают спайдеры, не будут готовы к тому, с каким упорством я буду копать до дна. Я раскрою их истинное лицо, покажу зло, которое преследует темные, извращенные улицы Дэсмура.

Дэсмур – город без надежд

В глубине древнего лесного массива, где вековые стволы нашептывали ветрам свои заветные тайны, сидя на покрытой мхом ветке дуба, я неспешно беседовала со своим дворецким. В свежем воздухе витал пронизывающий болотный запах, контрастирующий с прохладой лунного солнца.

– Терпеть не могу, когда на дворе зима, а снега нет, – заметила я с меланхоличным оттенком в голосе. – А еще не выношу, когда приходит лето и наступает такой холод…

Мой верный и мудрый дворецкий Вито повернулся ко мне, его глаза были исполнены пониманием.

– Значит, госпожа, вы не любите, когда неожиданные вещи нарушают привычный уклад жизни?

– О нет! – возразила я, покачивая ногами в воздухе. – В том-то и дело… Я слишком часто ожидаю неожиданного, и это утомляет неимоверно. Когда нормальность растворяется в неожиданном, ничто уже не является по-настоящему нормальным. Понимаешь?

Мужчина задумчиво кивнул.

– …Пожалуй, – произнес он. – Вы, похоже, весьма философски настроенная натура, госпожа Лорелей. Откровенно говоря, я восхищаюсь вами.

– Я же просила не называть меня так, Вито! – улыбнулась я. – Просто Сандри. К тому же я не такой уж и философ. Просто, когда тебе не с кем обсудить свои мысли, хочется уйти в глубокие размышления…

Я с грацией спрыгнула со своего насеста, мягко приземлившись на озябшую лужайку.

– Вам одиноко, госпожа? – спросил Вито, подходя ко мне с беспокойством на престарелом лице.

Я замешкалась. В голове проносились мысли, но я отказывалась признавать тяжесть на сердце.

– Нет… Не совсем, – отозвалась я, пытаясь увильнуть от темы. – Мне нравится размышлять о значении жизни. Но когда вокруг слишком людно, порой трудно глубоко мыслить, ты не находишь?

– Я полностью с вами согласен, госпожа… Сандри. В уединении приходит ясность ума.

– Я рада, что мы с вами единомышленники, – сообщила я, на губах заиграла улыбка. – Вы замечательный человек, Вито.

Лицо дворецкого засветилось, от его глаз исходило ощущение домашнего уюта.

– Благодарю, Сандри.

– Но, Вито… Скажи мне, пожалуйста, почему ты до сих пор держишься меня, когда всем остальным уже нет дела? Даже моим родственникам?

– В моем возрасте смысл жизни заключается в том, чтобы заботиться о судьбе близких, – тихо прошептал он. – Вы для меня как дочь, Сандри. Единственный человек, который имеет для меня смысл.

Я опустила голову, скрывая расцветающее внутри меня тепло.

"Какая у него добрая, мудрая душа…", – подумала я про себя. Может, Вито и не осознает этого, но он заполняет пустоту в моем сердце, заменяя семью, которой у меня никогда не было.....

Три месяца. Три проклятых долгих месяца я провел в Орденской тюрьме. И за что? За то, что якобы уничтожил душу бродячего нищего, которого я даже и пальцем не трогал?… Что за маразм!

Стены темницы из черного турмалина давили, сковывая силы жнеца. А стесанный пол из олово-висмута, что изолировал мою ауру от подпитки из атмосферного потока энергии, были единственными свидетелями моего несправедливого заточения.

С каждым последующим днем во мне нарастал неистовый гнев. Я жаждал свободы не только от гнетущей темноты этой энергопоглощающей камеры, но и от сковывающих меня оков иерархии. Орден Дахмы, высокопоставленные представители Дэсмура, решили покарать меня, спровоцировав мое показательное заточение.

Наконец-то освободившись от вампиров моего времени, я в полумраке поднялся по лестнице в свою обитель.

В тускло освещенных коридорах трактира "Черная Лилия" меня одолевало раздражение. Отсутствие достаточного освещения издевалось надо мной.

– Черт возьми, Эльвира… – пробормотал я. – Неужели ты не можешь хотя бы раз обратить внимание на дрянное освещение в коридорах заведения, где ты являешься управляющей?

Мои слова, никем не услышанные, эхом отдавались в пустоте. Хотя это был уже не трактир моего отца, я не мог не чувствовать личной причастности к успеху заведения. Ведь когда-то оно принадлежало моему роду веками.

Когда я вошел в свою мрачноватую, но довольно уютную квартиру и рухнул на кушетку, на меня навалилась тяжесть многонедельной бессонницы. Я безучастно уставился в потолок, погрузившись в океан гложущих мыслей. Воспоминания о заключении не давали покоя, мучил вопрос: как такое в принципе было возможно?…

Вероятно, ответ лежал в плоскости деятельности Ордена. Их мотив становился очевидным. Они хотели, чтобы я систематически выполнял свою жатвенную функцию; дефицит поставляемых душ в счетчик времени вызывал их подозрение и гнев.

Искра неповиновения вспыхнула во мне. Их слабая попытка внушить страх, ограничив свободу, послужит лишь катализатором моего восстания.

Эльвира, ближайший мне человек в этом Богом оставленном городе, предстала передо мной, ее немигающий взгляд пытливо вглядывался в мое лицо.

– У меня нет денег, пташка, – пробормотал я, наливая себе стакан хереса. – В смысле… Мне не так уж много нужно, как когда-то моему отцу, который растил меня в одиночку… Мне лишь нужно как-то поддерживать себя на плаву.

Как-то. Орден Дахмы платит только послушным детишкам своей темной, извечной игры. Плохих жнецов, как выяснилось, бросают в тюрьму до их раскаяния.

Я не сомневаюсь, что Совет Восьми уже прознал обо мне из зловонных уст Ордена. Именно Совет принимает все решения, касающихся Туманных Земель: устанавливает обновленные порядки, законы и вводит запреты. Для контроля за исполнением этих постановлений в каждом городе есть свой Орден Дахмы. В Дэсмуре, как и в остальных восьми туманных графствах, представители местной элиты древних душ входят в этот Орден, следя за соблюдением законов и выявляя любые нарушения в системе. Это к тому, что Орден никогда не предпринимает действий без распоряжения со стороны Совета.

Следовательно, я пришел к выводу, что мое непослушание, несомненно, достигло их высокопоставленных ушей.

– Разве ты уже не пропил все свои последние деньги? – в голосе Эльвиры сквозила ирония.

– …Чего? – я допиваю содержимое стакана одним глотком, напиток обжигает горло. – С моим бюджетом подобного не случится. Во всяком случае, не в ближайшее время.

Она бросает на меня один из своих испытующих взглядов, ее ум неустанно работает за этими расчетливыми карими глазками.

– И как же ты собираешься зарабатывать деньги после "ближайшего будущего", позволь спросить?

– …Определенно, не занимаясь порученной мне работой.

– Но они уничтожат тебя за неповиновение Ордену, Эскар! – восклицает девушка, используя мое имя, чтобы подчеркнуть волнение.

Я передергиваю плечами, игнорируя предупреждение.

– И я с удовольствием понаблюдаю за тем, как они это проделают.

Эльвира выхватывает у меня стакан, проливая несколько капель на пол.

Теперь была моя очередь вскинуть бровь.

– Ты с ума сошел!!! Они уже пытаются это сделать! И очень хорошо, насколько я могу судить… Ты что, Эс, совсем ослеп, что ли? – простонала подруга. – Тебе не нужен никакой Совет Восьми или Орден Дахмы, чтобы погубить себя. Когда ты с такой готовностью делаешь это и сам! Целыми днями ты только и делаешь, что напиваешься до беспамятства! Чего ты ждешь от такой беспросветной жизни?

Она смотрит на меня со смесью разочарования и… Беспокойства? Нет, мы говорим об Эльвире. О женщине, похожей на непоколебимую крепость, как называют ее здешние. Не может быть, чтобы она беспокоилась о моем благополучии. Даже если мы знаем друг друга уже…

– …Скажи мне, как давно мы знакомы, пташка? – вопрошаю я, усталость сквозит в моем голосе.

– Не смей даже говорить мне, что ты уже пропил и всю свою память!

– Ты не можешь просто ответить?! – рычу в сердцах я, закатывая глаза.

Отбросив губку в раковину с несколько излишней экспрессией, Эльвира хмурится. Может, она тоже не помнит всего этого, как и я? Возможно… я не единственный, кто чувствует, что не вписывается в окружающую среду?

Но нет. Она встряхивает волосами угольного оттенка, видимо, прогоняя думы, и устремляется прочь.

Я остаюсь один.

Я всегда ощущал себя чужаком в этом дождливом городе. Мои способности к иному сбору жатвы, когда я освобождаю души на алтаре, а не отправляю их через Лету в вечный цикл мучительных перерождений на Восьми Землях, – Орден считает диверсионным и опасным для их деятельности. Ведь если души не будут направлены обратно в цикл, исчезнет смысл существования всего нашего мироустройства – нашей мерности. И тогда ни Орден Дахмы, ни даже Совет Великих Восьми не смогут никого контролировать. Ведь если люди прознают, что контракт со жнецом и смерть – всего лишь иллюзия выхода, – приманка для желающих вырваться. Кто же тогда захочет подчиниться власти и остаться в этом мире перевернутой восьмерки – лже-вечности?…

В слабо освещенной спальне, в воздухе висела тягучая безысходность, я лежал на стылом полу, мое тело содрогалось от усталости и опьянения. Пять пустых бутылок вина – мои спутники в этой ночи, валялись рядом. Жнецы никогда не пьянеют, хотя.... Хотел бы я пофантазировать, как бы я это ощущал.

Я дошел до конца – за мной по пятам шли патрульные спайдеры, жаждущие взыскать долг со всех тайно освобожденных мною за три года душ.

Иллюзия реальности, словно искусно сплетенная паутина, опутывала всех нас, загоняя в ловушку танца подобострастия и раболепия. Я ненавидел все это.

Спотыкаясь, я направился к душевой кабинке. Моя ступня наткнулась на груду писем, разбросанных по полу. Обычно я не обращал на них никакого внимания, воспринимая их как отбросы забытой жизни. Жизни, к которой я никогда не смогу вернуться. Но сегодня, в самый мрачный момент, что-то привлекло мое внимание к единственному красному конверту среди всех остальных – иссиня черных.

Тонкий почерк плясал по бумаге, словно виноградная лоза. Странное чувство охватило меня, когда я взял в руки эту необычную корреспонденцию, манящую меня неведомым смыслом.

Что такого особенного может быть в этом письме среди моря " малодушных" просьб о смерти?

Я отбросил красный конверт на кровать. Меня ждал ледяной душ.

В трактире раздавался смех и звон бокалов, заглушавший всякое подобие штиля. Эльвира с принужденной улыбкой зигзагами пробиралась через заставленные столики, ее напускная веселость едва скрывала усталость. Шумная атмосфера не беспокоила меня, поскольку в эту бессонную ночь я был увлечен только одним – выпивкой.

Поднеся фужер к губам, я сделал глоток янтарной жидкости.

Когда горьковатый вкус виски с нотками шоколада разлился по языку, на моем сером лице промелькнуло удовлетворение. Я был ценителем двух видов искусства – хорошего дорогого алкоголя и женщин, обладающих достаточным интеллектом, чтобы вести увлекательные дискуссии. К сожалению, найти такое сочетание было так же редко, как наткнуться на мифическое существо. Казалось, судьба часто дарила мне только одно, оставляя второе нереализованным.

Но это было не от недостатка выбора, ведь я прекрасно понимал, какие соблазны меня окружают. Манящие сирены публичного дома, по-своему соблазнительные, честно говоря, действовали мне на нервы, их пустая болтовня отбивала охоту заводить какие-либо разговоры. За пределами этих стен женщины, которых я встречал, просто не соответствовали моим запросам, не обладая ни особой красотой, ни остроумием. Удручающая история, которая, казалось, так и останется без светлого вмешательства.

Забывшись, я почувствовал, как на мои плечи давит одиночество. Но среди моря лиц, украшавших трактир, ни одно не обладало теми качествами, о которых я грезил.

Возвращаюсь домой под строгим присмотром Эльвиры. Луна освещает тихие улицы, а она идет рядом со мной, не сводя с меня глаз и проверяя, чтобы нас никто не потревожил.

Мы доходим до моей входной двери, и я резко выдыхаю, сбрасывая плащ, пока она тихо закрывает за нами дверь.

– Если ты еще раз так вздохнешь, вся таверна проснется через мгновение! – шипит она с едва заметным раздражением.

Я мгновенно возвращаю ей ухмылку, придвигаясь ближе. Она напрягается, пытаясь избежать моего пронзительного взгляда.

Подхожу к ней настолько близко, насколько позволяет пространство, и хватаю спички, лежащие на полке шкафчика позади нее.

Моя подруга хмыкает, скрещивая руки еще более раздраженно.

– Как долго ты собираешься играть эту роль, Эс?

Услышав вопрос, я недоуменно поднимаю на нее глаза, доставая тем временем успокоительные травы для чая.

– …Какую роль?

– Ты прекрасно знаешь, какую саморазрушительную, апатичную, нелепую роль ты исполняешь! – Эльвира поворачивается, чтобы зажечь несколько свечей на каминной полке. – Тебе нужна мотивация… Цель, которая поможет тебе пережить эти дни, не отравляя себя своими пахучими травяными отварами и Бог знает еще чем!

Я лениво начинаю расстегивать пуговицы на рубашке, ловкость пальцев меня подводит. Ее холодная рука ложится поверх моей, останавливая меня.

– …Видишь, о чем я говорю?

– Не совсем… – переплетаю наши пальцы, слегка притягивая ее к себе. – Будет лучше, если ты покажешь мне, птичка.

– Твоя похотливая ухмылка на этот раз не поможет тебе затащить меня в свою постель.

– Тогда скажи… Что поможет? – мой нос ненадолго касается ее щеки, я вдыхаю насыщенный лавандовый аромат от волн ее темных волос. – Я думал, что именно этого ты всегда хотела от меня под конец тяжелого дня… Не так ли?

Она на мгновение приостанавливается и расплывается в улыбке.

– Мне неприятно это признавать… Но здесь ты не ошибся.

Девушка толкает меня на спину, заставляя свободно повалиться на кровать, и забирается на меня сверху, проворно, словно кошка.

– Тебе следовало начать с этого, птичка. – мурлычу я, когда ее холодные пальцы пробираются под мою наполовину расстегнутую рубашку.

Я хочу притянуть ее к себе для погружения в ее губы, но она застывает, когда ее взгляд падает на что-то рядом со мной.

– Что эта штука делает в твоей постели, Эс?… Означает ли это то, что я думаю?

Сощуриваю глаза, чтобы получше рассмотреть предмет в ее руке. Что-то маленькое и черное…

– Письмо к жнецу. Здесь. На твоей кровати, Эскар. Ты наконец-то решил вернуться к работе?!

– Прости, птичка, но… Нет, черт возьми, – горько усмехнулся я.

– Тогда… Тогда и я скажу тебе "нет"! – быстро поднявшись, она поправила свое платье и сердито воззрилась на меня. – По крайней мере, на этот раз, когда ты умудрился напиться, как последний пьяница с Безымянного переулка!

– Да брось! Я видел и не таких пьяных личностей. И уверен, ты тоже! – протестую я, пытаясь приподняться на локтях. Только когда мне удается задержать взгляд на несколько секунд, замечаю новую необычную татуировку на руке подруги.

Уроборос… Змея, поедающая свой хвост. Символ вечности. Для обычных людей это просто змея. Но посвящённые знают, что столь древний символ – это, скорее, архаичное чередование природы, постоянное возрождение и смена мерности всего живого. Это бесконечный цикл, в котором души обывателей обретают все новые и новые тела, забывая о своей прошлой жизни с молоком матери. И только души несменной элиты, их приближенных и жнецов, помещаются в тела с доступом к прошлым воплощениям по желанию. У меня такого доступа нет. Вероятно, не вышел рожей.

– Нравится моя татуировка? – усмехается приятельница, заметив мое внимание.

– …Уроборос? Серьезно, птаха?

– О!… Смотрю, ты неплохо разбираешься в этом вопросе, да?

– Трудно не разбираться, будучи жнецом. – приподнимаю бровь, указывая на ее кисть. – Особый знак Совета VIII. Знаешь поди?

Она медлит с ответом, ее пальцы скользят, чтобы коснуться татуированного места.

– …Знаю. Поэтому и сделала. Чтобы выразить свою преданность Ордену. Ведь если в нашем городе наступят новые темные времена – ты пожалеешь, что эта татуировка была не на твоей руке, Эс.

Я утомленно выдохнул, локти наконец подвели, и я завалился на спину.

– … А ведь ты можешь просто прикончить меня. Это было бы величайшим доказательством твоей преданности Ордену. Помочь им стереть один сломанный паззл, который никак не хочет укладываться в их единую схему…

Некоторое время я не слышу ее ответа и начинаю подозревать, что, возможно, случайно подкинул ей наилучшую идею, чтобы на деле продемонстрировать лояльность к этим ублюдкам из Совета.

– Очень смешно, Эс, – рассеянно шепчет девушка, и я слышу, как поворачивается оконная ручка. Свежий, дождливый воздух моментально заполняет комнату.

– …Я лишь озвучил пьяные мысли.

– Но письмо… Похоже, кто-то хотел, чтобы его получил именно ты, Эскар.

Я не придаю значения ее последним словам, погружаясь в серый сон без сновидений.

Утром, подняв тяжелые веки, первым делом направляюсь в уборную. В воздухе витает лавандовый шлейф, напоминающий мне о подруге.

В зеркале отражается мое бледное лицо – остатки бурной ночи, проведенной под воздействием терпких травяных отваров. Я проклинаю свое безрассудство и мысленно отмечаю, что мне следует отказаться от напитков, настоянных на одурманивающих травах богульника.

Мои черные, непокорно-прямые волосы успели отрасти аж плеч. Но я не собирался остригать их. Перед кем красоваться?

Решив смыть с себя прегрешения минувшей ночи, я потянулся к крану. Но прежде, чем успел предаться ритуалу, мое внимание привлекло нечто другое.

Под пояс моих брюк был подсунут небольшой красный конверт.

Не думая, надрываю его и осторожно смотрю содержимое.

Черные скорописные буквы пляшут по пунцовой поверхности. Из них складывается имя – "Лорелей".

Я вспоминаю, как еще вчера наткнулся на нечто похожее в беспорядочной куче остальных писем. Это была весьма загадочная находка, которую я собирался изучить более тщательно, но отвлекся на ночные перипетии.

Должно быть, именно этот конверт Эльвира нашла на моей кровати вчера.

Возвращаюсь в покои и начинаю лихорадочно выискивать хоть какие-то следы того красного конверта. Но усилия тщетны: единственное, что окружает, – всепоглощающий запах лаванды.

Меня постигает понимание. Это не обычная просьба об услугах жнеца, а личная просьба. Способность письма менять цвет, становясь черным в чужих руках и красным в нужных, говорит о том, что это нестандартное прошение. Вот почему в наманикюренных ручках пташки оно было черным. Тот, кто отправил его, несомненно, был умен и обладал деньгами. Такая бумага из красного дерева… Весьма дорогая.

Опускаюсь в путы кресла и закуриваю трубку с травами шалфея. Ароматный дым овевает меня, создавая ощущение затишья перед бурей, грядущей в моей голове.

"Лорелей"… – эхом отдается в моих думах. Где я уже встречал это имя?…

Внезапно все встает на свои места. Вчера в кабаке кто-то из местных вскользь обмолвился о некой зажиточной дворянской семье, ищущей личного секретаря – секретаря в дом Лорелей.

Но что это может означать? Зачем кому-то из Лорелей понадобилось обращаться ко мне через личное письмо? Богачи редко обращаются к жатвенникам с просьбой о смене мерности, так как эта их вполне подкупает…

Конверт, теперь снова черный, с одной строчкой текста внутри, дразнит меня своим загадочным содержанием: "Сандрина Эрналин Лорелей".

Делаю отрывистый вдох трубки, выпуская струйку шалфейного дыма, и готовлюсь отправиться в дорогу, которая сулит раскрытие некоторых подробностей и изменение хода моего бесцельного существования.

Поместье Лорелей

Сжимая в перчатках злосчастный конверт, я устало смотрю в окно кареты. Перед глазами открывается интересная картина: высокие снежные горы, густой фасад леса. Мост, по которому мы едем, окружен серостью зимней бездны и не замерзающим водопадом.

Вид его завораживает, и я не могу удержаться, чтобы не наклониться к окну, желая ощутить туманные брызги на своем лице.

По мере того, как грохочет карета, пейзаж становится все более чарующим.

Горы простираются насколько хватает глаз, их вершины украшены чистым белым мерцанием. Деревья в окружающем лесу стоят высокие и гордые, их ветви усыпаны снежной пылью.

Затерявшись в великолепии сей природы, я не смог позабыть о своей ноше. Но жалкая бумажка в моей руке теперь ничтожна. Она не властна над этим мгновением чистой благодати.

Чем дальше уезжала карета в темный лес, тем теплее становилось.

Через час, когда мы уже остановились у ворот поместья, снег совсем сошел, и погода стала похожа на весеннюю.

Я попросил кучера высадить меня заранее, чтобы немного прогуляться. Головокружение, возникшее после перехода по мосту, подтолкнуло меня к поиску утешения в окружающей природе.

Через десять минут ходьбы я оказался в уединении дубовой рощи. Трава пахла поздней осенью, а ветер был теплым, как в начале апреля. Это было необыкновенное место, туманное и безмятежное.

Мне стало интересно, находится ли поблизости усадьба Лорелей или я удаляюсь все дальше в глушь.

Пока я рассуждал, вдалеке мелькнуло что-то белое.

Человек? Здесь, в глуши?…

Любопытство взяло верх, и я двинулся к той белой точке.

Осторожно раздвинув кусты шиповника, чтобы не нарушить уютную тишину, я вдруг остолбенел.

Все шумы в голове стихли, и я стал свидетелем самого завораживающего и прекрасного зрелища, которое видел за последнее время.

На другом берегу хрустального лесного озера на ветке дуба сидела молодая женщина. Она прислонилась спиной к коре, ее пепельные волосы слегка колыхались на ветру. Безмятежное выражение лица и полузакрытые веки свидетельствовали о ее умиротворенном состоянии.

Мое внимание привлекло ее белое платье. Кто в здравом уме наденет такой наряд в лес? Или травы шалфея окончательно опьянили меня до галлюцинаций?

Как бы то ни было, я не мог отрицать привлекательности сия видения.

Налетел порыв ветра. Ее юбка затрепетала. И я не мог не заметить ее прозрачности, обнажившей изящные ножки.

Я стоял, затаившись, и изучал ее, как хищник, которым я и был. Бледная, гладкая кожа, едва прикрытая тонкой вуалью подола, завораживала меня. Странно, но сердце учащенно забилось, а ладони вспотели. Это была необычная реакция для моего тела.

Волчий интерес, должно быть…

Я напомнил себе, что я не аристократ и даже близко не джентльмен. Да и нормальным жнецом я уже давно не был… Поэтому, я решил, что могу смотреть сколько захочу.

С неопределенной ухмылкой я оставил странную даму и вернулся на дорогу.

Продолжая свой путь, я не мог не задаваться вопросом, останется ли в моих мыслях ее неземная красота или исчезнет, как туман, окружавший ее.

Тимадра Лорелей была известна в городе как зажиточная виконтесса особняка Лорелей. Ее короткие белокурые локоны слегка подрагивали, когда она притворно смеялась, придавая немного теплоты ее в остальном холодному и высокомерному образу. Ее хищные серые глаза, казалось, хранили в себе тайны многих своих знакомых, создавая вокруг нее атмосферу интриги.

– Виконтесса, рад быть гостем в вашем изысканном доме, – сказал я, позволяя своим глазам с любопытством блуждать по ее чертам, пытаясь разглядеть глубину, скрытую за этими надменными глазами.

– Спасибо за добрые слова, – ответила она, не переставая натянуто улыбаться. – Чем могу быть Вам полезна, господин…?

– Позвольте выразить вам свою благодарность за гостеприимство, виконтесса. Однако, моя сегодняшняя цель, возможно, не столь грандиозна, как можно было бы предположить из моего короткого письма Вам. Я здесь в поисках возможности попытать судьбу на должность, которая недавно представилась в вашем поместье.

Удивленно приподняв бровь, женщина пристально изучала меня.

– …Должность? – повторила она. – Вы не похожи на человека, который претендует на обычную должность. Вы, наверное, пришли моделировать одежду для моего мужа? Хотя, – ее губы изогнулись в озорной улыбке, – Вы-то гораздо стройнее его… Намного.

Забавляясь ее игривым поведением, я ответил: – Я ценю ваши комплименты, виконтесса, но, уверяю Вас, я здесь не для того, чтобы подработать моделью. Напротив, я здесь, чтобы подать заявление на должность личного секретаря. Насколько понимаю, эта должность все ещё вакантна?

Глаза Леди Тимадры слегка сузились, словно она выискивала признаки обмана. Не найдя таковых, она спокойно поправила свое чёрно-жемчужное ожерелье.

– Что ж, это неожиданно, – призналась она с оттенком удивления. – Но, тем не менее, это приятный сюрприз. Вы обладаете и молодостью, и обаянием – качествами, которые редко ассоциируются с ролью личного секретаря.

Как раз в тот момент, когда наш разговор начал входить в нужное мне русло, спокойствие зала было нарушено детским смехом.

На лестничной площадке появились два маленьких светловолосых мальчика – близнецов, их игривое поведение противоречило строгому взгляду виконтессы.

– Мальчики!! – рявкнула она, на мгновение опешив от их появления. Как и я, опешил от её истеричного вопля.

Быстро опомнившись, женщина вновь обрела спокойное выражение.

– Я же вам говорила о том, что нельзя бегать по дому? Не так ли?

Близнецы виновато переглянулись, но промолчали.

Наконец, один из них набрался смелости.

– Извините нас, пожалуйста, тетя Тимадра, – сказал более старший на вид.

Повисло молчание. Я прочистил горло, не зная, как и поступить.

Старший близнец, похоже, не впечатленный моим присутствием, вскинул голову.

– Еще один? – нагло вопросил он, заслужив суровый взгляд тети.

Не обращая больше внимания на детей, виконтесса вздохнула и обратилась к ним уже не глядя: – Ступайте в свое крыло поместья и играйте там сколько влезет! Но помните, – она сделала паузу, встретившись взглядом с каждым из близнецов, – только там. Не среди антиквариата и раритетов в других залах. Ясно вам?

Оба мальчика торжественно кивнули, их одинаковые лица были полны невинного азарта.

Они бросились прочь, исчезая, как листья, уносимые порывом ветра.

Повернувшись ко мне, виконтесса снисходительно заулыбалась.

– Прошу прощения за этот спектакль. Дети бывают очень шаловливы.

– Понимаю. Но эти дети придают живой оттенок этому великолепному дому.

– Пожалуйста, забудьте же о них!… О чем это мы говорили?

– О том, что я привлекательный, умный молодой человек… Самый необычный кандидат на вашу должность, но лучший из всех, кого вы когда-либо найдете, уверяю вас, – плавно отвечаю я, скользя взглядом по ее изящным изгибам и роскошному дорогому платью с изумрудами.

– Не припоминаю, чтобы я заканчивала свою речь таким образом, но что-то мне подсказывает… Что Вы, должно быть, читаете по глазам, – хихикает она, слегка прикусывая губу, после чего подходит к столику у окна и берет маленькую золотую табакерку.

Леди Тимадра прикуривает и делает первую неспешную затяжку, после чего снова обращает внимание на мою персону.

Ее остекленевшие глаза сужаются, изучая мой наряд, на лице проступает полуулыбка.

Она – лисица, и, несмотря на все прошедшее время, по-прежнему хороша собой.

– Добро пожаловать в поместье Лорелей! – наконец пропела она, проходя мимо меня. – Но, прежде чем Вы начнёте работу, вам придется дождаться приезда самого виконта, чтобы проверить способности секретаря в Вас. Если он одобрит, то вы точно можете начинать.

– Пардон, но разве не Вы здесь принимаете на службу?

Полупечальная улыбка, которую она мне дарит, говорит о многом.

– Если бы только это зависело от меня… Вы уже знаете мое решение относительно Вас. Но в данном случае, виконт нанимает секретаря одному из членов нашей большой семьи. Я обычно совсем не интересуюсь такими вопросами, поэтому, к сожалению, не располагаю точной информацией о том, зачем и для кого нужен секретарь, – поясняет женщина, ее лицо выражает одновременно обиду и скуку. – Хотя, конечно, я догадываюсь кому.

Вдруг в памяти всплывает необычная встреча в лесу.

– …Могу ли я спросить о даме, которую я имел удовольствие встретить в лесу у озера? Является ли она членом семьи?

Виконтесса поднимает искренне удивленные глаза от своих забот.

– Ах, это… Должно быть, Вы встретили Сандрину – молодую баронессу нашего дома.

Тимадра на мгновение замешкалась, в ее глазах мелькнула неуверенность. Казалось, она раздумывает, стоит ли рассказывать больше о таинственной госпоже, которая, судя по всему, и прислала мне письмо, лежавшее сейчас у меня в кармане.

– Единственная Лорелей по крови. Наша Сандрина, – пробормотала она.

Меня не могли не заинтриговать ее слова. Кем была эта призрачная девушка, которой потребовались услуги жатвы именно от меня?

– Что ж… Интересно, – подбодрил я ее, надеясь, что она еще поделится секретами своей семьи.

– Позвольте мне объяснить, – начала виконтесса, ее голос был мягким, но полным авторитета. – Изнеженные близнецы, которых Вы видели ранее, – это сводные братья Сандрины. Видите ли, мать баронессы, старшая сестра моего мужа, к сожалению, покинула этот мир, когда Сандрина была еще младенцем. Ее отец, потрясенный утратой, женился вновь, на этот раз в соответствии со своим более низким для нас – рыцарским – статусом, и вскоре родились близнецы. Как глава Дома Лорелей, мы с моим мужем, виконтом Обероном, взяли на себя ответственность заботиться об этих мальчиках, пока их отец служит на фронте.

Осиротеть в столь юном возрасте. Это печально… Ибо никто не возвращался с пограничной войны. Люди, посланные защищать наши восемь территорий от малоисследованных порождений из Тумана, стремящихся пересечь Великую Стену и захватить наши города и деревни, пожирая все на своем пути… Именно эту историю Совет Восьми рассказывал нашим жаждущим иллюзий ушам все эти века.

– Простите за любопытство, но разве юная баронесса уже не достаточно взрослая, чтобы самой править поместьем и принимать решения о найме? – я не мог не спросить.

Выражение лица виконтессы стало каменным, глаза стали еще холоднее.

– Думаю… Она, возможно, и созрела для этого.

Как только ее слова прозвучали, фойе пронзил уверенный женский голос.

– Вполне.

Я повернулся к источнику столь прекрасного тембра.

Сандрина Эрналин Лорелей. Молодая хозяйка поместья.

Ее присутствие приковывало внимание. Ее пронзительный взгляд серых глаз встретился с моим.

Секретарь Смерти

Нет больше белого платья. Коричневые кожаные брюки с высокими сапогами для верховой езды, белая свободная блузка. Длинные пепельные волосы аккуратно собраны в хвост, что очень выгодно подчеркивает фарфоровые черты ее лица.

– Следуйте за мной, – тихо говорит Сандрина, обращаясь ко мне и сразу же покидая фойе.

Бросаю взгляд на виконтессу. Она слабо кивает, пожимая плечами.

Тимадра еще раз затягивается трубкой и тоже удаляется.

– Как обычно, никаких прелюдий, – слышу я ее удаляющийся голос.

Я же последовал за молодой баронессой.

Мы шли по тускло освещенным коридорам, мерцающие свечи отбрасывали жуткие тени на стены. Тишина окутывает нас, нарушаемая лишь тихим шорохом шагов.

Я наблюдаю за ее покачивающимся силуэтом, за стройной спиной. В ней есть что-то неземное. Определенно.

– …Вы знаете, зачем я здесь, мисс? – начинаю я диалог, понимая, что девушка уже давно не замечает меня.

Мы остановились посреди темного коридора, который, похоже, вел в какое-то древнее подземелье.

Баронесса молча посмотрела на меня с пугающей точностью.

– Что вы имеете в виду?… Я не имею ни малейшего представления… – наконец заговорила она, едва шевеля губами. – Должна ли я знать о вас что-то важное, господин?

– Важное?… Как посмотреть, мисс. Как посмотреть.

Я ухмыляюсь, окидывая ее взглядом. Хочу, чтобы она поняла, что я могу видеть сквозь ее обманчивый фасад – за ее ангельской внешностью скрывается холодная расчетливость единственной наследницы одной из самых влиятельных семей в Дэсмуре.

Девушка горько выдохнула, наконец, отводя взгляд и вглядываясь в темноту.

– По правде говоря, я не знаю, зачем Вы здесь, господин. Но раз уж Вы здесь, то я буду очень признательна, если Вы поможете мне кое в чем.

Она легонько касается своей руки. Эта девушка – словно фантом, еще больше подтверждающий мое безумие.

– …Чем я могу помочь? – выпаливаю эти слова, не успев понять, что нормальный "я" никогда бы так не сказал.

– Где-то в особняке есть дверь. Помогите мне ее найти.

Ошарашенный такой глупостью, я громко прочищаю горло, разом отбросив все любезности.

– …А Вы не знаете, где эта дверь находится в вашем же собственном доме. Это как?

– Это не обычная дверь, господин. – ее глаза загадочно блестят в полумраке. – Эта дверь скрыта от обычного зрения. Вот почему. Я, к сожалению, утратила способность ясно видеть все вокруг. В здравом уме, я бы нашла сама… Вы же, напротив, кажетесь мне человеком, который мог бы мне в этом помочь.

– А зачем Вы вообще ищете эту дверь? Если это только ради веселья, считайте, что я не участвую. – раздраженно констатирую я.

– О, значит, Вы помогли бы мне, если веселье не было бы в приоритете?

Что я здесь слышу – игривость или насмешку? Трудно сказать.

– У нас разные определения "веселья", я уверен.

– …Нет. Это не просто чистое любопытство. – она легко пресекает мою попытку разрядить мрачную атмосферу. – Мне нужно найти эту дверь… Потому что она особенная. Она может быть открыта независимо от того, каким ключом ее открывают.

Баронесса колеблется, смотрит на свои руки с эмоцией, которую я не могу прочитать… Презрение? Печаль?

– Все ключи мира подходят для того, чтобы отпереть эту дверь. Вы можете в это поверить?

– Значит, внутри нет ничего особенного. – равнодушно пожимаю плечами я. – Если все случайные ключи могут отпереть эту вашу дверцу.

Мой комментарий творит чудеса, поскольку послужил эмоциональным спусковым крючком для этой странной девушки.

– Нет! В этом-то и заключается вся его уникальность! – восклицает она, подходя ко мне чуть ближе. – О существовании такой двери знает только семья Лорелей. Точнее, только три человека.

– Потрясающе. Знает ли виконтесса, что Вы раскрываете драгоценный секрет семьи?

От раздраженного выражения на ее кукольном личике, мне становится почему-то стыдно.

– Я не скажу Вам, кто знает, кроме меня. У меня есть свои причины на это.

Только сейчас осознав, какую близость она создала между нами своим эмоциональным выпадом в мою сторону, девушка заметно смущается.

Тем не менее, она не отходит.

– По моей просьбе они тоже ищут эту дверь. Чтобы Вы знали.

– И что же находится за этой вашей таинственной дверью? – хитро улыбаюсь, специально наклоняясь к ней поближе. Это вызовет у нее либо еще большее замешательство, либо раздражение. Я рассчитываю на первое.

– Я не знаю. – холодно заявляет она презрительным тоном. – Я ищу эту дверь с восьми лет, когда впервые услышала о ней. То, что ты увидишь внутри, зависит только от ключа, который ты используешь, и от твоих намерений.

Моя улыбка постепенно меркнет.

– …И у Вас уже есть конкретный ключик?

Вместо того чтобы отойти, девушка снова делает стремительный шаг вперед, оказываясь теперь на расстоянии одного дыхания от меня.

– Да, есть. – глядя мне прямо в глаза, она быстро берет мою ладонь. И, замешкавшись на мгновение, словно о чем-то задумавшись, осторожно увлекает за собой по коридору.

Головокружение от утреннего похмелья чудесным образом начало отступать, а рассудок потихоньку возвращаться, хотя я до сих пор не имею ни малейшего представления, почему я слушаю каждое слово этой сомнительной женщины и что вызывает во мне такое послушание…

– Просто прекрасно… – шепчу я, шагая за ней в самодельной дымке.

– Мой отец говорил: "Если не можешь найти иголку в стоге сена, просто сожги стог". – небрежно бросаю я, разглядывая свои ногти, пока Сандрина в расстройстве достигает апогея.

Мы уже, кажется, час бродим по одному из мрачных мест особняка в поисках той потайной двери.

– Мы не будем сжигать усадьбу! – восклицает она, и ее волосы разлетаются, когда она поворачивается ко мне личиком.

– Остыньте, дамочка! Я всего лишь шучу.

– …Во-первых, не называйте меня "дамочка". Для Вас я леди Лорелей. Во-вторых, – она подходит ко мне ближе, я не могу не почувствовать смесь благоговения и изумления от ее напора.

– Никогда больше не шутите в моем присутствии. У Вас явно нет чувства юмора. – добавляет она.

– Вы думаете, что у Вас есть… Леди Лорелей? – мой тон дразнящий, но наполненный теплотой.

– Я никогда не шучу… Догадайтесь, почему.

С этими словами Баронесса снова начинает идти, ее изящная тень грациозно скользит по стенам в поисках каких-либо признаков заветной двери.

– Скоро должен вернуться дядя Оберон. Мы должны поторопиться и закончить исследование этого крыла к вечеру, – шепчет она.

Я тихонько хихикаю, не в силах побороть искушение. Это заставляет баронессу на мгновение замереть.

– Полагаю, Ваш дорогой дядя не из тех доверенных лиц, которые ищут дверь?

– Нет. Он не из тех, – останавливается она, ее голос становится тише. – И он не должен узнать о ее существовании. Я надеюсь… я могу Вам доверять?

– Не волнуйтесь, леди Сандрина. Вы можете на меня всецело положиться.

Ее серые глаза ищут искренности и находят ее. На бледных губах мелькает улыбка.

– Приказом Праведного Совета 8!… Вы, должно быть, тот самый новый личный секретарь, которого мы так долго искали! Господь знает, как долго мы ждали! – взволнованно восклицает пухлый мужчина средних лет, одетый по последнему писку странной моды, как только я появляюсь в дверях его кабинета.

– Действительно, сэр. Хотя виконтесса обмолвилась, что именно Вы, виконт поместья, принимаете все решения в этом доме.

Я украдкой оглядываю комнату, отмечая экстравагантное убранство – золотые украшения, мебель из красного бархата, поверхность из темного дуба.

Сам мужчина, сидящий в кресле, похожем на трон, сжимает в пухлой руке бокал с виски.

– О, да! Это действительно так, молодой человек. – он усмехается, его кустистые усы подергиваются.

– Тем не менее, Вы приняты на работу! Все решения я доверяю своей интуиции и своей жене… Ну, почти все. – он подмигивает мне, удобно устраиваясь.

– Благодарю.

– Скажите, пожалуйста, Вы уже выяснили, к кому будете приставлены в этом вопросе?

– Я втайне надеялся, что Вы мне расскажете, сэр. – отвечаю я, внутренне закатывая глаза от его театральности.

Лицо виконта озаряется безобразной волной низкого смеха.

– Конечно, молодой человек! – он хмыкает. – А я втайне надеялся, что Вы догадаетесь! Но, увы! Не все из нас любят загадки… А вот наша семья – просто обожает! Это Вам на заметку.

Я изо всех сил стараюсь сдержать закипающий гнев на эту назойливую богатую свинью, решившую потратить мое время на свою тарабарщину. Виконтессу с ее стареющим шармом еще можно потерпеть, но его… Я начинаю терять вежливую покорность.

– Роль секретаря для моей несчастной племянницы, господин…

– Эскар Мортес.

Фальшивая фамилия. Нужно соблюдать меры предосторожности, ведь этот безмозглый человек мог что-то слышать о самой древней фамилии жнеца в Дэсмуре.

– Ах, господин Мортес, у Вас отличная репутация! Я наслышан рассказами об эффективности Вашей работы! Это именно то, что нам нужно для такого деликатного дела.

– Деликатное дело?

– Видите ли, господин Мортес… В последнее время моя племянница доставляет нам немало хлопот своим поведением. – виконт тяжело вздохнул, в его голосе послышалась усталость.

– Например?…

Мужчина протянул мне бокал со скотчем, и я с благодарностью принял его, янтарная жидкость сразу успокоила мои нервы.

– Всевозможные. Сандрина закатывает истерики, неделями отказывается покидать стены особняка и даже по несколько дней не ест, – с раздражением пояснил виконт. – Молодая девушка в ее возрасте должна общаться, искать себе достойное место в обществе… достойного жениха, понимаете?

Я отпил, обдумывая ситуацию. Мне показалось странным, что виконт описал бледную баронессу в таком невыгодном свете.

– Наша Сандрина – потерянный случай. С ней очень, очень трудно мириться, – продолжал богатый свин. – Она дикая, неуправляемая и без всяких манер!

Этого не может быть. Дама, с которой я недавно гулял по коридорам поместья, была совсем не такой, какой рисовал ее дядя.

– Нашей племяннице нужен достойный личный секретарь, который занялся бы ее делами и делами… сердечными, – заявил он, в его голосе прозвучала надежда. – Ей нужен кто-то, кто помог бы ей социализироваться в элитном обществе. Иначе, боюсь, бедняжка сгниет в этих стенах, как прекрасная картина, превратившись в старуху, вместо того чтобы расправить крылья и создать свое маленькое гнездышко.

Мужчина пристально посмотрел на меня.

– Вот видите, господин Мортес, Вы более чем идеально подходите на эту роль. Молодой, воспитанный, из знатной семьи, если я не ошибаюсь?

Я внутренне усмехнулся. Представленное мною резюме было кропотливой работой местного писателя. Паренек задолжал мне целое состояние, и это был его способ вернуть долг.

– Вы совершенно правы, сэр, – ответил я вежливым кивком.

Высокомерный взгляд скользнул по моему лицу, оценивая.

– Так спустите ее на землю, дорогой мистер Мортес. Откройте дверцу ее клетки, чтобы птица могла вылететь, даже если поначалу она будет отрицать сию возможность. – он усмехнулся собственной метафоре, упиваясь своей гениальностью.

Взмахнув рукой, виконт протянул мне небольшую бумажку, на которой стояло бесчисленное количество нулей.

– Мы будем очень благодарны, – ухмыльнулся виконт с провокационным блеском в глазах.

Когда я положил записку в карман, мое решение было уже принято.

– Эта семья весьма влиятельна, Эскар. Ты должен помнить об этом, – твердо заявила Эльвира.

Я скрестил ноги, откинувшись на спинку дивана.

– А если и так?

– Как легко они тебя приняли, так же легко они от тебя и избавятся, – ответила она, и ее слова повисли в воздухе, как зловещее предупреждение.

– То есть уволить меня?

– Я имею в виду избавиться от тебя!

Подруга встала и подошла к огромному окну таверны, устремив свой взгляд на что-то вдалеке.

– Знаешь ли ты, что эта семейка Лорелей занимает пятое место в Совете Восьми? – она мрачно оглянулась через плечо. – Пятое место, с эмблемой черепа, символизирующего бессмертие. Это все, что тебе нужно знать о печально известном Доме Лорелей.

Ухмылка на моем лице медленно расползлась. Я знал что-то, чего не знала моя птичка. Если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент, то мог бы подумать, что я сошел с ума, улыбаясь как дурак из-за чего-то, казалось бы, незначительного.

– Приятно слышать, что тебе все-таки не все равно, – мой голос едва превышал шепот.

Эльвира кивнула, на ее лице отразились озабоченность.

– Я только предупреждаю тебя, Эс. Если ты не понравишься этим волкам в овечьей шкуре, они превратят твое существование в ад. А может быть, они вообще не дадут тебе возможности ходить по этой земле.

– Я очень сомневаюсь в этом.

– Не надо. Жнец ты или нет, Орден 8 обладает неограниченным суверенитетом. Я не хочу даже думать, что с тобой будет, если эти Лорелей узнают, что ты жнец, примеряющий на себя роль секретаря…

Я горько усмехнулся. Игра началась, и я был готов играть.

Сандрина Эрналин Лорелей

Эта ночь была беспокойной, как и предыдущие. Мои сны были наполнены бессмысленными иллюзиями, ни одна из которых не имела никакого значения.

"Никто не знает его настоящего имени. Он всегда использует разные имена, Сандри", – говорил мой дорогой дворецкий Вито, и его голос звучал в моих мыслях.

В моем разрушенном сознании он заменил мне весь семейный круг.

"До меня дошли слухи, что этот жнец использует имена своих предыдущих подрядчиков", – сказал однажды Вито, когда я расспрашивала его о жнеце, что по легендам мог возвращать души в тела уже отбывших. "А может быть, – продолжал он, – он использует имена, которые видит на случайных надгробиях". Его слова всплыли в памяти, живо напомнив мне о тех неясностях, что окружали темную фигуру первого жнеца в Дэсмуре.

В эту ночь я спустилась по мраморной лестнице своего балкона, мои шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Желание найти утешение в оранжереи посетило меня. Это место, созданное отцом ко дню рождения моей матери, где она находила успокоение среди буйного цветения. Со времени ее последнего визита прошло несколько десятилетий, но цветы, за которыми она когда-то ухаживала, остались нетронутыми.

Войдя в оранжерею, я облегченно вздохнула. Капризный экзотический цветок, который я лелеяла, чтобы он пережил зиму был в полном порядке.

– Приятно знать, что у тебя все хорошо, малышка, – тихо прошептала я, поглаживая гладкие оранжевые лепестки.

К своему удивлению, я услышала позади себя хихиканье. Мое сердце, невосприимчивое к чувству страха, оставалось непоколебимым, когда я повернулась лицом к нарушителю покоя.

Передо мной стояла фигура, окутанная мраком, в одеянии темнее самой ночи. От его присутствия исходила аура таинственности. Длинные худые ноги подчеркивали плотно облегающие брюки, а высокие черные сапоги придавали необычный вид. Черный плащ, украшенный темно-золотыми нитями на рукавах, завершал ансамбль. Волосы, похожие на перья ворона, выглядели неухоженными и в то же время нарочито уложенными.

Я смотрела на вчерашнего незнакомца с непреклонным спокойствием, скрывая бушующие во мне эмоции. Это был действительно он…

– Я сделала что-то смешное, сэр? – спросила девушка, поднимаясь с колен.

Никогда прежде не видел, чтобы кто-то выглядел таким отрешенным в собственном же доме. Странный особняк. Странная бледная девушка… Знает ли она вообще, кто я и зачем здесь? Она, конечно, не подает никаких признаков этого, но, может, это лишь игра?…

– Мисс, в вашем садоводстве не было ничего забавного, позвольте Вас заверить. Я лишь наблюдал за здешними цветами. И заметил интереснейшую вещь в их поведении.

– …Поведение? – повторила за мной она.

– Да, мисс. Все цветы здесь слегка наклоняются к Вам, когда Вы проходите мимо или просто занимаетесь садоводством на каком-то участке. Они тянутся к вам. – я провожу пальцами по листьям ивы возле небольшого искусственного пруда. – Это весьма необычно…

Ее тонкие пальцы подрагивают, когда девушка тянется снять перчатки.

– Действительно. Необычно слышать. Особенно от вас, сэр.

– …От меня? – я моргаю, пытаясь прочесть ее.

– Да. От моего нового личного секретаря.

Ее взгляд не отрывается от меня, прямая осанка и властный голос.

Я делаю шаг вперед, не представляя, что буду делать при такой близости.

Словно в порыве, она опускается на колени, прикрывая ладонью что-то на земле.

Вглядываясь в предмет, который она так прячет, замечаю миниатюрного коричневого паучка. И едва улавливаю, как она шепчет себе под нос: "Сегодня ты. Завтра я".

Что это значит?…

Я открываю рот, спросить ее об этом, но ее лицо оказывается всего в нескольких вдохах от моего. Все мысли вдруг исчезли, и я застываю, не в силах вымолвить ни слова. Что это со мной?

Вряд ли я когда-либо терял дар речи в присутствии женщины. Даже такой безупречно красивой, как эта, не буду врать.

И пока в моем воображении проносится все то, что я мог бы сделать, чтобы заставить ее покраснеть от стыда или молить о пощаде, баронесса бесстрастно отворачивается.

– У нас после обеда прогулка в четыре. – говорит она, поднимаясь по лестнице.

– …Как Вам будет угодно…мисс.

– Ты такая милая, когда так борешься! – я сдерживаю свою ядовитую ухмылку, когда замечаю, насколько беспомощной иногда может быть девушка.

– Вы не имеете права комментировать это! – Сандрина пыхтит, пытаясь угнаться за своим домашним зайцем, бегающим по загону к северу от усадьбы. Животное слишком проворно – она нет. Ни капельки.

С ее слов, бедное создание было поймано и доставлено в поместье после очередной охоты ее дяди. И пока тот хотел угостить своих гончих крольчатиной, эта избалованная "соплячка" (со слов дяди) выкрала зайца и заставила его подарить ей, заключив бессрочный договор, по которому ее родственники не могут причинить никакого вреда ее "питомцам", пока она жива и дышит.

Какой варварский способ заключения договоров! А что если эта девушка вдруг помрет? Что тогда?… Зайцы этого совершенно не заслуживают.

Я погрузился в свои мысли, продолжая наблюдать за тем, как она бежит по лугу. Сандрина, с ее шелковистыми пепельными косами и меланхоличными серыми глазами, выросла в стенах роскоши и великолепия. Ее семья жила в родовом поместье, окруженном акрами пышных садов и великолепными туманными лесными пейзажами…

"Избалованная дуреха!" – подумалось вдруг мне.

Если бы кто-то предсказал мне, что уже через неделю после освобождения из тюрьмы я буду работать личным секретарем во владениях одной из семей Ордена 8, я бы не поверил в эти бредни. Всю свою жизнь я смирялся с участью жнеца, навечно прикованного к услугам жатвы. И вот, я стою здесь, галантно помогая симпатичной баронессе, покорно выполняя все ее странные прихоти.

Сегодня за обедом нас осчастливило своим присутствием все прославленное семейство Лорелей. Виконт Оберон, его виконтесса Тимадра и множество других надменных женщин в сопровождении двух мужчин средних лет, которые, к сожалению, не раз переходили мне дорогу во время моих прогулок с Сандриной.

Главный обеденный зал излучал чарующую ауру – его изумрудно-черное оформление перекликалось с пленительным готическим вкусом. Высокие окна с темной тонировкой открывали вид на зимний сад, манящий взгляд от окружавших меня серых лиц.

За столом воцарилось молчание, пока виконтесса не нарушила его, поведав нам последние сплетни, собранные ею во время посещения Храма Вечности. С этого момента за столом началась какофония из неприличного хихиканья виконта, поверхностных разговоров женщин о роскоши их материалистического общества и непрекращающихся тостов мужчин за стабильность Ордена 8 – симфония чистой банальности.

Именно тогда мое внимание захватила баронесса. Ее серебристо-белые локоны и бледность идеально сочетались с убранством комнаты. Ее лицо излучало безмятежность и уединение – оазис спокойствия среди буйства голосов. Мой взгляд остановился на ее белом платье. В своем воображении я всегда представлял Сандрину в белом. Не то, чтобы этот цвет был ей не к лицу, напротив, он великолепно ей шел. Просто было странно наблюдать, как она постоянно ассоциирует себя с одним оттенком, постоянно облачаясь в него.

– Сандрина, я ошибаюсь, или этот цветок был недавно перемещен? – спросила Тимадра, ее голос прорезал болтовню.

Я обратил внимание на баронессу: она крепче сжала вилку.

– …Да, тетушка. Я переместила его в дом. Его яркие лепестки показались мне слишком заметными на фоне внешнего мира, – ответила девушка.

Виконт прочистил горло, привлекая внимание.

– Так же, как и ты, моя дорогая?

Я приподнял бровь, позволив небольшой ухмылке украсить губы.

– …Простите, дядя?

– О, моя дорогая, давайте будем откровенны! Когда ты в последний раз выезжала за пределы нашего поместья?

– Действительно, Сандрина. Прошло уже несколько месяцев, а может быть, и целый год, с тех пор как ты в последний раз выходила за пределы наших владений! – воскликнула Тимадра, поддерживая мужа.

Остальные за столом закивали в знак согласия, не скрывая своего напускного возмущения.

– Молодость быстротечна, дорогая племянница, – грубовато заметил Оберон. – Через несколько лет у тебя уже не будет такой легкой возможности познакомиться с миром за пределами наших стен.

– Ах, именно это я и пыталась донести до тебя! – вклинилась Тимадра. – Молодость так быстротечна, милая моя. И если ты не воспользуешься моментом…

– А теперь, прошу нас простить, мы должны преждевременно откланяться! – я вскочил со своего места, схватив баронессу за руку с энергией, столь же ощутимой, как и вихрь эмоций, бурливших во мне. – У нас с баронессой срочное дело, откладывать которое будет просто неприлично!

Все ее родственники с недоумением и легким раздражением смотрели на нас, пока я быстро вел ее через комнату и дальше. Хлопок двери послужил прощальным выстрелом – свидетельством их прерванного обеденного развлечения.

Баронесса бесстрастно сидела в карете, не отрывая взгляда от окна, пока мы ехали прочь от обширной территории поместья.

– Правда ли, баронесса, что ты целый год не покидала поместье? – спросил я, надеясь нарушить тишину, окутавшую нас.

– Нет, – сухо ответила она, не отрывая взгляда от окружающего мира.

Прошла еще минута, и я почувствовал, что мое разочарование растет. Наклонившись ближе, я стиснул зубы и повторил попытку.

– Значит, три года?… Ты не выходила за ворота этого особняка три долгих года?

Наконец она повернулась ко мне лицом.

– Именно так.

Я сглотнул, потеряв дар речи. Такая изоляция была неслыханной, и я задался вопросом, что могло заставить ее уединиться на столь долгий срок. Как жнец, я давно научился быть равнодушным к обыденной жизни смертных, но это откровение разжигало мое любопытство.

Переведя взгляд на нее, я внимательно изучил ее лицо. Глубокие серые глаза блуждали по карете, избегая моего взгляда. Она была всего лишь бедной овечкой, скрывающей свои уязвимые места за фасадом.

– Открою тебе маленький секрет, баронесса, – сказал я, разрывая напряжение. – Именно твой дядя побудил меня снова вывести тебя в свет. Он хотел, чтобы я стал для тебя новыми воротами во внешний мир.

Сандрина выдохнула, ее вопросительный взгляд встретился с моим.

– И как думаешь, стоит ли оно того?

Я ухмыльнулся, уверенный в своем ответе.

– Конечно, нет! Именно поэтому наш пункт назначения не имеет никакого значения. Мы не присутствуем на каком-то грандиозном светском мероприятии и не выполняем какой-то обязательный долг. Мне нет никакого дела до атрибутов высшего общества. Уверен, тебе тоже.

На протяжении всего нашего путешествия по Туманному лесу она делала все возможное, чтобы не смотреть в окно. Ее внимание было занято изучением своих рук, замысловатых деталей платья, пола кареты и даже, случайно, меня. Это было так же ясно, как мое похмелье несколько дней назад – она целенаправленно избегала туманного пейзажа за окном.

Неужели туманный лес не очаровывает ее? – задался я вопросом.

По унылым просторам Дэсмура, утопающим в оттенках серого, пропитанного дождем, смога, наши усталые души подъехали ко въезду в промышленный район города. Трехэтажные здания, сложенные из темно-коричневого кирпича, стояли, как мрачные часовые, свидетельствуя об упадке и запустении, постигших эту землю. Бесплодные ветви безжизненных деревьев тянулись в тщетной попытке скрыть уродство, царившее в окрестностях.

– Добро пожаловать в рабочее сердце Дэсмура, баронесса! – усмехнулся я. – Ну что, повеселимся?

Она нехотя перевела взгляд на меня.

– Веселье? – в ее голосе прозвучали недоумение и интрига. – Скажите, пожалуйста, мистер Мортес, какие развлечения могут нас ждать здесь?

Я улыбнулся, радуясь возможности открыть подпольные тайны, скрывающиеся за мрачным фасадом города.

Призраки Тамасви

Баронесса с недоверием разглядывала обстановку, ее тонкие черты лица освещались мерцающим светом масляных ламп.

– Это… необычное место, чтобы привести сюда даму, – ее голос был едва слышен сквозь шум.

Развеселившись от ее примечания, на моих губах появилась озорная ухмылка.

– Ого, баронесса! Боюсь, твой титул исчез, как только ты переступила порог этого замечательного заведения! – хмыкнул я, протягивая ей руку. – Теперь ты обыкновенная дева.

Она на мгновение замешкалась, глаза ее сузились.

– А Вы… ты, тогда кто?

Я бесстрастно встряхнул плечами, убирая не пожатую руку, и указывая на уединённый столик в углу.

– Я – это я. Всегда.

Оставив баронессу устраиваться за столиком, я направился на кухню, чтобы сделать заказ. Одна бутылка лучшего темного эля для себя и… тут меня осенило, что она во время обеда почти не притронулась к еде. Неужели потеряла аппетит? Жалко, конечно, когда жертва увядает на твоих глазах, а смертный контракт ещё не подписан…

Как по команде, шеф-повар, Хью, прерывает мои размышления своим замечанием.

– Видел, как ты вошёл с прекрасной дамочкой, Тамасви! – воскликнул он с озорным блеском в глазах. – Второе блюдо – для твоей новой пассии?

Подавив язвительный тон, который грозил сорваться с губ, я усмехнулся.

– Нет, Хью. Я заставлю ее смотреть, как я ем два блюда подряд!

Воцарилась тишина.

– Конечно, Хью… Это для неё.

– Эскар был здесь??? – воскликнула Эльвира. Ее взгляд метнулся по кухонным столам, обшаривая каждый уголок в поисках его следов.

Хью, крепкий и суровый мужчина с блеском в глазах, наблюдал за ней с веселой ухмылкой.

– Интересно, не чародейка ли Вы часом, леди Эльвира? Иногда ваша проницательность просто поражает!

Настроение Эльвиры заметно поднялось после слов старого повара, и она игриво перекинула свои кудрявые, чёрные волосы через плечо.

– Это значит, что он все-таки был здесь?

– А что, нюх Вас не подвел, прекрасная лисица! – усмехнулся Хью, и в воздухе раздался шипящий звук готовящегося мяса в масле. – Конечно, он был здесь. Всего несколько минут назад.

Девушка сощурила глаза, ее острый взгляд был прикован к двум порциям лукового супа, которые Хью так искусно приготовил. Что-то было не так, что-то не сходилось…

– …Он не один? – догадалась она. – Возможно, с коллегой?

Повар посмотрел на нее с жалостью, как будто ее вопрос выходил за рамки его знаний.

– Откуда же мне знать, леди Эльвира?

Не удовлетворившись его ответом, она подошла ближе к месту приготовления пищи, ее чёрные ногти нервно забарабанили по деревянному столу.

– Он что-то сказал тебе, Хью?

Повар сделал паузу, вопрос застал его врасплох.

– …Просто приготовить две порции моего фирменного супа.

Эльвира нахмурилась, ее мысли были поглощены Эскаром и его таинственной компанией, о который даже Хью был немногословен.

– …И? Для кого же вторая порция?

Хью прикусил щеку, на его лице отразился дискомфорт. Он неловко сдвинулся с места, избегая ее неподвижного взгляда.

– Для него, конечно. И для… его спутницы? Если я правильно припоминаю.

Эти слова обрушились на Эльвиру, словно гром среди тумана. Одно только предположение о том, что рядом с ее Эскаром есть спутница, девушка, вызвало у нее бурю эмоций.

"Была ли эта новая девица очередным его коротким развлечением?", – эта мысль непрерывно звучала в ее сознании, грозя разрушить хрупкую маску, которую она так старательно подбирала.

– Хм… И это все, что он сказал? – девушка слегка покачнулась.

– Должно быть, это еще не все, милая леди, – рискнул добавить Хью, но когда он повернулся, милая леди уже исчезла. В кухне воцарилась тишина, и о ее недавнем присутствии свидетельствовал лишь слабый аромат лаванды, витавший в воздухе.

Я стремительно пронесся по душному залу таверны, едва не столкнувшись с переполненным выпивкой столом. Пробираясь сквозь веселящихся посетителей, сквозь шум пробился женский голос.

– Эскар?!… Эскар! Подожди!

Я раздраженно вздохнул, узнав этот невыносимо сладкий голос.

– Сегодня я не желаю потакать твоей неуёмной компании, Далин! – я притворно вежливо оскалился, оказавшись лицом к лицу с молодой хозяйкой соседнего борделя.

Она с ярким чувством поспешила навстречу мне – пленительная дама.

– Как давно мы не виделись с тобой, мое солнце! – воскликнула она, пытаясь приобнять меня.

Но ее усилия были тщетны.

– Как жаль, что прогноз погоды обещает пасмурное небо на века… – усмехнулся я шепотом, пытаясь отстраниться.

– Опять ты говоришь загадками, милый Эс… Ты куда? Эскар?!…

Я проскользнул дальше в толпу, решив с каждым шагом отдаляться от нее.

Краем глаза замечаю, как моя баронесса с трудом пробирается сквозь скопление пьяньчуг к стенду, украшенному газетами. Толпа пирующих не желала расступаться, препятствуя ее продвижению.

Ее мягкий голос, так не похожий на окружающую нас какофонию, искал выхода.

– …Простите! Пропустите, пожалуйста? – ее слова прорезали воздух, отчетливые и спокойные.

– Разойдись!!! – рявкнул я на опьяневшую группу мужиков, заблокировавших стенд.

Их сопротивление было бесполезным. Они были слишком хорошо знакомы с неослабевающим авторитетом жнеца в этих стенах. Неукротимая сила моей тёмной ауры не оставляла места для неповиновения.

Схватив ближайшую газетенку, я ловко перехватил нежную ручку баронессы и повел ее прочь от толпы.

Нежное прикосновение ее шелковых перчаток в моей ладони, тонкие пальчики… Уж точно, не подверженные тяготам физического труда, выдавали аристократическое воспитание. Для дамы ее статуса было немыслимо заниматься таким рутинным делом, как готовка или уборка.

Осознание этого, почему-то, раздражало меня… Я стал намеренно сильнее тянуть ее вперёд, подтолкнув к нашему столику с таким остервенением, которое было свойственно обычно только детям. Смел ли я испытывать гнев по поводу того, что эти изящные, нежные руки в белых перчатках, соответствующие пленительному лицу их носителя, никогда по-настоящему не трудились?… Нет, конечно, должна была быть другая причина, лежащая на поверхности и доводящая меня до такого состояния. Но… Что именно?

Бросив косой взгляд на Сандрину, которая за все время не издала ни единого звука, я встал за ее спиной. Неужели она не могла терпеливо подождать меня здесь? Я всего лишь отлучился на пять минут.

Эта своевольная девушка… Я замешкался, не зная, как поступить дальше. От ее снежных волос исходил восхитительный аромат, навевающий мысли об экзотических цветах.

Ее своевольность куда-то пропала. Послушно, не произнося ни слова возражения, она подчинялась, позволив даже положить мне руки ей на плечи и усадить на место.

Я с вдыхал тягучий аромат лилий, прекрасно понимая, что местные женщины никогда не обладали столь пленительным запахом. Я, конечно, не знал, как пахнут все дамы в округе, и не имел ни малейшего желания это выяснять… теперь.

Слегка повернувшись в мою сторону, баронесса вопросительно приподняла бровь.

Дьявол… эта женщина. Она, по какой-то причине, умела вызывать мой гнев по щелчку пальца, и в то же время, пленять мои пороки с непревзойденной изобретательностью.

– Темный Властелин! Как долго ты голодала в своем особняке-клетке?! – невольно воскликнул я, не в силах сдержать изумления.

Баронесса сидела передо мной, с жадностью поглощая тарелку лукового супа. Ее действия были настолько не похожи на благородную леди, что только еще больше разжигали мое любопытство.

Словно необузданное существо, она вгрызалась в свежеиспеченный багет, жуя его со спешкой, не свойственной ее аристократическому облику.

Ее движения завораживали, и я не мог оторвать от нее глаз… снова.

И тут, словно очнувшись от голодного забвения, она бросила на меня взгляд и замерла. Как будто только что поняла, что за ее столиком кто-то есть ещё.

– Не обращай на меня никакого внимания. Я просто наблюдаю.

Я спокойно налил себе бокал эля, стараясь казаться бесстрастным, несмотря на бурлящие в голове мысли.

– Прости… Я просто… – она прикрыла губы рукой в тонкой перчатке и нервно сглотнула.

– Нет, нет, нет! – я быстро вмешался, подняв руки в успокаивающем жесте. – Не надо. Ты здесь простая дева. А я – просто я. Припоминаешь?

Я говорил мягко, надеясь развеять ее смущение и напомнить, что мы не более чем два человека, разделившие вечер в таверне.

Сандрина на мгновение замешкалась. Но потом, она медленно кивнула, как бы находя утешение в моих словах.

На ее лице, которое теперь приобрело нежно-розовый оттенок, появилось подобие улыбки. Словно пелена бледности спала с неё, обнажив скрытую под ней красоту. В этот момент меня охватило чувство гордости. Возможно, я все-таки был хорошим секретарем.

Мерцающий свет свечей отбрасывал тени на потертые стены, придавая помещению секретности.

– Неужели, чтобы услышать себя в толпе, нужно кричать, перекрикивая других, или искать место, где молвишь слово только ты? – размышляла вслух Сандрина, вспоминая недавний инцидент ее тщетной попытки добыть газету.

Прислонившись к стене, девушка изучала оживленный зал, словно расшифровывая скрытые в нем послания.

– Зачем же искать? Это пустая трата половины жизни. Есть более легкий путь… Заставить других поверить, что здесь… Только ты можешь молвить слово, – мой голос оказался странно низким. Видимо, эль.

Я протянул девушке кружку в знак товарищества, но она отказалась, качнув головой. Эта особа теперь раздражает меня ещё и своим нежеланием предаваться простым радостям жизни.

– И как же, прости, этого добиться?

Ее взгляд встретился с моим.

– Во-первых, никому не говорить, как. Иначе все узнают, – нарочито спокойно проговорил я, делая глоток горькой жидкости. – Во-вторых, первое ты уже слышала.

– Умно, как глупо. – признала она с призрачной ухмылкой. – Глупо, как умно…

– Как есть.

Я поглядывал на девушку с растущим интересом, отмечая, как ее печальные глаза сканируют таверну, наблюдая за появлением и уходом посетителей.

Как по заказу, к нашему столику направились двое мужчин, их смех громко разносился по забегаловке. Я сразу узнал в них жнецов, их растрепанный вид свидетельствовал о тяжелом рабочем дне.

– Эскар!!! Сколько лет?! Темный Лорд! – воскликнул один из них, Марли, широко ухмыляясь.

– Не знал, что ты так высоко меня кличешь, Марли. Темный Лорд? Серьезно? – лукаво парировал я.

– Посмотри-ка на него, Грег! Каков плут! – хихикнул Марли, похлопав меня по спине.

Я перевел взгляд на Сандрину. В ее глазах читалось удивление и любопытство. Сия реакция позабавила меня сполна.

Как оказалось, мои коллеги по ремеслу были полны решимости поразить ее своими пьяными историями о наших выходках. Но я знал, что информация о том, что мы жнецы, не сойдёт с их губ. Мы не имели права разглашать своих должностей перед смертными. Не настал ещё тот день, когда баронесса узнаёт, что я вовсе не секретарь ей. А смерть ее.

Эти двое не уходили, пока каждый из них не отшутился по три раза подряд, борясь за возможность заслужить неуловимую улыбку моей спутницы. Но глупцы так и не поняли, что эта дама, сидящая за моим столиком, уже потратила свой дневной лимит пары улыбок на меня.

Я закатил глаза, как мне показалось, уже в пятый раз, а смущенная Сандрина, не в силах больше сдерживаться, коротко кашлянула, и на ее фарфоровые щеки медленно опустился румянец.

Изрядно перебравшие пива жнецы, не обращая внимания на собственное поражение, продолжали состязание, не подозревая, что ее внимание и улыбки здесь, всегда будут принадлежать отныне лишь одному.

– Так кто же были эти добрые господа?… Я имею в виду, чем они занимаются? – поинтересовалась баронесса. Ее пальцы рассеянно выводили замысловатые узоры на полированном деревянном столе.

– Изволишь угадать? – на моих губах заиграла озорная ухмылка.

Она посмотрела на меня, ее глаза были полны невинности.

– Хм… Быть может, церковные служители?

Хах. Догадка близка, но так наивна!

У меня мелькнула опрометчивая мысль открыть ей правду, но я решил не делать этого. Не стоит обременять ее хрупкую душу знаниями о том, что жнецы так близко. Не стоит напоминать о ее просьбе покинуть этот мир. Пока…

Я попытался направить разговор в более приятное для меня русло, отвлечь ее внимание от теней, таящихся в царстве жатвы.

– …Могу ли я узнать, чем интересуется леди в свободное время?

– Читаю книги, – просто ответила она.

– …Какие книги?

– Все, которые я могу найти в поместье. Правда, наша библиотека совсем небольшая… Всего три тысячи томов.

Я не мог не поднять бровь от ее своеобразного определения "небольшая". Три тысячи томов могли бы занять смертного на всю жизнь, а она говорит о них, как о какой-то газетенке на вечер.

Мысль ненадолго задержалась на том, что баронесса, должно быть, провела в стенах той библиотеки бесчисленное количество часов. Тяжесть такого одиночества была невообразимой, и я не мог представить себе, что в жизни захочу прочесть столько. А она… у меня была вечной.

Пасмурные глаза Сандрины приковали меня к месту, ища ответы, которые я не был готов дать.

– Как ты думаешь, почему в наше время люди так боготворят жнецов?

Я сделал паузу, на мгновение опешив. В вопросе прозвучала проницательность, не соответствующая ее образу.

Опустив взгляд, я дал себе время собраться с мыслями. Баронесса заслуживала ответа, который соответствовал бы ее искреннему любопытству.

– …Люди боготворят жнецов, потому что они, по-своему, приносят в наш мир равновесие, – начал я с оттенком притворства. – Их предназначение может показаться мрачным и зловещим, но они следят за тем, чтобы цикл жизни и смерти не прерывался. Это важно.

Я сделал паузу, давая понять, что все сказанное мной имеет значение и резонно. Ликер, который я так резко проглотил, теперь обжигал горло.

– Однако откуда ж мне знать? – пробурчал я, морщась. – Я же лишь секретарь твоей личной жизни.

Сандрина тихонько вздохнула, пожимая хрупкими плечами.

– Раз уж ты привел меня в заведение, где жнецы – частые посетители, я подумала, что ты знаешь и более глубокий ответ.

Шестеренки в моей беспросветной голове начинают вертеться, и я вспоминаю очевидное любопытство в ее глазах, когда она время от времени изучала толпу и декор между нашими разговорами. Должно быть, смышленая девчонка догадалась, что эта забегаловка популярна не только среди смертных. Но и у тех, кто их пожинает.

Я пораженно выдыхаю, кивнув.

– Смертные посетители их обычно боятся… Страх заставляет людей подчиняться им. Жнецам, я имею в виду, – констатировал я, делая глоток из своего бокала.

Все это время, внимательно наблюдаю за ней, ища хоть какие-то признаки того, что она не так наивна, как кажется.

– Страх не всегда подавляет волю… Иногда, страх, делает человека опаснее, чем что-либо другое. Не страх заставляет их подчиняться жнецам, – ответила Сандрина, поражая меня.

Сейчас она выглядела далеко не тем нежным цветком, за который я ее принимал, наслаждаясь видом и ароматом.

– А что же, по-твоему, заставляет, позволь спросить?

– Слепой трепет перед чем-то большим, необъяснимым. – заявила она, устремив взгляд на одну из эмблем жнецов над камином.

Казалось, что в ее взоре оседает сама пелена туманных земель.

– Ведь жнецы могут делать то, что смертные, к сожалению, не могут – забирать жизнь.

– Возможно… Но страх – главная движущая сила этого слепого благоговения. Мы не можем этого отрицать, – возразил я, с грохотом опуская свой бокал, что невольно заставило наш разговор прерваться.

Но тут, к моему облегчению, она заговорила снова.

– Любовь – противоядие. Любовь лечит все страхи, – прошептала девушка, и на ее губах появилась мимолетная улыбка. – Кое-кто из моих близких говорил так… Давным-давно.

Кто именно, я невольно задумался. Родители, друзья?… Столь глубокие чувства вряд ли можно было почерпнуть из чего-то другого, кроме непосредственного опыта.

– А что, если в основе этих самых страхов лежит любовь? – добавил я, не желая отпускать нить философской дискуссии, которой я так давно жаждал.

Улыбка воспоминаний не сходила с ее лица, но я все же уловил в ней нотки грусти.

– Возможно и так… Ведь любовь может быть как маяком и света во тьме, так и предвестником наших самых глубоких страхов. Я думаю… Это парадокс, к которому мы должны относиться с крайней осторожностью.

Ее слова задели во мне спящую сущность, заставив остановиться и задуматься о неразлучной природе любви и страха. И почему я раньше не задумывался об этом?…

В воздухе повисла пауза, навеянная самоанализом. Сандрина, погрузившись в раздумья, больше ничего не говорила.

– Скажи, дорогая баронесса, – рискнул я, слегка наклонившись вперед. – Если ты поняла характер здешней клиентуры, то почему не удивилась этому открытию?

Ее взгляд было устремился на меня, и в этот момент я почувствовал неловкость. В ней было что-то… Отталкивающее, но это еще и больше интриговало меня.

Она скрестила руки, выглядя уязвимой.

– У меня очень узкий спектр эмоций.

– А. Это на многое проливает свет, – фыркнул я.

– Я рада привнести ясности в ваши потёмки, сэр. – что-то на подобие усмешки сорвалось с ее губ.

Она попросила черного чая, как и подобает для леди Дэсмура, и я, не будучи джентльменом, выполнил ее пожелание с охотой. Хью поставил передо мной поднос, заставленный глиняными чашками с ароматным бергамотом.

Взирая на все это, на губах зародилась злая ухмылка. Идея, темная и озорная, возникла в моих чертогах.

Собрав все свои трезвые силы, я покинул кухню, пробираясь по извилистым коридорам и поднимаясь к личным покоям на чердаке.

Распахнув тяжелую дверь, я вошел в гостиную, застывшую во времени. На стенах висели покрытые пылью полки с книгами и всякими древними артефактами. Огромный дубовый шкаф, до краев заполненный эликсирами, снадобьями и различными ядами.

Руки чесались от нетерпения, пока я рылся в банках и склянках моих предшественников рода. Среди всего этого хаоса внимание привлекла небольшая янтарная склянка.

Я злобно ухмыльнулся, в голове пронеслись мысли о баронессе, ее отрешенном взгляде и мрачном лице.

Быстрым движением я извлек несколько капель содержимого флакона и позволил им упасть в ее ничего не подозревающую кружку.

Мысль о ее возможной боли, о ее скрытом отчаянии, заставила меня остановиться на трёх каплях.

Думаю, вполне достаточно для такой хрупкой комплекции…

– Что же ты делаешь?! – пронзил тишину женский голос.

Темный-темный разум

– Делаю то, чего не должны видеть твои красивые глазки, – прошептал я Эльвире, избегая прямого зрительного контакта с ней.

В воздухе повисло невысказанное напряжение, словно сама комната затаила дыхание.

– Но если они всё-таки это увидели, – продолжил я, мой голос был низким и размеренным, – то этот красивый ротик должен молчать об этом.

Тяжесть моего взгляда усилилась, когда я повернулся к ней, делая медленные шаги, чтобы сократить расстояние. В комнате стало темнее, тени заплясали по стенам, тяжесть моего взгляда охватила ее.

Эльвира скрестила руки и прислонилась к косяку двери. Она всегда обладала острой интуицией, и сейчас не могла отделаться от ощущения, что здесь маячит что-то зловещее.

– …Иначе что?

Слова повисли в воздухе. В глубине души она знала, что мой ответ не будет приятным.

– Никаких "или-или", – огрызнулся я, и в моем голосе прозвучало жуткое спокойствие. – Я не скажу тебе, каковы будут последствия. И это самое страшное, птичка.

Ее кличка сорвалось с моих губ, как горько-сладкое напоминание о той связи, которая нас когда-то связывала.

Эльвира нахмурила брови, в ее глазах отразилась смесь разочарования. Она уже привыкла к моему суровому характеру, но в этот раз, понимала, что что-то изменилось.

– Эскар… Ты неизменен, – вздохнула она, смиренно качая головой.

Сердце ее болело от тоски по тому человеку, которого она когда-то знала. Она тосковала по общему смеху и украдкой брошенным взглядам, по озорной улыбке, которая когда-то принадлежала только ей одной. Но теперь, это казалось ей лишь блеклым воспоминанием, ускользающим с каждым днем.

Моя усмешка несла в себе двойной смысл, это была ловкая маскировка. Баронесса, не догадываясь о моих замыслах, с каждым мгновением становилась все более красноречивой и подвыпившей. Все это было частью моего стратегического плана, который до сих пор безупречно выполнялся.

– Вы ведь знакомы со здешними жнецами? – неожиданно спросила она.

Лукавый блеск заплясал в моих глазах.

– Возможно.

Отставив чайную кружку с успокоительным средством из корня Кава-кавы. Девушка наклонилась ко мне, заговорщически улыбаясь.

– В книгах о них ничего нет… Расскажи мне немного о жнецах, пожалуйста. Нет. Расскажи мне все, что ты только знаешь, прошу.

Я усмехнулся еще шире, понимая, что сейчас в моих руках ключ к разгадке заинтриговавшей меня тайны.

– Нет, лисичка. Так не пойдёт.

Ее нежная ответная улыбка заставила меня пересмотреть свой подход. Эта женщина заслуживала большего уважения, чем я ей оказывал раньше.

– …Как же тогда пойдёт?

Я немного поразмыслил над ее вопросом.

– Я могу рассказать тебе только суть. Большего, к сожалению, такие смертные, как я, и не знают. Как и ты, дорогая баронесса. Так и я. А суть такова… Никто не знает, обрекает ли себя на большие страдания тот, кто просит о смерти, или жнец, выполняющий приказ, не подчинится которому он не может.

Она молча обдумывала мои слова, прежде чем посмотреть на меня со всей своей меланхоличностью.

– Скорее всего, и то, и другое. Не считаешь?

– Ах, баронесса! Ты только усугубила ситуацию. – заметил я, улыбаясь.

– Если истина так невыносима для ушей, чтобы ее говорить, то, думаю, мы все обречены на большие страдания… Молчание убивает.

Я мрачно ухмыльнулся, признавая весомость ее слов.

– Тогда, хорошо, что еще есть такие души, как ты.

К моему удивлению, она зеркально повторила мое выражение, подмигнув.

– То же самое можно сказать и о вас, мистер Мортес.

– Я приму это как комплимент.

– Не стоит.

В наступившей тишине из нас обоих полился смех, неудержимый и наполненный нотками безумия. Это был момент абсурда, извращенного чувства юмора, понятного только нам.

Когда смех утих, Сандрина неосознанно положила свою руку без перчатки на мое оголенное запястье.

Неожиданный телесный контакт нарушил ход моих мыслей, резко вернув меня в реальность. Жнецы, как и я, чувствительны к аурам и тактильным контактам, привычны… Но ее прикосновение было неожиданным и застало меня врасплох.

Прежде чем она успела убрать руку, я сорвал свою перчатку и переплел наши пальцы – дерзкое движение, чтобы прочитать ее насквозь.

Я заглянул в ее глаза, ища в них уязвимость, которую она никогда раньше не показывала. В тот же миг я почувствовал острую боль в груди, будто в сердце вонзились иголки.

Я тут же отдернул руку, обескураженный ощущением.

Что, черт побери, происходит?! Неужели ее аура настолько сильна, что может повлиять даже на мою? Да ещё и с каким острым напором!…

– Прошу меня извинить! – воскликнула Сандрина, с чувством вины в глазах, и поспешно направилась в уборную.

Я остался один, потеряв дар речи, пытаясь избавиться от охватившего меня странного чувства гнета.

Погрузившись в мысли, я понял, что нечаянно пролил на себя эль, оставив некрасивое пятно на некогда девственной блузе.

Уставившись на свои пальцы – те самые, что несколько минут назад так интимно были переплетены с ее, я сжал их в кулак до боли.

В голове возникло лишь одно слово, поразившее мое раздробленное воображение – "…любопытно".

Когда я вернулся в квартиру во второй раз, мое настроение, конечно, отличалось от первоначального. Но, по крайней мере, теперь я знал, что за зловещей просьбой о жатве души баронессы стоит не она. Либо она обладала исключительно сильным разумом, не поддающимся воздействию Кава-кавы – корня, открывающего истину, либо кто-то другой дергал за ниточки этой мрачной игры и приказал мне убить ее через запрос. Жаль, что контракт о жатве эфемерный, поддающийся лишь конам мироздания, где нельзя прочитать ни имени заказчика, ни фамилии…

Отбросив на время эти мысли, я стащил с себя испачкавшуюся блузку и швырнул ее на диван. Я направился в спальню, чтобы найти что-нибудь более презентабельное.

Закрыв за собой дверь, я обнаружил, что грязной блузки на диване уже нет.

И тут я услышал мурлыканье Эльвиры, доносящееся из кухни. Невольно скрипнув зубами, я последовал на знакомый звук.

Она чистила плиту, и, к моему удивлению, сами комнаты казались более прибранными. Мне стало интересно, какие эгоистические причины побудили ее к внезапной уборке.

– Я сегодня рано освободилась с работы и подумала… Почему бы не прибраться в нашей квартире? Давно не было уборки, – объяснила девушка с нотками энтузиазма в голосе.

– …В нашей квартире? Милая, ты опять ударилась обо что-то головой на кухне как в тот раз? С каких это пор ты считаешь, что живешь со мной?

Вместо ответа подруга положила швабру и отвернулась. Без предупреждения она поскользнулась на свежевымытом полу и неуклюже налетела на меня, вцепившись в мои плечи.

– Отпусти мою блузку, Эльвира! Если только… ты не собираешься снова разорвать ее на части, как в прошлый раз?

Ее палец, украшенный угольным лаком, скользнул по моей обнаженной части груди, вызывающе приподнимая воротник блузки.

– Думаешь, я буду против? – прошептала она, озорно сверкнув карими глазами.

– Я буду. – мой голос стал холодным, и по ее лицу пробежал тревожный холодок.

Она неохотно отпустила меня, расправив ладонями ткань.

Я налил себе стакан ромашки, пытаясь очистить свой запятнанный разум.

– …Зачем, во имя Тьмы, ты притащил сюда эту, казалось бы, беспомощную и избалованную наследницу Дома Лорелей, Эскар? – прошипела птичка, в ее словах сквозило раздражение, хотя она и пыталась замаскировать его под задушевную беседу.