Приключение Ренгардта бесплатное чтение

Укол. Круговая защита. Ещё раз.

Серые огоньки, тускло освещающие тесную комнатушку, пускались в пляс, лишь на короткие мгновения замирая. Композитор, играющий на фоне, был сегодня своеобразен: лязг стали, приглушённый частый топот, тяжёлое дыхание. Проходила тренировка сына и отца. За маской и не разглядеть было, но юный Ренгардт знал, что там, за ней, наверняка скрывается улыбка его отца – Рене.

«Ты снова пришёл ко мне», – с добротой произнёс юноша

«Удивительное замечание, мой дар! – немного рассеянно подметил Рене, опуская вниз острие своего клинка. – Не совсем мне понятен его смысл. Я ведь с тобой здесь уже достаточно давно».

Ренгардт, устало вздохнув, продолжил.

«И ты снова уйдёшь, я знаю. Так бывает каждый раз. Хочу, чтобы ты знал, величина моей благодарности к тебе безмерна. Верю, что и маме доведётся услышать всё, сказанное мною в этот миг. Каждый ваш урок, проявление нежности и заботы… Не перечислить мне и малой части привнесённого вашими трудами в мою, увы, ставшею всё же серой, жизнь. Вину за это допущение ношу лишь я, обратилась она ношей, пусть и обжигающей меня, но в некоторой мере уже привычной. Принципы, кои вы воспитывали во мне, как и прежде, нерушимы, и быть таковому, покуда буду жив я сам. Но как бы я не любил жизнь и своё окружение, знайте, что переполнен я тоской по былым временам, и мысли о воссоединении не раз посещали меня. Тогда я, как ты учил, брал себя в руки, выбрасывал из головы всё лишнее и начинал усерднее работать. Позже стали явью и мамины предостережения – работа перестала защищать меня, увлекать в такое необходимое мне забытье. Болью я наполнен, она словно растущий паразит, упивающийся слабостью моей души. Но, клянусь – ему меня не сломить. И пусть от вас у меня остался лишь этот подарок, – юноша вынул из-за пазухи тусклый амулет, демонстрируя его отцу, – что держу я при себе со времён детства моего, дух мой, верю, крепок будет, как хотели бы того вы. Прощай.»

Сегодня Ренгардт решил взять на себя привилегию прощания. Закрыв глаза и вдохнув полной грудью, он понимал, где окажется после. Секунда – и вот перед глазами предстал пейзаж знакомый: стоящие неприкосновенно пилястры, тусклая точка единственной видимой отсюда звезды виднелась сквозь разбитые уже давно окна крыши, на полуразрушенных стенах были заботливо закреплены «виаты» – самодельные лампы, серый огонь которых не угасал лишь по причине зарядки их особой магией, дарованной когда-то существам, подобным юноше Ренгардту – магией чудес. Он же находился посреди толпы, придерживая в правой руке потрёпанную сумку, другой же машинально сжимал подаренный в былые времена покинувшими этот мир матерью и отцом амулет.

Среди извечной пустоты космоса располагается планета небольщих размеров, единственный дом для человекоподобных существ, прозванных арзмистрами. Дом, прозванный ими Ореолом Последних Дней. Вся поверхность его навечно покрыта снегом, некогда несущиеся вперёд потоки воды обратились льдом. Всего одно место в пределах Ореола считается обитаемым – Великий собор, стоящий скромно, словно младший брат расположенных рядом возвышающихся белых гор. И воистину странные существа населяют его – каждый день идут они, тут и там, говорят о разном, суетливо копошатся и бегут, освящённые лишь тусклым светом виатов. Кожа их сера и бледна, они то и дело теряются среди всюду проплывающих теней. Лишь на несколько минут удаётся им увидеть друг друга в озарении яркого, белого света: единственная звезда, виднеющаяся вдалеке – Кленгарра, ярко вспыхивает, свет наполняет всё вокруг, и даже исполинские стены мрачного собора с трудом способны этому помешать. В подобные мгновения местные обитатели полны восторга.

Случается подобное раз в неделю. Именно в это время начинает обход текущий Единый Правитель – серый лорд Кларус, хранитель Покоя. Улыбка застыла на его лице навсегда, лишь одно блеклое воспоминание внутри души короля способно рассказать о её происхождении. Величественной поступью шествует к центру площади правитель собора, а народ, только завидев его, бросает свои дела – грохот, шум, столпотворение, лишь бы успеть сказать ему о тяготах, пока есть возможность. Несколько секунд, и площадь вокруг него, как и всегда, наполняется жаждущими помощи. С должным вниманием слушает он свой народ, ведомый добродетелью, пронесённой сквозь власть времени личностями куда более великими, чем он сам. Ренгардт же в это время находился в стороне, как и всегда, работая на площади, раздавая то и дело проходящим мимо арзмистрам листовки, приглашающие на предстоящее юмористическое представление. Однако он также старался узреть и всё происходящее на площади.

Могучая рука Кларуса совершенно случайно выбирает из толпы посетителей, ибо Единый правитель в порыве исполнения долга не имеет права быть предвзятым. Один за одним, избранные королём говорят о своей судьбе и проблемах. Вот удостоился внимания сгорбившийся, понурый старик в рваном балахоне пепельного цвета. Хоть и проста была проблема его, достоин помощи он был не меньше остальных. После пришёл угрюмый мужчина, с порывом, хоть и несколько наивным, но оттого не менее сильным. За ним же, как правило, следовал другой. Так происходило до тех пор, пока звезда не прекращала источать столь яркий свет. Но сегодняшний день для Ренгардта стал другим.

Протиснувшись через толпу, навстречу королю вышла немолодая женщина, тут же упав на колени. Даже издалека чувствовалось – тлеет жизнь в ней, и особенно ярко желание её излить душевные муки в эти минуты.

«Говори», – прошептал Кларус едва слышно, но понял сказанное им абсолютно каждый.

«Который день беспокоит меня безутешное горе, – спокойно произнесла женщина. – Ведомо мне о том, что скоро суть моя обратится в прах, ведомо мне это, но не страшно. Опечалена я о другом – нестерпимо разъедает душу пропажа моей единственной дочери, моей светлой Элании. Сбилась она с истинного пути, дух её ослаб под гнётом тягот бытия. Который день не видела я её при своём деле, и как не пыталась поддержать, взбодрить – всё тщетно. День ото дня тянулись так, а затем… О, правитель, затем она пропала. Ничего не сказав, исчезла! Поиски, которыми я занялась, проходили долго, но ни к чему не привели. Если с ней случится что-то страшное, я себе этого не прощу. Где же найти мне силы, хранитель, что я могу сделать? Молю тебя, награди советом глупую женщину, помилуй мою истерзанную душу!»

Как только она договорила, яркий свет Кленгарры погас, оставив собор в привычной полутьме. Отчётливо был слышен её плач. Единый правитель подошёл к опечаленной женщине и, наклонившись, произнес следующее: «Спасение твоё в смирении». Гордо выпрямившись, он поспешил удалиться в закрытое для простого народа крыло – широко известный живущим в соборе Храм Пересветов, а затем тишина, являвшаяся весьма редкой гостью здесь, точно камень стремительно затонула в течении шума обыденной жизни. Женщина же никуда не ушла, лишь закрыла лицо руками.

«Прошу извинить меня за столь неожиданное беспокойство, – произнёс подошедший Ренгардт. – Боюсь, моя совесть не позволит оставить вас наедине со столь ужасной проблемой. Позвольте мне помочь вам». Юноша поспешил протянуть женщине свою руку после чего дама, всхлипывая, ухватилась за неё и поспешила подняться, часто моргая и оглядывая с ног до головы пришедшего к ней помощника.

«Вы… – тяжело было ей произносить и подбирать какие-либо слова сейчас, – вы всё слышали? Боже, что я говорю, если вы уже стоите предо мною, какая чушь!»

«Прошу вас, выдохните, вдохните, давайте попробуем успокоиться. Мне лишь остаётся догадываться, что творится у вас внутри. Но одно я знаю точно – исправить произошедшее ещё в наших силах, главное работать сообща».

Женщина послушалась совета, и спустя уже несколько секунд начала приходить в себя. Оглянувшись по сторонам, она задумчиво проговорила: «Её здесь нет, я опросила всех, кого только знала, искала даже там, где никогда не доводилось и бывать. Она покинула собор, в этом нет сомнений. Но за его стенами лишь смерть. Там её не ждёт ничего, кроме мерзких и беспощадных созданий! Так зачем она решилась на этот шаг?» Женщина взглянула в глаза юному Ренгардту, ожидая ответа.

«Чтобы ответить на этот вопрос, человека нужно хорошо знать. Если вы не в состоянии ответить на него, предположу, что мне будет ещё более непросто отвечать на подобное. Но я постараюсь, если вы позволите мне узнать больше».

«Я не смею держать вас здесь, молодой человек. С жилом районе у меня есть небольшая комната, там я обычно и нахожусь, занимаясь обычными домашними делами. Если вы не будете против, предлагаю пойти в мой дом и там обо всём поговорить».

«Бесспорно с вами согласен хотя бы потому, что обсуждать подобное на виду – не самая лучшая затея, на площади сейчас достаточно много народа. Ведите».

Организация жизни в весьма небольшом месте, подобном Великому собору – процесс, который некоторым может обманчиво показаться простым. Но это не так. Великий собор с давних времён был поделён на несколько важных частей: жилая часть, часть, предназначенная для работающих там священнослужителей и находящегося в её пределах Единого правителя, часть складов и арсенала, часть творческой жизни и досуга, а также промышленная часть, и все они подстраивались под основное правило ночи и дня. Правильное время можно было узнать, глядя на огромные, искусно украшенные часы, расположенные в Храме Пересветов.

Каждую из частей собора соединяла центральна площадь, через неё арзмистрам весьма часто приходилось перемещаться в интересующие места. Виаты, расставленные по её периметру, ограничивали пространство площади от всех остальных частей и помогали жителями ориентироваться, особенно в ночное время. Ночью запрещалось шуметь, заниматься работой, а служители храма совершали обход. В его время с помощью элементарных заклинаний магии чудес служители изменяли огни виатов: те начинали излучать свет вполсилы. Когда приходило время, совершался второй обход с полностью противоположной целью. По его завершению считалось, что наступил день. В утреннюю пору практически каждый очень сильно спешил, но в разные части собора.

Меньше всего места занимали склады: материала, годного для создания важных и стоящих вещей практически не осталось, а новое используемое в изготовлении сырьё можно было добыть только за пределами собора. Оттуда, как правило, почти никто не возвращался. А в продовольствии жизненной необходимости вообще не было, ведь никто из проживающих на территории собора в привычном понятии не питался – только выпивали, и то исключительно ради особого ощущения различных вкусов.

Однако самыми просторными, богато обставленными и посещаемыми были части, связанные с творчеством и религией. Каждый из находящихся в этом мире рано или поздно начинает задаваться экзистенциальными вопросами, а в подобных местах арзмистры находили для себя ответы. Служители храмов, артисты и деятели сцены, мыслители, философы, а, быть может, и самые обычные рабочие – все как один едины в желании обретения душевного покоя, и все, как один, способны кому-то его даровать. Стоило лишь научиться понимать, каким образом.

И в те моменты, когда к тебе, словно чёрная кошка во время охоты, незаметно подкрадывалась всеобъемлющая усталость, наполняя голову закономерным желанием отдохнуть, перевести дух, помедитировать или заняться чем-то понятным исключительно тебе одному, ты, как правило, имел возможность бросить все дела и вернуться в комнату, расположенную в жилой части собора. Когда-то давно в этом сегменте возвели несколько трёхэтажных зданий из бурого камня. Квадратные комнаты, словно солдаты, стояли ровно в ряд, одна за одной, по комнате на семью, проживающую на территории собора. Вертикальные лестницы, предназначенные для входа, находились с противоположной от площади стороны здания для того, чтобы окна выходили на более красивую часть собора. Ренгардт любил по дороге в свой дом разглядывать вещи, находящиеся снаружи комнат: нередко они весьма точно могли сказать наблюдающему о характере, занятиях и предпочтениях проживающих там жильцов.

Комната женщины находилась на втором этаже. Снаружи не было видно ничего особенного, если не брать в учёт одиноко стоящий цветок «скугги». Его голубые мелкие листья выделялись на фоне бордового окраса стены и едва заметно мерцали. Оказаться внутри удалось весьма быстро.

«Вы в порядке?» – решил поинтересоваться молодой человек.

«Да, мне стало немного лучше, пока мы шли сюда. – ответила женщина с небольшой ноткой жизнерадостности в голосе. – Спасибо, что интересуетесь. Если вы позволите, я сделаю вам отвар с побегами скугги. Оказывается, это очень вкусно, буквально месяц назад я и… мы с дочерью нашли для себя этот напиток,» – после сказанного едва заметная улыбка женщины сошла на нет.

«Я с удовольствием его попробую. Благодарю за тёплый приём. Я ведь вам совсем никто, а вы ко мне с добротой».

«Вы – единственный, кому небезразлична наша судьба. Как бы всё не развернулось в будущем, я уже благодарна за то, что вы пришли. Присаживайтесь на стул, не стесняйтесь! Я совсем скоро!»

Радушная хозяйка начала готовить необходимую посуду, а юноша в это время бегло осмотрел комнату. В глаза бросилось обилие голубого и синего цвета – в разных частях помещения находились странные рисунки, полотна ткани, светящиеся цветки скугги. Разноцветными были лишь эмблемы, на вид принадлежащие каким-то сказочным королевствам или организациям. «Возможно, это были даже эмблемы банд! В какие разборки я ввязываюсь?» – несерьёзным голосом про себя проговорил парень.

«Моя дочь была хорошего роста, стройненькая! Её почти всегда все раздражали, особенно мальчики, поэтому она не любила ни с кем говорить. Когда она пропала, я сразу же в шкафчик полезла, и мне там удалось обнаружить исчезнувшее платье из белой ткани. Я подумала, что она унесла его с собой. Также из её личных вещей на месте не было того странного белого ящика… Однажды я её так достала с просьбами объяснить, что это за коробка, вы бы знали! Как мне удалось в итоге понять, это устройство для создания интересных фигурок. Консоль предназначалась для управления, а внутри конструктора происходило смешение материалов… Ой, а вы на значки загляделись! – внезапно подметила дама. – Моя дочь очень любила заниматься историей, считала, что история – то, что необходимо хранить надёжнее всего на свете, словно уникальное сокровище! Эти значки – эмблемы предыдущих наших Правителей. Столько стараний, моё золото… Её даже взяли на служение в Храм Пересвета, и долгое время она вела беседы со славным служителем Кайей. С тех пор я и стала видеть эти её значки. Она всё время отшучивалась, мол, мама! – тут женщина внезапно изобразила очень напряжённое и хмурое лицо, по всей видимости, пытаясь показать свою дочь в эти мгновения, – мама, это очень серьёзное детское творчество, только для самых суровых непробиваемых детей! А затем она так звонко заливалась, что я не могла сдержаться и подхватывала её неповторимый смех! Спорю, что и вы не смогли бы сдержаться в такой момент.

«Вы что, – Ренгардт выдавил из себя всё, что мог, чтобы показаться максимально деловым. – Суровость – моё второе я. Оно всегда рядом, и ни одна мышь не проскочит мимо этого крутого товарища», – в конце юноша многозначительно кивнул. Женщина рассмеялась.

«Ну-ну, молодой человек, вы бы, находясь здесь и дальше, рисковали понравиться моей дочке, я уверена. Будь она среди нас, конечно же».

«Мы обязательно найдём её, я постараюсь всё для этого сделать, равно как и вы».

Женщина поставила на стол две чашки. Аромат, исходящий от них, мог бы напомнить сидящим здесь и сейчас арзмистрам о лесных ягодах, растущих на Земле, если бы они знали вкус и запах хотя бы одной из них. Но это не мешало им с должным восхищением и радостью наслаждаться напитком. Сделав лишь один глоток, юноша закрыл глаза. Чувство приятной теплоты начинало потихоньку разливаться, расходясь сверху вниз. Но ещё очень сильно грела его душу простая забота.

«С тех пор, как мои родители обратились прахом, мне не приходилось ни с кем сидеть в такой обстановке, – с плохо скрываемой печалью произнёс парень».

Женщина покачала головой и поспешила его поддержать.

«Я и не знала, что вы совсем один. Поверьте, я искренне вам сочувствую. Если вы не захотите продолжить разговор на подобную тему, не посмею вас за подобное решение осудить!»

«Нет, я могу вам объяснить, чтобы вы чуть лучше узнали обо мне. Но для начала… – парень встал, приветливо, немного по-дурацки, улыбаясь и протягивая руку. – Моё имя – Ренгардт. Могу я узнать ваше?»

«О мой Бог, вы совершенно правы! Под властью эмоций я и позабыла о том, что мы даже не представились друг другу. Ренгардт! Какое у вас красивое имя. Очень приятно. Меня же вы можете звать Иннес. Полное имя – Иннестерия, но в последний раз меня так величественно называл лишь мой начальник, да и то – в порыве глупого гнева. Первый вариант мне куда больше по душе».

«Иннес, пообещайте мне, что не будете думать плохого о том, что сейчас происходит с вашей дочерью».

Женщина закрыла глаза, медленно вздыхая и всячески пытаясь выбросить плохие мысли из своей головы.

«Словно оператор, я использую одну из множества камер наблюдения, доверенных мне могущественными силами, изучаю происходящее вокруг меня. Но она перестала показывать действительно важные вещи! Как бы я хотела переключиться на любую другую, но это лишь моя глупая, неосуществимая фантазия. Конечно, нет во мне и части той силы, что позволит сделать нечто подобное, да и есть ли она хоть в ком-либо, живущем среди нас? Мой вопрос не требует ответа. Да и фраза ваша, Ренгардт… не стоило мне на неё отвечать. Порыв ваш мне понятен, приятен, но делать так, как вы просите, не в моих силах, увы. В последнее время слово «беспомощность» своими хваткими когтями впилось в мою семью».

«Знаете. У меня когда-то, до одного несчастного случая, были родители. Мать Иазаллин и отец, которого звали Рене. Они воспитывали меня, как умели. Отец всегда любил твердить о том, что сила духа – величайший дар, воспользоваться которым в полной мере дано лишь единицам. В окружении он очень часто находил слабости, а слабости он искренне презирал. Развивая в себе хорошее, он совершенно не обращал внимание и на те ужасы, что медленно рождаются в его сознании. Моё детство состояло из тренировок по фехтованию. Затем вся моя жизнь начинала превращаться в нечто вроде лаборатории по созданию супергероя, в которой был один-единственный подопытный – я сам. В ход шли любые средства. Литература, спорт, саморазвитие, некоторые боевые искусства, пение, рисование – темп моей жизни становился безумно стремительным, а я лишь бежал вперёд, боявшись разочаровывать своего отца. С каждым разом мне становилось всё тяжелее существовать в подобном темпе, но я продолжал. Потому что принять такую версию себя, неспособную идти дальше – слабость, за которую последует наказание! И в одну из ночей я проснулся в холодном поту. Он стоял рядом, что-то искал в шкафу, чертовски при этом шумел. А тело моё после многочисленных тренировок словно состояло из боли, я даже сдвинуться с места без превозмогания не мог. Именно тогда я начал кричать так громко, словно в последний раз. Я начал ругать свою жизнь, припоминать всё то, что привносило в неё множество страданий – казавшиеся бесчисленными тренировки, травмы, одинаковые и строгие наставления… Моя ненависть заставляла винить во всём случившемся моего отца. Сколько ужасного услышал он от меня в эту ночь! Предположу, он смог бы пересказать мне и вам в точности каждое моё, если бы он был жив. Выдохнувшись, внутри я чувствовал себя максимально пустым человеком. Не было даже близко той силы, о которой мой отец грезил и которую желал во мне развить. Я лежал, ставший всего за пару минут таким жалким и ничтожным, и всё дальнейшее, казалось, полностью перестало иметь для меня значение. Его ответный гнев, порождённый моим нахальством и безразличием к содеянному, был бы полностью объясним, оправдан, но уже не смог бы напугать меня. Но он не стал говорить ничего плохого. Он лишь посмотрел на меня, и, будто оживая на глазах моих, произнёс: «Наконец-то». Что это было? Вопрос, мучавший меня не один месяц, ответа на который я так и не получил. И в один самый, казалось бы, обычный день, до меня дошло. Истинная сила духа – это не только способность биться головой, проламывая любую стену. Это и не способность быть вечно покорным, безропотно выполняя задачи, достигая цели, и она проявляется не в навыке терпеть безудержный поток боли, который любого другого уже бы давно растворил в себе без остатка. Это лишь… инструменты. Способы реализовать одну-единственную и верную идею. А идея такова, что нужно изучить свою суть, затем осознать то, в каком образе предстаёт в твоей голове окружение, и, самое главное – научиться этим представлением манипулировать, обрести власть менять этот образ. Он увидел, как эта сила впервые проявилась во мне в тот момент, когда вопреки страху его гнева мне удалось высказаться, объяснить, каким как вижу мир вокруг себя, не испытывая страха в попытке изменить его. Вы сказали о том, что беспомощны? Ведь беспомощность – не что иное, как всего лишь одна мысль, вами же порождённая. По-настоящему свободный человек способен любую мысль приумножить или же уничтожить, и ничто в этом мире не способно будет порушить суть такого человека. Ответьте честно, просто быть живым, существуя – это есть самое важное для любого существа на свете?»

«Не всегда».

«Хорошо. А что вообще значит – быть живым? Расскажите, почему ваша дочь была настолько подавлена в последние дни».

«Она… Я думала, что хорошо её знаю, но существовало множество вещей, которые происходили в тайне. Она вела дневник, в котором высказывалась о своих эмоциях, чувствах. Я не смогу пересказать вам содержимое, переживаю, что мне снова станет плохо, как в первый раз, когда я увидела написанное. Но вы сможете прочитать и понять, что я имею ввиду».

«Дневник является весьма неплохой зацепкой. – согласился Ренгардт. – С вашего позволения, я начну читать его прямо сейчас».

Иннестерия подала парню дневник. На обложке красовался причудливый орнамент бледно-голубого цвета, напоминающий то, что доводилось видеть на центральных воротах собора, лишь с одним изменением – внизу была дорисована маленькая фигурка, напоминающая человека. В остальном же внешне это был самый обычный дневник, который любой желающий мог заполучить на складе у работников за пару «виктов» – единственной валюты, на которую разменивали некоторые вещи жители собора. Но не слишком примечательным он являлся лишь снаружи.

На первой странице Ренгардта ждал приятно написанный текст. Каждая буква была старательно выведена и разборчива, в разных областях листка, то и дело, мелькали небольшие рисунки различного содержания: сердечки, кошечки, звёзды, которые с каждой новой страницей менялись на что-то более абстрактное и бесформенное. Парень начал шустро перелистывать страницы, одну за одной. После середины дневника текст практически пропал, придя на смену огромному количеству странных математических и химических расчётов, а в конце Ренгардт обнаружил в лишь одну формулу, взятую в очень жирный красный овал – перечень различных материалов смешивался, на месте получившегося результата весьма неудобно находился знак вопроса, а огромная галочка, стоящая рядом, будто успокаивала и пыталась уверить читателя – формула рабочая, не сомневайтесь, можете смело пользоваться!

«Знать бы ещё, для чего она предназначена. – подумал про себя юноша. – Ладно, не будем торопиться, всё по порядку, верно? Давайте-ка начнём с самого начала».

Хоть он никогда и не слышал Эланию вживую, Ренгардт попытался в пределах своего воображения представить то, как она, сидя в своей уютной комнате, пишет этот текст, пленённая разными чувствами, а затем перечитывает написанное вслух.

«Привет, мой новый друг. Не ожидала я, что в моей жизни появится дневник и я всерьёз буду этим заниматься. Совсем пустым, когда-то приходилось тебе лежать на одной из бесчисленных полок и обрастать пылью, будучи никому не нужным. Но вот ты здесь, со мной. Наверное, будь такая возможность, ты бы произнёс благодарственные слова, а я бы тебя остановила. В текущий момент ты оказываешь мне услугу несоизмеримо большую, нежели мой небольшой вклад в заботу о тебе и твоей судьбе. Я хочу, чтобы ты выслушал меня. Сил во мне слишком мало остаётся. Который день я бреду по площади, наблюдая за этими комками из себялюбия, страха, непонимания. Запертые в своём убежище, пытающиеся окружить себя вечным комфортом и найти причину, по которой ещё рано обращаться в вечный прах. Устала спорить с этими идиотами! Никто не задаётся даже самыми простыми вопросами. Например, в чём смысл всех изображений, встречаемых повсеместно в пределах собора? Кто и когда их оставил? Кто был создателем этого собора? Даже якобы умнейшие из нас – служители, не располагают сведениями. Лишь туманными трактовками, изменчивыми и непостоянными. История нашего народа замерла. Мы стали позором, и, увидь нас кто из предков, уверена – смех бы его запомнился надолго. Самое страшное, что никто в округе не способен этого осознать, даже моя мама. Я столько раз пыталась объяснить ей, что имею ввиду, но потом поняла, что она не настроена, что она не стала бы поддерживать меня в моих начинаниях. Спасибо, что хоть ты меня слушаешь. Я к тебе ещё обязательно вернусь».

Первая запись заканчивается, а под ней виднеется весьма точный набросок узора, украшающего одну из арок собора: арку, ведущую в Храм Пересветов.

«Ваша дочь пыталась вам рассказать о том, что творится у неё на душе?» – находясь в размышлениях, практически прошептал Ренгардт.

«Я уже успела пожалеть о том, что начала гнуть свою линию. Вы понимаете, те вещи, о которых она неустанно мне твердила, все те запреты, которые она не понимала и считала ненужными – всё это существует не просто так! В одной из наших бесед я обмолвилась о том, что более точную и правдоподобную информацию, раз не слишком мне доверяет, она бы смогла получить от служителей в храме. С тех пор Элания перестала доказывать мне свою правду. Углубившись в чтение книг, спустя неделю она поспешила оказаться в храме, а спустя ещё всего пару дней сказала, что поступила на обучение к одному из лучших служителей – Кайе, который являлся одним из самых опытных и мудрейших работников, коих только можно вообразить».

Коротко кивнув, Ренгардт продолжил изучать дневник пропавшей, перейдя ко второй записи. Краем глаза ему удалось заметить, что Иннес принялась с удручённым видом что-то писать не небольшом листке бумаги. В голове снова зазвучал голос пропавшей.

«Привет! Ты не представляешь, где мне довелось оказаться и что я там узнала! Всё, как и предполагалось ранее! Наш народ когда-то был гораздо величественнее, и числом мы превосходили в разы всё то, что имеем сейчас! Столько мест, в которых удавалось работать и получать образование, проводить расследование, раскопки, добывать различные минералы и, не побоюсь этих слов – создавать новую историю, за которую потом будет не стыдно! Но концентрация всех этих знаний находится совсем рядом, практически в пяти минутах ходьбы. В здании, что располагается так близко, одиноко стоит под огромной белой скалой, почти полностью занесённое снегом. Словно частичка того Величия, за которое всем нам стоило бы держаться! Кайа – служитель Храма Пересветов, поведал мне о нём. Однако он также сообщил, что с давних времён здание надёжно запечатано и попасть туда невозможно. Кто мог совершить такую глупость, добровольно отказавшись от столь богатого источника важных знаний? Об этом я должна узнать при следующей нашей с ним встрече. Очень жду её. Как думаешь, в чём заключались причины такого глупого решения? Впрочем, ты прав, давай проявим терпение. Надеюсь, мама не возьмётся снова докучать меня своими замечаниями касаемо отстранённости. Для неё всё, что отличается и выходит за пределы сформированного ей же определения правильной жизни – ерунда, которую стоит избегать. Пусть она побережёт свои, а заодно и мои нервы».

«Не поймите меня неправильно, но вы не считали, что ваша настойчивость в навязывании своих идей губительна в отношении дочери? – с ноткой строгости произнёс юноша. – Она ведь когда-то пыталась достучаться до вас, но понимания с вашей стороны… оно, несомненно, было в какой-то мере, но что с него толку, коль не способна она была им зарядиться и прочувствовать?»

«Ваша и её точки зрения имеют место быть. Но ведомо мне и то, что издревле существующие правила и законы, которые во многом нас ограничивают, сдерживают, существуют не просто так. Мне всегда казалось, что ей стоило научиться видеть и противоположную сторону одной и той же медали. Она лишь обращала внимание на строгости и лишения, упуская из внимания такие важные вещи, как сохранение нашей с вами жизни, оберегание от присутствующих сплошь и рядом невзгод. Наша история в принципе совсем не содержит в себе никаких сведений о периодах, в которых жизнь уходила чуть дальше близлежащей к Собору территории. Лишь крохотная часть информации дошла до наших дней. В конечном счёте, даже там в результате мер и принятых решений одного не слишком дальновидного Единого правителя, всё живое начало находиться под угрозой и вскоре попросту исчезло. Осталась лишь маленькая горсть арзмистров. Мы стояли на пороге очень непростых времён, начинали переживать упадок колоссальных масштабов. Не оставалось ничего, кроме как уйти, спрятаться в единственное неприступное место, в котором всё ещё можно было выжить – территория Великого собора не была затронута тем ужасом, что беспощадно уничтожил других менее удачливых наших братьев и сестёр. Я искренне скорблю о произошедшем. Более подробно об этом вам могут рассказать служители Храма Пересветов. А я лишь закончу на том, что со стороны арзмистра, истинно ценящего нашу историю, слышать речи и видеть действия, которые этому полностью противоречат – как минимум странно, как максимум – смешно и даже глупо. Но мне было не до смеха, ведь излагала эти идеи моя собственная дочь. Неопытная и непонимающая, не знающая истинной ценности жизни, видевшая лишь плохое, не замечая хорошего. Нет в этом вины её, лишь моя. Но как можно было повлиять? Если она совсем не слушала меня, была ведома лишь своими неописуемо удивительными фантазиями, находившимися на грани безумия? Но все эти фантазии были такими… несбыточными! За всю достаточно длинную жизнь, за все те отведённые мне года, которые довелось находится рядом с Эланией, быть её матерью, мне так и не удалось найти способ заставить её осознать самое важное».