Дорога после бесплатное чтение

Глава 1. Тимур

Я словно в тумане. Прострации. В аду.

Без нее. Навсегда.

Эта мысль не прижимается. Отторгается, будто инородная. Я все еще верю, что вот, сейчас, я очнусь, проснусь, а передо мной она – настоящая, живая. Все также злит меня, выводит из себя, сводит с ума. Я чувствую ее запах, тепло. Сжимаю крепко ее тонкое тело в своих руках, целую в шею, кусаю мочку уха. Она дрожит, сдавленно стонет, поддается на встречу. Реагирует на меня. Всегда. Сладко, горько, по-особенному.

Перед глазами пелена, в ушах непонятный шум. Меня будто оглушило, словно разорвало где-то рядом, поблизости, гранату. Я не дышу, не могу сделать даже вдох.

Неужели когда-нибудь я научусь вновь дышать, не чувствуя разрывающую боль в груди? Неужели я когда-нибудь смогу спокойно ходить по этой планете, зная, что ее нет?

Это ощущение – оно совсем другое. Сложное, атакующее, ослепляющее. Знать, что она где-то там далеко, злиться на нее, ненавидеть – как оказалось, легко. Понимать, что ее просто больше нет – это совсем по-другому. Словно кто-то вырвал сердце из груди без анестезии.

– Тимур, поешь, пожалуйста. Тимур!

Голос не сразу доходит до сознания. Я морщусь, хмурюсь, моргаю, пытаясь сфокусироваться.

– Тимур, я прошу тебя…

Рыжие волосы, встревоженные глаза прямо перед моими. Опять она…

– Уходи…

– Не уйду! – упрямо, твердо.

Хочу сказать, что тогда я сам уйду, но у меня нет сил дышать, не то, чтобы встать.

Она приходит часто. Может быть, каждый день. Я плохо ориентируюсь в днях последнее время. Мне наплевать – прошла неделя, месяц, год, какая разница.

– Тимур, – настойчивый голос опять возвращает в реальность.

Она буквально кормит меня с ложечки. И я отпихиваю ее руку. Тарелка падает, разбивается. Она не злится, не кричит. Убирает все, уходит куда-то, а скоро вновь приходит с очередной тарелкой. Упрямая.

– Тимур! – голос ее уставший, звенящий.

– Уходи, – рычу в ответ.

Я ведь не прошу ее помощи. Ничего не прошу. Лишь оставить меня в покое.

– Пожалуйста, Тимур. Ты ведь сильный. Ты должен быть сильным. Ради Милы.

Имя дочери хоть немного проясняет голову. Я фокусирую взгляд и даже терпеливо проглатываю несколько ложек горячего супа.

Как бы объяснить ей, что, кажется, мир перестал вращаться? Мой личный мир так точно перестал. Я замер, завис в каком-то ужасающем дне сурка. Я не хочу думать, осмысливать. От этого тошно, плохо.

Но Кэт упрямо зовет и уговаривает. Затаскивает в душ. Я почти как безвольная марионетка. Засовывает меня под холодную воду. Обижающие ледяные капли бьют по голове, лицу, плечам. А я словно ничего не чувствую. Мне будто что-то ядреное вкололи – тело как замороженное, сознание заторможенное.

Такое состояние длится долго. Месяц, два. Я словно сам не свой, неживой все это время.

Большую часть времени я как тень, но иногда во мне просыпается нечеловеческая ярость. В такие моменты я ломаю, крушу все, что подворачивается под руку. Мой дом напоминает свалку.

А она рядом. Практически каждый чертов день этого ада. Приезжает, уезжает, кормит, пытается разговаривать. Я рычу, скалюсь, посылаю. А она не уходит. Хочет меня спасти от самого себя. Глупая. Нечего, некого спасать. Она не понимает.

Внутри пепелище, черная бездна, воронка. Я просто хочу заснуть и больше никогда не проснуться.

Иногда я думаю о том, что даже не подозревал, что Саша во мне так глубоко и сильно. Я, будем честны, продолжал лелеять в себе глупую злость на нее. За то, что она жизнь мою раскурочила, меня самого наизнанку вывернула, потопталась острыми каблуками по мне и даже не чувствовала своей вины. Я шаг навстречу, а она еще и вредничает, отталкивает.

А я отпускать не хотел. Не мог. Затолкал злость глубоко куда-то и терпеливо ждал, пока она сама оттает. Хотел, чтобы ее пробрало, на мне заклинило. Чувствовать, ощущать, что она с ума по мне сходит.

Даже не знаю, как умудрился быть с ней в этот наш последний раз вместе таким спокойным. Боялся ее спугнуть, наверное. Боялся, что дочь заберет, настроит против меня, сама исчезнет. Она ведь может. У нее стратегия такая по жизни – бежать, сверкая пятками, когда больно, когда непонятно.

Все было между нами как-то странно последнее время. Какие-то недоотношения – ее острое желание держать дистанцию, мои вялые попытки что-то починить. Каждый из нас злость и обиды внутри, в себе копил, множил. Вроде не показывал, не выражал, глубоко куда-то затолкал, но и по-настоящему мы друг за друга не боролись.

А это ведь шанс наш был. Судьба сжалилась. А мы не оценили, не воспользовались.

Что я мог сделать по-другому, чтобы все-таки у нас получилось? Эта мысль не дает покоя.

Я просто банально оказался абсолютно не готов к тому, что вновь буду без нее. Навсегда.

– Тимур, прекрати.

Я моргаю. Фокусируюсь. Опять Катя. Вырвала из моих рук полупустую бутылку виски.

– Вали-ка отсюда, – сам свой голос не узнаю, такой он хриплый и низкий.

– Дурак, – возмущенно бросает в ответ. – И никуда я не уйду, не дождешься.

Как ей объяснить, что мне все это не нужно? Забота ее глупая? Никто мне не нужен.

Я жить не хочу больше. Не знаю просто – как.

Она говорит – пройдет. Все проходит. А я не хочу, чтобы проходило. Ведь тогда я приму реальность, в которой Саши больше действительно нет. А пока… пока она живет во мне этой удушающей, разрывающей грудину болью.

Глава 2. Тимур

– Вот, ты вновь похож на человека.

Смотрю на свое отражение. Ну да, побрился, помылся, не пил целых три дня, костюм вот напялил.

– Тимур, – тихо зовет. Я поворачиваю голову, ловлю ее взгляд. – Все будет хорошо.

Криво усмехаюсь. Тупая фраза. Ненужная. Глупая. Когда в грудь будто гранатометом засадили, и там все раскурочено, а тебе говорят – все будет хорошо. Рассмеяться хочется. Таким издевательским смехом.

Но я молчу. Просто нет сил и желания, что-то кому-то доказывать.

Неделю назад приезжал брат Саши и выбил немного дури из меня. В прямом смысле. И я чуть-чуть пришел в себя. Слегка. Настолько, что вот сейчас еду на встречу с дочерью. В ушах до сих пор звенит ядовитый голос Криса, который упрекает в слабовольности. Мила там совсем одна, не разговаривает толком, по его словам. Она ведь без матери осталась, а маленькая такая. Тяжело ей. А я, эгоист, в себе закопался.

– Убери руку, – яростно рычу, когда Кэт пытается переплести наши пальцы.

Она отшатывается, обижено поджимает губы. Я смотрю в ее глаза так, чтобы поняла, осознала. Думает, что тот тупой секс, что был между нами, что-то значит. Глаза мне ее не нравятся. Влюбленные будто, по-женски обиженные. Как вообще она ко мне так прикипеть смогла? Я вечно набуханный, только и делаю, что рычу и огрызаюсь.

Перед встречей с дочерью накрывает тревога. Как она там? Злиться на меня? Ненавидит?

– Тимур, сбрось скорость. Тимур!

Вздрагиваю, возвращаюсь в реальность. Едем сто пятьдесят на весьма оживленной трассе. Сбрасываю скорость и стараюсь привести скачущие мысли в порядок. Сложно это. Виноватым себя чувствую заочно, хотя еще в глаза дочери даже не посмотрел. Я ведь и правда не отец, а говно последнее. Вместо того, чтобы дочь поддерживать, бухал по-страшному, считая себя самым несчастным на всей этой гребаной планете.

Когда подъезжаем к дому, никто из нас не двигается с места. Кэт будто ощущает мое состояние, сидит тихо, замерев. Этот дом – в нем слишком много воспоминаний о ней. Не сентиментальный вроде я юноша, но пробирает до основания. Посмотреть даже сложно в сторону дома, а вытащить задницу из машины и войти внутрь – смерти подобно.

– Ради Милы, Тимур. Она бы этого хотела.

Сжимаю челюсть, практически слышу, как крошатся зубы. Резким движением открываю дверь и выхожу из машины. Расклеился я основательно. Даже не знал, что так могу.

Широким шагом двигаюсь к входной двери, не давая себе возможности передумать. Там моя дочь, а я уже и так слишком долго жалел себя. Три месяца. Не мало. Пора прекращать.

Дверь распахивают еще до того, как я дохожу до конечной точки. Крис смотрит злым взглядом исподлобья. Он мне не рад. Он вообще заочно считает меня во всем виноватым. Что ж, я тоже так думаю, поэтому спорить даже не берусь.

– Где Мила? – спрашиваю, когда не обнаруживаю дочь в гостиной.

– Сейчас спуститься.

А я почему-то вспоминаю, как видел Сашу в последний раз вот прямо здесь, в этой комнате. Какой злой тогда был. Кричать на нее хотел, орать как умалишенный. Я, дурак, время ей давал, не давил, а она полетела в Венесуэлу и с Денисом напоследок трахнулась. Открыла тогда дверь с улыбкой, и я сразу понял – не собиралась ни в чем признаваться, виноватой себя даже не чувствовала. Всегда она такой была – херню натворит и будто все нормально. Мне тогда ее чуть ли не убить хотелось. Я поверить просто не мог, что она на такое способна. Уж не знаю, что за дурь ей тогда вселилась в голову, но меня это подкосило основательно.

А последний раз, когда я был в этом доме, узнал, что она умерла. Быстро, стремительно, без предупреждения. И вообще все перестало иметь значения. Ее, мои ошибки. Все ничтожно. Ни о чем.

Вижу, наконец, Милу, которая спускается по лестнице. Взгляд в пол, на меня не смотрит. Двигается медленно. Все это выглядит непривычно – раньше Мила все делала шумно, громко и быстро. И всегда бежала с криком меня встречать. Подходит ко мне, встает рядом, взгляд не поднимает, ничего не говорит. Я чувствую себя растерянно. Мало у меня отцовского опыта. Не знаю, как правильно себя вести, что говорить. Я ведь все еще живу в реальности, в которой мой мир перестал вращаться, а я сам просто-напросто ходячий мертвец. Так как же я могу убедить маленькую девочку, в том что жизнь продолжается?

– А научишь меня кататься на коньках? – выдаю внезапно.

Худые плечики вздрагивают. Секунда, и она все-таки поднимает на меня взгляд. Заинтересовал. Смотрит внимательно. Глаза – моя точная копия, а вот лицо – Сашино. Сходство неявное, но ощутимое.

Знаю, как она любила раньше фигурное катание. Надеюсь, что и в Лондоне не бросила заниматься. По крайне мере, она молча кивает, соглашаясь с моей идеей. Думаю, что это хороший знак.

И мы действительно едем на каток. Я честно признаюсь, что никогда на коньках не стоял. Дается каждый шаг по льду мне тяжело, но сосредоточенное лицо Милы, которая усердно объясняет, что надо делать и пытается, маленькая, даже меня ловить, когда я пару раз неудачно падаю, компенсирует все неудобства.

Маленькое, детское сердечко в разы больше взрослого. Так просто и легко она меня возвращает к жизни. Так быстро и честно включается, не пытаясь упрекнуть или обвинить. Я обнимаю Милу крепко-крепко, прижимая к себе. Слышу тихий всхлип и думаю о том, что не могу, не имею права оставить эту маленькую принцессу один на один с этим огромным миром, который умеет бить так сильно и болезненно. Я ей нужен. А она нужна мне.

Уставшие мы лежим прямо на льду и смотрим на потолок. Он на этом катке красивый – с имитацией звездного неба. Я думаю о том, что навряд ли когда-нибудь все будет у меня действительно хорошо. Навряд ли хоть кто-то когда-то так меня зацепит как Саша. Я не знаю, что будет завтра. Не знаю, как я переживу хотя бы год, зная, что ее нет. Но ради Милы я должен, обязан справиться.

Глава 3. Вероника

– Вероника Адамовна, Тимур Сергеевич вас ожидает.

Я подскакиваю с кожаного дивана, одергиваю юбку, поправляю волосы и иду вслед за девушкой, которая должна меня проводить до кабинета Старцева. Руки едва заметно дрожат, и я закусываю губу.

Море… шум волн… спокойствие…

Когда дверь распахивается, сердце пропускает удар. Секунда, и я натягиваю на губы широкую, ослепительную улыбку и делаю уверенный шаг вперед.

Старцев Тимур Сергеевич. Крупнейший ресторатор Москвы и Питера. У него открыто несколько концептуальных сетей ресторанов и еще десяток одиночных, не сетевых.

Мой любимый ресторан “Беллини” – место поистине для настоящих гурманов. Был открыт полгода назад, и я влюбилась в него с первого взгляда.

Первое, что поражает – это кухня. Очень нестандартные блюда и подача. И интересно, что концепция ресторана предполагает, что повар готовит достаточно обычные продукты, но по каким-то непривычным, необычным рецептам и создает живописную абстракцию. Даже простые салаты тут как произведение искусства.

Второе, что влюбляет в это место раз и навсегда: ресторан выполнен в стиле сказочного леса. Внутри помещений в прямом смысле растут деревья, и именно Беллини считается самым зеленым рестораном в Москве.

И третий факт, который сделал это место уникальный и популярным – крутые шоу-программы: танцующие официанты, кабаре на сцене, вечера джазовой музыки.

А само слово “Беллини” – это алкогольный напиток из Венеции, смесь игристого вина и персикового пюре. В интернете даже гуляет фраза, прочно ассоциирующая с этим местом – настроение Беллини. Это когда хочется чего-то с одной стороны богемного, с другой – легкого и расслабляющего.

В общем, я обожаю этот ресторан всей душой, хотя бывала здесь не так уж часто. Да и цены тут, конечно, очень уж кусаются. А столики здесь, к тому же, забронированы ни на один месяц вперед.

– Вероника Адамовна, – хриплый, низкий голос вырывает меня из мыслей.

Тимур Сергеевич подробно рассматривает листы, которые лежат перед ним – видимо, мое резюме.

– Обучение в России, уехали по обмену на два года во Францию. Полгода работы в “Гастеро”. У вас совершенно нет опыта. Как вам удалось уговорить Риту на собеседование?

Он, наконец, поднимает глаза и смотрит на меня в упор. Я чувствую, как дыхание сбивается. Никогда не видела такого темного и пронизывающего взгляда.

Честно говоря, и сама не знаю, как удалось договориться с Ритой, которая тоже подсвечивала, что они ищут повара с опытом, а еще с хорошим уровнем стрессоустойчивости. Вроде как текущий шеф весьма экстравагантный тип.

– Я очень люблю “Беллини” и мечтаю у вас работать, – голос звучит сипло и натянуто.

Ну же, Вероника, соберись! Ты же так грезила об этой работе. Уже несколько месяцев я постоянно следила и ждала, когда же откроется нужная мне вакансия. Да и вообще – тушеваться это не про меня. Я обычно очень бойкая и смелая. Не знаю, почему Старцев так на меня влияет… Волнуюсь я ужасно. И, честно говоря, не ожидала, что сам Тимур Сергеевич будет проводить собеседование.

– Почему я должен взять вас на работу?

Тимур кладет бумаги на стол – в моем резюме уже нет для него ничего интересного. Я с ним согласна, эти сиротливые несколько строк о моем опыте – изучать и в самом деле нечего.

Я делаю глубокий вдох, чтобы выдать заготовленную речь.

– Тимур Сергеевич, эта работа для меня больше, чем работа, это мое призвание. И я практически с самого открытия ужасная фанатка “Беллини”. Я мечтаю работать именно здесь…

– Достаточно, я понял.

Повисает плотная тишина. Думаю, моя речь его несильно впечатлила. Она и меня-то, если быть честной, не убедила. Вообще-то я репетировала и готовилась, но от волнения напрочь забыла заготовленные убедительные слова.

Старцев внимательно разглядывает меня, а я его.

Я знаю, что он видит. Темные, вьющиеся волосы – сегодня с утра не было времени и желания их выпрямлять. Я собрала их в высокий хвост на голове, а несколько прядей выпустила. У меня аккуратный нос и черты лица, в меру пухлые губы. Мое достижение – это глаза. Они большие, светло-голубые и с пышными, длинными ресницами. Одета я по-деловому – рубашка, юбка-карандаш. Вообще выгляжу на пять с плюсом. Как, в общем-то, и Старцев.

Белая рубашка расстегнута на несколько пуговиц, рукава закатаны, показывая мощные мужские запястья. Плечи широкие. Под тонкой тканью легко угадываются литые мышцы. Он точно следит за собой и частенько ходит в зал. Черты лица резкие, брови слегка хмурые, взгляд колкий и сканирующий.

– А как же работа в “Гастеро”?

Я упрямо вскидываю подбородок.

– Я верна себе. И своим желаниям. А это самое главное.

Он еще минуту задумчиво меня разглядывает, а потом говорит примитивное “мы с вами свяжемся”, тем самым обозначая конец диалога. Я выхожу из офиса Старцева на ватных ногах.

Что я там говорила, когда шла сюда? Что я уверенная девушка, знающая себе цену? После встречи со Старцевым я чувствую себя растерянной и глупой школьницей…

Наверняка я провалила собеседование. Несла какую-то чепуху. Надо было нормально рассказать про опыт. Да, он у меня маленький, но это ведь не значит, что я ничего не умею. Я, между прочим, была одной из лучших на курсе.

Выхожу на улицу, глубоко вдыхая весенний воздух.

Ну и черт с ним! Играть в игру “если бы да кабы” не мое любимое развлечение. Ну облажалась, с кем не бывает. Мир от этого не рухнул. Мой уж точно!

Я возвращаюсь на работу, быстро переодеваюсь и выхожу на кухню.

– Ника, опаздываешь на десять минут! – раздается громогласный голос нашего шеф-повара Эмиля.

Я морщу нос и подхожу к распределительному столу, чтобы взять себе листок с заказом, который буду делать.

Сейчас как раз разгар обеда, поэтому заказов достаточно, и я быстро вхожу в рабочий поток, забывая тут же и о Тимуре Старцеве, и о неудавшемся собеседовании. У меня так всегда – я будто соединяюсь с работой, в голове становится тихо и спокойно, я не обращаю внимания ни на шум, ни на хаос вокруг. Действия точные, простые, упорядоченные. Вот я режу морковку, помешивая лук на сковородке. Когда с нарезанием закончено, я закидываю рыжую соломку к золотистому луку. Достаю грибы, промываю, нарезаю. Добавляю на сковороду, пассирую. Итак, час за часом – режу, мешаю, чищу, добавляю, пассирую, выкладываю на тарелку. И наслаждаюсь. Я это люблю, что сказать.

Вечером ноги гудят и ноют, но это уже привычное ощущение. Мечтаю о теплой ванне с пенной и бокале красного вина.

– Ника, отличная работа! Иди уже.

Я киваю Эмилю и скрываюсь в раздевалке. Достаю телефон, проверяю и замечаю пропущенный с неизвестного номера. Перезваниваю.

– Вероника?

Все внутри сжимается от знакомого хриплого голоса. Мне ведь не послышалось? Это действительно Тимур Старцев?

– Давайте попробуем поработать.

Мне кажется, мой мир взрывается каким-то грандиозным фейерверком. Я зависаю с открытым ртом и в полном шоке. Мне хочется завопить как сумасшедшей.

– Это отличные новости, Тимур Сергеевич, – голос практически не дрожит, это радует.

– Завтра в два жду в офисе, обсудим все детали.

– Хорошо, я буду…

Я еще секунду смотрю в погасший экран телефона, не веря, что это действительно произошло, случилось именно со мной. Я буду работать в моем любимом “Беллини”? Поваром? Господи, такое мне может только сниться!

Я резко кручусь вокруг своей оси, а потом мурлычу под нос. Я счастлива. Впереди меня ждет что-то невероятное и грандиозное, я это чувствую.

Глава 4. Прекрасное, светлое будущее

– Итак… – раздается хриплый голос Тимура Старцева, нарушая тишину.

Я сижу с прямой спиной, ожидая, что будет дальше.

Я много знаю о Тимуре Старцеве. Он – один из самых известных рестораторов, так что ничего удивительного.

Тимур Старцев – тридцать семь лет. Не женат, но был женат на Элионе, в девичестве Смоляновой, три года. Детей нет. Сын богатого и известного бизнесмена Сергея Старцева. Около двенадцати лет назад у него умерла мама – онкология, а через полгода и отец, но уже из-за проблем с сердцем.

Его отец владел обширным бизнесом – сеть отелей, ресторанов и ночных клубов. Старцев потерял практически весь бизнес, когда на него завели уголовное дело о мошенничестве и отмывание денег восемь лет назад. Потом он даже отсидел в тюрьме полгода. Когда сел, потерял весь свой бизнес. А когда вышел, то долгое время о нем ничего не было слышно. Но, видимо, у него остались какие-то деньги, потому что первое, что он сделал спустя год после выхода из тюрьмы – открыл свой первый ресторан “Сэмми” на Покровке. Дальше так и продолжил открывать рестораны, сейчас у него их было уже больше десятка.

– Когда готовы приступать? – звучит ровный голос, прерывая мой поток мыслей.

– На следующей неделе, – спокойной отвечаю, не отводя взгляда.

Он меня изучает, разглядывает. Внимательно. Это, как я поняла, вообще его фишка – вот так вот въедливо, тяжело смотреть на собеседника. Рядом с ним я чувствую себя напряжено. Не помню, чтобы кто-то когда-то так на меня влиял. Но я не беспокоюсь по этому поводу – я буду редко пересекаться со Старцевым и чаще с его шеф-поваром. Кстати говоря об этом…

– А почему меня не собеседует ваш шеф-повар?

Старцев едва заметно морщится, будто от зубной боли.

– Потому что я так решил.

Что ж… Я пожимаю плечами. Имеет право. Хозяин барин, как говорится.

Мы обсуждаем еще какое-то время важные нюансы работы, а потом я прощаюсь и выхожу из ресторана.

Вдыхаю глубоко и радостно, раскидываю руки, наслаждаясь тем, как теплые солнечные лучи согревают лицо. Я рада, безумно рада, что все так сложилось.

Когда открываю дверь и вхожу домой, сразу же чувствую запах выпечки. Мама выглядывает из кухни. Волосы собраны гулькой на голове, руки в муке, передник тоже весь перемазан, видимо, вытирала руки об него. Вот такая она – домашняя, встревоженная, с теплым взглядом, – самое привычное и родное для меня.

– Привет, Никуш, ну как, успешно?

Я вижу, как она за меня волнуется и переживает, знает, как для меня это важно.

– Сейчас разденусь, и все расскажу, – с улыбкой отвечаю ей.

Слышу тяжкий вздох.

– Нет бы, чтобы сразу признаться – пан или пропал. Издеваешься над матерью, да?

Я тихо смеюсь себе под нос и иду мыть руки в ванную. Да, я могла бы уже сказать, что все хорошо, но хочется потянуть интригу. Вот сейчас усядусь на нашей маленькой кухонке, возьму в руки кружку теплого чая и скажу радостные новости. А мама, как всегда, всплеснет руками и бросится меня крепко обнимать и целовать.

Да, так все у нас обычно и происходило, именно так я и делилась всеми важными новостями с мамой – когда первый раз влюбилась, поступила в университет, собралась замуж, решила ехать во Францию… Наша маленькая кухонька хранила миллион историй.

Когда держать интригу уже не получается, я все-таки сознаюсь, что все срослось – и мама радостно кричит “аллилуйя”. Я смеюсь. Она мной гордиться и меня поддерживает, и я это очень ценю.

Мне двадцать шесть, а я только год назад закончила университет. Второй раз. Первый раз я получила образование экономиста и даже потом год проработала в инвестиционной компании, пока не поняла – это точно не мое. Потом я долго недоумевала – почему я вообще в какой-то момент решила, что это мое? С самого начала я не получала удовольствие, но упрямо себе говорила – надо просто привыкнуть, принять, подождать. Чего подождать, спрашивается? Пока я не состарюсь и, оглядываясь на свою прошлую жизнь, не буду кусать локти? А потом плюнула, уволилась и пошла опять учиться – в этот раз на повара.

Было тяжело – сидеть на шее у мамы я не могла, второй раз на бюджет поступить не было возможности, поэтому подрабатывала вечерами и по выходным. Искала работу ближе к той сфере, в которой решила развиваться, но доверяли мне только всякую грязную работу – чистить картошку, мыть посуду, нарезать овощи и тому подобное. В какой-то момент я подумала – а зачем это все? После многочасовых смен в забегаловке мне казалось, что я ненавижу все, что связано с общепитом и уже не хочу быть поваром…

А потом мне сказочно повезло. Я выиграла грант на учебу за границей – во Франции. Благодаря своей любимой преподавательнице – Валентине Борисовне. До сих пор раз в месяц я заезжаю на кафедру с коробкой конфет к ней на чай. Два года учебы во Франции – лучшее, что со мной случалось. Год назад я вернулась наконец в Россию, закончила учебу и даже нашла вполне пристойную работу в “Гастеро”. Которая, конечно, ни шла ни в какое сравнение с работой в “Беллини”, но все же. “Гастеро” по факту обычная забегаловка, которых тысяча в Москве, а “Беллини” – это все-таки уровень. Совсем другой уровень.

И вот теперь, наконец, я пришла к тому, что ждала так долго, ради чего так много работала – я повар в одном из лучших ресторанов Москвы.

– За прекрасное, светлое будущее, – подняла бокал с ромашковым чаем вверх и широко улыбнулась.

Мама поддержала мой жест. Ей уже пятьдесят, а она все такая же как в молодости – легкая, улыбчивая, заботливая. И я от нее научилось этой какой-то легкости, с которой можно идти по жизни.

Трудности – это субъективное мироощущение. То, что мы считаем тяжелым, для другого человека – просто и обыденно. Поэтому секрет один – надо легче относиться ко всему, что происходит в жизни.

Именно наша реакция на происходящее создает в нас эмоции – или радость, или страдание. То, как мы реагируем, определяет нашу реальность. Мы не всегда можем изменить обстоятельства, но можем влиять на то, что чувствуем, на то, как долго хотим жить в тех или иных состояниях. А я, по примеру мамы, всегда стараюсь улыбаться и верить, что жизнь обязательно приготовила для меня что-то удивительно прекрасное.

Глава 5. Первый рабочий день

Ох. А вот он и наступил – мой первый рабочий день. Две недели я, как и положено, отработала в “Гастеро”, и вот теперь готова к труду и обороне. Я взволнованно одергиваю юбку уже в десятый раз и переминаюсь с ноги на ногу перед входом в ресторан. Красивая, светящаяся вывеска “Беллини” гипнотизирует. Я волнуюсь. Как школьница, ей-богу. А я ведь уже взрослая…

– Страшно?

Я дергаюсь от неожиданно раздавшегося голоса рядом. Поворачиваю голову и смотрю на Старцева.

– Волнительно…

Старцев распахивает дверь и кивает, приглашая войти. А я стою, будто ноги приклеились. Двинуться не могу. Теперь к стрессу первого рабочего дня добавляется еще и сам Старцев. Рядом с ним я всегда чувствую себя как-то странно.

– Давай помогу.

Я недоуменно смотрю на него, потом на его руку, которую он мне протягивает. Ладонью вверх. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он от меня хочет. Чтобы я вложила свою руку в его. Я медлю, в растерянности. Но потом решаю, что ничего такого в этом нет, когда два человека касаются друг друга.

Его рука горячая, сухая, твердая, большая. Как только я касаюсь, он сжимает мою руку и делает уверенный шаг вперед. Тянет меня за собой. Я смотрю на его спину и послушно следую позади.

Вот он открывает дверь, заходит, все еще держа меня за руку, и я невольно чувствую как внутри что-то дергается, сжимается. Это так странно и необычно – идти вслед за мужчиной…

Но додумать мысль я не успею, Старцев отпускает мою руку. Поворачивается, внимательно разглядывая.

– Легче?

Я молчу несколько секунд, сверяясь с собственным мироощущением.

– Легче, – утвердительно киваю.

– Хорошо. С первым рабочим днем, Вероника.

– Ника, – автоматически поправляю его. – Я предпочитаю Ника.

– Хорошо, – соглашается Старцев. – Ника.

И он наконец уходит, а я облегченно выдыхаю. Смотрю на часы и глаза в ужасе расширяются. Это что же – я полчаса стояла и пялилась на входные двери? Господи, какой стыд.

Я быстро иду переодеваться. Не хватало еще опоздать в свой первый рабочий день.

Когда выхожу на кухню – тут привычный гул и мельтешение людей. Шум раздается с разных сторон – вот сбоку кто-то переговаривается, прямо передо мной скворчит сковорода, с другой стороны повар громко разделывает мясо.

Я волнуюсь. Очень хочу, чтобы работа тут мне понравилась, и все сложилось хорошо.

Первый день проходит спокойно, если не учитывать тот факт, что шеф-повар недовольно морщит нос, только увидев меня, и отправляет делать черновую работу.

Я закусываю губу и стараюсь успокоить себя мыслями, что шеф-повар просто меня проверяет. Я новенькая, молодая, без особого опыта, но все равно ужасно неприятно. У меня были такие невероятные ожидания от первого рабочего дня, а через пять часов утомительной, черновой работы, настроение просто на нуле. Да и коллектив, к сожалению, оказался не очень-то приветлив.

Про шеф-повара я изначально знала не так уж и много, но с его именем была знакома.

Франциск Гордон – истинный итальянец. Старцев привез его прямиком из Флоренции, переманив из одного из самых популярных ресторанов Италии. В “Беллини” Франциск с самого основания. Это все он сам мне и рассказывает, снабжая речь самодовольным взглядом.

Держится Франциск с напускной важностью и высокомерием. Отдает короткие, резкие приказы и выглядит, честно говоря, как напыщенный павлин. В общем, производит крайне неприятное впечатление заносчивого человека со склочным характером. Но стоит признать, что в профессиональном плане он действительно творит волшебство: ведь все меню Беллини – его творение.

К концу дня я ощущаю себя просто как выжитый лимон. Да, я всегда стараюсь находить что-то позитивное во всем, что меня окружает и что со мной происходит, но сегодня реальность ко мне слишком сурова.

У меня были такие огромные надежды, что я многому смогу научиться у лучшего шеф-повара Москвы. “Беллини” – моя мечта. И я заочно, не будучи знакома, восхищалась Франциском, поражаясь изысканности, продуманности меню. Но когда итальянец умудрился придраться к тому, что я недостаточно хорошо чищу картошку и режу овощи – слишком толсто, криво и вообще не так, все очарование пропало. Все замечания он делал едко и публично. Я с таким агрессивным поведением вообще раньше никогда не сталкивалась и даже не знала, как себя вести.

В моей философии жизни нет такого слова как “терпеть”. Нет, я могу быть очень упрямой и упорной в достижении целей, этого у меня не отнять, но все же я не была никогда терпилой. И очень резко реагирую на несправедливость.

Я отношусь к жизни как к спорту – чтобы стать лучше, нужно потеть. Даже если можешь сделать только пять отжиманий, делай десять, иначе не стать сильнее, выносливее. Но при этом нет смысла пытаться сделать пятьдесят или, например, бегать, если на самом деле тебе больше по душе совсем другой вид тренировок. То есть терпеть в моей концепции жизни есть логика только по объективно весомым причинам, а не просто так.

Когда вечером я выхожу на улицу, то спасительный вдох полной грудью, действительно лучшее, что происходит со мной за целый день, и это огорчает. Работа в “Гастеро” на фоне первого дня в “Беллини” теперь кажется сказкой. Эмиль, шеф-повар “Гастеро”, был, конечно, личностью творческой, но мы с ним легко нашли общий язык. Он мог и отругать, и крикнуть, и поворчать, но за всем этим чувствовался хороший человек.

Я иду медленно к метро, наслаждаясь прохладой вечерней Москвы. Думаю о том, как же все-таки быть дальше. Может быть, это просто первый день не задался? Или, возможно, стоит как-то неформально попробовать поговорить с Франциском? Надо постараться ему понравиться…

Вся в своих мыслях, абсолютно не замечаю момента, когда резко спотыкаюсь и падаю на асфальт. Колени пронзает адская боль, в глазах темнеет. Я оглушительно вскрикиваю и тут же всхлипываю.

Разбитые в кровь коленки становится последней каплей, переполнившей колодец моего сегодняшнего терпения. Слезы катятся по щекам, а я продолжаю сидеть на асфальте.

Стыдно, глупо. Здесь меня могут заметить коллеги, злосчастный шеф-повар Франциск, видеть которого я хочу меньшего всего на свете в такой уязвимый для себя момент. Я успела отойти от ресторана метров на сто от силы. Но несмотря на голос разума, встать не получается. Я удобнее сажусь на попу, разглядывая разбитые колени, которые ноют и болят. Всхлипываю и жалею себя. Я разрешаю себе этот момент слабости. Бывают плохие дни, чего уж.

– Ника…

Всхлип резко затихает, и я вскидываю испуганный взгляд наверх.

Это Тимур Старцев.

Что я там говорила – увидеть Франциска будет худшим вариантом из возможных?

Старцев присаживается перед мной, я смотрю в его темные глаза. Что это за цвет? Я даже не могу дать ему определение. Они не серые и не черные. Может быть, темно-коричневые? Но вроде бы и коричневого оттенка как такового нет…

– Больно?

Я киваю. Всхлипывать и плакать под его внимательным взглядом почему-то не хочется и не получается.

Он протягивает мне руку. Опять. Этот жест такой простой и одновременно невероятно доверительный. Рука раскрыта ладонью ко мне, крепкая, широкая, без мозолей. Я вкладываю свою руку, замечая и контраст цвета кожи – моя на несколько тонов светлее, и то какая его ладонь сухая, горячая и твердая. Он помогает мне подняться.

– Я отвезу тебя домой.

Не спрашивает, утверждает. А я… после падения и резкой истерики, видимо, так и не пришла в себя, потому что лишь согласно киваю и иду вслед за Старцевым.

От открывает передо мной дверь, и я ныряю в салон. Машина у него, конечно, первоклассная – Мерседес. Внутри пахнет кожей и дорогим парфюмом. Это его запах, который, как оказалось, я уже умудрилась запомнить. Здесь, в тесном пространстве, все пахнет им, и мне почему-то это нравится, я даже делаю более глубокий вдох. Все вокруг чистое, ни одной лишней бумажки или пылинки. Он педант?

Старцев молча садится, заводит машину и выруливает. Я наблюдаю за его руками, которые лежат на руле, как загипнотизированная. Это явно последствия эмоциональной встряски…

Лишь через пять или десять минут осознаю, что не назвала адрес, а мы все едем и едем в неизвестном направлении.

– Куда мы едем?

– В парк.

– В парк? – недоуменным эхом переспрашиваю.

– Да, – он бросает на меня быстрый взгляд. – Лечить твою хандру.

Что ж… это крайне мило. Только вот почему Старцев решил со мной возиться?

– Вы не обязаны…

– А я и не говорил, что обязан, – прерывает меня.

Я замолкаю, теперь разглядывая внимательно его профиль. Хмурюсь, пытаюсь понять, разгадать. Все это так странно, необычно…

А потом выдыхаю и откидываюсь на сиденье. Прикрываю глаза, расслабляясь. Не в моей привычке что-то усложнять и слишком активно рефлексировать. События просто происходят, развиваются, сменяя одно другим. Стоит ли искать в каждом тайный смысл? Думаю, нет.

Через десять минут мы действительно останавливаемся недалеко от входа в парк.

– Подожди в машине, – звучит спокойный голос.

И я жду. Старцев открывает багажник, что-то ищет. Подходит со стороны пассажирской двери.

– Повернись ко мне, я обработаю колени.

Я послушно выполняю указания. Он присаживается передо мной, и наши глаза оказываются практически на одном уровне. И вот он берет перекись и промывает раны. Я разглядываю его сосредоточенное лицо, аккуратные, твердые движения. Это все еще так удивительно и необычно…

– А теперь пойдем.

– Куда? – растерянно спрашиваю.

Так странно, но меня просто завораживает вся эта ситуация. Спокойная уверенность Старцева. Его тяжелый, внимательный взгляд.

– В парк, конечно. Не зря же мы сюда приехали.

Глава 6. На всякий случай

Старцев умеет удивлять. Это точно.

Когда он останавливается около киоска с мороженным, я, кажется, прихожу к последней стадии удивления из возможных. Когда мы садимся напротив фонтана и начинаем это мороженое есть, я в целом теряю ощущение реальности.

Удивительный он человек все-таки. Я едва сдерживаюсь, чтобы навязчиво его не разглядывать.

– Мороженое? – вскидываю вопросительно бровь.

Он усмехается.

– Для моей дочери это лучшее лекарство от разбитых коленок.

Тааак… У него есть дочь. Об этом в интернете точно не было ни слова, я бы запомнила.

– Сколько ей?

– Ей семь. Через несколько месяцев будет восемь. В этом году идет в первый класс.

– Уже взрослая.

– Да, – усмешка на губах становится какой-то мягкой и задумчивой, – она точно считает именно так.

Я не спрашиваю о том, почему его дочь так поздно идет в школу. Ей же вот-вот исполнится восемь. Но это не мое дело.

Воцаряется тишина. Мы оба смотрим на фонтан и едим мороженое. Я – шоколадное, а Старцев – фисташковое. Кто бы мог подумать, что он выберет такой необычный вкус? Точно не я… Слишком уж он кажется серьезным и закрытым. Такие не мороженое в парках едят, а виски пьют в своем кабинете…

– Спасибо, – говорю спокойно.

Он переводит на меня взгляд.

– Первый рабочий день был не особо удачным?

Я закусываю губу, не зная, как ответить. Жаловаться не хочется, но и врать я не любительница. Я ценю откровенность и прямолинейность. Зачем глупые игры в скрытность?

– Я думала, будет все намного легче и радужней.

– Франциск?

– Я не хочу жаловаться, поэтому воздержусь от комментариев.

– Похвально, но непредусмотрительно.

– Почему же?

– Разве не я тот, кто может решить все твои проблемы?

– Разве не вы тот, кто может мне проблемы создать?

Мы несколько секунд внимательно разглядываем друг друга, а потом он усмехается.

– Туше.

Я улыбаюсь в ответ.

Я действительно не хочу ныть, мне нужно справиться самой. Я не привыкла пасовать перед первыми же трудностями. Да и тем более я не знаю, в каких отношениях Старцев и Гордон. Может быть, в очень теплых и дружественных? Хотя что-то мне подсказывает, что у такого человека, как Старцев, нет друзей… Да и с характером Франциска, пожалуй, друзей тоже сложно завести.

Мороженое заканчивается слишком быстро, как и наши неожиданные посиделки. Я иду к выходу невероятно медленно. Почему-то не хочется, чтобы этот вечер прекращался. Кажется, в нем есть какая-то магия, волшебство.

Старцев отвозит меня домой. Когда мы останавливаемся около моего подъезда, я берусь за ручку двери, но перед тем как уйти еще раз благодарю Тимура. Он ведь правда мне сегодня помог, поддержал. Вот так вот легко, ненавязчиво.

– Ника, не позволяй Франциску испортить твое желание работать в “Беллини”.

Я смотрю в его темные глаза, продолжая думать о том, что не могу дать определение их цвету. С удивлением замечаю, что мне невероятно нравится, как звучит мое имя его низким, хриплым голосом. А еще вдруг осознаю явно и четко – Старцев и Гордон друг друга не переваривают.

– Хорошо, Тимур Сергеевич.

– А если будут сложности, приходи ко мне.

Он вдруг резко тянется в мою сторону, я вздрагиваю от неожиданности. Но он лишь открывает бардачок, достает визитку и протягивает мне.

– Мой номер. На всякий случай.

Хочется спросить – что это за подозрительный “на всякий случай”? А еще очень интересно – он со всеми так учтив и предусмотрителен? А потом я решаю не забивать свою голову ерундой. Может быть, я ему понравилось, кто знает. В конце концов, девушка я очень даже симпатичная.

От этих мыслей становится вдруг как-то легко и смешно. Внутреннее напряжение от неожиданно тесного общества Старцева меня покидает.

Зачем я пытаюсь искать причины? Старцев просто ко мне добр, нужно быть благодарной и ничего не усложнять.

– Тимур… Сергеевич… давно я не ела такого вкусного мороженого.

Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд. Никогда раньше подобного не встречала – как время словно уплотняется, замедляется, поглощает. Каждая секунда ощущается будто бы живой, дышащей, наполненной и одновременно пролетает быстро, спешно.

– Я тоже, Ника…

Когда я захожу домой, то прижимаюсь к входной двери и перевожу дыхание. Мама, как обычно, выглядывает в коридор.

– Никуш! Как первый день? Рассказывай!

А потом мама вдруг щурит глаза, вглядываясь в меня.

– Ты что, Никуш, влюбилась?

– Мааам! – возмущенно восклицаю.

Она в ответ весело смеется.

Я влюблялась дважды.

Первый раз – горячо и глупо. В одноклассника в одиннадцатом классе.

Он был лучшим из лучших – красивый, спортивный, наглый, дерзкий. Все девчонки были от него без ума, и я тоже. Но, конечно, я не подавала вида. Моя тихая, скрытая влюбленность длилась долго – полгода или год. Она была как хроническая болезнь, как небольшая заноза в пятке – я к ней уже привыкла и с ней уже смирилась.

Меня вообще-то не увлекали отношения с парнями – я была активисткой в самых разных сферах и этого с головой хватало. Староста класса, дважды в неделю английский, трижды танцы, кружок по волейболу при школе, волонтерство в детском саду около дома… Чем я только не занималась. Мама говорила всегда – слишком во мне много энергии. А потом Ромка Девяткин, так звали мою первую любовь, пригласил меня сходить в кино…

Он стал моим первым после долгих нескольких месяцев прогулок за ручку и все более и более жарких поцелуев с каждым разом. А потом еще через пару месяцев начал встречаться с Леной Сорокиной из десятого Б. Так я впервые узнала, что бабочки в животе, которые так рьяно летают и окрыляют, еще и очень болезненно дохнут…

Потом еще был мой жених, Вася Ремисов, с которым мы расстались из-за того, что я уехала во Францию на долгие два года. Очень быстро прошла вся его любовь, как только на горизонте замаячили сложности.

В общем, с этим странным чувством под названием “влюбленность” у меня были странные отношения. И даже гипотетически – влюбиться в Старцева это какое-то безумие, сумасшествие. Он и я… мы же абсолютно разные.

– Мам, не влюбилась я. Просто переволновалась. Посмотри на мои колени…

Взгляд мамы опускается, и она начинает встревоженно щебетать. Тут же готовит мне чай и окутывает материнской заботой. Я нежусь в тепле и ласке.

Не понимаю, почему кто-то хочет побыстрее съехать от родителей? Мы с мамой всегда жили душа в душу. Два года во Франции вдали от нее были сущим адом… Как минимум потому что пришлось провести их без моих любимых маминых пирожков.

Пирожки мама готовила самые разные – с картошкой, капустой, мясом, яблоком, творогом. И практически каждый день. Удивительно, как при таком частом потреблении мучного я остаюсь такой стройной. Я просто радуюсь, что повезло с генетикой.

Мама вот, например, в свои сорок семь тоже худая и миниатюрная.

Я пересказываю маме события сегодняшнего дня. Она крепко обнимает и советует не принимать близко к сердцу замечания вредного Франциска.

Я в итоге решаю пораньше лечь спать, потому что завтра все еще планирую продолжить свою неудачно стартовавшую карьеру в “Беллини”. Почему-то теперь, когда я сохранила номер Тимура Старцева в свой мобильный, стало намного спокойнее. Больше не пугал никакой Гордон…

Снится мне на удивление… Старцев. Он ничего не говорит, лишь смотрит и смотрит своими темными глазами, которым я так и не смогла найти цветовую идентификацию.

Утром я долго разглядываю свое заспанное лицо в отражении зеркала, пока чищу зубы.

“Разве не я тот, кто может решить все твои проблемы?”

“Если будут сложности, приходи ко мне”.

“Мой номер. На всякий случай”.

“Ты что, Никуш, влюбилась?”

Я тряхнула головой, выгоняя глупости из нее. Улыбнулась сама себе широко-широко.

– Не усложняй, Ник.

Отправила воздушный поцелуй своему отражению и с радостной улыбкой пошла встречать свой второй рабочий день.

Вероника Синицина никогда не унывает и не сдается!

Глава 7. Тимур

– Соскучился?

Я поднимаю взгляд от документов на столе, разглядывая директора ресторана “Беллини”. Кэт бодра и широко улыбается. Обновленный загар и буйные рыжие кудряшки.

– Не успел.

Она надувает наигранно обиженно губы.

– Все жду, когда ты научишься быть милым, а ты упрямо вредничаешь.

Я криво усмехаюсь.

– Как отдохнула?

– Потрясающе. Если бы мы поехали вместе, было бы еще лучше…

– Мы уже это обсуждали, Кать.

Она недовольно кривит веснушчатый нос. Ей не нравится, когда что-то происходит не так, как ей хочется. В этом мы с ней сильно похожи.

– Старцев, это был бы всего лишь отпуск. Не в ЗАГС же я тебя позвала, в конце концов.

– Туда бы я тем более не пошел. Хватило одного раза на всю оставшуюся жизнь.

Кэт никак не комментирует сказанное. Кошачьей, плавной походкой направляется в мою сторону. Тело плотно облеплено тонкой черной тканью, длина платья еле прикрывает попу. Сверху расстегнутый пиджак, который хотя бы немного уравновешивает наряд и создает оттенок делового стиля.

Когда Катя обходит стол и садится мне на колени, я молча разглядываю пышные розовые губы.

Когда все между нами закрутилось? И как? Сложно сказать…

Кажется, я тогда адски подыхал после смерти Саши. Пил так много, что потерял счет дням. Катя приходила практически каждый день. Заставляла есть, ходить в душ, убиралась, успокаивала.

“Время лечит”, – тихо шептала она, пытаясь заглянуть мне в глаза.

И как-то раз мы переспали. Глупо, грязно, быстро, странно. Неожиданно, кажется, для обоих. Потом я жестко сказал, что все это было ошибкой. Ведь Катя – самая близкая подруга моей Саши. Будь Саша жива она бы никогда подобного не простила…

Но время шло, жизнь продолжалась. Кэт была рядом. Как-то я пригласил ее на ужин в знак благодарности, а потом все пошло-поехало само собой. Я четко обозначил границы – никаких отношений, не надо ждать от меня чувств. Катя… согласилась.

Чувствовала ли она ко мне что-то серьезное? Меня это не волновало. Меня абсолютно устраивало все, пока она вела себя адекватно. Возможно, не стоило брать ее к себе на работу, но так уж сложились обстоятельства. Кэт искала работу, мой прошлый директор на ПМЖ уехал за границу, а я после длительного запоя, все еще не до конца пришедший в себя, был не в состоянии вести нормально дела. Брать кого-то с улицы на одну из ключевых должностей было не в моих привычках, а подходящих кандидатов как назло не было. Сначала мы договорились, что Кэт будет помогать временно, пока я со всем не разберусь и не приведу дела в порядок. Но вот уже три месяца мы вполне успешно работали вместе. На удивление в делах Екатерина Власова была очень въедлива и профессиональна.

– Я соскучилась, – горячий язычок соблазнительно заскользил по моим губам.

Я поднял руку, накрывая упругую грудь, которая идеально ложилась в мою ладонь. Сжал. Сверху раздался резкий, свистящий вдох.

Что ж…

Резко встал, утягивая за собой рыжую соблазнительницу. Задрал платье, усадил на стол.

“Никакого белья. Готовилась перед приходом сюда”, – с усмешкой подумал.

На бедрах красивые кружевные резинки чулков. Без стеснения Катя разводит ноги, ставит руки позади себя на стол и выгибается, приподнимая грудь. Острый язык скользит по губам, глаза сверкают. Она темпераментна, и это мне абсолютно подходит.

Я расстегиваю ремень, молнию на брюках. Взгляд Кэт останавливается на напряженном, налившемся кровью члене, который еще больше твердеет от ее жадных глаз. Подтягиваю ее ближе к краю, впиваюсь в губы яростным поцелуем. Она отвечает. С нужным темпом, скоростью, интенсивностью. В сексе мы подходим друг другу отлично. Только вот все равно чего-то не хватает…

Я вхожу в нее резким толчком, выпивая отчаянный полустон-полувздох. Зеленые глаза смотрят в упор, сверкают. Все в Кэт меня устраивает, кроме этих адских глаз. Оттенок такой совершенно непохожий, далекий от тех глаз… слишком темный, слишком другой, но, черт возьми, все равно зеленый.

Я вбиваюсь резко, сжимая руками ягодицы и практически насаживая на себя. Кэт тянется, подставляет шею. И я послушно вылизываю кожу, потом всасываю. Поднимаюсь выше, к ушной раковине, кусаю мочку уха.

Заняться сексом в кабинете было не слишком хорошей идеей. Кончаю я в последнее время очень плохо. Приходится долго изматывать себя, чтобы, наконец, дойти до пика. Я чувствую, как тело Кэт начинает потихоньку подрагивать в моих руках, а мой оргазм еще где-то далеко-далеко. Вот же проклятие!

– Тимур Се…, – звонкий голос резко нарушает шум нашего громкого, смешавшего дыхания и обрывается, не закончив фразу.

Я поднимаю голову, бросаю взгляд на дверь, которую кто-то беспардонно открыл, даже не постучавшись. Это Ника.

Огромные глаза смотрят на меня с растерянностью и испугом. Волосы собраны, лицо бледное. Она выглядит такой невероятно маленькой, хрупкой, беззащитной. Это вызывает странное ощущение внутри…

А потом я вдруг чувствую это… гребаный стремительный оргазм. Я продолжаю смотреть в испуганные глаза Ники, делаю резкий рывок и с хрипом кончаю.

Да уж…

– Я зайду позже, – наконец, Ника отмирает и быстро исчезает за дверью.

– Это кто? – раздается спокойный ровный вопрос, пока я поправляю одежду.

– Новый повар.

На секунду повисает тишина, а потом звучит лаконичное “ясно”. Я бросаю взгляд на Кэт. Спина напряжена, подбородок чуть приподнят. Кажется, кое-кто заметил, что мой неожиданный оргазм был связан с новым поваром…

Глава 8. Глупое сердце

– Тимур Сергеевич?

Он поднимает на меня взгляд.

– Там… сегодня же банкет…

– Да и что?

– Поваров на кухне нет, да и заготовок… нет…

Несколько секунд он осмысливает то, что я ему сказала, потом подрывается и идет быстрым шагом в сторону кухни.

Я пришла на работу десять минут назад. Переоделась, зашла на кухню и удивленно оглядела пустое пространство. Через три часа у нас должен был начаться крупный свадебный банкет. Часть поваров должны были выйти в ночную смену, чтобы приготовить некоторые блюда, сделать закуски и заготовки. Но в итоге ничего не было сделано.

Я пришла на несколько часов раньше рабочего дня, чтобы доделать то, что поручил мне вчера Франциск – почистить пять килограмм креветок. Вечером я осилила только несколько, потому что задание он мне дал в конце дня за полчаса до конца рабочего дня, когда у меня уже отваливались и руки, и ноги. После того как Франциск ушел, я решила, что лучше приду сегодня пораньше, и все доделаю.

Поэтому по удивительному стечению обстоятельств во всем ресторане сейчас были четыре человека – охранник, уборщица, Старцев и я. Что в такую рань в “Беллини” делал сам Тимур, оставалось только догадываться.

– Вот же ж… – Старцев бросает на меня взгляд и проглатывает последнее слово, которое навряд ли можно назвать цензурным.

– Это все Франциск, да? – выдвигаю догадку.

Старцев выглядит напряженным и злым. А еще как будто растерянным. Если бы не увидела его таким, то никогда бы не поверила, что хоть какое-то событие жизни может Тимура настолько удивить.

– И что теперь делать? – как-то задумчиво спрашивает словно сам у себя. – Я сейчас, конечно, вызову поваров, но пока они приедут…

– Может быть, можно подвинуть начало торжества? – тихо делюсь идеей.

– Да, тоже попробую…

Он уходит, а я, тем временем, приступаю к работе. Начинаю с приготовления закусок к банкету – чтобы было хоть что-то, что можно поставить на стол. Креветки я уже, конечно же, не успею почистить к приходу Франциска. Да и придет ли он после случившегося – хороший вопрос.

Старцев возвращается через минут десять. Еще больше злой и недовольный.

– Подвинуть торжество не получится. Сынок мэра женится, такого дерьма мне наговорил и столько пообещал проблем, если ему что-то не понравится… Тут даже выплатой неустойки явно не обойтись.

Я молчу, продолжая заниматься делом. Наблюдаю краем глаза, как Старцев снимает пиджак, расстегивает пуговицы рубашки на запястьях, задирает рукава.

– Чем помочь?

Я удивленно бросаю взгляд на сосредоточенного Тимура Сергеевича. Выглядит он собранным, хотя все еще напряженным и злым. Не думала я, что он вот так вот запросто может закатать рукава и начать работать на кухне.

– Сможете порезать помидоры?

Старцев кивает и приступает.

Мы слаженно работаем плечо к плечу, обмениваясь периодически короткими фразами.

Я уже поняла, что Старцев не из болтливых мужчин. Он вообще первый в моей жизни такой – с характером твердым как гранит. В нем я чувствую настоящую мужскую силу. С ним нет желания спорить, его хочется слушаться.

Через час приходит первый из поваров и несколько официантов, которых мы тоже привлекаем к работе, и дело идет быстрее.

Я с удивлением обнаруживаю, что Старцев не просто умеет готовить, а действительно разбирается в поварском деле. А еще он начинает уверенно командовать всеми собравшимися, разговаривая короткими и лаконичными фразами как настоящий шеф-повар. В кухне царит хорошая рабочая атмосфера, никакой суеты и хаоса.

Когда практически все повара приходят, Старцев уходит, а я чувствую неожиданную грусть из-за этого. Мне так нравилось слушать его низкий, немного хриплый голос, а еще – ощущать его присутствие так близко…

Банкет проходит спокойно. Гости даже не замечают, что что-то идет не по плану, только мама жениха, которая лично продумывала подачу всех блюд по времени. В какой-то момент она влетает на кухню, явно настроенная устроить скандал, но Старцев ее уводит и как-то умудряется договориться.

Работать приходится без обеда и перерывов, вечером я невероятно уставшая и вспотевшая. Принимаю душ на работе, переодеваюсь в запасную одежду. Обычно я предпочитаю все-таки банные процедуры делать дома, но сегодня я слишком набегалась, нет желания в таком виде ехать домой.

Со Старцевым мы сталкиваемся в дверях. Он, как и я, видимо, собрался домой.

Когда выходим из ресторана, оба застываем, несмотря друг на друга, но практически соприкасаясь плечами.

– Спасибо, Ник.

Я, наконец, набираюсь смелости и смотрю ему в глаза. Не знаю почему, но в его обществе я тушуюсь.

– Не за что ведь, Тимур Сергеевич.

– Я не спросил тебя с утра, а почему ты приехала на работу раньше времени?

Я пожимаю плечами. Не хочу говорить про Франциска, креветки.

– Давай я тебя хотя бы подвезу в благодарность? И премию, конечно, выпишу, – с едва заметной улыбкой говорит Старцев.

Я чувствую, как сердце в груди ускоряет свой бег, хотя его и до этого никак нельзя было назвать спокойным. Я бы могла, конечно, соврать сама себе, сказав, что участившийся стук – это радость от будущей премии, но не стану.

– Хорошо…

Он открывает мне дверь, потом сам садится на водительское кресло. Включает тихо радио – джаз, кажется. Что ж, я не удивлена. Не представляю, как Старцев слушает какую-нибудь русскую попсу.

– Как тебе в Беллини? Освоилась?

Прошло уже полторы недели с того злополучного первого рабочего дня. Франциск все это время был также не выносим, но я упрямо не обращала на него внимание. Работу он давал мне все также в основном черновую. А я решила, что это все не повод уходить из “Беллини”.

– Да, все хорошо.

– Не врешь?

– Нет, – отвечаю с улыбкой, радуясь тому, что его это, кажется, действительно беспокоит.

Не знаю почему, но я не чувствую, что Старцев чужой, посторонний. Мы словно с ним уже давно знакомы – такое удивительное ощущение меня преследует.

– На следующей неделе выходит новый шеф-повар.

– Правда? – удивленно переспрашиваю.

– Да, но я тебе ничего не говорил. Через пару дней объявлю команде. Боюсь, что вместе с Франциском уйдет половина поваров, но что поделать…

Оказывается, Франциск вчера сообщил всем поварам, что банкет отменился, поэтому те не вышли в ночную смену. В общем, подставил Тимура. Старцев не углублялся в подробности, но, как я поняла, они уже давно с шеф-поваром на ножах, и тот, видимо, узнал, что скоро придет его замена, и перешел в активное наступление.

Мы слишком быстро доезжаем до моего дома. Вот прямо сейчас мне хочется жить где-то далеко за МКАДом, чтобы ехать еще не меньше часа.

Я смотрю в темные глаза Старцева. Рукава рубашки закатаны, также как с утра, массивные часы на запястье. Белая ткань круто смотрится на его загорелой коже. Руки у него красивые. Широкая ладонь, длинные пальцы, аккуратные ногти. Я вообще очень люблю красивые мужские руки. Это первое на что я обращаю внимание в мужчине.

– Хорошего вечера, Ника.

Он вроде прощается, а я не хочу уходить. Неосознанно прикусываю нижнюю губу и смотрю в его темные глаза, не могу оторваться. Все смотрю и смотрю. И он тоже – взгляда не отводит.

– Не смотрите так, Тимур… Сергеевич.

– Как так? – удивленно вскидывает бровь.

Не понимает? Правда не понимает? Неужели мне все показалось? И я ляпаю то, что не должна говорить. То, что даже не думала произносить вслух.

– Вот так – слишком прямо, не отводя взгляда.

– Почему?

– От такого пристального взгляда у меня сердце бьется как заведенное…

Между нами повисает тишина. Тяжелая, многозначительная. Старцев первым отводит взгляд, и я, наконец, ощущаю, как морок меня отпускает.

– Спокойной ночи, Ника.

Я киваю и вылезаю из машины. Ноги немного дрожат, не слушаются. Я смотрю вслед уезжающему автомобилю и не могу сдвинуться с места.

Зачем я ему это сказала? Для чего? Он ведь мой начальник… Могла бы и промолчать. Эх, вот говорила мне мама всегда, что язык – мой враг. Надеюсь, он не решит меня теперь уволить.

Домой я уже захожу, немного прийдя в себя, только глупое сердце все еще безумно тарахтит и никак не хочет успокаиваться.

Глава 9. Теряю равновесие

Через неделю в Беллини выходит новый шеф-повар – Виталий Шевцов. Франциск все-таки увольняется со скандалом, напоследок наговорив всяких гадостей и про самого Старцева, и про ресторан. Выводит его охрана, давая в итоге еще пинка под зад. Как мне кажется – с удовольствием. Все-таки заносчивый шеф-повар, видимо, всех знатно достал за последнее время.

Как и предрекал Старцев, вместе с Франциском увольняется повара – около десяти человек. Но это значительно меньше прогноз Старцева – всего лишь треть, а не половина. Я лично абсолютно не огорчаюсь по этому поводу, как надеюсь и сам Тимур. Уволившиеся ребята были как раз любимцами Франциска, кого-то он даже привез из Италии.

А еще я все чаще вижу, как Старцев обсуждает что-то со своей рыжей директоршей. Та самая – красивая, яркая красотка, с которой он занимался сексом в своем офисе, когда я туда неожиданно нагрянула, оказывается нашим директором ресторана. Когда я устроилась на работу, она была в отпуске, поэтому и познакомились мы с ней не с самого начала моей работы в Беллини.

Они со Старцевым явно больше, чем просто коллеги и дело даже не в сексе, свидетелем которого я стала. Чувствуется, что в их отношениях есть какая-то история, подтекст.

Я немного прихожу в себя. Мы со Старцевым редко видимся и общаемся, поэтому странное чувство, которое забурлило в его обществе, ослабевает, и я вздыхаю с облегчением. Не хватало еще влюбиться в хозяина ресторана…

Работа с новым шеф-поваров теперь доставляет только одно удовольствие. Он – классный профессионал, и в отличие от Франциска не пытается меня вечно ужалить и задеть. Мы с ним быстро находим общий язык.

Работа в “Беллини” мне теперь действительно доставляет удовольствие. Еще больше начинает нравиться, когда я получаю первую зарплату.

– Мам, знаешь, я думаю следующим летом мы поедем на море.

– На море? – она удивленно оглядывается на меня, перестав помешивать что-то в скворчащей сковородке.

– Да, море. Я уже начала копить.

Последний раз мы ездили с ней на море, когда я была маленькой. Тогда мы жили в достатке, пока с нами был мой отец. Но когда мне исполнилось восемь лет, он ушел из семьи и больше никак не участвовал в моей жизни. Мама крутилась как могла, обеспечивая нам безбедное существование. И нам хватало – на самое важное и необходимое. И конечно, не было возможности ездить на юга и заграницу или, например, покупать, дорогие телефоны.

– Глупости все это, Ника, – отмахивается от меня мама, возвращаясь к готовке. – Что я там не видела…

Интересно, она правда так думает или просто не позволяет себе мечтать? Иногда хотеть что-то, что тебе недоступно, намного больнее и тяжелее, чем убедить себя в том, что этого и не хочется вовсе.

Старцев все реже появляется в “Беллини”. Не то, что я за ним слежу… Знаю, что у него много других бизнесов. Понимаю, что он так часто появлялся в ресторане, потому что того требовали обстоятельства, но все же чувствую иррациональную грусть. Но вот уже несколько недель я его вижу очень редко и мельком.

Да, у меня были отношения. Но только со своими сверстниками. А Старцев… он – другой. И дело не в том, что он старше меня на одиннадцать лет. Внешне он выглядит офигенно. А в том, как он себя ведет, какая энергетика от него исходит, как смотрит, говорит. Такая грубая, властная мужская уверенность. Непоколебимая, стойкая.

Вздрагиваю, когда вилка падает из рук и звонко стучит об пол, вырывая меня из запутанных мыслей. Наклоняюсь, что поднять ее, а когда встаю, с удивлением смотрю на маленькую девочку, которая стоит в дверях и разглядывает меня.

Она красивая – светлые волосы, яркие, большие, темные глаза, которые выделяются на светлой коже. На ней кофта лавандового оттенка и белые джинсы. Выглядит она удивительно красиво.

– Привет, – начинаю разговор первой.

Ресторан закрылся час назад, а я осталась, чтобы потренироваться в приготовлении десертов. Меня неожиданно увлекло кондитерское дело, хотя в “Гастеро” я работала поваром горячего цеха. В меню “Беллини” были такие заковыристые и сложные, что мне безумно захотелось научиться их готовить.

На часах двенадцать ночи, завтра у меня выходной, могу позволить себе немного задержаться. Я договорилась с Шевцовым еще неделю назад, что буду периодически оставаться, чтобы в спокойном режиме потренировать навыки. Он разрешил мне делать все, что считаю нужным. В пределах разумного, конечно.

– Привет, – голос звонкий, задорный. – Меня зовут Мила, а тебя?

– А я Ника.

– Ты красивая, Ника.

– Правда? – я удивленно приглаживаю волосы. Я не была какой-то необыкновенной красавицей, поэтому неожиданные комплименты получала редко. – Ты тоже.

– Вся в маму. Так мне говорит папа.

– Ясно…

– Мила! – слышу резкий, низкий голос где-то в зале.

– Папочка, я тут, – раздается звонкий ответ девочки.

Дверь распахивается и в кухню заходит Старцев. Смотрит строго на дочь и лишь мимоходом на меня.

– Я же попросил тебя тихо посидеть за столом в зале и порисовать.

– Ну паааап, я услышала шум на кухне и пошла на разведку.

– Разве разведка входила в наши договоренности?