Двенадцать – это слишком! бесплатное чтение

Глава 1. Невыполнимое поручение

– Дарина, ты уже отнесла коробку с образцами новых массажных плиток? Вечно тебя приходится ждать. Сбегай на ферму, скажи, что нам понадобится еще пять галлонов лучшего оливкового масла. Потом пройдись по лавкам, поспрашивай, может, у кого-то осталась луговая земляника. И поспеши, мне нужна твоя помощь с разбором трав на сушку.

– Да, матушка, уже бегу, – киваю я и, не успев даже присесть, опять спешу на улицу.

Мне иногда кажется, что, отдавая мне распоряжения, мачеха делает это специально так, чтобы выполнить их было невозможно. Ну, где я ей осенью возьму землянику? Летом она требует ягод падуба, весной – каштанов и желудей, а осенью землянику. Интересно, чего мне ждать к декабрю? Подснежников?

Сержусь, но скорости не сбавляю. Выслушивать очередную истерику нет ни сил, ни желания. Со смерти отца прошло всего два года, а я уже из полноправной хозяйки и любимицы превратилась в служанку. Поверить не могу, что он завещал все мачехе: и дом, и магазин, и оранжерею, и мастерскую, и даже аптекарский огород, который я сама высадила. Хорошо еще, что мне оставили комнату, а не отправили куда-нибудь в пристройку, втиснув кровать между метелок и лопат.

На улице опять моросит. Осень в этом году выдалась не очень холодная, но бесконечно сырая. Теплицы приходится постоянно проветривать, а чтобы не застудить нежные растения, прикрывать их соломой. И занимаются этим, конечно, не матушка с Алессой. Сводная сестра вызывала у меня еще большую неприязнь, чем мачеха. Та, по крайней мере, работает в мастерской. Варит мыло, разливает кремы и шампуни. Деликатно сушит травы, работает с дистилляторами и раз за разом меняет масло и спирты в чанах для настаивания. А эта бездельница только и знает, что мотаться по галереям и балам, трескать сахарные леденцы да болтать с соседскими парнями.

Я вздыхаю, когда одна особенно коварная дождевая капля падает мне прямо на нос. Вообще-то, я бы тоже предпочла сейчас сидеть в красивом платье где-нибудь в салоне, пить чай с марципановыми фигурками, и флиртовать с каким-нибудь красавчиком, а не носиться по грязи и холоду. Но кто меня спрашивает?

Ферма Мерлино далеко, почти за городом. Но я знаю, что кого-нибудь из представителей их бесчисленного семейства непременно можно будет найти на городской площади. И, конечно, не ошибаюсь. Возле лотков с пряным чаем вижу Джека и Адриана.

– Дара! Чай с желейными шариками? – предлагает Адриан, чуть ли не силой впихивая мне высокий бумажный стаканчик. – А я гадал, что принесет нам ветер, оказалось – тебя. Посидим в беседке, поболтаем?

Адриан мне нравится. И чай нравится. И беседка, увитая мелкими бледными розочками, тоже нравится. Ну что за жизнь такая, если я и полчаса не могу провести по своему усмотрению? Беру под руки братьев, слева Джек, справа Адриан, и мы спешим в одну из беседок, где найдется свободный уголок.

– Говорят, у вас к праздникам планируется что-то новое? Твоя мачеха уже всем рассказала, но что именно не говорит, навела интригу. Мама даже велела выспросить у тебя, что же там такое.

– Не могу тебя обрадовать, я и сама не в курсе, – честно говорю я, – и уж не знаю, насколько это порадует вашу маму, но нам нужно еще пять галлонов лучшего оливкового масла.

– Видимо, дела идут хорошо, – ухмыляется Джек, – представить себе не могу, на что может понадобиться такая прорва масла. Вы же продаете потом его в таких крохотных бутылочках, что и на одну яичницу не хватит.

– Надеюсь, ты не пытался ее на них жарить? – смеюсь я, представив себе, такую яишенку на масле по пять золотых за четверть чашки. И это, еще не говоря о том, что есть ее будет невозможно.

– Ну не такой я дремучий, – смеется Джек, – но, если ты как-нибудь вечерком пригласишь меня на экскурсию, расскажешь, что там у тебя есть и куда мазать, я буду только рад повысить свой образовательный уровень.

– Да чему этого медведя учить, он же массажное масло от бутербродного не отличит, – встревает Адриан, – если уж кому-то организовывать посещение, то мне.

Они спорят шумно, эмоционально размахивая руками и повышая голос, так что может показаться, будто они ссорятся. Но я давно знаю семью Мерлино, они так разговаривают. Мне даже нравится их энергия, словно рядом горит костер или бежит бурная, шумливая река.

– Боюсь, что экскурсии ни для одного, ни для другого не получится, – вздыхаю я. – Вы же знаете, я живу взаперти. И мне уже пора, а то мачеха откусит голову.

– Не бойся, принцесса, нынче же ночью мы ворвемся в башню и освободим тебя! – шутливо и патетично говорит Адриан.

– И драконов твоих за хвост оттаскаем, – добавляет Джек. – Но потом, ты должна за нас выйти замуж.

– За обоих? – уточняю я и смеюсь. Вообще, семья Мерлино мне очень нравится, и я, пожалуй, лишь бы избавиться от мачехи и Агнессы, готова была бы выйти замуж за кого-то из них. Но, во-первых, за кого? Не за двоих же в самом деле. Во-вторых, не хочется мне вот так оставлять дело отца, в которое я и сама вложила немало сил. Да, по завещанию он оставил все ей, но, мне кажется, тут что-то нечисто, и я хочу в этом разобраться.

– Что значит «за обоих»? – возмущенно говорит Адриан. – Мы не можем оставить Лео в тоске и одиночестве. За троих.

Я смеюсь, обнимая братьев за плечи, эти дурацкие шутки дают мне чувствовать себя нужной. Да и льстят, если честно.

– Ну-ну, мать дома сама должна все делать, пока ты тут на парней вешаешься, – слышу кислый голос и закатываю глаза. Агнесса, демоны ее забери.

– Твоя же мать, вот и помогла бы, – отвечаю я вставая.

Обнимаю братьев Мерлино за плечи и, забрав недопитый чай, иду домой. Здесь мне теперь все равно спокойно не посидеть, да и эта курица точно доложит, что я не ходила на ферму, а сидела на площади. Демон, ну какая разница, если сообщение я все равно передала и масло мы получим?

– Дарина, добрый день. Как поживают госпожа Брудер и Алесса? Передавай им мое почтение.

Приподняв шляпу, мне кивает господин Потино, что живет двумя домами дальше от нас. Он был приятелем отца и по старой памяти часто здоровается со мной и даже заходит к нам в лавку. Обычно покупает для жены что-то с липовым цветом. Его сыновья тоже нередко захаживают, вот только не за тем, чтобы что-то купить, а чтобы потрепаться с Алессой.

– Конечно, передам, – вежливо киваю я ему убегая. К сожалению, даже друзья отца, раньше часто бывавшие у нас дом и дружившие семьями, понятия не имеют, как мне живется сейчас. А может, имеют, но считают, что так и должно быть. Не знаю.

Когда я добираюсь домой, дождь уже успевает припустить так, что я бегу от калитки до дверей, прикрывая голову руками.

– Фу, как мокрая собака, – брезгливо говорит мачеха, встречая меня у дверей. – Ну, где земляника?

Демон-демон-демон! Про землянику-то я забыла начисто. А если скажу, что не нашла, так Алесса все равно доложится, что видела меня на площади.

– Извините, матушка, я забыла про землянику, – опустив голову, признаюсь я.

– Так иди да поищи, – кивнув в сторону двери, говорит она.

На улице уже хлещет ливень так, что за серой стеной воды не видно сада. Я, вздохнув, тянусь к зонту.

– Зачем тебе зонт? Сломаешь еще, вон ветер какой. А ты все равно уже мокрая.

И пока я стою, хлопая глазами, мачеха сама открывает дверь и, выпроводив меня, закрывает ее. Перед глазами так и стоит желтоватый прямоугольник теплого, уютного света с ее черным силуэтом в центре.

В сарае мне удается найти кусок пленки, которой мы укрываем растения в парниках и теплицах. Кое-как прикрывшись, иду на улицу. Бежать все равно смысла нет, я и так уже мокрая до панталон. Улица пуста, если не считать карет, рассекающих лужи, так что брызги летят во все стороны и мне приходится отскакивать к заборам. Я смотрю, как все выше поднимается грязная, мутная вода, и чувствую, как во мне поднимается злоба. Какого демона, я должна бегать под ливнем в поисках того, чего вообще нет? Ну, найду я ей землянику, так завтра она скажет принести ей солнце. Зло топаю ногой в лужу и получаю мрачное удовлетворение от летящих во все стороны мутных капель.

– Барышня, так ведь и упасть недолго, – слышу за спиной приятный голос. Такие называют бархатистыми, он словно обволакивает меня. – Позвольте мне отвезти вас домой?

Оборачиваюсь и вижу стоящую за спиной карету. В открытой двери – силуэт мужчины, почти скрытый за пеленой дождя. Я настолько вымокла и устала, что была бы, пожалуй, готова сесть в карету к незнакомцу. Но вот только ехать домой мне смысла нет.

– Спасибо за предложение, – отвечаю я, – но у меня чрезвычайно важное дело, не выполнив которое я не могу вернуться домой.

– И в чем же заключается ваше дело? Возможно, я смогу помочь?

– Разве что, если вы чародей и можете мне наколдовать земляники, – печально усмехнувшись, говорю я.

– Можете считать, что сегодня ваш счастливый день, – он еще чуть шире приоткрывает дверь кареты, – так уж случилось, что я смогу устроить вам горсть земляники. Или вы боитесь?

Минуту назад я была готова сказать, что не езжу с незнакомцами, но тут взыграло упрямство. Да и, кто знает, может, он и в самом деле поможет мне?

Глава 2. Дом чудес и горсть земляники

Мужчина помогает мне сесть в карету и любезно делает вид, что текущие с меня на шелковую обивку сидений ручьи нисколько его не интересуют. Он старше меня. Не могу сказать насколько именно, но немало. Впрочем, он настолько приятный в общении, что это теряет значение. Волосы тепло-каштанового цвета с рыжинкой, а глаза – цвета чая. Костюм оттенка темного шоколада идеально сидит на крупном, сильном теле. Я понимаю, что стоило бы поостеречься, но ничего не могу с собой поделать, он настолько располагает к себе, что сопротивляться этому невозможно.

– Меня зовут Джеймс, – представляется незнакомец.

– Дарина.

– И зачем же вам, Дарина, понадобилась земляника? Неужели настолько соскучились, что не смогли отказать себе в маленькой прихоти?

– Если бы, – горько отвечаю я. Как бы я хотела ориентироваться в жизни на собственные прихоти, а не чужое сумасбродство. – Меня отправила мачеха. От отца нам осталось небольшое производство: мыло, шампуни, крема и прочие дамские радости. Уж не знаю, что она собралась делать, но сказала без земляники не возвращаться.

– Неужели домой не пустит? – пристально глядя мне в глаза, спрашивает Джеймс.

– Да нет, думаю, к ночи все-таки пустит.

Не совсем же мачеха с ума сошла, чтобы оставить меня ночью на улице. Хотя кто знает. Все делается маленькими шажками. Сначала просто пригрозит, потом откроет ворота, но не дом, потом и ворот не отопрет. Так оглянуться не успею, как окажусь на улице. Не уверена, что мачеха пойдет на открытый конфликт, но вот так – исподтишка, запросто.

– Нелегко вам живется, Дарина. Но, надеюсь, сегодня я смогу помочь вашему горю. Кстати, мы уже приехали.

Запоздало понимаю, что за пеленой дождя и разговором, я совсем упустила, как далеко мы ехали и куда. Кучер подгоняет карету к самому дому, спрятав под длинный навес, так что мокнуть снова не пришлось. Но и разглядеть что-то мне тоже не удается. Видно, что вокруг дома большой то ли сад, то ли просто парк. Забор высокий. Дом большой, можно сказать, целый дворец. Высокие колонны, золотистые стены, украшенные лепниной, чугунные перила с затейливым литьем.

Джеймс сам открывает тяжелую, массивную дверь, и мы оказываемся в центре холла. Пожалуй, это самый необычный холл, из тех, что мне доводилось встречать. А я разношу заказы нашей лавки уже несколько лет и обошла все дома в городе. На крыше большой прозрачный купол, в котором сейчас видны серые тучи и тугие струи дождя. По краям кое-где прилипли яркие осенние листья. Он так велик, что возникает ощущение, будто над тобой открытое небо, и от этого захватывает дух. В четыре стороны от холла расходятся арки коридоров. Даже отсюда мне видно, что оформлены они не одинаково.

В центре круглый фонтан. Нижняя чаша большая, в ней плавают кувшинки и маленькие рыбки. Замираю, склонившись, чтобы получше разглядеть, а когда выпрямляюсь, оказывается, что Джеймс стоит рядом. И мы оказываемся так близко друг к другу, что я не могу сдержать резкий, нервный вдох. Но и отшатнуться не могу – бортик бассейна упирается в бедро. Да и не хочу. В моем случайном спасителе чувствуется огромная, щедрая сила. Подавляющая, мощная, но одновременно какая-то успокаивающая, поддерживающая. И я замираю, залипаю в этой силе, как мошка в янтарной смоле. Позови он меня сейчас, пошла бы, не думая, хоть куда.

– Все хорошо, Дарина. Я вас не обижу.

Он говорит таким мягким, вкрадчивым голосом, что я чувствую, как подкашиваются ноги. Хочется обнять, прижаться, окунутся… Тихий всплеск и на руку падают холодные капли. Маленькая рыбка ныряет, взмахнув хвостом. Наваждение растворяется, я снова могу владеть собой.

– Вы чародей? – спрашиваю я и выскальзываю, делая шаг назад и огибая фонтан.

– Можно сказать и так, – кивает он. – Может, горячего чая? Вы совсем продрогли и замерзли. Я бы предложил вам переодеться, но у нас только мужские вещи.

– Нет-нет, я почти высохла, спасибо. И, вообще я спешу. Вы говорили, у вас есть земляника?

Острое прозрение обжигает меня. Вот же я дурища, ну какая земляника?! Он просто хотел меня завезти к себе. Жуткие картинки проносятся у меня перед глазами, и я делаю шаг назад в надежде, что еще смогу вырваться и убежать.

– Великий свет, Дарина, вас, что бьют? Вас обижает кто-то, поэтому вы такая перепуганная? Если вы так опасаетесь за свою жизнь, можете покинуть мой дом тут же, никто не станет вас удерживать. В конце концов, это даже обидно. Я хотел вам помочь и ничем не дал повода сомневаться в своей порядочности.

Нет, я точно дура.

– Извините, Джеймс, – вздохнув, отвечаю я, – какой-то день выдался нервный. И ливень еще.

– Вы не любите дождь?

– Да нет, почему же. Люблю. Но, когда стихия так бушует, во мне тоже словно высвобождается что-то дикое, неуправляемое. И порой не очень умное, – усмехаюсь я. – Если ваше предложение выпить чая в силе, я буду рада. Даже если у вас нет земляники.

– Слово джентльмена, Дарина, и не будем возвращаться к этой теме. Позвольте? – он предлагает мне руку.

Мы идем по западному коридору, арки, выходящие в холл, одинаковые. Но вот за ней убранство так отличается, будто мы попали в другой дом. Все в золотисто-коричневых тонах. На столе вазы с фруктами и орехами, на дверях венки из осенних листьев и веток. Много меха, обивка на мебели мягкая, пестрая, какая-то уютная. Вообще, от всего интерьера такое ощущение, будто сидишь, закутавшись в плед, а за окном бушует гроза. И я вдруг понимаю, что и от Джеймса у меня такое же ощущение. У чародеев особые отношения с миром.

Когда мы входим в гостиную, стол для чая уже накрыт.

– Прислуга у вас удивительно расторопная и незаметная, – вежливо отмечаю я.

– А? Прислуга, – Джеймс будто удивлен моими словами, – да, вы правы. Присаживайтесь.

Он отставляет стул, помогая мне сесть.

На столе помимо чайника, чашек и молочника с сахарницей, какое-то невообразимое количество варений, джемов, домашних мармеладов, повидла и пастилы.

– Надо же, а вы сластена, – улыбнувшись, говорю я, взяв из вазочки квадратик облепихового мармелада в шоколаде.

– Можно и так сказать, – отвечает он, и слова эхом отдаются у меня в ушах.

Он так уже говорил про что-то. Ах, да, не чародей ли он. Все-таки что-то он скрывает, но, мне кажется, это не от желания мне навредить, да и вообще со мной не связано. Мало ли какие бывают у людей тайны и дела. Спроси у меня кто-то о жизни в моей, с позволения сказать, семье, я бы тоже не сильно откровенничала.

Мы пьем душистый чай, едим сладости и болтаем о всякой ерунде. О том, какой дождливый выдался октябрь и что яблоки в этом году на диво крупные и сладкие. Что весеннее половодье в этом году было ранним, поэтому уродились злаки, и фермеры удачно продали урожаи. А еще я рассказываю про свой аптекарский огород и, кажется, это первый человек после отца, которому это интересно.

Я и не замечаю, как дождливая серость за окном сменяется густыми сумерками, а потом и темнотой. Лишь когда часы бьют без четверти девять вечера, я спохватываюсь.

– Великий свет, Джеймс, она меня убьет, точно убьет, – чуть не плачу я, вскакивая, и бегу к дверям. – Я должна быть дома не позднее девяти, но мне никак не успеть.

– А как же земляника? – спрашивает он.

И я бросаю такой взгляд, что даже самый отпетый преступник бы раскаялся в своих деяниях и пошел высаживать леса и помогать приютам.

– Да погодите вы, Дарина, – он хватает меня за руку, – вы успеете, слышите вы меня?

Мы выходим в холл к фонтану, но идем не к дверям, а к восточному коридору, он оформлен в нежных зеленовато-голубых и сиреневых тонах. Мне некогда смотреть по сторонам, мы все идем, идем, я опять начинаю нервничать. Джеймс успокаивающе сжимает мою ладонь, и я выдыхаю. Коридор заканчивается большим крытым садом. Здесь, на небольшом диванчике сидит молодой парень, едва ли сильно старше меня. Короткие светлые волосы топорщатся на макушке, а светло-серые глаза неожиданно глубокие, с сильным, цепким взглядом.

– Мартин, познакомься, это Дарина, – представляет меня Джеймс, – а это один из моих братьев.

Парень кивает, заинтересованно разглядывая меня.

– Понимаешь, какое дело, Дарине очень нужна земляника, – говорит мой провожатый.

– И где я тебе ее возьму?

У меня замирает сердце. Ну я так и знала. Еще и домой опоздаю. Впрочем, мне так редко удается приятно провести время, что истерика мачехи – не такая высокая плата.

– Поищешь?

– Шли бы вы лучше к Райану, – недовольно говорит тот, но с дивана встает. – Сейчас поищу.

Пока Мартин ищет неведомого Райана, видимо, еще одного брата, Джеймс предлагает мне присесть на диван. Но я не могу сидеть от волнения и хожу туда-сюда по саду.

Прогулявшись, понимаю, что он подковой огибает почти весь дом, соединяя коридоры-арки. Очень интересная архитектура, что и говорить. Но как же, наверное, приятно, тут гулять. Пахнет свежестью, цветами и зеленью.

– Ну и что тут за прекрасная незнакомка? – слышу я за спиной.

Мартин возвращается вместе с молодым мужчиной, он одновременно похож на братьев, но также неуловимо непохож. Густые русые волосы до плеч, голубые глаза, прямой нос и высокие скулы. Ну а ростом и размахом плеч в этом семействе, видимо, никого не обделили.

– Думал, Мартин преувеличивает, но ради такой красоты стоило оторваться от дел, – говорит он, галантно целуя мне руку, – Джеймс, признавайся, где ты прятал свою новую знакомую?

Мне одновременно приятно, но и как-то неловко. Еще никогда мне мужчина не целовал руку, и сейчас я жутко переживаю из-за того, что кожа у меня грубая из-за работы в саду, да и ногти вовсе не как из салона. Но, кажется, Райан не обращает на это внимания.

– Вызволил из бурных дождевых потоков, – отвечает Джеймс.

И я ему очень благодарна, за то, что он не сказал что-то вроде «нашел на улице». Да, по сути, это одно и то же, но звучит совсем по-разному. Я улыбаюсь ему, надеясь, что он поймет.

– Джеймс сказал, что вы можете помочь мне достать земляники, – наконец подаю голос. – Понимаю, это так глупо, но мачеха отправила меня, и не пойти, я просто не могла.

Райан пристально смотрит на меня, так долго, что я опять теряюсь. Дыхание сбивается, руки становятся лишними, и вообще такое чувство, будто я состою из сплошных локтей и коленок, которые не знаю, куда девать. Но, тьма побери, это одновременно приятно. До чего же эти странные братья-чародеи не похожи на парней Мерлино или Бьюкенен, с которыми я обычно гуляю. Какая-то странная, могучая сила ощущается в каждом их движении и взгляде.

– Ну, пойдемте поищем, – он улыбается и подает мне руку.

Посомневавшись, я протягиваю ладонь, но, уходя, оборачиваюсь на Джеймса. Он не идет с нами, и мне из-за этого тревожно и как-то неловко, будто я его в чем-то подвела.

– Не стоит волноваться, Дарина, – говорит Райан, будто разгадав мои мысли, – мы редко бываем во владениях друг друга. А этот уголок – мое царство.

Он проводит рукой над пышно раскинувшими листья растениями.

– Попробуйте посмотреть внизу, мне кажется, там должно быть.

Довольно скептично глянув на него, я все-таки наклоняюсь и раздвигаю листву. В первый миг мне кажется, что я обозналась. Потом, что это розыгрыш и растения не настоящие, а одна из тех искусных поделок, что носят в виде украшений. Но аромат перепутать невозможно. Поднимаю глаза и чуть не плачу от удивления и радости. Дрожащими руками срываю ягодку и кладу в рот. Настоящая земляника!

– Собирайте быстрее, Дарина, а то чудо –  штука такая, не любит копуш, – шутливо говорит Райан, но я чувствую его напряжение. Уж не знаю, что здесь за чародейство, но, кажется, ему оно стоит немалых сил.

– Спасибо, спасибо, – бормочу я, срывая ягоды. Запоздало понимаю, что у меня нет ни лукошка, ни туеска, чтобы сложить их. Складываю в ладонь, прижав ее к груди. Можно было бы сорвать один из больших листьев, что растут здесь, и сложить кулечком, но мне боязно трогать что-то без спроса. И просить еще об одной услуге тоже. Набрав полную горсть, выпрямляюсь.

– Я вам так благодарна, вы настоящий чародей, – шепчу, аккуратно удерживая ладонь с драгоценным грузом.

– Захвалите меня, я, чего доброго, поверю, – улыбается в ответ Райан, – а то и привыкну, придется вам поселиться у нас и хвалить меня без остановки.

– Так уж и тебя, – говорит, услышав наш разговор, Мартин, – еще посмотрим, кого тут хвалить будут.

Он подает мне небольшую вазочку, как видно из-под конфет или печенья, чтобы ссыпать ягоды.

– Ну а теперь и моя очередь принимать благодарности, – подмигивает Джеймс, – эх и домчу!

Я смотрю на часы, до девяти остается чуть больше минуты. Никаким чудом не добраться мне вовремя домой. Разве что добытая земляника смягчит мачеху. Но Джеймс, кажется, ничуть не сомневается в себе. Быстро, почти бегом, мы минуем коридор, холл и выбегаем за дверь. Коротко свистнув, он подзывает гнедого жеребца.

– Не боишься?

Коротко мотнув головой, я с его помощью сажусь на коня. Он одним прыжком оказывается за моей спиной. А потом мы мчимся, как ветер.

Глава 3. Вместо «спасибо»

– Ну и где ты шлялась? – недовольно цедит сквозь зубы мачеха, когда я, мокрая и взлохмаченная вбегаю в двери вместе с последним ударом часов.

Сердце у меня бьется, как бешенное, дыхание сбивается и все что я могу – протянуть ей вазочку полную спелых, ароматных ягод. Выражение лица у нее такое, что мои сегодняшние невзгоды окупаются сполна.

– Надо же, земляника. И кому ты продала свою душу, чтобы ее заполучить? И во сколько нам это обойдется?

Я только в этот момент понимаю, что даже не подумала предложить Джеймсу и братьям какое-то вознаграждение. Правда, они так все преподнесли, что говорить о деньгах было неуместно. А вот сделать им какой-то подарок своими руками, например, испечь пирог или собрать душистые травы к чаю, это было бы здорово. Но я понятия не имею, где искать их особняк. И вазочку, получается, не вернуть. Да и, честно сказать, я надеялась еще встретиться с братьями. Вспоминаю исходящее от Джеймса ощущение тепла и заботы, и не могу сдержать прерывистый вздох. Неужели я больше не увижусь с ним?

– Неужели настолько дорого? – спрашивает мачеха, неверно истолковав мой вздох.

– Нет, матушка, я просто устала. А земляника мне досталась бесплатно.

– Это кто же раздает бесплатно то, за что можно выручить золотом по весу? Ты лжешь мне!

– Нет, матушка, я клянусь вам! Добрые господа, у которых своя оранжерея, позволили мне набрать немного ягод.

– И чем же ты расплатилась с ними, негодяйка? Лучше сознайся, что так задержалась, потому что распутничала, – злость в мачехе закипает мгновенно, поднимаясь, как пена на молоке.

– Нет! Я ходила по пустым улицам под дождем, и все для того, чтобы выполнить ваше указание, а вы оскорбляете меня, – чуть не плача кричу я и убегаю в свою комнату.

Мачеха что-то кричит мне вслед, но меня защищает захлопнувшаяся дверь. Падаю на кровать и содрогаюсь в рыданиях. Папа, ну как ты мог оставить меня без гроша, как ты мог отдать всю власть над моей жизнью и благополучием это отвратительной женщине! Все очарование вечера тускнеет от ее грязных намеков.

Когда я, наревевшись и успокоившись, захожу на кухню, чтобы заварить себе чая с мятой, там сидит Алесса и ест землянику со сливками. Пустая вазочка с алыми потеками валяется на столе с грязной посудой.

– Так я ходила под дождем по холоду, только потому что тебе захотелось земляники? – задохнувшись от гнева, спрашиваю я.

– Ты так говоришь, будто это я тебя за ней отправила, – пожимает плечами Алесса, – хочешь?

Он протягивает мне розетку с остатками лакомства, но мне хочется нахлобучить ее сводной сестрице на голову.

– Нет, – бросаю я и, залив кипятком заварочный чайник, иду к себе.

У меня просто не укладывается в голове, что мачеха меня отправила искать в октябре землянику не из-за какого-то затейливого заказа, а просто, чтобы накормить Алессу! Варенья ей что ли мало. Но долго злиться не выходит. Я пью чай и вспоминаю, как чаевничала в чародейском замке. Иначе я не могу его назвать, слишком уж там все чудесно и красиво. Вспоминаю лица братьев и понимаю, что ужасно хочу побывать там еще. Засыпаю с книгой, позволив себе сбежать в волшебную историю от мучивших меня невзгод.

К утру дождь уже не льет. Солнце вызолотило каждую каплю и кажется, будто в саду рассыпаны драгоценности. Да, впрочем, это и есть мои драгоценности. Натягиваю сапоги до колен и бегу между старых яблонь и медовых слив, наслаждаясь летящими за шиворот и в лицо каплями. Они разлетаются с веток во все стороны и мне кажется, что я, как могущественная и щедрая богиня, разбрасываю во все стороны золото и алмазы.

– Что ты носишься, как дурная собака? – кричит из окна кухни мачеха. Но ей не удается испортить мне настроение. Еще большой вопрос, кто тут дурная собака: я или эта злыдня, что лается с утра до ночи.

Отвлекаюсь на шум за спиной, и мокрая ветка хлестко ударяет меня по лицу. Оборачиваюсь. Откуда-то выбегает Алесса, она еще в белой ночной рубашке и кажется, будто по саду летает призрак.

– Дарина, зачем ты заманила Алессу в сад! Она же приличная девочка! Доченька, солнышко, иди домой, ножки промочишь и завтрак на столе. Дарина, а ты, чем носиться дурниной, сходила бы в теплицы, посмотрела, как растения перенесли дождь.

– Вечно из-за тебя так, – шиплю в сторону уходящей в дом Алессы. – Ну почему у меня из-за нее неприятности? Я ее вообще в сад не звала.

И хоть мачеха ушла, у меня настроения бегать уже нет, и я бреду к теплицам.

Вот же тьма! Ветка старой яблони подломилась и упала прямо на теплицу, разбив стекло в одной из рам. Нежные левкои, выращенные к осеннему балу, плавают в луже. Большой ящик с лавандой затоплен, а про ромашки и говорить нечего.

– Матушка, матушка!

Забегаю в дом, забыв про все на свете. Грязные следы от сапог цепочкой тянутся к кухне, где восседают за завтраком мачеха с Алессой. Ну конечно, разве можно пить ежедневный чай из обычных чашек, а не старинного фарфора, нашей семейной ценности.

– Ты совсем ополоумела? Немедленно вымой пол, мерзавка! И не ори на весь дом, голова разболелась от твоих криков.

– Да, матушка, конечно, матушка. Но в теплицах беда. Ветка разбила раму, левкои погибли и лаванду нужно спасать.

Демон забери эти сапоги, как я могла про них забыть. Мало мне без того забот. Снимать их в любом случае бессмысленно, все равно уж мыть. Мы бежим через сад, и теперь он уже не кажется мне усыпанным алмазами и золотом. Теперь это просто сырой осенний сад, полный холодных капель и мокрых веток.

– Тьма, тьма! – восклицает мачеха, поднимая измочаленные левкои. – Какие убытки! Одно восстановление рамы нам обойдется не меньше чем в двадцать золотых. Заказ на левкои придется отменить. И не стой столбом, неси лаванду в угол. Вот, вот что бывает, когда вместо помощи семье читаешь по ночам дурацкие книжки! А могла бы выйти, проверить теплицы. Все из-за твоей лени.

Я, конечно, привыкла тому, что по мнению мачехи, во всех мировых бедах виновата одна лишь я, но это уже что-то новенькое. Выходит, мне по ночам нужно ходить проверять теплицы? А заодно, видимо, деревья, на случай если какое-то из них решит рухнуть. Нет, так жить невыносимо. И лаванда, кажется, совсем промокла.

– Матушка, боюсь, лаванду нужно пересадить или корни загниют, – осторожно приподнимая куст вместе с земляным комом, говорю я.

– Оставь, сейчас все корни повредишь, криворукая. Сама пересажу. А ты живо к стекольщику, скажешь, что нам срочно нужна новая рама. Потом к Блэкам, они в этом году курируют осенний бал. Скажешь, что левкоев нет, но мы можем предложить прекрасные хризантемы. Великий свет, Алесса, ну ты-то что прискакала? Иди немедленно в дом, и так уже все туфли извозила. Дарина, не забудь про пол! Заодно вымоешь обувь.

Ну конечно, сейчас одной ногой побегу к стекольщику, другой к Блэкам, а руки оставлю тут – мыть алессины туфельки.

– Да, матушка, уже бегу, – коротко кивнув, отвечаю я.

Пожалуй, все-таки сначала нужно вымыть пол. Иначе пока меня не будет, они разнесут грязь по всему дому. К счастью, мне удается успеть все закончить до того, как мачеха возвращается, а то опять бы раскричалась, что я уже должна быть у стекольщика. Да я на краю света готова быть, лишь бы не с ними!

После дождя по краям дорог тянутся длинные лужи, в них плавают оранжевые, желтые, красные листья. Еще не сухие, а глянцевые и плотные, они не тонут, дрейфуя по зеркальной глади, как маленькие кораблики. Все-таки я люблю осень. Есть в ней какое-то невозможно трогательное очарование с капелькой грусти. И это делает любовь к ней лишь полнее. Надо же, когда я так думаю, мне вспоминается Джеймс. Но тогда к этим ощущениям добавляется мягкое, тягучее тепло. Оно растекается внутри, как наполненный солнечным светом мед. Так странно и приятно.

Как же я хочу еще хотя бы разок попасть в чудесный замок! Вот же я дура, ну как можно было не позаботиться об этом? Не спросить адрес или договориться о новой встрече. Вздохнув, толкаю ногой ближайшие листья. Пусть и у них будет буря, а не только у меня на душе.

К стекольщику я прихожу в таком дурном расположении духа, что он то ли пожалев меня, то ли просто решив побыстрее избавиться, ставит цену почти вдвое ниже ожидаемой. Вот все-таки зря мачеха не верит, вокруг полным-полно добрых людей. Впрочем, к Блэкам это не относится.

– И сколько раз я говорила Ирите, чтобы наняла нормального курьера, а не присылала эту замарашку, – брезгливо кривит губы мисс Блэк.

С чего бы это я замарашка? Ну да, я не в бальном платье и парчовых туфельках, но одежда чистая, хоть и не новая. Просто этой старой вороне и дня не прожить без того, чтобы испортить кому-то настроение. Наверное, питается чужими слезами, как те чудовища из сказок, что пьют чужую кровь. Представляю себе старую мисс Блэк, которая, кроваво скалясь, склоняется над беззащитной жертвой, и тихо смеюсь, пряча лицо в шарф. Это отличное средство от неприятных людей, особенно если ты не можешь ничего сказать, кроме бесконечных «да, мэм», «конечно, мэм», «как скажете». Неужели нет способа вырваться из этой бесконечной кабалы? Чувствую себя, как в тюрьме.

– Да ты слышишь меня?

Окрик заставляет вздрогнуть. Вот проклятье, она что-то говорила.

– Простите, мэм, я прослушала.

– Я говорю, что свои хризантемы твоя матушка может засунуть себе в снадобья. А мне нужны левкои. И пусть не вздумает отлынивать, на осеннем балу будет сам король.

– Да, мэм. Конечно, мэм.

Бормочу ненавистные «дамэмы», а сама понимаю, что домой лучше не возвращаться. А то я опять окажусь виноватой, что не дежурила ночью у теплиц. Интересно, а у кого еще могут быть левкои?

Может, сходить на площадь? Там наверняка будет кто-нибудь из парней. Вот возьму и выйду замуж за первого же, кто мне встретится! Хоть Адриан, хоть Лео, хоть сам господин Потино. А что, пойду к нему второй женой, говорят, у мавров так принято.

Нежный сладковатый запах цветов буквально хватает меня за нос. Левкои! Готова прозакладывать те семь золотых, что хранятся завернутые в платок у меня под матрасом. Откуда? Ну, конечно, как я раньше-то не сообразила? Передо мной украшенная тонкой ковкой в виде извивающейся лозы табличка «Оранжерея».

Глава 4. Как две капли

Как же здесь приятно пахнет. И дело не только в цветах, хотя их тут немало, но и в особой чистоте воздуха. В том, как он напоен свежестью зеленых листьев и экзотических плодов. Мне приходится купить билет, хорошо хоть не очень дорого, все-таки оранжерея принадлежит муниципалитету, а они стараются не задирать цены. Даже если из моей затеи ничего не выйдет, серебрушка не так много за пару часов радости.

Медленно брожу из зала в зал, разглядывая увешанные апельсинами, грейпфрутами и померанцами деревья. Где достать семечку померанца? Это самый ароматный фрукт, что я встречала. Говорят, это добавляют в глинтвейн, но мне ни разу не доводилось его пробовать, даже и без померанца. Мачеха поздней осенью и ранней весной, когда холодно и сыро, часто варит его, а потом пьет, сидя в гостиной. Алессе всегда наливает кружечку, говорит, что та малокровная и ей нужны силы. Мне, полагаю, силы не нужны.

А вот и цветы! Даже не представляю, что за ажиотаж вокруг них. В прошлом году в моде были ранункулюсы, и мы с мачехой с ног сбились, разыскивая луковицы сортов покрасивее. А потом старуха Миллер узнала, что это обыкновенные лютики. Ну разве может, такое уважающее себя семейство и украшать дом какими-то деревенскими лютиками! Вот смеху было, когда она притащила к нам целый воз цветов, пытаясь вернуть их обратно. Они с мачехой друг друга стоят.

А теперь вот левкои им подавай. Хотя, как по мне, самые красивые цветы – осенние и те, что ранней весной сами рождаются в лесах и на полянах. Бедные-бедные все эти «приличные семейства», которые и подснежника-то никогда не видели, потому что за ним нужно идти в лес. Но все-таки где бы мне найти управляющего? Может, удастся уговорить его продать нам часть левкой. Мачеха, конечно, будет опять ругаться, но потерять часть прибыли – лучше, чем потерять лицо и клиентов.

– Добрый день, мэм, не подскажите, где я могу найти управляющего? – спрашиваю у милой барышни, продающей напитки и мороженое в хрустальных креманках.

– Да вон же он, – показывает на удаляющуюся от нас спину. Ее владелец высок и широк в плечах, а темные, отдающие серебром волосы, убраны в хвост.

– Большое спасибо.

Не потерять бы в толпе. В этом зале, большом и заставленном столиками, нет каких-то особо редких растений, зато имеется мороженое и крюшон, поэтому посетителей тут больше, чем в любом другом помещении оранжереи. К счастью, высокий рост незнакомца позволяет не упустить его из виду. Но к высокому росту прилагаются длинные ноги и широкие шаги, и пока он делает один, мне приходится не менее трех, так что догоняю я его уже в следующем зале.

Густые папоротники будто парят, выплывая в туманном полумраке. Огромные листья веером накрывают дорожку, и кажется, что я попала в одну из тех мрачных сказок, которые так здорово слушать зимой, сидя у камина.

– Ох, позвольте, извините! Господин управляющий, – касаюсь ладонью спины мужчины.

Он оборачивается, а вместе с ним весь мир делает головокружительный кульбит.

– Райан?!

Говорю и сама понимаю, что ошиблась. У Райана волосы русые, а у этого мужчины – черные. Да и взгляд кажется другим, не таким дерзким и более глубоким. Но те же губы, скулы, глаза, форма носа. Да что там нос, это невозможное, непередаваемое ощущение, что я испытываю рядом с Джеймсом и его братьями, его невозможно перепутать. Это Райан и одновременно не он.

– Боюсь, вы обознались, леди. Меня зовут Рэй, – холодно отвечает незнакомец, разворачиваясь, чтобы уйти.

– Пожалуйста, простите. Только не уходите, у меня к вам важное дело.

– Полагаю, ваше важное дело не ко мне, а к Райану. Это мой брат.

Как бы ни был холоден тон Рэя, после этих слов я буквально размякаю, как желе на солнышке. Ну как я сама не догадалась?

– О, так вы тоже один из братьев Джеймса. Но мое дело все-таки к вам.

Стою и улыбаюсь просто, как дурочка. Ничего не могу с собой поделать: я нашла братьев-чародеев! Пусть даже того из них, с кем мы не знакомы, пусть он не расскажет мне, где их дом, но, может, хотя бы согласиться передать весточку Джеймсу? Если, конечно, ему это интересно. Радость покидает меня, как утекающая в щель вода. Если бы он хотел со мной увидеться, наверное, сам бы позаботился об этом? Хороша же я буду, решив навязаться.

– Так что вы хотели?

Левкои, демон их забери! Чуть не забыла, зачем вообще приходила.

– Дело в том, что матушка поставляет левкои для осеннего бала, но прошлой ночью…

Сбивчиво рассказываю печальную историю разбитой теплицы, погибших левкоев и прочих тягот, выпавших на долю бедной девочки-сиротки.

– А хотите грога? Мало того что на улице морось, так вы еще выбрали для беседы самый холодный и сырой зал оранжереи.

– Грога? – испуганно переспрашиваю, боясь поверить. Грог это было даже лучше, чем глинтвейн, у нас его варил лишь отец, но я тогда была слишком маленькой, чтобы мне дали порцию. – Хочу.

И пусть Рэй, в отличие от брата, не подает мне руку, и не зовет прекрасной незнакомкой, у меня на душе просыпается предвкушение чего-то прекрасного, интересного, манящего.

Кабинет господина управляющего удивительно уютный. Но не тем уютом дома дождливого вечера, как в апартаментах Джеймса, а скорее уютом хорошей веранды летней ночью. Легкая мебель, много натурального дерева и света. Хотя камин, конечно, и тут есть, иначе зимой не прожить. В верхней его части оборудована небольшая тепловая печь, а в ней уже стоит кастрюлька с напитком. Рэй протягивает мне красивую стеклянную кружку, немного похожую на кубок – высокая и на ножке. На первый взгляд кажется, что в ней чай с пряностями. Тот же цвет, только запах другой. Корица, бадьян, кардамон.

– Очень приятно пахнет. И, извините, я не представилась, меня зовут Дарина.

– Вы пейте, пейте, Дарина. Грейтесь.

Сам Рэй сразу выпивает почти половину, а потом сидит и больше нюхает, и греет руки, чем пьет. А мне так вкусно. Так пряно и сладко, что я выпиваю сразу всю кружку. Как хочется еще, только попросить стыдно. Подумает, что я невоспитанная.

– Большое спасибо, очень вкусно, – вежливо благодарю я.

Видимо, из-за резкого перехода из холода в тепло, а может еще почему, но мне становится как-то сонно. Чувствую себя вялой и тяжелой. Великий свет, какое удобное у него кресло. Только бы не уснуть, какой стыд. С трудом сажусь ровно и смотрю вперед, но перед глазами все плывет.

– Дарина, вы как себя чувствуете? Вы в порядке?

Рэй озабоченно склоняется надо мной, но я уже не в состоянии что-то объяснить ему.

– Простите, господин управляющий. Кажется, я заболела.

– Дарина, вы когда-нибудь пили алкоголь? Ром, бренди, виски?

– О нет, что вы.

– А вы знаете, что такое грог?

– Чай с пряностями?

– Чай с пряностями и ромом. И, полагаю, вы с непривычки захмелели.

Какой стыд. Что обо мне подумает Рэй? А Джеймс, когда он ему расскажет?

–Мне так стыдно.

– Глупости. Если кому-то и должно быть стыдно, так это мне. Но, во имя всех демонов, как вы умудрились до сих пор ни разу не попробовать хоть какой-то крепкий напиток? Вы уже взрослая барышня.

Могу в ответ только пожать плечами. Дома меня некому угощать, а за его пределами мне бы и в голову такое не пришло. Приличные девушки не пьют алкоголь. Да еще и с незнакомыми мужчинами. Тьма, как я домой-то пойду? Мачеха меня убьет.

– Ладно, давайте я отвезу вас домой.

– Нет, пожалуйста. Я вас умоляю! Лучше оставьте меня на улице, я погуляю по парку.

– Нет, вы определенно, не в себе. Вы мне предлагаете оставить одну на улице юную леди во хмеле? – он смеется. – Извините, но это забавно.

– Не смейтесь надо мной.

Я обижена и сердита, так что хочется оттопырить губки и похныкать. Первый раз в жизни со мной такое происходит. Нет, мне определенно, лучше уйти и не позориться. Встаю, но почему-то ноги отказываются идти и, сделав пару шагов, я сажусь на диванчик. Рэй, ухмыляясь, садится рядом.

– Ну что ж, пока вы потихоньку проходите все стадии опьянения, давайте хоть поболтаем. Не переживайте особо. Из-за того, что напиток был горячим, вы быстро захмелели, но также быстро все пройдет.

– Обещаете? Точно-точно?

– Вы очаровательны. При всей пикантности и неоднозначности ситуации мне, признаться, льстит быть первым мужчиной, наблюдающим вас в столь искреннем и открытом состоянии.

– Но вы же не воспользуетесь им?

– А вам хотелось бы?

Этот, казалось бы, простой и однозначный вопрос переворачивает у меня в голове все вверх тормашками. От Рэя исходит та же магическая, невозможная сила, что и от Джеймса с братьями. В них всех есть что-то общее, но одновременно и разное. И стоит мне только позволить себе ощутить эту силу, как я окончательно теряю чувство реальности. К счастью, хоть в этом мое состояние оказывается спасительным, и я просто засыпаю, положив голову Рэю на колени.

Снится мне утро раннего теплого лета. Уже отвела черемуха, молодые маленькие яблочки повисли на ветвях, на полянках в лесу алеет земляника, а у меня в аптекарском огороде цветет лаванда и пряно благоухает на солнце тимьян с розмарином. Теплые солнечные лучи ласкают меня, и я, улыбаясь, подставляю им лицо.

Просыпаюсь оттого, что кто-то гладит меня по волосам. Спросонья сквозь зыбкую дымку сна, вспоминается детство, что-то давнее и счастливое, и я, сладко потягиваясь, открываю глаза.

– Ой, простите, извините! Но почему вы? А почему я? – мысли валятся в кучу, но мне все-таки удается вспомнить трагическое распитие грога и последующие события.

Тихонечко поднимаю голову, отсаживаясь в дальний угол дивана. Нет, я не боюсь Рэя, но все это ужасно неловко.

– Давайте сразу договоримся, что вы не станете сыпать извинениями. Ничего страшного не случилось, но, чтобы вас не смущать, предлагаю просто забыть всю эту историю. И расскажите уже, зачем вы приходили ко мне? Не затем же, чтобы подремать на диване? – смеется он.

– А зачем вы меня по голове гладили? – недоверчиво спрашиваю я.

– Скучно было. Будить вас я не стал, но у меня не было ни книги, ни газеты, чтобы скоротать время. А у вас такие приятные шелковистые волосы, ну так, сидел… Перебирал.

Не нахожусь, что на это ответить, лишь прерывисто вздыхаю, вспоминая то мимолетное ощущение безграничного счастья. Даже и не помню, когда мне доводилось просыпаться от чьей-то ласки или доброго слова.

– У нас погибли левкои, – начинаю я, но Рэй перебивает.

– Ах да, трагическая история про разбитые теплицы и левкои для осеннего бала. Не переживайте, будут вам цветы. Но только при одном условии.

– Каком?

Хоть бы не загнул цену, мачеха тогда точно раскричится. Как обычно, начнет с цен на левкои, а закончит тем, что я слишком много ем.

– Вы обязательно придете на бал.

– Я постараюсь. Спасибо. Вы очень добрый, – неожиданное признание слетает с губ, и я смущенно делаю книксен и толкаю дверь, чтобы выйти. – Спасибо!

Никогда еще мне не доводилось побывать на балу. А вдруг там будет кто-то из братьев?

Глава 5. Какой еще бал?

– Очередная история про добрых господ? Ты меня за дуру держишь? Левкои в октябре стоят по серебряной монете за штуку! А тебе просто подарили три дюжины? Немедленно говори правду!

– Представьте себе, в мире есть добрые люди! А не только злые, как вы, матушка! Если вам не нужны левкои, я пойду скажу господину управляющему оранжереей, что в его помощи мы не нуждаемся, – фыркнув, отворачиваюсь к двери. Надоело уже раз за разом вместо благодарности или хотя бы элементарного признания моей помощи выслушивать оскорбления.

– Стой, мерзавка, – мачеха дергает меня за косу, так что брызжут слезы. – Чем это от тебя пахнет?

Он приближается нюхая. Острая боль пощечины обжигает щеку так, что я еле стою на ногах.

– Ты что еще и пьяная? Твой покойный отец сгорел бы от стыда, что его дочь пошла по рукам! Шляется по каким-то притонам, напивается и спит неизвестно с кем за подарки. Этого ли хотела твоя мать?

– Не смейте говорить о моей матери!

Пусть вспоминает отца, пусть говорит обо мне, но, если ее грязный язык посмеет порочить имя мамы, я ее убью. Клянусь, убью! Вряд ли в тюрьме будет намного хуже, чем здесь.

– Ты наказана! Немедленно ступай в свою комнату и помолись о спасении своей никчемной жизни.

Убегаю наверх, хлопнув дверью. Как же я ее ненавижу! Не может быть, чтобы не было никакой лазейки, никакой возможности избавиться от них. Как же звали того папиного друга, что вел его дела? Нужно найти его и поговорить. Может, я могу как-то получить в свое пользование хоть кусочек земли. Пусть даже дом, производство и сад остается мачехе с Алессой. Я многое умею, может, наняться горничной? А может, Джеймсу с братьями нужна горничная или помощница на кухне, или в саду?

Было бы неплохо, хоть и несколько двусмысленно. С прислугой отношений не заводят, а так, я хоть и на птичьих правах, хоть и шпыняет меня мачеха, но я все же приличная юная леди. А в статусе прислуги я смогу претендовать лишь на место в его постели, но никак ни в жизни. Ох, а я хочу!

Лежу на спине поперек кровати и смотрю в потолок. Он уже старый и повидал жизнь, но я вижу не его, а прозрачный купол с налипшими по краям желтыми, красными, оранжевыми листьями. С бегущими потоками и белесыми тучами. Как-то я и сама не ожидала, не думала, что Джеймс так запал мне в сердце. Но ведь просто невозможно быть равнодушной к нему. К ним. И это тоже правда, которую я не хочу видеть, не хочу признать.

Перед сном лежу в ванной с книгой, но не столько читаю, сколько думаю. Расслабленно вытираюсь, глядя в большое зеркало. Все-таки я красивая, чтобы там мачеха ни говорила. Пусть по теперешней моде я считаюсь немного крупноватой, но даже будь у меня возможность измениться, я бы не стала. Чем, интересно, эта доходяга Алесса лучше? Силы, как в котенке, характера, как у кружевной наволочки. Нет уж, спасибо.

Снится мне лето. Резкими порывами ветра, в него врывается осенний ветер и дождь. А я стою посреди бушующей стихии и кричу от восторга. Как будто я костер, что лишь ярче горит от ветра.

– Ну и долго ты собираешься дрыхнуть?

Спросонья ничего не могу сообразить. Мокрым шлепком на подушку прилетает какой-то тюк тряпья.

– Быстрее вставай. Нужно отпарить и отгладить платьям для бала нам с Алессой. Начистить обувь, сделать прически.

– Боюсь, вам придется заняться этим самостоятельно, – бурчу из постели, – мне еще самой нужно найти платье и сделать прическу.

– Зачем это? Мыть полы вполне можно в твоих лохмотьях.

– Вообще-то, меня тоже пригласили. Господин управляющий оранжереей сказал, что это обязательное условие, без которого левкои он не даст.

С удовольствием наблюдаю, как мачеха резко теряет гонор и спесь. Да-да, мне тоже есть что сказать вам, матушка. Удивительно, но я чувствую в себе силы, чувствую, что могу дать отпор и защищаться. Пусть не сразу все получится, но что-то изменилось в наших отношениях и безвозвратно.

– Ну что ж, я не против, можешь отправляться. Ты там произведешь фурор, – сказав, как плюнув, мачеха резко разворачивается на каблуках и уходит.

Мне требуется еще несколько минут, чтобы понять, что она имеет в виду. Мне не в чем идти! На самом деле не в чем, а не как в тех историях, где у барышни две проблемы: нечего надеть и некуда складывать вещи. Я стараюсь поддерживать свою одежду чистой и аккуратной, да и мачеха регулярно покупает мне новую, вот только она подходит для работы по дому, посещения благотворительного ужина или лавки, но никак не бала. Буду там жалким посмешищем. Я бы не постеснялась взять платье Алессы, но оно мало и по длине, и по ширине. А мачеха выше на голову. И угораздило же отца жениться на такой дылде!

Моих сбережений не хватит даже на самое простое платье. Не говоря уж о том, что готовые наряды – это почти так же плохо, как мои домашние. Умываюсь, собираю постель, расчесываюсь и все время думаю только о том, где найти платье и туфли. Ну не может быть, чтобы не было выхода!

– Дарина! – раздается на весь дом противный голос мачехи. – Пока ты не отбыла на бал, полезь на чердак, достань теплые пальто и развесь проветриться от нафталина.

Ну, конечно, кому еще лезть на пыльный чердак, если не мне? Вообще, там не так уж пыльно и даже уютно. Ворчу я не столько из-за чердака, сколько, потому что вечно дергают именно меня, как будто Алесса не в состоянии принести пару пальто и повесить на улице.

Тут все заставлено коробками со всякой всячиной, хранящейся годами: мои старые детские игрушки, парадная посуда, какие-то вещи, ненужная мебель и много всякого другого. Мачеха все перерыла после смерти отца, забрав то, что понравилось. Остальное, наверно, так и будет пылиться. Коробка с книгами. Стоит открыть, может, там найдется что-то интересное? Инструменты, колесики, подушки… «Одежда Марии». Это, наверное, папа убрал после смерти мамы. К счастью, она была невысокой, и мачеха не позарилась. А ведь говорят, что мы с мамой очень похожи.

Сдуваю пыль, протираю и осторожно открываю коробку. Спасибо, мама. Спасибо, папа. Кажется, я все-таки иду на бал.

Стою перед зеркалом и не могу отвести взгляд. Это я и не я. И дело даже не в том, что похожа на маму, я ее почти не помню, а в том, какой взрослой выгляжу. Даже взгляд другой.

Платье, к счастью, не очень выбивается из современных канонов моды. Рукава чуть не такие, но это я подошью за полчаса, главное, что село хорошо. Хотя, конечно, очень странные представления у людей, что такое – хорошо село. Когда я смотрю в зеркало, я вижу обычное бальное платье, но по ощущениям, как будто я верх надеть забыла! Грудь, как голая. Хорошо еще, что у меня хоть она есть, и не придется, как некоторым девушкам, подшивать в лиф вату.

Чтобы лишний раз не ругаться с мачехой, платье убираю в коробку с книгами, когда спускаюсь.

– Где пальто, Дарина? – постукивая ногой, на лестнице стоит мачеха.

 Вот тьма, про них-то я совсем забыла!

– Простите, матушка, сейчас принесу.

– Так и знала, что опять зачитаешься и забудешь про дела! Сколько раз тебе говорить, что приличные девушки не портят глаза, просиживая над выдуманными историями. А пыли-то сколько. Закончишь с пальто и приберись тут.

 Я бы, конечно, могла рассказать мачехе, что ее любимая Алесса прячет под подушкой книгу, но не стану. Пожалуй, это единственное, в чем сводная сестра вызывала у меня если не симпатию, то понимание и чувство хоть какого-то родства. Особенно когда я обнаружила, что у нее там не сопливый роман про сиротку, которую все обижают, а настоящее приключение с рыцарями, магами и драконами.

 Остаток дня пролетел как миг. Мыслями я уже на балу! Будет ли там кто-то из братьев? Ну уж Рэй-то должен прийти. А что делать, если будет и он, и Джеймс? Подумаю об этом после, может, вообще никого не будет, а я уже настроилась. Хотя, конечно, первый бал – это всегда первый бал, хоть с братьями-чародеями, хоть нет, он пройдет великолепно.

 И вот, с красивыми локонами, в очаровательном платье цвета бирюзы с золотистой отделкой, в пусть не самых красивых, но начищенных до блеска туфельках, я спускаюсь вниз. Алесса в вечно уныло-коричневом, с косичками, будто прибитыми к голове. У меня даже шевелится что-то вроде жалости, ну что ее мачеха вечно, как пугало выряжает. Сама-то она, конечно, в бархате и шелке, с какими-то бантиками да кружевом.

– Алесса, поторопись. И накинь пальто, по вечерам уже свежо. А ты куда?

 В животе становится холодно и неуютно. Что я не учла?

– Вы же знаете, матушка, на бал, – как можно вежливее отвечаю я.

– Ах, на бал, ну поезжай, я тебе не запрещаю, – подчеркнув последние слова, говорит она, – надеюсь, ты заказала экипаж. А нет, так пройдешься пешком. Говорят, вечерние прогулки полезны для здоровья.

 И, накинув манто, выходит из дома, взяв дочь под локоток. А я стою, как дура, раскрыв рот. Потому что, конечно, никакого экипажа я не заказывала, даже не подумала. Попробую поймать извозчика, моих сбережений должно хватить.

 В этот момент во двор въезжает карета. Очень красивая карета, даже немного завидно. Я бы тоже хотела приехать на такой, а не с обычным извозчиком, который, наверняка еще будет кашлять, сморкаться и исторгать пары алкоголя. Уж не знаю почему, может, мне просто не везет с извозчиками, но другие мне не попадались.

 Мачеха бросает на меня через плечо торжествующий взгляд. С запяток прыгает лакей, подходит к дверям, как видно, чтобы открыть и помочь пассажиркам сесть.

– Простите, мадам, но этот экипаж приехал не за вами, – учтиво, но твердо говорит он.

 У меня в сердце ухает, бухает и поет. Неужели? Нет, правда?

– Госпожа Дарина?

 Возвращаю мачехе торжествующий взгляд и иду к карете. Сейчас я просто королева мира. Пусть я не могу сказать, что отомщена за все мачехины придирки, но на пути к этому.

 Из-за угла выезжает грязная карета, притормаживая у ворот.

– Мадам Брудер? – гнусаво интересуется кучер, извергая дух столь крепкий, что легко мог бы вызвать какое-нибудь пивное привидение.

– Подвезти? – вздохнув, предлагаю мачехе. Не то чтобы мне очень хотелось, но не бросать же их с этим пьянчужкой. Я, конечно, хочу избавиться от них, но все-таки не таким способом.

– Вот еще, – отрезает она и, дернув Алессу за руку, семенит к своей карете.

 Ну и проваливайте! Я им одолжение делаю, а они нос воротят. Сажусь на мягкие шелковые сиденья и только тут понимаю, что я их уже видела! За всей этой ярмаркой тщеславия я даже не подумала, откуда взялась карета. А это Джеймс прислал. Провожу рукой по мягкому шелку сидений, бархатной занавеси на окне. Какой добрый бог послал мне тогда встречу с ним? Карета трогается, и последнее, что я вижу – грустный взгляд, с которым Алесса провожает меня.

 Поездка, бал, карета – все сливает в голове, и я просто таращусь в окно, разглядывая светлячки фонарей и да легкие дымки над крышами. Осень – время костров, время проснувшихся печей и каминов. В пламени октября сгорает все плохое, все не случившееся, несбывшееся, чтобы развеяться пеплом и возродиться в следующем году с новыми силами. Интересно, мы привыкли считать октябрь месяцем милым, уютным, полным пирогов и варенья. Но ведь именно в октябре открывается дверь в иной мир. Почему я никогда об этом раньше не думала? Почему подумала сейчас?

– Госпожа Дарина, будьте любезны.

 Лакей открывает дверцу, помогает мне выйти. Мы остановились у самого начала дорожки, ведущей к дверям, она уставлена по краям свечами в стеклянных чашах, цветами и тыквами. Иду, гордо расправив плечи. Пусть я простая девчонка, что моет полы и выслушивает попреки, но сейчас я чувствую себя королевой. И если, когда откроется дверь, привратник, как в сказках, объявит: «Таинственная и прекрасная незнакомка», даже глазом не моргну. Это моя сказка.

– Госпожа Дарина Брудер, – объявляет он и стукает жезлом, чтобы никто не усомнился в его словах.

 Из открывшихся дверей на меня низвергается свет, шум, гул. Играет музыка, вальсируют пары, и огромная хрустальная люстра сияет, как солнце. Но все это великолепие меркнет, как свеча в яркий полдень. Нечто гораздо большее окутывает меня. Жаркая, щедрая сила. Я знаю, кого увижу, когда повернусь.

Глава 6. Огонь октября

– Дарина, вы прекрасно выглядите.

Мягкий, бархатистый баритон, полный внутренней силы. Как клинок в замшевых ножнах. Я знаю лишь одного человека с таким голосом.

– Джеймс, – ужасно хочется обнять, прижаться, раствориться в нем, – как я рада вас видеть. Это вы прислали карету?

– Любопытство Рэя его подвело, – отвечает он, подав мне руку и сопровождая к столу с напитками и фуршетом, – то домой не зазовешься, а то прискакал, говорит, – тобой тут юная леди интересовалась. А откуда ты ее знаешь? А кто такая? А почему да отчего.

Он смеется, качая головой. А я могу думать только о том, рассказал Рэй подробности нашего знакомства или нет. Мне он показался человеком добрым, джентльменом, но мужчины всегда мыслят немного иначе. Может, ему это показалось забавным. Я тогда сгорю со стыда. Просто вспыхну, как спичка, и все.

– Могу я вам предложить шампанское? Или, может, пунш?

– О, нет-нет, я не пью алкоголь.

– Тогда, может быть, шорли? Вот, с вишневым соком, думаю, недурственно.

– Спасибо.

На вкус, действительно, очень приятно. А пузырьки газа позволяют мне думать, что это шампанское. Во всяком случае, праздничного настроения у меня и так достаточно, а ясная голова еще никому не повредила.

– Ну а когда Рэй выведал у меня подробности нашего знакомства, – продолжает Джеймс, – он признался, что буквально вынудил вас прийти на осенний бал в обмен на три дюжины левкоев. У вас довольно затейливые запросы, то земляника, то левкои.

– Ах и не говорите, Джеймс. Это все мачеха. Она, наверное, думает, что у меня есть волшебный клубочек или какое-нибудь колечко, чтобы превращать зиму в лето и осень в весну.

– А разве вам не нравится осень?

– Вы же знаете, что нравится. Зима – строгая, суровая. Она, как и лето, бывает безжалостна. Весна нежная, но слишком уж деликатна, ее сила еще впереди. Но осень, – я мечтательно прикрываю глаза, – в ней тепло уходящего лета и запах будущего снега. Щедрость урожая и печаль умирания. Богатство цвета, текстур, но не вычурное. А еще я сегодня думала об октябре.

– Неужели? И что же вы думали? – Джеймс отставляет пустой бокал и, взяв меня под руку, выводит к танцующим. – Вы подарите мне танец, Дарина?

– Не уверена, что я так уж хорошо вальсирую, но мне будет бесконечно приятно танцевать с вами.

Мы медленно двигаемся под музыку: раз, два, три, пауза и снова, раз, два, три. Даже не нужно задумываться, что делать и куда шагать, Джеймс ведет так уверенно, но одновременно тактично, что я могу полностью расслабиться. Звучит немного пугающе, но мне кажется, что я вся в каком-то магическом поле, которое излучает этот удивительный человек. И отчасти именно он направляет сейчас мое тело. Нет, даже как будто он задает движение, а я подчиняюсь ему, как листок на волнах.

– Я думала, что мы привыкли считать октябрь месяцем уюта и гармонии. Это, конечно, так, но ведь также это месяц, открывающий двери во тьму. И закрывающий тоже. Я чувствую в этом какую-то невозможную мощь, какую-то огромную силу. И ведь при таком могуществе, он остается месяцев теплых пледов, какао и осенних костров. Вам не кажется, что в этом есть что-то чарующее?

– Вы очень тонко чувствуете. И прекрасно вальсируете, зачем вы на себя наговаривали?

– Только в ваших руках, Джеймс.

Кажется, мы сблизились даже несколько больше, чем это приличествует по этикету. Но мне это нравится. Новые странные и неизведанные чувства захлестывают меня. Всего один взгляд на декольте, и я вспыхиваю, как сухая трава. Оно мне и так кажется слишком открытым, такое чувство, будто я голая! Но вообще я чувствую, что внутри, где-то внизу живота, разгорается пламя. Пугающее, странное, новое и такое приятное. Великий свет, никогда еще в жизни мне не было так хорошо. Да, мне доводилось танцевать с приятелями, и обниматься по-дружески и даже пережить пару целомудренных поцелуев, но это все не шло ни в какое сравнение.

То ли от вальса, то ли от ощущений, но у меня кружится голова и я сама сильнее обнимаю Джеймса. Пока не просыпается острое, почти болезненное желание. Я хочу, чтобы он поцеловал меня. О боги! Поцеловал, обнял, забрал к себе и вообще делал все то, что делают с леди в романах, которые прячут под подушкой. Как стыдно, а вдруг он поймет? У меня же на лбу, наверное, все написано.

– Джеймс, – дрогнувшим голосом прошу я, – вы не против чуть освежиться. Кажется, я… Мне… Да, мне немного жарко.

– Конечно. Вы предпочитаете прогуляться по летнему саду или выйти на балкон? Говорят, на террасе есть чудесные крытые беседки, увитые поздними розами.

– Да-да, беседка будет отлично.

Прохладный воздух после жаркой залы кажется ледяным, и Джеймс набрасывает мне на плечи свой сюртук. Конечно, высокий забор защищает от ветра, но октябрь, да еще и вечером, может быть по-зимнему холодным.

– Если вы замерзли, можем вернуться.

– Давайте все-таки посмотрим, вдруг в беседках теплее? Если вам холодно, давайте я верну сюртук?

– Ради возможности побыть с вами наедине, я готов немного померзнуть.

Не нахожусь, что ответить на такую откровенность, только уже знакомое чувства внутреннего жара разгорается с новой силой.

– Вы только посмотрите, хозяева просто молодцы. Не зря Блэки считаются одними из лучших организаторов балов.

Беседка не только закрыта пологом, в ней стоит небольшая жаровня, на диванах лежат теплые пледы. Мы садимся рядом, и впервые за все время нашего знакомства на меня накатывает какая-то болезненная стеснительность. Не могу придумать, что сказать, только все больше ощущаю неловкость, так что вот-вот готова просто убежать. Чувств так много, что я не в состоянии с ними справиться.

– Мне кажется, или вы немного смущены?

– Не кажется, – чуть слышно отвечаю я, – извините, Джеймс. Мне очень приятно ваше общество. Очень, – я стараюсь вложить в это одно слово все те сложные чувства, что испытываю. – Но я боюсь повести себя неправильно. И мне так неловко.

– Дарина, вы мне доверяете?

Смотрит, чуть склонив голову, и в глазах мне чудятся искры, как от костра. Но на этот вопрос я могу ответить с уверенностью. Скажи он мне прыгнуть с горы – прыгнула бы. И не потому, что не боюсь разбиться, а потому что уверена, что он не позволит этому случиться.

– Тогда закройте глаза и, – он делает небольшую паузу, – не сердитесь.

Сердце стучит, кровь бурлит и шумит в ушах и вообще, кажется, я сейчас упаду в обморок. Думаю, я знаю, что он сделает. Неужели, он поцелует меня?

И, о да, он целует. Только не щечку, как подобает в первый раз. И даже не в губы. Я чувствую горячее дыхание и легкое касание на обнаженной части груди, выглядывающей из декольте.

Дыхание перехватывает, и я просто ничего не могу сказать, только замираю, как мошка в янтаре. Дышу крошечными вздохами, как будто боюсь позволить себе больше. Это невозможно, немыслимо!

– Джеймс, что вы? Как можно? – выдыхаю я, наконец вернув себе способность говорить. – Это так…

– Приятно? Интригующе? Возбуждающе? – предлагает свои варианты он. – Вы шокированы, ошарашены, не знаете, как реагировать, но вы ведь больше не стесняетесь, так?

Очаровательно улыбаясь, смотрит на меня своими глазами цвета крепкого чая, и я не могу в ответы не улыбнуться. Потому что Джеймс прав. Какие бы чувства ни обуревали меня, а их множество, стеснение испарилось. Нельзя стесняться взять за руку мужчину, который только что целовал твою грудь. Боги, даже сама подобная мысль обжигает. Это неприлично. Наверное, даже для мужа и жены это достаточно пикантно, а уж для недавних незнакомцев и подавно. Но почему-то я ощущаю этот жест не как нахальное посягательство на мою честь, а как… подарок?

– Пользуетесь тем, что бедную сиротку некому защитить, – шутливо отвечаю я.

– Дарина, я никогда бы не сделал то, что причинит вам вред. А немного легкости и чувственности вам точно не помешает. Хотите еще?

– А если я скажу, что да? – дерзко отвечаю я. Во всяком случае я очень хочу надеяться, что в этот момент выгляжу дерзкой и уверенной в себе. Хотя самой себе я больше напоминаю кошку, танцующую на раскаленной крыше.

– Значит, я в вас не ошибся. Знаете, ведь целомудренных леди, которые упали бы от такого в обморок, расплакались, огорчились – немало. И нецеломудренных леди, которые с радостью рванули бы корсаж, призывая к продолжению, тоже немало. Но вы таите в себе какие-то дивные, неизведанные омуты. Что в их глубинах, Дарина? Чувственность? Страсть? Но и решительность, сила? Вы очень необычная девушка, и я был бы рад, хоть сейчас привести вас в свой дом.

– Но? Ведь у вас там наверняка заготовлено какое-то важное «но»? – горько спрашиваю я.

– Не без того. Наша с братьями жизнь намного сложнее, чем кажется. До встречи с вами меня это не тяготило, но теперь я думаю о каком-то выходе. И я найду, Дарина. Только вы постарайтесь меня понять и не обижаться.

Вообще, очень хочется обидеться. Топать ножкой и хныкать. Но мне жизнь слишком рано дала понять, что это поведение не приводит ни к чему, кроме очередной оплеухи. Вряд ли, конечно, Джеймс отреагировал бы так же, как мачеха, но удовольствия нам бы это точно не принесло.

– Я доверилась вам однажды, и с тех пор ни разу не пожалела о своем решении, – отвечаю твердо, не сомневаясь. – Но я надеюсь, что все эти сложности не помешают нам видеться?

Мы сидим очень близко, касаясь друг друга боками. Но мне хочется еще ближе. Хочется объятий и ласк, того жаркого, пленительного чувства, от которого подкашиваются ноги и кружится голова.

– Дарина, знаете, есть такое выражение «аппетит приходит во время еды»? Мне кажется, я разбудил в вас голод?

– Вы еще и смеетесь!

– Разве что чуть-чуть. Поверьте, мне приходится ничуть не легче вас. Если бы я мог дать волю своему голоду, этот поцелуй показался бы вам целомудренейшим из возможных.

Что он говорит? Я даже представить не могу, о чем он! Мысли и догадки мелькают в голове, вспыхивая яркими красками и отдаваясь острыми волнами удовольствия. У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства, и я только крепче сжимаю руку Джеймса, как будто это якорь, удерживающий меня в водах здравого смысла.

– Но кое в чем, я не намерен себе отказывать.

Целует он уверенно, не просто касается губ, а вторгается внутрь, и я раскрываюсь, чувствуя, что готова принять его. Весь мир сужается до горячей пульсации языка и губ, до жара внутри, от которого я, кажется, сейчас сгорю. К удовольствию примешивается какое-то иное ощущение. Открывшись в безусловном принятии и доверии, я впускаю его в себя. Жар становится невыносимым…

Мы будто кружимся, а вокруг пылает огонь. Я танцую под листопадом, взмываю к небу искрами осенних костров. Наливаюсь румяным поздним яблоком и оранжевой ягодой рябины на ветке, прихваченной первым морозом. Кутаюсь в теплое одеяло, наслаждаясь идущим за окном ливнем. Вдыхаю осень, взлетаю на ее руках, растворяюсь в ее поцелуях.

– Кто ты? – кричу и не слышу свой голос. – Кто ты такой? Бог?

Звенящая тишина и темнота окружают нас. Потрескивание дров в жаровне, легкий шелест полога, аромат поздних роз – все притупилось, подернутое дымкой.

– Я не ошибся в вас, Дарина, – горячо говорит Джеймс, и впервые за время нашего знакомства, он по-настоящему взволнован. – В вас таится что-то действительно волшебное. И, возможно, вы та единственная. Поймите, это не моя тайна. Но, клянусь, я расскажу вам все, как только смогу.

Мир как в тумане. Все зыбко и неустойчиво. Мысли и чувства перемешались, так что я не уверена в том, что видела и слышала. Но открывшееся мне, было чудом.

– Я верю тебе. Кем бы ты ни был. Чем бы ты ни был.

Он не отвечает, только сжимает крепко мои ладони и обнимает так, что, мне кажется, я сейчас задохнусь. И мне кажется, или действительно в этой оглушительной нечеловеческой силе проскальзывает тонкая и зовущая нота. Она будто просит меня о чем-то, что я не в силах осознать.

Глава 7. Искра во тьме

Хоть бы завтра никогда не наступило. Я согласна всю жизнь провести, замерев в этом мгновении счастья. Но вдалеке слышится удар колокола, гулкий и тугой, так что вибрация отдается в животе, будто я проглотила огромного шмеля.

– Ну вот середина осени, – говорит Джеймс с легкой печалью, – совсем скоро начнется ноябрь, а за ним придет и зима.

– Почему это тебя огорчает? – сказав однажды «ты», я больше не могу и не хочу обращаться к нему на «вы». Может, я излишне самоуверенна, но мне кажется, что мы уже достаточно близки для этого.

– Боюсь, я не смогу зимой появляться в городе так часто, как мне бы того хотелось. Впрочем, весной и летом тоже.

– Это из-за тех секретов, о которых ты не можешь говорить?

– Увы.

Джеймс молчит и смотрит на меня, а я смотрю на него. Пламя жаровни колышется от ветра и оставляет на его лице желто-красные всполохи. Смотрю, как завороженная на их танец и мне кажется, что Джеймс куда ближе к огню и ветру, чем ко мне. Но я не боюсь, кем бы он ни был.

– А я могу что-то сделать, чтобы это изменить? Чтобы ты мог быть со мной когда угодно?

– Какая очаровательная непосредственность. Боюсь, даже если бы я смог освободиться от всех обязательств, я не смог бы посвятить все свое время тебе. Да и ты сама, думаю, очень скоро бы заскучала.

В глазах его искрятся смеющиеся блики и мне кажется, что маленькие искорки оторвались от огня и поселились там. Ой, да это какая-то другая искорка. То, что мне показалось случайным бликом, на самом деле отражение. Опускаю голову и замираю от испуга и благоговения одновременно.

– Джеймс, что это? Откуда?

На тоненькой как ниточка цепочке висит самая настоящая искорка. У меня на шее! Осторожно касаюсь пальцем – махонький камешек, но сияет, как настоящий кусочек пламени.

– Поверить не могу, – качает головой Джеймс и легко касается искорки. – Дарина, ты даже не представляешь, что это. Это, – он как-то неловко улыбается, – наш поцелуй. Так иногда случается. При сильном всплеске магии возможно спонтанное зарождение артефактов.

– Это ужасно романтично, – вздыхаю я, – даже слишком. Я буду беречь его.

Даже просто пронести его домой будет непросто, да и потом придется постоянно следить, чтобы мачеха с Алессой ничего не заметили. Интересно, будет ли видно сияние через ткань? Или лучше спрятать где-то в комнате. Да что за жизнь такая, если я даже не могу спокойно оставить свою вещь, не опасаясь, что ее украдут или испортят?

– Кажется, нам пора немного потанцевать, – говорит Джеймс, встав и подав мне руку, – или, может, бокал пунша? Нельзя же весь свой первый бал просидеть в беседке.

– Вообще я не против, – искренне отвечаю и не понимаю, почему он хохочет в ответ.

– Я на тебе женюсь, поняла? Даже если мне придется сразиться с самим временем.

– Так говоришь, будто я отказываюсь, – нехотя встаю. Честно сказать, я бы предпочла еще посидеть тут.

– У нас еще будет возможность побыть наедине, когда я повезу тебя домой, – дразнящим тоном говорит Джеймс и я понимаю, что все мои тайные желания для него – открытая книга. Но, может, так и лучше? Я привыкла молчать о них, вечно таиться, потому что мои желания оборачивали против меня. Было бы здорово побыть рядом с человеком, который заглянет в глубины моей души, чтобы реализовать то, о чем я не решаюсь даже мечтать.

Но жизнь и в этот раз оказывается не слишком благосклонной. Мы выходим обнявшись, я все еще в сюртуке Джеймса, наброшенном на плечи. Чувствую, как горят щеки, от жаровни и пережитых эмоций. Холодный ветер даже приятен. Но не успеваем мы и шага сделать, как слышу за спиной шипение мачехи.

– Потаскуха! Для этого ты потащилась на бал, чтобы отдаться первому встречному под кустом?

У меня такое чувство, будто со всей дури кто-то ударил по голове железной палкой. Мир померк, и я на секунду словно умерла. Мачеха стоит красная от гнева, Алесса рядом, наоборот, белая, как простыня. На Джеймса от стыда боюсь поднять глаза, но он сам ободряюще обнимает меня и шепчет: