Московский наблюдатель. Статьи номинантов литературно-критической премии. III сезон бесплатное чтение

© Авторы статей, 2020

© Д. Файзов, Ю. Цветков, составление, 2020

© Н. Звягинцев, обложка, 2020

© Культурная инициатива, 2020

© Издательство «Литературный музей», 2020

О премии «Московский наблюдатель»

Премия «Московский наблюдатель» учреждена в марте 2013 года сайтом проекта «Культурная инициатива» для поощрения журналистов и критиков, активно откликающихся на актуальные события текущей литературной жизни Москвы и России в целом и анализирующих тенденции развития современной поэзии и прозы. Оргкомитет премии составили участники «Культурной инициативы» Надежда Николаева, Данил Файзов и Юрий Цветков.

Название премии прямо отсылает к известному литературному журналу XIX века, с которым сотрудничали Е. А. Баратынский, В. Ф. Одоевский, И. В. Киреевский и А. С. Хомяков. Поддержка традиций русской литературной критики, на наш взгляд, очень важна для дальнейшего развития отечественной словесности.

Премия присуждается за яркие и содержательные публикации на сайте «Культурной инициативы», освещающие литературный процесс, прежде всего в области поэзии.

Ежегодно на сайте публикуется более ста материалов о значимых литературных событиях: поэтических вечерах, презентациях книг, журналов и антологий, круглых столах и т. д. Среди авторов статей – известные критики, филологи, поэты (Евгений Абдуллаев, Ольга Балла, Владимир Бондаренко, Дмитрий Веденяпин, Людмила Вязмитинова, Мария Галина, Линор Горалик, Данила Давыдов, Дмитрий Данилов, Борис Дубин, Марианна Ионова, Геннадий Каневский, Павел Крючков, Алексей Кубрик, Дмитрий Кузьмин, Игорь Лёвшин, Станислав Львовский, Алёша Прокопьев, Ирина Роднянская, Ксения Старосельская, Никита Сунгатов, Ирина Сурат, Андрей Тавров, Екатерина Шерга, Валерий Шубинский).

Учреждая нашу премию, мы отдали должное летописцам, создающим уникальный архив литературной жизни начала XXI века. Из их работ, по сути, складывается новый жанр литературной журналистики, балансирующий на грани репортажа, критического разбора, художественного эссе и поэтому до сих пор не попадавший в зону внимания всевозможных литературных и критических премий.

Мы благодарны за поддержку нашего начинания компании «Комус», Государственному музею истории российской литературы имени В. И. Даля, Фонду Михаила Прохорова, в разные годы помогавшим премии.

В жюри премии входят поэты и критики Кирилл Ковальджи, Кирилл Корчагин, Леонид Костюков, Дмитрий Кузьмин.

По регламенту премии в конкурсе участвовали все авторские материалы, опубликованные на сайте за прошедший литературный сезон. Информацию о регламенте премии можно найти в приложении 1.

Интерес к жанру короткого литературного репортажа нашёл своё отражение как в появлении большого количества нетривиальных текстов, так и в живой реакции литературного сообщества на выход сборников первого и второго сезонов премии. Наиболее яркие отклики помещены в специальном разделе настоящего издания.

В данном сборнике собраны все материалы, опубликованные на сайте «Культурная инициатива» в 2013–2014 годах и рассмотренные жюри в третьем сезоне премии.

Расположение статей соответствует хронологии мероприятий, что делает сборник любопытным документом литературной жизни этого периода.

Справочная информация о проекте «Культурная инициатива», об авторах сборника и упомянутых в издании книгах приводится отдельным разделом в конце сборника.

Андрей Пермяков

Операторская версия.

«Пункт назначения». Алексей Александров (Саратов).

Презентация книги Алексея Александрова «Не покидая своих мультфильмов»

Открытие литературного сезона 2013/2014 в клубе «Дача на Покровке»

http://kultinfo.ru/novosti/1404/

Этим летом в Москве поэтическое межсезонье оказалось замечательно коротким. Только 13 августа закрылся в «Даче на Покровке» сезон почившей «Билингвы», а 25-го здесь начался уже новый сезон. Заметим: географически точки открытия и закрытия совпали. Так бывает. Увы, бывает. Это ведь только в футболе игроки переходят из команды в команду. В культурной жизни формат меняют сами клубы. Вот и «Билингва» покинула высшую поэтическую лигу.

Однако привычный состав любителей стихов остался прежним. Он лишь переместился на «Дачу». В остальном – прежний формат, прежние лица. Впрочем, есть тонкость: иногда на вечерах из цикла «Пункт назначения», где выступают поэты, живущие далеко от столицы, атмосфера бывала чуть хуже «средней по Билингве». Публика всё же несколько отличалась, заходили откровенно случайные люди, привлечённые лишь фактом личного знакомства с автором.

На сей раз было так, как бывало на самых-самых удачных встречах в том клубе, название коего будем вспоминать с ностальгией. Совпало всё – вплоть до соответствия количества посадочных мест числу зрителей. Ну, это шутка, конечно, а вот, скажем, интерьер стихам действительно был адекватен. Оформление малого зала, где, собственно, и происходила презентация, всерьёз напоминает интерьер какой-нибудь сохранившейся до середины XX века старорежимной в хорошем смысле слова квартиры. Но что-то вот из этого интерьера выбивается. Причём абсолютно сознательно выбивается, не давая оказаться клубу самопародией.

Ровно в той же степени стихи Алексея Александрова похожи на первые операторские фильмы конца двадцатых годов всё того же прошлого века, когда кинематограф уже покинул нишу аттракционов, но ещё не стал фабрикой по производству блокбастеров, когда был интересен сам процесс съёмки, когда показать вещь или ситуацию в абсолютно новом свете удавалось почти без использования спецэффектов и оператор порой затмевал режиссёра. Иногда две эти роли удавалось дивно совмещать. Если сравнивать впрямую, то книга, представленная на «Даче» в последние настоящие выходные августа, более напоминает не творения Дзиги Вертова, а фильм «Берлин – симфония большого города», снятый Вальтером Рутманом в 1927 году.

При этом никаких иностранных коннотаций сборник Александрова сам по себе не вызывает, хоть и выпущен нью-йоркским издательством «Айлурос», а тираж отпечатан во Франции. Обложку украшает Геннадий Ильич – а как ещё обозвать существо с узнаваемой мордой крокодила из славного мультика и не менее узнаваемой позой известного деятеля, чьи памятники и по сей день забавляют прохожих на главных площадях наших городов? Нарисованная эта статуя исполняет ту роль, которая доставалась «Рабочему и колхознице» на заставках кинопродукции студии «Мосфильм».

Далее кинематографические ассоциации лишь усиливаются. Вот с самых первых строк:

Ну да. Двадцатый век прошёл-таки не напрасно. Кинематограф, а за ним и мультипликация (как-то вот не сходится с ней курортный термин «анимация») реальность ведь не только отражали, но и преображали. Оттого и Медвежонок с Ёжиком здесь уместны очень. Рядом с такими, например, строками:

Ещё через строку майор легко превращается в зомби. Это нормально, нас так фильмы научили. Каждое стихотворение книги – отлично выстроенный кадр. «На улицах появляются странные существа.», то мультяшные, то весьма неприятные, но они не вызывают диссонанса. Всё внятно, хотя и отнюдь не придумано. Просто реальность вокруг нас со времён Дзиги Вертова впитала слишком многое и из слишком разных источников.

На упрёк, что так уже не пишут/не снимают, легко ответить: да, так не снимали много лет, и, стало быть, новую реальность так не отразил никто. Конечно, при общей упругости построения фильма отдельные кадры обречены быть ударными. Зрители это прекрасно чувствовали, аплодируя. Отметим: вопреки почти заимствованной «Билингвой», а за нею и «Дачей» из Малого театра лучших времён традиции не хлопать.

За редким исключением стихи Алексея не подразумевают катарсиса. Конечно, тем интересней эти исключения – вроде стихотворения про вороньих братьев: ангелов, уносящих в небо «новую игрушку дорогую». Но вообще всё, даже совсем, казалось бы, неестественное, кажется возможным. Вот кто-то неживой, ещё раз уснув, вполне может проследовать из Самары в Тверь супротив течения Волги. Плывёт и плывёт, бывает.

Сама же книга – вещь вполне завершённая. Так бывает с хорошими и странными фильмами.

Да, раз уж вспомнили про Волгу. Алексей Александров – редактор отдела поэзии журнала, соимённого этой реке. На презентации очередного номера, последовавшей тут же, почти возник разговор о давней уже истории с рейдерским захватом журнала. Возник и сам собой заглох. Как заглохла та «Волга», ненастоящая, хоть и обласканная местными культурными властями. Пусть себе.

Гораздо интересней разговор о живых сущностях. Он, этот разговор, и завязался во время неформального общения. Много и очень приязненно говорили о тех, чьё значение для выхода этой книги уступает только авторскому. О редакторе Елене Сунцовой и художнике Ирине Глебовой. «Айлурос» ухитряется выпускать множество хороших книг, не повторяясь и не штампуя унылых серий. В плане разнообразия, в плане индивидуального отношения к авторам равных этому издательству мало.

Возвращаясь к околоспортивным аналогиям, скажем то, что говорят в таких (нечастых, увы) случаях комментаторы: «Сезон клуб начал отлично, дай Бог, и продолжение окажется не хуже».

Сергей Ильин

На Виндзор! «Как я провёл лето».

Новые стихи и переводы. Григорий Кружков

Открытие литературного сезона 2013/2014 в клубе «Виндзор паб»

http://kultinfo.ru/novosti/1406/

Был я 29 августа в «Виндзоре». Это не у них там, это у нас тут, на Садовой-Спасской. Заведение такое, паб, кажется. Хорошее заведение о четырёх зальчиках. В одном «Спартак» кому-то проигрывал на больших экранах, в другом Гриша Кружков читал стихи и переводы. В третьем мы потом отмечали и закусывали.

По поводу Гриши. Знакомя меня недавно с хорошим человеком, Гриша сказал: «Это Серёжа Ильин, переводчик. Я имею право называть его Серёжей, потому как мы знакомы не помню сколько». Лет тридцать пять примерно. Есть такая художница – теперь всё больше по фарфору и в США – Ира Зайцева, мы оба с ней дружили тогда, так и познакомились. Я о ту пору переводчиком не был и во сне ничего такого не видал, а Гриша был – начинающим вроде как. Однако на второй, что ли, год знакомства объявил он нам, что его переводы Китса, и в немалом количестве, печатают в «Литпамятниках», а это, согласитесь… Теперь раз в год, когда попадается мне в романе цитата из английского поэта, я лезу в интернет и нахожу там перевод Кружкова. Ну а если не нахожу, что бывает раз в два-три года, то связываюсь с Гришей, и происходит у нас следующий диалог:

– Гриша, ты такого-сякого знаешь?

– Знаю, Серёжа.

– А вот этакое-такое стихотворение его?

– Тоже знаю.

– А не знаешь ли, где мне его перевод найти?

– Знаю и это – у меня в компьютере, не то в бумагах.

– Будь ласка, пришли.

– Сейчас.

И присылает сейчас, как правило, с комментарием, что не всё у него получилось и проч. А у кого оно всё получалось?

Ну-с, «Виндзор». В прошлом сезоне, если кто не знает, продолжили аннигилироваться заведения, в коих протекала бурная, в хорошем смысле этого слова, деятельность «Культурной инициативы». Закрылась «Улица ОГИ», закрылась «Билингва», про «Дачу на Покровке» не скажу, не знаю. И, по словам Данила Файзова, начали поступать предложения от других заведений, причём в масштабе, которого «КИ», вообще говоря, и не ожидала. Беседуя с ним, я сказал: «Вы, сдаётся мне, существуете уж эвон сколько лет». «В январе будет десять», – ответил он. Согласитесь, для инициативы, да ещё и культурной, это аредовы веки.

Одним из таких заведений был «Виндзор». Познакомившись с ним, «КИ» подумала: а не попробовать ли отдать эту площадку литературе исключительно переводной? Всё-таки название обязывает. Дай-то Бог. Что до собственно вечера Гриши, многого не скажу. «Анализировать творчество» не умею, у меня дело поставлено так: либо нравится, либо не нравится.

Гриша читал старые и новые стихи, старые – новых, по-моему, не было – переводы. Это не значит, что их и вовсе нет. Есть – «Король Лир», да ещё и в двух оставшихся после Шекспира вариантах: один в издании «Первое фолио», «пиратский» (это когда подосланные другими театрами джентльмены сидели в зале «Глобуса» и кое-как записывали то, что произносилось на сцене), другой в первом посмертном издании. Если ничего не перепутал. Так захотели всё те же «Литпамятники», волшебным образом уцелевшие до наших дней.

Услышанное мне понравилось и нравится до сих пор. Короче говоря, люди добрые, Григория Кружкова я вам рекомендовать не стану, он в моих рекомендациях не нуждается, а «Виндзор» в пропорциональной смеси с «КИ» – рекомендую более чем.

Анна Цветкова

Сквозь асфальт.

Презентация книги Андрея Василевского «Трофейное оружие»

Открытие литературного сезона 2013/2014 в Музее Серебряного века

http://kultinfo.ru/novosti/1407/

Совместный литературный сезон проекта «Культурная инициатива» и Государственного литературного музея открылся 5 сентября в Доме Брюсова презентацией новой книги стихов Андрея Василевского, изданной «Воймегой». В «Трофейное оружие» вошли стихи из трёх ранее вышедших книг – «Всё равно» (2009), «Ещё стихи» (2010), «Плохая физика» (2011), а также неопубликованные тексты за 2006–2013 годы. В отличие от прежних книг, «Трофейное оружие» имеет послесловие, написанное Марией Галиной, которая охарактеризовала поэзию Василевского как депрессивный реализм. Тем не менее, взяв слово на вечере, Галина отметила, что стихи Василевского не лишены романтики и возвышенности.

И правда, поэзия Василевского ассоциируется с серым асфальтом, сквозь который кое-где пробиваются зелёные травинки. Даже дождливая прохладная погода была в тон вечеру. Собравшаяся публика, среди которой было много молодёжи, активно реагировала на чтение автора. Потому что эти стихи очень живые, иногда даже – дневниковые. Отчаянно правдивые и лишённые всяческих иллюзий по отношению к этому миру («пускай нам будет зер гут / за то что мы жили тут»). Темы, раскрытые в стихах, порой очень интимные, те, что обсуждаются только с близкими друзьями или вообще только внутри себя («Хочется ласкать, а не кончать. / И железо больше не качать»). Этому соответствовала и обстановка, музейные экспонаты – письма поэтов Серебряного века друг другу. Честность и прямота, с которой поэт смотрит на реальность и на самого себя, у кого-то вызывает симпатию, а кого-то отталкивает («Я понял себя в эти дни / (Грызя подмосковный сухарь) / Воронам и крысам сродни // Всеядная умная тварь»).

Выступивший на вечере издатель Александр Переверзин сравнил поэзию Андрея Василевского с полотнами Магритта. Она завораживает, не оставляя равнодушным никого. Сдержанность и лаконизм автора отражаются и в манере чтения: монотонной, спокойной, притягивающей. В стихах Василевского живут кошки, хорьки, белки, доктор Хаус, Холмс, Пуаро, многие другие известные герои, при этом совершенно органично соседствуя друг с другом. Даже ирония Василевского всегда с горечью и о том, что жизнь, к сожалению, не бесконечна. Он спокойно говорит о смерти как об обычном завершении физиологического процесса. А что там будет дальше – не знает никто («здравствуй боже мой / мы идём домой // воздух раздвигая / бесов отгоняя»).

Андрей Чемоданов

«Конец прекрасной эпохи. Литературные площадки 1990-2000-х».

Belle Epoque новейшей поэзии в воспоминаниях очевидцев.

Два дня на «Бульваре читателей» – 2013

http://kultinfo.ru/novosti/1428/

Всю неделю перед бульварным днём шли уже неласковые не летние дожди. Разговаривали мы в основном о том, что голосовать придётся за Неидеального, так как Чемоданов не собрал подписей, и что дождь смоет всё грядущее мероприятие. К 7 сентября, ко Дню города, тучи, разумеется, разогнали, на Никитском бульваре пахло весной, цементом и культурной инициативой. Прямо напротив книжного лотка «КИ» располагалась небольшая эстрада с микрофоном. А за лотком уже с полудня хотелось выпить по случаю встречи, праздника, мероприятия. В продуктовом на Большой Никитской спиртное не продавали. Хорошая погода, праздник – логично же. Москвич имеет право бухать только в суровые будни. Но поэты были вполне благодушны. Ещё бы, «Конец прекрасной эпохи», прощание, запрещающее печаль, лёгкое чувство утраты и первые, ещё не жалящие уколы ностальгии по «Проекту ОГИ», «Билингве», ПирОГам на Никольской», «ПирОГам за стеклом», «ПирОГам на Зелёном», «Жести», «Улице ОГИ» и ещё многим, многим накрывшимся медным тазом путинского расцвета. Не чокаясь.

«Существование таких мест привело к огромному многообразию форматов публичных поэтических выступлений и, безусловно, стало важным фактом бытования новейшей русской литературы. Площадки возникали, жили своей жизнью, представляли собственное видение процесса. Не будет преувеличением отметить, что там выступали практически все без исключения известные российские поэты и прозаики, критики, переводчики, драматурги. Проходило время, многие площадки закрывались, но большинство оставили заметный след в культурной жизни Москвы и с благодарностью вспоминаются литераторами и гостями вечеров» (http://kultinfo.com/novosti/1388/).

Во время публичной дискуссии «Литературные площадки 1990-2000-х: была ли эпоха?» подвести итоги и осознать значение клубных поэтических вечеров попытались Евгений Бунимович, Леонид Костюков, Дмитрий Кузьмин, Елена Пахомова, Данил Файзов и Юрий Цветков. Я не возьму на себя смелость пересказывать их выступления своими словами. Скажу лишь, что услышал много важных и интересных вещей. Я узнал многое из истории клубных литературных мероприятий, ведь я прикоснулся к этому феномену уже в двухтысячные, в пору его зрелости, а девяностые, его боевая юность, не были мне известны. Каждый участник разговора не только рассказывал историю этой эпохи, но и подвергал её анализу, трезвому и порой беспощадному. Потом я даже поискал в интернете то, что услышал от Бунимовича и Кузьмина, но в буквенном варианте они по этому поводу, видимо, не высказывались.

Для меня самого литературные площадки двухтысячных оказались очень важны. Именно благодаря им, а не интернету я узнал о существовании многих прекрасных стихотворений, книжек, поэтов и считаю великой удачей, что познакомился с ними лично. Более того – обрёл друзей. Они спасли меня от моих главных бед – самоизоляции, узости культурного кругозора и в результате читательского и авторского одичания. Как человек, склонный ко всевозможным ритуалам и зависимостям, я с головой погрузился в литературные вечера, предпочитая те, что организовывала «Культурная инициатива». Кажется, с 2007-го по 2010-й я ни разу не вернулся домой раньше часа ночи и на твёрдых ногах. Кроме непосредственно поэзии меня влекли неформальная, даже интимная атмосфера праздника и, чего уж грех таить, фуршеты. Единственный недостаток клубов – нельзя приносить своё. И эту проблему Файзову порой удавалось решать. Но не подумайте, что целью была лишь тусовка, делались по-настоящему важные дела. Один из вечеров был организован для сбора средств в помощь поэту, которого пырнули ножом хулиганы, приезжали известные авторы из других городов и стран и т. д. Постепенно радость узнавания пришла на смену прелести новизны. И увидеть родные лица стало как-то важнее, нежели услышать стихи. Поводов было больше, чем материала. Подобное уже было, например, со знаменитым клубом «Поэзия», в жизни которого наступил определённый момент, когда, как вспоминали очевидцы, никто не хотел слушать стихов и всем хотелось поскорее перейти ко второй, тусовочной части, или свалить с парой-тройкой друзей и где-нибудь выпить, или просто свалить без какого-либо продолжения.

Многие из нас выступали так часто, что не успевали сочинять новое, приходилось читать старое. Выяснялось, как отвратительно узок наш круг. Поэзия больно била по печени. Назрел небольшой, но кризис перепроизводства. За ним последовал спад. Экономическая ситуация в стране ухудшалась, повышалась арендная плата, и ни литературные, ни музыкальные события уже не могли удержать клубы на плаву. В конце концов, именно это, а не литературная ситуация, да ещё бездарный менеджмент, как я слышал, привели к закрытию этих легендарных мест.

И всё-таки эпоха кончилась далеко не для всех. Большое количество клубов проводит большое количество литературных мероприятий. Пускай они оккупированы в основном молодёжью, поэзия которой оставляет желать. Но это уже, как говорится, совсем другая история об измельчании и деградации литературы под влиянием социальных сетей.

«Культурная инициатива» тоже никуда не исчезла. Появляются новые площадки, затеваются новые проекты, продолжают жить уже заслуженные «Слэм», «Полюса», «Живая вода» и др.

В течение двухдневного литературного марафона на «Бульваре читателей» мне было очень интересно познакомиться с клубом «Авторник» на встрече «“Авторник”: перезагрузка» и послушать выступления Дмитрия Кузьмина, Валентина Воронкова, Марианны Гейде, Данилы Давыдова, Галины Рымбу, Никиты Сунгатова и др. Хотя я хорошо знаком со старожилами «Авторника», мне отчаянно жаль, что я игнорировал этот клуб в девяностые. Мимо меня прошла целая история. Даже о «Проекте ОГИ» я узнал достаточно поздно и многое упустил в своё время. Тем более приятно было увидеть на вечере поэтической серии клуба «Проект ОГИ» Михаила Айзенберга, Дмитрия Веденяпина, Николая Звягинцева, Евгению Лавут, Алёшу Прокопьева и Татьяну Риздвенко. В последнее время они выступают реже, да и я в этом году пропустил многие вечера. Надо было навёрстывать.

Клубу «Улица ОГИ» был посвящён концерт Сергея Труханова. На самом деле я не очень люблю так называемых бардов, Труханов же совсем другая статья. Он композитор, сочиняющий прекрасные песни на по-настоящему хорошие стихи современных и не очень авторов. Удивительно – его музыка не отвлекает от слов, меняя ракурс, ничего не искажает. Это было не только музыкальное, но и в полном смысле литературное событие.

Ещё Сергей трогательно и немного наивно анонсировал моё выступление на «Живой воде». Не помогло.

Как известно, «Живая вода» является самой продажной и самой скандальной литературной премией. Однако по части скандальности на этот раз она побила все рекорды. Достаточно сказать, что великий Евгений Лесин ухитрился занять последнее место. Всё было очень странно. Публика постоянно менялась, не вполне понимая, что, собственно, происходит. Практически никто, кроме непосредственных участников, не слышал больше одного-двух выступавших. Пару раз мимо проходили галерист Марат Гельман и ресторатор Дмитрий Борисов, и отчаянный Файзов практически вырывал у них деньги за поэта, которому повезло выступать в этот момент. Не выдержав неприкрытой абсурдности происходящего, Данила Давыдов покинул жюри. Кто-то, возможно, назовёт это провалом. Я возражу. Цель премии именно скандал и абсурд, кроме того, все соревнующиеся были настолько сильны, что совсем не важно, кто занял какое место конкретно. Достаточно назвать такие имена, как Мария Галина, Марианна Гейде, Геннадий Каневский, Михаил Квадратов, Александр Курбатов, Татьяна Милова, Валерий Нугатов, Татьяна Ризвенко, Кира Фрегер, Аркадий Штыпель и др.

Следующий день начался с посвящений «Эссе-клубу» и литературному салону «Премьера». Участвовали Николай Байтов, Андрей Воркунов, Данила Давыдов, Леонид Костюков, Александр Курбатов, Света Литвак, Юлия Скородумова, Алексей Сосна, Рустам Рахматуллин, Андрей Родионов и др. И снова мне осталось только ругать себя за то, что столь многое прозевал в те времена, и радоваться позднему, но всё-таки знакомству с этими площадками…

Затем мы вспоминали знаменитый лубянский подвал «Жесть». Однажды в приступе пьяного акционизма мой друг украл оттуда все солонки и перечницы, пришлось «Культурной инициативе» подарить им новые, в чём я даже принял участие. Помимо огромного количества литературных событий там (и не только там) проходил цикл поэтических вечеров «Френдз-онли». Станислав Львовский Дмитрий Кузьмин, Линор Горалик, Фёдор Сва-ровский, Андрей Родионов, Олег Пащенко, Янина Вишневская, Александр Левин, Татьяна Щербина… Только ради одних этих людей стоило приходить в «Жесть» тогда и необходимо было прийти на Никитский бульвар теперь.

Для меня главным событием стали «Полюса», посвящённые клубу «ПирОГИ на Никольской». На этот раз – Сергей Гандлевский и Лев Рубинштейн. Есть такая фигура речи «у меня нет слов», она давно примелькалась, истёрлась и стала общим местом. У меня их действительно нет. Эти «Полюса» – самое прекрасное событие в моей культурной жизни. Рассказать бы о нём своим внукам, но… у меня нет слов.

Смеркалось. Основной интригой сумерек было: придёт или не придёт петь Александр О'Шеннон. Не пришёл. Но это не повод не помнить те прекрасные вечера «Piano-Bilingua».

Так что же случилось с «прекрасной эпохой»? Похоже, она, как и поэзия, прощается, но не уходит.

Людмила Вязмитинова

Московский литературный андеграунд прошлого века по ту сторону Атлантики.

Из-за океана. «Трансатлантическая матрица».

Игорь Иртеньев – Бахыт Кенжеев

Открытие литературного сезона 2013/2014 Дуэк-центра Бруклинской библиотеки (Нью-Йорк).

http://kultinfo.ru/novosti/1422/

Новый сезон курируемых Аллой Ройланс русскоязычных программ в Дуэк-центре Бруклинской библиотеки Нью-Йорка стартовал 7 сентября запуском проекта под названием «Трансатлантическая матрица». Идея его внешне проста и отсылает к таким весьма популярным циклам московских клубов, как «Антифон», «Полюса» и «Поколения»: совместное выступление двух авторов, отличающихся друг от друга по некоторому признаку, в данном случае – расположением страны проживания по ту или иную сторону просторов Атлантики. То есть один из выступающих – представитель местного литературного пространства, второй – гость из-за океана. Таким образом, «Трансатлантическая матрица» перекликается также и с геопоэтическими проектами, активно развиваемыми в России Игорем Сидом и Вадимом Месяцем.

Ноу-хау «Матрицы» – распределение ролей сообразно выбранному признаку отличия. Внешне это также выглядит очень просто: один из сидящих на сцене – гость, второй – представляющий его местной публике хозяин, в обязанности которого входит подать гостя как можно более полно и интересно. В подобной ситуации особенность конкретного вечера, в том числе его успешность, практически целиком зависит от подбора пары. Первую из них, дебютную, образовали два поэта: гость Игорь Иртеньев и хозяин Бахыт Кенжеев – с 1982 года живущие по разным берегам океана представители одного поколения московского андеграунда, вступавшего в литературу во времена расцвета студий Игоря Волгина и Кирилла Ковальджи. Несмотря на то что судьба так развела их, как и у большинства ровесников, их первые книги вышли в «тамиздате», а активно печататься на родине они начали после рубежа 1980-1990-х.

Надо сказать, что выступление этой пары прошло при полном аншлаге: уже через несколько минут после начала в весьма поместительном зале Дуэк-центра не было ни одного свободного места. И, судя по царившей в зале атмосфере, публика на Иртеньева и Кенжеева собралась на редкость информированная. В основном просили читать стихи, и было видно – стихи эти практически все хорошо знают. Дело дошло до того, что Иртеньеву подали из зала листок с его собственным текстом – с просьбой прочитать. Он так и поступил, заметив, что и сам хотел, но ещё не успел этого сделать. Попросили почитать и Кенжеева, удовлетворившего эту просьбу озвучиванием текстов Ремонта Приборова (было видно, что все в зале знакомы с этой литературной маской Кенжеева) – из книги, по его словам, существующей в одном экземпляре.

Понятно, что почти каждая прочитанная Иртеньевым строчка сопровождалась дружными взрывами смеха. И надо отдать должное Кенжееву, начавшему мероприятие разговором о том, чем отличается ирония от сатиры, и затем по ходу дела постоянно возвращавшегося к вопросу о том, что же такое ирония и в чём сила стихов «серьёзного» поэта Игоря Иртеньева. Коротко обозрев историю русской поэзии, присутствующие пришли к выводу, что первым истинным иронистом в ней был Козьма Прутков, что поэты вообще делятся на имеющих чувство юмора и нет (Пушкина отнесли к первым, а Лермонтова, Тютчева, Фета – ко вторым), а вершиной отсутствия в русской поэзии чувства юмора было объявлено творчество Надсона.

Вообще дискуссия не имела академического характера. Говорили просто, но от души и явно по делу: о том, что сатира предполагает наличие злости, чего в помине нет у Иртеньева, и часто вовсе не смешна, а занята выявлением отдельных недостатков, тогда как юмор просто веселит, высмеивая всё подряд. Что же касается Иртеньева, то он не только сумел пересмеять всю русскую поэзию, но и высмеять всё мироздание, и прежде всего – себя в нём.

Лучше всех сказал сам Иртеньев: ирония подразумевает задействование при отражении действительности сложной системы зеркал. Понятно, что подобная система задействуется всегда, когда речь идёт об истинной поэзии, поскольку любая истина многозначна и неуловима для конечного выражения. Однако иронист как бы подчёркивает наличие этой системы зеркал, не сглаживает, а выпячивает парадоксы жизни, нарочито противопоставляя лежащее на её поверхности и скрытое в её глубине.

Здесь уместно вспомнить, что поэтика Иртеньева складывалась в эпоху постмодернизма, и в ней с лёгкостью обнаруживаются такие его характерные черты, как стирание границ между элитарным и популярным, массированная ирония и не менее массированная центонность. Однако прав Артём Скворцов, утверждающий, что «творчество Иртеньева – удачная попытка преодолеть постмодернизм его же средствами» («Арион», № 4/2002). От себя добавлю, что это можно сказать и в отношении других авторов поколения Иртеньева, равно как и о большинстве из поколения самого Скворцова, часто именуемом постпостмодернистами. Речь идёт о смене иронии на самоиронию – в сочетании с ощущением, что, цитируя строки самого Иртеньева, приведённые Кенжеевым в качестве крайне важных, надо «вселенского зла выходить супротив в обнимку с вселенским добром».

Мне запомнился один эпизод, имевший место в ходе разговора Иртеньева с залом – уже к концу вечера. Кто-то из публики, обращаясь к нему, начал так: «А вы уверены…» Игорь, не дослушав, резко прервал говорившего: «Нет!» Вот в этом и заключается сила поэзии Иртеньева – в убеждённой неуверенности в значимости любых окончательных формулировок, решений и действий, вкупе с уверенностью в том, что в мире есть добро и зло и необходимо активно защищать добро, напоминаю – «вселенское». Недаром на вопрос, «есть ли что-либо святое для вас в этой жизни?» – он ответил словами Юза Алешковского: «Святого у меня до ***».

Когда Иртеньев читал стихи на злобу дня, бросалось в глаза, что они пронизаны неверием в возможность реальных социальных изменений и в скопившиеся в сознании людей представления о путях их осуществления: «Завтра настанет нам полный кирдык, полагаю», «Ведь за окном всё та же осень, / Ну разве минус пубертат», «. А может, не стоит ту сталь закалять? / Оставить как она есть», «Они, сынок, и есть народ – / В него ты не ходи» и так далее. При этом герой Иртеньева активно ходит на митинги, участвует в выборах и всё такое. Он, этот герой, ощущает, что социальные проблемы – вроде верхушки айсберга, но выявлять этот айсберг – не его дело. Его дело – быть со всеми, в гуще всего, против вселенского зла и за вселенское добро, дело же его автора – используя сложную систему зеркал, вызывать здоровый очищающий смех, напоминая о непреходящей парадоксальности жизни – как отдельного человека, так и всего человеческого сообщества.

«Я просто стихоплёт» – так сказал о себе Иртеньев, заканчивая недолгий разговор с залом о том, что можно назвать текущим политическим моментом. Да, конечно, кому, как не иронисту, понимать, что поэт – не пророк или учитель, а человек, пишущий стихи в эстетике, соответствующей его личности. Этим он, как писал ещё Маяковский, и интересен.

А русскоязычный Нью-Йорк можно поздравить с началом нового литературного сезона и нового, обещающего быть интересным проекта.

Елена Мариничева

«Смеешь выйти на площадь…»

Сорок пять лет спустя. «Пункт назначения».

Наталья Горбаневская (Париж)

Открытие литературного сезона 2013/2014 в клубе «Китайский лётчик Джао Да»

http://kultinfo.com/novosti/1412/

9 сентября встречей с Натальей Горбаневской открылся сезон литературных вечеров «Культурной инициативы» на новой для «инициаторов» площадке в «Китайском лётчике Джао Да». В этот свой приезд в Москву наша любимая Наташа нарасхват. Множество литературных вечеров, концерт, посвящённый фильму «Пять минут свободы», благотворительный завтрак в «Мемориале», эфиры на «Дожде», на «Эхе Москвы», на «Свободе».

Огромный интерес вызывает поэзия Горбаневской и тем более возможность услышать её стихи в авторском исполнении. Но необыкновенно важен для нас сегодня и её правозащитный, антисоветский опыт – опыт сопротивления человека властной машине. В этом году исполнилось сорок пять лет с того дня, когда несколько человек, включая Горбаневскую, вышли на Красную площадь в знак протеста против вторжения советских войск в Чехословакию. Собственно говоря, в связи с этой датой Наташа и прилетела в Москву.

25 августа 2013 года события сорокапятилетней давности повторились в абсурдизированном варианте. На Красную площадь снова вышли – на этот раз с мемориальной акцией – участники демонстрации 1968 года (тех, кого уже нет на свете, заменили их друзья или родственники) и снова были тут же арестованы, уже не советской милицией, а полицией новой, демократической и капиталистической России. Акция оказалась значительно более мемориальной, чем ожидалось. Спасибо ещё, что Наташу с её легендарным плакатом «За вашу и нашу свободу» не тронули.

Небольшой зал «Лётчика» был полон. Среди слушателей Людмила Улицкая и давний друг Горбаневской Маша Слоним. Горбаневская читала в своей обычной манере – громко, с нажимом на шипящие, будто округляя некоторые острые звуки и рифмы. Из ещё не опубликованного:

Из сборника «Осовопросник», не так давно вышедшего в издательстве «АРГО-РИСК»:

В перерыве Наташа подписывала свои книжки, снабжая каждую некой забавной «печаткой», абстрактным геометрическим рисунком, который можно истолковать по-разному, даже как автопортрет. После чтения стихов кто-то спросил, как ей живётся в Париже. «Хорошо живётся, – ответила она, улыбаясь. – Мне везде хорошо жилось, даже в Бутырках – только в казанской психиатрической тюрьме, после ареста в 1969-м, было плохо».

Листая уже дома сборник Горбаневской «Города и дороги» («Русский Гулливер»), я думала о том, что внутренняя свобода в её стихах оказалась едва ли не большим вызовом тоталитарной советчине, чем знаменитая демонстрация 1968 года.

«Смеешь выйти на площадь» – эти слова накрепко ассоциируются с диссидентским движением в СССР, опыт которого сегодня востребован в протестной Москве. Но опыт горстки людей, не согласившихся когда-то с давлением силы, учит нас гораздо большему: готовности, следуя своим принципам и идеалам, оказаться в трагическом меньшинстве, даже в одиночестве. Может быть, как раз порой и вне площади – особенно той, где тысячи скандируют одно и то же имя.

Это стихотворение датировано автором так: «осень 1968 – весна 1970, начато на воле, закончено в Институте Сербского».

Дмитрий Черкашин

Он сначала рифмует.

Презентация книги Амарсаны Улзытуева «Анафоры»

http://kultinfo.com/novosti/1417/

В Москве наскоком отметился презентацией нового поэтического сборника, вышедшего в издательстве «ОГИ», русский поэт Амарсана Улзытуев, чьё выступление 11 сентября прошло в жанре «полноценного землетрясения», отголоски которого и сподвигли автора этих строк к некоторому высказыванию.

В зале собрались многие однокашники автора. И это неудивительно. Амарсана – человек по-своему легендарный, ещё с восьмидесятых, когда он, шагнув из окна то ли пятого, то ли шестого этажа общаги Литинститута, через несколько минут преспокойно вернулся и присоединился к пирующим товарищам. А потом наспор вышел из окна ещё раз. И снова спокойно вернулся. Помогало дерево, растущее напротив окна. Особый колорит его личности хорошо передают строки из программного стихотворения того времени, с которых он и начал чтения: «Я умею любить лосих».

Название нового сборника точно и недвусмысленно указывает на приём, который стал для этой книги Амарсаны системообразующим. Да, не он первый употребил анафору – она встречается и у Пушкина с Фетом, и у Пастернака с Твардовским. К тому же это один из важнейших приёмов бурятской и монгольской поэзии. Но сделать её фундаментом всей книги – идея действительно оригинальная. В предисловии сам Улзытуев говорит о том, что «ранее использовавшаяся в русской поэзии окказионально, анафора образует новую форму большого поэтического стиля».

Процитируем Бахыта Кенжеева: «Анафоры, то бишь начальные рифмы, далеко не главное её <книги> достоинство». Амарсана в этой книге демонстрирует типично русскую «всемирную отзывчивость». Читая её, мы поднимаемся вместе с автором на Джомолунгму и отправляемся в сельву Амазонии, встречаемся с ордами Чингисхана и не отрываясь смотрим телепрограмму о путешествиях с ведущей, чей «Nikon – её незаменимый мужчина». Недаром одно из стихотворений так и называется – «Всеземля». Автор как губка впитывает в себя всё (бурят, акын!) и щедро делится всем с нами, читателями.

Михаил Айзенберг одним из качеств Амарсаны называет эпичность. И правда, в «Анафорах» поэт создаёт новый эпос, современный, но и не отрывающийся от корней. Это же подчёркивается неповторимой манерой чтения. Так можно детей пугать, но для этой книги лучшего и не придумать.

Конечно, громоподобная русско-бурятская эпичность Улзытуева смотрелась очень странно в уютных стенах «Виндзор паба», чья обстановка отсылает скорее к викторианской Англии. Но Амарсана – сам живой контраст, и лучшей иллюстрации его необычности было не найти.

Анна Аркатова

Доверяя языку-калеке.

«Пункт назначения». Иван Волков (Кострома)

http://kultinfo.com/novosti/1445/

Я была у Ивана Волкова в Костроме, поэтому мне трудно себе представить Ваню живущим в какой-нибудь столице. Он ходит медленно, медленно говорит, долго разглядывает свой текст, примеряясь к прочтению вслух. Его равновесие завораживает, его неспешность раздражает, его спокойствию завидуешь, но это ощущение в конце концов естественно опрокидывается в саму поэзию – метрически выдержанную, основательную, надёжно консервирующую истины, с которыми трудно поспорить.

Будучи в Москве 18 сентября проездом с Львовского книжного форума в Кострому, Волков не особенно приглашал на свой вечер. В клуб «Дача на Покровке» пришли самые близкие. Может быть, поэтому Ваня не совсем традиционно построил выступление. Он отказался от проверенных временем хитов, о чём заявил сразу, и сказал, что рискнёт показать вещи, которые читает крайне редко, потому что они не выигрышны на слух, или даже те, которые не читал никогда, в том числе новые.

Начал Ваня с подборки стихотворений, опубликованной в «Октябре» (№ 2/2013). Долго извинялся, что ничего не помнит наизусть. Потом чувствовал себя виноватым за иноязычные центоны. Потом вообще за всё, что он написал не так прямолинейно, как думал, то есть практически за каждую отдельно взятую метафору. Ваня Волков не ленился комментировать нашей скромной аудитории попавшиеся на его творческом пути топонимы, названия своих текстов и их краткую судьбу. Его не перебивали. Не потому что эта информация была так уж необходима, а оттого, что Ванины интонации каким-то образом становились частью трогательного домашнего перформанса.

Действительно, когда слушаешь Волкова, нельзя не поверить тому, что «лучшее служение отчизне – / Качество и плотность частной жизни». Без страха идя сквозь «мировой бардак», жалея только об утраченных привязанностях, лирический герой Волкова не признаёт жизни без вкуса и таланта, а главное, без собственного прошлого. В стихотворении «Сиэтл. Небоскрёбы», в «Диалоге», во взятой на истинно пушкинском дыхании «Венеции» утверждается дефицитная нынче мысль о том, что «жизни в целом неудача не означает ничего». Ваня читает, как и разговаривает, со смущённой улыбкой, как бы извиняясь за то, что приходится повторять такие очевидные вещи. Но это простодушие оказывается обманчивым. Единственное, чему поэт Волков безусловно доверяет, – это «языку-калеке». Речи в её метафизической проекции. Отнюдь не избыточная лексика его текстов, компактная и зримая («значимей, чем ельцин-хасбулатов»), безошибочно выводит читателя-слушателя из смыслового тупика.

А мы радуемся, как дети, потому что свои простые картинки поэт показывает нам на фоне площадей, соборов, немыслимого духовного новодела, светящегося, «как киоск», космоса – чтобы забрало как следует:

Павел Крючков

Против «тяжести недоброй».

«Пункт назначения». Александр Кушнер (Санкт-Петербург).

К 77-летию поэта.

Презентация книги Александра Кушнера «Вечерний свет»

http://kultinfo.com/novosti/1666/

В прошлом году минуло полвека, как из печати вышел дебютный стихотворный сборник Александра Кушнера под названием «Первое впечатление». К нынешнему году у поэта собралось почти два десятка поэтических книг.

Новую – «Вечерний свет» – он представил 23 сентября в «Даче на Покровке» на своём авторском вечере.

Удвоение цифры – почти художественный знак, и куратор «Культурной инициативы» Юрий Цветков напомнил любящей поэзию публике, что Александру Семёновичу совсем недавно исполнилось 77 лет. Эта дата была названа поэтическим палиндромом и отмечена рукоплесканиями.

«Вечерний свет» вышел в питерском «Лениздате» в серии «Лауреат российской национальной премии “Поэт”» (недавно под этой маркой изданы книги Инны Лиснянской и Олега Чухонцева). Ведущий вечера, председатель Общества поощрения русской поэзии и координатор премии Сергей Чупринин произнёс о Кушнере своё слово.

Негромко и твёрдо он напомнил присутствующим, что стихи Александра Кушнера не просто выдержали испытание временем, но зримо присутствуют в нём и в сегодняшней стиховой среде как определённый вызов всему тому, что принято называть актуальным стихотворчеством (каким бы интересным оно подчас ни казалось). И при этом поэзия Кушнера всё время меняется.

«Это поэзия, которая помогает жить, не гнетёт, не рисует перед твоим мысленным взором какие-то чудовищные ужасы, гротескную фантазию и так далее… По старинному разделению я сказал бы, что она – аполлоническая, даже при самых драматических перипетиях в своей судьбе, стране и мире. Кушнер – из тех, кто даже у бездны мрачной на краю находит упоение, а не оставляет читателя наедине с этой бездной. И это тоже редкость».

Вечер прошёл в двух отделениях. Сначала Александр Семёнович почитал из книги «Вечерний свет», затем ответил на многочисленные записки, а в завершение представил новые стихи и кое-что из старинного – откликаясь на просьбы. В зале рядом с испытанными читателями, известными поэтами, редакторами литературных журналов было много молодёжи, которая проводила поэта горячими овациями, нечастыми для сегодняшних литературных мероприятий.

Обмениваясь впечатлениями, многие заметили, что на вечере Александра Кушнера, помимо удовольствия от чтения и радости от встречи, присутствовало нечто незримое, что объединило и сплотило всех тех, кто пасмурным сентябрём выбрался в уютный зал на Покровском бульваре. Вероятно, это чудо самой поэзии, самих стихов, которые – процитируем из авторского предисловия Кушнера к новой книге – «…так устроены, что пишущий их в процессе создания стихотворения избавляется от тоски, преодолевает мрак. И эта энергия, этот порыв преодоления “тяжести недоброй”, возможно, пригодится читателю».

Мария Иванова

Университетские окна распахнулись в музее.

Презентация сборника «День открытых окон – 6»

http://kultinfo.com/novosti/1541/

27 сентября в Доме Брюсова состоялась презентация шестого выпуска альманаха «День открытых окон» (М.: РГГУ), изданного по итогам пятого Московского фестиваля университетской поэзии. Участники сборника впервые выступали не в привычных клубах, а на музейной площадке, но это никак не помешало ни авторам, ни зрителям. Среди и тех и других можно было заметить новые лица. Мероприятие было организовано творческим объединением РГГУ «ЛитПроект» и «Культурной инициативой», которая поддерживала фестиваль с самого начала, в том числе ежегодно предоставляя свои площадки для чтений.

На вечере выступили молодые поэты, большинство из которых являются постоянными участниками столичной литературной жизни и различных российских литературных фестивалей: Алексей Кащеев, Егор Сальников, Александра Бабушкина, Екатерина Малова, Сергей Сдобнов, Анастасия Каменева, Анна Орлицкая и др. Многие из них – выпускники РГГУ, вуза, где возникла и развивалась идея «Дня открытых окон» и студенты которого проявляют наибольшую активность и интерес к этому мероприятию.

Блок переводов, в этом году занявший полноценное место в сборнике, – на русском языке опубликованы десять иноязычных авторов, многие из которых впервые – представили преподаватели РГГУ Карлос Поррас и Анна Орлицкая. Они прочитали совместно выполненные переводы современного испанского поэта Леопольдо Мария Панеро. Карлос, лично знакомый с автором, озвучил ещё и несколько стихотворений в оригинале и рассказал зрителям о поэте. Помимо испанских, в сборник также вошли переводы с английского и французского языков.

Всеволод Константинов

Путешествия поэта в прозе.

Презентация книги Михаила Айзенберга «Ошибки в путеводителе»

http://kultinfo.com/novosti/1484/

В понедельник 30 сентября в клубе «Китайский лётчик Джао Да» возле «Китай-города» прошло представление «Ошибок в путеводителе» Михаила Айзенберга. Это книга путевой прозы, очерков о поездках автора, изданная «Новым литературным обозрением» в серии «Письма русского путешественника».

Неудивительно что презентация прошла у «Джао Да» – ведь этот мифический китайский лётчик был заядлым путешественником, не один раз облетевшим Землю на своём самолёте. Небольшой зал подвального кафе едва вместил в себя пришедших зрителей. Некоторые стояли у входа, держа в руках куртки и плащи. Среди собравшихся были и близкие друзья автора, расположившиеся рядом с ним, и совсем молодые люди, рассевшиеся в тёмных углах зала.

Сам Михаил Айзенберг в этот вечер своих произведений не читал, только произнёс предваряющее слово. Он рассказал, что работа над изданием принесла ему большое удовольствие той лёгкостью и быстротой, с какой она была сделана. Это удовлетворение чувствовалось и по настроению автора. Вообще лёгкая весёлость сопровождала все выступления этого вечера.

Появившись на свет, книга пожелала быть представленной публике, и тут Михаил Натанович, по его собственному признанию, столкнулся с затруднением: как представлять прозу живо и интересно? Решение было найдено устроителями вечера – Данилом Файзовым и Юрием Цветковым.

Тексты из «Ошибок» читали спутники Михаила Айзенберга по его поездкам – писатели и поэты Юлий Гуголев, Аркадий Штыпель, Владислав Кулаков, Николай Звягинцев и Данил Файзов с Юрием Цветковым. Зрители услышали пять историй о путешествиях в Австрию, в Крым, на Байкал, в Падую и во Львов на литературные фестивали и конференции. На экран в случайном порядке проецировались фотографии из этих и других поездок. Один раз звук и изображение совпали – когда Аркадий Штыпель читал о Байкале. Но, кажется, это совпадение только усилило впечатление, что фотографии менее изобразительны, чем слова.

«Вроде бы и похоже на многое – сосны на песке, те же растения, что в Крыму, – пишет Айзенберг про остров Ольхон на Байкале. – И на фотографии видно, что да, похоже, но нет, всё другое, – продолжает автор. – Другой свет, как будто с дополнительной белой подсветкой». Вот этого «другого света» на фотографии уже нет.

Выступавшие товарищи автора не ограничивали себя одним лишь чтением. Они комментировали тексты, добавляли свои воспоминания о путешествиях. К каждому новому чтецу, к его голосу и манере вначале приходилось привыкать. Но вскоре сквозь их индивидуальные особенности проступали голос, интонация автора с его цепкими наблюдениями, мыслями об архитектуре и живописи, тонким чувством комического.

И без того неформальный вечер закончился неформальным общением, на которое автор этой заметки пойти не смог. Тем не менее он не сомневается, что всё прошло в духе добрых традиций «Культурной инициативы».

Марианна Ионова

Навстречу северному потоку.

Всемирный день переводчика – 2013

http://kultinfo.com/novosti/1441/

2 октября в клубе «Виндзор паб» «Культурная инициатива» отмечала Всемирный день переводчика по версии ЮНЕСКО. Вообще-то дата названного профессионального праздника – 30 сентября, и именно этот день последние несколько лет собирал в клубе переводчиков и их слушателей.

Но проверенной временем «Билингвы», увы, более не существует, так что нынешнее событие послужило к освоению новой литературной площадки, открывшейся, кстати сказать, вечером поэта и переводчика Григория Кружкова. Григорий Михайлович присутствовал и теперь, правда, переводов своих не читал, как и Марина Бородицкая. Вместе с Татьяной Данильянц, Анной Орлицкой и другими они слушали чтение четырёх участников: Алёши Прокопьева, Анастасии Строкиной, Антона Нестерова и Андрея Сен-Сенькова.

Объясняется такое распределение ролей тем, что вечер решено было провести как бы с подзаголовком «Навстречу VIII Биеннале поэтов», а тема грядущего биеннале не без иронии заявлена как «Северный поток». В гости ожидаются поэты стран Балтийского региона, потому и на вечере звучали переводы из поэзии немецкой, норвежской, эстонской, наконец, гренландской (тут нечему удивляться: Гренландия – автономная территория Дании, страны с выходом к Балтийскому морю). Более того: эстонка Маарья Кангро и гренландка Катти Фредриксен, с переводами чьих стихов выступили Андрей Сен-Сень-ков и Анастасия Строкина, вероятно, сами в ходе биеннале предстанут перед московской публикой.

Жаль, это не относится к авторам, которыми – в переводах Алёши Прокопьева – вечер был начат: к Гёльдерлину и Ницше. Выбор имён Алёша предоставил слушателям, а выбирать было из кого: Бенн, Тракль, Транстрёмер… В итоге камертоном, задавшим нужную высоту и чистоту звука, стали гёльдерлиновская «Мнемозина» и его же прекрасное малоизвестное предсмертное стихотворение «в милой цветёт синеве…», а затем «Сигнальный огонь» из «Дионисийских дифирамбов» Ницше.

Анастасия Строкина познакомила слушателей с поэзией Катти Фредриксен, пишущей как на датском, так и на гренландском (или инуитском). Как рассказала Анастасия, гренландцы в массе своей хотели бы стряхнуть всякую зависимость от Датского королевства, и Фредриксен как раз из патриотов, энтузиастов национальной самобытности. Её стихи незамысловаты, сердечны и вполне могли бы завоевать широкого русского читателя.

Антон Нестеров читал норвежцев: классика Стейна Мерена (по недавно выпущенному «ОГИ» авторскому, как для поэта, так и для его переводчика, сборнику), а также Юна Фоссе, снискавшего популярность скорее в качестве драматурга.

Завершал Андрей Сен-Сеньков с переводами из эстонской поэтессы Маарьи Кангро. Не зная эстонского, Андрей переводит с английского, находясь в творческом и дружеском контакте с автором.

Вечер получился камерным и длился всего час (не считая воспоследовавшего неформального общения). Но даже короткое погружение в чистые воды северного поэтического потока одновременно освежило и согрело тем не по сезону промозглым днём. И, разумеется, настроило на основательное и увлекательное уже ноябрьское плавание.

Алексей Огнёв

Дублёный дублёр, или Водка, превращённая в сакэ.

«Метаморфозы. Беседы о художественном переводе».

Александр Мещеряков

http://kultinfo.com/novosti/1524/

– Я так не играю! – воскликнул японист Александр Мещеряков, когда вечером 13 октября московский паб «Виндзор» погрузился во тьму. Он как раз читал двум десяткам гостей свой перевод средневекового текста с поучительным советом игроку в го: думай не о том, как выиграть – думай, как не проиграть.

Видимо, в пабе выбило пробки. Жаль, не из-под шампанского. Впрочем, вскоре зажгли пару свечей, принесли водку и чай, и беседа о художественном переводе продолжалась в обстановке подпольного съезда или сходки сектантов.

Я наблюдал за театром теней и вспоминал размышления Петра Вайля о невозможности понять поэзию прошлого: слова те же, читатели другие. Автомобильная свеча нам яснее восковой. Бесперебойный и вездесущий электрический свет привычнее свечного, зыбкого и уязвимого, позволяющего различать оттенки цветов и переживаний.

Если всё так безнадёжно даже с родным языком, что уж говорить об иностранных? Однако почтовые лошади просвещения продолжают курсировать между странами и культурами. И Александр Николаевич поделился опытом возведения мостов между Страной восходящего солнца и нашими сумеречными землями. По мере сил он старается, чтобы здесь тоже было посветлее: публикует научпоп, читает открытые лекции, преображает иероглифы в кириллицу и обратно.

– Я веду курс перевода в РГГУ/ но не могу привести вам ни одного правила, которого следует придерживаться неукоснительно. Есть ремесло. Нужно уметь пользоваться самыми разными словарями, справочниками, энциклопедиями, твёрдо знать грамматику. Есть многое и от искусства. Как научить искусству? Я лично не понимаю. Это для меня остаётся тайной, – признался Александр Николаевич.

По его мнению, переводчик должен стать кем-то вроде лицедея или разведчика:

– Если ты переводишь с английского, проживи английскую жизнь: предположим, в Москве светит солнышко, а ты должен ёжиться от тумана и вспоминать фантомный оксфордский опыт. Переводчик с японского должен косить под японца. Кушать рис палочками, а не вульгарной вилкой. Если ешь гречневую лапшу, нужно чавкать. Без содрогания поглощать морских гадов и разбавлять это дело сакэ. В разговоре по телефону вежливо кланяться собеседнику.

Тут в зале две девушки-японки рассмеялись нервным смехом.

– Японцы понимают, о чём я! – воскликнул Александр Николаевич. – Я себя временами ловлю на мысли: зачем поклонился? Всё равно не увидят! Но тело задействовано. Автомат.

– Вы кланяетесь своему начальнику? – наивно спросила японка.

– Не только начальнику, а просто человеку. Начальнику я, наоборот, никогда не поклонюсь, – обескуражил переводчик.

Дальше рассуждения приобрели несколько иррациональный привкус:

– Хороший японист становится немного похож на японца: под влиянием фонетики другого языка и уроков жеста у тебя начинают несколько по-другому кривиться губы, меняется разрез глаз, желтеет кожа, к скулам приливает японская кровь. Поверьте!

Однако переводчик должен быть лишь похож на японца, но не быть японцем с головы до пят. Переводишь на русский – во всём будь русским:

– Если руку жать, то крепко, собирать грибы, хлебать щи, уплетать блины, произносить шумные тосты и пить заиндевевшую рюмку водки до дна. А по-другому ты не сможешь ощутить, что в чужой культуре всё может быть совсем иначе.

– Кстати, я правильно помню, что японцы, когда здороваются, не смотрят друг другу в глаза, потому что это считается невежливым? – осведомился ведущий вечера, поэт и переводчик Алёша Прокопьев.

– Давайте проведём эксперимент! Я даже очки сниму, – отозвался Александр Николаевич и вызвал из зала одну из смешливых японских девушек. Носители разных языков поздоровались и поклонились друг другу. Взглянуть в глаза при поклоне было действительно проблематично.

– Японская культура в этом плане ближе к животному миру, где прямой взгляд в глаза – признак агрессивности, – поведал японист. – Звери смотрят друг другу в глаза, только если хотят подраться. Поэтому многим японцам толпа в России и в целом на Западе кажется очень агрессивной: все смотрят прямо на тебя.

– Иногда не по себе становится, даже если ты не японец, – заметил ведущий.

Между тем гость вечера постепенно погружался в прошлое:

– На свете много языков, и толмачи были нужны всегда. Но далеко не все тексты подлежали переводу. Например, сакральные тексты. В древности считалось, что священное дано в той форме, в какой дано, и менять канал трансляции – не человеческого ума дело. А если текст испортить, он тут же потеряет свою первозданную магическую силу. В Японии буддистские сутры читали по-китайски, не переводя на японский и зачастую не понимая. Сейчас в храмах лежат шпаргалки с переводом, однако сомневаюсь, что все до конца понимают смысл хотя бы одной сутры.

– Переводчик – существо подневольное. Его барин – автор. Но переводчик борется за независимость. Об этом хорошо свидетельствует несхожесть разных взглядов на один и тот же текст, – продолжал японист. – Например, я переводил средневекового писателя и поэта Кэнко-хоси после Владислава Никаноровича Горегляда. У него была задача научная, а я себе поставил другую цель: перевести похудожественней и с минимальным количеством комментариев. В итоге тексты вышли очень разные, даже названия не совпадают: мой вариант – «Записки на досуге», а не «Записки от скуки».

Иногда борьба переводчика за независимость приводит к поразительным результатам. Так вышло с Достоевским по-японски. Его проза, давным-давно переведённая и откомментированная, пользовалась устойчивым, хотя всё более падающим спросом. Язык архаичный, споры занудные. Нет уж, лучше мы Бориса Акунина почитаем.

И вот пару лет назад ректор Токийского университета иностранных языков Икуо Камэяма заново перевёл ни много ни мало «Братьев Карамазовых» – и за кратчайший срок было продано полмиллиона экземпляров! Разразился настоящий бум. Всё дело в языке новой версии: современном, чуть ли не разговорном. Старое вино влили в новые меха, и грянул пир горой.

Архаичный язык – не единственное препятствие на пути понимания святой русской литературы за рубежом. Особенная головная боль читателя на Западе и Востоке – все эти отчества и ласковые сокращения. Дима, Митя, Митенька, Дмитрий Фёдорович – один персонаж ведёт за собой целую толпу. Когнитивный диссонанс неизбежен. Знакомые рассказывали мне, как в одном шведском вузе студенты никак не могли уяснить, откуда у Раскольникова столько знакомых девушек лёгкого поведения и отчего он курсирует между ними с такой скоростью? От Сонечки к Софье и дальше к Софии Семёновне…

Кстати, по словам Александра Николаевича, ещё раньше когнитивный диссонанс испытали европейцы. Дело в том, что у японских художников и литераторов дикое количество псевдонимов – по меньшей мере два-три десятка. Человек становится более зрелым, сбрасывает кожу, меняет привычки и мировоззрения. Отчего бы теперь не поменять имя? На христианском Западе все помешаны на собственном «я», на буддистском Востоке любое «я» – скорее иллюзия.

В завершение теоретической части вечера Александр Николаевич, в ком историк и переводчик уживаются с прозаиком и поэтом, прочёл своё стихотворение:

– Стихотворение давнишнее. Я пошёл уже на седьмой десяток, но от слов своих не отказываюсь и поэтому псевдонима не принимаю, – подытожил японист.

Затем он читал собственные переводы старинных и современных текстов, по обыкновению разбавляя выступление байками и притчами из жизни. Особенно запомнилась история о дублёнке, выданной вместо гонорара в глухие советские годы. Окрылённый толмач спешил в обновке домой, но по пути едва не угодил в обезьянник: зоркий мент в метро углядел, что пуговицы застёгиваются не на ту сторону. «Товарищ, дублёночка-то женская! Стало быть, краденая!» – огорошил доморощенный пинкертон. К счастью, всё разрешилось в лучшую сторону.

Согласитесь, неплохая метафора перевода: быть не пойманным на слове, снова и снова влезая в чужую шкуру (или в чужую дублёнку), постепенно становящуюся своей.

Александр А. Шапиро

Манхэттенские романсы у Красных Ворот. «Пункт назначения».

Елена Сунцова (Нью-Йорк).

Презентация книги Елены Сунцовой «Манхэттенские романсы»

[1]

http://kultinfo.com/novosti/1449/

Найти «Виндзор паб» непросто. Надо выйти из метро «Красные Ворота», пройти направо, потом ещё, потом трижды туда-обратно через дорогу, потом обнюхать со всех сторон салон цветов и наконец нырнуть под землю в кроличий ход. Когда глаза привыкнут к жёлтому полумраку, станут видны уютные стены, обклеенные афишками начала непонятно какого века; фотографии чёрно-белых англосаксов; шляпа инопланетянина, корчащая рожи с вешалки; стулья, от вида и обилия которых сошёл бы с ума Остап Бендер. На одном из них за дубовым столом (почему-то хочется сказать: ломберным) сидит собственно Елена Сунцова и усталой рукой надписывает сто пятидесятую за вечер книгу.

Опытные фотографы говорят: хочешь придать объекту выражение лица грустное и задумчивое – утоми его. Собственно, они и не так ещё говорят, но писать так не стоит. Вот грустно-задумчивый Юра Цветков в который раз сзывает публику, и утомлённая Сунцова садится наконец на невероятное авторское кресло, чтобы начать читать.

Стихи на сцену – шутки в сторону. Елена Сунцова читает так, что кажется: это она сама такая, когда настоящая. Подозреваю, что она могла бы и в жизни говорить этими вот словами – если бы ими можно было вести её издательское дело. Следить за её чтением с открытой книжкой – занятие совершенно ненужное. Я попробовал – отвлекает. Это важно: должен признаться, что, перечитывая книгу впоследствии, глазами, убедился, что нравится мне далеко не всё (странно было бы наоборот). Пару раз ловил себя на очевидной мысли: я бы так ни за что не написал. Но я – не Елена Сунцова. Всего лишь один из её читателей. А книжка – это она сама. Во всяком случае, читателю хочется так думать. Или созданный цельный образ, если вдуматься глубже. Книжка цельная – вот что главное.

Романса в этих стихах много, Манхэттена нет совсем. Романс – дело личное. Можно обратить острое внимание на деталь, признак места, но только для того, чтобы снова пережить своё, глубокое:

Стих компактен, упруг, концентрирован. Но в нём нет стремления к афористичности. Она часто отдаётся в жертву плавности хода, естественности и разговорности интонации:

Лаконичность требовала бы здесь «её» убрать, и так ясно, не стоит удлинять строку, сделать бы акцент на прекрасную вторую и вообще спрятать конец четверостишия. Но автору этого не надо. Автор ох как хорошо знает, что ему надо – где отпустить, где прижать, где употребить власть, где безвольно отдаться течению – само вынесет. Слушатель чувствует, а читатель только успевай следить, как его крутит-вертит текст, пока не выносит на самый конец стиха, всегда тщательно подготовленный:

Как уже сказано, книжка цельная, воспринимается как цикл. За исключением вступительного стихотворения «Эпиграф», которое из другого, гумилёвского или кузминского ряда. Целостность в авторской интонации, в яркости переживания, в метафизике. Есть несколько лейтмотивов, нанизанных на главный, – беззаконная радость жизни и любви, оборачивающаяся болью. Непосредственная радость, любовь, придающая значение каждой повседневной мелочи («…и уши <кота> просвечивают на солнце»), и их обратная сторона – тьма, откуда приходят боль и вина и куда всё в конце концов уходит и, теряя жизнь, обретает прощение. Конечно, этот пересказ лапидарен, обаяние стихотворения никогда не сводится к его смыслу. Можно читать и просто, не связывая дальние созвучия, а радуясь удачным деталям, как радуется сам автор. Но если присмотреться, то окажется, что светлая в общем книжка с двумя грустными атлантами-котами на обложке начинается с «виновницы, тьмы и подруги», а кончается так:

Чтение заканчивается. Гости переходят к фуршету. Нам наконец приносят заказанные в прошлой, досун-цовской жизни драники. Что за прелесть эти драники! Каждый есть поэма. В смысле, его можно поэсть. Полный драниками счастливый рот… Тьфу, запутался. Опустим, пожалуй, занавес.

Геннадий Каневский

От элегии к памфлету.

«Пункт назначения». Алексей Цветков (Нью-Йорк).

Презентация книги «salva veritate»

http://kultinfo.ru/novosti/1450/

Похоже, день 19 октября и правда был последним по-настоящему погожим днём этой осени, а достаточно большое количество слушателей, пришедших на презентацию новой книги Алексея Петровича Цветкова «salva veritate» в клуб «Дача на Покровке», напоминало толпу лицеистов, собирающихся праздновать очередную годовщину выпуска. Приезды нью-йоркского жителя Цветкова в Москву не назовёшь частыми, но они достаточно регулярны (дай бог, как говорится, и в дальнейшем). Однако некая сухая стоическая горечь с вкраплениями сарказма, заданная стихами новой книги и интонацией читавшего их автора, не давала забыть и о времени года, и об относительной узости круга любителей подлинной поэзии, и о дате, сподвигшей в своё время Пушкина на вопрос: «Кому ж из нас под старость день Лицея / Торжествовать придётся одному?»

В лице Елены Сунцовой, возглавляющей некоммерческий нью-йоркский проект «Ailuros Publishing», Алексей Цветков нашёл благодарного и понимающего издателя, выпускающего уже вторую (после «Онтологических напевов» полуторалетней давности) его книгу. Кстати, то, что и столь значимые в современной русской поэзии авторы, как Алексей Цветков, работают с издательством, использующим технологию print on demand с одновременным выкладыванием книги в свободный сетевой доступ, – весьма показательно: интересно, как скоро отечественные издатели, имеющие дело с поэтическими текстами, возьмут этот метод на вооружение? Но это – к слову.

Среди многочисленной публики были и друг автора по жизни и по литературной группе «Московское время» Бахыт Кенжеев, и Лев Рубинштейн, и Мария Ватутина, и Мария Галина, и Пётр Образцов, и прилетевшие на вечер из Екатеринбурга молодые поэты Екатерина Симонова и Елена Баянгулова, и молодые московские литераторы Анна Румянцева, Евгений Никитин и Анна Цветкова, и итальянский славист Массимо Маурицио. Открывавший вечер Юрий Цветков как бы невзначай распахнул окно гостиной, и в него тут же, вместе с октябрьским солнцем и занавеской, влетели несколько золотых листьев. Это и стало своего рода эпиграфом к чтению. (Замечу, что трое упомянутых Цветковых отнюдь не являются родственниками друг друга – такая уж это литературная фамилия.)

Книга «salva veritate», продолжая философскую линию «Онтологических напевов», идёт в чём-то дальше них. С одной стороны, в ней почти что сводится на нет прежняя лирико-элегическая составляющая – в пользу едкого памфлета (не часто на вечере поэта, не принадлежащего к басенно-фельетонному цеху, можно услышать смех и аплодисменты в середине чтения, да ещё и от достаточно искушённой в поэтическом искусстве публики); с другой же – тему её можно в известной мере определить как «нищета философии»: во многих стихах книги травестирование и вышучивание основных положений различных философских систем (часто в форме абсурдно-тривиального вывода, завершающего сложную стиховую конструкцию) наравне с нарочито карнавальным изображением самих великих философов. (На мой взгляд, который, впрочем, можно и оспорить, это чуть ли не единственный возможный способ бытования философии в современном поэтическом тексте, по крайней мере, в рамках сохранения его внешней, формальной структуры.) Цветков говорит и о тщете доказательств и построений, и в то же время – о необходимости этих построений и доказательств как свидетельстве работы мысли – единственном, что можно противопоставить неизбежному конечному хаосу и небытию. Суммируя, можно сказать, что получилась книга, способная доставить немалое удовольствие умному и искушённому скептику, не чуждому иронии и способному стоически отвергнуть ложные посулы и утешения.

Те же, кому эта точка зрения автора и его преданных читателей представляется чересчур мрачной, найдут в книге несколько элегических стихотворений на излюбленные Алексеем Цветковым темы послевоенной юности, плюшевых медведей и котов. Как блогер со стажем, он, несомненно, знает, что совсем без этих тем обойтись невозможно.

Вечер, после прочитанных Алексеем Цветковым на бис пары более старых стихов (поклонники поэта знают, что уговорить его сделать это бывает весьма непросто), завершился тёплым дружеским неформальным общением в виде скромного застолья.

Геннадий Калашников

Современная поэтесса, ut est.

Презентация книги Анны Саед-Шах «Современная тётка»

http://kultinfo.com/novosti/1454/

21 октября «Культурная инициатива» представила четвёртую книгу стихов Анны Саед-Шах «Современная тётка», вышедшую в издательстве «Время». Залы культового кафе «Китайский лётчик Джао Да» наверняка видывали многое, впрочем, действо, происходившее в этот раз на основной сцене, явно войдёт в историю этого заведения. «Современная тётка» – прекрасная Анна Саед-Шах – читала свои новые и старые стихи с необыкновенным воодушевлением и подъёмом.

Сквозь подчёркнутую иронию этих строк сквозит тревога, ощущение непреходящего трагизма бытия, а ещё – щемящая надежда на лучшее, на гармонию, побеждающую хаос: «и доброй остаться». Женское, слишком женское, как сказал бы философ. Поэт бы всплакнул о «долюшке женской», но поэтесса не плачет. Она негодует, вопиет, по-бабьи охает, пожимает плечами, иронизирует и неуклонно остаётся самой собой, ибо «непреображённая реальность / рвётся в бедный мой, / мой глиняный сосуд».

Эпатаж многих стихов Анны Саед-Шах («Меня встречали по одёжке, / а провожали без неё…») обостряет, оттеняет глубину переживаний лирической героини. Как пишет в послесловии к книге Инна Лиснянская: «Передо мной раскрылась сложившаяся жизнь женщины, раскрылся сложный образ её сегодняшнего быта и бытования».

Стихи Анны Саед-Шах – по преимуществу стихи прямого высказывания, с открытыми чувствами, с щедрыми вкраплениями живой повседневной речи, с разнообразием ритмики и рифмовки, с парадоксальными умозаключениями и всегда со своей неповторимой узнаваемой интонацией. Об этом, кстати, говорит в предисловии Евгений Рейн: «У Анны Саед-Шах интересный, не заёмный стих, почти не имеющий аналогов, причём пользуется она им свободно, на полном дыхании…»

Что поэтесса блистательно и доказала. Своим вдохновенным чтением она буквально захватила и взорвала зал. И немудрено, такие стихи легко слушать – они будоражат, задевают, их яростная энергия никого не оставляет равнодушным. И многочисленные зрители благодарно реагировали: смеялись, выкрикивали реплики, аплодировали. А с самой поэтессой по ходу действия происходили диковинные метаморфозы – на ней появлялись огромные карнавальные очки, ожерелье из экзотических цветов, время от времени менялась причёска. Такой вот импровизированный перформанс. Мол, не только современная, а ещё и лихая! Но стихи по-прежнему звучали светло и взволнованно.

А уж когда на сцену выходила дочь виновницы торжества – певица и композитор Раиса Саед-Шах, когда в дело вступал замечательный живой оркестр и стихи, превращавшиеся в песни, сотрясали стены, то даже повара, бросив свои хлопоты, толпились в узеньком коридорчике перед залом. Вот он, миг единения автора и слушателя, минута славы, народная любовь! Артистизм и потрясающий голос Раисы Саед-Шах, исполнявшей песни не только на стихи мамы, но и на стихи Анны Ахматовой и Инны Лиснянской, заставили сиять стихотворные строки ещё ярче.