Таинственное наследство. Лель Вайолет. Книга 1 бесплатное чтение

Глава первая, в которой подарки бывают некстати

– Не спорь, а постарайся понять, – бабушкин голос был слабым и немного хриплым. В комнате собралась вся приглашённая на проводы родня.

Лель приехала рано утром и, не раздеваясь, сразу кинулась наверх. Мефрау Матильда полусидела в постели, откинувшись на шёлковые подушки. В её голосе слышался еле заметный холодок, но полуприкрытые глаза смотрели на внучку ласково. Старая чародейка была в чёрном кимоно с золотыми драконами. В левой руке она держала бокал с игристым мёдом. Стилистки постарались на славу: бабушкины волосы были убраны в высокую причёску, а её ногти блестели свежим лаком. Старая Матильда явно чувствовала себя неплохо и наслаждалась последними минутами земного пути. За призрачной границей жизни её давно уже ждал дедушка, и Лель знала, что встреча с ним волнует уходящую чародейку куда больше, чем судьбы остающихся здесь, внизу. Но оставался ещё один незакрытый вопрос.

– Я хочу этого. Я настаиваю на этом. Теперь мы на одном уровне с наиболее уважаемыми семьями и должны укрепить это положение. Ты совершила глупость, Лель, поступив учиться туда, где только и можно, что прохлаждаться, но в моих силах исправить это. Поверь мне, потом ты поймёшь, что я была права. Да ты и сейчас всё понимаешь, ты же у нас умница, – тут бабуля хитро подмигнула внучке.

В прошлом году Лель успешно поступила в Элементаль[1], институт Пяти Стихий, расположенный на Юге Федерации. Там Лель наслаждалась компанией творческих экспериментаторов – именно такие учились в молодом (всего-то триста лет успешной практики) заведении. В их окружении Лель чувствовала себя как рыбка в кристально чистом, лишённом хищников водоёме. Родня, правда, была недовольна её выбором, но это обычная реакция старших – вечно им кажется, что они-то лучше знают, как надо. Лель была уверена: ничего, привыкнут со временем. Но теперь всё шло совсем не так…

Едва окончились экзамены, завершающие первый курс, как срочной почтой Лель доставили из дома обратный билет и свиток. Она как раз примеряла нежно-голубое платье, наряжаясь к балу, когда в открытое окно с порывом ветра влетел тяжёлый свёрток, запаянный сургучом. Пневматическая облачная система работала как часы. Все веселились и танцевали, и только мефрау Вайолет сидела одна-одинёшенька в компании дорожных сумок и чемоданов. Содержание полученного свитка не оставляло ни малейших сомнений – выезжать требовалось без промедления.

«Бабушка отправляется в Верхние Сады. При объявлении наследника необходимо присутствие всех родственников».

Всё это значило лишь одно: её бабуля, Матильда Уивер, некогда первая красавица округа Мён и одна из самых влиятельных дам полуострова Китового Уса, вот-вот покинет наш мир и отбудет на покой туда, где нет ни интриг, ни споров.

С переходом в Верхние Сады обычно не спешили. Такое решение принималось только тогда, когда уходящий был твёрдо уверен, что действительно этого желает. Торопиться действительно нужды не было: он мог спокойно завершить дела и передать свой фарн – главный дар и предназначение – наследникам, завещав его кому-то одному целиком или разделив между членами семьи. Последняя воля ни в коем случае не могла быть оспорена. До последней минуты завещание хранилось в строжайшей тайне. Даже малая кроха, полученная от фарна чародея, считалась большой удачей. В далёких Пределах, лишённых магии, веками называли фарн талантом, а его носителя – счастливчиком, баловнем благой судьбы.

Вот этого-то «счастья» Лель и боялась теперь, как огня. Ещё на прошлый Мабон[2] Лель приметила загадочный блеск в бабушкиных глазах, но отмела мелькнувшее подозрение. С тех пор в её сердце, однако, поселилось нехорошее предчувствие, а Лель редко обманывалась.

– Лель, тебе хорошо знакомы законы рода, законы Федерации – те своды правил, которым мы следуем долгие века. Благодаря этим уставам наша семья не затерялась среди бесконечной череды волшебных кланов, хоть и не всегда решения, принятые родом, сулили радость тем, кто должен был им подчиниться. Но если менять все устои под каждого, кто ими недоволен, не продержаться и двух столетий. – Старушка замолчала, перевела дух. – Так ты согласна?

Старая Матильда протянула к Лель руки, усадила рядом с собой и мягко прижала внучку к груди.

Стоявшие вокруг бабушкиного одра родственники, все как один, от самых близких до седьмой воды на киселе, подались вперёд. Повисла мёртвая тишина. Лель сделала вид, что думает. Но мысли путались. Замерев, все с нетерпением смотрели на Лель. Её согласие означало полный провал надежд для всех собравшихся сегодня. А вот отказ Лель от наследства, напротив, сулил его разделение на равные доли между остальными. Конечно, это было несравнимо с получением нетронутого фарна – ведь что станет с бриллиантом во сто карат, если разбить его на тысячу частей? – и всё-таки слабая надежда получить хоть малую толику кружила головы родственникам и заставляла их сердца биться чаще. Впрочем, нельзя сказать, что они были как-то особенно корыстолюбивы. Да и трагедии никакой в происходящем не было. Все знали, что Матильда отправляется на покой, о котором давно мечтала. Уход в Верхние Сады считался наградой за долгую, насыщенную жизнь, если он только не случался по чьей-то злой воле или чересчур рано. Поэтому никто из близких не жалел о скором расставании. Больше того, все радовались за уходящую. Все, кроме Лель.

Юная чародейка оцепенело смотрела в улыбающееся бабушкино лицо. Лель вспоминала дни, когда они были так счастливы. Старая Матильда не сказала ни слова, но Лель угадала: бабушка мечтала отдать фарн только ей и никому другому. Что ж! Несмотря ни на что она осталась её любимой бабулечкой. Лель набрала воздуха, как перед прыжком в воду, и выдохнула:

– Я согласна!

И сразу же комната наполнилась весёлым шумом. Вокруг Лель захлопали в ладоши. Со всех сторон выкрикивали поздравления. Лель, словно во сне, чувствовала, как мама обнимает её, а папа треплет по волосам. Всех прервал властный окрик Матильды:

– Замолчите все! – И, угасая, как пламя догорающей свечи, сказала: – Я готова. Несите свитки.

Печать поставили на всех листах. Завещание вступило в силу. Кроме самого главного, оно включало в себя длинный список малых подарков остальным: волшебные навыки, большей частью садово-хозяйственные. (Матильда уважала огород и от души любила повозиться на грядках.) В конце стояло имя Лель – любимой внучки, получавшей в наследство фарн Матильды целиком. Внизу значилось:

«Фарн мефрау Матильды Уивер, урождённой Фэйрибакстер, переходит в безраздельное владение мефрау Лель Вайолет, уроженки Жакаранды, младшей дочери рода Уивер, клана Небесных Ткачей гильдии Воздушных Текстильщиков, сразу после перевода свитков последней в Северный Университет магии и всяческих волшебных наук».

Церемония завершилась. Все потянулись в гостиную. Когда же дверь закрылась, раздался лёгкий дребезжащий звук, как будто отворили настежь окна. Лель обхватила плечи руками и закрыла глаза. Ей было хорошо известно, что она увидит, едва дверь в спальню откроется вновь: высокую кровать с ворохом расшитых подушек, а между ними – любимое бабушкино кимоно с драконами. Только без бабушки.

Лето промелькнуло словно один день.

Прошло ровно два месяца с тех пор, как Лель Вайолет, выполняя последнюю волю любимой бабушки, перевелась в Северный Университет Бойген[3], старейшее учебное заведение во всей Федерации. Казалось бы, живи да радуйся: сад-лабиринт для практики по запутыванию хвостов, сеть виадуков для занятий по сжиганию мостов в реальность, оранжереи, бассейн с молодильной водой, драколентарий и парковка для личного зоотранспорта. Не говоря уже об огромной библиотеке, бестиарии и лабораториях, обустроенных по последнему слову науки. Словом, мечта начинающего волшебника! И, подумать только, всё это великолепие к услугам её милости рыжеволосой пятнадцатилетней мефрау Лель – самой юной представительницы молодого, но уже крепко стоящего на ногах клана Небесных Ткачей. Но радости почему-то не было и в помине.

Лель старалась забить делами всё свободное время, лишь бы избавиться от навязчивых мыслей, но иногда хотелось уехать как можно дальше, чтобы не думать совсем. Дни года, месяцы и недели в Сопределье совпадали с предельскими – так повелось издревле, чтобы маги могли спокойно путешествовать вне собственных земель и не путаться, – и Лель всерьёз задумывалась, не рвануть ли ей на каникулы в места, где она сможет забыться, но так и не решилась. Всё это время Лель старалась как можно реже бывать дома и почти не разговаривала с родителями: она была убеждена, что перевод – идея не только бабушкина. «Гениальный» план насчёт Университета бабушке наверняка подкинули родители. С Лель обращались ласково и предупредительно, но всё это теперь казалось ей насквозь фальшивым. Ещё бы! Ради диплома заведения, куда таким, как они, веками был заказан вход, семья лишила её личного выбора, её права идти по собственному пути. Лель злилась из-за того, что её запирают в золотую клетку! Но мало-помалу она смирилась с неизбежным. Лель сторонилась разговоров не потому, что боялась отравить себе и родителям часы перед разлукой. Ей просто не хотелось поднимать болезненную тему. Слова уже не имели значения.

Во вторник, ровно в полдень, поезд, следовавший до северной границы, увёз Лель из дома. Туда, где ей ни разу в жизни бывать не приходилось.

Ранним утром Лель вышла из вагончика на маленькую мокрую платформу. Хмурый кучер уже ожидал её. Ночью в поезде Лель не сомкнула глаз и теперь, убаюканная мерным покачиванием повозки, задремала. Разбудило её негромкое постукивание по крыше. Лель высунулась в окно и ахнула: они ехали по самому краю пропасти, по дну которой стелился туман. Вскоре после поворота открылся вид на склон, густо поросший можжевельником. Отсюда, насколько хватало взгляда, раскинулась равнина, запертая со всех сторон глухими, как крепостные стены, хребтами.

– Великие Волхвы! – Лель не могла отвести глаз от этой величественной и мрачной картины.

– Ну да, – кивнул возница, – хребет Оуробор. Наша защита от внешнего мира. Местные его кличут Бойген, отсюда и Университет так зовётся. – Он повернулся, странно взглянув на Лель. – Закрытое со всех сторон местечко. Как капкан. Способствует учению, как говорят.

Лель не нашлась, что ответить. Она не представляла, как пребывание в капкане способствует учёбе. Глубокая долина с высоты напоминала малахитовую чашу с ртутно-серыми прожилками рек. В её центре, как драгоценный камень в обрамлении кольца гор, расположилось здание Северного Университета. Холодный воздух проник под накидку. Лель, спохватившись, спряталась внутрь экипажа. Дорога резко пошла вниз, и через час они уже подъезжали к воротам в зубчатой стене. Кучеру пришлось сделать крюк, чтобы достичь нужного въезда.

– Западные ворота нам не откроют, тролль их дери. Слишком много чести, – ворчал он, ни к кому не обращаясь.

Лель смутилась. Не секрет, что в Университете учатся преимущественно дети из северных кланов, и прибывают они, разумеется, с северного направления, но намёк на то, что никто её здесь не ждёт, ранил.

Перевалило за полдень. Издали ветер донёс звук гонга – обычный во всех высших школах Федерации сигнал к обеду. За те часы, что Лель была в пути, небо оставалось хмурым, теперь же чуть посветлело с краёв, и в облаках мелькнуло солнце. Тяжёлые цепи заскрипели, мост опустился, и экипаж, миновав широкий ров, въехал под арку главных ворот. «От кого они здесь так отгородились?» – изумилась Лель. Несмотря на восхищение пейзажем, она не могла отделаться от ощущения, что клетка захлопнулась.

В самом начале длинной аллеи, тесно засаженной остроконечными тисами, экипаж остановился. Лель толкнула дверцу, ступила на брусчатку и попрыгала на месте, с наслаждением разминая затёкшие ноги. Кучер молча выгрузил багаж и тут же укатил прочь.

Лель огляделась по сторонам. Никто её не встречал. Потоптавшись, Лель вздохнула и пошла по дорожке. Чемодан был тяжёлым и неудобным, но, не зная местных правил, Лель не решилась применить бытовое волшебство и просто несла его в руке. Вдалеке виднелось величественное здание Университета, его крышу венчали гранёные башни по углам. Лель шла и шла, но расстояние как будто не сокращалось. Зато времени пути с лихвой хватило, чтобы разглядеть и узкие окна нижних ярусов, и фасад, изрезанный каменным кружевом.

Высокая фигура в тёмном одеянии выросла словно из-под земли. Лель вздрогнула. Угрюмый старец с жёлтым и помятым, как перезревшая тыква, лицом представился:

– Приветствую вас, мефрау! Теперь вы в Бойгене. Я Ингольф – приор женского общежития. Все вопросы по обустройству сейчас и впредь вы будете задавать мне.

Он устремился вперёд, бубня себе под нос. Семенившей следом Лель пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что именно он бормочет:

– Запомните, женские общежития, или дормитории, как мы их здесь называем, находятся в южных башнях, мужские – в северных. Вход в мужской дормиторий для мефрау любого возраста строжайше запрещён. За исключением персонала, разумеется. Ваша комната в Юго-Западной башне.

Лель кивнула. Так и не дождавшись предложения помочь с чемоданом, она наконец решилась, три раза щёлкнула пальцами и прошептала:

– Ме́кум!

Чемодан приподнялся над землей, качнулся и тихонько последовал за хозяйкой. Провожатый заметил это, но не повёл и бровью. Бесшумно, словно паря над плитами, он двигался к зловещей громаде замка. Не прошло и пяти минут, как они достигли главного входа, но, как оказалось, это было лишь самое начало пути.

Над дверью блестел циферблат астрономических часов, которые охраняла золотая сова. Как только Лель приблизилась, птица угрожающе взмахнула крыльями, и её жёлтые глаза сверкнули. Лель вздохнула – на башне Крона в институте Элементаль висели похожие часы, но только с пеликаном, а не с совой. Тот белый пеликан был символом таинственного места – бухты Наваждений, а башню начали строить в год её рождения. Лель считала это счастливым знаком.

Она стряхнула нахлынувшие воспоминания. Двери распахнулись, и Лель шагнула в прохладный вестибюль с огромными колоннами. С высоких потолков свисали светильники на толстых цепях. Они не были зажжены, поэтому зал освещался лишь скудным оконным светом. Приор как воды в рот набрал. А Лель никак не могла побороть смущение, чтобы задать ему хоть один вопрос. Даже её собственное дыхание, казалось, отдавалось здесь эхом. Наконец она решилась:

– Простите, минейр приор. Вы, кажется, сказали, мы направляемся в башню?

– Всё верно, мефрау. Это помещение сквозное – башни и корпуса соединены между собой. Не бойтесь, не заблудимся.

– Этого я не боюсь. Просто идти не близко, – смущённо улыбнулась Лель.

– Согласен. Но раз уж мы сегодня налегке, – Ингольф насмешливо глянул на парящий сзади чемодан, – позволим себе небольшую экскурсию.

Они снова замолчали. Словно из-под земли был слышен звон посуды, стук подносов и неразборчивые голоса: очевидно, на цокольном этаже находилась столовая. Лель улыбнулась. Интересно, как её здесь называют – «трапезной»? Стараясь не отставать, она почти не успевала рассмотреть внутреннюю обстановку. Почерневшие от времени доспехи, древние гобелены, портреты седовласых чародеев в помпезных рамах – в полумраке всё это сливалось и путалось. Ах, совсем не так, как в Элементале – там-то этой старой рухляди не было вовсе!

Они прошли северный корпус насквозь и оказались на открытой площади. В центре её стояло изящное строение из розового и голубого камня. Приор обогнул здание и шагнул под своды галереи. Лель вовсю глазела по сторонам: окна первого этажа охватывали стрельчатые арки, а с капителей взирали василиски и химеры, и змеи грозно выгибали спины. В конце западной галереи Лель и её спутник вошли в угловую дверь. Сбоку виднелся вход на лестницу, приор начал подниматься, за ним последовала Лель.

– Лестницы в башнях устроены в виде двойной спирали, – сухо проговорил приор. – Студенты первого и второго года поднимаются наверх, не видя друг друга. Ваш обход – правый. Старшие курсы живут в Юго-Восточном дормитории.

Скоро они оказались в среднем ярусе угловой башни. Приор выудил из складок балахона связку ключей и отпер одну из дверей, потом снял ключ с кольца и молча протянул его Лель. За дверью оказалась спальня с балконом и арочным окном, откуда открывался вид на долину и опоясывающий её хребет Оуробор. Покрытый бурой щетиной леса, он походил на исполинского дракона, свернувшегося кольцом.

Лель осмотрелась. Комната казалась бы просторной, если бы не стены цвета индиго и выкрашенный в оттенок грозового неба потолок. Против окна на стене висело зеркало в массивной бронзовой оправе. Лель уныло оглядела шкафы из тёмного дуба, стоявшие вдоль стен, ниши для книг, две высокие резные кровати того же строгого, что и стены, цвета.

– Синий мешок, а не комната, – пробурчала она себе под нос. – Синий каменный мешок.

– Располагайтесь, – вещал приор бесцветно. – Всё необходимое найдёте в шкафу. Ваши книги здесь же.

Приор повёл рукой в сторону одной из кроватей, рядом с которой высился трёхстворчатый шкаф и несколько ниш от пола до потолка, на треть заполненных книгами. Второй шкаф – узкий, с одной дверцей, очевидно, был предназначен для препаратов и снадобий.

– Остальные учебники возьмёте в библиотеке. На занятия надлежит явиться завтра в шесть утра. Первая пара – практикум по управлению стихиями. Второе западное поле, сектор «бета», – отчеканил приор.

– Благодарю, – сказала Лель.

Ей нестерпимо захотелось остаться в комнате одной.

Когда приор ушёл, Лель, как была, прямо в одежде и сапожках, упала на перину. Она лежала, пытаясь освоиться с мыслью, что теперь эта комната будет её – спальней, местом отдыха и раздумий, вторым домом, причём на долгие годы. Вдруг что-то скрипнуло. Лель подскочила на кровати, спохватившись, что не заперлась. В ту самую минуту в комнату влетела высокая студентка со светлыми, распущенными по плечам волосами.

– Привет! – Лель так обрадовалась, что едва не бросилась навстречу.

Однако девушка ничего не ответила. Не кинув на Лель даже мимолётного взгляда, она разулась у двери и быстро прошагала к шкафу. На месте, где предполагалась ручка, что-то мигнуло голубым. Дверца бесшумно отъехала в сторону, и девица раздражённо зашуршала вещами. Накинув сверху переливчатую накидку, ловко щёлкнула застёжкой и, взяв с полки несколько свитков, небрежно бросила их в сумку.

– У вас тут здороваться не принято? Или это проверка на яснослышание для новичков? – стараясь обратить всё в шутку, спросила Лель.

Но незнакомка снова промолчала. Закончив одеваться, она надела замшевые, в цвет своей мантии, ботфорты, и обернулась к Лель.

– У нас, вообще-то, принято тут разуваться, – отчеканила она. – У нас тут не свинарник. – И вышла, резко хлопнув дверью.

Потрясённая, Лель встала, снова села, разгладила ладонью одеяло и горестно вздохнула:

– Ну и нравы! Как говорят там у немагов? Чародей чародею варгр[4].

Она подошла к окну, открыла створки и посмотрела на хмурый пейзаж.

– Ладно. Разберёмся, – сказала Лель тихо.

Постояла немного и принялась разбирать чемодан.

Глава вторая, где отравленная стрела летит сквозь время

Время шло. Лель здесь не нравилось, и точка. После просторных, залитых солнцем залов института Элементаль сумеречные извилистые лабиринты здешних коридоров и строгие амфитеатры классов казались ей чересчур мрачными. Они походили скорее на монастырь, чем на место для учёбы. Солнечные долины, где родилась и выросла Лель, даже близко не напоминали северные горы. Здесь часто шли дожди, и стены Университета отсырели, а окна были похожи на запавшие, не просыхающие от слёз глаза. С первого мгновения решительно всё здесь вгоняло Лель в жуткую хандру. Северный Университет Бойген абсолютно не нравился Лель. Студенческая легенда гласила, что основал и по нынешние времена правит им суккуб, именно поэтому никто и никогда его не видел, только годами жил по его указам, стараясь не отступать, – наказания, как и нравы, здесь славились суровостью.

Лель с тоской вспоминала покинутый по бабушкиной воле Элементаль, где во всём царила удивительная свобода. Даже форма одежды там была принята простая: широкие штаны и лёгкие сапожки, рубашки ярких оттенков и шейные платки. Можно было встретить и чародейские накидки, но только радужных расцветок и современного фасона. Здесь же предпочитали одеяния столь же пафосные, сколь и неудобные, стилизованные под старинные.

Но хуже неудобного облачения и постоянно хмурого неба были ещё и те, с кем ей теперь приходилось сутками находиться бок о бок. Отпрыски богатейших родов Федерации не отличались дружелюбием, зато заносчивости и высокомерия в них было хоть отбавляй.

Поначалу Лель думала, что её одиночество здесь ненадолго, и велела себе не падать духом. Она была новенькой, а её сокурсники знакомы друг с другом уже целый год. У них было время найти себе компанию по вкусу. Лель держалась, но давалось ей это непросто. Сохранять лицо и настроение в том месте, где без конца идут то ледяные ливни, то гадкий мокрый снег, – как ни крути, а та ещё задачка! Лель терпеливо пыталась хоть с кем-нибудь подружиться, но все её попытки оказывались тщетны. Ей совершенно нечем было скрасить здесь вечера и волей-неволей приходилось свободное время тратить на учёбу.

Программа в Университете оказалась сложной, но вскоре Лель наверстала упущенное и вышла на уровень лучших студентов. Она втайне рассчитывала хотя бы этим заслужить внимание и дружбу сокурсников, но и эта надежда потерпела крах. Успехи ещё больше отдаляли её от остальных. Лель всё не оставляла попыток растопить лёд и завести друзей.

Она начала с соседки. Звали её Несголла. Бледнокожая гордячка упрямо игнорировала намёки на более близкое знакомство. Но Лель твёрдо решила не сдаваться. Она нарочно выбрала конец недели для очередной попытки. Дождалась Несголлу, перед этим заварив чай.

– Привет! – сказала Лель, как только соседка вошла в комнату. Несголла по обыкновению только хмыкнула в ответ. – А я вот от мамы посылку сегодня получила – отличные чаи, цветочные. Хочешь попробовать? Угощаю!

По поводу посылки Лель соврала. Чаи она сама купила перед отъездом. Ей хотелось расположить Несголлу милой историей о домашних делах, но план провалился. Несголла, до этого рывшаяся в сумке, остановилась, медленно поставила её на кресло и обернулась.

– Чаи, говоришь? А что ещё тебе из дома передали? Кляп там случайно у тебя не завалялся?

Лель поперхнулась.

– Что ты имеешь в виду? – растерянно спросила она.

– То и имею. Молчи побольше, за умную сойдёшь, – резко бросила Несголла.

На этом их беседа закончилась.

Шли дни, и Лель уже была в отчаянии. Дело не шло! Хуже того, она заметила – её здесь не просто игнорируют, над ней открыто насмехаются. Всё чаще Лель ловила на себе косые взгляды, а в ящиках столов, за которыми ей приходилось сидеть, оказывался то трупик жабы, то крысиный хвост. Однажды она перепугалась, найдя под подушкой ветку с черепами – отцветшим львиным зевом. Думать на Несголлу? Но соседки уже не было: заранее прилетевший на собственном драконе отчим днём раньше забрал её в поместье на именины матери.

Через месяц после приезда Лель убедилась, что она здесь не одна такая. На центральном табло в Мраморном зале вывесили новое расписание, и Лель пришла сюда, чтобы, как и остальные, посмотреть, что день грядущий приготовил.

До её слуха донеслось едкое:

– Геммология[5]? Изучим, чем интересна Гемма Лурнис? Вот счастье привалило!

Лель сразу поняла, о ком говорят. Гемму Лурнис она увидела на первых же занятиях, хотя это и было крайне сложно: длинноволосая и взъерошенная, как гном, в черепаховых очках, из-под которых виден был только кончик носа, она любила прятаться в малоосвещённых и самых отдалённых уголках аудиторий. Гемма повсюду носила с собой огромные носовые платки, словно страдала от постоянного насморка.

Лель не задумывалась до этого, как непросто той приходится – всё это время она была слишком занята мыслями о собственных неудачах. Теперь же на её глазах разворачивалась оскорбительная сцена, где потешались над другой студенткой.

– Нет… геммология – это наука о… – начала было Лурнис, которая стояла рядом, но её сразу перебили.

– Ой, знаем мы! Ты лучше расскажи, когда тебе родители пришлют нормальную обувь? Или ты так и собираешься разгуливать в шлёпанцах весь год? Видать, предкам дом пришлось продать, чтобы доченьку сюда отправить!

Лель заметила, как Гемма успела спрятать ноги под накидку. Она и правда была сейчас в простых летних сандалиях. Одежда Лурнис истрепалась и полиняла, будто её стирали тысячу раз, кое-где виднелись заплатки. Тогда Лель развернулась и решительно двинулась в сторону Геммы. Будь что будет, а издеваться над кем бы то ни было вот так, в открытую, она не позволит!

– Эй, послушай! Постой! – крикнула она ей.

Но Гемма Лурнис уже подхватила полы одеяния и быстро, почти бегом, покинула Мраморный зал.

С того дня Лель принялась искать похожих на неё и Гемму, – таких же одиночек и изгоев, но план провалился. Те студенты, что избегали компаний и ушли в себя, с Лель сближаться не стремились. Теперь о первом дне приезда сюда Лель вспоминала чуть не с ностальгией, ведь со временем всё стало куда хуже. Отныне, где бы она ни появлялась, любые разговоры мгновенно стихали.

Лель стало казаться, что единственный выход – уехать. Она стала плохо себя чувствовать: днём у неё кружилась голова, а ночами одолевала бессонница. Какое-то время она боролась с ней самодельными настойками сон-травы, но в конце концов сдалась, написала домой, и вскоре шкафчик в её комнате заполнился мамиными снадобьями в запечатанных зелёным воском флаконах и пузатыми баночками с домашним мёдом.

Однажды наставник разнотравья отправил Лель за побегами зверолистника в Яхонтовую оранжерею. Спускаясь по лестнице, Лель вдруг услышала возбуждённые голоса и замедлила шаги. Наверху явно спорили, и кто-то звонко крикнул:

– Заткнись! Я тебе не решето, чтобы мне указывать!

– А ведёшь себя как решето! – ответил второй голос с презрительным смешком. – Что за плебейские замашки?

Эхо подхватило эти слова и повторило их несколько раз. Продолжение спора Лель уже не слышала. Поражённая внезапной догадкой, она остановилась как вкопанная. В памяти тут же всплыли картины недавних событий: погружённая в свои переживания, она совсем выпустила их из виду.

По приезде Лель, как и остальные, выбрала себе факультативы. Затрудняясь, она пересматривала список раз за разом.

Лель с детства любила танцевать. На Юге, где она росла, все пели, плясали или играли на музыкальных инструментах – хотя совсем немногие посвящали подобным занятиям жизнь, ведь плясками на хлеб не заработать. Северяне пренебрежительно отзывались о южанах.

– Чересчур легкомысленные! – говорили они.

Однако же учителей танцев и музыки приглашали именно с южной стороны – с Китового Уса или со Светящихся островов.

Поразмыслив, Лель остановила выбор на фетанго. Этот танец был полон изящества; студентки, осваивая его, изучали не просто движения, а пластику самой природы: воды, воздуха, ветра. Танцуя, Лель оказывалась совершенно в своей стихии. Было тут и кое-что ещё: она надеялась обрести здесь, в танцевальном классе, новых подруг. Танцклассы посещали только девушки, юноши же насмешливо отвергали это занятие и считали пустой тратой времени.

На свой первый урок в Солнечном зале Лель опоздала. Ещё один танцевальный зал, Лунный, для ночных занятий, располагался в той самой, восхитившей её в первый день розово-голубой постройке, что находилась во внутреннем дворе Университета. Лель вошла в раздевалку под взгляды сокурсниц. Здесь студенток ласково звали ферришен[6]. Они выглядели такими воздушными и нежными в своих объёмных юбках – и правда, настоящие феечки. Но, увидев Лель, они тут же вышли. Лель нахмурилась, решив не обращать внимания. Она молниеносно натянула трико и кремовую юбку выше колен. В тот же момент три раза мелодично прозвенел колокол: танцы начались! Лель бросила взгляд в зеркало: короткие юбки всегда ей шли. Лель улыбнулась, сжала кулачки на счастье и вышла в просторный зал. Яркий свет софитов тут же ослепил её, и она замерла на пороге, машинально прикрыв глаза ладонью.

– Опаздываем? Будьте добры, в центр зала! – раздался певучий голос с лёгкой хрипотцой.

Лель прошла туда, где уже стояла невысокая смуглолицая женщина в чёрном трико.

– Мефрау Изограци. – Наставница протянула руку. Рукопожатие было крепким. – Вы, по всей видимости, новенькая? Как ваше имя?

– Лель… Простите! Мефрау Вайолет, – Лель покраснела.

– Вайолет? – мадам переспросила. Она приветливо улыбалась. – Знакомая фамилия. Где я её могла слышать?

Резкий голос рассёк тишину:

– Это внучка Клёйна Уивера, торговца! У них лавчонка старого тряпья!

Та девушка, что выкрикнула эти обидные слова, сверлила Лель раскосыми, как у дикой кошки, глазами. Вокруг головы чёрное облако волос, локоны штопором, на лице улыбка. Но Лель заметила, как презрительно подрагивают уголки пухлых губ, как искрятся презрением янтарные глаза. Темноволосая девушка сделала шаг вперёд, и Лель заметила, что кулаки у неё сжаты, словно она намеревалась драться.

– Мефрау Веридад, вернитесь-ка на место! Впредь попрошу обращаться к вашим соученицам в уважительном тоне! – Лицо наставницы исказилось.

С едва сдерживаемым негодованием мефрау Изограци отвернулась, и над пухом её волос замерцали изумрудные искры.

Услышав приказ, красотка отступила назад. Мефрау Изограци, всё ещё возмущённая, молча указала Лель на место среди остальных, после чего круто развернулась на мысках бальных туфель и прошла в дальний угол, где стоял допотопный музыкальный аппарат. И вдруг в то единственное мгновение, когда наставница отвернулась, чтобы завести граммофон, Веридад кое-что сказала. Короткое слово прозвучало тихо, но разнеслось по всему залу.

Давно уже звучала музыка, и юркая мадам весело подбадривала кружащихся в танце, а в висках Лель ещё пульсировало унизительное «Решето!».

Остаток занятия прошёл словно в тумане. У Лель никак не получалось забыть произошедшее. В ушах отдавалось эхом грязное ругательство. Даже подростки не позволяли себе такое. Ну а уж среди взрослых это слово и вовсе считалось оскорбительным. Его выкрикивали только в самых яростных детских ссорах. Знали – за это могут и побить.

«Папа без году никто – прочь отсюда, решето!» – вопил зарвавшийся мальчишка и сразу опрометью бежал под защиту собственного дома.

«Но чтобы в этих стенах? Дикость какая-то!» – идя по коридорам Университета, думала Лель.

«Решетом», а поначалу «решками», в противовес «драконам» титулованных родов, называли тех выходцев из бедных семей, что разбогатели благодаря собственному упорству и труду. Сначала таких было мало, и их не замечали. Когда же все эти Грейбаттоны, Смолшузы, Реггзы и Пинатсы стали всё чаще появляться на балах, отпрыски старинных родов забили тревогу. Только справиться с нашествием «торгашей и бакалейщиков» они были не в силах. Новые богачи с уверенностью открывали почти любые двери. Они покупали роскошные поместья и земли. Они одевались у лучших стилистов и посещали самых дорогих ювелиров. Элита содрогнулась от такой наглости! Те кланы, гербы которых несли на себе печать легендарного прошлого, не желали терпеть выскочек в своём кругу. Семьи волшебников беднее и проще и за магов не считались. Их уделом было прислуживать: готовить еду, чистить одежду, распахивать дверцу экипажа. Они могли заниматься своим делом, но в лучшем случае речь шла о ресторанчике или обычной лавке. Так было заведено веками. Поэтому-то появление среди аристократов булочников, продавцов и музыкантов так шокировало и напугало колдовское сообщество.

Но шли годы, и вчерашние ремесленники становились по своему положению всё ближе к тем, кому привыкли кланяться. А их дети и внуки росли в достатке, с полагающимися привилегиями. Поэтому Лель, внучка Клёйна Уивера, уважаемого в родном городе, да и на всём полуострове Китового Уса дельца, по праву считалась богатой наследницей и завидной невестой. До сегодняшнего дня ни разу в жизни ей не приходилось слышать имя деда, произнесённое в таком уничижительном тоне.

Лель старалась забыть об этой неприятности. Алибау Веридад – та, которая произнесла ругательство, больше в танцевальном зале не появлялась: она сменила фетанго на стрельбу из лука. С тех пор Лель не приходилось сталкиваться и тем более разговаривать с ней, благо Университет предлагал множество занятий. Они не виделись ни на одном уроке. Тогда Лель решила, что Алибау вряд ли будет вредить ей за спиной.

Между тем время шло, а у Лель по-прежнему не было подруг. Вокруг неё словно очертили заколдованный круг. Сокурсники не задирали её, но и общаться никто не хотел. Лель с грустью вспоминала школу и институт, где остались друзья. Учителя здесь, правда, ей благоволили, но любая их похвала словно настраивала остальных ещё сильнее против. Лель долго бы гадала, что за всем этим стоит, но, как это часто бывает, помог случай.

Среди уроков особняком стояли занятия мефрау Гринмаус. Сухонькая мефрау преподавала серпентику. «Наука змей и гадов», как называла это Лель. Занятия предполагали крайне неприятные процедуры: приготовление зелий, мазей и прочих плохо пахнущих снадобий. Как-то раз Лель даже упала в обморок, разделывая тушку водяного щитомордника. Пожилая волшебница старалась помогать ей.

– Это ничего, – говорила она побледневшей Лель, когда та, стиснув зубы, терзала очередную несчастную лягушку. – А вдруг мы именно те, кто отправляет их в Верхние Сады, и тем самым совершаем благо?

Наставница отпускала учениц из аудитории по первой же просьбе. Именно эти прогулки помогли выяснить, кто мешает Лель стать своей в их кругу. Отпросившись, Лель неизменно шла в комнату отдыха. Обстановка в Бойгене отличалась мрачностью, но в этом месте можно было и правда неплохо отдохнуть. Комната для ферришен походила на бескрайний луг, утопавший в высокой траве, в которой не стоило труда затеряться, – мастера искривления пространства постарались на славу. «Повезло, что я не родилась гномой», – думала Лель во время прогулок. Поговаривали, что дамская комната в гномьей гимназии представляет собой разветвлённую на множество рукавов земляную нору. Как выглядит комната отдыха в общежитии у гоблинов, исстари славившихся неряшливостью, даже думать не хотелось.

Однажды Лель брела среди высоких трав, задумчиво проводя ладонью по пушистым верхушкам стеблей. Воздух наполнял густой и нежный аромат цветов, громко стрекотали невидимые кузнечики. Потолка не было. Вместо него в синем небе плыли подсвеченные золотом облака. Над лугом разливалось ровное сияние.

Лель шла и шла, всё дальше отклоняясь от тропы. Голова кружилась от духоты. Монотонная трескотня кузнечиков убаюкивала. Вскоре Лель присела отдохнуть и задремала. Из забытья её выдернул высокий голос.

– Выскочка! Вонючка! – повторял кто-то с ожесточением. – Видеть не могу эту высокомерную рожу. Родственнички разбогатели на продаже старых подстилок. Разве это повод соваться в приличные дома? А тут так вовремя умирает бабка, вот удача! Какой подарок для честолюбивой внученьки!

Голос казался смутно знакомым, но Лель никак не могла вспомнить, где могла его слышать. Зато её вдруг кольнула догадка, о ком идёт речь! А голос захлёбывался желчью – очевидно, его хозяйка была очень раздражена:

– Уси-пуси, мефрау Фиолетовая[7] из Жакаранды! Как романтично!

– Да ладно, фиолетовая. Она же рыжая.

– Серая она, не рыжая. Серая мышь из серой дыры!

Лель не верила ушам.

– Не получи эта дурёха в наследство бабкин фарн, её бы ни в жизнь сюда не приняли! Торчала бы в своём паршивом институте. Казалось бы, ну всё же сделано, чтобы мы учились среди своих. Мы ведь такие деньги отвалили, мы же на край света забрались! Но нет! Всё лезут, как клопы. Думает, раз дед был удачливым спекулянтом, то можно приехать сюда и вести себя как ровня, тролль её дери!

Лель съёжилась.

– Далась она тебе. – Лель узнала голос своей соседки по комнате, Несголлы. – Недолго ей выделываться. До Зимних Игр рукой подать – там и посмотрим, чего она стоит. Наследницей она стала совсем недавно. Вряд ли бабкин дар поможет! Зуб даю, голубушка понятия не имеет, в чём он состоит. Тем более – как им пользоваться. Так что пролетит, как помело над Лысой Горой!

Лель напрягла слух. «Она про фарн? Ведь и правда… Мне бабушка ни слова не сказала».

А Несголла продолжала:

– Фарн – штука важная, но только для тех, кто с ним совладать умеет. А для таких неумёх он как старинная игрушка в руках у карапуза: блестящая и жутко дорогая. Но одно неверное движение – бац, и всё! – Несголла щёлкнула пальцами. – Кстати, где это – Жакаранда? Я на Китовом Усе только Бальсу знаю. Отчим хотел на море нас свозить, да как-то не рискнули. Говорят, там жуткая грязь.

– Ужасная дыра, – та, что была с Несголлой, хмыкнула. – Жакаранда – это такое фиалковое дерево. Там на улицах некуда ступить – везде под ногами фиолетовая шелуха. Что с них взять: древляне, дикари. Все города у себя в честь деревьев поназывали, и сами с деревьев только недавно слезли. У них Жаботикаба[8] есть, прикинь! Как жаль, что эта жаба не оттуда. Было бы смешнее.

Несголла засмеялась. Лель дёрнулась, как от пощёчины.

– Наверное, думает, единорога за хвост поймала. Ей бы перед Играми на родину смотаться – может, метёлка жакаранды на голову и свалится. На счастье. По их поверьям, это удачу приносит на экзаменах. Знаешь, на чём они там передвигаются? Только не падай. На летучих телегах!

Над верхушками кортадерии взвился хохот. Зашуршала трава – говорящие уходили. Лель скользнула следом: ей хотелось во что бы то ни стало выяснить, с кем говорила её соседка. Стараясь остаться незамеченной, она держалась на расстоянии, но всё же достаточно близко, чтобы разглядеть идущих. Высокая Несголла закрывала собой ту, что шла впереди – её оранжевая мантия мелькала, как яркий мотылёк. Уже у выхода Лель наконец поняла, кто это. Буйная шевелюра не оставила сомнений: подругой Несголлы оказалась известная по инциденту в классе танцев Алибау.

Вскоре Лель написала подруге Хельге, с которой они вместе поступали в Элементаль и которая осталась там, в отличие от неё. Лель знала Хель, как три пальца тролля. Ответ она должна была получить быстро. Но погода менялась, и облачная пневмопочта барахлила. Все эти дни Лель держала окно приоткрытым, боясь пропустить послание. Комната стала походить на холодильную камеру, когда, наконец, в створку влетел свиток.

<От кого: Хель Белдэм>

<Кому: Лель Вайолет>

«Привет, Рыж!

Как жизнь в горах? Что, прямо жуть вообще? На тебя, старушка, не похоже. А будешь чахнуть, не найдёшь себе знатного жениха. Шучу. Ты спрашивала про Веридад – ну ты даёшь! Семейка их весь Север в кулаке держит. Про Лигу Льда не слышала? Поищи в Буке, что ли, в летописи (или скоростные летописи слишком современны для стен вашего Универа? Прости за сарказм, детка, хе-хе!). У неё бабка – трольквине[9], ведьма высшего порядка. А дядя – бери выше, в Парламенте сидит. И, между прочим, он глава Совета попечителей вашего дивного Универа. Не переходила бы ты ей дорогу. Девка – огонь, во всех смыслах. Взбалмошная, злопамятная. Про неё такое говорят… И про семейку Веридад тоже. Какая-то мутная история с её отцом – то ли скрывается, то ли в Верхних Садах (в смысле, того… в списках живых не числится). Алибау всецело под покровительством родного дядюшки, а он её отмажет от чего угодно. Ты с ней поосторожней, ладно?

А мы в поход тут ходили старым составом. Место красивущее: скала в лесу, со стороны посмотришь – ни дать ни взять огромная лягушка. Тебя только не хватало. Приедешь на каникулы – устроим пеший тур!

А помнишь Вигмара со старшего курса? Высокий такой блондин-херувимчик из породы «бабка-с-эльфом-согрешила». Он выпал на год – говорят, родители с временно́й петлёй намудрили, когда ездили в отпуск. Короче, теперь этот милый юноша у нас в группе, и все барышни впали в романтическую горячку. Кроме твоей покорной слуги, конечно, ахахаха! Ладно, не кисни. Привет тебе от наших!

Пиши!!!

Твоя подруга Хель».

Лель едва продралась через «покорную слугу» и «романтическую горячку». «Ну и слог – вообще не Гелькин стиль. Наверное, комплексует, что я здесь, а она там. И зря». Лель последовала совету Хель. «Слава Волхвам, в этой глуши есть локутория!»[10] – думала она, несясь в западное крыло. Там, рядом с трапезной, располагалось единственное место в Универе с выходом на федеральную летопись – Буку, как её чаще называли. Местная библиотека была обширной и богатой, но спасала не всегда. В Бойгене одобряли старые методы: долгое корпение над фолиантами почиталось с незапамятных времён. Но, когда сроки поджимали, Лель предпочитала ускоренные способы поиска информации.

В локутории, где находилась летопись, к счастью Лель, никого не было. Это давало шанс найти то, ради чего она пришла, без помех. Локутория представляла собой небольшое помещение – абсолютно пустое, не считая пары скамеек вдоль стен. Но, как правило, сюда не приходили посидеть. Лель повела руками над одним из камней в стене, произнесла имя клана Веридад, назвала временной отрезок в десять последних лет, и перед ней в воздухе высветился текст. Лель так и не дочитала до конца: войны, распри, кровь и грязь. История семейства Веридад уходила в далёкие времена Большого Раскола, и предки Алибау далеко не всегда принимали белую сторону. Так или иначе, гобелен наконец соткался. Так вот кто плёл против неё интриги!

Род Веридад, как подсказала Бука, принадлежал к династии Саблезубых Волков, герб которой с изображением вздыбленного зверя висел в галерее Доблести, здесь, в Северном Университете. Многие мужчины рода Веридад, включая без вести пропавшего отца Алибау, были здешними выпускниками. Дядя Алибау и в самом деле являлся главным попечителем заведения.

Лель побуклила и свою соседку – Несголлу. Фамилия у той была язык сломаешь: Халлькатла. Эта задавака носила гордое имя Алых Лилий, их герб висел рядом с изображением чудища семейства Веридад.

Лель вспомнила герб своей семьи, с серебристыми ножницами и длинной иглой – верными спутниками любого ткача. Дедушка не стал мудрить: изображение было точной копией вывески цеха, где главенствовал его отец Бартоломью Уивер. Их род прославился лишь тем, что прадед изготавливал и продавал великолепно сотканные, выдерживающие до восьми часов пути ковры. На чём и разбогател, а позже дело перешло по наследству сыну. Так из уличного аршинника дед превратился в представителя богатого сословия – нувомага, как их назвали позже. Таких, как он, и окрестили «выскочками». Но это было так давно, и Лель не придавала этому значения. В её окружении подобным взглядам не было места – они считались постыдными.

– Вылечу отсюда как помело? Вот и прекрасно! – говорила теперь Лель сама себе.

И в самом деле: тогда можно будет вернуться в родной институт. Но всё-таки… Всё-таки было ужасно обидно. Как можно ненавидеть за непохожесть? За то, что ты родился на Юге, не на Севере? За то, что твой дом – современная постройка, а не старинный замок?

И в тот момент, когда из глаз готовы уже были покатиться слёзы, Лель вдруг вспомнила, чему учили её с детства и бабушка, и родители. Главное для мастера – достоинство. Пусть она пока ещё не выбрала, чем будет заниматься, но непременно станет мастером. И лучшим. И пусть хоть целая орда здесь вставляет палки в колёса её летающей телеги! Да, Небесные Ткачи всегда старались избегать конфликтов. Но, если речь заходит о защите чести, они своих позиций не сдают.

Теперь Лель знала, что намерена делать. Она принимает вызов!

Глава третья, где первый блин не комом

Игры Зимнего Солнцестояния приближались со скоростью пикирующих валькирий. Все вечеринки теперь свелись к коротким посиделкам, а вскоре и совсем сошли на нет. Лель, впрочем, это было всё равно – ни на одну из них её не пригласили. Коридоры корпусов опустели. Студенты теперь часами сидели в залах библиотеки, хоть некоторые и просто делали вид, что учатся. Лель углубилась в подготовку с таким рвением, что забывала поесть, а спала теперь от силы часов по пять.

Игры проводились дважды в год – на Йоль[11] и Литу[12], праздники зимнего и летнего солнцестояния. Зимние Игры, на Йоль, устраивали во время Ночей Духов. Считалось, что в эти тринадцать суток вершится воля неба. Испытания проводились попарно. Студентам предстояло состязаться с равными себе по умениям и силе. Хитрость заключалась в том, чтобы при этом подобрать противников с совершенно разным характером. Чаще здесь выигрывали благодаря не честным правилам, а изворотливости и лукавству.

Лель претило вцепляться в горло противника даже ради выигрыша. Но здесь – её предупреждали – это было в порядке вещей (не ты – так тебя), и она готовилась к худшему. С тяжёлым сердцем ждала она распределения пар. Нехорошие предчувствия не давали спать. Только бы ей достался кто-нибудь поспокойнее. Пусть хоть и Несголла! Она была вздорная и неприятная, но с ней Лель боялась встретиться намного меньше, чем с Алибау. Лель так нервничала, что, когда в забитом до отказа Мраморном зале имя Алибау прозвучало вслед за её собственным, у неё уже не хватило сил удивиться.

– Пара номер пятьдесят шесть – Лель Вайолет и Алибау Веридад! – произнёс распорядитель.

Лель ушла из зала, даже не глянув на соперницу.

Погода перед началом Игр выдалась пасмурной. По небу низко носились тучи, землю сковали заморозки, а долину засыпало снегом. Всё предвещало наступление неласковой зимы. Огонь в старинных каминах Северного Университета поддерживался круглосуточно, но залы всё никак не прогревались. Бойгенцам разрешили посещать занятия, одевшись теплее обычного, и юные ферришен кутались в меховые накидки. Всё громче говорилось о том, что проводить грядущие экзамены следует под крышей, а не на улице. Но этими вопросами традиционно ведала комиссия, а темы поединков и их место становились известны только в день начала, не раньше.

Лель налегала на учёбу всё усердней, но чем больше она сидела над книгами, тем меньше видела в этом проку. Голова гудела, символы скакали перед глазами и рассыпались пылью на хрупких страницах фолиантов.

Вот наконец пришёл и долгожданный Йоль – праздник самой Долгой Ночи, что означало начало Зимних Игр. Традиционно в Северном Университете он отмечался строго, по древнему обряду. Все гулянья были намечены на бал в честь окончания полугодия. Ну а пока все с головой ушли в работу, и подготовка к поединкам шла полным ходом. Для Лель Солнцеворот[13] таил свой собственный, особый смысл: ведь даже тьма имеет свой предел – а значит, теперь свет будет возвращаться!

Ей повезло: Несголла в ночь перед Играми ушла в гости до самого рассвета, и комната была в полном распоряжении Лель. Когда её неторопливые обряды подошли к концу, Лель собралась, взяла с собою свитки и пошла в библиотеку: накануне Игр та была открыта круглосуточно. Насладиться одиночеством ей, увы, не довелось – едва она нашла укромное местечко в дальнем углу, как в зал ввалилась шумная компания и заняла все столы поблизости. Студенты успевали и читать, и без умолку, перебивая друг друга, говорить. Но это неожиданно успокоило взвинченную Лель.

На рассвете в прозрачный воздух над башнями вонзился звук серебряных фанфар. Услышав их, Лель спрыгнула со стула и бросилась наружу, на ходу заталкивая в сумку учебники. В коридорах уже толкались и перекрикивались взволнованные студенты, направляясь в Мраморный зал. Просторное помещение быстро заполнялось. Лель попыталась проскользнуть вперёд, но тщетно. Работая локтями, она протиснулась к колонне и прижалась к ней спиной.

Стоявший на кафедре распорядитель поднял руку. Это был сын лесного великана фенке[14] и подземного народца. Невысокий, как и все гномы, но крепкий, с жилистыми, как у кузнеца руками, он не выглядел тем, с кем можно спорить без последствий для себя. Когда движение в зале поутихло, он что есть силы ударил колотушкой-малетой в гонг. Протяжный звук заставил замолчать тех, кто не успел угомониться. Распорядитель постоял, молча оглядывая зал, и запустил руку в шар со свитками. Жеребьёвка началась: он выкрикивал имена по списку, а затем доставал из барабана свиток, оглашая, куда и в какое время следует явиться каждой паре. Лель вздохнула – мероприятие явно грозило затянуться.

– Пара номер тридцать четыре! Венгла Йорунн, Анитра Мора! Четырнадцать ноль-ноль, сад Лабиринтов, инструментарий вольный!

– Пара номер сорок один! Хуго Савар и Гафур Фагг! Южный Крест, полдень!

– Пара номер пятнадцать! Ольв Тауб и Митул Дев! Драколентарий, в десять!

Час был уже на исходе, когда распорядитель выкрикнул имена Лель и Алибау. Девушкам надлежало явиться в Смарагдовую оранжерею через двадцать пять минут, имея при себе малый котёл и ступку.

Шёпотом повторяя инструкции, Лель побежала в свою комнату. Задание в оранжерее предполагало что-то связанное с приготовлением эликсира, снадобья или, на худой конец, яда. Это была удача! Разнотравье с самого начала пришлось ей по душе по двум причинам: оно было связано с травами и с кухней. Лель обожала и то, и другое.

В детстве она часами наблюдала, как бабушка творит на кухне настоящее волшебство. Будь она простой женщиной и живи среди людей, то могла бы открыть ресторан, молва о котором разнеслась бы далеко за пределы округи. Со всего света стекались бы очарованные путешественники, чтобы отведать её блюда. Но даже среди чародеев талант Матильды считался уникальным – никто не мог похвастаться такими кулинарными шедеврами, что создавала она на зависть всем хозяйкам Жакаранды. Когда Матильда вставала у печи, воцарялась тишина: летающие телеги замедляли бег, гуляющие парочки замолкали, и даже птицы на время прекращали свой весёлый гомон. Шлейф фантастических ароматов плыл из широко распахнутых окон бабушкиной кухни, и весь мир замирал.

Бабушка никого не допускала к таинству. Только Лель позволялось бывать при священнодействиях. Она на цыпочках пробиралась в приоткрытую дверь и пряталась в кладовке – там, где возвышались огромные мешки с мукой. Поудобнее оседлав подходящий, Лель подглядывала в щель.

А между тем на кухне творилось невероятное! Со стен, увешанных сияющими сковородками, ножами и связками трав, сами собой срывались нужные предметы. Кастрюльки, сотейники, узорные креманки начинали кружиться в весёлом хороводе. Связки чеснока, листья базилика, горошины цветного перца рассыпа́лись по воздуху. Разномастные ложки – деревянные, железные, серебряные – вертелись, ныряя в соусы и рагу, тушёные бобы и варенья из ягод, аккуратно помешивая их. Плавно скользила бабушка, взмахивая руками, чтобы задать ритм этому невероятному оркестру. Она якобы не замечала притаившейся в кладовке внучки. И это было их общим секретом.

Теперь, узнав, что предстоящее задание будет связано с готовкой, Лель испытывала поистине детскую радость. Волнение как рукой сняло! Она напевала, доставая из шкафчика до блеска начищенный котелок и мраморную ступку с пестиком, по которому шла гравировка с любимым бабушкиным изречением: «Бесстрашию и силе покоряются и кухни, и большие города!» Развеселившись, Лель немного попрыгала перед зеркалом, держа пестик наперевес и делая резкие выпады им, как шпагой. Наконец, собрав сумку, она выбежала из комнаты и помчалась вниз, перепрыгивая через ступени.

Крыша Смарагдовой оранжереи мягко светилась зелёным. Быстро сбежав по лестнице, Лель устремилась в восточное крыло. Необъятное пространство климатрона[15] окутывали клубы белого пара, который поднимался из небольших круглых отверстий в полу. Тёплый воздух шёл из-под земли из специальных котельных, и в нос лезли сладковатые запахи. Лель знала, это нужно для поддержания благоприятной среды, в которой растёт трава Цирцеи[16], наливается соком лоза духов, распускается страстоцвет и плодоносит белладонна.

Лель пришлось пробираться по узкому проходу, руками раздвигая заросли. Ядовито-зелёные, коричневатые, полупрозрачные стебли с широкими листьями изгибались, сплетались, карабкались и теснили друг друга своими острыми побегами-стрелками, стараясь отвоевать место и подвинуть не в меру разросшегося соседа. В дальнем конце оранжереи уже ожидали экзаменаторы, а рядом стояла Алибау Веридад.

Лель удивилась, что та смогла опередить её: комната Алибау находилась несколькими ярусами выше. Хотя, надо полагать, с её популярностью это не было проблемой. Что помешало бы кому-то из служек принести ей нужный инструментарий: веретено, игральную кость, спринцовку для росы, котелок и ступку? Лель вздохнула – у неё-то самой здесь таких друзей не завелось. Впрочем, всё куда хуже – здесь у неё вообще не завелось друзей.

Лель искоса взглянула на соперницу. Рот Алибау скривился в усмешке. Не успела Лель поприветствовать наставников, как уже прогудел маленький бронзовый гонг. Профессор разнотравья Грассгросс, сухопарый и жёлтый, как корень женьшеня, торжественно провозгласил:

– Первый поединок для пары номер пятьдесят шесть объявляю открытым! Дамы, прошу вас подойти к столу!

Лель подошла. Единственный стол в Смарагдовой оранжерее был огромным плоским камнем – когда-то его вырезали из куска гранита. Судя по въевшимся пятнам и многочисленным царапинам, он повидал не одно поколение студентов. С противоположной стороны к камню шагнула Алибау.

– Задание простое, но с подвохом. – Наставник ребячески хихикнул в вислые рыжеватые усы. – Нужно приготовить хорошо известное вам зелье здравого рассудка под названием «Здоровая кукушка». Не самое сложное снадобье, – профессор выдержал эффектную паузу.

Лель напряжённо слушала. Простейший эликсир и на экзамене? Что-то тут нечисто.

– Как вам известно, в состав его вошёл ряд тривиальных, самых часто встречающихся в естественной среде компонентов. Вот здесь-то Гарм[17], собака злобная, и зарыт! – жизнерадостно возвестил Грассгросс. – Ведь выбирать и отмерять ингредиенты вы будете с завязанными глазами. Перед началом испытания вам дозволяется налить в котёл необходимое количество воды и поставить его на огонь. Ну что, приступим? Кали́ эпитихи́я[18]!

Уши Лель запылали. Удачи? Да они издеваются! Названное зелье она приготовила бы за пять минут, будь под рукой всё нужное, как на занятиях. Но выбирать траву вслепую, полагаясь лишь на обоняние, да ещё и на ощупь отмерять необходимое для снадобья количество – это же высший пилотаж! Не говоря уже о том, что запросто можно промахнуться мимо котла или обвариться кипящим зельем. Их никогда так не тренировали.

Из зарослей вдруг вынырнул Фифай – крупный парень, что исполнял при оранжерее роль служки. Верзила скинул с великанского плеча внушительный холщовый мешок и, крякнув, водрузил его на стол. В ту же секунду на глаза Лель опустилась чёрная повязка. Раздался шорох бечевы, что стягивала до времени мешок, и на гранит посыпалось содержимое. Тотчас в ноздри ворвались новые ароматы, как будто несколько мелодий одновременно влились в симфонию запахов. Хотели сбить с толку – что ж, они добились своего!

Повязка будто отрезала её от внешнего мира. Не зная, с чего начать, Лель медленно погрузила руки в копну травы и замерла. Запахи вдруг зазвучали: флейты, арфы, лютни, виолы и валторны. Вот дульциан с нежным и печальным ароматом миндаля, его прекрасный голос, как всегда, глубок и мягок – конечно, это лунная лиана, луноцвет, что распускается под Лугнасад[19], и только с наступлением ночи. Вот вступила арфа – негромкий перебор струн, ванильная сладость гелиотропов; ей вторил чистый, сильный голос скрипки – ещё один ночной цветок, двурогая маттиола, или звёздный цвет, мелкие сиреневые цветки которой и вправду выглядят как звёзды. Певучие голоса растений сливались, перетекали друг в друга, разворачивались серенадами, где было слышно звучание каждой тычинки и каждого лепестка.

Лель вдруг совершенно успокоилась. От волнения не осталось и следа. Она и сама не понимала, что происходит, но она считывала растения, как нотную грамоту – по наитию, вслепую. Пальцы поглаживали лёгкие венчики – хрупкие ссохшиеся чашечки, чехольчики бутонов. Перед мысленным взором возникло улыбающееся бабушкино лицо, и отчётливо, словно та шептала ей на ухо, зазвучал её напев-заклинание, который в детстве Лель часто слышала во время кухонных таинств Матильды Уивер, урождённой Фэйрибакстер:

Головокружительные ароматы поднимались и окутывали Лель плотным облаком. Она безошибочно вытаскивала из вороха и опускала в закипающий котёл нужные травы и цветы. Некоторых растений Лель брала чуть больше, уверенно кидая в воду пригоршню сушёных, хрупких листьев; иных требовалось совсем немного, и чуткие подушечки пальцев выискивали крохотные семена, чтобы в следующее мгновение добавить их к снадобью. Когда запах из сладкого и пряного превратился в полынно-горький, Лель быстро начертала над поверхностью трёхзвеньевую цепь, одновременно выдохнув: «Экспи́ро!», и пламя под котелком иссякло. Она стянула чёрную повязку, взглянула через стол и обомлела: напротив насмешливо щурила глаза Алибау, а перед ней дымился котёл. Ничья!

Лель не верила глазам. Они закончили задание одновременно. Алибау успела сдёрнуть повязку, опередив её лишь на мгновение. Не было никаких доказательств, но шестым чувством Лель улавливала подвох. Всё было сработано без сучка, без задоринки, но что-то во взгляде соперницы подсказало – дело здесь нечисто. Так или иначе, результаты объявили и занесли в протокол. Лель ничего не оставалось, как по возвращении в комнату с утроенным усердием погрузиться в книги.

Второе состязание для пары номер пятьдесят шесть объявили через два дня. Это оказался поединок по управлению стихиями. Ни перевести дух, ни подготовиться толком! Рекомендации звучали лаконично:

– Дуэлянткам предписывается явиться на Лунную поляну в половине четвёртого пополудни! При себе иметь тёплый плащ и непромокаемую накидку!

«Значит, велят вызвать дождь, снег, возможно грозу», – подумалось Лель.

Не теряя времени, она отправилась в библиотеку. До начала поединка оставалось ещё несколько часов. Время летело незаметно, ей показалось, что не прошло и двадцати минут. Когда часы пробили три с четвертью, она метнулась к себе в комнату, чтобы переодеться. Тёплый, подбитый мехом плащ висел в шкафу, на обычном месте. А вот непромокаемой накидки не было нигде. Перерыв всю комнату, Лель села на кровать и задумалась. Она прекрасно помнила, что в последний раз видела её между расшитой безрукавкой и любимой курткой-«хамелеоном», меняющей цвет в зависимости от погоды. Но сейчас накидки не было ни там, ни где-либо ещё. Лель вздохнула, потёрла пальцами виски. «Забыла в раздевалке на последнем занятии по эрдеведению[20], растяпа». И тут её осенило!

Она вдруг вспомнила, как во время распределения в Мраморном зале Алибау шепталась с её соседкой, Несголлой. Их трудно было не заметить – кто-то из парней посадил Алибау на плечо, чтобы она лучше слышала. Как только зачитали указания для пары номер пятьдесят шесть, Алибау тотчас же склонилась к подруге и что-то ей сказала. Сразу же после этого соседка Лель исчезла. Вот оно что! Несголла попросту украла у Лель непромокаемую накидку, чтобы досадить ей и угодить Алибау. А ведь ей прекрасно известно, что на задании, связанном со стихиями, можно промокнуть до костей. Лель прикусила губу. Подтянула собранные в хвост волосы, откинула со лба выбившиеся пряди, выпрямилась. Что ж, некого винить. Нечего было ей расслабляться! В следующий раз будет умнее.

Почти бегом она спустилась по лестнице, пересекла нижний этаж, миновала вестибюль и толкнула массивную дверь. Ветер ударил в лицо упругой, свежей волной. Короткий день уже клонился к закату, тень закрыла стены и подбиралась к крыше. Лишь горы на западе были ещё подсвечены розовым, словно катившееся за горизонт солнце на прощание лизнуло их алым языком.

Вот и Лунная поляна. Как много наблюдателей. Вот ужас! Стараясь не глядеть по сторонам, Лель вышла в её центр. С южной стороны были поставлены столы для комиссии и желающих поглазеть, сегодня их собралось предостаточно. Там уже ожидали наставник зооглоссии – краснолицый, крепко сбитый Оск Лута по прозвищу Колобок, и закутанная в блестящий аквамариновый плащ, высокая, как корабельная мачта, Исгерд Йодис – магистр Воды и наставница науки речных, озёрных и морских глубин. Чуть поодаль, скрестив на груди руки, стояла Веридад. Тяжёлый бурнус с капюшоном скрывал фигуру, смоляная шевелюра развевалась на ветру, напоминая пиратский флаг. Оск Лута развернул свиток, и над поляной понёсся его басок:

– Второй поединок для пары номер пятьдесят шесть объявляю открытым!

В рядах зашептались.

– Ферришен второго года мефрау Веридад и мефрау Вайолет надлежит в течение означенного времени в указанной зоне вызвать осадки в виде дождя и града! Согласно правилам Игры, участницы имеют право пользоваться любыми заклинаниями в рамках изученной программы, избегая словесных формул, пассов и прочих манипуляций, освоенных вне университетского курса. Отступление от регламента грозит немедленным выбытием из Игры и применением к участнице штрафных санкций согласно протоколу! Кали́ эпитихи́я! Удачи!

Зрители всколыхнулись и загудели, как растревоженный осиный рой. Невозмутимая Исгерд Йодис, которую из-за жёлтых зубов и дымчатых волос за глаза прозвали Пепельницей, вытащила из рукава небольшую тёмную коробочку. Она откинула крышку – на дне оказалась обычная медная монетка в пять драконов – чуть стёртая, с царапиной посередине.

– Кто первый выкинет дракона, тот и начинает, – коротко бросила Йодис и положила монетку на узкую ладонь.

Лель не успела опомниться, как тонкие пальцы Алибау схватили блестящий кругляш. В следующую секунду монетка взлетела вверх и с лёгким шлепком вернулась ей на руку.

– Дракон! – Алибау не могла скрыть торжество.

Лель кивнула. Плохо, но не безнадёжно. Вызвать дождь – пустяки. С градом посложнее, но они отрабатывали и это. Каверза заключалась в том, чтобы повторно вызвать осадки из тех же самых туч. После того как Алибау закончит раунд – а она уж, надо думать, выдоит тучи досуха, – сделать это будет непросто.

Вдруг кто-то тронул Лель за плечо. Оск Лута смотрел на неё как-то странно. Лель показалось, что с сочувствием.

– Слушай, детка. У тебя будет ровно десять минут, чтобы завершить испытание. Если хочешь вытянуть на хорошую оценку – сделай всё чисто и уложись по времени. Для победы придётся постараться. Мефрау Веридад, твоя соперница, сильна в стихиях и умеет ими управлять, клянусь Великими Волхвами! Она закончит быстро, и тучи будут пустыми. Но тут уж ничего не поделаешь. Жребий брошен, однако исход ещё не предрешён, – загадочно пробормотал Лута, вздохнул и потянулся было похлопать Лель по плечу, но отдёрнул руку. – Если вдруг что пойдёт не так – я буду тут, поблизости, – закончил он совсем уж непонятно, махнул рукой и, припадая на левую ногу, пошёл к трибунам.

Лель отошла под навес, в тот сектор, что отвели участникам Игры, и устремила взгляд в центр поляны. Там уже стояла её соперница, первая грация факультета ферришен, мефрау Алибау Веридад. В мгновенье ока та скинула свой бурнус и осталась в длинном платье и непромокайке. Невысокая и стройная, она казалась обманчиво беззащитной на фоне нависшего над поляной сумрачного неба.

Наконец Лута взмахнул алым флажком, и тонкие, сильные руки Алибау взметнулись вверх. От них сразу потянулись едва заметные нити электрических разрядов. Запрокинув голову и сильно прогнувшись, девушка выпятила локти и громко щёлкнула пальцами. В ответ на этот призыв небо отозвалось ворчанием, и в следующее мгновение на Лунную поляну стеной обрушился ливень. Лель, не отрываясь, смотрела на фигурку в центре. Накидка надёжно защищала Алибау от потоков ледяной воды, а холода она, как всякий чародей, находящийся в трансе, не могла чувствовать. Вот Алибау вытянулась в струнку, поджала ногу. Кисти рук переплелись и образовали чашечку раскрывшегося цветка. Фигурка Алибау походила на статуэтку танцовщицы.

С трибун неслись восхищённые возгласы. Время бежало быстро, но оставшихся минут хватало с лихвой, чтобы вызвать полноценный град. Упругие струи воды не иссякали, грозовой купол неба потрескивал, но град так и не появлялся. Алибау в нетерпении топнула и воздела руки так резко, словно хотела проткнуть ими брюхо низко нависшей тучи. Тут же небо разорвал оглушительный раскат грома, и на трибуны посыпались куски льда величиной с перепелиное яйцо. До конца раунда оставалось две минуты.

Веридад прошла под навес. В кончиках пальцев Лель зазмеился холод, к горлу подступила тошнота. На ватных ногах она пошла к центру поляны – туда, где несколько минут назад стояла Алибау. Лель перехватила взгляд, который та кинула ей. Это совсем не походило на ликование. Что-то злобное, низменное, не похожее на триумф честной победы. За секунду до того, как подняться на трибуну, не оборачиваясь, Алибау пальцем быстро начертила в воздухе знак – как перевёрнутый скрипичный ключ. Никто этого не заметил. Никто, кроме Лель! Знак применялся крайне редко и считался оскорбительным. Знак, означавший полный провал.

Лель стояла в центре поляны. Замшевые сапоги на меху были хороши в сухую погоду, а на талом снегу сразу промокли. Плащ кое-как защищал от ветра, но сырость пробиралась под подкладку, и бодрости духа это не прибавляло. Когда флажок мелькнул в воздухе второй раз, Лель выдохнула и быстро сделала широкий охватывающий жест, воздев руки, затем разведя их в стороны – как крыльями взмахнула. Стараясь совладать с бешено бьющимся сердцем, она описала двустороннюю восьмёрку и сложила пальцы в простую «птичью лапку». Сделав круг над головой и подняв руку, она с тревогой ждала, понимая, что невозможно выжать ливень из туч, которые уже отдали всю влагу. Её соперница опустошила их настолько, насколько позволило ей отпущенное время. Но словно в ответ на мысли Лель тучи выдохнули, и воздух подёрнулся пеленой тумана. Он заклубился, быстро рассеиваясь, и светлый мелкий дождь, так часто настигающий путников в осеннем лесу, невесомой завесой окутал всю поляну. На трибуны дохнуло запахом грибов и мокрой листвы. Странный этот дождь на фоне заснеженного леса заставил всех поднять лица.

Лель невольно улыбнулась, но сразу скосила взгляд на циферблат и охнула – до окончания раунда оставалось чуть больше минуты. Лель зажмурилась. Сосредоточиться! За сомкнутыми веками пульсировало красным, в ушах, как барабанный бой, отдавался чей-то резкий смех. Крики наблюдателей слились в общий тяжёлый гул.

Тут ей вспомнилась колыбельная, что пела когда-то бабушка. Ею утешали детей и заговаривали раны воинов. Лель словно вновь услышала тот протяжный, полный мягкой печали напев.

Шум смолк, и в воцарившейся тишине Лель словно выпорхнула из тела. Теперь она смотрела на себя как будто со стороны. Лель увидела безвольно поникшую фигурку и ощутила угасание её энергии. Но над ключицами и в мягкой впадине у горла ещё дрожали язычки бледно-кораллового огня. Собрав их воедино, Лель направила этот нежный, цвета зарождающейся зари поток в кончики пальцев и воздела руки. Вверх взметнулась бледная искра. В тот же миг в небе зарокотало, и рокот этот был похож на урчание усмирённого зверя – довольное, как у ластящейся кошки. Из туч посыпались мелкие острые льдинки. Они летели вниз, покалывая щёки. Набухшие тучи расступились. Раздался общий вздох, и в следующее мгновение воздух взорвался восторженными криками. Лель неуверенно открыла глаза и улыбнулась. Над поляной, напоминая высокое коромысло, раскинулась тройная радуга. Вперёд выступил наставник зооглоссии, и счастливая Лель не сразу поняла смысл сказанных им слов.

– Второй поединок для пары номер пятьдесят шесть окончен! – возвестил наставник зооглоссии Оск Лута. – Победу одержала Алибау Веридад!

Лель захотелось сбежать. Сорваться с места и нестись, пока не скроется в укромном уголке.

– Комиссия признала эффектность, с которой выступила мефрау Вайолет. Но на конечный результат это влияет мало. Мефрау Веридад уверенно взяла победу!

Вплоть до начала третьего испытания, а оно пришлось как раз на последний вечер Игр, Лель пролежала в своей комнате. Она была прикована к постели необычным недугом. От простуды или гриппа помогало простое зелье, а вот от упадка сил в Сопределье ещё не придумали ни заговора, ни снадобья. Лечился он только покоем.

В день третьей и последней полугодовой Игры Лель неуверенно сползла с кровати. Ноги были словно ватные, в ушах гудело, лоб покрывала испарина. Наведавшийся к ней лекарь отметил общую слабость, но готовой к поединку всё же признал. Впрочем, её это даже обрадовало.

– Вот и чудно, – бормотала Лель, приводя себя в порядок. – Провалю экзамены, вернусь домой!

Она слабо улыбнулась своему отражению и запустила расчёску в перепутанные пряди. Не лучшая идея – идти на поединок неприбранной, зато не так заметно будет, как она бледна. Она не струсит из-за недомогания. Лель смочила виски холодной водой и насухо, до жара, вытерла лицо полотенцем.

Финальную игру назначили на вечер. Дуэлянтов ждали на опушке Кара-Орма – Чёрного Леса, что начинался за стенами Северного Университета. Искать её не пришлось – широкая жёлто-зелёная терраса для судей была видна издалека. На этот поединок, по счастью, зрителей не допустили: в последний вечер Йоля в Бойгене полным ходом шла подготовка к балу в честь окончания полугодия.

Алибау, закутанная в алый плащ, стояла у террасы. Соперница была спокойна, взгляд её – невозмутим. А вот Лель никак не могла сосредоточиться. Напутствия наставников доносились до неё, как в тумане:

– Не нарушайте границ квадрата!

– Постарайтесь подключить фарн!

– Следите за временем!

Наконец резкий взмах флажка рассёк воздух и чей-то голос произнёс:

– Третий поединок для пары номер пятьдесят шесть объявляю открытым!

Лель и опомниться не успела, как её закружил сверкающий вихрь. Пара мгновений, и она очутилась в самом сердце Кара-Орма. Гребни елей сверкали алмазной изморозью, вокруг стояла мёртвая тишина. Лель замерла, прислушалась. Издалека донёсся еле слышный голос гонга: в Университете начинался ужин. Лель представила куски тушённой в сливках курицы и сглотнула. С утра аппетита не было, и она ничего не ела, о чём теперь сильно пожалела.

Она по колено проваливалась в снег, тропинки не было. Куда ни глянь – нетронутая гладь. Лель прошла несколько шагов, оглянулась. Скоро совсем стемнеет. Казалось, лес находится за тысячу миль от всего живого, на далёком пустынном континенте. Лель содрогнулась от этой мысли, потёрла руками замерзающие щёки.

«Соберись!» – приказала она себе.

Задание было проще некуда. Исследовать лес – тот квадрат, куда отправят – и найти больное дерево, ствол которого поражён болезнью под названием «ведьмин мох». Отыскать одно-единственное дерево, с виду ничем не отличающееся от других. Лель знала – настоящий чародей шутя бы справился с такой задачей. Да только вот для начинающей ферришен, совсем недавно получившей фарн, это было почти невыполнимо. Вдруг в чащобе хрустнула ветка, заставив Лель вздрогнуть. Где-то неподалёку могла бродить и Алибау. Уж она-то воспользуется фарном: ходили слухи, что ей уже удалось почти полностью подчинить его себе! Лель вздохнула и решительно направилась в самую чащу. Стоять на месте смысла не было. Надо было действовать, и немедля.

Лель знать не знала, что именно она высматривает. Как ей распознать то дерево, что сковано болезнью? «Ведьмин мох» обычному глазу не виден, а чтобы проснулось внутреннее зрение, уходили годы. Наставники всё об этом знали и рассчитывали на стресс от экзаменов. Частенько именно он помогал освободить спящие способности. Сейчас, в лесу, в мороз и стужу, эта мысль казалась Лель дикой и нелепой. Обессилев, она сползла в сугроб. Ужасно гудели ноги. Хотелось спать. Верхушки исполинских елей качались на ветру. На бархате неба, подобно брату-близнецу созвездия Орион, мерцали гигантские песочные часы. Вместе со звёздной пылью утекало время. До окончания поединка оставалось чуть меньше часа, но, вполне возможно, Алибау уже нашла больное дерево, и в любое мгновение раздастся звук фанфар.

Повинуясь внезапному порыву, Лель вскочила. Она сама не понимала, откуда взялись силы. Ослабленное за неделю тело налилось энергией, в груди стало горячо, кончики пальцев засветились во тьме, как праздничные свечи Йоля. В ушах зазвенела музыка бабушкиных слов:

Лес преобразился. Еловые лапы колыхнулись, снег взвивался жемчужным вихрем. Стволы и ветви окрасились в разные цвета. Те, что постарше, переливались оттенками пурпура и фиолета. Юные и тонкие деревца подсвечивались прожилками лазури. И только один ствол, чуть в отдалении, пульсировал болезненно-жёлтым, с мшистой прозеленью свечением. Лель, увязая в снегу, бросилась к нему. Она понятия не имела, что нужно делать, и просто поддалась порыву – прижалась к стволу старой ели всем телом и глубоко вздохнула. Холодная кора оцарапала щёку. Лель беззвучно заплакала, вбирая в себя всю боль поражённого дерева. Ей было уже всё равно, кто победит. Всё её существо сосредоточилось на том, чтобы помочь. Интриги, пересуды, сплетни, борьба и ярость – всё это перестало в этот миг существовать. Вот оно – главное её предназначение! Матильда, как всегда, была права. Дар, как драгоценный камень, что вобрал в себя всю ценность знаний их рода, с рождения был в её распоряжении. Жил внутри неё, у самого сердца. Поддержка, помощь, чистая энергия. Горячая, живая, как сама природа. Вот подлинный, врождённый фарн! Лель улыбнулась и прижалась покрепче к ели.

В морозном воздухе раздался звук фанфар. Игры Зимнего Солнцестояния для пары номер пятьдесят шесть завершились.

Глава четвёртая, в которой даются неоценимые советы

До Лель донёсся слабый звук фанфар. Она едва держалась на ногах. Происходило что-то странное: всё вокруг словно крутилось в бешеном хороводе, кроны деревьев сомкнулись, ветви переплелись, стволы светились, как натёртые фосфором. Отовсюду сыпались снопы искр, раня глаза. На мгновение Лель показалось, что это тени тьмы беснуются здесь, в лесу, что драконы режут крыльями воздух, а луна и звёзды раскалились добела.

Она то забывалась, то вновь приходила в себя. Наконец, собрав все силы, побрела наугад, уклоняясь от веток, что больно хлестали по лицу. Вскоре она оказалась на опушке. Чьи-то голоса доносились до неё, словно из-под толщи воды. Её заметили. Множество теней вдруг надвинулись на Лель. Поздравления, напутствия, вопросы посыпались со всех сторон. Между ними мелькнуло искажённое яростью лицо – маска мстящего демона[21]: скошенные брови, угли сверкающих глаз. Призрак метался в алом свете фонарей, за ним тянулся огненный пунктир. Лель старалась отогнать видение, но тщетно. Всё вокруг окутывал туман, голову дурманил запах гари. Лель уже едва соображала. Внезапно в сознании сверкнуло имя: Алибау! Конечно! Её соперница. Как же она, должно быть, злится на неё сейчас. Лель сжала пальцами виски и застонала.

– Вам плохо? – кто-то склонился над ней.

– Да она вот-вот упадёт! Смотрите!

Тут чьи-то сильные руки подхватили её и понесли. И сразу же стало свежее, запах костра исчез. Исчезла и страшная маска демона. Исчезла Алибау.

– Это всё от переживаний! – прозвучало над ней.

Голоса бубнили, слившись в шум, а вскоре и вовсе растворились. Мир блеснул бутылочным осколком и погас.

Когда Лель снова пришла в себя, не было уже ни неба, ни леса. Вместо деревьев ночного Кара-Орма вверх уходили каменные своды. Было прохладно, пахло травами и чистым бельём. Она была в лечебнице Бойгена. Слышался монотонный говор – женский голос читал нараспев длинное заклинание. Лель огляделась. В небольшой палате помещались лишь четыре узкие, аккуратно заправленные кровати. В углах чернели тени, в окно заглядывал тонкий серп новорождённой луны. Лель прикрыла веки, но что-то заставило открыть глаза опять.

От дальнего угла бесшумно отделилась тень и двинулась к ней, плавно скользя по каменному полу.

– Доброй луны, мефрау.

Голос незнакомца звучал глухо из-за надвинутой на лицо маски лисицы. Сквозь узкие прорези не было видно глаз. Голову скрывали складки накидки. Одно было очевидно – это мужчина. Но хриплый голос мог принадлежать кому угодно. Как университетскому первогодку, так и наёмному убийце. Гость остановился в полуметре от кровати и замер. Лель села, подтянула ноги к груди.

– Вы кто?

– К чему нам имена? – он тихо хмыкнул. – Для вас я, скажем, консультант.

– Консультант, ага.

– Не нравится? Ну, пусть тогда советчик. Или Советник. Как вам будет угодно.

– А я просила о совете?

– Мефрау, я даю советы не тем, кто просит, а тем, кто в них нуждается.

Лель зажмурилась. Бред. Бессмыслица. Может, позвать кого-нибудь из служек? Едва она это подумала, как незнакомец прижал к губам длинный палец. Лунный свет коснулся узоров на печатях его палладиевых колец. Валькнут, Трискель, Агисхъяльм[22]. Неслабо. Мощнейшие магические символы. В Сопределье все три одновременно мог носить только чародей высшего уровня.

– Не стоит никого звать, мефрау.

– Имейте в виду, визжать я умею очень громко.

– Просто выслушайте меня, мефрау. Надолго я вас не займу.

Лель вздохнула.

– Ваша взяла. Только оставьте вот это «мефрау».

– Хвала вашему благоразумию. Я буду предельно краток. Зимний Бал завтра. Вы должны на него пойти. Непременно.

– Ну конечно! Мне сейчас самое время веселиться.

Долгое молчание в ответ.

– Вы не теряете чувства юмора. Что ж, это хорошо. Однако к делу. При переводе в Северный Университет вы слышали о здешних порядках. Если нет, мне очень жаль. Но незнание не отменяет вашего участия в некоем противостоянии. Теперь вы – член общины. Полноправный. Иными словами, одна из них. Деваться некуда.

– Одна из них? А из кого, вы не подскажете? – Лель почувствовала, что от волнения сел голос. – Я здесь одна. «Из них» тут явно лишнее. И, да – видала я в усыпальнице ваше противостояние! Хоть «с ними», хоть без них.

– Всё верно. Именно поэтому вы и должны пойти на бал.

– С какой радости? Чтобы мне устроили очередной экзамен? Что за игра такая?

Гость промолчал, словно выжидая.

– Знаете что, Советник? – выкрикнула Лель. – С меня довольно. Мне нужно отдохнуть. Ваши советы – чушь. Давайте их кому-нибудь другому.

– В таком случае вам не стоило и приезжать сюда. Но обсуждать это слишком поздно. Потому что теперь у вас нет выбора. Жребий брошен.

– Какой там, к троллям, жребий?

– Если вы не дадите бой, вас уничтожат.

Таинственный гость резко повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен. Его слова зазвучали тише:

– Надеюсь, мы встретимся ещё. Я буду навещать вас. Без помощи вам придётся туго.

– Спасибо, удружили. А с чего вы вообще взяли, что я задержусь здесь надолго?

– Потому что для вас это будет лучше. Оставайтесь.

Тень поплыла на выход.

– Да что мне делать на балу? – Лель приподнялась в кровати.

– Появиться. Танцевать. Покажите, что не боитесь их. За вами будут наблюдать.

– Кто?

Ответ прозвучал уже у двери. Лель пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его.

– Неприкасаемые.

На следующее утро Лель проснулась поздно. Солнце давно встало, и по палате разливался мягкий свет. Лель силилась припомнить детали вчерашнего вечера.

– Очнулась, девочка! Доброго солнца! Долго же ты проспала. – Круглое, похожее на луну лицо сестры склонилось над ней.

В воздухе, смешиваясь с ароматами травяного чая и свежей сдобы, ощущался запах валерианы. Лель приподняла голову – на серебряном подносе стоял пузатый чайник и фарфоровая тарелка с выпечкой.

– Покушай, надо сил набраться!

– Благодарю! – Лель робко улыбнулась.

Медсестра ласково кивнула и удалилась, чтобы Лель могла позавтракать в тишине. Есть не хотелось. Лель взяла самую маленькую булочку и надломила её, собираясь положить обратно, но, когда на разломе выступили янтарные капли джема, она, поколебавшись, попробовала. Вкус оказался восхитительным, а тесто – воздушным. Лель с аппетитом съела всё, что было на тарелке, и попросила добавки. Обрадованная нянечка с невероятной скоростью метнулась на кухню и принесла ещё. Когда она вернулась в палату забрать посуду, Лель уже стояла у кровати.

– Пожалуйста, отдайте мне одежду.

– Зачем? В башне, поди, и поухаживать за тобой некому?

– Я всё равно не буду тут лежать. – Лель постаралась придать голосу твёрдость. – Я обещаю, всё будет в порядке.

– Ах, вы все так говорите! А через сутки вас несут сюда опять. Но уже в худшем состоянии!

– Отдайте мне одежду. Или я сама уйду. Как есть.

Сестра всплеснула пухлыми руками и пошла на выход, причитая. Через несколько минут на стуле возле кровати Лель уже лежали чистые и выглаженные рубашка и штаны.

От лечебницы до дормитория Лель удалось проскользнуть незамеченной. Все были слишком заняты приготовлениями к Зимнему Балу и сидели по комнатам, так что по дороге ей никто не встретился. Но вот странно: её охватило чувство, что всё как-то неуловимо изменилось. Дело было не в роскошном убранстве Северного Университета, над которым по случаю торжеств поработали лучшие флористы и декораторы – не во всех этих гирляндах из живых цветов, голубых елях, украшенных серебристыми оленями и золотыми шарами. Скорее, что-то изменилось в ней самой. Ещё недавно, напуганная и подавленная, единственный выход она видела в бегстве отсюда. Теперь же чувствовала, как крепнет в ней уверенность и отступает страх.

Стараясь идти бесшумно, Лель поднялась по лестнице и проскользнула на свой ярус. Меньше всего ей сейчас хотелось столкнуться с кем-то из соседок. Из-за дверей доносились возбуждённые возгласы, девичий визг и смех – верно, примерка нарядов и обсуждение предстоящего бала захватили всех. Подойдя к своей двери, Лель замедлила шаг. Ей отчего-то вдруг представилась жуткая картина: на полу растерзанные книги, повсюду раскидана сдёрнутая с вешалок одежда, на столе валяются полусожжённые свитки с бесценными, по крупице собранными записями вперемешку с черепками разломанных оберегов. А в центре разгрома стоят хохочущие Алибау и Несголла и рвут друг у друга из рук бабушкины украшения! От нахлынувшего ужаса Лель бросило в жар.

Дрожащей рукой она вставила ключ в замок и повернула. Дверь отворилась. Комната была совершенно пуста. У входа стояли замшевые ботфорты, на кровати валялся плащ, на столе – матово поблёскивал чайник. Лель коснулась: совсем холодный, значит, Несголла Халлькатла ушла довольно давно. Лель догадывалась куда и руку дала бы на отсечение, что в комнате Алибау уже царит веселье и рекой льётся запрещённое полынное пиво.

Лель огляделась. Комната выглядела на удивление мирно. Всё же было трудно поверить в то, что «добрая» соседка ушла, не оставив какой-нибудь сюрприз. Лель прошла к шкафу, провела ладонью по его дверце, и та открылась. С опаской Лель заглянула внутрь и вздохнула с облегчением: все вещи лежали на тех местах, где она оставила их перед тем, как уйти на третью, финальную, игру.

Лель заперлась в ванной, скинула одежду и встала под горячий душ. Она закрыла глаза и улыбнулась. Вода быстро смыла беспокойство. Накинув махровое полотенце, Лель вышла босиком и села напротив шкафа. Что же надеть на бал? Ещё вчера, уверенная, что не задержится в Бойгене, Лель даже не задумывалась о наряде. Теперь же она в волнении осматривала содержимое шкафа. Среди плащей, цветных накидок и кардиганов виднелся рукав небесно-голубого шёлкового платья – того, в котором ей так и не довелось потанцевать на празднике в родном и таком далёком теперь институте Элементаль. Лель улыбнулась, бережно вытянула платье и залюбовалась. Фасон был смел – мама наверняка бы поморщилась: лиф чересчур открыт, а на юбке высокий разрез. А вот бабушка бы точно одобрила – старая Матильда всегда приходила в восторг от любых безумств, ревностно следила за веяниями моды, и вкус её был безупречен. Маму же эти вещи не заботили, она ценила в одежде лишь удобство.

Лель надела платье и подошла к зеркалу. Широкий, вышитый гладью пояс смотрелся просто и в то же время по-настоящему нарядно. Нежный шёлк красиво оттенял бледную шею и плечи. Лель решила не собирать волосы в причёску и позволила им свободно рассыпаться по плечам. Поколебавшись, в последнюю минуту она решилась и достала из тайника небольшой ларец из палисандра, сплошь покрытый замысловатым орнаментом из переплетённых ветвей, листьев и птиц. Никто, кроме Лель, не мог бы его открыть – ключа не существовало. Чтобы сделать это, надо было нажать на верхнюю ветку орешника в правом углу крышки, после чего чуть повернуть крыло иволги с самого краю и в строгой последовательности передвинуть некоторые элементы рисунка.

Матильда, бывало, заставляла внучку раз за разом проделывать процедуру, пока та, наконец, не сумела открыть шкатулку с закрытыми глазами. Когда пальцы Лель мелькали, ловко выполняя запутанные движения, со стороны это выглядело как фокус. В ларце хранились самые красивые украшения, которые бабушка оставила ей в подарок. Матильда позаботилась, чтобы к внучке попали только лучшие экземпляры её коллекции.

Лель отыскала под ворохом серебряных серёжек, колец и браслетов небольшой бархатный футляр и достала из него невесомую диадему, словно сотканную из воздуха и дождевых струй. Полупрозрачная, она светилась и была так красива, что к ней было боязно прикоснуться. Лель аккуратно надела украшение, бросила последний взгляд в зеркало, накинула плащ и выскользнула из комнаты.

Коридоры пустели. Лель шла по коридору нарочно медленно: на бал совсем не хотелось. Торжество устраивалось в здании из розового и голубого мрамора, которое стояло в самом центре внутреннего двора. Лель уже приходилось там бывать. Изнутри здание было куда вместительнее, чем казалось снаружи: не обошлось и без искривления пространства. Несколько залов там были приспособлены для занятий фехтованием, в самом просторном – Лунном – учили танцам, а в центральном нефе под стеклянным куполом по праздникам устраивались балы. Лель досчитала про себя до десяти и решительно шагнула внутрь – туда, где собрался уже весь Университет.

Колонны, отделявшие центральный неф от галерей, были увиты цветами. Корзины с бледно-жёлтыми лилиями стояли на постаментах. Их аромат смешивался с чадом факелов. Огненные блики плясали на лицах.

В зале царил полумрак. Лель попыталась было пробраться в центр – уж очень интересно было, что там происходит, но в тесноте она то и дело наступала на шлейфы. Тогда она решила пристроиться у стены, взобралась на удобный выступ: и видно лучше, и ноги не оттопчут!

Между тем в центре зала появился седовласый проректор. Ликват Льёт почти не показывался на глаза студентам. Торжественные встречи были единственным местом, где можно было его лицезреть. Чуть менее таинственный, чем вечно отсутствующий глава Бойгена, он наводил оторопь на окружающих. Имя же его вызывало откровенное неприятие. Ликват на северном наречии означало «милосердный», Льёт – «ужас». В лучшем случае проректор выказывал лишь холодное дружелюбие. Нечасто слышали о милосердии Ликвата Льёта, и никто не желал видеть проявление его второй стороны.