Год во льдах бесплатное чтение

Бортовой журнал экспедиционного судна "Святой Архангел"

Год 1694, июля 17 день

Стоим на якоре в устье реки Пясина, готовимся к дальнейшему плаванию на восток. Вчера завершили ремонт такелажа: на фок-мачте заменили часть ванти и исправили повреждённый реи, которые надломило штормом в Карском море. В трюме удалось найти достаточно смолы для конопатки швов, так что корпус теперь сух и крепок.

"Святой Архангел" – бот длиной в 22 сажени, с прямыми парусами на двух мачтах. Водоизмещение – 200 тонн. Судно быстрое, но неглубокой осадки, что позволяет входить в устья рек и подходить к берегу ближе, чем на галиоте. Артиллерия малая: четыре фальконета на бортах и пара пищалей на корме – скорее для отпугивания лихих людей и защиты от зверя.

В трюме запасы: сухари, солонина, крупа, масло льняное, немного пшена и муки. В бочках вода, на случай длительных переходов есть запас кваса. Везём шкуры, собранные в зимовке на Енисее, а также немного слюды и рогов дикого оленя.

Состав экспедиции:

● 

Я, капитан и штурман Михаил Гаврилов

● 

Писарь Фёдор Пустозёров – ведёт журналы и описи земель

● 

Лоцман Игнат Лазарев – знает пути к Обской губе

● 

Артель в 24 души: 14 матросов, два плотника, два кузнеца, три охотника и три кормщика

Скоро отчаливаем. Ветер южный, умеренный, течение в заливе благоприятное. Бог в помощь!

Год 1694, августа 4 день

Ночь прошла спокойно, ветер ровный, юго-западный, даёт нам держать 4 узла. Вахтенные сообщают, что в темноте к югу видели сияние, вероятно, северное. К утру облака начали густеть, солнце взошло красным, что не к добру.

Осмотрел судно. Такелаж в порядке, но на кормовом фальшборте обнаружены ослабшие соединения. Плотники закрепили болты, подбили конопатку. В трюме вода в пределах нормы, насосами откачали немного, но тревоги это не вызывает.

Уже несколько дней встречаем только чайки да пару раз замечали крохотные айсберги, но ничего серьёзного. Рыбы в воде мало, сеть забросили дважды, но добыча скудная – всего несколько тресок. Люди невеселы, свежего мяса нет, а солонина начала отдавать горечью, видно, бочки не все добросовестно заделаны.

Год 1694, августа 6 день

Ветер чуть ослаб, но дует порывами. К вечеру заметил, что волна стала более размашистой, течения изменились. Вахтенные докладывают, что в ночи слышали отдалённый рокот – возможно, лёд ломается где-то к югу.

Сегодня плотники проверили уключины, обнаружили на носу слабину в креплении бушприта, закрепили. Ванты подтянуты, но левый борт натянут сильнее, чем правый – поправим при первой возможности.

Люди уже привыкают к морю, работают слаженно. Вахтенные бдительны, дисциплина хорошая, лишь один матрос жаловался на ломоту в костях. Велел выдать ему стопку рому и дать отдых.

Год 1694, августа 7 день

Погода меняется, небо стало плотнее, солнце поутру будто за мутным стеклом. К полудню в юго-западной части горизонта появилось что-то вроде дымки. К вечеру ветер порывистый, несёт влажность, а чайки, что следовали за судном, исчезли.

Вахтенные видели на закате большой айсберг к северу от нас, но опасности не было – он далеко. Тем не менее, лёд пошёл, а это значит, что течения могут измениться.

Проверил крепления грота, исправил небольшой износ у кормового шкота. Велел плотникам конопатить швы на баке – вода в трюме пока не прибавляется, но предчувствую, что скоро шторм

Год 1694, августа 9 день

Седьмой день в открытом море. Берега не видно с тех пор, как отошли от последнего привала у ледяных островов. Ветер большую часть времени был ровный, южный, позволял держать добрый ход, но к вечеру вчерашнего дня стал несталым, с тяжестью в порывах. С рассвета изменился окончательно – теперь дует с юго-запада, крепчает.

Горизонт мутный, солнце будто за копотью. Вода, ещё вчера свинцовая, ныне совсем потемнела, волна удлинилась, катится с тяжёлым гулом. Западное небо – низкое, в сплошных слоях облаков, из которых тянет влажным, холодным воздухом. Опыт не подводит: к ночи или к утру шторм накроет.

Людям велел укрепить снасти, затянуть ванты, снять часть парусов, оставив лишь то, что нужно для манёвра. В трюме проверили увязку груза, запасы воды перекатили ближе к килю, чтоб судно не било волной. У кормы приготовили плавучий якорь, на случай, если придётся дрейфовать.

В такие шторма главное – не дать судну встать боком к волне. Если ветер будет не слишком порывистым, попробуем идти фордевиндом, если же станет совсем плохо, придётся лавировать или даже ставиться в дрейф. Бот крепкий, но море здесь беспощадное, а до ближайшего острова, где можно укрыться, не меньше двухсот вёрст.

Люди понимают, что идёт буря. Матросы молчаливы, делают всё быстро и без суеты. Писарь Пустозёров крестится чаще обычного. Лоцман Лазарев приглядывает за волной и ветром – как только заметим шкваловые полосы на воде, надо будет реагировать немедленно.

Теперь всё зависит от силы ветра, волнения и выдержки людей.

Запись писаря Фёдора Пустозёрова

Год 1694, августа, день неведомый

Я один.

Очнулся на берегу, весь мокрый, продрогший, тело будто разбито. Вокруг валяются обломки нашего судна, доски, бочки, снасти. Море чёрное, злобное, а небо серое, тяжёлое. Волны всё ещё бьют в берег, будто хотят забрать то, что не успели поглотить ночью.

Где остальные – не знаю. Ни души, ни голосов, только крики чаек да ветер завывает над головой.

Был ли это тот самый шторм, что капитан предчувствовал? Помню, как ветер становился всё яростнее, как мы с матросами тянули снасти, как палуба ходила ходуном. Судно било носом в волну, так что казалось, ещё немного – и его раздавит. Помню грохот воды, вопли людей, как сорвало с креплений бочку, едва не разбившую мне голову.

А потом… потом всё ушло в темень. Вода, ревущая со всех сторон, словно сама бездна открылась. В один миг меня смыло. Помню, как захлебнулся, как меня крутило в этом ледяном кошмаре, как пытался ухватиться хоть за что-то.

И вот я здесь.

Остров пуст. Нет ни жилья, ни людей. Лишь лес да кусты с ягодой, что-то похожее на бруснику, но не уверен. Мороз пробирает до костей – одежда мокрая, ветер злой. Надо найти укрытие, разжечь огонь, иначе долго не протяну.

Но главное – узнать, есть ли кто живой.

Запись писаря Фёдора Пустозёрова

Год 1694, августа, день второй с момента кораблекрушения

Промёрз так, что кости ломит. Ветер с ночи не утих, да ещё и дождь зарядил, мелкий, колючий. Одежда поутру всё такая же мокрая, но хуже всего сапоги – тяжёлые, как камень, и ледяные внутри.

На рассвете пошёл по берегу искать, что выбросило море. Досок много, обломков мачты, рваных снастей, но главное – бочки. Три целых, одна разбита. Докатил до суши, вскрыл:

● 

Первая – сухари, сырые, но не совсем испорченные.

● 

Вторая – солонина, водой промытая, но, думаю, сгодится, если хорошенько проветрить.

● 

Третья – вода, полная, слава Богу.

А в обломках ещё нашёл сундук – с моей же писарской утварью. Чернила, правда, разлились, но бумаги несколько листов уцелело, карандаш тоже при мне.

Пока день, занялся ночлегом. Выкопал яму в земле у подветренного склона, чтоб ветром не продувало. Настлал внутрь хвои, поверх пару досок поставил. Не дом, но хоть что-то. Завтра попробую развести огонь, если найду трут и сухие ветки.

Судьба остальных всё так же неведома.

Запись писаря Фёдора Пустозёрова

Год 1694, августа, день третий с момента кораблекрушения

Ночью заморозило. Утром трава и кусты в инее, воздух колкий, хрусткий. Морская вода ещё плещется, но лужи на суше покрылись коркой льда. Это худо – значит, холода идут.

С рассвета решил идти искать судно. Раз море выбросило доски, то и сам "Святой Архангел" где-то рядом. Шёл вдоль берега, продирался сквозь камни и кустарник, чуть не угодил в трясину. Лагуну увидел только под вечер: куски мачт, снасти, бортовые доски зажаты в ледяных пластах, будто сама природа намеренно связала корабль.

Корпус переломан, но, быть может, трюм ещё держится. А если так, то там могут быть инструменты, топор, возможно, даже порох сухой – хоть немного, для разведения огня. Может, аптечка уцелела, пусть и малая.

Но вплавь туда не добраться – лёд слишком тонкий, а я слишком слаб, да и море этого не простит. Надо соорудить какое-нибудь судёнышко. Сани не пойдут – снег ещё не лёг, а вот плот можно сбить, если досок хватит.

На завтра решил заняться этим.

Рутина нынче проста: днём искал корабль, сухари сушил на камнях, проверил яму – худа не стало, но ветру поддаётся. Завтра надо углубить её, да ещё бочек к ней докатить, чтоб хоть как-то укрыться.

Был бы хоть нож, хоть клинок какой – в лесу нарезать ветвей для защиты. Но у меня только руки да немного надежды.

Запись писаря Фёдора Пустозёрова

Год 1694, августа, день пятый с момента кораблекрушения

Два дня трудился, сбивая плот. Нашёл на берегу несколько длинных досок, перебитые куски реев, даже старую бочку, что пошла трещиной. Сначала скреплял морскими узлами, но потом отыскал среди выброшенного ящик с гвоздями – видимо, вынесло из трюма. Гвозди хоть и ржавые, но крепкие, забивал их камнем, пока не удалось стянуть настил как следует.

Сегодня утром решился идти к судну. Взял шест, оттолкнулся от берега и поплыл. Плот ходил по волне, как щепка, но держался.

Корабль, когда подошёл ближе, выглядел страшно. Часть палубы расколота, мачты сломаны, такелаж болтается в обледенелых петлях. Воды в трюме было по пояс, но на полубаке, застрявшем в льду, кое-что сохранилось.

Сперва нашёл топор – он застрял в переборке, будто кто-то пытался удержаться, прежде чем волна его смыла. Потом отыскал ещё горсть гвоздей, несколько кусков парусины. И ружьё – намокшее, но, быть может, ещё годное. Пороха, правда, не нашёл, только холщёвые патронные мешки.

А дальше увидел их.

Два тела, прижатых обломками к борту. Один матрос – не разглядел, кто, лицо не видно, руки растопырены, как у краба. Второй – кормщик, Игнат Лазарев. Узнал его сразу по кафтану с серебряными петлицами. Глаза открыты, но без жизни.

Я один.

Доплыл обратно тяжело, руки дрожали, но дотащил добычу. Теперь хотя бы есть топор, можно рубить деревья, ставить защиту от ветра, может, соорудить жилище.

Перед сном пытался молиться, но слова путаются. Сердце глухо молчит.

Бортовой журнал экспедиционного судна "Святой Архангел"

Запись писаря Фёдора Пустозёрова

Год 1694, августа, день неведомый, но не первый и не последний

Прошлые дни уходил вглубь острова, хотел разведать земли, поискать пищу и, может, иное место для становища.

И что ж? Лес, который видел с берега, оказался жалким сбродом деревьев. Всего десяток кривых лиственниц, да и те хилые, ветром изломанные. Остальное – камень, холодный, злой, да кусты, по которым растёт горькая ягода. Думал, может, на северной стороне острова что путнее найдётся, но там только скалы и ветер, как кнутом хлещет.

Зато нашёл одно место, годное. Скалистый выступ у самого берега, за ним – ровная площадка, а чуть в стороне естественная впадина, словно рукотворная. Здесь и ветер слабже, и, если поставить укрытие, его не разнесёт первым же шквалом. Камень можно обложить досками, на парусине сделать навес, а в расщелинах спрятать припасы.

И пока ходил по острову, примирился с тем, что оно так и будет. Надо строить жилище. Сил мало, но сидеть сложа руки – значит ждать верной погибели.

Припасов осталось немного: бочка с водой наполовину пуста, сухари отсырели, солонина скоро кончится. А жить хочется.

С завтрашнего дня займусь делом. Буду рубить, сколачивать, укреплять. Пусть не дом, но хотя бы хижина, укрытие, чтоб было где голову преклонить, не опасаясь, что ночью меня заберёт ветер или зверь, если тут таковой водится.

Запись писаря Фёдора Пустозёрова

Год 1694, августа, день неведомый, но уж точно дальше от лета

Сколотил наконец укрытие. Не хоромы, но место, где можно не ежиться от ветра и не страшиться каждой тучи.

Брал доски, что выбросило морем, обломки реи, остатки палубных щитов. Океан выбил на берег мертвое тело. Гвозди, что спас с корабля, были ржавые, кривые, но без них всё разнесло бы первым же шквалом. Загонял их, как мог – камнем, приклада не было, а топором колотить боялся, чтоб не погнуть. Вышло криво, щелей хватает, но ветер теперь не бьёт в лицо, а крыша – пусть и парусиновая – есть.

Сделал низкую дверь, чтоб не тянуло внутрь. Стены укрепил водорослями да мхом, забил все зазоры, сколько нашёл. Лежанку устроил из настланных досок, настлал поверх веток, хоть и негусто, но уж не на голой земле спать.